Читать онлайн Возвращение Флибустьера

Это была не пятница, и даже не тринадцатое число. Было обычное весеннее утро, наполненное надеждами на предстоящую зарплату.

Лика открыла глаза и первое, о чем подумала, была мысль о том, что сегодня она сможет купить новую куртку, на которую откладывала деньги с самой осени.

Утро выдалось под стать настроению – яркое солнце светило в окно и солнечный зайчик замер на пыльном экране старенького черно-белого телевизора.

Дни, когда в приподнятом настроении девушка приходила на работу, можно было пересчитать по пальцам. Сегодня ее радовало все – и снующие по рынку покупатели, и продавцы, способные культивировать конфликты на неконфликтных ситуациях, и старик, стоящий со своим скарбом бок о бок с ней, против обыкновения, не раздражал жалобами на судьбу.

Хорошо начавшийся день, не предвещал беды. Беда всегда приходит неожиданно, и, как правило, не одна.

Настроение Лики резко пошло на убыль в тот момент, когда двое мальчуганов , пробегая мимо ее лотка, виртуозно прихватили несколько дисков.

Это случилось так неожиданно, что девушка не успела и рта раскрыть, чтобы огласить окрестности криком: «Держи вора!». Не стала лихорадочно собирать разбросанные по тротуарной плитке уцелевшие диски. Просто стояла, тупо уставившись на дело рук хулиганов, в то время как мозг лихорадочно сводил дебит с кредитом – сколько успели прихватить дисков мальчишки, сколько их повредилось при падении, и хватит ли зарплаты, чтобы возместить убытки?

К концу рабочего дня стало ясно, что зарплаты ей не видать, и, мало того, она еще оставалась должна хозяину.

Вот они, издержки рыночной экономики! И зачем надо было идти к частному предпринимателю на оклад, если можно было получать проценты от ежедневной выручки? Как права была Алька, старшая сестра, которая предупреждала, что не стоит ввязываться в подобную авантюру.

Что оставалось делать ей, человеку, который так и не смог найти уютного места под солнцем? Драить полы у того же хозяина и стирать пыль с подоконников? А хозяин, как известно, барин. Он ставит свои условия, а твое дело соглашаться или отказываться от работы. Признаться, выбор был небольшой. Лика свой выбор сделала. Жалеть уже поздно. Легко быть умным задним числом.

Домой идти не хотелось. Домой ее никогда не тянуло, а в этот день – особенно. Хотелось осмыслить происшедшее в тишине и покое. В домашних условиях это не реально.

Только вспомнила о доме, как по телу пошла дрожь отвращения. Почему ей, Лике, так не везет? Не везет с работой, не везет в личной жизни. Куда ни глянь, везде одни минусы. Даже дома нет ей покоя.

Сценарий остросюжетного сериала «Моя семья» развивался по всем канонам классического жанра. Сначала была любовь, потом эта самая любовь, увядая, переросла в привычку, а затем уже и в ненависть. В этой ненависти купались все. Начиная с матери.

Женщина опускалась на дно медленно и плавно, подобно листу, подверженному власти течения. Сейчас она превратилась в стареющую брюзгу, всем недовольная и вечно причитающая по безвозвратно ушедшему прошлому.

Для начала выпустила из поля зрения мужа, потом себя, и, в конце концов, дети отошли на задний план. Хватит, уже взрослые. Большую часть времени она проводила на кухне. Либо стояла у плиты в засаленном переднике, либо, сидя за столом при бутылочке водки, не обращая внимания на ржавые пятна, бог знает, когда пролитого кофе. Лика еще помнила, как искрились глаза матери, когда она смотрела на мужа. Девушка не понимала только одного. Отчего этот прежде высокий и статный человек стал сутулым, вечно небритым, за которым шлейфом тянулся стойкий запах перегара. Отец частенько сидел на кухне, безвольно вытянув длинные ноги, и, свесив давно нечесаную голову на цыплячью грудь, пускал пьяные пузыри. Что бы там ни говорила дражайшая половина, он все равно не слышал. Только когда жена поддавала ногой его вытянутые оглобли, равнодушно выражал свое несогласие и вновь проваливался в спасительный мрак пьяного угара.

Альке повезло. На правах старшей сестры, она выскочила замуж за первого встречного. Ее избранник оказался непьющим, некурящим и временно не работающим. Его страсть к дивану оказалась столь сильной, что большую часть времени он предпочитал проводить именно на нем. Алька же бегала в поисках случайного заработка, чтобы оплачивать съемную квартиру, радовать холодильник продуктами и не выражала недовольство вольготным прозябанием своего суженого. Она была довольна своей жизнью и отдала бы еще больше сил, чтобы не видеть ничего подобного, что происходило в ее семье.

Домашние разборки настолько набили оскомину, что Лика была согласна и на первого встречного, лишь бы навсегда распрощаться с родителями и с тем образом жизни, который они навязывали дочери. Однако, предмет большой, пусть и жертвенной любви, на горизонте не маячил. Скромный заработок не позволял снять не только квартиру, но и комнату с подселением.

Лика частенько стояла возле двери, пытаясь преодолеть отвращение, с которым обычно заходила в дом. Вот и сейчас, стоя перед закрытой дверью, прислушивалась к напряженному разговору между родителями. Взаимные обвинения в несостоявшейся жизни сыпались, как из рога изобилия. Это означало одно: оба не набрали положенное количество граммов, чтобы тихонько отойти ко сну.

Девушка боялась, что не сможет проскользнуть в свою комнату тайком от родителей. Впрочем, стоило ли беспокоиться о том, что в ходе беседы они будут обращать внимание на лишнее движение в доме?

Лика тихонько открыла дверь и бочком проскользнула в комнату. На счастье, родители не заметили ее присутствия. Они самозабвенно продолжали поливать друг друга грязью, отстаивая главенство в семье. Мать доказывала битьем чашек. Отец не мог позволить себе отойти на второй план и пустил в ход кастрюли. Лика мышкой притихла в своей комнате. Единственное место, где она, не взирая на грохочущую за стеной бурю, чувствовала себя в относительной безопасности.

Здесь, в комнате, она создала свой собственный мир, где каждая вещь имела свое место. Квартира в целом и ее двенадцать квадратов представляли собой два разных полюса. Один представлял собой большую помойку, другой имел нормальный человеческий вид. Каких трудов стоило отстаивать этот маленький мирок, в котором уединение было невозможно из-за вечного шумового фона, создаваемого за стеной.

Это было не единственным, что омрачало существование юной особы. Отец, стосковавшийся по нормальному быту, порой разваливался на ее кровати, не обременяя себя снятием обуви. Лике пришлось вставить замок в дверь своей комнаты. Этот поступок пробудил массу недовольства и толков, более того, послужил причиной крутого запоя отца.

Лишившийся уютного гнездовья, он рыдал от непонимания дочери, и жалился на свою горькую судьбу, обещая всем, что так и умрет непонятым. Далее следовали причитания, повторяющиеся изо дня в день на одной унылой ноте. Порой Лика жалела, что поступила так опрометчиво и почти раскаялась в своем поступке, как отец свыкся с ситуацией и сменил пластинку.

С некоторых пор он частенько приземлялся в коридоре, потому что остатки сил были распределены: главное добраться до родной двери. Тогда до слуха Лики доходил монолог бушующей на кухне мамаши, к словам которого не было необходимости прислушиваться – речь была монотонна по исполнению и однообразна по смысловому значению.

Скандал на кухне не затихал. Казалось, он даже набирал силу, и вот уже горькие стенания, шедшие следом за боем посуды, сменились отборными выражениями исконно русского языка. Лика закрыла уши руками. Она сидела на кровати и медленно раскачивалась в такт мелодии, которую напевала себе под нос, желая заглушить доносившиеся с кухни звуки. Этот прием не помогал. Об отдыхе не могло быть и речи. Она чувствовала, как где-то внутри нее нарастает злость. Такие моменты случались редко, но она и думать не могла о том, что может следовать далее.

Первая вспышка подобной ярости ни к чему хорошему не привела. Когда-то давно она сдержала порыв выпустить эмоции наружу, и они изнутри захлестнули ее целиком. В памяти еще были живы воспоминания о той болезни, поэтому второй серии Лика не хотела. Однако, всему приходит конец. Конец пришел и ее поистине ангельскому терпению. Девушка рывком поднялась с кровати и с шумом распахнула дверь.

– Довольно! – вырвалось у нее. – Хватит! Сколько это будет продолжаться?

– Заткнись, я с матерью разговариваю! – рявкнул отец, обернув к ней красное лицо.

– Сам заткнись! Оба заткнитесь! Достали! – она резко провела ребром ладони по горлу, пытаясь яснее донести, до каких именно пор ее достали.

– Ты еще мелко плаваешь, чтоб рот отцу затыкать, – папаша переключился на новый объект, предвкушая дальнейшие разборки.

– Да вы оба в пьянках потонули. Житья с вами нет! Покоя нет! Кончится это когда-нибудь?

– Брысь отсюда! Собирай манатки, и катись, если не нравиться. Оперилась, видите ли. Дрянь! – отец был в бешенстве.

Дочь впервые разговаривала с ним в подобном тоне. Вряд ли именно на это он обратил внимание – количество градусов уже обозначилось ватерлинией, и вникать в детали мозгам было не по силам. Лика чувствовала, что ее заносит, но остановиться не могла, зная, что с пьяным бесполезно разговаривать, а уж вдаваться в нравоучения и вовсе бессмысленно.

Как она сможет донести до его затуманенного сознания, что нуждается в элементарном покое, особенно после неприятностей на работе? Кто из них поинтересовался, как она себя чувствует, как прошел ее день? Она интересна только тогда, когда у них не дотягивает до бутылки, да и то их внимания удостаивается не она сама, а содержимое ее кошелька.

– Это ты дрянь! – в сердцах выпалила Лика, и в глазу заискрило. Она даже не сразу сообразила, в каком именно. В правом, или в левом? Салют из ярко-желтых брызг служил доказательством рукоприкладства.

Впервые в жизни отец поднял на нее руку. Это был исторический момент в летописи «благородного семейства». Несмотря на образ жизни, ни мать, ни отец не позволяли себе поднимать руки на девочек. Порой складывалось впечатление, что родители варились в собственной каше и внимание обращали лишь друг на друга. Остальное было далеко за пределами их восприятия.

Лика неожиданно для себя успокоилась. Она смотрела в глаза отца, и, дотянувшись до бутылки, наполовину опустошенной, не отводя спокойного взгляда, медленно наклонила горлышко. Она слышала, как лилась на пол горючая жидкость, видела как мать замерла, сложив руки на груди. и как менялось лицо отца: рот полуоткрыт, губы что-то пытаются произнести, но слов она не слышит. Только видит взгляд быка, перед которым взмахнули красной тряпкой.

Словно в замедленной съемке навстречу ее лицу приближался кулак. Она успела увернуться только потому, что все происходящее видела совершенно в иной плоскости. Лика не сразу сообразила, почему лицо отца исказила гримаса боли, глаза закатились к широкому лбу с редкими залысинами, и он плавно стал оседать на пол. Из разбитой головы обильно текла кровь.

Лика стояла над ним с бутылкой в руках и не могла пошевелиться. Она видела мать, склонившуюся над бесчувственным телом. Сердце болезненно сжалось. Сколько искренней заботы и тепла источала эта опустившаяся женщина!

Что родители так старательно пытались доказать друг другу всю совместную жизнь, если по-своему любят друг друга? Лика вдруг поняла, что именно произошло. Они приносили себя в жертву. Жертву совершенно не нужную и бессмысленную. Мать попросту принимала и пыталась разделить с отцом тот мир, который тот для себя выбрал, но понять его была не в состоянии.

Когтистой лапой за сердце схватила тоска. Как надо любить мужчину, чтобы боль родной дочери не вызвала никакой реакции? Мать даже не глянула в ее сторону, не подошла, не приложила к глазу холодный платок. А теперь? То, что видела Лика теперь, больше видеть была не в силах. Эмоции захлестнули. Слава Богу, хоть рождена в любви. Одно это и служило утешением.

Она не бросила бутылку. Просто разжала пальцы, и та, скользнув по ладони, глухо ударившись об пол, откатилась к ногам отца. Лика оставила причитающую мать и вышла из кухни. Ничком бросилась на кровать. Не осталось и следа от былой бессильной ярости. Неожиданное открытие, так опустошило душу, что слезы, прежде комом стоявшие в горле, вдруг исчезли. И как раньше не приходило в голову, что в доме она лишняя? Алька быстро сообразила, что к чему, и собрала свои вещи. Теперь настала и ее очередь.

Куда она пойдет? К Альке? Алька женщина не свободная, более того, любящая. Нужна ли ей под боком сестрица? Вряд ли. Последнее время толком даже не перезванивались. Каждая жила своей жизнью. Как это будет выглядеть со стороны? – Здравствуйте, я ваша тетя? Нет, этот вариант решительно не подходил. Надо что-то придумать.

Может, завалиться к Наташке? Как-никак, а когда-то ходила в подружках. Давненько не встречались, но это не беда. Наташка жила недалеко – всего в паре кварталов. Это в детстве были общие игры, подглядывания в тетрадки, словом, связывал общий горшок.

Наташка окончила институт, и, наверняка, звали ее по имени-отчеству, а она, Лика, зависла в пространстве. Сама учиться не захотела, родителям было не до того, а теперь прыгала с одного места работы на другое, как блоха – с кошки на кошку. Теперь сетовать поздно – упущенного времени не вернуть.

Она поднялась с кровати и стала собирать необходимые вещи в большую спортивную сумку. Сожаления не было. Домой всегда сможет вернуться. Вопрос только в том – захочет ли?

Лика не выспалась. Болел глаз. Болела голова, и все время казалось, что она не спит, а проваливается в полудрему, мягко покачиваясь на волнах забытья. Уложенная сумка стояла у самой двери, как напоминание о принятом решении. Обратного шага она уже не сделает. Раз решено, значит решено. Только сейчас подумала о том, что Наташка совершенно не в курсе ее планов. Надо же было так сподобиться! Легкая досада на саму себя вызвала раздражение.

Глянув на себя в зеркало в ванной, поморщилась. Еще вчера она могла бы назвать себя очаровательной девушкой с ясными серыми глазами. Лоб, как у отца – высокий и красивый, наполовину прикрыт темной челкой; аккуратный, слегка вздернутый носик. Ног в зеркале разглядывать не стала, потому что они росли от самой шеи, и, в принципе, были не видны. Но это было вчера. Со вчерашнего дня ноги так и остались – прямо от шеи. Челка и лоб тоже оставались прежними, но о глазах этого сказать нельзя. Правый заплыл огромной фиолетовой кляксой и отек. Из зеркала смотрело одноглазое чудище, нос которого повело в сторону. Это вчера, в горячке, она не обратила внимания на такую мелочь и вовремя не приняла соответствующие меры. Было не до того. Сегодня никакие очки не помогут. Что зацвело, тому положено и отцвести. На работу в таком виде она идти не может. Остается одно – вызванивать или вылавливать подругу детства, чтобы договориться о совместном проживании.

Лика вышла из дома, кутаясь в воротник куртки не столько от холода, сколько пряча лицо от скользящих, мимолетных взглядов. Она прекрасно сознавала, что никому из встречных нет дела ни до нее, ни тем более, до фингала, но, все равно, было неприятно. Этим ранним утром девушку заботило одно – застать подругу дома, чтобы не тащиться через весь город к ней на работу.

На счастье Лики Наталья оказалась дома. Они давно не виделись, и Лика с трудом узнала в полноватой особе с взлохмаченными волосами, выкрашенными в невообразимые цвета, свою подругу детства. Заспанные васильковые глаза бессмысленно смотрели на гостью из-за припухших век. Она зябко куталась в банный халат, и сонным, чуть хрипловатым голосом произнесла так, словно расстались только вчера:

– А, это ты. Проходи. Я не в порядке, не обращай внимания. Посиди на кухне, я сейчас.

В узкой прихожей Наталье и одной трудно было развернуться, и она посторонилась, давая возможность гостье пройти.

Наталья зашла в ванну, а Лика так и осталась стоять в прихожей, не решаясь ступить и шагу.

– Ну, что ты как не родная? – Донеслось до нее. Наталья справилась с утренним туалетом довольно-таки быстро. Ее волосы, на которых, казалось, разместилась палитра художника, лежали аккуратными волнами и выглядели весьма симпатично. Лика припомнила, что у Натальи естественный цвет волос напоминал выжженную на солнце солому. Куда-то исчезли и ямочки на щеках. С момента последней встречи Наталья слегка располнела и даже чувственные, чуть припухлые губы, казались еще полнее. Она явно была довольна замешательством подруги, перехватив удивленно восхищенный взгляд, но тут же тревожно встрепенулась, заметив безобразие под глазом Лики.

– Больно? Кто тебя так? – Она слегка коснулась лица подруги мягкими, пухлыми пальцами.

– Да так, с отцом поговорили.

– Хорошо, видать, поговорили. Результат на лице. У меня свинцовая примочка есть. Сейчас приложим, станет легче. – Наталья вышла.

Лика удобно расположилась на мягком стуле, прислонившись к высокой спинке. Огляделась. Все те же занавески, та же идеально вычищенная плита. Ничего нового за последнее время в интерьере не появилось, разве что кофейное дерево на подоконнике стало гораздо больше, чем прошлым летом.

Лика расслабилась, и на минуту забыла зачем, собственно, пришла. Даже вздрогнула от неожиданности, когда вернулась Наталья.

– Кого испугалась? – Наталья ловко приложила смоченную салфетку к глазу, зафиксировав крест на крест лейкопластырем. – Встань, пройдись, смотри сюда, – она выставила перед носом Лики палец, и указала на его кончик.

Лика послушно выполнила все ее требования.

– С чем тебя и поздравляю! – торжественно резюмировала Наталья – Небольшое сотрясение все же есть. Пару деньков отлежишься, а там видно будет. Но, – она на мгновенье замешкалась, – не думаю, что дома тебе будет спокойно. Останешься у меня. Я девушка одинокая. Правда, – она слегка смутилась, и щеки медленно стали покрываться румянцем. – Впрочем, это неважно. Свидание я могу и перенести.

В глазу Лики застыл немой вопрос, но Наталья предпочла не вдаваться в подробности и оставить «при закрытых дверях» моменты своего счастья. Она улыбнулась:

– Вот и правильно, что не спрашиваешь! За это я тебя и люблю. Располагайся, как дома, а мне на работу собираться. Смена с двенадцати до четырех.

Лика расположилась на диване. Старые скрипучие пружины стоном отзывались на малейшее движение. На эти мелочи она не отвлекалась. В голове девушки, уставшей от шума, пьяных разборок и прочих размышлений, звенели колокола.

Как мало, оказывается, надо для счастья. Немного внимания, немного понимания, и, главное, покоя. Иметь возможность просто выспаться и не вставать по утрам с распухшей от безысходности головой, – что делать дальше, и каких еще неприятностей ждать от судьбы?

Сейчас ей было хорошо, как никогда. Только слегка досадовала на себя за то, что не взяла сумку с вещами. Кто знал, что получится именно так? Что не придется выглядеть в роли просителя, что не надо будет пользоваться заранее отрепетированными фразами, объяснять долго и нудно суть проблемы. Все решилось само собой. Оставалось удивляться, что все прошло, как по маслу. Не иначе, Господь Бог посмотрел в ее сторону.

Засыпая, повернулась на бок под «музыкальное сопровождение» дивана. Так и уснула с блаженной улыбкой на лице. Она не слышала, как вернулась хозяйка, и проснулась под вечер от ароматов ужина, витающего по всей квартире. Лика невольно подумала о том, что кулинар из Натальи получился неплохой, но, вспомнив прикосновение руки подруги к своему лицу, решила, что и врач из нее вышел хороший.

– Просыпайся, Соня. На закат спать вредно, голова болеть будет, – Наталья осторожно заглянула в комнату, и говорила тихо, предупреждая резкое пробуждение Лики.

– Во-первых, я не сплю. Во-вторых – голова так и так болит, в-третьих, пахнет аппетитно. Что ты там такого сообразила?

– Маленький секрет большой фирмы. Ни за что не догадаешься! – И озорно засмеялась – Картошка во фритюре.

– И только? А запах!

– Да ты, наверное, и забыла, когда в последний раз ела.

Лика призадумалась. И верно. Только сейчас дошло, что вчерашним вечером она о еде и думать не думала. Утром было не до того. Теперь она отыграется за троих!

Девушки расположились на кухне. Красиво сервированный стол одним видом предполагал отменную трапезу. При таком раскладе и обыкновенная луковица может показаться зефиром в шоколаде. Лика вздохнула. Это дома завтрак, обед, ужин прямо со сковороды, чтобы лишний раз не мыть посуду, где борьба за культуру быта была совершенно бессмысленна.

Невольное сравнение заставило болезненно поморщиться. Наталья отреагировала тут же.

– Болит? Надо бы повязку сменить.

– Нет, не болит.

– Выспалась?

Лика на мгновение задумалась. Сразу по пробуждению она не приняла во внимание, но теперь вспомнила, что снилось нечто необычное и занимательное.

– Знаешь, толком не поняла. Сплошная романтика. Ветер дальних странствий, море. Не хотелось просыпаться. Если бы не рефлекс, – она кивнула в сторону стола, – я бы еще давила подушку.

– А конкретней? – Лика не обратила внимания, как напряглась подруга.

– Подожди, так сразу и не соображу. Сначала пираты, резня, крики «на абордаж!»

– Ну, это тебе домашние дела навеяли. – Наталья старалась говорить спокойно, но смотрела в тарелку, с силой сжимая в руке вилку.– А одноглазые пираты, результат домашних разборок.

– Потом снился шикарный зимний сад, я танцую с испанским грандом. Красивый мужчина, до умопомрачения красивый! Влюбилась с первого взгляда. – Здоровый глаз Лики мечтательно прикрылся.

– Ау, вернись! – Наталья щелкнула пальцами перед носом подруги, как кастаньетами.

– Да? – Девушка вернулась в реальность, и со здорового глаза сошла поволока мечтательности.

– Ты, случайно, была не в алом платье с желтой брошью у основания глубокого выреза? – Наталья нервно хохотнула.

– Точно! И черные туфли на высокой шпильке. Я в жизни не стояла на таких высоких каблуках, не то чтобы отплясывать. Слушай, а ты как угадала насчет платья?

Наталья ничего не успела ответить, как раздался резкий звонок в дверь.

– Боже! – Наталья встрепенулась и, облокотившись на край стола, прошептала:

– Забыла свидание отменить!

Легкокрылой птицей выпорхнула из-за стола и задержалась у двери. Лика слышала голоса, доносящиеся из прихожей, и чувствовала себя неловко. Вторглась в чужую жизнь, как снег на голову. И что теперь делать? Этот вопрос не успел толком оформиться, как в дверях появилась улыбающаяся Наташкина физиономия.

– Сейчас я вас познакомлю. – Вид Натальи олицетворял женское счастье – глаза светились, в руках красовался букет кремовых роз, а из-за плеча выглядывал молодой человек.

Лика улыбнулась в ответ, но улыбка застыла неестественной гримасой на бледном лице. Лицо молодого человека удивленно вытянулось, в глазах плескалось изумление, а лицо приобрело землистый оттенок. Наталья перевела взгляд с Лики на молодого человека, и сказала, словно констатировала факт:

– Итак, вы знакомы.

– Да, мы встречались, – Лика первой опомнилась от потрясения. – На дискотеке в «Павлине». Правда, это было давно.

– Так давно, что узнаете друг друга с первого взгляда. – Если не ревность, то любопытство возобладало, но голос Натальи оставался ровным и бесстрастным.

– Ногу чуть не отдавил, потому и запомнился. – Выдавила из себя Лика.

– Действительно, мир тесен. Рад видеть вас снова. – Говорил он одно, но по интонации чувствовалось, что молодой человек рад этой встрече меньше всего. В воздухе повисла неловкая пауза. Гость засобирался, даже не присев.

Наталья вошла на кухню, ничуть не удивившись отсутствию гостя. Поставила вазу с цветами на стол. Села, безвольно сложив руки на коленях. Лика не сразу сообразила, что Наталья обращается к ней. С первого раза не расслышала, поэтому переспросила.

– Что?

– Между вами что-то было?

Лика едва не задохнулась от возмущения.

– С ним? Спаси и сохрани! С кем угодно, только не с Виктором, – она не смогла скрыть брезгливости.

– Кажется, я его по имени не называла. Это как надо было отдавить ногу, что даже имя запомнилось. – Наталья пытливо смотрела прямо в единственный глаз подруги. Лика не знала, куда деваться, как себя вести, но и взгляда не отводила. Говорить правду не хотелось, потому что радости от этого никому бы не было– ни гостье, ни хозяйке.

– Молчишь? Значит, дело не в отдавленных ногах. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты не будешь устраивать катастрофу из-за чьей-то неловкости. Видела бы ты свое лицо.

– А что лицо? Что ты можешь видеть, если половина физиономии под повязкой?

– Ты забываешь, что я врач. Нас первым делом учили обращать внимание на лицо. И вовсе не потому, что хотелось знать, какое впечатление производит на тебя мой друг. Это автоматически. Так что, девочка моя, выкладывай: где, когда.

– Допрос с пристрастием?

– Считай, что так.

Лика не уловила в голосе подруги истинного желания узнать все, что касается Виктора.

– Ну, уж нет! Так дело не пойдет. Я знаю, что танцевать он действительно не умеет, и весьма несдержан в выражениях. Разве это преступление?

– Нет, – Наталья задумалась. – Это не преступление. Могу представить, как он загнул, чтобы ты так отреагировала. Особенно если учитывать на каком лексиконе ты воспитана.

«Пусть будет так!» – подумала Лика, из двух зол выбрав наименьшее, и почувствовала – еще немного и она расплачется. Здесь было все: и вскользь упомянутый дом, и Виктор, и проблемы на работе, но так не хотелось в глазах других выглядеть слабой и беспомощной. Лика натянуто улыбнулась.

– Мне доктор прописал постельный режим. Действует морской закон: последний драит палубу. Стало быть, тебе мыть посуду. Чао! – она поднялась, и уже в дверях оглянулась.

Наталья сидела на стуле в прежней позе, напоминая увядший цветок. Острой болью сердце защемила жалость. Лике хотелось подойти ближе, обнять подругу. Непривычная внешне проявлять чувства, она подавила порыв души, и тихонько прикрыла за собой дверь.

Неужели у Натальи серьезное чувство к Виктору? Если это действительно так, то завидовать нечему. Любовь обладает особым качеством – слепотой, и мощным защитным оружием – гипнозом. Идет несчастный влюбленный на поводу у своих чувств до тех пор, пока не упадут розовые очки. Вот тогда вздрогнет разочарованный разум, увидев без прикрас предмет своего обожания и молвит: «И ЭТО я боготворил?» То же самое будет и с Алькой.

Жалость к подруге сменилась чувством оскорбления за сестру. И почему подругу просто жалко, а за сестру обидно? Ведь обе они находятся в положении обманутых женщин. Какой из всего следует вывод и как себя вести дальше? Сделать вид, что ее хата с краю – ничего не знаю, и пусть они сами разбираются в этом банальном треугольнике?

Сотни людей проходят мимо нее каждый день, но никогда не задумывалась о том, что у каждого своя жизнь, свой крест. Для нее это были просто прохожие. Прошли мимо, и не осталось никаких эмоций, словно сквозняком протянуло и все. А тут она сама случайным сквозняком прошлась по судьбе подруги. Всего несколько часов, а уже прониклась в святая святых – ее личную жизнь. И все зависит только от одного слова. Будет подруга счастлива, или всю оставшуюся жизнь будет волей-неволей вспоминать этот день.

Может быть, вправить мозги Виктору? Поставить его перед выбором? Бедная Алька! Вкалывает, как папа Карло, чтобы поддерживать на должном уровне свой быт. И тут же мысли перенеслись в параллельную плоскость.

Сестренка несет деньги, а ее благоверный на них ухаживает за любовницей. От этой мысли стало гадко. И даже диван не просто заскрипел, а тяжело, с надрывом, застонал. Ну, уж нет! Лика поднялась рывком, и стала спешно собираться. Она так торопилась, что не могла сразу попасть в рукав блузки.

Должен же кто-то открыть Альке глаза на то, что происходит у нее под боком, иначе будет коротать век обманутой дурой. Если не она, то кто же? Можно понять, если бы супруг должным образом содержал семью. И тут же осеклась. Так дело не пойдет. Даже если бы и содержал, она бы в жизни не позволила нести в дом подобную грязь.

– Ты куда? – только и спросила Наталья, услыхав, как хлопнула входная дверь. Сорваться без лишних объяснений, глядя на ночь, можно только в случае непредвиденных событий. Насколько помнила Наталья, у Лики не было на вечер никаких планов. Неужели эти планы появились с момента встречи с Виктором? Могла бы по-дружески и поделиться.

Она сразу уловила, что эта встреча для Виктора и Лики была полной неожиданностью. Что могло их связывать? Если бы у них был роман, она непременно бы знала.

Знала же о первой безответной любви подруги к Сереженьке. Знала о первой близости подруги, происшедшей на пикнике под кустом, после окончания школы. Знала о романе с ее соседом по лестничной клетке, но никогда даже краем уха не слышала об инциденте на дискотеке. А ведь Лика делилась даже незначительными приключениями. Она чувствовала, что какая-то веская причина заставила Виктора уйти не попрощавшись. И значит ли это, что он никогда не переступит порога ее дома? От одной мысли сердце девушки болезненно сжалось.

Виктор вышел на балкон и курил одну сигарету за другой. Из-за расстегнутого ворота рубашки проглядывала крепкая, почти бычья шея, на которой свободно болтался галстук.

В его голове обрывками носились мысли, и он не мог сосредоточиться на главном. Интересно, каким образом Лика попала в дом Натальи, да еще и с подбитым глазом? Что их связывает – старая дружба или случайное знакомство? Если имеет место первый вариант, тогда дело плохо, если вариант второй, тогда беспокоиться не о чем.

Виктор пытался понять, почему он так обеспокоен этим маленьким, незначительным инцидентом. Разве в его жизни не было более пикантных ситуаций?

Виктор затруднялся подсчитать, сколько разочарований пришлось испытать в жизни, и только теперь с удивлением отметил, что ему не безразлично, узнает Алька о его шалостях или нет.

Что и говорить, жить с Алевтиной было комфортно. Его дело маленькое – дать супруге все, что она пожелает. У Алевтины особых желаний не было – тишина и покой. Предел ее мечтаний – тихая семейная жизнь. Для этого не обязательно беспокоить Золотую Рыбку. Он в состоянии дать такую мелочь. Пусть думает сама, чем будет жертвовать ради исполнения своей мечты. У нее свое пространство – работа и семья. У него – любимый диван и телевизор. Живет в свое удовольствие, всегда сыт, одет, не обременен работой, не ограничен в передвижениях.

Стоя на балконе, Виктор досадовал на себя за то, что ушел от Натальи, не попрощавшись. Впервые молодой человек проявил малодушие. Надо было остаться, влиться в беседу. Как знать, о чем говорили девушки после его позорного бегства? Что предпримет Лика в отношении него?

Алька дежурила в гостинице в ночную смену. Такой многообещающий вечер был испорчен. Хорошо только вечер. Если непутевая сестрица проболтается, где ему найти такую же дуру, как Алевтина? Он был уверен, что подобных экземпляров в природе больше не существует. Наталья приятная, милая, обаятельная женщина, но не тот человек, с которым можно спокойно заниматься тем, чем позволялось заниматься рядом с Алевтиной. Вернее, за ее спиной.

Мысли Виктора мягко и ненавязчиво переключились на свояченицу.

Почему в присутствии Лики он чувствовал себя странно и неуверенно? Алевтина, словно чувствуя его состояние, сводила встречи с сестрой к минимуму. Как знать, из каких соображений она это делала – то ли боясь зависти со стороны сестры, то ли пыталась оградить себя от ревности.

Как все изменилось! Изменились времена, но нравы остались прежними. Каждый решал свои проблемы сообразно здравого смысла и совести. У него, судя по всему, отсутствовало и то, и другое. С этим спорить он не собирался. Надоело. Ему бы эти бесконечные, бестолковые проблемы! У него была всего лишь одна проблема, решить которую никто не в силах.

Как ни крути, а теперь жить будет не так спокойно. На сегодняшний день его вполне устраивало некоторое время сидеть под заботливым крылышком Алевтины. Но сидеть на крючке у Лики, и ждать, когда той заблагорассудиться снять покров с его тайных шалостей, не собирался. Надо бы с ней поговорить. Нет безвыходных ситуаций. Он что–нибудь придумает.

В темноте ночи вновь вспыхнул огонек. Это Виктор прикуривал очередную сигарету. Вот попал, так попал!

Непрерывная трель звонка заставила его выбросить недокуренную сигарету, и, увидев гостью на пороге, улыбнулся широкой, подкупающей улыбкой. Этот визит был, как нельзя, кстати. Он посторонился, пропуская Лику в дом, и закрыл дверь на все замки, решив, что не выпустит девушку до тех пор, пока не поставит всё на свои места. О цене не думал. Это его волновало меньше всего.

– Здравствуй, – Виктор пропустил Лику в комнату. – Чай, кофе?

Лика села в кресло, ни слова не говоря.

– Так и будем молчать?

– Хотела поговорить, а теперь не знаю.

– Бывает. Если не знаешь, с чего начать, начни с главного. Я помогу. Сначала надо сказать, что я подлец. С этим обстоятельством спорить трудно. Потом объяснить, что нехорошо сидеть на шее у жены, и носить любовнице цветы. И это правда. Вот, собственно, и все. Так ты и чаю не попьешь? Тебя проводить? Домой пойдешь, или к Наталье? Кстати, как вы с ней познакомились? Она тебе глазик лечила? А что у нас с глазиком? Неудачное объяснение в любви? – Виктор вплотную приблизился к Лике, и попытался коснуться повязки красивыми, холеными пальцами. Пальцы слегка дрожали.

– Если ты такой подлец, почему нервничаешь?

– Я нервничаю? – Виктор непроизвольно отшатнулся. – Я не нервничаю. С чего бы?

Лика смотрела на него здоровым глазом так внимательно, словно пыталась провести исследование рентгеном.

Виктор был красив. Высокий брюнет с темными, почти черными глазами мог бы украсить собой апартаменты светской дамы, но никак не дом серой мышки, каковой была Алевтина.

– На скольких работах вкалывает Алевтина? На двух? На трех? Твой костюм тянет на годовой заработок горничной.

– Тебя это волнует?

– Есть немного. Она мне не чужая, сестра все-таки.

– А мне – жена.

– Оставь ее в покое. Или сам успокойся. Алька не заслуживает, чтобы ей делали больно те, кого она любит.

– Не тебе встревать в наши отношения. Любишь сестру – люби и дальше. А кого мне любить, мое дело. Кстати, приглашаю тебя в ресторан. Посидим по-родственному.

– За чей счет? За мой? За Алькин? Или твои услуги альфонса позволяют выгуливать родственников по ресторанам? Кстати, ты Алевтину приглашал?

– Ты что-то сказала? Я не расслышал.

Лика поняла, что слегка перегнула палку. Виктор поменялся в лице до такой степени, что ей стало страшно. Он побледнел, темные глаза потемнели еще больше, и она почувствовала себя так, словно осталась в глухом лесу один на один с разъяренным волком.

– Я сказала, что ты страшный человек.

– Запомни, девочка, на всю жизнь запомни, я никогда не прощаю.

– И что ты сделаешь? Ударишь?

Виктор нехорошо засмеялся.

– Я женщин не бью. Я их люблю.

Он стремительно наклонился, зажал ее голову руками, и Лика почувствовала на губах обжигающий, настойчивый поцелуй.

– Ты, – Лика брезгливо вытерла губы, – ты не стоишь Алькиного мизинца, альфонс несчастный!

Девушка так и не поняла, отчего на нее стремительно обрушилась темнота.

Лика пошевелилась, и пружины знакомо скрипнули под ее хрупким телом. Попробовала открыть глаза, но не получилось. Вокруг по-прежнему было темно. Провела рукой по глазам. Пальцы нащупали повязку. Все тело болело тупой ноющей болью.

– Проснулась? – Донесся до сознания голос Натальи.

– Уже утро?

– Нет, вечер.– Лика так не разобрала за язвительными нотками подруги, какое именно время суток было за окном. – И куда тебя понесло, на ночь глядя? Скажи спасибо Виктору. Из-за тебя с двумя хулиганами подрался. А ты, дорогая моя, получила во второй глаз. Так что, придется в темноте полежать и подумать.

Лика усмехнулась. В глаз-то она получила, но что в этом деле были замешаны какие-то хулиганы, она очень сомневалась. Если чего и не помнила, так это то, как попала на скрипучий диван. А уж в остальном память Лике не изменяла.

Она прекрасно помнила, как вошла в дом сестры, как на повышенных тонах разговаривала со свояком. Помнила, как он уговаривал не баламутить воду в стакане. Как пытался очаровать поцелуем, и в результате получила сполна

Однако, рукоприкладство Виктора недоказуемо. Мужчина, поднявший руку на женщину, даже если она и не права, заслуживает серьезной кары. Лика не пыталась думать, что это сойдет ему с рук. А пока надо набираться сил.

Сон обволакивал мягкой упругой волной. Где-то в глубине сознания возникла мысль, что Наталья постаралась успокоить подругу искусственным путем. На это Лика не обижалась, напротив, она искренне была благодарна за проявленную заботу.

Утром Лике удалось открыть один глаз. Он смотрел на мир сквозь легкую дымку. Это было лучше, чем полная темнота. Как приятно видеть хоть что-нибудь! И как это люди живут без солнечного света, без окружающей этот мир красоты? Неужели осознавать ценность необходимо после утрат?

Девушка жадно впитывала краски. Даже знакомые занавески на окнах казались необычайно привлекательными. Как много вещей окружало ее, мимо которых проходила совершенно равнодушно. Теперь все изменилось.

– Доброе утро! – Наталья вытирала руки полотенцем, но контуры тела подруги Лика видела расплывчато. Она даже слегка прищурилась, стараясь сфокусировать взгляд. Досадливо махнула рукой и тут же ойкнула. Простое движение послужило причиной возникновения боли под ребрами.

– По мне проехалась сенокосилка, – констатировала Лика на ощупь пробираясь к ванной комнате. Она неуверенно стояла на ногах и старалась держаться ближе к стене, чтобы не добавить себе синяков. В узких коридорах старых застроек этого можно было не опасаться. Здесь даже развернуться не было места. Она не видела взгляда Натальи, внимательно следившим за каждым движением.

– Лика, извини за бестактность, но у меня вопрос.

– Хоть два. Язык у меня, хвала Всевышнему, не пострадал.

– Смотрю я на тебя. Девчонка видная, даже красивая. Фигура – закачаешься! Не то, что у меня – плюшки- булочки. И, еще раз прости, зачем надо было такую вывеску портить? Или мужики не нашли более достойного объекта кулаки почесать?

– Ты у меня спрашиваешь? Самой интересно. Почему?

– Измельчали мужики. Таких девчонок не бить, а любить надо.

Лика вздрогнула, услышав из уст подруги это замечание.

– Думаешь, было бы легче, если бы меня прижали в кустах? По мне, так лучше пару деньков развлекаться примочками. И вообще, то у тебя масса вопросов относительно Виктора, то спортивный интерес к хулиганью. Ты не замечаешь, что пытаешься перещеголять Доктора Ватсона?

– Нет, не замечаю.

– А я замечаю. Потому что совершенно не успеваю отвечать на вопросы. – Лика рукой отстранила с дороги Наталью, и бочком протиснулась в ванную. Холодная вода приятно освежила лицо. Глаз приоткрылся еще больше. Вместе с этим поднялось и настроение. Лика стала непроизвольно напевать веселую мелодию.

Наталья так и стояла, все еще держа в руках полотенце.

– Надо же! – непроизвольно вырвалось у нее. – Она еще и поет! Кстати, что это за песня?

– Канцонетта. Конечно, в исполнении нескольких голосов она звучит лучше.

Наталья смотрела на нее широко открытыми глазами.

– Ты сама-то поняла, что сказала?

– Конечно. Старинная итальянская песня. В ней говорится о море и рыбаке, которому жаль расставаться с любимой даже на один день, – Лика только сейчас сообразила, что прежде никогда не сталкивалась с фольклором, особенно стран средиземноморья.

– Может, ты еще и итальянский знаешь? Что-то я не наблюдала за тобой склонности к языкам. А ну-ка, пойдем на кухню. Разговор есть.

– На кухню, так на кухню. Хотя, можно и так поговорить. Собственно, о чем?

– О чем? Есть о чем. Только для начала мне надо присесть. Удивляюсь твоим талантам. Поешь вполне сносно. Мне интересно, откуда ты знаешь песню, которую я слышала от своей бабушки? Кстати, – Наталья разливала в чашки чай. – Ты говорила, что тебе снился какой-то испанец. Сегодня ничего не снилось?

– Нет, сегодня я спала сном праведника. Наверняка, это ты постаралась оставить меня без танцев. Думаю, что ты напоила меня каким-то снадобьем.

– Было дело. Ну, так что? – Наталья была напряжена и с нетерпением ждала ответа.

– Полагаю, твоя бабушка тоже танцевала с каким-то красавцем.

– Будешь смеяться, но так оно и есть. Правда, танцевала она с итальянцем. Отчего это я ни с кем не танцую? Ни во сне, ни наяву. – В голосе девушки слышалось нескрываемое сожаление.

– Большей частью вокруг своих больных крутишься, тут уж не до танцев. – Лика намазала себе бутерброд, и почувствовала волну гордости оттого, что ей снятся такие занимательные сны. Она мечтательно прикрыла глаз, и словно окунулась в мягкую пучину воспоминаний.

– Одно другому не мешает. – Донесся до ее слуха голос подруги, звучавший так глухо, словно сама она находилась не рядом за столом, а в другом измерении. – Знаешь, действительно странно, – Наталья вздохнула. – Бывают в жизни совпадения. Но вот песню, что пела бабушка, я больше никогда не слышала. Правда, слов не знала, но мотив уловила. Мама говорила, что бабуля была женщиной своеобразной. И вроде был у нее какой-то мужчина, много младше. С ним она долго встречалась. Мне в ту пору бабуля казалась вообще древней. Любви, видать, все возрасты покорны. – Наталья взгрустнула.

Она плохо помнила бабушку, но так уж устроена память. В самый неподходящий момент выхватит из своих закоулков какой-нибудь эпизод, перебудоражит душу и долго не отпустит.

Сколько себя помнила, всю дорогу в семье, то и дело, ругались. Мама обвиняла бабушку в том, что та недостаточно времени и внимания уделяла детям, а предпочитала жить для себя. Кто мог винить человека в том, что в молодости хватило лиха не на одну жизнь? Вот бабуля и торопилась наверстать упущенное время.

Мама рассказывала, что в жизни бабушка была очень строгой и властной женщиной. Двоих детей в семье растила без отца, а на плечах Натальиной тетушки лежали тяготы старшинства. Но недолго ей пришлось наслаждаться самостоятельной жизнью. В те времена « партия – наш рулевой» обгоняла в процентном соотношении планы предыдущих пятилеток. Всюду пестрели плакаты, призывающие идти « Вперед, к светлому будущему».

Тетушка не увидела ни «светлого будущего», ни будущего вообще. В результате «несчастного случая» по вине крановщика, она осталась под бетонной плитой. Эта трагедия подействовала на несчастную мать странным образом. От прежней суровости не осталось и следа. Она стала беззаботна, и эта беззаботность порой выплескивалась через край. Создавалось ощущение, что с того времени она жила за двоих – за себя и, как говорится, за того парня.

Это теперь Наталья, отдавшая много времени изучению медицинских наук, сопоставив рассказы матери о поведении бабушки, могла утверждать с большой ответственностью – на фоне пережитой трагедии женщина перестала дружить с головой. Наталью больше всего успокаивал тот факт, что если в их семье и случилось психическое отклонение от нормы, то это приобретенное. Так что, с этой стороны она была спокойна.

Наталью интересовали проблемы иного порядка. Если вдаваться в историю их семьи, то оказывалось, что и бабушка одна воспитывала детей, мама не избежала подобной участи.

Сама Наталья, разменявшая третий десяток, все никак не могла найти достойного спутника жизни. Теперь, казалось, он кометой ворвался в ее жизнь. Она знала, что кометы сгорают в атмосфере, и ругала себя за подобное сравнение, боясь, что и ее счастье разрушится, так и не успев толком состояться.

Виктор появился в ее жизни неожиданно. Молодой, красивый парень с широкой, подкупающей улыбкой. Чем не идеал? Была в нем некая притягательная сила. И никуда не деться от этого притяжения. Каждая минута без него – вечность. Каждый миг ожидания – полет в пропасть. Каждое объятие – бездна. Словом, это была первая Наташкина любовь. А может быть и страсть. В этих понятиях она плохо разбиралась. Редкие, но яркие встречи затмевали разум. За это можно было все отдать, да только никто ничего и не требовал.

Наталья не могла забыть, как он смотрел на Лику в первую секунду узнавания. Таким она его не видела – растерянным, неуверенным, и, как будто, виноватым. Словно одним резким движением с него сорвали маску, и он не знал, что делать со своей незащищенностью.

Никто не смог бы ее разубедить в том, что между Ликой и Виктором есть какая-то связующая ниточка.

Наталья с Виктором не говорили о личной жизни. Почему-то ее это не интересовало. Наверное, в глубине души Наталья была убеждена в том, что у такого красавца непременно должен быть огромный послужной список. Было все равно, под каким номером в этом списке числится ее скромная персона.

На этом этапе их отношений девушка много не требовала. Главное, что она слышала его приятный голос и тонула в глубине его взгляда. В эти мгновения для нее всё переставало существовать. Однако, случайно выявленное знакомство Виктора с Ликой отложило неприятный осадок в душе Натальи. Было ли это неприятное чувство проявлением ревности, она не знала.

– Наталья Михайловна! О чем задумались? – Лика пытливо посмотрела на подругу. Показалось, что Наташа в своих думах далека от действительности.

– Все в порядке.

Как можно объяснить, что за каша у нее в голове? Давненько она так глубоко не проникала в свой внутренний мир воспоминаний и не занималась анализом дня насущного. Не будь рядом Лики, Наталье было самое время впасть в философское восприятие жизни и углубиться в размышления в поисках пресловутого смысла. Но подруга смотрела на нее внимательно и ждала ответа. Никогда еще Наталье не хотелось уединения так, как в эти минуты.

– Немного задумалась. Ты уж извини, – Наталья вздохнула.

– Так задумалась, что под глазами синяки залегли.

– Можно подумать, ты разглядела, – Наталья не хотела принимать шутливого тона, который ей навязывала Лика.

– Представь себе, – разглядела. И вообще, ты бы не увлекалась походами в себя. Вредно это.

– Что вредно? – Наталья не сразу сообразила, о чем идет речь.

– Думать много вредно. Морщины появятся.

– Ну, тебя! Уж и задуматься нельзя! Теперь прикажешь в пляс пуститься или песни голосить?

– Не думаю. У тебя такое выражение лица, будто мое присутствие скуку нагоняет. Так что, я пойду, полежу, а ты здесь поразмышляй о смысле жизни.

Лика, сама того не подозревая, верно определилась в желании подруги. Тяжело поднялась со стула, но, покачнувшись, ухватилась за край стола. Ее единственный открытый глаз изумленно застыл. Взгляд был направлен куда-то за спину Натальи. Она что-то пыталась сказать, и только из горла вырывался нечленораздельный хрип. Наталья растерялась. Она не знала что делать: то ли вставать, то ли оставаться на месте. В ее извилинах от страха за подругу замерли все мысли.

– Это он! – выдавила из себя Лика, медленно приходя в себя, и садясь на прежнее место. – Он опять пришел!

– Боже! Кто – «ОН»? Кто пришел?

– Флибустьер здесь!

– Какой еще флибустьер? Что с тобой?

Лика ничего не ответила. Она залпом выпила стакан холодной воды. Тяжело перевела дыхание. – Надо же такому привидеться!

– Да ты толком объясни, что происходит! – Наталью трясло мелкой дрожью.

– Что объяснять? Глючит меня конкретно. – Зло отозвалась Лика.

– Не пугай меня так. Что случилось? Что за выражения? Я совсем ничего не понимаю!

– Можно подумать, я понимаю! Представляешь, стоит этот Виктор при полном параде, со шпагой, нацеленной прямо на меня, и смеется. Кажется, это с ним я во сне танцевала. Еще подумала, какое лицо знакомое. Тоже мне, красавец нашелся. С ума сойти можно!

– Верю. Глядя на тебя, я сойду с ума раньше. Еще пара таких выпадов, и мои дела закончатся плачевно. – Наталья налила воды. Ее руки так отчаянно тряслись, что она сразу же поставила стакан на стол.

– Тебе-то чего с ума сходить? Тебя по лицу не били. Сначала шпагой в грудь тычет, потом кулачные бои проводит. Гони ты этого мерзавца прочь. Зачем он тебе дался? Смазливый тип, у него же на морде написано – дамский угодник.

– Лика, успокойся, что с тобой?

– Мне не надо беспокоиться. Это вы беспокойтесь. Вам плакать придется. На все ради мужиков готовы, и себя готовы предоставить, и двери дома открыть, и кошелек в придачу.

– Что ты мелешь?

– Я знаю, что говорю. Посмотри, кругом одни пираты. Они не только состояние к рукам прибирают, они души коллекционируют. – Лика в сердцах смахнула со стола стакан. Стакан не разбился, но Лика успокоилась.

Глядя на нее, Наталья невольно подумала о том, что посуды в доме достаточно, а о чем говорила подруга, она так толком и не разобрала.

Интересно, что еще выкинет болезная, и вообще, не страшно ли оставаться с ней под одной крышей? Не приведи Бог, еще что привидится, и будет отбиваться от несуществующего пирата. А если Лика ее примет за того флибустьера? Страх так сковал девушку, что она и дрожать-то перестала. От внимания Лики это не ускользнуло.

– Ты меня принимаешь за умалишенную?

– С какой это радости? Если разок что почудилось, значит, уже и смирительную рубашку готовить? – Однако в ее голосе не было уверенности.

– Меня ты можешь обмануть, но себя не обманывай. Признайся, что боишься!

– Признаю, – боюсь. Дальше что?

– А чтобы не бояться, уколи чего и спи спокойно! У тебя же есть, чем буйных успокаивать.

– Лика, – Наталья вздохнула, – не городи ерунды! Иди отдыхать, а я пойду прогуляюсь, – ей было неприятно, что Лика так агрессивно настроена. Хотя, ее можно понять. Когда на ровном месте появляются видения – это мало приятно.

Зачастую свои страхи многие прячут за раздражительностью или агрессией. Защитная реакция, не более того. Сколько всего довелось пережить, сколькими тайнами делиться и на протяжении стольких лет! Разве это не дает право быть искренним и в радости, и в беде?

Это никак не укладывалось в голове у Натальи. Уж если приспичило Лике выставлять иголки, то только не перед ней. Пусть побудет одна, успокоится, а там видно будет. Сегодня выходной, на работу идти не надо, но для Натальи предпочтительнее было прогуляться, чем оставаться дома. Подышать свежим воздухом, побыть наедине с собой и дать подруге возможность поразмыслить. Конечно, видение какого–то там пирата и будоражило рассудок, но больше всего было неприятно, что он явился Лике в образе Виктора.

Возможно, удар по голове был более серьезным, нежели она предполагала ранее, но вряд ли это могло отразиться на психике. Охотнее могла предположить, что когда-то Лика с Виктором серьезно повздорили, да так, что та ссора не прошла безболезненно для подруги. Вот теперь и эти непонятные привязки.

Она закрыла за собой дверь и некоторое время стояла в нерешительности. Стоит ли запереть дверь снаружи? Мало ли, что может случиться. На душе было неспокойно. Рука с ключом замерла в воздухе. Нет, это же надо было додуматься? Получается, стоило один раз обжечься, так она дует на холодную воду. Какое счастье, что она не специализировалась ни на психиатрии, ни даже на неврологии, а ограничилась вполне безобидным терапевтическим уклоном.

Конечно, учеба давалась нелегко. Еще на третьем курсе, перед фельдшерской практикой, она пережила тяжелый момент в своей жизни. У нее обострились все болезни, которые только описывались в учебниках. Казалось, нет ни одного здорового органа. Это состояние сродни «звездной болезни» у артистов. Какая бы ни была посредственность, а мнит из себя любимца и муз, и публики. Так и она мнила из себя страдалицу. Едва не стала жертвой канцерофобии.* Этот период скоро прошел, но какое счастье, что она не вдавалась в дебри психиатрии! Как минимум, ее бы поджидал маниакально-депрессивный синдром.

Холодный порывистый ветер кинул в лицо порцию воздуха, и Наталья едва не поперхнулась. Откашлявшись, глубоко вдохнула, и замерла. Перед ней стоял Виктор с букетом кремовых роз. Он всегда дарил именно такие цветы. Наталья посмотрела на него удивленно, словно видела впервые.

Что случилось с ее сердцем? Оно не замирало в трепетном ожидании. Во всяком случае, совершенно трезво отметила про себя, что к виду цветов она отнеслась теплее, чем при виде их подателя. Это показалось странным. Молодой человек что-то почувствовал. Его лицо еще хранило следы удивления от столь прохладной встречи. Сегодня его неотразимость не действовала на девушку.

Виктор протянул цветы в изящном полупоклоне, приложился губами к руке Натальи, и несколько задержал поцелуй. Потом улыбнулся чуть грустной, потерянной улыбкой, и удалился, так и не сказав ни слова.

Наталья смотрела вслед и чувствовала теплую волну благодарности, за то, что он понял и ее настроение, и ее состояние. Все бы так понимали! Одно было непонятно – куда подевались чувства? Прежде, одна мысль о нем приводила в трепет весь организм, но сегодня словно надвинулся ледниковый период в их отношениях, похоронив под мощными пластами льда все тепло, что прежде грело душу.

Она не стала копаться в причинах своего охлаждения, просто подумала о том, что иногда вскользь оброненная фраза в сочетании с мимикой, способны убить самые крепкие ростки доверия. Неужели и она стала жертвой подобного факта?

Перед глазами, словно кадр из фильма, пронеслось лицо Лики, перекошенное брезгливостью по отношению к Виктору. Как мало, оказывается, надо, чтобы развеять иллюзии и освободиться от любовного недуга!

Наталья приблизила цветы к лицу. Донесся легкий, едва ощутимый аромат. Она ожидала большего впечатления. Души коснулось разочарование. Такая красота, а запаха нет. Ее надежды оказались обманутыми. Вероятно, и от человека не следует ожидать больше, чем он в состоянии дать. Почему так устроен мир?

А чего она хотела? И чтобы и лицом вышел, и статью, и характером? Ни идеалов нет, ни совершенства. Кто в этом виноват? Может, и она не вполне соответствует представлению о себе в глазах окружающих. Вот уж поистине – в своем глазу бревна не видать.

Наталья долго стояла возле парадного, не смея ни вернуться в дом, ни претворить в жизнь планы о прогулке. Настроение, и без того плохое, совсем пропало. Захотелось напиться. Как давно она не поддавалась влиянию Бахуса.

Разве это выход? Так просто опрокинуть в себя порцию спиртного и ждать, когда вместе с теплом, разливающимся по телу, начнут погружаться в туман и рассудок, и чувства.

Еще чего не хватало! Нет, не будет она пить. Лучше уж танцевать под быструю музыку, да так, чтобы в движениях растворились тоска и разочарование.

Она вернулась в дом. Лика спала, свернувшись на диване калачиком, и даже не пошевелилась на звук открываемой двери. Наталья невольно позавидовала подруге.

Спит, как сурок, словно и не случилось ничего. После такого стресса сама бы она вряд ли заснула, но теперь ее планам о танцах не суждено сбыться. Не станет же она включать музыку на полную катушку, как сделала бы, находясь в одиночестве.

Амуры – амурами, но как хорошо иной раз не зависеть от окружающих, от их мнения. Делать то, что пожелает душа. Главное, чтобы все было в меру. В меру времени для самой себя, для друзей, для подруг, для любви, для разочарования.

На протяжении веков человечество мается в поисках золотой середины и смысла жизни, и до сих пор так никто не определил тот рубеж, за который не следует переступать. Все потому, что каждый подходит со своей меркой, а об эталоне в этом вопросе нечего и думать. Иначе, было бы не интересно.

Наталья поставила цветы в вазу. Второй букет был точной копией первого. Как, все-таки, Виктор предсказуем! Почему это раньше в голову не приходило?

Наталья сидела на кухне, подперев голову руками. Неожиданно резкая трель звонка заставила ее вздрогнуть. Неужели вернулся Виктор? Она резко поднялась, но у самой двери приостановилась. Сразу открывать дверь не решалась, посмотреть в глазок, тоже. Все прислушивалась к себе, ожидая прежнего волнительного чувства, но в душе не нашлось отклика. Так и не посмотрев в глазок, вернулась на кухню. Трель стала настойчивей.

Наталья всегда придерживалась мнения, что спящий человек не должен просыпаться до тех пор, пока организм не восполнит растраченные силы. Теперь она шла открывать дверь только из опасения, что навязчивый посетитель может разбудить Лику. Каково же было ее удивление, когда на пороге скромного своего жилища она увидела Веронику Николаевну собственной персоной. Наталья уже и забыла, как выглядит мать Лики, но глаза подруги были точной копией глаз матери.

– Деточка, миленькая! – с порога запричитала Вероника Николаевна. – Моя не у тебя? С ног сбились. Думаю, случилось что, третьи сутки дома не ночует.

– Здравствуйте, тетя Вера.

– А я разве не поздоровалась? Ты уж прости меня, горемычную. Ум за разум заходит. Смотрю, вещички-то собраны, а самой и след простыл. Хотела уйти, так без вещей бы не сподобилась. Чую я недоброе! Может, она к тебе заглядывала?

– Да вы проходите, тетя Вера. Не волнуйтесь, у меня она. Жива – здорова. Спит сейчас. Может, не будить?

Вероника Николаевна хотела что-то сказать, но не смогла. Ее узкие плечики под старенькой засаленной курткой беспомощно опустились, и сама она вся обмякла. Наталья почувствовала жалость к этой нестарой еще женщине, у которой от женщины остались одни глаза, неестественно блестевшие под воздействием спиртного. Она прошла на кухню, и села, скромно сложив руки на коленях.

– Повздорили они с отцом. Оба виноваты. Но никто не хотел, чтобы она из дома-то уходила. Мы же милицию не вызывали. Это завсегда кровищи много, если по голове. А так ничего. Он у нас отходчивый. Себе места не находит. Переживает.

Наталья представила, как переживает отец Лики. Наверное, в страданиях и бутылку из рук не выпускает. Но Вероника Николаевна, отчаянно замахала руками, будто мысли Натальи были озвучены.

– Ты, деточка, не подумай чего. Доктор сказал, сотрясение у него, пить нельзя вовсе. Он меня к тебе и послал. Мужики – народец некрепкий. Уж очень себя любят, уважают свои желания больше, чем наше хотение. А как помирать боятся! Чуть где чихнул, там хоть носилки подавай. Мой-то, – она склонилась к столу, – три дня от зеркала не отрывается. Все шрам разглядывает. Лика на его голову силенок не пожалела. Вот девка-то выросла! – в ее голосе послышались горделивые нотки. – Это я поперек него слова за всю жизнь не сказала, а она – вон как! Бутылкой!

Лика лежала, не открывая глаз. Сквозь закрытую кухонную дверь слышался знакомый голос матери. Лика замерла. Она никак не могла ожидать ее визита к Наталье. Всегда казалось, что мать, вечно занятая своими проблемами, давным-давно избавила дочерей от своей опеки. А тут – на тебе. Сама Лика за все это время ни разу не вспомнила о доме. Как говорится, если гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе. Теплая волна поднялась откуда-то изнутри и прилила к лицу. Удержаться от слез Лика не смогла и желала только одного, чтобы мать не видела ее плачущей.

********

– Нора, вы не забыли? Завтра у нас банкет. – Импозантный мужчина, сидя в кресле, ласково смотрел на женщину средних лет с коротко стриженными седыми волосами.

Нора усмехнулась. Как она могла забыть, что завтра исполняется ровно три года, как открылся цветочный магазин, в котором она работала. Три года, изо дня в день, она ловила на себе многозначительные взгляды начальника, в душе посмеиваясь над его моложавостью.

– Нет, не забыла, Анатолий Алексеевич.

– У нас обычный рабочий день до обеда, а потом уж и банкет. Хорошая у вас работа. Женщины должны находиться среди цветов. Каждый день – праздник!

– Вот вы и стараетесь, Анатолий Алексеевич. – Она улыбнулась.

– Все для вас, милые дамы. Все для вас, – уста говорили одно, но взгляд мартовского кота недвусмысленно давал понять, что в своем окружении он рад был видеть только ее. Анатолий Алексеевич слыл большим любителем женщин, и Нора подозревала, что с возрастом его отношения с женщинами могли ограничиваться только взглядом. Ну, в крайнем случае, легким поглаживанием ручки.

– Спасибо! Мы за вами, как за каменной стеной.

– Нет, дорогая Нора, за цветочной изгородью! Я хочу устроить праздник. Завтра – форма одежды – парадная.

Она закрыла дверь кабинета с другой стороны и обессилено прислонилась к стене. Вот достал, старый ловелас! Каждый визит к шефу выматывал до потери пульса. Каждый раз одно и то же. Мимо прошла молодая, пышногрудая девица с очаровательной улыбкой, и не менее очаровательными ямочками на пухлых щечках.

– Что, Нора, опять глазки строил?

– Не без того, Света. Напомнил в сотый раз, что у нас завтра банкет. Просил придти при полном параде.

– Вы думаете, шеф нас в ресторан потащит всей компанией? Как же, он раскошелится! Соберет на стол полкило пряников, чай пакетиками приправит, и скажет, что спиртное пить вредно.

– Напрасно ты так. Чувствую я, праздник он устроит по всем правилам. Просил быть неотразимыми.

– Вы у нас и так неотразимая. И чего к вам так мужики липнут? Тут один молодой все время кремовые розы требует. На нем одном можно спокойно план сдавать, – Светлана хитренько посмотрела на Нору. – Так вот. Подозреваю, что только ради вас и ходит. Так и сверлит взглядом. Того и гляди, спросит: «Мы с Вами, случайно, не встречались?»

Нора невольно вздрогнула. Так порой случается: взгляд выхватывает из толпы знакомое лицо, и напрасно пытаешься вспомнить, где именно и когда пересекались пути-дорожки.

Она ни разу не поймала на себе пронзительного взгляда красавца. Всегда, при его появлении, женщина, которая годится ему в матери, старательно прятала глаза. Зря Светлана считает, что молодой человек симпатизирует Норе, ведь толком он ее даже не мог разглядеть.

– Напрасно вы думаете, что разница в возрасте может быть помехой чувствам. – До Норы донесся елейный голос сослуживицы

Нора не ответила. Она была поглощена своими мыслями, и в ее отвлеченном взгляде отразилось нечто, что заставило Светлану изменить фривольный тон.

– Я же пошутила! Что, пошутить нельзя?

– Можно! – Нора посмотрела на нее уже спокойно.

– Как вы меня напугали, Нора Валентиновна! Мне показалось, вы драться начнете.

– Я? Спаси и сохрани! С чего ты взяла? Я просто вспомнила Анатолия Алексеевича.

– Ух, – выдохнула девушка. – Представила вас в гневе. Наверное, не сладко тому, на кого вы рассердитесь.

– Что-то не припомню, чтобы я на кого сердилась! Это факты не из моей биографии, – Нора улыбнулась.

– А что вы завтра наденете? Платье или костюм?

– Вот завтра и увидишь. – Она отошла от назойливой собеседницы.

Голова была занята другим.

Уже дома, Нора прошлась по одинокому своему жилищу. Сколько было в ее жизни домов и сосчитать трудно, но никогда не думала, что именно эта скромная, но со вкусом обставленная квартира окажется последним ее пристанищем. Включив всю иллюминацию, она открыла окна и вышла на балкон.

Сегодня, как никогда, хотелось света и простора. Хотелось ощущать высокое небо и слышать шум моря.

Боже, как давно она не слышала шума прибоя, и сейчас, стоя на прохладном весеннем ветру, закрыв глаза, представляла себя на морском берегу. Ощущения, которые пыталась представить женщина, стали такими явными, словно она действительно вдыхала насыщенный парами йода воздух, и даже ощутила, как порыв ветра бросил в лицо порцию солоноватых брызг.

Она открыла глаза и осмотрелась. Пошел мелкий моросящий дождь. Что же, она не против дождя. Старые люди говорят – если перед ответственной дорогой начинается дождь, это к удаче. А удача ей сейчас нужна, как никогда.

В воздухе веяло переменами. Нора была готова к этим переменам.

Она подошла к шкафу и достала алое платье. Разложила его на кровати и любовно погладила нежный, почти невесомый шелк. Это платье, которое она всюду возила с собой, надевала только раз, да и то, когда примеряла. Трудно сказать, сколько лет прошло с тех пор, но Нора знала, оно и теперь ей впору.

Эту ночь Нора провела без сна. Сердце в груди билось с пугливой отчаянностью. Наверное, такое состояние волнение свойственно каждому, кому предстоит сделать ответственный шаг. Норе предстояло сделать этот шаг. Она готовилась к нему давно и сейчас чувствовала – настал именно тот момент, когда при раскладе карт судеб выпали именно эти три карты. Две карты из колоды всегда были у нее на руках, но теперь появился главный козырь. Хочет она или нет, от нее больше ничего не зависит. Так пусть будет так, как будет.

На следующее утро Нора пришла на работу, как обычно.

– Доброе утро, Нора! – Светлана блистала не только новым костюмом, но и недавно вставленным золотым зубом. – Вы даже без макияжа. Неужели вы так и отправитесь на банкет в своих джинсах? Не думаю, что Анатолий Алексеевич будет в восторге.

– Я переоденусь позже.

– Наверняка, вы что-то задумали. По глазам вижу. В вас сегодня столько таинственности!

–Девочка моя, розы вещь небезопасная. Шипы острые, а сегодня у нас нарасхват будут именно розы. Так что, свой наряд я пока поберегу.

– Вы думаете, наш красавец явится за очередным букетом? – Светлана невольно посмотрела в зеркало, висящее против двери.

– Не знаю, может быть, и явится.

– Последнее время он что-то зачастил. Конечно, с такой внешностью одинокие вечера не страшны. Он истинный джентльмен! И все же, я бы не хотела такого в мужья. Слишком красив. К такому мужу надо приставлять охрану. Хотя, я бы предпочла охранять его сама. Нора, почему вы улыбаетесь? Тому, что у меня нет шансов?

– Светик, шанс есть всегда. Ты, пожалуйста, сегодня погуляй до обеда, я справлюсь сама.

Норе в этот день, как никогда не хотелось слушать сорочью болтовню сослуживицы. Она даже усмехнулась, что девушка своими предположениями об охране невольно попала в точку. В одном только ошиблась. У красавца уже была охрана, о которой тот даже не подозревал.

Она знала, что он придет за цветами. Сегодня ему цветы не нужны, но она сделала все, чтобы он пришел. Не надо писать ему писем, приглашая на свидание, не надо посылать телеграмм, не надо звонить. Она ему приказала. Он был в ее власти целиком и полностью.

– Все, я пришла! – Светлана вошла в магазин со свойственной ей подвижностью. – Времени осталось немного. Вы идите переодеваться, а я побуду в зале.

– Как скажешь. – Нора вышла в подсобку. Переоделась и прицепила брошь так, чтобы тяжелое украшение держалось, не оттягивая легковесного шелка.

Платье идеально сидело на ее фигуре, и женщина осталась довольна своим видом, разве что почувствовала, как неприятно взмокли ладони.

Она вышла в зал.

– Боже праведный! – Услыхала она изумленный возглас Светланы. – Нора, вы неотразимы! Теперь я понимаю, почему вы не пришли в таком виде. У меня нет слов! Жаль директора. Он пожалеет, что не пригласил нас в ресторан. Кстати, вы немного бледны, следует добавить румян.

Светлана говорила и говорила, но Нора ее не слышала. Кто знает, где находится душа? Сейчас Нора могла бы с уверенностью сказать, что душа находится в пятках. Наверное, душа, покинув свое исконное хранилище, освободила пространство в животе, уступив место страху. Этот страх заставлял трепетать сердце.

Возможно, и его сердце так же трепещет от непонимания происходящего.

Виктор вошел в магазин бледный и раздраженный.

Если она понимала его состояние, то для него самого этот поступок был необъясним. Почему его с такой настойчивостью тянуло в цветочный магазин? И это не могло не раздражать.

Увидев Нору, он остолбенел. Глаза его стали стеклянными. Нора поняла. Удар, который она рассчитывала нанести, попал точно в цель. Она стояла за прилавком в алом платье, а у основания глубокого выреза блестела золотом брошь. Она знала, что он не будет разглядывать ее лица. Все внимание молодого человека было обращено на наряд.

– Э – нор, – выдавил из себя Виктор, и распластался перед прилавком в глубоком обмороке.

Светлана проявила стойкость и находчивость. Она выхватила из вазы цветы и выплеснула воду в лицо бесчувственного человека.

– Алло, товарищ! Товарищ! – Светлана большой ладонью хлестала несчастного по щекам. – Нора Валентиновна! Что же вы стоите? Из-за нее человек чувств лишился, а она и в ус не дует! Хоть помогите приподнять!

– Нет необходимости. Сейчас оклемается, – холодно отозвалась она, и сама не узнала своего голоса.

– Жестокая женщина!

Неважно, какой ее считают, она сама была близка к обмороку. Сказывались бессонная ночь и большое нервное напряжение. К горлу подступила неприятная тошнота. Нора села, и, наклонив вазу с цветами, налила воды в ладонь. Прохладная вода быстро привела ее в чувство. Минутная слабость прошла, и она вновь чувствовала себя сильной и уверенной.

Молодой человек тоже открыл глаза, и, вероятно, плохо понимал, где находится.

– Где я? – спросил он на итальянском языке. Светлана его не поняла, но догадалась. Особенного ума не надо. О чем еще может спросить человек, только что пришедший в себя?

Нора оторопела. Его голос донес мелодию родного языка через пространство и время. И она впитала его живость, как губка впитывает влагу.

– Вам уже лучше? – спросила Светлана, проникновенно глядя в глаза Виктора. При этом глаза ее хищно блеснули.

– Да, спасибо. – Он поднялся на ватных ногах, и огляделся, ища глазами Нору, но ее уже не было. Она предпочла скрыться в подсобном помещении, пытаясь избежать объяснений. Виктор тяжело вздохнул. Он хотел о чем-то спросить, но не решался.

Светлана вертелась вокруг него, отряхивая с костюма капли воды, и все сокрушалась, что пришлось изрядно подпортить хорошую вещь. Виктор не обращал внимания на ее трепетную заботу. Было не до того.

– Вам завернуть розы, как обычно?

– Да, будьте любезны, – ответил он равнодушно.

– У нас маленький юбилей, а вам, как постоянному клиенту, подарок – цветы за счет заведения! – Светлана олицетворяла саму любезность.

Виктор молча принял из ее рук цветы, и, даже не поблагодарив, вышел. Светлана долго смотрела ему вслед. Она даже не заметила, как тихо подошел Анатолий Алексеевич.

– На сегодня рабочий день окончен. Попрошу в мой кабинет!

– Ой, – вскрикнула Светлана, вздрогнув от неожиданности. Ее реакция была неожиданна и для директора. Он отпрянул от нее, слегка изменившись в лице.

– Простите, Анатолий Алексеевич, я задумалась!

– Что ж, бывает, бывает. Прошу в кабинет. Что-то я Норы не вижу. Она же была здесь.

– Пошла переодеться. Мы сейчас подойдем.

Нора вышла из подсобного помещения. Светлана, казалось, только этого и ждала.

– Нора Валентиновна! Он же иностранец!

– Ну, так что?

– Как это «что»? Представляете! Настоящий, живой иностранец!

–Такое ощущение, что ты никогда не видела иностранцев. Обыкновенный человек. Две руки, две ноги, голова на плечах. Что ж тут особенного?

– Вам вот ничего особенного. Да если бы на меня иностранец заглядывался, я бы не разбиралась. Что тут думать? За грудки – и в ЗАГС! А там, – она мечтательно закатила васильковые глаза.

Нора ласково окинула девушку взглядом. Совсем ребенок, правда, с несоответствующими габаритами.

Мечты, мечты. Наверное, это тайное желание каждой второй молодой особы – выйти замуж за иностранца. Уж там мужчины обеспеченные. А здесь вечно все не так. Или жених не обеспечен, все мечтает жениться на девушке из хорошей семьи, или обеспечен, так родни столько, что на содержание семьи едва хватает. А у Светочки глазки-то загорелись! Прямо из юбки выпрыгнуть готова, как замуж захотелось.

– Остынь, девочка, женатый он.

– Как женатый? А цветы? Разве это не повод с вами познакомиться?

– Дороговатый повод, даже для иностранца. Особенно для иностранца. Они – народ практичный. А цветы для любовницы.

Светлана от огорчения, казалось, стала ниже ростом. Нора даже пожалела, что испортила девушке настроение. Просто не сдержалась. Она устала вечно сдерживаться. Улыбаться, когда хотелось плакать. Душа жаждала покоя. Но до этого покоя было далеко. Она еще не сдержала данного обещания. Нора привыкла держать слово. И пускай жизнь ставит ее перед замысловатыми лабиринтами, она непременно найдет выход.

Нашла же она вход в лабиринт времени. Если бы не та встреча на пустынной дороге, кто мог знать, как бы сложилась ее судьба?

Нора сидела за накрытым столом и слушала пылкие речи своего начальника. Его голос звучал в пространстве, но был далек до ее сознания. Слушала, но не слышала. Легкая поволока заволокла глаза.

Только не сейчас, только не здесь!

Она поднялась из-за стола и направилась к выходу. Вернувшись домой, устало опустилась на диван.

Нора понимала, что обратного пути нет, но память настойчиво звала ее в прошлое. Прошлое, которого нельзя забыть потому, что оно привело к настоящему.

Женщина медленно погружалась в свои воспоминания. Воспоминания, это все, что у нее осталось.

Хмурое небо, затянутое рваными темно–серыми тучами, низко нависло над землей. Порывистый ветер гнал эту армаду с моря. Погоды ждать не приходилось. Только не о погоде думал стареющий Фабрицио Франдини. На душе у него давно бушевала буря, с которой не было сил справиться.

Бессильная ярость обжигала сознание. Какие красочные картины мести рисовало его воображение, но Фабрицио этого было мало. Своему врагу он должен заплатить сполна. Сколько месяцев он провел в глубоких раздумьях и тщетных поисках сбежавшего труса!

Мало кто мог предполагать, о чем думал этот человек, преисполненный скорби и неудовлетворенным чувством мести. Всегда сдержанный, с молодецкой осанкой, совершенно не свойственной его почтенному возрасту, с высоко поднятой седой головой и пронзительным гордым взглядом, Франдини никогда не выказывал своей душевной боли.

Его считали человеком умным, но черствым. Ни одной слезы не выкатилось из его глаз перед гробом дочери. Всю свою любовь к Энор, родившейся в позднем браке, он держал скрытой глубоко в сердце. Не пристало ему, судье, вершителю судеб, подобно обычному смертному разводить сантиментальные слезы. Он верой и правдой служил не только своему государству, но и Господу Богу. Но Бог, которому он поклонялся, отвернулся от него, забрав самое дорогое сокровище. Нелепая случайность оборвала юную жизнь. Его не волновала предыстория происшедшего.

Он привык опираться на факты. В данном случае, факт оставался фактом, что Витторио Андьянели лишил его дочери. Он должен быть найден. Впервые за долгие годы службы судья воспользовался услугами своих шпионов в личных целях. Они были разосланы во всех направлениях, и доносы, которые доходили до Франдини, были не радужны. Молодой человек ударился в бега, и вскоре след его растворился и в пыльных дорогах Италии, и в бескрайних морских просторах.

Больше всего судья опасался одного, что суд над судьбой молодого человека будет проходить без него. С этим нельзя было смириться. Дни и ночи не находил он покоя. Все способы мести не могли удовлетворить его рассудок. Его месть должна быть изощренной и даже изысканной. Жизнь потеряла всякий интерес, и только ожидание расплаты заставляло держать голову так же гордо, и не позволять горю давить на плечи. Чем больше проходило времени, тем чаще и чаще судья стал задумываться о смерти. Неужели его конец близок, а он так и не добьется цели, ставшей главной целью всей его жизни?

Как-то под вечер, он сидел под одинокой секвойей, и его глаза, устремленные в пространство, были пусты и бездонны, как сухой колодец в пустыне. Среди каменистой равнины, по которой ветер играючи переносил желтый песок, появилась группа всадников. Судья заметил их, когда они были уже близко. Облака пыли сопровождали каждый шаг холеных лошадей.

И среди этой пыли он увидел пешую женщину. Руки связаны спереди. Ноги сбиты в кровь. Ее возраст определить было трудно, возможно, она выглядела гораздо старше своих лет из-за седых волос, развевающихся на ветру. Когда процессия поравнялась с судьей, он увидел ее глаза.

В них не было страха, не было обреченности, не было боли. Она так посмотрела на него, что по спине прошел холодок. В глазах этих, блестевших углями костра, он увидел столько гордой независимости и силы, что невольно сжался в комок. Никогда прежде не думал, что взглядом можно убить. Эта женщина могла.

Процессия прошествовала дальше. Женщина оглянулась лишь на мгновенье, и, сдерживая боль, продолжала свой путь. Фабрицио молча провожал ее взглядом. Всадники словно растворились, и видел он лишь гордо шедшую по камням женщину. В его душе что-то перевернулось.

Они давно скрылись из вида, а он все еще оставался под впечатлением от этой нечаянной встречи. Судья вознес глаза к небу, грозящему пролиться дождем. Что же, если Бог отвернулся от него, то теперь он знает к кому надо обращаться за помощью.

Вспомнил, что он судья. Вспомнил тайные подвалы дознавателей. Перед его глазами встали орудия пыток. Он готов был сам принять все эти пытки, лишь бы на один шаг, только на один шаг, приблизиться к мести, о которой грезил.

Женщина сидела на подстилке из гнилой соломы, облокотившись спиной о влажную каменную стену. Руки ее по-прежнему оставались связанными. Лишь теперь, когда никто за ней не наблюдал, она позволила себе расслабиться.

Женщина обратила внимание, что удостоилась «особой чести». Проходя по подземелью, она видела простые зарешеченные пространства, в которых находились пленники. Она не знала, кто они – воры, убийцы, мелкие мошенники, но могла предположить, что власти боялись ее больше. В отличие от других пленников ей были предоставлены отдельные «апартаменты».

Чем она могла так отличиться? Никому ничего плохого не делала. Просто жила в своей деревне. Лечила скот, лечила людей, принимала роды, могла останавливать кровь. Делала то, что делали ее предки из поколения в поколение.

Страна приходила в упадок так стремительно, что люди не успевали оглянуться, как пламя очередного мятежа поглощало все вокруг. Власть менялась быстро. Год от года становилось все хуже и хуже. Люди озлобились, и во всем видели скрытую угрозу, боясь потерять тот мизер, которым еще обладали.

Кто не мог бороться открыто, тот чинил наветы и доносы, стараясь попасть в поле зрения властей примерным поведением, демонстрируя патриотизм и преданность. Достаточно навета, чтобы обидчик навсегда исчез из поля зрения селян и горожан.

Кто мог сказать Энор, за что с ней поступят так жестоко? Неужели донос состряпал вечно пьяный пастух, у которого случился падеж скота? Или старая соседка, чья корова не смогла отелиться? По чьей милости она оказалась в этом мрачном подземелье, откуда всего лишь два выхода – либо сгнить в этих стенах, либо взойти на костер?

Последнее время костры горели не столь часто. Неужели она повторит судьбу своей бабушки? Меньше всего хотелось проститься с жизнью, будучи объятой беспощадным и всепожирающим пламенем. О ее желаниях никто не спрашивал. На все воля Божья.

Она почувствовала сильное волнение. От страха засосало где-то под ложечкой. Скоро за ней придут. Ей не надо было ничего говорить, она это чувствовала всеми фибрами, загнанной в угол, души.

Энор знала, что ожидание смерти, хуже самой смерти. К чувству страха примешивалось чувство покоя. Оно робким ростком пробивалось из глубины сознания, и с каждой минутой нарастало все больше и больше. Она поняла, что беспокоиться не о чем. Ощущение опасности стало притупляться.

Как она устала за этот бесконечный день! Гудели натруженные от долгой ходьбы ноги. Усталость смыкала веки, и она то и дело проваливалась в спасительную дрему. Она не могла видеть, как по каменным ступеням, в окружении стражников, спускался мужчина, этим вечером сидящий у дороги. Он был в судейской мантии, и горделивая осанка выделяла его среди окружающих.

На волевом лице застыла гримаса брезгливости.

От каменных стен веяло холодом, и затхлый запах сырости бил в нос. Горящие факелы освещали путь в мрачное подземелье. Изредка доносились приглушенные крики и мольба о помощи. Судья не обращал внимания на стенания мучеников.

Стражники почтительно уступили судье дорогу, и один из них распахнул перед ним массивную дверь с огромным засовом.

Судья бывал здесь не единожды. К этому обязывала служба. Но сегодня его посещение было сугубо личным делом. Он справился у писаря о женщине, доставленной в подземелье этим вечером. Каково же было его изумление, когда он узнал ее имя! Женщину, обвиняемую в колдовстве, звали именем его дочери. Интересно, кто были ее родители? Он не мог допустить мысли, что ее предки были простолюдинами. Мало кто из знати мог держаться с подобающим достоинством.

На какое-то мгновенье ему показалось, что узница спала. Но она живо встрепенулась, увидев вошедшего незнакомца. Судья молча смотрел на нее. Слова застряли в горле. Страх парализовал. На что он рассчитывал, собираясь поговорить с ней? Не слишком ли опрометчиво вести беседу с узницей в застенках старого замка, где даже у стен есть уши? Не ровен час, его самого обвинят в связях с нечистой силой. Он подошел к женщине, и со всей силы ударил ее по лицу, да так сильно, что звон пощечины эхом застыл в каменных сводах. Повернувшись, вышел, и что-то сказал стражнику. Тот изумленно смотрел на него. Лицо молодого человека посерело, но все, что он мог сделать, это кивнуть в ответ.

Еще не поздно оставить свою нелепую затею. Он очень рисковал, но остановиться уже не мог. Не мог думать о последствиях своего своевольного поступка. Действовал так, словно кто-то руководил его действиями. Не дух ли дочери решил сыграть с ним шутку? Если и так, то эта шутка могла закончиться для него печально. Поднимаясь по ступеням, он слышал позади себя звук тяжелой поступи стражника, и шелест шагов идущей за ними женщины.

День выдался солнечный. После дождя, прошедшего ночью, земля была влажной. Ярко блестела окропленная влагой листва. Пение птиц оглашало всю округу. Но два человека, сидевших в саду, ничего не слышали. Лица их были необычайно сосредоточены. В эти минуты решалась судьба.

Теперь женщина выглядела иначе. На ней не было недавних лохмотьев. Простое крестьянское платье, предоставленное служанкой, необычайно преобразило ее. Фабрицио боялся смотреть ей в глаза. Все казалось – околдует. Но внутренним чутьем понимал, что этого бояться бессмысленно. Он уже был и околдован, и очарован.

Едва он открыл рот, поясняя причину ее избавления из мрачных застенков, как видел по ее глазам, что она согласна отправиться туда обратно. Она смотрела на него, как на сумасшедшего. Такое могло придти в голову только человеку с больным рассудком. А подобный недуг исцелять ей еще не доводилось.

– У тебя нет выхода. Ты должна это сделать! – голос Фабрицио звучал твердо, как у человека, убежденного в собственной правоте.

– Это невозможно!

– Для тебя ничего нет невозможного, хотя бы потому, что ты взойдешь на костер. Не думай, что эти времена прошли.

– Я, так или иначе, взойду. Меня схватили по навету, и еще никто не смог доказать виновность. Но если я сделаю то, о чем вы просите, меня сожгут еще раньше.

– Для того, чтобы быть осужденным, не обязательно быть виновным. Я обещаю – ни один волос не упадет с твоей головы. Ни сейчас, ни потом. Я дам тебе свободу.

– Почему я должна вам верить?

– У тебя нет выбора. Я дам времени столько, сколько потребуется. – Он резко развернулся на каблуках, ясно давая понять, что беседа окончена.

Женщина опустила голову. Сеньор Фабрицио деликатно оставил ее наедине с мыслями. Она понимала: чтобы замысел судьи осуществился, должно произойти чудо. Энор не верила в чудеса. Даже если бы она молилась всю оставшуюся жизнь, это бы не спасло. Она чувствовала, что попала в тиски, из которых не выбраться. Единственным утешением служило то, что встреча на дороге не могла быть случайностью. Энор верила в судьбу, и знала о том, что просто так ничего не бывает.

Как она понимала несчастного отца! Его месть была изощреннее, чем удар шпаги. Этот человек сумел возвыситься над суетностью мира. Это означало, что он познал суть вещей, тайный смысл происходящего. Значит, он много думал и о жизни, и о смерти. Он сделал свой выбор.

Почему для выполнения своего коварного плана избрал именно ее? Ведь он ничего не знал о ней. Не знал о ее жизни. Как она справится с поставленной задачей, от решения которой зависела ее собственная жизнь? Отчаяние заполнило все ее существо. Энор знала, что нет безвыходных ситуаций. Всегда есть выход. Даже два. Первый – это побег.

Она подняла голову и внимательно осмотрелась. Высокий каменный забор вкруг сада не представлял собой непреодолимой преграды. Перемахнуть через него минутное дело. Но что ждет ее там, за забором? Женщина по пустынной дороге долго не пройдет. В любой деревне, где все на виду, не скроешься.

Сеньор Франдини человек влиятельный, и его ищейки быстро найдут беглянку. И все же, она подумала о том, что они не больно расторопны. Молодой человек сумел не просто скрыться, но и искусно замести следы. Однако, обидчик судьи мужчина состоятельный. А у нее, все что есть, платье с чужого плеча.