Читать онлайн Часова

Осколки осколков

Страх

Ключ

Дверь в никуда

На всякий случай

Неспетая песня

Времябой

Мир без закатов

Рыбы

Часы бегут по крышам…

Кот сидит на старой башне…

Продаю мечты…

Крылья без крыльев

Внемли

Вы помните?

Странствия города

Цитадаль

Кто-то ходит за окнами

Игрыцари

На ночь…

Память фрегата

Слишком рано

Память скрипки

Мне бы…

В городе городов

Карета для пугала

– …сейчас… сейчас… что-нибудь найду…

Торопливо обшариваю прихожую в поисках чего-нибудь старого и завалящего, что подошло бы огородному пугалу, да тут все подойдет огородному пугалу, только сейчас спохватываюсь, в чем я вообще хожу. Выхватываю пальто, которое держу на случай уже вообще не знаю, чего, пальто взмахивает прорехами, будто пытается улететь…

– Вот… пожалуйста…

Пугало отступает назад.

– Простите, но…

Еще раз оглядываю прихожую, сбиваю откуда-то сверху из-под потолка то, что с натяжкой можно назвать шляпами, протягиваю пугалу то, в чем уже стыдно ходить по улицам, но не стыдно протянуть пугалу.

– Простите… вы не поняли… – мне кажется, что тыквенная голова краснеет, – я к вам на прием…

– Э-э-э… – хочу сказать, что пугала не принимаю, тут же одергиваю себя, что я несу такое, с каких это пор я начал посетителей за дверь выставлять, – да, конечно, проходите… Присаживайтесь… что вас беспокоит?

– Вы, наверное, скажете, что я сошла с ума… – пугало поправляет видавшее виды платье, кутается в потрепанную кофту, – понимаете… мне кажется, что у меня в голове принцесса.

– Это… это как?

– Ну, вот так, иногда мне кажется, что у моей головы есть колеса, а внутри сидит принцесса, и едет куда-то…

– Какие колеса?

– Красивые такие, позолоченные…

– Удивительно… – думаю, что тут можно спросить, что тут вообще можно сделать, – спите как?

– Так я вообще не сплю.

– То есть, бессонница…

– …да нет, я же пугало, а пугалам не положено…

Спохватываюсь, ну да, конечно же, это же пугало… тогда чем я вообще могу помочь, я же с людьми работаю, а не… Обреченно заглядываю в пустую тыкву, а может, там и правда прячется принцесса – вижу только погасшую свечку.

– Расскажите о вашем дет… э-э-э… как у вас вообще с работой, с личной жизнью…

– Ну, на работу мою особо никто не жаловался, птицы, конечно, все равно зерно клевали, но не очень… А личная жизнь… ну какая личная жизнь у пугала?

– Действительно… а эта принцесса у вас в голове… что она хочет?

– Вот в том-то и дело, я совсем не знаю, что она хочет! Но как будто… как будто я должна что-то сделать, понимаете?

– Что же… – хочу произнести дежурную фразу, что я вам какие-нибудь травки выпишу, пустырник или еще что, отдохните, отпуск возьмите, тем более, урожай убрали, больше сторожить нечего, с семьей пообщайтесь… И тут меня осеняет.

– Я… боюсь, я все понял.

– Да?

– Да… понимаете, осень прошла, скоро наступит зима…

– Да, я что-то такое слышала.

– …и вас, то есть, вашу голову, возьмет принцесса, которая еще не знает, что она принцесса, отнесет своей крестной… и крестная превратит вас в карету, в которой принцесса поедет на бал в королевский дворец, понимаете? То есть, она еще не принцесса, она станет ею, когда её полюбит сын короля, а с последним ударом часов ваша голова снова станет тыквой, а девушка убежит из дворца и уронит туфельку…

– А как же…

– …а вы не беспокойтесь, все кончится хорошо, сын короля будет искать свою невесту по всему королевству, искать девушку, которой подойдет потерянная туфелька, а потом они встретятся…

– …да нет, постойте! А как же я?

– А вы… а-а-а… ну, судьба у вас такая, помочь девушке найти свое счастье. Ну что вы хотели, мне тоже не повезло, я в этом рассказе должен только помочь вам, и все, а что дальше со мной будет, автору все равно, я и не жалуюсь, как-нибудь устроюсь, у меня, в конце концов, дом, врачебная практика…

– То есть… мне следует вернуться в поле… и ждать…

– …да. Давайте я вас провожу…

Пронизывающий холод наваливается со всех сторон, последний дождь переходит в первый снег, тает на мостовой. Безрадостная пустошь за городом теряется в тумане, в темноте подступающей ночи я вижу пляшущие тени у костров, а да, сегодня же Самайн, тыквоголовые пугала водят хороводы под светом полной луны…

– Я… я сейчас… – пугало бросается в хоровод, я и ахнуть не успеваю, кружится в танце, раз, два, три, в паре с кем-то высоким, статным, раз, два, три…

– Позвольте… – все еще пытаюсь ухватиться за остатки здравого смысла, – у нас мало времени…

– Еще немного…

Смотрю на часы, о чем она только думает…

– …пойдемте же!

– Сейчас… сейчас…

– Уже почти полночь!

Пугало, наконец, отталкивает своего партнера, спешит ко мне, на бегу роняет развевающийся клетчатый шарф, который подхватывает тот высокий и статный за неимением туфельки, тут же вручает уже не моей спутнице…

…я понимаю, что её голова не превратится в карету, и еще не принцессе придется идти на бал пешком, но тут ничего не поделаешь. Первый раз начинаю задумываться о себе, а что если и я тоже поменяю свою судьбу, начну прямо сейчас…

Иду в сторону города, сворачиваю на улицу, на которую меня автор в жизни бы не послал, спотыкаюсь обо что-то, поднимаю изящную туфельку, оглядываю арки и переулки в поисках того, кто мог бы её обронить…

Дом без прошлого

– …войдите…

Никого, шорохи за дверью.

– Да войдите же!

– Я… простите… я не…

– Что вы не?

– Не… не могу…

– Что не можете?

– Войти…

Чувствую, как внутри все начинает закипать, такими темпами мне самому скоро психотерапевт будет нужен…

Распахиваю дверь, ошарашенно отступаю назад, а с каких это пор соседний дом стоит вплотную к моему, стоп, это не соседний дом, это…

– …добрый… вечер, – дом хлопает ставнями.

– Э… здрассьте…

– Можно… к вам? – осторожно спрашивает дом.

– Э… м-м-м… конечно… м-можно… только…

– Ах да, – спохватывается дом, – конечно же… тогда… разрешите вас пригласить?

Распахивается дверь. Настораживаюсь, нет ли какой ловушки, а то что-то как-то все это слишком подозрительно, и чай налит, и кусочек пирога с начинкой из осени стоит, и уютное кресло подвинуто поближе к камину… Захожу шепотом-шепотом, осторожно-осторожно, так и жду, что захлопнется ловушка, нет, не захлопывается, похоже, и правда что-то у дома случилось…

– Э… слушаю вас.

– Понимаете… я потерял свое прошлое.

– В смысле… потеряли прошлое?

– Ну, вы же понимаете, у каждого есть прошлое… вот вам сколько лет?

– Тридцать семь.

– Ну вот, у вас что-то в жизни было, учились где-то, работали, дом вот приобрели…

– …снимаю.

– …снимаете, посетители к вам ходят… Вы помните, что с вами было раньше, верно?

– Хотите сказать… вы потеряли память?

– Да, да, совершенно верно, – дом вздрагивает, я вздрагиваю вместе с ним, вы так не пугайте, господин дом, а то мне кажется, что вы сейчас развалитесь.

– Что же… рекомендую вам дать объявление в газеты, потеряна память, особые приметы…

– …так вот то-то и оно, что не помню я у памяти никаких особых примет! И вообще никаких…

– Гхм… тогда попробуйте дать свои приметы, дом потерял память, приметы дома такие-то…

– И верно, как это я сразу не догадался!

– Вот и прекрасно, давайте позвоним в газету… – прохожу через холл, приятно пахнущий свежей краской…

…черт, что…

Еле удерживаюсь, чтобы не хлопнуть себя по лбу.

– Ну, конечно же! Уважаемый дом, у вас не может быть прошлого!

– Что значит… позвольте, что значит, не может быть?

– Очень просто… вы посудите сами… когда вас построили?

– Не…

– …не помните? Ну, с какого времени вы хоть что-нибудь помните?

– Где-то с прошлого месяца…

– Ну, так все очень просто, потому что вас построили в прошлом месяце, конечно, вы ничего не можете помнить?

– Да как так, все могут, а я не могу?

– Да как вы не понимаете, вы не можете помнить то, чего не было!

– Почему не могу? Ну, так и сделайте, чтобы я мог!

– Это невозможно, как вы не понимаете?

– Ну, так и скажите, что вы плохой психолог, что вы мне тут сказки рассказываете? Ну вас совсем…

Дом уходит, я только сейчас спохватываюсь, что уходит вместе со мной, стучу в дверь…

– И даже не подумайте, я вас пускать не собираюсь!

– Да вы не поняли, вы послушайте, я прошу меня не впустить, а выпус…

– И даже слушать не буду, что вы мне там несете, выдумщик! Развели шарлатанов, только деньги из народа тянуть могут, ничего больше…

Думаю, что делать дальше, заорать про похищение человека, или пойти на крайние меры, разбить окно, а что разбивать, открыть его изнутри, и дело с концом, только вот на полном ходу выпрыгивать из дома как-то не хочется, вот черт…

Так ничего и не придумываю, устраиваюсь спать на диване у камина, утро вечера мудре…

…подскакиваю от звонка в дверь, иду, иду, откры… а почему я не дома, а где я вообще, вот черт… события последнего дня оживают в памяти, у меня-то память есть, да еще какая, не в пример… чш, чш, об этом ни слова…

Дверь распахивается, на пороге показывается что-то, закутанное в длинный клетчатый плед, почему-то мне кажется, что под пледом ничего нет, ничего плотного, материального, что на этот раз я имею дело с чем-то…

– Доброе утро… я не рано?

– Нет, нет, ничего… проходите… присаживайтесь…

С надеждой смотрю на это в пледе, может, вместе что-нибудь придумаем, как отсюда выбраться…

– Я, собственно… я прошлое…

Меня почему-то коробит, вспоминаю какие-то темные пятна своего прошлого, и вроде знаю, что никаких темных пятен нет, и все равно не по себе…

– …мое прошлое?

– Вы думаете… я ваше?

– И не думайте даже, – мое собственное прошлое заходит из кухни в домашнем халате, с чашкой кофе, гневно поворачивается ко мне, – а вы, сударь, не забывайте, где ваше прошлое, нечего тут чужие прошлые пускать!

– Тогда… тогда чье вы прошлое?

– Раньше я было прошлым одного шикарного поместья…

– …раньше?

– Ну да, потому что теперь я ничье прошлое!

– В смысле… вы ушли от поместья?

– Да как вам не стыдно? – прошлое так и подскакивает, – вы хоть понимаете, что все было наоборот?

– Что… наоборот?

– Поместье! Оно ушло… сначала были хотя бы обломки, осколки, а потом и от них ничего не осталось…

– Так вы собираетесь разбираться с моим делом? – не выдерживает дом.

Уже думаю, куда бы послать их всех подальше, когда решение приходит само…

– Черт…

– А если…

– …уважаемый дом, я нашел ваше прошлое.

– Да?

– Уважаемое прошлое, я нашел ваше поместье.

– Да?

– Вот… взгляните.

– Но это…

– Что такое?

Дом недоверчиво оглядывает прошлое.

– Вы… вы уверены, что это мое…

– …совершенно уверен.

Прошлое проходит по дому, недоверчиво оглядывает лестницы.

– Гхм… мне кажется, мое поместье…

– …выглядело именно так.

Поместье и прошлое придирчиво оглядывают друг друга, наконец, нехотя, настороженно пожимают друг другу руки…

…мысленно вытираю пот со лба.

– …войдите!

Дверь распахивается, смотрю на визитера, кажется, я его знаю, это следователь, пару раз я с ним пересекался…

– Вечер добрый… я по поводу вашего прошлого.

Все так и переворачивается внутри, и вроде знаю, что в прошлом у меня ничего такого…

– А… в чем дело?

– Разрешите взглянуть на ваше прошлое.

Понимаю, что отвертеться не получится.

– П-пожалуйста… э-э-э… ну долго тебя ждать, выходи уже!

Прошлое выходит из спальни наскоро расчесывает волосы, завязывает пояс на домашнем халате.

– Ну, куда, куда я в таком виде выйду, ты сам-то подумай, а?

– Уважаемое прошлое, – следователь делает шаг в сторону спальни, – разрешите… вас осмотреть.

– Вы? Меня? Да как вам не стыдно, как вы смеете!

– Смею сказать, я следователь.

Прошлое обреченно смотрит на меня, я развожу руками, ничего не могу поделать, прошлое краснеет до кончиков ушей, которых у него нет, сбрасывает халат.

Следователь надевает очки, вздрагивает.

– Ни… ничего себе… убийства, отравления… трупы, замурованные в стенах… подлоги завещаний… Это… это что вообще? Это вы что вообще творите?

– Это… этого не может быть, это… это не мое…

– Ах, не ваше? Может, еще скажете, что вам подкинули?

– И… – выпрямляюсь, – и скажу! Боюсь, произошла досадная ошибка, вчера я отдал дому свое прошлое, а себе случайно взял чужое…

– Вот как… так вы прошлое дома?

– Слушайте, вы мне совсем голову задурили, я уже вообще не знаю, чье я прошлое!

– Что же… боюсь, найти ваше поместье будет трудновато… Уважаемое прошлое… А что если вы останетесь у меня?

– Ну… если вас это не затруднит…

– …нисколько.

Многозначительно смотрю на следователя:

– Думаю… что к прошлому не может быть претензий, ведь это всего лишь прошлое, а не люди, жившие в поместье и сотворившие это прошлое…

– Да, пожалуй, вы правы… – следователь смущенно снимает очки, отходит к двери, – что же… всего хорошего…

Дверь захлопывается, все еще не позволяю себе перевести дух.

Осторожно спрашиваю:

– Хотите поговорить… о себе?

Прошлое устраивается в кресле, наливает себе кофе.

– Хотело вас спросить о том же самом… хотите поговорить обо мне?

– М-м-м… думаю, что нет.

– А ловко вы это придумали… насчет перепутанных прошлых…

Смущенно киваю:

– Что же, я всегда ухитрялся находить выход в любой ситуации…

Пряничная легенда

…сохранять спокойствие, – это просто сон, сон, сон, а если не сон, то бред, бред, бред, это ангина не до конца ушла, долго шаркала в коридоре, возвращалась то за перчатками, то за зонтиком, напоследок оставила вот этот не то сон, не то бред, не то не пойми что.

Протираю глаза, видение не исчезает, так и стоит на пороге что-то в клетчатом пледе, пряничный дом вместо головы, из-под пледа торчат голые ветви деревьев, окутанные туманом, вместе с холодом осени на меня дохнуло крепким пряничным духом, м-м-м, отлично, значит, нюх еще не потерял совсем с бесконечными простудами…

– Э… добрый день.

Нет, никакой ошибки, это говорит, это двигается, закрывает за собой дверь, по-хозяйски усаживается в кресло, наливает себе чай, отламывает от пряничного домика здоровенные куски, которые тут же нарастают снова, раскладывает куски на тарелку, да вы угощайтесь, угощайтесь, не бойтесь, ничего я вам не сделаю…

– Благодарю…

– Ну… как вам?

– В жизни ничего вкуснее не пробовал… – не выдерживаю, – собственно… чем обязан?

– Видите ли… я легенда.

– Вот как…

А не слишком ли вы высокого мнения о себе, сударыня – думаю, но не говорю вслух.

– …легенда про пряничный домик в лесу, в котором живет злая ведьма, и если кто-то забредет в домик, она заманит путника пряниками, а потом съест…

Вздрагиваю, вот это поворот, что-то посетители у меня чем дальше, тем интереснее…

– Да вы не бойтесь, я вам ничего не сделаю! Честное слово, я к вам на прием…

– У вас… какие-то проблемы?

– Да. Видите ли… – пауза, вздох, – я хочу стать правдой.

– Но… что-то я никогда не видел настоящих ведьм с пряничными домиками.

– Вот видите, видите! Даже вы не верите, что я могу стать правдой…

– Но как легенда вообще может стать правдой?

– Откуда я знаю? – легенда срывается на крик, – вот у других легенд как-то же получается, вы посмотрите на легенду об Одине, или на легенду о Ра и Осирисе, и кто там еще… или вот, кеца… Коце…

– Кецалькоатль?

– Вот-вот, правильно говорите, у них же получилось как-то стать правдой! Вы посмотрите на миры, в которых правят эти легенды!

– Простите… я не умею заглядывать в другие варианты реальности.

– Ах да, это вы меня простите, совсем забыла, какие вы, люди… ой, простите, не стоило мне так про людей…

– Да ничего, ничего, понимаю…

– Так вот… у тех легенд получилось же? Вы посмотрите на те миры, вы покажите мне там хоть одного человека, который усомнится в том, что землю огибает исполинский змей Уроборос, а в основе миров растет ясень Иггрдасиль! Так почему я никак не могу стать правдой?

– Давайте подумаем вместе… – перебираю легенды, как квадратики в кубике Рубика, мысленно хлопаю себя по лбу, ну, конечно же, – так вы посмотрите на себя и на них, у них же целая картина мира, откуда взялась луна, откуда взялись звезды, вокруг чего вращается земля… а у вас пока что всего этого нет, но вы придумаете, обязательно… да?

– Ой… я никогда в жизни ничего такого не придумывала…

– Ничего, у вас получится. Это вам домашнее задание будет, придумать картину мира, откуда появились луна и звезды…

– …отлично, отлично… Значит, Солнце – это огромная печь, в которой выпекли огромный пряник – Землю, и другой пряник – Луну, а вокруг темный лес и огоньки деревень – звезды… Великолепно, у вас все шансы стать правдой…

Беру с тарелки еще один кусок пряника, на этот раз с начинкой из яблочного повидла, в который раз говорю себе, что психотерапию с легендой пора завязывать, а то скоро ни в одни брюки не влезу и не в одну дверь не пройду, а это уже не дело…

– …но почему меня до сих пор не признали правдой? Слушайте, молодой человек, я к вам уже столько хожу, а до сих пор правдой не стала, а вообще за сколько времени у вас легенды правдами становятся?

Даже не знаю, от чего мысленно фыркнуть – или от того, что меня назвали молодым человеком… ну да, для многовековой легенды, может, и молодой… или от того, что меня уже записали в оправдателя легенд… оправдывателя…

– Разрешите еще раз посмотреть на вашу реальность? А то я, как видите, не могу…

– Да, да, конечно… Смотрите…

Хлопаю себя по лбу:

– Ну, конечно же! Сударыня, а где же ваши клинки и сабли?

– Какие еще сабли?

– Обыкновенные, какие! Где ваше оружие, где ваши боевые кони, где ваши мечи и стрелы, где ваши ружья и пушки? Вы как собираетесь нести себя в мир?

– Пушки? Ружья?

– Ну а как вы хотели, всякая уважающая себя легенда огнем и мечом несет себя в другие края? Вы посмотрите на столь любимую вашу легенду об Одине! А легенды о Юпитере? А Уицилопочтли? Нет, дорогая моя пряничная легенда, так вы ничего не добьетесь!

– Вы правы… а ведь вы правы, как это я сама не догадалась!

…наконец-то стряхиваю с себя наваждение, – легенда еще пытается одурманить меня, заботливо подсовывает пряники, ну уж нет, врешь, не возьмешь, вижу я, что это за прянички, что от них люди голову теряют…

– Это невозможно.

С трудом выжимаю из себя два слова, с трудом вообще вспоминаю, что такое слова.

– Что невозможно?

– Это… это… вы не можете быть правдой! Нет никакого пряничного домика и ведьмы! Вы легенда, легенда, если вы попытаетесь стать правдой, ничего у вас хорошего не получится, вы только сделаете несчастной себя и всех вокруг себя! Да уже сделали, вы посмотрите, что творится!

Пелена с моего сознания спадает окончательно, уже и сам вижу, что творится, пряничный до… это не домик, это целый пряничный дворец посреди леса, один из множества пряничных дворцов по лесам, (раз в месяц выпекают новый, чтобы он никогда не обветшал), жертвенный камень на поляне, темный от крови бесчисленных жертв, зря, что ли, ведьма съедает своих пленников, интересно, кто будет на этот раз…

…и в ту же секунду понимаю, кто будет жертвой на этот раз, да черт меня дери, кто меня за язык тянул, а как не тянуть себя за язык, если это не может, не может, не может быть правдой, я всю жизнь работаю, чтобы показывать людям правду, не может это быть пра…

…клинок взмахивает над моей головой, еще пытаюсь вырваться из пут на камне, что тут можно сделать, черт меня дери…

…сам не понимаю, как у меня получается распахнуть портал в соседний вариант реальности, пряничная легенда растерянно оборачивается, видит другую легенду на троне из человеческих костей, легенду в красном капюшоне, укрытую волчьей шкурой, – я уже знаю, что сейчас они набросятся друг на друга…

– …вы… вы что натворили-то вообще?

– А что такое?

– А то такое… вы две легенды стравили?

– А вы видели, что они вытворяли?

– А вы видели, что осталось от их миров?

– Э-э-э…

– А вы посмотрите, посмотрите! – следователь подхватывает меня, черт, куда ты меня тащишь на холод, у меня анги… ну ладно, ушла ангина, ну так ей ничего не мешает вернуться за какими-нибудь очередными перчатками, зонтиками, ключа… Э-э, нет, еще я ключи от дома ей не давал…

– Вот… смотрите, смотрите, вот это вот что? – он показывает на две ветви реальности, обгоревшие, дымящиеся, обрывающиеся в пустоту.

– Это…

– …это вы их стравили, что они друг на друга набросились? Ну, признайтесь, вы?

Уже хочу признаться, что я, когда меня осеняет:

– Нет, постойте-ка, а как вы тогда объясните, что они сгорели в разное время? Пряничная легенда сгорела на пять минут раньше волчьей легенды!

– Но… – следователь оторопело смотрит на меня, – почему… почему так случилось?

Уже хочу ответить, что не знаю – спохватываюсь, кусочки пазла складываются в голове:

– Ну, конечно же… в любом мире так или иначе оставались другие легенды, которым не довелось побыть правдой, или те, кто побыл правдой совсем недолго. Разумеется, они хотят взять реванш… и берут, и весьма успешно, надо сказать, завязывается перепалка между двумя легендами, каждая посылает войско… и в какой-то момент реальность выгорает дотла, уж не знаю, что там за оружие у них, которое выжигает саму реальность… Так что нечего на меня все валить…

Спохватываюсь, хлопаю себя по лбу, показываю на обожженные обрубки миров, тут, тут, тут, и еще вот здесь, и вот здесь, и…

…несть им числа.

– Это тоже, по-вашему, я?

Следователь настороженно смотрит на меня, мало ли, – нехотя отступает.

– А ведь верно… они все как с ума посходили…

– Что поделать, ну не могут легенды сидеть спокойно…

– А если… их научить?

– Чему… научить?

– Научить… быть легендами… может, займетесь?

– Что, простите?

– Может, займетесь легендами, говорю? Нет, не этими, а давным-давно, когда они были еще маленькими…

– Я…

– …так вы же психолог, разве не так?

– Ну… вообще-то…

– Сколько вы за прием берете в час?

– Э…

– Вот я вам по пять Э в день буду платить, а вы с ними позанимаетесь…

– С кем… с ними?

– С легендами, с кем… поучите их… уму-разуму…

– …ты знаешь, кто ты?

– Ле… де… га…

– …молодец, почти-почти. Только – ле-ген-да.

– Ле…

– Ну?

– Ген…

– Ага…

– …да.

– Отлично. А знаешь, что это значит?

– Не-е…

– …а это значит, что ты как бы есть, но тебя как бы нет…

– Меня нет?

Испуг на пряничном личике.

– Нет, и в то же время есть. И это здорово, понимаешь?

– Здоро…

– Да-да, быть легендой очень-очень здорово! Вас много, и вы все разные, и это тоже здорово…

Понимаю, что несу что-то не то…

– …где… где они?

– Кто? – делаю вид, что не понимаю, о чем вы вообще, какие они, где – где…

– Да легенды же, легенды!

– А… ушли.

– Куда ушли, куда они могли уйти, здесь нет ничего! Куда они делись, по-вашему? Что вы с ними сделали?

Следователь не договаривает, «вы аресто…» смотрит куда-то сквозь меня, бледнеет, что за черт, что там еще такое творится…

…ну да.

Очередная легенда – совсем юная, ей лет пятьсот, не больше – осторожно открывает границы реальности, за которыми ничего нет, делает шаг в пустоту, неуклюже наводит какие-то мостки, чтобы не упасть, осторожно выстраивает саму себя – молочные реки, кисельные берега, заколдованный лес, который превратится в принца, если его поцеловать…

– Так вот как… – кивает следователь, – останется мир без легенд…

– …не останется… рождаются новые легенды, вырастают строят свои миры… уходят, чтобы дать место новым легендам…

Смотрю на край реальности, думаю, не пора ли уже проломить тонкую грань, создать собственный мир – нет, побуду здесь еще немного, мало ли…

Не по сценарию

– …понимаете, у меня подростки не слушаются…

Смотрю на него, человек неопределенных лет, кажется, его возраст определяется каким-то иррациональным числом со знаком минус под квадратным корнем.

– Ну, вы же сами понимаете, возраст такой… Я в четырнадцать лет вообще из дома сбежал, хотел быть погонщиком драконов, даже добрался до океана, прежде чем узнал, что драконов вообще не существует…

– Так вы думаете, возраст?

– Ну, конечно, вспомните себя в их возрасте…

– Ну, нет, я таким не был.

– А что они такого творят? У вас… вообще сколько детей?

– Там их пятеро, трое парней, и две девушки. И вот понимаете, они поехали в заброшенный домам по слухам призраки водятся…

– Ух ты, здорово…

– …вы тоже так считаете?

– Ну да…

– Так вот, вы понимаете, что они там в этом доме вытворяли?

– А что… с зеленым змием баловались? Или с серым? Или с запрещенным чем-нибудь?

– Да нет, то-то и оно, что ничего подобного! Я им десять бутылок с собой дал, и запрещенного выше крыши, и хоть бы что… Вы понимаете, они должны были там дурачиться, разбить что-нибудь, прогневать злых духов, а они вместо этого что?

– А что?

– Что-что, кинулись там порядок наводить, от грязи отмывать, чинить там что-то, прибивать, подклеивать, чуть ли не стекольщика вызвали…

– И… и что?

– Что-что, вы хоть понимаете, что они должны были перессориться все, потом Мицар должен был толкнуть Алькора, а тот должен был в лестничный пролет упасть, и насмерть…

Мне кажется, я ослышался.

– …а они даже и не думали ссориться, я Мицару говорю, ты должен, понимаешь, ты должен, должен Алькора в пролёт столкнуть, а он ни в какую…

Думаю, как бы невзначай набрать номер полиции, например, взять телефон, сказать что-нибудь, да, да, понимаю, у меня тоже сын такой, от рук отбился, показать фотографию какого-нибудь парнишки в интернете, а заодно набрать номер полиции…

– Вы же понимаете, у меня сценарий не получится, у меня уже контракт с режиссером подписан, а тут…

Мысленно хлопают себя по лбу, вот оно что, черт возьми…

– Гхм… что-то мне не доводилось раньше работать с персонажами сценариев, – вижу, что он уже готов развернуться и уйти, тут же добавляю, – но вы не волнуйтесь, я обязательно разберусь… вот что… а вы можете их на прием привести? Ну… по одному, например?

– Гхм… что же… я попробую.

– Вот и отлично, думаю, разберемся, что к чему…

– …здравствуйте.

Смотрю на тощего парня, на шарф больше самого парня, так и жду, что запутается, упадёт – не падает, не путается, вышагивает ко мне на тонюсеньких журавлиных лапках, устраивается в кресле, тут же спохватывается:

– Ой, извините, я сначала должен был спросить, а вы принимаете, а можно пройти, а можно сесть…

– Ничего страшного, принимаю, можно, можно.

Смеемся.

– …а то у меня же в сценарии нет такого, вот я и теряюсь…

Настораживаюсь, это еще что за сценарий, тут же понимаю.

– Так это вы этот… этот…

– …Мицар.

– Слушайте, я даже не знаю, что посоветовать… Что вы на меня так смотрите, психолог тоже не всегда все знает.

– Да понимаю, понимаю… я вас знаете о чем попросить хочу… у меня смартфон не работает, то есть, работает, но показывает только такое, что автору надо… А у вас смартфон есть, а можете мне посмотреть…

Меня передергивает, тэ-экс, совсем хорошо, я, конечно, слышал, что подростки у нас вконец обнаглели, но чтобы до такой степени, это новенькое что-то. Вот так к человеку вломиться и смартфон попросить…

– …понимаете, я хочу посмотреть, может, где в каких семьях недавно подростки пропадали…

– Это как?

– Ну, вы понимаете, ну бывает же в жизни, вот пошли куда-нибудь подростки с компанией, с ними что-то случилось, ну там в аварию попали, или что…

– К сожалению, бывает.

– Ну вот, родители ищут, с ума сходят, а если найдут, еще больше с ума сходить будут… вы можете посмотреть, подростки где-нибудь пропадали?

– Гхм… сейчас гляну… а… с какой целью, если не секрет?

– Вы сценаристу нашему замечательному не скажете?

– Да нет, нет… так что вы задумали?

– Сбежать.

– Отку… – начинаю понимать, – Гхм… сейчас посмотрю… а вот, пропали пятеро подростков, предположительно уехали на машине, которая принадлежала отцу одного из них, ведутся розыски…

– Вот-вот, фоточки их можете скинуть?

– Да… вот… смотрите…

Он хватает смартфон, так и жду, что выскочит с ним за дверь, и поминай, как звали. Нет, не выскакивает, смотрит на снимки, – его черты лица неуловимо меняются, становятся такими же, как на одном из фото, вот черт…

– …а можно я… друзьям покажу? Я счас, я мигом…

Ага, все-таки убегает, прощай, телефон, за него даже кредит не выплачен, совсем хорошо… Думаю, куда звонить, ха-ха, с чего звонить, телефона-то…

…дверь распахивается, в холл вбегает девица с волосами не пойми какого цвета, протягивает мне телефон, извините-извините, все-все-все, возвращаем…

Пытаюсь понять, что это вообще было…

– …сколько я вам должен?

Смотрю на сценариста, это новенькое что-то, он же должен мне голову оторвать, не меньше, что у него все герои сбежали…

– Как это у вас получилось их вразумить?

– Как… вразумить?

– Как миленькие в заброшенный дом явились, никого в живых не осталось…

– Ничего себе…

– Ну как вы хотите, это же фильм ужасов… Так что спасибо вам огромное, сколько я вам…

Грохот крови в ушах не дает услышать конец фразы…

Отчаянно смотрю на вкладки в телефоне, на фотографии пропавших детей, найдены, живы, черт, черт, черт, черт, черт, черт, черт…

– …здравствуйте…

Хорошо одетая женщина нервно мнет перчатки.

– Я, собственно… по поводу сына…

Настораживаюсь:

– Ваш сын недавно… не терялся?

– Да он вечно теряется, телефон выключен, уже не знаю, что с ним делать…

– В розыск объявляли?

– Да какой розыск, шляется где попало, потом домой явится, на уроки забил совсем…

– Что же, попробуем разобраться, с сыном вашим поговорить можно?

– Да нет, вы постойте, я не об этом…

Теряюсь:

– А о чем?

– Понимаете… к вам тут сценарист приходил, от которого герои сбе… ну, не сбежали, а наоборот, в норму пришли…

– Да, приходил…

– А у вас контактов его не осталось?

– Видите ли…

– …да, да, я понимаю, врачебная тайна, и все такое… – роется в сумочке, достает кошелек, – ну я думаю, мы с вами договоримся…

– Послушайте… – у меня перехватывает дыхание, – я… я правда не знаю, где он… он не оставил ничего… ни телефона, ни адреса…

Смотрит на меня ледяными глазами:

– Жаль… очень жаль…

Резко поднимается:

– Всего хорошего.

Хлопает дверь.

Выжидаю, осторожно вынимаю из ящика стола визитку сценариста, рву в мелкие клочки, еще мельче, нет, еще мельче, нет, еще…

На клетку вперед

– …входите!

Дверь распахивается, никого нет, на крыльце стоит шахматная пешка, это что-то новенькое, оставить пешку и убежать. Розыгрыш какой-то, или что похуже, уже представляю себе жуткую шахматную партию, в которой я буду играть роль пешки, и в какой-то момент…

…ладно, пошло оно все, к черту, к черту, встать, закрыть дверь, черт, это теперь через весь холл тащиться от уютного камина в подступающий снаружи холодок…

Уже отодвигаю кресло, когда…

…черт.

Нет, никакой ошибки – пешка прыгает через порог на клетчатый пол, замирает.

Выжимаю из себя остатки вежливости:

– Э-э… добрый… вечер.

– Добрый вечер.

Голос чуть хрипловатый, механический, как у какой-нибудь старинной игрушки, а впрочем, откуда я знаю, какие голоса должны быть у шахматных фигур… да никаких не должно быть, если на то пошло…

Не выдерживаю паузы, добавляю:

– Входите.

– Но… – пешка делает паузу, многозначительно смотрит на меня круглыми, блестящими глазами, чего-то ждет. Да какого черта, в самом-то деле, вы мне тут дом решили выстудить, или что…

Уже хочу разразиться гневной тирадой, спохватываюсь, понимаю, что должен сделать…

Ничего не попишешь, отодвигаю кресло, делаю шаг.

Пешка прыгает на следующую клетку пола.

Шаг.

Прыжок.

Шаг.

Прыжок.

Шаг…

Замираем друг напротив друга, я в шахматах не особо шарю, но понимаю, теперь никто из нас не сможет сделать шаг, и тем более, никто из нас не сможет уничтожить другого…

– Я к вам… на прием.

Это что-то новенькое, говорю я себе, какие проблемы могут быть у пешки, ну мало ли, да еще бы не было проблем, когда тебя по несколько раз в день убивают…

– Понимаете, мне иногда кажется, что я дерево.

– Вот как?

– Скажите… это… это уже шизофрения, да?

– Ну, не будем делать поспешных выводов… И когда вам это кажется?

– Да почти постоянно, когда мне не нужно делать ход. Вот так стою на клетке, задумываюсь… И мне кажется, что я дерево, что я должен стоять в лесу, шуметь листьями, что я тянусь к солнцу, что я цвету по весне…

– Ну что же, всякие бывают фантазии… может… может, вы хотите ненадолго уйти из того мира, где вас убивают по нескольку раз в день, где вы сами убиваете направо и налево, уйти в спокойный и безмятежный мир, где нет никаких проблем…

– …ну, нельзя сказать, что у дерева нет никаких проблем…

– …но все-таки расти в лесу, и рубить направо и налево, это разные вещи… Вот вы и придумали себе…

– …так в том-то и дело, что пешка не должна ничего придумывать, она вообще не должна думать, она же пешка, где вы видели, чтобы шахматные фигуры что-то думали?

– А вы не пробовали поговорить с другими фигурами?

– Нам не положено… – кажется, он смущается.

– А… а где написано, что не положено? Покажите мне учебник шахматной игры, где написано, что фигуры не должны разговаривать?

Пешка задумывается, перебирает что-то в уме, какие-то правила, гамбиты, рокировки, больше ничего не помню про шахматы, но точно знаю, что запрета разговаривать там нет…

– А ведь вы правы… И правда, что, вот так к вам сходил, вы так все понятно по полочкам разложили… А мне ничего за это не будет, что я к вам пришел?

Опешиваю от наглости, думаю, как бы потактичнее заметить, что вообще-то это он мне должен за прием заплатить, я с него денег не беру только потому, что имею дело с пешкой, что с шахматной фигуры взять, хотя с короля или королевы может и можно что-то стрясти…

Уже хочу возмутиться, спохватываюсь:

– А… да нет, кто вас накажет-то, в конце концов, никто и не узнает…

– Да, вы правы… если я вернусь к началу сражения, никто не узнает… А это ничего, что я мертвый пришел?

– Как… мертвый?

– Ну… Меня убили в игре, сейчас я должен лежать мертвый за пределами доски, и…

…не договаривает, прислушивается к чему-то, бросается прочь на улицу, стремительно скачет по клеткам, прочь, прочь, похоже, начинается очередная битва…

Наконец-то бросаюсь к порогу, захлопываю дверь, черт, это ж надо ж было мне так весь дом выстудить, еле доползаю до камина, хочется закутаться уже не в плед, а в самое пламя, и пить не горячий чай, а горячее пламя, чтобы согреться, все, здравствуй, ангина, давно не виделись…

…ну, давай уже, включайся, ну я знаю, что ты не работаешь, ну все равно, включайся уже, давай уже, ты же понимаешь, что это битва года, это нельзя пропустить, ну давай уже, я знаю, что я уже не помню, как тебя включать, а ты все равно включайся, ты-то помнишь, как это сделать, ну же, ну, н-но-о, поше-о-о-ол…

Телевизор нехотя оживает, что значит, нет сигнала, что значит, подключите антенну, а еще тебе чего, дров положить или керосина залить, или на чем ты там работаешь…

Надо же, получилось, а какого черта битва уже вовсю идет, если в десять обещали, а да, я и забыл уже, что если в десять обещают, то по факту все будет или в восемь, или в полночь, или еще когда. На экране уже стоят две пешки под углом друг к другу, крупным планом, я уже понимаю, крупный план – значит, кто-то кого-то будет рубить насмерть, – ёкает сердце, когда я узнаю своего недавнего посетителя, пытаюсь угадать, кто кому сейчас снесет голову…

Пешка замирает напротив своего противника, что за черт, чего ты ждешь…

– …а тебе иногда кажется, что ты был деревом?

Кажется, тишину в зале можно потрогать руками.

– …мы все были деревом.

Тишина сгущается, теперь её можно резать ножом.

– Э… – мой недавний посетитель теряется, – мы все были деревьями?

– Нет, – в разговор вступает черная королева, застывшая на соседней клетке, – одним деревом.

– Вы… вы помните?

– Да конечно, помним, как тут не помнить-то, – добавляет белая ладья.

– А я выше всех был, в ветке, – вспоминает черный конь.

– На ветке?

– Нет, в ветке…

– И вы тоже…

…да какого черта ты отключаешься когда ни попадя, тебе самому, что ли, неинтересно, что дальше будет, ну давай уже, ни раньше ни позже приспичило ему вспомнить, что он не работает, да провались ты, ну давай, включайся уже…

– …вы… вы что натворили вообще?

Оторопело смотрю на экран, на лицо гроссмейстера крупным планом, на кого, интересно, он орёт…

– …это вы пешку подговорили, признайтесь, вы? Это вы его подговорили, чтобы он тут всех взбаламутил?

Он смотрит прямо на меня, все еще не верю, что обращается ко мне…

– …мы-то теперь что делать должны, а? Вы сами-то подумайте, вы традицию убили, тра-ди-ци-ю! Долг! Честь! Доблесть! Радость победы! И где все это теперь, где, я вас спрашиваю? Куда они все сбежали?

Только сейчас понимаю, что он обращается ко мне, что он уже высовывается из телевизора, пытается протиснуться, застревает, с треском и грохотом ломает экран…

– …Ну уж если шахматные бои так оскорбляют ваши нежные чувства, так могли бы и не смотреть, и не мешать другим, и…

…взрываюсь:

– А телевизор вы мне новый покупать будете?

– Какой к черту телевизор, он у вас все равно не работает, то не показывает, то забывает, что он телевизор, должен только показывать! А вы тут розовые сопли развели, что ах, пешечки бедные им жал…

…жму на пульт, ну только посмей мне не сработать, я уже не знаю, что я с тобой сделаю… пульт слушается, лицо на экране (уже не на экране) исчезает, остаюсь наедине с телевизором, наливаю себе чай, секунду спустя смягчаюсь, наливаю чай и телевизору тоже.

…это похоже на начало какого-то дурацкого анекдота, когда я иду по улице, а навстречу мне мой оппонент с топором наперевес, интересно узнать, что будет дальше, только, желательно, без меня…

– Ну что… сколько еще шахматишек повыпускали? – спрашивает гроссмейстер.

Думаю, что ответить, не ваше дело, или достаточно, не успеваю ничего сказать, ничего сказать, он уже самодовольно потрясает топором.

– Ничего, мы новых нарубим, будете знать… завтра же у меня будет войско, зря, что ли, учился строгать-пилить – рубить..

Понимаю, что нужно куда-то бежать, кого-то предупреждать, но где, кого, о чем, ничего не приходит в голову…

– …войдите!

Дверь распахивается, смотрю на следователя на пороге, ляпаю не к месту и не ко времени:

– Вы на прием?

– На какой, к черту, прием? Вы меня что, за психа считаете?

– Видите ли, ко мне приходят не пси… – спохватываюсь, – а чего ради вы вообще в частную собственность вваливаетесь?

– Вы подозреваетесь в убийстве Гроссмейстера.

Так, сохранять спокойствие, сохранять спо… сохра…

…так…

– …а… когда это случилось?

– Вчера днем.

Как ножом в сердце, так я и думал…

– А… в какое вре…

– …вы это к чему спрашиваете?

– В смысле… ну… что у меня алиби есть на то время, когда…

– Да что мне ваше алиби, что мне ваше алиби в самом-то деле? Я знаю, что вас там не было, но это вы их подговорили? Признайтесь, вы?

– К-кого подговорил?

– Да этих… этих… самых… ну как их… ну… – следователь умоляюще смотрит на экран телевизора, – да скажите же вы!

Телевизор оживает, начинает плеваться новостями, в лесах все чаще замечают причудливые деревья в форме шахматных фигур, которые не стоят неподвижно, а перемещаются по лесу, чем приводят в замешательство случайных грибников и туристов…

Все еще стараюсь делать хорошую мину при плохой игре, осторожно спрашиваю:

– А… я тут при чем?

– При том… да вы по видеокамере посмотрите запись-то!

Смотрю запись, вижу гроссмейстера с топором, который направляется к дереву в форме шахматной пешки, взмахивает топором…

…прыжок – как-то наискосок, первый раз вижу, как дерево прыгает, вырывая корни из земли, хоп – и вот уже дерево перепрыгивает своего лесоруба, больше ничего – только перепрыгивает…

…гроссмейстер, или кто он там, падает замертво.

– Это вы… это вы их подговорили…

Презрительно фыркаю:

– Ну а что вы хотели, вообще-то это нормально для шахмат, что же они еще по-вашему должны делать?

– А если они в город пойдут?

– Ну, где вы видели, чтобы деревья в город ходили? Или… – многозначительно смотрю на него, – или видели? Шизофрении в роду не было?

– Да нет, вроде… хотя если на тещу мою посмотреть, так вылитая шизофрения и есть…

– Так что я тут не при чем, это вы с ними разбира… да что разбирайтесь, я вам даже триггер могу подсказать, они так на пилы и топоры реагируют, если без топора в лес пойдете, ничего с вами не случится. Нет, ну если хотите, могу, конечно, провести с ними сессию, это обойдется в пятнадцать тысяч…

– …рехнуться можно… нет, спасибо, разберемся как-нибудь…

Он идет к двери, на полпути одергивает себя, что вышагивает по клеткам, нарочито наступает на линию, сжимается в страхе, что случится что-то плохое, – исчезает за дверью…

Крылань

– Входи…

…не договариваю, окно с треском и грохотом распахивается, осколок падает на пол, разлетается сияющими искрами. Белая крылань прыгает с подоконника в комнату, думаю, замахать на неё тряпкой или накрыть чем-нибудь, чтобы застыла, а дальше я её уже выставлю за дверь, и…

– По… мо… ги… те…

Даже не вздрагиваю, уже начинаю привыкать и к говорящим крыланями, и ко всем прочим…

– Помо… помогите… за мной… гонятся…

– Кто гонится? – на всякий случай запираю дверь, понимаю, что ни черта это не поможет, окно-то расколочено. Стараюсь сделать хорошую мину при плохой игре, усаживаю крылань на кушетку, достаю свой блокнот, в который раз требую от себя пользоваться чем-нибудь более современным, в которых раз отмахиваюсь.

– …охотники.

Не договаривает, слышу в глубине леса охотничий рожок, вот черт, весь год лес стоит тихий и безмолвный, а после Самхейна как начинается, трубят рога, цокот копыт, лай адских гончих…

– Вы хотите поговорить об этом?

– Да… понимаете… я не хочу, чтобы меня подстрелили. Я…

– Что вы…

– Ну, как бы это сказать…

– Смелее…

– Я боюсь… Я боюсь быть подстреленной, понимаете?

– Что же, давайте разбираться, что на вас так повлияло, что вы боитесь, что в вас попадет стрела… Может, вы видели, как в кого-то летят стрелы?

– Нет, но как я представлю, как в меня летит стрела, это же больно…

– …да кто вам сказал, что это больно, вы сами-то пробовали? Вы меньше слушайте тех, кто говорит, что больно, они смуту хотят посеять, традицию погубить…

– Да я все понимаю, только как представлю, что в меня стрела вонзается…

– А вы не представляйте, вы подумайте, как это прекрасно, стремительная крылань несется по осеннему лесу, её догоняет стрела, вонзается в горло добычи, как крылань падает, вскидывая тонкие ноги… вы видели такие сцены на картинах, вы видели такие скульптуры, неужели вам не хотелось оказаться на их месте? А вспомните живописные полотна, где подстреленная крылань жарится на вертеле в глубине печи? Да это те драгоценные минуты, когда крылань становится в центре внимания, и весь мир большого замка собирается вокруг крылани, когда её подают на стол, приправленную пряностями, ароматно пахнущую, обложенную печеными яблоками и травами…

– …вы так красиво говорите…

– …так это и есть красиво, вы никогда не задумывались? И вы хотите лишить себя такого счастья, вы хотите остаток жизни, сколько вам там осталось – лет двести, триста, тысяча, – прозябать в бесконечных лесах?

– Вы правы… ох, как вы правы, и все-таки иногда мне бывает страшно…

– Ничего, сейчас мы проработаем ваши страхи, и все будет…

…колокольчик на двери заливается отрывистым лаем, иду, иду, да какого ж черта в самом-то деле, в самые принятые моменты дергают… такими темпами мне самому скоро психолог будет нужен…

– Иду, иду…

Открываю дверь, в который раз говорю себе, хоть сначала посмотреть в глазок, кого там черт принес, а то время-то сейчас темное, вот так вот открою дверь после захода солнца, и ввалится дикая охота в полном составе…

В полном составе вваливается дикая охота, всадники неловко переминаются с ноги на ногу, гончие нервно принюхиваются, вот ведь черт…

– Вечер добрый, – всадник с оленьими рогами склоняется ко мне.

– Э-э-э… добрый.

– Вроде бы к вам забежала крылань…

– Да, странная такая крылань, не хотела быть подстреленной… видите как… у неё были психологические проблемы…

– Ох, не понимаю я этих новомодных штучек…

– Не беспокойтесь, я поговорил с ней, мы проработали её страхи, так что теперь она с радостью будет подстреленной и зажаренной…

– Вот как…

– То есть, простите, уже стала… – обгладываю ребрышко, м-м-м, а ведь клялся себе сбросить то, что набрал на пряниках, а вместо этого вот что творю…

– В смысле… стала?

– Ну… а что, по-вашему, человек должен делать с ланью, которую поймал?

– Вы… да как вы смеете уверять, что это вы её поймали, я же…

– Э-э-э, нет, от вас-то она ушла, а я-то её уговорил стать настоящей крыланью под базиликом в сырном соусе…

Всадник с оленьими рогами сглатывает слюнки, краснеет.

– Не желаете ли попробовать?

– Не… не желаю, – оглядывает свое притихшее войско, трубит в рог так, что у меня закладывает уши, пришпоривает волка, гонит прочь в темноту осенней ночи, озаряя путь факелами.

Беру себе еще одно ребрышко, обещаю, что последнее, в который раз я себе это обещаю…

…смотрю на часы, черт, опаздываю, черт, на улице еще темно, солнце еще не встало, еще спит в своей постели за горизонтом, кутаясь в одеяло и свесив ногу с кровати. Беру два пальто, в одно залезаю сам, другое… а кто запретит мне взять с собой на прогулку пальто? Идем под руку с пальто по еще спящим улицам, улицы сонно ворочаются, бормочут, чего вам дома не сидится, воскресение же, спали бы еще да спали…

Киваю, да, спал бы еще да спал, а тут тащиться через полгорода, черт, а ведь хорошо утречком пройтись, надо бы каждое утро так, глядишь и сброшу с боков и брюшка последствия пряничных домиков и крыланей, да черта с два я так каждое утро ходить буду, не дождетесь…

Свист поезда.

Замираю на перроне, держу билет.

– А вы… не едете? – спрашивает проводник.

– Да нет…

– А что так?

– Да… как-нибудь… когда-нибудь…

Думаю, что это «Когда-нибудь» тянется уже десятки лет, ладно, когда-нибудь точно…

Поезд уносится в туман, обдает меня облаком пара. Черт, а ведь еще домой тащиться…

– …Добро пожаловать, – дом открывает дверь, бежит ставить чайник.

– А-а-а… спасибо.

– А… ваше второе пальто?

– Да… потерял где-то…

– Ваш шарф…

– Ну… тоже где-то оставил, хорошо хоть голову не забыл…

– Ваш бумажник…

– Э… должно быть, вытащили… что за народ пошел…

– Ужас какой, там хоть немного было?

– Ну… прилично было… ну ничего, бывает и хуже…

Открываю пакет, вытаскиваю ребрышки, которые прикупил ещё и еще в соседней лавке, обещаю себе, что в последний-последний-последний раз, чувствую, что отныне буду вставать ни свет, ни заря, чтобы дойти до лавочки… Я не скажу дому, кто входил в вагон в моем пальто и шарфе, с моим бумажником, а что-то мало я туда положил, ну да ладно, на первое время ей хватит, а там и обустроится в городах, где нет стрел и охотничьих рожков…

В школу

– Здрассьте, – девочка лет шести заходит в комнату, устраивается за столом.

– Ну, привет, – думаю, что бы такого спросить, что вообще сейчас спрашивают перед школой, осторожно начинаю:

– А скажи мне, сколько на небе лун?

– Две.

– М-м-м… а если подумать?

– Две.

– А… можешь их назвать?

– А, конечно, Страх и Ужас.

Делаю пометку, нет, не готова, любезно улыбаюсь:

– Ну что же… удачи тебе… Кто у нас там следующий?

Заходит мальчик, какой-то слишком маленький для своих лет, неуклюже забирается в кресло.

– Ну, привет.

– А здрассьте.

Спрашиваю:

– Сейчас что, утро, вечер, день или ночь?

– А… а это что такое?

– Какие ты знаешь времена суток?

Смотрит на меня квадратными глазами:

– Времена? Суток?

Делаю пометку – не готов.

– Ну, хорошо… молодец… удачи тебе… Кто у нас там еще?

Входит девочка, радостно устремляется ко мне:

– А здрассьте.

– Здравствуй… ну вот… смотри… – раскладываю на столе картинки с ушами, руками, глазами, крыльями, – что тут лишнее?

– А… а ничего?

– А если подумать?

– А ничего не лишнее…

Не выдерживаю:

– Ну, смотри, руки, глаза, уши… есть у человека?

– Есть…

– А крылья?

– Есть.

– А если подумать?

– Ну есть же! Е-е-есть!

Заливается слезами, убегает, какого черта в самом-то деле…

Вот чёрт…

– Какой сейчас год?

– Сто седьмой.

– Молодец. А ты где живешь?

– В доме.

– Умница. А на какой планете?

– А не на планете… а так…

– М-м-м… а какие планеты ты знаешь?

– Вогдесо… Пиладигри… Рест…

– А… а Землю знаешь?

– А это в чем папа цветы разводит?

– А, да, да… а еще какую землю знаешь?

– Ну… которую в магазине покупают… для цветов…

– Да, да…

– А планету такую знаешь?

– А… не…

– А папу своего можешь позвать?

– А… да…

– Молодец…

– Здравствуйте.

– С Линой что-то не так? Вы поймите, она у нас как дома, так рот не закрывается, а на людях скромничает…

– Да нет, с дочкой вашей все замечательно просто, хоть сейчас в школу… Видите… – вру, как дышу, – сейчас еще полагается родителей проверять…

– Да вроде недавно меня проверяли, когда на права сдавал…

– Вы поймите, это чистая формальность… Какие планеты вы знаете?

– Ой, ну и вопросы у вас… мне когда пять лет было, я этими планетами бредил прямо, наизусть знал, а теперь-то что, проблемы попроще, вот, крылолетом управляю, сомневаюсь, что буду куда-то дальше Вогдесо летать…

– А планету Земля знаете?

Вздрагивает, бледнеет, смотрит на меня, как я не знаю, на кого.

– Э-э-э… это проверка, что ли?

– Ну… вообще-то да. Так что вы про неё знаете?

– Так нельзя же гово… э-э-э… то есть, не было никакой Земли, не существовало… сейчас сто седьмой год от Великого Сотворения…

– Да, да, вы совершенно правы.

– Я… доктор, я что-то не так сказал? За мной… придут?

– Ну что вы, что вы, вы просто молодец, проверку прошли замечательно…

Еще успеваю увидеть в закрывающуюся дверь какое-то вечное сумеречье, над которым застыли две исполинские луны…

Фреш из питахайи

– …ой, здрассьте.

Правильно, правильно, вот так и надо, сначала вломиться без стука, свалиться на кресло, потом уже здороваться, а там уже и поинтересоваться можно, принимаю я вообще сегодня или нет, у меня вообще-то выходной, вообще-то на двери написано, ну правильно, зачем читать, эта красавица вообще читать умеет, или у молодежи сейчас не принято…

– Доброе утро.

– Понимаете, у меня в двух реальностях одинаковые семьи, ну прямо совсем, там Алан и там Алан, родители его, классные люди, мама его вообще чудо… Только… мне кажется, они чем-то неуловимо отличаются, но я не могу понять чем…

Мне кажется, я ослышался, и вообще, кто из нас двоих сошел с ума…

– …понимаете, а вдруг я скажу или сделаю что-нибудь такое, что в одной реальности можно и нужно, а в другой реальности на меня за это вообще обидятся? Вот честное слово, у нас с Аланом еще так непрочно все, вдруг все испорчу…

– Постойте-постойте… – так опешиваю, что даже не предлагаю чай, или что там полагается предложить, или они сейчас какой-нибудь фреш из питахайи пьют, что им мой чай, – вы хотите сказать… вы живете в двух реальностях?

– Ну почему в двух, во всех, как все, – мне кажется, она возмущается, хотя черт её пойми.

– И сколько их?

– Ой, да разве я считала…

– Ну, хотя бы… десять? Двадцать? Сто? Тысяча?

– Ну, вы что, там миллионы… миллиарды… а то понимаете, вот мне кажется, что эти реальности чуть-чуть отличаются, и вдруг я что-то… ну скажем, в одном мире на Самайн надо метлу к двери поставить, а в другом мире эту метлу надо поперек порога положить, а я перепутаю, и испорчу все, а у них там суеверия какие… Я у самой себя спрашивала, что там может быть по-разному…

– Как у самой себя?

– Ну, так, у самой себя в той реальности…

– Стоп-стоп-стоп, я правильно понимаю, что существует множество реальностей, в каждой из которых есть вы, и вы иногда меняетесь местами…

– Ну да, – смотрит на меня так, будто думает про себя, а ты что, не такой, что ли, у тебя, что ли, реальностей нет, или как, – и понимаете, самое сложное, что вот и Алан тоже реальностями меняется, и мама его, и папа, и иногда он смотрит на меня, будто первый раз видит, и мама его тоже реальности меняет, и как чужая становится… жутко так…

– А ваши собственные родители?

– Да они реальностями не балуются, они такие… старомодные, где родился, там и пригодился…

Осторожно спрашиваю:

– А может… так и лучше… в своей реальности…

– Да вы что? – глаза готовы вылезти за грани лица, – да я миллионы жизней прожила, да я в жизни бы не думала, что караваны городов водить буду, и по небу летать…

– …самолет водите?

– Да какой самолет, там в одной из реальностей Земля с Луной объединились, там планета-гигант, воздух плотный-плотный, там все летают, у меня там такие перепонки здоровенные, я сама как скат какой-то… Вот там как-то просто жить получается, а в самых близких ко мне реальностях такая путаница… вот вы говорите, одна реальность, а как одна реальность, если я бы в своей собственной жизни с Аланом бы вообще не познакомилась, он же в моем родном мире сразу после школы уехал куда-то там за тридевять земель…

– А вы… поговорить с ними не пробовали? С семьей вашей… с Аланом… с мамой его… мол, извините, если что не так, я в этих реальностях путаюсь…

– Да вроде больше никто не путается…

– …так может, путаются, еще как путаются, только не признается никто? Все делают вид, что все идет, как надо, а на самом деле все вот так же волнуются, как вы?

– Правда? А я и не подумала, честное слово…

Многозначительно смотрю на неё:

– Так что же у вас на самом деле случилось?

Вздрагивает.

– А вы откуда…

– …так я зря, что ли, психологом работаю? Я же вижу, что что-то другое на самом деле…

– А вы… а вы никому не скажете?

– Ну, понятие профессиональной тайны еще никто не отменял.

– Понимаете… мне кажется, что меня больше, чем реальностей… по крайней мере, на одну штуку.

– Вот как…

– …а вы никому не скажете?

– А это что… что-то плохое?

– Ну как вы не понимаете, ну так же просто не бывает, на каждую реальность по одной личности, не может же быть где-то две меня?

– А если может? А если какой-то вариант действительности предполагает такое?

– Шутите? – говорит так, что я понимаю, этого не может быть, и это знают все, кроме меня, и давно бы пора знать, а я не знаю.

– Так может, одна из вас просто потеряла свою реальность?

– Вот я тоже сначала так подумала, только… только тут другое что-то, понимаете, я это прямо почувствовала, что одной из нас не хватает реальности.

– А если реальности не хватает… может… её можно создать?

– И как вы себе это представляете?

– Ну, может, варианты миров перепутались так, что начали появляться новые личности, а реальности для них еще не появились, значит… их как-то нужно сделать.

– Как сделать?

– А знаете такую теорию, что если вы придумываете какой-то мир, он в мультивселенной появляется?

– Да вроде все уже есть…

– Все, да не все, если новые люди вот так появляются. Да быть не может, чтобы вы не могли ничего придумать!

– Ну, слушайте, ну писала я еще в школе про какой-то мир, где люди в полнолуние превращаются во что-то среднее между замками и лошадьми, странствовали, сражались… но этого же не может быть, правда же?

– Почему не может, все может… а вы попробуйте.

– Ну, спасибо, я попробую… – смотрит в свой навороченный телефон, – а я еще к вам тогда подойду… уже после Нового Года, ладно?

– Х-хорошо.

– Вот… десятого января две тысячи семьдесят второго…

Хочу сказать что-то про ошибку, не говорю, только сейчас понимаю все.

– Э, так это вы ошиблись лет так на пятьдесят, у нас сейчас только двадцать четвертый…

Хлопает себя по лбу:

– Тьфу ты, черт, а я-то думаю, что это вы не знаете ничего… Ой… из-звините… Слушайте, правда, я вам наговорила всякого, вы уже про меня невесть что думаете… правильно мне папа говорит, у меня не рот, а помойка…

– …неправильно ваш папа говорит, никакая не помойка, нормально все. А вы мне про реальности расскажете? К тому времени, как их откроют, или что там, я уже спецом по психологии реальностей стану.

– Ой, да все старики говорят, что в реальностях этих не понимают ничего… Ой… из-звините, опять я… вы же не старик…

– Ну, к семьдесят какому-то точно стариком буду, если доживу…

Выходит, замирает на крыльце, вздрагивает:

– Да вы же не принимаете сегодня, вот черт, а я вломилась, как к себе домой…

– Да ничего, ничего…

– …принимаете?

Снова хмыкаю про себя, а табличку на двери читать не надо, что прием с по, или у людей совсем прошла мода читать…

– Да, к вашим услугам.

Заходит, какой-то серый, неприметный, как будто просвечивающий насквозь.

– Ну как вы тут?

– Да ничего, помаленьку…

– А вы психолог, значит… Это здорово так, в людях разбираться, все про них знать, вот так приходит человек, сам в себе заблудился, а вы ему р-раз – и мозги вправили, и снова все хорошо… Сколько вы за прием-то берете?

– Пятнадцать…

– Двадцать возьмите, хорошему психологу и тридцать не жалко, за хорошую работу и хорошая оплата должна быть, верно же? Чайку у вас не найдется?

– Да, конечно…

Он суетится, достает из спортивной сумки какую-то снедь, это еще что, никогда меня раньше так не задабривали…

– Психолог… Это для меня всю жизнь что-то из ряда фантастики было, психолог, вот так смотрите на людей, и все про них знаете… Да вы угощайтесь, в вашем времени еще такого нет, это вот вам нейрофон, вообще штука отличная, это только в сороковом году придумают… честное слово, это вам работу облегчит в сто раз, очень рекомендую… Так значит, ходят к вам… ходят…

– Ну да…

– …приходят всякие, жалуются, ну что жалуются, что им надо вообще? Ну, закрыли реальности, ну и что теперь? Человечество десять тысяч лет каждый в своей реальности жили, не высовывались, а в пятидесятых мир как с катушек съехал с реальностями этими… От психологов и не выходят уже, ах, у меня в одном мире так-то, в другом сяк-то… Вы хоть представляете, вообще ходили, жаловались, что… забыли, кто они есть на самом деле, из какой реальности. Это уже клиника, понимаете?

– А… ну-ну…

– А теперь по психологам ходят, ноют, ах, видите ли, у них там семьи, у них там друзья, у них там работа, у них там то, у них сё… Девка одна на полном серьезе в три ручья рыдала, что в каком-то мире она рыбой была, вы хоть понимаете? Ры-бой! Там то ли суши на земле не появилось, то ли жизнь на сушу не вышла, города подводные какие-то… В общем, с ума все посходили с реальностями этими, давно надо было прикрыть… К вам ведь тоже девица эта ходила?

– Ходила.

– Вот-вот, мы заметили… И что, рыдала у вас тут в три ручья, что теперь по небу летать не может и под водой плавать?

– Вот-вот. Я ей то же самое говорил, что вы мне сейчас, что люди во все времена в своих мирах жили, и ничего, а если вот так между мирами разрываться, вообще можно с катушек слететь… Ну не предназначена человеческая психика для таких мозговывертов, как они сами-то не понимают?

– Вот-вот, здорово, что мы друг друга понимаем, умные люди всегда друг друга поймут, не то, что эти припадочные, психушка по ним плачет… Девица эта е говорила вам еще, что обходы всякие ищет, тайные порталы между мирами?

Отвечаю как можно непринужденнее:

– Да нет, не было такого… а что, и такое бывает?

– Да вот мы не знаем пока…

– Это пресекать надо…

– Само собой… ну, вы вообще молодец, давайте… – поднимается с кресла, – если что, мне сообщите… визиточка вот моя…

– …а вы… не принимаете?

Уже хочу ответить, что нет, узнаю знакомый голос.

– Входите!

– Да у вас вроде написано, что вы не при…

…мысленно фыркаю про себя, ну-ну, читать научились в кои-то веки.

– Входите, входите… располагайтесь. Ну… какие новости?

– Понимаете… – начинает, краснеет, – я же тут страшное дело сделала…

– Что такое?

– Видите как, они стали искать, как мы ходим через реальности после того, как реальности закрыли… Ну, вы уже догадались, что на самом деле творилось, да?

– Да уж, догадался… Вас нашли?

– Да нет, я сама себя нашла…

– В смысле?

– В смысле… понимаете, я сама добровольцем записалась в патруль искать, кто по чужим реальностям шарится…

– З-зачем?

– Ну как зачем, патрульные-то туда-сюда по реальностям просто так ходят, понимаете? Это был единственный шанс с Аланом остаться и все такое…

– Вот оно что…

– Да что вы на меня так смотрите, у вас бы близких людей отобрали и дело всей жизни, посмотрела бы я на вас! Ну и вот… а потом понимаете, пришла директива, чтобы искать реальности, которых изначально не было…

– Это какие?

– А помните, я вам рассказывала, что вот меня больше, чем реальностей… и вот я есть… да не та я, которая на контроле работает, а другая я, у которой своей реальности не было, я из мира в мир ходила, а потом вы мне посоветовали свой собственный мир сделать…

– У вас получилось?

– Получилось, представляете?

– Полулошади-полузамки?

– Верно, верно… ну и вот, вы понимаете, когда люди начали искать тайные тропы между мирами… таких вот стало появляться все больше, которые без своего мира…

– Но… откуда?

– Я не знаю, какая-то квантовая запутанность… Таких меня было уже восемнадцать, я делала для себя миры… А потом директива пришла, миры эти лишние самодельные уничтожить. Их знаете, как определяли?

– И как же?

– А очень просто, у ненастоящих миров своей истории нет, там в прошлое заглянуть, и все понятно будет, – в голосе девушки проскальзывают совсем другие нотки, как будто даже черты лица меняются, – вот так и проверяем, заглядываем в прошлое, а там раз – и нет ничего… Только мы знаете, что придумали? – снова меняется интонация.

– …прошлое?

– Верно… дорисовали, дописали историю, все даты выверяли, не прикопаться… и еще знаете, что?

– Что?

– А я в той реальности, в которой я контролером была, я, которая без мира, убрала прошлое… понимаете, вот так вот просто взяла и в камин бросила, и все! Ну и догадайтесь, какой мир в конце концов в утиль полетел?

– Догадываюсь…

– Это получается… я саму себя уничтожила… какую-то часть себя…

– Получается, что так.

– И вы понимаете, мне этой части себя теперь не хватает… Как будто я себя на осколки расколола, и один осколок выпал… Вот сколько я себя пыталась по кусочкам собрать, сколько меня пытались на кусочки разбить, а получается, я сама себя разбила.

– Ну что же… иногда приходится разбить кусочек себя, чтобы сохранить все остальное…

– Вы так думаете?

– Уверен.

– Спасибо…

– Да не за что… я, собственно, и не делал ничего…

– …а, Агнесса…

Это говорит кто-то полузнакомый на мой полусбивчивый рассказ про девушку, разбившую саму себя.

– …она исчезла…

– Исчезла?

– Да, понимаете, когда человек уничтожает хотя бы один осколок самого себя, он весь раскалывается… как разбитое зеркало.

– Вы… откуда вы…

– …теперь знаю, после того, как случилось всё…

– Вот чёрт…

– Да не вините себя, в самом-то деле, вы же вообще не должны были с этим сталкиваться, это вообще проблемы не вашего времени, это только через полвека будет, там и разберёмся…

Человек в сером одобряюще хлопает меня по плечу, уходит в подступающие сумерки, только сейчас вспоминаю, где я его видел, а ведь до сих пор не понимаю, как пользоваться нейрофоном, – бросаюсь за ним, понимаю, что не догоню, не успею спросить, правду он говорил только что или…

…серый человек тает в сером тумане…

Неудачные дни

Нет, вы не думайте, у меня тоже в работе бывают неудачи, да еще какие, за которые порой самому неловко, что так получилось, но я же в конце концов тоже не всемогущий…

– …входите!

Дверь распахивается, смотрю на улицу, никого нет.

– Да входите же!

– Простите… я не могу…

– Что не можете?

– Войти…

– А что такое? Да что вы там стоите на улице?

– К сожалению… я всегда буду на улице…

– Да что за ерунда… где ваш дом?

– У меня… нет дома.

– Расскажите, как вы потеряли дом.

– Я… я не теряла. У меня его… никогда не было…

– Где же вы живете?

– На улице…

– Вот как… Э-э-э… как я могу к вам обращаться? Уважаемая…

– …улица.

– Улица?

– Да… улица имени Улицы…

– Вот как…

Дверь медленно закрывается, улица остается на улице, она никогда не сможет войти и рассказать, что её волнует…

Звякает колокольчик, распахивается дверь, меня снова пробирает холод осени.

– Войдите!

Тишина, скрип двери.

– Да… да войдите же!

Дверь все так же беспомощно поскрипывает, наконец, захлопывается.

Я понимаю, что дверь стучала в саму себя, дверь пыталась войти, но не могла. Я так никогда и не узнаю, что она хочет…

Звякает колокольчик.

– Войдите!

Входит человек, до макушки закутанный в шарф, хочет вломиться в холл, не выдерживаю:

– Э-э-э… вообще-то, раздеться можете там, в прихожей…

Перчатки летят на пол, вслед за ними стремительно развязывается шарф, тоже соскальзывает на коврик в прихожей, клетчатое пальто долго расстегивается, наконец, падает на вешалку, – остаются только высокие сапоги со шнуровкой, которые смущенно топчутся у двери.

– Э-э-э-э…

Шарф смущенно сжимается, выскальзывает за дверь, вслед за ним улетает шляпа, подхваченная ветром, ботинки еще немного топчутся у входа, наконец, вышагивают прочь по ступенькам крыльца, увлекая за собой пальто, которое еще цепляется за вешалку, не хочет уходить из тепла. Спохватываюсь, бросаюсь к перчаткам, хочу сунуть им чашку горячего чая, перчатки уже упархивают…

Черт…

– Уж могли бы и помочь в самом-то деле… укоризненно бормочет телевизор.

– Ну… кто ж знал, что я, получается, не разрешил им входить… они и не вошли, и не рассказали мне, что с ними…

…неловкая пауза нарушается бряканьем колокольчика, облегчено выдыхаю:

– Входите!

Вхожу, осторожно оглядываюсь, чтобы не свалить что-нибудь в коридоре, а то люблю я это дело, вешалки и я – понятия несовместимые. Осторожно разуваюсь, спохватываюсь, что надо бы поздороваться, э-э-э…

– Э-э-э… Добрый вечер…

Смотрю на посетителя, киваю:

– Добрый.

– Я… – устраиваюсь в кресле, задним числом спохватываюсь, что надо было спросить разрешения, плюхнулся тут в уличных джинсах на кресло, которое помнит еще…

…джинсах на кресло, которое помнит еще коронацию Короны и восстание Восстания. Стараюсь не показать виду, спрашиваю как можно спокойнее:

– Слушаю вас.

– …слушаю вас.

– М-м-м…

– …не хотите рассказать о себе? – спрашиваю себя, смотрю прямо в глаза.

– Боюсь… боюсь, я к этому не готов…

– И не готовы рассказать, откуда вы приехали в городок?

– Боюсь, что нет.

– И не хотите признаться, что делали до того, как обустроились в маленьком домике на углу угла, и назвали себя якобы психологом?

– Нет… нет… убирайтесь!

– Уважаемый, вы не можете выгнвать самого себя…

– Вон… вон отсюда! – нашариваю в столе Глок, ну где же ты, где-где-где, так, наконец-то – выпускаю всю обойму в ненавистное мне лицо, со звоном и грохотом разлетаются осколки зеркала, остаюсь наедине с… наедине с собой, ничего не меняется, напрасно пытаюсь убежать от себя…

Эпилог

Ну а теперь поговорим про вас.

Да-да, про вас.

Не делайте вид, что вы не понимаете, что происходит. Да, я обращаюсь к вам, вы же пришли ко мне на прием, не так ли?

Расскажите о себе.

Нет, вы расскажите о себе всю правду, а не то, что вы рассказываете сами о себе, чтобы обмануть себя.

Ах, вы не знаете? Ничего. Я напомню вам ваше прошлое, ваше настоящее прошлое, вот оно, кстати, выходит с кухни, помешивая кофе с тремя капельками сентября. Теперь вы вспомнили, что вы натворили? То, в чем вы не хотите признаться даже самому себе?

Я уже знаю, что вы сделаете сейчас, вы возьмете меня, вернее, книгу про меня, бросите в очаг, будете смотреть, как огонь перелистывает страницы, жадно читает, одновременно пожирая историю про меня. И вы все забудете до того момента, как вам снова не попадется история обо мне, и вы с интересом начнете читать, и снова вспомните правду о себе, и снова бросите меня в очаг, уже проходили, знаем…

…из-звините.

Из-вините пожалуйста… я… я ошибся.

Ну, все ошибаются, вы же знаете?

Вот и я тоже… из-звините.

Вы ничего такого не натворили.

Еще не натворили.

Все еще впереди, вы еще сделаете это, а потом вам придется удариться в бега, а потом осядете в маленьком городке, снимете дом на углу угла, откроете практику… ну, например, психологическую, все равно никто не узнает, что вы ни разу не психолог, это же так просто, сидите себе, делайте вид, что что-то записываете, говорите всякое – да, понимаю, понимаю, – и все будут думать, что вы и правда, психолог, вы даже неплохо устроитесь в городке, со временем выкупите дом, даже сможете позволить себе бутылочку осени, из которой будете наливать пару капелек в кофе по утрам в воскресенье. Иногда к вам будете приходить вы сами, напоминать о том, что случилось – и в гневе прогонять самого себя. А однажды к вам придет огородное пугало, и…

…впрочем, это уже другая история…

Возвращение

…меня слишком давно не было здесь – не только галактика успела сделать полный круг вокруг вселенной, но и сама вселенная успела сделать полный круг вокруг чего-то там, снова купила билет на карусель, снова завертелась в бешеном вихре.

Сюда надо было на чем-то приехать, но время было слишком неопределенным, я не знал, на чем можно приехать – наконец, перепутанные времена выдали мне что-то нелепое, похожее на крылатый экипаж, только без лошади, а когда я попытался его завести, экипаж ощерился реактивным пламенем, рассекая пространство и время.

Так что сюда я вернулся несколько потрепанным, если не сказать больше. Как я уже сказал, меня уже давно не было здесь – с тех пор все переменилось до неузнаваемости, гнилые и ржавые обломки старого дома теперь блистали новизной, и, увы, не за горами был тот день, когда дом исчезнет, оставив после себя котлован, который тоже проживет недолго. Впрочем, в моих силах было этого не допустить, остановив большие часы в доме.

Дом сперва не узнал меня и даже грозно зарычал, но тут же спохватился, выгнул спину и начал тереться о мои ноги и призывно распахивать дверь. Я вошел с некоторым беспокойством – как-то встретит меня хозяин дома после стольких лет, помнит ли он меня вообще, захочет ли он меня видеть. Я отлично знал, что характер у хозяина не сахар, потому что хозяином дома был я сам.

Ботинки соскользнули с моих ног, устроились на коврике в прихожей и сладко задремали. Я поднялся по лестнице на второй этаж, намереваясь сделать то же самое в уютной кровати, предварительно отмокнув в горячей ванне – но я сам уже ждал меня на втором этаже. Я не знал, как заговорить с самим собой, мы не виделись слишком долго – тем более, я, живущий в доме, был мертв уже много лет, и стоящий на краю лестницы призрак не внушал доверия…

Прыжок через историю

…еще один прыжок между историями – это всегда страшно, Луиза до сих пор не может привыкнуть, когда ты только что в одной реальности и – хоп – нужно переброситься в другую. И никогда не получается опуститься на ноги, только покатитсья кувырком, и надо встать, вскочить, бежать – Луиза не успевает, навстречу уже несутся с оглушительным топотом копыт стремительные всадники. Звенящие подковы с грохотом обрушиваются на голову Луизы, девушка отчаянно визжит, все еще не может привыкнуть, что скачущие кони и летящие стрелы не причинят ей вреда.

Луиза прислушивается, если здесь уместно это слово – «прислушивается» – враг еще далеко, еще есть время перевести дыхание в этом варианте истории, где Пиковые всадники атаковали Червонный город, – а потом сделать еще один прыжок, чтобы пересечь сразу две истории – ту, в которой Червонный город сгорает дотла, и ту, где Червонный город не пал под натиском Пиковых всадников. Главное – проскочить ту историю, где город сгорел, это должен быть очень большой прыжок, но Луиза справится, а её преследователь даже не догадается прыгнуть через две версии подряд, он упадет в пылающее пламя, – пламя не причинит ему вреда, но он потеряет Луизу из виду, Луиза за это время успеет скрыться, затеряться в вариантах одного и того же события, тогда ей посчастливится найти…

…может быть…

…Луиза заставляет себя встать на ноги – прямо перед летящим на неё всадником – разбежаться, оттолкнуться от реальности, падать вверх, вверх, в небытие, через пылающий город, к той реальности, которая…

…что это…

…Луиза не понимает, не верит себе, почему она не видит впереди себя того прошлого, где Червонный город не пал под натиском врагов. Луиза не понимает, почему она падает в пустоту, которая с каждой минутой становится все бесконечнее, поглощает Луизу…

– …Это был несчастный случай.

Недоверчиво смотрю на Кратера:

– Вы так уверены?

– Я сам видел, как это случилось… Она же всегда была отчаянная, вы понимаете? И когда она решила прыгнуть через две истории сразу, я уже понимал, что добром это не кончится… Понимаете если бы я был чуть-чуть поближе, я бы еще успел её остановить… Черт, никогда себе в жизни не прощу, что не успел, не подхватил…

– Но почему она вообще…

– …упала? Ну а как вы хотели, несчастный случай… Этот вариант истории запретили, все случилось так внезапно, один удар печати – и все, и история под запретом, тот мир, где Червонный город устоял. Но она не знала… никто не знал…

– …Если бы вы её не преследовали…

– Я? Преследовал? Да вы сами-то подумайте, что говорите!

– Я-то очень даже думаю!

– Еще скажите, что у вас есть свидетели… например, жители города в истории, которой нет…

– Ну, вообще-то и они тоже, но мне достаточно Луизы…

– Но она…

– …ой, здрассьте, я не опоздала? Опоздала, да?

– Ну, для вас, Луиза, это в порядке вещей… да вы проходите, располагайтесь…

– Лу… Луиза? Но… Этого не может быть, она мер…

– …как видите, нет. Когда вы, уважаемый Кратер, запрещали ту ветку истории, где Червонный город не пал, вы не учли одно огромное «но», а именно… тот момент, что история с Червонным городом, который не пал, была настоящей.

– На…

– …настоящей, подлинной, и никакими запретами и переписываниями вы её не уничтожите… Ну а теперь, может, будете так любезны и объясните нам, зачем вы пытались расправиться со своей сестрой? Только не говорите, что причина в наследстве, отец оставил вам намного больше, чем сестре… Итак, я правильно понимаю, что дело связано с вариантами прошлого, с какими-то тонкостями, о которых мы еще не имеем понятия… но вы обязательно нас просветите… не так ли?

Третий день

Труднее всего приходится второму дню – он должен собрать первый день, сколотить его из досок, а потом осторожно отступить к полуночи, на ту границу, где кончается первый день и начинается второй – и бросить сколоченный день по ту сторону большого циферблата на стене, во вчера.

А ближе к вечеру второй день начинает мастерить день завтрашний, день третий. Он вяжет его на спицах быстро-быстро, ловко-ловко, вот и получается завтрашний день. День сегодняшний, второй день, подходит к полуночи с другой стороны, где кончается сегодня и начинается завтра – и бросает через циферблат в завтра завтрашний день. Вот теперь и все, вот теперь можно и ложиться спать, дело сделано.

Первому дню попроще – ему достаточно сесть за гончарный круг, слепить второй день и обжечь его в печи. И осторожно переставить через циферблат в завтра, которое для второго дня станет сегодня.

А вот тяжелее всего пришлось четвертому дню, – ох и костерит он третий день, ох и костерит. Потому что третий день, он всего себя работал, то есть, весь день работал, не покладая рук, плел что-то, сколачивал из фанеры, и только вечером спохватились, что третий день всего себя делал крылья, большие, широкие, еле-еле втащил их на крышу дома, прыгнул – все еще думали, что разобьется – нет, вспорхнул над городком, поднялся к облакам, исчез где-то в тумане.

Так что четвертому дню пришлось труднее всех, он смастерил самого себя – сложил из кирпичей – потом сделал третий день – выковал его в кузнице, а там уже взялся и за пятый день, испек его в духовке, украсил кремовыми розочками. А третий день все костерили, на чем свет стоит, это ж надо же было выдумать, все трудились, старались, а этому хоть бы что, ишь, крылья себе сделал…

Пятому дню было попроще, он и вовсе не заморачивался, собрал шестой день в лесу, и все. Поэтому на пятый день посматривали косо, все трудились, не покладая рук, а он ишь чего выдумал.

Шестой день постарался на славу, сшил из лоскутков седьмой день, всего себя старался.

А седьмой день… не наступил.

Вот так, просто, стоит шестой день, смотрит в пустоту, куда пристроить седьмой день – а время-то кончилось, а времени-то и нет. И куда его теперь, седьмой день девать, а некуда…

Мне доводилось говорить с днями, встретили меня хорошо, сетовали, что вот так вот сшили седьмой день из лоскутков, а время-то и кончилось, и куда теперь седьмой день девать. А больше всего кляли не время, а третий день, вот где гад гадский, все для него, а он… а он… вы понимаете? Да еще ведь налетался, еще ведь вернуться хотел, ну мы ему живёхонько показали, где дверь, нечего тут, и вообще место уже занято, у нас уже свой третий день, добротный, кованый, не то что там связанный на спицах…

Доводилось мне встретиться и с третьим днем – он оказался потрепанный, весь в дырках, наполовину распустившийся. С собой он тащил изрядный моток времени, которое нашел где-то, где кончаются звезды. Хотел принести семи дням, прогнали, сказали больше не являться, а так бы принес им время, было бы куда поселить седьмой день, и восьмой, и девятый, и стотысячный…