Читать онлайн Обратный билет не нужен

Энди Кроквилл

Обратный билет не нужен. (Роман)

Ох ты, каменносердый негодяй, —

Не годен жить и умереть не годен.

Шекспир. Мера за меру, акт IV

От автора

Когда я задумывал написание этой книги – книги о возвышении и разрушении семейного клана Олдриджей, я ещё не знал о том, чем эта история закончится и с какими загадками мне придётся столкнуться в процессе сбора сведений о представителях этого семейства. Мне довелось быть ранее лично знакомым лишь с одним из участников этой драмы, с которым мы учились в Кембридже. Он и натолкнул меня на мысль написать историю семьи, в которой отразились все соблазны, болезни, тревоги и испытания, через которые прошло общество в двадцатом столетии. Мне удалось встретиться и поговорить с некоторыми членами когда-то многочисленного семейства, дожившими до наших дней. Но я, возможно, никогда не узнал бы о многих событиях, стоявших за этой драмой, если бы не мой друг, детектив-любитель, сыгравший в распутывании клубка тайн этой семьи решающую роль. Чем больше времени проходит от описанных в книге событий, тем явственнее для меня та истина, что расплата за грехи зачастую не исчерпывается одной судьбой, она может растянуться на несколько поколений, и неважно, кого она выберет своим орудием, ибо, как сказано в Священном Писании: «Он сделал уста Мои, как острый меч; в тени руки Своей Он укрыл Меня; Он сделал Меня заострённой стрелой и убрал Меня в Свой колчан»1.

Пролог

Хлопнула дверь. В дневные часы её почти никогда плотно не закрывали, как бы предоставляя эту обязанность игривым порывам ветра. Девочка-подросток в высоких сапогах прошла от старого фермерского дома вдоль ограды в сторону деревянной постройки, за которой начиналось большое поле. Девочка вошла под широкую крышу, и тут же из-за стены донеслось приветственное ржание. Каурый любимец замер в ожидании, когда на него наденут снаряжение, вытерпел расчёсывание гривы и обтирание боков, позволил хозяйке оседлать себя и послушно вышел вслед за ней из стойла на свежий весенний воздух, жадно вдыхая его раздувающимися ноздрями. Девочка, скорее девушка, вставила ногу в стремя и поднялась над землёй, стройная и гибкая – в ней можно было угадать опытную верховую наездницу – выехала на дорогу, ведущую краем поля к лесу, возвышавшемуся на пригорке, примерно в двух милях от деревни. Она должна была найти и предупредить отца, что к нему приехал из города необычный гость. Впрочем, и обычные гости из города заезжали к ним настолько редко, что каждый такой приезд становился для деревни целым событием.

Отец девушки, работавший местным лесничим, отвечал за здоровье древнего леса, протянувшегося до границ графства, этот лес раньше принадлежал обширным старинным королевским угодьям. В тот день вместе с двумя помощниками он расчищал завалы, образовавшиеся из-за больных деревьев. Молча выслушав дочь, он с неохотой взобрался на того же коня, девушка села позади него, и они вернулись домой, где их уже встречала мать и одетый по-городскому бездельник в шляпе и с портфелем под мышкой. Отец спешился и подошёл к встречающим, оценивающе разглядывая нежданного гостя. Краем глаза Грег (так звали хозяина) заметил, что соседи, бросив все дела, с любопытством взирают на них с порога своего дома, стоявшего в полусотне ярдов по другую сторону дороги. Не желая давать пищу для досужих сплетен, Грег пригласил гостя в дом.

Девушка вернула коня в стойло, расседлала его и подсыпала овса. Выйдя из конюшни, она пошла не сразу к дому, а сначала свернула к одинокому засохшему дереву, достала из кармана раскладной нож и принялась метать его в высохший ствол, довольно метко и сильно. Лицо девушки при этом было угрюмым и неуступчивым. Казалось, что её что-то тревожит и таким образом она борется со своими тревогами. Соседи обсудили увиденное и ушли к себе, качая головами, и девушка тоже решила присоединиться к своей семье, в доме в этот момент шёл острый разговор. Говорил Грег:

– Если все уедут отсюда, кто будет возделывать землю? Торговля губит людей. Из-за неё разгораются войны. Город, вообще говоря, это бездна, поглощающая целые поколения сельских тружеников, – жена положила свою руку поверх руки мужа, лежавшей на столе, и посмотрела ему в глаза. – Лиз, ты сама хорошо понимаешь, что я имею в виду. Твой бывший муж, Аарон – отец Элис, пропал в мерзком и бездушном городе, не смог найти работу, запил и погиб. Только благодаря земле, на которую мы вернулись, мы и чувствуем себя людьми.

– Тогда вам придётся покрыть полностью все долги по кредитам, включая судебные издержки и проценты за просрочку. И как можно скорее.

– Сколько у нас есть времени?

– Дело в том, что ваше время давно закончилось, но....

– Но что? Говорите же!

– Не уверен в успехе, но если вы, к примеру, найдёте богатого поручителя по своим долгам… У вас есть кто-то настолько финансово обеспеченный среди ваших родных или друзей?

– Нет, – опустил голову Грег.

– Подождите, а как же сэр Олдридж, дядя моего покойного мужа? Он очень обеспечен…

– Лиз, он тебе уже раз отказал в помощи, когда ты осталась одна с малышкой. Так что… Нет.

– Олдридж – это довольно известная фамилия. Я всё-таки посоветовал бы вам обратиться к вашему родственнику. Иначе… В общем, вам придётся отдать за долги всё, что вы имеете, и опять начать с нуля.

– У меня есть руки и голова, и мы уже однажды прошли через это…

– Подумайте, – гость поднялся из-за стола и попрощался со всеми. – Подумайте хорошенько, а я свяжусь с вами на следующей неделе, но это будет последний раз, – повторил он уже возле выхода и закрыл за собой дверь.

Элис, которая стояла, отвернувшись к окну на протяжении всего разговора, вздохнула. Она быстро соображала и нашла предложение судебного исполнителя разумным. Взрослые – отчим и мать – повернули к ней головы, как будто с надеждой. Похоже, сами они уже не видели никаких вариантов…

– Элис, родная, – обратилась к ней мать. – А что думаешь ты?

Элис открыла окно, и в дом ворвались дальние звуки приближающейся весны: ржание коня, пение птиц, лай собак, размеренные песни кукушки в лесу. К дому и полю подобралось длинное облако, последние часы прятавшееся за лесом, оно вот-вот должно было донести свою влагу до согревшейся под солнечными лучами почвы с остатками стерни. Скоро настало бы время приступать к весенним работам в поле, но часть прошлогодних семян помёрзла или сгнила в земле. На всё нужны были деньги, но где их взять?

– Я поеду, – откликнулась Элис, не оборачиваясь к родне. – Я сама поеду к дедушке Олдриджу.

– Элис… – попытался вмешаться Грег, но понял, что девушку не переспорить. Пусть она с виду и такая юная, но именно она у них была истинной главой семьи. Шёл семьдесят второй год двадцатого века, и молодёжь уже была не та, что раньше. Им, молодым, всё уже хотелось делать по-своему и не так, как мечталось ворчливым «предкам». Вот и Элис хорошо управлялась не только с лошадьми, но и с топором, ножом и даже молотком. Именно благодаря ей удалось залатать крышу перед прошлогодней дождливой осенью: она бесстрашно залезала по стропилам до труднодоступных мест и выполняла главный объём работы. Кроме того, отцу ещё нужно было закончить работу в лесу, тем временем мать соберёт Элис в дорогу.

До станции добираться было недалеко – всего четыре мили, это если по прямой. Но когда идёт дождь, приходится прятаться под деревьями и в этом случае дорога занимает гораздо больше времени. Элис повезло: в ту же сторону понадобилось ехать местному викарию, перевозившему излишки дров своей сестре в соседнюю деревню, и он охотно подхватил девушку на полпути.

Попутчики разговорились:

– Куда направляешься, милая? К родне? А где подарки?

– Да нет у нас ничего, кроме долгов.

– Долги – единственное, что нас привязывает к другим людям. В долгах рождаемся, в долгах и умираем. Не бойся брать, чтобы отдавать, и не отталкивай протянутой руки.

– Даже от тех, кто тебе отказал?

– От них-то в первую очередь. Они, может, самые несчастные люди на свете.

– Хотела бы я с ними поменяться местами.

Глава 1. Сэр Олдридж

В отличие от товарищей-ровесников, чьи капиталы позволяли своим владельцам бороздить на яхтах южные моря и демонстрировать отработанные навыки в обращении с клюшками для гольфа, сэр Олдридж, владевший собственной деловой империей, состарился уж слишком рано. Ведь ему ещё не было семидесяти трёх, а он уже не мог передвигаться без коляски, и все домашние устали от его вечного ворчания. Его секретарь, миссис Роллинг, строгая тридцатисемилетняя дама с заколотыми на затылке волосами, вечно поджатыми губами и с почти военной выправкой, хорошо помнила, как не так уж давно чувствовала себя вовлечённой в управление делами огромной империи Олдриджа. Ныне её обязанности не выходили за рамки исполнения ежедневных капризов беспомощного старика, и она вовсе не была готова к таким изменениям в своём положении. Она даже не могла понять, в каком виде ей теперь появляться перед хозяином – всё ещё в строгом деловом костюме или уже в халате медсестры.

Разумеется, хозяин всё ещё оставался главным бенефициаром многочисленных активов, но управлял ими только номинально, выбрав ни к чему не обязывающую должность президента. Он по-прежнему получал отчёты о деятельности компаний и даже созванивался с кем-то из руководства, только делал это всё реже и реже, без прежнего энтузиазма. Большую часть времени он проводил в одиночестве, в своей огромной спальне в загородном особняке.

Поместье сэра Олдриджа находилось на окраине живописного участка в Чилтернс-Хиллз. В доме, как положено, наличествовал соответствующий статусу хозяина штат обслуживающего персонала. Но в последние годы он поредел и сократился буквально до минимума – садовник Карстен, кухарка миссис Векстер, водитель Дженкинс. Ещё одна женщина из живших в деревне по соседству – мисс Роуз – регулярно приходила убираться в большом доме. Она же постепенно стала сиделкой при старике. Миссис Роллинг в свою очередь должна была скорее управлять этими людьми без образования и достоинства, нежели бизнесом хозяина, и это заставляло её ощущать себя как бы пониженной в должности. Да и подбирать за хозяином то чашку, которую он уронил, то палку приходилось зачастую самой: не будешь же по всякой мелочи звонить сиделке, предпочитавшей обсуждение местных новостей за чаем на кухне общению со старым ворчуном, которому не было никакого дела до окружающих. Будучи предоставлены сами себе, работники старались не попадаться миссис Роллинг на глаза, чем увеличивали её раздражение.

Поэтому, когда старик попросил миссис Роллинг вызвать к нему семейного адвоката Алекса Сторджеса, она почувствовала, что снова в деле. В доме затевалось что-то новое и серьёзное, и она не могла позволить, чтобы её при этом обошли. Алекс всегда нравился миссис Роллинг. Он чем-то напоминал ей покойного мужа, которого она потеряла десять лет назад и в присутствии которого в течение всей их совместной жизни испытывала благоговейный трепет. Муж даже умер в своем лучшем костюме, посреди званого обеда в собственный день рождения, сидя ровно на месте, а не упав лицом в тарелку, чтобы не опозорить свою жену, на которую он успел обратить свой последний прощальный взгляд – такой пронзающий, как будто он что-то подозревал, – пока его глаза не остекленели. Как она могла испытывать такой же трепет перед Олдриджем, этим несносным ворчуном в пижаме? Именно в Алексе миссис Роллинг обнаруживала сходство с манерами и осанкой своего мужа. Такой же образованный, воспитанный, как будто даже вышколенный и в то же время исполненный достоинства и твёрдости. Худой и долговязый Алекс временами казался миссис Роллинг добрым великаном из сказки.

Алекс, в свою очередь, до сих пор не женился, но не из-за того, что был убеждённым холостяком, а, скорее всего, по профессиональным причинам. Ему довольно часто приходилось сталкиваться с жестокостью и корыстностью представительниц слабого пола, и крайне редко встреченные им женщины вызывали в нём неподдельное восхищение.

Он пришёл точно к назначенному времени и поднялся в спальню старика. Решено было не переходить в кабинет, так как сиделка только что поставила сэру Олдриджу капельницу и помогла ему устроиться в постели в полулежачей позе, чтобы он мог лучше видеть Алекса. В комнате также находилась миссис Роллинг с блокнотом для поручений наготове. Старик подавил приступ кашля и ткнул в сторону Алекса острым пальцем:

– Вот, молодой человек, никогда не верьте врачам. Они мне обещали долгую жизнь, если я возьмусь за своё здоровье. И что же? Колют меня, кормят таблетками, а всё без толку. Лежу здесь один и жду непонятно чего. Хотя уверен, все давно думают, что я не жилец.

– Что вы, дорогой сэр Олдридж, мне кажется, вы сейчас выглядите лучше, чем когда я вас видел в прошлый раз. И дело, я думаю, не только в таблетках…

– Врёте ведь… Или это так падает свет из окна…

– Мы можем попробовать найти для вас другого врача. Я знаю одного практикующего профессора, который принимает у себя в клинике недалеко от нашей конторы. Уверен, он с удовольствием навестит вас и даже почтёт за честь. Но вы же не для этого меня вызвали, ведь так?

– Дорогой Алекс, вы угадали. Не для этого. И не вызывал, а хотел посоветоваться. Но, позвольте старику ещё чуточку побрюзжать, ведь у него и так немного желаний осталось. Зато целый букет болячек…

Алекс давно изучил характер старика и понял, что тот сейчас хитрит. Что-то задумал, причём такое, что не требует обсуждения и не терпит отлагательств, а Алексу достанется только роль исполнителя.

– Я вас очень внимательно слушаю.

– Молодец! – сэр Олдридж поднял большой палец и попытался изобразить на лице улыбку. – Вы получили отличное воспитание, значит, у вас достойные родители. Мои родители тоже были добропорядочными людьми, поэтому оставили после себя кучу детей и большое наследство. Мне достались деньги, а в остальном мне не так повезло. Да-да, не сомневайтесь. За всю свою жизнь я так и не смог продолжить род, хоть и был старшим ребёнком в семье, а значит главным наследником. Что произойдёт после моей смерти? Кому это всё достанется? Слетятся, словно коршуны, мои братья, а может и их потомки, снова начнут драться, рвать на части то, что должно быть передано одному. Не хочу, чтобы всё поделили между собой их отцы, такие же старики, как и я. Тем более, что Джеральда уже нет на свете. (Старик махнул рукой.) А ведь так и произойдет, если я не оставлю завещание… Только кто-то один или одна… молодые… должны получить от меня дом, акции и капитал… Но тогда этот один останется со всеми деньгами в одиночестве, как остался я… На самом верху, вызывая у всех отвращение и выслушивая проклятия со всех сторон… Или нет… Нет, лучше я сам разделю их между достойными…

Старик замолчал. Его грызли сомнения. Алекс подождал минутку, пока старик пришёл в себя после длинной тирады, а затем решился прервать паузу:

– Значит, вы хотите составить завещание?

– Ох, ох… Это было бы слишком просто. Понимаете, Алекс, я никогда не умел общаться с детьми, ни когда сам был ребёнком, ни когда стал уже взрослым. Поэтому, наверное, не обзавёлся своими. Как вы знаете, моя жена умерла бездетной. Да, разумеется, на Рождество и на юбилеи мне приходили открытки от моих племянников и племянниц, у Розалин (он кивнул в сторону миссис Роллинг) где-то есть их адреса. Но я никогда с ними не виделся, я даже не знаю, как они выглядят и чем занимаются в жизни. Поэтому…

Задыхающийся старик опять закашлялся.

– Поэтому?..

– Поэтому, Алекс, не торопите меня, ради бога… Розалин, прошу вас, найдите адреса моих «поздравителей». Алекс, а вы напишите им всем письма, чтобы они приехали сюда. Я хочу с ними познакомиться. Только поторопитесь, ведь я могу умереть в самый неподходящий момент. И тогда всё пойдёт прахом, всё растащат по частям.

– Я всё передам мистеру Сторджесу, будьте уверены.

– А вы будьте уверены, Розалин, что я никого не обойду в завещании. А то вы вроде как уже обиделись, хе-хе… Вы, как моя ближайшая помощница, и другие… в этом доме… все получат от меня то, что заслужили… Хотя некоторых из них время от времени, а то и постоянно приходится искать, когда они просто необходимы. И вас, мисс Роуз, это тоже касается, – неодобрительно кивнул сиделке хозяин.

Алекс встал и поклонился старику. Обычно старик старался не лезть в детали.

– Алекс, прошу вас, дайте мне умереть со спокойной душой. Я заслужил это, несмотря ни на что…

Все, кроме Алекса, покинули просторную комнату, в которой возлежал на огромной кровати сэр Олдридж. В последний момент старик подал знак, и Алекс остался, чтобы проговорить некоторые формальности.

– Мне всё равно, кто приедет и сколько их будет… Не хочу и не привык никого уговаривать… Даже если никто не приедет, я плакать не стану. Пусть тогда всё достанется фонду поддержки ветеранов. Давайте бумаги, всё подпишу!

– Дайте мне немного времени, сэр. Я уверен, кто-нибудь да откликнется обязательно.

Оставив старика одного, Алекс прошёл мимо огромной столовой, в которой уже готовились к появлению хозяина – две женщины раскладывали по тарелкам его любимые блюда.

– А вы разве не останетесь на обед, сэр? – темноволосая худощавая миссис Векстер в фартуке и её противоположность – светловолосая полноватая мисс Роуз – приветливо повернулись к проходившему Алексу.

– Я бы с удовольствием, дорогие дамы, но у меня срочное поручение. Благодарю вас, возможно в следующий раз.

Алекс спустился по лестнице, пересёк просторный холл и открыл входную дверь. На улице работал садовник – обрезал засохшие кусты, в стороне чернел простаивающий без дела автомобиль хозяина, значит водитель где-то рядом – всё так, как и было раньше. Но всё-таки что-то изменилось, безвозвратно ушло – дорожки забыли твёрдую поступь хозяина, перед домом не собирались гости, по очереди появляясь из роскошных машин в своих блестящих нарядах. Только на горизонте равнодушно блестели всё те же вечные старинные башни Оксфорда. «Старик сначала отгородился от мира, а теперь цепляется за абсолютно незнакомых ему людей, хочет, чтобы благодаря им дом продолжал жить, а не угасал вместе с ним».

Миссис Роллинг вышла следом, чтобы проводить Алекса:

– На нас с вами возложена деликатная миссия, мистер Сторджес.

– Зовите меня просто Алекс.

– Ну что ж, Алекс, вот вам моё мнение. Я очень уважаю сэра Олдриджа и ни в коем случае не осуждаю его, но мне кажется, что он, не имея представления о своих родственниках, пытается за несколько запоздавшей заботой скрыть свою годами копившуюся чёрствость.

– Раньше он был другим? Я имею в виду его отношения с людьми.

– Сэр Олдридж всегда был очень замкнутым человеком. Иногда казалось, что кроме денег его ничто на свете не интересует. Замкнувшись в своём мире, он практически не замечал других людей. Вот, скажем, до меня у него была машинистка. Он её видел только за работой, а когда она входила и выходила, то он даже не затруднял себя тем, чтобы поворачивать голову в её сторону. Она мне жаловалась, как, встретив её как-то на улице в воскресенье, сэр Олдридж её не узнал, он приподнял шляпу и прошёл мимо. Зато как сэр Олдридж бывает недоволен, когда сталкивается с несправедливостью и невниманием по отношению к самому себе! Будто капризный ребёнок…

Алекс догадался, что миссис Роллинг сильно обижена на старика за то, что так и не стала для него кем-то более важным и близким, чем просто секретарём.

– Я вас очень понимаю, Розалин, и думаю, что вы правильно оцениваете ситуацию. И всё же я бы не стал терять надежду на лучшее и искать только недостатки в желаниях вашего… начальника. Переход материальных благ от старших к младшим всегда был основой наших семейных устоев, формировавшихся веками. Молодёжи полезно брать на себя ответственность за общее дело. В этом и состоит эстафета поколений, когда с новыми правами у наследников появляются и новые обязанности. Так устроен мир… И мы с вами не должны забывать о своих обязанностях, исполнению которых ничто не должно помешать.

А про себя Алекс добавил: «Главное, чтобы большие деньги не отбили у молодых желание делать что-либо своими руками. И если лишить себя возможности красиво избавляться от презренного металла, что же тогда останется душе? Томиться в оболочке ненавистной стареющей плоти?»

– Хорошо, но я не удивлюсь, если то, что он задумал, окажется для него просто мимолётным развлечением, – продолжила миссис Роллинг, смиренно опустив глаза. – Хозяин давно никуда не выбирался: малейшие его желания исполняются мной, Карстеном и Дженкинсом, лучшей кухни, чем у миссис Векстер, он не нашел бы и в столичных ресторанах. Он увидит новые лица, поговорит с посторонними людьми, поймёт, насколько он для них чужой, а они для него, и снова заскучает…

Розалин будто нарочно не упомянула о мисс Роуз, исполнительностью которой она далеко не всегда была довольна. Алекс решил повернуть разговор в эту сторону:

– А как сэр Олдридж подбирал персонал? Кто ему помогал?

– Хозяин не любит перемен. Мне кажется, что почти все здесь работают ещё с того времени, когда была жива его супруга. Правда я лично её не застала. Да, кроме того, мисс Роуз появилась относительно недавно.

К Алексу подошёл водитель Дженкинс и поклонился. Он был искренне рад счастливой возможности привезти гостя сэра Олдриджа из города, а потом отвезти его обратно. Самого сэра Олдриджа он в последние годы возил крайне редко, в случае необходимости миссис Роллинг доставляла подписанные им бумаги в правление компании. Разговор между Алексом и водителем по дороге касался только местных новостей. Дженкинс никогда не позволял себе с посторонними обсуждать дела хозяина. Да и Алекса не так легко разговорить, когда он о чём-то задумывается.

В тот же вечер Алекс подготовил и разослал по адресам, указанным в списке миссис Роллинг, приглашения, написанные максимально любезным языком, всем потенциальным наследникам явиться к Алексу в контору в ближайшие дни. Тех, кто не сможет этого сделать, попросили любым способом предупредить о своём отсутствии. Алекс взял на себя задачу проверить личность каждого явившегося родственника с тем, чтобы уберечь старика от ненужных волнений и непредвиденных ситуаций. Их имена ничего не говорили Алексу. Никого из них раньше не видели в доме Олдриджа, а значит бесполезно было там что-либо выяснять. Отослав письма, он позвонил секретарю старика и проинформировал её о том, что первый шаг сделан, попросив при этом, чтобы она не обсуждала со своим хозяином то, что и так идёт своим чередом, а лучше бы отвлекла его от мыслей о смерти.

Следует упомянуть, что Алекс Сторджес имел авторитет не только опытного семейного адвоката, но и чрезвычайно дотошного расследователя семейных тайн, которого практически невозможно было обмануть. Алекс не так давно, только полгода тому назад вернулся из отпуска, не особо распространяясь о том, как он его провёл. Слава о его победе бежала впереди него, и в холодных чопорных английских особняках шептались о том, как он практически в одиночку разрешил дело, касающееся весьма известного в деловых кругах итальянского банкира. В следующей главе читатель узнает некоторые подробности этого дела, чтобы получить представление о личности одного из основных героев настоящего повествования.

Глава 2. Искушение преподобного Алоизия

2

Вообразите извилистую дорогу, огибающую возвышенности и соединяющую небольшие селения в итальянской провинции с цивилизацией и друг с другом. Полдень давно миновал, вот-вот начнут надвигаться сумерки. Только несколько кипарисов, карауливших дорогу словно группа стражников, оживляют пейзаж для редких проезжающих, вытягиваясь вслед за своими тенями. Из-за поворота показывается автомобиль, на большой скорости стремящийся преодолеть этот непростой отрезок пути. Внезапно в свете фар перед машиной возникает какое-то животное – вроде небольшого кабана, спешащего перебежать через дорогу, – машина пытается увернуться от столкновения и под визг тормозов устремляется с откоса вниз. Жуткий грохот, но через несколько минут всё затихает и снова во всей округе отчётливо слышно пение цикад. Только с высокого дерева, нависшего над обрывом, взлетела птица, похожая на стервятника, и закружила в небе.

***

Эту историю мне рассказал мой друг Алекс Сторджес, прошлым летом проводивший свой отпуск в Италии. Вполне возможно, что я что-то изложил не совсем так, как это было на самом деле, но вы уж простите меня, тем более что я ещё сверялся с газетами, а там об этом деле говорилось куда более сумбурно. Так что, если Алекс надумает меня поправить, я с удовольствием приведу свой рассказ в соответствие с его уточнениями, а пока предлагаю вашему вниманию то, что уже есть.

Не секрет, что уже давно адвокатская слава Алекса вышла за пределы благообразной английской столицы, а с недавних пор ей и на всём британском острове стало тесно и она проникла на континент, причём в самые удалённые уголки, куда только ступал ботинок солидного джентльмена с состоянием, которое нуждалось в переносе на столь же основательную местную законную почву. Без преувеличения скажу, что Алекс разбирался в тонкостях имущественного законодательства любой мало-мальски инвестиционно-привлекательной страны. Поэтому не испытывая особого сожаления из-за расставания с лондонской хандрой, Алекс выныривал то на Лазурном берегу, то на Пиренейских возвышенностях, а то и на термальных курортах недалеко от франко-германской границы.

Но в тот раз, в знаменитую своими виноградниками итальянскую провинцию Тоскана его завлекли не дела, а давняя страсть к средневековой архитектуре. Его давно уже восхищали не хорошо раскрученные названия, а неприметные с виду средневековые романские соборы, каждый со своей особой атмосферой и богатой на события историей. Последней точкой, которую он сумел достичь в тот немилосердно жаркий летний денёк, оказался кафедральный собор в Монтепульчано. Можно было подумать, что Алекс забрёл туда случайно, укрываясь от жары, но зная Алекса довольно давно, я бы воздержался от подобных заключений. В самом городке, как и на площади перед собором, всегда достаточно тенистых мест, ну, разве что не таких сдержанных и напрочь лишённых суеты, как окружённый колоннами неф местного собора. Да и с Алексом практически никогда не происходит ничего по воле простого случая. Вот такой он человек…

Так вот, оказался он, стало быть, в собор не из праздного любопытства, а ради сравнения детища архитектора Антонио да Сангалло Старшего с другими творениями римского классицизма того же периода, но не вполне рассчитал свои силы, и усталость всё-таки сморила его, да и докучливые туристки, распознавшие в нём знатока и постоянно пристававшие к нему с вопросами на самых разных языках, окончательно одолели его. Но Алекс ушёл совсем далеко от гостиницы, и тогда он решил немного – совсем чуть-чуть – подремать в прохладной исповедальне собора. Той, над которой располагался портрет кающейся грешницы или святой, в неброском платке, прикрывавшем её плечи. Исповеди как будто и были задуманы для дам, у которых всегда есть чем поделиться со святым отцом – если не своими прегрешениями, так секретами пребывающих в неведении соседок. Алекс зашёл со стороны исповедника – дверь оказалась открытой – и только хотел привести свои мысли в порядок, как внезапно усталые веки его закрылись. Очнулся он довольно скоро от настойчивого постороннего шума, а точнее, стука, производимого молодой дамой, которая, видимо, принимая его за священника, захотела ему исповедоваться и поэтому стучала в окошко, обеспокоившись тем, что задремавший «священник» совсем её не слушает.

Извинившись за неучтивость, но спросонья позабыв признаться в том, что его приняли за другого, Алекс прислушался к посетительнице. Женщина начала негромко, но достаточно твёрдо излагать свою историю, делая паузы только для того, чтобы прикладывать платок к глазам, источающим слёзы.

Довольно длинный рассказ дамы со всякими извинениями и отступлениями свёлся к тому, что с некоторых пор её преследует бывший любовник и она, не имея смелости открыться мужу, не знает, как ей поступить. Любовник требует у неё денег за то, что не выдаст её тайну. «Вы можете остановиться на этом месте и не продолжать? А вдруг ваша тайна станет для меня непосильной ношей?» – попытался отшутиться Алекс, но рассказчица не поняла его иронию, тем более что они довольно смутно видели лица друг друга. Как бы она удивилась, если бы смогла разглядеть, что вместо исповедника с ней общается высокий, сухощавый джентльмен в клетчатом прогулочном костюме! Но исповедь была далека от завершения. Дама призналась, что ещё в юности её соблазнил прикидывавшийся ангелом мошенник, от которого она родила ребёнка, но мошенника арестовали и посадили в тюрьму, а родители девушки не хотели пускать её на порог с ребёнком. В то время на неё обратил внимание один банкир, и родители уговорили спрятать ребёнка в монастыре, чтобы не упустить выгодную партию. Девушка вышла замуж за банкира, а ребёнка больше не видела, так как муж не отпускал её от себя ни на шаг. (За этими словами последовала самая продолжительная попытка сдержать слёзы.) И вот, после отбытия большого срока мошенник вышел из тюрьмы, выяснил её местонахождение и стал преследовать. Никому рассказать об этом женщина не могла, и даже обращение в полицию привело бы к публичному позору. Что мог ещё посоветовать Алекс в такой ситуации? «Откройтесь мужу, дитя моё, если любит – простит»? А если не настолько любит? И любит ли?

Выдав свой секрет, незнакомка поспешно покинула исповедальню, как будто её кто-то спугнул. Алекс, выглянув наружу, заметил только сутулую фигуру монаха, прошедшую буквально в паре метров от убежища Сторджеса. «Исповеднику» повезло ускользнуть незамеченным. Не оставившие намерения дождаться внезапно пропавшего из их поля зрения Алекса дамочки продолжали сидеть на скамейках и рыться в своих сумках, только что не разворачивая сэндвичи прямо посреди собора. Они буквально остолбенели, увидев Алекса выходившим из исповедальни.

***

Алекс так и не смог решить, как ему следует поступить с полученной информацией. Поначалу он, как истинный джентльмен, не стал ничего предпринимать, чтобы выяснить имя дамы или фамилию её мужа-банкира. Да и имел ли он право, невольно сыграв роль «исповедника», делиться с кем-то чужими секретами, если они были доверены только ему? Он перебрался на север области, поближе к морю – в Виареджо, вставал поздно, принимал морские ванны, много ходил по вечерам по набережной, вдоль пирса и в сторону возвышавшихся на горизонте Апуанских Альп – знаменитых мраморных гор. Постепенно история с исповедью отошла на дальний план.

И всё бы окончательно изгладилось из его памяти (хотя бесследно ничто не забывается), если бы в самом конце недельного отдыха у моря Алекс не прочитал в газете известие о том, что жена какого-то итальянского банкира попала в аварию, в которой ей удалось выжить. Вместе с ней в арендованной машине находился некий мужчина, причём бывший уголовник, который вёл машину и, не успев её покинуть, погиб. Нужно ли говорить, что безмятежный отдых Алекса на этом закончился?

Итак, теперь Алексу стали известны имена участников разыгравшейся драмы. К счастью, завершившейся для супругов более или менее благополучно. Секрет, которым владел Алекс, всё ещё можно было окончательно забыть, ведь ему ни к чему было вмешиваться в почти решённое дело или забивать себе голову излишними подробностями. Тем не менее, как бы Алекс ни гнал от себя тревожные мысли, помимо своей воли он чаще и чаще к ним возвращался. Он решил просмотреть все газеты, написавшие об этом происшествии, и постепенно составил себе картину, в которой не хватало нескольких деталей и поэтому она не содержала ответов на некоторые из вопросов, интересующих Алекса. Почему в прессе так мало информации о погибшем мужчине, при этом так много фокуса на выжившей даме, повсюду на первом плане её торжествующие фото и интервью с ней? Как они оказались в одной машине? Куда направлялись? Репортёрам обычно свойственно проявлять куда большее любопытство к деталям из личной жизни своих героев. Кто-то ограничил доступ к этим деталям и перенёс акцент на спасённую семейную жизнь банкира? Уж не сам ли банкир?

В поисках ответов на эти вопросы – а вы уже, наверное, догадались, что Алекса в любом деле с самого начала всегда смущают некоторые обстоятельства и ему просто необходимо удовлетворить любопытство, чтобы сберечь покой и сон, – он осмелился навестить банкира, будто бы по деловому поводу, ибо в финансовой сфере Алекс спокойно мог сослаться на те или иные весомые рекомендации.

Банкир принадлежал к преуспевающему роду и носил звучное имя – Альдо Симонетти. Флорентийский дом, или на итальянский манер палаццо банкира, уступал в роскоши владениям его родни, перебравшейся за океан полтора века тому назад, но выглядел внушительно и стильно. Не зная истинного положения вещей, касающихся бизнеса синьора Симонетти, Алекс тем не менее отметил про себя, что согласившийся принять его банкир – лысеющий нервный субъект лет сорока – имел крайне угрюмый вид. Первой реакцией банкира на попытку Алекса обсудить недавние события было удивление:

– Позвольте, мой друг, это же обычный несчастный случай и, хотя его причиной послужила откровенная халатность за рулём, у меня нет никаких претензий ни к неудачливому водителю, ни к его родственникам. Тем более, что он сам себя и наказал…

Алекс не хотел показывать, что ему известно что-то сверх того, о чём говорили газеты, но другого шанса могло и не представиться, поэтому он решился закинуть удочку:

– Правильно ли я понимаю, что этот мужчина не был постоянным водителем вашей супруги?

– Нет, не был. Знаете, Мария так часто выезжает, что не всегда пользуется услугами своего шофёра. Её машина как раз находилась в ремонте с прошлой недели, и она прибегла к услугам какого-то частника.

– Получается, что вы его не знали.

– Нет, конечно.

– Но, возможно, его знала ваша жена, ведь, по имеющейся у меня информации, он родом из того же городка, в котором выросла и она? Позволите переговорить с ней?

Симонетти, услышав вопрос, погрустнел ещё больше:

– Я бы просил вас, если это возможно, не продолжать поиски в этом направлении и не расстраивать Марию, которая и так с трудом перенесла то, что произошло. Хорошо, я раскрою причины только вам и буду вынужден попросить вас о том, чтобы всё это осталось здесь, между нами…

– Если только речь не идёт о нарушении закона, иначе я не могу гарантировать, что готов стать соучастником чьих-то преступлений…

Банкир открыл Алексу кое-что из того, что ему было известно о прошлом своей супруги. Он подтвердил, что в прошлом, ещё до её знакомства с будущим мужем, Мария была увлечена бывшим спортсменом-велогонщиком, после ухода из спорта превратившимся в вора-уголовника. Он вышел из тюрьмы и снова стал с ней встречаться. Всё это происходило в тайне, но недоверчивому и осторожному банкиру помогла слежка за женой, и вот на столе у мужа появился конверт с фото, на которых запечатлена «счастливая парочка».

– Естественно, я не мог такое оставить без внимания. Скандал мне ни к чему, но я должен был потребовать объяснений. В ответ Мария призналась, что стала жертвой шантажа. Я поразмышлял и предложил выход. Не мог же я поставить под угрозу свою семью?

Сеньор Симонетти сделал так, что жена и мошенник должны были приехать к нему на тайную встречу, где бы он мог заплатить мошеннику за то, что тот исчезнет из их жизни насовсем.

– Я понимал, разумеется, что, возможно, мне не удастся так легко отделаться от шантажиста и что он захочет появляться у нас на горизонте снова и снова. Но на этот случай я планировал запугать его, поставить под угрозу его безоблачное существование и, наконец, выдавить его из страны.

– Позвольте, но кроме того, что ваша супруга встречалась с кем-то до своего замужества – что вполне допустимо и не является преступлением, – было ли ещё что-то по-настоящему предосудительное, что шантажист мог предъявить широкой публике?

– Нет… Мне было достаточно того, что Мария страдала от преследований этого господина. Не думаю, что она стала бы скрывать от меня что-то ещё…

На последних словах синьор Симонетти ушёл в свои мысли и остаток разговора провёл, вздыхая и прикрыв веки, словно защищал глаза от палящего солнца, хотя продолжал сидеть в своём кабинете с зашторенными окнами. Чтобы успокоить его, Алекс ещё раз подтвердил, что не станет рассказывать о содержании их беседы кому бы то ни было. При этом сделал вывод, что, судя по тому, как происшествие уже было изложено в прессе, без вмешательства банкира в окончательную редакцию газетных статей явно не обошлось. Банкир, в свою очередь, в разговоре с Алексом свернул на другие темы, касающиеся состояния дел их общих знакомых. За сим они и расстались.

Мимо внимания Алекса не прошло, что содержание их разговора сильно расстроило и без того угрюмого синьора Симонетти и что именно авария и явилась виновницей его расстроенных чувств, несмотря на то что его жена выжила и только проходит лечение от стресса в неврологической клинике. Это настроение сказалось, по всей видимости, и на общем физическом состоянии хозяина, сильно побледневшего и хватавшегося за сердце, да так, что, когда банкир провожал Алекса, тому пришлось поддержать его под локоть, чтобы синьор Симонетти не упал.

***

Ах, зачем только Алекс на отдыхе вздумал читать в газетах сообщения о несчастных случаях! Лучше бы ему обратиться к писаниям древних. Но… шаг сделан, и теперь пытливому уму Алекса требовалась всё новая и новая пища. Как говорила Мари де Виши-Шамрон Дюдеффан, приятельница Вольтера: «Труден только первый шаг».

К кому ещё обратиться за разъяснениями? К синьоре Симонетти? Но она тут же откроется своему мужу, и тот немедленно уличит Алекса в нарушении данного им обещания. Репортёрам синьора Мария сообщила, что выскочила из летящей в кювет машины прямо на ходу. Теоретически это возможно, ведь не она была за рулём, и ей не нужно было, держась за руль, выправлять курс, которому надлежало следовать стремящемуся вырваться из-под контроля автомобилю.

Алекс решил самостоятельно исследовать маршрут, которого придерживалась машина в тот роковой день. Он начал прямо со стойки аренды автомобилей. Служащий, работавший в тот день, подтвердил, что машину взял синьор Руджеро П. (так звали погибшего водителя), которого на улице ждала какая-то женщина. Описание синьоры по воспоминаниям менеджера подходило под описание Марии Симонетти, уже растиражированное газетами. Тогда Алекс показал ему фото синьоры Марии из газет, и он признал в ней даму, которая была у них в компании с синьором Руджеро. Куда же направлялись спутники? Никто точно не знал. Да клиенты и не обязаны разглашать свои планы. Кроме того, контору не сильно заботил и сам факт аварии, ведь главное, что в крови синьора алкоголя обнаружено не было, а значит страховая покроет убытки, связанные с утратой авто.

Алекс помнил, что в месте назначения должна была состояться встреча, о которой упоминал банкир. Действительно, они не доехали каких-то пару десятков километров до загородной виллы Симонетти. И хотя его никто об этом не просил, Алекс решил повторить весь маршрут от начала до конца.

Миновав благополучно роковой поворот, Алекс заехал в ближайшую деревню, что находилась в полумиле от места катастрофы, но дальше по ходу движения. Там ему рассказали, что в тот вечер, когда произошла авария, к местному гаражу подъехала какая-то машина, а на следующий день её забрали. Машиной управляла женщина в платке и брюках, но вот лицо этой дамы никто не запомнил, кроме того, что она была в тёмных очках. Крестьяне настойчиво зазывали Алекса в свои дома отведать вина собственного приготовления, но тот был вынужден отложить эти визиты до следующего раза, сославшись на неотложные дела. Алекс пожелал рассмотреть место происшествия поближе, и один из крестьян вызвался показать ему окрестности:

– Я живу здесь с рождения, синьор, и могу засвидетельствовать, что это место… ну, где свалилась с обрыва машина, действительно опасное. Удивительно, как туда никто не свалился раньше. Ведь совсем недавно этот участок дороги был закрыт – там была каменоломня, и все объезжали её окружным путём. А потом добывать там стало невыгодно и технику убрали, а дорогу открыли, но ограждение не поставили. Мы, жители деревни, туда и сами ходили за камнями – ну, знаете, для своих нужд. Но не сверху, а вдоль оврага.

Крестьянин провёл Алекса известной только местным жителям грунтовой дорогой из деревни до каменоломни. Эта дорога проходила по руслу высохшей реки, усыпанному осколками от камнепадов. Между камнями крестьянин нащупал тропинку, по которой можно было продвигаться, не рискуя упасть или разбить ноги. На месте аварии уже ничто не напоминало о недавних событиях. Исчезло даже то, что осталось от разбитой машины. Выполнив свою миссию, крестьянин вернулся в деревню. Алекс, напротив, решил ещё побродить среди камней. Он отошёл немного в сторону, чтобы присесть на выступе в стене бывшей каменоломни и быстро перекусить. Внезапно его внимание привлёк какой-то странно сияющий осколок. Алекс нагнулся и поднял его. В руке его сверкнула одинокая женская серёжка. Он убрал её в карман и продолжил поиски. Но больше ничего в тот день ему найти так и не удалось.

***

Намётанным глазом Алекс определил, что серёжка точно не из разряда дешёвых и её никак не мог обронить кто-то из деревенских. Поэтому он не стал интересоваться у местных, а решил при первом удобном случае передать её в полицию, если только у него самого не получится найти настоящую владелицу.

Тем же вечером Алекс вернулся в город и показал загадочную серёжку ювелиру. Тот подтвердил догадку Алекса о немалой стоимости украшения и вспомнил, что похожие серьги были проданы в этих местах и покупал их один из местных богатеев.

Алекс всё откладывал визит к Марии Симонетти, но, похоже, подошло время, когда этот визит мог бы разрешить его сомнения.

Он решил ещё раз просмотреть газеты, писавшие о происшествии, пытаясь найти более или менее чёткие фотографии с места аварии. Ему повезло, и на одном из фото он увидел жену банкира в окружении полицейских и спасателей. Всем своим видом она выражала отчаяние. В полном соответствии с ситуацией она была в оборванной и пыльной одежде и с помятой причёской. На этой одежде, как и на лице, и на руках синьоры Симонетти, можно было различить пятна крови. Алекс рассмотрел фото через увеличительное стекло и убедился в том, что в ушах у женщины присутствовали серьги, но совсем не такие, как та, которую он обнаружил на месте бывшей каменоломни. Возможно, его находка и не имела отношения к делу, но Алекс, подчиняясь своему непревзойдённому чутью, всё-таки отложил момент расставания с ней.

Мария всё ещё пребывала в неврологической клинике, но эта клиника была не из разряда тех, которые хочется покинуть как можно скорее. Когда Алекс навёл справки об этом месте, ему захотелось самому провести там пару недель, чтобы изредка беседовать с врачами на отвлечённые темы, получать сбалансированное питание, ничего не делать, да и вообще дать отдых своим мозгам.

Приняв решение не тревожить попусту банкира, Алекс обратился за разрешением на посещение синьоры напрямую к врачам. Ведь он же обещал синьоре Марии на «исповеди», что никому не раскроет её секрет, поэтому вполне логично, что он задумал скрыть от неё факт знакомства с её мужем. Наконец-то он увидит её глаза без препятствий и сможет сопоставить с голосом, впервые услышанным в соборе Монтепульчано.

Синьора Мария приняла Алекса в просторном номере, совсем не похожим на больничную палату. «Видимо, муж ничего не жалеет для здоровья дорогой супруги, даже и, пожалуй, в первую очередь для душевного…» – промелькнула мысль у Алекса. Ей прислуживала вышколенная горничная, которую у Алекса никак не повернулся бы язык назвать медсестрой. Пока Алекс устраивался в кресле, синьора Мария рассматривала его с дивана напротив, элегантно повернув к нему милую головку.

– Как ваши дела, синьор Сторджес?

– До встречи с вами, дорогая синьора, я думал, что дела у меня в порядке. Но теперь я вижу, что они недостаточно хороши, ибо мне тоже не помешало бы подлечить нервы в подобной обстановке.

– Ну что вы, это далеко не лучшее место, вот в Сардинии есть клиники с термальными источниками, талассотерапией и гораздо более комфортабельными массажными кабинетами… А вы давно в наших местах?

– Если говорить точно, то уже пятнадцать с половиной дней. Или одиннадцать дней с того момента, как мы… как я… В общем, это неважно.

Алекс осёкся. Он чуть было не напомнил сеньоре об их недавнем разговоре в исповедальне. Но синьора Мария пока ничем не выдала того, что собеседник ей знаком.

– Меня больше привлекает не современный комфорт, а старина, – продолжал Алекс. – Сохранившиеся практически в неприкосновенности, вопреки разрушительным ветрам истории, провинциальные уголки, такие как Пьенца, Монтальчино, Монтепульчано…

– Слишком провинциальные, – Мария улыбнулась. – Да, я поняла. Такая тоскливая глушь, в которую меня не заманишь никакими коврижками.

– А ведь в этих величественных в своей скромности местах обитают люди, уединившиеся от мирской суеты для самопознания, философских размышлений, а иногда не по своей воле, будучи изгнаны из общества, они предпринимают непростые усилия для того, чтобы выжить…

– Вы из этих, из святош или проповедников? О, как же я далека от всего этого! – Мария сладостно потянулась всем телом. – Вам бы поговорить с моим мужем, он бы мог сделать пожертвование для вашей церкви.

«Хм, вот как, – подумал Алекс. – Эта женщина явно не понимает или делает вид, что не понимает, о чём идет речь. Не стоит продолжать с ней разговор на эту тему и тем более напоминать про ребёнка, оставленного в монастыре. Или она талантливая актриса, или это совсем не та, с кем я разговаривал в столь странных обстоятельствах. Скорее первое: уж очень её голос похож на тот, что был у дамы в исповедальне». Алекс отметил про себя, что синьора выглядит хорошо, в меру весела и ничуть не сожалеет о том, что случилось всего несколько дней тому назад. Что как-то не особенно вязалось с взволнованным видом её супруга.

Он поспешил сменить тему:

– Нет-нет, я не имею отношения к благотворительности. Я из… страховой компании. Жизнь синьора Руджеро была застрахована. И нам хотелось бы понять, как случилось… это происшествие, и вел ли себя синьор Руджеро адекватно, или вам что-то показалось подозрительным?

– А-а, вот оно что! Да я и сама не понимаю, как так получилось… – Мария пожала плечами. – Я и не следила за дорогой, не в моих правилах, да и не обязана…

– А как же вам удалось выбраться на ходу?

– Счастливый случай. Я увидела, как он резко затормозил, и решила выскочить, пока не поздно… В общем, сработал рефлекс. Сама не понимаю… – Мария развела руками, изображая удивление.

– Вы знали покойного до случившейся аварии?

– А он погиб?.. Ну откуда, скажите на милость, я могла бы его знать? Просто шофёр…

– А как вы с ним познакомились?

– В конторе по прокату автомобилей. Он оформлял аренду, а тут подошла я, и выяснилось, что нам по пути.

– И куда же вы направлялись, если не секрет?

– На нашу загородную виллу, куда же ещё? А этому несчастному синьору нужно было куда-то дальше…

– И последний вопрос, мадам: у вас не пропадала вот такая вещь? Может, вы её где-то обронили или у вас её украли?

– Можно рассмотреть поближе? – Мария положила серёжку на ладонь и подняла её повыше, поближе к свету. – Нет, я бы такое не потеряла. А где вы это нашли?

– В машине. При её осмотре экспертами нашей страховой компании, – соврал Алекс.

– Возьмите. Это же арендное авто, так? Ну, и через сколько клиентов разных оно прошло?..

– Логично, – подвёл итог Алекс, а про себя подумал: «Разыгрывает простушку… С другой стороны, она вполне могла бы потерять дорогую серёжку и скрыть этот факт от мужа. Тогда она с неменьшим упорством будет скрывать пропажу и от первого встречного».

Алекс рассудил, что лучше не показывать больше никому обнаруженную им серёжку, а продолжить самостоятельное расследование. К тому же серёжка вообще могла выпасть из кармана Руджеро П.: от мошенника всего можно ожидать. Сейчас ему не с чем идти в полицию, а знакомых в этом ведомстве – итальянских знакомых – у Алекса не было. Без достаточных улик кто ему – английскому туристу – даст доступ к результатам вскрытия и протоколу опознания водителя? И ещё не мешало бы проверить, не бродят ли где-то неподалёку его сообщники.

Кроме того, если продолжать искать какие-то зацепки внутри семьи Симонетти, то круг скоро замкнётся. И тогда Алексу останется лишь признать себя профаном и извиниться перед супружеской парой за необоснованные сомнения в их правдивости.

Но вот подошло время, когда синьора Мария, как бы она ни ощущала себя комфортно в элитной лечебнице, покинула её и перебралась в роскошный городской дом. А её муж, хоть и не запустил свои нервы до такой степени, что ими пришлось заниматься специалистам, стал отчего-то чаще бывать на загородной вилле, где о чём-то размышлял в одиночестве и даже отказывался от приглашений на охоту, поступавших со стороны наиболее настойчивых друзей.

На какое-то время Алекс пропал из поля зрения супругов Симонетти. Чем он занимался, я расскажу несколько позже. Всё-таки Италия такая большая страна и в ней столько интересных мест. В особенности для крайне любознательного Алекса.

***

Однажды вечером синьор Альдо Симонетти, скучая в одиночестве на своей вилле, настолько зачитался историей семейства Медичи, что порядком запутался в хитросплетениях взаимоотношений этой семейки с различными королевскими дворами того времени, и у него от тщетных попыток разобраться даже разболелась голова. Он решил лечь спать пораньше, принял душ, подсушил мокрые волосы и растянулся свободно в постели, укрывшись только простынёй. Темнело рано, и хозяин надеялся скоро уснуть, а чтобы не страдать от нехватки свежего воздуха, приоткрыл оконные створки на всём втором этаже, включая спальню. Кондиционеров он не любил, считая, что они просто воруют у него кислород.

Занавески колыхались от дуновения ветра, тишину нарушали только часы на первом этаже, отмерявшие боем каждые полчаса, а также прерывистое сопение синьора Симонетти, происходившее, по всей видимости, из-за не вполне удобной позы.

После того, как часы пробили два раза, в коридоре послышался лёгкий шелест, производимый то ли сквозняком, то ли чьими-то приглушёнными шагами. Дверь спальни была только прикрыта, и, когда она открылась пошире, это можно было заметить не по звуку, а из-за возникшей в проёме нечёткой тени, тень проскользнула к кровати. Тишину нарушил выстрел, от которого подбросило кверху подушку на постели хозяина. Сразу же отворилась дверь громадного шкафа, и в лицо стрелявшему ударил свет от зажжённого фонарика. «Стой! Не стреляй!» – воскликнул синьор Симонетти, продолжая освещать постороннюю фигуру в комнате. Он, видимо, решил сам задержать стрелявшего вопреки тому, чему его учил Алекс накануне. Если бы хозяина не оттолкнул в этот момент спрятавшийся вместе с ним Алекс, тому было бы несдобровать. Но и рука стрелка похоже дрогнула, поэтому следующая пуля попала в ногу неосторожного сеньора. Заметались тени по стенам, и кто-то побежал вниз по лестнице, а затем хлопнула входная дверь. Во дворе пронзительно засвистели, со всех сторон сбежались полицейские, и Алекс, уложив стонавшего синьора Симонетти на диван и подойдя к окну, услышал, как комиссар полиции сказал кому-то: «Доброй ночи, синьора Мария. Вы арестованы по подозрению в убийстве и в покушении на убийство».

Вот так Алекс предотвратил новое преступление. Пришло время рассказать о том, куда он пропал и чем занимался всё это время.

***

После встречи с Марией в клинике Алекс, честно говоря, склонялся к версии, что происшествие с машиной и её пассажиркой не имело никакого криминального подтекста, а представляло собой трагическую случайность. Оставалось только проверить, насколько верны были сведения о давнем знакомстве Марии с этим самым Руджеро П.

И Алекс поехал на родину синьоры Марии, чтобы прояснить кое-какие детали об окружении юной Марии и подробности из детства будущей жены банкира. Сначала он опросил соседей. Те, не скрывая зависти, наговорили про семью Марии и про неё саму с три короба. Мол, девушка с самого рождения росла избалованной. Причиной, как обычно бывает, послужило то, что в семье она была младшей дочерью. При этом её сестра Реджина старше всего на каких-то три года, а какое разное отношение со стороны родни! Всё лучшее всегда доставалось младшенькой. Чем ещё это могло закончиться? Дошло, наконец, до того, что старшую сестру выгнали из дома, чтобы на неё не позарился богатый жених, которого родители сестёр прочили младшей. А ведь с кем только Мария знакомства не водила – местные бандиты все были от неё без ума. Но только появился на горизонте банкир, всех остальных тут же и отвадили. Отец Марии гонялся за шпаной с ружьём: он-то больше всех любил и баловал Марию. После соседей Алекс посетил родителей Марии, и там, разумеется, ему пришлось выслушать прямо противоположную версию. Про то, что это именно Реджина вела себя из рук вон плохо, расстраивала отца, а закончилось тем, что принесла в подоле ребёнка и от этого позора её и упрятали в монастырь, чтобы не прознали острые на язык соседи. Уж так родители старались для них обеих, а добром отплатила только одна – младшая, отрада и опора семьи. А Реджина мало того что согрешила, так ещё и бросила ребёнка, неизвестно где теперь её носит и с кем. Алекс сделал вид, что он фотограф из газеты и по заданию шефа редакции готовит фоторепортаж о семье так неожиданно ставшей знаменитостью синьоры Марии. Он попросил показать ему фото сестёр и остался вполне удовлетворённым тем, что услышал и увидел.

Пока Алекс рассматривал фотографии да разговаривал с матерью, отец сестёр бросился на почту и отправил Марии письмо с предупреждением о том, что откуда-то свалился к ним на голову сыщик и вынюхивает семейные секреты, уж не из-за того ли, что Реджина опять что-то натворила? Когда Алексу об этом сказали соседи, он тоже наведался на почту, но опоздал, письма уже забрала почтовая машина. Алекс не успел этому помешать. Значит, он раскрыт, и у него теперь каждая минута на счету, чтобы как можно быстрее разобраться во всех хитросплетениях дела, пока ему не дали по рукам за вмешательство в частную жизнь респектабельных граждан.

Поразительное внешнее сходство двух сестёр подсказало Алексу версию, которую требовалось немедленно проверить. Сразу по возвращении с родины Марии Алекс снова поехал в ту же ближайшую к месту аварии деревню и расспросил крестьян: не знают ли они поблизости от оврага или в самом овраге какого-то потайного склепа или пещеры? И тут один мальчик признался, что раньше в овраге была пещера, но недавно её завалили камнями, и остался только узкий проём между огромными камнями, в который мальчик боялся залезать один, да и взрослые запретили ему ходить в то место, где недавно «лежала искорёженная машина». Алекс поблагодарил мальчугана и отправился к пещере в одиночку. Похоже, после его последнего посещения в овраг никто не заглядывал, во всяком случае всё выглядело так, как и в прошлый раз. Алекс осмотрел большие камни, сложенные у края оврага, и, присмотревшись, обнаружил тесный проход между двумя камнями. С трудом протиснувшись между ними, Алекс всё-таки проник в пещеру, и там, в полной темноте, он как будто наступил на что-то, что при свете фонаря оказалось женской туфлей. Дальше проход расширялся, но идти по нему Алекс не рискнул, так как почувствовал удушающий трупный запах. Наконец-то у Алекса появились основания для обращения в полицию, и высланная по его наводке бригада обнаружила в пещере труп молодой женщины без верхней одежды, умершей совсем недавно.

Именно благодаря этой страшной находке полицейские зауважали Алекса и согласились помогать в реализации предложенного им плана.

Он попросил полицию подежурить около городского дома Марии, пока сам будет находиться возле её мужа на загородной вилле.

Когда жена получила письмо и свет в её доме погас, синьору Симонетти позвонили, и они вместе с Алексом приготовились к встрече. Оказалось, Мария прекрасно водит машину, даже по опасной ночной дороге она домчалась за полчаса.

Мария решила, что Алекс действует по поручению синьора Симонетти, который всё равно не успокоится, пока не выяснит судьбу пропавшей Реджины. Нужно остановить мужа. Она не могла и предположить, что её тайна уже раскрыта и что Алекс уже предпринял все возможные меры, чтобы она попала в ловко расставленные им сети.

***

Все необходимые полицейские формальности были соблюдены.

Комиссар привлёк к опознанию тела родственников жены банкира, и те признали в погибшей женщине её сестру, которая несколько лет скрывалась в монастыре вместе со своим ребёнком.

Затем допросили банкира и его жену, задержанную во дворе виллы сразу после неудавшегося покушения. Показания супругов Симонетти позволили восстановить недостающие детали и подтвердить догадки Алекса.

Банкир сознался в том, что замышлял избавиться от своей жены, так как встретил вновь её сестру, которую любил лет восемь тому назад. Альдо в то время имел репутацию богатого наследника и ловеласа. У Реджины от связи с ним родился ребёнок, о котором он не подозревал, так как родители отправили «распутную» дочь в монастырь, где она втайне и родила мальчика. Попытки Альдо разыскать Реджину не принесли успеха, а тем временем родители сестёр устроили так, чтобы на глаза синьору, в руки которого в то время уже перешло семейное дело, чаще попадалась Мария, и в результате младшая сестра «заменила» старшую. Встреча с Реджиной спустя столько лет показала, что чувства между нею и синьором Симонетти не остыли, а вспыхнули с новой силой, и тогда Реджина во всём ему призналась. Тогда же, кстати, Альдо и подарил Реджине дорогие серьги. Эти новые встречи происходили втайне от жены банкира, которой её сестра возжаждала отомстить за годы своего заточения в монастыре, да ещё и с ребёнком от любимого, обманом завлечённого младшей сестрой в хитро расставленные силки. По разработанному Реджиной и согласованному с банкиром плану, Реджина должна была встретиться с одним уголовником, когда-то давно, в другой жизни, ухаживавшим за Марией, и заказать ему убийство будто бы «бывшей любовницы» этого типа, а ныне жены банкира. На убийстве настаивала Реджина. Банкира больше бы устроило, если бы жена была публично опорочена и согласилась на развод добровольно. Убедить общество было бы не так уж и сложно, ведь в родном городке, например, многие помнили, что Мария с детства не стремилась выглядеть паинькой. Были наняты нечистоплотные агенты, организовавшие фальшивую переписку «любовников» и подстроившие их встречу в публичном месте, на которой некие «доброжелатели» сделали несколько снимков, попавших в руки банкира. Итак, налицо были измена жены, угрозы от любовника и опасность разоблачения. Чтобы заранее навести следствие на неверный путь, предприимчивая Реджина предложила поделиться этой версией с уже достаточно известным заезжим «сыщиком» Алексом, понимая, что Алекс, в отличие от полиции, не побежит никого арестовывать, но при случае подтвердит «непонятно откуда взявшиеся слухи». Она сама в образе жены банкира подсела к Алексу в исповедальню и рассказала об этих событиях будто бы от имени жены. Но немного переиграла, выдав своего ребёнка за плод тайного греха Марии, то есть в своём рассказе смешала эпизоды из жизни двух сестёр. Произошло это, скорее всего, под воздействием эмоций, с которыми Реджина не смогла совладать. Чтобы не вызвать недовольства со стороны банкира, она умолчала о допущенной ею слабости. Монахом, проходившим мимо исповедальни, оказался сам банкир, который и организовал эту «случайную» встречу, выследив Алекса и замаскировав Реджину под одну из «туристок». Если бы не сердечный припадок, который подкосил синьора при расставании с Алексом, тому, пожалуй, уже тогда показалось бы что-то знакомое в фигуре и походке синьора. После исповеди в соборе Монтепульчано в тот же день сестра встретилась с мошенником, и по плану они должны были отправиться на его машине в укромное место – на виллу, где их поджидал банкир. Мошенник так сильно задолжал своим подельникам, что, хотя никогда до этого не занимался «мокрыми» делами, на сей раз согласился сделать исключение. Но машина стеснённого долгами уголовника попросту не завелась, вот тогда и пришлось сообщникам арендовать для поездки другое авто.

Тем временем Мария начала подозревать неладное, хотя и не могла себе представить, что против неё готовится заговор. Кто-то из «добрых» соседей в родном городке настучал ей о том, что Реджина уже крутится возле её мужа. Не располагая такой агентурой, которую уже не в первый раз использовал синьор Симонетти, его жена в слежке за сестрой могла полагаться только на свои силы. У неё получилось застукать Реджину на очередной встрече с каким-то странным незнакомцем (который ей и самой до этого попадался на глаза – возможно, в одном из торговых центров, но она не узнала своего давнего ухажёра, так как не видела его много лет). Мария заметила, как они садились в машину, и последовала за ними, ещё не понимая, к чему это приведёт, и не строя конкретных планов. Но внезапно машина, которую она преследовала на безопасном расстоянии, начала вилять и неожиданно сорвалась с обрыва. Мария остановилась у обочины и прислушалась. Пыль осела, шум от падения затих, и наступила тишина. Других машин на шоссе в тот момент не было, и Мария поняла, что она единственная свидетельница происшедшего. Вдруг она услышала неясные стоны, доносившиеся со дна оврага. На всякий случай она отогнала свою машину в деревню, оставила её там в автомастерской под выдуманным предлогом, а затем пешком вернулась на трассу, на место аварии. Хватаясь за всё, что подвернётся под руку, обдирая локти и колени, Мария кое-как спустилась в овраг по корням огромного дерева, выросшего на краю оврага, и наконец ясно услышала, как стонет её сестра. Водитель погиб, а сестра выжила, но из-за полученных ран не могла подняться. Сёстры узнали друг друга. У обеих был настоящий итальянский темперамент – пока они довольны, они само очарование, стоит только рассердить их, и они превращаются в ядовитых фурий (а может, так себя ведут не только представительницы слабого пола солнечной Италии, а?). Мария сначала почувствовала жалость к старшей сестре, но, вспомнив о том, что Реджина подбиралась к её мужу, набросилась на раненую с упрёками. Реджина в ответ открылась, что они с Альдо и не расставались, а Марии всё равно суждено получить отставку. У мужа уже был готовый компромат на жену. Собраны свидетельства связи Марии со своим бывшим ухажёром-уголовником. Услышав про то, что Альдо и Реджина готовили для неё, Мария восторжествовала: «Наконец-то ты наказана за свои козни!» – «Я наказана уже тем, что у меня такая сестра». «Какая?» – Мария выпрямилась во весь рост. Реджина припомнила Марии все её прегрешения. «Ты мне завидуешь, ха-ха-ха» – заявила Мария презрительно. «Да уж тебе не позавидуешь, мразь» – прохрипела Реджина и бросила в Марию камень, но промахнулась. «Ах так?!» – жена банкира в порыве ярости метнула в Реджину камень побольше и попала ей прямо в голову. Реджина вскрикнула и затихла. Мария осознала вдруг, что у неё появился шанс избавиться от своей соперницы и заодно тем самым наказать мужа-предателя. Она ещё раз с размаху ударила сестру камнем по голове и оттащила её тело в пещеру среди обломков скал (напомню, что речь идёт о развалинах бывшей каменоломни). Там она переоделась в костюм сестры. Теперь Марии, перепачканной кровью Реджины и пылью от камней, оставалось только отыскать способ выбраться обратно на дорогу. Она прошла по оврагу в противоположную от деревни сторону до поворота, где овраг постепенно поднимался вверх, остановила встречную машину и попросила сообщить о происшествии в полицию.

И знаете, что сказал мне Алекс, когда он дошёл в своём рассказе до этого места? «Она в общем-то не плохая, она избалованная». И добавил: «Избалованный человек считает не себя частью мира, а мир частью себя. Поэтому он уверен, что имеет право делать с миром всё, что захочет».

Полиции Мария убедительно отрапортовала о том, что это именно она ехала с Руджеро П. в одной машине – благодаря её сходству с сестрой и костюму, её опознали очевидцы того, как мошенник брал авто в прокате, – но успела выскочить из машины ещё до того, как та достигла дна оврага. По её словам выходило так, что мошенник где-то её увидел, увлёкся ею, преследовал звонками, шантажировал, угрожая навредить родне и, наконец, заставил с ним встретиться. Но она не могла и предположить, что Реджина уже всё рассказала Алексу, и даже про ребёнка, которого родила не Мария, а Реджина от того же самого банкира, но родители отправили Реджину в монастырь, не зная от кого этот ребёнок, чтобы женить банкира на другой своей дочери без так называемого «багажа».

Марии после аварии оказали первую помощь, после чего её забрал муж. Это он постарался замять уже готовый разгореться скандал. За то, чтобы происшествие было освещено в печати в нужной трактовке, банкиру пришлось доплатить излишне ретивым репортёрам. Но его терзала загадка исчезновения Реджины, и в этом он не мог признаться никому, что ухудшало и без того нелёгкое его положение. Ему больше ничего не оставалось, как стараться сделать хорошую мину при плохой игре, и эта роль, как мы уже убедились, явно не стала его творческой удачей. Если судьбе было угодно оставить его с законной женой, то стоит ли ей противиться? Он решил помириться с Марией и даже отдал ей фотографии, сделанные агентами в ходе слежки.

Но всё окончательно рухнуло в результате второго визита Алекса к нему. Алекс предупредил его о возможном покушении и – как ему только это удалось? – убедил принять участие в поимке преступника. Они уложили в постель вместо банкира манекен. Только синьор Симонетти не мог себе и представить, что покушение на его жизнь готовит его собственная жена, а не вооружённые до зубов грабители по наводке мошенника Руджеро.

Жену банкира арестовали по обвинению в убийстве сестры и покушении на жизнь мужа. При ней обнаружили те самые фото, на которых она была запечатлена в компании с погибшим водителем, и пару фальшивых писем от тайных шантажистов. Их она намеревалась оставить возле постели мужа, чтобы инсценировать его самоубийство будто бы из-за разрушенной семьи.

Банкир, будучи формально непричастен к убийству, остался на свободе и пребывал в томительном одиночестве. Он разрывался между жалостью и яростью. Его не наказали, но он ощущал себя если не средоточием всех грехов, то уж точно соучастником, ибо, по его мнению, его собственная вина перевешивала все остальные. После объявления приговора он не спал несколько ночей, проведя их в диалоге со своей совестью. Тогда-то он и решил усыновить ребёнка Реджины – мальчика, очень на него похожего. На встречу с мальчиком в приют при монастыре приехал изрядно поседевший за последнее время и ещё хромавший после ранения мужчина. Увидев незнакомца, малыш сдвинул брови, и синьор Симонетти сделал то же самое, присев на корточки перед ним. И все заметили, насколько они похожи – отец и сын. И лицом, и фигурой. Как две капли воды, если не брать в расчёт разницу в возрасте.

Глава 3. Тень Люсиль

Визит Алекса к сэру Олдриджу ничего не изменил в настроениях обитателей поместья, хотя и заронил в их души кое-какие надежды на перемены. Да и распорядок дня не пострадал, так что внешне не было никаких признаков того, что хозяин готовился принять первое важное решение за много лет апатии и бездействия.

После обеда старый Олдридж долго ворочался в постели: его преследовали воспоминания. Ничего удивительного, ведь воспоминания есть главное сокровище и гордость большинства стариков. Будущее сэру Олдриджу ничего нового не обещало, ничем не манило. Даже за деньги. На них молодость не купишь, не вернёшь. Из верных друзей с хозяином осталась только неизменяющая ему память. Засыпая, он вызвал из этой памяти образ жены. Люсиль покинула его пятнадцать лет назад после внезапной и тяжёлой болезни. Ему тогда было уже пятьдесят восемь, а ей лишь сорок два. Хотя в то время ему казалось, что он всё ещё молод, раз пережил молодую жену. Они прожили вместе почти двадцать лет безоблачного и размеренного совместного существования. С её уходом он замкнулся, и ни одна из женщин не смогла вытащить его из трясины безразличия к себе и окружающим, в которую он всё больше погружался. Впрочем, если говорить честно, немногие и пытались. Ведь женщин в первую очередь отталкивает равнодушие, а копаться в душе хоть и богача, но грубияна и скряги никого не привлекает.

Уже во сне он увидел, как Люсиль прошла мимо него, сидевшего в тени на террасе, и улыбнулась ему загадочно-надменно, как умела только она. Как будто она знала о нём что-то такое, что он и не мог себе представить. Он внутренне напрягся и даже застонал сквозь сон. Олдридж всегда немного боялся своей жены. В отличие от него, сына разбогатевшего на бирже торговца, она имела аристократическое происхождение и классическое образование. Но значение её рода к тому времени осталось только на бумаге. Представительницы этой среды для того, чтобы выжить, всё чаще связывали себя браком с «новыми деньгами». Ему, особенно поначалу, бывало неловко перед ней за своё невежество и пришлось потратить много времени на чтение книг, пока она наконец не признала его достойным собеседником. Но это признание не принесло ему той радости, которую он ожидал ощутить от духовного сближения с женой. Из-за этого его периодически тянуло к привычной простоте: к друзьям детства, грубым и бесхитростным, а также к неискушённым девицам из народа. Ему хотелось ощущать превосходство над слабым полом, а с Люсиль у них сложилось в лучшем случае негласное соперничество. Он начал втайне изменять жене, сначала с одной, потом с другой наивной девицей, но Люсиль, благодаря своему уму и интуиции, быстро раскусила шашни мужа и провела с ним такую воспитательную беседу, причём ни разу не повысив голоса, что у него раз и навсегда отпала охота смотреть на сторону.

Господь не дал им потомства, и Люсиль сосредоточила все свои помыслы и заботы на муже, на его карьере, на его здоровье, а если и переживала по поводу отсутствия детей, то никогда не давала этим переживаниям выйти наружу. Казалось, она завладела не только им самим, всеми его тайными желаниями, но и секретами его столь запутанного бизнеса. За этими заботами она и позабыла о себе. И когда болезнь подступила, Люсиль пропустила тот момент, когда её ещё можно было остановить. Не помогли и деньги, заработанные мужем. «А раз на них нельзя купить ничего важного, – решил Олдридж. – То не стоит больше тратить на них свою жизнь». Без Люсиль он остался совершенно незащищённым против целого мира – чужого, ненасытного, наносящего ему удары исподтишка и причиняющего боль, и днём и ночью. Первое время он пробовал сопротивляться, огрызаться, делать жизнь окружающих невыносимой, но постепенно потерял интерес к бизнесу, к друзьям и развлечениям. В этот период жизни он мог не обратить внимание и на просьбы родственников. Не добившись от Олдриджа никакого сочувствия и понадеявшись только на свои силы, его сестра и братья со своими семьями поселились в разных концах Соединённого Королевства, да что там – земного шара, за пределами не только фешенебельной и расточительной столицы, но даже и соседних графств, а их подросшие дети старались держаться подальше от фамильных разборок и так ни разу и не появились у старика.

В это самое время начальник и бывший учитель Алекса и передал ему Олдриджа – сложного, но чрезвычайно важного для его конторы клиента. Алекса тогда не смутило отсутствие завещания у пожилого клиента – о чём ему сразу же сообщил сам Олдридж. В то время хозяин ещё был полон сил и, судя по всему, собирался прожить ещё сто лет. Он никогда не подпускал к своему делу даже родных братьев. Четыре брата сэра Олдриджа – Джеральд, Ричард, Фрэнсис и Лесли, да ещё и сестра Маргарет. «Осиное гнездо» – так он называл их. Что они понимали в вопросах бизнеса? На основании косвенных признаков у Алекса составилось представление о том, что родня Олдриджа так и осталась неотёсанной деревенщиной, впрочем, приметы невысокого происхождения иногда прорывались в речи и у самого старика. А теперь ещё прибавилось и это: «Не хочу, чтобы всё поделили между собой их отцы, такие же старики, как и я». В чём-то он был прав: молодых ещё можно чему-то научить, а старых уже не переделаешь.

Но сейчас в воспоминаниях старика, наполнивших его сон, его разборки с братьями отошли на дальний план. Он увидел, словно это было вчера, как познакомился с Люсиль Гордимер. Однажды в театре они, как нарочно, оказались соседями по ложе. Их представили друг другу, и сэр Олдридж не мог отвести от неё глаз весь вечер. А она при этом смотрела на сцену и лишь по окончании спектакля повернулась к нему, и одарила его улыбкой. Потом в памяти всплыло, как они поехали на море сразу после свадьбы, это был Лазурный берег; и как он однажды сильно, сильнее, чем когда-либо ещё, приревновал её. Приморская гостиница, голоногие мальчишки, торгующие альфеусами и лангустами, лепестки на воде, пристающие к днищам лодок, молодой художник, изобретающий рецептуру закатных красок, юная длинноволосая грация-ветреница, сводящая с ума бедного служителя муз. У неё маленькие ступни, после которых на песке остаются нечёткие лунки, мгновенно поглощаемые пеной, короткие икры и выглядывающие из-под юбки коленки в синяках, совсем как у мальчишек. Вставала она с солнцем, которое сразу впитывала своей каштановой гривой, непокорно взмывающей под облака при особенно резких поворотах головы и лишь изредка укрощаемой при помощи шёлковой ленточки и старого черепахового гребня. После завтрака она удалялась с художником в труднодоступные складки побережья, прыгала по камням, размахивая широкополой шляпой, забиралась в горы и кричала оттуда о своей любви к людям, морю, птицам. Художник брал с собой бумагу и угольком набрасывал очертания её полуоткрытых уст, чуть выступающего подбородка, пытался поймать этот взгляд зверька под распушённой чёлкой. Он рассказывал ей о полутонах, формах, об игре теней, показывал панораму вечерней бухты, а она умывалась в ручьях, гонялась за ящерицами, нараспев декламировала наполненные чувством стихи из синих поэтических сборников… Он восторгался этим нетронутым диким цветком, не смея даже в мыслях прикасаться к его сочному мягкому стеблю. Ведь её ждал и встречал в гостинице муж, который не любил, когда она опаздывала с прогулки. Во время её прогулок муж загорал у бассейна, вёл тоскливые переговоры в баре и в лобби. Чтобы жена не слишком скучала, нашли способного художника, который сопровождал её на прогулках, а потом запечатлел её образы на память. Перезимовав в Париже, в этом чреве Европы, ставшем для таких художников, как тот, кому позировала Люсиль, и Эдемом, и Меккой в одно и то же время, он на будущий год вновь посетил знакомые места на побережье, но ни там, ни в соседних городках чудесному видению более не суждено было повториться. А потом началась война, и англичане оказались заперты на своем острове. Мечта рассыпалась под умелой и опытной рукой сэра Олдриджа, сделавшего из своей жены, поклонницы богемы и вольных чудачеств, светскую даму, в чём художнику вскоре пришлось убедиться, когда Господь столкнул их на открытии разрекламированного художественного салона, где они оба входили в моду – он своими работами, она своей красотой и умом, в роскошном вечернем платье с глубоким декольте, опираясь на руку хмурого широкоплечего «бульдога». Её чёлка была аккуратно уложена, но её выдали серо-зелёные бездонные глаза, излучающие любопытство, как раньше – смущение. В самом центре внимания посетителей салона оказалась свежая работа модного художника – портрет обнажённой дамы, пробуждающейся на рассвете. Картина так и называлась – «После сна». Когда сэр Олдридж с супругой оказались напротив этой картины, лицо сэра побагровело: он узнал в изображённой на холсте даме свою жену. Люсиль тоже вспыхнула, но не от неудовольствия, а от неожиданности. Разумеется, супруги тут же ретировались, а вернувшись в гостиницу, муж закатил жене невероятный скандал, который потом больше уже не повторился, потому что Люсиль убедила сэра Олдриджа в том, что художник никогда не видел её обнажённой и, более того, никогда не прикасался к ней и что эта картина навеяна исключительно воображением художника. А если подобная истерика ещё хотя бы раз повторится, то сэр Олдридж потеряет супругу навсегда – она попросту уйдёт от него. Сэр Олдридж внял угрозам своей жены, и больше ему не пришлось видеть её разъярённой. А художник? Что оставалось делать художнику? Эти глаза, этот рот, это ставшее отныне чужим лицо, запечатлённое им на многочисленных эскизах, художник рвал в своей студии на огрызающиеся неровными краями куски, размазывая краски и уголь по мокрым щекам. Той же влажной и бессердечной ночью, что ссорились супруги, он страдал посреди жестокой северной столицы, окутанной мрачными облаками, похожими на куски рваной бумаги, плывущие по угольно-жёлтому небу и угольно-красной воде.

Но муж Люсиль всегда был слишком толстокожим, чтобы догадаться о том, что происходило в её душе. Тогда у бассейна, пока его жена признавалась в любви всему миру, сэр Олдридж бурчал своим приятелям:

– Уже скоро неделя, как мы здесь загораем, а я уже перестал бриться. Незачем! Всё равно никто не обращает внимания. Скажите хозяину, что здесь нужно срочно устроить кинозал или какое-то иное развлечение.

– Тебе не надоело? Ты своими стонами заглушаешь шум прибоя. Ну ты же не женщина, чтобы вертеться перед зеркалом! Смотри лучше на горы и море – какое кино с ними сравнится? Давай лучше выпьем. Только чур больше не бить посуду. Не в деньгах дело. Если у них закончатся бокалы, из чего мы тогда будем пить?

Хохот перекрыл продолжение разговора, а сэр Олдридж кинул беспокойный взгляд на часы: Люсиль задерживалась. Он её не ревновал. Если в нём начинало зарождаться какое-то сомнение, он тут же говорил себе: «Эй, парень, остынь! Кто в сравнении с тобой этот мазилка?». Зато жена будет опять хорошо спать и ей не помешает ворочающийся рядом муж, страдающий от бессонницы и панических атак. Под благотворным влиянием Люсиль сэр Олдридж избавился от ночных страхов, но перешёл в другую крайность – апатию и безразличие.

Однажды, уже лишившись способности самостоятельно передвигаться, он увидел ещё один сон, в котором бродил по кладбищу и искал могилу Люсиль, и не мог найти. Кладбище было переполнено могилами и памятниками, но в том месте, где он похоронил Люсиль, осталась никем не тронутая небольшая лужайка, на которой зеленела травка. Был ясный солнечный день, но над лужайкой застыло небольшое облако, будто прикрывающее её от палящих лучей солнца. Проснулся он в холодном поту оттого, что сон не дал ему ответа, жива ли его жена или уже нет. На какое-то время это сомнение в реальности утраты лишило его покоя. В другой раз его посетила навязчивая идея, что Люсиль отравили его гнусные братья. Они могли бы отравить и его самого, но, видать, поняли, что смерть Люсиль для него страшнее, чем собственная, что он будет так переживать о ней, что его сознание умрёт, а тело будет продолжать жить. Как они смогли об этом догадаться? Может, они и сейчас наблюдают за ним и посмеиваются? Мерзкое старичьё…

Прошлое – это миф, в создание которого каждый старается внести свою лепту. Вполне вероятно, что только мы искренне верим в то, что всё отпечатавшееся в нашей памяти действительно произошло с нами, а другие видят те же самые события совсем иначе. И в своих воспоминаниях не всегда правильно отличаем то, что должно было случиться, от того, что случилось на самом деле. Портрет сэра Олдриджа, висящий на стене в его спальне, тоже, скорее всего, имел свой собственный взгляд на предмет, потому что взирал победителем на фигуру старика, снова беспокойно ёрзавшую во сне, как и тридцать с лишним лет назад.

Сэр Олдридж читал давно в одной умной книжке, что каждый новый слой истории не должен повторять предыдущие, но тем не менее повторяет. В большом или малом. А мы только песчинки в этом слое – повторяем чью-то судьбу.

Глава 4. Наследники

Первым письмо от Алекса доставили в дом на окраине Ретфорда, что в Ноттингемшире, где проживала Летиция Хэмилтон со своим мужем. Летти, как называл её муж, работала учительницей и была дочерью самого младшего из братьев сэра Олдриджа – Лесли. Её муж, тоже школьный учитель, но предпочитавший учить на дому, каждый учебный год набирал себе побольше учеников, а к Летти, не переносившей больших нагрузок, перешло ведение их небольшого хозяйства. Кроме того, одну комнату они сдавали приезжим студентам, а сами переселились в оставшуюся. Летти едва исполнилось тридцать пять. Крашеная блондинка, она могла бы выглядеть эффектно, но её несколько портили старомодные очки и приверженность к стилю середины шестидесятых, хотя на дворе уже стоял тысяча девятьсот семьдесят второй. Откровенно говоря, Летти с удовольствием носила бы и шляпки и, может быть, даже с вуалью, если бы молодёжь не высмеивала её и не говорила, что она выглядит в них ещё старше, чем есть на самом деле. Её муж Филипп был худощав и возрастом немного постарше Летти, ему было уже сорок, но его не пугала ни прожитая жизнь в глухой провинции, ни будущая. Им обоим, можно сказать, повезло найти своё место и никогда не хотелось переселиться в какой-нибудь мегаполис. И даже когда родители Летиции в поисках лучшей доли отправились на самый дальний континент, в Австралию, и, устроившись там, склоняли свою дочь к переезду, она категорически отказалась от возможности порвать с привычной средой. Собственно, за проведённые вместе годы супруги Хэмилтон пришли к согласию, что им двоим нужно для жизни не так уж и много. Летти была и так счастлива и надеялась, что и муж нашёл свой жизненный идеал. К тому же они всегда знали, что из продуктов, где можно купить подешевле, и Летти переходила из одной лавки в другую, чтобы пообщаться с соседками, а заодно и сэкономить деньги из семейного бюджета. Каким-то образом им удавалось существовать вполне достойно и даже выезжать в отпуск на континент. Супруги Хэмилтон уже после нескольких лет такой жизни до того сроднились, что знакомые время от времени отмечали поразительное сходство манер, привычек и даже выражений их лиц. Но никому из посторонних – как можно? – не положено было знать, что в их семье случались и скандалы, и непонимания, и претензии на повышенных тонах с одной стороны, и слёзы, и обиды – с другой. Впрочем, как в каждой образцовой, по общему мнению, семье.