Читать онлайн Егорьевские тайны. Проклятая шкатулка

ПРОЛОГ

Аннушка, размазывая по грязному лицу злые слезы, быстро-быстро копала ямку.

– Ничего, ничего, никуда не денешься, – шептала она, озираясь по сторонам, то всхлипывая, то посмеиваясь. – Ничего, ничего, я подожду.

Сдернув с головы простой домотканый платок и поправив перепачканными в земле руками свалявшиеся космы, Аннушка бережно развернула небольшой узелок.

– Ты пока тут полежи, – ласково шепнула она очаровательной резной шкатулочке, – полежи, да меня, смотри, дождись. Или хозяина.

Аннушка хихикнула и, поцеловав шкатулочку, завернула ее в платок и положила в глубокую ямку. Наспех засыпав ее землей, Аннушка что-то прошептала и удовлетворенно улыбнулась:

– Вот так-то!

Вдали послышался лай собак, беглянка встревожено оглянулась и, подхватив юбки, бросилась бежать.

– Я еще вернусь, обязательно вернусь! – отчаянно приговаривала она, задыхаясь и все еще надеясь улизнуть от кары. Свора собак, поравнявшись с местом, где совсем недавно сидела Аннушка, приостановилась и обнюхав землю, еще яростней залилась лаем и помчалась по следу…

– Ату, ату! – кричали вслед собакам преследователи, задохнувшиеся от бега, с потными красными лицами и горящими злобой глазами. Особенно выделялся из толпы молодой мужчина. Всклокоченные волосы, мертвые глаза на посеревшем, искаженном болью лице. Вскоре собаки замедлили бег и, сбившись в кучу, заскулили. Подоспевшие следом мужчины торжествующе заулюлюкали.

– Помогите! – просипела Аннушка, протягивая к ним руки. Ее медленно засасывало в болото. – Васенька! Помоги же! – Аннушка с мольбой глядела на мужчину, вышедшего вперед. – Я же не виновата! Ты не понимаешь!

– Сгинь, окаянная! – мертвым голосом, дрожа от ненависти, прохрипел Василий. – Сгинь к своему проклятому отцу, сгори в преисподней! Пусть и на том свете тебе не будет покоя! Ненавижу!

Захлебываясь густой болотной жижей, Аннушка яростно выкрикнула:

– Я не виновата! Я еще вернусь, Васенька!

Еще минута – и жадное болото, довольно чавкнув, поглотило свою жертву. Собаки, коротко взвыв, поджали хвосты и медленно попятились назад. Мужчины переглянулись, и как-то враз остыв, молча, побрели прочь. Правосудие свершилось…

ГЛАВА 1

Старенький синий автобус, пыхтя и поскрипывая, остановился на обочине. Из него выпрыгнул черноволосый парень с большущим походным рюкзаком в руках. Бросив ношу на асфальт, парень снова нырнул в автобус и через минуту показался с дорожной сумкой. Следом за ним выскочила стройная девушка со смешливым взглядом. Потягиваясь, она весело сказала:

– Ну и потряслись! Я уж думала, на запчасти рассыплюсь!

Ее спутник со смешком ответил:

– А я предлагал вызвать такси! Надо было соглашаться! Потопали, что ли?

Молодой человек подхватил рюкзак, закинул его за спину, легко поднял сумку и, взяв спутницу за руку, потянул ее к проселочной дороге. С интересом поглядывая по сторонам, молодые люди шагали по поселку, вспоминая о том, как пару лет назад они столкнулись здесь с далеким и удивительным прошлым.

***

– Дина! Миха! – засуетилась Варвара Дмитриевна, выскакивая на крыльцо. – А я все глаза проглядела! С утра вас жду-жду! А ну, дайте на вас посмотреть! Господи, похудели-то!

– Ба! – хохотала в ответ Динка, обнимая Варвару Дмитриевну. – Ну, ты чего? Что ты придумываешь? С чего это мы похудели? Ты же нас не видела всего-то пару месяцев! Лучше расскажи, как ты тут справляешься? Не тяжело одной было? Не скучно?

– Что ты! Мы с Никитишной вон – то у нее по хозяйству, то у меня.… Где уж тут скучать? А вы-то что же? Сдали свои зачеты-отчеты?

– Сдали, бабуль, сдали! Ты кормить нас сегодня будешь? А то Миха всю дорогу животом бурчал!

Миха смутился и, покраснев, пробормотал:

– И ничего не бурчал! Я позавтракать просто не успел, потому что кое-кому приспичило на автобусе покататься!

Варвара Дмитриевна всплеснула руками и укоризненно покачала головой:

– Дина! Что же ты? То-то, я гляжу, долго вы добирались! У вас деньги закончились, да?

– Да нет, бабуль, ответила Динка, показывая Михе кулак. – Есть у нас деньги. Просто мне так захотелось.

В доме ребят ждал накрытый стол, уставленный пирогами, свежими овощами и фруктами, а из кухни доносился вызывающий дикое урчание в Михином животе пряный аромат борща.

– А ну, ребятки, к столу! – пригласила Варвара Дмитриевна и в который раз повторила, – Я уж жду-жду…

На какое-то время за столом воцарилась тишина, нарушаемая лишь позвякиванием ложек и Михиным сопением. Наевшись до отвала и убрав со стола, ребята стали расспрашивать Варвару Дмитриевну о старых знакомых.

– Бабуль, а Марьяну ты видела? – поинтересовалась Динка, наливая чай.

– А Ивана? – тут же встрял Миха.

– Видела, видела, – улыбнулась Варвара Дмитриевна, – заходили они ко мне на днях. Про вас расспрашивали. Марьяна работает в магазине, учится на заочном – кулинаром будет! А Иван – там же, на драге. На свадьбу вот пригласили.

– Как?! Когда?! – ахнула Динка.

– Когда, когда… Осенью, конечно. В сентябре и сыграют, – ответила Варвара Дмитриевна и добавила с одобрением в голосе, – красивая пара, хорошие оба, работящие и добрые, да… А вы, давайте-ка, ребятки, дуйте отдыхать с дороги. Это ж надо – столько часов в автобусе трястись! Ну, Динка, учудила!

***

– Эх, жалко, что Насти нет, – сокрушалась Динка. – Помните, как мы вечерами собирались здесь?

– Еще бы не помнить, – засмеялся Иван, – вы тут такого шуму наделали! Еще год после вашего отъезда поселок гудел!

Ребята сидели в беседке за домом, наслаждаясь летним вечером и вспоминая события позапрошлого лета.

– А что в тайге? – спросил Миха, – Никто не шалит больше? Туристов не пугает?

– А то! – ухмыльнулся Иван. – Как отрезало! Ребятишки каждый день бегают по ягоды да грибы. Городских, правда, меньше стало – так это заслуга Ильича. Егеря нашего помните? Он такие страсти рассказывал! Взрослые боялись в лес ходить!

Варвара Дмитриевна только головой покачивала, глядя на молодежь и подливая им чаю. Потом спохватилась:

– Чего это я тут с вами? Пойду до Никитишны, с ней побалакаю. А вы пироги-то ешьте, ешьте. Диночка, хозяйничай тут.

Проводив бабушку, Динка вернулась к столу. Немного помолчав, она задумчиво сказала:

– А я, ребята, до сих пор и верю, и не верю. Иногда кажется, что и не было ничего, а иногда вспомню – и так тоскливо, так обидно за Глашу становится! За что такая судьба страшная людям выпадает?

– Кто ж знает? – вздохнула Марьяна с грустью. – Я вот думаю, как там, на той стороне? Как вы думаете, встретилась Глаша со своим женихом? Вот бы узнать!

– Нет, так не пойдет, – замахал Миха руками на девчат, – какие-то разговоры у вас невеселые пошли! Все прошло давным-давно, чего вспоминать? Вы лучше поселковые новости расскажите! Варвара Дмитриевна говорила, свадьба у вас намечается?

Марьяна смущенно улыбнулась, а Иван, гордо расправив плечи, ответил:

– А чего тянуть-то? Я на ногах крепко стою, хозяйство свое, дом отремонтировал, кухню такую для Марьяшки забабахал – закачаешься! Окончит свой техникум, глядишь – и кондитерскую небольшую откроем.

– Ну, ты уж скажешь, – отмахнулась Марьяна, – кондитерскую!

– А чего? – вскинулся Иван. – К тебе все равно вся деревня бежит с заказами – кому тортик к рождению, кому пирожных испечь к праздникам. Эх, заживем, Марьяшка!

– Счастливые вы! – улыбнулась Динка, ласково поглядывая на друзей.

– А вы что же, не собираетесь еще жениться? – спросила вдруг Марьяна, вгоняя Динку в краску.

– И правда, – поддакнул Иван, подмигнув Михе. – Все Егорьевское уже решило, что быть вам вместе.

– Да кто ж против? – нерешительно улыбнулся Миха. – Только сначала универ окончить надо, – и пояснил:

– Это Динка так решила.

– А Настя когда приедет? – сменила тему Динка.

– Так скоро и приедет, – с пониманием переглядываясь с Иваном ответила Марьяна. – У нее практика сейчас. Недельки через две обещала наведаться.

До самой полночи ребята сидели в саду, то вспоминая прошлое, то строя планы на будущее. Сговорившись встретиться на выходных, Марьяна с Иваном распрощались с друзьями. Ночью Динка долго не могла заснуть, перебирая в памяти прошлое. Ей теперь не было страшно, как когда-то. Сейчас Динка даже хотела, чтобы приснилась ей Глаша и рассказала бы, нашла ли покой и счастье там, на той стороне, как выразилась Марьяна.

***

– Ну что, молодежь, какие у вас планы? – спросила Варвара Дмитриевна за завтраком.

Динка пожала плечами, вяло помешивая ложечкой чай. Миха, хитро поблескивая глазами, поинтересовался:

– А из дому-то можно выходить? В лесу, случаем, никто не завелся?

– Тьфу на тебя! – махнула полотенцем Варвара Дмитриевна. – Шутник выискался! Забыл, как с Диной на руках из лесу бежал?

– Не забыл, – сник Миха, и вздохнул, – да, это я неудачно пошутил. Но, если честно, мы с Диной всю дорогу спорили, позволите ли вы нам по окрестностям гулять или нет. Мы же в то лето толком ничего тут и не видели, только в музей разок зашли да в библиотеку.

– Да гуляйте на здоровье! – воскликнула Варвара Дмитриевна. – Кто вам запрещает? Не заблудитесь только. А то будет Ильичу забота – по тайге вас с собаками искать.

– Нет, бабуль, в тайгу мы не пойдем, – успокоила Динка. – А вот на нашу полянку в рощу я бы прогулялась.

– А что? – обрадовался Миха. – Давай, сходим! И к водопадам тоже!

– К водопадам я сегодня точно не дойду, – отказалась Динка, зевая. – Я на новом месте никак уснуть не могла. Давай просто до рощи прогуляемся, а к водопадам в другой день.

– Вот и ладненько, а я вам корзинку соберу с собой, – засуетилась Варвара Дмитриевна.

– А сама, небось, опять к Никитишне на совещание? – засмеялась Динка.

– Ох, и язва ты! – улыбнулась в ответ бабушка. – Чего нам совещаться? У меня вон – и дома дел хватает! Ну, идите уже, полдень скоро! – И, ворча что-то под нос, отправилась собирать корзинку.

Шагая по тропинке к полю с жарками, ребята и узнавали, и не узнавали местность. Деревья разрослись, величаво кивая густыми кронами, жарки буйно цвели, полыхая пламенем, а тропинка стала почти незаметной.

– Неужели сюда никто не ходит? – удивился Миха. – Смотри, даже трава не притоптана!

– Наверное, ребята больше в лес да на речку бегают, – предположила Динка. – А взрослым не до прогулок. Интересно, наша полянка тоже заросла? А вдруг мы ее не найдем?

От этой мысли Динке стало грустно.

– Обязательно найдем, – пообещал Миха. – Я хорошо запомнил дорогу, и без тропинки найду.

И правда, полянку они нашли довольно быстро. Она почти не изменилась: так же ярко и густо цвели цветы, а березы тянулись к облакам, неохотно пропуская солнечные лучи.

Раскинув на мягкой траве плед, Динка устало присела.

– Эй, ты чего? – затормошил Миха подругу. – Пошли к обрыву, на прииск посмотрим!

– Ты иди, а я немного полежу здесь, – пробормотала Динка в ответ, чувствуя, что больше не в силах бороться со сном.

Миха немного постоял в раздумьях, а потом вынул из рюкзака фотоаппарат и защелкал, быстро-быстро снимая и стройные березки, и солнце, пробивающееся сквозь кроны деревьев, и тихонько качающие головами цветы.

Воздух, наполненный ароматом березового сока и сладкого разнотравья, наполнял легкие, заставляя сердце стучать быстрее. Звонкие голоса пичуг, словно маленькие волшебные колокольчики, звучали со всех сторон. Они будто узнали ребят и теперь сообщали друг другу:

– Вернулись! Вернулись!

Особо недоверчивые певуньи переспрашивали:

– Правда? Правда?

И от всего этого чуда на душе у Михи стало так легко и спокойно, будто он после долгого вынужденного отсутствия вернулся домой.

***

Динке снился удивительный сон: перед ней стоял маленький, ростом с восьмилетнего ребенка, старичок в смешной шапке набекрень, мохнатом зеленом, будто сплетенном из свежей травы кафтанчике и таких же штанах, в соломенных лаптях, с корявой палкой-посохом в руках. Старичок, покачивая головой, смотрел Динке в глаза и ласково говорил:

– Ты, девонька, забегай ко мне-то, о-хо-хонюшки, горе-горькое. Да, ты, говорю, забегай ко мне, вместе покумекаем, как быть, что делать.

– А где мне тебя искать, дедушка? – спросила Динка. – И как тебя звать?

Старичок кхекнул, удивляясь Динкиному вопросу, и ответил:

– Дак, в лесу и ищи! Либо тута… Где с Глашенькой встречалась, помнишь?

– Помню!

– Ну, вот туды и приходи! – старичок лихо развернулся и засеменил было в рощу, но тут же приостановился и бросил, усмехнувшись, через плечо:

– А кличут меня дедушкой Лесовиком…

Будто услыхав знакомое имя, где-то в чаще отозвалась кукушка. Динка обернулась на ее голос и… проснулась. С минуту она с недоумением озиралась по сторонам, не в силах полностью освободиться ото сна. Из-за дерева вынырнул Миха с фотоаппаратом в одной руке и небольшим серым свертком в другой.

– Ну что, соня, выспалась? – весело крикнул парень. – Скоро уж солнышко сядет, пора домой собираться. Эх ты! Все проспала!

– Зато я такой сон удивительный видела! – отозвалась Динка, задумчиво вглядываясь вдаль, за деревья. – И так все было… как-то по-настоящему, будто наяву! Я даже не сразу поняла, что это сон.

– Расскажешь? – с интересом спросил Миха, собирая вещи.

Динка молча, кивнула в ответ и медленно побрела по тропинке.

Лишь ближе к ночи Дина вырвалась из сонного плена и немного оживилась.

– Ну, слава богу! – с облегчением вздохнула Варвара Дмитриевна, глядя на снующую по двору внучку. – А то пришла – сама не своя! – я уж думала, что ты приболела, или поссорились!

– Нет, ба, все хорошо! – подбежала Динка к Варваре Дмитриевне и, ласково приобняв ее за плечи, со смешком добавила:

– Ты знаешь, я там, в роще, заснула и мне такой удивительный сон приснился! Только я после ужина расскажу, уж больно есть охота!

– А у меня тоже кое-что есть! – таинственно заявил Миха. – Между прочим, поинтереснее, чем твой, Динка, сон. По крайней мере, то, что я нашел – оно настоящее!

– Фи! Подумаешь! – вздернула носик Динка, делая вид, что ей совсем не интересно.

Варвара Дмитриевна посмеивалась, с любовью глядя на ребят, и думала:

– Ну, чисто дети малые!

ГЛАВА 2

1799 год

Усадьба купца Ельского

– Папенька! Прикажите Василию отменить свадьбу! – Аннушка, топая ногами, то плакала навзрыд, то ласково умоляла отца.

Тот в ответ сердито хмурил косматые брови и с досадой отмахивался:

– Ну тебя, дуреха! Не бывать тому, чтобы дочь купца Ельского путалась с челядью!

– А я все равно не дам ему на Настасье жениться! Изведу! – дурным голосом причитала Аннушка.

Такие сцены происходили теперь в усадьбе с завидным постоянством с того самого дня, как среди дворовых прошел слух о предстоящем венчании конюха Василия и поварихиной дочки Настасьи. О том, что Василий с Настасьей вскоре заживут одной семьей, не знали разве только в соседнем селе. И все бы хорошо, но придумалось вдруг своевольной избалованной купеческой дочке, что Василий не может, не должен жениться на Настасье. Не помогали ни уговоры маменьки, Ольги Архиповны, ни обещания и угрозы папеньки, Осипа Егорыча.

– Я тебе уже присмотрел жениха, – увещевал он дочь. – Знаешь, каков он? И богат, и щедр, и умен! А дворовых у него – раза, почитай, в два, а то и в три поболе, чем моих! Как за каменной стеной будешь – и сыта, и в достатке-роскоши!

– Не нужен мне твой жених! – дула губы Аннушка. – Прикажи Василию отменить венчание!

– Вот заладила: прикажи, да прикажи! – кричал в ответ Ельский, выходя из себя. – Как я прикажу, когда у Настасьи пузо уж на лоб лезет?! Не дело это – дите отца лишать!

Тут, конечно, купец кривил душой. Вовсе не за дите чужое он беспокоился, не за поварихину дочь, рискующую остаться без мужа, а за честь свою купеческую. Приказать он мог бы, и никто – ни конюх Василий, ни Настасья, ни ее отец, служащий писарем при местной церквушке – не посмели бы возразить или ослушаться. Ельский вовсе не был лют по отношению к своим людям, как некоторые, но и спуску не давал: за каждую провинность – тут же и наказание суровое. Потому и слушались его, старались не задевать, не сердить. В нынешней же ситуации послушание лишь вредило Ельскому. Где это видано, чтоб купеческая дочь за конюхом бегала?! Да весь свет на смех поднимет! Да ни в один дом приличный не позовут! Отвернутся, осудят, презирать станут – пиши пропало… И пока в людской только и разговоров было, что о предстоящей свадьбе, в купеческом доме играла буря. Аннушка металась по двору, как загнанный зверь, то и дело дергая бедную Настасью и задавая ей нелепые поручения.

– Настька! – кричала, высунувшись в окно Аннушка. – А ну, принеси-ка мне воды таз, да побольше!

Бедная Настасья, тяжело переваливаясь и краснея от натуги, тащила медный таз, наполненный теплой водой в покои хозяйки.

– Дура!!! – орала Аннушка, выбивая таз из рук Настасьи. – Мне нужна холодная вода! Что ты мне принесла?!

Настасья, придерживая живот и глотая слезы, ковыляла к колодцу за студеной водой, которая, конечно же, уже была не нужна взбешенной Аннушке.

Челядь все видела, все понимала, но помочь Настасье ничем не могла: разве же пойдешь против хозяина? Одного не могли понять дворовые – зачем Аннушке понадобился конюх.

– Блажит девка, с жиру бесится! – говорили крестьяне, жалея Василия с Настасьей.

***

Настасья ходила смурная, потерянная, будто не невеста вовсе, а вдова, потерявшая мужа любимого.

– Васенька, давай сбежим! – просила она слезно жениха. – Не даст нам подлая житья!

– Да куда бежать-то? – вздыхал Василий, жалея невесту. – Тебе уж и ходить-то тяжело! Барин поймает, тогда уж точно житья не будет. Куда уж тут бежать?

– Да хоть к лешему в лес! – горячилась Настасья. – Чай, примет, не обидит!

– Так-то оно так! – улыбался Василий. – Только прошу тебя, давай обождем, пока маленький на свет появится, да окрепнет. А потом уйдем. Я обещаю!

– Ох, боюсь я! Неспокойно мне, тревожно! Будто беда подступает.

– Не тревожься! – утешал любимую конюх, не меньше нее огорченный сложившейся ситуацией. – Вот обвенчаемся, хозяйка и отстанет от нас. Что она нам сделает?

Пока Василий с Настасьей готовились к венчанию, пока купец Ельский сговаривал жениха для дочери, Аннушка кружилась по деревне, придумывая, как извести ненавистную Настасью и призывая на бедняжку все небесные кары, рассыпая грязные сплетни и настраивая против поварихи маменьку. Возможно, все на этом бы и закончилось, если бы в своем безумии Аннушка не вспомнила про Агафью – старуху-отшельницу, живущую за лесом, у самых болот, в покосившейся от времени и сырости избушке.

Про Агафью знали многие, но говорить о ней не любили – кто-то из-за страха, кто-то из-за неприязни. Обращались к Агафье только самые отчаянные: желающие отомстить обидчику, или приворожить, либо наоборот – отвадить, или извести врага. Магия Агафьи была черной, пропитанной ненавистью и злобой, а потому привлекала далеко не всех. Какую плату брала старуха, никто не знал, а те, кто знали – молчали, видно, нечем было хвастать.

Поняв, что отец предпринимать против венчания конюха ничего не собирается, Аннушка решила бежать за помощью к отшельнице.

– Ох, Анка, грех это великий! – боязливо крестясь, шептала Аннушке подружка Лизонька. – Зачем тебе этот конюх? От него навозом воняет!

Лизонька смешно морщила курносый нос и испуганно таращила блекло-голубые глаза под такими же блеклыми бровями. Пожалуй, именно за бесцветность Лизоньки шумная и яркая как ярмарка Аннушка выбрала себе такую подругу. На фоне белобрысой невзрачной Лизоньки статная рыжеволосая красавца Анна со жгучими карими глазами, обрамленными черными густыми ресницами, заметно выигрывала. И на любом званом ужине, на каждом балу из двух подруг кавалеры неизменно выбирали Аннушку, оставляя тихую скромницу Лизоньку скучать в обществе престарелых дам.

– Зачем он тебе? – твердила Лизонька. – Тебе папенька в женихи самого Волоцкого сватает! Он, знаешь, какой богатый!

– Фу! Да он же старый! – возмущалась Аннушка. – Пузо – во! А усы? Ну, точно у таракана! А табаком как воняет! А вот Василий…

– Да что же, свет клином на нем сошелся? – всплескивала руками Лизонька. – Да и Настасья на сносях. Неужто ты против дитяти безвинного пойдешь?!

– Что мне до них? – надменно вскинулась Аннушка, услышав о ненавистной сопернице. – Одним голодранцем больше, одним меньше… А Настасья вон за кучера пусть идет, коль хочет, иль за горшечника. А я все равно к бабке Агафье проберусь!

– Беда будет, Аннушка, одумайся! – уже не надеясь образумить подругу, проговорила напоследок Лизонька.

Своевольная Аннушка лишь руками на нее замахала, да прочь бросилась.

***

Василий, горестно вздыхая, присел на крыльцо и задумался. Ему, как и Настасье, было неспокойно на душе. Парень чувствовал, что невеста права – беда уже расправила свои черные крылья над деревней. «А все подлая Анка, будь она неладна! – с досадой подумал Василий. – И чего прицепилась, будто репей?»

Цепляться к Василию, надо заметить, было отчего. Высокий, статный голубоглазый парень с добрым нравом и чистой душой тревожил не одно девичье сердце. Но одно дело – простые деревенские девчата, и совсем другое – купеческая дочка, тем более, что повода Василий не давал, внимания не привлекал, был тихим и, самое главное, кроме Настасьи никого вокруг не замечал. Именно это и задело Аннушку, с малолетства привыкшую получать все, что пожелает.

А пока Василий размышлял, как уберечь невесту от злобной хозяйской дочери, та готовилась к ночной вылазке…

***

Аннушка едва дождалась, когда все в доме разойдутся по комнатам. За окном было темно. Бледная луна безразлично смотрела вниз: на спящие деревья, на уставшие за день от бесконечных дорог телеги, на собак, развалившихся на пушистой траве…

Аннушка воровато пробралась в кладовую, сунула в припасенный заранее мешок несколько вареных яиц, кусок сала, немного подумав, добавила три крупные картофелины и кусок пирога, и выбежала в ночь. Собаки сонно подняли головы, но, увидав хозяйку, тотчас же задремали вновь.

Добежав до леса, Аннушка остановилась и оглянулась назад. Ей было страшно входить в темный лес одной. Как назло, и луна спряталась за тучку, отказываясь помогать злодейке. Она поежилась, еще раз оглянувшись на дом, упрямо поджала губы и решительно ступила на лесную тропинку.

Пробираться по ночному лесу было еще страшнее: то волки вдали взвоют, то филин неожиданно ухнет над головой, а то и вовсе кажется, что кто-то из-за деревьев глядит сердито, вот-вот выскочит. Да и трава хватает за ноги, впивается, будто задержать, остановить хочет. «Это лес тебя не пускает, – будто шепнул кто-то на ухо Аннушке, – не хочет, чтобы через него свои черные замыслы вела, против добрых людей зло творила!» Анна дернулась, вскрикнула, озираясь по сторонам. Еще темнее в лесу ночном стало, еще страшнее. Несколько раз Аннушка чуть было не повернула назад, но перед глазами ее тут же вставал образ счастливой Настасьи. Тогда Аннушка крепче сжимала мешок с гостинцем и припускалась бегом по едва заметной петляющей тропинке.

Из лесу Аннушка выбралась лишь к полудню. Осмотрелась – вон, вдалеке, темнеют домишки Березовского. «А мне, значит, вон в ту сторону, – подумала злоумышленница, поворачиваясь спиной к деревушке. – Говорят, старуха в прилеске ютится в четырех верстах от Березова. Лишь бы найти!» Немного отдохнув, Аннушка быстро зашагала вдоль леса. Когда солнце скатилось за верхушки деревьев, уступая место сумеркам, она, наконец, набрела на избушку.

Домишко, скособочась, стоял на полянке в окружении старых сосен. Он был такой ветхий, что казалось, дунет шальной ветерок, толкнет избушку, та и рассыплется, опадет трухой. Единственное окно, занавешенное какой-то грязноватой тряпицей, смотрело слепым глазом на растерявшуюся Аннушку. Вдруг сбоку, со стороны болота, показалась старуха.

Это была невысокого роста сгорбленная и сухая старушонка с длинным прямым носом и морщинистым лицом, похожим на скомканный кусок пергамента. Пронзительный взгляд черных глаз ощупал оробевшую Аннушку.

– Ну, чего пришла? – скрипучим голосом равнодушно спросила старуха.

– Вы Агафья? Мне Агафья нужна, – дрожа, ответила Аннушка.

Старуха рассмеялась, показав беззубые десны:

– А то я не знаю! Всем вам, злыдням, Агафья нужна! Была б не нужна – не шли бы сюда! Ну, говори, чего тебе? Со свету сжить кого, али приворожить?

– Приворожить, бабушка! Да так, чтобы на всю жизнь, чтобы больше никого, кроме меня не видел.

Аннушка осмелела и, подступив к старухе поближе, жарко добавила:

– Хочу, чтобы только мой был, чтобы Настасью забыл навсегда!

– Да ты, девка, гляжу – решительно настроена! – усмехнулась Агафья. – А на что ты готова ради того, чтобы получить желаемое?

– На все! На все готова! – выкрикнула Аннушка. – Пусть хоть в огне все сгорят, а Василий чтобы моим был навеки!

Агафья внимательно посмотрела на искаженное злобой лицо просительницы и, снова усмехнувшись, качнула головой в сторону избы:

– Айда, посмотрим, что у тебя…

Аннушка шагнула через порог и с интересом завертела головой. В избушке остро пахло травами, дымом и сыростью. По углам висели холщовые мешочки, от которых, видимо, и пахло разнотравьем. У окна стоял большой стол, по бокам от него – грубо сколоченные лавки. От стоящей в левом углу печи веяло теплом и гречневой кашей. Только сейчас Аннушка спохватилась, что почти сутки не ела. «Сейчас домой бы! – тоскливо потянуло сердце, но она тотчас же одернула себя, – не отступлюсь! По-моему, будет!»

– Ну, садись, – старуха указала костлявой рукой на скамью. – Теперь все говори по порядку: что на душе, что в голове.

Аннушка говорила долго и путано. Говорила о том, как подло Настасья воспользовалась своим интересным положением, чтоб заставить Василия венчаться, о том, что она, Аннушка, не заслуживает того, чтоб ее отвергали, и о том, что на все пойдет, чтобы добиться Василия.

– Я, бабушка, хоть к самому черту пойду, если вы не поможете! – горячо пообещала подлая.

– Э, милая, – засмеялась-закаркала старуха, – не торопись! Черти сами за тобой придут! Вижу, вижу, что на все пойдешь! А не жалко тебе людей-то, которые пострадать могут?

– А чего мне их жалеть? – разозлилась Аннушка. – Меня кто пожалеет?

– А вот это ты, девка, правильно заметила, – свела брови Агафья, зло сверкнув глазами. – Никто тебя не пожалеет, придет час – и руки никто не протянет! – И, немного помолчав, будто давая время Аннушке одуматься, спросила еще раз, – Так что? Не передумаешь?

– Нет, – твердо ответила Анна.

– Тогда слушай и запоминай. Придешь ко мне в ту субботу, когда полная луна взойдет на небо. Принеси платок свой, да рубаху зазнобы, али другую какую вещь, что он в руках держал, на себе носил. Да смотри, не перепутай!

– А что взамен возьмете? – нерешительно спросила Аннушка.

Агафья хитро скосила на нее глаза:

– А тебе не все ль равно? Вроде, говорила, что на все согласная?

– На все, на все, – закивала Аннушка, испугавшись, что вот сейчас рассердится старуха и прогонит ни солоно хлебавши.

– А раз на все, так и ступай себе. Ступай, ступай, говорю. Ну!? – прикрикнула Агафья, указывая на дверь. – Да не забудь: в субботнюю ночь полной луны!

Аннушка, не чуя под собой ног, выскочила из избушки и припустилась бежать.

ГЛАВА 3

За вечерним чаем Динка взялась рассказывать свой сон. Описывая старичка, она сама удивлялась, как хорошо, как точно запомнила и одежду, и сморщенное лицо с добрыми глазами, и скрипучий его голос. Миха слушал Динку с улыбкой, временами приговаривая:

– Ну, сказочница, ну соня!

А Варвара Дмитриевна с возрастающим удивлением всматривалась в Динкино лицо, будто пытаясь заглянуть в самую душу.

– Вот такой чудесный сон мне сегодня показали! – со смехом закончила Динка свой рассказ.

Варвара Дмитриевна, теребя в руках салфетку, с тревогой в голосе спросила:

– Ох, внуча, во что же ты снова вляпалась?

– Ты чего, ба? – удивилась Динка. – Это же просто сон!

– Может просто, а может, и нет. Самого лешака увидела! Ох, чует мое сердце – не к добру это! Говоришь, он и про Глашу поминал? Вот тебе и просто!

– Варвара Дмитриевна, – улыбнулся Миха, переглядываясь с Динкой. – Ну, какой лешак? Это же сказки! Как у Пушкина: там чудеса, там леший бродит…

– Так-то оно так, – отмахнулась Варвара Дмитриевна, – да только …

– Бабуль, – обиженно перебила Динка, – ты только под арест нас снова не сажай, ладно? Вот знала бы, так ничего бы и не рассказывала! Ну, чего ты взялась, в самом деле? Мало ли, что человеку приснится! Там на полянке, знаешь, какая красотища! А воздух – м-м-м! Вот меня и разморило, вот и приснилось чудо-чудесное! А ты сразу – не к добру да не к добру!

– Да я чего? – опешила Варвара Дмитриевна от Динкиной отповеди. – Я ж так, тревожно мне вдруг стало! В прошлый раз-то вон как вышло! А ведь ты тогда говорила, что и духов не существует!

– Ну, ты сравнила! – не согласилась Динка с бабушкиными доводами. – Глаша – она ведь на самом деле была, то есть жила здесь, на этой земле когда-то. Ее с братьями загубили, оклеветали, земле не предали, как положено, вот дух и бродил неприкаянный, правды искал. А леший – что? Миха правильно сказал – сказки все это детские, такими только ребятишек пугать!

– Зато теперь у Варвары Дмитриевны будет повод снова штаб организовать у Никитишны в доме! – захохотал Миха и тут же осекся под строгим взглядом старушки.

– Типун тебе, Миха, – пригрозила пальцем Варвара Дмитриевна, – и не только на язык. Смотрите у меня! Приехали отдыхать вот и отдыхайте, нечего лезть, куда не следует.

Динка с Михой не удержавшись, переглянулись, прыснули. Варвара Дмитриевна, неодобрительно качая головой, поднялась из-за стола:

– Ну вас, шуты гороховые! Сидите уж сами! Умаялась я с вами совсем!

Подождав, когда Варвара Дмитриевна уйдет в дом, Миха придвинулся к Динке и тихонько сказал:

– А я ведь, пока ты там спала, клад нашел! Только при бабушке побоялся говорить, видишь, как она тебя… А меня так и вовсе за уши бы оттаскала!

– Погоди, не тараторь! Какой клад? Настоящий?! Где нашел? – встрепенулась Динка, блеснув глазами и потирая руки в предвкушении чуда.

Миха, пулей слетав в сарай, вернулся с небольшим свертком. Положив его на стол, он медленно и осторожно начал разворачивать грязную полуистлевшую тряпицу.

– Миха, ты чего в дом притащил? – разочарованно сморщила носик Динка. – А вдруг там какой-нибудь дохлый хомяк, которого местные ребятишки похоронили?

– Сама ты, Динка, дохлый хомяк, – беззлобно огрызнулся Миха. – Ты только глянь, как эта тряпка рассыпается! Наверняка, лет сто, а то и больше в земле пролежала! Ты представляешь, иду я такой, фотиком щелкаю по сторонам, и ка-ак споткнулся, как полетел, да прямо физиономией в небольшую нору уткнулся. Думал, там ежи живут, хотел и их сфоткать. Раздвинул траву, землю немного подкопал, пошебуршал, чтобы выманить их, и рукой на этот сверток наткнулся.

– Так что же там? – спросила заинтригованная Динка.

– Так откуда ж я знаю? – пожал плечами Миха. – Я ж еще не разворачивал! Вот сейчас вместе и поглядим! Ишь, как плотно замотали, наверняка, что-нибудь очень ценное! Сняв несколько слоев ткани и прилично засыпав стол землей, Миха облегченно вздохнул:

– Ну, наконец-то! Я уж было подумал, что это просто сверток тряпок! Ну, гляди!

Миха пододвинул к восхищенно ахнувшей Динке деревянную резную шкатулочку.

– Какая красивая! – прошептала Дина, осторожно прикоснувшись к коробочке. – Старинная! Смотри, какая тонкая работа! Я похожую в музее видела здешнем, в усадьбе!

Шкатулка в самом деле поражала своим изяществом. Было видно, что работал искусный мастер. Боковые стенки шкатулки были украшены миниатюрными птичками, сидящими на тоненьких веточках в окружении пышных роз. На крышке же были изображены замысловатые узоры, представляющие собой переплетающиеся ветви с крошечными листочками.

– Ну, открывай же! – нетерпеливо предложил Миха. – Что там внутри?

– Да подожди ты! – отмахнулась Динка, поворачивая шкатулку то одним, то другим боком. – Дай наглядеться!

– Ну, уж нет! – Миха возмущенно выхватил шкатулку. – Я и так целый день терпел!

Он покрутил шкатулку в руках и недоуменно хмыкнул:

– А где же замок? Не открывается! Должно быть, шкатулка-то с секретом!

– Дай-ка я, – Динка взяла шкатулку и внимательно ее оглядела. – а ну-ка, Миха, посвети фонариком вот сюда, – она указала на узор в центре крышки. – Видишь, тут все листочки одинаковые, а один, вот этот, немного отличается.

Динка легонько надавила пальцем на листик, и разочарованно вздохнула:

– Не получается!

– А ты попробуй еще! Может, посильнее надо давить? – Миха от нетерпения подпрыгивал на месте. Дина нажимала то совсем тихо, то сильнее, но шкатулка не открывалась.

– Вот противная! – рассердилась Динка и щелкнула пальцем по упрямому листочку. Крышка неожиданно отскочила.

– Так вот в чем секрет! – довольно рассмеялся Миха! – Надо было тебе, Дина, сразу рассердиться!

– Да ну тебя! – улыбнулась та в ответ. – Поди догадайся, что у них там, в старину, на уме было! Ой, Миха, смотри! Это же девчачий секретик!

Динка аккуратно достала из шкатулки большую ярко-зеленую бусину, затем небольшую серебряную пуговицу…

–Фи, – разочарованно протянул Миха. – Только и всего? Древняя дребедень!

– Это для тебя дребедень, – поучительно сказала Динка, – а для хозяйки шкатулочки эти вещи были сокровищами. Да не смейся ты! У всякой девчонки есть такие вещицы, которые другим кажутся пустяками, а для владелицы – это нечто дорогое, сокровенное!

– Чего же тогда она, эта самая владелица, в землю их закопала?

– Этого мы, Миха, никогда не узнаем. Смотри, что тут есть! – Динка вынула из коробочки крошечную тряпичную куколку, завернутую в ярко-красный кусочек ткани, наперсток, атласную синюю ленту.

Миха вздохнул:

– Ну, так не интересно! Я-то думал, здесь что-то ценное, ну, или на худой конец, загадочное, а тут…

– Ого! – вдруг воскликнула Динка и растерянно посмотрела на парня. – А вот тебе и ценное! Смотри!

– Чего там? – встрепенулся Миха и потянул шкатулку к себе.

На самом дне опустевшей коробочки лежал золотой перстень.

– Вот тебе и девчачьи штучки! – присвистнул Миха. – Штучки-то девчачьи, а перстенек – мужской, похоже!

– Ну, мужской, ну и что такого? Может быть, он принадлежал отцу или мужу, – предположила Динка. – Мы же не знаем, какого возраста была хозяйка этой шкатулки! Кем она была при жизни? Вдруг, какой-нибудь царевной! Вот бы узнать!

– Скажешь тоже – царевной! – Миха насмешливо покачал головой. – Стала бы царевна хлам всякий собирать!

Динка мечтательно посмотрела на звездное небо и улыбнулась.

– А представь, Миха, вдруг она оттуда смотрит сейчас на нас…

– Не-не-не, – замотал головой Миха, отодвигая от себя шкатулку. – Мне, Диночка, Глаши твоей хватило! Так что давай не будем представлять всякую жуть, а лучше пойдем спать. Мы же хотели завтра на озеро сходить!

Динка с сожалением сложила все обратно в шкатулку и захлопнула крышечку.

– Эх, ты, – проворчала она, отдавая сокровище Михе. – Уж и помечтать нельзя! На, забирай свою добычу!

– Да мне-то зачем? – растерялся Миха.

– А затем, что к тебе в комнату бабушка не зайдет. А то увидит у меня эту древность, так и всполошится, напридумывает всякого.

Засыпая, Динка думала о хозяйке необычной находки, представляла ее себе веселой, доброй и немного застенчивой девушкой, которая непременно подружилась бы с Глашей. Динка, мечтая, загадала увидеть во сне Глашу и поговорить с ней о житье-бытье. Но приснился ей лесной старичок. На этот раз он был невесел, даже сердит, и отчего-то грозил Михе пальцем, приговаривая:

– Ты почто, постреленыш, чужое трогаешь? Верни обратно, слышишь! Не смей брать! Не твое это, ох, не твое! А из-за плеча его грустно поглядывала на Динку своими синими глазами Глаша… Динка хотела было спросить у нее, за что старичок так сердится на Миху, но в глаза вдруг ударил яркий солнечный свет и Глаша с лешим растаяли.

– Как быстро ночь пролетела! – удивилась Динка, щурясь на солнышко, заглядывающее в окно. – А сны все страннее и страннее. Вот почему в городе мне такое не снится, а в Егорьевском – сплошные чудеса?

Размышляя, Динка побрела умываться. Миха с бабушкой уже чаевничали в беседке в саду.

– Вот и соня наша проснулась, – улыбнулась Варвара Дмитриевна. – Иди к нам завтракать. Уж мы тебя не стали дожидаться – больно крепко ты спала. А Миха вскочил ни свет, ни заря.

Парень криво усмехнулся и пробурчал недовольно:

– Так не всем же сказки показывают. Мне вот всю ночь какая-то жуть снилась!

– А не надо до полуночи сидеть! – наставительно произнесла Варвара Дмитриевна. – За день умаялись, да полночи, небось, разговоры разговаривали, вот и с усталости наплелось всякое.

Динка, уплетая блины, посмеивалась над сонным Михой.

– Я так понимаю, что на речку мы не пойдем сегодня? – спросила она.

– Чего это не пойдем? – удивился Миха. – Еще как пойдем! Я вон и удочки раздобыл!

– Да кто же в такое время рыбу-то ловит? – засмеялась бабушка. – За рыбой на рассвете идут!

– А мы просто! Мы не за рыбой! – упрямо поджал губы парень. – А если бы кое-кто встал вовремя, так и рыбы бы наловили!

– Ну, не беда! – примирительно проговорила Варвара Дмитриевна. – Лето в самом разгаре, успеете еще и рыбы наловить, и грибов насобирать. Идите уж, а я похозяйничаю тут. Только смотрите у меня!.. – старушка пригрозила вслед ребятам пальцем, не поясняя своего предостережения, и тихонько вздохнула.

– Мих, ну ты чего? – Динка попыталась растормошить парня, лениво забрасывающего в речку камушки. Сама она успела уже и окунуться, и удочку в сторонке наладить, а Миха все сидел и хмуро смотрел в одну точку.

– Да мне, Дина, всю ночь какие-то хороводы снились, будто на шабаш попал, – пожаловался парень, тяжело вздыхая. – Проснулся, голова тяжелая, и на душе так уж муторно, будто что-то потерял, а что – не могу понять. Все тянет и тянет.

Миха сердито отбросил камушек в сторону и снова вздохнул.

– Ты, случаем, не заболел? – встревожилась Динка, трогая Михин лоб. – Может, тебе вчера голову напекло?

– Да ничего мне не напекло! – с досадой отозвался Миха. – Это все шкатулка! Наверняка, какой-нибудь ведьме принадлежала! Вот она теперь силы из меня и тянет…

Динка удивленно выпучила глаза, не зная – то ли смеяться, то ли сердиться.

– Миха! – воскликнула она. – Ты сам себя слышишь? Какая ведьма? Шкатулка как шкатулка, ну, нашли и нашли. Хочешь, давай обратно отнесем, закопаем, если тебе станет легче. А спал ты плохо оттого, что устал с дороги! Айда лучше купаться, вода, знаешь, такая тепленькая! Сразу легче станет.

– А давай, – согласился Миха, заставляя себя улыбнуться и бросаясь в воду.

Вдоволь наплававшись, ребята засобирались домой.

– Вроде отпустило, – подумал Миха с облегчением, прислушиваясь к себе. – Все-таки вода – великая сила! И чего я раскис? И Динку вон расстроил.

По дороге домой Миха сыпал шутками, всеми силами доказывая подруге, что все хорошо. Только где-то глубоко в душе, лениво перебирая липкими щупальцами, ворочалась непонятная тревога.

Новый день не принес Михе облегчения. Он проснулся задолго до рассвета, наполненный какой-то непонятной тревогой, и долго лежал, прислушиваясь к себе.

– Что-то я должен был сделать, – силился вспомнить парень. – Что такое? Неужели и вправду заболел? – Он удивлялся себе и своему настроению, не понимая, что с ним происходит. Включив настольную лампу, Миха достал с самого дна рюкзака шкатулку.

– Вот странные все-таки девчонки! – усмехнулся он. – Хранят всякую ерунду.

Миха покрутил в руках шкатулку, встряхнул ее. Неожиданно мелькнула мысль:

– А может быть, и правда, отнести ее на место, закопать?

В груди больно кольнуло, и Миха зажмурился.

– Ну ее к черту, эту дребедень, – он вяло оттолкнул шкатулку от себя и поплелся умываться.

– Ты чего, заполошный? – удивилась Варвара Дмитриевна, выйдя поутру во двор и застав Миху в беседке за чашкой кофе. – Неужто не спал?

– Доброе утро, Варвара Дмитриевна, – пробормотал Миха. – Я спал, только проснулся рано. Вон, грядки вам подправил, сорняки выдрал.

– Сорняки – это хорошо, – улыбнулась Варвара Дмитриевна. – Только чего квелый такой? Приснилось что? Или с Динкой повздорили?

– Нет, не повздорили, – вздохнул Миха. – Только тяжко мне на душе, как будто что-то потерял, а что – и сам не знаю.

Варвара Дмитриевна с тревогой посмотрела на парня.

– Опять чего-то натворили? Ну, что случилось? – спросила она.

– Да ничего мы не натворили! – Миха недоуменно пожал плечами. – И не случилось ничего. А просто не по себе мне. Отчего так? А?

Миха с надеждой заглянул старушке в глаза, будто ожидая, что вот сейчас она все объяснит и тогда пройдет, исчезнет это непонятное томление. Варвара Дмитриевна, задумчиво качая головой, вздохнула, но не нашлась что ответить. Немного помолчав, старушка предложила:

– А сходи-ка ты, паря, к Никитишне за молоком. Блинов напечем. Заодно и развеешься. Работа – она всю тоску выгоняет. Это у тебя от переизбытка свободы, наверное. Вот вы с Динкой все учились, учились, все бегали-бегали, а тут раз – и ничего не надо! Ни тебе на урок бежать, ни зубрить. Точно, от безделья и тоска твоя! – И уже повеселевшим голосом добавила, – Вот я вас работой-то загружу, так враз вылечишься! Ну, беги за молоком-то!

– Блины, значит, затеяли? – приговаривала Никитишна, наливая в бидон молока. – А Варваре скажи, я на блины-то приду! Вот как управлюсь с Буренкой своей, так и приду! А ты чего смурной такой? Не выспался? Али по городской жизни затосковал? Ну, шагай, шагай.

Никитишна проводила Миху до калитки и пробормотала:

– Ишь ты, молчун. И чего это с ним? Ох, чует мое сердце, надо к Зойке бежать. Ох, Варенька, ох, неладно у вас что-то в доме…

Старушка присела на лавочку и прикрыла глаза, пытаясь уловить промелькнувшую мысль:

– Ох, неладное что-то грядет, нехорошее…

***

Пролетела первая неделя пребывания Егорьевском. На Миху было жалко смотреть. Он почти не спал, плохо ел, стал угрюмым и раздражительным. Все попытки Динки вытащить Миху в рощу или к реке не имели успеха. Парень ссылался то на плохое настроение, то на усталость. А по вечерам корил себя за то, что снова обидел бедную Динку. Ближе к ночи нервозность Михи усиливалась. Он метался по комнате, выходил в сад, но ни тут, ни там не находил покоя. Парень чувствовал, как его будто что-то манит, зовет, но не понимал, что именно вызывает такую тоску. Ночами ему снился косматый старик в нелепом зеленом кафтане, который за что-то ругал Миху и требовал «вернуть ее на место». За плечом старика иногда мелькала грустная Глаша. Она с укором смотрела на Миху и качала головой.

В одну из таких унылых бессонных ночей Миха решил плюнуть на все и уехать в город.

– Ну, не климат мне здесь! – оправдывался он перед собой. – Вот вернусь домой, в Новосибирск, все и пройдет.

К его ногам гремя, словно сухие желуди в мешке, вылетела деревянная шкатулка. Миха растерянно посмотрел на нее. Он уже и думать забыл про свою находку. Парень потянулся к коробочке, усмехнувшись про себя: «Девчонки! Ленточки-бантики… Мне бы их заботы!» Миха лениво перебрал содержимое шкатулки, повертел в руках пуговицу, удивился: до чего же куколка похожа на живого человечка, нащупал на самом дне, в уголке, что-то холодное… «Кольцо! – вспомнил Миха, и его обдало жаром. – Надо надеть его!» И тут же кольцо, будто само собой очутилось у Михи на пальце. По телу пробежал холодок, заставляя парня вздрогнуть и оглянуться: откуда сквозняк? Миха встал с пола и медленно подошел к распахнутому окну. Неожиданно он понял, что все изменилось – нет, не вокруг, а в нем самом. Все стало скучным, неинтересным, захотелось куда-то бежать – далеко-далеко за лес, за горы, к самым облакам! А там… что будет там, Миха не знал – пока не знал! но чувствовал, что пройдет тогда и тоска, и бессонница, и все станет так хорошо, как не было никогда прежде. Он взял тряпичную куклу, бережно положил ее в шкатулку, шкатулку сунул в сумку и, оглянувшись на дверь, выпрыгнул в окно и бросился к лесу. Когда Динка пришла звать Миху на завтрак, того уже и след простыл…

Хозяйка растерянно обвела взглядом комнату с разбросанными о полу вещами, подбежала к открытому настежь окну, но и во дворе не увидела друга.

– Странно! – подумала Динка нахмурившись. – Ну и куда он делся? Ба, ты Миху не видала?

Динка выбежала в сад, где Варвара Дмитриевна поливала цветы.

– Нет, сегодня еще не видела, – ответила бабушка. – Может быть, на речку убежал?

– Может быть, – с сомнением пробормотала Динка. – Только, знаешь, ба, он так свои вещи разбросал по комнате, будто куда-то очень спешил, или что-то искал.

– Ну, разбросал и разбросал, – улыбнулась Варвара Дмитриевна, – мальчишки – они такие. Вернется, да и соберет все.

– Как-то это странно, – задумчиво заметила Динка, разглядывая зеленую бусину, подобранную у Михи в комнате. – Что-то с ним происходит в последнее время, а что – не пойму. Ладно, – вздохнула она, – придет – разберемся. Я уж ему устрою!

Но ничего устроить у Динки не получилось. Миха не вернулся ни к обеду, ни к ужину. Динка уж и к кузнецу Трофимычу сбегала, и к Афанасию Ильичу, и даже в библиотеку заглянула – никто не видел Миху. Деревня готовилась ко сну.

До самой полночи Динка бегала то к окошку, то к калитке, выглядывая Миху.

– Ну, что ты мечешься? – пыталась успокоить ее бабушка. – Может, он в город уехал?

– Нет, бабуль, не мог он ночью в город уехать, он бы записку оставил. Да и денег не взял с собой, и телефон оставил.

Динка была растерянна, огорчена, но, в конце концов, рассердилась.

–Да и фиг с тобой! – проворчала она, отправляясь спать.

И вновь, уже в который раз, Динке снился старичок Лесовик. На этот раз он был хмур, встревожен и суетлив.

– Ох, беда, девонька! Ох, беда! – приговаривал старичок, качая косматой головой и насупливая брови. – Ведь говорил же ему человеческим языком, ведь предупреждал же!

– Да что случилось, дедушка? – испуганно спросила Динка.

– Так я ж говорю: беда! – сердито сощурился на Дину старичок. – Трудно теперь будет его оттуда вытащить – Она, знаешь, какая злющая! Не одну сотню лет ждала–томилась. Теперь своего не упустит!

Позади старичка появилась Глаша. Она утирала платочком глаза, жалостливо поглядывала на Динку и, дергая Лесовика за кафтан, просила:

– Деда, давай поможем! Ведь поможем, а? Ну, деда-а!

– Цыц, егоза! – прикрикнул Лесовик. – Тут думать надо, нахрапом-то злодейку эту не возьмешь! Ох, беда, беда…

Динка проснулась с бешено колотящимся сердцем и тут же побежала в Михину комнату: не вернулся ли? Но комната была так же пуста, вещи – разбросаны, а окно – распахнуто.

– Ба, с ним точно что-то случилось, – упавшим голосом промолвила Динка, не решаясь поведать Варваре Дмитриевне о своих снах. После истории с Глашей Динка поняла, что иногда сны могут связывать нас с прошлым или будущим, с дорогими людьми, которых уже нет или с теми, которые нуждаются в нашей помощи, а иногда – просто предупреждают нас о чем-то. Вот и теперь она чувствовала, что сон про Лесовика и Глашу – не простой сон.

– Диночка, а может быть, ты его обидела, и он домой уехал? – осторожно предположила бабушка.

– Да не обижала я его! Мы даже не ссорились! Ты же видела, какой он последнюю неделю ходил! С ним и говорить-то было невозможно, не то, что ссориться!

– Так может, у него дома что случилось? Ох, дочка! Надо все же позвонить в город, – настаивала бабушка.

– А если он не в городе, что я скажу его родителям? – возразила Динка.

– И то верно! – Варвара Дмитриевна призадумалась. Через минуту она воскликнула:

– Ну, конечно! Мы попросим позвонить Мишиным родителям Марьяну!

Что от нее требуется, Марьяна поняла с первых слов.

– Але, доброе утро! – весело защебетала она в трубку. – Могу ли я поговорить с Михаилом? Я – его однокурсница.

– Милая барышня! – отозвался на том конце провода Михин отец. – С Михаилом вы поговорить не можете по той простой причине, что его нет дома.

– Ой, как жаль! А когда он придет? Он в городе?

– Нет, Михаил уехал на каникулы в деревню. Боюсь, до конца лета в городе он не появится.

– Жаль, жаль. Ну, простите за беспокойство, – стала прощаться Марьяна, – всего доброго!

– И вам не хворать! – отозвался Михин отец и повесил трубку.

– Значит, в городе он не появлялся, – заключила Динка.

– Ты погоди вешать нос, – строго одернула внучку Варвара Дмитриевна. – Человек – не иголка. Не мог он никуда из Егорьевского деться. Может быть, он от бессонницы пошел прогуляться, да в травке где и уснул.

– Ба, а если он в болото угодил? – заревела Динка. – А если зверь какой напал?!

– Цыц! – Варвара Дмитриевна рассердилась не на шутку. – Глупости говоришь! Чего бы его в лес понесло?! Скорее всего, он на вашей полянке гуляет, белок фотографирует!

Динка оживилась:

– Точно! Он, наверняка там! Побегу посмотрю!

Но никуда побежать Динка не успела – во двор зашел Афанасий Ильич, ведущий за руку – словно малыша – Миху.

– Эй, Варвара! – позвал егерь. – Это, что ль, ваша пропажа? Принимайте!

– Афанасий Ильич, миленький! – обрадовалась Динка. – Где же вы его нашли?

– А в роще и нашел, – ответил Афанасий Ильич, усаживая Миху на лавочку. – Ребятишки там грибы поутру собирали, вот и наткнулись на него. Стали кликать, а он не отзывается – сидит у дерева, глаза по сторонам таращит. Детвора его за пьяного приняла, вот ко мне и прибежали. Я – в рощу. Гляжу, а он и правда не в себе. Я его и так, и сяк, и водой брызгал… Уж и не знаю, что с ним приключилось. Ты, Варвара, доктора ему позови. А я пошел. Мне в лес еще заглянуть надо, мало ли…

Услышав про доктора, Марьяна с Варварой Дмитриевной испуганно переглянулись. Динка бросилась к Михе и затормошила его:

– Миха! Мишенька! Это я, Динка! Миха, посмотри на меня! Что с тобой?

Отсутствие какой-либо реакции ошарашило Динку. Взгляд Михи оставался пустым и безучастным. Он будто ничего вокруг не видел и не слышал.

– Ба, чего это с ним, а? – заплакала Динка.

Тут Марьяна бросилась утешать подругу, а Варвара Дмитриевна побежала в дом звонить врачу.

– Миха, пойдем, я тебя в комнату провожу! – потянула Динка за руку, и парень как марионетка последовал за ней, по-прежнему ничего не замечая.

Визит врача ничего не прояснил, а наоборот – еще больше запутал.

– Этот молодой человек, – сказал врач после осмотра, – совершенно здоров, по крайней мере – физически. А что касается его душевного состояния, – тут доктор развел руками, – возможно, это стресс, шок, нервное истощение. Тут вам лучше обратиться к психологу. Хотя, возможно все обойдется, и ваш друг сам вернется в свое обычное состояние.

Посоветовавшись, Варвара Дмитриевна, Динка и Марьяна решили понаблюдать за Михой несколько дней и никуда пока не обращаться.

– Дома и стены лечат, – сказала Варвара Дмитриевна, – глядишь – и оклемается парень.

ГЛАВА 4

1799 год

Усадьба купца Ельского

Прошло две субботы с тех пор, как Аннушка вернулась от Агафьи. Теперь ревнивица с нетерпением ждала третьей субботы, на которую и приходилось полнолуние. Она уже так и видела растоптанную соперницу, издалека наблюдающую за счастливой Аннушкой и влюбленным Василием. Лизонька со страхом поглядывала на подругу, еще надеясь отговорить ту от злодеяния:

– Ох, Анка, зря ты это затеяла! Вот скажи, чего тебе не так?

– Все так, всего у меня вдоволь, Лизонька! – смеялась довольная Аннушка. – А как Василий отвернется от Настасьи, так и вовсе все хорошо будет!

– Тебе папенька твой все одно не позволит с конюхом венчаться!

– А и не надо! Что мне папенька? Поворчит, да и уступит! – Аннушка отмахивалась от подруги, словно от назойливой мухи.

Аннушка уже приготовила все, что велела Агафья: и платок из своего сундука выбрала самый красивый – яркий, красный с большими желтыми цветами по всему полю. И рубаху Васильеву тоже припасла. Добыть ее оказалось проще простого: пробралась ночью на задний двор, где позади конюшен Васильева избушка ютиться, а там, на веревке – вот они, рубахи-то! – висят, сушатся после стирки. Аннушка и взяла одну – ту, что наряднее других показалась. Теперь платок с рубахой дожидались своего часа, припрятанные под постелью. Туда же Аннушка положила и перстень, который выкрала из отцовского кабинета. «Попрошу бабку Агафью, – думала она, – пусть и на перстенек наговор-приворот сделает, да подарю его Василию, чтобы уж наверняка».

Одного Анна не знала, да и знать не могла: рубаха та была не Васильева вовсе! Взялась Настасья за подработку – и прачкам помощь, и лишняя копеечка в дом. Но, видно, сама судьба так распорядилась, чтобы оградить невинных от недоброй воли.

В ночь с пятницы на субботу Аннушка с вечера отпросилась у папеньки с маменькой ночевать у Лизоньки. У перепуганной подруги Аннушка и дождалась рассвета, строго-настрого наказала ее не выдавать и с первыми петухами отправилась в путь.

На этот раз путешествие по лесу было тяжелее предыдущего. Ночь, несмотря на огромный круг луны, висящий праздничным блином на звездном небе, была как-то необычайно темна. Деревья неприветливо скрипели ветвями, цепляясь за волосы. Филины тревожно ухали над головой: «Стой! Стой!» Под ноги то и дело попадались шишки, заставляя Аннушку спотыкаться, сбивая ноги в кровь. Весь лес будто кричал: «Не ходи! Не пущу!» Та, сжав зубы, упрямо пробиралась к цели. Вскоре забрезжил рассвет, и идти стало немного легче.

Бабка Агафья встретила Аннушку с кривой усмешкой:

– Пришла все-таки! Ох, и сильна в тебе злоба!

– Не злоба это! – буркнула Аннушка в ответ.

– Нет? А что же? Уж не любовь ли? – разразилась хохотом старуха.

– Отчего же нет? – сузила глаза Аннушка, сердясь на бабку Агафью.

– А оттого, что люди, ведающие, что такое любовь, ко мне не ходят! Решиться на черное дело может только черная душа! – пояснила старуха презрительно. – Ну, да не мое это дело. Мне за свои грехи ответ держать, тебе – за твои. Айда в дом, надо подготовиться.

***

На столе стояли свечи, которые старуха, нашептывая что-то себе под нос, зажгла, едва к избушке подступили сумерки.

– Ну, доставай чего принесла, – Агафья указала рукой на стол и присела на лавку.

Аннушка схватила мешок и вытащила из него рубаху, платок и золотой перстень.

– А перстенек-то к чему? Уж не мне ли подарок? – усмехнулась Агафья, колко сверкнув глазами.

Гостья, помявшись, ответила:

– Хочу, чтобы вы и на него чары навели. А я это кольцо Василию бы подарила, пусть еще крепче ко мне прикипит!

Старуха снова расхохоталась своим скрипучим ядовитым смехом:

– Прикипеть-то прикипит, да только не любовь ведь это будет! Да и он тебе быстро постылым станет. Гляди, есть еще время передумать!

– Нет, – свела брови Аннушка, – не отступлюсь я.

– Будь по-твоему! – Агафья зло сверкнула глазами и придвинула к себе рубаху, принесенную Аннушкой.

Полоснув ножом, старуха отхватила кусок ткани от Аннушкиного подола. Затем то же самое проделала с ее платком. От рубахи же Агафья аккуратно отрезала тонкую полоску.

– Отнесешь рубаху на место, откуда взяла, да так, чтобы и комар носа не подточил. Пусть хозяин наденет ее добровольно.

Из полосок рубахи да Аннушкиного подола старуха ловко свернула маленькую куколку, нарисовала горелой лучиной глаза-точки, нос да рот, обернула куколку куском Аннушкиного платка и отложила в сторону. После взялась и за перстень. Что уж Агафья с ним творила – Аннушка не поняла, что над ним шептала – не расслышала: дрема навалилась, сковала тугой пеленой.

Ближе к полуночи толкнула старуха Аннушку:

– Вставай, девка. Пора нам!

– А куда? – сонно спросила Аннушка.

– Ты дорогу-то не закудыкивай! – прикрикнула бабка Агафья. – Сказано – пошли! Аль передумала?

– Нет-нет, я иду! – засуетилась Аннушка, испугавшись, что старуха рассердится и прогонит.

Шли недолго. Луна, повиснув над головами, нехотя плыла следом.

– Ну, пришли, – Агафья насмешливо поглядела на оробевшую девушку. – Вот и погост.

– Зачем мы здесь? – шепотом спросила Аннушка, пугливо озираясь по сторонам.

– А ты думала, черные дела где вершатся? – усмехнулась Агафья. – В последний раз спрошу: не передумала ли? Что взамен готова отдать? Семью не боязно ли потерять?

– Нет, – упрямо ответила Аннушка в который раз. – Что им сделается?

Она надменно вскинула подбородок и пояснила:

– Папенька все равно по-моему сделает. А и рассердится, так после простит!

– Глупая, – безразлично заметила старуха, – глупая и злая. Ну, да другие ко мне не ходят.

Старуха быстро зашагала по едва заметной узкой тропке, вьющейся среди покосившихся крестов. Аннушка поспешила за Агафьей, удивленно подумав: «Что она тут ищет?» Отшельница остановилась у одной из могил, всмотрелась в крест и, удовлетворенно кивнув, пробормотала: «Вот и пришли!»

Быстро разложив на могиле рубаху, куколку с перстнем да Аннушкин платок, старуха приказала девушке встать спиной к кресту и стоять молча. Аннушка, вздрагивая то ли от страха, то ли от прохлады, крепко зажмурилась и прижалась к шершавому кресту. Агафья зажгла невесть откуда появившуюся в ее руке свечу и начала громко, нараспев читать заклинание. И так Аннушке стало жутко, так тоскливо, что впервые она задумалась: зачем ей все это? Так ли уж нужен этот нищий конюх?

– Ну, чего замерла? – окликнула старуха. – Ступай домой!

Бабка Агафья сунула в руки Аннушке узелок с вещами и подтолкнула в спину:

– Ступай, ступай!

– Как? – растерялась Аннушка. – Прямо сейчас? Темно ведь совсем! Как же я через лес пойду, бабушка?

Старуха от души рассмеялась и с издевкой спросила:

– А ко мне ты при свете ли пришла? Не ночью ли пробиралась? Чего же теперь испугалась? Самое страшное – впереди, да не этой ночкой!

Окинув презрительным взглядом побледневшую просительницу, Агафья резво заковыляла прочь.

***

Аннушка не помнила, как добралась до дома. Очнулась она уже у Лизоньки под окошком, когда весь добрый люд приступал к своим обычным делам – кто в поле трудился, кто – в овчарню спешил, кто – еще куда…

– Лизка! Лизка, ты здесь ли? – шепотом позвала Аннушка подругу.

Лизонька подбежала к окошку – бледная, растрепанная, сама не своя от страха.

– Вернулась! – перекрестилась Лизонька, с облегчением вздыхая. – Я уж тут совсем извелась: а ну как папенька твой тебя затребует домой!

– Ох, Лизка, я и сама такого страху натерпелась! – пожаловалась Аннушка, но тут же улыбнулась победно. – Зато уж теперь Василий точно на Настасье не женится!

Лизонька внимательно посмотрела на подругу и, будто поняв что-то очень важное для себя, спросила изумленно:

– Аннушка, скажи, пожалуйста, а тебе что именно нужно – чтобы Василий женился на тебе или, чтобы он не женился на Настасье?

– Разве это так уж важно? – хитро прищурилась Аннушка.

– Важно, очень важно! – твердо ответила Лизонька. – Так что? Пойдешь за Василия?

– Лизка, ну ты и дурында! Я, дочь купца Ельского – и за конюха?! Да никогда! Меня же в обществе после принимать не станут! Но и на Настьке он не женится!

– Да чем она тебе так невзлюбилась?! – ахнула Лизонька.

Ничего не ответив, но довольно расхохотавшись, Аннушка побежала домой.

Чуть позже, тихонько пробравшись на задний двор, она повесила рубаху среди остальной выстиранной одежды. Встретив же в столовой Настасью, Аннушка одарила соперницу победным взглядом и со смешком прошла мимо, чем насторожила бедную работницу.

– Что-то еще придумала злыдня? – обеспокоенно думала Настасья, собирая высохшее белье в корзину. – Ой, а вот и рубаха хозяйская нашлась! Что за шутки? Хорошо, хоть не изгваздали!

Она быстро собрала белье и поспешила в дом.

Ночью Настасья проснулась с криком. Сердце сжималось от непонятной тоски. Страх липкими лапами обнимал так крепко. Что было трудно дышать. Настасья, с трудом превозмогая дрожь в коленях, прошла к Васильевой избушке, стукнула в окошко.

– Настенька! – переполошился Василий, увидев перед собой перепуганную невесту. – Что? Тебе плохо? Идем, идем в дом. Да ты вся дрожишь!

– Васенька, – тихонько заплакала Настасья. – Беда! Чую, что-то страшное случится! Давай уйдем! Вот прямо сейчас же и уйдем! Жутко мне! Что-то ужасное задумала Анка, я знаю!

Василий растерянно глядел на невесту и не знал, как утешить ее, как успокоить.

– Вот что, Настенька: оставайся сегодня у меня, а завтра я к батюшке пойду, упрошу, чтобы поскорее нас обвенчал. Не бойся! Что нам Анка? Что она сделает?

– Да как же нас обвенчают? – уже в голос заревела Настасья. – Пост ведь! Откажет батюшка. Да и нельзя так. Нет, Васенька, не будет нам здесь счастья! Я, знаешь, за маленького боюсь, и за тебя боюсь. Ох, быть беде!

Василий, нахмурившись, прошелся по горнице, подумал и твердо сказал:

– А и не обвенчает, так что ж? Через неделю пост закончится! Слышишь? Через неделю! Ну, потерпи немного! А пока живи у меня – все одно перед богом мы уже муж и жена!

– Нет, Василий, – обреченно вздохнула Настасья. – Пусть уж… Ты проводи меня, пойду я домой. Может, и вправду, обойдется.

Невеста, тяжело поднявшись со скамьи, пошла из избы, чувствуя, что ничего-то не обойдется – не быть им с Василием счастливой семьей. Видно, доля такая, чему быть – того не миновать…

ГЛАВА 5

Шли дни. На Динку было больно смотреть – до того она извелась, переживая за Миху. Его состояние не на шутку тревожило: парень ел, пил, спал и бодрствовал, но делал это все безучастно, словно не живой человек, а кукла, ведомая чьей-то недоброй рукой. Он ни с кем не разговаривал, на вопросы не отвечал, сам ничего не спрашивал. Но иногда Динка замечала, что Миха то чему-то улыбается, то хмурится, будто видит что-то такое, чего не видит никто, кроме него. Динка пыталась растормошить Миху, подолгу рассказывала ему деревенские новости, показывала фотографии. Миха смотрел, н о не видел, слушал, но не слышал.