Читать онлайн Операция Нежить

Расследование ИНЫХ КНИГА 2

ОПЕРАЦИЯ НЕЖИТЬ

Глава 1. Явление

«Димыч, тебя прокляли! И жить тебе осталось дня три, не больше. А ты молчишь и ничего не делаешь».

Навязчивая мысль крутилась в голове, не давая мне покоя. А еще масла в огонь подливали друзья. Особенно Вадик со своими вечными приколами. И вроде бы ничего такого не произошло, а раздул из мухи слона, и все вокруг поверили. Ну сказала бабка на базаре, у которой мы покупали семки, что-то неприятное или, лучше сказать, неразборчивое, и что с того? А мой друг услышал, приукрасил и разнес по поселку. И теперь меня не то что приятели, а дворовые собаки обходили стороной, словно чумного.

– Да хорош ты расстраиваться, прорвемся! – подбодрил меня Вадик.

– Если перестанешь подкалывать, – огрызнулся я. – Так и морочиться будет не о чем.

Приятель осклабился, а потом показал мне средний палец.

Мы шли по разбитой асфальтированной дорожке в сторону райцентра – планировали забрать велосипеды у моего дядьки и рвануть на речку. Думая о своем, я и не заметил, как прошел под Л-образным столбом, прямо между двумя балками, которые мы в простонародье называли Чертовыми Воротами.

Вадик прикрыл глаза и тихо выдал:

– Стой, придурок! Куда прешь? Совсем крейзи?!

– А что такого?

– И ты еще спрашиваешь? Теперь тебе точно хана!

– Да прекрати уже! Сколько можно? – обиженно рявкнул я.

Но в глубине души ощутил под футболкой липкий страх. Кажется, действительно попал! А тут еще Вадик схватил меня за руку и потянул назад, к столбу.

– Стой, куда попер? Или собираешься на себя очередное проклятие вешать?

– А что, есть варианты?

– Конечно, есть, балбес. Короче, слушай сюда, – глядя мне в глаза, принялся жестикулировать руками приятель. – В первую очередь надо вернуться в исходную точку. Но вернуться через ворота. А потом пройти заново. И обязательно при этом сказать: кошка-кошка, отвори окошко, а когда пройдешь, добавить: кошка-кошка, затвори окошко. Понял?

– Так просто? – с недоверием уставился я на Вадика.

– Ну можешь еще поплевать через левое плечо для пущего эффекта, – добавил приятель. – По крайней мере, хуже не будет.

Я вернулся на исходную позицию, замер.

– Ты чего?

– Хочу удостовериться, что все запомнил, и сделаю правильно.

Вадик выпятил нижнюю губу и с деловым видом медленно покачал головой, мол, полностью с тобой согласен. Закрыв глаза, я глубоко вздохнул, словно перед ответственным действием. Неделю назад я также настраивался на прыжок с вышки в воду. И вроде бы высота не большая, метра два, но необходимо сделать все как надо.

Тогда все получилось, надеюсь, получится и сейчас.

– Ну чего ты тянешь? – напомнил о себе Вадик. – Хорэ уже тупить.

– Слушай, а может быть молитву какую прочитать для надежности?

Мое предложение Вадику понравилось:

– Давай… ты какую-нибудь знаешь?

– Нет, – честно признался я.

– И я нет, – хитро улыбнулся приятель. – Значит, давай, кошка-кошка…

– Блин, как-то по-детски звучит, – продолжал тянуть я. – Ты уверен, что поможет?

– Конечно, меня этому дед Егор научил. Или думаешь, ты один Чертовы Ворота прошляпил?

Рядом пропыхтел желтопузый пазик. Я перевел взгляд на противоположную часть улицы, где толстая тетка в цветастом платье с двумя огромными пакетами на перевес протиснулась через два деревянных столба. И ведь даже асфальтированная дорожка огибала бетонную опору, а она все одно напрямки.

– Видал?

– Ага, – кивнул я. – Только она, по-моему, даже ничего не сказала. Никак себя не обезопасила.

– Молчать – молчала, это верно, а пальцы на руке скрестила.

– Как же это ты разглядел?

– У меня глаз-алмаз!

И ведь знал я, что Вадик врал, а промолчал. Кивнул, согласившись. Не хотелось обегать друга, уличая его во лжи. У тетки там такие сумки тяжеленые были, что ей не то что пальцы скрестить, даже попытаться это сделать не получилось бы. Короче, надоело мне стоять и переживать. Сказал защитные слова и смело шагнул в Л-образный портал.

***

Возвращаясь с речки, мы повстречали мертвяка: Колька-горбун жил в двух домах от меня, на окраине, в заброшенном перелеске. По весне, лет так пять назад, полез он на крышу помогать отцу шифер перекрывать да, не удержавшись, свалился. Ему тогда лет четырнадцать было. Мне об этом родители рассказывали.

Хоронили всей деревней, даже с района кто-то важный приезжал, все честь по чести. А вот закопали на неосвященной земле. Что-то там наша администрация напутала, и, когда границы кладбища расширяла, батюшку пригласить-то и позабыли. Вот и вернулся Колька на сороковой день. Внешне такой же, какой и был, только кожа слегка потемнела и горб вырос. Родные его, конечно, не приняли, побоялись. А вот дед Сеняй – домовой из заколоченного дома, что от бабки Ефросиньи, – остался, приютил. Люди поначалу возмущались, даже у сельсовета сборище устроили, вроде митинга. А когда из города бумага пришла, что нечисть требуется на особый контроль поставить, так сразу все и успокоились. Чего переживать, раз власть всю ответственность на себя берет.

– Эй, Колян, дуй суда, – свиснув, махнул рукой Вадик.

Слегка прихрамывая, навь приблизился к нам, шмыгнул носом и, облокотившись на покосившийся забор, поинтересовался:

– Чего надо?

Вадик посмотрел на меня, подмигнул. Было у моего приятеля странное увлечение: любил он похохмить, задавая глупые и порой неудобные вопросы. Но задавал он их не всем подряд. Страдали от его дурной привычки либо старики, либо неразумная малышня. И, конечно же, местная нечисть. Да и почему, собственного говоря, над чужаками не поиздеваться, сам бог велел их на место ставить – вон как у Николая Васильевича Гоголя Вакула знатно черта приструнил. Наверное, Вадик и возомнил себя таким вот кузнецом.

– Колян, чего нос повесил? – поинтересовался мой приятель.

– Ничего не повесил.

– Опять, небось, по кладбищу шастаешь, могильщиков пугаешь?

– Чего?

– Хватит, говорю, местных алкоголиков пугать. А то возьмем с пацанами и в болото с Невестиного моста скинем.

Колян ничего не ответил. Он после того, как с крыши хлобыстнулся, а потом откопался, стал знатным тугодумом. Бывало, задашь ему вопрос, он уставится в одну точку, рот раскроет и стоит, губами жует их, словно телок на привязи. Местные бабы поговаривали, что это его темная сущность к себе прибирала. Мужики, напротив, кривили рожи и махали рукой, мол, стебанулся, да и шут с ним.

– Колян, а ты слыхал про Чертовы Ворота?

– Чего? – насупился тот.

– Их еще Собачьей Норой называют, – пояснил Вадик.

– Столбы, чё ли?

– Ага, они самые, – обрадовался приятель.

Колян нахмурился еще сильнее:

– Ну и чего с ними не так?

– Вот мы с Димычем хотели поинтересоваться у тебя, правда, что от них несчастья сплошные, или врет народ?

– Кому несчастье? – не понял Колян.

– Как кому, людям. А ты чего подумал?

– Ничего не подумал.

– А чего тогда спрашиваешь?

– Это не я спрашиваю, а вы, – равнодушно ответил мертвяк.

Вадик скрипнул зубами, а я тихо хихикнул и расплылся в улыбке.

– Один-ноль в пользу Коляна!

– Хватит, мы еще даже не начинали, – насупился Вадик.

Обиделся. Как других подтрунивать, так это он первый, а как его задели, так сразу губы дуть. Но тему мой приятель затронул интересную, и я решил расспросить Коляна поподробнее, вдруг и правда что толкового расскажет.

– Как думаешь, действительно те столбы беду накликать могут?

Мертвец всерьез призадумался.

– Не знаю, вот я через них вроде ходил, и ничего со мной дурного не происходило, а батьке один раз поперек слово сказал, так он меня с крыши того, ну как бы …

– Так это тебя дядя Женя с крыши скинул, что ли? – поразился я.

Колян молча опустил голову, но на этот раз не завис, а задумался. Потом резко мотнул головой, словно отгоняя от себя ненавистные мысли, и тихо объяснил:

– Он не специально, просто сильно перебрал накануне. А на крыше скользко было. Да и сказал я не вовремя, под руку.

– Да брось. Ты ни в чем не виноват, – со всей уверенностью заявил я.

И мне сделалось очень неловко, потому что нужно было подойти и по-дружески похлопать его по плечу, но испугался я. Струхнул. Нечисть… Она ведь только с виду безобидная и покладистая. Но стоит дать слабину, и уволокут тебя во мрак, сделав себе подобным. Так мой дед рассказывал, и я ему безоговорочно верил.

Неловкое положение спас Вадик:

– Да-а-а, дела, и откуда только взялись эти столбы проклятущие?

– Не столбы это вовсе, а кресты, на которых грешников вешали, они, правда, раньше как буква «Х» были. Отсюда и суеверия, – спокойно объяснил Колян.

И сказал так уверенно, что мы с Вадиком аж рты раскрыли.

– Бряхня это все! – раздался из кустов кашляющий голос. И на свет божий, продираясь сквозь колючий малинник, выбрался Академик. Как его звали на самом деле, никто из нас не знал. Да и зачем? Кличка у старика почетная, и хоть синячил он каждый день, а уважение имел – даже в сельсовете к нему с особым терпением относились. Ведь было у прозорливого старика на все свое мнение, подкрепленное научными фактами.

– Ну и напугал ты нас, старик, – нервно хихикнул Вадик.

А испугаться и правда было отчего: Академик был хоть и стар, но волосы имел темные, которые покрывали все его тело, включая шею и тыльную сторону ладоней, поэтому в фуфайке на распашку и соломенной шляпе он напоминал черта – только хвоста не хватало.

– Вороты ваши – хрень на палке! Нет в них ничего потустороннего, вам вон даже мертвячонок об этом говорит. А вы, бестолочи, все языками мелете.

– Чего же их тогда все так боятся? – сощурился Вадик.

– А то и боятся, что опасность-то в них кроется, но, как говорится, другого рода.

– Как это?

– Вот так это, – передразнил моего приятеля старик. – Слухай сюды и запоминай, сопля неразумная. Столбы эти опасны своей небезопасностью.

– Как это? – глупо повторил Вадик.

– Потому как все у нас через назад делается. Повсюду сплошное разгильдяйство. Столбы эти ток проводят. Так? Так! А человек неразумный рядом ходит. Так? Так! Напряжение скакануло, человек ручкой тронул, и все, поминай как звали. Или, к примеру, бедствие какое случилось, и завалился на тебя столб. Ну, а коли дождь, молния ударила, и от тебя одно название осталося…

– Ну это вы сказанули, столб упал. Когда это они у нас падали? Не было такого!

– А вот и было! Это твой век, малец, коротковат. А мой долг. Году эдак в шестидесятом такое было. Ох, ну и осень тогда выдалась, дождливая, прям страсть. Как щас помню, не дороги – жижа по пояс, трактора и те вязли по самые уши. Вот тогда у нас на Лесной все столбы-то и повалило. Сколько тогда народа померло, ужас! Все ж домой спешили, а дорожки тогда были узкие, не чета нынешним. Слева – ограда, справа – грязюка. Куды деваться?! А вы говорите, Чертовы Ворота …

– Стало быть, проклятие подействовало, – сказала я заунывным голосом.

– Тьфу на ваше проклятие, – скривился Академик. – Скажи хоть так, хоть эдак, а человеку все нипочем… усекли?

Мы с Вадиком кивнули. И даже Колька откликнулся согласием. Надо сказать, тогда я поверил старику. Но уже этим вечером мои опасения все-таки подтвердились. И проклятие настигло меня в самый неожиданный момент, раз и навсегда изменив мою спокойную и размеренную жизнь.

***

Рядом с нашим поселком располагалась воинская часть. Мы звали ее Зеленка из-за однотонной формы офицеров, что там несли службу. Сама по себе она была небольшой: несколько казарм, хозяйственные постройки и учебный корпус, а еще там были магазины, парикмахерская и даже собственная хлебопекарня. Чем именно занимались военные и к какому роду войск себя причисляли, я точно не знал, но гражданским в дневное время на велосипеде либо пешком разрешалось беспрепятственно проезжать через Зеленку, значительно сокращая путь до города. На ночь же металлические ворота закрывались, оставляя небольшой зазор просто так, на всякий случай. Так что при желании можно было и после отбоя проскочить через военный городок, не выезжая на трассу.

В тот вечер мы с Вадиком сильно задержались. Больно уж вода на речке была теплой, а девчонки, с которыми мы познакомились, никак не хотели нас отпускать. Накупавшись, мы грелись у костра и играли в «Дурака», пока нас не накрыли сумерки. Городским до дома рукой подать, а нам с Вадиком педали крутить добрые пять километров. Вот и решили срезать через Зеленку.

Возле ворот была округлая площадка для разворота грузовиков, над которой болтался одинокий фонарь под самодельным металлическим колпаком.

Вадик ехал чуть впереди и первым заметил незнакомца: высокого роста, с длинными, чуть ли не до земли руками, тот вывалился из кустов, словно пьянчуга, и тут же преградил нам путь. Мой приятель вовремя среагировал, вильнул в бок, объехав препятствие. А я вот влепился прямо в незнакомца. Наверное, должен был случиться удар, послышаться крики, но ничего такого не произошло. Зажмурившись, я лишь почувствовал, как все лицо покрылось мелкой мошкарой. А когда открыл глаза, оказалось, что мы с Вадиком стоим возле закрытых ворот. И никакой щели в них не было.

– Чего делать будем?! – запыхавшись, спросил я.

– Давай обратно!

Вадик развернул велосипед. Я последовал его примеру.

Мы ожидали увидеть странного человека под фонарем. Но площадка возле ворот оказалась пустой. Куда он мог деться? Вдоль дороги небольшой ров, дальше кусты и густой лес, если бы он убежал, то можно было понять куда. А так тишина и покой, словно и не было никого.

– Ерунда какая-та, – буркнул Вадик.

– Может, это леший был? – поинтересовался я.

– Не, точно не леший. Лешие как люди, только сучки на лице и теле в виде бородавок. А этот весь из комарья состоял.

– Так ты тоже их почувствовал? – поразился я.

– А то нет, – хмыкнул Вадик и вытер рукавом лицо. – Еле отплевался. Так это ладно, он мне еще вопрос успел задать.

– Какой еще вопрос?

– Спросил: где Зеленый?

– Он что, воинскую часть имел в виду?

– А шут его знает, что он имел в виду, черт поганый! – ругнулся Вадик и спокойно добавил: – Ладно, давай на трассу. Все одно: через Зеленку не вариант.

На шоссе мы отчаянно крутили педали, стараясь не попасть под встречные автомобили, которые, словно инопланетные корабли, выныривали из-за бугра в потоке ослепляющего света.

Остановившись возле моего дома, мы быстро попрощались. Но я успел задать Вадику мучивший меня вопрос:

– Как думаешь, что это было?

– А шут его знает, но точно не нечисть, – не скрывая страха, дрожащим голосом ответил приятель.

Ночью я спал, с головой укрывшись под одеялом. И спал очень беспокойно, часто просыпался, прислушиваясь к каждому шороху. А утром с первыми петухами к нам пожаловали гости.

Их было трое: в черных штанах, армейский ботинках и куртках без всяких эмблем, но со странной надписью «ОНз». Я виновато уставился на родителей, совершенно не представляя, как мне оправдываться.

Мать стояла заплаканная, отец обнимал её, сурово взирая то на меня, то на непрошенных гостей.

– Одевайся! – приказал высокий лысый мужчина. И швырнул мне футболку и штаны.

– Не пущ… – хотела крикнуть мать, но отец зажал ей рот рукой.

– Не надо, они имеют право!

Едва сдерживая слезы, я начал натягивать штаны. Немного помедлил, поднялся. Низко опустив голову, поднял сумку, которую собрали родители, и вышел из дома.

На улице нас ждал тонированный микроавтобус. Наш пес Бим, прижав уши, уполз в будку, когда мы спустились с крылечка и направились к калитке.

– Вы меня расстреляете? – не выдержав, спросил я.

– Если соберешься бежать – да, – раздался из-за спины глухой голос.

Мы сели в машину: рядом со мной оказался подросток в наручниках, с черным мешком на голове. Я опустил взгляд, уставившись на стоптанные кроссовки, и сразу понял, что это Вадик.

Ну что тут можно было сказать: приплыли!

– Захарыч, поехали, – сказал лысый.

– В часть? – уточнил пожилой водитель.

– Да, время и так поджимает.

***

Мы остановились возле тех самых ворот, где прошлой ночью мы повстречали странное существо. И здесь уже вовсю шла работа. Люди в защитных костюмах и респираторах, словно труженики-муравьи, шныряли туда-сюда, перенося какие-то непонятные предметы, напоминающие водосточные трубы.

Лысый обернулся и строго предупредил:

– Покинете машину – пеняйте на себя!

Я кивнул. Вадик с мешком никак не отреагировал. Щелкнул замок, и мы с приятелем остались одни в запертой машине. Я осторожно посмотрел по сторонам и помог Вадику стянуть с головы непроницаемый мешок.

Взгляд приятеля был уставшим, но не сломленным. Зло улыбнувшись, он тут же дернул ручку и разочарованно щелкнул языком.

– Ты как? – поинтересовался я.

– Охренеть, братан, мы с тобой попали.

Мое сердце забилось в бешеном ритме.

– Все так серьезно?

– А ты как думаешь? Там от них одни головешки остались!

– От кого? – не понял я.

– От них, – Вадик кивнул на ворота воинской части. – Я сам слышал, как лысый, он у них видать за главного, говорил про Зеленку…

– И что же он говорил?

– Что там не люди, а головешки: скрючившиеся, серые фигуры, как в Помпеде…

– Может быть, в Помпее? – уточнил я.

– Точняк, в Помпее, – согласился Вадик.

– А что он еще сказал?

– Еще он сказал, что такого не бывает: возгорания нет, а последствия присутствуют. И еще, что это уже второе Явление за последний месяц.

– Явление?

– Да вот и я думаю: хрень какая-та. Аномалия, феномен, антифизика – это лысый с каким-то мужичком в очках такими словами говорил. Спор у них какой-то вышел. А очкарик только пожимал плечами и еще матерился.

– Плохо дело, – заметно поник я.

– Почему это? – не понял Вадик.

– Потому что они понятия не имеют, что тут произошло!

Вадик испуганно покосился на воинскую часть. И шепотом произнес:

– Ты думаешь, это Вторжение?

– Какое еще вторжение? – выпучил я глаза.

– Ну, у меня отец все время твердит, что скоро нечисть полезет из Кардонов и начнется вторжение!

– Ерунда это все.

– Да, а что ты насчет этого комариного человека скажешь?

– Может быть, это просто какой-то новый вид потусторонних? Помнишь, нам Лидия Михайловна на уроке Междумирья рассказывала, такое иногда бывает.

– Не помню, – честно признался Вадик. – А как насчет обгоревших трупаков?

– Да мало ли о чем они говорили, может, там не все пострадали, а всего пару человек, – попытался успокоить я себя, а заодно и приятеля. – Ты сам ведь этого не видел?

Вадик кивнул.

И в этот самый момент мы увидели вереницу людей в защитных комбинезонах. Они шли цепочкой к большому грузовику и несли плотные черные мешки. Я похолодел до кончиков пальцев. Вадик изменился в лице, став белым, как снег, – видимо, догадался о содержимом плотных пакетов.

– Слушай, давай лучше решим, что будем говорить лысому? – тихим голосом сказал Вадик.

– Может быть, правду? – предложил я.

– Не вариант, еще, чего доброго, нас во всем обвинят.

– Я не умею врать. Меня в раз раскусят.

– Придется учиться, – ответил Вадик.

И в этот самый момент хлопнула дверь микроавтобуса. Лысый вернулся на свое место и, не оборачиваясь, посмотрел в зеркало заднего вида:

– Ну и кого же вы здесь повстречали вчера ночью?

Вадик оказался первым:

– Никого.

– Человека-комара, – мгновенно выпалил я.

Лысый обернулся и, подхватив мешок, надел его моему приятелю на голову. Потом похлопал в ладоши и сказал:

– Прыткий нас не слышит. Можешь говорить.

Я испуганно кивнул и окончательно понял, что врать этому громиле не имело никакого смысла.

Пока я рассказывал, лысый несколько раз отвлекался, чтобы внести пометки в крохотную записную книжку. При этом он не задал ни одного вопроса. Ему словно было все понятно и без лишних объяснений.

Когда я закончил рассказ, он бросил сухое:

– Спасибо.

– Теперь вы нас отпустите? – с надеждой спросил я.

– Не имею права.

Я вздрогнул. И почему я надеялся, что на этом все закончится? В эту секунду мне отчаянно захотелось рассказать лысому и про бабку, торговавшую семечками, что наложила на меня проклятие, и про Чертовы Ворота, да про все что угодно, лишь бы обменять информацию на собственную свободу. Но вместо этого я лишь громко расплакался.

Лысый никак не отреагировал на мои слезы. А Вадик ничего не слышал в своем непроницаемом мешке.

Дождавшись, пока я справлюсь с эмоциями, здоровяк сделал очередную пометку в своей крохотной записной книжке и сказал:

– С родителями попрощаться не дам. Но ты сможешь написать им письмо. Обещаю, что передам.

– Это несправедливо! – крикнул я.

– Справедливость тут не при чем, – спокойно ответил Лысый. – Я думаю о безопасности, и сейчас это правильный шаг.

– Мои родители с ума сойдут, если я не вернусь домой.

– Не сойдут. У тебя ведь сестренка имеется, будет, на кого переключить свое внимание. И заботу.

– А что будет со мной? – без всякой надежды поинтересовался я.

– Ты поможешь своей стране, – ответил Лысый. Без всякого пафоса и патриотизма. И чуть тише добавил: – А возможно, и всему миру.

Глава 2. Интернат

На окнах не было решеток. Да и зачем они нужны, если бежать все равно некуда? Прямо за игровой площадкой возле корпуса располагалась набережная, а дальше острые грани камней и вода, исчезающая в пелене густого тумана. Он, кстати, здесь находился круглогодично – и зимой, и летом. Впрочем, настоящей зимы я здесь никогда и не видел, только осенние заморозки – в некоторые дни лужи покрывались ледяной коркой, и никакого снега. Может быть, поэтому тут не принято отмечать Новый год. Да и зачем это делать? Все равно время в интернате текло медленно и однообразно, а иногда и вовсе замирало, по крайней мере, у меня складывалось такое впечатление. В такие дни не было учебных часов или очередных обследований, и я, словно водомерка, застывшая на водной поверхности, пытался удержать равновесие, чтобы не сойти с ума.

Но было тут и нечто положительное, например дружба. Ведь несчастье, как принято считать, сплачивало. И, пускай у каждого из нас своя история, мы все были объедены одним словом – «узники». И этого никак не изменить.

– Как себя чувствуешь? – поинтересовался у меня Тимка, самый юный в нашем блоке.

Его привезли недавно, и он очень сильно скучал по папе и маме. Пару раз даже порывался прыгнуть с пирса. Но мы отговорили. И даже приняли его в нашу группу ЗЗ, означающую «Злобные затворники». Да, тут все мысли были связаны исключительно с ограничением свободы.

– Вроде ничего, только голова немного трещит, – ответил я.

– Янка говорила, что такое бывает. Но быстро проходит.

– Ага, пока снова не закроешь глаза.

Тимку пробила нервная дрожь. Воспитатель предупреждала нас, что он самый ранимый и восприимчивый на первом потоке. И строго-настрого запретила нам пугать его раньше времени. Мы дружно покивали, будто китайские болванчики, а вечером выложили ему все как есть. И про материализовавшихся ничего скрывать не стали, он ведь тоже с ними столкнется. Рано или поздно это происходило с каждым из нас. И наверняка испугается. Все боятся! Так пусть уж лучше узнает от нас, чем решит, будто сошел с ума.

Новобранец нам, конечно же, не поверил. Я и сам поступил так же в первый день пребывания в интернате. Но наступила шестая ночь, и для Тимки все изменилось, потому что пришли те, кто жил в Горьком мире. А способствовали этому специальные процедуры, которые проводили нам местные врачи.

Мы называли это электрофорезом. И хотя я понимал, что это нечто другое, но продолжал использовать именно этот термин, потому как врачи, нянечки, медбратья и прочий персонал упорно пытались убедить нас в том, что действовали нам во благо. И, как только мы закончим цикл процедур, ночные кошмары уйдут навсегда. Но с каждым сеансом становилось только хуже. Мы хотели им верить. Только обман становился все более очевидным: нам не собирались помогать, а лишь использовали в качестве подопытных кроликов. И в какой-то момент эксперимент принес первые ужасные плоды.

***

В кабинете очень сильно пахло лекарством: резким, отталкивающим, вызывающим рвотные позывы.

Николай Генрихович наградил меня строгим взглядом.

– Как ваши дела, тридцать восьмой? – спросил он, сдвинув очки на нос и уставившись на меня подслеповатым взглядом.

Он всегда ко всем обращался подобным образом – на «вы», даже к совсем еще маленькому Тимке.

– Спасибо, все хорошо.

– Как спалось?

– Во второй половине хорошо, а в первой не сомкнул глаз, – честно признался я.

– Вот как, и в чем же причина? – врач тут же проявил живой интерес.

Меня всегда удивляло отношение персонала к тому, что происходило в блоке в ночное время. Мы пытались жаловаться, возмущаться, просить помощи, но взрослые лишь делали удивленные лица и разводили руками, называя наши видения последствиями слабой детской психики. При этом всегда внимательно выслушивали и записывали наши страхи и галлюцинации в мельчайших подробностях.

– Ночью я принимал гостей, – осторожно сказал я.

Именно так нам надлежало называть те кошмары, что наступали с приходом сумерек.

– Голоса? Или визуальное явление?

– Материализация, – честно ответил я и ощутил, как по спине пробежал холодок. Не знаю, чего я боялся больше: того, что сегодняшний ночью визит повторится, или последствий нового медицинского исследования.

Николай Генрихович снял очки, отложил их в сторону и, глубоко вздохнув, покинул свое место. Обошел стул, на котором я сидел, и, оказавшись у меня за спиной, тихо сказал:

– Поздравляю вас, Дмитрий Хворостов, вы наконец-то стали пионером.

Я вздрогнул. Тяжелые руки врача легли мне на плечи. Он склонился надо мной и тихо шепнул на ухо:

– Имя?

– Он сказал, у него их много, слишком много, – дрожащим голосом произнес я.

– Но какое-то из них он все-таки назвал? – уточнил врач. – И не вздумай мне врать: иначе контакт не происходит. Нежить обязана назвать имя.

Закрыв глаза, я попытался вспомнить вчерашний кошмар. Врач меня гипнотизировал, заставляя подчиняться приказам. Вот так, одним словом. Как по щелчку пальца.

Сильно стрекотали цикады, и ухал филин. Спал я теперь исключительно под одеялом, поэтому не видел того, что происходило за окном, а вот протяжный скрежет услышал сразу же. Одеяло само сползло мне на грудь, облизнув засохшие губы, я оглядел крохотную комнату: тумбочку, шкаф, письменный стол с лампой – никого. А потом на окне возник комар, следом еще один и еще… и я почувствовал, как у меня из груди вырвался жуткий хрипатый голос, словно нечто уже давно поселилось внутри и теперь с легкостью управляло мной.

– Курент. Запомни, так стоит ко мне обращаться. Так и никак иначе!

Отшатнувшись, врач уставился на меня безумным взглядом.

– Ты слышал? Курент. Повтори!

Николай Генрихович задрожал, замотал головой, пытаясь повторить произнесенное мной имя, но не смог. Его губы безвольно шевелились, схватившись за сердце, он медленно повалился на пол.

Я продолжал спокойно сидеть: мое восковое лицо дернулось, а губы расползлись в стороны, изобразив злобный оскал. Неведомый кукловод с легкостью управлял мной, словно тряпичной куклой. Но какая-та часть меня все еще пыталась сопротивляться, и на глазах в знак того, что я еще жив, возникли извилистые струйки слез.

***

Ребята слушали меня, затаив дыхание. Даже Тимка, который редко мог усидеть на месте, не шелохнулся и не произнес ни слова. Я рассказал все, как было, утаив лишь одну важную деталь – чужой голос, назвавший свое имя.

– А ты уверен, что Генрихович умер? Может быть, просто его вольтануло? – уточнила Янка. Она была самая старшая из нас и, как мне казалось, отличалась скептическим отношением ко всему происходящему. Даже ночные визиты она называла последствием больной фантазии и всячески коверкала медицинские термины, которыми нас пичкал здешний персонал.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Но увозили его на каталке. А меня тут же отвели к Поддубному.

– Тебя допрашивал начальник безопасности? – поразился Макс.

Я кивнул и затих.

Безопасность в нашем интернате была на высочайшем уровне. Короткостриженые ребята в темно-синих спецовках круглосуточно патрулировали этажи, иногда просто замирая где-то в темном углу и наблюдая за подопечными. Один из наших, по-моему, это был Никита-чудик, назвал их дементорами. И, надо заметить, не зря, потому что, если мы хулиганили и дерзили персоналу, они изымали зачинщика из блока, уводя того в сектор «О», где проводили процедуру наказания. Вот почему мой разговор с Поддубным ребята восприняли с живым интересом.

– Он тебя бил?

– Макал в таз?

– Угрожал?

Вопросы посыпались на меня настоящим градом. Но в ответ я лишь пожал плечами, продолжив молчать, как партизан. Врать-то я не умел, но кто мешал мне просто промолчать?

А ребята продолжали спрашивать, перебивая друг друга. Я глупо улыбался, кидая дежурные фразы: слишком сильно испугался, даже не знаю, он что-то говорил, но особо ничего не помню…

Это продолжалось до тех пор, пока Янка, которую все считали бесспорным лидером, сухо произнесла:

– Оставьте его в покое. Все равно из этого дундука ничего не вытянешь.

Ребята к ней прислушались и начали потихоньку расходиться, оставив меня наедине с самим собой и воспоминаниями о недавнем разговоре с Поддубным…

Кабинет был темным, поскольку единственное окно скрывали плотные серые жалюзи. Меня усадили за длинный Т-образный стол и дали воды в пластиковом стаканчике. Но я лишь виновато опустил голову и молча отказался.

– Рассказывай, – спокойно произнес Поддубный.

Сидя за столом, он казался мне настоящей горой. Двухметровый гигант с аккуратной бородой и длинными волосами, зачесанными назад.

– А как себя чувствует Николай Генрихович? Он жив?

– Пока да.

Безопасник сложил пальцы в замок и сдержанно предупредил:

– Не трать мое время. Дважды я просить не намерен.

Я кивнул и осторожно начал говорить. Все было словно в бреду, мой голос тихо повторял вопросы врача, мои ответы, а когда дело дошло до имени беса, я запнулся и замолчал.

– Простите, дальше не могу. Язык не поворачивается.

– Боишься? – поинтересовался Поддубный.

Я кивнул.

– Почему?

– Ночной гость… раньше я просто слышал голоса, а тут увидел его в живую. Мне сказали, что я первый, у кого это получилось.

Безопасник нахмурился, кивнул, вроде как сочувственно. А потом поставил на середину стола маленький серебристый диктофон и включил кнопку воспроизведения.

Сначала было слышно лишь непонятное шуршание, но вскоре раздался вполне разборчивый голос Николая Генриховича. Он буднично просил назвать меня имя. Потом возникла пауза, и заговорил я. Осторожно подбирая слова, пытался поделиться своими чувствами. Но кому они были нужны?

Вновь пауза.

Я стиснул зубы. Сейчас назову имя беса. Это страшное, скрипучее имя, от которого на зубах ощущался песок и металлический привкус крови.

Пауза затянулась.

Взволнованный голос обратился с повторной просьбой раскрыть личину ночного гостя.

Вот-вот, секунда, и мой голос изменится до неузнаваемости.

Я ждал, но ничего не происходило.

Поддубный буквально пожирал меня взглядом. А я ощутил, как футболка прилипла к спине, и пришлось смахнуть со лба выступивший пот.

– Сейчас будет самое интересное, – предупредил меня безопасник.

И тут я похолодел, а причиной тому стал голос, который вырвался из крохотного динамика. Мой собственный голос. Никакого низкого, жуткого тембра – обычный детский фальцет.

– Умри! Старая тварь! Тварь! Ненавижу всех вас!

Никакого постороннего присутствия или тяжелого дыхания ночного визитера. Потом раздался оглушающий визг и удар то ли от того, что врач упал на пол, то ли от того, что кто-то ударил его по голове.

Получается, что это я отвечал Николаю Генриховичу. Я, а не кто-то другой. Никаких демонов, бесов и прочей чертовщины! Но откуда тогда взялся кошмарный кукловод, что скрывался во мне? Или это больное воображение сыграло со мной злую шутку? Неужели я просто сошел с ума?!

Меня сковал жгучий страх. И сердце забарабанило в груди, гулко отозвавшись в висках и кончиках пальцев.

А потом раздался последний, самый главный вопрос:

– Кто надоумил тебя напасть на врача? Отвечай, твареныш!

И тяжелый кулак со всего маха опустился на широкий деревянный стол. Я вздрогнул и закрыл лицо руками.

***

В дверь тихо постучали, и в проеме возникла Янка.

– Можно войти?

Я положил журнал «Юный техник» на прикроватную тумбочку и кивнул девушке на стул. Интересно, что ей понадобилось от меня?

– Чего читаешь? – поинтересовалась Янка.

– Старую подшивку, – я бросил недовольный взгляд на стопку журналов «Костер», «Юный техник», «Юный натуралист». И главное, все они были датированы восемьдесят шестым годом. – Я их уже все до дыр зачитал.

– И как? Есть что интересное?

– Ну про космонавтику, полеты на Марс.

– А как совершить побег, там не написано? – весело подмигнула Янка.

– Шутишь?

– Вот смотри, – девушка подхватила журнал «Костер», полистала его и открыла на нужной странице. – Вот, гляди: «БАРАБАН» – Боевая Армия Ребят-Активистов Борется, Агитирует, Находит. Смекаешь?

– Что смекаю? – сделал я глупое выражение лица.

– Надо бороться. И победить. И обрести свободу. Или хочешь сказать, что ты об этом никогда не думал?

– Думал, – честно признался я. – Но одно дело – думать, а другое – осуществить.

– Смелости не хватит?

– Скорее безбашенности, – и, заметив на лице Янки непонимание, попытался объяснить: – Нас сюда вместе с другом привезли, его Вадиком звали. Вот кто уже давно отсюда ноги сделал бы. Хотя может уже и сделал, кто его знает. Просто его в первый корпус определили, а меня во второй.

– Значит, у него близкий контакт был, а тебя лишь коснулся бесяк, – объяснила собеседница.

– Как это?

– А ты своего монстра как повстречал? – спросила Янка.

– Да я рассказывал, в лесу возле воинской части.

– Он тебя касался?

– Да я прямо сквозь него проехал, – попытался возмутиться я.

– Он тебя касался? – упрямо повторила вопрос Янка.

– Нет, не знаю.

– Вот и я о том же, – тут же успокоила подруга. – Тебя, значит, пронесло, а другу твоему досталось, по крайней мере, отметину ему точно поставили. Ничего такого не припомнишь?

Мои глаза расширились, когда в памяти возник ожог на руке у Вадика, что-то типа волдырей, которые оставляет борщевик. Я тогда еще подумал, что он без меня на гороховое поле гонял, – ну, а где еще он мог такое получить?

– Поэтому ты здесь, а он в карантинном блоке, – заметив мою реакцию, объяснила Янка.

– И когда его переведут к нам?

– Никогда. Ты не понял, карантин – это не временно, а навсегда.

– То есть как это навсегда? – не понял я.

Янка устало вздохнула и, поджав колени, сделала очень серьезный вид:

– Здесь не принято говорить на подобные темы, но все-таки скажи, как думаешь, для чего мы здесь?

Немного растерявшись, я хотел сказать, что не знаю, но вспомнил слова Лысого в момент прощания. Микроавтобус, на котором меня привезли в интернат, остановился возле главного корпуса. Мы вышли из машины и остановились прямо напротив входа. Здоровяк положил мне руку на плечо, развернул к себе и внимательно посмотрел в глаза.

– Ты останешься здесь. В начале будет очень трудно. Но усвой одно: это самое плохое место на Земле. Но главное – оно безопасное. В нынешних обстоятельствах это очень важно. Ты послужишь родине, стране, а страна позаботится о твоих родственниках. Рассказывай врачам все честно, без утайки. Мы должны знать, что за враг пожаловал к нам из Крайнего мира. Прощай.

Он протянул мне здоровенную мозолистую руку. И, хотя я всем сердцем ненавидел этого плечистого гиганта в темной куртке с белыми символами «ОНз», все-таки пожал ее…

– Он соврал тебе, – спокойно сказала Янка.

– Ты уверена?

Но вместо ответа она спросила:

– А с чего ты вообще решил доверять его словам? Уж лучше заключить совет с пискунами и попросить их помочь нам выбраться из этой тюрьмы.

– О каких еще пискунах ты говоришь? – осторожно произнес я, догадываясь, о ком идет речь.

Но вместо ответа Янка встала со стула, подошла ко мне и, осторожно взяв за руку, прошептала:

– Пойдем, покажу.

***

В кабинете начальника службы безопасности раздался тихий стук. Не дожидаясь ответа, посетитель открыл дверь и уверенным шагом направился к Т-образному столу. Поддубный недовольно надул щеки, но воздержался от всяческих реплик. Представители РАН с начала проекта обладали определенным статусом неприкасаемых. И, хотя военным это было не по душе – приказ есть приказ.

– Сергей Николаевич, у меня к вам весьма любопытный разговор, – протараторил заместитель руководителя проекта и, присев за стол, сложил перед собой руки, как примерный ученик.

– Слушаю вас, Соломон Андреевич, – сухо ответил безопасник.

Поправив очки с толстой оправой, ученый исподлобья уставился на маленький серебристый диктофон, лежавший посредине стола.

– Это то, о чем я думаю? – уточнил он.

– Понятия не имею, о чем вы сейчас думаете, – нахмурился Поддубный, пытаясь совладать с эмоциями.

Ему никогда не нравился этот чудаковатый представитель ученого корпуса. Не нравились его длинные волосы, противно прикрывающие залысину, дурацкие очки, а еще старомодный коричневый костюм с протертыми локтями. Со временем же антипатия переросла в откровенную ненависть. Любая мелочь, связанная с Соломонышем, вызывала у безопасника изжогу – кстати говоря, насчет клички: здесь тоже не обошлось без Поддубного.

– Я о записи беседы нашего подопечного с Николаем Генриховичем. Это она?

– Допустим, – безопасник сдвинул брови, подался вперед и расправил плечи. Настоящий великан по сравнению с щуплым ученым.

Соломону стоило бы поостеречься этого движения и вспомнить, в чьем кабинете находится, но он лишь демонстративно протер очки и, водрузив их обратно на широкий, словно лопата, нос, со всей уверенностью заявил:

– Я в курсе, что вы давали слушать эту запись мальчику. Неосмотрительный просчет с вашей стороны.

– Что?

– Я говорю, что вы допустили непростительную ошибку, – пояснил ученый.

Поддубный скрипнул зубами:

– Вы считаете, что вправе оценивать мои действия?

– Совершенно верно, – без тени сомнения заявил Соломон.

Сжав в руке диктофон, безопасник задумчиво покрутил его в руке и, прищурившись, злобно уставился на очкарика.

– Мы – военная организация, все действия которой регламентируются уставом. Вы с этим согласны?

Соломон кивнул, позволив собеседнику продолжить.

– И алгоритм решений строго прописан в пунктах данного документа. Каждый шаг, даже каждый вздох. Тут тоже, надеюсь, нет возражений?

– Никаких.

– Тогда на каком основании вы осмелились сделать мне соответствующее замечание? – развел руками Поддубный.

Ученый потянулся вперед и, указав на диктофон, попросил:

– Позволите?

От такой наглости безопасник пришел в ярость, неистово сжал коробочку, а потом резко ослабил хватку, потому как Соломон просто щелкнул на кнопку воспроизведения и убрал руку обратно.

Раздался приглушенный голос Николая Генриховича: врач говорил уравновешенно, четко проговаривая каждое слово. Потом послышался голос подопечного, числившегося у них под номером 38. Мальчик явно нервничал, глотал слова и постоянно заикался, отвечая на вопросы врача.

– Сейчас будет самый интересный момент, – предупредил безопасника Соломон.

– Я прослушал эту запись раз двадцать, – недовольно пробурчал Поддубный.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, и все-таки давайте дождемся кульминации, – предложил ученый.

Запись подошла к концу – сейчас подопечный выйдет из-под контроля и начнет оскорблять врача. Безопасник был готов повторить все слово в слово, но Соломон опять проявил сноровку и щелкнул на еще одну кнопку диктофона, замедлив скорость воспроизведения.

Голоса растянулись, сделались низкими, вязкими, словно в патоке, и Поддубный услышал чужака. Услышал и неуютно поежился – таким пустым, заутробным оказался третий участник беседы.

– Кто это? – удивленно уставился на диктофон безопасник.

– Цыц, тихо, слушайте, – пригрозил ему пальцем Соломон.

Поддубный прекрасно понимал назначение проекта, но ему легче было поверить во внезапную агрессию подопечного, чем в присутствие таинственного гостя.

Запись оборвалась внезапно, окончившись отчаянным юношеским криком. И тихим плачем.

Паузу нарушил закономерный вопрос.

– Чей это голос? – обратился к Соломону безопасник.

– А вы так и не догадались?

Поддубный растерянно округлил глаза, не зная, что и ответить. Ученый пожевал губами, вместо прямого ответа спросил:

– Вы когда-нибудь слышали выражение: «Бесы крутят»?

– Само собой, слышал.

– Так вот, в данном случае это самый оптимальный вариант описания того, что произошло с Николаем Генриховичем. – Немного помедлив, ученый извлек из кармана белого халата свернутую в трубу методичку и протянул ее безопаснику. – Настоятельно советую вам изучить на досуге.

Поддубный прочитал название «Разновидности комаров и их рацион питания в живой среде».

– Вы предлагаете мне заняться биологией? – недовольно поморщился безопасник.

– Диптерологией, – поправил его Соломон.

– Что?

– Наука о комарах называется «диптерология».

– Да к черту вашу науку! – вспылил Поддубный. – Лучше объясните мне, что, собственно говоря, происходит? Иначе гарантировать вашу безопасность просите ваших подопечных, а не профессионалов своего дела.

Ученый в очередной раз протер свои очки: неспешно, аккуратно сложив платочек треугольником, чем еще сильнее взбесил безопасника. Но Поддубный лишь сдержанно кашлянул в кулак – ему была нужна информация, а значит, стоило пока смириться с этим крохотным сморчком.

– Я вам скажу, что произошло. Даже если вы не поверите, или ваше восприятие откажется принимать полученную вами информацию. Мы стоим на пороге великого события. Смекаете? На пороге события, к которому мы шли долгих пятнадцать лет.

– И… – нетерпеливо развел руками безопасник. – О чем речь?

Соломон театрально закатил глаза и, передразнив Поддубного, сказал:

– Контакт третьего рода, – и, не заметив на лице безопасника особого удивления, строго приказал: – Мне срочно нужен подопечный номер тридцать восемь.

Глава 3. Секрет

Осторожно выглянув из-за угла, Янка, не отпуская мою руку и прижавшись к стене, короткими шажками двинулась по длинному коридору. Камеры, что располагались в углу, грозно подмигивали красным огоньком.

– Они нас не видят, – шепнула мне девчонка.

– Ты уверена? – повторил я свой излюбленный вопрос.

В ответ она подмигнула и добавила:

– Не первый раз, трусишка.

Интернат спал. Из приоткрытых дверей боксов доносилось мерное сопение подопечных, а из глубины коридора – протяжный гул работающих кондиционеров. В остальном это сонное царство не представляло для нас никакой опасности. Обход в ночное время осуществлялся три раза: в двенадцать, три и шесть утра. Об этом мне рассказала Янка, когда мы выбрались на лестницу и устремились вверх, на последний этаж. У нас был целый час времени между пересменками, чтобы прогуляться по запертому зданию.

Открыв тяжелую металлическую дверь, я немного растерялся: на стене огромными трафаретными буквами было написано «ВОРОТА-ЛОВУШКА. СЕКТОР А».

– Где это мы? – боясь нарушить тишину, одними губами произнес я.

– Исследовательский блок, – достаточно громко ответила Янка. – Правда его еще готовят к открытию. Так что можешь не шептать, все равно никто не услышит.

Девушка вернулась к входной двери и резко задвинула засов.

– На всякий случай.

– На какой случай? – не понял я.

– Да не дрейфь, меня еще ни разу не ловили.

Она говорила один в один как мой приятель Вадик, когда лазил за горохом на колхозное поле. И все было нормально, пока нас не заметил местный сторож дед Хорош – привычная для деревни кличка приросла к старику, как репей, и навсегда стерла его настоящее имя из людской памяти.

Тогда нам удалось сбежать. Старик пару раз стрельнул из ружья, но, как мне показалось, в воздух. А если и не в воздух, то не попал, только вот напугал нас с Вадиком сильно, так что мы потом целый год на поля не ходили. Не хотелось, чтобы сегодняшняя вылазка закончилась тем же самым. Впрочем, здесь, в интернате, за подобное ждет наказание посерьезнее. И за детские шалости могло влететь по первое число.

– Идем, кое-что покажу, – потянула меня Янка.

Мы прошли вдоль стеклянных боксов: внутри все белое, стерильное, запечатанное в пленку и пластиковую упаковку: кровати, тумбочки, краны, вмонтированные прямо в стену, а главное – огромное количество штативов с фотоаппаратами и яркими лампами. Я такие и не видел никогда. Наверное, безумно дорогущие. Но Янка не дала мне возможности остановиться и получше рассмотреть содержимое палат.

– Давай поторопимся, у нас не так много времени, – предупредила она. – А надо еще успеть все изучить…

– Что именно?

– Сейчас сам все увидишь.

Оказавшись в конце мед. отделения, мы остановились перед массивной черной дверью – она очень вычурно смотрелась на фоне белого и зеленого цветов, в которые были выкрашены стены. Встав на мысочки, я осторожно заглянул в стеклянное, усиленное металлической сеткой окошечко. Янка оказалась рядом. Она была на целую голову выше, а теперь вровень со мной. Я повернул голову, и наши взгляды встретились.

Раньше я не замечал, но у Янки было очень красивое лицо. Маленький носик, огромные голубые глаза. Затаив дыхание, я ощутил внезапный порыв: захотелось приблизиться к ней и поцеловать в губы. Но моя нерешительность опять удержала от спонтанных поступков.

И момент был упущен…

– Видал, – с придыханием произнесла она.

Я перевел взгляд на бокс и тихо ответил:

– Ага.

Содержимое черного больничного кабинета завораживало: в центре располагалось огромное кожаное кресло с широкими ремнями крепления, а за ним невероятных размеров аппарат, сверху которого были установлены зонты из тонких сетей-ловушек. И здесь тоже обнаружилось огромное количество ламп-софитов, но не таких, как в обычных палатах, а на вытянутых платформах с оболочкой и стержнем синего цвета внутри, напоминающих электрические мухоловки, – я их сразу узнал, видел в передаче про насекомых.

– Тут нас и будут препарировать, – спокойно сообщила Янка.

– Препарировать?! – похолодел я.

– Вы что, в школе лягушек не резали и проводки к ним не подключали?

– Нет.

– А ты откуда?

– Из поселка Бесов Нос.

– И сколько у вас человек в классе?

– Семь было, когда я учился… – с грустью ответил я.

И мне вспомнились родители, школа, друзья и даже Вадик, который часто прикалывался надо мной и временами откровенно бесил своей эксцентричностью.

Резкий толчок в плечо заставил меня вернуться в реальность.

– Хватит дрейфить, пойдем, открою тебе еще один секрет, – сказала Янка и потянула металлическую дверь на себя.

***

Соломон и начальник службы безопасности стояли в пустой палате в сопровождении дежурного по этажу. Пожилая, но довольно крепкая женщина в черном комбинезоне, которую все называли не иначе как просто Федоровна, внимательно осмотрела комнату, а потом запросила по рации сведения с камер.

– У вас это что, в порядке вещей? – с издевкой поинтересовался у Поддубного ученый.

Начальник безопасности наградил Федоровну грозным взглядом.

– Когда осуществлялся последний обход?

– Согласно режиму! – выпрямив спину, отчеканила женщина.

– И вы утверждаете, что после отбоя все спали? И никто своих палат не покидал?

– Мы проверяем только коридор и пролеты, чтобы подопечные не шатались в неположенных местах. Подтверждать нахождение подопечных в комнатах инструкцией не предусмотрено!

Поддубный заскрипел зубами.

– Как говорится, все строго по уставу? – желчно улыбнувшись, уточнил Соломон.

Безопасник ощутил, что готов задушить ученого голыми руками. Но вместо этого в очередной раз пошел на попятную – просто еще не время расправляться с этим додиком!

– Вы отдаете себе отчет, что все может быть гораздо серьезнее? А вдруг это побег? – продолжил давить Соломон.

– Не говорите чушь! – рявкнул Поддубный. – Уверен, они не покидали стен корпуса.

– Они? – искренне удивился Соломон. – Вы считаете, ему кто-то составил компанию?

– Однозначно. И я сейчас не о ваших комарах, черт бы их побрал!

– Тогда откуда такая уверенность?

– Если бы читали его дело, то не стали бы меня спрашивать, – с превосходством в голосе заявил безопасник.

– Один он не осмелился бы, это точно, – вторила своему начальнику Федоровна. – Ссыкливый больно этот Дима, да и дружбы особо с ним никто не водит. Вон, читает с утра до вечера да рисуночки малюет, всю бумагу у нас в дежурной извел, гаденыш.

– Личное дело, говорите, – задумчиво протянул ученый. – И что же, вы прямо все изучали? – на этот раз вопрос прозвучал без издевки, а профессиональным ледяным тоном.

– Все, – откликнулся безопасник.

– Тогда хотелось бы услышать ваше мнение.

– Мое мнение, – задумчиво повторил Поддубный и покоился на Федоровну. – Загляните в седьмую палату. На месте ли Яна Ларченко?

– Наша хитрая сучка? Вы правы, пару раз я ловила ее за нарушение режима! – протянула женщина и мгновенно удалилась.

Поддубный похрустел кулаками, деловито уставившись на ученого:

– Засекайте время: в течение тридцати минут оба подопечных будут сидеть в моем кабинете и отвечать на ваши вопросы.

– Довольно радужные прогнозы, – недоверчиво ответил Соломон.

– Имею на это полное право.

– Уверены?

Здоровяк отошел к окну и, глядя сквозь решётчатое окно на пустынную детскую площадку, больше напоминающую тюремную, спокойно произнес:

– Вы когда-нибудь сидели в карцере?

– Простите…

Ученый был явно обескуражен таким вопросом, и его голос заметно дрогнул.

– Вы посещали тюрьмы не в качестве стороннего наблюдателя, а как заключенный? – перефразировал свой вопрос безопасник.

– К счастью, не приходилось.

Поддубный, не оборачиваясь, улыбнулся.

– Тогда придется поверить мне на слово. У нас лучшая «мышеловка» из всех, что когда-то придумали люди, пытаясь сдержать неугодных обществу особей. Поэтому подопечные еще в этих стенах, а не за их пределами. Также все двери в ночное время у нас блокируются, а в холле и на выходах имеются датчики движения. Однако есть два блока, в которых данные меры предосторожности пока не функционируют, поскольку не введены в эксплуатацию. И по техническим нормам доступ к ним абсолютно свободен. Если я не ошибаюсь, а делаю я это крайне редко, именно вы подписывали соответствующие бумаги, хотя мой заместитель и был против. Так вот, я вам гарантирую, эти сопляки в одном из этих двух блоков. Поэтому тридцать минут, не больше. Я уже направил туда дежурных.

Ученый молчал, нервно покусывая губы. История принимала неожиданный оборот. Безопасник по щелчку пальцев снял с себя всю ответственность за ночное происшествие.

Поддубный продолжал победоносно улыбаться. Не учел он лишь одной маленькой, но очень важной особенности своего оппонента: Соломон был неплохим шахматистом. И даже в самых безнадежных партиях тянул время, потому как иногда обстоятельства могли измениться самым удивительным образом, стоит просто немного подождать. И затянувшаяся пауза говорила лишь об одном: ученый просчитывал возможные варианты.

Где-то через минуту в полной тишине прозвучал один странный вопрос.

– Простите, а вы учли форс-мажорные обстоятельства?

– Какие еще обстоятельства?! – резко обернулся безопасник.

Соломон подошел к столу и взял в руки один из рисунков подопечного номер 38 – среди странных ромбов и спиралей были изображены очертания непропорционального человек: длинные до земли руки, вывернутые, как у кузнечика, ноги и расколотая надвое голова. Ученый сложил лист бумаги пополам, убрал его во внутренний карман пиджака и ответил:

– Наличие союзника!

***

Аппарат вблизи выглядел еще более зловеще. Я осторожно прикоснулся к ремешкам, совсем еще новым, приятно пахнущим кожей, без единой трещины.

– Они хотят добиться цели любой ценой! – раздался за моей спиной голос Янки.

– А в чем их цель? – с придыханием спросил я.

– Сделать из нас поплавки.

– Что за бред!

– Да я не в прямом смысле, а в переносном, – девушка всплеснула руками. – Или ты в своем Бесовом Носе и рыбу не ловил?

– Ловил, окуней там, карасей, один раз даже щуку умудрился подцепить, – обиженно оправдался я.

– Ну вот, – тут же успокоилась Янка, – и представь, что мы с тобой как поплавки, а твари из другого мира типа рыба. Ну что, понял?

– Понял, – кивнул я.

– Они, стало быть, над нами эксперименты всякие проводят, считают, что раз нежить в контакт один раз вступила, так и еще повторится. Нам только необходимо на нужную волну настроиться. И тогда в гости пожалуют те, из другого мира. А наши доктора тут как тут, рыбаки, мать их! Подсекут этих налимов с помощью вот такого агрегата, и, считай, дело в шляпе.

От сказанных слов мне стало не по себе. Я столько ночей ломал голову, зачем я здесь. Какова цель этих профессоров в белых халатах? А оказывается, все так просто! Мы призваны стать наживкой для ночных тварей, что пришли из другого мира. И служителям интерната плевать, будут ли во время эксперимента потери или нет, сожрут нас чужаки во время «ловли» или превратят в себе подобных.

Пока я не знал правды, хотелось верить в лучшее. Но теперь я понимал: шансов на спасение нет! Существует лишь вопрос времени, когда нас посадят в это кресло, свяжут ремнями и включат рубильник, отдав на милость судьбу.

Сердце бешено застучало, а по телу пробежала нервная дрожь.

– Ты чего? – заметив мое волнение, спросил Янка.

– Я, кажется, стану первым поплавком.

– Чего?!

– Я не рассказывал, но прошлой ночью ко мне приходила эта тварь из ночных кошмаров. Ну та, которую я повстречал при первом контакте. Из-за которой я и попал в интернат!

– Да ты прикалываешься? – не поверила мне девчонка.

– Делать мне больше нечего.

– Поклянись!

– Клянусь! – непонятно зачем повторил я.

– Ну так это же здорово, – Янка буквально запрыгала на месте, а потом приблизилась ко мне и, наверное, от радости поцеловала прямо в губы. – Ты понимаешь, что ты сейчас сделал?! Для меня, для всех нас.

Я растерянно замотал головой.

– Ты подарил нам всем надежду!

– Какую еще надежду? Ты что, не слышала, что сказал? Я – поплавок! И стану первым, кого усадят в это кресло. Так что никакой надеждой тут и не пахнет.

Но Янка не собиралась соглашаться с моими доводами. И вместо того, чтобы продолжить разговор, она толкнула меня к креслу.

– Ты чего делаешь?! – возмутился я.

– Некогда объяснять!

– С ума сошла?

– Садись!

– И не собираюсь.

Она попыталась усадить меня в кресло силой, но я выкрутился. Разница между нами года два, не так много, да куда ей против пацана.

В какой-то момент Янка оставила бесполезные попытки и грустно произнесла:

– А я считала тебя рыцарем, а ты, оказывается, обычный трус!

– Что?

Правильно говорил Вадик: «Легче с тарзанки в воду сигануть вниз головой, чем понять девчонок». Но я все-таки предпринял попытку.

– Я не боюсь сесть в кресло. Просто вдруг эта машина включится, ну, сама собой. Такое ведь бывает. И запустится на максимум, что тогда делать? Лично мне не очень хочется умирать.

– Дурак ты, Димыч. И ноги у тебя холодные! Я не собираюсь тебя мучить. Мы включим ее совсем на чуть-чуть и посмотрим, что произойдет. А вдруг нам удастся вызвать этого твоего Жутика.

– Но зачем? – схватившись за голову, взмолился я. – Зачем нам это делать?

– Затем, что он единственный, кто может помочь нам выбраться из этого проклятого места. Читал книги про войну? Там довольно часто заключались союзы с противником или с другой стороной для общей победы. А на войне, как говорят, все средства хороши!

– Но мы не на войне! – я попытался вразумить Янку.

А та лишь грустно улыбнулась:

– Ты прав, то место, куда мы попали, напоминает концлагерь. А знаешь, что делали в концлагере с детьми, рассказать тебе про огромные печи?

– Не надо! – едва не выкрикнул я.

– Вот и хорошо. Садись. И не бойся, мы просто попробуем. А вдруг получится, и уже через пару часов я и ты окажемся на свободе. Когда нам еще такой шанс выпадет?!

– А как же все остальные?

– За остальными мы вернемся, обязательно вернемся. Просто сейчас на это нет времени. Давай, запрыгивай в кресло. Или ты думаешь, что я предательница?!

Я тут же замотал головой.

И подчинился, потому что верил Янке. Верил ее решительности, ее смелым и в чем-то безрассудным поступкам. Она ведь как Вадик, только в юбке. И красивая. Очень красивая.

Ремни она затянула мне аккуратно, так, чтобы не осталось следов на руке. И я подумал, что даже если мне будет очень больно, то я не стану вырываться – потому что стыдно, а я мальчик. И должен проявить смелость. И тогда Янка поймет, с кем связалась: не с трусом, а смельчаком. Вот будет здорово! Она, может быть, меня похвалит или даже поцелует. Снова.

Когда все было подготовлено, я вдруг спохватился и едва ли не взвизгнул.

– Постой!

– Ты чего? – удивилась Янка. – Мы же обо всем договорились…

– Скажи, почему ты уверена, что этот Чужак, ну то есть Жутик, нам поможет?

Янка остановилась, серьезно сдвинула брови и, понизив голос, сказала:

– Я в девятиэтажке старой живу… то есть жила. Так вот, у нас в соседней заколоченной квартире поселился домовой. Знаешь, какой он был?

– Страшный?

– Нет, хороший. Правильный, как любит выражаться мой папа. И совет даст, и всегда поможет делом. Просто так, не за деньги, а бескорыстно. О чем не попросишь. Все ругаются, мол, он не человек. Но вот что я тебе скажу: он лучше, чем большинство людей. И я верю, что те, кто пришли к нам из другого мира, не такие плохие.

– Ты уверена?

– А почему тогда ваш Жутик не пришиб вас с Вадиком при первой встрече? Может быть, он специально пришел к тебе снова, чтобы помочь, спасти. Ну, чувствует за собой вину, что тебя из-за него сюда упекли. А они его хотят в силки да на опыты!

Аргумент был весьма весомый. И я уверенно заявил:

– Давай, начинай, чего тянешь? Врубай свою адскую машину! Авось чего и получится.

Янка кивнула и принялась быстро щелкать по кнопкам. Заработало табло, пришли в движение датчики, загорелись голубым свечением ловушки для мух.

– Я читала про подобные машины, я знаю, что делать, у нас получится, – успокаивала меня Янка.

– Читала? Где?

– В журнале «Юный техник».

– Не переживай, я тебе доверяю, – ответил я.

Ужасный гул напомнил крохотное помещение. И я уже не слышал Янкиного голоса, зато всем телом ощущал, как за моей спиной нечто стало жадно чавкать, словно хищник, раскрывший пасть в желании полакомиться.

– Ты готов? – прокричала Янка.

– Готов!

Я стиснул зубы, еще хотел закрыть глаза, но не успел. Потому что в двери возник посторонний силуэт – только я не успел предупредить. А когда Янка попыталась опустить главный рубильник, то ее руку перехватили и отстранили, пригвоздив к стене.

***

Федоровна держала Янку за руки, прижав к стене, словно пойманную рыбу. И злобно склабилась. А потом закричала во все горло:

– Я их нашла! Сюда, скорее сюда!

В палату в буквальном смысле ворвался сначала Поддубный, а за ним следом протиснулся низкорослый мужчина в очках с толстыми линзами и огромными залысинами, которые прикрывали длинные сальные волосы.

– Как считаете, может быть, я и впрямь обладаю даром предвидения? – поинтересовался у низкорослого безопасник.

– Не уверен, но ваша работа впечатляет, – откликнулся тот.

– Будем считать эти слова за похвалу, Соломон Андреевич.

Я заметил возникший на лице Янки страх. Одними губами она повторила имя – Соломон.

Про этого изверга ходило много слухов среди ребят. Но самое ужасное, что большинство из них были правдивыми. Этот гадкий человек любил не только издеваться над подопечными, а отправлял их в отстойник. Так мы называли серый корпус без какого-либо обозначения.

– Итак, вот они, наши бунтари, – запахнув халат и заложив руки за спину, вышел на первый план Соломон.

– Гнидыши! – зло рыкнул Поддубный.

– Ну зачем же вы так? – поцокал язык ученый. – Эти ребята совсем не похожи на растение.

Поддубный недовольно кашлянул в кулак, а Соломон продолжал:

– И очень даже сообразительные. Номер тридцать восемь и девятнадцать, если я не ошибаюсь?

– Да пошел ты! – огрызнулась Янка.

– Конечно, пойду, милая моя. Даже не сомневайся. Только ведь и тебя прихвачу с собой. Очень уж ты интересный экземпляр.

Янка побледнела и прикусила язык. Ей было страшно. И мне тоже было страшно. И хорошо, что на меня, связанного кожаными ремнями, сейчас никто не обращал внимание.

– Да отключи ты эту чертову громадину! Уши уже болят от этого гула! – прорвался сквозь шум голос Поддубного.

Ученый кивнул, подошел к приборной панели, что-то там покрутил, повертел, и машина затихла, но не перестала работать. Видимо, полностью отключить ее было не так-то просто.

– Отлично, – констатировал Поддубный. И, уперев свои здоровенные ручища в бока, указал на Янку. – Девятнадцатую, я так понимаю, вы забираете себе?

Соломон кивнул.

А Янка закрыла глаза, и я заметил, как у нее по щекам потекли слезы.

– Хорошо, а что насчет нашего убийцы докторов?

– Нашего пионера-контактора… – протянул Соломон, задумчиво помяв свой подбородок. – Пожалуй, с ним мы пока повременим.

Я от удивления открыл рот. И тут же раздался противный скрипучий смех.

Смеялся Соломон, согнувшись пополам.

– Шучу, конечно. Даже не рассчитывай, что этот «алмаз» останется в общем боксе в компании бездарностей!

В любой другой день, услышав такое, я, конечно же, испугался бы. А может быть, даже принялся бы умолять оставить меня со всеми, но сейчас все было иначе. У нас был единственный шанс на спасение. И я его не упущу! Пускай Янка в меня не верит, я докажу ей, как она ошибается.

– Хорошо, – согласился Поддубный. – Забирай! Мне и так забот хватает.

Наши надзиратели совершенно забыли обо мне. И этим стоило воспользоваться. Я осторожно потянул руку на себя – она выскользнула из кожаного кольца. Потянулся вперед, и мне удалось достать до главного рубильника. Глубоко вздохнув, я резко опустил его вниз и сел обратно в кресло.

Соломон не сразу понял, что произошло. А когда пришло осознание, его взгляд наполнился ужасом.

– Ты что творишь, сопляк! – рявкнул он.

Но я лишь улыбнулся и посмотрел на Янку, а потом подмигнул ей.

Она тут же отреагировала, стала извиваться, словно змея, и что-то кричать мне. Но я ее уже не слышал, потому что нарастающий гул окончательно поглотил крохотный больничный бокс.

Вокруг началась суета: Федоровна пыталась удержать Янку, которая словно с цепи сорвалась, а Соломон, выключив рубильник, нервно тыкал по кнопкам, пробуя остановить запущенный цикл. Но сделать это, видимо, было невозможно.

Боль, она была терпимой, но постоянной. И я не знал, сколько она еще могла продлиться. А главное, смогу ли я вытерпеть. Но пока держался, ощущая, как сотни разрядов тока пронзали мое тело, заставляя содрогаться от каждого нового витка.

Вскоре меня охватил озноб. И стало холодно, нестерпимо холодно. Будто я очутился на Северном полюсе, как в книжке про цветик-семицветик. Но я продолжал терпеть – дрожать и терпеть, насколько это было возможно. Удивительно, но то, чего я так сильно боялся, происходило сейчас со мной, и на страх просто не оставалось времени.

А потом внезапно стало тепло и хорошо.

Мир начал расплываться, превращаясь в странное отражение в воде. Было ли это наше или уже чужое измерение, я не знал. Сильно закружилась голова, и к горлу подступило нечто неприятное, рвотное. А я терпел. Трепел из последних сил.

Последнее, что я запомнил, как Поддубный открывает дверь, и в бокс забегают двое сотрудников в белых халатах с огромными чемоданчиками в руках. А на сетчатое стекло садится несколько огромных комаров. Их я различил очень хорошо, потому что именно они предзнаменовали скорое появление Чужака.

Глава 4. Усыновление

Я сидел на стуле в крохотном мрачном помещении без окон. Тускло светила и иногда мигала одна единственная люминесцентная лампа. Напротив меня стоял еще один стул, а слева находилась входная дверь. Руки мои свободны, ноги тоже. Но свобода эта мнимая. Куда мне бежать? Или просто встать и забиться в угол?

Время в помещении текло медленно, словно его и не было вовсе. Разве что стрелки часов на стене беззвучно стремились совершить круг.

Тридцать минут. Сорок. Час.

Я ждал непонятно чего. И вот когда обе стрелки сошлись на двенадцати, дверь открылась и в комнату зашел мужчина. Невысокий, темноволосый, как мне показалось, вполне заурядной внешности. Одежда такая же, самая обычная: джинсы, клетчатая рубаха и кроссовки. Он улыбнулся, поздоровался и сел напротив меня.

Мне показалось, сейчас начнется допрос или что-то в этом роде, но вместо этого мужчина представился.

– Меня зовут Артур, Артур Чернов. А ты Дима, верно?

Не тридцать восьмой, не подопечный, а именно Дима.

Я кивнул.

– Как себя чувствуешь?

– Спасибо, хорошо, – привычно ответил я.

За время, проведенное в интернате, мне приходилось сотни раз отвечать на подобные вопросы. Но все они относились к разряду дежурных. Да и кому тут интересно твое состояние? Никому. Всем вокруг было плевать! Они не желают слышать правды. И недовольно морщатся, когда ты пытаешься поделиться с ними своими страхами, болью, безысходностью. Они идут к своей «великой» цели, не взирая на наши искалеченные души.

– С Янкой все хорошо, она сейчас в медицинском стационаре. Но ее скоро выписывают!

Моя взгляд с недоверием уставился на мужчину.

– Вы врете!

– Нет, не вру. И ты сможешь в этом убедиться.

– И нам разрешат поговорить?

– Нет.

– Но хотя бы увидеться?

– Можно устроить. Даю слово, – спокойно ответил назвавшийся Артуром и мягко улыбнулся. Или сделал вид. По крайней мере, я едва заметил его эмоцию.

– Куда меня теперь? В «Серый корпус» или очкастым на растерзание? – спросил я без всякой надежды.

– Очкастым? Никогда о таких не слышал, – ответил Артур. И задал вопрос, который еще никто и никогда не задавал мне в этих стенах. – А сам-то ты чего хочешь?

– Вы, наверное, шутите?

– Даже не думал.

Я уставился на мужчину, как на новогоднюю елку. После всего того, что мы натворили с Янкой… вернее, я один, она тут ни при чем. После всего случившегося мне предоставляют право выбора? Я либо сплю, либо это очередной эксперимент.

– А если я скажу, что хочу выйти отсюда? – без особой надежды поинтересовался я.

Артур задумался, а через минуту произнес:

– Думаю, и это можно устроить.

– Так просто, взять и устроить?

– Ну на самом деле это не так просто, необходимо оформить некоторые бумаги. Впрочем, к черту эту бюрократию! Не стану врать, я уже обо всем договорился.

– И я смогу уйти отсюда навсегда, безвозвратно?

– Безусловно.

– И никогда сюда не вернусь?

– Никогда.

– Я вам не верю!

– Почему? – собеседник даже не сделал паузы, а значит, заранее знал ответ.

Мне захотелось промолчать и закончить этот бесполезный разговор раз и навсегда. Вадик или Янка обязательно так и поступили бы. Но я был другим. И вопрос даже не в банальной честности – просто мне тяжело было слышать ложь.

– Вы можете пообещать мне что угодно, лишь бы добиться своей цели. Я вам все расскажу, а вы потом поблагодарите меня и уйдете. А я так и останусь в интернате.

– Не такие уж радужные перспективы, – грустно улыбнулся Артур.

– Зато это правда. Все будет так, как я сказал.

– Уверен?

– Просто таких, как я, не забирают! Я уникум! Гребанный пионер!

Артур нахмурился, и я понял, что ему нужны объяснения.

– Чужак вступил в контакт со мной, а не с кем-то еще. Я первый и, как полагаю, единственный, кому это удалось. А значит, меня необходимо исследовать вдоль и поперек, пока не сойду с ума или не помогу ученым поймать нежить в ловушку. Ну что тут непонятного?!

Артур опустил голову, долго молчал, а потом осторожно произнес:

– Дима, ты прав лишь в одном: твоя жизнь уже никогда не станет прежней. И ты действительно в своем роде уникален, потому что Чужак, как ты выразился, начал контактировать. И даже продемонстрировал свою силу. Да, пострадали люди, но ты здесь ни при чем. И не несешь за это ответственность.

– И только поэтому меня выпускают? В чем подвох?

– Давай на чистоту. Тебя не выпускают. А усыновляют! – Артур запнулся. – Ну не в буквальном смысле, конечно. Ты будешь прикомандирован к моей группе, которая специализируется на поимке нежити. И нам необходимы твои способности. Вот такие вот дела! Свобода в обмен на помощь, если можно так выразиться…

– А я смогу увидеть свою семью? – перебил я мужчину.

– Этого я тебе обещать не могу.

Я шмыгнул носом и с обидой уставился на собеседника:

– Тогда какая же это свобода?

Крохотная комната без единого окна наполнилась тишиной.

Мужчина промолчал – видимо, думал о чем-то своем, а у меня не было ни единой мысли. Да и откуда им взяться? В моей никчемной жизни уже все предрешено, и, какой бы ответ я ни дал, сотрудники, не важно, каких ведомств, все равно поступят по-своему.

Я первым нарушил тишину:

– Сколько у меня есть времени?

– Нисколько.

– И вы не дадите мне проститься с друз… простите, с подопечными?

– Нет.

Я хотел сказать, что это неправильно, а точнее – несправедливо. Только какой в этом толк? Здесь не привыкли никого поощрять или исполнять желания подростков. Поэтому, как бы я ни умолял и не просил, мой новый отец ответит отказом.

Так странно было мысленно назвать этого человека своим родителем. И я пообещал себе, что никогда больше так не поступлю. У меня есть семья, и другой мне не надо!

Артур покинул свое место. Подошел к двери, приподнял пластиковую карточку, что висела у него на груди. Раздался противный звук, словно сирена. Прямо над дверью мигнула зеленая лампочка, и раздался громкий щелчок.

Он обернулся и протянул мне руку.

– Пойдем, нас уже ждут.

Я кивнул и направился к двери.

***

Санитары и охранники бросали на меня мрачные взгляды. И я мог покляться, что многие из них испытывали страх. Причем страх этот был связан именно со мной, а не с моим сопровождающим. Но, самое главное, мне это нравилось.

Странное ощущение. Раньше я никогда никого не пугал. Нет, был, конечно, летний лагерь, когда мы ночью накидывали простыни, изображая приведений, и пробирались в спальню девчонок. Но это другое. А что бы вот так, одним видом. Словно хулиган, которого боится вся школа, – такое было впервые. И самое удивительное, что в моем внешнем облике ничего не изменилось. Я не стал выше, у меня не выросли мышцы, да и лицо не обезобразили шрамы. Разве что теперь я был брит налысо. Ну так это врачебная необходимость. А как иначе зашить рваную рану на голове.

Мы дошли до выхода – сопровождающий приоткрыл дверь, пропустив медсестру с каталкой, на которой был разложен медицинский инструмент. Она приветливо кивнула, поравнялась со мной и внезапно, испуганно расширила глаза. Потом раздался сдавленный хрип или стон – через маску было тяжело разобрать слова, – и медсестра оступилась, хотя и была в удобных тапочках. Каталка накренилась, и хромированный инструмент с грохотом посыпался на пол.

– Ох, ах ты ж… – пробурчала медсестра.

– Давайте я помогу, – предложил Артур.

Но та лишь отмахнулась и указала нам на выход.

– Что это с ней? – осторожно спросил я, когда мы вышли в холл и подошли к лифту.

– Видимо, не выспалась или что-то в этом роде, – соврал сопровождающий.

Я сразу почувствовал ложь, потому-то он и замешкался. Ненадолго, всего на пару секунд. Но этого было достаточно, чтобы я сделал такой вывод.

– Это все из-за меня?

– Скорее из-за того, что с тобой случилось. Того, что случилось со всеми нами, – неохотно ответил Артур.

А это был правдивый ответ.

Открылся лифт. Внутри стоял хмурый охранник в полном обмундировании, в блестящем, вроде пластика, защитном жилете и с электрошокером и дубинкой на поясе.

– Код доступа? – спросил он.

– ФК Сокол-Альбатрос, – ответил Артур.

– Проходите.

Красные цифры на темном табло показали этаж «3Н». Мы вышли и прошли по длинному коридору до решетчатой стены, за которой стоял невысокий мужчина с длинными усами в виде подковы, облаченный в старый драный халат синего цвета. Когда он отсалютовал нам рукой, я заметил у него на внутренней стороне руки татуировку распятия. А еще серебряный перстень с вязью молитвы.

– Опаздываете, – недовольно пробурчал мужчина.

Артур не стал отвечать, просто пожал плечами.

– Еще минута, и не принял бы. Ушел бы на обед, тогда пришлось бы вам ждать до вечера, – продолжил возмущаться мужчина.

Сопровождающий протянул карточку – старую, пожелтевшую картонку с выбитыми пустотами.

Мужчина недоверчиво повертел ее в руках, посмотрел на свет, вставил в маленькую пластиковую машинку и покрутил ручку, какие бывают на старинных швейных машинках.

– Тридцать восьмой? – обратился он ко мне.

– Так точно, – по-военному отчеканил я.

Такая форма ответа уже вошла у меня в привычку.

– Карпов Дмитрий Алексеевич?

Отвык я слышать свое фамилия, имя, отчество. И даже не сразу понял, что обращались именно ко мне, потому и не ответил.

Мужчина, скривившись, повторил чуть громче.

– Чего молчишь? Пробки, что ли, в ушах?!

– Так точно. Ой, то есть я Карпов Дмитрий.

– Идентификационный номер хранилища 444НПА4451. Заберите ваши вещи и проваливайте отсюда, молодой человек.

– Может, стоит повежливее? – возмутился Артур.

Но кладовщик и не подумал реагировать на замечание. Вместо этого он приблизился к решетке и в буквальном смысле прорычал:

– Забирай этого ублюдка, куратор, и не забывай молиться по ночам, когда закрываешь глаза!

– Спасибо за бесполезный совет, – откликнулся Артур.

– А ты покойся с миром, поганое отродье!

Усач наградил меня злобным взглядом. И выложил в деревянный лоток забавные детские часы желтого цвета с Микки Маусом на циферблате.

– Что это? – удивился я.

– Твои пожитки!

– Но у меня была спортивная сумка, вещи, а еще мама положила мне теплы…

– Все пошло в топку! – сказал кладовщик и, скрестив руки на груди, отвернулся, потеряв к нам всякий интерес.

– А откуда тогда часы? – не понял я.

– Видимо, подарок от этого чертова заведения, – не выдержал Артур. Схватив часы, он застегнул их на моем запястье и, взяв за руку, потащил к выходу.

Когда мы оказались на улице, я, щурясь, уставился на слепящее солнце. Свежий воздух вызвал у меня легкое головокружение. Артур дал время немного прийти в себя. Я обернулся, взглянув на колючие стены корпуса «С», и быстро побежал вниз по дороге, ведущей к пирсу.

Меня никто не остановил и не окликнул. Неужели это и правда была свобода?

Катер развернулся на месте, и мы стали удаляться от небольшого островка, облаченного в бетонные оковы. Невысокие больничные здания буквально на глазах исчезали в сумрачной туманной дымке. Я тяжело вздохнул и сел на деревянную скамью – впереди маячили одинокие огни большой земли.

Хотелось верить, что на этом проклятие старухи, с которого все началось, наконец-то закончится. И у меня начнется счастливая жизнь обычного ребенка: походы в школу, игры с друзьями, домашние обязанности. Но за последние полгода, что я провел в стенах интерната, я сильно повзрослел. И больше не верил в прекрасные сказки, что взрослые рассказывают детям. Они просто пичкают нас иллюзиями, скрывая истинную природу вещей. Так что радости во мне не прибавилось. Наоборот, возникло нехорошее предчувствие – ведь, когда одна иллюзия сменяет другую, можно ожидать чего угодно. Даже чего-то более худшего, чем было до этого.

Артур подошел беззвучно, дал мне плед и кружку душистого чая.

Я укутался и сказал сухое спасибо. Он кивнул в ответ и оставил меня одного наедине со своими мыслями.

Голые деревья в молодой листве приобрели осязаемые формы. Возле пирса нас уже ждал автомобиль и двое людей в костюмах с белой эмблемой «ОНз».

Моя новая приемная семья.

***

Утром мы были в городе. Питер встретил нас мрачным небом, сквозь рваные заплатки которого пробивались осторожные солнечные лучи. Не весна, а промозглая осень. Но тогда я еще не знал, что для этого города такая погода норма. И дело здесь вовсе не в климате, а в истончившейся границе, соединяющей два отрицательно заряженных пространства.

Я устало потянулся и зевнул.

– Ну вот и добрались, – сообщил мне Артур.

– Я здесь буду жить?

– Работать. А жить будешь у меня. Тут недалеко, пара кварталов. У меня служебная квартира: небольшая, но вполне уютная. Короче, место всем хватит. Вечером сам увидишь.

Я кивнул. Без всяких эмоций и благодарностей. Да и к чему они. Как куратор скажет, так и будет: а я – кукла, тряпичная кукла, которую дергают за нитки, все беспрекословно исполню, не сказав ни слова. Правильно Янка говорила: свобода определяется лишь длиной нашего поводка. И после пребывания в интернате я был в этом абсолютно уверен.

Здание было невысоким, три этажа. У нас в поселке на купеческой улице я видел много подобных. С пузатыми колоннами и узкими потемневшими окнами. Правда наши выглядели совсем замшелыми и заброшенными, а здесь фасад был будто новый – еще пахнущий свежей краской. Входные двери блистали новыми хромированными ручками. При этом я заметил слева странную табличку: «Архив кунсткамеры «ОНз».

Мы поднялись по лестнице и прошли в конец коридора, застеленного узкими потертыми коврами. Паркет приятно поскрипывал при каждом шаге.

Артур открыл высокую и несоразмерно узкую дверь под номером «2В7» и пропустил меня вперед.

Зайдя в кабинет, я сделал шаг в сторону и виновато опустил голову, словно оказался на школьном педсовете.

– Ну, добро пожаловать в отдел по борьбе с нежитью, – громко произнес Артур.

Люди, что находились в кабинете, замерли и уставились на меня с живым интересом. Ненависти, как у сотрудников интерната, на их лицах не наблюдалось, но и явного дружелюбия я тоже не почувствовал.

– Ну что, давайте знакомиться, – предложил Артур. – Это Дима. Кто он и откуда, вы и так знаете, объяснять не надо. Так что перейдем к представлению нашего немногочисленного, но очень радушного коллектива.

Я в очередной раз кивнул.

– Там, за крайним столом Стас, – куратор указал на невысокого парнишку в кожаной куртке. – Младший оперуполномоченный.

Тот приветливо поднял руку и стал еще активнее работать челюстью, словно не жевал жвачку, а пытался ее уничтожить, разорвав на части. Честно сказать, выглядел он не как сотрудник, а как какой-то байкер: волосы ежиком, на куртке металлические заклепки, на руках обрезанные перчатки. В общем, хулиган, а не граничник.

– А это Вика, – произнес Артур и присел рядом с девушкой. Выглядела она вполне обычно, если не считать слишком бледной кожи и коротких черных волос с белой прядью, скрывающих большую часть лица.

– Не удивляйся, – откликнулся сотрудница. – Я – мавка.

– Мавка? – не сразу понял я.

– Ага, жуткая утопленница, попавшая в сети водяного и чудом спасшаяся из вечного услужения, – кивнула Вика и в качестве устрашения подняла руки и сделала резкое «бу», вызвав у меня лишь улыбку.

– Отличная реакция, поцак, – сообщила мне девушка. – Сработаемся!

– И последний по счету, но не по значимости, – Артур похлопал себя по ноге, изобразив барабанную дробь, – старший оперативник, Карл Вуйчик. Главная движущая сила нашей команды!

Я повернул голову в сторону, куда указывал куратор, и только сейчас заметил высокого долговязого парня в огромных очках, который застыл в углу, словно вешалка.

Выглядел он очень странно: длиннющие руки и ноги, а голова маленькая, да еще прямые волосы, из-под которых виднелся длинный острый нос. У нас в школе такого точно прозвали бы Буратино. А одет он явно не по погоде: на улице хоть и прохладно, но все же весна, а он в свитер с дурацким рисунком оленей и вельветовые штаны зеленого цвета вырядился.

Но странностей в мире хватало и без Карла, поэтому я просто поздоровался, решив даже мысленно не придираться к его внешности.

Долговязый скромно кивнул, да так и остался стоять на месте, медленно помешивая чай в кружке.

– Ты не стесняйся, садись, будь как дома, – Артур выдвинул из-под стола деревянный стул. – Это теперь твоя новая семья. Братья и одна сестра. Ты уж не обессудь, что так говорю, но в нашей работе иначе нельзя. Сожрут!

– Причем в буквальном смысле этого слова, – поддакнул Стас.

– Харе парня пугать! – возмутилась мавка и шлепнула напарника рукой по плечу.

– А чего такого? – удивился тот. – Пусть знает, куда прибыл.

– Стас, Вика все-таки права, не зарывайся. И информацию для Димы надо дозировать. Не забывай, ему только тринадцать.

Нервно ускорив пережевывание жвачки, парень примирительно развел руками:

– Ладно, договорились, уж и пошутить нельзя.

– Расскажи лучше о себе: откуда ты родом? Рад, что попал к нам? Наверное, все такое необычное? А главное, как ты повстречал Чужака? – напала с вопросами мавка.

Мне не очень хотелось начинать наше знакомство с рассказа про нежить, но и отнекиваться тоже не хотелось. И я выбрал нечто среднее.

– В моем личном деле все подробно написано. Уверен, там все правда.

Первым отреагировал Стас: продемонстрировав большой палец, он подмигнул мне и приветливо улыбнулся.

– Хитер, – согласился Артур.

– А что там написано? – не совсем поняла реакцию своих товарищей Вика.

Я пожал плечами, и мавка не стала больше лезть со своими расспросами.

Артур попросил Стаса приготовить чай и отругал того, что не встретил нас с пирогами, отправив в ближайшую булочную. Конечно, все это было не всерьез, но парень отреагировал болезненно и немного побурчал в ответ.

Потом мы говорили про отдел, в который я попал в качестве этакого внештатного сотрудника. Вернее, Вика и Артур рассказывали, а я внимательно слушал.

Последние несколько лет по всей стране стали возникать очаги проявления чужаков, которых уже давно окрестили нежитью. А задачей команды, которую возглавлял подполковник граничной службы Артур Чернов, как раз и являлось устранение данных очагов или червоточин, как выразилась Вика. Но это была лишь верхушка айсберга, а где-то в глубине крылась истинная причина их появления.

Вскоре к разговору присоединился Стас, и разговор превратился в сплошной анекдот. Я выслушал несколько историй, как младший оперативник умеет с легкостью вычислять чужаков и помещать их в квадрокуб – временный сосуд для антивещества.

Все это время Карл продолжал стоять в углу и мешать ложкой давно остывший чай. При этом я заметил, что он не сделал даже маленького глотка.

Вика встретилась со мной взглядом и осторожно шепнула:

– Не обращай внимание, он просто настраивается.

Мне очень хотелось задать ей кучу вопросов, но я решил пока промолчать. Еще, чего доброго, посчитают меня слишком любопытным.

– Так, посидели и хватит, пора за работу, – хлопнув в ладоши, скомандовал Артур.

– А мне что делать? – спросил я тихим голосом.

– А тебе… для начала необходимо сходить к психологу. Она тебя опросит и даст допуск к работе. Такой, брат, порядок. Карл проводит. И не переживай, все будет хорошо.

Я посмотрел на долговязого, но тот даже не шелохнулся. Артур как-то грустно вздохнул, приблизился к сотруднику и, встав на мыски, что-то шепнул тому на ухо.

Карл резко встрепенулся, вытянулся, как по струнке, и, уставившись куда-то вперед, отчеканил:

– Я готов!

Снаружи здание казалось не таким большим, как изнутри. Наверное, все дело было в том, что дома плотно прилегали друг к дружке и по внутренним коридорам можно было попасть из одного строения в другое. По крайней мере, для меня это было самое логичное объяснение бесконечному переходу с бесчисленным числом вытянутых дверей.

Мы шли по узкому коридору, и я, шаркая ногами, часто спотыкался о неровности на красном с зелеными краями ковре. Карл безвольно шагал впереди, и было слышно, как в тишине стучала ложка о керамическую поверхность.

– А почему здесь так темно? – не выдержав, все-таки задал я мучавший меня вопрос.

И, к моему удивлению, Карл ответил.

– Нельзя. Мрак друг нечисти. Мы тоже друзья нечисти. Они наши союзники. Так лучше. Так правильно.

Голос у него был низкий и звонкий. А слова он произносил медленно, правильно, четко выговаривая каждую букву.

– А, понятно, – протянул я. И мне стало не по себе. Не очень я любил нечисть, мало ли чего от нее можно ожидать. Меня всегда родители предупреждали, чтобы держался от нечистой силы подальше. Колян, конечно, не в счет, его обратили. Наверное, так же как и Вику.

– Тут близко. Скоро придем, – сказал Карл.

– А почему здесь так тихо? – сам не знаю почему, уточнил я.

Долговязый немного замедлил шаг, остановился и, не оборачиваясь, принялся объяснять:

– Таков порядок. Нежить не должна знать. Мы не должны видеть. Таков порядок. Так правильно.

– Понятно.

Мы подошли к двери под номером «1А3». Карл постучал и отошел в сторону – звяканье ложки усилилось.

Дверь открыла женщина средних лет. И ее внешний вид опять вызвал неподдельное удивление: у психолога было вытянутое тело и короткие ножки, которые сильно бросались в глаза своей сильной кривизной.

Женщина посмотрела на меня, потом на Карла и мило улыбнулась.

– Здравствуй, Дима. Проходи.

Я зашел внутрь кабинет, она закрыла дверь, за которой тут же послышался знакомый звук.

– Присаживайся.

Она расположилась за огромным дубовым столом. Достала чистый лист бумаги, ручку. Внимательно посмотрела на меня и снова улыбнулась.

Позвякивание за дверью прекратилось.

– Он хотя и опаздывает, но всегда приходит вовремя, – пояснила женщина. Потом протянула мне руку и представилась: – Антонина. Можно без отчества, – и, приставив руку тыльной стороной ко рту, прошептала: – Терпеть не люблю официоз.

– Очень приятно, тридцат… Простите, меня зовут Дима.

– Ну вот и хорошо, Дмитрий. Знакомство – это первый шаг к доверию. Хотя постой, с тобой этого явно мало. Неудивительно, после интерната с его строгими правилами на воду начнешь дуть, лишь бы не обжечься.

Я настороженно уставился на психолога. Ее сравнения мне были не очень понятны. И она об этом, видимо, догадалась.

– Не бойся, ты можешь ничего не говорить, просто сиди и слушай тишину. Это очень полезно. А все необходимое я узнаю сама.

Антонина ловко повернулась на стуле и включила музыку, щелкнув кнопкой магнитофона.

Сначала послышался шум воды, а потом стала тянуться медленная тягучая мелодия. Мне сразу представился далекий остров и стоящий на самом берегу дуб, дремучие дубравы и гигантские тени.

– Не возражаешь? – поинтересовалась психолог.

Я покачал головой.

– Ну вот и хорошо. Можешь закрыть глаза. Постарайся дышать тихо и глубоко.

Но я не стал этого делать. Просто не смог.

– Ну что ж, а я с твоего позволения немного порелаксирую.

Антонина откинулась в кресле и, вцепившись в ручки, стала слушать. Какое-то время ее лицо выражало безмятежность, что позволило мне получше рассмотреть смуглую, слегка обветренную кожу и глубокие морщины возле глаз – от этого даже очень молодое лицо казалось изможденным. Я попытался определить ее возраст: тридцать? Сорок? А может быть, пятьдесят? Но понял, что это бесполезная затея.

Мое гадание на кофейной гуще нарушил тягучий голос Антонины. Она не пела, а просто повторяла мелодию, вплетая в нее до боли знакомые мне имена.

– Вадька… Вадик… Вадим… Маруська… Марусечка… Мара… Коля… Колян… Коляныч.

У меня мороз пробежал по коже.

Зрачки Антонины подрагивали, как бывает при беспокойном сне. Но я был уверен: она сейчас видела все, что случилось со мной за последние полгода, а может, даже дольше. Видела все без прикрас, даже то, что видеть не должна. Не знаю уж, как у нее это получалось, я просто верил и все.

И мне стало жутко, потому что, судя по именам, мы добрались до того периода, как я попал в интернат. Голос Антонины стал ниже и противнее. Да и мелодия изменилась, в ней появились барабаны и бубны.

Психолог принялась перечислять врачей. Все имена, что знал я, теперь знала и она. Только в этот раз она не просто их произносила, но и давала им краткую характеристику.

– Поддубный – старый вояка. Какой же он прямолинейный, упертый и твердолобый. И при этом жестокий, очень жестокий… но Соломоныч еще хуже – дрянь человек, и мыслишки его хоть и о высоком, но пронизаны грязью и лицемерием. Абсолютно беспринципный тип.

Ее голос на секунду прервался, чтобы вновь зазвучать. Но по-новому, визгливо, с надрывом:

– Я его ненавижу! Их все ненавижу! Суки! Что же они натворили!

Это был не мой голос, не мои мысли. Чужие, но какие-то правильные. Словно кто-то знал правду. Истину, что творилась в интернате все эти годы.

Теперь Антонина говорила тихо, иногда на распев. А потом резко запнулась. Ее губы задрожали. И тело внезапно вздрогнуло, словно ее прошибло током.

Антонина резко открыла глаза. Ее обезумивший взгляд коснулся меня, и она сухо произнесла:

– Сеанс окончен, можешь идти.

Я быстро встал и направился к двери. Слегка замешкавшись у выхода, все-таки осмелился и обернулся, услышав слова Антонины.

– Курент, мать его! Курент… бедный мальчик.

Наверное, она сказала еще что-то, но я не расслышал, потому что из старых металлических рупоров вырвался оглушающий вой сирены. И замигал красный фонарь в конце коридора.

Глава 5. Семимостье

Я забежал в кабинет и замер возле двери. Внутри творилось что-то невообразимое. Все окружили Карла, который сидел за столом, словно прилежный ученик. Его ладони лежали на поверхности большой светло-зеленой кальки, не давая той свернуться обратно в рулон. Но это было еще не все. В какой-то момент Карл забился в припадке. А все вокруг просто стояли и смотрели, затаив дыхание. И никто даже не попытался ему помочь.

В школе нам рассказывали, что у некоторых людей бывают приступы эпилепсии, когда человек впадает в некое шоковое состояние, весь дрожит, трясется, словно от холода, а еще у него изо рта идет пена и он может проглотить свой язык. И ему просто необходима посторонняя помощь!

С Каром творилось нечто похожее.

– Может быть, вызвать скорую? – предложил я.

– Все нормально! – тут же откликнулся Артур. Но в его голосе чувствовалось напряжение.

Внезапно Карл остановился, потянулся к своей любимой кружке, взял ее, и у него вновь случился приступ. Густой чай вылился на бумагу, образовав вытянутое пятно.

– Быстрее карандаш! – крикнул Артур.

Вика тут же исполнила приказ.

Дрожащей рукой Карл начал обводить странный рисунок. Грифель вырисовывал непонятные контуры. Я, вытянув шею, сделал несколько шагов вперед.

Сначала мне показалось, что Карл нарисовал какое-то чудовище или что-то вроде того, но все оказалось гораздо проще. Это была карта.

– Что это за место? – уточнил Артур.

Стас напряженно схватился за виски, словно вспоминая, где он мог видеть подобные очертания, а потом протяжно замычал, напрягая извилины.

– Ну, давай, соображай! Время не терпит! – взволновано выкрикнул Артур.

– Сейчас, сейчас, – сквозь зубы процедил Стас.

А Карл продолжал чертить поверх чайного пятна. Движения его, на первый взгляд, были хаотичны. Но впечатление это оказалось обманчивым. Когда я приблизился к столу, то различил четкие границы, прямые линии и извилистые каналы – долговязый рисовал мосты и каналы.

– Пикалов мост! – внезапно щелкнул пальцами Стас.

– Уверен? – уточнила Вика.

– Сто процентов!

– Стартуем! – скомандовал Артур.

И все ринулись к двери. Про меня будто никто и не вспомнил. Только, когда старший группы накинул куртку и внезапно обернулся, стало понятно, что я не в счет.

Артур растерянно закрутил головой:

– Слушай, приятель, тут такое дело…

– Я поеду с вами, – твердо произнес я.

– Что?

– Я поеду с вами!

Артур покосился на мавку:

– Ну, что скажешь?

– А иначе зачем он здесь, – спокойно ответила сотрудница.

Артур перевел взгляд на Стаса:

– Утопленница дело говорит, шеф, – откликнулся тот. – Мальцу надо вливаться в коллектив. А вызов – лучшая практика!

– Заметано, – согласился Артур. – Решение принято, по коням, ребята!

***

В машине мы получили короткий инструктаж. Но вначале Артур обратился к Стасу с просьбой.

– Просвети нас, что это за место?

Парень кивнул и, немного подумав, принялся рассказывать:

– Так называемый туристический оазис. У нас Питере их бесчисленное множество, но этот особенный. Находится на пересечении двух каналов: Крюкова и Грибоедова. Называется семимостьем, потому что с Пикалова моста можно увидеть сразу семь мостов. Вроде бы ничего особенного, но существует поверье, что если седьмого числа в семь вечера загадать желание, то оно обязательно сбудется.

– Давай только без этой экскурсионной лапши, – попросила мавка. – А коротко и по делу.

– Если по делу, то там раньше располагалось русло Кривуши или, точнее, Глухой реки, бравшей свое начало из вязкой трясины. А название, как вы сами понимаете, взялось неслучайно. Имеются сведения, что из той реки к местным поселенцам являлся сам черт и воровал не только скот, но и людей.

– Где тонко, там и рвется! – резко вмешался в рассказ шеф. – Велика вероятность, что там сейчас образовалась Грань.

– Именно, – согласился Стас. – Правда после осушения и постройки канала поганое место решили запечатать. Его взяли в церковный круг. На этом пяточке святые постройки расположены в каждой стороне света, – он достал карту, развернул ее и, положив на небольшой пластиковый столик, указал на постройки. – Вот полюбуйтесь: здесь Николо-Богоявленский морской собор, а тут Большая Хоральна Синагога, а здесь и здесь собор Святого Станислава и лютеранская церковь святого Ионна. Как вам? Настоящее международное объединение силы.

– И все там было хорошо и спокойно до сегодняшнего дня, – добавила мавка.

– Понятно, что ни черта непонятно. Но круг защиты существует, это уже хорошо, а с остальным разберемся на месте, – сказал Артур. – Теперь главное. Стас, твоя задача – на рожон не лезть. Наблюдаешь, подмечаешь, если обнаружишь что-то подозрительное, дашь знать!

– Заметано.

– Вика, а ты не спускаешь глаз с Карла. Если это не ложная тревога, чужак в фазе одержимости. Как только заметишь повышенную активность, запускай ловушку.

– Поняла, – откликнулась мавка и смешно отсалютовала, приложив руку к виску.

– Теперь насчет тебя, – тот повернулся в мою сторону. – Все очень просто: что бы ни произошло, не покидаешь пределов машины. Наш минивэн – гарантия твоей безопасности. Усвоил? Отойдешь больше чем на три метра, считай, пропал! Чужак чувствует твою метку, и хорошего от этого очень-очень мало.

– Какую еще метку? – не понял я.

– А ты чего еще не допер, куда вляпался? – поразился Стас.

– Помолчи и не лезь вперед батьки в пекло! – резко остановил его шеф. – А вернемся, напомни мне, чтобы я укоротил твой длинный язык. Насчет всего остального позже, – Артур наградил меня пристальным взглядом. – Дима, запомни. С нами ты в безопасности, выполняешь четко приказы, и ни одна тварь не заползет в тебя, как это случилось в интернате. Ослушаешься – второго контакта просто не выдержишь! Ты меня понял?

Я кивнул так сильно, что голова едва не слетела с плеч.

– Ну и замечательно, – подытожил Артур.

Последним, к кому обратился шеф, был Карл.

– Приятель, скажи, ты что-нибудь чувствуешь? Что-нибудь, что заслуживает нашего внимания?

Карл не отреагировал: уставившись в окно, он прижал к груди чайную ложку и время от времени облизывал ее, словно леденец. Его взгляд был устремлен на мелькавшие фасады старинных зданий и распахнутые парадные.

– Может, пока его лучше не трогать? – предложила Вика.

– Думаешь, рано? – уточнил шеф.

И в этот момент Карл безучастно произнес:

– Он там. Нас ждут. Пир во время чумы.

Артур нахмурился и уставился вперед, попросив водителя ускориться.

Возле моста было многолюдно – у самого края расположились художники, несколько музыкантов и продавцы сувениров, а на самой обзорной площадке было множество экскурсионных групп.

– С чего начнем? – поинтересовался Стас.

Шеф взял у него карту.

– Я отправлюсь на Грибоедова, а ты останешься на этой стороне. Вика, пройдись с Карлом вдоль канала, возможно, ему так будет проще сориентироваться и почувствовать бесовника. Главное, не суйтесь в толпу!

Все исполнили приказ без лишних слов.

Вика забрала у долговязого ложку, убрала ее в карман и, подхватив того под ручку, направилась вниз по набережной. Стас, закинув в рот несколько жевательных пластин, быстрым шагом пошел к мосту. Артур обернулся и указал на меня пальцем:

– Ни шагу от машины! – напомнил мне Артур, а потом попросил водителя. – Савич, проследи.

Пожилой мужчина обошел машину и встал сбоку от меня, словно часовой. Но, когда шеф ушел, он немного расслабился: облокотившись о капот, извлек из кармана газетный кулек и протянул мне ладонь с горсткой семок. На тыльной стороне я заметил странные наросты вроде сучков. И недоверчиво уставился на водителя.

– Что, никогда лешего, что ли, не видел? – прищурившись, поинтересовался Савич.

– Только на картинках, – признался я.

– У! Дремуче племя, и чего ж теперь, нос от нечисти станешь воротить?

Я пожал плечами и принял угощение.

– Так легче ожидание переносится, – пояснил Савич. – А то ж, сам знаешь, все шо угодно может случиться.

– Что? – похолодел я.

– А то! – насупил брови Савич. – Все ж таки не в бирюльки играем. Слышал, на прошлой неделе московские сыскари при проверке сигнала двух сотрудников не досчитались.

Я даже похолодел. И ощутил, как по спине пополз липкий страх.

– Как не досчитались? – глупо спросил я.

– А так! Не буди лихо, пока оно тихо! – пробурчал леший. – Опасны эти твари, ох как опасны.

Я хотел задать еще вопрос, но меня перебил чей-то пронзительный голос.

– Подайте бедным музыкантам… на пропитание и творческий кризис.

Напротив нас, будто из-под земли, возник парень с протянутой шляпой. Был он одет в потертую куртку и джинсы, а длинные волосы были перетянуты красной нитью.

Мы с водителем переглянулись и услышали пение под резкое бренчание гитарных струн…

Чёрный пёс Петербург – рассыпанный порох

Тайн этих стен гробовой тишины.

Дышит в каждом углу по ночам странный шорох,

Здесь любой монумент в состоянии войны1…

Водитель скривился, сделал вид, что покопался в кармане, но вместо денег вынул и продемонстрировал попрошайке фигу. Тот отреагировал почти мгновенно: убрал шляпу и, резко сплюнув, зло процедил сквозь зубы:

– Чертова нечисть, совсем оборзела! Ну ничего, недолго тебе осталось бродить по этому свету!

***

Артур продрался сквозь толпу зевак, что фотографировались возле парапета, и, оказавшись на другой стороне Пикалова моста, подошел к стоянке туристических автобусов. Достал из кармана дежурную пачку сигарет, попросил прикурить. Толстый, потный водила протянул ему зажигалку. Колодезные2 ребята беззлобные и словоохотливые. Такие не только помогут, но и последние сплетни поведают.

– Чего-то сегодня маловато народу, – как бы между прочим произнес Артур.

– С утра дождь обещали, вот все по музеям и разбежались, – откликнулся колодезный и хитро покосился на небо. – Но гидрометцентр, как всегда, ни разу не угадал. Не будет сегодня дождя, и даже на неделе не предвидится.

– А весна когда придет?

– Не раньше июня, – прищурившись, хихикнул водила.

– Шумновато сегодня чего-то. Вон слышал, как этот бард-самоучка надрывается, – вклинился в разговор его приятель, обычный человек. – Орет как резаный!

– Не знаю, чего он там лабает, – с деловым видом откликнулся колодезный, – но ты прав – с громкостью у него перебор. У меня от его треньканья уже голова разболелась.

Артур обернулся и нашел взгляд невысокого паренька с гитарой, который не стоял на месте, а двигался вдоль прохожих, словно разгуливая по вагону электрички.

– И часто он здесь глотку рвет? – поинтересовался представитель ОНз у водил.

– Да нечасто, – высказался один.

– Таких горлопанов здесь не любят, – поддакнул другой. – Местные, слыхал, пару раз даже в полицию жаловались.

А колодезный, немного помолчав, авторитетно заявил:

– Первый раз он здесь. Не было его раньше. Никогда. Тут обычно Бродяга тренькал Антонова да индус за Кришну агитировал, на своих тарелочках позвякивая. А этого рокера не было, век мне воды не хлебать!

– Уверен? – уточнил Артур.

– Уверен, я сюда людей, почитай, уж пятнадцать годков вожу. А когда каждый день одно и то же, знаешь как навье в глаза бросается?

Артур задумался и внимательно посмотрел на колодезного. Не ослышался? И по хитрому выражению лица понял – все правильно различил.

– А поет вроде неплохо, – прислушавшись, сказал один из водил.

– Неплохо, да все не о том, – не согласился Артур. – Ну спасибо вам, мужики, пойду я. А то дел невпроворот.

Пожал руки случайным собеседникам и отправился обратно на мост.

***

Весеннее солнце в Питере походило на шкодливого парнишку – выглянет из-за туч, подразнит язычком и обратно в укрытие. Но сейчас огненный мальчишка, видимо, вдоволь набесился и, разогнав хмурые облака, предстал во всей красе. Улицы наполнились приятным теплом, заставив людей радостно щуриться, избавляясь от неудобных зимних одежек.

– И как тебе не жарко? – поразилась мавка, покосившись на Карла. – Разоделся, словно капуста.

Теплый свитер был старый, в катышках и даже имел дырку у высокого горла. Такой бы снять да выкинуть, смахнув с лица выступившую испарину. Но долговязый и не думал этого делать. А вместо этого обхватил себя и зябко поежился.