Читать онлайн Курсант. На Берлин – 2

Финляндия, Хельсинки, апрель 1939 года

Эско Риекки пребывал в дурном расположении духа. Всему причиной стал дурацкий сон, приснившийся начальнику сыскной полиции этой ночью.

И ведь поди ж ты, сто лет он ночами не видел снов. Ложился в постель ровно в девять часов вечера, после ужина. Если, конечно, не приходилось по долгу службы оказаться в каком-нибудь другом, более интересном месте. Затем быстро, четко выполнял супружеский долг, отворачивался на бок и в одно мгновение проваливался в вязкую, черную пустоту.

Госпожа Риекки однажды намекнула ему, что в их возрасте, при наличие двух дочерей, можно уже и не утруждаться глупыми вещами. Вряд ли чудесным образом она осчастливит господина Риекки наследником. Годы берут своё. А других причин для столь бесполезных усилий нет.

Речь, конечно, шла о любовных утехах, ко́им, по мнению госпожи Риекки, настало время отойти на задний план. Однако Эско относился к данной стороне жизни ответственно. Он кто? Супруг. А значит, что? Никаких долгов за ним оставаться не должно.

Естественно, дело вовсе не в огромном желании. Отнюдь. Его, этого желания, с самого начала было не сказать, что много. Эско выбрал себе подходящую жену из подходящей семьи. Какие уж тут желания?

Тем более, с годами у начальника сыскной полиции вдруг начала развиваться слабость к красивым блондинкам, имеющим легкий французский акцент в своей речи. Но сейчас не о том разговор. Сейчас разговор о плохом настроении Эско и о беспокойстве минувшей ночи.

Обычно начальник сыскной полиции засыпал мгновенно, не успевая понять всю прелесть сна. Буквально сразу, едва веки Эско становились тяжёлыми, а разум отключался, наступало утро и он бодро вскакивал с постели. Конечно, в реальности проходило не меньше шести часов, но для Эско они пролетали одним мгновением.

Если же господину Риекки выпадало сомнительное удовольствие отсутствовать дома допоздна, занимаясь делами службы, то его сон, когда начальник сыскной полиции возвращался в родную спальню, тем более был коротким, глубоким и пустым. Неважно, сколько он длился, восемь часов или два. Это совсем не играло никакой роли.

Может, именно поэтому господину Риекки для того, чтоб встать вовремя, не нужно было ничего. Часы с боем, крикливый петух или заботливая жена – это все удел слабовольных, недисциплинированных людей. Риекки вовсе не из их числа. Он сам точно знал, когда нужно проснуться.

А вот сегодня ночью… Впервые за очень много лет господин Риекки оказался во власти самого настоящего сновидения. Сон был муторный, но настолько яркий, что в какой-то момент Эско подумал, а точно ли ему это снится? Может, все происходит в реальности?

Главным действующим лицом сна был чертов русский. Конечно! Кто же еще? За последние три недели в жизни начальника сыскной полиции Финляндии другого и не бывало. Все вертелось вокруг Алексея Витцке.

Так вот… Господину Риекки снился прекрасный семейный вечер. Эско снилось, будто супруга приготовила к его возвращению чудесный, наивкуснейший Калакукко. Запах этого пирога, начиненного лососем, яйцами и зеленью, Риекки почувствовал от входной двери. Во сне! Это представить сложно, но тем не менее, господин Риекки действительно втянул ноздрями аромат своего любимого блюда.

– Проходи, любимый. Все готово. – С улыбкой произнесла супруга Эско, а затем подмигнула ему игриво, развернулась и, покачивая бедрами, направилась к столовой.

Сказать, что Риекки обалдел, это не сказать ничего. Его жена всегда была приличной женщиной. Матерью двоих девочек. Она столь вопиющего непотребства не могла бы себе позволить ни при каких обстоятельствах. Уж тем более, называть мужа “любимым”, моргать глазами, как последняя портовая шлюха, и вилять задницей.

Не долго думая, Эско скинул ботинки, нацепил домашние туфли, а затем рванул следом за супругой, собираясь сказать ей, что думает о таком аморальном поведении.

Риекки заскочил в столовую и… замер на пороге, с ужасом уставившись на большой круглый стол, за которым обычно его семья собиралась для ужина.

В даную секунду на месте, которое всегда занимал сам Эско, сидел Алексей Витцке. Он обеими руками уминал любимый пирог господина Риекки. Руками! Вилка и нож лежали рядом, одинокие, никому не нужные.

А прямо на столе, устроившись на нем, прости Господи, филейной частью, восседала госпожа Риекки. Она смотрела на русского с таким выражением лица… Эско от неожиданности и шока буквально потерял дар речи. Потому как даже во время начала семейной жизни супруга никогда не имела столь развратного вида. Ее рот был приоткрыт, а в глазах плескалось нечто, подозрительно напоминавшее разврат.

– Мессалина! – Громко, с чувством выкрикнул Эско.

Просто в данную секунду начальнику сыскной полиции отчего-то в голову пришла именно римская блудница. Ему хотелось подойти ближе, схватить жену за руку и вытащить её из этой комнаты.

– Ой, ну прекратите, товарищ Риекки. – Начал вдруг Алексей Витцке. Рот его был набит пирогом, но слова при этом выходили четкими. – Что вы тут устроили? Сами-то вон, на мадам Жульет слюни пускаете. Цветочки ей нет-нет передаете. Намёки различные делаете.

Русский сгреб пятерней очередной кусок пирога и отправил его себе в рот.

– Ты… Ты… – Риекки казалось, что у него закончились не только слова, но и дыхание. – Какой я тебе товарищ?! Ты! Крыса большевистская!

– Эско! – Супруга повернулась к начальнику сыскной полиции лицом и с укоризной покачала головой. – Прекрати. Это очень некрасиво. Алексей теперь – член нашей семьи. Ты извини, конечно, но нам придется тебя убить. Просто я очень, очень хочу, чтоб Алексей жил тут.

Вот дальше сон уже как-то смазался. Эско не мог с уверенностью сказать, что происходило после слов жены. То ли Витцке громко засмеялся, то ли сам Риекки громко закричал. А может, сразу все одновременно. В любом случае, начальник сыскной полиции Финляндии проснулся в своей постели, в своем доме, рядом с супругой. С головы до пят он был мокрым. Холодный пот выступил даже на неотвратимо лысеющей голове Эско.

И вот теперь, стоя возле самолета, который должен был доставить их с Витцке в Германию, господин Риекки снова испытал то же самое чувство. Страх. Страх, что чертов русский его погубит. Эско опять почувствовал, как на лбу выступила испарина, холодная, липкая и неприятная.

– Спокойно… – Сказал он еле слышно себе под нос. – Это всего лишь сон, дурацкий сон.

Риекки тряхнул головой, наблюдая, как вперед, к самолету, прошла Ольга Чехова в окружении каких-то людей – трое девушек и молодой парень. Ну парень, это человек Мюллера. А девушки…

Эско нахмурился, пытаясь собрать в кучу мысли, взметавшиеся из-за воспоминаний о сне, но потом плюнул. Какая разница, кто сопровождает актрису? Она улетает и слава богу.

За ее спокойствие и сохранность, между прочим, начальнику сыскной полиции тоже пришлось изрядно поволноваться. Тем более, Ольга Константиновна каждый день таскалась с Витцке в парк. В любой момент мог появиться Клячин, а Чехову, как назло, словно магнитом тянуло к Алексею. Что они интересного нашли в этом парке, совершенно не понятно. За то время, сколько парочка русских там гуляла, можно было выучить каждый кустик. А если бы еще пару дней, так и кустики начали бы с ними здороваться в ответ.

Эско проводил взглядом Чехову, которая оперлась на протянутую молодым парнем руку и вошла в самолёт. К сожалению, перелёт пассажирский, поэтому придётся терпеть присутствие лишних людей.

– А вот других вариантов не было? Паровоз, пароход, согласен даже на перекладных добираться. Почему обязательно самолёт? – Раздался прямо над ухом Эско недовольный голос Витцке.

Начальник сыскной полиции от неожиданности вздрогнул, затем обернулся и посмотрел на своего спутника. Надо же, как тихо подкрался. Впрочем, виной всему чертов сон. Не отпускает никак. Потому Риекки и погрузился в глупые мысли. Даже не заметил, как подошел Витцке.

Алексей стоял рядом с мрачным выражением лица. Самолет он разглядывал таким взглядом, будто это не самолёт вовсе, а велосипед, на котором ему предстоит преодолеть немаленькое расстояние от Хельсинки до Берлина, накручивая педали.

– Чем тебя не устраивает этот вариант? – Спросил Риекки.

На самом деле ему поведение Витцке было не понятно. Перелеты сейчас – самый быстрый способ путешествия. А уж из Финляндии в Германию – тем более. Отличный самолёт. Удобный, с креслами.

– Да знаете… Немного нервирует меня такой способ. – Хмуро ответил Витцке. – Ваши самолёты…

Он вдруг осекся, еле заметно поморщился и замолчал. Такое чувство, будто Алексей ляпнул что-то неосторожное и его это слегка напрягло.

Риекки быстро прокрутил в голове каждую фразу Алексея, прозвучавшую за последние пару минут. Странно. Ничего подозрительного там вроде бы не маячило. Может, он просто решил, будто может обидеть фина нелестным отзывом о самолетах? Так они и не финские.

– Ваши… – Передразнил своего спутника начальник сыскной полиции. – Можно подумать, у вас они лучше.

Однако, Витцке не ответил. Только как-то непонятно, неопределенно пожал плечами.

– Между прочим, чтоб ты понимал, аэровокзал Малми сразу создавался для международных перелетов и ничего подобного больше нет ни у кого. – Сам не зная, зачем, сказал вдруг Эско.

Выглядело, конечно, это глупо. Будто начальник сыскной полиции хвалится своей страной. А чего ею хвалится, если и так понятно, в Финляндии всяко прекраснее, чем в Советском Союзе. Впрочем, судя по каменному лицу Витцке, ему данная информация была мало интересна.

Русский вообще всю последнюю неделю, остававшуюся до отлета, был молчалив и замкнут. Только когда с Чеховой выходил на прогулку, будто расцветал. У него даже черты лица будто менялись.

Можно предположить, Алексею скорее всего не нравилось, что после случившегося в салоне мадам Жульет, а вернее, неподалёку от него, Риекки категорически запретил ему выходить на улицу и шляться, где попало. Исключением оставались прогулки с актрисой. Но во время этих прогулок количество сотрудников сыскной полиции, приглядывающих за парочкой, было даже каким-то неприличным.

Однако вслух недовольства Алексей не высказывал, вполне спокойно отсиживался в номере. Тем более, его продолжал посещать врач и восстановление здоровья после ранения тоже никто не отменял.

Господин Риекки пытался найти причину угнетенного состояния Алексея, но не мог. С точки зрения обстоятельств, которые складывались вокруг его персоны, Витцке должен радоваться.

Во-первых, оберштурмбаннфюрер Мюллер лично встречался с русским перебежчиком Случилось это как раз неделю назад. После той ночи, когда Алексей своей глупостью и безответственностью подарил Эско замечательный шанс расправиться со старыми врагами.

Инициатором встречи был сам Мюллер. Он потребовал, чтоб господин Риекки привёз Витцке к нему для обсуждения дальнейших планов.

В итоге, что уж они там обсуждали… В этом месте Риекки мог бы сказать, будто ему не известно, что именно обсуждали оберштурмбаннфюрер СС и беглый русский чекист, но… Это было бы неправдой.

Естественно, начальник сыскной полиции знает все, что происходит на территории Финляндии. Особенно, если это происходит в том ресторане, где он сам организовал ужин.

Да, это заведение было особого толка. Столики друг от друга прятали высокие ширмы, которые сздают ощущение уединености. Однако, официант, обслуживающий Мюллера и Витцке, дословно передал все, что смог услышать.

Алексей должен поехать в Германию для того, чтоб там работать на Генриха Гиммлера лично. Вот основная мысль разговора. То есть, служба будет особая, секретная.

На протяжении ужина Мюллер расспрашивал Витцке о прошлом, о родителях, о секретной школе. Тот с удовольствием отвечал. В итоге оберштурмбаннфюрер восхитился прекрасным немецким языком русского и его живым умом. Он так и сказал Эско сразу после ужина.

– Удивительно, господин Риекки. Но сегодня я доволен. Вы действительно порадовали меня тем, что нашли этого Витцке. Он будет крайне полезен Рейху. Но самое главное, он будет крайне полезен фюреру. А вы знаете, какими приятными последствиями оборачивается хорошее расположение фюрера. Через неделю я жду этого парня в Берлине.

– Господин Мюллер, я бы хотел отправиться вместе с Витцке. Объясню почему. – Эско решил сразу перейти к делу. Вернее сразу добиться от оберштурмбаннфюрера согласия.

Конечно, можно было бы этого не делать и поехать в Берлин самостоятельно. Но Риекки нужно находиться рядом с Витцке. Данный факт от гестапо точно не скроешь. Значит, скрывать и не нужно. Нужно просто придумать разумное, понятное гестаповцу оправдание для своего присутствия.

– Он показал себя с наилучшей стороны, согласен полностью. – Вдохновенно продолжал Эско. – Уверен, Витцке несомненно будет полезен и для Рейха, и для Фюрера. Но поймите правильно, я пекусь о своей стране тоже. Тот человек, покушавшийся на вас… Витцке сказал, будто знает его. И здесь стоит вопрос личной мести. Или личных дел. Алексей уверяет, что этот… Клячин, так вроде бы… этот Клячин непременно попытается разыскать его и убить. Вы понимаете, я как начальник сыскной полиции Финляндии не могу оставить покушение на оберштурмбаннфюрера, которое случилось на вверенной мне территории, без ответа. Хотя, мы это выяснили наверняка, целью были вовсе не вы. Произошло нелепейшее стечение обстоятельств. Но это для меня вопрос чести и репутации. Уверен, Клячин не заставит себя долго ждать. Я проведу в Берлине около месяца. Может, два. Вы, гестапо, Витцке… У вас другие планы и цели. А меня интересует только неудавшийся убийца.

– Хм… – Мюллер задумчиво покрутил чашку, стоявшую перед ним на столе.

Все это происходило в том самом ресторанчике, сразу после ухода Витцке, которого люди Риекко отвезли в гостиницу.

– То есть, целью убийцы был не я? Он хотел отомстить Алексею?

– Да, господин оберштурмбаннфюрер. Он тоже чекист. Воспитывал Витцке последние полгода, когда тот учился в секретной школе. Так можно сказать. Наведывался каждую неделю, следил за его успехами. Побег Витцке он принял близко к сердцу. Расценил предательством не только перед партией, но и лично перед ним.

Эско говорил уверено, чётко, глядя Мюллеру прямо в его блеклые рыбьи глаза. Начальник сыскной полиции знал, что Алексей уже рассказал эту версию немцу. Они ее вместе придумали, Эско и русский перебежчик, чтоб оправдать желание Риекки поехать в Берлин.

В общем, оберштурмбаннфюрер согласился, что присутствие начальника сыскной полиции в данном случае имеет смысл и его цели вполне понятны. Особенно на фоне случившегося скандала с военной разведкой.

Кстати, военная разведка… Это второй пункт, по которому у Витцке не должно быть плохого настроения. Господин Риекки искренне был благодарен русскому за Осмо Куусари.

Когда Алексея появился в растрёпанном виде в гостинице и потребовал срочно доложить начальнику сыскной полиции о случившемся, началась суета. Благо, сам Риекки, ожидая итога от Витцке, находился неподалёку. Правда, итог должен был касаться Клячина, но то, что вышло по факту, тоже имело большое значение.

Люди Риекки сразу же отправились на указанное русским место и действительно нашли там Куусари, валявшегося в отключке. Дальше уже постарался сам Эско. Военной разведке пришлось туго. Они были вынуждены не только принести извинения за поступок полковника в отставке, но и наказать его друзей, с которыми тот задумал подвести Эско под монастырь. Естественно, главное действующее лицо осталось снова в тени, но с ним Риекки разберётся по возвращению.

– Ну что? Идём? – Алексей, не обращая внимания на задумчивое состояние начальника сыскной полиции, легонько толкнул его в бок, затем перекинул чемодан в другую руку и направился к самолету.

Эско несколько секунд смотрел в спину Витцке. Отчего-то господину Риекки сильно в эту минуту хотелось развернуться и пойти совершенно в другую сторону.

Однако он собрал волю в кулак и двинулся вслед за русским. Чертов сон упорно не отпускал начальника сыскной полиции Финляндии. А вместе с воспоминаниями о сне не отпускало и состояние холодного липкого предчувствия, возившегося внутри.

Глава 1: В которой происходят всякие странности

Ненавижу местные самолёты. Это не средство передвижения, это какой-то особый вид пытки.

Впервые мне выпала сомнительная честь вкусить все “прелести” полёта образца 1939 года в компании Панасыча. Имею в виду, мне – Алексею Реутову. Выдающееся событие произошло, когда мы с Шипко отправились в коммуну, где дед провел первый год своего сиротства. Но там возникла крайняя необходимость. Время поджимало, переместиться из Подмосковья под Харьков нужно было срочно. А тетрадочка, спрятанная в коммуне настоящим Алёшей, имела слишком большое значение.

Я вообще летел в трясущемся самолете рядом с Панасычем, проклинал все на свете и практически на сто процентов был уверен, что мы ее не найдем. Однако, спасибо учителю словесности. Он сохранил Алешин дневник.

Кстати, про тетрадочку. Естественно, берег ее, как зеницу ока. Тот факт, что я пока не вижу подсказок, ведущих к архиву, не говорит о том, что их там нет.

Когда фины обыскивали мой вещмешок, дневник деда, естественно, нашли. Он не показался им интересным. Сразу было понятно, записи, как и различные рисунки, сделаны детской рукой. В ответ на их удивленно вытянувшиеся физиономии я невозмутимо заявил, что питаю слабость к предметам, оставшимся на память о родителях. Теперь столь важная в будущих поисках вещь лежала на дне чемодана, прикрытая костюмами и нижним бельем.

Честно говоря, еще в секретной школе, после возвращения из коммуны, перечитал по сто раз каждую строчку дневника. Ничего особо выдающегося не нашел. Либо Алеша – гений конспирации, либо я туповат. Просто рисунок рисунком, но там еще были записи за достаточно большое количестао дней. В том числе, проведённых в Берлине. Я надеялся, вдруг найдётся какая-нибудь дополнительная подсказка. Потому что на данный момент у меня в наличии имеются и часы, и дневник, а вот версий, куда Сергей Витцке мог спрятать архив – ни одной.

Насчет рисунка тоже не могу сказать, будто он радикально просветил мое сознание. Правда, надо отдать должное, у деда явно был талант. Рисовал он в шесть лет весьма неплохо. Я в прошлой своей жизни, будучи взрослым человеком, точно не смог бы, как дедуля.

На тетрадном листе он изобразил кабинет управляющего банком. Ну… Я так думаю, что это – кабинет. Стена, с висящими на ней часами; большой стол, за котором сидел мужик с достаточно упитанным лицом, высокое окно за спиной мужика – все это я уже видел.

Рядом со столом дед изобразил еще одно кресло. В кресле сидел Сергей Витцке. Естественно, вывод о личности персонажа был сделан вовсе не потому, что Алеша совсем уж являлся вундеркиндом в свои годы. Талант несомненно имелся, но все же не уровня профессионального художника. Похожести, скажем прямо, маловато. Я видел прадеда в сновидениях. Хотя, возможно, именно так отца оценивал дед.

В шесть лет все кажется иначе. Вот и Сергей на рисунке деда казался выше, плечи его выглядели шире, на голове имелась ну о-о-о-очень густая шевелюра и гордый профиль слегка навевал мысли об орлах.

В общем, мужчина с львиной гривой мало походил на Сергея Витцке, однако над его головой было написано слово “папа”. Думаю, вряд ли ребенок обозначил бы подобным образом кого-то левого.

Общая экспозиция картины идеально совпадала с тем сном, который привиделся мне в первые дни пребывания с школе. Именно такую сцену я наблюдал во сне, когда прадеду обещали сделать памятную надпись на памятном подарке.

И да, какие-то загогулины тоже имелись. Алёша действительно воспроизвёл символы, которые на первом, оригинальном варианте оставил Сергей Витцке. Другой вопрос, что лично мне они не говорили вообще ни о чем. А с Судоплатовсм встретиться так и не получилось. Но я знал наверняка, дневник надо беречь. В этом дневнике есть важная информация.

В общем, когда в первый раз мне пришлось лететь с Панасычем ради тетрадки маленького Алеши, я хотя бы понимал, во имя чего рискую. Но даже тогда полёт оставил неизгладимый след в моей душе. Я раз и навсегда зарёкся повторять сей вообще ни разу не увлекательный аттракцион. Однозначно, в новой жизни лётчиком мне не быть. И слава богу, что дед оказался разведчиком, а не каким-нибудь ассом военно-воздушных сил.

Кто же знал, что опыт придётся повторить.

Ничего не имею против самолётостроения в 1939 году, и может, они все тут большие молодцы, но у меня, пока мы добирались к Берлину, снова присутсвовало твердое убеждение, что я никуда не долечу, что самолет рассыпется прямо в воздухе.

Естественно, предвзятое отношение и отсутствие веры в инженерных гениев 1939 года – это побочный эффект жизни в более продвинутом времени. Умом я данный факт понимал, все познаётся в сравнении, но легче от этой мысли во время полёта ни черта не стало.

К сожалению, фины не смогли еще придумать более удобный способ, чтоб быстро попасть в Германию. Хотя, по-моему, и не смогут. Не помню, кроме самолётов будет ли там другое прямое сообщение. По-моему, нет.

Я так понял из рассуждений Эско Риекки, когда мы готовились к поездке, еще была возможность сделать это по воде. Но только до определенного места. Потом придется долго пилить на поезде. А Эско Риекки сильно нервировало слово “долго”. Он настолько рьяно жаждал свалить быстрее из своего любимого Хельсинки, что длительный путь даже не рассматривал. Отчего-то Риекки был твердо уверен, в Берлине со мной уже ничего не случится.

Тем более, рейс, на котором предстояло лететь, хоть и считался гражданским, из пассажиров включал только Ольгу Константиновну, ей тоже пришло время возвращаться в Берлин, близкое окружение актрисы и меня в компании начальника сыскной полиции. Данный факт Риекки расценил как признак высочайшего доверия со стороны немцев. Видимо, конкретный рейс относился к категории тех, которые в будущем назовут чартерными.

Риекки нервничал с каждым днем все сильнее и ждал отлёта, словно ману небесную. Мне кажется, ему везде мерещился Клячин. Или нет… Наверное, Клячин везде мерещился мне, а начальник сыскной полиции чувствовал мое напряжение и потому волновался сам.

Я же, если честно, реально превратился в параноика. Мне постоянно казалось, будто спину прожигает знакомый взгляд волчьих глаз дяди Коли. Вот прямо чувствовал его кожей.

Что интересно, пока находился в номере, ощущения притуплялись. Стоило выйти хотя бы в коридор гостиницы, начинало невыносимо свербить между лопаток. Я с большим трудом сдерживал желание оглядываться по сторонам каждые пять минут. Думаю гости отеля, встречавшие меня в эти дни, заподозрили, что с ними в одном здании живёт псих. Потому как психом я со стороны и выглядел.

Вполне понятно, Клячин далеко не супермен. Да, опытный, да, жестокий. Но всего лишь человек. Вокруг меня в Хельсинки ошивалось такое огромное количество сыскарей, особенно после случившегося с Куусари, что при всем желании товарищ старший лейтенант госбезопасности не имел вообще никакой возможности подобраться близко.

Более того, Риекки настолько впечатлился моей помощью в плане его противостояния с военной разведкой, что на полном серьёзе велел каждому сотруднику в случае опасности прикрывать объект охраны, то есть меня, собственным телом. Ну и плюс, конечно, за сохранность важного для немцев товарища, с Риекки спросили бы по полной программе.

Однако, надо отдать должное, Эско моим состоянием проникся. Вопросов он больше не задавал, но стоило мне вздрогнуть и оглянуться, начальник сыскной полиции мгновенно превращался в охотничьего пса. У него даже ноздри начинали раздуваться так, будто он вот-вот возьмет след. Если мы, конечно, в этот момент находились рядом.

В общем, с каждым днем, проведенным в Хельсинки, и я, и Эско имели все шансы получить нервный тик. Правда, по разным причинам. Меня беспокоило, что Клячин по-прежнему не проявляет активности и не выходит на контакт. Риекки беспокоило, что Клячин может проявить активность. Конечно, начальник сыскной полиции делал вид, будто все у него под контролем, но при этом, и я это видел прекрасно, он сильно переживал за мою жизнь.

Поэтому, как только стало известно о точной дате отъезда, пришлось брать, что дали. В Германию мы полетели. Я так понял, Эско просто поставили перед фактом.

Все время, пока самолет трясло и мотыляло, я сидел, вцепившись в ручки кресла, благо они имелись, и упорно изображал спящего. Не хотелось показывать слабость в присутствии фина.

Впрочем, начальник сыскной полиции тоже был немногословен. Он вообще вёл себя странно с самого утра, смотрел в мою сторону так, будто я занял у него очень, очень много денег, а отдавать не собираюсь.

Когда самолёт, наконец, приземлился, я выдохнул с облегчением. Вообще, конечно, было бы очень глупо, если бы самолёт рухнул на землю. Чистый анекдот про колобка. От медведя ушел, от волка ушел, от деда с бабкой укатился, а помер нелепейшим образом.

– Темпельхоф… – Многозначительно и пафосно произнёс Риекки, глядя в окошко.

Видимо, так назывался аэропорт, где мы садились. Я напряг память, вспоминая название, которое озвучил господин полковник. Вернее, попытался найти его в своей прошлой будущей жизни, до которой еще чертова уйма десятилетий. Однако, насколько помню, в Германию мы летали через Франкфурт. Никаких Темпельхофов не знаю.

– Посмотри. – Эско покосился на меня, а затем кивнул в сторону иллюминатора. – Потрясающий вид.

– Премного благодарен. Обойдусь. – Сдержанно ответил я.

Наверное, в представлении Эско Советский союз в своем развитии ушёл не далеко от большой деревни, раз он считает, будто меня должен привести в состояние восторга аэропорт.

– Тебе не интересно? Это же Темпельхоф. – Не успокаивался настырный фин.

– Да хоть Льюльяйльяко! – Ответил я раздражённо. – Быстрее бы уже сели и все. Вообще, кстати, не понимаю, почему нам предоставили гражданский самолёт. Мне казалось, столь важную персону можно было бы отдельным рейсом отправить. Имею в виду, что-то военное и серьёзное.

Эско хмыкнул, окинул ироничным взглядом “важную персону”, а затем снова демонстративно отвернулся к окошку, чтоб наблюдать как приближается земля. Финский извращенец…

Вообще, конечно, недовольство гражданским рейсом я разыграл перед Эско специально. Давно не трепал господину полковнику нервы своим поведением зажравшегося русского, который из грязи сразу попал в князи. Непорядок. А то господин Риекки расслабится и выйдет из-под контроля. Из-за ситуации с Куусари он и так едва не начал относится ко мне слишком хорошо, а нам такое не нужно.

Едва железная птичка замерла, перестала гудеть и трястись, я вскочил с кресла, схватил чемодан и вознамерился очень быстро рвать когти на улицу. Тем более, мы с Эско сидели к выходу ближе остальных.

На Ольгу за все время полета я старался не обращать внимания. Не потому, что хотел обидеть или зацепить ее. Ни в коем случае. Вот с Чеховой у нас, как раз, отношения сложились прекрасные. Просто молодой тип, который отирался рядом с ней, показался мне подозрительным. Отчего-то имелась уверенность, парень точно не из свиты актрисы. Слишком уж казенный был у него вид.

Я решил, что этого товарища к Чеховой приставил Мюллер, а потому лучше особо не светить наше с ней близкое общение. Близкое, конечно, не в том смысле, который возможен между мужчиной и женщиной. В данном случае, речь идет о дружбе и родстве душ.

И кстати, мы действительно очень сблизились. Ольга Константиновна расположилась ко мне настолько, насколько вообще это уместно в нашей ситуации. Вот только от ее расположения мне было не холодно, не жарко. Приятно, это да, но толку от моих “приятностей” – ноль.

Естественно, как любой нормальный мужчина, встретивший умную, красивую, образованную, интересную особу, я испытывал огромную симпатию к Чеховой. И конечно, не буду врать, как женщина она мне нравилась очень сильно.

Однако, к той цели, которая стояла передо мной изначально, я пока не приблизился. С вербовкой актрисы вышла заминка. В Хельсинки чертовы финские сыскари кружили со всех сторон, словно маньяки со стажем. Да, они не подходили близко, но с другой стороны, когда из-за каждого дерева торчат физиономии подчинённых Эско Риекки, не очень удобно делать предложения о сотрудничестве в пользу НКВД. Поэтому, время, которое мы проводили на прогулках по парку, было приятным, но вообще ни разу не продуктивным.

Данный факт сильно расстраивал. В Берлине встречаться с Чеховой будет сложнее. Не говорю про все остальное. Мне на почве неудавшейся вербовки даже пару раз снился Панасыч. Чекист смотрел строгим, укоризненным взглядом, а потом мерзким голосом говорил: “Ну ты и лапоть, Реутов. В рот те ноги…”

В любом случае, выбора нет. Раз не вышло в Хельсинки, придется напрячься в Берлине. Я должен завербовать Чехову любым способом. Шипко раз сто говорил об этом при наших встречах. Ольга Константиновна очень нужна в роли агента. Именно поэтому в самолете я вообще не смотрел в ее сторону. Опасался, что человек Мюллера заметит лишнее.

Я быстренько прошел к выходу и с огромным удовольствием выскочил на улицу. Судя по громкому сопению, раздавашемуся за моей спиной, Эско не отставал.

Едва почувствовал твердую почву под ногами, аж дышать стало легче. Честное слово.

– Алексей!

Не успел отойти от самолета, как меня окликнули. Это было немного неожиданно, потому что окликнула именно Чехова.

Актриса вместе со свитой вышла следом за нами с Риекки, но я думал, она сразу направится к машине, которая ее встречает. А вот не угадал. Ольга зачем-то решила на глазах у кучи лишних свидетелей выделить мою персону.

Странно… Чехова умна. Она должна понимать, почему “последний русский Алеша” держится в стороне. Даже без учета моих настоящих планов, одно дело “дружить” в Финляндии, где актриса свое пребывание не особо светила, и совсем другое – в Германии, где она настоящая звезда.

Естественно, я повернулся к Чеховой, изобразив радостное выражение на лице. В принципе физиономия у меня и так была счастливой, но по другой причине. Я испытывал неимоверный восторг от мысли, что в ближайшее время не придется больше никуда лететь. Даже пыхтящий Эско Риекки казался мне сейчас неплохим человеком. Теперь же это счастье я направил на Чехову.

– Мне жаль, что в Берлине видеться придется реже. – Сказала она по-русски. – Сам понимаешь, здесь немного иначе все.

– Конечно, понимаю. – Я еле заметно тронул руку актрисы.

Это был такой намек на дружескую близость. Мол, не переживай, я вообще крайне понятливый тип.

– Ты, когда освоишься на новом месте, непременно найди мой адрес в телефонной книге. Мы обязательно устроим с тобой праздник по случаю приезда. Все-таки, значимое событие. И… Обсудим все, о чем не успели пооткровенничать…

– Хорошо. Договорились. – Кивнул я.

Последняя фраза Чеховой… Она звучала как-то… как-то не так. У меня возникло ощущение, будто Ольга говорит об одном, но имеет в виду что-то другое.

– И еще… – Актриса вдруг подняла руку, прикоснулась ладонью к моей щеке и легонько провела пальцами по коже. Естественно, по моей коже своими пальцами.

Со стороны ее жест выглядел достаточно личным и даже в некотором роде интимным. Вот от такого поворота я вообще обалдел. Зачем она прилюдно даёт повод считать, будто нас связывает нечто бо́льшее?

А потом, в следующую же секунду, меня пронзила догадка. Ольга сделала это специально. Вот именно, ей известно, что за нами сейчас наблюдают. Она своим поведением как бы демонстрирует этим наблюдателям: “Да, у меня роман с молодым мальчиком. Могу позволить.”

А зачем Чеховой пришла вдруг в голову блажь играть подобную роль? Чтоб скрыть нечто более важное. Другого объяснения не вижу.

Со стороны нас можно было принять за влюблённую пару, а вот ее взгляд, который видел только я, наоборот, стал внимательным, серьёзным, даже, наверное, пытливым.

– Будь осторожен. Думаю, нам будет о чем поговорить. – Добавила Ольга, а потом так же внезапно убрала руку, развернулась и стремительно пошла к встречающей ее кучке людей.

– Я смотрю, вы с актрисой стали очень близки…

Эско, тактично притормозивший в стороне, чтоб не мешать, теперь вразвалочку приблизился ко мне. В довесок к своей двусмысленной фразе он усмехнулся и многозначительно поиграл бровями.

– Мне казалось, она с твоей помощью всего лишь ностальгирует по Родине. Вы, русские, любите пострадать по утраченному.

В отличие от Ольги, Риекки говорил теперь на немецком. В принципе, логично. С финским у меня не задалось, тут уж извините, поэтому в Хельсинки полковник свободно общался на великом и могучем. Но здесь, в Германии, решил, что это будет уже неуместно.

– Господин полковник, если вам кто-то когда-то сказал, будто ирония и сарказм – ваш конёк, найдите подлеца и плюньте ему в рожу. Он вас здорово обманул. – Ответил я начальнику сыскной полиции.

Затем покрутил головой, соображая, куда именно нужно двигаться, и легкой походкой направился к зданию аэровокзала.

Глава 2: В которой появляется женщина, но совсем не та

– Какая, черт подери, фрау Марта? – Спросил я Эско Риекки ласково-преласково.

Так ласково, что еще чуть-чуть и с нижней губы закапает елей. Или яд. Тут как посмотреть.

– Обычная фрау Марта. Вдова. Ты снимешь у нее комнату. – Ответил господин полковник совершенно спокойным тоном, будто любые фрау – это вполне повседневное явление. Мало ли фрау в Германии? А еще его тон был категоричным. То есть любые пререкания даже не рассматривались.

Хотя, конечно, он прекрасно видел, моя эта ласковость на самом деле является искажённым отражением настоящих эмоций. То есть, в реальности я вообще ни разу не счастлив слышать какой-то бред про фрау Марту. Тем более, без предупреждения, как снег на голову.

Я прищурился, с подозрением рассматривая безэмоциональное лицо фина. Тот, в ответ, пялился на меня. Пауза затягивалась и ни один из нас не торопился ее прерывать.

Я упрямо молчал, ожидая, что вот-вот Эско не выдержит и ухмыльнется. Или вообще скажет, будто предыдущие его слова про фрау Марту были шуткой.

Ничего не имею против немецких вдов, особенно с именем Марта, но жить под боком с какой-то тёткой я точно не планировал. У меня имеется легкое неприятие посторонних людей. А вернее, их присутствия, когда в мои планы входит слишком много опасных для жизни вещей. Всякие тёти, тем более вдовы, очень любят совать свой нос, куда не следует. Да и вообще… ну какая, к чёрту, фрау Марта?

Однако Эско пялился на меня серьезным взглядом и смеяться не торопился. Мои надежды на его плохое чувство юмора начали медленно рассеиваться.

– Подождите… – Я, недоумевая, покачал головой. – Вы что, на самом деле… А как же моя важность для гестапо? А как же моя особенная служба? Честно говоря, рассчитывал на скромную квартирку в центре Берлина, со всеми удобствами и с полным уединением.

– Meine Herren, gehen Sie aus? – Спросил водитель такси, беспардонно влезая в наш разговор.

Ему, видимо, надоело бестолковое времяпрепровождение, причиной которого были мы с Эско, и он культурно поинтересовался, собираются ли господа выходить.

Его можно было понять. Уже минут пять такси, которое господин полковник нанял возле аэропорта, стояло напротив серого трёхэтажного дома в одном из старинных районов Берлина. До места назначения мы добрались, но покидать автомобиль не торопились. Потому что только по прибытию на адрес я узнал интересные детали. Оказывается, в моей жизни теперь должна появиться фрау Марта. И никто не встречает меня с фанфарами. Красную дорожку тоже никто не торопится выкатывать.

– Herren zahlen Geld. Bitte sitzen Sie ruhig. – Ответил я резко немцу, а затем снова переключился на Эско.

Честно говоря, немного сорвал раздражение на бедолаге-таксисте. Смысл моей фразы выглядел приблизительно так: господа платят деньги, а значит когда захотят, тогда и выйдут.

Водитель обернулся, зыркнул на меня недовольно, но промолчал. В любом случае счетчик тикал, денежки капали, с этим не поспоришь.

– Почему мне приходится рассчитывать только на съёмную комнату? – Спросил я начальника сыскной полиции, а затем ткнул пальцем в окно автомобиля.

Эско повернул голову и внимательно посмотрел на тот самый дом, возле которого стояло такси. Судя по лицу фина, он данный вариант считал более, чем прекрасным.

В принципе, да. Домик явно приличный. Он был построен из серого грубого камня, имел пять дверей, каждую из которых огородили резным забором. Плюс напротив каждого входа виднелась своя калитка, свой маленький дворик. То есть, это что-то типа таунхауса образца 1939 года.

Соответственно, все три этажа секции принадлежат одному хозяину. В любой другой ситуации, черт бы с ним. После барака секретной школы, водных процедур при минусовой температуре и остальных прелестей суровой жизни будущих разведчиков, я бы даже вполне оценил такой вариант.

Но в Берлине я собираюсь заниматься достаточно опасной деятельностью и попутно искать спрятанный архив, в котором серьёзный компромат. Кроме того, я собираюсь встретиться все-таки с Клячиным и выяснить, что происходит. Готов отдать руку на отсечение, даже с учетом паранойи, дядя Коля где-то рядом. Он сто процентов переместился вслед за мной из Финляндии в Берлин. Не для того Клячин засветился в Хельсинки, чтоб потом отступить.

И еще один момент… Всё это покушение… Чем дальше я о нем думал, тем чаще приходил к выводу, Николай Николаевич очень хотел, чтоб я его увидел. А такое желание должно иметь объяснение. Да и вообще. До хрена чего должно иметь объяснение. Получить ответы я могу только у самого Клячина. Так что встреча наша не избежна.

Во все эти планы вообще не укладывается какая-то фрау Марта. Она тупо будет мне мешать.

Сначала, когда Эско Риекки по дороге из аэропорта сказал, что мы будем для конспирации жить отдельно, я обрадовался. Столь неожиданный поворот весьма облегчает мне жизнь, с учетом предстоящих действий и поступков. Я то уже ломал голову, прикидывая, насколько сильно придется напрячься, чтоб в нужный момент скинуть Эско с хвоста. Мне так и виделась картина, в которой за мной след в след ходит настырный фин. Естественно, тот факт, что жить он будет совсем в другом месте – это отличная новость. Значит, его зоркий финский глаз не сможет бдить за мной с утра до ночи и с ночи до утра.

Тем более, поиском бриллиантов начальник финской полиции озадачился всерьез. Он пытался еще в Хельсинки выуживать из меня информацию, касающуюся подсказок Сергея Витцке. Однако я упорно строил из себя дурака, ссылаясь на абсолютное непонимание ситуации. Якобы все, что у меня есть, это воспоминание о жизни в Берлине, приблизительный день получения камушков и искренняя уверенность товарища Бекетова, будто в этих микроскопических знаниях кроется ключик к карте сокровищ.

Но… Судя по скептическому взгляду Эско, он мне не поверил. Господин полковник занял выжидательную позицию, решив, что в Берлине я уж никуда не денусь. Там мне придется делиться информацией. А если попробую кинуть Риекки, то хренушки у меня это получится, потому как он будет пристально наблюдать. Вот таким приблизительно был ход мыслей начальника сыскной полиции. И для того, чтоб это понять, вообще не надо быть экстрасенсом.

Хотя сам фин явно был не рад, что Мюллер нас разделил. Решение поселиться в гостинице точно Эско Риекки не принадлежало. А теперь, оказывается, вон оно что. Фрау Марта…

– Алексей, ты верно заметил, служба будет особой. А значит, наглядно показывать связь с гестапо – глупо. Поверь, в этой организации глупцов нет. Не могу утверждать наверняка, но мне кажется, смысл твоей службы будет сводиться к секретной борьбе с врагами фюрера. – Абсолютно бесячьим, спокойным голосом продолжил Эско. Он говорил со мной так, будто я – несмышленый ребенок.

Присутствия таксиста господин полковник не стеснялся, потому что беседовали мы, естественно, по-русски, дабы немец не мог понять, о чем идет речь. Впрочем, судя по внешнему виду водилы, который рассеянно пялился в окно, он особо и не вникал, о чем трындят на заднем сиденье странные пассажиры. Уверен, в его глазах мы точно выглядели странными.

– Значит, смотри… Инструкция такая…

– Инструкция? – Перебил я Эско. – Но мы никуда не заезжали, ни с кем не встречались. Выходит, вы получили указания еще в Хельсинки? Но мне не сказали ни слова?

– Конечно в Хельсинки. – Кивнул Эско. – Господин оберштурмбаннфюрер перед своим возвращением в Германию оставил мне четкие инструкции. И, да, тебе не говорил. Опять же, так велено – ввести в курс дела уже на месте, то есть возле дома фрау Марты.

Фин выглядел равнодушным, но я видел, в его глазах где-то очень глубоко, плескалась ехидная радость. Видимо, начальник сыскной полиции испытывал огромное чувство удовлетворения, что новость о легенде, которую придумал оберштурмбаннфюрер, меня разозлила. Этакая маленькая месть со стороны Эско за нервотрепки, которые устраивал ему я. Есть ощущение, вовсе Мюллер не показывал ничего хранить в тайне. Это просто мстительная натура господина полковника разыгралась. Типа, мелочь, а приятно.

– Слушай внимательно и не перебивай. Значит, ты – начинающий актер, который приехал в Берлин попытать счастья. Корни у тебя русские, родители были эмигрантами. К сожалению, они трагично скончались. Оба. Жил в Финляндии, там же встретился и познакомился с Чеховой. С ее помощью хочешь попробовать получить роль, что и явилось причиной переезда. Вот эту историю расскажешь фрау Марте. Расскажешь искренне, с восторгом. О том, что она сдаёт комнату, ты узнал от продавца зелени на рынке – Бруно Бейзлера. Запомни имя. Это важно. Подобные личностные моменты вызывают больше доверия. Проверять она вряд ли пойдет, потому как комнату действительно собиралась сдать. Но даже если ей стукнет в голову подобная мысль, Бруно все подтвердит.

Я молча слушал Риекки, даже не скрывая своего недовольства. Только, естественно, придал этому недовольству немного иной вид. Пусть фин думает, что меня просто не устраивает легенда, в рамках которой велено поселиться у незнакомой тетки. Я же парень с амбициями по мнению Эско, значит могу капризничать. Ждал красивой жизни, больших чинов в друзьях, а получил – сомнительную легенду и туманные перспективы.

С другой стороны я, конечно, Мюллера и тех, кто за ним стоит, понимаю. Бывший чекист, готовый диверсант – отличный вариант, который можно использовать как крючок и наживку. Молодой парень, претендующий на актёрскую карьеру – еще лучше. Это как раз тот человек, который много где бывает, много с кем знакомится и не выглядит при этом подозрительным. По факту Алексею Витцке всего восемнадцать. Куда еще его пристроить, чтоб это не привлекало внимания?

Конечно же, если гестапо намеревается задействовать меня в какой-то подпольной работе, типа агента под прикрытием, то кричать налево-направо об этом глупо. Имею в виду, о моем сотрудничестве с тайной полицией. Так понимаю, Мюллер со своим начальством хочет, чтоб я втирался в доверие подозрительным личностям, а потом находил ключики к ним и дергал за ниточки. Только ниточки эти будут вести как раз к Гиммлеру.

Немцы все-таки не дураки в этом плане. Они прекрасно понимают, шпионы или агенты Советского союза в Германии тоже имеются. Тем более я, к примеру, как минимум о двоих гражданах, работающих на Союз, знаю точно. Если знаю я, то вполне возможно, фрицы тоже подозревают, что в Германии обжились “кроты”.

– Замечательно. А сколько было пафоса… Ожидал совсем другое… – недовольно фыркнул я, когда Эско Риекки замолчал, вывалив мне на голову первый этап необходимых действий. – Ладно. Хорошо. Сейчас пойду к этой фрау Марте и договорюсь с ней обо всем. Дальше что?

– А дальше, Алексей, тебе сообщат. Этого уже мне не говорили. У меня имеются инструкции только относительно сегодняшнего дня.

– Хорошо. Денег давайте… – Кивнул я, затем протянул руку в сторону начальника сыскной полиции, раскрытой ладонью вверх.

Фин тяжело вздохнул, но бумажник вынул. С тоскливым лицом он расстегнул его, грустно посмотрел внутрь, а потом дернул оттуда стопку купюр.

– Не стройте из себя страдальца. Вам все вернут. – Успокоил я начальника сыскной полиции, забирая деньги из его рук. – Вы сейчас в гостиницу?

– Да. Запоминай. “Кайзерхоф”. Располагается в старом квартале, напротив рейхсканцелярии, по адресу Вильгельмплац 3/5. Сегодня вечером, когда обоснуешься на новом месте, отправишься туда ужинать. Да, учти, это тебе не просто какая-то затрапезная ночлежка. Это один из лучших отелей Берлина. Между прочим, четыре года назад сам Герман Геринг сыграл там свадьбу со своей второй супругой. Поэтому постарайся выглядеть прилично. Там сегодня вечером ужинает Чехова и как раз ты самая Эмми Геринг. Ольга знает, что ты очень рвёшься в кино. Поэтому сходу заведешь беседу о вашем знакомстве в Хельсинки, где ты якобы встретил ее случайно. Потом напросишься на пробы. Учти, Эмми Геринг должна проникнуться искренность твоей истории. Ясно?

Я с умным видом кивал высказываниям Эско, параллельно выуживая из его словесного потока нужную мне информацию.

Значит, “Кайзерхоф”… Если Геринг решил столь значимое событие провести в этой гостинице, то она пользуется любовью у больших, и не очень, чинов Рейха. Иначе, выбор Геринг сделал бы другой. Соответственно, скорее всего, там бывают те, кто меня интересует. В первую очередь, Шульце и Леман. Шипко очень настойчиво, несколько раз повторил, что я должен наладить с ними контакт.

Второй момент, промелькнувший в речи господина полковника, и он выглядит не менее интересным – Эмми Геринг. Странно, что в моем первом же дне пребывания в Берлине появилась вдруг жена Геринга. Нет, сам-то факт – черт с ним. Но вот заинтересованность гестапо в этом… Или не гестапо? Может, лично Гиммлера?

– А мне интересно… Каким образом юный сын русских эмигрантов, который примчался из Хельсинки, пылая надеждой завоевать немецкий кинематограф, додумается идти ужинать в столь важное место?

Я дождался, пока фин выскажется, а потом задал вопрос, который в моем понимании, выглядел очень даже логично. Не простая забегаловка так-то. Уверен, в ресторан отеля запросто не попадёшь, если ты не постоялец и не значимая фигура.

– Вот! – Риекки радостно ухмыльнулся. – Есть в тебе это, Алексей. Есть в тебе сообразительность. Иногда смотрю и думаю, как ты вообще мог оказаться…

Эско замолчал и покосился в сторону водилы, который со скучающим видом пялился на улицу. Нас он вроде бы не слушал, да и языка не понимал, но сочетание букв НКВД можно понять без знаний великого и могучего.

– Как ты мог оказаться там, где оказался. – Закончил Риекки очень расплывчато. – Честное слово, иной раз просто недоумеваю. Поведение твоё… Но потом – раз! И в тебе просыпается ум. И я понимаю, что он правда есть. А еще есть способность сразу вычленять главное. С одного взгляда. Ты прав. Действительно, было бы странно. Но… Фрау Марта очень дружна с управляющим отеля. Очень. Они, можно сказать, приятели детства. Так вот… У тебя есть несколько часов, чтоб не только снять жилье, но и очень понравится хозяйке. Настолько, чтоб она предложила тебе сегодня сходить на ужин. А во время ужина ты случайно увидишь Чехову. Все. Замочек закрылся.

– Вы издеваетесь? – Спросил я Эско, заподозрив самое плохое.

Что он имеет в виду под формулировкой “понравится”?

– Не переживай, Алексей. – Риекки хлопнул меня по плечу. – Ты все поймёшь, когда познакомишься с фрау Мартой. Все, иди. А то мы и правда затянули с нашими разговорами.

Я послушно выбрался из такси, забрал чемодан и, не оглядываясь, направился к одной из калиток.

Рядом с дверцей, ведущей во двор, поямо на решетке имелась небольшая табличка. Сделана она была из металла, украшала ее красивая, с завитушками гравировка: Martha Knipper, Heinrich Knipper.

– Марта и Генрих… Любопытно, сколько она вдовствует, что до сих пор не убрала имя мужа… – Буркнул я себе под нос.

Затем поставил чемодан на землю и нажал маленький звоночек, который находился сразу над именами.

Звук был громкий, тревожный. От такого звонка можно кони невзначай двинуть. Особенно, если гости явятся без предупреждения и позвонят неожиданно.

Пару минут в доме было тихо. Я уже собрался повторно нажать на звонок, когда дверь распахнулась и на крыльце появилась женщина. Она замерла на верхней ступеньке, хмуро рассматривая мою персону.

– Здравствуйте… – Начал было я, но в то же мгновение осёкся, с удивлением глядя на хозяйку дома.

Во-первых, она ужасно напоминала Шапокляк из старого советского мультфильма. Такие же острые нос и подбородок, темный костюм, туфли с пряжками на низком каблуке и шляпка. Шляпка! Она дома ходит в шляпке!

Во-вторых, женщина была мне знакома. Не лично мне, конечно. С ума пока не сошёл. Она была знакома деду. Я видел ее в одном из сновидений.

Глава 3: В которой я действую решительно

Этот сон я видел лишь единожды. Хотя… Неверно выразился. Еще не хватало, чтоб сны повторялись. Вообще чокнешься. Эту женщину во сне я видел лишь единожды. Вот так будет точнее.

Самое интересное, после ситуации с Клячиным, после его “смерти”, которая оказалась полной фикцией, у меня, похоже, случился какой-то клин. Я же не знал, что дядя Коля способен восстать из мёртвых. Просто “белый ходок” какой-то. Ну или тут по классике, дерьмо не тонет.

В любом случае, думаю, именно случившееся в подмосковном лесу оказало влияние. Психологический заскок, щелчок, прибабах – называть можно, как угодно, смысл все равно один и тот же. Будто рубильник, запускающий эти чёртовы сны, опустили вниз. Либо мое подсознание решило, хорошего понемножку. Суть не меняется от формулировки.

Я практически совсем перестал “нырять” по ночам в воспоминания маленького Алеши. В конкретные воспоминания, имею в виду. В те, которые связаны с архивом, с прадедом, со всей ситуацией в целом.

Однако при этом, бытовые моменты, жизненные, они наоборот, просто из ниоткуда всплыли в башке и обосновались там, уже как у себя дома. То есть, к примеру, я мог умываться и резко вспомнить, как чистил зубы, стоя в большой просторной ванной комнате берлинской квартиры.

Или, сидя в столовой секретной школы, вдруг увидеть перед глазами картинку – убогие столы, металлические миски и дети, которые с бешеной скоростью уминают что-то очень отдалено похожее на кашу.

Если выражаться образно, память деда будто окончательно срослась с моей. То есть, я помнил теперь и свое настоящее, имею в виду реальное, и дедово прошлое тоже. Причем мое сознание эти две жизни каким-то удивительным образом обьеденило в одну историю.

Однако при этом, сны, которые с самых первых дней помогали, отвечая на важные вопросы, исчезли. А в бодром состоянии, целенаправленно, я не мог вспомнить ни черта. Это действительно было похоже на психологический заскок. Будто моя голова решила, что все, связанное с архивом, убийством родителей и тайником Сергея Витцке – это травмирующие события, а потом благополучно вычеркнуло их к чертовой матери.

И вот перед отъездом в Петрозаводск, вдруг снова случился сон.

Он был короткий, смутный, какой-то размазанный. Я даже не смог толком понять, где нахожусь. Крутил головой по сторонам, но ничего не получалось рассмотреть.

Несомненно, я снова был ребенком. Это – факт. Потому что окружающие меня люди казались выше, чем должны быть. Их лица никак не удавалось разглядеть. Единственное, что могу сказать, скорее всего, мне приснился момент, когда Алеша с родителями находился на каком-то мероприятии. Потому как женщины и мужчины, которые кружились рядом со мной, были одеты в вечерние наряды. И это точно не в Советском Союзе. В гуле голосов, доносившихся со всех сторон, я отчетливо разобрал немецкую речь.

– Ой, а что это за малыш у нас?

Две фигуры отделились от общей массы и приблизились к родителям. Судя по всему, это были женщина и мужина. Очень вряд ли мужик напялил бы дамское платье. Я проморгался, пытаясь рассмотреть лица, но они совершенно гадским образом расплывались и шли рябью.

Вопрос задала дамочка. Она, подобрав подол длинного платья, опустилась на корточки передо мной и мы оказались с ней на одном уровне.

Честно говоря, все происходящее напоминало какой-то кошмар. Не знаю, почему. Атмосфера явно была праздничная и позитивная. Но вот эти чертовы размытые лица… Будто вот-вот контуры обретут четкость и я увижу монстров.

– Сергей, у меня к вам серьезный разговор.

Это уже высказался мужчина. Он на меня, в отличие от своей спутницы, вообще не обратил внимания. Беседовал только с прадедом. Говорил незнакомец, как и все вокруг, на немецком.

– Что такое, Генрих? – Голос Сергея Витцке звучал напряжённо. Он будто ожидал какого-то подвоха от мужика.

Я уже научился распознавать интонации прадеда. Или отца… Черт его знает, как теперь его называть, если настоящий Алеша стал полноценной частью меня.

– Это совсем приватный разговор, он касается того, что происходит в Германии. Скажем так, я имею возможность сделать вам достаточно интересное предложение. Уверен, вашей семье оно будет, как нельзя кстати. Особенно, если учитывать, что сейчас происходит в Советском союзе. Вы же знаете, после убийства господина Войкова…

– Товарища. – Перебил вдруг отец говорившего.

Хотя на него это было совсем непохоже. Он никогда не выходил за рамки приличия и вежливости.

– Простите, не понял? – Мужик явно удивился, как и я. Не ожидал резкости.

– Товарища Войкова. – Акцент был сделан на “товарище”. – Он был полномочным представителем СССР. Вы же знаете, в Советском союзе больше нет господ.

Я поднял голову и попытался рассмотреть отца. Его голос… В нем отчетливо звучал металл. Я никогда не слышал, чтоб он с кем-то так разговаривал. Вернее, Алеша, конечно же, никогда не слышал.

– Хорошо, извините. Товарищ Войков. – Интонации неизвестного мужика стали насмешливыми. – В любом случае, я говорю сейчас не столько о гибели невиновных, хотя факт этого очень прискорбный. Очередная бессмысленная гибель… А ее выставили ответной мерой. Волнения происходят внутри вашей партии. Левые оказались под прицелом. По нашим сведениям судьба Троцкого предрешена. А вы… Вы ведь весьма даже близки к левым. В общем… Я бы хотел встретиться с вами завтра. Сейчас, конечно, и место, и время для таких разговоров неподходящее…

Я превратился в одно большое ухо. Очевидно, разговор между невидимым мужиком и отцом имел важность. Мало того, об этом говорил тон беседы, так еще мать крепко сжала мою ладонь. Это было чисто машинально движение. Значит, она нервничает.

Однако, именно в самый интересный момент мое внимание отвлекли.

– Как тебя зовут? – Дамочка, сидевшая передо мной на корточках, протянула руку и потрепала меня за щеку.

Я про нее практически забыл. Слишком интересной показалась беседа, происходившая между отцом и этим Генрихом. Такое имя, вроде бы, прозвучало.

– Алексей. – Произнёс я, хотя не собирался отвечать.

Видимо, в прошлых воспоминаниях деда мое желание не значит ничего.

– Оооо… Какое прекрасное имя. А меня зовут Марта.

– Приятно познакомиться. Я очень рад.

– У тебя замечательный немецкий, малыш. Ты знаешь об этом?

Судя по голосу, женщина улыбалась, но образ при этом по-прежнему оставался размытым. А потом она подалась вперед и я вдруг смог увидеть ее лицо. На одну секунду оно буквально выплыло передо мной из тумана. Резкие, чуть грубоватые черты, тонкие губы и очень выразительные глаза.

Ровно в тот самый момент сон оборвался. Я проснулся тогда, в бараке секретной школы, совершенно не понимая, к чему все это было. Сон, мягко говоря, ни о чем. Какие-то люди, тусовка и тетка. Зачем? Почему? Ни черта не ясно.

А вот теперь на пороге дома я увидел ее. Ту самую женщину. Да, конечно, дамочка достаточно сильно изменилась. Прошло больше десяти лет, она как минимум стала старше. Но это точно была Марта из воспоминания деда. Глаза. Вот, что подтверждало мои мысли.

Естественно, не наличие глаз, как таковых, а их цвет. Глубокая синева очень редко чистоты. А еще ее глаза были вызывающе молодыми для женщины, которой на вид дашь не меньше пятидесяти.

Лицо фрау Марты выглядело уставшим, измождённым. Этакая очень грустная, опечаленная Шапокляк. Даже кончик острого носа как-то уныло поник. Но только не взгляд синих глаз. Вот он, этот взгляд, был заточен, как самый острый нож. Внимательный, цепкий, проникающий вглубь. Точь-в-точь, как во сне.

Ну и, конечно, имя. Я понимаю, что фрау Март в Берлине действительно может быть очень большое количество, однако если сложить все детали в одну картину, во сне мне привиделась именно эта особа. Какое странное, однако, стечение обстоятельств. И еще… мужское имя на табличке. Там указан Генрих. Во сне с Мартой тоже был Генрих.

– Здравствуйте. – Громко крикнул я.

Стоять столбом можно сколько угодно, толку от этого не будет. У меня времени не сильно много. Надо очаровать дамочку, снять жилье и еще каким-то образом оказаться в ресторане.

– Здравствуйте. – Сухо ответила фрау Марта.

Похоже, гостям она не сильно рада. Я бы даже сказал, наоборот. Такое чувство, будто ее напрягает сам факт, что ей пришлось выйти на улицу.

Любопытно, но фрау не выглядела настороженной или удивлённой моим появлением. Оно ее слегка раздражало. Это – да. Она была уставшей, измученной, грустной. Тоже – да. В остальном же, дамочка казалась вполне спокойной.

Ну… Со спокойствием ей, конечно, скоро придётся распрощаться. Просто она еще не знает, какое счастье ей привалило.

– Я бы хотел узнать насчет комнаты. Говорят, вы сдаете? Мне очень нужно снять жилье. – Перешел я сразу к главное теме разговора.

Фрау Марта молчала, вперевшись в меня своим взглядом. Между прочим, это был первый раз, когда я понял значение слова “впериться”. Такое чувство, будто ее глаза буравили мою физиономию, упорно стараясь проникнуть куда-то вглубь моей же черепной коробки. Даже стало неуютно под этим взглядом.

– Проходите. – Коротко бросила немецкая Шапокляк, а потом развернулась и вошла в дом. Не оглядываясь.

– Отлично. А калитку открыть? – Поинтересовался я у самого себя. Очень странная, конечно, особа.

Во сне она выглядела более счастливой и жизнерадостной. Марта из воспоминаний деда словно искрилась позитивом. Чего уж там не понравилось Алешиным родителям в той встрече, не знаю.

Сейчас же у женщины явно имеются проблемы в плане отношения с социумом. Она прям вот откровенно демонстрирует здоровый пофигизм. Ей все равно, что подумают люди. И никаких уточняющих вопросов. Сразу в дом зовет. Может, явился плохой человек. Хотя, с другой стороны, злодеи вряд ли звонят культурно в звоночек.

– Так… Ну ладно. – Снова сказал я сам себе.

Затем подумал буквально секунду и решил, что на сумасшедшую эта фрау вроде не похожа. Раз велела идти за ней, значит тут должно быть открыто.

Я резко толкнул калитку, створка с тихим скрипом распахнулась. Буквально пара минут потребовались мне, чтоб быстро пересечь дворик, подняться по ступеням и войти в дом.

Первая мысль, которая пришла в голову, когда оказался внутри: вообще, конечно, жилище у меня будет весьма уютное. Это стало понятно сразу и не могло не радовать.

На первом этаже располагались две комнаты. Первая комната – столовая, соедененная с небольшой кухней. Вторая – гостиная. Обстановка выглядела очень симпатично. В столовой я заметил круглый стол, несколько стульев вокруг него, буфет и высокий шкаф, за стеклянными дверьми которого виднелись различные сервизы.

В гостиной самым большим достоинством оказался камин. Он занимал дальний угол комнаты. Напротив камина стояли диван, несколько кресел. Слева – какая-то здоровенная бандура, которую я идентифицировал как радио. По крайней мере, похоже на то. Справа на тумбочке виднелся патефон. Меломанка, значит…

Все эти детали я смог разглядеть, потому что комнаты располагались по принципу “распашонки”. Слева и справа. А мы с хозяйкой стояли в небольшом холле, где имелась лестница, ведущая на второй этаж. Видимо, там находятся спальни. Еще же и третий предполагается, если верить собственному зрению. Еще с улицы прикинул количество этажей. Их должно быть три.

– Простите… – Начал было я, как культурный, вежливый человек.

Собрался сходу дать себе отличную рекомендацию. От улыбки, озарившей мое лицо, на щеках кожа натянулась так, что того и гляди физиономия треснет от счастья, которое я демонстрировал.

– Все. Больше не сдаётся. – Перебила меня фрау Марта. На нее ни малейшего впечатления не произвели ни улыбка, ни шарм.

Это заявление оказалось настолько неожиданным, что я буквально проглотил следующую часть заготовленной фразы, подавился ею.

Поведение немки ставило в тупик. Если не сдается, на кой черт она меня впустила в дом? И почему не сдаётся? Она уже взяла постояльца? Передумала?

– Но… спрашивал на рынке… – Я упорно не сдавался.

Причина моей настойчивости проста. Других вариантов, как бы, нет. Меня привезли к этому дому, велели идти сюда. Я пришёл. Если чудачка Шапокляк по непонятной причине сейчас пошлет такого замечательного парня куда подальше, то это – очень большая проблема. Во-первых, парню элементарно некуда идти. Во-вторых, как попасть в ресторан нужного отеля без фрау Марты, я не знаю. Количество денег, оставленное Эско Риекки вряд ли позволит мне снять номер в той самой распрекрасной гостинице. В-третьих…

Да, пожалуй, вот это “в-третьих” выглядело интереснее всего. Что за дурацкое совпадение? Знал ли Мюллер, к кому отправил Алексея Витцке? Ну очень, очень не верю я в подобное стечение обстоятельств. Случайности не случайны. А уж такие…

Перед отъездом из секретной школы мне снится женщина, к которой по прибытию в Берлин я иду, чтоб снять комнату. Сейчас даже не новый год, чтоб заподозрить чудеса и волшебство.

А значит, господин оберштурмбаннфюрер, чтоб его там разорвало на тысячу маленьких частей, знает нечто такое, чего не знаю я. Вопрос: какого черта? Почему фашист связал фрау Марту со мной? Ведь связал же. По-другому просто быть не может. И отсюда следует логичный вывод. Связал, потому что связь есть! Хоть какая-то, но точно есть.

– Вы всегда ходите по рынку с вопросом: как снять комнату? Возможно, я вас удивлю, но рынок – это место, где нормальные люди покупают продукты. – Снова оборвала меня фрау Марта.

Даже интересно, как Алеша мог принять эту сволочую бабу за приятную особу? А судя по тем ощущениям, которые я испытал во сне, фрау Марта показалась ему очень приятной. Генрих – нет. Но там больше сыграло роль поведение отца. А вот дамочку дедуля оценил как добрую и симпатичную тётю. Впрочем, в его детстве еще не было мультика про Шапокляк.

– Вы всегда говорите людям, что сдаете комнату, когда не собираетесь ее сдавать? Я вас, наверное, удивлю, но обычные, нормальные люди склонны вести себя более последовательно.

Ответ вырвался у меня сам собой. Честное слово, не хотел хамить или что-то такое, однако манера фрау Марты вести разговор слегка выбесила.

– Туше́. – Кивнула немка.

Лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным, а взгляд цепким. Она будто на моё высказывание совсем не обиделась.

– Но видите ли, я передумала. Сначала было желание взять постояльца. Да. Тоска замучала, знаете. Одиночество. И да, я действительно говорила некоторым знакомым, если появится подходящий вариант, сдам комнату. Теперь такого желания нет. Подумала, слишком много хлопот. Молодые люди сейчас крайне невоспитаны. Много шумят, громко разговаривают. И потом… Вдруг вы начнете таскать сюда женщин. Или, что еще хуже, организуете какой-нибудь молодежный кружок. А времена нынче…

Фрау Марта развела руками, но озвучивать свою мысль до конца не стала. Хотя, и это несомненно, в ее голосе проскользнули нотки осуждения и легкого раздражения. Видимо, в нынешних временах немку что-то не устраивает. Любопытно, любопытно…

– Спасибо, конечно, за комплимент. Вы меня сразу и успехом у женщин, и лидерскими качествами наделили. Очень приятно, что произвожу с первого взгляда впечатление ловеласа и любителя потрепать языком. Однако, вынужден отказаться от подобных предложений. Я прибыл в Берлин по очень серьезному вопросу. Меня интересует только работа, которую планирую получить.

– Похвально. – Фрау Марта снова кивнула.

Причём в ее взгляде я вдруг заметил мелькнувшее удовлетворение. Если бы не кислый, уставший вид, подумал бы, что ей начала нравится наша беседа.

– Однако, вынуждена все же сказать: “нет”. – Закончила немка безапелляционно.

Что я мог сделать в такой ситуации? Конечно, идти ва-банк.

– Интересно… Вам больше не нравится мой немецкий? Вы больше не считаете его замечательным?

Немка зависла. Ее взгляд снова стал напряжённым. Она поняла, что я намекаю на какой-то конкретный момент из нашего общего прошлого и теперь пыталась сообразить, о чем идет речь.

– Ну что вы, фрау Марта? Неужели забыли? Прошло всего лишь чуть больше десяти лет. Я вот вас сразу узнал. С первого взгляда. При нашем знакомстве вам очень понравился мой немецкий. Вы его похвалили, пока ваш супруг Генрих обсуждал с моим отцом смерть господина Войкова.

Мне кажется, если бы потолок рухнул сейчас нам обоим на голову, реакция дамочки была бы менее эмоциональной. Ее глаза округлились, а рот… Рот тоже округлился. Губы фрау Марты сложились буквой “о”, но вместо протяжной гласной, она вдруг на выдохе произнесла:

– Алексей… Алексей Витцке…

Глава 4: В которой снова появляется женщина, но опять не та

– Боже… Как ты похож на моего сына…

Фрау Марта замерла внизу, возле лестницы, сложив руки в молитвенном жесте. Ну просто картина маслом: мать, взирающая на любимое чадо.

Она смотрела на меня снизу вверх, что вполне логично, так как я стоял на последней ступени, и ее глаза были готовы наполнится слезами. Дамочка даже вытащила носовой платок из кармана жакета, промокнула им глаз, почему-то один, а затем судорожно вздохнула.

Надеюсь, все это было признаками восторга, который произвела моя неимоверная харизма, а не потому, что мне пришлось напялить смокинг ее драгоценного Альфреда. Имя я узнал от самой фрау Марты, когда она предложила выбрать в шкафу подходящий ситуации костюм. Оказывается, вещи, купленные в Хельсинки, для задуманного мероприятия не годились.

Ну вот! Я же говорил, всего лишь повседневное барахло. А Эско Риекки слюной плевался, уверяя, будто кое-кто совсем зажрался и тратит его деньги на всякие барские замашки.

И да, мы собирались пойти в тот самый ресторан того самого отеля. Все вышло ровно так, как было велено господином полковником. Хотя… Вышло… Ни черта бы там не вышло, окажись фрау Марта кем-то другим.

В том смысле, что характер у дамочки совершенно стервозный. Не знаю, природное это качество или приобретённое, но сравнение с Шапокляк, возникшее в моей голове, исключительно ей подходило.

Если бы не Алешины воспоминания, а вернее тот факт, что я решил их озвучить, она выставила бы меня за порог без малейших сомнений. Эта непостоянная особа действительно передумала сдавать комнату. Однако фамилия Витцке вдруг оказалась волшебным ключиком, который открыл запечатанную намертво дверцу.

– Хорошо, что на сына, а не на мужа… к таким жертвам во имя Родины меня не готовили. – Тихо высказался я себе под нос и начал спускаться по ступеням вниз.

Материнский чувства – это ладно. Это можно пережить. Хотя, будь здесь, к примеру, Подкидыш, он бы точно не переминул отпустить шуточку по поводу излишне эмоциональных дам.

Стоило подумать о Ваньке, тут же вспомнился и Бернес. Интересно, как они? Шипко говорил, что парней заберут из школы сразу после моего “побега”. Так будет выглядеть достоверно. А времени уже прошло почти две недели. Интересно, отправили мою группу в Германию или нет?

Я вдруг с удивлением осознал, что не только переживаю за товарищей, но и, вроде как, скучаю по ним. Неожиданно… Надеюсь, мы скоро встретимся. Хотя, я пока не понимаю, каким образом и под какими легендами нам придется взаимодействовать: мне, Подкидышу и Марку.

В изначальном варианте событий, к которым меня готовил Шипко, как минимум не фигурировали Клячин и Эско Риекки. Впрочем, Панасыч особо не откровенничал во время наших встреч, говорил в основном про Хельсинки и о конкретных людях, которые представляют интерес для НКВД. Взять того же дядю Колю. Знал ведь Шипко, что Клячин жив. Знал. Не мог не знать. Но промолчал, зараза нквдешная…

Может, на самом деле, хитрый чекист так и планировал? Черт его разберёт. Теперь только остаётся гадать и ждать появления моей группы.

Тут еще эта Марта странная…

С одной стороны все, конечно, складывалось наилучшим образом. После того, как я напомнил немке нашу очень давнишнюю встречу, она резко изменила характер беседы.

– Алексей! С ума сойти! Никогда бы не узнала! Господи, как ты вырос! – Суетилась фрау Марта вокруг меня.

– Ну конечно вырос… Было бы странно, останься я в том же состоянии.

Мне приходилось скромно отбрыкиваться от излишне эмоциональной хозяйки дома, которая вдруг начала фонтанировать счастьем. Она трясла мое плечо, трогала за руку, смеялась и… нервничала.

Вот то самое скромное “но”, которое слегка портило картину вселенской радости. Немка сто процентов нервничала. И это настораживало.

С чего ей нервничать? Ну подумаешь, по стечению обстоятельств занесло пацана, с которым она пересекалась черт знает когда. И что? Мало ли, кто с кем встречался. Тем более, больше десяти лет назад. Да и был в тот момент Алеша ребенком. Ничего общего со взрослой тётей не имел, кроме мимолётного разговора. Соответственно, логическим путем приходим к выводу, дело не во мне. Дело – в родителях.

Становится уже любопытно, когда мой отец,(а я Сергея Витцке решил воспринимать мысленно именно отцом), успел так везде засветиться. И главное, чем конкретно он светил? Эско Риекки, фрау Марта и ее погибший муж, переданный на хранение архив государственной важности – интересный списочек достижений.

Такое чувство, будто батя был не дипломатом, а советским Джеймсом Бондом. Нет, я помню, что рассказывали Бекетов, Клячин и Шипко. Сергей Витцке работал на разведку, в том числе принимал участие в некоторых операциях. Хорошо. Я очень рад. Но почему именно к отцу стекались все эти люди? Почему именно он оказался знаком с начальником финской сыскной полиции? И кстати, большой вопрос, чего от отца хотел сам Эско Риекки? Теперь, зная этого господина, я очень сомневаюсь, такими ли уж случайно-нейтральными были их встречи в Берлине. Надо будет потрясти Эско на предмет откровений.

Марта эта тоже… Что хотел предложить ее муж отцу? Кем вообще был Генрих?

В любом случае, после получаса знакомства в лоб такое не спросишь. К тому же, имеется проблемка. Я понятия не имею, как часто семейство Марты пересекалось с моим. Я просто этого не помню и не знаю.

Можно, конечно, поинтересоваться откровенно. Мол, а чем вы с супругом занимались? Но вдруг они действительно тесно общались с отцом? Тогда по всем законам логики я должен это знать. Соответственно, мои вопросы подобного толка могут вызвать крайне опасный интерес со стороны немки. Например, чего это я одну мимолётную встречу запомнил, а с остальными – провалы?

Тем более, немка очень старалась произвести на меня впечатление. Она так активно изображала счастье от нашей встречи, что я почти даже начал в него верить. Зачем обламывать человека? Другой вопрос, я прекрасно видел, внутренне она явно пребывала в состоянии напряжения.

Поэтому я тоже напрягся. Упорно пытался выудить из сознания деда хоть какое-нибудь воспоминание, где засветилась бы данная особа. Но… Как уже бывало до этого, в бодром состоянии, целенаправленно ни черта не получалось. А приснилась Марта мне лишь единожды.

С другой стороны, чего я, на самом деле, прицепился к сноведениям? Они же не друг за другом, по порядочку идут, а, скажем прямо, через одно не самое приятное место. То я видел Берлин, то детский дом. То Алеше шесть лет и он сидит в комоде, то он в избе говорит с Бекетовым. Нет. На сны полагаться – такое себе идея. Я слишком многого не знаю.

В любом случае, немка очень быстро взяла себя в руки. То есть радость, конечно, осталась, а нервничать она вдруг перестала. И тут вылезло второе скромное “но”.

Мне вот, конечно, очень любопытно, фрау Марта попала в схему Мюллера случайно или целенаправленно? Потому что, если целенаправленно, то имеются вопросики к господину оберштурмбаннфюреру. А вернее, к его способностям планирования.

Например, как я могу рассказать об умерших в эмиграции родителях женщине, которая прекрасно знает, кем был Сергей Витцке? В 1927 году она лично общалась с ним и думаю, должность отца точно не была для нее секретом. Как и советское гражданство.

А тут вдруг – эмиграция. Да еще после революции. Бред полный. Сергей Витцке, в представлении фрау Марты, если куда и мог эмигрировать в 1927 году, так это из спальни в столовую, чтоб отобедать. Или из дома в дипломатическое представительство на службу.

То есть версия, озвученная Эско Риекки, срочно требовала корректировки. А согласовать данный вопрос возможности не имелось. Поэтому я сказал частично то, что было велено, а частично совсем не то. И моя версия даже оказалась достаточно близка к правде.

– Как умер?! – Вскрикнула фрау Марта и прижала руки к груди.

Выражение лица у нее стало такое, будто она сама вот-вот отправится к праотцам. Очень бурная, однако, реакция на мои слова о гибели отца.

– Вот так… – Я развел руками. – Роковое стечение обстоятельств. К сожалению, тема слишком болезненная, не хотелось бы говорить о ней. Уже много лет сиротствую. Скитаюсь по приютам.

Естественно, мне в своем рассказе приходилось избегать деталей и нюансов. Я пока в душе не имею понятия, что это за семейка. Что из себя представляли в 1927 году Марта и Генрих. Чисто теоретически, немка не должна знать об аресте отца, если она обычная дамочка, не касающаяся определенных кругов, связанных с разведками и всей этой темой. Однако опыт показывает, теория с практикой у меня не сильно сочетаются. Поэтому, лучше не говорить чего-то конкретного, дабы не поймали на лжи.

– Бедный… Бедный мальчик… – Всхлипнула немка, подалась вперед и крепко прижала меня к себе.

Впрочем, учитывая, что она и ростом была ниже, и комплекцией меньше, скорее я ее прижал.

Вот уже после известия о печальном событии,(как-то невзначай упустив момент с перемещением “сироты” из Советского Союза в Хельсинки), я активно принялся рассказывать о своих мечтах стать актером. Надо было забить дамочке голову какой-нибудь знатный ерундой, а та легенда, которую мне выбрал Мюллер, знатной ерундой и являлась.

– Прости… кем? – Переспросила фрау Марта, когда ей удалось втиснуться в поток моих восторженных дифирамбов мировому кинематографу вообще и немецкому вчастности.