Читать онлайн Казмах, читающий сны

ПОСЛАНИЕ ДЛЯ ИРВИНА

Монте Ирвин, старейшина города и будущий лорд-мэр Лондона, беспокойно расхаживал из конца в конец хорошо обставленной библиотеки своего дома в Принц-Гейт . Между зубами он сжимал огрызок догоревшей сигары. Возле камина лежал крошечный спаниель, его черные глазки-бусинки следили за нервными движениями хозяина дома.

В свои сорок пять лет Монте Ирвин не отличался плохой внешностью, более того, иногда о нем говорили как о красавце. Его фигура была полной, но не корпулентной; ухоженные черные волосы и усы, свежий, хотя и грубоватый цвет лица, вместе с достоинством его прямой осанки, придавали ему что-то военное. Он старательно культивировал эту внешность, как и подобает бывшему офицеру, хотя, поскольку он не был на действительной службе, он скромно воздерживался от использования каких-либо званий.

Некоторые качества в его блестящей улыбке, восточная выразительность темных глаз под опущенными веками намекали на семитские корни, но в остальном они не были заметны в его внешности, свободной от вульгарности и, в сущности, принадлежащей успешному деловому человеку.

В сущности, Монте Ирвин преуспел во всех делах, за прискорбным исключением женитьбы. В последнее время лоб его стал впалым, и друзья-бизнесмены, знавшие его как человека воздержанного, заметили в городской столовой, где он обедал почти ежедневно, что если раньше он был известным обжорой, то теперь ест мало, а пьет много.

Внезапно спаниель вскочил на ноги с лихорадочной, паукообразной активностью, свойственной игрушечному виду, и принялся лаять.

Монте Ирвин приостановился в своем беспокойном патрулировании и прислушался.

– Ложись! – сказал он. – Тихо.

Спаниель подбежал к двери и жадно принюхался. Послышался приглушенный шум голосов, и Ирвин, после минутного колебания, переступил порог и открыл дверь. Собака выбежала наружу, тявкая в своей раздражающей манере стаккато, и выражение надежды исчезло с лица Ирвина, когда он увидел высокую светловолосую девушку, стоявшую в коридоре и разговаривавшую с дворецким Хинксом. На ней был испачканный Бёрберри, высокие сапоги из дубленой кожи и фуражка с козырьком явно военного образца. Ирвин хотел было снова удалиться, но девушка подняла глаза и увидела его, стоящего у дверей библиотеки. Он улыбнулся и подошел к ней.

– Добрый вечер, мисс Халли, – сказал он, стараясь говорить искренне, поскольку из всех друзей жены Маргарет Халли нравилась ему больше всех. – Вы ожидали застать Риту дома?

Выражение лица девушки было смутно-тревожным. У нее был чистый цвет лица и яркие глаза, как у здорового человека, но сегодня вечером глаза казались слишком яркими, а лицо слегка побледнело.

– Да, – ответила она, – то есть я надеялась, что она дома.

– Боюсь, я не могу сказать, когда она вернется. Но, пожалуйста, заходите, и я наведу справки.

– О, нет, я бы предпочла, чтобы вы не беспокоились, и я не останусь, тем не менее спасибо вам. Думаю, она позвонит мне, когда придет.

– Могу ли я передать ей какое-нибудь сообщение?

– Ну, – она на мгновение замешкалась, – вы можете сказать ей, если хотите, что я вернулась домой только в восемь часов, так что не могла прийти раньше. – Она быстро взглянула на Ирвина, прикусив губу. Жаль, что я не могу ее увидеть, – добавила она низким голосом.

– Она хочет видеть именно вас?

– Да. Она оставила записку сегодня днем. – Она снова бросила на него обеспокоенный взгляд. – Что ж, полагаю, ничего не поделаешь, – добавила она и с улыбкой протянула руку. – Спокойной ночи, мистер Ирвин. Не трудитесь подходить к двери.

Ирвин прошел мимо Хинкса и вышел под крыльцо вместе с Маргарет Халли. Влажный желтый туман плыл мимо уличных фонарей и, казалось, собирался в подвижный риф вокруг маленького автомобиля, стоявшего у дома, мотор которого трепетно стрекотал.

– Чудовищная ночь! – сказал он. – Туманная и мокрая.

– Ну и зверь, правда? – со смехом сказала девушка и повернулась на ступеньках так, что свет из прихожей блеснул на ее белых зубах и поднятых вверх глазах. Она натягивала большие уродливые меховые перчатки, и Монте Ирвин мысленно противопоставил ее свежий, спортивный тип красоты нежному, экзотическому очарованию своей жены.

Она открыла дверцу маленького автомобиля, села в него и уехала, помахав Ирвину огромной рукой в перчатке, когда он стоял на крыльце и смотрел ей вслед. Когда красный задний фонарь скрылся в тумане, он вернулся в дом и снова вошел в библиотеку. Если бы все друзья его жены были такими же, как Маргарет Халли, размышлял он, он мог бы избавиться от невыносимых предчувствий, которые доводили его до безумия. Наполнив свой разум ядовитыми подозрениями, он вновь принялся расхаживать по библиотеке, ожидая и страшась того, что должно было подтвердить его самые черные предположения. Он не замечал, что на протяжении всей беседы держал огрызок сигары между зубами. Он так и держал его в зубах, расхаживая взад-вперед по длинной комнате.

Затем последовал ожидаемый вызов. Зазвонил телефонный звонок. Монте Ирвин сжал руки в кулаки и глубоко вдохнул. Его цвет изменился так, что вызвал бы интерес у врача. Сделав над собой видимое усилие, он подошел к небольшому столику, на котором лежал прибор. Закатив огрызок сигары в левый угол рта, он взял трубку.

– Алло! – сказал он.

– Некто Брисли, сэр, желает…

– Соедините его со мной.

– Очень хорошо, сэр.

Небольшой перерыв, затем:

– Да? – сказал Монте Ирвин.

– Меня зовут Брисли. У меня сообщение для мистера Монте Ирвина.

– Говорит Монте Ирвин. Есть что сообщить, Брисли?

Глубокий, богатый голос Ирвина был не совсем под контролем.

– Да, сэр. Леди проехала на такси от Принцевых ворот до Албемарл-стрит.

– Ага!

– Прошла в покои сэра Люсьена Пайна и была принята.

– Ну?

– Через двадцать минут вышла. Леди была с сэром Люсьеном. Оба шли по старой Бонд-стрит. Достопочтенный Квентин Грей…

– Ах! – вздохнул Ирвин.

– Обнаружил их там. Он вышел из такси. Он присоединился к ним. Все трое поднялись в квартиру профессионального любителя кристаллов, называющего себя Казмахом, читающим сны.

На лице Монте Ирвина появилось озадаченное выражение. При звуке телефонного звонка он несколько побледнел. Теперь он начал возвращать себе привычную яркую окраску.

– Продолжайте, – приказал он, так как собеседник сделал паузу.

– Через семь-десять минут, – продолжал гнусавый голос, – спустился мистер Грей. Он окликнул проезжавшее мимо такси, но тот отказался остановиться. Мистер Грей выглядел очень раздраженным.

О том, что невидимый собеседник читал из блокнота, свидетельствовали его монотонная интонация и сокращенные фразы, напоминающие показания констебля в полицейском суде.

Он быстро пошел в сторону Пикадилли. Коллега последовал за ним. Возле Ритца он поймал такси. На нем он вернулся на старую Бонд-стрит. Он поднялся наверх и отсутствовал от четырех с половиной до пяти минут. Затем он снова спустился вниз. Он был очень бледен и взволнован. Он вышел из такси и пошел прочь. Коллега последовал за ним. Он видел, как мистер Грей вошел в ресторан «Принц». В холле мистер Грей встретил незнакомого коллеге мужчину. После некоторого разговора оба джентльмена отправились ужинать. Сейчас они там. Я говорю из метро на Дувр-стрит.

– Да, да. А леди?

Туземец, возможно, египтянин, очевидно, слуга Казмаха, вышел через несколько минут после того, как мистер Грей ушел за кэбом, и уехал. Сэр Люсьен Пайн и леди все еще находятся в комнатах Казмаха.

– Что? – воскликнул Ирвин, доставая часы и глядя на диск. – Но сейчас уже восемь часов!

– Да, сэр. Здесь все закрыто, а другие офисы в квартале закрываются в шесть. Дверь Казмаха заперта. Я постучал и не получил ответа.

– Черт побери! Вы говорите чепуху! Здесь должен быть другой выход.

– Нет, сэр. Коллега только что освободил меня. Оставил двух джентльменов следить у «Принца».

Цвет лица Монте Ирвина начал медленно угасать.

– Значит, это Пайн! – прошептал он. Рука, державшая трубку, задрожала. – Брисли, встретимся на Пикадилли в конце Бонд-стрит. Я уже иду.

Он положил трубку, подошел к стене и нажал на кнопку. Крепко зажав между зубами огрызок сигары, он встал на ковер перед очагом, лицом к двери. Вскоре она открылась, и вошел Хинкс.

– Машина готова, Хинкс?

– Да, сэр, как вы и приказали. Пусть Паттисон подойдет к двери?

– Сейчас же.

– Очень хорошо, сэр.

Он удалился, тихо закрыв дверь, а Монте Ирвин остался стоять в библиотеке, глядя на портрет в полный рост своей жены в платье пьеро, которое она надевала в третьем акте Служанки масок.

Часы в холле пробили половину восьмого.

АПАРТАМЕНТЫ КАЗМАХА

Прошло менее двух часов того же вечера, и Квентин Грей вышел из кондитерской на старой Бонд-стрит с аккуратной посылкой. Желтые сумерки опускались на этот базар Нового Вавилона, и многие торговцы драгоценными камнями, продавцы богатых вещей и изготовители мод уже покинули свои магазины. Нарядно одетые девицы, продавщицы, девушки-клерки и прочие толпились на тротуарах, которые в полдень были заполнены модными дамами. Здесь портной, там шляпник задержались на некоторое время, чтобы закрепить железные ставни и решетки, и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись и направились к метро и автобусам. Рабочий день закончился. Общество одевалось к ужину.

Грей уже собирался сесть в поджидавшее его такси, и на его свежем мальчишеском лице появилось выражение нетерпения, которое, должно быть, выдало бы опытному зрителю, что он спешит по назначенной встрече. Затем, когда его рука легла на ручку двери кэба, это выражение внезапно сменилось выражением настороженной подозрительности.

По противоположной стороне улицы пешком прошел высокий смуглый мужчина в сопровождении женщины, закутанной в серые меха и с шелковым платком на волосах. Грей видел их из окна такси.

Его гладкие брови наморщились, а рот сжался в тонкую прямую линию под честными усами. Он пошарил под шинелью в поисках рассыпавшейся мелочи, вытащил горсть и расплатился с таксистом.

Иногда ступая по канаве, чтобы избежать толпы на тротуаре, и не обращая внимания на то, что его блестящие парадные сапоги забрызганы грязью, Грей поспешил за парой. Ярдов через двадцать он нагнал их, когда они проходили мимо витрины торговца картинами, из которой во влажные сумерки лился желтый свет. Они медленно шли, и Грей остановился перед ними.

– Привет, вы двое! – крикнул он. – Куда это вы собрались? Я как раз шел звать тебя, Рита.

Он стоял перед ними раскрасневшийся и мальчишеский, и его раздражение усиливалось от того, что они не могли скрыть, что его появление было неловким, если не сказать нежелательным. Миссис Монте Ирвин была миниатюрной, симпатичной женщиной, хотя некоторые из ее волос с бронзовым отливом наводили на мысль о применении хны, а ее естественный прекрасный цвет лица был деликатно и артистично дополнен искусством. Тем не менее лицо, похожее на цветок, выглядывающее из складок марлевого шарфа, как роза из тумана, а ее маленький мягкий подбородок вжался в мех, могло бы объяснить даже в случае пожилого мужчины то увлечение, которое Квентин Грей не пытался скрыть.

Она невозмутимо смотрела на своего спутника, сэра Люсьена Пайна, смуглого, циничного аристократа. Затем:

– Я оставила для вас записку, Квентин, – поспешно сказала она. Казалось, она была в опасном напряжении.

– Но я заказал столик и ложу, – вскричал Грей с оттенком юношеской обидчивости.

– Мой дорогой Грей, – холодно ответил сэр Люсьен, – мы люди мира и не ищем постоянства в женщинах. Миссис Ирвин решила проконсультироваться с хиромантом, гипнотизером или каким-нибудь подобным оккультным авторитетом, прежде чем ужинать с вами сегодня вечером. Несомненно, она хочет узнать, будет ли пьеса, на которую вы собираетесь ее пригласить, интересной.

Его сардоническая улыбка показалась Грею почти невыносимой, и, хотя сэр Люсьен воздерживался от взгляда на миссис Ирвин, было достаточно очевидно, что его слова имеют какой-то скрытый смысл, ибо:

– Вы прекрасно знаете, что у меня есть особая причина для встречи с ним, – сказала она.

– Особая причина женщины – это слабое оправдание мужчины, – грубо пробормотал сэр Люсьен. – По крайней мере, так утверждает один знающий арабский философ.

– Я собиралась встретиться с вами у «Принца», – поспешно сказала миссис Ирвин и снова взглянула на Грея. В ее манере чувствовалась жалкая нерешительность, нерешительность слабой женщины, которая придерживается цели только благодаря огромным усилиям.

– Могу я спросить, – сказал Грей, – как зовут извращенца, с которым вы собираетесь посоветоваться?

Она снова заколебалась и бросила быстрый взгляд на сэра Люсьена, но тот невозмутимо смотрел в другую сторону.

– Казмах, – ответила она низким голосом.

– Казмах! – воскликнул Грей. – Человек, который продает духи и притворяется, что читает сны? Какая необычная идея. Неужели нельзя завтра? Он наверняка уже закрыл магазин!

– Я постарался удостовериться, – ответил сэр Люсьен, – по настоятельному желанию миссис Ирвин, что этот загадочный человек все еще на приеме и примет ее.

Под маской беззаботности, которую он надел, можно было обнаружить волнение, подавляемое с трудом; и если бы Грей был более уравновешен и не был одержим мыслью, что сэр Люсьен намеренно вторгся в его планы на вечер, он не смог бы не заметить, что миссис Монте Ирвин лихорадочно занята делами, не имеющими отношения к ужину и театру. Но его личные подозрения становились все острее.

– Тогда, если ужин не отменяется, – сказал он, – могу я пойти и подождать вас?

– У Казмаха? – спросила миссис Ирвин. – Конечно. Она повернулась к сэру Люсьену. Вас подождать? Это не очень удобно, поскольку я ужинаю с Квентином.

– Если я не помешаю, – ответил баронет, – я провожу вас до пещеры оракула, а затем пожелаю вам спокойной ночи.

Троица направилась по старой Бонд-стрит. Квентин Грей считал историю с Казмахом очень плохой ложью, придуманной на скорую руку. Если бы он был менее увлечен, его природное чувство достоинства должно было бы подсказать ему предложение освободить миссис Ирвин от обещания. Но ревность стимулирует худшие инстинкты и разрушает лучшие. Он был намерен привязаться к ней так же крепко, как Морской старик к Синдбаду, чтобы разоблачить ложь. Ощутимое смущение и нервозность миссис Ирвин он объяснил тем, что она догадалась о его замысле.

Из-за группы продавщиц и других людей, ожидающих автобусы, трое не могли идти в ногу, и Грей, отстав, наступил на ногу маленькому человечку, шедшему чуть позади них.

– Простите, сэр, – сказал тот, подавив возглас боли, – ведь виноват был сам Грей.

Грей пробормотал неблагодарное признание, стремясь вновь оказаться рядом с миссис Ирвин, так как она, казалось, быстро и взволнованно говорила с сэром Люсьеном.

Он вернулся на свое место, когда они свернули в освещенный дверной проем. На стене висела бронзовая табличка с надписью:

КАЗМАХ

Второй этаж

Грей вполне ожидал, что миссис Ирвин предложит ему вернуться позже. Но она, не говоря ни слова, стала подниматься по лестнице. Грей последовал за ней, сэр Люсьен посторонился, чтобы дать ему преимущество. На втором этаже находилась дверь, расписанная на восточный манер. На ней не было ни звонка, ни молотка, но стоило ступить на порог, как дверь бесшумно распахнулась, словно немо приглашая гостя войти в открывшуюся квадратную квартиру. Квартира была богато обставлена на арабский манер и освещалась изящной медной лампой, свисавшей на цепях с расписного потолка. Замысловатые перфорации лампы были вставлены в цветное стекло, и в результате получился приглушенный и теплый свет. Из тени ниш выплывали странные восточные сосуды, длинногорлые кувшины, кувшины с хлипкими носиками и приземистые чаши с гравированными и фигурными крышками. От двери в один из углов комнаты тянулся низкий диван с пестрыми матрасами, который заканчивался возле своеобразного шкафа. За ним находился длинный низкий прилавок, заваленный статуэтками нильских богов, амулетами, бусами из мумии и маленькими пробковыми фляжками из синей эмали. Рядом стояли два стеклянных ящика, наполненные другими странными на вид предметами старины. Чувствовался слабый аромат духов.

Сэр Люсьен вошел последним, дверь за ним закрылась, и из шкафа справа от дивана вышел молодой египтянин. На нем был привычный белый халат, красный кушак и красные туфли, а на голове – тар буш, маленькая алая шапочка, которую обычно называют феской. Он подошел к двери слева от прилавка и бесшумно распахнул ее. Поклонившись, он произнес с мягкой интонацией уроженца Верхнего Египта: Шейх эль-Казах ожидает.

Теперь даже для увлеченного Грея стало очевидно, что миссис Ирвин находится под влиянием сильного волнения. Она быстро повернулась к нему, и ему показалось, что ее лицо выглядит почти изможденным, а глаза словно изменили цвет и стали светлее, хотя он не мог быть уверен, что этот эффект не был вызван особым освещением комнаты. Но когда она заговорила, голос ее был неуверенным.

– Попробуйте найти такси, – сказала она. – Ночью это так трудно, а мои туфли страшно испачкаются, пересекая Пикадилли. Я задержусь не более чем на несколько минут.

Она прошла через дверь, и египтянин посторонился, когда она проходила мимо. Он последовал за ней, но почти сразу же вышел, закрыл дверь и удалился в кабинет, который, очевидно, был его личным кабинетом.

В квартире воцарилась тишина. Сэр Люсьен невозмутимо опустился на диван и достал портсигар.

– Не хотите ли закурить, Грей? – спросил он.

– Нет, спасибо, – ответил тот тоном задушенной враждебности. Ему было не по себе, и он нервно расхаживал по квартире. Пайн прикурил сигарету и бросил погасшую спичку в латунную миску.

– Пожалуй, – отрывисто сказал Грей, – я пойду поймаю такси. Вы уходите?

– Я ужинаю в клубе, – ответил Пайн, – но могу подождать, пока вы вернетесь.

– Как пожелаете, – отмахнулся Грей. – Я не собираюсь задерживаться.

Он быстро пошел к наружной двери, которая открылась при его приближении и бесшумно закрылась за ним, когда он вышел.

КАЗМАХ

Миссис Монте Ирвин вошла во внутреннюю комнату. В воздухе витал аромат ладана, тлеющего в латунном сосуде, поставленном на поднос. Это был зал для аудиенций Казаха. По сравнению с переполненными креслами, диванами и шкафами первой комнаты, она была скудно обставлена. Пол был устлан толстым ковром, но, за исключением богато инкрустированного столика, на котором стояли поднос и благовония, и длинного кресла с низкой подушкой, расположенного прямо под висячей лампой, тускло горящей в шарообразном зеленом абажуре, она была лишена украшений. Стены были задрапированы зелеными занавесками, так что, если не считать присутствия расписной двери, все четыре стороны квартиры казались однородными.

Проводив миссис Ирвин до кресла, египтянин поклонился и снова удалился через дверной проем, через который они вошли. Посетительница осталась одна.

Она нервно двигалась, глядя в глухую стену перед собой. Маленькой атласной туфелькой она постукивала по ковру, покусывая нижнюю губу и, казалось, прислушиваясь. Ничто не шевелилось. Даже эхо оживленной Бонд-стрит не проникало сюда. Миссис Ирвин расстегнула плащ и позволила ему упасть на диван. Ее обнаженные плечи выглядели восковыми и неестественными в странном свете, падавшем на них. Она учащенно дышала.

Минуты проходили в нерушимой тишине. В комнате было так тихо, что миссис Ирвин слышала слабый треск, издаваемый горящими углями в латунном сосуде рядом с ней. Сквозь перфорированную крышку вырывались струйки серо-голубого дыма, и она завороженно наблюдала за ними, такими легкими они казались, словно змеи, ползущие по зеленым драпировкам.

Так она и сидела, все еще беспокойно постукивая ногой, но ее взгляд был прикован к гипнотическим движениям дыма, когда, наконец, в комнату проник звук из внешнего мира. Церковные часы пробили семь часов, их звон вторгся в тишину лишь в виде приглушенного гула. Почти одновременно с последним ударом откуда-то издалека донеслась более сладкая нота серебряного гонга.

Миссис Ирвин вздрогнула, и ее взгляд мгновенно обратился в сторону задрапированной зеленью стены перед ней. Ее зрачки внезапно расширились, и она крепко стиснула руки.

Свет над ее головой погас.

Теперь, когда наступил момент, которого она ждала со смешанной надеждой и ужасом, давно сдерживаемые эмоции грозили одолеть ее, и она дико задрожала.

Из темноты забрезжил неясный свет, и в нем показалась какая-то фигура. По мере того, как свет усиливался, создавалось впечатление, что часть стены стала прозрачной, открывая внутреннее убранство комнаты, где в массивном кресле из черного дерева сидела фигура. Это был восточный человек в богатой одежде и белом тюрбане. Его длинные тонкие руки цвета старой слоновой кости лежали на подлокотниках кресла, а на первом пальце правой руки сверкало большое кольцо-талисман. Лицо сидящего мужчины было опущено, но из-под тяжелых бровей на нее неподвижно смотрели его ненормально большие глаза.

Свет был настолько тусклым, что разглядеть детали было невозможно, но в том, что чисто выбритое лицо мужчины с этими удивительными глазами было поразительно и интеллектуально красивым, сомневаться не приходилось.

Это был Казмах, чтец снов, и, хотя, миссис Ирвин уже видела его раньше, его статная осанка и странность непоколебимого взгляда привели ее в неописуемый восторг.

Казмах слегка приподнял руку в знак приветствия: в приглушенном свете блеснуло большое кольцо.

– Расскажи мне свой сон, – раздался любопытный насмешливый голос, – и я прочту его предвестие.

Такова была формула, с которой Казмах начинал все беседы. Он говорил с легким и не слишком музыкальным акцентом. Он снова опустил руку. Взгляд блестящих глаз оставался прикованным к лицу женщины. Увлажнив губы, миссис Ирвин произнесла.

– Сны! То, что я хочу сказать, относится не ко снам, а к реальности! – Она невесело усмехнулась. – Вы прекрасно знаете, почему я здесь.

Она сделала паузу.

– Почему вы здесь?

– Вы знаете! Вы знаете! – Внезапно в ее голосе прозвучала безошибочная нотка истерии. – Ваши театральные трюки не производят на меня впечатления. Я знаю, кто вы! Шпион, подслушивающий, наблюдающий и подслушивающий! Но вы можете зайти слишком далеко! Я почти в отчаянии – вы понимаете? Почти в отчаянии. Говорите! Двигайтесь! Отвечайте!

Но Казмах сохранял свою удивительную невозмутимость.

– Вы растеряны, – сказал он. – Мне жаль вас. Но почему вы приходите ко мне со своими историями отчаяния? Вы настаивали на встрече со мной. Я здесь.

– И вы играете со мной, дразните меня!

Лекарство в ваших руках.

– В последний раз говорю вам, что никогда не сделаю этого! Никогда, никогда, никогда!

– Тогда почему вы жалуетесь? Если вы не можете заплатить за свои развлечения и отказываетесь пойти на простой компромисс, зачем вы обращаетесь ко мне?

– О, Боже! Она застонала и покачнулась – сжальтесь надо мной! Кто вы, что вы, вы можете навлечь гибель на женщину, потому что… – Она издала задыхающийся звук, но продолжала хрипло, – поднимите голову. Дайте мне увидеть лицо. Как свидетельствуют небеса, я уничтожена, уничтожена!

– Завтра…

– Я не могу ждать завтрашнего дня…

Этот дрожащий, хриплый крик свидетельствовал о состоянии отчаянного лихорадочного возбуждения. Миссис Ирвин была способна дойти до самых диких крайностей. Очевидно, таинственный египтянин понял, что дело обстоит именно так, потому что медленно поднял руку:

– Я не буду общаться с вами, – сказал он, и слова были произнесены почти торопливо. – Уходите с миром… – формула, которой он заканчивал каждый сеанс. Он опустил руку.

Снова прозвучал серебряный гонг, и тусклый свет начал меркнуть.

И тут несчастная женщина начала действовать; долго подавляемая вспышка наконец-то вырвалась наружу. Быстро подойдя к зеленой прозрачной завесе, за которой сидел Казмах, она разорвала ее и бросилась к фигуре в черном кресле.

– Ты не обманешь меня! – задыхалась она. – Выслушай меня, или я отправлюсь прямо в полицию – сейчас же!

Она вцепилась в руки Казмаха, которые неподвижно лежали на подлокотниках кресла.

Наступила полная темнота.

Из нее вырвался хриплый, испуганный крик, второй, более громкий, а затем долгий, истошный вопль… полный ужаса, как у того, кто прикоснулся к дремлющей рептилии….

ЗАКРЫТАЯ ДВЕРЬ

Не прошло и пяти минут, как на старой Бонд-стрит остановилось такси, и из него стремительно выскочил Квентин Грей и бросился к двери, ведущей на лестницу Казмаха. Он так спешил, что с силой столкнулся с маленьким человечком, который, пригнувшись, скрытно пробирался к выходу.

От удара человечек покачнулся и чуть не упал, но:

– Черт возьми! – раздраженно воскликнул Грей. – Какого дьявола ты не смотришь, куда идешь!

Он злобно посмотрел в лицо собеседнику. Это было необычное и запоминающееся лицо, примечательное длинным, острым, крючковатым носом и очень маленькими, лисьими, карими глазами; хитрое лицо, к которому маленькие, светлые усики только добавляли незначительности. Его венчала широкополая шляпа-котелок, которую мужчина носил надвинутой на уши, как еврейский торговец.

– Что такое! – воскликнул Грей, – Вы уже второй раз за сегодняшний день меня толкаете!

Ему показалось, что он узнал в этом человеке того самого, который следовал за ним, миссис Ирвин и сэром Люсьеном Пайном по старой Бонд-стрит.

На бледном лице появилась умилительная улыбка.

– Нет, сэр, извините, сэр…

– Не отрицайте этого! – сердито сказал Грей. – Если бы у меня было время, я бы взял вас под стражу как подозрительного бездельника.

Приказав водителю подождать, он взбежал по лестнице на площадку второго этажа. Перед расписной дверью с названием «Казмах» он остановился и, поскольку дверь не открывалась, нетерпеливо постучал, но безрезультатно.

Тогда, поскольку не было ни звонка, ни стука, он поднял кулак и громко постучал.

Никто не откликнулся на его призыв.

– Привет! – крикнул он. – Откройте дверь! Пайн! Рита!

Он снова постучал – и еще раз. Затем он приостановился, прислушиваясь, прижав ухо к панели.

Он не мог уловить ни малейшего движения внутри. Сжав кулаки, он стоял, глядя на закрытую дверь, и его свежий цвет лица медленно уходил, оставляя его бледным.

– Будь он проклят! – злобно пробормотал он. – Будь он проклят! Он одурачил меня!

Страстный и самолюбивый, он был потрясен бурей убийственного гнева. В том, что Пайн спланировал этот трюк с согласия Риты Ирвин, он не сомневался, и его пассивная неприязнь к этому человеку превратилась в активную ненависть к женщине, о которой он и думать не смел. Он уже давно смотрел на сэра Люсьена как на соперника, и неуместность его собственного увлечения чужой женой ничуть не уменьшала его негодования.

Он снова прижался ухом к двери и внимательно прислушался. Возможно, они прятались внутри. Возможно, этот шарлатан Казмах был сообщником сэра Люсьена. Возможно, это было тайное место встречи.

В явной нелепости такого предположения он был слеп в своем гневе. Но то, что он беспомощен и одурачен, он осознал; с последним проклятием он повернулся и медленно спустился по лестнице. Томительная надежда развеялась, когда, оглядываясь направо и налево по Бонд-стрит, он не заметил пропавшей пары.

Таксист вопросительно взглянул на него.

– Вы мне не понадобитесь, – сказал Грей и протянул ему полкроны.

Занятый своими ядовитыми догадками, он так и остался в неведении относительно присутствия неясной, сутулой фигуры, притаившейся за перилами аркады, соединявшей старую Бонд-стрит с Альбемарл-стрит. Незнакомец также не желал привлекать внимание Грея. Большинство магазинов в узком переулке были уже закрыты, хотя цветочный магазин на углу оставался открытым, но тень, лежавшая вдоль большей части аркады, была использована бдительным наблюдателем с максимальной пользой. Из ниши, образованной дверью магазина, он выглядывал на Грея, на которого падал свет уличного фонаря, и с неослабевающей бдительностью изучал его лицо и движения.

Постояв несколько мгновений в нерешительности, Грей зашагал в сторону Пикадилли. Маленький человечек осторожно вышел из своего укрытия и посмотрел ему вслед. Из темного подъезда в десяти шагах от Бонд-стрит показалась грузная фигура и зашагала в нескольких ярдах позади Грея. Маленький человечек благодарно облизнул губы и вернулся в подъезд под помещениями Казмаха.

Дойдя до Пикадилли, Грей некоторое время стоял на углу, не обращая внимания на толкущихся прохожих. Наконец он перешел дорогу, дошел до ресторана «Принц» и вошел в вестибюль. Он взглянул на наручные часы. Они показывали семь двадцать пять.

Он отменил заказ столика и стоял, угрюмо глядя в сторону входа, когда двери распахнулись и вошел человек, который шагнул к нему, протягивая руку:

– Рад тебя видеть, Грэй, – сказал он. – В чем дело?

Квентин Грей недоверчиво уставился на говорившего и с явной ноткой приветствия в голосе ответил:

– Сетон! Сетон Паша!

Хмурый взгляд исчез со лба Грея, и он сжал руку собеседника в знак сердечного приветствия. Но:

– Придерживайся простого Сетона! – сказал новоприбывший, быстро оглядываясь по сторонам. – Османские титулы не в моде.

Говоривший был человеком с яркой индивидуальностью. Выше среднего роста, хорошо, но худощаво сложенный, лицо Сетона Паши было выжжено до более глубокого оттенка, чем способен выдать ветреный английский солнцепек. Он носил аккуратно подстриженную бороду и усы, бронза на щеках подчеркивала яркость его серых глаз и делала очень заметным легкий иней на темных волосах над висками. От него исходила непередаваемая атмосфера уверенного человека, которого можно иметь рядом с собой в трудной ситуации, и, глядя в это мрачное лицо, Квентин Грей вдруг почувствовал стыд за себя. Он знал, что от Сетон Паши ему ничего не удастся скрыть. Он знал, что в скором времени ему придется рассказать этому спокойному смуглокожему человеку всю историю своего унижения, и он знал, что Сетон не станет щадить его чувства.

– Мой дорогой друг, – сказал он, – вы должны извинить меня, если я иногда не соблюдаю ваши пожелания в этом вопросе. Когда я покидал Восток, имя Сетон Паши было у всех на слуху. Но вы один?

– Да. Я прибыл в Лондон только сегодня вечером, а в Англию – сегодня утром.

– Вы думали пообедать здесь?

– Нет; я видел вас в дверях, когда проходил мимо. Но это подойдет не хуже, чем другое место. Я полагаю, что вы свободны. Может быть, вы пообедаете со мной?

– Великолепно! – воскликнул Грей. – Подождите минутку. Возможно, мой столик еще не занят!

Он убежал в своей мальчишеской, порывистой манере, а Сетон смотрел ему вслед, тихо улыбаясь.

Столик оказался свободным, и вскоре они уже обсуждали превосходный ужин. Грей утратил свою раздражительность и начал связно говорить на темы, представляющие общий интерес. Вскоре, после паузы, в течение которой он исподтишка наблюдал за своим собеседником, он спросил:

– Знаете, Сетон, – сказал он, – вы единственный человек в Лондоне, чье общество я мог бы терпеть сегодня вечером.

– Мое прибытие было как нельзя более кстати.

– Ваши приезды всегда очень своевременны. – Грей уставился на Сетона с выражением озадаченного восхищения. – Мне кажется, я никогда не пойму, как вы оказались в Египте непосредственно перед набегом Сенусси. Помните? Я был с броневиками.

– Я прекрасно помню.

– Потом вы исчезли таким же загадочным образом, и начальник управления был сфинксом в этом вопросе. В следующий раз я увидел вас выходящим из ворот в Багдаде. Как, черт возьми, вы добрались до Багдада, если учесть, что вы не поехали с нами и не были в кавалерии, одному небу известно!

– Нет, – осуждающе произнес Сетон, глядя в поднятый бокал с вином, – если рассматривать вопрос без предубеждений, то он, конечно, странный. Но знаю ли я леди, чьему неявлению я обязан тем, что сегодня вечером вы соизволили составить мне компанию?

Квентин Грей тупо уставился на него.

– Правда, Сетон, вы меня удивляете. Разве я сказал, что у меня назначена встреча с дамой?

– Мой дорогой Грей, когда я вижу человека, который стоит, грызя ногти, и смотрит на Пикадилли от входа в ресторан, я задаю себе вопрос. Когда я узнаю, что он только что отменил заказ столика на двоих, я отвечаю на него.

Грей рассмеялся.

– Вы всегда заставляете меня чувствовать себя чертовски молодым, Сетон.

– Хорошо!

– Да, хорошо чувствовать себя молодым, но плохо чувствовать себя молодым дураком; именно это я и чувствую, и именно это я и есть. Послушайте!

Наклонившись через стол, чтобы свет затененной лампы полностью падал на его раскрасневшееся от нетерпения лицо, Грей не без смущения рассказал своему собеседнику о грязном трюке – так он это сформулировал, – который разыграл с ним сэр Люсьен Пайн. В заключение он сказал:

– Что бы вы сделали, Сетон? – спросил он.

Сетон молча смотрел на него холодным, расчетливым взглядом, который некоторые люди называли наглым, рассеянно постукивая по зубам золотым ободком монокля, который он носил с собой, но, видимо, никогда не использовал для других целей; и как раз в это время возле дверей ресторана проехал длинный низкий автомобиль, пересекая поток транспорта на Пикадилли, чтобы остановиться на углу старой Бонд-стрит.

Из машины вышел Монте Ирвин и, велев мужчине подождать, отправился пешком. В десяти шагах от Бонд-стрит он наткнулся на маленькую сутулую фигурку, вынырнувшую из тени двери магазина. Свет уличного фонаря освещал острый крючковатый нос и хитрые карие глаза Брисли из детективного агентства Спинкера. Монте Ирвин вздрогнул.

– А, Брисли! – сказал он, – Я искал тебя. Они все еще там?

– Возможно, сэр. – Брисли облизнул губы. – Мой коллега, Ганн, сообщил, что никто не выходил, пока я звонил.

– Но все это выглядит нелепо. Нет ли в этом квартале других офисов, где они могли бы находиться?

– Я лично видел, как мистер Грей, сэр Люсьен Пайн и леди заходили к Казмаху. В это время – примерно с десяти до семи – все остальные офисы были закрыты, примерно, уже час.

– Нет абсолютно никакой возможности, что они могли выйти незамеченными вами?

– Никакой, сэр. Я не должен был беспокоить клиента, если у меня были сомнения. Вот Ганн.

На Олд-Бонд-стрит было темно и пустынно; желтый туман перешел в мелкий дождь, и Ганн, засунув руки в карманы, укрылся под крыльцом аркады. Ганн обладал фиолетовым цветом лица, который достигал полной силы в области носа. Его грязно-серые усы в центре были окрашены в коричневый цвет, словно от частых возлияний, а его громоздкая фигура искусственно увеличивалась благодаря наличию двух пальто, одно из которых было непромокаемым, а другое – синим, заметно длиннее первого как в рукавах, так и в юбке. Произведенный эффект был очень необычным. Ганн потрогал край своей мягкой фетровой шляпы, которую он носил повернутой вниз, видимо, в подражание цветочному горшку.

– Все в порядке, сэр, – хрипло и доверительно сказал он, наклоняясь вперед и вдыхая слова в ухо Ирвина. – Уютно, как пчеле в улье. Вы снова холостяк.

Монте Ирвин мысленно отшатнулся.

– Ведите к двери этого заведения, – резко сказал он.

– Да, сэр, сюда, сэр. Осторожно, там ступенька. Вы можете заметить, что внешняя дверь еще не закрыта. Мне достоверно известно, что тот, кто уходит последним, запирает дверь. Таким образом, мы видим, что последний еще не ушел. Ее также открывает тот, кто первым приходит поутру. Вот мы и пришли, сэр; дверь справа.

На площадке царил полумрак, но пока Ганн говорил, он направил луч карманного фонарика на бронзовую табличку с именем «Казмах». Он положил одну руку на бедро.

– Все в порядке, – повторил он, – в порядке, как угорь в грязи. Декрет nisi – ваш, сэр. Как старейшина лондонского Сити и мировой судья вы имеете право вызвать полицейского…

– Попридержите язык! – отчеканил Ирвин. – Вы выпили, и я не доверяю вашим показаниям. Я не верю, что моя жена или кто-либо еще, кроме нас, находится в этом доме.

Водянистые глаза оскорбленного мужчины неестественно расширились.

– Выпил! – прошептал он, – выпил…

Но негодование лишило Ганна дара речи:

– Простите, сэр, – прервал его гнусавый голос Брисли, – но я могу ответить за Ганна. На карту поставлена репутация агентства. Работал с нами три года. Вечеринки, несомненно, были, но в помещении, о котором сообщалось.

– Я буду рад, – сказал Монте Ирвин, и голос его дрогнул от волнения, – если вы одолжите мне свой карманный фонарик. Я, естественно, расстроен. Будьте добры, спуститесь вниз. Я позвоню, если вы мне понадобитесь.

Оба мужчины повиновались, Ганн что-то хрипло пробормотал Брисли, а Монте Ирвин остался стоять на лестничной площадке с фонарем в руке. Он подождал, пока по звуку шагов не понял, что пара вернулась на улицу, затем, упершись рукой в закрытую дверь и прижавшись лбом к влажному рукаву пальто, постоял некоторое время, и фонарь, который он держал безвольно, светил на пол.

Губы его шевелились, и он почти неслышно пробормотал имя жены.

ДВЕРЬ ОТКРЫТА

Квентин Грей и Сетон вышли из «Принца» и остановились, пока Сетон раскуривал длинную черную папиросу.

– Жалко тратить эту коробку, – сказал Грей. – Может, заглянем на часок в Гейти?

Его настроение значительно улучшилось, и он наблюдал за проходящей толпой с выражением, более соответствующим его мальчишеской привлекательности, чем гнев и досада, которые владели им час назад.

Сетон Паша бросил спичку на дорогу.

– Мои официальные дела на сегодня закончены, – ответил он. – Я безоговорочно отдаю себя в ваши руки.

– Ну что ж, – начал Грэй и приостановился.

В трех ярдах от места, где они стояли, притормозила длинная низкая машина, шофер которой был временно задержан из-за остановки автобуса. Грей яростно схватил Сетона за руку.

– Сетон, – сказал он, его голос выдавал сильное волнение, – смотриnt! Там Монте Ирвин!

– В машине?

– Да, да! Но с ним двое полицейских! Сетон, что это может значить?

Машина удалялась, поворачивая направо через поток машин и явно направляясь на старую Бонд-стрит. Живой цвет Квентина Грея покинул его, и он повернул к Сетону внезапно побледневшее лицо.

– Боже правый, – прошептал он, – с Ритой что-то случилось!

Пренебрегая своей личной безопасностью, он выскочил на дорогу, уворачиваясь то в одну, то в другую сторону, и устремился за машиной Монте Ирвина. О том, что рядом с ним находится его друг, он не подозревал до тех пор, пока на углу Старой Бонд-стрит его плечо не сжала крепкая рука. Грей сердито обернулся. Но хватка оказалась неподвижной, и он впился взглядом в безэмоциональное лицо Сетона Паши.

– Сетон, ради Бога, не задерживайте меня! Я должен узнать, в чем дело.

– Подождите, Грей.

Квентин Грей стиснул зубы.

– Послушай меня, Сетон. Сейчас не время для вмешательства.

– Ты собираешься ввязаться в очень неприятное дело, и я повторяю – подожди. Через минуту мы узнаем все, что нужно узнать. Но неужели ты намерен открыто влезть в семейные дела мистера Монте Ирвина?

– Если с Ритой что-то случилось, я убью этого проклятого Пайна!

– Ты намерен вторгнуться к этому человеку в твоем нынешнем состоянии духа в момент явных неприятностей?

Но Грей был глух к подсказкам благоразумия и хорошего вкуса.

– Я собираюсь довести дело до конца, – хрипло сказал он.

– Именно так. Положись на меня. Но постарайся вести себя более как человек из мира и менее как опасный сумасшедший, иначе мы жестоко поссоримся.

Квентин Грей заскрипел зубами, но холодный взгляд собеседника утих, и теперь, когда их взгляды встретились и столкнулись, сочувственная улыбка смягчила линии мрачного рта Сетона, и:

– Я все понимаю, старина, – сказал он, перехватывая руку Грея. Но разве ты не видишь, как важно, ради всех, чтобы мы подошли к делу спокойно?

– Сетон, – голос Грея сорвался, – прости меня. Я знаю, что сошел с ума; но я был с ней всего час назад, а теперь…

– А теперь на сцене появляется ее муж в сопровождении инспектора полиции и сержанта. Какие у тебя отношения с мистером Монте Ирвином?

Они снова быстро шли по Бонд-стрит.

– Что ты имеешь в виду, Сетон? – спросил Грей.

– Одобряет ли он твою дружбу с его женой или это подпольная интрижка?

– Тайная? – Конечно, нет. Я как раз собирался зайти в дом, когда встретил ее с Пайном сегодня вечером.

Именно это я и хотел узнать. Очень хорошо; раз уж ты намерен проследить за этим делом, это несколько упрощает дело. Вот машина.

– У дверей Казмаха! Что, ради всего святого, это значит?

– Это значит, что нас ждет очень плохой прием, если мы вторгнемся. Спроси шофера.

Но Грей уже подошел к мужчине, который в знак признания прикоснулся к своей фуражке.

– В чем дело, Паттисон? – спросил он, задыхаясь. – Я видел полицейских в машине минуту назад.

– Да, сэр. Я толком не знаю, сэр, что случилось. Но мистер Ирвин четверть часа назад выехал из дома на угол Старой Бонд-стрит и велел мне ждать, а потом вернулся и поехал на Вайн-стрит за полицией. Они уже внутри.

Пока он говорил, плохо скрывая волнение, из дверей вышел сержант полиции:

– Посторонись, – сказал он Сетону и Грею. – Вы не должны торчать у этой двери.

– Простите, сержант, – воскликнул Грей, – но если дело касается миссис Монте Ирвин, я могу предоставить информацию.

Сержант пристально посмотрел на него, увидел, что и он, и его друг одеты в вечернее платье, и стал пропорционально почтительным.

– Как вас зовут, сэр? – спросил он. – Я скажу об этом старшему офицеру.

– Квентин Грей. Сообщите мистеру Монте Ирвину, что я хочу с ним поговорить.

– Очень хорошо, сэр. – Он повернулся к шоферу. – Подайте мне сумку, которую я дал вам на Вайн-стрит.

Паттисон перегнулся через дверцу в передней части машины и достал большую кожаную сумку. Взяв ее в руки, полицейский сержант вернулся в дверной проем.

– Теперь мы в деле, – мрачно сказал Сетон, – что бы это ни было.

Грей ничего не ответил, беспокойно переминаясь с ноги на ногу перед дверью в лихорадке возбуждения и страха. Вскоре сержант снова появился.

– Пройдите сюда, пожалуйста, – сказал он.

Вслед за Сетоном и Греем он направился к площадке перед апартаментами Казмаха. Она была тускло освещена двумя полицейскими фонарями. Там стояли четверо мужчин, и четыре пары глаз были устремлены на лестничную площадку.

Монте Ирвин, черты лица которого приобрели неприятный пепельный оттенок, заговорил.

– Это ты, Грей? – Квентин Грей не узнал бы этот голос. – Спасибо, что предложил свою помощь. Видит Бог, мне нужна любая помощь. Ты был с Ритой сегодня вечером. Что случилось? Где она?

– Бог знает, где она! – вскричал Грей. – Я оставил ее здесь с Пайном вскоре после семи часов.

Он сделал паузу, устремив взгляд на лицо Брисли, чьи коварные глаза избегали его, а сам он облизывал губы, как собака, увидевшая кнут.

– А что, – сказал Грей, – я думаю, вы тот самый парень, который по какой-то причине преследовал меня всю ночь.

Он шагнул к маленькому лисенку, но:

– Не бери в голову, Грэй, – перебил Ирвин. – Я сам виноват. Но он следил за моей женой, а не за тобой. Скажите мне скорее: зачем она пришла сюда?

Грэй поднял руку к брови в знак недоумения.

– Чтобы посоветоваться с этим человеком, Казмахом. Я действительно видел, как она вошла во внутреннюю комнату, я пошел за такси, а когда вернулся, дверь была заперта.

– Ты стучал?

– Конечно. Я без конца стучал. Но ответа не получил и ушел.

Монте Ирвин повернулся к инспектору, стоявшему рядом с ним:

– Мы можем продолжать, инспектор Уайтлиф, – сказал он. – Показания мистера Грея не проливают никакого света на это дело.

– Очень хорошо, сэр, – прозвучало в ответ, – у нас есть ордер, и мы, как обычно, уведомили всех, кто может скрываться внутри. Бартон!

Сержант шагнул вперед, положил кожаную сумку на пол и, наклонившись, открыл ее, обнаружив несколько инструментов, похожих на грабительские.

– Может быть, мне попробовать взломать панель? – спросил он.

– Нет, нет! – вскричал Монте Ирвин. Не тратьте время. У вас есть ломик. Выбейте дверь с петель. Быстрее, парень!

– Она не работает на петлях! – взволнованно перебил Грей. – Она сдвигается вправо благодаря какому-то механизму, скрытому под ковриком.

– Передай фонарь, – приказал Бартон, бросив взгляд через плечо на Ганна.

Поставив его рядом с собой, сержант опустился на колени и осмотрел порог двери.

– Металлическая пластина, – сказал он. – Вес приводит в движение рычаг, который открывает дверь, если она не заперта. Замок будет слева от двери, так как она открывается направо. Давайте посмотрим, что можно сделать.

Он встал с ломиком в руке и вставил лезвие стамески между краем двери и дверной коробкой.

– Держись крепче! – сказал инспектор, привстав на локоть.

Тупой металлический звук ударов молотка по стали странным эхом разнесся по лестничному колодцу. Брисли и Ганн, стоявшие очень близко друг к другу на нижней ступеньке лестницы, ведущей на третий этаж, настороженно наблюдали за полицейскими. Ирвин и Грей с интересом рассматривали саму дверь, а Сетон, держа во рту папиросу, с тихим интересом переходил от группы к группе.

– Так! – крикнул сержант.

Удары прекратились.

Крепко ухватившись за перекладину, Бартон навалился на нее всем своим весом. Раздался тупой треск и какой-то скрежет. Дверь слегка шевельнулась.

– Вот где она запирается! – сказал инспектор, направив свет фонаря на образовавшуюся щель. На три дюйма ниже. Но она, может быть, и заперта.

– Скоро мы доберемся до засовов, – ответил Бартон, жажда разрушения уже овладела им.

Вырвав ломик с места, он ударил по нижней панели двери и с громким треском проделал в ней отверстие, достаточное для того, чтобы просунуть руку и кисть.

Инспектор пролез внутрь, пошарил там, а затем издал триумфальный возглас.

– Я открутил болт, – сказал он. Если наверху нет другого, вы сможете открыть дверь силой, Бартон.

Задвижка была возвращена на место, и:

– Не идет! – крикнул Бартон.

Он снова навалился на засов – и снова.

– Забивай дальше! – сказал Монте Ирвин и, выхватив тяжелый молоток, обрушил на стальной засов множество ударов. Теперь попробуй.

Бартон напрягся изо всех сил.

– Держите здесь, кто-нибудь! – задыхался он. – Двое из нас смогут поднажать.

Грей прыгнул вперед, и они вдвоем принялись за дело.

Раздался тупой стук расходящегося механизма, звуки ломающегося дерева… и дверь распахнулась!

На мгновение воцарилась напряженная тишина:

– Есть кто-нибудь внутри? – громко крикнул инспектор.

Из темного помещения не доносилось ни звука.

– Фонарь! – прошептал Монте Ирвин.

Он вбежал в комнату, из которой на лестничную площадку доносился тяжелый запах духов. Следующим вошел Квентин Грэй, схватив с пола фонарь.

– Ищите выключатель и включайте свет! – крикнул инспектор, следуя за ним.

Пока он говорил, Грей нашел выключатель, и квартира Казмаха залилась приглушенным светом.

Оглядевшись, он увидел, что в квартире никого нет.

Грей подбежал к шкафу с мушурбой и отдернул шторы. В кабинете никого не было. В нем стояли стул и стол. На последнем стоял телефон и лежали какие-то бумаги и книги.

– Сюда! – крикнул он, его голос был высоким и неестественным.

Он ворвался через дверной проем во внутреннюю комнату, в которую, как он видел, вошла миссис Ирвин. В воздухе витал запах ладана.

– Фонарь! – позвал он. – Я оставил его на диване.

Но Монте Ирвин подхватил его и уже стоял у его локтя. Его рука дрожала так, что свет дико плясал то на ковре, то на зеленых стенах. Эта комната тоже была пустынна. В занавеске виднелась черная щель, где материал был грубо разорван. Внезапно:

– Боже мой, смотрите! – пробормотал инспектор, который вместе с остальными стоял теперь в диковинно задрапированной квартире.

Из-под разорванных вешалок тонкой струйкой вытекала кровь!

Монте Ирвин зашатался и упал спиной на инспектора, ухватившись за него в поисках поддержки. Но сержант Бартон, который нес второй фонарь, пересек комнату и сорвал зеленые драпировки с их креплений.

Они скрывали деревянную перегородку или крепкую ширму с проемом в центре, который можно было закрыть с помощью другой раздвижной двери. Таким образом, от второй комнаты было отгорожено пространство глубиной около пяти футов. В нем стояло массивное кресло из черного дерева. За креслом, разделяя вторую комнату на третью, находилась еще одна деревянная перегородка, в одном конце которой была обычная офисная дверь, а сразу за креслом, на высоте трех футов от пола, находилось небольшое отверстие или окно. Из внешней комнаты донесся стон, а затем тупой стук.

– Эй! – крикнул инспектор Уайтлиф. – Мистер Ирвин потерял сознание. Подайте руку.

– Я здесь, – ответил тихий голос Сетона Паши.

– Боже мой! – прошептал Грей. – Сетон! Сетон!

– Ничего не трогайте, – крикнул инспектор снаружи, – пока я не приду!

И вот уже узкая квартира заполнилась всей охваченной благоговейным страхом компанией, не считая Монте Ирвина и Брисли, который занимался обморочным человеком.

На полу, между дверью и креслом из черного дерева, раскинув руки и устремив глаза в потолок, лежал сэр Люсьен Пайн, его белая рубашка спереди была выкрашена в красный цвет. В наступившей тишине громко прозвучали шаги инспектора Уайтлифа, когда он открыл последнюю дверь и осветил лучами фонаря внутреннюю комнату.

Комната была обставлена едва ли не как кабинет. Здесь была еще одна полузакрытая дверь, выходившая в узкий коридор. Эта дверь была заперта.

– Пайн! – прошептал Грей, бледнея до самых губ. – Ты понимаешь, Сетон? Это Пайн! Смотри! Его зарезали!

Сержант Бартон опустился на колени и осторожно положил руку на испачканное белье на груди сэра Люсьена.

– Мертв? – спросил инспектор, выступая из внутреннего дверного проема.

– Да.

– Вы говорите, сэр, – обратился он к Квентину Грею, – что это сэр Люсьен Пайн?

– Да.

Инспектор Уайтлиф довольно неуклюже снял фуражку. Над восточными духами, которыми было наполнено помещение, донесся запах сигары Сетона.

– Бартон!

– Да?

– Проверь, исправен ли телефон в офисе. Похоже, что это продолжение телефона из внешней комнаты.

Пока остальные стояли вокруг неподвижной фигуры на полу, сержант Бартон вошел в маленький кабинет.

– Алло! – крикнул он. – Да? – Мгновение паузы, затем, – все в порядке, сэр. Какой номер?

– Джентльмены, – твердо и властно сказал инспектор, – я сейчас позвоню на Вайн-стрит за инструкциями. Никто не должен покидать помещение.

Наступила напряженная тишина:

– Риджент 201, – позвал сержант Бартон.

РЫЖИЙ КЕРРИ

Старший инспектор Керри из Департамента уголовного розыска стоял перед пустой решеткой своего невеселого кабинета в Новом Скотланд-Ярде, засунув одну руку в карман синей куртки, а другой вертя трость из малакки, украшенную серебром, которая, должно быть, вызывала зависть у каждого сержанта-майора, увидевшего ее. Старший инспектор Керри носил очень узкополую шляпу-котелок с двумя вентиляционными отверстиями, расположенными прямо над лентой. Он носил ее наклоненной вперед и вправо.

Рыжий Керри полностью оправдывал свое прозвище, поскольку был рыжим как огонь. Его волосы, которые он носил подстриженными, как у драчуна, были ярко-рыжими, как и его короткие, жилистые, агрессивные усы. У него был красный цвет лица, а из-под прямых рыжих бровей он смотрел на мир немигающими, нетерпимыми стальными голубыми глазами. Он никогда не курил на людях, поскольку его вкус склонялся к ирландской скрутке и короткой глиняной трубке; но он пристрастился к жевательной резинке, и когда он жевал – а жевал он непрерывно, – то обнажал безупречный ряд крупных, белых и похожих на дикарей зубов. Высокие скулы и ярко выраженные верхнечелюстные мышцы усиливали тупость, на которую указывал его подбородок.

Но, помимо этой наглости, которая первой и наиболее тревожной чертой бросалась в глаза наблюдателю, выдающейся характеристикой старшего инспектора Керри была его компактная аккуратность. Не более чем среднего роста, но с плечами, как у акробата, он обладал стройными, прямыми ногами и ступнями мастера танца. Его одежда, от воротничка с квадратными зубцами до аккуратных черных брогов, была безупречна. Рифовый пиджак сидел на нем безупречно, но брюки были сшиты так немодно узко, что можно было легко различить выпуклые мышцы бедер и линию сильно развитых икр. Рука, крутившая трость, была небольшой, но мускулистой, веснушчатой и покрытой светлым пухом. Рыжий Керри был сложен по типу уиппета, но имел снаряжение ирландского терьера.

Раздался телефонный звонок. Инспектор Керри пошевелил квадратными плечами в манере, странно напоминающей борцовскую, положил малаккскую трость на полку и подошел к столу. Взял телефонную трубку:

– Да? – сказал он, и голос его был высок и властен.

Он прислушался на мгновение.

– Очень хорошо, сэр.

Он положил трубку на место, взял со спинки стула мокрый плащ из кожи и трость с каминной полки. Перекатывая жевательную резинку из одного угла рта в другой, он выключил электрический свет и вышел из комнаты.

По коридору он шел легким, бесшумным шагом, двигаясь от бедра и покачивая плечами. Перед дверью с надписью «Кабинет» он остановился. Из жилетного кармана он достал маленькое серебряное выпуклое зеркальце и критически осмотрел себя в нем. Поправил аккуратный галстук, убрал зеркало, постучал в дверь и вошел в комнату помощника комиссара.

Этот важный чиновник был человеком огромного телосложения, с военной выправкой, усталыми глазами и растерянной манерой поведения. Создавалось впечатление, что коллекция документов, книг, телефонов и прочей атрибутики, украшавшей его стол, ввела его в состояние ступора. Он устало поднял голову и встретил свирепый взгляд старшего инспектора с почти извиняющимся выражением лица.

– А, старший инспектор Керри? – сказал он с неопределенным удивлением. – Да. Я же просил вас прийти. Правда, я должен был быть дома уже несколько часов назад. Это очень прискорбно. Мне приходится выполнять работу трех человек. Это ведь ваш отдел, не так ли, старший инспектор?

Он протянул Керри листок бумаги, на который старший инспектор свирепо уставился.

– Убийство! – отчеканил Керри. – Сэр Люсьен Пайн. Да, сэр, я все еще на службе.

Его речь, в моменты интереса, должна была наводить на мысль о том, что кто-то подслушивает его из соседней комнаты, например, о работе телеграфного аппарата. Каждому слогу он придавал значение удара, а некоторые слова заканчивал звучным щелчком зубов.

– Ах, – пробормотал помощник комиссара. – Да. Инспектор отдела – некто (я не могу разобрать имя) задержал всех участников. Но вам лучше явиться на Вайн-стрит. Похоже, дело серьезное.

Он устало вздохнул.

– Очень хорошо, сэр. С вашего позволения, я взгляну на родословную сэра Люсьена.

– Конечно-конечно, – сказал помощник комиссара, махнув большой рукой в сторону книжной полки.

Керри пересек комнату, положил плащ и трость на стул и с полки, где они лежали, взял приземистый том. Помощник комиссара, прижав руку к брови, принялся изучать лежавший перед ним документ.

– Вот и все, – сказал Керри вкрадчиво. – Пайн, сэр Люсьен Сент-Обин, четвертый баронет, сын генерала сэра Кристиана Пайна, кавалера ордена Британии! Родился в Мальте. Ориэл-колледж; первый в классике..... Х'м..... Индия, Бирма.... Вступил в борьбу с Уиганом.... прикреплен к Британскому легату. … Х'м!…

Он вернул книгу на место, взял свой плащ и трость:

– Очень хорошо, сэр, – сказал он. – Я отправлюсь на Вайн-стрит.

– Конечно, конечно, – пробормотал помощник комиссара, рассеянно глядя вверх. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, сэр.

– О, старший инспектор!

Керри повернулся, его рука лежала на ручке двери.

– Сэр?

– Я… я… что я хотел сказать? О, да! Социальная значимость убитого поднимает дело из… вы меня понимаете? Общественный интерес, несомненно, станет острым. Поэтому я выбрал вас за ваше известное благоразумие. Я однажды встречал сэра Люсьена. Очень печально. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, сэр.

Керри вышел в коридор, тихо закрыв за собой дверь. Помощник комиссара был человеком, к которому он испытывал глубочайшее уважение. Несмотря на недоуменный вид и блуждающие манеры, он знал этого крупного, усталого на вид солдата как администратора с безграничными возможностями и неиссякаемой энергией.

Пройдя в комнату дальше по коридору, старший инспектор Керри открыл дверь и заглянул внутрь.

– Детектив-сержант Кумбс, – процедил он, перекатывая жевательную резинку из стороны в сторону во рту.

Детектив-сержант Кумбс, пухлый невысокий мужчина с всклокоченными черными волосами и улыбкой лукавого довольства, постоянно украшавшей его круглое лицо, торопливо поднялся со стула, на котором сидел. Другой мужчина, находившийся в комнате, тоже поднялся, словно ослепленный взглядом свирепых голубых глаз.

– Я еду на Вайн-стрит, – лаконично сказал Керри, – вы поедете со мной, – повернулся и пошел своей дорогой.

Во дворе стояли две машины, и в первую из них сел инспектор Керри, а за ним Кумбс, который тяжело дышал и держал шляпу в руке, так как еще не нашел времени ее надеть.

– Вайн-стрит, – крикнул Керри. – Быстро.

Он откинулся на спинку сиденья и принялся усердно жевать. Кумбс, немного восстановив дыхание, попытался заговорить.

– Это что-то большое? – спросил он.

– Конечно, – огрызнулся Керри. – Меня посылают останавливать собачьи бои?

Зная человека и понимая его настроение, Кумбс замолчал, и это молчание он не нарушал до самой Вайн-стрит. На станции:

– Подождите, – сказал старший инспектор Керри и вошел внутрь, неся свой плащ и держа под мышкой трость-малакку.

Через несколько минут он снова вышел и сел в машину.

– Пикадилли, угол Олд-Бонд-стрит, – указал он мужчине.

– Это кража со взломом? – с интересом спросил детектив-сержант Кумбс.

– Нет, – ответил Керри. – Это убийство, и, похоже, есть куча улик. Поточите свой карандаш.

– О! – пробормотал Кумбс.

Они почти сразу же прибыли к месту назначения, и старший инспектор Керри, отпустив таксиста, направился по Бонд-стрит своей легкой, размашистой походкой, пристально глядя по сторонам. Дождь прекратился, но воздух был сырым и прохладным, и пешеходов почти не было видно.

Перед домом Казмаха стояла машина, шофер ходил по тротуару взад-вперед и хлопал себя руками по груди, чтобы восстановить кровообращение. Старший инспектор остановился:

– Привет, дружище! – сказал он.

Шофер стоял неподвижно.

– Чья машина?

– Мистера Монте Ирвина.

Керри повернулся на каблуке и шагнул к двери кабинета. Она была приоткрыта, и Керри, достав из кармана плаща электрический фонарик, посветил на табличку с именем. На мгновение он замер, жуя и глядя на темную лестницу. Затем с фонариком в руке он поднялся наверх.

Дверь Казмаха была закрыта, и старший инспектор громко постучал в нее. Дверь сразу же открыл сержант Бартон, и Керри вошел в комнату, за ним последовал Кумбс.

На первый взгляд, в комнате было очень тесно. Монте Ирвин, очень бледный и изможденный, сидел на диване рядом с Квентином Греем. Сетон стоял у шкафа и курил. Эти трое, очевидно, беседовали в момент прихода детектива с бдительным, чисто выбритым мужчиной, чья сумка, зонтик и шелковая шляпа стояли на одном из маленьких инкрустированных столиков. Сразу за второй дверью стояли Брисли и Ганн, оба явно не в духе и поглядывали на инспектора Уайтлифа, который их допрашивал.

Керри некоторое время молча жевал, окидывая свирепым взглядом каждое лицо по очереди, затем спросил:

– Кто здесь главный? – спросил он.

– Я, – ответил Уайтлиф.

– Почему нижняя дверь открыта?

– Я думал…

– Не думай. Закройте дверь. Поставьте сержанта внутри. Никто не должен выходить. Хватайте любого, кто войдет. Где тело?

– Сюда, – поспешно ответил инспектор Уайтлиф, – затем, через плечо, – иди к двери, Бартон.

Он повел Керри к внутренней комнате, Кумбс шел за ним по пятам. Брисли и Ганн посторонились, чтобы дать им пройти; Грей и Монте Ирвин приготовились следовать за ними. В дверях Керри обернулся.

– Все оставайтесь на своих местах, – сказал он. Он устремил агрессивный взгляд в сторону Сетона. – И если джентльмен, курящий сигару, не убедится, что он полностью уничтожил любую зацепку, уловимую обонянием, я с удовольствием пошлю за фейерверком.

Он бросил на диван свой плащ и трость и вошел в комнату для сеансов, яростно откусывая кусок, казалось бы, неразрушимой жевательной резинки.

Рваный зеленый занавес был отброшен, и во внутренних комнатах зажгли электрический свет. Бледный сэр Люсьен Пайн лежал у кресла из черного дерева и с ужасом смотрел вверх.

Инспектор Керри, не сводя с него пристального взгляда, пересек маленькую аудиторию и вошел в помещение, расположенное между двумя ширмами. Он встал рядом с мертвецом и молча смотрел вниз. Затем он опустился на одно колено и пристально вгляделся в белое лицо. Тот поднял голову.

– Его не тронули?

– Нет.

Керри наклонился еще ниже, пристально вглядываясь в обесцвеченную ссадину на лбу сэра Люсьена. Затем его взгляд переместился на резное кресло из черного дерева. Все еще стоя на коленях, он достал из жилетного кармана мощную линзу, лежавшую в мешочке из выделанной кожи. Он принялся изучать спинку и бока кресла. Один раз он слегка приложил палец к выступающему острию резьбы, а затем внимательно рассмотрел его через стекло. Он осмотрел руки мертвеца, его ногти, одежду. Затем он пополз по полу, внимательно разглядывая ковер.

Внезапно он встал.

– Доктор, – крикнул он.

Инспектор Уайтлиф удалился, но тут же вернулся с чисто выбритым мужчиной, с которым разговаривал Монте Ирвин, когда приехал Керри.

– Добрый вечер, доктор, – сказал Керри. – Я знаю ваше имя? Начните свои записи, Кумбс.

– Меня зовут доктор Уилбур Уэстон, я живу на Албемарл-стрит.

– Кто вам звонил?

– Инспектор Уайтлиф позвонил мне около получаса назад.

– Вы осматривали мертвеца?

– Да.

– Вы не стали его перемещать?

– Не было необходимости его двигать. Он был мертв, а рана была в левом плече. Я распахнул его пальто и расстегнул рубашку. Это было все.

– Как давно он был мертв?

– Я бы сказал, что он был мертв не более часа, когда я его увидел.

– Что стало причиной смерти?

– От удара длинным узким оружием, например, стилетом.

– Почему именно стилет? – Яростный взгляд Керри бросил ему вызов. – Вы когда-нибудь видели рану, нанесенную стилетом?

– Несколько – в Италии и одну в Саффрон-Хилл. Для них характерно очень небольшое внешнее кровотечение.

– Верно, доктор. Удар пришелся в сердце?

– Да. Удар был нанесен сзади.

– Откуда вы знаете?

– Направление раны – вперед. Я видел почти такую же рану у итальянки, которую зарезал ревнивый соперник.

– Он бы упал на спину.

– О, нет. Он упал бы на лицо, почти наверняка.

– Но он лежит на спине.

– По моему мнению, его переместили.

– Верно. Я знаю. Спокойной ночи, доктор. Проводите его, инспектор.

Доктор Уэстон, казалось, был изрядно удивлен таким резким уходом, но стальные голубые глаза инспектора Керри уже вновь устремились на мертвеца, и, пробормотав спокойной ночи, доктор удалился, за ним последовал Уайтлиф.

– Закройте дверь, – крикнул Керри вслед инспектору. Я буду звонить, когда вы мне понадобитесь. А вы оставайтесь, Кумбс. Все понятно?

Сержант Кумбс почесал голову концом карандаша и:

– Да, – сказал он с сомнением. То есть, кроме слова после узкоклинового оружия, такого как, у меня есть то, что похоже на стилхатто.

Керри просиял.

– Попробуйте вынуть вату из ушей, – посоветовал он. Слово было стилетто, с-т-и-л-е-т-т-о-стилетто.

– О, – сказал Кумбс, – спасибо.

Между двумя людьми из Скотланд-Ярда воцарилось молчание. Керри некоторое время стоял, жуя и глядя на жуткое лицо сэра Люсьена. Затем:

– Осмотрите все карманы, – приказал он.

Сержант Кумбс положил блокнот и карандаш на сиденье стула и принялся за работу. Керри вошел во внутреннюю комнату или кабинет. В ней стояли письменный стол (на нем лежал телефон и кипа старых газет), шкаф и два стула. На одном из стульев лежали шляпа, трость и плащ. Он просмотрел несколько газет, затем открыл ящики письменного стола. Они были пусты. Шкаф оказался заперт, а дверь, которая, по его мнению, должна была открываться в узкий проход, идущий рядом с комнатой, тоже была заперта. В карманах шинели ничего не было, но на шляпе он обнаружил наклеенные инициалы Л. П. Он скатал жевательную резинку, задумчиво посмотрел на маленькое окошко над столом, через которое можно было разглядеть кресло из черного дерева, и снова вышел.

– Ничего, – доложил Кумбс.

– Что значит – ничего?

– Его карманы пусты!

– Все?

– Все.

– Хорошо, – сказал Керри. – Запишите это. У него настоящая жемчужная шпилька и хороший перстень, а также золотые наручные часы с разбитым циферблатом и стрелками, остановившимися на семи пятнадцати. Именно в это время он и умер. Его ударили ножом сзади, когда он стоял там, где сейчас стою я, он упал вперед, ударился головой о ножку стула и лежал лицом вниз.

– Я понял, – пробормотал Кумбс. – Что остановило часы?

– Разбились при падении. В ковре застряли крошечные осколки стекла, показывающие точное положение, в котором лежало его тело; и ради Бога, перестаньте улыбаться.

Керри распахнул дверь.

– Кто первым нашел тело? – спросил он у притихшей компании.

– Я, – воскликнул Квентин Грей, выходя вперед. – Я и Сетон Паша.

– Сетон Паша! – Керри стиснул зубы, так что казалось, он откусывает слова. – Я не вижу здесь ни одного турка.

Сетон спокойно улыбнулся.

– Мой друг использует титул, который несколько лет назад присвоил мне бывший хедив, – сказал он. – Меня зовут Гревилл Сетон.

Инспектор Керри оглянулся через плечо.

– Запишите, – сказал он. – Развяжите уши, Кумбс. – Он посмотрел на Грея. – Как вас зовут?

– Квентин Грей.

– Кто вы и какое отношение имеете к этому делу?

– Я сын лорда Врексборо, и я…

Он сделал паузу, беспомощно глядя на Сетона. Тот понял, что первое упоминание имени Риты Ирвин в полицейских показаниях должно быть сделано им самим.

– Говорите громче, сэр, – огрызнулся Керри. – Сержант Кумбс глух.

Лицо Грея покраснело, а глаза гневно сверкнули.

– Я буду рад, инспектор, – сказал он, – если вы вспомните, что погибший был нашим личным знакомым и что в этом ужасном деле замешаны и другие друзья.

– Кумбс это запомнит, – безразлично ответил Керри. Он делает заметки.

– Послушайте… – начал Грей.

Сетон положил руку на плечо разгневанного мужчины.

– Успокойся, Грей, – тихо сказал он. – Возьми себя в руки, старина. – Он обратил свой холодный взгляд на старшего инспектора Керри, накручивая на палец шнур своего монокля. – Могу заметить, инспектор Керри, я так понимаю, это ваше имя, что ваше ведение расследования не всегда отличается хорошим вкусом.

Керри пережевывал жвачку, встретив нетерпимый и агрессивный взгляд Сетона. Он сделал странное движение плечами.

– За свое поведение я отвечаю перед комиссаром, – ответил он. – И, если он не удовлетворен, комиссар может получить мое письменное заявление об отставке в любой час из двадцати четырех, когда ему не хватает зажигалки. Если вас не затруднит помолчать две минуты, я продолжу допрос этого свидетеля.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Допрос Квентина Грея трижды прерывался телефонными сообщениями с Вайн-стрит; о неудовлетворительном характере этих сообщений свидетельствовала растущая вспыльчивость старшего инспектора Керри. Затем прибыл дивизионный хирург, и Бартон навлёк на себя гнев старшего инспектора, покинув свой пост, чтобы проводить доктора наверх.

– Если вдохновенный идиотизм может помочь закону, – кричал Керри, – то человек, сделавший эту работу, не хуже мертвеца! – Он обратил свой свирепый взгляд в сторону Грея. – Благодарю вас, сэр. Больше мне не нужно вас беспокоить.

– Вы хотите, чтобы я остался?

– Нет. Инспектор Уайтлиф, проводите этих двух джентльменов к дежурному сержанту.

– Но, черт побери! – вскричал Грей, его сдерживаемые эмоции наконец-то потребовали выхода, – я не подчинюсь вашему адскому натаскиванию! Вы понимаете, что пока вы стоите здесь и ничего не делаете – абсолютно ничего – несчастная женщина…

– Я понимаю, – огрызнулся Керри, показывая клыки, – что если вы не выйдете через десять секунд, то на лестнице будет облако пыли!

Белый от страсти, Грей уже готов был произнести другие гневные и провокационные слова, когда Сетон крепко схватил его за руку.

– Грей! – резко сказал он. – Ты уходишь со мной, или я ухожу один.

Они вдвоем вышли из комнаты, за ними последовал Уайтлиф. Как только они исчезли:

– Зачитайте все промежутки времени, упомянутые в показаниях последнего свидетеля, – распорядился Керри, не обращая внимания на эту перепалку.

Сержант Кумбс довольно беспокойно улыбнулся, сверяясь со своим блокнотом.

– Примерно в половине шестого я поехал на Бонд-стрит, – начал он.

– Я сказал время, – отчеканил Керри. – Я знаю, к чему это относится. Просто назовите мне указанное время.

– О, – пробормотал Кумбс, – да. Около половины шестого. Он провел пальцем по странице. Без четверти семь. Семь часов. Двадцать пять минут седьмого. Восемь часов.

– Стоп! – сказал Керри. – Хватит. – Он бросил злобный взгляд на Ганна, который с незаметного места в комнате наблюдал за ужасным красным человеком водянистыми глазами. – Кто этот умник во всех этих шинелях? – потребовал он.

– Меня зовут Джеймс Ганн, – ответил этот сильно оскорбленный мужчина хриплым голосом.

– Кто вы? Кто вы? Что вы здесь делаете?

– Я работаю в агентстве Спинкера, и…

– О! – воскликнул Керри, двигая плечами. – Он подошел к говорящему и угрожающе посмотрел в его багровое лицо. – Хо, хо! Значит, вы одна из странных птиц с этого насеста, не так ли? Агентство Спинкера! Ах, да! – Он устремил свой взгляд на бледные черты лица Брисли. – Я видел вас раньше, не так ли?

– Да, старший инспектор, – ответил Брисли, облизывая губы. – Хейвордс Хит. Нас задержали…

– Вас задержали! – крикнул Керри. – Да!

Он повернулся на каблуке лицом к Монте Ирвину. Гневные слова дрожали у него на языке. Но при виде сломленного человека, который сидел здесь один, изможденный, в его свирепых глазах промелькнуло едва заметное изменение выражения, и когда он снова заговорил, его высокий пронзительный голос был почти мягким.

– Вы наняли этих людей, сэр, чтобы они следили…

Он сделал паузу, бросив взгляд на Уайтлифа, который только что снова вошел, а затем в сторону внутренней комнаты, где работал хирург.

– Присматривать за моей женой, инспектор. Спасибо, но завтра об этом узнает весь мир. Я могу привыкнуть к этому.

Бледность Монте Ирвина приобрела угрожающий оттенок. Он вдруг покачнулся и многозначительно протянул руки. Керри бросился вперед и поддержал его.

– Все в порядке, инспектор, все в порядке, – пробормотал Ирвин. – Спасибо. Это было большое потрясение. Сначала я боялся…

– Вы думали, что на вашу жену напали, как я понимаю? Все не так плохо, сэр. Я собираюсь спуститься с вами к машине.

– Но вы так много хотите узнать…

– Это можно оставить до завтра. У меня достаточно работы в этом пип-шоу, чтобы быть занятым всю ночь. Идемте. Обопритесь на мою руку.

Монте Ирвин неуверенно поднялся. Он знал, что в его семье есть сердечные проблемы, но никогда раньше не понимал значения своего наследия. Он чувствовал себя физически больным.

– Инспектор, – его голос был почти шепотом, – у вас есть какая-нибудь теория, объясняющая…

– Исчезновение миссис Ирвин? Не волнуйтесь, сэр. Не имея точной теории, я могу сказать, что, по моему мнению, она скоро объявится.

– Да благословит вас Бог, – пробормотал Ирвин, когда Керри помог ему выйти на лестничную площадку.

Инспектор Уайтлиф придержал раздвижную дверь, механизм которой был сломан, так что теперь дверь автоматически оставалась наполовину закрытой.

– Забавно, не правда ли, – сказал Ганн, когда двое исчезли, а инспектор Уайтлиф снова вошел, – что мужчина так расстроился из-за исчезновения женщины, с которой он собирался развестись?

– Чертовски смешно! – сказал Уайтлиф, чье самообладание было сильно испорчено общением с Керри. – На вашем месте мне стоило бы хорошенько посмеяться.

Он пересек комнату и направился туда, где хирург осматривал жертву этого загадочного преступления. Ганн угрюмо смотрел ему вслед.

– Полиция не вызывает у человека особого сочувствия, Брисли, – заявил он. – Этот почти так же плох, как и он, – он ткнул большим пальцем в направлении трупа.

Брисли несколько болезненно улыбнулся.

– Рыжий Керри – это священный ужас, – согласился он sotto voce, бросив взгляд в сторону, где Кумбс сверялся со своими записями. – Берегись! Вот он идет.

– Итак, – крикнул Керри, вбегая в комнату, – что за игра? Замышляете победить правосудие?

Он стоял, засунув руки в карманы, широко расставив ноги, и яростно переводил взгляд с Брисли на Ганна, а с Ганна обратно на Брисли. Ни один из представителей агентства Спинкера не осмелился сделать ни одного замечания:

– Как долго вы следите за миссис Монте Ирвин? – спросил Керри.

– Почти две недели, – ответил Брисли.

– Вы получили письменные доказательства?

– Да.

– До сегодняшнего вечера?

– Да.

– Продиктуйте сержанту Кумбсу.

Он повернулся на пятках и подошел к дивану, на котором лежал его плащ из кожи. Он быстро снял рифлер и жилет, сложил их и аккуратно положил рядом с плащом. Котелок он оставил на прежнем месте.

Он положил в латунную миску жвачку, предположительно не имеющую вкуса, и из маленького пакетика, который достал из кармана пиджака, достал свежий кусочек, благоухающий мятой. Он положил его в рот и вернул пачку на место. Стройный, подтянутый, он стоял и задумчиво смотрел вокруг.

– Итак, – пробормотал он, – что с этим делать?

КЕРРИ ОБРАЩАЕТСЯ К ОРАКУЛУ

Часы на ратуше Брикстона пробили час ночи, когда старший инспектор Керри вставлял ключ в замок двери своего дома на Спенсер-роуд.

В прихожей горел свет, а из маленькой столовой слева на белой краске полуоткрытой двери плясали отблески веселого огня. Керри повесил на вешалку шляпу, трость и плащ, очень тихо вошел в комнату и включил свет. Перед ним предстала скромно обставленная и тщательно убранная квартира. На овчинном ковре перед камином дремал кот Манкс, рядом с ним лежала пара ковровых тапочек. На столе стояла какая-то холодная еда, спрятанная под фарфоровыми крышками. На большую бутылку стаута Гиннесс Экстра Керри посмотрел с особой благодарностью.

Он издал протяжный вздох удовлетворения и открыл бутылку стаута. Налив стакан черной пенящейся жидкости и удовлетворив явно острую жажду, он забрался под покрывало и уселся перед блюдом с ветчиной и языком, помидорами и хлебом с маслом.

Где-то наверху открылась дверь:

– Это ты, Дэн? – спросил глубокий, но музыкальный женский голос.

– Конечно, – ответил Керри, – и никто, кто слышал высокие официальные тона властного старшего инспектора, не мог предположить, что они могут быть настолько смягчены и модулированы. – Ты уже давно должна была спать, Мэри.

– Тебе снова пришлось выйти на улицу?

– Да, не повезло, но не трудись спускаться. У меня есть все, что мне нужно, и даже больше.

– Если это новое дело, я спущусь.

– Это дело рук самого дьявола; но ты умрешь от холода.

В комнате наверху послышалось движение, а затем шаги на лестнице. В комнату вошла миссис Керри, закутанная в шерстяной халат, который, очевидно, принадлежал инспектору. На нее Керри бросил взгляд, из которого исчезла всякая свирепость и который выражал лишь безграничное восхищение. И действительно, Мэри Керри была во многих отношениях удивительной личностью. Будучи на полдюйма выше Керри, она полностью оправдывала комплимент, задуманный под этим банальным апофегмом: прекрасная женщина. Крупнокостная, но стройная, она входила в дом с аккуратно заплетенными длинными темными волосами, и ее мужу, который оставался ее любовником, казалось, что он видит перед собой ту розовощекую девушку, которую десять лет назад встретил и приглядел на прохладных берегах Лох-Брума. Все соседи считали миссис Керри гордой и замкнутой, которая держалась в стороне с тех пор, как ее муж стал старшим инспектором; а Рыжий Керри пользовался репутацией агрессивного и недружелюбного человека. Теперь же здесь произошла встреча любовников, не обошлось без робкого, устремленного вниз взгляда темных глаз, в которых стальные голубые глаза вспыхнули откровенным восхищением.

Керри, который ссорился со всеми, кроме помощника комиссара, нашел только одну причину для ссоры с Мэри. Он был набожным римским католиком и в течение пяти лет с присущим ему упорством быка цеплялся за веру в то, что сможет обратить свою жену в римскую веру. Она осталась верна шотландской свободной церкви, в заветах которой воспитывалась, и по истечении пяти лет Керри отказался от нее и еще больше восхищался ее каледонской силой духа. Много и горячо спорил он с достойным отцом О'Каллаганом о действительности брака, заключенного не священником, но в последние годы примирился с расставанием в воскресенье утром; и когда ранняя месса заканчивалась перед шотландской службой, его регулярно можно было видеть у одной пресвитерианской часовни в ожидании своей еретической супруги.

Он притянул ее к себе на колени и поцеловал.

– Мы не виделись двенадцать часов, – сказал он.

Она положила руку на спинку кресла с седлом, а ее темная голова оказалась рядом с огненно-рыжей головой Керри.

– Я знала, что у тебя новое дело, – сказала она, – когда стало так поздно. Как на долго ты сможешь остаться?

– На час. Не больше. Нужно многое успеть сделать до того, как утром выйдут газеты. К завтраку вся Англия, включая убийцу, будет знать, что я занимаюсь этим делом. Жаль, что я не могу заткнуть рот прессе.

– Значит, это убийство? Господь дарует нам милость. Ты мне расскажешь?

– Да. Я в тупике!

– У тебя есть время отдохнуть и покурить. Надень тапочки.

– У меня нет на это времени, Мэри.

Она встала и взяла тапочки у очага.

– Надень тапочки, – твердо повторила она.

Керри без лишних слов опустился и принялся развязывать шнурки на своих брогах. Тем временем жена принесла с приставного столика серебряную табачную коробку и огрызок ирландской трубки. Заменив тапочки на ботинки, Керри с любовью наполнил потрескавшуюся и почерневшую трубку крепким ирландским твистом, который предварительно тщательно размял в ладони. Когда он положил трубку в рот, трубка оказалась почти под ноздрями, и как ему удалось раскурить ее, не подпалив усы, было не очень понятно. Однако ему это удалось, и вскоре он с чувством глубокого удовлетворения выпустил в воздух облачко резкого дыма.

– А теперь, – сказала его жена, откинувшись на спинку кресла, – расскажи мне, Дэн.

После этого началась процедура, идентичная той, которая была характерна для начала каждого успешного дела старшего инспектора. Он быстро обрисовал все сложности дела на старой Бонд-стрит, а Мэри Керри рассматривала проблему с любопытной и почти фейской отрешенностью ума, которая позволяла ей видеть свет там, где для человека на месте преступления царила тьма. С ясностью опытного наблюдателя Керри описал апартаменты Казмаха, точное место, где был найден убитый, и конструкцию комнат. Он привел основные моменты из показаний нескольких свидетелей, назвав точное время, в которое происходили те или иные эпизоды. Мэри Керри, глядя прямо перед собой невидящими глазами, молча слушала, пока он не замолчал. Затем:

– Там действительно только две комнаты, – сказала она далеким голосом, – но вторая из них разделена на три части?

– Именно так.

– Дверь, выходящая на лестничную площадку, открывает первую комнату, а дверь, выходящая из прохода, – вторую. Куда ведет этот проход?

– От главной лестницы рядом с комнатами Казмаха к маленькой черной лестнице. Эта черная лестница идет сверху вниз здания, из конца того же коридора, что и главная лестница.

– А выход есть только через парадную дверь?

– Нет.

– Значит, если показания Спинкера не вызывают сомнений, миссис Ирвин и этот Казмах все еще находились в доме, когда вы приехали?

– Именно. Я выяснил это на Вайн-стрит, прежде чем отправиться на Бонд-стрит. Весь квартал был окружен через пять минут после моего прибытия, и он все еще окружен.

– Какие еще офисы находятся в этом проходе?

– Никаких. Слева – глухая стена, справа – одна дверь, открывающаяся в офис Казмаха. Есть и другие помещения на том же этаже, но они находятся через лестничную площадку.

– Какие помещения?

– Солиситора и комиссионера.

– Этажом ниже?

– Все занято модисткой, Ренан.

– Верхний этаж?

– Сигаретная компания Кубанис, прислуга и электрик.

– Больше ничего нет?

– Больше нет.

– А где открывается задняя лестница на верхнем этаже?

– В коридор, похожий на тот, что у Казмаха. Справа два окна с видом на узкую крышу и верхнюю часть аркады, а слева – сигаретная компания Кубанис. Остальные офисы находятся на другой стороне лестничной площадки.

Мэри Керри некоторое время смотрела в пространство.

– Казмах и миссис Ирвин могли спуститься на первый этаж или подняться на третий незаметно для Спинкера, – мечтательно произнесла она.

– Но они не могли попасть на улицу, моя дорогая! – воскликнул Керри.

– Нет, они не могли выйти на улицу.

Она снова замолчала, а ее муж выжидающе смотрел на нее. Затем:

– Если сэр Люсьен Пайн был убит в четверть седьмого – в то время, когда были сломаны его часы, – туземный слуга не убивал его. По свидетельству Спинкера, чернокожий ушел до этого, – сказала она. Миссис Ирвин?

Керри покачал головой.

– Судя по всему, это была слабая женщина, – ответил он. – Это была сильная рука, которая нанесла удар.

– Казмах?

– Вероятно.

– Мистер Квентин Грей вернулся на кэбе и поднялся наверх, примерно в четверть седьмого, а через пять минут пришел бледный и взволнованный.

Керри окружил себя и собеседника венками удушливого дыма.

– У нас есть только слово мистера Грея, что он больше не заходил, Мэри, но я ему верю. Он вспыльчивый дурак, но честный.

– Значит, это был Казмах, – объявила миссис Керри. – Кто такой Казмах?

Ее муж коротко рассмеялся.

– Вот тут-то я и попал в тупик, – ответил он. Мы, конечно, слышали о нем в Ярде и знаем, что под видом торговца восточными духами он занимался гадательным бизнесом. Однако ему удалось избежать судебного преследования. Сегодня вечером мне потребовалось больше часа, чтобы изучить механизм чтения мыслей; это что-то вроде Тайн Маскелайна, сработанных изнутри комнаты. Но кто такой Казмах или какова его национальность, я знаю не больше, чем человек на Луне.

– Парфюм? – спросил далекий голос.

– Да, Мэри. Первая комната – это что-то вроде миниатюрного ароматического базара. Здесь есть забавные маленькие старинные флакончики, имитирующие препараты Казмаха, кремы, духи и благовония, а также маленькие квадратные деревянные коробочки с какими-то турецкими удовольствиями и запас египетских бус, статуэток и тому подобного, которые, насколько я знаю, могут быть настоящими.

– Никаких книг или писем?

– Ничего, кроме его собственных рекламных объявлений, телефонного справочника и тому подобного.

– Внутреннее бюро?

– Пустое, как шкаф матери Хаббард!

– Это место обчистили те же люди, которые вывернули карманы мертвеца, чтобы не оставить ни единой зацепки, – произнес голос, похожий на голос Сибиллы. Мистер Грей сказал, что у него с собой были шоколадные конфеты. Где он их оставил?

– Мэри, ты просто чудо! – воскликнул восхищенный Керри. Коробка лежала на диване в первой комнате, где, по его словам, он ее оставил, когда выходил за такси.

– Ни одна из улик не показывает, бывала ли миссис Ирвин у Казмаха раньше?

– Да. Она ходила туда довольно регулярно, чтобы купить духи.

– Не для гадания?

– Нет. По словам мистера Грея, чтобы купить духи.

– А мистер Грей бывал там с ней раньше?

– Нет. Сэр Люсьен Пайн, похоже, был ее постоянным спутником.

– Ты подозреваешь, что она была его возлюбленной?

– Думаю, мистер Грей подозревает что-то в этом роде.

– А мистер Грей?

– Он не такой старый друг, как сэр Люсьен. Но мне кажется, что ее муж сомневается именно в мистере Грее.

– Как ты думаешь, Дэн, были ли у него на то причины?

– Нет, – быстро ответил Керри, – не подозреваю. Мальчик от нее без ума, но мне кажется, ей просто понравилось его общество. Он наследник лорда Врексборо, а миссис Ирвин когда-то была сценической красавицей. Это обычное положение вещей, которое чаще всего ничего не значит.

– Я знаю таких людей, – заявила Мэри Керри. – Они больше всего хотят получить все, что им дадут. Они обязательно придут к нехорошему концу. Где, ты сказал, живет сэр Люсьен?

– На Албемарл-стрит, за углом.

– Ты сказал мне, что он держит всего двух слуг: кухарку, гувернантку, которая живет рядом, и мужчину – иностранца?

– Некий полукровка Даго по имени Хуан Марено. По его собственным словам, гражданин Соединенных Штатов.

– Тебе не нравится Хуан Марено?

– Он отвратительная свинья! – вспыхнул Керри с неожиданной яростью. – Я внимательно слежу за Марено. Кумбс работает над бумагами сэра Люсьена. Его жизнь была немного загадочной. Похоже, у него не было живых родственников, и я не могу найти, чтобы он даже нанимал адвоката.

– Ты будешь присматривать за египтянином?

– Слугой? Да. Он будет у нас к утру, и тогда мы узнаем, кто такой Казмах. А пока скажи, в каком из офисов прячется Казмах?

Мэри Керри молчала так долго, что ее муж повторил вопрос:

– В каком из офисов прячется Казмах?

– Ни в каком, – мечтательно произнесла она. – Вы слишком поздно окружили здания, я знаю.

– Эх! – воскликнул Керри, взволнованно поворачивая голову. Но ведь человек Брисли всю ночь стоял у дверей!

– Это неважно. Они сбежали.

Керри в сердитом недоумении почесал свою коротко стриженую голову.

– Ты всегда права, Мэри, – сказал он. – Но повесьте меня, если… Неважно! Когда мы получим слугу, мы скоро получим и Казмаха.

– Да, – пробормотала его жена. – Если у вас еще нет Казмаха.

– Но Мэри! Это не помогает мне! Это запутывает меня еще больше, чем прежде!

– Ничего не ясно, Дэн. Но наверняка за этой тайной смерти сэра Люсьена скрывается еще более темная тайна, очень темная. Это самое большое дело, которое когда-либо у тебя было. Не ищи Казмаха. Ищи, почему женщина ушла к нему; и постарайся найти значение того маленького окна за большим креслом. Да – она, казалось, смотрела на какой-то далекий видимый объект – следите за человеком Марено…

– Но миссис Ирвин…

– Она в Божьем хранилище…

– Ты же не думаешь, что она мертва!

– Она скорее мертва, чем нет. Ее грехи нашли ее. – Фейский свет внезапно покинул ее глаза, и они наполнились слезами. Она порывисто повернулась к мужу. – О, Дэн! Ты должен найти ее! Ты должен найти ее! Слабая девочка, ты не представляешь, как она страдает!

– Моя дорогая, – сказал он, обнимая ее, – в чем дело? Что случилось?

Она смахнула слезы с глаз и попыталась улыбнуться.

– Это что-то вроде второго зрения, Дэн, – просто ответила она. – И оно снова ускользает от меня. Я почти догадалась об этом, но в этом есть какая-то ужасная злость, жестокость и позор.

Часы на каминной полке начали бить. Керри смотрел на румяное лицо жены со смесью любовного восхищения и удивления. Она выглядела такой благодушной, спокойной и способной, что он вновь озадачился странным даром, который она, похоже, унаследовала от своей матери, которая была столь же проницательна, столь же красива и столь же одарена.

– Благослови нас всех Господь! – сказал он, сердечно поцеловал ее и встал. – Возвращайся в постель, моя дорогая. Мне пора идти. К тому же утром нужно повидаться с мистером Ирвином.

Через несколько минут он уже мчался по пустынным улицам, его мысли были полностью заняты любовными размышлениями, а не профессиональными делами, которые, по идее, должны были занимать его внимание. Когда он проходил мимо конца узкого двора возле железнодорожного вокзала, блеск его серебристого малакка привлек внимание пары бездельников, прислонившихся по обе стороны от железного столба в тени неприглядного переулка. Других пешеходов не было видно, и только отдаленные ночные звуки Лондона нарушали тишину.

В двадцати шагах от него пехотинцы бесшумно приблизились к своей жертве. Более высокий из них добрался до него первым, но получил удар сзади по лицу, от которого отлетел на несколько ярдов.

Напавший на него человек вскочил на ноги, чтобы встретиться взглядом со вторым нападавшим.

– Если вы, два умника, действительно хотите разобраться, – свирепо затараторил он, – скажите только слово, и я вас выпорю.

Когда он повернулся, свет соседней лампы осветил лицо дикаря, и тот издал придушенный вопль:

– Черт возьми, Билл! Это Рыжий Керри!

После этого, как люди, преследуемые дьяволом, они бросились наутек!

Керри еще мгновение смотрел вслед удаляющимся фигурам, и ухмылка яростного удовлетворения обнажила его сверкающие зубы. Он снова повернулся и зашагал по направлению к главной дороге. Это происшествие пошло ему на пользу. Изгнав из головы домашние дела, он снова стал высококвалифицированным защитником справедливости, стоящим, как невидимая стрела, между обществом и преступником.

ПАЧКА СИГАРЕТ

После допроса старшим инспектором Керри Сетон и Грей пешком отправились в покои последнего дома на Пикадилли. Они шли молча: Грей был слишком зол, чтобы говорить, а Сетон занят размышлениями. Когда мужчина ввел их в кабинет:

– Кто-нибудь звонил, Уиллис? – спросил Грей.

– Никто, сэр.

Они вошли в большую комнату, сочетавшую в себе черты библиотеки и военного гимнастического зала. Грей подошел к боковому столику и смешал напитки. Поставив бокал перед Сетоном, он опорожнил свой, отхлебнув из него.

– Если ты позволишь, я хотел бы позвонить и узнать, нет ли новостей о Рите, – сказал он.

Он подошел к телефону, и Сетон услышал, как он звонит. Затем:

– Алло! Это вы, Хинкс? – спросил он. – Да, Миссис Ирвин дома?

Последовало несколько мгновений молчания, и:

– Спасибо! До свидания, – сказал Грей.

Он вернулся к своему другу.

– Ничего, – доложил он и сделал жест сердитой покорности. – Очевидно, Хинкс еще не понял, что произошло. Ирвин еще не вернулся. Сетон, это дело сводит меня с ума.

Он наполнил свой стакан и, заглянув в портсигар, принялся рыться в небольшом шкафу.

– Черт побери! – воскликнул он. У меня здесь нет ни одной сигареты!

– Сам я их не курю, – сказал Сетон, – но могу предложить тебе папиросу.

– Спасибо. Они слишком крепкие. Нашел! Вот несколько штук.

С задней полки он достал маленькую простую коричневую пачку и вынул из нее сигарету, на которую странно уставился. Сетон, куривший одну из неизбежных чероков, наблюдал за ним, постукивая по зубам оправой очка.

– Бедный старина Пайн! – пробормотал Грей и, подняв голову, встретил пытливый взгляд. – Пайн оставил их здесь только на днях, – неловко объяснил он. – Не знаю, где он их взял, но они какие-то особенные. Полагаю, я тоже могу попробовать.

Он прикурил и, устало вздохнув, опустился в глубокое кресло с кожаной обивкой. Почти сразу же он снова поднялся. Раздался телефонный звонок. С надеждой в глазах он выбежал, оставив дверь открытой, чтобы его разговор снова был слышен посетителю.

– Да, да, это я. Что? – Его тон изменился, – о, это ты, Маргарет. Что? Конечно, очень приятно. Нет, здесь нет никого, кроме старого Сетон Паши. Что? Ты слышала, как о нем говорили те, кто был на Востоке? Да, это он. Приходи.

– Надеюсь, ты не собираешься выставлять меня на показ, Грей? – сказал Сетон, когда Грей вернулся на свое место.

Другой рассмеялся.

– Я забыл, что ты меня слышишь, – признался он. – Это моя кузина, Маргарет Халли. Она тебе понравится. Она отличная девушка, но эксцентричная. Занимается лекарством.

– Лекарство? – серьезно спросил Сетон.

– Врачевание. Она магистр медицины, ей всего около двадцати четырех или около того. Ужасно умный ребенок; заставляет меня чувствовать себя младенцем.

– На плоских каблуках, в очках и с судебными манерами?

– Плоские каблуки – да. Но не все остальное. Она ужасно красивая, а в хаки выглядела просто потрясающе. Она была врачом в Сербии, ты знаешь, а потом работала в больнице для медсестер в Кенте. Сейчас она начала самостоятельную практику на Дувр-стрит. Интересно, чего она хочет?

Между ними воцарилось молчание, поскольку, хотя и по разным причинам, оба не желали обсуждать трагедию; и это молчание длилось до тех пор, пока звонок в дверь не возвестил о приходе девушки. Уиллис открыл дверь, она спокойно вошла, и Грей представил Сетона.

– Я так рада, что наконец-то встретила вас, мистер Сетон, – со смехом сказала она. – Из многочисленных рассказов Квентина у меня сложилось мнение, что вы – некий миф из Арабских сказок.

– Рад вас разочаровать, – ответил Сетон, находя что-то очень освежающее в обществе этой хорошенькой девушки, которая носила помятый „Бёрберри“, а прядки ее обильных ярких волос развевались по лицу самым небрежным образом, какой только можно себе представить.

Она повернулась к кузену, нахмурившись в недоумении.

– Что вы тут жгли? – спросила она. – В комнате стоит такой любопытный запах.

Грей рассмеялся от души, как не смеялся в тот вечер, и посмотрел в сторону Сетона.

– Вот тебе и вкус к сигарам! – воскликнул он.

– О! – сказала Маргарет, – я уверена, что это не сигара мистера Сетона. От нее не пахнет табаком.

– Я не верю, что их делают из табака! – воскликнул Грей, смеясь еще громче, хотя его веселье было вынужденным.

Сетон добродушно улыбнулся этой шутке, но в тот момент, когда Маргарет вошла в дом, он понял, что ее веселье тоже было мнимым. Ее визит был продиктован серьезными делами, и он тем больше удивился, заметив, как сильно заинтриговал ее этот запах, реальный или надуманный.

Она села в кресло, которое Грей поставил у камина, и кузен бесцеремонно протянул ей через маленький столик коричневую пачку сигарет.

– Попробуйте одну из них, Маргарет, – сказал он. – Они великолепны и вполне заглушат неприятный запах, на который ты жалуешься.

И тут наблюдательный Сетон заметил, как быстро изменилось выражение лица девушки. Свежесть покинула ее щеки, и ее милое личико стало совсем бледным. Она уставилась на коричневый пакет.

– Где ты их взял? – тихо спросила она.

Улыбка исчезла с губ Грея. Эти пять слов перенесли его в ту комнату, затянутую зеленым покрывалом, где лежал мертвый сэр Люсьен Пайн. Он взглянул на Сетона тем привлекательным взглядом, который иногда заставлял его казаться таким мальчишкой.

– От Пайна, – ответил он. – Я должен сказать тебе, Маргарет…

– Сэр Люсьен Пайн? – перебила она.

– Да.

– А не от Риты Ирвин?

Квентин Грей резко поднялся в своем кресле.

– Нет! Но почему ты упомянула ее?

Маргарет прикусила губу от внезапного недоумения.

– О, я не знаю. – Она извиняюще посмотрела на Сетона. Тот немедленно поднялся.

– Моя дорогая мисс Халли, – сказал он, – я понимаю, более того, я всегда понимал, что у вас есть что-то личное, что вы должны сообщить своему кузену.

Но Грей встал и:

– Сетон!… Маргарет! – сказал он, переводя взгляд с одного на другого. – Я хочу сказать, Маргарет, что если у тебя есть что рассказать мне о Рите… Есть? Правда?

Он устремил на нее пристальный взгляд.

– Да.

Сетон собрался уходить, но Грей порывисто оттолкнул его, тут же вновь обратившись к кузине.

– Возможно, ты не слышала, Маргарет, – начал он.

– Я слышала, что произошло сегодня ночью с сэром Люсьеном.

Оба мужчины мгновение молча смотрели на нее.

– Сетон все время был со мной, – сказал Грей. – Если он согласится остаться, то с твоего позволения, Маргарет, я бы хотел, чтобы он это сделал.

– Конечно, – согласилась девушка. – На самом деле я буду рада его совету.

Сетон склонил голову и, не говоря больше ни слова, вернулся на свое место. Грей был слишком взволнован, чтобы снова сесть. Он стоял на ковре из тигровой шкуры перед камином, наблюдал за кузиной и яростно курил.

– Во-первых, – продолжала Маргарет, – пожалуйста, брось эту сигарету в огонь, Квентин.

Грей вынул сигарету изо рта и ошеломленно уставился на нее. Он взглянул на девушку, и ясные серые глаза смотрели на него с непостижимым выражением.

– Ну да! – неловко сказал он и бросил сигарету в огонь. – Раньше ты дымила как печь, Маргарет. Это какой-то новый культ?

– Я и сейчас курю гораздо больше, чем мне полезно, – призналась она, – но я не курю опиум.

Эти слова произвели любопытный эффект на двух слушавших их мужчин. Грей бросил сердитый взгляд на коричневую пачку, лежавшую на столе, воскликнул Faugh! и, достав из рукава носовой платок, с отвращением вытер губы. Сетон пристально посмотрел на собеседника, подбросил в огонь свою папиросу и, взяв пачку, достал сигарету и критически ее обнюхал. Маргарет наблюдала за ним.

Он сорвал обертку и попробовал прядь табака.

– Боже правый! – прошептал он. – Грэй, да это же наркотик!

ОКНО КАБИНЕТА СЭРА ЛЮСЬЕНА

Когда старший инспектор Керри свернул с Пикадилли на Старую Бонд-стрит и направился к дому Казмаха, перед ним открылась мрачная и пустынная перспектива. Проходя мимо, он взглянул на названия некоторых витрин и подумал, правильно ли оценивают меховщики, ювелиры и другие торговцы дорогими товарами услуги столичной полиции. Он подумал о мирно дремлющих торговцах в их пригородных домах, сохранность запасов которых полностью зависит от бдительности этого Недремлющего ока – ведь с недремлющим оком он мысленно сравнивал службу, членом которой являлся.

Перед дверью квартала дежурил констебль. Рыжий Керри был известен каждому сотруднику полиции, и при появлении знаменитого старшего инспектора констебль отдал честь.

– Есть что доложить, констебль?

– Да, сэр.

– Что?

– За телом приехала скорая, и еще один джентльмен.

Керри уставился на мужчину.

– Другой джентльмен? Кто, черт возьми, этот другой джентльмен?

– Я не знаю, сэр. Он пришел с инспектором Уайтлифом и пробыл внутри почти час.

– Инспектор Уайтлиф не на службе. В котором часу это было?

– В двенадцать тридцать, сэр.

Керри задумчиво пожевал, затем кивнул мужчине и прошел дальше.

– Еще один джентльмен! – пробормотал он, выходя в коридор. – Почему инспектор Уорли не сообщил об этом? Кто, черт возьми… – Углубившись в свои мысли, он поднялся наверх, ориентируясь по свету карманного фонарика, который носил с собой. У двери Казмаха дежурил второй констебль. Он отдал честь.

– Есть что сообщить? – спросил Керри.

– Да, сэр. Тело убрали, а джентльмен с инспектором…

– Черт бы побрал эту историю! Опишите этого джентльмена.

– Довольно высокий, бледный, смуглый, чисто выбритый. Одет в шинель с меховым воротником, воротник поднят. Его сопровождал инспектор Уайтлиф.

– Хм. Что-нибудь еще?

– Да. Около часа назад я услышал шум на соседнем этаже…

– Э-э! – взвизгнул Керри и резко посветил мужчине в лицо, так что он яростно моргнул.

– А? Что за шум?

– Очень слабый. Как будто что-то движется.

– Как что-то! Что именно? Кошка или слон?

– Скорее, скажем, коробка или предмет мебели.

– И что вы сделали?

– Я поднялся на верхнюю площадку и прислушался.

– И что вы услышали?

– Вообще ничего.

Старший инспектор Керри шумно жевал.

– Все тихо? – огрызнулся он.

– Абсолютно. Но я уверен, что все равно что-то слышал.

– Как долго отсутствовали инспектор Уайтлиф и эта темная лошадка в меховом пальто, когда вы услышали шум?

– Около получаса, сэр.

– Как вы думаете, шум доносился с лестничной площадки или из одного из кабинетов наверху?

– Я бы сказал, из кабинета. Было очень тускло.

Старший инспектор Керри толкнул сломанную дверь и вошел в комнаты Казмаха. Посветив лучом фонарика на стену, он нашел выключатель и зажег свет. Он снял свой плащ и бросил его на диван вместе с тростью. Затем, наклонив котелок еще дальше вперед, он сунул руки в карманы кашне и замер, глядя на дверь, за которой в темноте лежала комната, где произошло убийство.

– Кто он? – пробормотал он. – Что это значит?

Взяв фонарь, он прошел и включил свет во внутренних комнатах. Долгое время он стоял, глядя на маленькое квадратное окно, низко расположенное за креслом из черного дерева, и пытался придумать ему применение, как призывала его жена. Шарообразная зеленая лампа во второй комнате работала от трех выключателей, расположенных во внутренней комнате, и он обнаружил, что таким образом посетителю, пришедшему посоветоваться с Казмахом, создается иллюзия постепенно наступающей темноты. Затем открывалась дверь в первом простенке, и тот, кто сидел в кресле из черного дерева, становился виден благодаря постепенному раскрытию света, расположенного над креслом. Когда свет снова тух, фигура исчезала.

Это было гениально и пока вполне понятно. Но две вещи сильно озадачивали дознавателя: маленькое окошко за креслом и тот факт, что все приспособления для поднятия и опускания света находились не в узкой комнате, где стояло кресло Казмаха и где был найден сэр Люсьен, а в комнате за ним – комнате, с которой сообщалось маленькое окошко.

Стол, на котором стоял телефон, располагался прямо под этим таинственным окном, окно было закрыто зеленой шторой, а коммутатор, управляющий сложной системой освещения, также находился в пределах досягаемости любого сидящего за столом.

Керри покрутил во рту мятную жвачку и рассеянно попробовал ручку двери, выходящей из этой внутренней комнаты – очевидно, офиса заведения – в коридор. Он знал, что она заперта. Повернувшись, он прошел через комнату и вышел на лестничную площадку, миновал констебля и с фонариком в руке поднялся на верхний этаж.

С главной площадки он пошел по узкому коридору, пока не оказался у начала черной лестницы. На ближайшей к нему двери было написано: Сигаретная компания „Кубанис“. Он попробовал ручку. Как он и предполагал, дверь была заперта. Опустившись на колени, он заглянул в замочную скважину, держа электрический фонарик рядом с лицом и усердно жуя.

Вскоре он встал, снова спустился, но уже по черной лестнице, и задумчиво уставился на дверь, сообщающуюся с внутренней комнатой Казмаха. Затем, пройдя по коридору до того места, где стоял человек на лестничной площадке, он снова вошел в таинственные апартаменты, но только для того, чтобы взять трость и свой плащ и погасить свет.

Через пять минут он уже звонил в дверь покойного сэра Люсьена.

Констебль впустил его, и он сразу же прошел в кабинет, где Кумбс, выглядевший очень усталым, но неустрашимо улыбавшийся, сидел за захламленным столом и изучал кипы документов.

– Есть что сообщить? – спросил Керри.

– Мужчина, Марено, уже лег спать, а эксперт из министерства внутренних дел…

Инспектор Керри с грохотом опустил свою трость на стол, отчего Кумбс нервно вздрогнул.

– Так вот оно что! – яростно воскликнул он, – эксперт из министерства внутренних дел! Так вот кто эта темная лошадка в меховом пальто! Кумбс! Я сыт по горло этим оружием из министерства внутренних дел! Если я не буду полностью вести это дело, я его брошу. Я не потерплю, чтобы за моей работой следил какой-нибудь проклятый надзиратель! Подождите, пока я увижу помощника комиссара! Какого дьявола он имеет отношение к министерству внутренних дел!

– Не могу сказать, – пробормотал Кумбс. – Но, судя по тому, как с ним обращался Уайтлиф, он явно большой жук. Он велел мне оставаться на кухне и присматривать за Марено, пока он тут шастает.

– Вас проинструктировали! – кричал Керри, его зубы сверкали, а стальные голубые глаза создавали у Кумбса впечатление, что от них исходят искры. – Проинструктировали вас! Я задам вам вопрос, детектив-сержант Кумбс: Кто занимается этим делом?

– Ну, я думал, что вы.

– Вы думали, что я?

– Ну, вы и есть.

– Я? Очень хорошо… Вы говорили…?

– Я говорил, что пошел на кухню…

– До этого! Что-то насчет поручения.

Бедняга Кумбс жалко улыбнулся.

– Послушайте, – сказал он, мужественно встретив свирепый взгляд своего начальника, – как мужчина мужчине. Что я могу сделать?

– Ты можешь перестать улыбаться! – огрызнулся Керри. – Черт! – Он несколько раз прошелся по комнате. – Продолжайте, Кумбс.

– Ну, особо сообщать не о чем. Я остался на кухне, а человек из управления внутренних дел пробыл там один около получаса.

– Один?

– Инспектор Уайтлиф оставался в столовой.

– Он тоже был проинструктирован?

– Думаю, да. Думаю, он просто пришел как своего рода гид.

– Ах! – яростно пробормотал Керри, – своего рода проводник! Есть идеи, что там делал этот бугай?

– Он открыл окно. Я слышал его.

– Забавно. Именно это я и собираюсь сделать! У этого умника из Уайтхолла еще не было угла в понятиях, Кумбс.

Комната была большой и просторной и использовалась бывшим жильцом в качестве студии. Однако верхние лампы были перекрыты сэром Люсьеном, но приподнятый помост, к которому вели две ступеньки и который, вероятно, использовался в качестве трона для моделей, был неизменным атрибутом квартиры. Сейчас она была заставлена книжными шкафами, за исключением того места, где перед французским окном висела занавеска из голубого плюша.

Керри откинул занавеску и распахнул створки окна. Перед ним раскинулась улица Албемарл-стрит. Ни звезд, ни луны не было видно сквозь серые тучи, затянувшие ветреное небо, но тусклый и призрачный полусвет все же позволял разглядеть уродливое пространство с того места, где он стоял.

С одной стороны возвышался огромный резервуар, на край которого приглашала подняться шаткая деревянная лестница. За ней располагался ряд железных трапов и лестниц, являющихся частью противопожарной системы соседнего учреждения. Прямо перед ним высилась часть здания, в которой виднелись два небольших окна, казалось, смотревших на него, как наблюдательные глаза.

Он вышел на крышу, оглядываясь по сторонам. За резервуаром открывался хмурый овраг – Аркада, соединяющая Альбемарл-стрит со старой Бонд-стрит; с другой стороны продолжалась схема пожарных трапов. Он начал переходить через них, направляясь в сторону Бонд-стрит. Кумбс наблюдал за ним из кабинета. Подойдя к более северному из двух окон, привлекших его внимание, он опустился на колени и посветил лучом фонарика в стекло.

Открылось что-то вроде небольшого склада, заваленного пакетами. Непосредственно перед окном стоял грубый деревянный стол, на котором лежало несколько небольших пакетов, очевидно, с сигаретами.

Керри обратил внимание на застежку окна. Осмотр показал, что оно не заперто. Положив фонарь, он взялся за створку и осторожно приподнял окно, отметив, что оно открылось почти бесшумно. Затем, снова взяв в руки фонарь, он опустился на стол, стоявший внизу.

Под его весом он слегка пошевелился. Одна из ножек была короче своих собратьев. Но он как можно тише опустился на пол и тут же погасил свет.

Снаружи послышались тяжелые шаги – кто-то поднимался по лестнице, и на стеклянном полотне двери внезапно появился диск света.

Керри стоял неподвижно и сосредоточенно жевал.

– Кто там? – раздался голос констебля, стоявшего на лестничной площадке Казмаха.

Инспектор ничего не ответил.

– Есть ли здесь кто-нибудь? – крикнул мужчина.

Диск света исчез, и стало слышно, как бдительный констебль движется по коридору, чтобы осмотреть другие кабинеты. Но луч освещал матовое стекло достаточно долго, чтобы Керри смог прочитать слова, написанные квадратными черными буквами. Разумеется, они были перевернуты и гласили следующее:

«ырагис еикснабуК»

НАРКОСИНДИКАТ

В шесть тридцать утра Маргарет Халли разбудила ее горничная – та была еще полусонной – и, приподнявшись в постели и включив лампу, она посмотрела на открытку, которую принесла ей служанка, и прочла следующее:

СТАРШИЙ ИНСПЕКТОР КЕРРИ,

СТАРШИЙ ИНСПЕКТОР КЕРРИ.

Новый Скотланд-Ярд, С.В.И.

– О, Боже, – сонно сказала она, – какой ужасно ранний посетитель. – Ванна уже готова, Джанет?

– Боюсь, что нет, – ответила горничная, простая пожилая женщина, похожая на старомодную полезную служанку. – Может, мне принести в ванную чайник?

– Да, этого будет достаточно. Скажите инспектору Керри, что я скоро.

Через пять минут Маргарет вошла в свою маленькую консультационную комнату, где Керри, поправив галстук, стоял перед зеркалом в камине и смотрел на большую фотографию очаровательной леди-врача в военной форме. Свирепые глаза Керри оценивающе сверкнули, когда его взгляд остановился на высокой фигуре, облаченной в шерстяной халат, мужской фасон которого ничуть не скрывал красоты спортивной фигуры Маргарет. Она поспешно уложила свои яркие волосы, намеренно пренебрегая всяким жеманством. Она принадлежала к той ультрасовременной школе, которая презирает мужское восхищение, но тем не менее не может обойтись без него. Она стремилась к тому, чтобы ее оценивали по интеллектуальному признаку, и это стремление, из-за ее неудачной внешности было трудно осуществить.

– Доброе утро, инспектор, – спокойно сказала она. – Я ждала вас.

– Правда, мисс? – Керри с любопытством уставился на нее. – Значит, вы знаете, зачем я пришел?

– Думаю, да. Не присядете ли вы? Боюсь, в комнате довольно холодно. Это касается сэра Люсьена Пайна?

– Ну, – ответил Керри, – это, конечно, касается его. Я общался по телефону с Хинксом, дворецким мистера Монте Ирвина, и от него узнал, что вы профессионально занимались лечением миссис Ирвин.

– Я не была ее постоянным медицинским консультантом, но…

Маргарет заколебалась, бросив быстрый взгляд на инспектора, а затем на письменный стол, за которым она сидела. Она начала постукивать по промокашке ножом для бумаги из слоновой кости. Керри пристально наблюдал за ней.

– От ваших показаний, мисс Халли, – быстро сказал он, – может зависеть жизнь пропавшей женщины.

– О! – воскликнула Маргарет, – что с ней могло случиться? Я звонила до двух часов утра; после этого я перестала надеяться.

– В этом деле есть что-то такое, чего я не понимаю, мисс. Я надеюсь, что вы меня просветите.

Она импульсивно повернулась к нему.

– Я расскажу вам все, что знаю, инспектор, – сказала она. – Я буду с вами предельно откровенна.

– Хорошо! – воскликнул Керри. – Итак, вы знаете миссис Монте Ирвин уже некоторое время?

– Около двух лет.

– Вы не знали ее, когда она выступала на сцене?

– Нет. Я познакомилась с ней на концерте Красного Креста, на котором она пела.

– Как вы думаете, она любила своего мужа?

– Я знаю, что это так.

– Была ли какая-нибудь дополнительная привязанность?

– Насколько я знаю, нет.

– Мистер Квентин Грей?

Маргарет улыбнулась, скорее беззаботно.

– Он мой кузен, инспектор, и это я познакомила его с Ритой Ирвин. Искренне жалею, что сделала это. Он совсем потерял голову.

– В отношении миссис Ирвин к нему не было ничего, что могло бы оправдать ревность ее мужа?

– Она всегда была ужасно неосторожна, инспектор, но не более того. Видите ли, ею очень восхищаются, и она привыкла к обществу глупых, обожающих мужчин. Ее муж не очень понимает, как устроены эти богемные люди. Я знала, что рано или поздно это приведет к неприятностям.

– Ах!

Старший инспектор Керри засунул руки в карманы пиджака.

– Итак, сэр Люсьен?

Маргарет стала быстрее постукивать ножом по бумаге.

– Сэр Люсьен принадлежал к кругу, в котором Рита состояла во время своей сценической карьеры. Думаю, он восхищался ею; более того, он предлагал ей выйти замуж. Но он был ей безразличен – правда не совсем.

– Тогда в каком смысле он был ей небезразличен? – встрял Керри.

– Ну вот, теперь мы подошли к сути дела. – На мгновение она заколебалась, затем сказала, – они оба были зависимы…

– Да?

– От наркотиков.

– А? – Глаза Керри вмиг стали жесткими и яростными. – Какие наркотики?

– Всевозможные наркотики. Вскоре после знакомства с Ритой Ирвин я узнала, что она стала жертвой наркомании, и попыталась вылечить ее. К сожалению, мне это не удалось. К тому времени она пристрастилась к опиуму.

Керри не проронил ни слова, а Маргарет подняла голову и патетически посмотрела на него.

– Я вижу, что вы не испытываете жалости к жертвам этого ужасного порока, инспектор Керри, – сказала она.

– Я не жалею! – яростно огрызнулся он. – Признаю, что не жалел, мисс. У язычников все плохо, но, чтобы англичанка сама себя накачивала наркотиками – это откровенно не по-христиански и по-звериному.

– И все же я столкнулась с таким количеством подобных случаев во время войны и после нее, что начала понимать, как легко, как ужасно легко, особенно для женщины, впасть в эту роковую привычку. Тяжелая утрата или самая страшная из всех душевных мук – напряжение – слишком часто приводят бедную жертву на путь, сулящий забвение. Случай Риты Ирвин не столь оправдан. Я думаю, что она начала принимать наркотики из-за умственного и нервного истощения, вызванного поздними часами и чрезмерным весельем. Требования ее профессии оказались слишком велики для ее слабой нервной энергии, и она искала стимулятор, который позволил бы ей ярко выступать на сцене, когда на самом деле она должна была восстанавливать во сне ту потерю жизненных сил, которую нельзя восстановить никаким другим способом.

– Но опиум! – огрызнулся Керри.

– Боюсь, что другие ее привычки к наркотикам ослабили ее волю и пошатнули ее самоконтроль. Ее соблазнило попробовать опиум обещание нового и необычного возбуждения.

– Ее муж, как я понимаю, был в неведении обо всем этом?

– Думаю, что да. Квентин, мистер Грей, тоже не знал об этом.

– Значит, именно сэр Люсьен Пайн входил в ее доверие по этому вопросу?

Маргарет медленно кивнула, продолжая постукивать по блокноту.

– Он сопровождал ее в места, где можно было достать наркотики, и несколько раз – не могу сказать, сколько, – кажется, он ходил с ней в какой-то притон в Чайнатауне. Возможно, мистер Ирвин обнаружил, что его жена не может удовлетворительно объяснить некоторые из этих отлучек из дома, и это заставило его заподозрить ее в неверности.

– Ах! – с трудом произнес Керри, – я не удивляюсь. А теперь, – он выставил вперед указующий перст, – где она взяла эти наркотики?

Маргарет спокойно выдержала свирепый взгляд.

– Я уже сказала, что буду предельно откровенна, – ответила она. – По моему мнению, она получила их от Казмаха.

– Казмах! – воскликнул Керри. – Простите, мисс, но я вижу, что сам того не зная, надел очки! У Казмаха был магазин наркотиков?

– Я давно так считаю, инспектор. Могу добавить, что я никогда не могла получить ни малейшего доказательства этого. Я так сильно заинтересована в том, чтобы люди, потворствующие этому ужасному пороку, были разоблачены и понесли заслуженное наказание, что много раз пыталась выяснить, верно ли мое подозрение.

Инспектор Керри взволнованно передернул плечами.

– Вы когда-нибудь посещали Казмаха? – спросил он.

– Да. Я попросила Риту Ирвин взять меня с собой, но она отказалась, и я видела, что эта просьба ее смущает. Поэтому я пошла одна.

Опишите, что именно произошло.

Маргарет Халли некоторое время задумчиво смотрела на промокашку, а затем описала типичный сеанс у Казмаха.

– Уходя, – сказала она, – я купила по флакону всех имеющихся в продаже духов, несколько благовоний, а также коробку сладостей, но все они оказались совершенно безвредными. Я проанализировала их.

Глаза Керри заблестели от восхищения.

– Вы нам очень пригодились бы в Ярде, мисс, – сказал он. – Простите, что я так говорю.

Маргарет слабо улыбнулась.

– Итак, этот человек, Казмах, – продолжил старший инспектор. – Вы когда-нибудь видели его снова?

– Никогда. Я уже несколько месяцев пытаюсь выяснить, кто он такой.

Лицо Керри стало очень мрачным.

– Около десяти опытных людей пытаются выяснить это в данный момент! – проворчал он. – Как вы думаете, он был загримирован?

– Возможно, так и было, – признала Маргарет. – Но черты его лица были явно не скрыты, а глаза можно было узнать где угодно. Они были больше, чем у любого человека, которого я когда-либо видела.

– Он не мог быть тем египтянином, который присматривал за магазином, например?

– Невозможно! Он и отдаленно не походил на него. Кроме того, человек, на которого вы ссылаетесь, оставался снаружи, чтобы принимать других посетителей. Об этом не может быть и речи, инспектор.

– Свет был очень тусклым?

– Действительно, очень тусклый, и Казмах ни разу не поднял головы. Действительно, за исключением достойного жеста приветствия и жеста прощания, он ни разу не пошевелился. Его неподвижность была довольно странной.

Керри принялся расхаживать взад-вперед по узкой комнате:

– Он не был похож на покойного сэра Люсьена Пайна, например? – затараторил он.

Маргарет звонко рассмеялась, и смех ее был настолько непринужденным и музыкальным, что старший инспектор тоже рассмеялся.

– Это еще более безнадежно, чем что-либо! – сказала она. – У бедного сэра Люсьена были сильные, суровые черты лица и довольно маленькие глаза. К тому же он носил усы. Но сэр Люсьен, я уверена, был одним из клиентов Казмаха.

– Ах! – сказал Керри. – И что же заставляет вас предположить, мисс Халли, что этот Казмах торговал наркотиками?

– Ну, видите ли, Рита Ирвин постоянно ходила туда покупать духи, и она часто посылала туда свою горничную.

– Но, – Керри уставился на нее, – вы говорите, что духи были безвредны.

– То, что продавалось случайным посетителям, было безвредно, инспектор. Но я сильно подозреваю, что постоянным клиентам поставлялось нечто совсем другое. Видите ли, я знаю не менее тридцати несчастных женщин в одном только Вест-Энде Лондона, которые являются просто беспомощными рабами различных наркотиков, и мне кажется более чем случайным, что на их туалетных столиках я почти неизменно находила один или несколько своеобразных антикварных флаконов Казмаха.

Челюстные мышцы старшего инспектора Керри заметно напряглись.

– Вы говорите о пациентах? – спросил он.

Маргарет кивнула головой.

– Когда женщина становится зависимой от наркотиков, – объяснила она, – она иногда избегает своего постоянного медицинского консультанта. У меня много пациенток, которые изначально пришли ко мне просто потому, что не решались обратиться к своему семейному врачу. Фактически, с тех пор как я оставила службу в армии, моя небольшая практика грозит превратиться в практику специалиста по наркотическим зависимостям.

– Вы пытались у кого-нибудь из них выяснить, как они получают наркотики от Казмаха?

– Не напрямую. Это было бы недипломатично. Но я пыталась убедить их, чтобы они рассказали мне. К сожалению, эти бедняги так же хитры, как и любой другой вид маньяка, ибо, конечно, это становится формой мании. Они понимают, что признание может привести к прекращению поставок, чего они больше всего боятся.

– Вы изучали содержимое флаконов, найденных на туалетных столиках?

– У меня редко была такая возможность, но, когда я это делала, оказывалось, что в них содержатся духи, если они вообще содержатся.

– Хм, – размышлял Керри, и хотя из уважения к Маргарет он отказался от жевательной резинки, его челюсти работали автоматически. – Как я понимаю, миссис Монте Ирвин выразила желание увидеться с вами вчера вечером?

– Да. Видимо, ей угрожала нехватка кокаина.

– Кокаин был ее наркотиком?

– Один из них. Она перепробовала их все, бедная глупая девочка! Вы должны понимать, что для привычного наркомана внезапное лишение наркотиков привело бы к полному краху, возможно, к смерти. А в последние несколько дней я заметила у Риты Ирвин особый нервный симптом, который меня заинтересовал. Наконец, позавчера она призналась, что ее обычный источник снабжения был для нее закрыт. Ее слова были весьма туманны, но я поняла, что к ней применяют какую-то форму принуждения.

– С какой целью?

– Понятия не имею. Но она говорила: они сведут меня с ума, – и, похоже, находилась в опасном нервном состоянии. Она сказала, что собирается предпринять последнюю попытку получить запас яда, который стал для нее незаменимым. «Я не могу без него обойтись! – сказала она. Но если они откажутся, может быть, ты дашь мне немного?»

– И что же вы ответили?

– Я умоляла ее, как уже не раз бывало, отдать себя в мои руки. Но она уклонилась от прямого ответа, как и подобает человеку, пристрастившемуся к этому пороку. «Если я не смогу достать что-нибудь до завтра, – сказала она, – я сойду с ума или умру. Могу ли я на тебя положиться?»

– Я сказала ей, что выпишу кокаин при четком понимании того, что с первой же дозы она передаст себя под мою опеку для излечения.