Читать онлайн Твердислав, княжич с острова Руяна

Лето 6181 от сотворения мира, десятый день месяца травня

Глава 1. В море-океане, на острове Руяне

Месяц травень, день 10

Черный человек бродил по заброшенному Поганому капищу, таясь от чужих глаз. Его могучую фигуру окутывала бесформенная накидка, из-за которой его невозможно было узнать. «Что он делает в этом запретном месте?» – подумалось Твердиславу.

Твердислав, молодой княжич с острова Руяна, и сам отличался богатырским телосложением, однако, когда дело касалось черного колдовства, робел даже он. У славян племени ранов, живущих на острове, Поганое капище пользовалось дурной славой. В здравом уме ни один бы туда не забрел.

Любимчик Твердислава, огромный волк Гери, глухо зарычал, почуяв незнакомца. Княжич шикнул на зверя, и тот на мгновенье умолк, но разве животные умеют терпеть? Стоило человеку в черной накидке опять появиться в поле зрения, как волк вскочил с лесной подстилки, на которой человек уже второй час подстерегал редкую птицу.

И надо же такому случиться – как раз в этот миг карачун-птица села на ветку раскидистой липы и заголосила таким тоном, будто весь лес принадлежал ей одной. Твердислав уткнулся лицом в ветки, которые подстелил под себя, чтобы стать еще незаметнее, а когда поднял голову, то незнакомец, кто бы он ни был, уже исчез из виду.

Зато морская птица, прилетевшая с окрестных островов, окружавших Руяну, красовалась, как ни в чем не бывало. Твердислав наложил стрелу на лук и начал натягивать тетиву.

Щелк! – и железный наконечник вонзился в ствол липы всего в одном мизинчике от желтого клюва птицы. Карачун возмущенно заклекотал и вспорхнул с ветки. Гери хищно клацнул зубами и взглянул на хозяина – мол, командуй, я давно готов!

«Я что, промахнулся? – мелькнуло в голове Твердислава. – Вот досада!»

Он даже осмотрелся по сторонам – не видел ли кто его оплошности? Но вокруг не было ни души – даже таинственный незнакомец исчез. Княжич почувствовал облегчение – среди ранов он слыл знатным лучником, и испортить себе репутацию промахом ему не хотелось.

Птица уже взмыла над верхушками деревьев, когда вторая стрела догнала ее и вонзилась в яркие перья. Карачун перевернулся и камнем полетел вниз.

«Никому не скажу, что сбил ее со второй попытки, – решил Твердислав. – Буду всем говорить, что первый же выстрел оказался удачным». В самом деле: кто его уличит? Не тот же незнакомец, который бродил по запретной поляне…

Гери опять заворчал. «Что такое? Ах, вот оно что!» Твердислав прикусил губу: эта редкая и красивая птица прошелестела в листве и свалилась как раз туда, где за вязким подлеском скрывался полусгнивший кумир какого-то старого, всеми забытого божества.

Гери готов был сорваться с места и бежать за добычей.

– Идти на Поганое капище? Что я, чумной, что ли? – прошептал ему Твердислав. – Там же одни упыри!

Но волк этих разумных и обоснованных аргументов не понимал. Охотник не откажется от добычи, даже если лезть за ней придется к черту на рога.

– Гери, беги и найди ее! – скомандовал человек.

Волк понесся вперед серой тенью, бесшумной и неуловимой, как духи меловых гор. На несколько мгновений Твердислав потерял его из виду, и тут же со стороны Поганого капища донеслись звуки отчаянной борьбы, ругательства и яростный волчий рык.

– Пошла прочь, чертова тварь! – взвопил чей-то голос.

Забыв об осторожности, Твердислав рванулся вперед. На проклятое капище никто из жителей Руяны по своей воле не заходил. Молодой княжич никогда не бывал здесь раньше. Расчищенная от леса поляна встретила его запахом прелой листвы и сумрачным светом, пробивающимся сквозь кроны деревьев. Посреди поляны высился каменный алтарь, вокруг торчали такие же каменные скамьи, заросшие скользким мхом. Но княжичу некогда было рассматривать эту картину – он поспешил на помощь своему волку, который отчаянно пытался вырвать птицу из рук незнакомца в накидке.

– Уйми свою тварь! – выкрикнул черный человек.

Волк лязгнул зубами и впился в рукав его плаща.

– Укусил! Ах ты, выродок!

Человек выхватил нож и взмахнул им перед носом зверя.

– Гери, ко мне! – испугавшись за волка, позвал княжич.

Гери повиновался, но все же успел сдернуть с незнакомца его плащ. Твердислав увидел знакомый силуэт и разъяренное лицо сорокалетнего воеводы, предводителя княжеской дружины в столице ранов, Арконе.

– Мечислав? Что ты тут делаешь? – удивленно воскликнул он.

Не слушая, воевода бросился вслед за волком.

– Прирежу, тварь! – в порыве гнева орал он.

– С таким-то ножиком? – насмешливо спросил княжич. – Им только грибы ковырять.

– Он напал на меня! – возмущенно выкрикнул Мечислав. – Хотел отнять мою добычу.

– Эту птицу? Она моя.

– Я схватил ее первым.

– Но в ней моя стрела, – возразил Твердислав.

В самом деле: его стрела до сих пор торчала среди ярких перьев. Мечислав поскрипел зубами, и нехотя швырнул птицу к ногам княжича. Волк подобрал ее и поднес хозяину.

– Твой волк прокусил мне руку, – тяжело дыша, сказал воевода.

– Не зарься на чужую добычу и не броди по запретным местам.

– Я этого так не оставлю! – пообещал Мечислав.

Внезапно со стороны моря донесся тревожный вой сигнального рога. Его использовали для предупреждения о чрезвычайных событиях, таких, как атаки враждебных данов или появление морских чудовищ. Воевода и княжич обменялись разгневанными взглядами, и, не сговариваясь, разошлись в разные стороны.

Твердислав с облегчением выбрался из кустов, скрывавших капище от посторонних глаз. Он не мог отделаться от ощущения, что в таком недобром месте может случиться что-то ужасное. Заунывный вой рога лишь усиливал это чувство, и княжич поспешил домой, в крепость Аркону, высокой твердыней угнездившуюся над крутым обрывом.

Княжеский двор в Арконе гудел, как растревоженный улей. Челядь, дружина и вольные слуги суетливо носились и перекликались на разные голоса.

– Что случилось? – поймал княжич мелкого служку.

– Беда, Твердислав Ярополчич, – откликнулся тот. – Батюшка твой…

Твердислав не стал слушать дальше. Со стороны гавани, в которой только что причалила ладья его отца, поднималась тягостная процессия. Шестеро гребцов несли на ковре князя Ярополка. Твердислав ухватился за край ковра и помог занести отца в горницу, где уже суетились его мать и сестры.

Ярополк не шевелился и не подавал признаков жизни. Мать разрыдалась.

– Погоди плакать, княгиня, – сурово одернул ее Хотовит, пожилой опытный кормчий. – Князь еще жив. Он крепок, как дуб, его ветром на тот свет не сдуешь.

Старшая сестра, Гремислава, расстегнула на князе рубаху. Из груди его торчал здоровенный обломок кости, похожий на отросток с ветвистых рогов лося.

– Морской змей, – отрывисто пояснил Страхиня, юный гребец с ладьи. – Как вынырнул из воды, как хлестнул хвостом – такую волну поднял, что ладья едва не перевернулась. Князь не сплоховал – всадил сулицу ему под чешую, а как волна улеглась, так мы подгребли ближе. Тут князь и начал ему рог рубить. Да змею, вишь, это пришлось не по нраву. Насадил Ярополка на острие и на дно потянул – мы едва удержали. Рог обломился – тут только мы князя отняли и уплыли.

– Рог надо вытащить, – сказала мать.

– Боюсь, как бы чего не повредить, – с сомнением ответил Хотовит и почесал бороду.

– Позовите из храма целителя, – распорядилась княгиня. – Там же есть этот, как его, Рогволод? Его ведь не зря так назвали? Наверное, должен уметь обращаться с рогами.

– Мигом будет исполнено!

Двое гребцов, близнецы Мирослав и Славомир, настолько похожие, что за долгие годы знакомства Твердислав так и не научился их различать, унеслись исполнять ее поручение. Подошел Гери, уселся на задние лапы и бросил на пол растрепанную карачун-птицу, которую до сих пор держал в зубах. Его морда показалась Твердиславу скорбной – казалось, будто зверь понимает все, что происходит. Оставшиеся гребцы боязливо посторонились – ушки сидящего волка торчали выше их поясов, отчего он казался огромным. Слуги привели младшего брата, четырнадцатилетнего Станишу – тот присел рядом с отцом, не находя, что сказать. Твердислав положил ладонь ему на плечо.

Наконец, пришел Рогволод – волхв из храма Святовита, известного на всех окрестных берегах. Целитель принес с собой тазик с водой и посеребренные щипчики, вид которых Твердиславу ужасно не понравился. Их загнутые кончики так и сулили боль.

– Не беспокойтесь, князь ничего не почувствует, – заверил целитель. – И нечего тут толпиться, чай, не торговый день. Вышли все вон!

Хотовит принялся выпроваживать дворню и воинов. Твердислав мягко поднял Станишу и вывел его вместе с младшей сестрой, Радонегой. Кроме безмолвного князя с целителем, в горнице остались только он сам, мать, да волк, который никак не хотел уходить, словно от него зависел исход дела.

Рогволод промыл рану, вцепился в осколок щипцами и потянул. Рог никак не хотел выходить из груди. На лбу волхва выступил пот, он оглянулся в поисках подходящего инструмента. Твердислав пришел ему на помощь и рванул обломок так, что тот сразу выскочил.

– Тише, тише, не торопись, – утихомирил его целитель.

Он промыл рану и наложил на нее повязку, смоченную травяным настоем.

– Что с моим мужем? Он поправится? – не своим голосом спросила мать.

Волхв помедлил, прежде чем ответить. Он осмотрел костяной обломок, вытащенный из груди князя, с шумом бросил его в медный тазик, и принялся умывать руки, причем тер их так ожесточенно, будто надеялся содрать кожу.

– Дело плохо, – наконец, произнес он, вытершись рушником. – Рог морского змея ядовит, как и его жало. Боюсь, князь уже не очнется. Яд растекается по его жилам. Хорошо, что он без чувств, иначе страдание было бы невыносимым. Похоже, дружине придется подыскивать нового князя.

Твердислав испугался, что мать опять разрыдается, но она лишь сжала губы и побледнела.

– К вечеру я приготовлю целебную мазь и наложу новую повязку, – сказал Рогволод. – Посмотрим, что будет ночью. К утру все решится.

Твердислав проводил его к выходу и вернулся за матерью. Они постояли над лежащим отцом, который едва дышал.

– Утром ты можешь остаться старшим мужчиной в семье, – тихо произнесла мать.

– Я даже не думал об этом! – чувствуя, как его охватывает паника, откликнулся Твердислав. – Хоть бы батюшка выкарабкался!

11 день месяца травня

Наутро никаких изменений в состоянии князя не произошло: Ярополк все так же лежал без движения и чувств, и чтобы проверить, дышит ли он еще, приходилось подносить к его губам начищенное до зеркального блеска медное блюдце.

Проведать Ярополка пришел его младший брат Властимил, который приходился Твердиславу дядей, или, как говорили раны, «стрыем». Оставшись наедине с племянником, стрый шепнул:

– Сегодня вече решит, кому быть новым князем. Брат еще душу не отдал, а вороны уже кружат над ним. Чую, желающих занять его место найдется немало. Мы должны держаться вместе, иначе нашу семью втопчут в грязь. Ты придешь?

Твердислав молча кивнул.

– Я на тебя надеюсь, – продолжил Властимил. – Старинный обычай велит, чтобы князю вручили пояс Святовита. Ты знаешь, где Яроша хранит его?

Твердислав повел дядю в кладовую, отпер сундук и вынул из него древний пояс, богато украшенный золотым шитьем и жемчужными нитями. Легенда гласила, что некогда в этом поясе спустился с небес сам Святовит – великий воин, в облике которого родился Белобог, предок всех горних владык. С тех пор право носить пояс признавалось лишь за первейшим героем, которым считался князь ранов.

Властимил погладил ладонью обветшалую кожу, и проговорил:

– Старейшина Будогост требует, чтобы ты принес пояс на вече. Нельзя ему отказать. Но и отдать первому встречному тоже нельзя. Если князя не выберут – спрячь подальше и храни его, как зеницу ока.

– Отец еще жив. Пока он дышит – никому не отдам, – пообещал Твердислав.

– Вот и правильно, – одобрил его дядя.

Перед самым уходом Властимил мягко обнял мать Твердислава и сердечно промолвил:

– Приша, не беспокойся, если что-то случится, я вас не оставлю. Вы же моя родня, я не дам вам пропасть. Ни ты, ни твои дети ни в чем не будете знать отказа.

Княгиня всхлипнула, уткнулась в плечо боярина и дала волю слезам.

На крыльце Властимила поджидал закуп Нездила. Закупами у ранов звались бедолаги, которые не смогли вовремя отдать долг и попали в рабство до тех пор, пока не отработают все, что назанимали. Нездила кормил Гери вареным рыбьим хвостом. Волк недоверчиво обнюхал угощенье, легонько куснул, проглотил и надолго задумался: съедобным ли было то, что он только что съел? Закуп потрепал его по холке и попытался заставить служить, но волк проигнорировал самозваного командира: цена подачки явно не соответствовала услуге, которую тот требовал.

– Дойдет до дела – пришлю своего закупа, – шепнул Властимил Твердиславу. – Он передаст от меня словечко. Будь настороже и не верь никому: враги попытаются нас разобщить.

Не успел Властимил пропасть из виду, как в ворота княжеского двора проскользнул кругленький человечек лет пятидесяти, с окладистой бородой, одетый в дорогую иноземную ферязь с длинными рукавами. Он воровато озирался по сторонам, словно ждал, что его вот-вот застигнут с поличным, и прятался от чужих взглядов, причем делал это так суетливо, что сразу бросался в глаза.

Княгиня Прибыслава, вышедшая на крыльцо, чтобы проводить деверя, встретила гостя любезно:

– Пожалуй в дом, Домажир Домамерович!

Но тот так суматошно взметнул рукавами, словно отмахивался от осиного роя, налетевшего на него с неба:

– Нет, Прибыслава Красимировна, я только к княжичу на пару слов, мне с ним одно дельце нужно обговорить.

Он схватил Твердислава под локоток и потащил его на задний двор, где был разбит небольшой яблоневый садик. Настойчивость суетливого человечка привела княжича в недоумение: с купцом Домажиром он прежде не вел никаких дел, и даже видел его только на праздниках в храме и торжественных приемах, которые устраивал его отец.

Убедившись, что никто не подслушивает, Домажир притянул его к себе и доверительно зашептал:

– Твердислав Ярополчич, ты – сын и наследник нашего князя. Но подумай сам: захочет ли вече, чтобы ты занял его место? Ведь ты еще молод, а князем должен быть человек с опытом и достатком. Давай так: ты поддержишь на вече меня, а когда я стану князем, то отплачу тебе сторицей. Дам тебе богатство, слуг и наложниц, обученных любовным искусствам. Заживешь в свое удовольствие, горя не будешь знать. Да еще помогу выдать с выгодой сестер замуж. Я побывал и у данов, и у норманнов, и у саксонцев, знаю наперечет семьи всех их владык, и по пальцам могу пересчитать принцев, что у них подрастают. Положись на меня – я все устрою. Взамен прошу одного: скажи вечу, что я тебе вместо отца. Мое слово – купеческое, ему можно верить.

– Но мой батюшка еще жив! – изумленно сказал Твердислав. – Его место рано делить.

– А вот думать о будущем – никогда не рано! – с напором возразил Домажир. – Со мной твое будущее будет обеспечено до конца жизни. Будешь кататься, как сыр в масле. Только устрой мне избрание князем, и положись во всем на меня. Я не подведу, вот увидишь!

Купец ухватил руку княжича и для пущей убедительности прижал ее к своей пухлой груди.

– Домша, ты уже здесь? Ах ты, склизкий прохиндей! – раздался позади сердитый окрик.

Твердислав оглянулся и увидел воеводу Мечислава, который спешил к ним по гладкой дорожке, вымощенной булыжником. Воевода уже не казался тем черным человеком, какого княжич встретил днем раньше на Поганом капище. Бесформенную накидку, скрывающую фигуру, он сменил на роскошный бело-синий кафтан, расшитый узорами в виде вьющихся трав.

– Чего вырядился, как боярин? – встретил его насмешкой купец. – За богатея себя выдаешь? Ты им никогда не был, и тебе настоящая доля не светит.

– Чья бы корова мычала! – воевода приблизился и схватил купца за шиворот, отчего тот съежился и вжал голову в плечи. – Что он наобещал тебе? Небось, наврал с три короба?

Эти слова были обращены уже к Твердиславу.

– Погляди-ка на этого хвастуна, – продолжил Мечислав. – Целый год пропадал невесть где, вернулся потрепанный, что петух после драки, и теперь сует свой нос, куда не следует. У самого ни гроша за душой, а все туда же – на княжий стол ему захотелось.

– Я тебя еще сто раз куплю и продам, – пообещал Домажир. – Купить, если хочешь знать, можно все на свете – и княжий стол, и твою душу.

– О своей душе позаботься, по ней давно пекло плачет. А для начала верни долги всем, у кого занимал. Ты не знал, Твердислав Ярополчич? Этот пройдоха вот-вот пойдет по миру. Берегись, Домша, попадешь и ты в закупы, как тот же Нездила, будешь у меня на ладье рыбьи потроха чистить, да выклянчивать объедки с господского стола. А ну, брысь отсюда! И чтоб духу твоего здесь больше не было!

Воевода приподнял пухлого человечка и швырнул его к выходу из садика. Твердислав обратил внимание на то, как легко ему это далось: будто рука Мечислава была выкована из железа, и это несмотря на то, что прокушенная Гери ладонь у него была замотана цветистой тряпочкой, от которой пахло целебной мазью. Домажир покатился по мощеной дорожке, перед воротами обернулся, и злобно выкрикнул:

– Вы еще оба под мою дудку попляшете!

Убедившись, что купец скрылся, воевода обернулся к Твердиславу и напряженно произнес:

– А теперь поговорим без помех. Мы с тобой малость повздорили там, на капище, но чужим об этом знать не обязательно. Есть у нас дельце и посерьезней. Вече выберет нового князя – это не избежать. Наверняка ты, Твердислав Ярополчич, захочешь занять стол твоего отца. Но князя нельзя просто выкликнуть. Князя должен принять народ, иначе кто станет тебе подчиняться? Ты молодой и неопытный, ты можешь этого не понимать.

Твердислав не торопился с ответом, он лишь внимательно слушал. Оба собеседника медленно двинулись по дорожке и дошли до глухого забора, отгораживающего усадьбу от соседей.

– Загляни правде в глаза – ты в очереди не первый, – продолжил воевода. – Твой стрый – знатный боярин, и на княжеской лествице он стоит выше тебя. Но станет ли он заботиться о тебе так, как тот, кто тебе всем обязан? Мы можем с тобой договориться. Ты скажешь старейшине Будогосту, что почитаешь меня как отца. Тогда дружина Ярополка и все, кто привык к нему, отдадут мне свои голоса. Я буду княжить и править, водить в бой дружину, собирать думу и назначать ближних бояр. Тебе я построю роскошный дворец, какого не было еще ни у кого. Обеспечу по гроб жизни твою мать и сестер, младшего брата возьму и воспитаю, как воина. Тебе не придется о них заботиться, и ты сможешь проводить время в пирах и весельях. Единственное условие: не суйся в княжеские дела, не советуй, каким людям какие должности дать, и не заявляй своих прав на стол. Условия выгодные. Примешь их – выиграешь безбедную жизнь, откажешься – упустишь удачу.

– Но мой батюшка еще может очнуться, – возразил Твердислав.

– Даже если он и очнется, то останется немощным до конца своих дней. Очистить кровь от змеиного яда уже не удастся – волхвы так говорят. Народу ранов нужен защитник, а таким могу быть только я. Решайся, отрок. Если ты не со мной – значит, ты против меня.

– Я не отрок, – резко сказал Твердислав. – Из ребячьего возраста я давно уже вышел. И покушаться на отчий стол, пока мой отец еще дышит, я не позволю.

– Тогда я разделаюсь с тобой, как со щенком, который только и умеет, что путаться под ногами, – рассвирепел воевода. – Не хочешь решить дело по-хорошему? Не надо, я могу и по-плохому. Учти: у меня за плечом моя собственная дружина, и она слушается только меня. Не тебя и не князя, не старейшину Будогоста и даже не волхва. Для своих людей я один – царь и бог. Захочешь стать моим человеком – и я дам тебе больше, чем любому другому. Не захочешь – сотру в порошок!

В приступе ярости воевода схватил Твердислава за горло, поднял ввысь и прижал к забору. Глаза княжича налились гневом. Он не сомневался, что его сил хватит на то, чтобы отбросить противника, забывшего, как подобает приличному гостю вести себя в чужом владении. Но Твердислав вспомнил, что воевода старше его и по возрасту, и по чину. Поднять руку на старшего для воспитанного рана было делом из ряда вон выходящим, и он не решился.

Неожиданно кто-то дернул Мечислава за плечи так резко, что тот выпустил свою жертву из рук. Княжич опустился на землю и отдышался.

– Ах ты, грязный холоп! Ты посмел меня тронуть? – заходясь от ярости, выкрикнул Мечислав.

– Еще как посмел! – не стесняясь, ответил Нездила, появившийся у него за спиной.

Без лишних церемоний он схватил воеводу за шиворот и оттащил от робеющего княжича.

– Раб безродный! Ты забыл, на чьем ты берегу, – возмутился Мечислав.

– Это ты забыл, что порядочный гость на нападет на хозяев в их доме.

– Попридержи свой холопский язык! Я могу убить тебя прямо на этом месте, и это даже не будет считаться убийством – просто порчей чужого имущества.

– Кто бы сомневался! – ничуть не испугавшись, оскалился в улыбке закуп. – Но тогда тебе придется заплатить за это имущество его полную цену, а это четыре гривны серебром. Сначала пойди к моему хозяину, Властимилу, и отдай ему плату, а уж после за мной приходи.

Услышав про Властимила и про цену, которую придется заплатить за убийство холопа, Мечислав мигом остыл. Он направил на Твердислава толстый палец с нечищеным ногтем и хмуро бросил:

– Встанешь у меня на пути – вырву хвост твоему волку и затолкаю тебе в глотку!

– Проваливай! – скаля зубы, Нездила швырнул ком земли ему вслед.

Мечислав злобно рыкнул на него, развернулся и стремительно зашагал к воротам. Твердислав дружески потрепал закупа по плечу и проговорил:

– Благодарствую, выручил. Я и не знал, что делать с таким наглецом. Ты показал, как надо с ним обходиться.

– Я могу дать еще много уроков, – посмеялся Нездила. – Но сейчас не до них. Хозяин прислал меня сказать, что вече соберется завтра с утра на площади перед храмом. Будогост требует, чтобы ты принес пояс. Деваться некуда, этот пояс принадлежит Святовиту, но кому попало его не давай. Хозяин просил передать, что он не даст в обиду семью своего брата. Только и ты уж, будь добр, его не забудь.

– Мы – одна семья, мы стоим за одно, – заверил его Твердислав.

Глава 2. Вече

После полудня пришли дружинники Ярополка, служившие гребцами на его ладье: пожилой кормчий Хотовит, уже четыре десятка лет бороздивший просторы Варяжского моря, юный и задиристый Страхиня, и ровесники княжича, близнецы Мирослав со Славомиром, похожие друг на друга, как два весла из одной пары.

Хотовит чинно раскланялся с хозяйкой дома и расспросил о здоровье князя. По тому, как молодежь навострила ушки, выслушивая ответ, Твердислав догадался, что спрашивают не ради вежливости: от князя зависело, будет ли его дружина и дальше пользоваться славой самой удачливой на Руяне. Узнав, что князь все еще дышит, гребцы с ладьи переглянулись: они явно хотели услышать, что он пришел в себя, но и то, что он жив, было хорошей новостью.

– Твердислав Ярополчич, старейшина Будогост приглашает тебя на вече, – неловко переминаясь с ноги на ногу, проговорил Хотовит. – Он просит принести Святовитов пояс. Говорят, будто нового князя собрались опоясывать.

– Еще прежний князь веки не смежил, а им уже нового подавай, – вздохнула княгиня. – Чего ж им не терпится?

Хотовит не нашел, что ответить, он и сам был не рад тому, что первенство перейдет к чужакам.

Твердислав метнулся в свою светлицу и торопливо натянул шерстяные портки и льняную рубаху, но вошла мать, оглядела его и укорила:

– Не позорь семью! На тебя весь честной народ глазеть будет. Оденься, как к празднику. Встречают-то по одежке!

Она повела его в кладовую, открыла старые сундуки, и сама выбрала ему тонкую рубаху из дорогого шелка, сапфирово-синюю, с золотой вышивкой, изображающей лося, поднявшего на рогах солнечное колесо. Тот же лось с колесом, катящимся по небесам, оказался вышит и на пурпурном корзне – плаще с одним рукавом, с подбоем из куньего меха. Этот лось служил родовым символом еще деду Твердислава, старому Гостомыслу, пришедшему на Руяну со своей дружиной полвека назад. К рубахе мать добавила портки, светло-серые, тоже шелковые, и сапоги из выделанного сафьяна, зеленые, с желтой волной.

– Ну вот, теперь ты похож на приличного человека, – с удовлетворением сказала она. – И шапку не забудь. Без шапки тебя даже слушать не станут.

– Шапка у меня своя! – торопливо сказал сын.

Он натянул легкую полотняную шапочку с меховым околышем, украшенную перьями, надерганными из хвоста карачун-птицы. Перья этого диковинного летуна переливались всеми цветами радуги, и вдобавок считались отличным оберегом от сглаза и порчи. Прибежавший вслед за хозяином Гери недоверчиво принюхался к оперению, сохранившему запах охотничьей добычи, и для острастки порычал на него.

– Будогост требует пояс, – напомнил Твердислав.

Мать раскрыла сундук, в котором хранилась реликвия. Княжич бережно вынул его, развернул на столе, разгладил мягкую ткань с золотой бахромой и жемчужными блестками.

– Может, не отдавать его? – с сомнением спросил он.

– Если б на то была наша воля! – вздохнула княгиня. – Но твой отец этому поясу не хозяин. Пояс принадлежит самому Святовиту, и никому, кроме него. Мы лишь храним его, но не владеем, и обязаны возвратить его храму по первому требованию.

– А его не храм требует, – нашел предлог княжич. – Просьба пришла от старейшины, а не от великого волхва. Пусть за ним настоятель приходит – тогда отдадим.

Он убрал пояс в сундук и решительно захлопнул крышку. Гери перестал вертеться под ногами и уселся рядом, как сторож, занявший пост.

В Арконе, зажатой между морем и земляным валом, до любого места было рукой подать. Гомон народной толпы, собравшейся на площади перед храмом, долетел до слуха Твердислава сразу, как только он вышел за ворота в сопровождении Хотовита, Страхини и близнецов.

За хозяином увязался и Гери, который никак не хотел отставать. Волк бежал рядом неторопливой трусцой, словно демонстрируя, что он выше людей. По пути к Твердиславу присоединился еще добрый десяток гребцов с ладьи его отца. Они величали его по имени-отчеству, к чему он совсем не привык, и справлялись о самочувствии князя. К площади он подошел уже в окружении целой команды, которая приняла горделивый вид, показывая, что это не просто толпа, а дружина, главнейшая среди всех на Руяне.

Такие же дружины Твердислав разглядел вокруг своего стрыя и Мечислава, с которым он встретился взглядом. Воевода сверкнул на него глазами, поджал губы, и обернулся к своим людям, заморская одежда которых выдавала в них викингов. Даже Домажир, и тот собрал вокруг кучку сторонников, которые вели себя с показным нахальством, громко смеялись, и всячески привлекали внимание.

Внезапно гомон затих. Щуплый сухонький старичок с седой бородой вышел из ворот, отделяющих двор храма от площади. В руках у него трепетало багряное знамя, с которого взирал вышитый лик Святовита.

– Будогост вынес Станицу! – благоговейно проговорил Хотовит.

Твердислав и сам ощутил прилив суеверного восторга, который охватывал ранов при виде этого знамени, имевшего собственное имя. С выноса этого символа начинались важнейшие обряды. Ценнее его считался только конь, на котором невидимый Святовит выезжал на гадания, и этого коня вывел за собой в поводу почтенный волхв, настоятель храма Велибор.

При виде скакуна, безупречно белого, с расчесанной и лоснящейся гривой, народ разразился бурными возгласами. Шума конь не испугался, но подозрительно покосился на Гери, который, как ни в чем не бывало, уселся у всех на виду и задней лапой принялся чесать свой загривок, показывая свое отношение к восторгам и аханьям двуногих.

Последним из храма вышел помощник настоятеля Рогволод – он нес в руках жердь, на верхушке которой колыхался резной деревянный орел, готовящийся ринуться на добычу. Все трое вышли на середину площади и развернули регалии так, чтобы они были видны сразу всем.

– Дорогу княжичу! – Хотовит полез сквозь толпу в первый ряд и потащил за собой Твердислава.

Шапочка с перьями карачун-птицы поплыла над головами: княжич был и выше большинства из своих соплеменников, и шире в плечах, так что даже в толпе его можно было заметить издалека. Дружина потянулась за ним, расталкивая ротозеев, не успевших убраться с пути. Рослый викинг нарочно не пожелал уступить – так он давал знать, что не признает первенства княжьих людей, но стоило Твердиславу пропустить вперед себя Гери, как датчанин перестал упираться и затесался в толпу.

Дружина прошла в первый ряд и заняла место рядом с людьми Властимила, который явился в сопровождении целой свиты из слуг и гребцов со своей ладьи. Княжий брат держался с достоинством, а его роскошный немецкий мятль на соболином меху, золотистого цвета, с вышитым черным орлом на груди, выделялся даже среди праздничных нарядов знати и богатых гостей.

Нездила позаботился о том, чтобы его хозяин не стоял, как простонародье: он подставил своему господарю деревянное кресло, застеленное покрывалом. Властимил опустился в него, как на царский престол.

Твердислав переглянулся со своим дядей, но подходить близко не стал, чтобы никто не подумал, будто они в сговоре. Нездила сунул волку под нос вяленую рыбу, Гери величественно отвернулся, давая понять, что это угощенье ниже его достоинства. Пожав плечами, закуп сам принялся грызть рыбий хвост – его не смущала ни торжественная обстановка, ни праздничное настроение толпы.

– Руяна в беде, – заговорил щуплый старейшина Будогост. – Мы рассердили богов, и они наслали на нас морского змея. Чудище топит ладьи и рвет сети, рыбаки боятся выходить в море. Разбушевавшись, змей может поднять такую волну, которая смоет половину острова. Ярополк пытался защитить нас, но его сил не хватило. Теперь наш князь при смерти, и душа его вот-вот отправится в небесный чертог Перуна. Нам нужен новый защитник. Выбирайте его, мужи ранов.

– Погодите! Мой отец еще жив. Не торопитесь его хоронить, – возмутился Твердислав.

Взгляд старейшины остановился на княжиче.

– Принес ли ты, отрок, пояс, который твой отец клялся сберечь? – спросил он.

– Пояс в целости и сохранности, ничего с ним не случилось. Он останется в нашем доме до тех пор, пока отец дышит. И сам я давно не отрок, а муж, как и все, кто собрался на вече.

– Пояс принадлежит храму, а не Ярополку и не его семье, – вступил в разговор волхв Велибор. – Он вообще не может принадлежать людям – лишь одному божеству. По древнему обычаю он хранится у князя в знак того, что Святовит признает его вождем племени ранов. Но если князь сменится, то сменится и хранитель пояса.

– Кто-то должен защищать остров от напасти, – добавил Будогост. – Ярополк отравлен змеиным ядом, и никто не знает, что будет с ним дальше. Он может скончаться в любой день, а может пролежать без сознания еще год. Князь нужен нам прямо сейчас. Давайте решим, кто возьмет на себя ратный труд и возглавит дружину.

Велибор успокоил коня, который от нетерпенья начал рыть землю копытом, и заявил:

– У всех славянских племен князю наследует его сын, а если сын еще недостаточно зрел, то младший брат. Во главе дружины должен стать старший мужчина в роду. В княжеском роду за старшего остался Властимил Гостомыслович. Обычай велит выбрать его. Тем более, что молодой Ярополчич вообще не желает никаких перемен.

Толпа, сгрудившаяся вокруг кресла, поддержала эту речь громкими криками. Даже Нездила перестал грызть рыбью кость и заголосил, отчего едва не поперхнулся. Страхиня похлопал его по хребту. Только сам Властимил невозмутимо сидел в кресле и лишь безмолвно взирал на толпу, охваченную страстями. Если он и испытывал в этот миг какие-то чувства, то на лице его они не отразились.

– Никто не хочет нарушить обычая предков, – выходя в круг, проговорил Мечислав. – Но князем может быть только тот, кто привык воевать. Прости меня, Властимил Гостомыслович, ты знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь. Но встать во главе дружины должен воевода, опытный в ратном деле. Я водил в бой ратников Ярополка, мне и быть новым князем.

Воевода выхватил из рук Будогоста знамя и встряхнул им так, что вышитый лик Святовита ожил. Кучка пришедших с ним викингов разразилась гортанными воплями. Послышались возгласы на немецком наречии, понятные лишь тем, кто их издавал.

– Попридержи своих коней! – раздался насмешливый возглас.

Толстенький Домажир ворвался в круг и отнял знамя у воеводы. От волнения борода купца встала торчком, а длинные рукава ферязи раскатались.

– Пусть иноземцы говорят на словенщине, иначе Святовит в их речах ни слова не разберет, – потребовал купец. – С какой стати они вообще заявились на вече? Здесь вещают только мужи ранов.

Викинги приумолкли.

– Дорогие мои, вы все меня знаете, все у меня покупали кто зерно, кто ладейные снасти, кто диковинки, которые я привозил вам из дальних краев, – обратился к собравшимся Домажир. – Я повидал мир, я знаю жизнь, и могу встать во главе княжества.

– Где это видано, чтоб купцы лезли в князья? – усомнился Мечислав.

– Если можно безродному воеводе, то можно и мне! – парировал Домажир. – Я водил караваны за тридевять земель. Я и дружину проведу в такие края, где она добудет пуды серебра, аксамиты, шелка и красавиц, каких ваши глаза с роду не видали!

Не меньше десятка человек с разных сторон загомонили – эти сказочные посулы поразили их воображение.

– Мы привезем неслыханные богатства, и отдадим вам! Всем вам, вольные раны! – напирал Домажир.

Народ оживился: рыбаки и пастухи, не вошедшие ни в одну из дружин, почуяли, что запахло большой добычей. Твердислав протолкался к креслу своего дяди и склонился над его ухом.

– Этим двоим нельзя верить, – горячо зашептал он. – Мечислав пытался меня запугать, а Домажир – подкупить.

– То же самое они могут сделать с народом, – Властимил показал ему на толпу, переставшую прислушиваться даже к верховному волхву. – Если кто-то из них сядет на княжеский стол, нам всем придется туго. Давай так: я заявлю свои права, а пояс останется в твоем доме.

– Идет! – согласился Твердислав.

Властимил поднялся, его желтый мятль расправился, все замолчали.

– Следуя обычаю наших дедов, я соглашаюсь принять стол после моего брата, – произнес он.

Нездила вскочил и так затряс рыбьим хвостом, что Гери шарахнулся от него.

– Властилу в князья! – завопил он так громко, что у Твердислава заложило обращенное к нему ухо.

– Ты-то чего выступаешь? – накинулся на закупа Будогост. – Холопам слова никто не давал.

– Я не холоп, а закуп. Это огромная разница.

– Все верно, – подтвердил Властимил. – Еще недавно Нездила был вольным мужем, но взял у меня купу и не смог расплатиться. По старинному праву, я забрал его в работу до тех пор, пока он не вернет долг.

– Закуп – то же, что раб, – возразил старейшина.

– Но я скоро освобожусь! – выкрикнул служка.

– Вот когда освободишься – тогда и подашь голос. А пока молчи и слушай, что говорят вольные мужи!

«Вольные мужи» тем временем так разошлись, что угомонить их не удавалось даже их предводителям. Сторонники Домажира и Мечислава завязали драку, началась свалка, возбужденная толпа пришла в движение и заколыхалась, как море.

– Остановитесь! – заревел Велибор так оглушительно, будто набрал в грудь ураганного ветра. – Если не можете договориться, то доверьтесь гаданию.

Волнение улеглось – гадание о воле богов считалось у ранов важнейшим обрядом, в истинности которого никто не сомневался. Настоятель храма взял коня под уздцы и повел его по кругу. Раны верили, что на коне восседает сам Святовит, пусть его и не видно, поэтому драки тотчас же прекратились. Бесчинствовать в присутствии божества не решались даже самые оголтелые буяны.

Рогволод вынес связку копий и начал втыкать их в землю крест-накрест, так, чтобы конь легко смог перешагнуть через крестовину. У него сразу же нашлась целая компания добровольных помощников – каждому хотелось принять участие в таком важном событии. Всего получилось три пары копий, на первую повесили изображение медведя, вставшего на задние лапы – личный значок Домажира, на вторую – белый флажок с черной рукой, поднимающей меч, это был герб Мечислава, и на третью – желтый платочек с орлом, под каким ходила ладья Властимила.

– Твердята, потребуй, чтоб и на тебя погадали! – зашептал княжичу Хотовит. – Если что, мы за тебя горой встанем.

– Ты – княжич. У тебя больше прав, чем у любого другого, – поддержал кормчего юный Страхиня.

– Да ведь я вовсе не собирался, – опешил Твердислав. – Я только хотел подождать, пока очнется отец.

– Зато они ждать не станут. Смотри, как роют землю, – сказал Хотовит и показал на Домажира и Мечислава, обхаживающих свои пары копий.

– Мне надо посоветоваться со стрыем, сам я к такому повороту не готов.

Твердислав снова приблизился к своему дяде и тихо сказал ему:

– Может, и мне поучаствовать?

– Как ты не понимаешь? – зашептал в ответ боярин. – Воевода с купчишкой против нас – пустое место. При честном голосовании они и половины не соберут от того, что возьмем мы с тобой. Гадание выгодно только им, но не нам. Решить исход дела может дурной случай, и он на их стороне.

Властимил встал с кресла и поднял ладонь.

– Я возражаю! – громко заявил он. – Выбор князя – дело земное. Незачем беспокоить богов из-за таких пустяков.

– Жизнь Руяны имеет смысл лишь до тех пор, пока боги с нами, – возразил Велибор. – Им до всего есть дело. Они наблюдают за нами через алмазную Зеницу, что у подножия Белой Вежи. Не сомневайся: они видят каждую мелочь, которая у нас происходит. Спросить у них лишний раз – вовсе не грех.

– К тому же, исход гадания – лишь совет, а не закон, – добавил старейшина Будогост. – Что бы оно ни показало, выбор придется сделать нам, людям. Но перед тем, как кричать, мы будем знать, на чьей стороне горние владыки – Святовит и Перун.

– Если гадания не избежать, тогда гадайте и на Ярополчича! – громко выкрикнул Хотовит.

– Он – сын и наследник князя. В него верит дружина! – подхватили Мирослав со Славомиром.

– Погодите! Я еще ничего не решил, – спохватился княжич.

– Зато мы все решили, – схватил его за грудки старый кормчий. – Пойми, Твердята, мы – княжеская дружина. Мы – первые на Руяне. Если сейчас уступим – о нас вытрут ноги. Не дай этим проходимцам унести пояс из своего дома.

Твердислав так вспотел от раздумий, что стянул с головы шапку и вытер ей лоб. Хотовит вырвал убор из его рук, решительно вышел на площадь, сам воткнул в землю пару копий, и сам повесил на острие шапочку, разноцветными перьями вверх.

– Обычай велит, чтобы конь сделал три шага, – недовольно сказал Велибор. – Убери лишние копья.

– Еще чего! – дерзко заявил кормчий. – Ярополчич – наш вождь. Мы пойдем за ним на край света. Правда, ребята?

Гребцы с княжеской ладьи закричали так дружно, что перекрыли гомон со стороны Домажира и Мечислава. Добрая половина народа присоединилась к их голосу, чтобы поддержать молодого княжича.

– Ну, если вы так хотите, – сдался Велибор и повел коня через копья.

Народ замер, крики стихли. Все уставились на скакуна, на котором незримо сидел Святовит. Даже Гери, и тот перестал чесаться и навострил ушки. Конь подошел к первой паре и осторожно переступил через крестовину, шагнув с правой ноги. Копыто легонько задело древко, шапочка на его конце дрогнула, перья заколыхались.

– Есть! Жребий наш! – горячо вскричал Хотовит и бросился обнимать княжича.

Близнецы Мирослав со Славомиром стиснули своего предводителя с обеих сторон. Но Велибор повел скакуна дальше. С той же аккуратностью конь перешагнул через копья Мечислава и Домажира, и каждый раз ступал с правой ноги, как того требовали давно устоявшиеся правила. Осталось копье Властимила, на котором трепыхался черно-желтый значок, но конь одолел и его.

– Святовит показал, что все соперники достойны его выбора, – объявил Велибор. – Первый проход завершен.

– Второй проход! Давай второй! – заорал Домажир, обращаясь к толпе.

Его поддержали со стороны Мечислава. Властимил нахмурился, вскочил на ноги и обнял племянника. Твердислав тревожно вгляделся в то, как Велибор разворачивается и ведет скакуна на второй круг.

Конь подошел к шапочке с перьями карачун-птицы, задумался и поднял ногу. Люди на площади затаили дыхание, и даже Нездила перестал грызть свою кость и, не глядя, швырнул ее на землю. Рыбий хвост угодил прямо в нос Гери. Волк отшатнулся, ощерился и зарычал. Конь испугался его рыка, шарахнулся в сторону и сбил крестовину. Копья рухнули на землю, шапочка шлепнулась и подняла тучку пыли.

– Провалились! Как же так? Вот досада! – воскликнул Хотовит.

Страхиня метнулся на площадь, поднял шапочку, отряхнул и вернул Твердиславу.

– Ты чего волка злишь? – рассердился кормчий на закупа.

– Прости! Я не нарочно, – пролепетал тот, и спрятался за кресло своего господаря.

Велибор подвел коня к копьям, на которых качался флажок Домажира. Гери не мог успокоиться, он вскочил и принялся расхаживать взад и вперед, хотя места для этого едва хватало. Мечислав показал волку кулак, обмотанный пахучей тряпочкой. Конь приготовился к тому, чтобы взять препятствие. Волк зарычал на воеводу, конь споткнулся и сбил вторую пару копий.

– Это нарочно подстроено! Так нельзя! – закричал Домажир, но его никто не стал слушать.

Велибор подвел коня к третьей паре со значком Мечислава.

– Уйми своего зверя! – Домажир протиснулся через толпу и схватил Гери.

– Не трогай его! Он не терпит чужих, – сказал Твердислав.

– Эй, потише там! – выкрикнул Мечислав.

Конь занес ногу над его копьями. Гери вырвался из рук Домажира и укусил его за ладонь. Купец заорал и затряс рукой. Конь резко прыгнул вперед, сбил значок Мечислава, и тут же, не глядя, снес оставшуюся пару копий, принадлежащих Властимилу.

– Гадание сорвано, – гневно произнес великий волхв.

Конь принялся носиться по кругу в поисках выхода, но народ так плотно обступил площадь со всех сторон, что деться ему было некуда. Он наткнулся на стену людей, встал на дыбы и заржал. Грива его разметалась, белые бока покрылись пылью и грязными пятнами. Рогволод бросился ловить и успокаивать скакуна. Толпа народа ожила и загомонила, отовсюду послышались недовольные голоса и возмущенные окрики.

– Домша, ты что тут устроил? – Велибор ткнул в купца пальцем.

– Я не виноват! Это все дикая тварь. Она меня покалечила, – принялся ныть купец, показывая всем прокушенную ладонь.

– Ты волка сам разозлил, – не остался в долгу Твердислав.

– А если б он покусал коня? – Домажир вышел на середину площади и принялся ораторствовать, как актер на сцене. – Святовит не перенес бы такого поругания. Он наслал бы на нас голод, мор и заразу. Ярополчич нарочно привел зверя, чтобы народ запугать. Только знай, злыдень: нас не запугаешь. Мы все равно будем кричать за того, за кого велит сердце.

– Как тебе в голову пришло привести волка на вече? – присоединился к нему Будогост.

– Гери ест из моих рук. Он никого не обидит, если его не трогать, – возразил Твердислав.

– Уведи своего зверя подальше, – сурово сказал Велибор. – И сам уходи.

– Может, по третьему кругу пройтись? – вылез вперед Хотовит.

– Погляди на коня! Он сам не свой. Такого поругания древних обычаев на моей памяти еще не бывало, – с гневом ответил ему Велибор.

Рогволоду удалось сдержать скакуна – тот больше не бросался на людей, но все еще метался по площади. Комья земли вылетали из-под его копыт.

– Сгинь, чтоб глаза мои тебя больше не видели! – велел княжичу волхв.

Толпа расступилась перед Твердиславом, образовав проход. Он взял Гери за холку и повел его к выходу.

– Ты нарочно натравил волка, чтобы не отдавать пояс, – крикнул Будогост ему в спину. – Но знай – вернуть его все же придется, и княжий стол займет кто-то другой.

– Придется, если только я сам в князья не пройду, – бросил Твердислав через плечо.

Сторонники Мечислава и Домажира осыпали его издевательствами и принялись улюлюкать ему вслед. Он поторопился убраться подальше, взобрался на земляной вал, возвышающийся над Арконой, и устроился на его склоне. Гери сел рядом и виновато ткнулся мордой хозяину в грудь.

– Ничего-ничего, – погладил его княжич. – Пояс мы все-таки сохранили. А там, если на то будет небесная воля, и батюшка придет в себя.

С высоты вала Аркона была видна, как на ладони. Вечевая площадь расстилалась перед ним, как сцена перед амфитеатром. Гул толпы и горячие споры доносились до его слуха, как будто он был зрителем на галерке театра.

Рогволод успокоил коня и увел его в храм. Велибор простер руки к народу и заговорил:

– Это было знамение. Боги все же явили нам свою волю. Конь принадлежит Святовиту, зато волк – зверь Перуна.

Во времена Первотворенья царь Перун поднял Руяну со дна моря. Он хотел, чтобы наш остров превратился в райский уголок, в котором народ будет процветать. Но Чернобог воспротивился ему и породил исполинского змея, который охватил остров кольцом. Людей и скотину, живших на острове, змей пожирал, а новых переселенцев отпугивал. Люди взмолились Перуну и попросили его о защите. Тогда громовержец надел свои блистающие доспехи, взял молоньи-блиставицы, сел на белого коня и выехал на облака. Впереди него скакала гончая свора, собранная из лютых волков. Перуновы выжлецы нашли змея, громовержец накинулся на него, осыпал блиставицами и рассек секирой. Руяна освободилась и вновь стала пригодной для жизни. Змей распался на части, но из кусков его тела родились мелкие змееныши, которые расползлись по всему морю. С тех пор Перун выезжает на небесную охоту, чтобы найти и добить их. Когда он стреляет в них горючими стрелами и мечет сулицы, гремит гром и сверкают молоньи. Змееныши, если и уцелеют, то пугаются и прячутся в пучине. А Руяна с тех пор процветает, и народ благодарит громовержца за защиту.

Во время гадания волк прогнал коня, это значит, что на битву с чудовищем должен выйти избранник Перуна, а не Святовита. А посему, объявляю вам волю небесных владык. Трое соперников – Властимил, Мечислав, Домажир – отправятся в море, найдут чудовище и отсекут его ядовитый рог. Кто принесет рог на вече – тот избранник Перуна. Ему и быть князем.

– А с самим чудищем что? – прокричал Хотовит. – Человек – не Перун, у него в рукаве нет блиставиц.

– Само чудище пусть прогонят обратно в морскую пучину, – ответил волхв. – Кто это сделает, тот докажет, что он настоящий народный защитник.

Толпа поддержала эту речь таким оглушительным криком, что Твердиславу показалось, будто над островом пророкотал раскат грома.

– Воля народа ясна, решение единодушное, – подвел итог Будогост. – Посмотрим, кто выиграет гонку и первым найдет змея.

Домажир оторопело слушал волхва со старейшиной, его лицо вытянулось от разочарования.

– А если кто-то не сдюжит и не поплывет его искать? – спросил он.

– Чтобы вече признало божий суд состоявшимся, на гонку за змеем должно выйти не меньше двух участников. У богов должен быть выбор, иначе соревнования не выйдет. Кто не найдет в себе сил – пускай остается дома, но другие должны занять его место и посоперничать за добычу.

Будогост свернул знамя и занес его в храм. Толпа начала расходиться. Хотовит, Страхиня, близнецы Мирослав со Славомиром разбрелись по своим дворам. Твердислав поднялся на ноги и погладил своего волка.

– Пойдем, Гери, домой, – сказал он. – Нам тут больше нечего делать.

От окончания веча не прошло и часа, как Нездила снова прибежал и, запыхавшись, сообщил:

– Властимил Гостомыслович убывает на большую землю, просит его проводить.

Твердислав, только-только сменивший праздничный наряд на повседневную льняную рубаху и шерстяные портки, отбросил все дела и побежал на пристань, которая расположилась на южном берегу мыса, у тихого залива, из которого удобно было выходить в море.

Ладьи под разноцветными парусами тихо покачивались у причалов. Парус богатейшего боярина бросался в глаза издалека – он выделялся на фоне моря ярким желтым пятном, на котором трепетал хищный черный орел. По сходням Твердислав поднялся на борт и оказался среди гребцов, рассевшихся на скамьях и уже готовящихся отплывать.

– Мне нужно поговорить с братаничем. Наедине! – строго прикрикнул на своих людей хозяин ладьи.

Гребцы беспрекословно сложили весла и спустились на деревянные мостки. Властимил сел на широкой корме и пригласил к себе Твердислава.

– Над нашим родом сгустились тучи, – заговорил боярин. – Стоило Ярополку выпустить вожжи из рук, как над поясом Святовита начали кружить стервятники. Ты и сам видел, что права на княжеский стол заявляет любой проходимец. Еще чуть-чуть – и они начнут рвать наследие моего брата, как одеяло на лоскуты.

– Батюшка учил меня, что нужно стоять крепко за други своя, – откликнулся княжич.

– За други своя стоять крепко, а за родню – еще крепче. Скажи мне, Твердята, о чем ты мечтаешь?

– Я хотел бы собрать дружину и отправиться с ней далеко-далеко. За море, к Царю-городу. А может, дошел бы до самого Индейского царства и увидел бы его чудеса.

– А ты не хочешь править Руяной? Твоя дружина так громко кричала на вече.

– Еще есть надежда, что батюшка придет в себя.

– Но князя выберут уже в ближайшие дни, и лучше, если это будет кто-то из нас. Погляди сам, Твердята – мы с тобой очутились в кольце врагов. Если дать им волю, они втопчут нас в грязь. Самое худшее, что мы можем придумать – это начать препираться друг с другом. Нам нужно стоять заедино.

Твердислав слушал дядю и кивал в знак согласия.

– Похвально, что ты хочешь повидать белый свет, – продолжал Властимил. – Но сегодня ты нужен родне. Я отплываю в Старгород, за Стрелу. Говорят, там есть сильный колдун, который знает, как сладить со змеем. Я привезу его, во что бы мне это не обошлось. Он поможет добыть змеиный рог. Но мне нужна и твоя помощь. Помоги мне разделаться с Домажиром и Мечиславом. Если кто-то из них получит княжеский стол, то всем нам придется несладко. Но если князем взамен брата стану я, то и тебе, и твоей матери с сестрами нечего будет опасаться. У вас всегда будет и дом, и тепло. Родная кровь крепит узы лучше любой клятвы. Ну как, примешь такой уговор?

– Я с тобой, стрыю, – откликнулся Твердислав. – Уговор, так уговор.

– Дождись меня с кудесником. А пока будь начеку и следи в оба за купчишкой и воеводой. Не отдавай им пояс, как бы они ни просили! Я на тебя надеюсь.

Властимил от души обнял племянника. Гребцы вернулись на свои места и взялись за весла. Твердислав уступил место Бранибору, кормчему своего дяди, который привык распоряжаться на корме, как у себя дома. Нездила помог Твердиславу спуститься на причал. Сходни подняли и затащили на борт, ладья отчалила, весла ударили по воде. Желтый парус затрепетал на ветру и принялся удаляться. Массивный боярин возвышался над бортом, как медведь, уверенный в том, что никто не осмелится оспорить его власть над лесом. Княжич проводил его взглядом.

– Пора по домам, Твердислав Ярополчич, – сказал Нездила. – Говорят, нынче ночью змей явится, чтобы отомстить за рану, которую нанес ему твой батюшка. Ой, чую, будет беда!

Майский вечер наполнил Руяну ароматом сирени. Распустившаяся листва шелестела всюду – в садике за княжеским теремом, у амбаров, конюшен, дровяных складов, и даже бревенчатый тын, окруживший двор, казалось, зацвел. В окошечко горницы, в которой лежал Ярополк, все такой же бесчувственный, лезли ветви яблони, покрытые белым цветом. Твердислав засиделся у постели отца и ушел к себе только тогда, когда стало совсем темно. Гери остался у ног Ярополка – он сторожил князя, как будто от этого зависело его здоровье.

Молодой парень разделся и залез под шерстяное одеяло, покалывающее тело даже сквозь пододеяльник. В голову лезли тревожные мысли. «Что со мной будет, если не станет отца? Справлюсь ли я с заботами о сестрах и матери? Поможет ли стрый? И правильно ли я сделал, что обещал выступить на его стороне?».

В глубине души молодой княжич чувствовал, что не готов к роли предводителя всего народа Руяны. Ему хотелось попутешествовать по неизведанным краям, увидеть большой мир, познакомиться со сказочными чудесами, о которых повествовали сказители в своих песнях. Ему хотелось обзавестись собственной дружиной – такой же молодой и жадной до приключений, как он сам. Но в то же время он знал, что у него есть долг крови – вступаться за своих родичей, особенно старших. Наверняка все одобрят его выбор – поддержать Властимила. Но как же тоскливо наступать на горло собственной песне!

Бегущие мысли не давали сомкнуть глаз. За час до полуночи ни с того ни с сего налетел холодный ветер, как будто какой-то могучий колдун выпустил из-под белого камня Алатыря лихую силу. Захлопали ставни, забегали слуги, поднятые из постелей, с дозорной башни на берегу послышались тревожные голоса сторожей. В довершение всей этой свистопляски завыл Гери. Его тоскливый вой разнесся по княжеским хоромам и прогнал остатки сна. Твердислав откинул щиплющее одеяло и выглянул в окно.

Небо заволокло тучами, сверкнула колючая молния, прогрохотал раскат грома. На море разразилась буря, волны принялись яростно хлестать о меловые скалы, как будто задались целью снести их вместе со всем островом.

Твердислав с наслаждением подставил лицо ревущему ветру. «Буря – это хорошо, – подумалось ему. – Только бы не покой. Богатырями рождаются не для покоя. А с чего это я взял, будто я – богатырь? Что такого богатырского я до сих пор сделал? И похвастаться нечем».

Он вернулся в постель, но протяжный вой Гери снова прорвался сквозь рев ветра. «Неудивительно, – подумал княжич, – Перун по небу скачет, сыплет стрелами в змея. Напугал волка. Он и людей-то пугает, а уж чего ждать от зверя?»

Он ворочался с боку на бок, а мысли все бежали и бежали, не давая уснуть. «Чего только ни обещали мне Домажир с Мечиславом. Веселых девок, кататься как сыр в масле. Ни в чем отказа не знать. Это же хорошо, да? А о чем я мечтал? Разве об этом? И что лучше – мечта, или достаток?»

Ему представилась стройная девушка в соблазнительном одеянии, но волк снова завыл, и прогнал видение. Княжич перевернул подушку холодной стороной вверх. «Дальние страны. Чудеса. Сыр в масле. Покой…»

Гери выл два часа, после куда-то пропал. Мысли улетели в неведомые миры, и парень провалился в сон.

Глава 3. Нож и хвост

12 день месяца травня

– Твердята, вставай! – тревожно воскликнула Гремислава и сдернула с него одеяло.

Княжич продрал глаза. За окошком едва брезжил рассвет.

– Чего ты всполошилась ни свет, ни заря? – недовольно пробормотал он. – Али случилось что?

Но сестра не отвечала и лишь настойчиво тянула его вон из ложницы. Заметив, что на ней лица нет, Твердислав похолодел. Он подумал, что пришла страшная весть об отце, но не решился спросить об этом напрямую. Гремислава повела его по крытым переходам, ведущим из одной клети в другую. Когда она прошла поворот к светелке отца и быстро двинулась в сторону терема, у него отлегло от сердца. Однако картина, которая предстала его глазам в кладовой, произвела на него ошеломляющее впечатление.

Высокий шкаф-поставец, подпиравший стену, был опрокинут и лежал на полу. Дорогая посуда, хранившаяся на случай праздника, высыпалась. То тут, то там под ноги попадались блестящие медные миски и чашки. Хрустели осколки дорогого фарфора. Сундуки были сдвинуты с места, один из них, перевернутый, валялся посреди комнаты, выставляя напоказ опустошенное нутро. Вытряхнутая из него одежда была разбросана и залита кровью. Но главное – повсюду виднелись ободранные клочья волчьей шерсти.

Лишенное головы тело волка лежало в углу, искромсанное до такой степени, что на него было больно смотреть. Неестественно вывернутые лапы торчали в разные стороны. На обрубленной шее зияла чудовищная рана, из которой натекла целая лужа крови. Гремислава случайно в нее наступила, и за ее сапожками потянулась цепочка грязно-багровых следов.

Твердислав огляделся и увидел отсеченную голову Гери. Чья-то рука пригвоздила ее к бревенчатой стенке длинным ножом, больше похожим на маленький меч. Глаза волка до сих пор были открыты, но потускнели и стали безликими. Из разинутой пасти торчал сломанный клык, и свисал длинный язык, так же порванный на ошметки, как и все остальное тело.

– Кто это сделал? – глухо выдавил из себя княжич.

– Почем мне знать? – горестно откликнулась сестра. – Кладовая стоит на отшибе, ночью никто тут не ходит.

– А где стража? Где наши люди?

– У себя дома остались. Да еще этой ночью, говорят, приплывал змей и так буйствовал, что едва не наделал бед. Мечко выслал дозорных на берега, Хотовит и Страхиня со всеми ушли.

Твердислав обмотал ладонь разодранным княжеским корзном, выпавшим из сундука, и, стараясь не испачкаться в крови, ухватился за ручку ножа, пригвоздившего волчью голову. Лезвие было вогнано в бревно с такой силой, что даже ему, здоровенному парню, пришлось напрячь силы, чтобы выдернуть его. Он бережно приставил голову к телу и только теперь обратил внимание на то, что у волка недостает хвоста.

– А хвост где? – спросил он.

– Не сыскать, – ответила Гремислава. – По всему видно, что тать пробрался с улицы. Наверное, знал, что сторожей этой ночью не будет. Думаю, он позарился на добро, но Гери его учуял, прибежал и набросился. Вот между ними драка и завязалась.

Твердислав осмотрел нож – дорогой, чужеземной работы, с костяной ручкой, украшенной узором-оберегом в виде следа хищного зверя.

– А что с батюшкой? – забеспокоился он.

– Батюшка цел, с ним ничего не случилась. У него сейчас маменька и Станиша с Радой, – затараторила Гремислава. – Тать покушался не на него. Только злодей оказался каким-то глупцом.

– С чего ты взяла?

– Он добро не столько покрал, сколько попортил. Глянь сам: вся одежка изодрана на лоскуты. Миски и чашки не тронуты, хоть и помяты. Это корзно отец наш носил, когда венчался на княжество и гадал в храме. Вот и матушкин подвенечный наряд с жемчугами. Тоже кровью заляпан – уже не отмыть. Ах, какая беда!

– А пропало-то что?

– Пропал пояс, который ты вчера из сундуков доставал.

– Пояс Святовита? – Твердислав схватился за голову, забыв о том, что пачкается волчьей кровью. – Мне же стрый наказал строго-настрого: беречь его пуще зеницы ока. Как я теперь на глаза ему покажусь? Вот срамота!

В горнице батюшки царила гнетущая тишина. Младшие брат с сестрой были напуганы, и Гремислава начала хлопотать вокруг них, чтобы унять тревогу. В сторону испорченного подвенечного платья матушка даже не посмотрела – все ее мысли были о муже. Ярополк все так же лежал на ложе, едва дыша. Его осунувшееся, бледное лицо не менялось, пальцы не шевелились.

Утром из дозора вернулись дружинники – Хотовит со Страхиней и Мирослав со Славомиром. Они рассказали, что в ночную стражу определил их воевода Мечислав, которого они слушались по старой памяти, так как привыкли, что Мечко начальствовал над дружиной все прежние годы, и Ярополк ему доверял.

Всю ночь море бушевало, а на южной стороне мыса волны даже обрушили скалу, но был ли в них змей – этого толком никто сказать не мог. Страхиня, конечно же, уверял, будто видел торчащую из воды шею и горящие неземным пламенем глаза, но Хотовит посмеялся над ним и заявил, что у Страхини язык в два раза длиннее, чем у самого змея, оттого и не держится за зубами.

– С языком у меня все в порядке, – обиделся юный страж. – Ночка выдалась – сущий кошмар. Нездиле не повезло больше всех – его змей сожрал с потрохами.

– Так прямо и сожрал? – не поверил Хотовит.

– Да, так прямо! – с вызовом заявил парень. – Лебеда божится, будто видела, как закуп пошел на змея с горящим светочем, но чудище света не испугалось, а самого его проглотило.

– Ох уж эта Лебеда, – покачал головой кормчий, – чего только она не расскажет. А Нездиле и правда не повезло, ведь он долг свой почти отработал. До воли ему всего ничего оставалось.

Гери они похоронили за земляным валом, что отделял мыс Арконы от просторной западной стороны острова. Когда рассеченное тело клали в яму, выкопанную у подножия раскидистого вяза, Хотовит запричитал и поведал горестную историю о том, что без хвоста волка не примут в охотничью стаю Перуна, с которой громовержец выезжает на небо, чтобы метать громы и молнии. Другие волки, верно служившие хозяевам, охотятся вместе с небесным владыкой, но злодей, умыкнувший у Гери хвост, оказался настолько бессовестным, что лишил зверя этой почетной судьбы.

– Кто бы ни был этот злодей – я найду его и накажу, – проскрипел сквозь сжатые зубы Твердислав.

Он первым забросал яму землей. Лишь после него друзья взялись за лопаты и довершили дело.

– Это еще что такое? – на обратном пути всю компанию поджидал сюрприз.

Аркона располагалась на скалистом мысу, острым пиком, похожим на наконечник копья, выдающимся в сторону восходящего солнца. С трех сторон у подножия этого мыса плескалось море, и лишь с четвертой, западной стороны, он выходил на широкую равнину. От окрестных просторов его отделяли ров и земляной вал, настолько высокий, что насыпать его мог разве что великан из древней легенды. Да еще поверху вала шла крепостная стена, сложенная из сплоченных бревен. Пройти к храму Святовита и окружавшим его дворам волхвов, дружинников и князя с родней можно было только через большие ворота, устроенные в середине вала между двумя приворотными башнями. Башни эти сами казались гигантами, раздвинувшими земляной вал и открывающими проход. Но сейчас этот проход был наглухо заперт двумя створками из прочнейшего дуба. Другого пути в поселение не было – вал оканчивался над высоким обрывом меловой горы, крутой стеной уходящей вниз, к морю.

– Кому пришло в голову запереть ворота средь бела дня? – воскликнул в недоумении княжич.

В самом деле: обычно проход в крепость закрывали на ночь, чтобы лихие люди не вторглись в храм и не устроили бы бесчинств, которые могут оскорбить божество. Но днем створки были распахнуты настежь, и лишь ленивые стражники краем глаза следили за тем, чтобы в ворота входили или въезжали знакомые люди, которых тут знали наперечет.

– А ну, отпирай! – Страхиня забарабанил в дубовую створку своим кулачищем.

– Домой захотели? – раздался сверху мстительный возглас.

На прясло – участок стены между двумя башнями – поднялся купец Домажир с самострелом в руках.

– Не пущу до тех пор, пока не вернешь то, что украл нынче ночью! – заголосил он, направляя самострел на Твердислава.

– Беги, княжич! Не то продырявит! – потянули его в разные стороны близнецы, Мирослав со Славомиром – один направо, другой налево.

– Вот еще, никуда я не побегу, – с достоинством возразил Твердислав.

Короткая и толстая стрела, выпущенная из немецкого арбалета, могла пронзить грудь насквозь и оставить дыру, в которую душа вылетит за мгновенье ока. Но Твердислав заметил, что тетива арбалета болталась приспущенной, а значит, чтобы стрельнуть, купчишке пришлось бы еще попыхтеть, натягивая ее.

– Ты умыкнул пояс Святовита нарочно, чтобы не пропустить меня в князья! – лицо Домажира раскраснелось от обличающего запала.

– Я? Умыкнул?

– Ты, а кто же еще? Ты нутром чуешь, что у тебя самого нет ни единой возможности пробиться в князья, вот ты и стырил его, чтобы сорвать обряд. А ограбление для видимости разыграл. Только нас этой хитростью не проведешь. Отдавай пояс, аспид, иначе не будет тебе прохода в это святое место!

– Что ты городишь? У меня зверя убили. Всю кладовую вверх дном перевернули, хорошо, что отца не тронули.

– Волка ты сам убил, для достоверности. Зверя не жалко, когда на кону целое княжество.

Твердислав побагровел.

– Только не буянь, Твердята! – почуяв, что сейчас разразится гром, схватил его за руку Хотовит.

Княжич вырвался, и, не говоря ни слова, бросился ко рву, у которого валялась брошенная «суковатка» – примитивная борона из соснового бревна с торчащими сучьями. Это бревно привязывали к лошади и тащили по полю, чтобы сучками разрыхлить землю. А когда сучья ломались, бревно выбрасывали за ненадобностью.

Твердислав положил бревно на плечо и нацелил его конец на купца.

– Только не до смерти! До смерти не зашиби! – суетился вокруг Хотовит.

– Последний раз прошу: открой ворота! – выкрикнул княжич.

– Верни пояс – открою! – пообещал Домажир.

– Ах ты, врун!

Твердислав размахнулся пошире и запустил бревно в купца. Суковатка взлетела ввысь, ударила Домажира в толстое брюхо и сбила его с прясла. Купец свалился с высоты и глухо шлепнулся оземь – но этого уже было не видно. Из-за закрытых ворот донеслись его жалобы и причитания.

Страхиня носился вдоль вала взад и вперед – было ясно, что стены ему не одолеть. Все с той же молчаливой решительностью Твердислав подошел к краю обрыва и полез вниз, в пропасть, уходящую к морю.

На его счастье, в этом месте стена оказалась не совсем отвесной – скаты хоть и казались крутыми, но на них все же находились уступы, на которые можно было поставить ногу, как на ступеньку. Уже через пару минут княжич очутился на берегу – узенькой полоске суши, покрытой галькой, на которую накатывались морские волны.