Читать онлайн Последний тигр. Обитель Святого Ястина

Глава 1

Если верить Талиту, церковному хронисту эпохи Великой Смуты, все человеческие помыслы, как реки в Ахорне, текут в бездонное Море Огня. С высоты Краёв вода, живая и мёртвая, спадает вниз – туда, где зарождается огненная суть земли и душа человеческая. Так и повелось, что все карты Ахорна обрывались красным пятном в центре. Море Огня манило смельчаков и исследователей своей тайной. Со времён первых поселенцев люди пытались пересечь его, заглянуть в самое сердце Создателя. Цели у всех были разные, одни рисковали всем в попытке снискать славу первооткрывателей, другие – найти кратчайший путь к северным берегам, но неизменным оставалось одно – история так и не знает вернувшихся. Имена осмелившихся дерзнуть и по сей день помнят только книги и хронисты. Но каждый год богатые землевладельцы, по зову Первосвященников, считали своим святым долгом снарядить корабль, и обязательно отправить в экспедицию кого-то из кровных родственников, чтобы подчеркнуть важность святой миссии. Именно так со-герен Тарх Руфф, герцог Решаньский, лишился своего единственного сына.

Мальчик рос хилым и болезненным, и о том, что Сервус Руфф станет герном, не могло быть и речи. Будучи человеком мудрым, герцог отправил сына служить при дворе короля. В Благостную неделю 1338 поворота Звёздного Круга Сервус Руфф принял решение отправиться в экспедицию к Сердцу Создателя в качестве картографа. Тарх Руфф принял удар достойно и с гордостью, год носил цвета ожидания и надежды, после чего, помолившись за сына в последний раз, снова женился. Закон требовал от него выполнения герцогского долга – наследника, но молодая жена так и не успела понести – через месяц после свадьбы герцог отплыл с дипломатической миссией в Зерей и не вернулся. Буря унесла корабль и всю команду к Создателю. Случилось эта трагедия по календарю всего-то третью неделю как, но в герцогстве Решаньском уже началась самая настоящая смута. Молодой герцогине Катияне Руфф пришлось срочно призывать в Решань верных её покойному мужу гернов, чтобы защитить границы своих владений. Записку об этих событиях почтовый горл принёс еще утром, но Орис отказался обсуждать дела как минимум до обеда, но до обеда Кастор не дотянул.

– Монсеньор требует, чтобы мы прибыли в Решань безотлагательно! В письме ясно сказано: любой ценой опередить макграфа Песчаных Островов! Я уже сообщал тебе, что брат короля едет свататься к герцогине? Пречистые девы! Тело её мужа еще рыбы доесть не успели!

Монашка, приток реки Монастырки, давно осталась позади, три дня как Орис и Кастор ехали вверх по старому тракту, путь их лежал на вершину Святого Края, где расположился портовый город Решань. Там же стояла Обитель Святого Орония, а в ней – известная на весь Ахорн здравница, принимающая больных со всех Краёв Ахорнских. Для служивших там лекарей и монахов главное, чтоб в карманах больных водились серебряные клёны, а лучше – золотые. По мнению сура, ехали они слишком медленно, и весь последний час Кастор торопил. Наконец, не выдержав, Орис торжественно, нараспев, затянул:

– О, прости мне, Кастор из Килии, что не владею я Дланью Создателя и не могу по желанию твоему раздвинуть перед нами горы и землю, и что не может данный мне дар истинной речи сократить наш путь, а потому… заткнись уже! Я и сам знаю, что Решань – лакомый кусочек, туда уже кинулись и велькорцы, и ниварцы – хуже всех этих падальщиков только твоя церковь.

– Наша церковь, – поправил Кастор Ориса. – Печать на луке твоего седла, грамард, выдана церковью, и по землям Ахорнским ходишь ты под именем благородного даря Морисса Ёльдера по милости конклава Первосвященников, так что не плюй в котёл из которого ешь.

– То есть тебе можно презирать своих собратьев, белоплащников, а мне, стало быть, и высказаться нельзя? Они ведь убили и мою семью!

– И не смей прикрываться своей королевской кровью! – смуглое лицо Кастора исказила болезненная гримаса. – Потому как даже тень твоя ни разу не падала на Камни Предков, а уж крови твоей им и подавно не видать.

Оба они были нечистой, зерейской крови, оба они носили чужие имена. Связавшая их тайна, была ядовита, как песчаная гадина, и потому не часто осмеливались они заговорить об этом. За четыре месяца, что они вместе выполняли задания Братства Эолифа, Орис успел узнать лишь, что Кастор из Килии на самом деле из Зерея и на земли Ахорна прибыл в рабских цепях, потому так и кипятился сейчас. Он, в отличие от Ориса, своими глазами видел, как герны Святого Престола с печатью инквизиции жгли и уничтожали его дом. Орис же был слишком мал, чтобы помнить побег своей семьи из Зерея, и факт этот давал священнику преимущество, которым тот часто пользовался.

Со времён последнего очистительного похода прошло уже двадцать четыре года и двадцать лет с тех пор, как конклав официально под давлением короны упразднил инквизицию, но страх перед ней до сих пор ощущался в речах и умах жителей Ахорна. Также до сих пор были живы мифы и сказки о Нечистом Хатте, боге зерейцев, который наделил свой народ сутью и формой страшных зверей. Устами проповедников и странствующих монахов церковь предупреждала о нечистой крови и ее проклятии, и семена лжи прорастали в душах и умах. Простому люду и в голову не приходило сомневаться в словах белоплащников. Но находились и те, кто знал истину, знал, что нет никакого Нечистого бога, есть лишь жажда власти Первосвященников. С помощью истинной Речи Создателя церковь сотворила чудовищное заклятие, которое превращало человека в зверя, а всё остальное сделал страх и слепая вера. Именно слепая вера стала идеальной почвой для всё новых и новых очистительных походов.

С помощью Речи, веры и страха Первосвященники три сотни лет царили на двух континентах. Святые герны и инквизиторы, с правом отнимать жизнь именем Создателя, захватывали все большие территории, вытесняя “нечистых” людей с их родной земли. Процветало рабство, Ахорн разбухал от благости и богатства, королевство Альмирия под сияющей Звездой купалось в лучах славы с сундуками, набитыми золотом и серебром, а власть церкви только росла и казалась абсолютной, как вдруг благословение Создателя покинуло Первосвященников. Умер последний из первых, истинно помазанный Гелиор Палмаат, владеющий не только Речью Создателя, но и Дланью Его. После смерти Гелиора всё изменилось, дарованная Создателем Искра вырвалась из-под власти церкви и теперь сама выбирала себе плоть для помазания. Почему Искра выбрала безродного мальчишку с нечистой кровью, Орис не понимал, но верил, что так надо. Его дар – дар истины, и он привык доверять ему. В том, что теперь он носит печать церкви на луке седла, зовётся грамардом, и ему кланяются как благородному дарю, (безродный не мог быть помазан) Орис тоже видел волю Создателя. Он был уверен в том, что именно дар привел его в Братство Эолифа, к тем, кто, как и он, ищет справедливости, а не власти. Вступая в Братство, Орис обещал себе, что будет нести людям свет истины, разгоняя трехсотлетний мрак слепой веры. Орис был уверен в том, что сама магия Создателя не несёт в себе ни добра, ни зла, лишь человек решает, что принесёт он с её помощью в этот мир.

– Далеко там еще Бургань, успеем до темноты? – спросил Орис у Кастора. Сур всё ещё был тёмен, как кора дуба, Орис видел отпечаток тяжёлых мыслей на его лице, столь же извилистый, как если бы переплетались корни старого дерева. Как успел понять грамард, сур был человеком знающим, но всё это касалось лишь теории, которую он высосал из книг, жизни же он избегал и успешно притворялся, что всё мирское ему не в радость. И пока он сидел справа от монсеньора в его карете, притворяться ему удавалось весьма успешно; теперь же, когда безопасный, обитый бархатом мир остался позади, а впереди лежали неизвестность и перекрестки дорог, Кастору всё сложнее было отгораживаться от реальной жизни с её политикой противовесов.

– И почему ты единолично решаешь, какой дорогой мы поедем? – снова взвился сур. Ему явно не понравилось быть неуслышанным, и он пытался продолжить спор.

Орис застонал. Чужой под ним, почувствовав, что хозяин нервничает, фыркнул и тряхнул головой. Новые подковы оставляли чёткий след на мокрой земле, можно было даже рассмотреть клеймо кузнечной гильдии. Орис хорошо видел герб в углу клейма, герб этот принадлежал ниварскому торговому союзу. Нивария как грибница после дождя медленно, но верно распространялась по Святым землям. Ладья и Рог теперь красовались над каждой второй мастеровой лавкой.

– Я выбрал старый тракт потому как он слишком узкий для почтовой кареты, да и вообще тут редко кто проезжает, а значит этот путь безопаснее для нас.

Старый тракт и, правда, был узким из-за странных прямоугольных камней, что ограничивали его; кое-где между ними попадались, как сейчас, высокие, верстовые столбы.

– «Сангур сунгаари таала осто», – прочитал Кастор надпись на одном из столбов. – Доброму путнику доброй дороги.

– Не было в те времена добрых путников, Первая смута же, все друг друга резали без всякой причины, – усмехнулся Орис и подвёл Чужого ближе к столбу, чтобы прочитать текст помельче:

– «Земля вдоль тракта принадлежит герцогу Наймиру Капету из Правобережного Бурга, проклятого четырехглазой ведьмой и умершего на Ёрминских болотах по велению Создателя в месяце карахе 1023 года от Дарования». Вот я и говорю, суеверные были, померещится чего, так сразу головой в болото.

Сур пожал плечами:

– Будто сейчас не так.

Бургань встретила их колокольным звоном Собора Святого Ястина. По легенде, что рассказал Кастор, Ястин был каменотесом и в один из дней вдруг услышал голос Создателя, который привёл его в пещеру, где он нашёл источник чёрного масла. А через три года случилось землетрясение, и источник засыпало, но люди не пострадали, потому что Ястин накануне опять услышал голос Создателя и успел всех вывести. Тогда на месте пещеры спасённые построили часовню и возвели пятиконечный алтарь, над которым Ястин и молился оставшиеся ему шестьдесят лет жизни, а вместе с ним и монахи-ястинианцы, давшие обет молчания. Позже на месте часовни построили монастырь. Так деревенские каменотёсы, кузнецы и копатели, создали один из самых влиятельных Орденов Святого Престола. Вот только от обета молчания пришлось избавиться.

Тогда города еще не было, с двух сторон Черного Озера стояли деревни, Правобережный и Левобережный Бург, сто лет спустя превратившиеся в город Бургань у подножия Высокого Края. Теперь здесь нет ни чёрного масла, ни новых святых, а живёт город за счет монастырской пивоварни. Известное на весь Ахорн пиво “Чёрный Бург” отправляют в столицу три раза в год – два раза лично ко двору короля. И все благодаря новому речному порту, куда причаливают ниварские корабли. Именно договор с торговой гильдией и союзом Свободных городов вдохнул жизнь в маленький городок на озере.

Наспех сколоченная караульная башня у ворот в город источала маслянистый и терпкий запах смолы; мост через сухой ров был новый и крепкий, сами же ворота старые, почерневшие от влаги и времени. У ворот Ориса и Кастора встретила стража, и не какие-нибудь местные бездари в коже, а герны при доспехах и мечах. Правда, как ни щурился Орис, гербов так и не увидел, но грамоту все же достал. Герны, даже не взглянув, открыли перед ними ворота и скомандовали проезжать. Лишь один спохватился и, выглянув из караулки, спросил:

– Оружие есть?

– Истина – мое оружие, проверять будешь? – улыбнулся грамард. Пальцы его поглаживали кожаную дугу седла, украшенную печатью Церкви. Топор был совсем рядом, под красно-золотой попоной, но укрыт в чехле и приторочен к седлу. Герн не улыбнулся в ответ, качнул головой, проезжайте, мол, но ещё долго смотрел им вслед, да так пристально, что Орис чувствовал зуд на шее.

Орис и Кастор въехали на центральную улицу, довольно узкую, так что они были вынуждены спешиться и взять коней под уздцы. Чужаки привлекли внимание; любопытные торговцы и владельцы лавок выглядывали из-за своих прилавков, свистели мальчишки, но не приближались, а липли как мухи к стенам. Подняли головы бездари, что махали метлами на крыльце Ратуши.

Для такого немаленького города, как Бургань, центральная улица была на удивление пуста. Орис огляделся, а потом прислушался и не услышал городского шума, а что еще хуже – шума воды. А ведь совсем рядом текла река Итра, падала с Высокого Края и отправляла свои воды порогами ниже, прямиком в Черное Озеро.

Мощёная камнем дорога, такая же старая, как и тракт, повела их вдоль высоких узких домов, распахнутых дверей, закрытых оконных ставен вглубь кварталов местной знати и богатых купцов, свернула и вывела на площадь, где стоял скромный Собор Святого Ястина, раздутый по бокам, как бочонок пива. Почти прислонившись к собору, высились Палаты, судя по флагам Свободных городов на крыше, здание принадлежало ниварцам. Во внутренней длинной галерее стояли статуи Святых, держа на своих плечах резные своды, мозаика окон играла всеми оттенками синего, три башни венчали пятиконечные звезды. Палаты ниварских торговцев смотрелись изысканнее и богаче собора. Дальше дорога вела под высокими арками на Площадь Гильдий, где на столбах тоже висели яркие флаги – синие, красные, золотые, с символикой известных мастеров. Орис и Кастор проехали мимо розовых кустов, мраморных ликов, под которыми журчали фонтанчики. Оставив позади всю эту красоту, они, наконец, увидели единственный постоялый двор. На ветру тихо поскрипывала вывеска с нарисованным кубком и ножом, а над ней красовалась кедровая ветвь – на севере кедр был символом крепкой крыши, приюта и гостеприимства. Рядом стояли конюшни – гостевые и почтовые.

Трактирщик вышел им навстречу и пошире распахнул двери. Из конюшни тут же выскочил бездарь, чтобы забрать у них коней. Орис бросил ему медяк, и работник довольно засиял. Они вошли в тёмное помещение с низким потолком, где пахло мясом, пивом и сеном. Зимой обычно пол устилали соломой, но сейчас шёл уже второй месяц лета, и пол сверкал новизной и чистотой, доски явно только из плотницкого цеха. Скамейки и столы тоже были новые. Большой зал с камином пустовал.

«Слишком чисто и пусто», – подумал Орис, и по спине поползли ледяные мурашки. Над головой вскрикнула птица, и Орис от неожиданности вздрогнул и поднял глаза. Под крышей висели гнёзда горлов, шумели крылья и раздавался писк молодняка.

Кастор усмехнулся, но тут на него сверху посыпалось сено и сухой помёт. Кастор стряхнул рукава и поморщился – сейчас он выглядел как самый настоящий белоплащник с надменным выражением на загорелом лице. Теперь пришло время Ориса усмехаться – еще немного, и сур потребует компенсацию за нанесенный его цвету ущерб. Насколько помнил грамард, в столице такие истории часто случались.

Уселись за стол, и трактирщик, с трудом натянув улыбку, разлился мёдом, обещая гостям лучшего пива и мяса, клялся, что лучше во всём Подножие не найдут, но Орис на него почти не смотрел, щурился и прислушивался к себе. Неспокойно как-то. Горечь подкатывала к горлу. Усталость навалилась, но отступила под натиском нахлынувшего предчувствия. Хотелось вскочить и покинуть сие гостеприимное место.

– Доброго вам дня, любезный, а не скажете ли, что так пусто у вас? Мышей травили? – спросил Орис и улыбнулся лучшей из своих улыбок. Он был сама открытость, так и лучился искренностью, но трактирщик не клюнул, ответил, мол, и хорошо же, господари, тихо, и только для вас, и попытался удалиться, но не тут-то было. Орис развернулся к нему в пол-оборота, перекинув ногу через скамью, чтобы пояс было видно, и грамоту на нём. Трактирщик-то бездарь, читать скорее всего не умеет, но цвета Святого Престола распознать обязан.

– Вы, мил человек, присмотритесь, меня к вам дорога не зря привела.

Глаз трактирщика упал на жёлто-красные ленты, обвязывающие грамоту, потом на Ориса. Борода скрыла усмешку, но Орис заметил.

– Благодарствую, милсдарь грамард, знаем, видели, добро пожаловать! Городок наш мал, да славен! Мы вам пивка холодненького, да ляжку кабанью, не извольте переживать, у нас завсегда вкусно. А нужны комнаты, так вот только кровати новые изготовили, да матрацы набили, косточки ваши после долгой дороги спасибо скажут!

Трактирщик ушёл, а Орис тяжело опустил локти на стол и посмотрел на Кастора.

– Милсдарь писарь, вам-то как? Скамья из новых досок зад не печёт?

– А я тебе говорил, надо было прямиком в Решань ехать, как и было сказано! – прошептал сур и еще сильнее сгорбился. Орис же наоборот плечи расправил. Не было у священника деда, который бы его по спине охаживал, попробуй тот согнуться.

– А как же Обитель Святого Ястина, милсдарь писарь, вы ведь все уши мне прожужжали, какой славный был человек! Нельзя не почтить его усыпальницу!

Сур выпучил глаза, уверенный, что ослышался.

– Ты ума лишился, грамард? – прошептал сур. – У нас приказ!

– Хватит уже столичного святошу отыгрывать и молитвы шёпотом возносить, разговаривай нормально, – ответил Орис, закинул ноги на скамью, стянул сапоги и отбросил в угол. Потом снял куртку и закатал рукава рубахи. За три дня пути она пропиталась потом, и грамард мечтал помыться и переодеться. С кухни, к его радости, уже тянуло сладким, верёзовым дымом, и Орис в предвкушении вдохнул аромат будущего ужина.

В зал вышла женщина в сером платье и переднике, добротная, широкая в бедрах, румяная, вот только волосы отчего-то острижены, как у монашки, и потому голову она прятала под чепец. Покачивая бёдрами, кухарка подплыла к ним с двумя кружками пива и аккуратно поставила сие сокровище на стол. Сур попытался мотнуть головой и попросить воды, а еще лучше чая, но Орис вовремя пнул его под столом ногой и заулыбался женщине.

– Добрая дарья, – польстил кухарке грамард, – слышали мы, имеется тут Святой источник, а не дадите ли господарям водицы испробовать, мы бы и в дорогу прихватили от хвори всякой.

–Ша водицы-то той, – хохотнула кухарка. – Шиш, да не шиша. Убегла вся.

–Убегла? – поднял брови сур.

– А вы что ж, не потому приехали? – кухарка упёрла руки в бока, лоб её морщился. – Мы-то так и решили, стало быть, послали вас из Высокого осмотреть чудо нашенское.

– Добрая дарья, что ж за чудо? – спросил Орис упавшим голосом.

– Так вода из Черного вся убегла, а за ней и источник пересох, вот уж как пять дней.

Не успели они больше ничего спросить, как дверь распахнулась, и на пороге трактира выросла фигура. А за ней еще одна, и еще. Люди толпились за спиной высокого, худого человека в белой рясе и с любопытством заглядывали в зал – очень им хотелось гостей посмотреть.

Сур застонал, но тут же взял себя в руки и поднялся навстречу местному священнику. Пока белые приветствовали друг друга, Орис надевал сапоги.

Глава 2

Аббатом монастыря Святого Ястина был Касий Капет, и приходился он родственником тому самому герцогу Капету, погибшему на болотах, вот только вся земля его давно принадлежала герцогу Решаньскому Тарху Руффу, и хотя последние десять лет церковь не раз намекала герцогу, мол, милсдарь, не посодействуете ли Создателю, не вернёте ли землю его законному владельцу, аббату Капету, но герцог не уступал. Хотя где Решань, а где та Бургань, с высоты-то и не видно, лупу придётся просить, а потому аббат жил здесь в своё удовольствие, со всеми правами со-герена, и никто его не трогал. Главное налоги в казну герцога платить вовремя, да за чужаками присматривать. Ниварцы хоть и соседи, но слишком уже нескромно гремят золотом, а такого местные не любят, морщатся как от плохого пива. Заветы Ястина всё еще в ходу, тот человек достойный, кто в сердце сохранил скромность и смирение. Потому весь избыток своего кошеля этот человек по воскресеньям должен в церковь нести, да вместе с грехами там и оставлять.

Аббат Капет смирением не отличался, был он громок, как колокол, и часто горяч до красноты. В костях его тлело праведное негодование и вспыхивало оно по любому поводу. Хлеб ему был недостаточно ароматен, хоть сразу из печи принеси. Сундук сделали, так кривой же – куда слепые мастера глядели, а ну переделать! Сапоги ноги натёрли, эх, ты, сапожник называется, плетей бы тебе дать, да Создатель не велел на бездаря гневаться. И горе-то в том, что не знали лекари снадобья вылечить этакую хворь, а потому в часы просветления аббат неистово молился. Чаще всего молился он на рассвете, на балконе собственного дома, что с видом на Черное Озеро, и был он в этот час нагой как новорожденный. Об этой его причуде знал весь город, но смеяться никто не смел, только так, изредка, кто бросит в сердцах: «Луч тебе в задницу, святоша», да пойдёт по своим делам. Но тот злополучный день запомнили все, потому как бегал аббат Капет голый по набережной и кричал во всю мощь лёгких:

– А ну вернуть, как было! Кому сказано! Где вода, я вам говорю? А ну ко мне бездаря смотрителя! – и кричал так достопочтенный аббат, пока не охрип и не упал без сил на канаты причала. Через час уже весь город толпился на пристани и в ужасе гудел. Вместо Черного Озера зиял провал, да такой, что никакому герцогу и не снился, а над провалом туман стоял.

–Кипящий котёл вместо озера! Прямо как в сердце Создателя, – сказал брат Радон, скромный служитель Собора Святого Ястина и личный писарь аббата Капета. Прервав свой рассказ, брат глотнул пива, поставил кружку на стол и утёр бороду. Та смешно топорщилась, и монах часто поглаживал её пальцами левой руки, правая же рука плетью лежала на столе. Орис с интересом поглядывал на неё, но рука ни разу не двинулась с места.

Рассказывал Радон долго и основательно, с отступлениями, и уже не в первый раз. Сидели все вместе за большим столом – монах, мельник, кузнец, корабельщик, Кастор и Орис, остальные топтались – кто у стен, кто у дверей в трактир. Орис слушал, кивал, жевал и только успевал вставлять: «Давай-ка, рассказывай, брат, дальше, уж больно красиво говоришь, а я пока доем»

Пока монах горло смачивал, мельник вдруг тоже решил поделиться. Судя по его лицу, он не то, чтобы смелостью отличался особой, скорее, любопытством недюжим.

– Я-то как дурак – ерёмушка, возьми, да и подойди к краю, – зашептал мельник. – А внизу тьма, хоть глаз выколи, и тьма-то нечистая, дух жаркий, будто над ведьминским котлом. Глянул я вниз и увидел, что корабли на дне провала лежат в зеленой тине, зачерпнув грязи —кто бортом, кто носом, как игрушечные!

Кастор слушал молча, иногда закатывая глаза к потолку, видел горлов в гнёздах, вскакивал с места и начинал расхаживать туда-сюда. Орис давно приметил эту его привычку, ему так лучше думалось. Рассудок Кастора не мог принять рассказ горожан, потому он всё порывался пойти и посмотреть своими глазами. Всем телом и лицом сур выражал недоверие. Орис же не торопился, ел и слушал. Чутьё, дарованное ему Создателем, разгоралось из искры в пламя. Тайна исчезнувшего озера…

– Хлоп, и нет воды, – снова заговорил мельник, – и всего-то ночь понадобилась. Ниварцы предложили брёвен нарубить, да корабли со дна на берег вытащить, но сначала-то трюмы надо разгрузить. Вот потому и городок наш будто вымер, все, в ком еще сила и смелость есть, на дне озера копошатся, остальные же от страха по домам сидят. Сам аббат, как понял, что случилось чудо-чудное, так от Звездного алтаря не отходит, молится, а брата Радона в город послал порядок блюсти. Бургомистр-то наш от страха заперся в своём доме и не выходит, говорит, письма строчит герцогу, так все ж знают уже: сгинул герцог-то, а что молодая жена его сделает, а? Воды из кувшина нальёт? Ниварцы молодцы, они-то не растерялись, не зря говорят купцы – ума палата, сразу и гернов наняли, чтоб ворота охранять и грамарда вот вызвали, да еще цены снизили для горожан, чтоб отвлечь, да успокоить. Три дня толпились люди на площади – скупали соль да мясо – кто в дорогу, кто про запас, а вдруг-таки сорваться с места придётся. Только благодаря ниварским купцам порядок и сохранился.

Орис увидел, как дернулась щека корабельщика, тот явно был с мельником не согласен. Да и потерял корабельщик куда больше, что теперь его мастерство здесь стоит, раз озера нет? Но не собрался и не уехал, сидит, бровями играет, да кулаки жмёт до белых костяшек. Он единственный, кто пришёл с оружием, топор его стоял, прислонившись к скамье. Орис мысленно поставил себе черточку – выловить корабельщика один на один, да побеседовать, что-то тот явно знает. Потом грамард встал и с ленцой потянулся. Улыбка его всё ещё была сладкой и непринужденной, будто девицу соблазняет. Пусть все эти люди думают, будто исчезающие озёра Орис чуть ли не каждый день видит, а потому и не волнуется. Картину портил Кастор своим тёмным лицом и суетливостью, но на него грамард старался не смотреть. Да, мол, случайный попутчик, а потому и мнение его обособленно, в сторонке стоит.

– Ну что ж, благодарствую вам за рассказы, а теперь пойдемте поглядим на озеро ваше, да на купцов. Поздороваться надо с нанимателями-то, – хрустнул пальцами Орис и спрятал улыбку. Вот те удивятся-то!

Кастор потемнел еще сильнее, чтобы скрыть негодование, накинул капюшон на голову, а руки спрятал в широкие рукава. Белые его одежды белыми давно быть перестали, но выглядел он всё равно как истинный служитель Святого Престола – гордо и величественно. Радон на его фоне съёжился, и, казалось, стал меньше ростом, правая рука его висела теперь мёртвой плетью вдоль тела.

Орис знал про Итру, что выходила она из Верхнего озера, спадала с Высокого Края в Черное озеро, а дальше в Нижнее, из которого разветвлялась на Ерёмку и Ерминку, те же широкими рукавами уходили до самого Ружского побережья. Судоходный сезон открывали ранней весной, когда лёд сходил, закрывали же в болотистый октябрь, когда берега брата и сестры цверой зарастали так, что и плоскодонке с трудом пройти, не то, что на вёслах. Змеистая цвера была погибелью корабельщиков в этих краях с тех пор, как люди сюда добрались. Воевали с ней и огнем, и мечом, и отравой, да всё бестолку, всегда возвращалась. Цверу облюбовали местные цапли, огромные сомы, а еще выдры – в плотной траве они строили гнёзда и растили молодняк.

Сейчас, раскинувшись на дне Черного озера, цвера выглядела как рыбацкая сеть, оплетала берега и ползла вверх по отвесному склону, цеплялась за Высокий Край, где пробивала камень и тянулась выше, туда, где похожие на трещины бежали жёлтые дорожки мха. Орис снова опустил глаза на дно озера, было оно черно-бурым, и торчали из него поросшие травой остовы старых барж, бочки, телеги, где-то даже цепи и крюки. По колено в грязи на дне копошились люди.

На высоких деревянных столбах покачивались масляные фонари. Черное масло, как всегда, горело ярко, но чадило сильно, и стёкла светильников быстро покрывались изнутри слоем гари, потому между столбами бегали мальчишки и, ловко забираясь наверх, меняли их. Кто-то с кем-то ругался, и эхо разъяренных голосов доносилось до берега.

Кастор подошёл к краю пристани, но тут же отшатнулся назад. Он бы, наверное, как суеверный бездарь, даже принялся молиться, но тяжесть гордости и белый цвет не позволяли. Орису так и виделась за правым плечом сура тень монсеньора. Тень эта все еще довлела над ними обоими, призывая к разуму.

Знание есть свет истины, путь твой, брат, должен лежать лишь через тернии ума, а потому присмотрись, что же ты видишь? Смотри, запоминай, обдумывай. Отбрасывай ненужное, то, что не имеет фактического доказательства.

Доказательства были – воды не было.

Взгляд Ориса устремился вверх, на Край, где высоко-высоко стояла стена леса, нависая над пропастью, бывшей когда-то Черным озером. На Краю толпились корабельные сосны, свесив макушки, кто на бок, кто вниз, как любопытные зрители, только их длинные, сильные корни и могли удержаться на здешней каменистой почве. Орис скользнул взглядом ниже, на срединный уступ, который держал на себе стены монастыря и пять его башен. Вырезанные прямо в теле скалы Лики Святых скрывались сейчас за строительными лесами. Лики были очень древние, даже сгинувший в болотах герцог Капет, и тот не пожимал рук их создателей.

– Ну и какие у тебя идеи, грамард? – спросил Кастор. – Дурачить бездарей? Разводить ниварских купцов на клёны? Явно же, что к делу Братства озеро это пропащее отношения не имеет, так зачем мы на него смотрим?

– И тебе совсем не любопытно? – с удивлением спросил Орис и, прищурившись, глянул на Кастора. – Разве магия ни есть суть необъяснимого? А наука ни есть инструмент познания? Хочешь быть писарем, так поезжай в Решань, а я останусь, буду разгадку пропавшего озера искать.

Орис отвернулся и прошёлся по пристани с совершенно равнодушным видом, будто и думать забыл про своего спутника, а когда обернулся, того уже не было. Орис облизнул пересохшие губы и пожалел, что ни глотка-то пива местного до сих пор не сделал, покрутил головой, да плюнул. Ну не ребёнок же, в конце концов! Справится! Развернулся и стал спускаться по вырезанным в глине ступеням. Шёл он туда, где по колено в грязи, ловко управляясь с лопатой, работал наравне со всеми глава Ниварской торговой палаты. Помогал выкапывать из грязи очередную баржу и, судя по запаху, нагружена она была солью. Через пару десятков шагов Орис пожалел, что не додумался снять сапоги, ноги были мокрые и по колено в грязи. Люди вдалеке, как муравьи, таскали мешки и грузили на подъёмник, который был расположен на более низком правом берегу; груз медленно поднимался, а потом пустая корзина быстро летела вниз.

– Это ты, что ль, грамард? – спросил Ориса глава палат. Выглядел он как последний бездарь без единого медяка за пазухой, в бороде запутались листья, трава и комья глины, сам грязный, грязь эта по нему стекала, когда он лил себе на макушку воду из медного кувшина с изящной ручкой. Этот изысканный предмет был невероятно чужероден его медвежьей стати.

– Девран из Ормиша я, глава местной Торговой палаты и представитель Северной купеческой гильдии за столом Ниварской Пятёрки.

Орис хмыкнул, скорее от уважения – такой высокий человек, а не гнушается испачкаться, но Девран воспринял это иначе, отбросил кувшин, сложил руки на груди и двинулся на него угрожающе.

– Тебя кто послал ко мне, грамотей? И где твой белый дружок, за монастырскими стенами, небось, уже спрятался?

Орис поднял брови, не находя причины для такой гостеприимности, но не отступил, взвесив слова, ответил:

– Я не за цвет стою, милсдарь Девран из Ормиша, я за истину. Такую судьбу выбрал мне Создатель – идти за его Словом. Вот на дне этом, например, какой прок от цвета? Здесь даже золото будет одного цвета с дерьмом, а потому лучше всегда доискиваться сути вещей.

– Золото, значит, – хохотнул Девран. И опять слова Ориса были поняты неправильно. Грамард нахмурился —редко когда он так промахивался. – Вот если воду вернёшь, тогда и будет тебе золото.

Кто-то закричал, и тяжелое эхо раскинулось по берегам. Орис посмотрел вдаль, и увидел, что верёвка подъемника порвалась, корзина перевернулась, и мешки с солью с высоты рухнули вниз, на ступеньки площадки. У правого берега разлилось белое пятно и закружилось в воздухе солёное облако.

Девран выругался и, хлюпая по грязи, пошёл разбираться.

Орис почесал вспотевший затылок. Можно ли сказать, что он только что получил контракт? И хотя Орис имел странную привычку верить людям на слово, сейчас ему казалось, что была это всего лишь насмешка со стороны купца, он и не думал брать грамарда на работу. Но суть происходящего была такова, что, к кому бы Орис ни пошёл, все спросят одно и тоже: « Милсдарь грамард, где вода-то? Вот если он поймёт, что произошло и вернёт воду…

«Ну и самодовольный же ты петух, милсдарь грамард», – прозвучал в голове голос Кастора. Орис улыбнулся и пошёл обратно к грязным и скользким ступеням глиняной лестницы.

Провожающая их от трактира толпа до пристани не добралась, поредела, а потом и вовсе рассеялась, у горожан были и свои дела. Брат Радон откланялся, сказав, что уже и так ноги стёр, бегая по городу, так что пришло время сосновой чаши – по монастырскому времени сие означало отдых, за ним потрусил мельник, потом и кузнец. Последний, услышав городского глашатая, отправился выполнять заказ. До причала с ними дошёл только корабельщик, но и тот в какой-то момент исчез в прибрежных зарослях чайвана и крапивы. Но надолго трава его не задержала, и он быстро вернулся на причал. Когда Орис, тяжело дыша, одолел последнюю ступеньку, то увидел его, одиноко стоящего у канатов. Тяжелое обветренное лицо его румянилось гневом, а смотрел корабельщик упрямо вниз, на суету и грязь. Топор всё так же был при нём, рукоять он сжимал в бессильной ярости, о чем свидетельствовали побелевшие костяшки.

Орис напряг память – как там его звали?

– Мастер Кауль Еремин из Дагоста, ваш город истинная жемчужина, – сказал Орис, слушая неистово бьющееся сердце – то будто взялось выколачивать звон из его ушей. – Северное ожерелье – Дагост, Ормиш, Карглиш, Верша, Каблук. Что же привело вас в такой непримечательный городок, как Бургань? Люди, выросшие в трясине цверы, что они знают о мореходстве и истинном искусстве кораблестроения? Они открытой воды-то никогда не видели.

– Что правда, то правда, – буркнул мастер Кауль, но пальцы на рукояти топора не разжались. – Ноги бы моей тут никогда не было, но раз уж мне бросили клубок Мойры… кто я, чтобы спорить с Нитью.

Орис вздрогнул – такая ересь могла стоить головы. Как же это он, грамард, и не признал в мастере иноверца? Чутье молчало. Кауль молчал. И Орис тоже.

– Удивлены? – усмешка коснулась щеки корабельщика. – Где это чистокровный дагостец подхватил выжженную хворь Островитян Танума? И снова я вас удивлю – на тюремном дне Кхамира, куда меня бросил изварский герцог, третий из наследников Розы, Гвинден Белокост. А выкупил меня Дервиш Искатель, Отец Благодеяний, так его зовут на том берегу Чандры. Вы были когда-нибудь на Белом Севере, грамард? Там, где лежит настоящий снег, горы снега, и нет дорог? Там, где твои лучшие друзья – ручные ирбисы, что размером с телёнка, а горный козёл, единственный, кто ведает истинными тропами, только он знает, куда идти, да еще Орёл, который зрит с высоты.

–Севера белого не видел, как и тех, кто вернулся со дна, – ответил Орис. – Не поделитесь ли, мастер, что за деяние привело вас на Дно Кхамира? На что так разобиделся милостивый герцог?

– Заказал построить Свадебную Ладью из дагоского дуба, что ж тут сложного, скажете вы, вот только хотел он, чтобы она, как в сказке о Хореме, прошла все Великие Пороги и цела осталась, да еще размером была, как Бришанская каравелла. Я, тогда еще молодой, сбитый с толку, со стопкой чертежей, возьми да и ляпни, что мол, требование ваше милсдарь герцог, тоже как из сказки: поди туда – не знаю куда, сделай то – не знаю что! А через минуту меня уже крутили блистательные дарданские наёмники и выволакивали из зала, но и тут, как оказалось, везение не покинуло меня. Тот, кто пришёл после меня, построил-таки герцогу ладью его мечты, на которой он благополучно и затонул посреди Чандры с её огненными Порогами, а вместе с ним и его молодая жена, и большая часть свиты, и десятки слуг. Голова того корабельщика еще долго украшала ворота Извара, а тело выставили отдельно, подвесили за ноги на Портовой площади. Гильдия тогда дорого заплатила за его глупую податливость. Отец молодого Гвиндена, Ирван Белый Лик, рассвирепел так, что выгнал всех столичных корабельных мастеров прочь из своего города и потребовал у короля выписать ему новых, более дипломатичных и образованных, чтобы могли словами объясняться, а не тупо головой кивать.Теперь, грамард, вы знаете, что со мной приключилось, остальное – уже отдельная история, и вряд ли сейчас вы захотите её услышать, ваш-то клубок вовсю катится, только поспевай за ним.

Пока Орис соображал, что ответить и прислушивался к чутью, корабельщик повернулся и скрылся в зарослях чайвана, и трава даже не зашелестела ему вслед. Орис тряхнул головой; словно заблудившись в лабиринте, он не находил выхода. И таким слепым и глухим сейчас чувствовал себя грамард, что даже слабость в ногах проросла. И куда ему теперь идти? Ах, да, он хотел найти пропавшую воду из озера.

Глава 3

– Говорю вам, дурачьё вы глухое, грохот стоял! Проснулся я в час без лучины, масло в часах уже догорело до донышка, а кровать подо мной ходуном! Как в каменный град с Высокого края! Я-то еще помню, что такое бывало, даже часть монастырской стены тогда осыпалась! – громко говорил старик сапожник. – Лики видели? Все носы Святым посбивало!

Мальчишки подмастерья бегали вокруг – то одно принесли, то другое и в разговоре не участвовали. Два других мастера сапожника качали головами, но не спорили.

Орис, поджав мокрые ноги, сидел на скамье у огня и прихлебывал горячий бульон из кружки. Его сокровище – чулки с плотной подошвой и голенищем из мягкой шерсти, сушились на веревке. Пока молодой мастер Бердан Луен возился с насквозь грязными сапогами Ориса, старейшина Иван Гонтбург рассказывал, что же, по его мнению, на самом деле случилось в ночь, когда исчезло озеро. Грамард его слушал и одновременно пытался думать. Лошади с вещами всё еще были в конюшне, где они их оставили сразу по прибытии, так куда же тогда делся белоплащник? Пешком до Решани идти долго, и это ж надо силки ставить, да огонь разводить, нет, сур скорее с голоду помрёт. Мог он, конечно, горла к монсеньору послать, да конвой для себя попросить, но не слишком ли будет?

– Белое-то оно к белому тянется, – сказал старейшина, и Орис прислушался. – Точно вам говорю, белоплащник это был, хоть он на себя все цвета радуги надел бы, а белое-то из него всё равно не вытравишь. Оно, вам говорю, будто от самой земли к ним идёт. Через пятки в задницу. Как раз накануне той ночи он к аббату и приезжал, а к вечеру, не сменив коня, исчез. Привозил, небось, письмо от Его Святейшества, епископа Яммера, а не прошло и круга, как разбилось озеро то наше об огненные чресла Нечистого, да и испарилось!

– Ох, старик, ну ты и болтать! – фыркнул мастер Казмир Данбург, поправил на носу глассы и продолжил себе шить дальше. Сапоги в его руках из мягкой коричневой кожи явно были не для дальних путешествий по Ахорнским дорогам, уж больно красивые и размера малого.

– Для кого обувку шьёте, мастер Казмир? – полюбопытствовал грамард. – Этакая красота, видимо, для дамы?

– Сионна Калмер Обриш, графиня Кастл из Альмирии, – ответил сапожник с гордостью. Такую даль, как Альмирия, он даже на карте не сразу найти сможет, а уж где там её белокаменная столица – Палмаат, и знать не знает, но все равно гордится. – Это все милсдарь Девран привозит нам заказы из своих поездок, уж не знаю, что он там говорит тамошним девицам, но это вот уже тринадцатая пара будет.

К радости Ориса, мастер Бердан закончил чинить его сапоги, протёр тряпочкой грубую, потертую кожу и молвил задумчиво:

– Сколько вам еще служить служивые, сколько вас ждёт дорог.

Орис вскочил, поставил пустую кружку на бочонок и потянулся к чулкам, те слегка дымились, но были уже значительно суше, чем раньше.

На сапожников Орис кленов не жалел, это всегда выходило боком. Расплатившись, он вышел из мастерской и огляделся. Куда бы в этом захудалом, по мнению Кастора, городке, можно было деться? И ноги как-то сами понесли Ориса в Собор Святого Ястина.

Ничего не смогло бы удивить Ориса сильнее, чем пустые ступени лестницы перед храмом. В любом городе, где когда-либо доводилось бывать Орису, храмовников всегда можно было найти в двух местах – пивных и на ступенях храма. Попрошайничество – их хлеб или скорее пиво, так куда же они все делись?

– Что, мил человек, никогда-то ты раньше в наших краях не был? – ухмыльнулся синими губами тощий бездарь с метлой и зыркнул на Ориса один глазом. Второй заплыл, да так сильно, что даже щелочки не осталось. Потом этим же глазом бездарь зыркнул в сторону Палат, где у входа стоял караул. Двое молодчиков – северян при полном доспехе.

Орис кинул бездарю медную монету и взбежал по ступеням.

Бездарь монету поймал и рассмеялся ему в спину. И было отчего. На дверях Собора стояла закрывающая печать. Еле видимый значок, которым обычно запирали амбары или коровники. От удивления Орис даже моргать перестал.

– Вам бы в канцелярию аббата сходить, мил человек, – все еще ухмыляясь, сказал бездарь. Орис был уверен, что он попробовал медь на вкус и теперь облизывался, как кот, предкувушая сметану. Метлой он махал еле-еле. – Или же, если какая работа нужна, то в трактир. Задарма тут даже у Создателя не подают, а принять могут только грех на душу. Ежели вы сами человек, обремененный монетами, то у Драска Шульбы можно завсегда поставить на хряка. Это туда дальше, вниз по улице, сразу за Черным домом плавильщиков.

– А если помер кто? – спросил Орис.

– А, ну это ясно дело, вам к Камышу. Он за пару кружек кого хочешь, закопает.

Камыш был ясно дело бездарь – чистильщик, в основном, конского навоза при почтовых конюшнях, но бывало и могилы на погосте рыл, и сточные канавы выгребал, а когда зимой печных дел мастер с хворью слёг, научился и дымоходы чистить, хотел, было, в каменщики податься, но ни один мастер его на обучение не взял. Своих было много, а много ртов кормить, это же сколько домов богачам надо построить. И хотя богачей в Бургани день ото дня всё больше становилось, но торговля-то с Ниваром дело, как ни крути, сезонное, а доход нужен весь звездный круг. Такую работу мог предложить в Бургани лишь один человек – аббат Капет. Еще, конечно, глава Девран, но милсдарь-то и своих мастеров привёз, проверенных, зачем ему рисковать? Камыш потыкался весь прошлый сезон и остался при конюшнях – тепло, сухо, да трактирщик то и дело работу дополнительную подгоняет, оно, конечно, за еду, но и так неплохо. А вот новый год начался для Камыша худо, совсем худо, будто кто чёрным наветом его обложил, но тут вдруг встретилась ему та собака…

Услышав про собаку, Орис почти пожалел, что спросил, но отступать было поздно. Кому ж еще рассказывать, как не тому, кто сам спрашивает?

Камыша Орис нашел в конюшне, куда вернулся по наводке одноглазого.

Помер старый Читка Раубер, брадобрей аббата Капета, и хоть бороды-то у аббата отродясь не было, а вот должность была, и клёны на нее выдавались, а потому пока Камыш копал могилу старому Рау, желающие занять его место осаждали аббатского писаря и по совместительству секретаря, брата Радона. По завету скромного Святого Ястина, умирать человеку стоило так же как жил – скромно, потому никто Читку проводить не пришёл. Бросили Камышу медную, да новую лопату выдали, чтоб до позора не доходить. Тело в саван из цверки завернули, а сверху тряпицей прикрыли, так на телегу и погрузили. Камыш своё дело знал, копал быстро, но и ночь подбиралась тихо, как сом к сургуку – пасть открыл, и нет белого дня. Тело в могилу укладывал, когда уже совсем темно стало, а лампу- то не взял, потому делал всё медленно. И вот когда он уже собрался вылезать и закапывать, услышал рычание прямо над головой, глянул и обомлел. Над могилой стояла тощая, лохматая собака, и глаза её в темноте огнём зелёным горели. А позади собаки той белая, как призрак, девчонка стояла.

Орис вздрогнул и обратил всё своё внимание на бездаря, тот расплылся в улыбке, почуяв, что угодил.

– Да, да, милсдарь грамард, девчонка в грязном платье, да башмаках размера на два больше, чем надо, плащ весь мокрый был, на земле, видать, спала.

Орис подошел ближе к Камышу, достал медную и принялся крутить меж пальцев, как дед любил; слушал он теперь очень внимательно.

Камыш собак не боялся, не моргнув глазом, выпрыгнул из могилы, да выпрямился во весь рост, а ростом-то он был не сильно выше той девочки, а потому смотрел ей прямо в глаза. У него с собой и краюхи хлеба не было, но очень сильно захотелось помочь, так сильно, что достал он медную монету и протянул ей, вот только руки у него почему-то сильно тряслись – от холода, наверное. Собака носом повела, на всякий случай оскалилась и посмотрела на Камыша. Взгляд у неё самый что ни на есть человеческий, да такой, каким бездаря Камыша никто никогда не награждал, взгляд тот был благодарный. Но собака быстро потеряла к нему интерес и потрусила в темноту, а за ней и девчонка с монетой. Обе растаяли словно сон, но Камыш с тех пор уверен был, что Создатель смотрел на него собачьими глазами, смотрел в душу ему и запомнил. Камыш, как это понял, так и решил сразу, что будет хорошим человеком – скромным и переполненным благодарности. И как только решил, так сразу и дела его стали идти намного лучше. Вот, например, в прошлом месяце умер тот самый Горван, печных дел мастер, так Камыш его за бесплатно похоронил, а глава печной гильдии Карас возьми, да и найди ему место помощника при городской бане, ну разве это не милость Создателя? Было это дело еще по весне, и девочку эту Камыш больше не видел, а вот собаку… Её он даже поймать пытался, накормить хотел, но та от него удрала по монастырской дороге, к круглым воротам, туда Камыш заходить не посмел. А то, что это была точно та собака, он уверен – пятно у неё белое вокруг правого глаза, а хвост обрублен.

Орис подумал, покусал губу и кинул Камышу монету.

– Если вдруг увидишь ту собаку, найди меня, – сказал грамард самым серьёзным тоном. Камыш так же серьёзно кивнул, пряча монету во внутренний карман.

Когда Орис был уже одной ногой за порогом, Камыш окликнул его снова.

– Милсдарь, я ж забыл передать, заходил белоплащник, с которым вы прибыли, сказал, чтоб шли в дом бургомистра Капета.

Орис кивнул, вышел из конюшни и разозлился. Он усталости ноги не держали, от выпитого горячего бульона клонило в сон, но по велению темнолицего святейшества должен он был топать в дом трусливого бургомистра, и непонятно зачем. Злился Орис скорее из упрямства и сам это понимал: поговорить с формальным главой города будет не лишним, но сосредоточиться на этой мысли не мог. Из головы не шла девчонка. Он был уверен, что она – та самая, из каменного склепа усыпальницы Святого Ёльма безымянная, названная Уной. Как Орис и предполагал именно этой дорогой бежал Веридий с сыном и девочкой, но до Бургани, похоже, добежали не все. Спроси его кто, почему грамард был так уверен, мало что ли голодных, брошенных детей шастает по округе, так Орис бы только улыбнулся той самой улыбкой, тёплой, как каштаны на солнцепёке.

Дом бургомистра стоял на площади, рядом с ратушей, не самый богатый, не самый красивый – обычный, высокий, нависающий верхней частью над улицей, в этот час уже тёмной. Огонь горел лишь в Звёздной чаше перед ступенями Собора Святого Ястина, да на самой площади дрожали три маленьких огонька. Орис поёжился, плащ он не взял, а зря – солнце сползло за Край и стало прохладно.

Огоньки на площади дрогнули и стали приближаться. Волосы на затылке встали дыбом, и по спине Ориса пробежал уже совсем иной холодок. Грамард замер, подумал и скользнул к ближайшему дому, укрыться в его тени. Улица была неприятно пуста, окна дома темны, из отхожей ямы воняло тухлой рыбой и мочой. Где-то вдалеке протяжно завыла собака, Орис клацнул зубами от страха и полез по выпирающим частям стены на крышу. Лёг лицом вниз, морщась от запаха горлова помёта, и вслушался.

В тишине отчётливо слышались приближающиеся шаги. Укрыв лица капюшонами, по улице, навстречу Орису медленно двигалась троица в чёрных плащах. Коней при них не было, зато мечи и доспехи явственно свидетельствовали о деньгах и высоком положении. Родовых гербов Орис не видел, как и иных знаков принадлежности. Фигуры сливались бы с темнотой полностью, если бы ни застёжки на плащах. Огоньки стали больше, ярче и, присмотревшись, грамард понял, что его так переполошило – берегонт!

На груди всех троих в обрамлении металла светились небольшие камушки – два зелёных, как кошачий глаз, а один белый. По эту сторону Чандры звался этот камушек берегонтом и был он редок, как истинное сокровище. По другую же сторону бурной холодной реки, выходящей из недр ледника, звался он варза. Так его нарекли северяне в честь самой ядовитой змеи во всём Ахорне – варзанки, а всё потому, что если его правильно обработать, сваливал он без труда огромного северного медведя в одно касание. Но было у него и еще одно свойство, о котором знали не все – невероятным образом глушил он истинную Речь, потому-то инквизиторы Святого Престола и называли его не иначе, как берегущим.

Троица поравнялась с домом, на крыше которого лежал Орис, и вдруг остановилась, все трое разом закрутили головами, как сторожевые собаки. Грамард сглотнул и мгновенно вспотел во всех местах.

Быть того не может, что это те самые Псы Кхамира, наводившие ужас на чистое воинство Святого Престола!

В сражении при Чандре бились последние еретики, совсем не как псы, а как дикие, северные волки. Вгрызались в плоть ножами и зубами, рвали ружских защитников на куски без всякой жалости. И вооружены они были тем самым ядовитым берегонтом, из которого кхамирцы делали все, начиная от оберегов, заканчивая оружием. С той битвы двести лет уже прошло, земли кхамиров теперь мертвее некуда. Извела их Церковь. Живую землю вспахали и выжгли, чтобы ни одного сорняка на ней не прижилось, там даже камни, говорят, в пыль теперь истёрты. А жизнь, что еще теплится, сосредоточена в стенах одной огромной ямы, и называется та яма – Дно Кхамира. Свозят туда преступников со всех Краёв, и мало кто из них когда-либо снова увидит зелёные поля и леса. Орис вспомнил корабельщика и его странный рассказ на пристани. Восставший из Ямы северянин-еретик, верующий в мойр, сам по себе уже нечто из ряда вон, а теперь еще эта троица с берегонтом…

Один из них вдруг скинул капюшон, и Орис увидел лицо, бледное в свете зелёного камня; чёрные прожилки вен на лбу, вились, как водяные змейки. Бесконечную секунду спустя человек снова надел капюшон и махнул рукой. Троица медленно двинулась по улице. Орис перестал дышать и начал медленно сдвигаться влево, а то, если кто из троицы вдруг обернётся, то грамард на покатой крыше будет очень даже отчетливо виден. Выдохнуть он осмелился минуты через две, когда плащи скрылись за поворотом дороги, а шаги стихли. Двинуться вниз сразу же не рискнул, лежал и слушал, как бьётся сердце. Давно уже он так не боялся, с тех пор, наверное, как повстречал полосатого зверя у моста, тогда точно так же пальцы покалывало. Спуститься оказалось сложнее, чем забраться, тело от страха одеревенело, и Орис просто скатился вниз. Приземлился, на своё счастье, в отхожую яму, та хлюпнула и плюнула ему в лицо коричневой жижицей.

Именно такой – вонючий, мокрый и дрожащий от холода, взошёл грамард по ступеням дома бургомистра. Служанка, открывшая дверь, вскрикнула и убежала в темноту, вернулась уже не одна, а с детиной бездарем, судя по пятнам на переднике и ожогам от масла на руках, вытащила она его с кухни. Орис по глазам видел, что детина разбираться не будет, а будет бить. Посомневавшись для приличия лишнюю секунду, грамард выдохнул быстрой скороговоркой первую, самую безобидную менту из всех Речей, но, к удивлению Ориса, она не подействовала. Детина захлопал глазами, тряхнул головой, но продолжал надвигаться на него как гора. Орис повторил слова, нараспев и громко, колени враз стали ватные, и голова у грамарда закружилась. Девица снова заорала. Детина покачнулся, но снова устоял на ногах.

Спасло Ориса то, что из гостиной вышел Кастор, а за ним вслед и хозяин дома. Детина замер, ожидая приказа выбросить незваного гостя, но бургомистр отрицательно мотнул головой. Детина пожал плечами и пошёл обратно в кухню.

Орис с облегчением вздохнул, закрыл за собой дверь и прислонился к ней вспотевшим затылком. Волосы всё еще стояли дыбом, а сам Орис мелко дрожал.

Глава 4

Орис отмокал в бочке, сидел, скрестив ноги на дне, а горячая вода обхватывала задубевшие члены до самой шеи. Закрыв глаза, он дышал, делая один глубокий вдох за другим, но, несмотря на аромат трав, разливающийся по купальне, ему до сих пор казалось, что от него воняет испражнениями и тухлой рыбой. И всё же в этот момент он оказался на удивление доволен жизнью и даже счастлив, если бы ни шаги. Мерные и глухие они эхом отражались под высокими сводами. Грамард на слух мог бы нарисовать карту передвижения сура. Тот молча ходил вдоль стен, заложив руки за спину. Кастор имел некие новости и жаждал ими поделиться; круги, которые он накручивал по купальне, явственно свидетельствовали об их срочности.

То, что ждать Кастор не любит, Орис понял давно, а потому постоянно заставлял его ждать.

– Ну, давай, – сдался, наконец, грамард и открыл глаза. – Излагай, что успело такого важно приключиться.

– Пока ты валялся в вонючей яме? – съязвил сур. – Ты удивишься, но много всего.

А произошло и, правда, немало, в том числе и совершенно неважного с точки зрения Ориса, потому слушал он в пол-уха, а голова его клонилась к плечу, глаза сами собой закрывались, и спустя щепотку воска, он откровенно захрапел.

Проснулся Орис оттого, что служанка, та самая, которая в испуге орала, увидев его на крыльце, вылила ему на голову ковш ледяной воды. Орис вскрикнул от неожиданности и выскочил из бочки в чём мать родила. Девушка бесстыдно оглядела его с ног до головы и рассмеялась:

– Ну, хоть на человека стал похож, а не на порождение Нечистого, – сказала наглая девица и бросила в него сначала куском ткани – обтереться, а следом штанами и рубахой, его же собственными, из седельных сумок. Кто-то, видимо, был послан забрать поклажу из конюшни.

Орис поймал свои вещи и закрылся ими, как щитом.

Служанка продолжала стоять, уперев руки в бока – перед голым и чистым мужиком она была смелая. Длинные тёмные волосы её текли по плечам, и грамард даже залюбовался, а потом улыбнулся и принялся бубнить себе под нос скороговорку на эссале, никакую не менту, конечно, а так, речевое упражнение из Третьего домена достопочтенного труда мастера Капринуса.

Девушка взвизгнула и выбежала. Орис засмеялся и принялся одеваться.

Назойливое неудовлетворение накатывало волнами, он не мог вспомнить что-то очень важное. Ах, да, рассказ Кастора. Рассказ, из которого он ничегошеньки не помнил, его дар не впервые бил по памяти, но сейчас чутьё упорно твердило Орису, что в своём пренебрежении он упустил истину.

Не было ничего удивительного в том, что Кастор не любил север. Глухие леса и темень наводили тоску, хотелось запереться в скрипте и предаться простым радостям, таким, какие утешали его с тех пор, как он выучился читать и писать. Перенесение слов на бумагу успокаивало его, знания сами по себе придавали уверенности, но не согревали. Даже в разгар лета у Подножия вечерами было сыро и холодно, что вынуждало Кастора надевать белую рясу поверх шерстяной туники. Здесь всегда приходилось возить с собой мешок с тёплыми вещами. Особенно ценным являлся подбитый овчиной плащ с широким воротом, переходящим в капюшон.

А еще на груди его висел пояс с перекрестиями ремней. Грамард заставил его запастись кучей ненужных вещей, таких, как нож, кресало и масло, средство от живота и сушёные яблоки для лошадей. Всё это Кастор по велению грамарда рассовал по отделениям на поясе, и его тяжесть ежечасно приближал сура к земле. За день он так уставал в седле, что переставал чувствовать бёдра и задницу, только гордость удерживала его от того, чтобы не свалиться с лошади и не уползти в кусты, будто уж. Кастор ничуть не сомневался в том, что Создатель сильно осерчал на него за что-то, а иначе никак не объяснить, почему ему достался такой спутник, как милсдарь Морисс Ёльдер, он же грамард, он же тупица Орис.

Перспектива путешествия поначалу очень порадовала Кастора, в основном из-за красочного описания монсеньора. Это должно было стать лучшим временем в его жизни, большую часть которой Кастор провёл за запертыми дверями. Мокрый трюм галеры, подвал дома того дурака, который его купил, а после монастырь, где он попросил убежища после побега, и лучшее, что с ним случилось в жизни – библиотека монсеньора. Теперь же он, наконец, был свободен и снабжен средствами, мог увидеть мир и открыть множество дверей. Из уст монсеньора это звучало очень заманчиво, на деле же обернулось катастрофой.

Все последние три месяца Кастор только и мечтал о том, что сослужить монсеньору какую-нибудь такую службу, чтобы после осмелиться попросить его отозвать свой подарок, как сам монсеньор именовал сие путешествие, и разрешить Кастору вернуться в столицу, за стены монастыря Святого бедняка – Апостола Марка, самого достопочтенного из всего пантеона Альмирских святых.

Несмотря на то, что кровь в Касторе текла зерейская, в Создателя сур верил искренне, как и в его Дар, он давно уже отринул многообразие верований своей родной земли. Глубоко в душе он считал поклонение тотемным животным и духам дикостью, и единственное, о чем мечтал, что когда-нибудь Зерей примет истинную веру, веру в Создателя.

Кастор верил вопреки преступлениям, которые совершали Первосвященники, вопреки страшным деяниям инквизиции, и вера эта была вторым после крови, что объединяло Кастора и Ориса. Оба они свято верили в то, что лишь руки людей испачканы кровью невинных, сам же Дар Создателя и его Искра чисты. Как говорил им монсеньор, главное – люди, чтобы достичь цели братству надо сменить на важных постах людей, в чьи нечистые руки попал Дар, и тогда они смогут изменить мир.

Одним из таких “новых” людей был Сальвар Капет, дальний родственник канувшего в болоте невезучего герцога из Правобережного Бурга, он же двоюродный брат аббата Капета из монастыря Святого Ястина, а еще, как оказалось, с некоторых пор и бургомистр славного города Бургань. Город-то, если, по правде, был так себе, невзрачный городишко, еще до того, как в нём пропало озеро, а уж после…

Глядя в темноту обрыва, Кастор не удержался от молитвы, волосы у него зашевелились от суеверного ужаса, и как только он пришёл в себя, тут же кинулся к достопочтенному бургомистру Сальвару Капету. Первоочередной целью он, конечно, видел отправить письмо монсеньору, сообщить ему обо всех событиях как можно подробнее и получить разъяснения и, возможно, рекомендации относительно того, как действовать в столь странных обстоятельствах, а лучше всего твёрдое распоряжение немедленно убираться из этого городишки и двигаться вверх, на Край, в Решань, как и было оговорено ранее. И чем твёрже прозвучит это распоряжение, тем лучше, даже пусть под страхом страшной кары, тогда Кастор сможет ткнуть грамарда этим распоряжением в нос и с удовольствием поглядеть, как тот сконфузится.

Ох, видит Создатель, сие неправедное чувство так сильно грело душу Кастора, что он даже улыбался, но лишь до тех пор, пока не вошёл в дом бургомистра. Он даже плащ сбросить не успел, как трясущийся Сальвар с бегающими глазками сунул ему в руки письмо с такой узнаваемой печатью – золотой звездой на красном воске. Разламывая печать, Кастор уже знал, что увидит совсем не то, на что надеялся.

Письмо он перечитал несколько раз. В раздумьях пообедал, причём в гордом одиночестве. Сальвар, сославшись на мигрень, закрылся в своих покоях и ни разу его не потревожил, зато все три с половиной слуги были в полном его распоряжении. После обеда Кастор продолжил думать, меряя шагами жарко натопленную гостиную бургомистра. Потом ненадолго очнулся и сходил в купальню, освежиться. Служанка Мелита с удовольствием подобрала ему пару вещей из гардероба Сальвара, сказав, что тот всё равно их не носит. К тому моменту, как солнце начало медленно клониться за Край, Кастор начал нервничать и не сразу осознал, что причина тому отсутствие грамарда. Он, было, решил послать слугу забрать вещи из конюшни, но передумал и, на всякий случай, взяв слугу с собой, отправился сам.

В конюшне Кастор выяснил, что бездарь конюх грамарда не видел, но клятвенно заверил, что как увидит, всё передаст. Кастор, вернувшись в дом бургомистра, приуныл, письмо монсеньора не шло из головы, но принять единоличное решение сур не мог. Ему вообще тяжело давались решения, даже самые простые, но еще труднее было ослушаться и не исполнить волю роверена Святого Престола, от одной мысли об этом у Кастора сводило кишки. Спустя час он так себя накрутил, что полез в те самые бесполезные кармашки за травами от живота.

К ужину аппетит у него окончательно улетучился, сур скорчился в кресле у камина и смотрел на красивые языки пламени. Впервые за день из своих покоев спустился запуганный Сальвар и чуть ли ни на носочках прокрался в соседнее кресло. Выглядел он больным и бледным. Кастор некоторое время собирался с духом, чтобы спросить у бургомистра, что же его так испугало, но так и не собрался. Его больше всего интересовало, имеет ли ужас на лице этого тщедушного человека отношение к делу, которое ему приказано исполнить. И исполнить безоговорочно успешно.

Кастор поправил себя – им приказано исполнить. И вот в этот самый момент в двери к бургомистру и постучался одарённый милсдарь грамард.

Орис нашёл Кастора в гостиной; тот, будто птенец горла, сидел в кресле, подтянув ноги к груди и положив голову на колени. В своих новеньких богатых одеждах выглядел белоплащник паршиво, спать, видимо, он так и не ложился. Грамард потёр меж собой сморщившиеся от воды ладони, а потом вытер их о штаны, те как будто вспотели, подошёл и сел в кресло напротив сура. Желудок Ориса урчал от голода, но он его игнорировал в угоду зуду иного рода.

– Я был неправ, – сказал Орис.

Кастор подвигал глазами, поднял брови и так же тихо ответил:

– Скажи это еще раз, и громче.

– Я был неправ, – повиновался Орис и выпрямил спину; слова давались тяжелее, чем он думал, будто кадык повернули в горле.

Кастор покачал головой, вытащил из-за пазухи письмо и протянул Орису. Потом, сбросив ноги, облегчённо откинулся на спинку кресла. Грамард, не привыкший тянуть кота за хвост, а сура за язык, вытащил лист с вензелями и быстро пробежал глазами идеально ровные строчки.

Эссале и так красиво ложился на бумагу, но монсеньор имел привычку слегка наклонять буквы, из-за чего грамард, читая, наклонял голову. Дочитав, он резким движением бросил письмо в огонь. Не ожидавший такого святотатства, Кастор вскочил и почти закричал от ужаса. Орис шумно выдохнул:

– Написано же, по прочтении сжечь, а ты с ним носишься.

Сур опять упал в кресло.

– Хотел тебе показать, – прошипел Кастор. – Дубина.

– Чего ты расселся? Пошли искать! – сказал Орис и встал.

– Я же говорю – дубина, – вздохнул Кастор. – Луна полнится на небе, милсдарь, а вы куда-то собрались. Не все ямы отхожие еще опробовали? Лучше расскажи, какие духи нечистые за тобой гнались?

Орис сел обратно, немного помялся, но ответил:

– Кхамирские.

Пламя очага сверкнуло в тёплых карих глазах Кастора, когда тот медленно повернул голову. Ухмыльнуться он не посмел. Над кхамирцами никто не смел потешаться. Даже двести лет спустя одно только упоминание последних еретиков заставляло людей ёжиться и осенять себя пятиконечной звездой, призывая Его к милости.

– Пойдём-ка на кухню, милсдарь писарь, я буду рассказывать и жевать, а то что-то… нутро моё неспокойно из-за пустоты кишок.

Спустя час Орис и Кастор всё еще сидели за большим столом. Кухонный детина спал под лавкой справа от еще теплой печи, на столе горели свечи, но было сумрачно. Орис доел кашу со шкварками и взялся за пирог с рыбой, запивал он всё это кислым вином, потому как пива здесь не оказалось.

Достопочтенный бургомистр Сальвар был собратом сура по столичному духу, всё-то его тянуло к роскоши и презентабельности на столичный манер, а в прошлом сезоне в столице как раз разгорелась мода на сладкое вино. Правда, здесь, на севере, найти приличное сладкое вино было сложнее и дороже, оттого обходился Сальвар, чем придётся.

– Ну и дрянь, – сморщился Орис, но сделал очередной глоток.

Кастор не обратил внимания на его жалобу, вместо этого спросил:

– А что ты там про вены на лбу говорил?

– Да черные они были, точно тебе говорю, мне почудилось даже, что они двигаются как живые. Ты что-то знаешь про такое?

Кастор медленно кивнул, смотрел он пустым взглядом на огонь свечи, огонёк дрожал.

– Есть одна легенда о той, последней битве при Чандре, когда уже стало ясно, что всё – Кхамир пал, свободные вместо того, чтобы отступить, бросили оружие, взялись за руки и пошли строем на пехоту отца всея Осеи* герцога Владислава Ружского, будто пытались взять их в бессмысленное кольцо. Кхамирцы падали и умирали, но рук они и после смерти не разжимали. А дальше кровь убитых становилась чернее ночи и горячее кипятка, она как живая кидалась на строй святого воинства. Все, кого нашли потом, оказались с черными отметинами на лбу. Будто под кожей что-то было, оно шевелилось и двигалось. Потому Владислав и приказал всех добить – и своих, и чужих, а местность выжечь до твёрдого камня, а потом вернуться и еще раз выжечь.

Орис сглотнул и осмелился даже предположить, что сказки всё это, но вслух сказать не посмел. Поднял брови. Опустил. Вгрызся в кусок пирога. Глотнул кислого вина и даже не поморщился.

– Мастер Капринус высказался бы сейчас, что если что-то выглядит похожим друг на друга, это еще не значит, что оно имеет одинаковую природу, – заключил Орис.

– Ты читал мэтра Капринуса?

– Я ходил на его лекции в университете Палмаата, – ответил грамард. – Думал, ты знаешь мою биографию.

– Знаю, но глядя на тебя, никак не могу поверить, что всё то, что написанное в бумажках, про тебя. Может, есть другой какой Орис?

Орис не ответил, отодвинул недоеденную корочку пирога, подумал и бросил её под стол. Откуда-то из-за печи выскользнул тучный грязно-дымчатый кот и мигнул жёлтыми глазами.

– Надо бы поспать, милсдарь писарь, – произнес Орис, поднимаясь с лавки. – Поиски начнём завтра.

Кастор заторопился прямо с утра, Орис только глаза успел раскрыть, а сур уже тут как тут, кедровый взвар и яичная похлёбка даже дымились еще.

– Завтрак тебе принёс, – немного смешавшись, сказал сур. – Вставай, давай!

– За такую службу, милсдарь писарь, обычно розги полагаются, и как ты только дожил до сих пор, – посмеялся Орис, но из-под одеяла вылез и принялся одеваться.

Кровать в гостевой комнате бургомистра была такая, что с великим трудом заставил себя Орис её покинуть, но чутьё, в это утро острое и колючее, подгоняло. Принесённый суром завтрак Орис заглатывал уже на ходу. Не успели они на десять шагов отойти от дома бургомистра, как Кастор зашептал, подтянувшись на цыпочках к Орисову уху:

– И как же искать того, не знаю кого? Имя-то не назовёшь, а если даже он его сменил наверняка.

– И кто тут из нас дубина, – усмехнулся Орис. – Чего шепчешь? Говори нормально, как о чем-то неважном, тогда никто и не подумает прислушиваться, а то ты всё как олух, шёпотом разговариваешь. Милсдарь писарь, учись уже находить общий язык с обычными людьми. А обычные люди, они какие? Простые, вот и ты будь проще. Ты не хуже и не лучше, внутри требуха такая же, сколько видел, ничем-то бездарь от даря не отличается. И Создатель, когда твои помыслы взвешивать станет, на богатые тряпки не посмотрит – его твои помыслы тайные интересовать будут. Вот и нас они сейчас интересуют. Найти кого-то бывает очень просто, главное знать, к чему он двигался, цель у него была? Чего хотел? В нашем случае речь идёт о заговоре, так что на блюдечке нам ничего не подадут. Сыскарь наш, пропавший без вести, видимо, нашёл что-то, потому и пропал, вот и мы найдём это “что-то” и …

– Тоже пропадём, – усмехнулся сур. – Диву даюсь, что за пропащее место эта Бургань!

В Соборе Святого Ястина тем временем запел колокол, на площади уже толпился народ, расползался рынок – крытые телеги, деревянные прилавки. Купцы подвозили, бездари разгружали. Утро ширилось, проносясь по улицам Бургани криками торговцев и покупателей. Порывы ветра разносили аромат свежей выпечки, соленой рыбы и пива, пиво текло из кранов, не переставая. Грузчики уставали быстро, то и дело бегали за кружкой. В первый час, как гласила табличка, работникам рынка за полцены.

Орис и Кастор влились в толпу.

Съеденный завтрак булькал в животе, но Орис все равно глотал слюну, запах свежей сдобы кружил голову. Остановился у прилавка с хлебом и не смог двинуться с места, он уже потянулся за кошельком, благоразумно спрятанным за пазуху, когда достать сложнее и тратишь меньше, как вдруг вся улица у них за спиной пришла в движение. Послышался топот копыт, и толпа с криками отхлынула, пропуская всадников. Те промчались мимо, но порыв ветра, последовавший за ними, сорвал навес и взметнул в воздух облако сушёных трав. Один из всадников зацепил корзину с репой, и та посыпалась на дорогу. Все враз закричали, негодование вспыхнуло на лицах людей красными пятнами, кто-то уже бросал вслед всадникам ту самую репу. И тут над всем этим раздался ломающийся мальчишеский голос:

– Мертвец на озере, мертвец на озере! Спешите видеть! Мертвец на озере, мертвец на озере!

Толпа замерла, а потом резко пришла в движение. Любопытные горожане, расталкивая друг друга локтями, устремились к пристани.

– Простите, но лавка закрыта! – выпалил пекарь, потянул на себя прилавок и закрыл перед носом Ориса ставни.

Грамард сплюнул. Сур расхохотался.

– Чего смеёшься, милсдарь писарь? – упавшим голосом сказал Орис. – Как думаешь, чей там труп-то?

На лице Кастора отразилось удивление, а потом пришло понимание.

– То-то же!

Глава 5

– Это не мы его, Создателем клянусь! Мы только нашли его. Дело было под утро, еще туман стоял. Даник остался наверху подъемник проверять, а я вниз спустился погрузить мешочек-то. В тумане разглядел я его не сразу, споткнулся сначала и чуть не упал, подумал – бревно, а потом увидел лицо и аж заорал с испугу, так бежал наверх, что весь в грязи вывозился. Вбежал, задыхаясь, и долго еще не мог внятно пояснить ничего, а как сказал, так Даник тут же за монахами побежал, монастырь-то ближе всего. Больше мы вниз не спускались, клянусь Создателем. Аббат прибыл, за ним толпа гернов, но в тумане и не разглядеть было, а как солнце встало, так потеха началась. Весь город на пристань высыпал. Даник тогда сказал, что не будет у нас работы сегодня, и мы пиво пошли пить – деньку-то чё зря пропадать, а этот… Ну, мёртвый же, ему всё равно, гляди на него – не гляди.

—Да чего тут скажешь-то – труп он что камень. Всю ночь, видать, в этой грязи пролежал, скрючился весь. Пальцы пытались разжать, чтобы топор из них вытащить, а он вцепился намертво. Крови на топоре? Нет, милсдарь грамард, не было там никакой крови, синим он выглядел лицом-то, глаза красные, как у пса нечистого, и почему-то сапог на нём не было, валялись рядом, а еще пальцы на руках ободраны и ногти сломаны. Кто заметил? Так Виннер, сын мой, дал мне Создатель помощника на старость лет, он для меня травы собирает, заказы по домам развозит. Я-то уже что? Еле ноги ворочаю, так, в котелке помешать, да рецепт какой написать. С некоторых пор пишу я, милсдарь грамард, Дух травницкий, у нас тут многое такое растёт, чего и в помине не сыщешь, диковинки. Вот, к примеру, Мера Костлявая, бред-трава, от яда змеиного вылечит, от гнилой крови поможет, от жара и припадков, а если смешать …

– Виннер я, сын мастера-травника Кадера из Правого Дола, прислал отец к вам, милсдарь, рассказать, как дело было. Он меня просил не жаловаться, но… Я б вам рассказал по секрету, а? Аббат, он… ну, сумасшедший же, право, господарь милостивый, он … может ли Создатель вразумить безумца? Отцовские травы оказались бессильны, может магия? С вами же, говорят, настоящий священник из белых прибыл, может ему по силам, голову-то аббату подправить, человек он неплохой, но вот мысль его… как в горячке всё. То ему вода слишком холодная, то слишком горячая, отвар горький, значит, отравить хотят. Сны ему снятся, где его Нечистый зазывает на пир. Знаю, милсдарь, отвлёкся, но сдается мне, важно это. Когда нас аббат утром позвал вниз, был он как-то особенно не в себе, будто пьяный, я и подумал, что шутка какая. Убийств у нас тут, отродясь, никогда не случалось, бывает, и пропадает кто, раз – и нет человека, так все знают, Черное озеро коварное, заберёт на дно с легкостью, да и болот много в округе, если тропу перепутаешь, то уже не выйдешь. Да и Край опасен, а многие дураки лезут напролом через трещины и срываются. Ведьмин край, чего говорить! Сколько ни молись, а Лики-то из бездны времени смотрят, да улыбаются. Да, да, отвлёкля я, милсдарь, простите. Тело, значит. Сначала увидел его и испугался, серый лицом был. Лежал он, будто упал, сверху откуда-то. Руки и ноги отдельно болтались, потому что сломаны были, точно говорю, я таких летучих уже видел. Похоже, на Край пытался влезть и упал. Топор? Не знаю, откуда, на отвес-то с топором лезть несподручно, но, может, потому и сорвался, от страха выхватил, да не удержался. Ну, это я так себе представляю, а как там было на самом деле, не ведаю. Знаю только, что аббат от ярости кричал особенно громко, но невразумительно, на всех бросался, даже на гернов, ну тех, доспешных, прибывших этим утром. Только того, главного, с перьями, не трогал. Какие перья? Синие! Он герцог какой-то из Северного Велькора, кажись, ну так мельник сказал, когда потом в толпе шушукались. Мол, беглец, разыскивают его. Да, нет, не герцог беглец, а труп… Ну, мастер Кауль, оказалось, он беглый каторжник, из тюрьмы сбежал, на той стороне Чандры его разыскивают за тяжкие преступления, вот он в Святой край и подался. Как герцога зовут? Извините, не помню, он из какого-то Малена, так вроде. Ремален! Точно! Вы-то, милсдарь, получше меня в этом разбираетесь, я всего два раза дом покидал. Был в Решани, да в прошлом году сплавлялись мы до Ружского берега. Там врач какой-то известный выступал, он книгу написал, и отец очень хотел ту книгу приобрести, да поговорить со столичным, вот и отправились. Отец еще думал пристроить меня мастеру тому в подмастерья, но где я, а где та столица, там такая очередь разодетых и напыщенных выстроилась, что нас и близко не подпустили. Зря только время потратили, а времени понадобилось два месяца. Сильно тогда аббат сдал за наше отсутствие, явно хуже ему стало. Помню ли я, когда аббат еще здоров был? Помню, мне тогда девять лет минуло, еще при старом герцоге Дарго Руффе, и градоначальником тогда был Седон из Кастрища, это деревня за Ярминкой. Он к нам как приехал, сразу порядок принялся наводить. Аббат тогда был еще молод и полон сил, сам за сплавом следил и лесорубами. Помню я, часто он к отцу в гости захаживал, в основном, медовухи выпить, пиво он, кстати, никогда не любил. Вы если ему помочь не можете, так хоть помолитесь, вы-то, милсдарь, к Создателю ближе, вас он может быстрее услышит.

Когда Виннер ушел, Орис выдохнул и со стуком поставил кружку на изящный резной столик в гостиной бургомистра. Люди приходили и уходили, а Сальвар всё еще сидел у себя в покоях, ни разу не вышел и ни слова не сказал, будто и не хозяин он этого дома, а что еще страннее, этого города. Орис всё больше темнел лицом. Не нравился ему этот город и всё, что тут происходило. И то, что ни аббат, ни брат Радон так его и не позвали тело осмотреть. Герны Ремаленского герцога оцепили дно озера и никого не пускали; когда же грамард попросился помочь, ему вежливо, но твёрдо отказали. Тогда Орис пошёл к бургомистру Сальвару Капету с просьбой посодействовать, хотел очень взглянуть на тело, но тот от него отмахнулся, сказал что-то невнятное и отправил к Деврану, чья власть была в этом городе очевидна для всех. Глава Палат Ориса, конечно же, тоже не принял, сославшись на множество дел, требующих его присутствия. Так они и оказались снова в этой гостиной, куда Орис стал заманивать особо болтливых. Сначала мальчишки на медную клюнули, потом пришли пошептаться сапожники. Вслед за старейшиной Иваном Гонтбургом пришёл и мастер-травник, который мертвеца на дне озера своими глазами видел, а потом и его сын.

– Думаешь, это он? – спросил Кастор. – Ну, тот … кого… надо…

Как ни старался сур, но не получалось у него говорить нормально, он то голос понижал, то начинал заикаться, то слова нужные не мог подобрать.

– Дам тебе бумагу, будешь записки писать, говорить-то ты, слышу, совсем разучился, – улыбнулся Орис. – И нет, не думаю. Мастер Кауль и, правда, каторжник, сосланный на Дно Кхамира, он сам мне рассказал. По его словам, выкуплен он был неким благородным, для чего, правда, непонятно, а вот как он тут оказался, не сказал. И смерть его странная, как и пропавшее озеро, как и всё в этом городе…

Орис вздохнул, никак ему было слово подходящее не подобрать.

– Вот и ты, слышу, теряешь дар речи, – сказал Кастор. – Это место такое. Пропащее. Что делать будем? Где искать-то?

– Белые одежды твои, надеюсь, чисты как первый снег? Пора тряхнуть Священное дерево, зря, что ли нам благоволит роверен Святого Престола? Отправляйся в монастырь, брат писарь, аббат не посмеет тебе отказать в маленькой услуге заглянуть к алтарю Святого Ястина, голову приклонить. Монахи в скрипте тоже многое могут рассказать, если их правильно спросить, вот ты их и спросишь, – Орис в упор посмотрел на Кастора, тот побледнел. – Спросишь и выслушаешь очень внимательно, понял? Ну а если удача соблаговолит, может и в книги учетные поглядишь, кто родился, кто помер, кто, чем налог платит. Аббат, похоже, давно ничем не управляет, бургомистр боится собственной тени, а все деньги у главы Палат. Почему молчат местные гильдии? Отчего глаза отводят? И с чего это монахи взяли и уступили торговые дела пришлому чужаку? Узнай, кто на самом деле управляет монастырем и получает прибыль с пивоварни, а я пока на кладбище схожу, на могилы погляжу, а потом в лес надо бы заглянуть.

Кастор не понял и захлопал глазами.

– Слышал же, убийств у них тут не бывает, а могилы-то бездарь Камыш все время копает. Все тут от старости дохнут, получается. А еще место хочу поискать, если Кауль откуда-то упал, то надо понять, откуда.

– Зачем? – удивился Кастор. – Зачем разбираться, кто убил каторжника, если мы ищем…

– Помню я, кого мы ищем, но, думается мне, связано всё. И аббат тоже, так что ты понаблюдай за ним, если получится встретиться лицом к лицу. Как он будет себя вести? Кто будет рядом с ним? Двое из семьи Капетов – те, чья власть на этой земле подтверждена и бумажками, и кровью, ведут себя странно. Как марионетки. Кому это выгодно?

– К Сальвару меня отправил монсеньор, он ему доверяет, – воспротивился Кастор.

– Дурак ты, милсдарь писарь, хоть и умный. Монсеньор далеко, он не знает, что тут происходит, он только письма получает, а написать записочку складно – это не проблема.

– Да кому нужен этот… пропащий городок, – поморщился Кастор. – Тут и взять-то нечего. Сюда даже паломники больше не ездят, настоящие-то мощи Святого Ястина перенесли в Ружский монастырь, в резиденцию нового епископа Яммера, что под Бруже, говорят, и алтарь, что здесь стоит, давно не тот, настоящий раскололся при обвале лет двадцать назад.

– За какие мои грехи, Создатель послал мне тебя, такого нелюбопытного?! – взмолился в сердцах грамард и встал. – Если что случится, у Сальвара помощи не проси, а сразу отправляйся в Решань. Беги, понял меня?

Кастор смотрел на Ориса и молчал. Тот в сердцах сплюнул.

– Встретимся здесь, но постарайся успеть до заката.

– Почему до заката? – не понял Кастор. – Темноты боишься?

– Если задержишься, оставайся в монастыре, скажись больным или придумай что-нибудь. Вечерние бдения под Звездой похвальны. Понял?

– Понял, – ответил сур и тоже встал. – Сдаётся мне, ты на воду дуешь, милсдарь грамард. Город охраняют герны, а те, кого ты ночью прошлой видел, уже наверняка уехали, возможно, их целью как раз и был мастер Кауль, тогда всё сходится. Послали их за беглым, а они малость переусердствовали.

– Охотники за головами берегонт от гальки не отличат, – покачал головой Орис. – Уверен я, что никуда те господари не уехали, здесь они обитают, причем давно.

– Чутьё, значит? – поднял бровь сур. Он почему-то относился к его дару очень иронично. Ну, то есть сур верил в Создателя, дарованную им Речь и магию Её, а вот интуиция Ориса вызывала в нем недоверие, мол, сам он себе такой дар придумал. Так легче было скрыть тот факт, что Речь-то давалась Орису не то, чтобы очень хорошо. Скорее, с переменным успехом. И это сур еще не знал, что после случая с обращением Орис боялся использовать магию, словно глубоко внутри засомневался: что, если он что-то упустит и навредит? Превратит кого-нибудь в зверя? Или сам превратится в одного из этих… первосвященников и инквизиторов, решивших, что данная им сила делает их непогрешимыми. А еще грамарду всё чаще приходила в голову мысль, а хороший ли он человек и достоин ли он своего дара? Люди ведь имеют много граней, и все зачастую зависит от того, какой повернешься.

– Я своему чутью верю, а ты верь мне, – твердо солгал Орис.

Что-то неприятно кольнуло в груди – сам-то он Кастору не верил и не собирался.

Так они и разошлись.

Глава 6

Камыш был на голову ниже Ориса, и ноги у него были коротковаты, рядом с грамардом выглядел бездарь как мальчишка, которому пиво до сих пор водой разбавляют. Он что-то болтал всю дорогу до кладбища, но Орис внимания не обращал, чутьё подскажет, если что-то важное.

Ограничительные Столбы были видны издалека. На уровне груди выдолблены в них продолговатые лунки, на праздниках туда обычно ставили свечи. Старые могилы можно было определить по большим тёмным камням, на новые же могилы камни клали у изножья, чаще всего плоские. Орис присмотрелся. Самая крайняя могила была совсем свежая, и на камне кто-то потрудился написать имя: «Пчеловод».

– Имена редко пишут, – сказал Камыш. – Суеверие. Страх родился после проповеди брата Юдина о зрячем зле и демоне Нечиду, что бродит во тьме в поисках невинных душ. Скажешь ему имя – и попался, он тебя из-под земли достанет.

– Что за глупость? – удивился Орис. – И люди поверили?

– Ну да, старая Салва из Ярова Камня умерла, а потом её могилу нашли раскопанной и пустой, вот и решили, что это Нечиду за ней приходил. Потому и пришлось мне ложные могилы копать, а брат Радон для них камни подписывал, это того, чтобы духа обмануть, а на дно вместо тела клали звезду, да не простую, а заговоренную.

Орис посмотрел на Камыша:

– И много таких могил?

Камыш пожал плечами:

– Копал я часто.

– А кто это придумал?

– Да белые, кто ж еще.

– Покажи мне эти могилы.

Они дошли до самого крайнего ряда, за которым начинался лес. Между деревьями топорщились свежие холмики, а поверх лежали камни с именами. И было этих холмиков слишком много для простого суеверия.

– А ты их как, пустыми оставляешь? – спросил Орис.

– Ну да, – ответил Камыш. – Остальное уже священники делают. Белое белым. Да и всё нечистое по их части.

– А сам ты видел, как брат Радон такую могилу закапывал?

– Ну да, когда самую глубокую рыл, Радон её осветил, тут еще мельник тогда был и брат Юдин с нами, камень помогали волочить, вон тот, – и Камыш показал рукой на здоровый валун в стороне под молодой верёзой.