Читать онлайн Безрассудные девушки

Серия «Не оглядывайся»

Rachel Hawkins

RECKLESS GIRLS

Печатается с разрешения автора и литературных агентств BAROR INTERNATIONAL, INC. и Nova Littera SIA.

В книге присутствуют упоминания социальных сетей, относящихся к компании Meta, признанной в России экстремистской, и чья деятельность в России запрещена

Перевод с английского Александры Ефременко

Copyright © 2021 by Rachel Hawkins

© Ефременко А.А., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Пролог

У соленой воды и крови один и тот же вкус.

Она не задумывалась об этом, пока не начала тонуть: кровь хлестала из раны на виске, а море хлынуло ей в рот.

И у того, и другого теплый, резкий привкус.

И то, и другое грозило поглотить ее.

В темноте она различает, как волны бьются о борт яхты, слышит отчаянный спор где-то сверху. Несколько мгновений назад этот спор был для нее важен, но сейчас ее волнуют лишь головная боль, покалывание от соли и дискомфорт в груди.

В каком-то смысле легче отпустить ситуацию. Позволить неизбежному случиться.

Разве не этим она занималась все время? Разве не это привело ее, запутавшуюся, тонущую и одинокую, сюда, в уединенное местечко посреди Тихого океана?

Она делает глубокий вдох.

Она чувствует боль, когда вода заполняет легкие, в которых должен быть воздух.

Но боль сменяется чем-то вроде умиротворения. Теперь все позади. Все это.

Ее затягивает все глубже.

Ей не спастись.

Вплоть до Второй мировой войны остров Мероэ был наиболее известен благодаря кораблекрушению, которому он обязан своим названием. Моряки корабля его величества «Мероэ» были брошены на острове более чем на пять месяцев, и после горстка выживших в конце концов предстала перед английским судом за убийство своих товарищей по команде. Слухи о каннибализме, подробности которого сочли слишком ужасными, чтобы раскрывать их в газетах, сопровождали тот судебный процесс. Только одному из восьми выживших, лейтенанту Тронтону, был вынесен смертный приговор. Его повешение вызвало интерес у многотысячной толпы, включая таких светил того времени, как лорд Байрон и Дж. М. У. Тернер. Остров Мероэ стал мрачной страницей в анналах морской истории вплоть до 1940-х годов, когда стратегическое расположение сделало его полезным для союзных войск в Тихом океане. С тех пор он был более или менее заброшен, хотя в последние годы снискал популярность у более авантюрных путешественников.

Скрытые истории, Traveler’s Press, 2010

Глава 1

Иногда я задаюсь вопросом: люди в отпуске действительно думают, что они пребывают на другой планете?

Или, может быть, в другом измерении?

Иначе я не знаю, как объяснить все то дерьмо, которое я лицезрела все шесть месяцев работы на курорте «Халеакала» на Мауи. И я говорю не только о тех странностях, которые вполне можно ожидать, – о загорелых парочках, спрашивающих, не хочу ли я «составить им компанию позже вечером»; о группках женщин, одетых в одинаковые майки с надписью «ДОБЫТЧИЦЫ!», но тратящих несколько тысяч долларов на текилу и вступающих из-за этого в драматичную перепалку в лобби-баре; или о придурковатых парнях с Уолл-стрит, которые на столике в ванной оставляют наркотики, а потом обвиняют горничную, которая убирала номер, в том, что они принадлежат ей.

Все это были лишь досадные неурядицы, которые я в конечном счете так или иначе решала, но я говорю о по-настоящему безумных ситуациях, например, когда парень предложил дать мне двести долларов, если я съем целый ананас у него на глазах (я этого делать не стала), или когда пожилая женщина потратила все свои сбережения на недельный отдых, заказывая фильмы для взрослых и бесконечное количество картошки фри в номер (честно говоря, ей это пошло на пользу). А еще был случай, когда я пришла убирать комнату, в которой проживали несколько парней из студенческого братства, и обнаружила там концентрические круги мочи по всему ковру (чей-то отец в итоге заплатил за замену ковра после того, как я предоставила руководству фотографии в качестве доказательства причиненного ущерба).

И вот мы плавно подходим к сегодняшнему дню, когда я стою посреди люкса «Макай» и пялюсь на гору секс-игрушек, разложенных на кровати, и размышляю о том, какое место этот случай займет в топе отвратительных, ненормальных и вызывающих вопросы ситуаций.

– Твою мать, – бормочет рядом Майя, она все еще держит в руках влажные полотенца. – Это как Стоунхендж, но из фаллоимитаторов.

Я фыркаю, натягивая перчатки.

– Если честно, то я вижу тут только два – ладно, нет, три – фаллоимитатора. Вот это, – я указываю на ярко-розовую игрушку справа, – вибратор, а эта фиолетовая штука… Не знаю, что это такое, но она им, видимо, пригодилась. Они явно прекрасно проводят время на острове.

Майя качает головой, возвращаясь к тележке с бельем. Она ниже меня ростом, и юбка униформы у нее ниже колен. Любая другая выглядела бы в этой одеже неряшливо, но только не Майя. Она похожа на сексуальную актрису из сериала на телеканале CW, которая просто соизволила сыграть горничную.

– Я не против того, чтобы люди хорошо проводили время, Лакс. Просто иногда мне кажется, что они забывают, что кто-то помимо них рано или поздно увидит это дерьмо.

– Или они хотели, чтобы мы увидели это дерьмо, – возражаю я, доставая из своей тележки пакет с логотипом отеля. – Может, они так развлекаются.

– Отвратительно. – Она содрогается всем телом, а я беру розовый вибратор и бросаю его в пакет.

– Ханжа.

– Чудачка, – пожимает плечами Майя, прежде чем скрыться в ванной. Я улыбаюсь ей и возвращаюсь к своему занятию.

Майя новенькая в «Халеакала», начала работать только в прошлом месяце, и хотя она мне очень нравится, у меня такое чувство, что через пару недель она уволится. Я работаю здесь достаточно долго, чтобы понять, что обслуживающий персонал, как правило, делится на три категории: долголетки, дамы, которые проработали здесь лет десять и будут работать еще тридцать; ребята из разряда «это временно, но я здесь уже год», и, наконец, девушки, похожие на Майю, которые думают, что работать на пятизвездочном курорте будет весело, не слишком утомительно и здесь можно прилично заработать.

Предполагалось, что я буду в третьей категории, но спустя шесть месяцев кажется, что я все же попаду во вторую.

На Гавайи я приехала ради парня – понимаю, это звучит глупо, – но мне кажется, что любая женщина, которую Нико Йоханнсен пригласил на Мауи, тут же купила бы билет на самолет.

И, кроме того, дело было не только в нем самом, но и в том, что он предлагал. Возможность путешествовать, пуститься в плавание под парусом вокруг света, шанс наконец-то посмотреть мир.

Настоящее приключение.

– Жизнь мечты, – бормочу я, растерянно глядя на кровать и не зная, что делать дальше. Может стоит разложить игрушки на полотенце на полочке в ванной, как мы раскладываем кисточки для макияжа?

Внезапно я ловлю себя на мысли, что все, чего я хочу, – это уволиться. Сорвать с себя униформу, бросить тележку для уборки, уехать с курорта и вернуться домой.

Но где теперь мой дом?

Технически я живу в крошечном домике на ранчо на южной стороне острова. Мы с Нико делим жилище с двумя парнями, с которыми он работает в марине[1], и их девушками. У нас там нет даже отдельной комнаты – мы спим на матрасах, которые на ночь расстилаем в гостиной. В доме постоянно пахнет солью и солнцезащитным кремом, а простыни всегда немного влажные и шершавые. На шестерых приходится две ванные комнаты, где мокрые купальники сушатся на карнизе душевой, а полотенца покрыты маленькими пятнышками плесени, потому что в этом месте, кажется, ничто полностью не высыхает.

Предполагалось, что домом станет яхта Нико «Сюзанна».

Даже думать об этом больно; я представляю ее в сухом доке с чертовой огромной дырой в корпусе. Нико пригнал яхту из Сан-Диего после того, как мы познакомились, и я прилетела сюда, чтобы встретиться с ним. Билет в один конец, вся моя жизнь была упакована в чемодан и рюкзак.

Но когда я добралась до Ваилуку, то узнала, что не только двигатель «Сюзанны» сломался во время перегона, но и на пристани, куда Нико доставил яхту для починки, в результате несчастного случая, когда ее снимали с прицепа, корпус был пробит, а на ремонт у Нико не было средств.

Поправка: Нико не стал просить денег на ремонт. У его семьи денег предостаточно – у них своя огромная юридическая фирма, занимающаяся делами по возмещению ущерба, судебными тяжбами и прочим дерьмом, – но Нико хочет ворваться в большой мир на своих условиях.

И все было бы замечательно, если бы его упрямство не разрушало наш план и не вынуждало меня торчать на этой работе, убирая секс-игрушки незнакомцев.

– Может быть, это судно проклято, – сказала я ему как-то вечером, уткнувшись в его теплую и пахнущую солью шею, когда мы лежали, прижавшись друг к другу, на матрасе, а дождь барабанил по жестяной крыше.

– Может, все дело в тебе, – пробормотал он в ответ. – С незапамятных времен считается, что не к добру пускать женщину на борт.

– А может, дело в том, что ты придурок? – парировала я, но он только рассмеялся и поцеловал меня, и в тот момент наш небольшой и покрытый песком матрас показался не таким уж плохим.

Нико умел мастерски отвлекать меня от проблем, его неизменный оптимизм вытаскивал меня из круговорота беспокойства и сомнений. Его не волновало будущее, и если какой-то навязчивый голос в голове говорил, что Нико и не нужно беспокоиться о таком дерьме, потому что я всегда все делаю за него, я просто не обращала на него внимания.

По крайней мере я пыталась.

Как бы там ни было, до «Сюзанны» и Гавайев я жила в Калифорнии, но я никогда не чувствовала себя там как дома. Мы с мамой переехали туда из Небраски, едва мне исполнилось двенадцать, а когда она умерла одиннадцать лет спустя, я просто осталась в Сан-Диего, потому что не могла придумать, куда еще поехать.

Сейчас, когда мне стукнуло двадцать пять, случившееся начинает напоминать череду поворотов не туда и упущенных возможностей. Я сворачивала влево, когда нужно было вправо. Делала зиг, когда нужно было делать заг.

Я застилаю постель и запихиваю простыни на дно тележки. Слышу звук открывающейся двери, и Майя выходит в коридор за полотенцем или шампунем с ароматом банана и гибискуса.

– Как думаешь, может, мне сделать для этих засранцев приветственные фигурки из полотенец в виде члена? – говорю ей я. – Знаю, что обычно делают лебедей, но учитывая их пристрастия…

Позади меня кто-то откашливается, и я выпрямляюсь и вижу стоящих в коридоре мужчину в цветастой гавайской рубашке и женщину в платье в тон. В их руках «Май Тай»[2], а лица красны – то ли от смущения, то ли от загара, то или от того и другого сразу, и я слабо улыбаюсь им.

– Алоха?

Час спустя я стою на парковке отеля «Халеакала» в своих обрезанных шортах и футболке, потому что моя униформа и бейджик с именем остались у босса – ну, теперь бывшего босса – мистера Чена, и хотя следовало бы начать паниковать, вместо этого я подставляю лицо солнцу и улыбаюсь.

Больше никаких простыней. Больше никаких полотенец. Больше никаких «случайных» прикосновений к моей заднице. Я хотела уволиться еще месяц назад, но в том, что мне не оставили выбора, тоже есть своя свобода. Я не виновата, что Сандерсоны вернулись в номер именно в тот момент. Как минимум не моя вина, что они оставили все свои игрушки на кровати.

И я не виновата, что меня уволили.

Теперь дело за малым – надо сказать об этом Нико.

Глава 2

– Справедливости ради должна сказать, что я впервые теряю работу из-за фаллоимитатора.

Поскольку теперь я официально безработная, я могу встретиться с Нико в его любимой закусочной на острове. Он сидит напротив, от него пахнет соленой водой и машинным маслом, но он по-прежнему так прекрасен, что у меня мурашки бегут по телу. Его рыжеватые волосы подхвачены красной банданой, кожа загорелая и гладкая, а бицепс обвивает татуировка.

Если честно, тату просто дурацкое. Типичная для белого парня фигня, которая на самом деле ничего для него не значит, но через три дня после нашего знакомства он добавил с одного края завитушку в виде буквы «Л». Это хотя бы мило.

Он сам был милым.

Конечно, он и сейчас такой, но когда мы только познакомились, все было иначе. В начале нашего бурного романа исходившее от него спокойствие стало желанным бальзамом для моей души после долгих лет борьбы с маминым раком: после больниц, побочных эффектов химиотерапии, громких ссор с отцом по телефону.

Нико из тех парней, которые могут сказать что-то вроде: «Не волнуйся о том, что тебе не под силу исправить», и ты веришь ему – будто он открыл лучший, более просветленный образ жизни. И тебе даже не хочется ударить его.

Ладно, иногда не хочется ударить.

Сейчас он попивает содовую и кивает мне:

– Это все равно была дерьмовая работа.

– Еще какая дерьмовая!

– Ты всегда можешь найти новую, например завтра, – продолжает он, указывая на меня стаканом.

Я проглатываю лапшу и пожимаю плечами.

– Почему бы нам не посмотреть, сколько мы накопили? Вдруг нам удастся наконец починить «Сюзанну»?

Он не отвечает, просто мотает головой из стороны в сторону – жест, который я видела тысячу раз. По сути, это означает что-то вроде «эх» или «мы можем поговорить позже», и меня внезапно охватывает разочарование.

Никуда не деться от того факта, что Нико здесь счастлив. Он говорит, что хочет путешествовать, как мы и планировали, но чем больше времени проходит, тем отчетливее я вижу, как он обустраивается, пускает корни. Ему нравится его должность, нравится работать с лодками. Он из тех, кто способен влюбить в себя кого угодно, у него повсюду друзья, а коллеги его просто обожают (поэтому у нас есть бесплатное жилье). Если кто и может «расцвести там, где его посадили», так это Нико.

Не уверена, что я хоть где-нибудь расцветала. Иногда я сомневаюсь, что способна на подобное. Может быть, именно поэтому идея о невозможности прижиться так привлекательна для меня.

Или мне просто надоело убирать дерьмо за другими – иногда в буквальном смысле.

Я принимаюсь за еду и бросаю взгляд в сторону кассы, где очередь наконец поредела. Уже почти два, а это значит, что закусочная скоро закроется и Нико вернется на пристань, а я пойду… полагаю, домой? Сидеть на диване и ждать, когда Нико вернется с работы?

Эта мысль угнетает еще больше, чем уборка гостиничных номеров, и я внезапно чувствую легкий укол сожаления, что меня сегодня уволили. Возможно, действительно следовало извиниться перед Сандерсонами, даже унизиться. Умолять мистера Чена дать мне еще один шанс.

Но я не могу позволить себе пойти по этому пути, потому что если я начну сожалеть об одном решении, то придется пересмотреть тысячу других. Уход из школы, отношения с отцом, годы, потраченные на вечеринки с друзьями, которые таковыми не являлись. О том, как я бесцельно плыла по жизни – пока не встретила Нико.

– Сегодня я познакомился с компанией девушек, – начинает он, отвлекая меня от моих размышлений.

Я смотрю на него, приподняв брови.

– И ты говоришь мне это, потому что?..

– Ну, они искали парня для курортного романа, и я решил, что это более интересная работа, чем чинить лодочные моторы, поэтому, похоже, у меня тоже скоро будет новая должность.

Я показываю ему средний палец и продолжаю есть лапшу.

– Серьезно, Нико.

Он подмигивает мне с ухмылкой, прежде чем отодвинуть пустую тарелку.

– Серьезно, Лакс, я познакомился с девушками. Американками. С Восточного побережья.

Он произносит это с таким презрением, что я удивленно поднимаю брови.

– Не всем же быть богами из Южной Калифорнии, Николас. – Я ожидаю, что он рассмеется, но морщинка на его переносице выдает легкое раздражение. Не знаю, дело то ли в невинной насмешке над его происхождением, то ли в том, что я назвала его полным именем, но в любом случае я машу рукой, не желая ссориться. – Извини, продолжай.

Он переходит сразу к сути:

– Ну, они хотели арендовать яхту на несколько дней, но чувака, с которым они должны были обсудить бронь, не оказалось на месте, и мы разговорились. Думаю, они могут нанять меня.

Я не из ревнивых – имея такого парня, как Нико, ты вроде как учишься не ревновать, если не хочешь сойти с ума, – но я все равно испытываю странное беспокойство.

– Нанять тебя, что ты управлял яхтой? Чтобы покатать их вокруг острова?

Он пожимает плечами, откидываясь на спинку стула. На улице начался дождь, легкая морось, которая, знаю, закончится через несколько минут и наполнит воздух сладковатым густым запахом.

– Думаю, да. Они спросили, не хочу ли я вечером выпить и обсудить все, и я сказал им, что приду со своей девушкой.

– Надо же, какой верный сукин сын! – поддразниваю я, и он снова улыбается мне, тянется через стол, берет мою руку и целует ее.

– Скорее я опасаюсь, что ты отрежешь мне член во сне, если я пойду в бар с другими девушками без тебя.

– Верный и умный.

Дождь усиливается, капли гулко барабанят по крыше, и Нико бросает взгляд на улицу, прежде чем снова повернуться ко мне. У него красивые глаза, темно-карие, и в уголках появляются морщинки, когда он улыбается.

– Думаю, если они не возьмут меня на эту работу, то хотя бы угостят парой кружек пива. К тому же у меня вечером больше никаких дел нет.

– У меня тоже, – отвечаю я и смеюсь. – То есть, черт возьми, теперь мне вообще нечем заняться.

Мне не нравится, насколько правдива эта шутка.

Глава 3

Само собой те девушки выбрали туристический бар.

В «Ананасовом Пите» слишком людно, и я вдыхаю по-особенному неприятный аромат солнцезащитного крема, смешанный с пивом и духами из дьюти-фри, что всегда витает в заведениях, подобных этому. Учитывая мою везучесть, я вполне могу встретить постояльцев из «Халеакала», из-за которых меня уволили.

После обеда Нико вернулся на работу, принял душ и переоделся на пристани, оставив меня готовиться к встрече дома. Но поскольку наши соседи по комнате тоже собирались куда-то пойти сегодня вечером, мне пришлось сражаться за душ и свободное место у зеркала, а это значит, что теперь я опаздываю, и волосы на затылке все еще влажные. Не знаю, зачем я вообще прихорашивалась – на Нико будут обычные запасные шорты и футболка, всегда лежащие в сумке, которую он берет на работу. Не то чтобы мне хотелось произвести впечатление на богатых студенток колледжа, но я поймала себя на том, что надеваю свое любимое платье, желтое, с вырезом-лодочкой и крошечными, вышитыми по подолу птичками, то самое, которое доходило мне до колен и неизменно заставляло Нико задерживать взгляд на изгибе моего бедра и на впадинке над ключицей чуть дольше.

Мне всегда нравилось, когда он так смотрел на меня. С самого первого дня, когда мы познакомились в баре, не сильно отличающемся от «Ананасового Пита», находящемся на отшибе мира, с плохим освещением и дерьмовым пивом. Я работала официанткой в заведении недалеко от пляжа в Сан-Диего, и однажды вечером Нико зашел к нам. Он только купил «Сюзанну» и ремонтировал ее, чтобы отправиться в Нижнюю Калифорнию, затем вдоль побережья Мексики, в Тихий океан, а потом неизвестно куда. На Гавайи, Таити, может быть, даже в Австралию.

«Мы обязательно отправимся туда, – твержу я себе, пробираясь сквозь толпу в поисках Нико. – Это всего лишь небольшая пауза, а потом мы отправимся в путь, как он и обещал».

Я замечаю его в конце бара за одним из высоких столиков без стульев. Он видит меня и поднимает руку, в которой уже держит пиво, и две девушки, стоящие напротив него, поворачиваются, чтобы посмотреть на меня.

Они не хмурятся, что, думаю, хорошо для начала. На самом деле их улыбки кажутся искренними, а не приторно-сладкими и чертовски фальшивыми. Они совсем не похожи на тех богатых студенток, которых мы обычно здесь видим. Никаких цветочных принтов, никаких блесток в блеске для губ. У той, что справа, темные волосы собраны в небрежный пучок, а у той, что слева, волосы на несколько тонов светлее, она одета в джинсы и майку, на лице нет косметики.

Нико выходит из-за стола и притягивает меня для поцелуя, его дыхание теплое и пахнет пивом.

– А вот и моя девочка, – улыбается он, его рука скользит вниз и сжимает мое бедро.

– Пожалуйста, скажи, что ты уже заказал мне выпить, – Я встаю на цыпочки, чтобы прикусить его нижнюю губу, и он улыбается, прижимаясь своим носом к моему.

– Я принесу тебе что-нибудь прямо сейчас, – предлагает он, и я бросаю взгляд на девушек, которые отвернулись от нас и разговаривают друг с другом.

– Я с тобой, – торопливо молвлю я, но Нико качает головой и тянет меня к столу.

– Не волнуйся, детка, – произносит он. Я так часто слышала эту фразу, что чуть не произношу ее вместе с ним.

Девушки за столом наблюдают за мной, и Нико кивает им по очереди.

– Бриттани, – указывает он на ту, что с пучком, – и Амма, – кивает он на девушку в джинсах. – Это Лакс. Лакс, Бриттани и Амма. – Еще одна улыбка, на этот раз слегка глуповатая. – Пойду возьму нам еще пива.

Нико исчезает в толпе, оставляя меня стоять на углу стола и смотреть на Бриттани и Амму.

Бриттани заговаривает первой:

– Лакс. Как из «Девственниц-самоубийц»[3].

Я удивлена и даже немного обрадована. Никто и никогда не обнаруживал эту связь. Обычно люди просто спрашивают: «Это прозвище?» или «Это сокращение от полного имени?»

– Да, – отвечаю я. – Моей маме очень понравилась книга.

– Не самый удачный выбор персонажа, в честь которого можно назвать ребенка, – замечает Бриттани, но улыбается и подносит бутылку ко рту.

– Знаю, – пожимаю плечами я. – Мне было пятнадцать, когда я прочитала роман, и я тогда подумала: «Мам, какого хрена?»

Бриттани и Амма хохочут, и я вдруг осознаю, как давно не общалась с кем-то, кроме коллег или приятелей Нико. Даже вернувшись в Сан-Диего, я все равно начала терять связь со своими друзьями, как только заболела мама.

Забавно, как быстро это произошло, как легко люди, с которыми я общалась каждый день, исчезли, став не более чем списком подписок в Instagram. И я никого из них не винила. Моя жизнь стала печальной, я впала в депрессию. Никто не знал, что сказать девушке, которой внезапно пришлось ухаживать за больным родителем вместо того, чтобы вместе со всеми ходить на пары по социологии.

После смерти мамы я думала вернуться в колледж, но все, с кем я когда-то училась, уже как минимум на два семестра обогнали меня. Казалось, нужно все начинать сначала, что легче найти работу, сосредоточиться на том, чтобы встать на ноги и платить за аренду.

– Нико сказал, что вы на Гавайях уже почти год, – начинает разговор Амма.

Вблизи я замечаю, что она не такая хорошенькая, как Бриттани, но у нее полные губы и высокие скулы. В тусклом свете бара ее глаза кажутся темными и гипнотизирующими.

– Шесть месяцев, – поправляю я, а потом задумываюсь, не преувеличил ли Нико, чтобы показаться более сведущим. Я быстро добавляю: – Нико много раз бывал на Гавайях до переезда сюда и хорошо знает здешние воды.

«На отдыхе с семьей, то есть на самых красивых курортах, в местах, где меня не наняли бы даже туалеты мыть», – думаю я, но умалчиваю об этом. Полагаю, девочки видят в Нико этакого пляжного бездельника, дружелюбного парня с великолепной улыбкой и еще более красивой фигурой, который работает на яхтах и не имеет ни малейшего понятия о назначении всех столовых приборов на званых ужинах.

– А как насчет тебя? – спрашивает Бриттани. Когда она заправляет выбившуюся прядь волос за ухо, я замечаю татуировку у нее на запястье. – Где ты была до этого?

В новом настоящем.

Интересно, значит ли это хоть что-нибудь? Может быть, это строчка из песни Тейлор Свифт, которую я не могу вспомнить.

– Я родилась в Небраске, – отвечаю я, – но мы с мамой переехали в Сан-Диего, когда я была ребенком. Именно там в прошлом году я познакомилась с Нико. И он рассказал о своем плане отправиться в плавание по южной части Тихого океана, о том, что существуют сотни островов, у которых даже нет названий, о местах, которые не нанесены на карты.

Если честно, именно это понравилось мне больше всего – идея отправиться в почти неизведанные места.

– И ты последовала за ним? – удивилась Амма, склонив голову набок.

Мне не нравится, каким тоном она задала вопрос, но это правда. Я ухватилась за мечту Нико, потому что тогда мне казалось невозможным осуществить свою собственную. Мечты – для людей с деньгами и свободным временем, для людей, которые не потеряли все, наблюдая за тем, как единственный человек, который их любит, умирает в муках. Мечты – для тех, у кого был выбор и возможности. Не думаю, что они у меня были.

Но я не собираюсь откровенничать с Бриттани и Аммой. Вместо этого пожимаю плечами и улыбаюсь.

– Ну, вы же видели его. Разве можно меня винить?

Бриттани смеется и кивает, но Амма продолжает изучать меня. Я чувствую, она хочет спросить что-то еще, но тут возвращается Нико, держа в руках четыре банки пива.

– Ну, – улыбается он, ставя банки на стол, – вы уже рассказали Лакс, что мы только что обсуждали?

– Мы едва начали знакомство, – смеется Бриттани, заговорщицки подмигивая мне, как будто мы уже подруги.

Нико прижимает меня к себе, ухмыляясь и потягивая пиво.

– Детка, – тянет он, – тебе понравится. – Он кивает Бриттани. – Покажи ей.

Та достает телефон из заднего кармана.

– Мы с Аммой познакомились на первом курсе колледжа, – начинает она, Амма согласно кивает. – История западной цивилизации. Скука смертная. – Бриттани хихикает. – Но с тех пор мы говорили о том, что отправимся в большое путешествие, как только закончим колледж. Это наша последняя остановка, и мы хотим чего-то особенного. Чего-то отличного от того, что выкладывают в свой Instagram все девушки, отдыхающие на Гавайях. Чего-то… нестандартного.

Она протягивает мне свой телефон, и я понимаю, что вижу перед собой карту. Однако это сплошное голубое пятно – на карте нет ничего, кроме океана. Мне требуется время, чтобы разглядеть крошечную точку песочного цвета посреди пустоты.

– Это остров, – объясняет мне Амма.

– Атолл, – поправляет Бриттани.

– Атолл – это тот же остров, – добавляет Нико, смотря на карту из-за моего плеча. – Но только из кораллов. В этой части света они повсюду. Во время Второй мировой войны наши войска размещали на атоллах в Тихом океане авиабазы. Вот и здесь была взлетно-посадочная полоса и…

Я поднимаю руку.

– Нико, я люблю тебя, но, когда мужчины заговаривают о Второй мировой войне, у меня начинается чесотка.

Бриттани громко смеется, запрокидывая голову, и ее зубы кажутся очень белыми в свете рекламной вывески пива над нашим столиком.

– Ладно, я знала, что ты мне понравишься – просто потому, что у тебя крутое имя. Но теперь ты мне действительно нравишься.

Амма улыбается, но я замечаю, что она слегка напряжена и на мгновение отводит взгляд.

– В любом случае место мне знакомо, – возвращается к теме Нико. – Это остров Мероэ. Назван в честь корабля его величества, который потерпел крушение в 1800-х годах. Из-за кораллов многие суда сели на мель в том месте. Но «Мероэ» был первым крупным, думаю, поэтому остров назвали в его честь.

– Выжившие были? – интересуется Амма, опираясь локтем на стол.

Нико пожимает плечами.

– После кораблекрушения? Да, почти все. Но в конце концов остров забрал их. Команда из тридцати с лишним моряков сократилась до восьми к моменту их спасения с острова. Там не так много живности, поэтому долго не проживешь. Можно ловить рыбу, но в джунглях, насколько я слышал, может быть опасно. И там нет пресной воды.

– И почему ты хочешь поехать туда? – удивленно смотрю я на Бриттани, возвращая ей телефон. Она убирает его обратно в карман.

– Прочитала об этом острове пару лет назад в блоге о путешествиях. Нико прав, это не простое для туристов место и все такое, но… – Ее взгляд становится мечтательным, слегка рассеянным. – Не знаю. Это очень красивый остров. И такой уединенный. Настоящий побег от реальности, понимаешь? – Затем она смущенно смеется. – К тому же это кажется классной идеей – провести немного времени вдали от цивилизации. – Она закатывает глаза. – Знаю, ты, наверное, думаешь, что я слишком часто смотрела «Пляж»[4].

– Нет, – улыбаюсь я, потягивая пиво. – Я решила, что ты слишком много читала одноименный роман. Ты производишь впечатление человека, который сначала читает книгу, а потом уже смотрит фильм.

Она чокается своей бутылкой с моей.

– Да, черт возьми!

– Парня, с которым мы хотели плыть, не было на пристани, – добавляет Амма. Она уже полностью сорвала этикетку со своей бутылки и теперь разрывает ее на мелкие кусочки. – Но там мы встретили Нико, и Бриттани решила, что это судьба.

– Так и есть, – кивает Бриттани. – Исключительный, замечательный поворот событий, который подарил нам не только Нико, но и Лакс.

Я в замешательстве смотрю на нее, а затем перевожу взгляд на своего парня, который улыбается мне, как ребенок в канун Рождества.

– О чем вы? – спрашиваю я.

Она наклоняется ко мне, ее глаза заговорщицки сияют:

– Поехали с нами.

Глава 4

– Ты же не собираешься сказать им «нет», правда? – произносит в темноту Нико.

Мы лежим на нашем матрасе в гостиной Грега и Джоша, я положила голову на плечо Нико и рисую узоры на его обнаженной груди. Мы выпили еще несколько бутылок пива с Бриттани и Аммой, потом вчетвером нашли другой бар, получше, и я перебрала с водкой. Но девчонки платили за выпивку, и мне было проще пить и танцевать, чем серьезно ответить на вопрос, стоит ли отправляться в их маленькое путешествие в стиле Робинзона Крузо.

– Не понимаю, – не унимается он, закидывая руку за голову. – Все, что ты хотела, – отправиться в плавание, а теперь ты говоришь: «Мне нужно подумать»?

Я приподнимаюсь на локте и смотрю на него сверху вниз.

– Я хочу отправиться в плавание с тобой, – объясняю я. – Мне не нужен двухнедельный круиз с парой студенток, которым взбрело в голову просто повеселиться. Кроме того, тебе не кажется странным, что они через пару секунд после знакомства пригласили меня поехать с ними? С тобой все понятно. Им нужен кто-то, кто умеет управлять яхтой. Но я? – Я качаю головой.

Он хмурится, и я наклоняюсь, разглаживая большим пальцем морщинки на его переносице.

Я знаю, почему он не может понять. То есть он прав: я горела желанием поскорее уехать с острова, теперь меня не держит работа. Но в предложении новых знакомых есть нечто такое, что заставляет меня сомневаться. Что-то, что я не могу облечь в слова.

Вместо этого я спрашиваю Нико:

– Ты согласишься, даже если я скажу «нет»?

Нико вздыхает, и я провожу рукой по его татуировке, царапая ногтем изящную букву «Л», набитую в честь меня.

– Детка, – начинает Нико, и в этот момент я понимаю, что он точно согласится, даже если я не поеду.

Я сажусь, натягивая на себя простыню, хотя на улице жарко, и шарю рукой по полу в поисках самокруток. Я планировала выкурить сигаретку раньше, но у меня закружилась голова, а руки Нико легли на мою талию, и я оставила эту затею.

Зажигалка вспыхивает, на мгновение освещая почти пустую гостиную, и дым, который я выдыхаю, в тусклом свете кажется голубым.

Я долго сижу, сложив руки на коленях. Тишина становится невыносимой для Нико.

– Мне показалось, они тебе понравились, – наконец произносит он, забирая у меня сигарету и делая затяжку, прежде чем вернуть.

– Да, – соглашаюсь я, по-прежнему не глядя на него, – Это так.

– Тогда давай с нами.

– И что я буду там делать? – интересуюсь я. – Подавать напитки?

Усмехаясь, он ложится на спину.

– Они не такие.

– Ты этого не знаешь, – парирую я, представляя, как могут обернуться события.

Как бы мне хотелось вновь стать прежней, шутить и пить – быть той классной девушкой, а не разносчицей пива и полотенец. Я хочу вернуть прежнюю себя, беззаботную двадцатилетнюю девушку, коих тысячи. Ту, которой я притворялась, когда мы познакомились с Нико, и ту, которую потеряла в момент, когда приземлилась на Мауи, а наш план рухнул.

Иногда меня беспокоит, что из нас двоих именно я постоянно думаю о совместном будущем, о том, что нам нужно для более комфортной жизни, в то время как Нико, кажется, совершенно счастлив чинить лодки и время от времени катать на них туристов. Будто бы мы, очутившись на Гавайях, стали другими, забыв о прошлом в Сан-Диего.

Я трясу головой, желая отогнать эту мысль. Прошла целая вечность с тех пор, как я курила последний раз, и у меня путаются мысли.

– Нам надо сосредоточиться на ремонте «Сюзанны» и отправиться в путь, – напоминаю ему я. – Нас ждет свое приключение, не обязательно тащиться за кем-то другим.

Он забирает у меня самокрутку, глубоко затягивается, и я вижу в полумраке упрямую линию его подбородка.

– Лакс, они предлагают слишком хорошие деньги, чтобы от них отказаться, – качает он головой. – То, что они готовы дать за пару недель работы, может помочь нам убраться с этого острова в первый же день после моего возвращения.

Я моргаю, уставившись на него.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. – Нико кивает. – Пятьдесят штук, Лакс. Чтобы отвезти их на какой-то атолл, позволить им полюбоваться видами из «Голубой лагуны»[5]и вернуться обратно.

Черт.

Я снова забираюсь под простыню, моя нога касается его голени.

Он прав – он не может отказаться от этих денег. Мы не можем отказаться. Нам нужно купить новый двигатель и заделать пробоины в корпусе яхты. Кроме того, мы не пополняли запасы продовольствия с момента, как Нико отплыл из Калифорнии. Этих денег хватит надолго.

Однако голос у меня в голове не унимается, продолжая шептать, что эту же сумму он мог получить несколько месяцев назад, всего лишь позвонив своему отцу.

Нико никогда не рассказывал, насколько богата его семья, но я навела некоторые справки вскоре после нашего знакомства – порылась на сайте их юридической фирмы, в профилях Facebook его двоюродных братьев и сестер и даже в Instagram его сестры.

Они чертовски богаты. У них особняки в Калифорнии, в Вейле, во Флориде. Шикарные апартаменты в Нью-Йорке. И, вероятно, миллионы вложены в акции.

Нико однажды сказал, что ушел из семьи из-за тех ожиданий, которые были возложены на него: он должен был поступить в юридическую школу и со временем стать партнером в фирме отца. Ему была ненавистна мысль о том, что он всего лишь, по его выражению, «винтик в механизме». В какой-то степени я ценю и считаю, что это благородно – сопротивляться той жизни, которую для тебя запланировали родители, но не могу не признать, что порой его упрямство чертовски раздражает.

За последние несколько месяцев такие ситуации возникали все чаще.

И тут мне в голову приходит одна мысль: а что, если Нико, вернувшись с кучей наличных, решит, что можно найти еще несколько таких подработок, и весь смысл отъезда с Гавайев пропадет? Что тогда будет со мной?

– Пусть они сначала заплатят за ремонт «Сюзанны», – произношу я, и он удивленно смотрит на меня.

– Что?

– Добавь это в сделку. Скажи, что лучший сервис и аутентичные впечатления ты сможешь гарантировать им на собственной яхте, но прежде ее нужно немного отремонтировать. Сколько времени займет починка?

Нико запрокидывает голову, глядя в потолок.

– Господи, самое большее пару дней. Вопрос всегда был в деньгах, а не во времени. У Дома есть новый двигатель, он продаст его мне, а корпус я могу починить сам… – Он замолкает, затем бросает окурок в стаканчик с водой, стоящий рядом с матрасом. – Если мы пойдем на «Сюзанне», ты в деле? – Я не отвечаю сразу, поэтому он притягивает меня ближе, моя грудь прижимается к его, а теплое дыхание щекочет мое лицо. – Детка, я хочу, чтобы ты поехала с нами. Они хотят, чтобы ты поехала с нами. Что тебя останавливает?

– Думаешь, эта поездка может закончиться каким-нибудь странным сексом? – спрашиваю я.

На губах Нико появляется улыбка.

– О, я на это надеюсь.

Я пихаю его в плечо, но он только смеется, подмяв меня под себя.

– Признай, ты хочешь, чтобы я увидела тебя в действии, – шучу я. – Ты весь из себя лихой и горячий. Заставляешь всех называть себя «капитан Ник» или что-то в этом роде.

– О-о-о, повтори, – дразнит он, раздвигая коленом мои бедра, когда я, улыбаясь, целую его в губы.

«Сюзанну» починят, у нас будет достаточно денег, чтобы держать ее на плаву. Надо только закончить это дело, и вот, наконец, то приключение, на которое я подписалась, начнется.

Как раз вовремя, черт возьми.

– Золотой мальчик снова пришел.

Кэм, официантка из «Бухты», многозначительно улыбается Лакс, когда они пересекаются в узком коридоре рядом с кухней, груженные подносами с пустыми стаканами, тарелочками из-под кетчупа и скомканными салфетками.

И несмотря на то, что Лакс вымотана, ноги дрожат от усталости, а волосы насквозь пропахли картошкой фри, она чувствует, как по телу бегут мурашки.

Последние две недели она испытывала это каждый раз, когда видела его. Иногда ей даже казалось, что она ждет этого ощущения – возникающего на краткий миг осознания, что она все еще может чувствовать хоть что-то помимо грусти и усталости, – больше, чем встречи с этим парнем.

Но теперь, украдкой выглядывая из-за угла, она вспоминает, что видеть его на самом деле тоже чертовски приятно.

Дело не только в его привлекательности. Красавчиков тут пруд пруди, и загорелый калифорниец с бицепсами, белыми зубами и светлыми вьющимися волосами не особо выделялся на их фоне. Лакс училась в колледже с такими парнями и видела их каждый вечер здесь, в «Бухте».

Но золотой мальчик все же отличается.

Лакс не понимает, чем именно. Возможно, дело в том, что он всегда приходит в бар один, а не в шумной компании парней, которые заказывают много пива и при этом оставляют на чай гроши.

Еще у него почти всегда с собой блокнот, и сейчас, когда Лакс наблюдает за ним, он достает его из холщовой сумки, висящей на спинке стула, заправляет волосы за ухо и открывает чистую страницу. В одной руке у него огрызок карандаша, а в другой – темное пиво.

– Он интересовался тобой сегодня вечером, – невзначай роняет Кэм за спиной Лакс, и та оборачивается, нахмурившись.

– Чушь собачья.

Кэм смеется, качая головой.

– Я серьезно. Ладно, он не сказал: «Привет, а где Лакс Макаллистер, моя будущая жена?» Но спросил, работает ли сегодня «рыжеволосая официантка».

Наверное, глупо испытывать такой прилив радости от безобидного вопроса, но всю дорогу до кухни щеки Лакс краснеют, а пульс зашкаливает, когда она ставит поднос на столешницу рядом с раковиной.

Кэм идет за ней по пятам и постоянно задевает ногу Лакс носком своего кроссовка.

– Иди, поговори с ни-и-им, – умоляет она, растягивая слова, а Лакс уже машет рукой, давая знак уйти с дороги.

– И что мне ему сказать?

– Скажи, мол, ты знаешь, что он спрашивал о тебе.

– Да, парни приходят в восторг, когда ты общаешься с ними, словно героиня из вестерна 1956 года.

Кэм снова смеется:

– Ладно, сделаем так. Он за моим столиком. Давай я возьму твой восьмой, а ты – мой с ним. Идет?

Лакс едва не отказывается, и позже, гораздо позже, она будет вспоминать этот момент на кухне «Бухты», запах жареной рыбы, пар, поднимающийся над раковинами, звон столовых приборов, шутки поваров на испанском… Тогда все это казалось неважным, не тяжелым и не обременительным. Ей просто выпала возможность поговорить с парнем.

Разве может такая мелочь изменить всю жизнь?

– Идет, – соглашается она, улыбаясь Кэм и протягивая ладонь для рукопожатия.

Золотой мальчик поднимает голову, когда она приближается к столику, и его улыбка очаровывает.

Наверное, глупо чувствовать себя такой счастливой только потому, что ей улыбается симпатичный парень, но Лакс научилась принимать неожиданные радостные подарки судьбы.

– Официантка передала вам, что я спрашивал о вас? – произносит он, наклоняя голову и немного смущенно улыбаясь.

У него теплые карие глаза, длинные волосы, вьющиеся у мочек ушей. Он – человеческое воплощение золотистого ретривера.

Просто душка.

– Возможно, – слегка пожимает плечами она, и парень морщится, потирая рукой затылок.

– Отлично. Значит, есть хоть какой-то шанс, что ты считаешь меня по-настоящему классным, верно?

– О да, есть.

Его улыбка становится шире, и Лакс замечает ямочки на его щеках. Он действительно классный.

– Черт, – выдыхает он. – Видишь ли, я собирался поболтать с тобой, задать интересные, ненавязчивые вопросы…

– Само собой, – кивает Лакс, и ее щеки едва ли не сводит от того, как сильно она старается не расплыться в глуповатой улыбке.

– А потом, – продолжает он, – в самом конце я собирался очень вежливо попросить твой номер телефона. Но поскольку теперь все, кажется, пошло прахом, я скажу, что, по-моему, ты великолепна, и я бы очень хотел однажды сходить с тобой куда-нибудь.

Сердце Лакс сильно стучит в груди, а в животе расцвел целый сад с бабочками. Тем не менее ей кажется забавным продолжить игру.

– Ты даже не знаешь, как меня зовут, – напоминает она ему, а он указывает на бейджик с ее именем.

– Вообще-то знаю. Лакс. Что на самом-то деле делает меня очень унылым на твоем фоне, потому что у тебя крутое имя. Я знал, ты не из моей лиги. – Он откидывается на спинку стула, и Лакс замечает, как натягивается футболка на его широкой груди. – Я Нико.

Лакс кладет руку на бедро.

– Это тоже классное имя.

– Коротко от Николас.

Лакс хмурится, делая вид, что размышляет.

– Знаешь, это определенно лишает тебя некоторых достоинств, но в целом у тебя все равно неплохое имя. Одобряю.

Нико смеется как ребенок, запрокидывая голову:

– Беру свои слова обратно. Можешь не давать мне свой номер. Выходи за меня замуж.

– Пожалуй, сначала я посмотрю, сколько ты оставишь на чай.

Когда она в последний раз флиртовала с парнем? Когда в последний раз чувствовала себя такой же, как и раньше, той, у кого всегда были наготове парочка колкостей, самой сообразительной из всех подруг?

Много лет назад.

Годы и годы назад. Но вот она здесь, так легко флиртует с незнакомым парнем.

В конце концов она поймет, что у Нико есть особенный талант – заставлять людей мгновенно чувствовать себя особенными, лучшими версиями самих себя. Но прямо сейчас, стоя у его столика в четверг вечером, она не знает этого, не понимает, что свет, окутавший сейчас ее, горит для всех, кого он встречает.

– Что ты пишешь? – Лакс указывает на блокнот, лежащий все еще открытым на столе.

Здесь, в самом дальнем уголке бара, мягко мерцают лампы, но она все равно видит, как ее собеседник слегка краснеет, и, возможно, именно в этот момент влюбляется в него.

Нико поворачивает блокнот к ней, чтобы она могла рассмотреть страницу, на которой приведен список блюд, выглядящий не очень аппетитно, – в каждом из них в состав включены консервы, – а также ряд цифр и грубо нарисованная карта.

– Я люблю выходить в открытое море, – объясняет он. – Хочу приобрести двадцатипятифутовую яхту. Планирую отправиться на Гавайи, как только смогу, так что… – он проводит рукой по странице, – решаю вопросы логистики, в общем.

Лакс мало что понимала в лодках, кроме того, что ей нравится на них смотреть. Она выросла в Калифорнии, но родилась на Среднем Западе. Ее родители родом из Небраски, а отец до сих пор живет там с новой женой и детьми.

Это была идея мамы Лакс – переехать в Сан-Диего после развода, чтобы начать все сначала в месте, которое принадлежало бы только им. И все было замечательно, пока она не заболела, когда Лакс была на втором курсе. Рак поджелудочной железы, внезапный и разрушительный, сначала крошечный, но распространившийся по всему телу. Однако ее мама упорно боролась. Врачи дали ей шесть месяцев, а она продержалась три года, но каждый был тяжелым испытанием, поэтому, когда она наконец умерла, Лакс почувствовала облегчение.

«Все кончено, – подумала она тогда, – по крайней мере, ее страдания закончились».

Так оно и было, но из-за этого в жизни девушки образовался странный трехлетний пробел. В последний раз, когда все было нормально, ей было двадцать, она училась в Калифорнийском университете и вела довольно типичную жизнь – занятия, вечеринки, случайные связи.

Затем телефонный звонок. Голос мамы на другом конце провода дрожал. Вся ее жизнь перевернулась в одночасье.

Три года, прошедшие между этим телефонным звонком и той ночью, когда Лакс собрала свои вещи и покинула дом, который она больше не могла себе позволить арендовать, прошли как в тумане, и когда туман рассеялся, она обнаружила, что ей не удалось сохранить даже самую малую часть своей прежней жизни. Друзья устали от звонков и сообщений, оставшихся без ответа, семьи в Калифорнии не осталось, а ее отец… Что ж, она к чертовой матери уничтожила все шансы на теплые взаимоотношения.

С тех пор Лакс живет на автопилоте – она работает, чтобы оплатить аренду захудалой квартирки, которую делит с тремя другими девушками, и строит планы максимум на следующую неделю, а иногда – только на следующий день.

Но заметки Нико, кажется, что-то в ней пробуждают.

– Сколько времени это займет? – уточняет Лакс, а парень пожимает плечами.

– Доплыть до Гавайев? Плюс-минус три недели. Зависит от многих обстоятельств.

– Ты плывешь один?

Лакс пытается представить, каково это – оказаться посреди бескрайних вод, в полном одиночестве, когда единственное, что отделяет ее от смерти – это корпус из стекловолокна и ее собственные навыки. Это пугает, но в то же время… возбуждает?

– Думаю, это тоже зависит от многих факторов, – отвечает Нико, улыбаясь ей, и сердце Лакс делает аккуратное сальто в груди.

Остаток вечера пролетает незаметно. У нее есть другие столики, но она постоянно ощущает присутствие Нико, ее взгляд то и дело находит его в укромном уголке бара. Когда ее смена заканчивается, а он сидит на прежнем месте, ожидая девушку, в ее душе восходит солнце.

Как будто вся ее жизнь внезапно начинается сначала.

Глава 5

– Подожди, так тебе не нравятся лодки?

Мы с Бриттани стоим в отделе с консервами в «Фудленд» и закупаемся продуктами. Ремонт «Сюзанны» почти завершен, и мы отбываем в ближайшее время, поэтому и пошли по магазинам. Амма решила остаться в марине, скривившись на наше предложение сходить за покупками.

Видимо, что-то столь обыденное, как поход за продуктами, не входит в представления Аммы о приключениях. Понимаю, но с другой стороны, я не люблю голодать, поэтому с охотой наполняю тележку непортящимися продуктами – суп, консервированные овощи, орехи, крекеры, а также большое количество любимого гавайского спэма[6]. И побольше воды. У Нико на яхте есть система очистки, но мы по-прежнему берем с собой галлоны, большие пластиковые емкости, наполненные чистой водой, которые будут храниться в маленьком трюме. До Мероэ плыть три дня, а после Бриттани и Амма хотят провести две недели на атолле – Нико убедил их, что после семидесяти двух часов в море им захочется немного побыть на суше, прежде чем отправиться в обратное плавание.

И это только в случае, если все пойдет по плану, а этого, как Нико уже несколько раз напоминал мне, никогда не происходит.

Поэтому я кладу в тележку еще несколько банок супа.

– Дело не в том, что я не люблю лодки, – объясняю я Бриттани, – просто это в первую очередь хобби Нико.

Она кивает, перегибаясь через ручку тележки. Сегодня ее волосы распущены и падают на плечи, когда она смотрит на наш улов.

– Хорошо, тогда что тебе нравится? – интересуется она, поднимая на меня взгляд.

Из колонок под потолком играет «The Greatest Love of All»[7], и у меня волосы встают дыбом, когда я снова демонстративно начинаю изучать прилавки, будто мне вдруг очень захотелось выбрать лучший сорт нута.

Вот он, вопрос на миллион долларов. Что мне нравится?

Загвоздка в том, что, когда твой мир рушится, у тебя не остается «увлечений». Ты настолько сосредоточен на том, чтобы пережить следующий день, что «интересы» и «амбиции» как бы улетучиваются. У тебя не остается времени на увлечения. Взрастить в себе такую любовь к хождению под парусом и морю, как у Нико, – это удовольствие, которое я не могла себе позволить уже много лет. До того, как заболела мама, у меня было много интересов: в старшей школе я занималась легкой атлетикой, в детстве играла на гитаре. И я всегда любила читать – от классики, которой нас пичкали в школе, до детективов в жутких мягких обложках. Я хотела изучать английскую литературу, но в колледже снова вернулась к игре на гитаре и всерьез подумывала о том, чтобы получить музыкальное образование, пока мама не позвонила и не сообщила о приеме у врача.

Иногда я все еще вспоминаю ту Лакс, чей мир не перевернулся с ног на голову. Ту девочку, которая, возможно, могла сидеть в какой-нибудь музыкальной комнате, окруженная детьми, и учить их гаммам. Но в этой идеальной картинке меня всегда что-то смущало: на самом деле я с трудом могу представить себя таким человеком.

В конце концов я останавливаю выбор на слове «путешествия», потому что «свобода» звучит слишком слащаво, а «выживание» – слишком откровенно и печально.

– Какое из увиденных мест тебе понравилось больше всего?

Колесо тележки, которую она катит между стеллажей, громко скрипит.

– Ну, я не так много где побывала, – признаю я, пожимая плечами. Щеки полыхают. Теперь Бриттани поймет, насколько жалкая у меня жизнь, и из крутой подружки Нико я превращусь в девчонку-неудачницу, которая таскается за парнем, пока он занимается всякими клевыми вещами. – Честно говоря, в основном я читала путеводители.

Какое-то время я даже коллекционировала их – хобби, появившееся в средней школе и продолжившееся во взрослой жизни. Моя старая книжная полка была забита аккуратными томиками с белыми корешками, выстроенными в ряд, на которых ярким шрифтом пестрели названия: Австралия, Стамбул, Румыния, Таиланд.

Последний путеводитель был подарком мамы на прошлое Рождество. Это единственный подарок, который у меня остался.

Бриттани улыбается.

– Да, раньше я тоже такой была.

Я оглядываюсь на нее, вопросительно приподняв брови.

– Раньше?

Она моргает, затем слегка качает головой.

– До встречи с Аммой.

– Вы ведь познакомились в университете, да?

– Угу, – подтверждает она, рассматривая одну из полок. – В университете Массачусетса. На курсе истории западной цивилизации. Эй, как думаешь, какую пасту нам взять? – Она держит в руках две пачки: одну с обычными спагетти, другу – с пенне. Пожимает плечами и бросает обе в тележку. – Думаю, можно взять все сразу.

Она набирает пачки фарфалле, пенне и яичной лапши и складывает их в тележку к банкам с супом и фасолью.

– Вы, должно быть, очень близки, раз решили путешествовать вместе, – предполагаю я, вспоминая своих друзей по колледжу. Среди них не было ни одного, с кем бы я отправилась путешествовать по миру.

Бриттани кивает, но по-прежнему не смотрит на меня, и у меня возникает неприятное чувство, что на самом деле она не хочет рассказывать о том, как началось их с Аммой приключение. Что странно, потому что я не заметила между ними никакого напряжения. Не дай бог они поссорятся, пока мы будем в плавании…

К этому времени наша корзина почти заполнена, и Бриттани идет к кассе, пока я пишу сообщение Нико.

«Мы все купили».

Его ответ приходит незамедлительно: «Потрясающе. Мы тоже почти закончили. Думаю, сможем отплыть сегодня ближе к вечеру».

Мы с Бриттани, груженные пакетами с продуктами, возвращаемся на пристань еще до полудня. «Сюзанна» стоит у причала. Она меньше других лодок, но блестит и ослепляет белизной. Ее недавно выкрашенная в красный цвет отделка выглядит жизнерадостно, и мое сердце трепещет, как тогда, когда я впервые увидела Нико.

Он стоит на носу, его волосы как обычно спрятаны под банданой, и он широко улыбается, когда машет мне рукой.

– Как все прошло? – спрашивает он, а я жестом указываю на машину.

– Мы съедим столько спэма, сколько сможем, – обещаю я, и его улыбка становится шире, когда он прижимает ладонь к своей обнаженной груди.

– Вот она, моя родственная душа.

– Спэма? – Амма выходит из каюты.

И хотя это глупо, но отчего-то во мне на мгновение пробуждается нечто темное и дикое, когда я вижу ее в шортах и бикини, в дорогих солнцезащитных очках, закрывающих треть лица, с волосами, собранными в небрежный пучок. Она хорошо смотрится рядом с Нико, они источают уверенность, коей я никогда не испытывала. И уж тем более я не чувствую себя уверенно сейчас в брюках-карго и сандалиях, в накинутой поверх майки белой рубашке на пуговицах, служащей дополнительной защитой от солнца.

– Нельзя воротить нос от спэма, находясь в море, – хохочет Нико, не замечая моего мрачного настроения, и направляется к причалу, держась одной рукой за канат и небрежно спрыгивая с яхты. Его яхтенные мокасины глухо стучат по доскам, и когда он подходит ко мне, я чувствую исходящий от него запах пота и соли с примесью слабого металлического запаха, который всегда его сопровождает, когда он работает в марине. – Готова?

– Как никогда.

– Потрясающе, – искренне радуется он, а затем кивает в сторону яхты. – Не окажешь мне услугу? Надо отнести эти сумки в офис Хэла.

Хэл – управляющий мариной. Он гораздо старше нас, у него кожа как пергамент и самые голубые глаза, какие я когда-либо видела.

Яхта слегка покачивается у меня под ногами, когда я прохожу по палубе и поднимаю сумки, на которые указал Нико.

Одна из них, спортивная красная, наполнена чем-то похожим на разрозненные детали – там лежат кусочки металла и пара ржавых инструментов.

Другая – шопер, намного легче, и заглянув внутрь, я невольно хмурюсь.

– Это же мои вещи? – Я поднимаю шопер, и Нико поворачивается ко мне, прикрывая глаза рукой.

– Да ладно тебе, детка, зачем столько книг в плавании? Они занимали слишком много места в каюте.

Здесь, наверное, с десяток книг в мягкой обложке, несколько новых, но есть и старые, доставшиеся от мамы, – книги Агаты Кристи и путеводитель по Таиланду, почти на каждой странице которого загнуты уголки.

Я не просто взяла их с собой на яхту, чтобы почитать. С их помощью я хотела сделать этом место немного уютнее, немного привычнее.

Нико также положил в пакет одну из подушек, которые я купила, и пару фотографий в рамках. На одной из них мы вдвоем стоим на пляже, обнявшись, моя веснушчатая кожа отсвечивает белизной на фоне его загара. Снимок был сделан, когда я впервые приехала на Гавайи.

На другой – мы с мамой на моем выпускном. Мы обе щуримся от яркого солнца, и я помню, что нам пришлось попросить маму моей подруги Мэллори сделать эту фотографию, поскольку с нами не было никаких родственников.

Этот снимок – часть немногочисленных воспоминаний, что я привезла с собой из Сан-Диего. Он лежал в моем чемодане все время, пока мы жили на полу в гостиной. Я была рада, что наконец-то могу поставить его на яхте.

А теперь рамку с фотографией засунули в холщовую сумку для продуктов.

– Хэл присмотрит за вещами, пока нас не будет, – продолжает он, затем пожимает плечами в своей обычной манере: – Ничего страшного.

Действительно. Мои вещи будут здесь, когда мы вернемся. И я понимаю, что для нас четверых места на яхте в обрез. К тому же…

Амма подходит и заглядывает в шопер.

– О, там не так уж много вещей, – замечает она, затем поднимает голову, чтобы обратиться к Нико: – Кроме того, я забыла взять с собой книгу. Мы легко можем освободить место в нашей каюте. – Она с сияющей улыбкой забирает сумку у меня из рук и ставит ее обратно на палубу, и я улыбаюсь ей в ответ.

– Спасибо.

Нико молча пожимает плечами, как всегда дружелюбно.

– Тогда я не против.

Я знаю, что он и не думал меня обидеть, и я не хочу портить день, поэтому я отпускаю ситуацию и несу спортивную сумку в офис Хэла.

Не проходит и часа, как мы выходим из гавани, оставляя позади лес высоких мачт, проплывая мимо яхт, которые намного больше и красивее «Сюзанны». Бриттани и Амма стоят на носу, слегка приобняв друг друга за талию, ветер треплет их волосы. Будь у меня телефон под рукой, я бы обязательно сделала кадр, наложила пару фильтров и придумала заманчивый текст. Именно так они и выглядят – как вдохновляющая картинка из социальных сетей.

Когда яхта выходит в открытую воду, у меня сводит желудок. Впервые я полноценно понимаю, что мы делаем: отправляемся на необитаемый остров в компании двух незнакомых нам девушек, и я не знаю, что испытываю – волнение, страх, облегчение или какую-то головокружительную смесь этих чувств. Но когда я наблюдаю, как «Сюзанна» рассекает зеркальную гладь воды, что-то в моей груди наконец расслабляется.

– Начало-о-ось! – кричит Бриттани, поднимая руки, широко разводя их в стороны и запрокидывая голову.

– Да, черт возьми! – во весь голос вторит Нико.

Амма с улыбкой оглядывается через плечо.

«Началось», – эхом отдается у меня в голове.

И я имею в виду не только это путешествие.

Глава 6

Я знала, что «Сюзанна» маленькая, но никогда по-настоящему не осознавала, насколько, пока мы вчетвером не оказались внизу в первую ночь.

Главная каюта одновременно выполняла роль гостиной и кухни: там уместились раковина, холодильник и небольшая плита с одной стороны и мягкий диван, огибающий стол, с другой. Этот стол также служит кроватью. Он складывается на один уровень с диваном, и на него можно положить подушки, превратив в удобное, хотя и не очень роскошное спальное место.

На корме также есть небольшая каюта с V-образным матрасом. Звучит необычно, но по-другому и не скажешь: этот матрас в форме буквы V повторяет форму судна. Бриттани и Амма будут спать там, и, честно говоря, я рада, что у нас с Нико будет стол-кровать. Каюта крошечная, с низким потолком, и хотя там есть люк, а Нико установил небольшой вентилятор, в ней все равно довольно душно.

Кроме того, на борту имеется крошечная ванная комната – в носовой части, как постоянно напоминает мне Нико, – на другом конце яхты, несколько шкафчиков для хранения вещей, и все.

В дополнение к «атрибутам уюта» в виде книг и фотографий я сшила занавеску для маленького окна в каюте и купила веселый коврик в виде ананаса для кухни. И тем не менее никуда не деться от того факта, что здесь тесновато.

Бриттани и Амма, похоже, не возражают. Пока мы ужинаем – первым блюдом из десятка предстоящих на основе риса и фасоли, – они не перестают повторять, как здесь уютно, а Бриттани фотографирует каждый уголок нашего плавучего дома.

– Как давно ты купил эту яхту? – интересуется она, делая глоток воды из бутылки.

Нико сидит напротив нее, рядом со мной, и, положив локти на стол, осматривается по сторонам.

– Пару лет назад. С тех пор приводил в порядок.

– Почему именно «Сюзанна»? – спрашивает Амма. Она съела только половину своего ужина, прежде чем отодвинуть тарелку в сторону.

Нико пожимает плечами.

– У яхты было дурацкое название, когда я ее покупал. «Зефирный бриз». И, типа, «зефир» – это и есть бриз, так какого хрена? В общем, я встречался с девушкой по имени Сюзанна, так что…

Я уже слышала эту историю, но каждый раз у меня неприятно сжимается сердце. Меня смущает, как просто Нико отмахивается от этой девушки, несмотря на то, что назвал в ее честь целую гребаную яхту. И это заставляет задуматься: что, если в будущем какая-нибудь другая девчонка посмотрит на его руку и увидит букву «Л», а Нико так же пожмет плечами: «Сделал в честь девушки, с которой встречался, Лакс. Ничего особенного». Вот и вся история.

– Мне казалось, что переименовывать яхту – плохая примета, – удивленно поднимает бровь Амма. Она откидывается на спинку диванчика, кладет одну ногу на подушку и обхватывает колено руками. – Возможно, ты искушаешь судьбу. – Она слегка улыбается, поддразнивая, но я никогда не слышала об этом раньше и бросаю взгляд на Нико.

– Некоторые так считают, – кивает он. – Но я ничего об этом не знаю. Никогда серьезно не относился к глупым суевериям. – Внезапно он растягивает губы в улыбке, подталкивая меня плечом. – В любом случае тебе надо задать этот вопрос Лакс. В конце концов «Сюзанна» – ее яхта.

Я закатываю глаза, в то время как Бриттани подается вперед.

– Подожди, ты серьезно?

– Нет, – качаю головой я. – Ну, технически. На бумаге.

Пару месяцев назад, вернувшись домой, я обнаружила, что Нико принес на подпись кучу бумаг, переводящих яхту на мое имя. Очевидно, звонил его отец, и у них состоялся серьезный разговор о налогах или чем-то подобном. Честно говоря, я многого из этого не поняла, а Нико продолжал настаивать, что в этом нет ничего особенного, что нам было бы «легче» в финансовом плане, если бы яхта была оформлена на мое имя. Вот так я формально стала законной владелицей «Сюзанны».

Но это не имело особого значения – все равно яхта принадлежала Нико.

Наклонившись вперед, Бриттани подпирает подбородок рукой.

– Ладно, про яхту мы все поняли, но мне интереснее узнать про вас двоих. – Она указывает на нас. – Расскажите мне все. Как вы познакомились? Была ли это любовь с первого взгляда? Поведайте поистине романтичную историю.

Я смеюсь, и Нико улыбается, обнимая меня за плечи и притягивая ближе.

– О, это настоящая любовь с первого взгляда. По крайней мере для меня.

Я закатываю глаза и смеюсь.

– Он лжет. Мы познакомились, когда я работала в месте, где была самая уродливая униформа, которую вы только можете себе представить. Ни один мужчина никогда бы не влюбился с первого взгляда в женщину в шортах цвета хаки.

– Все так и было, – подтверждает Нико. – Я приходил каждый вечер в течение двух недель для того, чтобы полюбоваться тобой в тех шортах цвета хаки.

– Конечно, мы с коллегами пожалели его, потому что, как видите, он очень застенчивый, – добавляю я, а Бриттани и Амма смеются, когда Нико в шутку толкает меня.

– Как бы там ни было, – продолжает Нико, – в конце концов я спросил про нее, и она подошла к моему столику. Вот и вся история.

– С тех пор мы почти не расставались, – говорю я с улыбкой, вспоминая первый вечер знакомства, тот трепет, который я испытала, когда Нико взял меня за руку, и то чувство, когда я наконец испытала привязанность к чему-то. К кому-то.

Бриттани все еще смотрит на нас, ее глаза сияют.

– Хорошая история. Это судьба.

Я кладу голову на плечо Нику, ощущая знакомое надежное тепло.

Это судьба.

Едва ли я верю в подобные вещи. Судьба, предначертание… Думаю, Нико появился в моей жизни в нужное время, и ему понравилось, что я нуждалась в спасении. А он мог предложить мне то, чего я хотела сильнее всего – человека, с которым я могу разделить не только жизнь, но и приключение, новый опыт.

Нико продолжает:

– Когда впервые увидел ее печальные глаза, я был сражен.

Я поворачиваю к нему голову.

– Печальные?

Он никогда раньше не упоминал об этом. Обычно Нико шутил, что его внимание привлекло сочетание моих ярко-рыжих волос и молочно-белой кожи.

– Угу, – кивает он, делая глоток из бутылки с водой. – Каждый раз, когда я приходил, даже когда ты улыбалась, то выглядела очень грустной. Наверное, я хотел узнать причину.

Бриттани по-прежнему с теплотой смотрит на нас, но мне не нравится картина, которую он рисует: грустная девушка, суетящаяся в прибрежном баре в ожидании парня, который заинтересуется ее трагедией.

– Да, это было тяжелое время, но я точно не собиралась плакать у тебя на плече, – отрезаю я, немного отодвигаясь. – Я держала себя в руках, несмотря на… все, что произошло.

– А что произошло? – Амма наблюдает за нами, поставив локти на стол.

– Моя мама заболела пять лет назад, – объясняю я. – Рак. Я бросила колледж, чтобы заботиться о ней, а потом, когда ее не стало, пришлось много работать, чтобы вернуться к учебе и…

– Она была твоей единственной семьей? – Брови Бриттани сведены вместе, и что-то в выражении ее лица подсказывает мне: ей действительно нужно узнать ответ.

– Вроде того. – Я пожимаю плечами, чувствуя себя неловко. Начинает гореть шея. – Мои родители развелись, когда мне было одиннадцать, после того, как отец решил стать ходячим анекдотом и обрюхатил свою секретаршу.

– Господи Иисусе, – выдыхает Амма, и я киваю.

– Да уж. Поэтому мы вдвоем с матерью переехали в Калифорнию, чтобы начать все сначала, в то время как он завел новую семью в Небраске. И когда мама заболела, мы с отцом не общались. Так что да, она была моей единственной семьей.

Я решаю не рассказывать им о телефонном разговоре с отцом перед самым концом. Деньги были на исходе, мама больше не могла даже есть – ее кости начали выпирать из-под тонкой, как бумага, кожи, а страховая компания отказывалась покрывать расходы на лечение на дому.

Я не рассказываю им, как спокойно звучал его голос.

«Твоя мать сделала выбор, Лакс. Она не хотела, чтобы я был частью ее жизни. И ты тоже. Так что теперь вам обеим придется жить так, как вы хотели».

От одного воспоминания об этом – о стыде, ярости и полном непонимании, как можно быть таким жестоким и что ДНК этого человека делает во мне, – у меня сводит желудок.

– В любом случае, – подвожу итог я, заставляя себя улыбнуться, – то были паршивые времена, но случившееся привело меня сюда, понимаете? К Нико и «Сюзанне». Если бы я продолжила учиться, то получила бы степень бакалавра английской литературы и, вероятно, все равно стала бы официанткой, но тогда на мне висел бы еще кредит за учебу.

– Отправиться под парусом на необитаемый остров звучит лучше, чем это, – замечает Амма, кивая, и я отворачиваюсь, благодарная за то, что она нашла способ вежливо закончить разговор, однако все еще чувствую себя уязвленной.

Через маленькое окошко каюты я вижу, что небо потемнело. Нико встает, потягиваясь.

– Я буду дежурить первым.

Бриттани удивленно смотрит на него.

– Дежурить?

Нико одаривает ее улыбкой, которую я уже раньше видела: немного снисходительной, без зубов, с ямочками на щеках. Мне никогда не нравилась эта улыбка, а в данной ситуации она выглядит еще более неприятной. Внезапно приходит осознание, что до крутого яхтсмена Нико он был Николасом III, рос в Ла-Холья со своим отцом-адвокатом, матерью, обколотой ботоксом, носил модную школьную форму и гонял на дорогой машине.

Это неприятное напоминание – несмотря на то, что мы прожили последние полгода вместе, я все еще многого не знаю о своем парне.

– Мы не можем просто все лечь спать, – отвечает он Бриттани. – Кто-то должен дежурить.

– Но, – она указывает на рацию и радар, которые размещены на небольшой полке, выступающей из стены между спальной каютой и камбузом, – на дворе двадцать первый век. Разве сейчас не все автоматизировано?

– Не полностью. – Нико скрещивает руки на груди, его кожа очень смуглая на фоне светлых обтрепанных рукавов футболки. Только сейчас я замечаю, что выцветшие буквы на спине гласят: «Семейный пикник Йоханнсенов и Миллеров, 2011». – Нет ничего лучше этого, – продолжает он, растопыривая пальцы и указывая на глаза. – И поверьте мне, последнее, что вам нужно, – это пропустить сигнал тревоги и столкнуться с контейнеровозом, несущимся на вас в два часа ночи. – Я уже слышала это предупреждение раньше и знаю, к чему клонит Нико. – Многие из этих здоровенных кораблей, возвращаясь в порт, обнаруживают такелаж небольших парусников, запутавшихся у них на носу. – В его глазах появляется едва заметный блеск, когда он хлопает ладонь об ладонь. – Они просто смели в темноте какую-то лодку и не заметили этого.

Если он ждал, что наши спутницы испугаются, то, должно быть, сейчас пережил разочарование, потому что Бриттани выглядит абсолютно невозмутимой.

– Ну, мы совершенно точно не хотим быть размазанными по океану, – поддразнивает она, и Амма фыркает, прикрываясь бутылкой воды.

Нико выглядит немного растерянным. Я встаю из-за стола, собираю тарелки.

– Я сменю тебя в три, – предлагаю я, и когда прохожу мимо него, он обнимает меня за талию и быстро целует в щеку.

– Отлично, детка. Спасибо.

Он шлепает меня по заднице, прежде чем взбежать по ступенькам обратно на палубу, а я поворачиваюсь к Бриттани и Амме. Мои щеки слегка алеют. Нико всегда такой… несдержанный? Я имею в виду, что знаю про его наклонности. Но то, что я вижу в глазах Бриттани и Аммы, заставляет меня добавить:

– Это путешествие покажет его сущность.

Бриттани улыбается и отмахивается:

– Он хороший парень.

Амма кивает, кладя руки на стол:

– И выглядит тоже неплохо.

Эти слова не вызывают у меня ревности, скорее гордость, что, пожалуй, жалко само по себе.

– Тебе помочь? – Бриттани кивает на тарелки, но я качаю головой.

– Нет, я разберусь. Поднимайся на палубу. Держу пари, звездное небо нереально красивое.

Им не нужно повторять дважды, и я слышу, как Нико окликает их, когда они появляются наверху.

В отсутствие еще трех человек в камбузе становится посвободнее, и я делаю глубокий вдох, наслаждаясь несколькими мгновениями уединения. Может, все же стоило позволить девочкам самим найти корабль побольше, где бы мы все не сидели друг на друге?

Нет, это того стоит. «Сюзанну» наконец-то отремонтировали. И как только мы вернемся из путешествия, мы с Нико сможем отправиться в наше собственное приключение, которое не будет вызывать клаустрофобию. Оно будет… уютным.

По-домашнему уютным.

Кроме того, через два дня мы доберемся до острова – атолла – и там будет много места. Пожалуй, слишком много.

Сполоснув посуду в маленькой мойке с помпой, я возвращаюсь к столу, чтобы собрать бутылки с водой, и засовываю пальцы в горлышки, желая подхватить все сразу. При этом взгляд падает на телефон Бриттани, оставленный на столе. На экране блокировки ее фотография с Аммой, они обнимают друг друга за плечи на фоне Колизея. Девочки на снимке широко улыбаются, но кожа выглядит бледнее, чем сейчас, а тела более хрупкими – Бриттани выглядит немного пугающе, под выступающими скулами заметны тени. Амма с силой впивается в плечо Бриттани, до побелевших костяшек.

Нахмурившись, я наклоняюсь чуть ниже, но не успеваю рассмотреть фотографию получше: на лестнице снова раздаются шаги, и я быстро поворачиваюсь к раковине. Я ополаскиваю бутылки, когда на кухне появляется Бриттани и протягивает руку за телефоном.

– Хочу сделать несколько кадров неба, – сообщает она, затем снова смотрит на раковину. – Уверена, что тебе не нужна помощь? Мне неловко.

– Не надо, – заверяю ее я. – Я присоединюсь к вам через секунду.

– Хорошо, но с моей помощью ты присоединишься к нам через полсекунды, – хихикает Бриттани, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь ей в ответ. Просто они обе очень милые – совсем не такие, какими я их себе представляла.

Бриттани встает рядом со мной у раковины, так близко, что наши бедра соприкасаются, когда она тянется за одной из тарелок. Напор воды в мойке слабый, но нам удается довольно быстро вымыть оставшиеся тарелки и приборы, и вот я уже на палубе вместе со всеми, любуюсь звездным небом.

Здесь так много звезд, что они кажутся почти нереальными, и я опираюсь одной рукой о мачту, пытаясь охватить взглядом весь небосклон. Вокруг нас открытое и пустынное море, над головой бескрайнее небо, и все это настолько необъятно, что мне кажется, будто я могу увидеть изгибы земного шара. Внезапно я понимаю, почему Нико так нравится ходить на яхте.

Я больше не чувствую себя маленькой, испуганной или одинокой. Сейчас я часть чего-то большего.

И когда я поворачиваю голову, то вижу Бриттани – ее голова запрокинута к небу, а на лице расплывается широкая улыбка.

Бриттани снова плачет.

Амма лежит на нижней койке, прислушиваясь к приглушенным рыданиям. Бриттани уткнулась лицом в подушку, стену или одеяло – она пытается скрыть всхлипы, но ее плач не имеет ничего общего с карикатурными рыданиями из фильмов, когда тихие слезы стекают по побледневшим лицам. Это самая настоящая истерика – плечи трясутся, сопли текут, горло болит.

Амма знает, потому что сама выплакала немало таких слез.

В комнате с двухъярусными кроватями душно даже с открытыми окнами, ночь снаружи жаркая и тихая. Амма слышит, как дважды коротко тявкает собака – это единственный звук кроме всхлипываний.

Они с Бриттани выбрали этот хостел, потому что он был дешевым и располагался в двадцати минутах езды на поезде за пределами Парижа, что показалось им небольшим расстоянием и к тому же позволяло выгодно использовать их билеты Eurail[8]. Но Амма не могла представить, как одиноко может быть в пригороде, когда суета, шум и огни большого города не могут сдерживать такого рода нервные срывы. Тишина здесь была слишком густая, слишком тягостная, а у пожилой леди, управляющей хостелом, установлен комендантский час: к полуночи все уже были на своих койках, а двери заперты.

«Нужно было потратить несколько лишних евро и остаться в городе», – думает Амма, взбивая подушку. Но деньги уже заканчиваются, а у двух подруг их и так не было.

Бриттани издает еще один сдавленный всхлип, и в другом конце комнаты одна из американок, также проживающих в хостеле, садится на кровати. Амме кажется, что ее имя Тейлор или Хейден – как-то так. Девушка прибыла из Южной Каролины, вспоминает Амма из их короткого разговора, состоявшегося за ужином из бутербродов и супа. Ее выдает акцент, когда она резко бросает:

– Девочка, кем бы он ни был, он того не стоит. Заткнись и спи.

Амма вскакивает с кровати быстрее, чем осознает свои действия, бросает подушку на койку. Гнев бурлит в ее крови так, что едва не кружится голова.

– Отвали, мать твою! – рявкает Амма, ее голос звучит резко и слишком громко в тишине комнаты, и девушка, которая спит над Тейлор или Хейден из Южной Каролины, тоже садится:

– Les nerfs![9]

У Аммы дерьмовый французский, она забросила его в одиннадцатом классе, так что она не понимает сказанного, но предполагает, что девушка сказала ей то ли успокоиться, то ли заткнуться. Или, может быть, это уникальное французское слово одновременно передает смысл и первого, и второго.

Но Бриттани уже соскальзывает с койки, ее фиолетовые пижамные штаны в клетку задираются на стройной ноге, и она бормочет: «Je suis désolée, je suis désolée».

Я сожалею, я очень сожалею.

Это слово Амма знает. Она всегда считала, что «désolée» – это слишком выразительное слово для обычного извинения. Но когда Бриттани выскальзывает из комнаты, все еще всхлипывая и прижимая подушку к груди, сложно подобрать более подходящее слово.

Сожаление. Даже опустошение.

Это чувство, от которого они с Бриттани пытались убежать. С каждым новым пунктом назначения Амма думает, что, возможно, теперь они смогут оставить чувство опустошенности позади. Во время перелета из Атланты в Лондон она представляла, как вся грусть, все горе остаются на взлетно-посадочной полосе осадком от утраты, который они оставляют позади, отдаляясь от него с каждым новым штампом в паспортах.

Но ночью это чувство возвращается, и, кажется, никакие достопримечательности, никакие новые впечатления не в состоянии изгнать его.

Пол под ногами Аммы скрипит, когда она следует за Бриттани в коридор. Выходя из комнаты, она слышит за спиной приглушенные голоса и понимает, что завтра они съедут. За первую ночь они уже успели завоевать статус «странных» – «девушки, которая плачет» и «ее подруги-психа», а это фатально в местах, где такие слова, как «атмосфера» или «отдых», имеют первостепенное значение.

«Пошли они все к черту, – думает Амма, пересекая пустой хостел и услышав, как Бриттани открывает заднюю дверь. – Если бы они только знали, если бы они только поняли…»

На заднем дворе небольшой садик с коваными скамейками и столиками и несколькими растениями в горшках, и Амма находит Бриттани стоящей посреди него. Та запрокинула голову к небу и делает глубокие вдохи. Подушка лежит в траве у ног. Ее волосы убраны с лица, и Амма замечает заострившийся подбородок, ввалившиеся щеки. Хотя Бриттани успела набрать несколько килограммов с момента их первой с Аммой встречи, сейчас она снова похудела. Сидя на складных стульях в церковном подвале, Амма подумала, что Бриттани выглядит больной. Безусловно красивая девушка с темными волосами и большими карими глазами, но хрупкая и невесомая, как будто малейшая неприятность могла сломить ее.

Однако Бриттани оказалась более выносливой, даже несмотря на полуночные рыдания. Теперь Амма это знает.

Бриттани поворачивается, почувствовав приближение подруги, и вытирает лицо.

– Прости, – тут же произносит она, но Амма пожимает плечами.

– Ты уже извинялась. Но по-французски, так что, думаю, это не считается.

Бриттани издает сдавленный смешок, прежде чем застонать и запустить руки в волосы.

– Боже, – вздыхает она, – неужели я буду плакать все время в нашем путешествии по Европе?

– Имеешь полное право. – Амма подходит ближе и обнимает Бриттани за плечи. Ночь теплая, но ее тело ледяное, и она слегка дрожит, когда прижимается к Амме.

– Я думала, все наладится, – сокрушается она тихо, и Амма чувствует, как у нее самой сжимается горло.

Она не похожа на Бриттани – плакать не умеет, но, похоже, слезы ничуть не спасают ситуацию. Они не позволяют испытать облегчение или успокоение, только усталость и стыд, будто Бриттани поддалась чему-то, чему не должна была. Слезы – скорее искупление вины, чем очищающий катарсис.

– Так и будет, – заверяет она Бриттани. – Ведь это только вторая неделя. Тебе надо дать себе время.

Бриттани отходит от девушки, проводя рукой по лицу.

– Говоришь как доктор Амин.

Амма знает это и отчасти ненавидит себя, но в такие моменты в ее голове звучит голос наставника в их группе скорби.

«Нужно время».

«Твои чувства не плохие».

«Всегда будет “до” и “после”. Надо только научиться жить в этом “после”».

Последняя фраза понравилось Бриттани больше всего. На внутренней стороне запястья у нее теперь вытатуировано слово «После», слегка скрытое браслетами из бисера, которые она сейчас носит. Она сделала татуировку как раз перед тем, как девушки отправились в путешествие, как обещание, что она снова станет наслаждаться жизнью.

В этом и заключалась суть их поездки в Европу: увидеть что-то новое, исследовать новые места и укрепить быстро возникшую между Бриттани и Аммой связь новыми воспоминаниями. В противном случае они дружили бы только потому, что обе пережили одно и то же ужасное событие. Они хотели стать подругами, потому что выбрали друг друга. Они хотели, чтобы у них была история, которую они могли бы рассказать другим, которая не заставляла бы людей морщиться, округлять глаза или поджимать губы от сочувствия или, что еще хуже, жалости.

«Мы скажем людям, что познакомились в университете, – решила Бриттани. – Мы сразу стали лучшими подругами».

«На паре по истории, – добавила Амма. – Или, может быть, в женском клубе. В выпускном классе мы ходили в поход».

Иллюзия казалась такой близкой, иллюзия жизни, полной развлечений… Иллюзия, ставшая зеркальной версией их прежнего мира, где они были нормальными.

В настоящем Амма снова обнимает Бриттани, обхватывая ее руками.

– Завтра станет лучше, – обещает она.

Бриттани практически отталкивает Амму и возмущенно произносит:

– Господи, ты что, последовала за мной сюда только для того, чтобы стать ходячим печеньем с предсказаниями?

Еще одна вещь, к которой Амма начинает привыкать, – это внезапные перемены в настроении Бриттани, словно все возможные эмоции бурлят у нее внутри и только и ждут подходящего момента, чтобы вырваться наружу. Амма понимает это, но не уверена, что сможет долго терпеть такие бури.

«Нет, я последовала за тобой сюда, потому что ты снова рыдала как сумасшедшая, и это у тебя все на лице написано – даже печенья с предсказанием не нужно. Может быть, присядешь, Бритт?»

Резкие слова так и вертятся у нее на языке, такие тяжелые, что она почти ощущает их вес, и Амма представляет, как приятно было бы сказать то, что она на самом деле думает, но удовлетворение продлилось бы всего несколько мгновений, а потом пришло бы сожаление. Кроме того, у них впереди еще две недели путешествия и еще одна страна, которую они должны посетить вместе, прежде чем вернуться домой в Нью-Гэмпшир. Ссора сейчас только все испортит.

– Я просто пытаюсь помочь, – вместо этого говорит Амма. Слова звучат обыденно и неубедительно, и Бриттани вздыхает, крепко обхватывая себя руками за локти.

В лунном свете ее кожа кажется бледно-голубой, и Амма снова жалеет, что они не остались в Париже, где могли бы снять напряжение поздней выпивкой или куролесить на улицах города, заводя знакомства с парнями по имени Этьен или Александр, с которыми можно было бы пофлиртовать в полумраке кафе.

Вместо этого они стоят на унылом заднем дворе заурядного пригородного хостела. Бриттани говорит:

– Не думаю, что ты сможешь помочь. Вряд ли кто-то вообще сможет.

Амма думает, что это было ошибкой.

Она пытается убедить себя, что имеет в виду выбор хостела.

Но правда ей тоже известна.

Количество легенд, окутывающих атолл Мероэ, превышает размеры острова. Названный в честь королевского фрегата «Мероэ», потерпевшего кораблекрушение в здешних водах в 1821 году, атолл представляет собой подлинный рай, идеальный остров из детских сказок. Едва ли можно представить, какие опасности подстерегают вас, когда вы ступаете на его песчаные пляжи. Непроходимые джунгли и нехватка пресной воды – это первые из множества трудностей. Рыбы, которые плавают в лагуне, красивые и имеют яркую чешую, но они ядовиты, а поэтому несъедобны. В кристально чистых водах обитает небольшой, но смертоносный вид акул. Насекомые жужжат и кусаются, принося с собой всевозможные тропические лихорадки.

И все же, несмотря на все перечисленное, пожалуй, самой опасной чертой Мероэ является то, что остров, по-видимому, делает с теми, кто задерживается на нем слишком долго. Когда человек находится вдали от общества довольно продолжительное время, когда он может смотреть только на горизонт и видеть только море и небо, он начинает потихоньку сходить с ума.

Лорд Кристофер Эллингс«Прогулки и воспоминания: мои путешествия по южной части Тихого океана», 1931

Глава 7

Мое утреннее дежурство заканчивается с восходом солнца.

Небо словно охвачено пламенем: мягкие розовые тона, к которым я привыкла, стали ярко-красными, переходящими в оранжевый.

Цвета отражаются в зеркальной поверхности океана, и несмотря на то, что я нахожу это прекрасным, у меня сводит желудок.

Солнце красно с вечера – моряку бояться нечего,

Солнце красно поутру – моряку не по нутру.

Это первое, чему научил меня Ник, когда я начала осваивать азы хождения под парусом. Глядя на это кроваво-красное небо, я с трудом могу себе представить, что в нашу сторону движется шторм, но почти ощущаю его в воздухе – легкий холодный металлический привкус.

Нико высовывает голову из каюты и хмурится.

– Черт, – бормочет он и снова скрывается из виду.

Тревожные мурашки пробегают у меня по спине, и я спускаюсь за ним.

Он сидит за столом в каюте, хмуро разглядывая метеорологическую карту на экране ноутбука. Когда я подхожу ближе, он указывает на большое зеленое пятно.

– Вот он, – тычет Нико, и от этой простой фразы у меня подкашиваются ноги. – Не слишком большой, и если мы сейчас изменим курс, думаю, сможем зацепить только его край, но… – Он вздыхает, ероша волосы. – Не стану врать, будет непросто.

– Что ты подразумеваешь под «непросто»? – уточняю я, скрестив руки на груди, но Нико не успевает ответить, потому что дверь в каюту открывается.

Появляется Бриттани в свободной выцветшей футболке, сползающей с загорелого плеча, ее темные волосы растрепались, она смотрит на нас сонными глазами.

– Что-то не так? – спрашивает она, и я качаю головой.

– Просто погода немного испортилась, – объясняет Нико.

Его слова заставляют девушку проснуться. Ее глаза расширяются, и она поворачивается, чтобы что-то сказать Амме, которая, как я вижу, соскальзывает с кровати позади нее.

– Что нам нужно делать? – сразу включается в разговор Амма.

Нико некоторое время молчит.

– Послушайте, я сделаю все, что в моих силах, чтобы уберечь нас от худшего, но вам лучше одеться и захватить спасательные жилеты. Даже если у вас обычно не бывает морской болезни, примите какие-нибудь лекарства прямо сейчас. – Он подходит к шкафчикам и достает красную пластиковую аптечку, откуда берет блистер и бросает его Амме. – Оставайтесь внизу, – указывает он обеим девушкам. – И держитесь за что-нибудь. – Затем Нико поднимает глаза на меня. Прежде я не видела у него такого серьезного выражения лица. – Ты со мной, детка.

Эти слова согревают, даже когда меня охватывает самый настоящий страх.

Мы команда.

Мы пройдем через все вместе.

Буря начинается медленно, а потом стихия обрушивается со всей силы.

Первый признак – воздух становится холоднее настолько, что не терпится надеть дождевик, который дал мне Нико. Под ним спасательный жилет, вся одежда кажется громоздкой. Ситуация усугубляется тем фактом, что талию обвивает спасательный трос, который удержит меня на яхте.

Это внезапно заставляет почувствовать себя живой: мысль о ветре и волнах, достаточно сильных, чтобы выбросить меня за борт, и только трос защищает меня от мощи океана.

Я брала уроки парусного спорта как у Нико в Сан-Диего, так и на Мауи. Иногда меня учил сам Нико, иногда – кто-то из парней в марине, и я чувствовала себя на воде уверенной настолько, что несколько раз самостоятельно выходила в море. Но все эти уроки проходили в ясную погоду под ярко-голубым небом.

Сейчас все совсем иначе.

Через несколько часов небо темнеет, кажется, будто наступила ночь. Ветер, бьющий мне в лицо, холодный дождь, капли которого пробираются под куртку… Я чувствую, что весь мир перевернулся с ног на голову. Почти в буквальном смысле.

Нико твердо держится на ногах, стоя за штурвалом, и я моргаю – мое зрение затуманено дождем и морской водой. Я говорю себе, что лучше быть здесь, на палубе, чем внизу, как Бриттани и Амма, иначе я бы сошла с ума, не видя, что происходит.

Но когда я наблюдаю, как перед нами вздымается волна, поднимаясь все выше и выше, я инстинктивно зажмуриваюсь. Не хочу этого видеть, не хочу видеть эту стену воды, даже когда чувствую, что «Сюзанна» начинает подниматься. Ветер завывает так громко, что я не слышу крики Нико и пытаюсь удержаться на ногах, когда яхта кренится под невероятным углом.

Я не хочу умереть, будучи унесенной за борт в бурлящие воды.

Палуба скользкая, я хватаюсь за поручни, привинченные к бортам. Паруса, разумеется, спущены, но двигатель все еще работает, помогая нам плыть, и я медленно пробираюсь к Нико, крича, чтобы быть услышанной сквозь ярость шторма.

– Чем я могу помочь?! – воплю я изо всех сил.

Вода стекает по его дождевику, руки покраснели, а костяшки пальцев побледнели от того, как крепко он держится за штурвал.

– Мы должны постараться удержать ее ровно! – кричит он в ответ. – Если она повернется…

Ему не нужно заканчивать предложение.

Если «Сюзанна» накренится, одна из этих волн может перевернуть ее, и тогда все будет кончено.

Я кладу свои руки рядом с его на штурвал, ощущая невероятное притяжение судна и океана, и сквозь льющуюся на нас воду вижу, как открывается дверь каюты.

Сначала я решаю, что она распахнулась из-за силы, с которой яхта бьется об волны, но потом я замечаю темные волосы Бриттани и ярко-оранжевый спасательный жилет. Девушка медленно выходит на палубу, пригибая голову от ветра и воды.

– Твою мать! – слышу я крик Нико, он поворачивает голову ко мне. – Отведи ее обратно! Она не пристегнута.

Я отпускаю штурвал, Нико кряхтит и сжимает его еще крепче. Я медленно иду в сторону Бриттани.

– Спускайся вниз! – указываю я, но она либо не понимает меня, либо ей все равно, потому что она выходит на палубу и оглядывается вокруг с удивлением или шоком, я не могу точно определить. Я снова зову: – Бриттани!

Наконец она поворачивается и смотрит на меня.

– Прости! Я просто не могла оставаться там, внизу! – кричит она в ответ, качая головой. – Не зная…

– Ладно, теперь ты знаешь! – Я не оставляю попыток перекричать шторм. – Это чертовски страшно!

Она смеется, хотя выглядит бледной и позеленевшей, и я подхожу ближе, подталкивая ее обратно к двери каюты.

Все происходит очень быстро.

Вот я стою на ногах, вытянув руки перед собой, а в следующую секунду яхта дает крен, мои ноги соскальзывают, и я падаю.

Палуба наклоняется, и я вижу, как рядом со мной вздымается белая пена. Я скольжу в ее объятия.

НЕТ!

Это единственная мысль в моем обезумевшем от страха разуме: «Нет, нет, нет, НЕТ, НЕТ, НЕТ!»

Мои ноги барахтаются на мокрой палубе, отчаянно пытаясь найти опору. Я хватаюсь за трос, обмотанный вокруг пояса; натягивающийся нейлон разрывает кожу пальцев.

Я слышу отдаленный хлопок, и на секунду мне кажется, что это сломалась косточка в руке. Только когда напряжение вокруг талии ослабевает, я понимаю, что лопнула веревка.

Больше я ничем не привязана к яхте.

Мои руки щиплет, они мокрые от морской воды и крови, но я упираюсь обеими ладонями в палубу, пытаясь остановить скольжение в никуда. За мной тянутся красные полосы, и я словно издалека наблюдаю, как вода окрашивает их в розовый цвет и смывает.

Я сильнее цепляюсь руками, хотя ухватиться не за что, и затем моя нога сильно ударяется о борт. Вот за бортом оказывается моя лодыжка; голень, ступня болтаются в пустоте. Я продолжаю скользить…

Еще один резкий крен, и я сползаю ниже.

«Сюзанна» выравнивается как раз в тот момент, когда меня вот-вот окончательно выбросит за борт, и я отползаю подальше от края, тяжело дыша.

– Лакс! – Я слышу, как Бриттани кричит, и краем глаза замечаю, что она пытается подойти ближе.

Мои руки ноют. Думаю, я могла сломать палец на ноге, но все равно вскакиваю, отталкивая девушку. Она, спотыкаясь, возвращается в каюту, а я закрываю дверь, прислоняюсь к ней. Колени подгибаются, и я падаю на палубу.

За считанные секунды из испуганного живого человека я превратилась в почти мертвого.

Я ищу Нико сквозь ветер и дождь, но теперь, когда я сижу, он скрыт от моих глаз. Интересно, видел ли он, как я чуть не упала за борт?

Не думаю, что он мог что-то сделать. Но, тем не менее, я слышала только крик Бриттани, а не его.

Первым стихает ветер, затем дождь, пока не превращается в мелкую морось, а после… все просто заканчивается.

Кажется, буря утихла так же быстро, как и появилась, небо над головой внезапно снова становится голубым, а не свинцовым, и на нас падают яркие лучи солнца. Все кончено.

Я все еще сижу на палубе в дождевике, обливаясь потом, и пытаюсь осознать, как быстро все изменилось. Нико за штурвалом смеется, расстегивая куртку.

– Господи Иисусе! – Он проводит рукой по волосам, стряхивая капли воды. – Это был сущий ад.

Так оно и было, но Нико говорит это с таким весельем, что мне кажется, он на самом деле не осознает, насколько страшно мне было, в какой опасности я оказалась. Я чувствую, как гнев закипает внутри, давит на грудь, заставляя руки дрожать. Я преодолеваю небольшое расстояние между нами.

– Мы могли погибнуть! – рявкаю я. – Я чуть не погибла. Ты хоть видел, насколько бесполезной оказалась эта чертова штука? Меня чуть не вынесло за борт! – Я поднимаю потрепанный конец своей страховочной веревки, и он хмурится, зажимая его между пальцами.

– Черт, детка, – протяжно произносит он, и я чувствую, как к горлу подступают слезы. – Но ты же в порядке, правда? – Он задает вопрос, глядя на меня своими карими глазами, и… по правде говоря, я действительно в порядке. Конечно, я испугалась, мои руки все еще сильно болят, но он прав. Все могло закончиться очень плохо, но обошлось.

Я слышу, как за моей спиной Бриттани и Амма поднимаются на палубу. Я не хочу ссориться у них на глазах, не хочу, чтобы они увидели во мне истерящую и не очень крутую подружку Нико, поэтому отпускаю ситуацию. Что еще я могу сделать? Буря уже миновала.

Я качаю головой и прижимаюсь к Нико, обнимая его за шею.

– Я в порядке, – твердо произношу я, и он снова улыбается.

Бриттани обвивает меня руками и крепко прижимает к себе.

– Черт возьми, ты была на высоте! – хвалит она меня, отстраняясь. На ее лице читается неподдельное восхищение. Обернувшись, она кричит Амме: – Видела бы ты эту дерзкую девчонку! Она чуть не упала за борт, но лишь сказала: «Не сегодня, ублюдок!» Она забралась на палубу и…

– Яхта сама выровнялась, – поправляю я, качая головой.

Теперь, когда страх немного отступает, я чувствую себя глупо. На самом деле за бортом оказалась лишь одна нога, а те пальцы, которые я считала сломанными, сейчас слабо пульсируют. Я могу пошевелить ими в ботинках.

Бриттани поворачивается ко мне.

– Нет, ты вытянула себя на палубу. Говорю тебе, это было потрясающе! – Она обхватывает мои плечи обеими руками, на губах играет улыбка. – Ты умеешь выживать, Лакс.

– Никто не хочет умереть так глупо, – отвечаю я. – На моем месте ты бы сделала то же самое.

Бриттани качает головой.

– Я так не думаю. Честно. Некоторые бы слишком испугались, чтобы что-то сделать. Они бы просто приняли свою участь. Так проще, понимаешь?

Я киваю, потому что действительно понимаю, и внезапно чувствую сильную усталость, адреналин покидает мое тело.

– Боевое крещение, – с усмешкой добавляет Нико, обнимая меня за плечи, и я стараюсь не думать о моменте, когда я скользила по палубе, а рукам не за что было зацепиться, и моя кровь стекала по белоснежным доскам «Сюзанны».

Я стараюсь не думать о том, что доверила свою жизнь Нико, а он чуть не отпустил меня.

На яхте Нико девушка.

За месяц, прошедший с тех пор, как Лакс вышла из «Бухты» рука об руку с Нико, она успела повидать разных людей на борту «Сюзанны». К нему приходило бесчисленное количество друзей, но это всегда были парни, мужчины, которые выглядели как Нико. Загорелые, красивые, с такими ровными и белоснежными зубами, каких можно достичь только с помощью стоматологического вмешательства стоимостью в тысячи долларов. А еще все они пахнут как Нико – смесью соли и моторного масла, к которой так привыкла Лакс.

Девушки никогда не приходили.

Но теперь одна есть. Когда Лакс спускается по причалу с сумками, набитыми продуктами, она видит ее – девушку с длинными темными волосами, стоящую на палубе «Сюзанны». Сейчас ранний вечер, и она освещена золотистым светом. На ней сарафан в цветочек с развевающимся подолом, а с одного плеча свисает дорогая на вид кожаная сумка. Ее руки опущены вдоль стройного тела, и пока Лакс наблюдает за ней, одна рука взлетает вверх, проводя по щеке под огромными солнечными очками.

Она плачет.

Нико стоит напротив нее, держась за мачту. На его лице застыло выражение, которое Лакс еще не видела.

Он выглядит… скучающим? Но в его скованной позе есть нечто такое, от чего в ее голове заливается тревожный звоночек.

Лакс вспоминает, как она сидела на переднем сиденье маминой Honda Civic в тот день, когда они переезжали в Калифорнию. Ей было двенадцать, она устроилась рядом с водительским креслом и смотрела в окно на родителей, стоящих во дворе дома.

«Теперь это его дом», – подумала она тогда. Мама что-то говорила, качая головой, но отец молча стоял в расслабленной позе, засунув руки в карманы. Все, что было связано с ним, напоминало запертую дверь, и Лакс знала, что у ее мамы больше нет ключа.

Именно так сейчас выглядит Нико. Что бы ни говорила ему эта девушка, он кивает и слушает, но для него ее слова не имеют значения.

Лакс почти вплотную приближается к ним, кроссовки бесшумно ступают по выцветшему дереву причала, и Нико, заметив ее, слегка указывает подбородком в ее сторону, хотя уголки его рта на мгновение опускаются.

Девушка оборачивается, и Лакс чувствует, как глаза незнакомки, скрытые за солнцезащитными очками, оценивают ее: рыжие волосы, пакеты с продуктами в руках, голубую клетчатую рубашку Нико, надетую поверх купальника.

Незнакомка поджимает губы, затем снова поворачивается к Нико.

– Итак, полагаю, между нами все кончено, – выдавливает она.

– Именно так, Сюз, – отвечает он, запрокидывая голову и глядя в небо.

– Ладно.

Девушка опирается рукой на мачту, прежде чем сойти с яхты, ее босоножки на танкетке скрипят по палубе.

Когда она проходит мимо, свежий и чистый аромат ее парфюма окутывает Лакс легкой дымкой.

– Итак, ты – новый проект, – произносит она, и Лакс на мгновение теряет дар речи. – Он большой поклонник проектов, – продолжает девушка, ее губы неприятно, даже презрительно изгибаются. – Удачи.

Взмахнув подолом, она исчезает в облаке дорогих духов, оставляя Лакс с пакетом увядающего салата и быстро тающим фисташковым мороженым.

Взглянув на Нико, она приподнимает брови.

– Не хочешь ввести меня в курс дела?

Он вздыхает, пересекая причал, чтобы взять у нее пакеты.

– Ничего особенного.

– Не похоже.

– Мы недолго встречались, она недовольна тем, как все закончилось. Думаю, она решила, что нужно сообщить мне об этом лично. Снова.

Лакс следует за Нико на «Сюзанну», которая слегка покачивается на волнах.

– Спустя месяц?

Когда Нико выразительно смотрит на нее через плечо, Лакс пытается не обращать внимания на внезапный холодок внизу живота.

– Я имею в виду, – начинает она, засовывая руки в задние карманы шорт, – мы вместе уже месяц. Очевидно, вы расстались еще раньше.

– Как я уже сказал, – повторяет Нико, протягивая руку, чтобы открыть дверь в каюту, – это не имеет значения.