Читать онлайн Плохая фанатка

Cupcake. Бестселлеры БукТока. Тесса Бейли

Tessa Bailey

FANGIRL DOWN

Copyright © 2024 by Tessa Bailey

All rights reserved

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency

Cover illustration by Monika Roe

Перевод с английского Татьяны Чамата

© Чамата Т., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2025

Благодарности

В социальных сетях я часто делюсь сюжетами, но не всегда они превращаются в книгу. Это один из тех редких случаев, когда идея категорически отказывалась меня отпускать и то и дело читатели спрашивали, когда же я напишу книгу о вечно недовольном профессиональном гольфисте и его пропавшей фанатке. Спасибо вам за поддержку! Именно благодаря вам я все же взялась за историю Уэллса и Джозефины… и она превзошла все мои ожидания.

Эта книга посвящается моей дочери – и всем остальным, у кого не работает поджелудочная. Но эта книга не о диабете 1-го типа, ведь люди с диабетом не определяются одним лишь своим заболеванием. Эта история о любви, просто с небольшой капелькой инсулина. Когда-нибудь именно эту книгу моя дочь прочтет первой. Буду очень надеяться, что все упоминания задниц она благополучно пропустит.

Спасибо Николь Фишер за честную, но полную любви редактуру – я буду очень скучать. Спасибо мужу за то, что помогал мне разбираться в гольфе. И, разумеется, спасибо лучшим в индустрии читателям.

Глава 1

Я – главная фанатка Уэллса Уитакера.

Конечно, знавал наш местный плохиш времена и получше, но такова уж доля фанатки.

Взялся поддерживать кумира – будь добр поддерживать его всегда, дружок, или проходи мимо.

Чтобы добиться успеха, фанатке нужно обладать тремя главными качествами.

Во-первых, энтузиазм. Заяви о себе, да погромче! Ну, или сливайся с толпой рубашек поло и шорт, как все остальные.

Во-вторых, настойчивость. Пропускать игры в родном штате – не вариант. Настоящая фанатка должна быть везде и всегда.

В-третьих, еда. Приноси ее с собой, потому что еда на поле для гольфа стоит дорого, а подбадривать кого-то после хот-дога за четырнадцать долларов желания не возникает.

Честно говоря, в наше время за обед было жалко выкладывать даже пять баксов, но Джозефине Дойл сейчас было не до того, ведь к стартовой площадке девятой лунки направлялся Уэллс Уитакер собственной персоной. И сегодня он был в отличной форме. Угрюмый, как змея, небритый, он напрочь игнорировал протянутые руки фанатов, надеющихся получить «пять» от некогда многообещающего гольфиста. Проведя ладонью по симпатичному лицу, он встряхнул татуированными руками и небрежно выдернул из сумки клюшку для дальних ударов.

Настоящий король.

Джозефина вставила в ухо наушник, включила прямую трансляцию турнира, и тут же из динамика раздались веселые голоса двух комментаторов: Скипа и Конни.

Скип: Поздравляю, Палм-Бич-Гарденс, погодка во Флориде сегодня отличная! Хотя Уэллс Уитакер со мной, конечно, не согласится. Еще бы – выходить на солнце с таким похмельем.

Конни: Этот сезон стал серьезным испытанием для гольфиста, который в свои двадцать девять уже видал лучшие времена. Пять лет назад он взорвал мир гольфа, выиграв три «мейджора». А что сейчас? Да ему повезет, если он пройдет первый раунд.

Скип: Сегодня… ну, скажем честно: Уэллсу прямая дорога на вылет. И кажется мне, Конни, что ему на это абсолютно плевать.

Конни: Судя по его бурной ночке, Скип, тебе правильно кажется. Загляни в интернет – убедишься, что думает Уитакер далеко не о гольфе. Всего шесть часов назад полиция задержала его после драки в баре в Майами…

Джозефина достала наушник и вернула его в карман штанов из официального магазина Уэллса Уитакера. Еще недавно Скип с Конни боготворили Уэллса. В кругу фанатов их считали людьми ненадежными: они готовы были поддерживать игроков только в лучшие дни, когда те не допускали ошибок.

Ну ничего. Одна Джозефина с лихвой компенсирует этих иуд.

А сегодня?

Сегодня у нее наконец-то появится шанс сказать Уэллсу, что она не считает его неудачником. Да, он сдал позиции. Но разве это так важно? Она посмотрит прямо в эти красные глаза и напомнит ему, что его величие никуда не пропало. Оно просто спряталось в сомнениях, алкоголе и хмуром взгляде, которого не испугается разве что совсем уж храбрец.

Джозефине до сих пор не верилось, что она победила.

Пусть и с шестьдесят первого раза.

«Обед и тренировка с Уэллсом Уитакером». Конкурс, по итогам которого одному счастливчику предоставлялась возможность разделить трапезу с некогда – а в ближайшем будущем снова – великим Уэллсом, а затем отработать с ним завершающие удары. Хотя в отработке Джозефина не нуждалась: она практически выросла на поле для гольфа, работала в специализированном магазине и целыми днями обучала посетителей правильной технике.

Она и так жила гольфом. Куда больше ее радовала возможность немного встряхнуть сдавшегося спортсмена, ведь никто больше не рвался за него взяться. В том числе его кедди [1] – помощник, который сейчас смотрел на телефоне «Правила Вандерпамп» [2].

И действительно: немногочисленные наблюдатели, пришедшие за Уэллсом к лунке, явно собирались или уйти пораньше, или найти себе более популярного игрока; несколько человек и вовсе направились в сторону клуба еще до начала раунда. Вот уж точно иуды!

Увы, по лицу Уэллса было заметно, что тот и сам подумывает отказаться от участия в турнире. С одной стороны, так Джозефина могла пораньше сходить на обед – поднять сахар в крови ей бы не помешало.

С другой – она бы предпочла, чтобы он закончил день на высокой ноте.

Пришла пора заявить о себе.

Набрав воздуха в грудь, она издала вопль настоящей фанатки, попутно напугав толпу мужиков в брюках цвета хаки:

– Давай, Уэллс! Прямо в лунку!

Гольфист, оглянувшись через мускулистое плечо, окинул ее мрачным взглядом, позволив вдоволь налюбоваться на светло-карие глаза и массивную челюсть.

– Смотри-ка. Опять ты.

Джозефина одарила его очаровательный улыбкой и повыше подняла плакат с надписью: «WELLS’S BELLE [3]».

– Всегда пожалуйста.

На его щетинистой щеке проступила морщинка.

– Ты справишься, – прошептала она одними губами. Затем, не удержавшись, добавила: – Очень жду совместного обеда. Ты же помнишь, что я его выиграла?

Его вздохом можно было сбить с ног ребенка.

– Пытался забыть, но ты отметила меня в сторис. Восемь раз.

Аж восемь? А вроде хотела ограничиться шестью.

– Сам знаешь, как в «инсте» легко потерять важные сообщения.

– Как видишь, не потерял. – Он потрогал заметно разбитую губу. – Все, мне можно сосредоточиться на ударе? Или ты хочешь обсудить блюда?

– Нет-нет. Мне и так хорошо. Даже замечательно, я бы сказала. – Джозефина сжала губы, сдерживая улыбку, и с новой силой замахала плакатом под заинтересованные взгляды толпы. Раньше игнорировать их было проще, ведь Джозефина была не одна, а с Таллулой – лучшей подругой, которая сопровождала ее, оказывая моральную поддержку. Но сейчас та уехала в научную командировку, и Джозефине приходилось бросаться на амбразуры одной. Впрочем, ее это не смущало. Она радовалась за подругу, которой выпала уникальная возможность. Но, разумеется, все равно скучала по ней.

Сглотнув ком, Джозефина проигнорировала мужчину, яростно размахивающего табличкой с надписью «Тише, пожалуйста», и крикнула:

– Давай, Уэллс, держи мяч в короткой траве! Ты легенда!

– Девушка, – прошипел мужчина с табличкой.

Джозефина подмигнула ему.

– Молчу-молчу.

– Отлично.

– Пока что.

Уэллс, наблюдавший за ними, покачал головой, затем повернулся, занял позицию, и… слушайте, ну, нельзя отрицать: оставался порох в пороховницах. Гольфистам по роду деятельности положены мощные ягодицы, а Уэллс со спины оставался все тем же чемпионом, что раньше. От такой задницы не только четвертак отскочит, но и два доллара из настоящего серебра. Отлетят пулей в какую-нибудь фанатку. Прекрасная смерть.

– Раньше Уитакер мог пробить в такую лунку с закрытыми глазами, – шепнул сыну мужчина, стоящий позади Джозефины. – Какая жалость, такой потенциал пропал впустую. Лучше бы его сразу дисквалифицировали, чтобы он сильнее не опозорился.

Джозефина оглянулась через плечо, одарив мужчину презрительным взглядом.

– У него огромный потенциал. Жаль, что вы этого не видите.

Мужчина с сыном одновременно фыркнули.

– Да его и с микроскопом не разглядишь, дорогуша.

– Ну да, если вы дилетант. – Она принюхалась. – Еще и хот-доги за четырнадцать баксов купили небось.

– Девушка, – взмолился мужчина с табличкой, – ну пожалуйста!

– Простите.

Уэллс крепко сжал клюшку, с прищуром оглядел фервей [4] и замахнулся – только былой точностью в ударе даже не пахло.

Мяч улетел прямо в деревья.

Разочарование пробрало Джозефину до самых кончиков пальцев. Да, она не увидела феноменальной игры, но расстраивалась не за себя, а за Уэллса. Видела, как напряглись его плечи, как он опустил голову. Тихое бормотание толпы отдалось громом. Последние оставшиеся зрители разошлись в поисках пастбищ получше.

Но Джозефина осталась. Такова была доля фанатки.

Глава 2

Как говорят…

К тем, кто нас любит, мы относимся строже всего?

Видимо, так оно и было. Потому что у Уэллса осталась одна поклонница – одна-единственная, невероятно ретивая, назойливая и симпатичная, – и он тут же попытался свалить вину за неудачный удар на нее. Мысль эта была абсолютно несправедлива: в последнее время он ошибался и без посторонних. Видимо, он просто не мог ненавидеть себя еще больше. А может, превратился в того самого козла, которым за последние два года начали считать его бывшие друзья и поклонники.

Какой бы ни была причина, Уэллс просто не мог вынести то, как она стояла рядом и ободряюще улыбалась, хотя он загнал мяч в сраные деревья. Хотелось прогнать ее. Всех прогнать. К черту. Эта упрямая рыжеволосая девчонка в его фирменной одежде была единственной причиной, по которой он вообще сегодня выбрался из постели – потому что она всегда приходила посмотреть на него, когда он играл во Флориде. Каждый раз. Без исключения. Интересно, знала она, что в прошлом году с ним разорвали сотрудничество все бренды? Даже «Найк» от него отказался. Оставалось надеяться разве что на коллаборацию с каким-нибудь шампунем от перхоти.

Его наставник, легендарный Бак Ли, даже не отвечал на его сообщения.

Мир давно списал его со счетов.

А она осталась, и плакат ее – тоже.

«WELLS’S BELLE».

Господи боже… Пора было положить конец ее мучениям.

Но для этого нужно было положить конец своим. Иначе она заявилась бы и на следующей неделе, и в следующем месяце, и в следующем году. Неизменно упрямая и решительная, она поддерживала его всегда, как бы низко он ни оказывался в турнирной таблице. Из раза в раз возвращалась.

И поэтому Уэллс возвращался сам. Не хотел разочаровать ее.

Его последняя фанатка. Последняя… просто последняя. В жизни.

Джозефина.

Но он больше не мог. Не мог выходить на поле в надежде вернуть дни былой славы. Магии не осталось, и искать ее было бессмысленно. Она затерялась среди деревьев вместе с мячом. Если бы девчонка ушла, он бы мог сдаться. Перестать каждое утро нащупывать давно пропавший оптимизм. Он мог бы наконец спокойно спиться и никогда больше не видеть это зеленое поле.

Но для этого нужно было завязывать с идиотским турниром.

– Иди отсюда. – Развернувшись, он сорвал перчатку и махнул ею в сторону болельщиков, устремившихся к зданию клуба. Поднять на нее глаза не получалось, что было просто смешно, ведь он даже не знал ее лично. И никогда не узнает. Они частенько общались на поле, но все их разговоры были связаны с гольфом. Короткие, быстрые фразы… но не пустые. Куда более осмысленные, чем с другими фанатами. Нельзя было думать об этом. Все было кончено. – Иди. Я сдаюсь. – Только тогда он нашел силы склониться над канатом и встретиться взглядом с ее расширившимися зелеными глазами. – Все кончено, Белль. Иди домой.

– Нет.

Невесело усмехнувшись, он швырнул перчатку на фейрвей. Умел бы он так метко бить!

– Значит, будешь поддерживать призрака, потому что я пошел.

Она медленно опустила плакат.

Сердце заныло, но он не позволил себе дрогнуть.

– Ты проиграл битву, но не войну, Уэллс Уитакер.

– Слушай, я сдаюсь. Выбываю из турнира. Незачем больше сюда приходить, Джозефина.

Она просияла – и, господи боже, из симпатичной стала откровенно потрясающей. Но это мало что значило, ведь сегодня они расставались навсегда.

– Ты назвал меня по имени. Впервые!

Он прекрасно знал это. Специально не называл никак, кроме ею же выбранного прозвища, чтобы не пересекать черту. Между ними ничего не было. Они просто спортсмен и его фанатка, и с этим нужно было заканчивать. Раз и навсегда. Разорвать последнюю ниточку, удерживающую его в гольфе, и доживать свою несчастную жизнь. И все это – в двадцать девять.

Пошел этот спорт к черту.

И она тоже – за то, что не позволяла ему сдаться.

Просто смешно, учитывая, что за все пять лет соревнований Уэллс впервые обратился к ней по имени.

– А как же конкурс? – спросила она, складывая плакат и прижимая его к груди. – «Обед и тренировка с Уэллсом Уитакером». Я выиграла.

Он махнул рукой в сторону деревьев.

– Уж если кому и проводить тренировку, то явно не мне.

Она посмотрела на фейрвей долгим взглядом. Затем сказала:

– Я сама тренер. Давай я проведу.

Уэллс ошарашенно посмотрел на нее.

– Чего?

– Говорю, давай я проведу. – Она поморщилась: видимо, только сейчас осознала, насколько самонадеянно это прозвучало. – Моя семья держит магазинчик товаров для гольфа неподалеку отсюда, так что я прекрасно в нем разбираюсь. У меня даже первые детские ботиночки были с шипами. – Она сняла кепку… и ее глаза стали еще больше. От них сложно было оторваться. Он не знал почему, но ему совсем не хотелось подводить эту верную девушку. – Ты разлюбил гольф. Давай я помогу тебе полюбить его снова. Я это имела в виду, когда предлагала провести тренировку…

– Джозефина, послушай. Не хочу я его любить. Я продал этой игре душу, а взамен не получил ничего.

Она ахнула.

– А как же три титула?

– Ты не понимаешь. Титулы мало что значат, когда не можешь их отвоевать. – Он закрыл глаза, чтобы прочувствовать эти слова всем сердцем. Впервые он произнес их вслух. – Если ты правда хочешь помочь, то просто уйди. Найди себе другого гольфиста и домогайся его, ладно?

Его единственная поклонница явно старалась сохранять невозмутимость, но было видно, что он задел ее. «Правильно. Нужно с этим покончить». Даже если при мысли о том, что она болеет за кого-то другого, хотелось всадить себе клюшку в живот.

Пришлось прикусить язык, чтобы не извиниться.

– Просто у тебя плохой день. Отдохни, а завтра вернешься. – Она рассмеялась так, будто никак не могла поверить. – Нельзя же так просто бросить гольф.

Он хохотнул, развернулся и пошел к своей сумке. Кедди уже куда-то пропал.

– Это гольф меня бросил. Иди домой, Белль.

Между клюшками торчала записка. Нахмурившись, он выдернул ее двумя пальцами и обнаружил заявление об увольнении от своего кедди. Если, конечно, можно было назвать заявлением записку на салфетке. Но вместо злости Уэллс ощутил лишь облегчение.

Самое время.

Не придется увольнять придурка самому.

– Уэллс, погоди.

Напрягшись, он обернулся к Джозефине: пригнувшись, та проскользнула под канатом и теперь бежала к нему, а рыжевато-каштановый хвост покачивался у нее за спиной. По правилам так делать было нельзя, но никого это больше не волновало. Потому что никого не было. Даже если он бросит клуб – кто заметит? Только она.

– Люди все еще верят в тебя, – сказала она.

– Правда? И где они? – Он забросил сумку на плечо. – Потому что я вижу только тебя.

В ее взгляде снова мелькнула обида, и он подавил порыв кинуть сумку и все ей рассказать. Что наставник бросил его после первого же неудачного сезона и он осознал, что все это время тот просто пускал пыль в глаза. Что с двенадцати лет он добивался всего в одиночку. Что всех волновало лишь то, насколько хорошо он бьет по белому мячику, – и, боже, как его это злило. Он ненавидел гольф и все, что с ним связано.

– И я не уйду, пока все не вернутся, – сказала она.

Раздражение пронзило его раскаленной иглой. Он просто хотел уйти с миром, и мешала только она.

Хотелось отложить сумку и снова взяться за клюшку, чтобы попробовать еще раз – ради нее, девушки, которая почему-то продолжала верить в него. Уэллс подавил это желание; вместо этого он выхватил из ее рук плакат и разорвал его надвое, мысленно ругая себя. Бросив обрывки на траву, он усилием воли посмотрел ей в глаза, потому что нельзя было одновременно быть ублюдком и трусом.

– Еще раз: ты мне тут не нужна.

И вот теперь он добился своего.

В ее глазах он больше не был героем.

И это ощущение было в миллион раз хуже, чем когда мяч улетел в деревья.

– Прости, что так вышло с обедом, – выдавил он с трудом, проходя мимо. – Прости за все.

– А как же зеленый пиджак?

Уэллс остановился, но не повернулся к ней. Не хотел, чтобы кто-то – особенно она – увидел, как задели его эти два слова: «зеленый пиджак». Ежегодный турнир в Джорджии считался главным событием в мире гольфа. Выиграл «Мастерс»? Все, ты легенда. Победитель традиционно получал в подарок зеленый пиджак, которым мог хвастаться весь следующий год. Все мечтали о нем.

– Что?

– Ты как-то сказал, что не завершишь карьеру, пока не завоюешь зеленый пиджак в Огасте. Но у тебя его нет.

Ее слова пронзили ледяным уколом.

– Спасибо, Джозефина, я в курсе.

– Цели так легко не бросают, – непреклонно заявила она. – Нельзя просто взять и расхотеть то, к чему упорно стремился.

– Можно. Я вот расхотел.

– А я думаю, что ты врешь, Уэллс Уитакер.

– Думай, что хочешь. Все равно не вернусь.

С этими словами он в последний раз ушел с поля – и да: никто не заметил.

Никто, кроме Джозефины. Последнего человека на этой планете, которому не было на него наплевать. Скорее всего, он никогда больше не увидит ее. Никогда не услышит, как она защищает его перед другими фанатами, никогда не увидит плаката, обнадеживающе маячащего среди бейсболок, и необычного цвета волос, выделяющихся на зеленом фоне.

Признать это оказалось неожиданно сложно, и все же он не остановился. А на полпути к парковке бросил сумку для гольфа, не волнуясь о судьбе клюшек, выпавших из нее. Сбросил балласт, чтобы стало чуть легче.

А чувство свободы – оно рано или поздно придет. Придет ведь?

Конечно. В любой момент.

Но когда он оглянулся на поле и увидел, что Джозефина все еще стоит там, отвернувшись от него, переставлять ноги стало тяжко. И все же он заставил себя сесть за руль «Феррари» – и, выехав с парковки, продемонстрировал увитому плющом зданию клуба средний палец.

Уэллс Уитакер покончил с гольфом и со всем, что с ним связано.

Включая зеленоглазых оптимисток, из-за которых он снова начинал мечтать о победе.

Глава 3

Спустя три недели после выхода из турнира Уэллс приоткрыл опухший глаз. Он не знал, какой сегодня день и месяц: может, июнь, а может, и декабрь. Да хоть прошлый год. Он ходил оторванным от реальности с того момента, как вышел с поля в Палм-Бич-Гарденс и вернулся в родной Майами. Он пил. Господи, он столько пил, что все органы, казалось, облепила густая смола.

Головная боль с рвением злобной мачехи вколачивала в мозг гвозди, и все же почему-то Уэллсу хотелось срочно вскочить с постели. Неясное воспоминание щекотало основание шеи костлявым пальцем. У него было какое-то дело. Только какое? Точно не игра, не тренировка и не пресс-конференция. Кроме алкоголя, в его жизни ничего не осталось.

Ураган «Джейк».

– Твою мать!

Его рука метнулась к пульту, и он резко сел, путаясь в одеяле. Ночью разбушевался ураган. В своей многоэтажке он практически не заметил его последствий, разве что сильный ветер и ливень. Последнее, что он помнил, – новость о том, что ураган дошел до Палм-Бич, и, черт возьми, он сразу подумал о ней. О Джозефине. Она ведь жила там? «Моя семья держит магазинчик товаров для гольфа неподалеку отсюда». Точно, так она говорила. Значит, жила если не в Палм-Бич, то как минимум близко. Достаточно близко, чтобы попасть под удар.

А он, видимо, был в стельку пьян, потому что вчера ни с того ни с сего вдруг решил, что она до сих пор может стоять на поле для гольфа и смотреть ему вслед. Абсурдная мысль, и все же тревога не отпускала.

Он не был ничем ей обязан.

Никто не заставлял ее становиться его главной фанаткой.

Главной – и единственной.

Наверняка она уже нашла себе другого кумира.

Вот и отлично.

В животе заурчало, но Уэллс включил семидесятидюймовую плазму, висящую перед кроватью, и переключился на новости. При виде разрушений сердце ушло в пятки. Ураган обрушился на побережье ливнем и ветром, доходящим до двухсот сорока километров в час. Перевернутые машины, затопленные улицы, массовые отключения электричества… Обшивка, напрочь сорванная с домов.

А вдруг она пострадала?

Уэллс выключил звук и привалился спиной к изголовью кровати, беспокойно постукивая пальцем по пульту. Это не его проблема. Для таких ситуаций существуют службы спасения. Не говоря уже о том, что в таком состоянии помощник из него никакой.

Он бы и сам не отказался от помощи.

Осторожно повернув больную голову, он окинул комнату взглядом. Брошенная одежда, бутылки, стаканы, тарелки с объедками. Он забил на все, включая диету, спорт, бритье, душ и минимальную продуктивность. Несколько ночей назад он заставил себя выйти на улицу, но это решение привело к очередной драке в баре с каким-то клоуном, который проиграл ставку из-за плохого выступления Уэллса. Поэтому правый глаз до сих пор болел, опухший. То, что зачинщик драки выглядел хуже, едва ли его утешало.

Получать в лицо было чертовски больно, но сама драка принесла облегчение. Он с самого детства частенько дрался, а в школе проводил в кабинете директора больше времени, чем она сама. Он рос озлобленным подростком. Обиженным на родителей за то, что те его бросили, вспыльчивым и буйным.

А потом его обнаружил Бак Ли.

В то лето Уэллсу исполнилось шестнадцать, и он устроился работать на местное поле для гольфа – в основном чтобы втихомолку поиздеваться над богатыми ребятами и попутно подзаработать. Где бы он сейчас был, не попадись ему под руку клюшка и не заметь Бак Ли тот трехсотметровый удар?

Уж точно не в квартире за пять миллионов.

Где он сидит и переживает о едва знакомой девушке.

«Белль Уэллса».

Сдавшись под напором ответственности, он с недовольным ворчанием потянулся к телефону. Его менеджер давно уволился и больше с ним не общался, но ради информации можно было и приструнить гордость. Или он так и будет гадать, не пострадала ли она из-за него…

Из-за него?

– Так, хватит. Она мне не девушка. Просто фанатка.

Большие зеленые глаза, полные оптимизма…

«Я не уйду, пока все не вернутся».

– Да твою мать! – От чего голова болела больше: от похмелья или чего-то еще? Уэллс не знал и знать не хотел – как и задумываться, почему вдруг его волнует судьба какой-то там рыжей. Он попросту набрал номер.

Нейт, его бывший менеджер, ответил на третьем звонке.

– Очень надеюсь, что ты не из полиции звонишь, – сонно сказал он.

– Не из полиции. – В новостях показали людей, пострадавших из-за урагана, и он всматривался в них, лихорадочно выискивая полное надежды и веселья лицо. – Слушай, помнишь тот конкурс? Где можно было выиграть обед и тренировку со мной?

– Это в котором поучаствовал восемьдесят один человек?

Уэллс поморщился.

– Мог бы и не упоминать.

Было несложно представить, как бывший менеджер небрежно пожимает плечами.

– С чего ты вдруг о нем вспомнил? Мне звонили из клубного ресторана, сказали, ты не явился. Шок, чистый шок.

– Не удивляйся. Кормят они паршиво. – Он представил, как сидит напротив Джозефины под яркими лампами клубного ресторана, и идиотский пульс участился. – Господи. Надо было сводить ее в нормальное место.

– На салатики-то вину не сваливай, дружище. Ты сам виноват, что не пришел.

– Я в курсе, – огрызнулся Уэллс, и больной глаз кольнуло.

Расстроилась ли Джозефина, что он не сводил ее на обед?

Да. Да, конечно. Он только и делал, что подводил ее. Долгие годы.

– Просто дай мне номер победительницы, и я отстану, – пробурчал Уэллс.

– Чего? – хохотнул Нейт. – Я не могу… Слышал когда-нибудь о неприкосновенности частной жизни?

Приступ паники, который он испытал, услышав это, совсем ему не понравился.

– Да твою ж мать, я просто хочу сводить ее на сраный обед! Раз обещал – надо выполнять.

– Она не пойдет с тобой обедать. Она тебя видеть не хочет.

Рука на пульте сжалась, а голос репортера зазвучал тихо и приглушенно, будто издалека.

– В смысле?

– А вот так. – Нейт зевнул, и на заднем плане послышалось поскрипывание кровати. – Я тоже считаю, что если обещал, то надо выполнять. Так что, когда я узнал, что ты не явился, то связался с победительницей и предложил организовать обед с кем-нибудь менее сварливым.

– Чего? – Похмелье выветрилось так быстро, что голова закружилась. – Она моя фанатка!

– Уже нет. Я предложил ей мерч Уэллса Уитакера, но она и от него отказалась. Твои чехлы для пивных банок мало кого интересуют.

Уэллс нервно расхаживал по комнате, хотя даже не помнил, когда встал с кровати. Это пол накренился или он не протрезвел со вчерашнего дня?

– Да срать мне на неприкосновенность частной жизни! Просто дай ее номер.

– Не надейся. Я умудрился сбежать от тебя без суда и не собираюсь подставляться под иск. Особенно учитывая, что ты мне больше не платишь.

– Да что за бред! – рявкнул Уэллс в трубку. – Я же хочу как лучше!

– Поздно спохватился, друже, – ответил Нейт, тоже повысив голос. – Ты два года только и делал, что игнорировал свои обязанности и вел себя как конченый мудак. Ты и раньше таким был, только теперь ты бросил гольф и терпеть тебя никто не обязан. Особенно я. Пока, Уэллс.

В трубке воцарилась тишина.

Боже, как же хотелось напиться. Очень.

Но он никак не мог решиться сходить на кухню за виски. Нейт ведь не врал: всю карьеру Уэллс действительно был конченым мудаком. Поливал грязью соперников вместо того, чтобы заводить друзей. Сторонился фанатов. Прессу либо откровенно игнорировал, либо отвечал так, что и по телевизору не покажешь.

Ему невероятно хотелось послать всех подальше и завалиться обратно в постель. Большего от него и не ждали. Семьи, которую он бы мог подвести, не было. Настоящих друзей, которые бы на него злились, – тоже. Не было даже наставника, которого Уэллс мог бы разочаровать.

Но как бы ни манило забвение, кристально чистые воспоминания о ней заглушали зов.

Боже, это так раздражало.

– Мы с тобой еще пообедаем, Джозефина! – крикнул Уэллс по пути в душ. – Еще как пообедаем, блин!

Глава 4

Джозефина дрожащей рукой повесила трубку и оглядела то, что осталось от их семейного магазина. Из горла вырвался болезненный всхлип. Как только в правительстве официально объявили, что ездить по дорогам безопасно, она тут же бросилась к своей древней «Камри» и помчалась в магазин, морально готовясь к худшему. Как оказалось, подготовилась не до конца.

Половина клюшек пропала: то ли их смыло водой, то ли попросту растащили. Перевернутая касса валялась посреди грязной лужи. Через разбитое заднее стекло торчала витрина с биноклями, установленная буквально неделю назад.

Все, что ей оставалось, – это молча оглядываться. Она не знала, за что хвататься в первую очередь. Она бы не отказалась присесть, но подходящих поверхностей не было. В спешке она забыла позавтракать, и сейчас об этом напомнил писк телефона: сработало предупреждение о низком уровне сахара в крови.

Джозефина вяло нащупала в сумочке таблетки глюкозы и сунула несколько в рот. Прожевала, надеясь, что сахар приведет ее в чувство, хотя движения челюсти казались неестественными. В голове гудело, но в этом было свое преимущество – так она хотя бы не думала о разговоре со страховой. Той страховой, которая только что отказала ей в выплате.

Глубоко вздохнув, она собралась с силами и позвонила родителям.

– Ну, насколько все плохо, дочур? – сразу же спросил папа.

– Очень, пап.

В ухе раздался выдох родителей. Она представила, как они стоят вместе на кухне у единственного домашнего телефона. Мама наверняка до сих пор не сняла с головы розовое полотенце, которым сушила волосы, а папа так и не натянул штаны.

– Ничего страшного. Мы знали, что будет тяжело, но Дойлам все нипочем! – сказала мама, извечная оптимистка. Она всегда искала в ситуации что-то хорошее. – Магазин застрахован. Выплат придется подождать, зато у нас будет время подготовиться к грандиозному открытию.

Джозефина чуть не села прямо в воду, доходящую до середины голени.

Она помнила, как держала в руках извещение о необходимости продления страховки, только куда она его положила? Или его смыло водой?

Господи. Господи Боже.

Джозефина огляделась и проглотила ком в горле. Черно-белые фотографии в разбитых вдребезги рамках плавали в иле вместе с первым долларом, потраченным в этих стенах. Ее дедушка открыл магазинчик профессиональных товаров для гольфа еще в середине шестидесятых. «Золотая лунка», где можно было взять клюшки напрокат, купить товары и просто поговорить о гольфе, соседствовала с «Роллинг Гринс», популярным общественным полем Уэст-Палм-Бич. И хотя сейчас по всей южной Флориде распространились пафосные частные клубы и магазинчик уже не был так популярен, Джозефина надеялась это изменить.

Сделать перед входом лужайку для игры в гольф, запастись современными товарами, поставить коктейль-бар.

В последнее время она брала больше учеников, чтобы поднакопить денег, но матушка-Природа одним махом унесла все мечты в море.

«Золотая лунка» принадлежала ее семье, хотя в последнее время Джозефина управляла магазином самостоятельно. Она была поздним ребенком, и несколько лет назад родители вышли на пенсию. Но они по-прежнему болели за магазинчик всем сердцем. Как бы они отреагировали, узнай, что из-за отсутствия посетителей вместо страховки она потратила деньги на инсулин?

Нет, она не могла сказать им об этом, никак не могла. Они и сами по себе были людьми тревожными, а учитывая, что в шесть лет у нее нашли диабет первого типа, Джозефина выросла в окружении двух безумных наседок, следящих за каждым ее шагом. Только ближе к совершеннолетию она смогла убедить их, что способна о себе позаботиться. Они больше не проверяли уровень глюкозы в ее крови через специальное приложение. Они доверяли ей и надеялись, что она будет поступать разумно.

Решение не продлевать страховку от наводнений во Флориде было далеко не самым разумным.

Как и решение не продлевать собственную медицинскую страховку в двадцать шесть лет, чтобы вместо этого платить за аренду «Золотой лунки». Покупка инсулина за собственные деньги тоже не входила в категорию разумных поступков. Конечно, недавно пара фармацевтических компаний снизила цену на инсулин до тридцати пяти долларов, что било по карману уже не так сильно, но ампулы были маленькими, а покупать их приходилось частенько. К тому же в век умных технологий диабетикам требовался не только инсулин. Медицинские приборы, хоть тот же монитор глюкозы, без страховки стоили астрономических денег. Да и обязательные походы к эндокринологу без заветной бумажки стоили недешево.

Она рассчитывала походить без полиса совсем недолго, по возможности одалживая лекарства у врача, но в итоге слишком расслабилась… и теперь нужно было расхлебывать последствия прошлых решений.

– Джоуи? – окликнула мама, и Джозефина сглотнула.

– Я тут.

– Нам приехать? – спросил папа.

– Не надо. – Она прижала руку ко лбу. – Лучше вам не видеть, что тут творится. Я… я… – Джозефина повернулась кругом, стараясь сдержать слезы. – Давайте я сначала немного приведу магазин в порядок? А через пару дней можно будет приехать.

– Джоуи, никто не заставляет тебя справляться со всем в одиночку, – строго сказал папа.

– Знаю.

Она так говорила, но на самом деле постоянно все делала в одиночку. Не знала, как еще почувствовать себя взрослой. Она росла диабетиком, а потому многие автоматически считали ее беспомощной. «Все хорошо? Не хочешь передохнуть? Тебе точно можно это есть?» Постоянное беспокойство окружающих привело к тому, что теперь Джозефина из кожи вон лезла, лишь бы доказать, что способна на все и ей не нужна помощь. И она действительно была способна на все – не могла разве что служить в армии и работать пилотом.

Увы, при виде хаоса, царящего в магазине семьи, с которым нужно было каким-то образом разбираться, она чувствовала себя способной разве что на шиш с маслом.

– Я перезвоню, ладно? – сказала она с напускным энтузиазмом. – Люблю вас!

– И мы тебя, крошка Ру.

В глазах защипало сильнее. Повесив трубку, она тяжко вздохнула. Дала себе пять минут набраться храбрости, а потом составила план. Наверняка правительство выделяло средства пострадавшим от урагана, так? Хотя по опыту прошлых бедствий она понимала, что за эти деньги можно бороться годами…

– Есть кто?

При звуке донесшегося с улицы голоса Джозефина застыла.

Этот хрипловатый баритон она бы узнала даже в разгар муссона.

Он принадлежал Уэллсу Уитакеру, но нет, нет – она просто ослышалась! Из-за упавшего сахара голова кружилась, а в мыслях стоял туман. Не мог человек, три недели назад испарившийся с лица земли, просто взять и постучать в единственное нетронутое окно «Золотой лунки».

– Ты там, Белль?

Белль.

Только Уэллс так ее называл.

Нет. Быть не может.

Нет.

Повернувшись, она подтолкнула дверь носком ботинка, и та легко распахнулась, так как висела на одной петле.

– Э-э… да? Здравствуйте?

– Джозефина, – раздалось на выдохе ее имя.

В дверном проеме появилось лицо Уэллса Уитакера. А еще его тело. Оно тоже появилось. Он весь появился, в целом. Она привыкла видеть его в одежде для игры в гольф, но сейчас на нем была черная толстовка с капюшоном, джинсы, надетая козырьком назад фирменная бейсболка, из-под которой торчали темные волосы. Бакенбарды отросли, практически слившись с растительностью на точеном лице. Глаза у него опухли, а перегар стоял на пороге, словно еще один незваный гость.

И хотя сейчас Уэллс больше напоминал ходячего мертвеца, он умудрился сохранять ореол таинственности. Таким уж был Уэллс – в какой-нибудь антиутопии он бы мог возглавлять разношерстную банду выживших. За ним бы следовали беспрекословно. Его вид и манера держать себя так и кричали: «Да, цивилизация обречена, и что дальше?»

А теперь он стоял перед ней.

– Что ты… здесь делаешь?

Он окинул ее быстрым взглядом, как бы оценивая повреждения.

– Ты не пострадала. – На секунду замолчав, он посмотрел ей в глаза. – Да?

Физически она и правда не пострадала.

Если не считать галлюцинацию у нее на пороге.

– Да. Я… – Она несколько раз моргнула, все еще не веря глазам. – Зачем ты пришел?

Он передернул плечами.

– Так получилось. Я как раз был у друга неподалеку. Решил погулять, посмотреть на разруху, но наткнулся на магазин и вспомнил, как ты что-то такое рассказывала.

Джозефина на мгновение задумалась, но так ничего и не поняла.

– Ты… серьезно? Ты приехал к другу во время урагана? И от поля до ближайшего жилого района три километра пешком, сколько ты сюда шел…

– Джозефина, ты же хорошо меня знаешь? Даже слишком хорошо, я бы сказал.

– Стрелец, вырос на юге Джорджии, учился у легендарного Бака Ли…

– Тогда ты знаешь, как я ненавижу вопросы.

Это еще мягко сказано. Как-то раз после турнира Уэллс полчаса просидел в телефоне во время пресс-конференции, напрочь игнорируя бесконечные вопросы о его ссоре с кедди на шестнадцатой лунке. А как только отведенное под пресс-конференцию время истекло, он спокойно встал и ушел, заработав себе репутацию нелюбимчика СМИ.

– Да, знаю.

– Отлично.

Оставив единственное слово висеть в воздухе, Уэллс зашел в залитый водой магазин и, нахмурившись, оценил ущерб. Джозефина была рада, что их разговор временно прервался, потому что теперь, когда первоначальный шок от неожиданного появления Уэллса Уитакера схлынул, на ум пришли все причины, которые привели к болезненному решению отказаться от статуса фанатки.

Да, настоящие фанатки не бросали своих кумиров. Они были верны до конца. Но в тот день, когда он разорвал пополам ее плакат, внутри что-то сломалось.

Видимо, пришла пора стать верной себе.

Она не заслуживала такого обращения. Не на помойке себя нашла.

И сейчас, столкнувшись с потенциальной потерей того, что действительно было ей важно – наследия и заработка семьи, – вера в это решение была сильна, как никогда.

– Ты уже звонила в страховую? – спросил Уэллс, уперев руки в бока и медленно обернувшись к ней. – Сроки назвали?

– Эм… – Ой-ой, голос начинал дрожать. Сглотнув ком, она опустила взгляд на руки. – Ну…

– Эй. – Он ткнул в ее сторону пальцем. – Ты чего, плачешь?

– Шанс есть. Процентов шестьдесят бы дала, – сказала она, уставившись в потолок и часто моргая. – Можешь уйти?

– Уйти? – Вода плеснула у него под ногами. – Смотри, теперь ты меня прогоняешь. Вот, мы с тобой одинаковые, так что в расчете, ладно?

– Я тебе не мщу. Просто у меня и так много забот, и ты не входишь в их список.

Он стиснул зубы, но стойко принял вербальный удар.

– Рассказывай, что за заботы, – сказал он, понизив голос.

– С чего бы?

– Потому что я попросил.

– Ты вообще помнишь, чем закончился наш прошлый разговор? – Ей правда было интересно. Неужели он думал, что может просто так заявиться к ней в магазин и потребовать рассказать о кошмаре, в который превратилась ее жизнь? Да она даже родителям сказать не решилась. – Ну так?

На мгновение он опустил взгляд.

– Помню.

– Вот и не удивляйся, что я тебя выгоняю. – Забавно, но в этот момент взгляд зацепился за плакат Уэллса, висящий на стене в рамке. Вода повредила его настолько, что различить лицо было практически невозможно. – Я больше не твоя фанатка.

Глава 5

Уэллс уставился на зеленоглазую девушку, которая, к сожалению, оказалась еще красивее, чем он помнил. Сердце ныло. Сжав зубы, он постарался принять как можно более безразличный вид, но, признаться, начинал неслабо так беспокоиться.

Непривычная для него ситуация, мягко говоря.

Уэллс Уитакер ни в ком не нуждался. После того как родители устроились на круизный лайнер и стали пропадать по девять месяцев в году, его воспитывал дядя. Промоутер NASCAR, он не проявлял особого интереса к племяннику; разве что позволял спать на раскладном диване в своей однушке в Дейтона-Бич. Помимо типичных детских шалостей, маленький Уэллс подворовывал в магазинах и дрался так часто, что его дважды исключали из школы. А когда родители решили, что он не стоит постоянных переживаний, его поведение только ухудшилось.

Когда его поймали с украденным велосипедом, который он собирался заложить ради новых кроссовок, он попал в суд по делам несовершеннолетних, и судья дал ему еще один шанс. Поскольку ему было шестнадцать, этот шанс включал в себя поиск работы. Сейчас Уэллс понимал, что судья мог отнестись к нему гораздо строже, и ценил данную ему возможность. Именно во время той подработки на местном поле для гольфа он встретился с Баком Ли, что послужило началом карьеры и в конечном итоге привело к участию в главном профессиональном турнире США.

И тогда он размяк. Начал нуждаться в дружбе.

Нуждаться в реве толпы после удачно заброшенного мяча.

Вот только все это внимание быстро переключилось на других преуспевающих игроков.

Но Уэллс не злился на них. Только на себя – за то, что поверил в чьи-то безусловные чувства. Надо было помнить, что «друзья» и коллеги обязательно отвернутся, как только окажешься не у дел. Он попался на удочку выгорания, стал его классической жертвой, и это бесило больше всего.

Эта боевая девчонка, которая от слез перешла к такому виду, будто хотела всадить ему в живот клюшку для гольфа, ничем не отличалась от остальных. Она тоже его бросила.

И все же что-то внутри не позволяло отнести ее к категории мимолетных знакомых. Джозефина была единственной и неповторимой и упорно отказывалась лезть в рамки.

«Я больше не твоя фанатка».

– Не говори ерунды. У тебя просто паршивый день.

Она часто заморгала. Он содрогнулся, представив, как она могла бы его приложить, если бы не писк, раздавшийся в ту секунду. Вздохнув, она потянулась в карман, достала оттуда баночку таблеток и закинула две в рот.

– Что пищит? А это зачем?

Она с отсутствующим видом задрала руку локтем к потолку. Впервые за время их «знакомства» он заметил у нее на руке маленькую серую кнопку овальной формы.

– Сахар в крови упал. – Она опустила руку. – Я диабетик. Первого типа.

– А. – Почему он об этом не знал? Как мог упустить? Уэллс пошарился в голове в поисках притаившихся знаний о диабете, но ничего не нашел. С ним нельзя было сладкое, да? – И тебе… этого хватит? – спросил он, кивнув на таблетки, которые она убрала в карман.

– Пока да, – сказала она и пробормотала себе под нос: – Лучше низкий сахар, чем высокий.

– Почему?

Она провела рукой по волосам и отвернулась от него, оглядывая поврежденный стеллаж.

– При высоком сахаре приходится колоть инсулин, чтобы его снизить, а мне нужно экономить. – На ее щеках появился легкий румянец. – А то у меня сейчас нет медстраховки.

– А.

Только сейчас до Уэллса дошло, что перед ним не просто поклонница, а человек со своими проблемами, причем серьезными. Магазин ее семьи затопило, и ей приходилось вечно думать о скачущем сахаре. А он взял и разорвал ее плакат.

«Да что я за человек-то такой?»

Он кашлянул.

– Подозреваю, диабетику страховка не помешает.

– О да, уж поверь. Но… – Она сглотнула. Кашлянула, выдержав паузу, но сумела сохранить голос ровным. Храбрилась? Или просто не хотела проявлять перед ним слабость, которую он от нее требовал? Или все вместе сразу? – Столько проблем навалилось. Как снежный ком. Иронично, учитывая, что мы живем во Флориде. – Почему из-за простой шутки захотелось пробраться через всю эту воду и… обнять ее? Господи, он терпеть не мог обниматься. Даже по плечу никого не хлопал. – Я просрочила платеж за аренду. В итоге пришлось выбирать между ней и коммерческой страховкой… в том числе от наводнения. И я выбрала аренду.

Сердце ухнуло в пятки. У нее не было страховки на магазин.

– Твою ж мать, Джозефина!

– И не говори. – Закрыв глаза, она слегка покачала головой. – В прошлом году я приостановила действие медицинской страховки, чтобы не забирать деньги из магазина. Стала брать больше учеников, чтобы покупать лекарства самой. Но в итоге все пошло наперекосяк, и… – Она замолчала. Перевела дыхание, подняла голову и решительно улыбнулась. – Но я справлюсь. Всегда справлялась.

Он не заслуживал пяти лет беспрестанной поддержки этой девушки.

С каждым мгновением Уэллс понимал это все лучше и лучше.

Поддерживать нужно было ее.

– Давай я дам денег, – сказал Уэллс, и дышать стало легче. Да. Отлично. У него было решение. Так ей не придется экономить инсулин или жертвовать здоровьем. Да, он больше не лучший гольфист в мире, но у него остались миллионы, накопленные в успешные времена. Лучше было отдать их человеку, которому бы они пригодились, чем растратить на виски. – Я выпишу чек. На ремонт и год медицинской страховки. Как раз успеешь встать на ноги.

Джозефина уставилась на него так, словно он предложил ей слетать на Марс.

– Ты серьезно?

– Я не шучу с такими вещами.

Она помолчала. Потом сказала:

– Я тоже. Так что оставь деньги при себе, я их брать не собираюсь. Я тебе не благотворительная организация. Я сама о себе позабочусь. И о семье тоже.

– И что это? Гордость? Упрямство?

– Что, начнем перечислять недостатки друг друга? Потому что это может затянуться надолго.

– У меня полно времени.

– Ладно! Ты боишься замахиваться.

– Я… – Он окаменел, будто статуя. – Что ты сказала?

– Говорю… – Она решительно подошла к нему по воде, оказавшись нос к носу, и… Черт. Давненько ему не хотелось затащить девушку в постель настолько сильно. Может, и никогда вовсе. Взять ее, грубо и зло, чтобы она расцарапала ему спину и лежала потом, ничего не соображая, потому что посмела оскорбить его технику. Она тем временем продолжала: – Раньше ты бил без оглядки. Я налюбоваться не могла. А теперь держишь клюшку так, будто мяч на тебя наорет, если слишком сильно ударишь. – Она ткнула его в грудь указательным пальцем. – Как будто боишься.

Никто не смел так разговаривать с Уэллсом. Только Бак.

Только когда он был совсем пацаном, который впервые взял в руки клюшку и почувствовал, как волшебство разливается по плечам, а пальцы покалывает ощущением цели.

Он словно впервые глотнул воздуха, пробившись сквозь толщу воды.

Ее прямота была кислородом.

Но дышать им было так страшно.

– Думаешь, сможешь лучше? Оказывается, ты у нас профи?

– Может, и нет, но…

– Вот именно, нет. Потому что тогда бы ты знала, что, когда теряешь удар, вернуть его – все равно что искать иголку в стоге сена. Я пробовал, Джозефина. Бывает так, что в один момент игрок точно знает рецепт успеха, а в другой напрочь его забывает. Вот почему никто не может побеждать вечно. Поражение в гольфе – это вопрос времени.

– Ты искренне так считаешь или просто придумываешь отговорки, чтобы бросить играть?

– Мне они на хрен не сдались.

– Ну так иди.

– О, не волнуйся. Еще как уйду.

Но он не сдвинулся с места. В голову пришла самая идиотская, самая безрассудная идея за всю его жизнь, и чем больше он о ней думал, тем больше кислорода вдыхал. Ее кислорода. Она была бесконечным запасом, стоявшим прямо перед ним, и, господи, он не мог просто уйти, зная, как тяжело ей будет справляться в одиночку. Уэллс понимал, что мысль об этом будет преследовать его день и ночь – об этом… и о ее губах. Боже, эти губы. Такие притягательные в своем упрямом изгибе. Он никогда еще таких не встречал.

«Умоляю, только не выскажи эту идею вслух».

Все равно у него бы не получилось. Шансов практически не было.

И все же…

И все же, возможно, еще хоть раз он ударит по мячу без оглядки.

– Так давай, докажи, что умеешь. Если я вернусь в гольф, если мне разрешат вернуться – становись моим кедди. Раз ты у нас такая умная.

Джозефина застыла как статуя.

– Погоди… что? Ч-что ты сейчас сказал?

– Ты слышала. Следующий этап турнира пройдет в Сан-Антонио. Ты в деле? – Он скрестил руки, прячась от ее шока. Да и от своего тоже. – Если не хочешь брать у меня деньги – можешь их заработать.

Она отступила от него, часто дыша.

– Ты издеваешься?

– Давай кое-что проясним, Белль. Со мной о таких вещах можешь даже не думать. Я не вру и над людьми не издеваюсь. Тем более над тобой.

Шею обожгло жаром.

Черт.

Не стоило этого говорить.

– Допустим, стану я твоим кедди, – милосердно сказала она. – Но тогда между нами не должно быть секретов. Кедди для гольфиста – это шофер, тренер и священник в одном лице.

– Значит, ты согласна? – затаив дыхание, хрипло спросил Уэллс.

– Я… – Она оглядела затопленный магазин, будто искала человека, который отговорил бы ее от этой безумной затеи. – Ну, если только с одним условием.

– Валяй.

– Я не стану твоим вечным кедди. Как только заработаю на ремонт магазина, я…

Уэллс ждал продолжения, но она молчала.

– Что, не можешь даже подумать про увольнение?

Она поморщилась.

– Я хотела сказать, что вернусь домой.

– Ясно. Это все?

Зеленые глаза уставились ему прямо в душу, и он ощутил всю тяжесть того, что она хочет сказать.

– Я серьезно, Уэллс. Не надо меня жалеть, ясно? Меня и так всю жизнь опекали из-за диабета. Я не калека. Если мы договариваемся, то только потому, что это сотрудничество пойдет на пользу не только мне, но и тебе тоже.

Он не знал, так ли это: раньше попытки вернуться в строй оканчивались провалом, так с чего бы сейчас получилось? Но он готов был унять свою гордость. Черт, да он сам не хотел, чтобы она воспринимала его предложение как подачку калеке.

– Договорились.

– Тогда… не буду отказываться.

Уэллс постарался не выдать сбившегося дыхания.

– Хорошо. – Он пожал плечами. – Ладно.

– Ты уверен, что тебя вернут в турнирную сетку?

– Это мои проблемы. Твоя задача – таскать за мной клюшки.

Она молча уставилась на него, словно никак не могла поверить.

– Ну что, Джозефина?

– Тебе даже… в голову не пришло, что диабетику может быть сложно таскать за тобой клюшки по всему полю.

– Тебе приходилось справляться с вещами похуже, согласись?

Господи, ее глаза так засияли, что захотелось вернуться в турнир вопреки всему, даже если придется проглотить гордость, – а глотать, признаться, было немало.

– Да, – наконец сказала она. – Мне… да. Спасибо.

Пока Уэллс не успел сделать что-нибудь странное – спросить, например, не нужен ли ей платочек, и не похлопать ли ее по плечу, он развернулся и решительным шагом направился к дверям.

– Погоди. – Она с плеском побежала за ним. – Я не закончила с условиями.

– Чего тебе еще надобно? Почку?

– О почках потом поговорим, – без запинки ответила она. – В первую очередь пойдем к парикмахеру. Не хочу засветиться в новостях с дикарем с Амазонки.

Уэллс мрачно обернулся на нее через плечо, хотя в горле застряло веселье. Пожалуй, не стоило сдавать позиции, но Ассоциация гольфистов все равно не пустила бы его на поле в таком виде, так что в этот раз можно было и уступить.

– Все, больше условий нет?

– Нет.

Он вздохнул.

– Ладно. Поехали. Я подвезу.

– На чем? Ты же сказал, что гулял?

– А еще я сказал, что не люблю вопросы. – Натянув на нос солнечные очки, он достал брелок и снял «Феррари» с сигнализации. – Садись. Прокатимся с ветерком.

Глава 6

Наблюдать, как парикмахер набрасывает на плечи Уэллсу бирюзовую накидку, было до невозможного странно. Совсем недавно Уэллс был загадочной знаменитостью, которую она видела разве что по телевизору или с безопасного расстояния. Теперь он ругался себе под нос, что ему придется снять кепку. А мгновение спустя она поняла почему.

Уэллс выглядел так, словно его хорошенько шарахнуло током.

Шоколадного цвета волосы или торчали во все стороны, как сломанные пружины, или плоско липли к голове.

Но даже так ему удавалось сохранять свою диковатую привлекательность.

Разумеется, говорить об этом вслух Джозефина не собиралась.

– Уэллс. – Она подошла к парикмахерскому столу и нежно коснулась зеркальной поверхности. – Смотри, какое замечательное новое изобретение. Называется «зеркало».

Он оскалился.

– Я кого нанял, кедди или комика?

– Ну серьезно. – Она опустила руку. – Ты давно расчесывался?

– Времени не было. – Он отмахнулся от нее через накидку. – Сядь и помолчи, а? Парикмахера отвлекаешь.

Джозефина осталась стоять.

– Дай угадаю: женщины у тебя нет.

– И слава богу.

– Это еще что значит? – поинтересовалась она, склонив голову.

Уэллс покосился по сторонам.

– Ты сама притащила меня стричься. Вот тебе и ответ.

– А нужно было дать тебе пострадать в одиночестве?

– Именно.

Она хмыкнула, обменявшись с парикмахером веселым взглядом.

– Не забудьте побрить ему шею.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь пшиканьем пульверизатора, шумом фенов и приглушенными разговорами других парикмахеров. С любопытством покосившись на Джозефину, Уэллс сел чуть прямее, и стригущий его мужчина тяжко вздохнул.

– Ну а у тебя? Есть парень, Джозефина? Подозреваю, нет.

Парикмахер присвистнул.

– Смело.

Джозефина закатила глаза, скрывая смущение.

– Что? – Уэллс передернул плечами. – Я же не говорю, что она… – Он замялся, явно подыскивая слова. – Я же не говорю, что его не может быть. Но если бы был, вряд ли ему бы понравилось, что ты постоянно бегаешь меня поддерживать. Я имел в виду только это.

– По-твоему, нельзя быть болельщицей и иметь отношения одновременно?

Он коротко покачал головой.

– Если эти отношения со мной – точно нет.

– Без шансов, – прокомментировал парикмахер. – Вы сами себе яму роете.

– А можно не лезть со своими советами и просто меня постричь? – проворчал Уэллс и вновь переключил внимание на Джозефину. – Так есть парень или нет, Белль?

– Нет, – приторным голосом сказала она. – И слава богу.

Ответ ему явно понравился, но почему?

– Теперь моя очередь спрашивать, что это значит.

– Сама не знаю, – недолго подумав, честно призналась она. Вспомнила мимолетные свидания и отношения, которые так и не переросли в нечто большее. – Мне кажется…

Уэллс не сводил с нее внимательного взгляда.

– Да?

– От женщин обычно ожидают… не знаю, кротости? Благодарности? А я не такая.

– И почему же?

Джозефина откинулась на стену и подняла голову к потолку, пытаясь сформулировать, почему в последние годы она решила отодвинуть личную жизнь на второй план и плотно заняться работой.

– Мне кажется, отчасти дело в том, что в детстве я научилась бросать себе вызов, ведь никто ничего от меня не требовал. Наоборот, только предостерегали. Мне приходилось самой уламывать себя заняться спортом или поучаствовать в танцевальном конкурсе. Мне нравилось бросать себе вызов и добиваться успеха, и… не знаю. Видимо, мне постоянно кажется, что люди оценят, если я буду относиться к ним строже…

– Наезжать на них, то бишь?

– Иногда. – Она поморщилась. – Я выросла на поле для гольфа, а там наезды – главный признак любви. В итоге так и стала общаться. А парни сами-то за языком не следят, но когда отвечаешь им тем же – сразу сбегают.

Уэллс фыркнул.

– Что?

– Ничего.

– Ну правда. Что?

Парикмахер отвлекся от работы, прислушиваясь. Уэллс, откинувшись, лениво приподнял бровь, и тот снова зашевелился.

– Говоришь, тебе нужен парень пожестче, но сама же в итоге обидишься.

– Из опыта говоришь, Уитакер? Что, много женщин отправил к психологу?

– Понятия не имею. – Он поморщился, заметив, как парикмахер точит лезвие бритвы. – Я при расставании вопросов не задаю.

– Может, и стоит. Вдруг что интересное услышишь.

– Я и так прекрасно знаю, что они скажут. Меня не интересуют чужие…

– …Наезды? – Она улыбнулась шире. – О-о-о. А я говорила! Сразу сбегают.

Он бестактно фыркнул.

– Я не такой.

Джозефина вытянула губы трубочкой.

Уэллс скривился.

Из груди рвался смех, но Джозефина сдержала его. Она искренне хотела задеть его и не собиралась брать свои слова назад – но ей было весело. Чего не скажешь о последних восьми парнях, с которыми она ходила на свидания. На свидания, которых в ее жизни и было-то всего восемь.

На турнирах она иногда перекидывалась с Уэллсом парой слов, и эти короткие разговоры всегда были интересными. Колкими. Запоминающимися. Было приятно осознавать, что в жизни эта динамика сохранилась. Вовсе не потому, что она хотела с ним встречаться, или потому, что раздражение делало его немного – ну ладно, намного – привлекательнее обычного. Просто ей нравилось, что его… можно было подначивать без опаски. Для нее это было в новинку.

– Сам знаешь, какое у меня было детство. Больше в моем окружении таких детей не было. В итоге приходилось доказывать, что я не просто такая же, как остальные, но даже лучше.

Джозефине не верилось, что она произнесла это вслух.

На самом деле, кажется, она не признавалась в этом даже самой себе. Но теперь, нащупав нить мысли, хотелось распутать ее до конца.

– Как-то в шестом классе мы поехали с ночевкой в Окалу. Без родителей. Правда, подозреваю, мама с папой тайком сняли номер в соседнем отеле, но они так и не сознались. – Она покачала головой. – В общем, один мой одноклассник, Перси Д’Амато, сказал, что видел в лесу медведя, и все перепугались до смерти. – Она сделала паузу, вспоминая. – Я взяла фонарик и пошла в лес одна. И знаешь что? Медведь все-таки был.

Уэллс уставился на нее огромными глазами.

– Врешь.

– Не вру. Я заорала во все горло и понеслась обратно так, что пятки сверкали.

– Теперь понятно, почему я тебя не пугаю.

На этот раз она не смогла сдержать смех и на губах Уэллса Уитакера промелькнула мимолетная улыбка, но он тут же нахмурился еще сильнее, добавив пару очков к и без того немалой горе сексуальности. Даже в парикмахерском кресле, перемазанный пеной для бритья, он больше походил на разъяренного гладиатора, чем на гольфиста.

– Значит, любишь пугать людей? – поинтересовалась Джозефина.

Он ответил не сразу.

– Оно само получается.

– Ну да, а мрачный ты от природы.

– Зато ты светлая.

Его слова застали врасплох.

– По-твоему, я… светлая?

– Вот так… уже лучше… – пробормотал парикмахер.

– Я… – Он открыл рот и снова закрыл его, раздраженно махнув рукой под накидкой. – В тебе точно есть какой-то внутренний свет, иначе ты не стала бы с улыбкой болеть за проигрывающего спортсмена. Хотя мне-то какая разница…

Сердце опасно дрогнуло. Только не это.

Она потерла горло, разгоняя вставший там ком.

– Ну конечно, – сказала она.

– Наверное, поначалу я действительно пугал людей специально. Я вырос без гроша в кармане, ходил в школу пешком, хотя остальных подвозили родители. Еще и обед им с собой собирали. Приглашения на дни рождения печатали, чтобы можно было раздавать их на перемене. Вот я и делал вид, будто мне на них пофиг.

На этот раз сердце дрогнуло особенно больно, и она даже не попыталась его унять.

– Но тебе не было пофиг?

Он не ответил – тема явно была ему неприятна.

– Не знаю. Наверное. – Он перевел недовольный взгляд на парикмахера. – Можете горло мне перерезать? А то я больше не выдержу.

– Весело будет в Техасе, – жизнерадостно сказала Джозефина.

– В гольф играют не ради веселья, Джозефина.

Она подчерпнула пальцем пену для бриться и мазнула его по носу, героически игнорируя идеальный изгиб.

– Просто ты не играл со мной.

Глава 7

Уэллс вытер потное лицо полотенцем, бросил его на скамью тренажера и еще раз прошелся по домашнему спортзалу. Всю неделю он тренировался на износ, но семь дней спустя алкоголь все еще плавал в крови. Помимо того, что ему в целом стоило привести себя в форму, тренировки давали повод отвлечения. Потянуть время. И все же оно пришло.

Турнир начинался через два дня, а Уэллс до сих пор не вернулся в состав.

Нужно было позвонить Баку.

Иначе он зря нанял Джозефину в качестве кедди, а новый комплект клюшек отправился на курорт в Сан-Антонио просто так.

– Хватит трусить, – приказал он себе, снова взяв полотенце, чтобы вытереть потную грудь. – Возьми да позвони. Чем ты рискуешь?

Тем, например, что Бак мог послать его.

С другой стороны, чисто технически он и так это сделал. Терять было нечего. Разве что гордость.

Уэллс долго смотрел на свое отражение в настенном зеркале, удивляясь написанной на лице тревоге. Когда это он стал таким нерешительным? Он ведь никогда не сомневался в себе – даже до того, как его стали называть вторым Тайгером Вудсом. Все решения, даже паршивые, он принимал с полной уверенностью.

«Что со мной стало?»

Уэллс не знал. Но, видимо, когда он сказал Джозефине, что продал душу гольфу, это было не таким уж и преувеличением.

Джозефина.

Еще одна причина броситься с головой в спорт.

Женщины обычно не задевали его за живое. Оказывается, это так раздражало. Вчера вечером, принимая душ, он вел с ней воображаемый диалог. Вслух. Защищал свой замах. При мысли о турнире она всплывала в памяти в первую очередь. Он представлял, как она наденет форму кедди, на которой большими печатными буквами будет написано его имя. И этот образ слишком уж ему нравился.

У Уэллса не было времени на всякую романтическую чепуху. Холостяк до мозга костей, он предпочитал проводить ночи с незнакомками, потому что любые отношения обязательно приводили к долгосрочным планам, бесконечной болтовне по телефону и обязанностям, которые он не намеревался на себя брать. Он понял это еще в самом начале карьеры, очень быстро разбежавшись с тремя девушками подряд. Статус звезды и миллионы долларов притягивали к нему людей с единственным мотивом: отхватить кусок пирога. В мире гольфа отношения продвигались очень быстро. Игроки слишком часто были в разъездах, и многие женились практически сразу – чтобы супруги не сомневались в их верности.

Но только не Уэллс.

То, что Джозефина не торопилась бросаться Уэллсу на шею – и даже слегка недолюбливала, – несколько… обнадеживало. Черт, да она пыталась прогнать его из магазина. Отказалась брать деньги, когда он предложил. Можно было не волноваться, что она попытается вылепить из него богатенького верного мужа.

Круто.

Замечательно.

Уэллс осознал, что сверлит свое отражение в зеркале мрачным взглядом, встряхнулся, достал телефон и открыл контакт Бака Ли.

Глубоко вздохнув, он нажал кнопку вызова, злясь на себя за колотящееся сердце.

Бак ответил на третьем звонке. Голос у него был таким же четким, как и всегда: мягким, но глубоким и низким.

– Уэллс.

– Бак.

– Раз звонишь – значит, жив, – проворчал легендарный игрок. – Вопрос один: что тебе нужно, Уэллс? Мы друг другу никто.

Прошло уже два года, как наставник отказался помогать Уэллсу, но воспоминания все равно больно кольнули.

– У меня не было выбора. Просто выслушай.

– Сынок, если хотел выйти из турнира, нужно было делать это нормально. А ты свалил, не проявив ни капельки уважения. Теперь тебе никто не поможет.

– Да ладно, Бак. Тебе достаточно одного звонка, чтобы отменить весь турнир.

Его наставник фыркнул.

– Лестью ты ничего не…

– Мы оба прекрасно знаем, что я не бросаюсь словами. Это правда.

По ту сторону трубки раздался вздох.

– Так чего ты от меня хочешь? Быстрее попросишь – быстрее я тебе откажу.

Паника скользнула по позвоночнику ледышкой.

– Я хочу вернуться в турнир.

– Не получится, – без колебаний ответил Бак. – Но ты меня заинтересовал. С чего это ты захотел вернуться? Чтобы опозориться снова? Не знаю, что случилось с тем Уэллсом Уитакером, которого я тренировал, но его уже давно нет.

Голова заболела, и в ушах зашумело.

Слушать это было унизительно. Хотелось одного: бросить трубку.

Единственное, что останавливало его, – это Джозефина. Ради него она собиралась ехать в Техас. Потому что он попросил. Потому что ей нужна была помощь, а она отказывалась принимать ее, не отработав.

– Да есть тут одна…

Девушка? Нет, слишком избито. Так Бак решит, что между ними с Джозефиной что-то есть, но ничего не было. Хотя он бы не отказался попробовать ее на вкус. Всего разок – чтобы удовлетворить любопытство.

– У меня новая кедди, – вместо этого сказал Уэллс, стараясь не думать о поцелуях с рыжей бестией. – Она так говорит о гольфе и моей игре, что я думаю, вдруг… вдруг с ней… – «Я снова смогу его полюбить», – у меня начнет получаться.

На этот раз пауза была такой долгой, что Уэллс проверил, не повесил ли Бак трубку.

Наконец тот нарушил молчание:

– Прости, давай-ка еще раз. Твой кедди – женщина?

Уэллс нахмурился.

– А что? Думаешь, ее не допустят?

Бак выдохнул.

– Допустят или нет, ты и так стал посмешищем. А теперь намереваешься вернуться с девчонкой на побегушках? Ты хоть подумал, как это будет смотреться, сынок? Будь на твоем месте другой игрок, его бы сочли прогрессивным. Но ты? Они просто решат, что ты решил поиздеваться над спортом.

Он говорил о Джозефине так, что хотелось бросить гантель в зеркало и разбить его вдребезги.

– Во-первых, Бак, ты забываешь, что мне абсолютно насрать, кто и что обо мне подумает. – «Потише на поворотах». Бывший наставник был его единственной надеждой. Если он наорет на него, то подставит не только себя, но и Джозефину. Он ведь с самого начала знал, что будет тяжело, так что тут поделать? – Во-вторых… это ради нее.

Он не собирался это говорить.

Но гордость не позволила просить за себя. Да, Уэллсу было плевать, что о нем думали другие, но в глубине души он до сих пор хотел, чтобы Бак им гордился. Но для этого нужно было сохранить собственную гордость. Да и Джозефина действительно была главной причиной, по которой он возвращался. Он не позволял себе мечтать о волшебном возвращении к былому, а потому решил придерживаться самой простой правды.

К тому же все равно их разговор не уйдет дальше председателей турнира.

– Магазин ее семьи пострадал в урагане, а она… хорошая. Просто хорошая, понимаешь? Добрая. Но свое дело знает. – Уголок губ Уэллса приподнялся в улыбке. – Она постоянно забрасывала меня советами из-за каната. Один раз даже поругалась с моим бывшим кедди…

– Так, так, так, погоди-ка. Ты о той фанатке, которая бегала за тобой с плакатами во Флориде?

– Она не просто фанатка. Она умная. Преданная. Ну… была, по крайней мере. – Глаза заболели сильнее. – Слушай, у нее проблемы. Если пару раз выиграю, смогу помочь ей финансово.

Он практически слышал, как крутятся шестеренки в голове Бака.

– Так, давай еще раз. Хочешь сказать, что ты возвращаешься в гольф… исключительно из благих побуждений. Потому что хочешь помочь фанатке восстановить магазин?

«Да».

«А еще благодаря ей мне хочется попытаться. В последний раз».

Вместо ответа Уэллс согласно буркнул.

Бак постучал пальцами по невидимой мебели.

– Вот что я тебе скажу. Только ты этого не слышал.

– Понял.

– В турнире сейчас затишье. Зрителей мало. Историй о Золушках не хватает – сам знаешь, как такие вещи проглатывают фанаты. В конце концов, ты и сам когда-то был местной Золушкой. – Он помолчал. – Ладно, смысла в этом нет, но я поговорю с руководством. Опозоренный гольфист возвращается ради благого дела… Неплохая история.

Уэллс потер пальцами ноющий лоб.

– Можешь сказать что угодно, лишь бы меня вернули в состав.

И хотя внутренний голос подсказывал, что он об этом еще пожалеет, Уэллс постарался его не слушать.

Ранним утром вторника Джозефина поставила чемодан на крыльцо родительского дома, взяла себя в руки и нажала кнопку звонка. Ей нужно было многое им рассказать – хотя они наверняка не поверят, пока не увидят ее по телевизору во время прямой трансляции с Открытого чемпионата Техаса, который состоится в Сан-Антонио через два дня.

С тех пор как Уэллс Уитакер вновь ворвался в ее жизнь, потенциально изменив ее навсегда, прошла неделя. Обычным людям сложно получить должность кедди в крупном турнире. В мире гольфа устроиться к профессиональному спортсмену – все равно что найти горшок с золотом на конце радуги. Гольфисты зарабатывали, выражаясь научным языком, хренову тучу денег. За победу в крупном турнире, к которым относился «Мастерс», выплачивали два с половиной миллиона долларов. Черт, да за сороковое место можно было получить тридцать тысяч!

А кедди помимо зарплаты получали десять процентов от выигрыша.

Всю неделю, ложась спать, она долго не могла уснуть из-за безумных фантазий, лезущих в голову. А вдруг она действительно поможет Уэллсу вернуть потерянный удар? Вдруг он пару раз окажется наверху турнирной таблицы? Тогда она не просто сможет отстроить «Золотую лунку», но и перестанет выпрашивать у эндокринолога бесплатные рецепты. Ей больше не придется выбирать между продуктами и арендой.

Этот неожиданный поворот может изменить ее жизнь.

С другой стороны, отъезд из Палм-Бич, когда нужно искать реальное решение семейных и личных проблем, может сделать ситуацию значительно хуже. Она доверилась Уэллсу, и это доверие могло стоить немало сил и драгоценного времени.

Но, видимо, в глубине души Джозефина все же верила в Уэллса. В глубине души она никогда не теряла надежды и не сбрасывала его со счетов, хотя могла бы, ведь вера в него всегда была связана с большим риском. К тому же она безумно хотела снова увидеть его на пьедестале, и эта возможность манила ее, как шоколадный батончик с орешками. И вроде она понимала, что сахар в крови взбунтуется, если она его съест, но предвкушение удовольствия было таким приятным, что рука тянулась сама собой.

Дверь открыла мама с розовым полотенцем на голове.

– Крошка Ру, а ты чего приехала? – Эвелин Дойл склонила голову набок. – Это что, чемодан? Ты к нам в гости? У меня есть печенье без сахара.

Она поцеловала мать в щеку.

– Я ненадолго. – Джозефина подхватила чемодан и прошла в дом вслед за мамой. – Но от печенья не откажусь.

– У меня оно всегда под рукой! – воскликнула Эвелин, пробираясь через совершенно флоридскую гостиную в сторону кухни. Весь дом был оформлен в различных оттенках желтого и зеленого, повсюду стояли комнатные растения, а на потолках лениво жужжали вентиляторы. Мгновение спустя из кухни появилась мама, потрясая бело-голубой коробкой. – Вкуснятина!

Хохотнув, Джозефина взяла коробку, но пока не открыла.

– Папа дома?

– На заднем дворе. Дорогой! – крикнула мама. Прислушалась. – Дорогой! Джоуи приехала! Иди сюда! Совсем уже глухим стал, клянусь.

– Я прекрасно все слышу, – пробурчал Джим, проходя в гостиную с газетой под мышкой. – Привет, милая.

Поцеловав ее в щеку, папа указал сложенной газетой на чемодан.

– А это что?

– У меня для вас новости. – И это мягко сказано. Родители обожали гольф и прекрасно знали о ее былой любви к Уэллсу Уитакеру. Джозефина бы не удивилась, если бы они рухнули в обморок. – Лучше присядьте.

Переглянулись, Эвелин с Джимом опустились на закрытый пленкой диван. Они уже улыбались – верили, что она пришла к ним с хорошими новостями. Они всегда готовы были ее поддержать.

Знали бы они, как сильно Джозефина их подвела.

В горле запершило, и она постаралась собраться с мыслями.

Она просрочила страховку на «Золотую лунку». Не позаботилась о своем здоровье, хотя клялась и божилась.

А теперь пыталась исправить ситуацию самым сомнительным способом. Только получится ли?

Да. Нет.

Наверное.

«Пожалуйста. Вот бы все было хорошо».

– На неделе ребята из волонтеров помогли мне привести магазин в порядок. Там до сих пор сыро, но мы выбросили испорченный инвентарь и откачали воду. – Она улыбнулась папе. – Думаю, можно будет взять в оборот старую кассу, когда она немного подсохнет.

– Это замечательно, дорогая.

– Ага. – Джозефина опустила взгляд на чемодан, мельком задумавшись, не ударилась ли она головой во время урагана. Может, она сейчас в коме и ей все это снится? – Денег на ремонт… придется подождать, но как только они появятся, я встречусь с подрядчиком, чтобы обсудить всякие мелочи, о которых мы с вами мечтали. Осовременим наш магазин, добавим всякого-разного: окошко для водителей, зал для консультаций. Сделаем площадку для игры в гольф. Будет даже лучше, чем раньше. Вот увидите. Нужно только подождать.

Мама фыркнула.

– Ох уж эти страховщики. Как брать деньги – так это они с радостью, а как отдавать обратно – сразу в штыки.

– Верно твоя мать говорит.

– Да. Верно. – Нужно было заканчивать тянуть время и рассказать им. Но только Джозефина открыла рот, как в кармане джинсовых шорт завибрировал телефон. – Э… секунду. Сообщение пришло.

– От кого? – спросила Эвелин. – Страховщики пишут?

– Они никому не пишут, мама.

Внутренне она вздрогнула, когда заметила высветившееся имя: Уэллс.

Ей написал Уэллс.

Странности не заканчивались.

После того как Уэллса постригли, они обменялись номерами – не из большого желания, а по необходимости. В конце концов, он был ее нанимателем. Правда, с тех пор он написал всего раз: прислал информацию о рейсе и скупой комментарий:

Во вторник вечером чтоб была в Сан-Антонио.

Всю неделю она перечитывала и обдумывала это единственное сообщение. Значит, ему удалось вернуться? Потому что она знала, как это будет непросто. Ассоциация профессиональных гольфистов очень серьезно относилась к традициям и спортивному духу. Уэллс же ушел с поля посреди игры, никого не предупредив, а потом исчез с радаров, наделав немало шуму. Спортивным духом здесь даже не пахло.

Джозефина открыла новое сообщение от Уэллса, надеясь получить чуть больше информации о том, чего стоит ждать в Сан-Антонио, во сколько завтра игра и что он в целом думает о соревновании.

Разумеется, ничего этого не было.

Уэллс: Возьми платье.

– Платье? – пробормотала она.

Зачем? Уж точно не идти в нем на поле. Вся одежда, которую она взяла, была рассчитана на четыре дня под жарким техасским солнцем. Придется заскочить домой по дороге в аэропорт, чтобы прихватить что-нибудь поприличнее.

Джозефина: Зачем?

Он, конечно же, не ответил. Уэллс Уитакер не любил лишних вопросов.

Джозефина вздохнула.

– Я буду часто отлучаться, пока мы ждем денег. Путешествовать.

– Путешествовать? – Мама побледнела. – Куда ты собралась?

Джим похлопал жену по руке. Знал, что Эвелин будет тяжело это принять. Внезапные перемены в распорядке дня диабетика означали кучу мороки. В основном из-за строгой диеты, а еще смена часовых поясов требовала корректировать привычный график приема инсулина, из-за чего будет бешено скакать сахар. Диабет – тот еще засранец, не любящий перемен, и путешествовать с ним непросто. Поэтому в детстве Джозефина практически не бывала за пределами Флориды.

– На этой неделе поеду в Техас, в Сан-Антонио.

– А, ясно, – просиял Джим. – Едешь посмотреть турнир. Ну и правильно, доченька.

– Ну… – протянула Джозефина, – можно и так сказать. Я еду в качестве кедди Уэллса Уитакера.

Эвелин с Джимом переглянулись… и расхохотались.

– Я на секунду даже поверила, крошка Ру, – сказала Эвелин, стирая выступившие от смеха слезы.

Джозефина ожидала чего-то такого.

– Я серьезно. – Она помахала перед ними телефоном. – Смотрите, он мне только что написал.

– Ну конечно, – сказал папа, наигранно подмигнув. – Спроси, как ему удалось сделать берди на пятой лунке в Пеббл-Бич в двадцать первом. Он что, специально вышел на раф?

– Уэллс не любит лишних вопросов.

Эвелин с Джимом, хохоча, откинулись на спинку дивана.

– Так и знала, что вы не поверите, – сказала Джозефина под смех.

– Посмотри, она даже чемодан принесла! – Эвелин икнула, а затем слегка посерьезнела. – Ну что ты, Ру. Мы верим, что ты могла бы стать его кедди, просто как?

Может, стоило рассказать им о неожиданном появлении Уэллса в «Золотой лунке»? Но они бы все равно не поверили. Честно говоря, она и сама не понимала, что он забыл в тот день в «Роллинг Гринс».

– Просто не пропустите начало турнира в четверг, ладно? – Она указала в сторону тумбы, которая в основном служила подставкой для растений, но где-то среди всей этой зелени точно скрывался телевизор. – Вы все сами увидите. Только это будет прямой эфир, так что на звонок ответить не смогу, ладно?

– Какая же ты шутница, – усмехнулся Джим. – Расскажешь, куда на самом деле собралась?

– Ты взяла запасной глюкометр?

– Да.

– А инсулин? С кем ты едешь? Они умеют ставить уколы? – Мама встала, сцепив руки под подбородком. – Тебя встретит Таллула? Она всегда следит, чтобы ты прихватила что-нибудь сладкое.

– Напоминаю: Таллула в Антарктиде. И я все взяла, мам, – отозвалась Джозефина через плечо, уже катя чемодан к входной двери. Если бы она задержалась, Эвелин обязательно полезла бы в ее вещи проверять запас лекарств, который все равно бы сочла недостаточным. Она бы не успокоилась, даже если бы Джозефина упаковала в багаж врача. – Утром в четверг. Не забудьте.

– Ко-о-оне-е-ечно, – в унисон протянули родители.

– Как тут забыть, – добавила мама.

Джозефина кивнула на такси, ждущее ее у обочины.

– Я улетаю в Техас. Сейчас заеду домой за платьем и поеду в аэропорт.

– Ведь Уэллс Уитакер, твой кумир, взял тебя своей кедди, – сказал Джим, снова наигранно подмигнув.

– Именно.

Дверь такси она закрыла под звуки их смеха.

Глава 8

Уэллс справился.

Каким-то образом он убедил богов гольфа допустить его до турнира.

Приехав в Сан-Антонио, Джозефина в первую очередь отправилась в клуб – прямо так, с чемоданом, где теперь лежали вечернее платье и туфли на каблуке, – потому что не собиралась заселяться в номер, если у Уэллса не получилось. Когда Джозефина вошла, под высокими куполообразными потолками богато украшенного здания в испанском стиле царило оживление: повсюду носились спортивные журналисты, группками стояли кедди, которых она видела по телевизору. И среди них – ни одной женщины.

Тут о себе напомнил синдром самозванца, и она чуть было не развернулась обратно к двери. Помогло то, что на многих из них Джозефина ругалась, крича телевизору, какие они придурки. И она не преувеличивала. Ни капли.

Набравшись храбрости, Джозефина подошла к стойке регистрации кедди и вздохнула с облегчением, когда девушка за компьютером открыто и дружелюбно ей улыбнулась.

– Здравствуйте. Чем могу помочь?

– Здравствуйте. – Джозефина надавила на ручку чемодана. – Я хочу зарегистрироваться на завтра в качестве кедди Уэллса Уитакера.

Половина разговоров в клубе разом стихла.

Любезное выражение застыло на лице девушки. Мельком она покосилась на остальных кедди, а затем вновь перевела взгляд на Джозефину.

– Уэллса Уитакера, я правильно вас услышала? Здесь очень плохая акустика.

– Ничего. Да, все правильно.

– О. – Она отрывисто кивнула. Бедняга, наверное, уже тянулась к кнопке под столом, чтобы вызвать охрану. Тишина распространялась по клубу, как рябь по пруду, и Джозефине оставалось только стоять, краснеть и кусать изнутри щеку. Чем она думала, когда летела в Сан-Антонио после двух сообщений? Когда поверила словам крайне ненадежного человека? – Секунду, сейчас поищу… – Девушка вдруг отшатнулась. – Ой! И правда есть. А я думала… не знала, что он участвует. – Она вгляделась в экран. – Джозефина Дойл?

Дыхание перехватило.

Ей это не снилось. Она действительно стала его кедди.

– Да, это я.

Кивнув, девушка окинула ее взглядом, в котором светилась… гордость?

– Ну, что тут сказать. Завтра обязательно на вас посмотрю, Джозефина. – Она повернулась к стоящему позади шкафу и заметно удивилась, когда отыскала там синюю папку, подписанную именами Джозефины и Уэллса. Потом торжественно протянула ее. – Здесь ваше расписание на ближайшие пять дней. Там же лежит официальный пропуск, который нужно будет носить на шее во время соревнований: не забудьте захватить его в раздевалку, где завтра утром можно будет забрать форму. А, и еще в папке лежит журнал для подсчета очков, карты поля, включая метраж, и билеты на сегодняшнюю коктейль-вечеринку.

– Коктейль-вечеринку? – переспросила Джозефина. Теперь понятно, зачем понадобилось платье.

– Да, это традиция. Нужно же дать гольфистам возможность раззадорить друг друга, пока они не вышли на поле. Сразу добавляет перчинки соревнованиям. – Потянувшись через стойку, она заговорщически сжала руку Джозефины. – Не обращайте внимания на их подначки.

– Не буду. – Легче сказать, чем сделать. Она до сих пор ощущала десятки внимательных взглядов, сверлящих спину. – Вы не знаете, Уэллс еще не приехал?

– Точно нет. Иначе все уже бы шептались, как школьницы.

– Или звонили в полицию. – Ее новая знакомая рассмеялась, и Джозефина взглянула на нее с благодарностью. – Спасибо за помощь.

– Обращайтесь. Я Бет Энн, буду тут всю неделю.

Развернувшись, Джозефина осознала, что все кедди в комнате пялятся на нее.

Все они ухмылялись: некоторые с любопытством, некоторые – явно стараясь запугать. Наверняка они слышали, что Уэллс взял ее своей кедди, а потому их реакция совершенно не удивляла: недаром пять лет подряд его называли главным мудаком гольфа.

Заметив интерес к Джозефине, одна из журналисток начала лихорадочно перелистывать записи, явно пытаясь понять, кто же она такая, и голова пошла кругом при одной только мысли об интервью с прессой. Быстренько сунув папку под мышку, Джозефина схватила чемодан за ручку и поспешила на выход.

Несколько минут спустя она уже стояла в шумном холле отеля с намерением получить ключ от самого дешевого номера, который забронировала заранее. Оставлять проживание на Уэллса явно не стоило, а она не собиралась терять такую возможность из-за нескольких сотен долларов.

Но когда она назвала администратору свое имя, тот растерянно посмотрел на нее.

– На ваше имя забронировано два номера, мисс Дойл.

– А. – На душе полегчало. – Значит, он все-таки забронировал номер.

– Да… – Взгляд молодого человека метался между ней и монитором компьютера. – С вашего позволения, предоставлю вам тот, который обеспечит… наиболее комфортное проживание.

– Давайте.

Пять минут спустя Джозефина поднялась в самый роскошный гостиничный номер, который когда-либо видела в своей жизни. Нет, она не могла называть его «номером». Тут было три разных дивана.

– Три? – Бросив чемодан на пороге, она ошарашенно прошла внутрь. – У меня одна задница, зачем мне три дивана? – пробормотала она.

Под босыми ногами расстилался мягкий ковер насыщенного бордового цвета. Из динамиков телевизора лилась успокаивающая музыка, а невидимый бриз кондиционера успокаивал нервы. Гигантская ванна с гидромассажем манила из ванной комнаты, и Джозефина, задохнувшись, прижала руки ко рту. Миновав кровать с балдахином, стоящую в отдельной спальне, она устремилась туда, включила горячую воду и сбросила с себя дорожную одежду. Нельзя было упустить возможность понежиться в ванне, когда в квартире ждал только крохотный душ, напор воды в котором напоминал вялое рукопожатие.

Как только ванна наполнилась на шестьдесят исходящих паром процентов, Джозефина стащила с волос черную резинку, помассировала ноющую кожу головы и шагнула в фарфоровый оазис. Тут же окунулась с головой и вынырнула со стоном, который соседи могли интерпретировать ну очень неправильно. А, будь что будет.

Она была в раю. Плевать на вечное недовольство Уэллса и необходимость мотаться за ним по полю для гольфа – если каждый вечер она будет возвращаться сюда, то оно того стоит. Джозефина пролежала в ванной так долго, что вода начала остывать. Тогда она снова добавила горячей, и восхитительная температура вырвала из горла очень громкий, очень признательный стон – и тут сквозь шумное журчание воды пробился приглушенный звук захлопнувшейся двери номера.

Нахмурившись, Джозефина выключила воду и повернулась. Наверняка это пришли соседи?

А шаги – они доносились из коридора, так?

И тут на пороге ванной возникли сто девяносто сантиметров Уэллса.

Джозефина завопила, и ее пронзительный вопль отразился от мраморных стен.

– Господи! – заорал Уэллс, быстро поворачиваясь к ней широкой спиной.

Но он успел увидеть ее голую грудь. Прямо туда и уставился. О боже. О боже!

Она схватила полотенце с бортика ванны и поспешно в него завернулась.

– Ты что здесь делаешь?

– Забавно, – сказал он ровным тоном, несмотря на напряженные плечи. – Я как раз собирался задать тот же вопрос.

– Меня сюда заселили. – Закрепив на груди роскошную махровую ткань белого полотенца, Джозефина хлопнула себя по лбу. – Надо было сразу понять, что это твой номер! Я же… видела же… блин!

Не поворачиваясь, Уэллс скрестил на груди руки.

– И что это значит?

– Видно же, что номер твой. Но ванная меня сбила. Заманила, как крокодила на мороженый окорок. Если бы не она, я бы сразу сообразила…

– Мне можно повернуться?

– Если тебя не смущает, что я в полотенце.

Он слегка запрокинул голову.

– Думаю, переживу как-нибудь, Белль.

– Ну, тогда… – Она оглянулась на зеркало, висящее над раковиной, и поморщилась при виде черных кругов натекшей туши и мокрых волос, с которых капала вода. – Ладно.

Помедлив, он обернулся: сначала посмотрел куда-то ей за спину, а потом все же поднял взгляд. Ей показалось или его зрачки были больше, чем раньше? Потому что она практически чувствовала, как из-за близости этого высокого, мускулистого спортсмена в такой интимной обстановке ее собственные зрачки перекрывают радужку. Причем он был одет, а она – абсолютно обнажена. От этого контраста по позвоночнику пробежали мурашки. Да и в целом он выглядел значительно лучше, чем в их прошлую встречу. Жилы на забитых татуировками предплечьях выделялись так, словно он снова начал качать руки, а вена на бицепсе, за которую то и дело цеплялся взгляд, исчезала под рукавом.

«Заканчивай пялиться».

– Я забронировал одинаковые номера. У тебя точно такой же. – Его взгляд на мгновение упал на полотенце у нее на груди, и по коже побежали мурашки. Или соски набухли из-за кондиционера? – Обе брони были на мое имя. Видимо, они перепутали ключи.

– А. – Значит… он забронировал ей такой же роскошный номер? Но почему? – Меня бы и обычный номер устроил.

– Слышал я, как ты стонешь. Верится с трудом.

Возмущение заклокотало в горле.

– Если слышал, зачем пришел?

– Ты сама себя слышала? Выла, как раненое животное. Я решил, что кого-то убивают. – Он поглядел на ванну и снова на нее. – Никогда ванну не видела?

– Сказал человек, которого на прошлой неделе чуть ли не бензопилой стригли. – Они ухмыльнулись друг другу. – Не могла же в твоем номере просто возникнуть какая-то женщина.

Он откинулся на дверной косяк и приподнял бровь.

– А. Ясно. Могла.

От этого осознания стало неприятно. Вовсе не из-за ревности. Нет, конечно. Разумеется, она не могла не испытывать здоровой симпатии к привлекательному спортсмену с шикарным телосложением, но она не поэтому столько лет его поддерживала. Она была его главной фанаткой, потому что на пике его успеха никто не мог с ним сравниться. Он один не боялся рисковать и плевать на устои. Он один никогда не гнался за лаврами – любовь к игре прослеживалась в каждом его движении, и это притягивало.

А женщины пусть хоть из холодильника вылезают. Ей было плевать.

Ну а ком в горле засел из-за того, что ей не дали полежать в ванной.

– Почему-то мне кажется, – Уэллс оттолкнулся от косяка и провел рукой по затылку, – что этот момент лучше прояснить. Женщины возникали в моем номере дважды, и оба раза мне пришлось звать охрану. Не самый приятный сюрприз – в отличие от стонущей рыжей девчонки у меня в ванной…

– Что будем делать с номерами? – перебила она одновременно с непонятным облегчением и заметным смущением. – Мне позвонить на ресепшн?

Несколько секунд Уэллс пристально смотрел на нее.

– Не надо. Живи здесь. Я схожу за вторым ключом.

Джозефина задумалась.

– Но если тот номер предназначался мне, вдруг там в ванной будет мужчина? – Похлопав ресницами, она проскользнула между Уэллсом и дверью, стараясь не обращать внимания на бабочек, запорхавших в животе, когда он опустил взгляд на ее губы. – Лучше проверю.

Он повернулся к Джозефине, которая теперь стояла в гостиной, и на челюсти его зловеще дернулась жилка.

– Ты здесь ради гольфа. – Он бросил на нее многозначительный взгляд. – И я тоже.

В мгновение ока Джозефина вспомнила, что теперь перед ней стоит ее работодатель и он совершенно прав. Они действительно приехали в Техас ради гольфа. Наверное, не стоило препираться с гольфистом, победа которого способна изменить ее жизнь? А раз Уэллс ее работодатель, лучше было как можно меньше светиться перед ним в очень коротком полотенце.

– Я помню.

– Отлично, – сказал он отстраненно, вновь скрестив руки.

– А ты?

– Я всегда думаю о гольфе. Просто в последнее время это не помогало мне победить.

– И о чем же ты думаешь? – поинтересовалась она, хотя стоило бы, пожалуй, заткнуться и одеться.

– О гольфе, – выплюнул Уэллс. – Только что же сказал.

– О чем конкретно? О своем ударе? Турнирной таблице? Мяче? Следующей лунке?

– Я же говорил, что не люблю вопросы, Джозефина.

Она не собиралась так просто сдаваться.

– Придется полюбить, или я не смогу делать свою работу, Уэллс.

Он слегка наклонился вперед, и она ощутила доносящийся от него аромат. Он пах хвоей и чем-то еще. Как салон новой машины. Теплой кожей? Джозефина никак не могла понять, что же это, но с фантазиями нужно было заканчивать. А то она уже представляла, как проводит носом по изгибу сильной шеи, чтобы понять, откуда исходят эти хвойные нотки.

– Мой прошлый кедди вопросов не задавал, – заметил Уэллс.

Джозефина расправила плечи и шагнула к нему.

– Я бы твоего старого кедди не стала слушать даже в шаге от лунки. У него вместо мозгов банан.

– Кхм… – Он только что сдержал смех? – Тебе бы научиться ругаться, раз уж мы планируем вместе работать.

– Ладно. Он был куском говна в хаки.

– Уже лучше.

– Спасибо. Теперь отвечай. О чем конкретно ты думаешь?

– Обо всем. Сразу, – отрывисто сказал он. – О своем жалком рейтинге, об очередной потенциально просранной игре, после которой все во мне разочаруются, включая… Бака, о том, что даже сраная клюшка больше не лежит в руке, хотя раньше была ее продолжением. – Склонив голову, он шагнул к Джозефине. – Достаточно тебе такого ответа, надоеда?

От его искренности заныло в груди, но она постаралась не подать вида.

– Для начала неплохо, – выдавила она.

Уэллс фыркнул.

– Для начала? И что будет дальше?

Они стояли почти что вплотную.

Настолько близко, что она чувствовала кожей его дыхание.

Когда только успел подойти?

Кончики его пальцев были так близко от полотенца, что он мог легко скользнуть подушечками по обнаженной коже бедер. Хотя нет, не мог. Ведь она на него работала. Поэтому она подавила желание податься вперед и узнать, каково это – когда его большие пальцы впиваются в ее бедра. М-да. Кажется, ей действительно очень не хватало мужчины.

– Думаю, мы это выясним… вместе, – прошептала Джозефина.

– Вместе. – В этот раз светло-карие глаза точно замерли на ее губах, и он глубоко вздохнул. Настолько, что почти коснулся грудью ее полотенца. На мгновение его взгляд метнулся ко входу в спальню за ее плечом, и веки слегка опустились. Но так же быстро, как это произошло, он сомкнул челюсти и отступил назад. – Встречаемся у твоего номера в семь.

– Зачем?

– Вечеринка, Белль. Пойдем вместе.

«Дурацкое сердце. Хватит так биться!»

– Почему?

Ей показалось или в его глазах появился опасный блеск?

– Не хочу, чтобы остальные кедди сожрали тебя живьем.

– Я могу за себя постоять, – заметила Джозефина.

– Да, но меня взбесит, если они до тебя докопаются.

– А что тебя не бесит?

Уэллс не ответил.

– А нам нужно, чтобы я сосредоточился на гольфе. Тут вроде мы уже все решили. – От отступил к чемодану и поднял его, отчего взгляд Джозефины машинально упал на его бицепс. – Ты же не из тех девушек, которые собираются миллион лет и потом всюду опаздывают?

– Нет.

– Вот и отлично.

Уэллс направился к двери, но по пути вильнул в сторону и подошел к холодильнику. Джозефина с любопытством наблюдала, как он открывает дверцу, осматривает содержимое и снова ее захлопывает.

– Если захочешь, есть сок. Яблочный и апельсиновый. Тебе же можно их пить?

От грубоватого вопроса так сильно перехватило дыхание, что стало даже неловко. Сначала он с ней ругался, потом – волновался о ее уровне сахара. Откуда же он такой явился?

– Да. У меня и свои лекарства есть. Та же глюкоза. Но… спасибо.

Буркнув что-то себе под нос, он вышел из номера.

Джозефина медленно опустилась на один из бесполезных диванов. Она понимала, что работать с Уэллсом будет интересно. Но прошел всего час, а она уже подозревала, что недооценила насколько.

Глава 9

Значит, она все-таки была из тех, кто собирается миллион лет.

Уэллс стоял напротив номера Джозефины, прислонившись спиной к стене, и прожигал взглядом дверь. Он слышал, как она носится по ту сторону. Чем она там занималась? Что, ее вещи валялись по всей комнате? Но как? Зачем? Почему?

Может, после его ухода она снова приняла ванну, раз она так ей понравилась?

Он выругался, вспомнив о стоне, и провел усталой рукой по лицу. Он теперь никогда его не забудет, да? Такой раскованный, хриплый… Если она так реагировала на горячую ванну, то что она будет делать, когда он опустится между ее ног? Просто… раздвинет их и хорошенько вылижет? Но тогда он будет добиваться не стонов, нет. Ему будут нужны крики.

Откашлявшись, Уэллс принялся расхаживать по коридору.

Не стоило заходить к ней в ванную. Он же не дурак, знал разницу между стонами удовольствия и боли. Но он нутром чувствовал, что в ванной была Джозефина, и стоило только подумать, что ей плохо, как инстинкты толкнули вперед. Эта импульсивность дорого ему обошлась. Очень.

Теперь он знал, как выглядит ее светлая округлая грудь и ягодного цвета соски.

Жить с этим знанием будет непросто.

Даже очень, он бы сказал.

Ее обнаженное тело было таким же соблазнительным, как ее губы… и он понимал, что не сможет выкинуть это из головы. Никоим образом. Он не мог забыть ее мокрые бедра, ее кожу в капельках влаги, мягкую от горячей воды.

– Да твою ж мать, – пробормотал Уэллс, и в то же мгновение Джозефина вышла из номера.

– Прости! Прости. Родители позвонили.

– Кто-кто тебе позвонил?..

Он был готов ругаться. Высказать все, что он думает о ее бесконечных сборах. Увы, стоило ей появиться в коротком платье без бретелек, и он забыл, где находится, – что уж говорить о своем недовольстве.

Оно того стоило. Каждой секунды.

У него не было любимого цвета, но темный изумруд ее платья мгновенно стал им. Оно прикрывало ее лучше, чем полотенце, так почему ее кожа словно… сияла? Да и с волосами она что-то сделала, потому что обычно они были собраны в растрепанный пучок. А теперь падали на плечи и прямо… струились? И блестели.

Черт, а потом она посмотрела на него, сжав алые губы.

Алый.

Пожалуй, это его любимый цвет.

«Возьми себя в руки».

– И что, ты полчаса с родителями трепалась?

– Да. Они думают, что я совсем сбрендила.

– Чего?

– Они мне не верят. Что я на тебя работаю. – Она порылась в сумочке. В сумочке же? Она больше напоминала кошелек, но в ней лежала целая куча всего. Помада, маленькая расческа, капли для глаз. Зеленый цилиндр, напоминающий ручку, и спиртовые салфетки. Инсулин? Перед приездом в Сан-Антонио он немного почитал про диабет первого типа и знал, что инсулин можно вводить разными способами. Поскольку помпы он не заметил, Джозефина, видимо, делала уколы. – Сначала им было весело, – продолжила тем временем та. – Но теперь папа думает, что во время урагана я ударилась головой. А мама считает, что я сбежала с парнем, но есть подозрение, что она выдает желаемое за действительное. В общем, они готовы звонить в ФБР.

– Ладно, это можно легко уладить. – Он махнул рукой на ее сумочку. – Давай, звони им. С видео.

– Серьезно? – Она нерешительно открыла сумку. – Сейчас?

– Да, сейчас, – нетерпеливо ответил он. – Или ты еще полчаса будешь волосы укладывать?

– Как приятно, что ты заметил.

Она сжала губы, подавив смех, хотя могла бы не сдерживаться. Он давно не слышал ее смеха, да и тогда ее наверняка развеселил кто-то из болельщиков. Он бы не отказался сам хоть раз стать причиной ее веселья.

– Ладно, была не была, – сказала она, и в коридоре раздался знакомый звук подключения. – Мам, пап, привет. Кое-кто хочет с вами поговорить.

Уэллс взял телефон и хмуро поглядел на экран.

– Вы вырастили дочь, которая не способна собраться вовремя даже за четыре часа. Надеюсь, вы довольны.

С экрана на него уставились женщина в розовых бигуди и мужчина в фартуке.

На плите у них за спиной что-то шкворчало.

– Это же… – начал мужчина, откладывая лопатку. – Крошка Ру, так ты правда там с Уэллсом Уитакером.

– Да, пап, я знаю. Я так и сказала.

«Крошка Ру?» – беззвучно шепнул Уэллс Джозефине.

Та закатила глаза.

– Как тебе удалось сделать берди на пятой лунке в Пеббл-Бич в двадцать первом? Ты специально вышел на раф?

Уэллс задумался.

– Да. Мне не понравился угол после драйва, поэтому я обошел оставшийся фейрвей и занял более выгодную позицию на грине.

– Гениально! Я так и знал! – воскликнул отец Джозефины, но тут же выронил телефон, и тот грохнулся на пол, открыв Уэллсу вид на их типичный флоридский дом.

Он прищурился.

– Господи, сколько растений.

– Поосторожнее с моими братиками и сестренками, – с каменным лицом сказала Джозефина. – Они все слышат.

Гольфист покачал головой.

– В общем, сами видите, она не сбежала и не тронулась умом. Но если будет так опаздывать – ее могут уволить.

С этими словами он отключил вызов и вернул его Джозефине.

– Готова?

Она забрала телефон, глядя на него ошарашенным взглядом.

– Ты даже не попрощался.

– Я в курсе. – Он положил руку ей на поясницу и повел к лифту, стараясь не двигать большим пальцем, хотя тот так и чесался. – Когда прощаешься, обязательно начинают думать, что ты снова им позвонишь. Я на это не попадусь.

– Кто ж тебя так обидел, Уэллс?

Он проигнорировал кольнувшее сердце и вызвал лифт.

На удивление, одна из шести дверей открылась практически сразу. Уэллс вздохнул, увидев в кабине толпу народа. Они явно приехали посмотреть на турнир, ведь при виде Уэллса у них отвисли челюсти. Он бы подождал следующего лифта, но Джозефина без колебаний вошла внутрь, и поскольку он не собирался отпускать ее одну, ему оставалось только пойти за ней.

Внутри было тесно – настолько, что когда лифт, дернувшись, пришел в движение, ему пришлось упереться рукой в стену над головой Джозефины, лишь бы с ней не столкнуться. С такого расстояния изгиб ее верхней губы выглядел еще четче. А справа на лбу, прямо у самых волос, затаилась маленькая веснушка. Боже, а ее кожа…

«Господи. Возьми уже себя в руки».

Пришло время напомнить себе одну очень важную вещь. Формально Джозефина работала на него. То есть пора было заканчивать думать, чувствительная ли у нее шея и трогала ли она себя в ванной. Отныне эти мысли были под запретом. Он, конечно, не самый высокоморальный гольфист – да и человек тоже, – но он не станет пользоваться своим положением.

Так что было бы обалденно, если бы она перестала пахнуть цветами и украдкой бросать на него взгляды прекрасных зеленых глаз.

– Из каких глубин ада они высрали это прозвище? Крошка Ру? – проворчал Уэллс.

Она поперхнулась, и он тут же пожалел о своем тоне.

– А. Ну, они с детства звали меня Джоуи, а так в народе называют маленьких кенгурят, вот «крошка Ру» ко мне и прилипло.

– Идиотское прозвище.

– Получше твоих.

– Это какие?

– «Козлина с клюшкой», «говнящийся гольфист» и мое любимое – «ворчливый Гилмор».

Кто-то позади него хрюкнул от смеха. Кто-то еще кашлянул.

Джозефина прикусила губу, содрогаясь от смеха. Интересно, стала бы она смеяться, прижми он ее к стене и прикуси за губу?

«Выяснять это ты не будешь».

Хотя… вдруг она думала о том же? Взгляд его кедди скользнул к его губам, а затем метнулся в сторону, и на ее щеках заиграл румянец. Он что, совсем спятил? Знал же, что она ему нравится, но все равно взял ее на работу, предполагающую постоянную близость. Зачем?

– Уэллс, – хрипло сказала она, – приехали.

Оглянувшись, он осознал, что лифт опустел и они остались одни. А он все зажимал Джозефину в углу. Крохотную кабину наполняли музыка и смех, доносящиеся снаружи, а он даже не слышал. Мысленно выругавшись, он отступил и жестом указал на дверь.

– После тебя.

– У-у-у, – ухмыльнулась она, проплывая мимо, – осторожнее, а то начнут называть тебя галантным гольфистом, принцем подачи…

Уэллс фыркнул, легко нагнал ее и зашагал рядом по освещенному фонарями коридору.

– Ты же так хотела пощеголять опозданием. Не буду лишать тебя удовольствия.

– Долго будешь мне это припоминать? Пока не придумаешь что-нибудь новенькое?

Они остановились у входа в зал, дожидаясь, пока люди перед ними назовут свои имена девушке с планшетом.

– Типа того. А что, есть варианты?

– Я кладезь для шуток, Уитакер, но совсем на халяву уж не рассчитывай.

Уэллс вдруг пожалел, что согласился пойти на бессмысленную вечеринку. Лучше бы пригласил Джозефину на ужин. Может, еще не поздно? Гольфисты часто ужинали с кедди. Никто бы не удивился. Даже наоборот. И Уэллс был абсолютно уверен, что общаться с ней будет куда приятнее, чем с людьми по ту сторону этих дверей.

– Слушай, там одни пафосные закуски будут, буквально на один зуб. Может, лучше…

Ахнув, Джозефина вцепилась в его руку, глядя куда-то в зал.

– Господи, это же Дзюн Накамура.

Пришлось резко менять тему:

– И что?

– Как это – что? Да ничего, просто парочка выигранных «мейджоров». – Ее глаза сверкали. – У него невероятно точные удары.

Она, что… фанатела? По другому игроку?

Зависть впилась в горло ржавым гвоздем.

– Куда подевалась Белль Уэллса? – повысил он голос.

– Надеюсь, он завтра будет выступать перед нами, чтобы можно было сходить посмотреть. Есть идеи, что написать на плакате?

– Ничего, Джозефина. Не будет никакого плаката.

Она расплылась в ухмылке.

– Ты же говорил, что не реагируешь на подколы? А хмуришься так, что я начинаю сомневаться.

Уэллс уставился на нее.

Сердце, стоявшее в горле, вернулось на место, но билось все же слишком быстро.

Она дразнила его. Делала вид, будто поддерживала другого.

А он взял и повелся.

В этот момент Уэллс осознал сразу несколько вещей. Во-первых, Джозефина искренне ему нравилась, пожалуй, слишком уж сильно. Во-вторых, он начал подозревать, что рано или поздно сможет ей доверять. По-настоящему доверять. Его кедди редко задерживались рядом, потому что он отказывался верить, что они: а) знают больше, чем он, и б) желают ему добра.

Единственным исключением был Бак Ли. Он же был единственным человеком, которому Уэллс доверял. Но оказалось, что дружба Бака держалась исключительно на его победах.

После этого Уэллс поклялся, что больше никогда и никому не поверит.

Он и не собирался.

А сейчас, впервые за долгое время, вновь захотел поддаться искушению.

Во многих смыслах этого слова.

Глава 10

Вечеринка Открытого чемпионата Техаса стала для Джозефины аналогом закулисья «Грэмми». Здесь собрались сливки гольфа: спортсмены, которых она видела только по телевизору или со стороны, вдруг оказались на расстоянии вытянутой руки, расхаживая в окружении пафосных светильников и белых пышных пионов в вазах. Хотя, стоит признать, никто здесь не мог сравниться с Уэллсом Уитакером, ее вечно недовольным спутником, но ему это знать было не нужно.

Она была его кедди и не могла больше фанатеть открыто. Это было бы непрофессионально.

Но пять лет безумия было сложно забыть, поэтому в качестве небольшого знака уважения она посвятила ему педикюр, решив, что босой он ее все равно не увидит.

Ну… по крайней мере, во второй раз.

Уж она постарается.

Возможность поработать кедди в таком крупном турнире выпадала раз в жизни, и она не собиралась упускать ее, постоянно… думая об Уэллсе. О мелочах, которые она никогда бы не заметила, не пообщайся с ним ближе. Например, как трепетно он относится к бывшему наставнику. Как только речь заходила о Баке Ли, Уэллс машинально опускал взгляд. Еще она заметила, что Уэллс иногда бывал джентльменом: привел ее на вечеринку, предложил работу мечты, проверил холодильник на наличие сока… но при этом уравновешивал свою доброту бесконечным ворчанием и жалобами.

Джозефину вырвал из мыслей Уэллс, который взял с подноса проходящего официанта бокал шампанского и протянул ей, а затем грубовато бросил официанту принести ему безалкогольного пива. Вскинул бровь, как бы показывая, что ждет комментариев Джозефины, но та лишь ответила ему прямым взглядом.

– Спасибо, – сказала она, поставив фужер на соседний столик, – но я сегодня пас. Поверь, ты не захочешь потом вылавливать меня на танцполе.

– О, – сказал он, кашлянув. – Даже не знаю.

– Серьезно. Зрелище то еще.

– Как твой работодатель, я должен понимать, с чем мне предстоит столкнуться.

При слове «работодатель» они молча переглянулись. Сейчас их разговор не походил на общение начальника и подчиненного, но завтра утром на поле все могло измениться. Джозефина вздохнула.

– Я готова танцевать только под одну конкретную группу. Но как ее услышу – все, пойду вразнос.

Уэллс практически рассмеялся – впервые за все время, что она его знала.

– Ты же понимаешь, что я спрошу о группе?

– А я говорила: хочешь меня дразнить, будь добр приложить усилия.

– Дай угадаю: какие-нибудь «Спайс Гёрлз»?

– Холодно.

– Тимберлейк.

– Еще холоднее. Прости, но ты ни за что не угадаешь. – Поджав губы, Джозефина огляделась и только сейчас заметила, что большинство взглядов прикованы к ним. – Ну что, раз твои друзья не рвутся к нам подходить, придется самим к ним идти?

Уэллс отпил безалкогольное пиво, которое принес официант, и Джозефина несколько секунд пялилась на его крепкое горло, пока насилу не смогла оторваться.

– Думаешь, у меня есть друзья? – Он вытер рот тыльной стороной ладони. – Как мило.

– Тебя вообще все здесь бесят?

– Тебя потерпеть можно.

В животе запорхали бабочки. Да нет, быть такого не может. «Можно потерпеть» – это не комплимент.

– Помимо меня.

– Тогда все.

Ну не мог же он постоянно ходить на такие приемы один.

– А вне гольфа у тебя есть друзья?

Уэллс пожал плечами, потирая шею. Потянулся отставить пиво, потом передумал. Посмотрите-ка. Она его зацепила.

– Несколько лет назад я участвовал в благотворительном турнире, – начал он, подразумевая турнир, где в пару к профессиональному гольфисту ставили какую-нибудь знаменитость, – и мне в напарники достался один хоккеист. Слышала о Берджессе Абрахаме?

Джозефина встрепенулась.

– Э… да. Я вот даже хоккеем не интересуюсь, но все равно его знаю. Это же он постоянно попадает на видео из-за своей… вспыльчивости?

– Он самый. – Уэллс передернул плечами. – В общем, он живет в Бостоне, но иногда заглядывает поболеть, когда я играю в Калифорнии, потому что у него загородный дом в Монтерее. Я тоже бывал у него на играх. Можем иногда ударить по пиву. Так, под настроение. Но я бы не назвал нас друзьями, так что если он появится – держи язык за зубами.

Она покачала головой.

– Вот почему все мужчины такие?

– Дай угадаю: у тебя есть «лучшая подружка». – Он содрогнулся.

– И я этим горжусь.

– И кто же?

– Таллула. – При упоминании лучшей подруги в горле встал ком, и она тяжело сглотнула. – Она учится на океанолога и хочет специализироваться на дикой природе холодных регионов. Иронично для девушки из Флориды, согласись? В общем, она уже год стажируется в Антарктиде. Изучает пингвинов. – Джозефина улыбнулась, гордая за подругу. – Возможно, ты ее видел. Она пару раз приходила за тебя поболеть.

Уэллс помотал головой.

– Ты меня отвлекала своими безумными воплями.

Она хмыкнула.

Чего он так смотрел на нее? Не верил, что у людей бывают друзья?

– Ты… по ней скучаешь. Сильно.

– Ага, – ответила она, и в глазах защипало. – Очень.

Помолчав, Уэллс кивнул.

Снова поднес к губам бутылку, но не успел отпить, как в комнату вошли несколько мужчин, смеясь и хлопая друг друга по плечам.

Среди них был Бак Ли.

Сейчас ему было под шестьдесят, и он давно уже не красовался под камерами. И хотя Бак Ли ушел из спорта больше двадцати лет назад, легендарный игрок оставил в мире гольфа такой неизгладимый след, что его до сих пор уважали – и притихшие при его появлении люди это только доказывали.

Он не был ни высоким, ни низким, а его лысину прикрывала твидовая кепка. Его сопровождали знакомые Джозефине завсегдатаи турнирных таблиц: Ченс Монтгомери, Райан Ким и Бастер Колхаун. Как один, все они остановились в центре зала, наслаждаясь безраздельным вниманием толпы, а затем разошлись, разбив толпу на небольшие группки.

Взгляд Бака остановился на Уэллсе и Джозефине, словно он всегда знал, где они, просто не спешил радовать их своим вниманием. Уэллс не шелохнулся, но в воздухе затрещало электричество.

– Вы общаетесь? – спросила Джозефина.

– Ага. – В тоне Уэллса чувствовалась наигранная беззаботность. – Он уговорил сильных мира сего вернуть меня в турнир.

«Ты свой ответ получила. Угомонись».

– Просто отношения у вас немного… натянутые.

«Ну, или влезь в его личную жизнь».

– Я не хочу об этом разговаривать, Джозефина.

Она кивнула. Нет так нет.

– Ладно.

– Наверное, я просто не ожидал, что мой наставник… исчезнет. Из моей жизни. Но, видимо, мои бесконечные проигрыши плохо сказывались на его репутации. Могу понять, почему он выбрал ее, – сухо закончил он.

– Уверен?

Уэллс покосился в ее сторону.

– Он знал, чем рискует. Когда мы познакомились, у меня под глазом красовался фингал, а из карманов торчали серебряные ложки из ресторана. Я никогда не притворялся кем-то другим.

Джозефина обдумала его слова.

– Это радует. Кого планируешь ограбить сегодня?

– Что? – Он фыркнул. – Никого.

Она вскинула бровь.

– Чего так?

– Да потому что я… изменился. – Уэллс тихо присвистнул. – Смотри-ка, я сам подставился. – Он медленно перекатился с пятки на носок. – Хочешь сказать, я сам виноват, что Бак меня кинул?

– Нет, – твердо сказала Джозефина. – Разве я могу? Меня там не было. И, если честно, я всегда по умолчанию…

– М?

– На твоей стороне, – быстро пробормотала она, стараясь не замечать, как смягчились его черты. – Просто я думаю, что обида сильно влияет на восприятие ситуации.

– Я похож на человека, которого легко обидеть?

– Ты только не удивляйся, но чувства есть у всех.

– Как же я пожалею, что тебя нанял.

– Еще чего. – Их тянуло друг к другу, как тогда в номере, и вскоре они стояли так близко, что Джозефине приходилось запрокидывать голову. Вопрос возникал сам собой: как они смотрятся со стороны? Не слишком… интимно?

Наверное, слишком. Потому что так оно и было.

Как еще она могла уловить жар его тела, который ощущала прямо через одежду?

Пульс участился.

Решив поддержать видимость профессионализма, Джозефина отстранилась и постаралась не обращать внимания на то, как он нахмурился. Уэллс с любопытством посмотрел на нее, а потом спросил:

– Ты говорила, что подколки тебя не обижают. А что обижает? – Тут до него что-то явно дошло, потому что он добавил: – Только, пожалуйста, кроме засранцев, которые разрывают твои плакаты. Я только перестал об этом вспоминать раз в секунду.

Он так просто это сказал. Как будто тут не было ничего такого.

– Ты сам не замечаешь, какой ты хороший, Уэллс.

– Ничего подобного, – проворчал тот. – Так на что ты обижаешься? Только без личностей.

– Мне что, списком перечислить?

– Валяй. Слушаю.

Джозефина покачала головой, но задумалась.

– Когда мне было двенадцать, я хотела помочь соседке с садом, а она запретила. Она только-только переехала, но уже пригнала трактор, чтобы вскопать бетон на заднем дворе. Установила такие беленькие решетки, привязала к ним фиолетовые цветочки, чтобы они расползлись по всей стене дома. Я смотрела на нее из спальни и любовалась, а потом как-то раз подошла и попросила помочь. Я хотела научиться ухаживать за цветами, чтобы наш задний двор был таким же красивым, но она отказалась. Мне было обидно. Поэтому родители и накупили миллион всяких цветов. Сделали мне свой собственный комнатный сад.

Она не думала, что Уэллс будет слушать ее истории о давно засохших цветах, но он не сводил с нее глаз.

– Значит, тебя обижает, когда люди отказываются от помощи?

– Да, – просто ответила она, вспоминая, как соседка заметила монитор глюкозы и сразу занервничала, словно не желала брать на себя ответственность за чужое здоровье.

Он хмыкнул, наблюдая за ней.

– А сама умеешь принимать помощь?

– Нет. – По щекам расползся румянец. – Смотри-ка, сама подставилась.

Он с явным удовольствием отхлебнул пиво.

– Увы и ах.

– Самомнение поумерь.

– Извини, не могу себя контролировать.

– Я тоже, сейчас как ткну тебе пальцем в глаз…

– Уэллс, – раздался слева от них чужой голос.

Это был Бак Ли. Протягивал ему руку.

Уэллс кашлянул.

– Бак.

От Джозефины не укрылся скептический взгляд, который Бак кинул на безалкогольное пиво в руке Уэллса. Впрочем, он даже не пытался его скрыть, и она слегка разочаровалась в легенде. Хотя папе рассказывать об этом не собиралась: у него был целый набор подарочных бокалов для пива с лазерной гравировкой портрета стоящего перед ней мужчины.

– А это, видимо, твоя новая кедди, – сказал тот, протянув Джозефине руку.

– Бак, знакомься, Джозефина Дойл, – ответил Уэллс ровным тоном, который совершенно не вязался с тем, как напряженно он себя вел.

Они пожали друг другу руки.

– С нетерпением жду завтрашнего дня, – сказал Бак. – Будет… интересно.

Джозефина попыталась приманить шампанское силой мысли. Странно, но бокал не спешил.

– Да. Говорят, сегодня ожидается дождь. Мяч будет липнуть.

– И правда. – Бак небрежно ей улыбнулся. Она работала на поле для гольфа, так что далеко не впервые ее недооценивали из-за того, что она была девушкой, но она предпочитала заявлять о себе не словом, а делом. – Не против пообщаться с глазу на глаз, Уэллс? Ничего важного, просто есть одно дельце.

Уэллс покосился на Джозефину, и на виске его запульсировала жилка.

– А попозже нельзя?

– Что, не найдешь времени для старого друга, который вернул тебя в турнир?

– Я этого не говорил, – твердо возразил Уэллс, но было видно, что он разрывается.

Тут до Джозефины дошло, что он просто не хочет оставлять ее в одиночестве. Даже на пару минут? Он, конечно, говорил, что остальные кедди сожрут ее живьем, но не могло же все быть настолько критично. А даже если – ей бы хватило характера постоять за себя.

– Иди. – Она кивнула в сторону освещенной фонариками террасы. – Я все равно хочу подышать. Приятно было познакомиться, мистер Ли.

– Зови меня Баком, пожалуйста.

Она кивнула и коротко улыбнулась Уэллсу.

– Еще увидимся.

Не став дожидаться возражений, она влилась в море знакомых лиц. Казалось, ей это снится. Неделю назад она стояла по колено в иле, запихивала испорченный инвентарь в черные мешки для мусора и молилась, чтобы в воде не затаился аллигатор – Флорида, в конце концов, – а теперь что? Выгуливала свое лучшее платье на вечеринке среди элиты мирового гольфа. Умеет жизнь преподносить сюрпризы.

Выйдя на террасу, Джозефина чуть не ахнула в голос.

Над головой раскинулись ветви гигантской магнолии, с которых свисали мерцающие фонарики, похожие на драгоценные камни. Люди, стоящие здесь, переговаривались вполголоса – возможно, потому что с террасы открывался вид на ухоженное поле для гольфа и обстановка располагала к тишине. В прохладном воздухе пахло цветами, и легкий ветерок ласкал обнаженные плечи шелковыми касаниями. Подошедший официант предложил ей бокал шампанского, и она не стала отказываться. Из вежливости или просто потому, что нужно было занять чем-то руки, проплывая через толпу элегантных людей, с любопытством наблюдающих за каждым ее шагом. Придав лицу безмятежное выражение, она подошла к перилам террасы, откуда открывался вид на зеленый ковер, залитый лунным светом.

Не прошло и нескольких секунд, как к ней приблизился незнакомый мужчина. Примерно того же возраста, что и сама Джозефина, с искренней улыбкой, смуглой кожей и весельем в глазах. На шее у него был повязан галстук с узором из ящериц.

– Неужели нас почтила присутствием главная героиня всей вечеринки? – сказал молодой человек, опираясь локтями на перила рядом. – Я Рикки. Приятно познакомиться.

– Привет. Джозефина.

– О, я в курсе. – Он подмигнул ей, а затем с заметным восторгом повернулся к полю для гольфа. – Не волнуйся, завтра обязательно случится новый скандал и все переключатся на него. Может, какой игрок расколошматит клюшку на части или перепутает лунки. А про тебя все забудут.

Она обернулась и заметила женщину, которая указывала на нее рукой с закуской. Интересно, что именно всех так заинтересовало: то, что она помогала злодею, или то, что была единственной кедди женского пола в турнире? Возможно, и то и другое.

– Когда же еще я побуду главной темой для сплетен на вечеринке, где подают икру в тарталетках? Такой шанс выпадает раз в жизни.

– Вот это, я понимаю, подход. – Рикки заговорщицки подмигнул ей. – Наши гольфисты, кстати, ближайшие два дня соревнуются в паре. Так что будем частенько видеться.

– Кто приносит таблетки от головы, ты или я?

Рикки опустил голову, рассмеявшись, а потом протянул ей руку.

– С каждой секундой завтрашний день пугает меня все меньше, Джозефина.

Она тоже так думала. Осознание, что рядом будет кто-то знакомый, успокаивало.

– Кто твой игрок?

Он гордо расправил плечи.

– Мэнни Тагалоа.

Джозефина охнула.

– Ничего себе, новенький!

– Ага. Он уже спит. Удар у него мощный, но сам он жутко скучный. Так что работка выходит веселая, сама понимаешь. – Они дружно фыркнули. – На самом деле я просто подрабатываю. Хочу заниматься рептилиями.

– Вот уж не ожидала.

– Простите, что влезаю в ваш разговор, – раздался за спиной Джозефины мужской голос с южным говором. – Но я просто обязан увидеть героиню дня.

– Ой-ой, – пробормотал ей на ухо Рикки. – Началось.

Джозефина обернулась, и дрожь пронеслась по ее телу до самых кончиков пальцев, ведь прямо перед ней возвышался главный фаворит турнира – Бастер Колхаун собственной персоной. Светлые волосы падали ему на лоб ухоженной волной. Перед камерами он всегда вел себя очень скромно, радуя представителей СМИ классическим «Ах, я просто рад быть здесь». На мгновение Джозефина уставилась на него с разинутым ртом.

– А вы, видимо, Джозефина Дойл, – сказал он, взяв ее за руку и поцеловав воздух в миллиметре от костяшек. – Большая честь познакомиться с вами.

– Для меня тоже, мистер Колхаун.

– Ох. – Он притворился удивленным. – Вижу, моя репутация меня опережает. Но вы интересуете меня куда больше. И не только меня. – Он обвел террасу рукой с бокалом мартини. – Откуда вы здесь, мисс Дойл?

Она лучезарно улыбнулась.

– Из Флориды.

За короткой паузой последовал очаровательный смешок, который разделили еще трое гольфистов.

А эти-то откуда взялись?

Колхаун пригубил свой мартини.

– И что вы думаете о завтрашнем поле?

Джозефина вспомнила все, что успела узнать за неделю. Песчаная ловушка у одиннадцатой лунки, вода вокруг семнадцатой.

– Думаю, два дополнительных переброса на девятой мало кому понравятся.

Какое-то время Колхаун просто ошарашенно смотрел на нее. Затем он и его спутники разразились смехом.

– Ну ничего себе, мисс Дойл. – В глазах южанина зажегся новый огонек, похожий на интерес. – Возможно, мне придется украсть вас у Уитакера.

– Очень не советую, – сказал Уэллс, распихав мужчин в стороны и устремив на Джозефину суровый взгляд. – Тебе еще не надоели эти павлины? А то можем уйти.

– Ну дай ты нам еще поболтать, – жалобно протянул Колхаун, положив руку на плечо Уэллса. И тут же убрал, когда Уэллс одарил его знаменитым убийственным взглядом. – Без нее будет не интересно, – добавил он чуть более вяло.

– Она тебе не игрушка.

– Пусть хоть фейерверки посмотрит. – Он кивнул на ночное небо. – Они вот-вот начнутся. – Он лукаво подмигнул Джозефине. – Я проспонсировал.

Уэллс закатил глаза так, что Джозефина поразилась, как это они не выскочили из его ушей. Он явно хотел осадить бахвалящегося Колхауна, но тут над головой раздался гулкий взрыв. Розовые искры взметнулись в небо, рассыпавшись дождем мерцающих огней, а за ними последовали зеленые, затем белые. Судя по количеству голосов, терраса постепенно наполнялась гостями, и места у перил становилось все меньше и меньше.

Колхаун скользнул было к ней, но Уэллс успел первым. Она вздрогнула, когда он положил крепкую руку ей на бедро и развернул к перилам, а затем уперся кулаками в каменную балюстраду по обе стороны от нее, закрыв своим телом. Эта поза мало походила на дружескую. Как минимум стоять так с начальством она бы не стала. А толпа тем временем напирала, и с каждой секундой они прижимались все ближе и ближе друг к другу.

Почувствовав на себе чужой взгляд, Джозефина покосилась на Рикки.

В глазах молодого человека блестело веселье.

«Чудесно. Теперь он думает, что мы с Уэллсом вместе. Парочка, в смысле».

Но он ошибался. Она не интересовала Уэллса как девушка. Отношения между ними были исключительно деловыми. Нет, ну серьезно. Он постоянно ей грубил. А закрывал собой от других гольфистов исключительно из необходимости, чтобы ее не задавила толпа.

– Всего на пять минут тебя оставил, – прорычал он ей на ухо, – а ты уже умудрилась найти себе худшего собеседника.

– Пока не уверена. Не успела его прочитать.

– Закрывай книгу, Белль. Ты закончила.

Джозефина выпрямилась.

– Н-да?

Он заскрежетал зубами.

– Не забывай: я пять лет знаю этого человека. Его образ золотого мальчика – просто образ.

– То же можно сказать о твоем образе плохиша.

– О нет. Я правда такой.

Фейерверки над головой грохотали все чаще, один за другим разрываясь цветными всполохами. Все больше гостей заполняло террасу, вынуждая Уэллса подходить ближе. Вскоре его грудь прижалась к ее спине, а мерное дыхание коснулось волос. Хорошо, что он не видел ее лица, потому что от жара и силы, источаемых его телом, ресницы затрепетали, а губы приоткрылись сами собой, и она глубоко вдохнула пропитанный ароматом магнолии воздух.

– И что это значит? Что мне лучше держаться подальше?

– Типа того.

– Можешь говорить прямо.

– Я только это и делаю. – Уэллс выругался себе под нос. – Джозефина, мне нужно понимать, что ты только моя, иначе я никогда не сосредоточусь.

Перед глазами все расплылось и вновь пришло в фокус.

– Твоя?

– На моей стороне, – помолчав, низким голосом уточнил он. – У меня нет времени беспокоиться, переметнешься ты к кому-то другому или нет.

Джозефина обернулась – и тут же пожалела об этом.

Очень.

Уэллс возвышался над ней, прижимая к перилам. Он был так близко – весь, полностью, его губы и все его тело. Настолько, что она коснулась грудью его крепкого живота, когда обернулась, машинально запрокидывая голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Его лицо озарил фейерверк, и она увидела, как он смотрит на нее из-под опущенных век. А потом этот взгляд упал на ее грудь, и из его горла вырвался низкий рык.

Господи.

Тут же она развернулась, скрывая эмоции, которые вызвала в ней такая близость. Все мысли вылетели из головы, и она никак не могла подобрать… этих, как там их называют? Слов.

– Так вот чего ты боишься? Что я тебя брошу? – Если честно, после стольких лет поддержки слышать это было обидно. – Неужели по мне не видно, что я не такая?

– Одному я уже доверился, – сказал он ей на ухо.

Он имел в виду Бака Ли, да? После их встречи сомнений не оставалось.

– Значит, докажу делом. – От жара крепкой груди за спиной пересыхало во рту, добавляя голосу хрипотцы. – Пока ты не сдашься, я тебя не оставлю.

Ей показалось, или его дыхание самую чуточку участилось?

А затем он убрал правую руку с перил.

Три фейерверка, четыре – сначала Уэллс не шевелился, но потом кончики его пальцев скользнули – всего раз – по вене у нее на запястье, и она вздрогнула. От легкого, но намеренного прикосновения закружилась голова, и Джозефина завалилась бы, если бы не Уэллс, который придерживал ее сзади, упираясь крепкой грудью в лопатки, а пахом практически прижимаясь к заднице.

Видел ли он мурашки, пробежавшие по ее шее? Говорил ли об этом низкий рокочущий вздох? Она не знала, но когда его большой палец впился в ее запястье, она чуть не растеклась лужей кипящего масла. В ушах зазвенело, и стало досадно, что она больше не может делать вид, будто Уэллс нравится ей исключительно объективно. Тело бунтовало при его приближении, не позволяя игнорировать весьма раздражающий факт. Большой палец скользил по ее запястью, и внутри все скручивалось узлом, молящим, чтобы его распутали. Если бы они были одни, она наверняка бы уже сдалась и шагнула назад, прижимаясь к нему всем телом.

Покачивая бедрами, соблазняя.

«А ну не смей. Ты сюда не за этим приехала».

Фейерверки достигли своего пика и грохотали каждую миллисекунду, и сколько бы она ни твердила сердцу успокоиться, пульс подстраивался под их бешеный ритм. Наверное, это запах магнолии одурманил их, а притяжение было всего лишь побочным эффектом. Она кожей чувствовала ночь, атмосферу, близость их тел и клятву, что повисла в воздухе. Она не лукавила и не врала. Его сердце так часто колотилось, что она ощущала этот ритм спиной – и это без слов давало понять, что ее обещание для него что-то да значит. Возможно, очень многое.