Читать онлайн Байки старого психиатра по-новому

«Звезда соцсети»

© Иваныч Д., текст, 2025.

© ООО «Издательство АСТ», 2025.

Все персонажи и описываемые события являются вымышленными. Любые совпадения с реальностью случайны.

Всё ещё впереди!

Вторую неделю погода стоит чудеснейшая. Тепло и сухо, снег весь растаял. Только зелени не хватает. Но ничего, недолго осталось. Как же здорово идти в тонкой ветровке и без головного убора! От остановки до «скорой» дошёл не спеша, максимально растянув удовольствие.

Моя зубная эпопея наконец обрела ясные черты и цели. Стоматолог объяснил, что в самое ближайшее время поставит мне временный протез. А постоянный – не ранее первого сентября. Ну и ладно, с временным пока похожу.

Возле крыльца дымили и общались коллеги из предыдущей смены.

– Мотоциклисты с велосипедистами проснулись, – мрачно сказал врач Голубев. – Теперь глаз да глаз нужен, изо всех щелей лезут. Как их вижу на дороге, так и думаю: «Только не при нас!».

– Да и без них идиотов хватает, – ответил фельдшер Павлов. – Сегодня ночью на ДТП ездили. «Девятка» с пятью бухими парнями в столб врезалась. В итоге водитель стал тр*пом, у пассажира рядом с ним сочетанка, у остальных так, по мелочи. Хорошо ещё, что в столб попали, а не в другую машину и не в пешеходов.

Не знаю, может быть и жестоко так говорить, но лично я не испытываю жалости и сострадания к тем, кто попадает в ДТП по пьянке. Такие люди сами идут к трагическому исходу. Свои удаль и стремление к острым ощущениям они ставят выше жизни и здоровья окружающих. И за это жёстко расплачиваются.

Объявили конференцию. После доклада старшего врача слово взяла начмед Надежда Юрьевна:

– Коллеги, начну с объявления. Семнадцатого апреля, в ТЦМК[1], будут проводиться соревнования работников «скорой помощи» по расширенной сердечно-лёгочной реанимации. Участвуют команды из области и, разумеется, мы. Начало в одиннадцать часов. Обязательно приходите поболеть за наших! Так, а теперь о неприятном. Некоторые из вас почему-то опять стали небрежно заполнять карты вызова. Напишут три предложения размашистым почерком и на этом успокаиваются. Да ладно если только так, но не буду называть, кто устроил скандал диспетчеру первой подстанции. Она ему замечание сделала за то, что карточки небрежно оформлены. А он раскричался, мол, кто ты такая, чтоб мне, врачу, замечания делать? Так вот, коллеги, если кто-то забыл, напомню, что вы все, выездные врачи и фельдшеры, подчиняетесь не только старшему врачу смены, но и диспетчеру. Если вам указали на недостатки, то будьте любезны их исправить! Вы должны понять, что лучше переписать карту, чем получать взыскания и лишаться стимулирующих. Далее, многие опять перестали описывать в карточках алкогольное опьянение. Если вы его выставили, то уж распишите всё как положено!

Сидевший рядом со мной главный фельдшер Андрей Ильич почему-то был не в привычном халате, а в форме. После того, как закончилась конференция, решил я удовлетворить своё любопытство:

– Чтой-то ты, Андрей Ильич, форму-то надел? Уж не перешёл ли на выездную работу?

– Да какой там, Юрий Иваныч! Всякими учениями нас замотали. Выездных не трогают, чтоб количество бригад не сокращать. И всё взвалили на меня и старших фельдшеров. Сегодня в девять комплексные учения по освобождению заложников. Сказали, что мы не просто будем присутствовать, а изображать оказание помощи пострадавшим.

– Ну и ладно, Андрей Ильич, сменишь обстановку, отдохнёшь, развеешься.

– А работать-то когда? Ведь из-за этих игрушек все дела брошены! Я списки на медосмотр готовлю, никак их не допинаю. Аттестационных работ целая куча накопилась и сроки идут. Да много чего ещё висит. Но брать работу на дом принципиально не буду, пошли все нафиг!

А лично мне очень жаль, что нас, выездных работников, не задействуют в учениях. С удовольствием бы съездил, тряхнул стариной.

Вот наконец-то наша бригада приехала во главе с доктором Анцыферовым.

– Приветствую, Александр Сергеич! Опять за минуту до конца смены вызвали? – поинтересовался я.

– Нет, на этот раз в семь пятнадцать дали дежурство на пожаре. Склады горят на Заводской, там вообще писец что творится! Наверное, до ночи не потушат. В семь пятьдесят я смену запросил. Сказали ждать до восьми. Ладно, ждём. Уже восемь тридцать и никакой смены даже не предвидится. Короче, только в девять нас сменили! Блин, как мне это надоело! Я уж забыл, когда без переработки домой уходил!

– Да, Александр Сергеич, тебе не позавидуешь…

– А, Юрий Иваныч, чуть не забыл! У нас ключ от сейфа потерян. Так что наркотики при себе держи.

– Вот, бляха муха! А кто потерял-то?

– Воробьёва. Говорит, что сама не знает, куда он пропал. Может, выронила. Но у Андрея Ильича запасного ключа нет, поэтому весь сейф раскурочили, пока вскрыли. Сказали, что другой поставят, а когда – неизвестно.

Да, эта новость была весьма неприятной. В каждой машине у нас установлены маленькие сейфы для хранения наркотических укладок. Потеря ключа означала, что наркотики я должен буду всю смену носить при себе. Ведь не оставишь же их без присмотра. Да и как назло Андрей Ильич уехал незнамо на сколько, а за сейфы отвечает только он. Не знаю почему, но, когда наркотики лежат в сейфе, моя душа более спокойна.

Вот и вызов прилетел, наш первенец: избили мужчину тридцати лет. И ждать он нас изволил в пивном баре.

В небольшом, можно сказать, крошечном барчике за одним из трёх столиков сидел наш виновник торжества с разбитой вдрызг физиономией и рядом с ним, по всей видимости, был приятель. Даже безо всяких бесед было видно, что оба они уже вдоволь надегустировались пенного напитка и были весьма хороши.

– Э, а чё так долго-то? – воинственно спросил приятель. – Вас чё, за смертью посылать, что ли?

– Слышь, дружище, – сказал фельдшер Герман. – Во-первых, мы приехали через десять минут. Во-вторых, если будешь быковать, поедешь в отдел полиции!

– Да всё-всё, никто не быкует, – примирительно сказал он.

– Что случилось? – спросил я.

– А вы чё, не видите, что ли? – недовольно спросил пострадавший.

– И кто ж тебя так?

– Да какой-то <средство предохранения>, я его не знаю, он походу неместный. Ему показалось, что я его козлом обозвал. Он борзый, <самка собаки>, весь на распальцовках.

– Э, братух, хорош, завязывай с ними базарить! – вмешался в беседу приятель. – Они же ментам всё передадут! <Нафиг> это надо? Мы сами разберёмся!

Пострадавший был избит знатно. Виден был перелом костей носа, оба глаза начали заплывать. А поскольку он пожаловался на тошноту и головокружение, то для полного счастья выставил я ещё и закрытую черепно-мозговую травму – сотрясение головного мозга.

Только собрались ехать, как неугомонный приятель закричал:

– Не, мужики, погодите, ща я братухе пива куплю!

– А вот это вообще не катит! – решительно ответил фельдшер Герман. – Твой братуха и так уже в кондиции. Сейчас еще хоть каплю бухнёт и вообще свалится. Всё, поехали!

И тут пострадавший резко передумал:

– Всё, я никуда не поеду! <Нафиг> мне нужна ваша больничка!

– Так ведь у тебя, судя по всему, черепно-мозговая травма. Смотри, последствия могут быть печальными!

– Да ладно, всё нормально, всё путём!

– Ну тогда расписывайся за отказ от госпитализации.

Что ж, как говорится, было бы предложено. Нам же легче. А господин пострадавший, видимо, относился к той категории людей, про которых говорят «без <люлей> как без пряников».

Вытрезвителем мы для краткости называем «Пункт помощи лицам, находящимся в состоянии алкогольного опьянения и утратившим способность самостоятельно передвигаться».

Следующим вызовом был психоз у женщины сорока семи лет.

В прихожей нас встретила весьма энергичная дама и прямо сразу начала рассказывать:

– Здравствуйте, я её сестра. Дайте я сначала сама всё расскажу. Она уже двадцать один год на учёте стоит, инвалид второй группы. Шизофрения у неё. В общем, что получилось? Сегодня утром она мне позвонила и говорит: «Вера, приезжай, иначе я с голоду умру!». Я растерялась, думаю, как же так, мы с ней каждый день перезваниваемся, никогда ни на что не жаловалась, а сегодня вдруг голодной стала? Я скорей приехала, стала расспрашивать, а она мне и говорит, что уже целую неделю из дома не выходит, вся еда кончилась, даже черствый хлеб доела. А почему никуда не выходит, так и не сказала. И это ещё не всё. Представьте себе, она всю свою одежду пообрезала!

– Это как? – не понял я.

– Ну как, укоротила. Пальто, брюки, юбки, платья, ночные рубашки.

– А что же здесь такого криминального? Вот мне жена недавно брюки укоротила, потому что они длинные были. Так что ж меня теперь в больницу надо уложить

– Ой, да при чём тут ваши брюки! Она же всю одежду изуродовала, испортила полностью. Вот, посмотрите, что она с пальто сделала! По-вашему, это нормально?

– Н-да, действительно ненормально, – признался я, увидев грубо отчекрыженный подол. Некогда приличное пальто было превращено в полное непотребство.

Худощавая, с короткими волосами, одетая в зелёную футболку и обрезанные до середины голеней спортивные штаны, больная сидела на диване. Лицо её было маскообразным, взгляд устремлён в пустоту.

– Здравствуйте, Елена Николаевна! Что случилось? Что вас беспокоит?

– Я сама ничего не понимаю. Меня в тупик загнали…

– Елена Николаевна, а почему вы перестали из дома выходить?

– Да не могу я об этом рассказывать. Просто мне так внушили.

– Кто вам это внушил?

– Я не знаю.

– И как же вам внушают?

– Говорят: «Не смей никуда ходить!».

– А голос-то откуда слышится?

– Как будто прямо в уши говорят.

– И вы подчиняетесь?

– Конечно, потому что это очень страшно. Я чувствую, мне отомстят за то, что я вам всё рассказываю.

– Не отомстят, не волнуйтесь. А зачем вы одежду-то всю обрезали?

– Чтоб беды не было. Ведь если одежда короче, то и беда короче.

– Хм, интересная у вас логика. Елена Николаевна, давайте-ка поедем в больницу. Там никто до вас не дотянется и не обидит.

– Нет! Нет! – выкрикнула она. – Не поеду, не поеду на погибель! Меня убьют! Вера, не отдавай меня!

– Елена Николаевна, никто вас не тронет. Без больницы вы просто погибнете.

– Я сейчас вены порежу! Не трогайте меня!

Да, давненько мы вязками не пользовались. Ну, а куда деваться? Ведь больная опасна прежде всего для самой себя. Надеялся я, что в конечном итоге она успокоится и всё же даст согласие на госпитализацию. Но какой там! Несмотря на коллективные танцы с бубнами, наотрез отказалась. Из приёмника в отделение мои парни её силой вели и потом с боем на вязки укладывали. Так что придётся представителю больницы в суд обращаться о недобровольной госпитализации.

В данном случае диагноз «Параноидная шизофрения» сомнений не вызывает. Вся симптоматика налицо. Елена Николаевна почти неэмоциональна, речь без интонаций, монотонная. За кажущейся вялостью, флегматичностью скрывались внутреннее напряжение и тревожность. Беспокоили её слуховые псевдогаллюцинации, которые она воспринимала совершенно серьёзно, даже без намёка на критику. И кстати сказать, Елена Николаевна продемонстрировала замечательный пример паралогики: «Если одежда короче, то и беда короче». Паралогику можно по-другому назвать «кривой» логикой. В этом высказывании ярко видна ложная, нелепая причинно-следственная связь между короткой одеждой и размером беды.

Следующий вызов был к избитому мужчине без сознания. Надо же, как интересно: находился он на контейнерной площадке, проще говоря, на помойке недалеко от бара, в котором мы уже были. И закралось у меня подозрение, уж не тот ли самый господин с первого вызова?

Приехали и точно: он собственной персоной, весь извалянный в пыли, сидел на заднице, прислонившись к ограждению. С оттопыренной нижней губы на куртку стекала слюна, а брюки были мокрыми. Да уж, зрелище весьма неаппетитное.

– Эй, уважаемый! – потормошил его Герман, суя в нос вату с нашатыркой. – Давай, давай, просыпайся!

Виталий набрал в шприц два куба <название аналептика> и залил ему в нос.

Тут господин приоткрыл мутны очи, скривился и громко чихнул, брызнув, простите, соплями во все стороны. После нескольких чихов у него прорезался голос:

– Э, чё надо? Ии <нафиг>!

– Уважаемый, ну-ка давай вставай!

Мои парни попытались придать ему вертикальное положение, но ничего из этого не вышло. Господин на ногах совершенно не держался. Вот <нецензурное оскорбление>! Всё-таки достиг он своих стратегических целей: получил по роже и до соплей упился. Не иначе как в нирване теперь. Везти в вытрезвитель даже и думать нечего: кто его там примет битого? Поэтому в больницу свезли. Хоть, мягко говоря, не рады там были такому пациенту, но всё же взяли. Конечно же, никто его там долго держать не будет. Как протрезвеет, так и пойдёт на все четыре стороны искать новые приключения.

Времечко к обеду давно подошло, но диспетчер Надежда решила по-другому. Взяла и всучила травму ноги у мужчины тридцати семи лет в автосервисе. Место вызова совсем недалеко от нас, а потому оспаривать бесполезно.

Пострадавший сидел в раздевалке и страдальчески морщился.

– Здравствуйте, что случилось?

– На ногу колесо упало, наверное, перелом. Больно, блин!

Левая стопа отёчная, резко болезненная при пальпации. Судя по всему, перелом плюсневых костей. Это те самые кости, которые хорошо прощупываются на тыльной поверхности стоп. Свезли мы его в травмпункт, а потом, наконец-то, обедать поехали.

Удивительно, но в медицинском корпусе продавали выпечку. К сожалению, мы пришли уже под самый занавес и три оставшихся плюшки с толстыми корками нас не интересовали. Но продавец обнадёжила, что теперь она будет торговать ежедневно кроме субботы-воскресенья. Так что надеюсь, в следующий раз застанем хороший ассортимент. Сам я не могу понять, откуда у меня такая тяга к покупной выпечке. Супруга моя печёт прекрасно хоть пироги, хоть торты. И всё же я не в силах устоять перед покупными беляшами, сосисками и котлетами в тесте.

Ведь надо же как получилось! Уже во второй раз так: только прилёг, расслабился после обеда и через десять минут прилетел вызов. Поедем на психоз к молодому человеку двадцати четырёх лет.

Открыла нам невысокая худенькая женщина с испуганным лицом:

– Здравствуйте, я его мать. С ним вообще что-то ужасное творится! Ходит из угла в угол как заведённый, ни на секунду не присядет. А со вчерашнего вечера ест только руками. Спрашиваю почему, но ничего не говорит.

– А он у психиатра наблюдается?

– Конечно, у него же шизофрения, он инвалид детства, с шестнадцати лет болеет. Но таким я его никогда не видела. Муж на работе, а оставаться с ним одна я боюсь, у него глаза какие-то дикие. Мало ли что он может наделать.

Да, она была права. Больной хаотично и бесцельно ходил по комнате. Нескладный, с угловатыми и неуклюжими движениями, он напоминал сломавшегося робота.

– Здравствуй, Роман! Давай-ка присядем, иначе от твоих перемещений в глазах рябит.

– Нет, я не могу! Мне движуха нужна, я должен что-то делать.

– И зачем тебе нужна эта движуха?

– Мне сказали, что я должен двигаться, иначе плохо будет.

– Так, Рома, ну-ка, садись! Не будет тебе плохо, гарантирую! Вот молодец. А теперь объясни, кто тебе велел двигаться?

– Мне голоса так говорят. Сначала в голове гудеть начинает как самолёт, а потом голоса появляются. И ещё я через уши какие-то силуэтики вижу.

– Что они тебе говорят?

– Чтоб я стёкла бил и всегда двигался. Они могут у меня силы отнимать, а могут сделать так, что мне хорошо будет.

– А откуда ты их слышишь?

– Из затылка. Мне туда походу чего-то вшили, потому что у меня там всегда немеет.

– Ну а что будет, если ты перестанешь им подчиняться?

– Я сейчас, когда не двигаюсь, чувствую, что тело куда-то вверх поднимается и ваши лица сразу переменились, какими-то другими стали.

– Рома, а почему ты стал есть руками?

– Я не скажу при маме.

После того, как я попросил её выйти, Роман рассказал:

– Мне голос приказывает вилки и ложки в… ну как сказать… Короче, в попу засовывать… А когда я ем руками, он мне ничего не говорит.

– Всё понятно. Ну что, Роман, давай собирайся и в больницу поедем.

И в данном случае была та же самая параноидная шизофрения с псевдогаллюцинациями. Весьма примечательными были зрительные псевдогаллюцинации у Романа. Он «видел ушами» некие «силуэтики». Слуховые псевдогаллюцинации были у него императивными, то есть приказывающими. Это наиболее опасный вид галлюцинаций, поскольку больной под их влиянием может представлять угрозу как для окружающих, так и для самого себя. Ведь приказать «голоса» могут что угодно, а больные, за небольшим исключением, им подчиняются. Именно по этой причине императивы являются однозначным показанием к экстренной госпитализации.

А теперь поедем на больной живот у мужчины тридцати одного года.

Открыла нам молодая женщина и безо всяких предисловий крикнула:

– Идите быстрей, он сейчас умрёт!

Больной лежал в кровати с искажённым от боли лицом и громко стонал.

– Показывай, где болит! – велел я.

– Вот тут… – показал он на левую нижнюю часть живота. – А-а-а, как больно! Сделайте что-нибудь!

– Ты как мочишься?

– Чё?

– Писаешь как, нормально или ненормально?

– Да чё-то мало сегодня…

Всё здесь было предельно ясно: мочеточниковая колика. Это означало, что камушек вышел из почки и пошёл по мочеточнику, а может и застрял в нём. Внутривенно сделали а**льгин, а в мышцу – сильный спазмолитик пл***филлин. Боль отступила, но не до конца. Да и пусть так, главное, что она была уже не такой мучительной. Ну а после оказания помощи свезли его в урологическое отделение.

Следующим вызовом была травма ноги у мужчины пятидесяти пяти лет. Дожидался он нас на скамейке возле кинотеатра.

Как только вышли из машины, так сразу увидели виновника торжества. Им оказался самый, что ни на есть, классический БОМЖ с опухшей до крайности физиономией, свалявшимися волосами и бородой. Правая штанина была с готовностью задрана.

– Уважаемый, так у тебя не травма, а флегмона! – сказал я ему, осмотрев ногу.

Он расплылся в самодовольной улыбке, показав три зуба, и ответил:

– Дык я попросил девушку вас вызвать и специально сказал, что у меня нога сломана. А иначе вы бы и не приехали.

– Давно это у тебя?

– Да уж вторую неделю. В больницу ходил, а меня выгнали и даже смотреть не стали. Но правда я тогда пьяный был. А вот если вы меня привезёте, то, наверное, примут. Болит страшно, а как выпью, так сразу лучше становится. Скажи, старый, ногу-то мне отрежут?

– Не знаю, я ведь не хирург. Сейчас приедем и там спросишь.

– А может и лучше, если отрежут… – философски сказал он. – Тогда меня могут в интернат отправить как инвалида.

Голень была сильно опухшей, напоминающей столб, красно-синюшная, в некоторых местах был виден гной.

Ну что же делать, привезли в хирургию. Дежурный врач с крайне недовольным лицом глянул мимоходом и, расписавшись в карточке, нас отпустил. Так что не знаю, госпитализировали его или выгнали. А если был второй вариант, то долго он не проживёт. Флегмона – это разлитое гнойное воспаление подкожно-жировой клетчатки. Без своевременного лечения этот процесс быстро захватывает мышцы и сухожилия. Ну а главное, эта бяка сама по себе не проходит.

После этого вызова приехали на Центр, машину обрабатывать. Ведь наверняка ж на нём паслись стада вшей, которые и на нас могли запросто поселиться.

Следующим вызовом была травма глаза и головы с кровотечением у женщины сорока трёх лет.

Открыла нам сама пострадавшая в перепачканном кровью халате. На левой брови была небольшая рана, длиной сантиметра полтора. Вокруг глаза созревала параорбительная гематома, проще говоря, кровоподтёк.

– Что с вами случилось? – спросил я.

– Муж пьяный пришёл. Он просил меня купить консервы, скумбрию в томате, а я забыла и купила в масле. Он взял эту банку и мне в лицо кинул. Прямо в глаз попал и бровь рассёк. Теперь я им плохо вижу, всё какое-то расплывчатое.

– А сам-то он где?

– Сразу убежал. Он знает, что я полицию вызову, и поэтому убегает. Я на него уже писала заявление за угрозу убийством. Тогда дело завели, но не посадили, а обязательные работы присудили. Ну и что из этого? Поначалу чуть-чуть притих, а потом всё то же самое началось.

– А почему бы вам с ним не развестись и не разъехаться?

– Развестись-то можно, вот только куда разъезжаться… Он на обмен ни в какую не согласится. И уехать от него мне некуда. Мама у меня во Владимирской области живет в маленьком селе. Работы там нет, до города сто восемьдесят километров. Каждый день не наездишься. А на съёмную квартиру у меня денег нет. Так что не знаю я, что и делать. Куда ни глянь, везде проблемы…

Что касается состояния пострадавшей, то беспокойство вызывала не рана, а контузия глаза. Она сказала, что этот глаз теперь очень плохо видит. Именно поэтому мы свезли её не в травмпункт, а в офтальмологическое отделение.

Дали команду следовать в сторону Центра. Следуем, конечно, но ещё как-то рановато. Ну вот, дали вызов: задыхается мужчина шестидесяти лет. Н-да, отвратный повод. Неужели больше нет свободных общепрофильных бригад? Но этот вопрос сугубо риторический. Всучить какую-нибудь пакость психиатрической бригаде – это святое дело.

Открыла нам встревоженная супруга больного:

– Ой, что-то он у меня совсем расклеился. Дышит очень тяжело, вялый какой-то. Раньше никогда такого не бывало. Он и по врачам-то никогда не ходил.

Больной, крупный моложавый мужчина, лежал на диване. Лицо бледное, на лбу испарина, рот приоткрыт, дышит часто.

– Здравствуйте, что случилось?

– Одышка сильная, как будто кросс бежал. И ещё слабость, сил нет, чтобы встать. Не знаю, с чего это всё…

– Давно это всё появилось?

– Часа два, наверное.

– У вас что-то болит?

– Нет, ничего, просто очень плохо.

Так, в первую очередь нужна ЭКГ, а всё остальное второстепенно. Вот, выползла лента, а на ней прямо сразу был виден острый инфаркт миокарда. Да, он безболевой, но от этого ничуть не легче. Давление сто десять на семьдесят при привычном сто тридцать на девяносто. В лёгких слышны незначительные влажные хрипы. Н-да, плоховатенько всё. Помощь оказали по стандарту, больному чуть получше стало. А затем, как всегда, возникла проблема с носильщиками.

Некоторые из вас, уважаемые читатели, удивлялись, мол, зачем нужны какие-то носильщики, если есть два крепких фельдшера? Всё дело в том, что больных мы переносим на мягких носилках. Они представляют собой, грубо говоря, кусок прочной ткани с восемью ручками. Если взять их вдвоём, то они сразу провиснут и больной будет биться об пол и ступеньки. В таком случае больного мы «осчастливим» дополнительным диагнозом, например, переломом копчика. Для того, чтобы перенести безопасно, нужно, как минимум, четыре человека. Если носильщиков найти не удаётся, то тогда привлекаем на помощь спасателей. Но такое, к счастью, бывает редко.

К счастью, пациента мы благополучно доставили в областную больницу. Поскольку срок инфаркта был небольшим, там в закупоренный коронарный сосуд поставят стент и больной вернётся к полноценной жизни.

Ну а далее нас позвали на Центр. Этот вызов последним оказался. Хорошо мы сегодня поработали, а потому домой я отправился с чувством выполненного долга и вовремя.

Хотел было я сагитировать супругу свою дачный сезон открыть. Поехали, говорю, Ира, а то у меня ломка жестокая по даче и лесу! На что она мне благоразумно посоветовала соседу Фёдору сначала позвонить и разузнать. Позвонил, и выяснилось, что земля в огородах пока слишком сырая, а в лесу ещё снег лежит. Хотел было Фёдор меня к преступлению склонить, чтоб, значит, приехать на дачу без жён и отметить открытие сезона. Однако Ирина моя, как всегда, бдительность проявила и не отпустила меня. А потому, к великому сожалению, преступление так и осталось несовершённым. Но ничего, у нас всё ещё впереди!

«Белочка» в «Белочке»

Удивительная нынче весна. Раньше времени майское тепло установилось и по прогнозам никаких похолоданий пока не предвидится. Вот только опасения тревожат, как бы предстоящий май погодную диверсию не устроил с резким похолоданием. Да, бывало такое, когда радость от весеннего тепла и пробуждения природы омрачалась вернувшейся зимой. Печально было созерцать снег на цветущих деревьях и грядках. Но всё-таки хочется быть оптимистом и надеяться только на лучшее.

Только пришёл на «скорую», как тут же увидел во дворе сильно покалеченную машину с бортовым номером двенадцать. У крыльца отравлял атмосферу табачным дымом врач Ершов, и, конечно же, я решил удовлетворить своё любопытство:

– Здорова, Николай Дмитрич! Что случилось, кто попал?

– Гончарова с фельдшером. Ехали через перекрёсток со спецсигналами на красный, и им в бочину «Лада» въехала.

– А сами-то они как? Пострадали?

– Нет, они обе в кабине ехали, без больного. А если б в салоне, то тогда бы испугом точно не отделались. Да и хорошо ещё машина от удара не перевернулась, устояла.

Как ни странно, но бригада, которую мы меняем, была на месте.

– Приветствую, Александр Сергеич! Тебя никак пожалеть решили и никуда не угнали?

– Да ну, Юрий Иваныч, ведь сглазишь! До конца смены ещё тридцать пять минут. Это как пешком до Луны. Могут и за пять минут вызвать.

– Ничего, не отчаивайся, Александр Сергеич! Пойдём-ка лучше на конференцию, так время побыстрей пройдёт.

– Да ну её <нафиг>, я лучше в «телевизионке» посижу.

Старший врач предыдущей смены свой традиционный доклад на конференции делал как-то нервно, сумбурно, то и дело сбиваясь. Но в конце причина этого стала понятной.

– А теперь неприятный момент, – сказал он нахмурясь. – За прошедшую смену поступили аж три телефонных жалобы на фельдшера Никонову. Поводами были хамство, грубость и ненадлежащее оказание помощи. Она обычно как делает? Приедет на высокое давление или головную боль, обругает вызвавших, сунет таблетку и уедет. Вызов за пять минут отрабатывает. Потом другие бригады повторно едут её косяки исправлять. Так ведь у неё ещё наглости хватает доплату требовать за большое количество вызовов! Но я не стал бы это всё озвучивать публично, если бы она на замечания правильно реагировала. Считает, что я её невзлюбил, придираюсь и выжить хочу.

– А где она сама-то? – спросил главный врач.

– Она сказала, где видела эту конференцию, и ушла на полчаса раньше.

– Дмитрий Александрович, я в курсе всей этой ситуации, – ответила начмед Надежда Юрьевна. – Никонова собирается увольняться и ехать в Москву работать на «скорой». Якобы там уже договорённость есть, что её примут. Вот только странно, что не переводом она туда идёт, а через увольнение. Ну а пока, со следующей смены, работать самостоятельно она не будет.

– Надежда Юрьевна, так пока она не уволилась, давайте её накажем! – сказал главный врач. – А кроме того, нужно узнать, где конкретно она намерена работать, и позвонить туда. Пусть знают, что за личность к ним прийти собирается!

– Да, Игорь Геннадьевич, я всё поняла, так и сделаем. Кстати, Дмитрий Александрович, не забудьте сейчас докладную написать! Теперь ещё один важный момент. Уважаемые фельдшеры! Почему-то в последнее время некоторые из вас стали очень часто вызывать на себя врачебные бригады. И в дело, и не в дело! Не буду называть фамилии, но уже до того обнаглели, что приезжают на инфаркт, ничем не осложнённый, и, не оказав никакой помощи, сразу требуют врачебную бригаду. Это что, вообще, за номера? Фельдшерская бригада оснащена так же, как и врачебная, а вызовы не делятся на врачебные и фельдшерские! Такое поведение говорит, во-первых, о профессиональной некомпетентности, а во-вторых, о стремлении переложить ответственность на других. Так вот, вызов на себя врачебной бригады допускается лишь в одном случае: для помощи в проведении реанимации. Дмитрий Александрович, обращаюсь персонально к вам: следите, пожалуйста, внимательно, чтоб такого больше не происходило! Все вызовы на себя должны согласовываться с вами.

Вот и отшумела конференция, теперь можно и в «телевизионке» посидеть. Врач Анциферов, бригаду которого мы меняем, уже переоделся и с чувством глубокого удовлетворения на лице направился к выходу.

– Ну вот видишь, Александр Сергеич, никуда тебя не угнали, уходишь вовремя, как белый человек! – сказал я ему.

– Да мне даже и не верится, Юрий Иваныч! Значит, не сглазил ты! – довольно ответил он. – А кстати, сейф в машине так и не заменили. Опять будешь с собой наркотики таскать.

– Вот <распутство>! А Андрей Ильич что говорит?

– Ничего не говорит, потому что приболел он.

– Но ведь за него сейчас кто-то работает?

– Работает Лена Ушакова, но она сказала, что сейфы есть, только без ключей. Точней ключи-то есть, но их надо подбирать. А у неё на это нет времени.

– Нет, что значит нет времени? – возмутился я. – Можно подумать, что это наша личная прихоть! Ладно, Александр Сергеич, не буду тебя задерживать. Сейчас я сам к ней зайду.

Ну да, как же, разогнался! Кабинет заперт, а обитатели соседних кабинетов понятия не имели, где старший фельдшер и когда она будет. Так и ушёл я несолоно хлебавши. Положил коробочку с наркотой в карман рубашки, застегнул его и успокоился.

Как и всегда, первый вызов дали нам около десяти. Поедем к мужчине сорока лет, у которого травма головы с кровотечением и для полного счастья алкогольное опьянение. Ожидать он нас изволил возле подъезда жилого дома.

Когда приехали, сразу увидели сидящего на лавке худосочного мужичонку, который, опустив голову, что-то бормотал. С лицом, перепачканным тёмной свернувшейся кровью, он чем-то напоминал африканца. Однако кроме него на сцене были ещё действующие лица в виде трёх предельно возмущённых и голосистых женщин.

– Вон, посмотрите, полюбуйтесь на красавца! – громко сказала одна из них. – В подъезде об батарею башкой ударился. Всё кровью перепачкал. У нас уборщицы нет, мы сами убираем. И на кой чёрт нам в его крови пачкаться? Ещё заразу какую-нибудь подцепим!

– Ну ведь не специально же он в батарею-то врезался, – попытался я разрядить обстановку.

– Да вообще-то дело тут не только в нём. У нас на первом этаже Алка палёным спиртом торгует. Естественно, вся погань к ней прётся и днём, и ночью! Они же тут с*ут и блюют! Подъезд вообще незнамо во что превратили. К участковому несколько раз ходили, заявления писали, а всё без толку!

– Ну что ж, в моих силах вам только посочувствовать, – ответил я.

– А может вы сами в полицию напишете, мол, так и так, незаконно торгует, людей спаивает?

– Нет, не имеем на это права. Сообщаем мы только о криминальных травмах и смертях. Вот если бы эта ваша Алка ему голову разбила, то тогда, конечно бы, сообщили. А так нет, меня и слушать никто не будет.

В области виска у болезного была весьма приличного размера ушибленная рана, но кровотечение уже остановилось. Оказали мы ему всю положенную помощь и в травмпункт свезли.

Следующим вызовом была головная боль у женщины семидесяти восьми лет. И тут я, вопреки обыкновению, возмутился. Да, Надежда Юрьевна была права, сказав, что вызовы не должны делиться на врачебные и фельдшерские. Но тем не менее, кидать всё подряд психиатрической бригаде, это, мягко говоря, не совсем правильно.

Открыл нам мужчина и обеспокоенно сказал:

– Что-то у меня с матерью непонятное происходит. Сначала просто голова болела, ну она всегда у неё болит, а потом как пьяная стала. Язык заплетается и встать не может.

Больная лежала в кровати поверх одеяла и как-то растерянно посмотрела на нас.

– Здравствуйте, Анна Васильевна! Что случилось?

– Ой, да вот что-то встать не могу, рука и нога онемели. Отлежала я их, что ли? – невнятно сказала она.

– Давно это началось?

– Наверное, час…

– А как у вас со зрением? Вы нас хорошо видите?

– Да как будто двоится всё…

– Анна Васильевна, а кто мы такие?

– Как кто? Врачи.

– Всё так. А что у меня в руке?

– Ручка.

Больную я осмотрел, хотя острое нарушение мозгового кровообращения тут разглядел бы и человек без медицинского образования. Ввели ей два нейропротектора, защищающих головной мозг от повреждений. Ну и в стационар свезли, предварительно намучившись с поисками носильщиков.

Дали команду следовать в сторону Центра. Нет, на то, что позволят доехать, нечего и рассчитывать. И точно! Дали срочный-пресрочный вызов: ДТП, сбит велосипедист. Ну всё, начинаются ужастики! Как всегда, ругаться с диспетчерской бесполезно, ведь место ДТП всего лишь метрах в пятистах прямо по курсу.

Пострадавший – молодой мужчина лет двадцати пяти, лежал на проезжей части рядом с помятым велосипедом и, к счастью, был в полном сознании. Как всегда, первым делом загрузили его в машину. При осмотре стали видны травмы: закрытый перелом правой бедренной кости, под вопросом повреждение связок левого плечевого и коленного суставов. Ну и само собой разумеется, хотя так же под вопросом, закрытая черепно-мозговая травма – сотрясение головного мозга. Давление немного низковато, сто десять на семьдесят, но это некритично.

Однако расслабляться было категорически нельзя. Ведь переломы длинных трубчатых костей могут приводить к грозному осложнению – жировой эмболии. Это закупорка множества кровеносных сосудов частицами жира. Первым делом пострадавшего обезболили наркотиком и стали капать препаратом, улучшающим текучесть крови и микроциркуляцию. Вот только здесь нельзя переусердствовать с вливаниями, иначе можно запросто перегрузить малый круг кровообращения. Именно поэтому нужно не лить, а медленно и печально капать. А далее, спокойно и без приключений, свезли пострадавшего в травматологическое отделение.

Ну, а что касается механизма получения травмы, то он был поистине великолепен. Оказалось, что пострадавший переезжал на велосипеде проезжую часть в неположенном месте и, разумеется, был сбит. В одном из рассказов я уже высказывал своё возмущение тем, что велосипедисты, наплевав на ПДД, по пешеходным переходам не идут, а едут. Но пересечение на велосипеде проезжей части в неположенном месте находится за гранью здравого смысла. Вот где настоящие слабоумие и отвага!

И ещё вызовок прилетел: травмы головы и ноги у женщины пятидесяти двух лет.

Открыла нам сама больная, заметно хромающая, со страдальческим выражением лица.

– Здравствуйте, что случилось?

– Да я из магазина шла, стала дорогу переходить и под машину попала.

– А ГИБДД вызывали?

– Нет, он же не остановился и сразу уехал. А я уж потихоньку домой приковыляла.

– А шли-то вы по переходу?

– Да, по переходу, только там светофора нет.

Дальше выяснил я точное место ДТП, приметы машины и осмотрел пострадавшую. На левом бедре была обширная, багрово-синюшная гематома. На перелом не похоже, но трещину тоже нельзя исключить. Кроме того, пострадавшая пожаловалась на головную боль и тошноту. А это значит, что у неё ещё и закрытая черепно-мозговая травма – сотрясение головного мозга. Обезболили мы её, прочую положенную помощь оказали и в травматологию свезли. Вот только перед этим найти носильщиков не смогли и в машину привели еле-еле, передвигаясь в час по чайной ложке. А когда в стационар приехали, уже намного легче было. Пересадили её на сидячую каталку и привезли.

Так, пора бы уже и пообедать. А заодно израсходованный наркотик восполнить, карточки сдать и в ГИБДД сообщение передать. На Центре было полное запустение. Лишь одна единственная первая бригада, анестезиолого-реанимационная, была на месте. Ведь им, в отличие от нас, всё подряд не кидают. Берегут на действительно тяжёлые случаи.

После обеда никакой расслабухи не получилось, потому как вызов дали. Причём самый что ни наесть наш, профильный. Поедем на психоз к мужчине сорока пяти лет. Пикантности сюда добавляли два момента: болезный ожидал в детском саду, а вызвала нас полиция.

Когда приехали на место, я сразу увидел на табличке, что садик называется «Белочка». Нас, напрочь испорченных психиатрией, такое название весьма развеселило. Но я тут же скомандовал своим парням, чтоб не ржали в голос.

– Сюда, сюда идите! – позвал нас полицейский, вышедший из веранды.

Там на скамеечке сидел виновник торжества в застегнутых спереди наручниках. Кроме полицейских, там ещё находилась немолодая женщина в белом халате.

– Здравствуйте, я медсестра, – представилась она. – А это наш дворник и сторож Дима. Скорей всего белая горячка у него. Он сегодня первый день из отпуска вышел и такое тут устроил…

Дима не был пассивным слушателем и тут же разгневанно вмешался в разговор:

– Ты чё несёшь-то, дура старая?! Какая, <нафиг>, белая горячка?! Вы чё, не видите, что ли, чего тут творится?!

– Так, Дим, давай поспокойней и без крика, – обратился я к нему. – Рассказывай, что случилось.

– А чего рассказывать-то? Вон, сами смотрите, везде какие-то звери мохнатые сидят! Я ни разу таких не видел. Они же на детей могут броситься!

– Ой, да боже мой, Дима, приди ты уже в себя! – воскликнула медсестра. – Ты зачем окно-то разбил в спальне? Хорошо, что там никого не было, а то бы детей покалечил!

– А я что, просто так его разбил, что ли? Детей надо быстро эвакуировать отсюда! – вытаращив глаза, прокричал он. – Вам же всё <пофигу>!

– Дмитрий, а ну, отвлекись! – велел я. – Ты последний раз когда выпивал?

– Да блин, я уже третий день вообще ни капли не пью!

– А до этого?

– Нет, а что до этого? Я вообще-то в отпуске был. Чё я, в отпуске не имею права выпить?

– Вот ты и допился, дружище! Давай-ка поехали в больничку!

– Да вы чё, совсем, что ли, с башкой не дружите? Никуда я не поеду!

– Дима, тебя никто не спрашивает, хочешь ты или нет. Просто я тебя ставлю перед фактом, что в больницу ты поедешь. Ну как, понятно? – разъяснил я.

– Понятно, понятно… Козлы вы все <пользованные>! Чё, <распутная женщина>, преступника нашли, да? Всё, <имел> я эту работу! Ладно, везите куда хотите, а я всё равно свалю оттуда.

Ну и свезли мы его в наркологическое отделение острых психозов. Вот такая получилась «белочка» в «белочке».

Далее вновь велели к Центру двигаться. Нет, доехать не дадут, нечего и думать. Но, как ни странно, доехать дали. И это было очень даже кстати. Вспомнил я, что к старшему фельдшеру мне нужно прийти насчёт сейфа.

На этот раз она оказалась на месте.

– Здравствуй, Елена Прекрасная, чтой-то ты на меня так испуганно смотришь, будто я великий начальник?

– Ой, Юрий Иваныч, я сегодня на всех так смотрю. Вы представляете, когда Андрей Ильич работал, никто не шёл. А как только он ушёл на больничный, так сразу всем что-то надо! Сегодня с утра все ко мне идут и идут. А я вообще уже зашилась, мне хоть разорвись!

– Леночка, ну что же делать! Я ведь по серьёзному делу к тебе пришёл, а не по собственной прихоти. Нам в машину сейф нужен просто позарез. Ведь таскать наркотики при себе – это не дело, сама понимаешь.

– Юрий Иваныч, ладно, я сегодня после работы найду вам сейф с ключом. Но прямо сейчас никак не получится.

– Хорошо, Лен, как говорится, лучше поздно, чем никогда!

Вот и ладненько, вопрос можно сказать решён. Сразу после того, как вышел я от Елены, вызов дали. Поедем на психоз к мужчине сорока девяти лет.

Подъехали к небольшому частному дому, вокруг которого не было забора. Тут же к нам подошли мужчина с женщиной:

– Здрасьте, я его брат, – сказал мужчина. – Меня соседи вызвали, сказали, что Петька совсем в разнос пошёл. И я сразу вас вызвал.

– А что произошло, зачем вас и нас вызвали?

– Дык Петька-то дурак, ну то есть шизофреник. Он на учёте уж сто лет, в больнице лежит то и дело, а всё без толку.

– Так что же он всё-таки наделал-то?

Тут в разговор вступила женщина:

– Да ведь он же здесь никому прохода не даёт, мы все его боимся! Ко всем женщинам домогается натуральным образом! Каждой говорит, что жениться хочет. Сегодня к Вере из двадцать первого дома пристал, схватил её в охапку, так она еле вырвалась! Но он не только ко взрослым, а ещё и к детям цепляется! Кто знает, что у него на уме! Вы уж давайте забирайте его, хватит уже нам мучиться!

– Ладно, сейчас посмотрим.

Больной с одутловатым маскообразным лицом и взлохмаченными волосами бесцельно сидел на кухне, устремив взор в никуда.

– Здравствуйте, Пётр Виталич, как дела? Что-то беспокоит?

– Отлично, я не знаю, как вам кажется. Не помню то, что лично мешает. Эмоционально сложно.

– Пётр Виталич, как вы себя чувствуете? Жалобы есть?

– Сейчас миллионером стану за экономию продуктов питания. В Питере банковский счёт открыли к пятидесятилетию. Разведка попросила код документов. Теперь я жду, когда банковский работник деньги принесёт.

– А зачем вы к женщинам-то пристаёте?

– Разведка может ответить на любой вопрос, касающийся женщин. Вернулся из армии, родители развелись. А разведка сказала, что к пятидесятилетию поможет. У меня сейчас чисто математика, там рубль на десять лет. С разведкой согласуем. Придётся новые деньги выпускать для всех людей.

– Так вы разведчик, что ли?

– Звание – старший радист. Должность – разведчик, сотрудник ФСБ.

– Всё понятно. Ладно, Пётр Виталич, давай собирайся и в больницу поедем.

– Так вы можете сами в разведку съездить и там вам всё подтвердят.

Продолжать диалог не было смысла. Пётр Виталич для приличия поупирался, но в конечном итоге подчинился и даже письменное согласие дал на госпитализацию. В данном случае прямо сходу видна параноидная шизофрения с нарастающим дефектом личности. Больной ярко продемонстрировал специфические нарушения мышления в виде разорванности и соскальзываний. Разорванность мышления выражается в том, что предложения построены грамматически правильно, однако общий смысл высказываний совершенно непонятен. Причиной этого служат грубые нарушения логических связей. Соскальзывания означают уход от темы разговора. Кстати сказать, здоровые люди бывает тоже переключаются на другую тему. Но, в отличие от больных, делают это полностью осознанно. Например, из-за желания избежать неприятного разговора.

Следующий вызов был к мужчине сорока под вопросом лет, лежавшему без сознания на остановке общественного транспорта. Всё здесь понятно. Выпил болезный, точней перепил, вот и прилёг. А добрые люди ему зачем-то «скорую» вызвали.

Когда приехали на место, мои предположения полностью подтвердились. Небритый господин в грязной светлой ветровке и не менее грязных, мокрых джинсах уютно лежал на лавке, повернувшись на бочок. Под лавкой стояли опустошённые водочная бутылка и «полторашка» с остатками пива. К сожалению, эту идиллически-умилительную обстановку мы нарушили самым беспардонным образом.

– Э, уважаемый, а ну, подъём! – скомандовал фельдшер Герман, суя в нос господину вату с нашатыркой.

К нашему удивлению, пробуждение было резким.

– Чё надо, <распутная женщина>? – грубо спросил он, приняв сидячее положение.

– Тебе помощь нужна? – спросил я.

– Ага! Дай сотку?

– Да вот <фиг> ты угадал, дружище! – ответил я. – Значит так, сейчас ты или уходишь отсюда, или едешь с нами в вытрезвитель. Выбирай, что лучше.

– А кому я тут мешаю? Я чё, кого-то трогаю, что ли?

– Ты тут всем мешаешь, – сказал фельдшер Герман. – Давай, давай, быстренько встал и свалил отсюда!

После этого господин подчинился и, сквозь зубы матерясь, нетвёрдой походкой ушёл.

Н-да, вызов наипустейший, ТФОМС такие не оплачивает. И ведь по сути, мы здесь выступили не в качестве медиков, а в качестве полицейских. В карточке я написал, что больного на месте не оказалось.

Теперь поедем в отдел полиции к избитой женщине сорока пяти лет.

Дежурный рассказал:

– Женщина – потерпевшая по разбою. Избили её очень сильно.

– А злодея-то задержали?

– Пока нет.

Пострадавшая сидела на скамейке, прислонившись к стене. Её волосы слиплись от крови, оба глаза были заплывшими, разбитые губы распухли.

– Здравствуйте! Что случилось?

– Меня избили… прямо на улице… Сумку отобрали… Повалил и начал бить головой об асфальт… затылком… Потом по лицу… Ой, как мне плохо… – рассказала она тихим слабым голосом, с видимым усилием выговаривая каждое слово.

На затылке виднелась обширная ушибленная рана в виде кривых лучей. Посмотрел глаза и увидел анизокорию, то есть зрачки разной величины. Это говорило о серьёзной черепно-мозговой травме. Выставил я ушиб головного мозга, и после оказания помощи сразу повезли её в нейрохирургическое отделение областной больницы. Сделанная там компьютерная томография показала перелом затылочной кости и субдуральную гематому. Удивительно, как при таких травмах пострадавшая сохраняла сознание!

Очень хочется надеяться, что тот недочеловек всё-таки будет найден и непременно получит по заслугам. Иногда приходится слышать, будто полицейские грешат физическим насилием. Но в данном случае оно было бы полностью оправданным, поскольку злодей это сполна заслужил. Лично у меня к таким как он нет ни капли сострадания.

До конца смены осталось двадцать пять минут. По рации никто никого на Центр не запускает. Ладно, наверняка придётся сделать ещё вызовок. Да, точно дали: плохо мужчине тридцати шести лет после употребления алкоголя.

В нужной квартире домофон не работал, а потому пришлось по соседям звонить. Открыла нам немолодая женщина весьма потрёпанного вида и почему-то радостно заулыбалась, показав жалкие остатки зубов:

– Гы, а он уже за опохмелкой пошёл! Сказал, что ну её в баню эту «скорую», лучше ещё бухнуть!

– Я не понял, уважаемая, вы с нами поиграть решили? – возмутился я. – Почему вы не позвонили и не отменили вызов? Нам что, больше делать нечего, как впустую кататься?

– Дык мы же не знали…

– В общем так, мадама, мы сейчас сообщим в полицию о ложном вызове. Видимо, денег у вас много, а потому будете штраф платить!

Её ответа мы уже не слышали. К сожалению, говоря об ответственности за ложный вызов, я всего лишь попугал в воспитательных целях. В действительности по такому случаю обращаться в полицию бесполезно. Никто их не накажет, уже многократно проверено. Но надеюсь, что мои угрозы в следующий раз заставят их сто раз подумать, прежде чем вызывать «скорую». А может и нет. Ведь дураки не способны учиться на собственных ошибках.

Всё, закончилась моя смена. Переработка была совсем малюсенькой, так что не стал я её оформлять.

А на следующий день свершилось долгожданное прекрасное событие: открыли мы с супругой дачный сезон. Как только приехали и осмотрелись, я тут же переоделся и скорей направился в лес. Свежая растительность там ещё только проклёвывается, но первые грибы уже появились. Саркосцифы немножко набрал. Эти грибы очень яркие и, я бы сказал, жизнерадостные, похожие на алые блюдца. Не заметить их не получится, они как фонарики сияют. А вот строчков-сморчков пока не видно. Впрочем, грибы в данном случае второстепенны. Главное было – надышаться чудесным воздухом, впитать здоровую энергетику леса и оттого испытать подлинное душевное ликование с мощным приливом сил!

Послушные ребята

Прохладно сегодня, дождливо и ветрено. Погода испортилась будто специально к моему очередному дежурству. Ну а как иначе, если вчера было тепло и солнечно, прогноз на завтра тоже замечательный, а сегодня пожалуйста, Юрий Иваныч, получите мерзопакость сырую и холодную! Уныло вокруг. Даже изумрудно-зеленая дымка появляющейся листвы не устраняет ненастную серость.

Ладно, погода погодой, а свою традицию подымить перед началом работы я соблюдаю свято. Тут вышел и присоединился ко мне фельдшер Назаров. Недовольно взглянув на небо и зябко поёжившись, он сказал:

– Представляете, Юрий Иваныч, какое <распутство> у нас приключилось? Приехали на инфаркт к дедуле, наркотик ему сделали, потом в больничку свезли. Я ещё порадовался, что всё хорошо обошлось. Приехали сюда, чтоб наркотик списать, а пустой ампулы-то нет, на вызове оставили. Как такое могло получиться, вообще не понимаю! Как будто затмение на нас нашло! Со мной Ольга Воробьёва работает, она тоже не первый день на «скорой», а вот поди ж ты, тоже прошляпила. Ну что делать, поехали туда, а уже ночь глубокая, все нормальные люди спят. Еле достучались, дедова жена открыла, смотрит на нас и никак не поймёт, что нам от неё надо. Мы объяснили, что мусорное ведро очень хотим видеть. В общем, порылись мы в нём и нашли эту чёртову ампулу!

– Ну что ж, Георгий Михалыч, как говорится, и на старуху бывает проруха. Мы как-то давно тоже забывали.

И вновь бригада, которую мы меняем, была на месте.

– Здорова, Александр Сергеич! – поприветствовал я врача Анцыферова. – Вы, я смотрю, прям как белые люди теперь, перестали вас гонять почём зря!

– Да, почему-то уже вторую смену мы без особого напряга работаем. Поспали сегодня часа три.

– О, так это вообще расчудесно! Не иначе как Любовь тебя вновь полюбила! – скаламбурил я.

– Не знаю я, Юрий Иваныч, что у неё на уме. Она тётка непредсказуемая. Сейчас любит, а потом вожжа под хвост попадёт…

От разговора нас отвлёк фельдшер Назаров, который возмущённо и раздосадованно высказал своей напарнице:

– Оля, ну … твою мать, как же можно было забыть, а? Куда ты смотрела-то?

– А ты сам-то куда смотрел? – не осталась она в долгу. – Я писаниной занималась, а ты всё делал сам. Кто я тебе, нянька, что ли? Какие ко мне претензии?

– На вызове забыли глюкометр и пульсоксиметр! – пояснил нам Назаров.

Н-да, сначала ампулу из-под наркотика забыли, потом – медтехнику. Их смена явно не задалась. А забывать на вызовах какое-либо имущество весьма опасно, поскольку это чревато полной утратой. В прошлом году одна бригада оставила на вызове не какую-то мелочёвку, а целый кардиограф. Хватились они его, помчались назад, а им не открывают. Из-за двери сказали, мол, ничего не знаем и ничего у нас нет! И лишь после того, как пригрозили вызовом полиции и обвинением в краже, кардиограф всё-таки вернули.

Объявили конференцию. Старший врач, окончив доклад оперативной обстановки, сообщил:

– Вчера у нас ЧП случилось. На вызове побили фельдшера Попова. Точней, пьяный сынок больной за то, что её не стали госпитализировать. Ударил кулаком по лицу и в живот. Он полицию вызвал и заявление написал. Потом его с сотрясом госпитализировали. Сказал, что как только выпишется, сразу уволится.

– Да погодите, полежит, успокоится, – сказал главный врач.

– Вряд ли, Игорь Андреевич. Он парень упёртый. Уж если что-то задумал, то не свернёт.

Несколько лет назад медицинское сообщество вело активную кампанию за ужесточение ответственности за нападения на бригады «скорой». Однако, как и ожидалось, всё закончилось ничем. По моему убеждению, таких «героев» нужно не только отправлять в места лишения свободы, но и лишать права на получение медицинской помощи. Помрут? Ну и пусть, чище воздух будет. Хотя, конечно же, такая мера из области ненаучной фантастики.

Старший врач продолжил:

– Поступает много жалоб от бригад на дежуранта-терапевта шестой горбольницы Макарову. Разговаривать по-человечески она не может, только кричит и хамит. Причём прямо при пациентах. Пятнадцатой бригаде заявила, что в нашей смене одни придурки работают. Ну согласитесь, это уже перебор!

– Понятно, – сказал главный. – Вот только в следующий раз нужно включать диктофон. Причём не тайком, а предупредив её об этом. Я, конечно, позвоню сегодня их главному врачу, но это будут ничем неподкреплённые слова. Понятно, что она станет всё отрицать, а чем ей ответить? Так что, коллеги, во всех конфликтных ситуациях обязательно пользуйтесь диктофонами. Они, мне кажется, теперь в каждом смартфоне есть.

После конференции пошёл в «телевизионку» и вновь встретил бедолаг Назарова с Воробьёвой.

– Ну что, забрали имущество? – поинтересовался я.

– Забрали, – недовольно ответил Назаров. – Никогда ещё таких дурных смен не было! Всё наперекосяк и через опу!

– Ладно, не расстраивайтесь, главное, что ничего не потерялось и всё хорошо обошлось, – как мог, успокоил я их.

Нет, я ни в коем случае не осуждаю своих забывчивых коллег. Ведь наша бригада тоже небезгрешна. Всякое бывало, и забывали, и теряли. Но, к счастью, всё заканчивалось благополучно.

Вот все и поразъехались, одни мы остались. По телевизору шла какая-то комедия с Эдди Мерфи, и мы с удовольствием взялись её смотреть. Раньше часто приходилось слышать брань в отношении американских фильмов, мол тупые они до безобразия. Но, хоть я и противник американизации нашего общества, а всё-таки заступлюсь за их кинематограф. Ведь по сравнению с нашим отечественным, давно опустившимся ниже плинтуса, он является образцом высокого киноискусства.

Ну вот и первый вызовок подоспел: психоз у мужчины пятидесяти девяти лет.

Только подъехали к нужному подъезду «хрущёвки», к нам сразу подошла пожилая женщина с короткими седыми волосами.

– Здравствуйте, это я вас вызвала к сыну. У него опять белая горячка. Всю ночь не спал, колобродил, а с утра вообще разбушевался. Сказал, что его убивать пришли. Схватил топор и кого-то искать начал. Ругается, грозится кому-то. Я перепугалась, думаю, сейчас зарубит меня. Скорей куртку надела и выбежала. Вот только переобуться не успела.

– Последний раз он когда выпивал?

– Ой, да вроде дня три или четыре назад. Ему завтра на работу, вот он и выхаживался.

– А до этого сколько пил?

– Долго, месяца полтора, наверное.

– Ну а вообще давно ли пьёт?

– О-о-о, уж даже и не сосчитать. Лет пятнадцать точно. Раньше-то он предпринимательством занимался, семья была, двое детей, квартира двухкомнатная. И всё потом потерял, можно сказать, пропил. Теперь у меня живёт, шабашками занимается, ремонты делает. Как деньги получит, так сразу в запой. У него уж не первый раз белая горячка. Два раза лечился.

Вызвал я полицию. Ведь мы же не спецназовцы, чтоб вооружённого человека задерживать. Трое полицейских приехали достаточно быстро. Поднялись на нужный этаж. Дверь была заперта, но мать больного открыла её своим ключом и сразу, как велено, отошла в сторону. Полицейские осторожно вошли. Тишина, никакого шума. Вот, наконец, нас позвали:

– Проходите, повесился он! – сообщил неожиданную новость один из полицейских.

Признаться, такого поворота событий мы никак не ожидали. Он повесился на ручке межкомнатной двери, сидя на полу. Да, как ни странно, самоповешение возможно сидя, полусидя и даже лёжа. А вот полное висение, при котором ноги не касаются опоры, встречается не так часто. Петля была сделана из электрического шнура и была не самозатягивающейся, а представляла собой несколько тугих витков вокруг шеи.

После того, как сняли тело, проверил я симптом Белоглазова, или по-другому симптом кошачьего глаза. Выражается он в том, что при сжатии зрачка тот приобретает щелевидную форму. Этот симптом был положительным, свидетельствующим о наступлении биологической смерти. В таких случаях реанимация не проводится, ведь воскрешать покойников медицина пока не научилась. Нам оставалось лишь констатировать смерть и оставить тр*п на попечение полицейских. Кстати сказать, мать восприняла случившееся совершенно спокойно и невозмутимо. Отмучилась.

Следующим вызовом была травма живота у мужчины шестидесяти одного года.

Подъехали к добротному частному дому. Открыла нам женщина:

– Он упал очень сильно и, видимо, в животе чего-то потревожил, – безо всяких предисловий сказала она.

Больной со страдальческим выражением лица лежал на кровати, повернувшись на бок.

– Здравствуйте, что случилось?

– Упал я. Пошёл в сарай и в грязи поскользнулся. Как-то так получилось, что я на свой же локоть животом попал. Теперь так болит, что спасу нет.

– Покажите, куда ударили?

– Да вот сюда, – показал он на правое подреберье.

Н-да, это не есть хорошо. Получилось так, что больной сам себе нанёс сильный удар в печень. А это чревато её разрывом и, разумеется, внутренним кровотечением. Давление сто на шестьдесят при привычном сто сорок на девяносто. Ну что ж, тем самым диагноз подтверждается. Первым делом наладили капельницу, чтоб давление не рухнуло. Ну а потом благополучно в хирургию свезли.

А дальше опять поехали на травму лица, груди и руки у женщины тридцати трёх лет.

Встретила нас сама пострадавшая. Губы её были разбиты и опухли, а сама она бережно придерживала правую руку, морщась от боли.

– Проходите, – прошепелявила она.

– Что с вами случилось? – спросил я, подозревая, что пострадавшая расскажет об избиении. Однако не угадал.

– Я окно мыла, потом хотела с табуретки спрыгнуть и грохнулась. На полу банки стояли с огурцами, я об них лицом и грудью ударилась. Три верхних зуба почти выбила, теперь они шатаются, наверное, удалять придётся. Руку я точно сломала, вон, видите, какая кривая. Ой, а ещё ребра вот тут сильно болят, глубоко вдохнуть не могу.

– Всё ясно. Но ведь с табуретки-то нужно не прыгать, а слезать аккуратненько!

– Да я и сама знаю, просто детство у меня кое-где заиграло.

После осмотра стал виден весь богатый урожай травм: неполная травматическая экстракция трёх верхних зубов, закрытый перелом лучевой кости в типичном месте со смещением и под вопросом закрытые переломы пятого, шестого, седьмого рёбер. Жертву домашнего хозяйства мы обезболили, руку зашинировали, после чего свезли в травматологию. Да, вот и помыла окошко…

Сразу, как освободились, получили следующий вызов: психоз у мужчины пятидесяти трёх лет.

Открыла нам женщина и прямо с порога сказала:

– Убежал он, наверное, минут двадцать назад.

– А почему же тогда не перезвонили и не отменили вызов?

– Ой, простите, пожалуйста, я так расстроена, что вообще ничего не соображаю. Я ведь с ним как на пороховой бочке живу, не знаю, что ему в башку взбредёт. Ладно, если сразу убьёт, а то калекой сделает на всю жизнь. Кому я буду нужна?

– Он у психиатра наблюдается?

– Да, уже давно. И в больнице миллион раз лежал, а что толку-то? Это всё у него после Чечни началось. Он тогда в милиции работал. Три контузии перенёс, вот мозги-то и повредились. Его потом комиссовали, вторую группу дали.

– Ну что ж, ладно, как появится, звоните, вызывайте повторно.

Не имеем мы права розыскные мероприятия проводить. В полицию сообщать? Но что именно? Если б информация была, что он вооружён, то тогда бы конечно сообщили. А так нечего и пытаться. В общем, пустым оказался этот вызов.

Да, чувствуется, что вызовов до неприличия много. Между приёмом-передачей разница во времени до неприличия большая. А это означает, что в планшете и карточках писать время пока не надо. Когда на Центр приедем, там с диспетчером всё подкорректируем.

Следующим вызовом была перевозка мужчины пятидесяти четырёх лет из ПНД в психиатрический стационар.

Врач диспансера Луиза Александровна отдала нам направление и рассказала:

– Больной стародавний с параноидной шизофренией, инвалид второй группы. Течение непрерывное, бред и галлюцинации всегда однотипные. Говорит, что постоянно «видит» и «чувствует» беса. Сегодня он сам пришёл и в стационар попросился. Сказал, что бес его заставляет из окна выброситься. В общем, ждёт он вас у кабинета.

Мы вышли и никого не увидели. Обошли всё, включая туалет, но безрезультатно. Хм, никак передумал и сбежал. Ну что ж, нет так нет. Как говорится, не больно-то и хотелось. А вот когда вышли во двор, увидели сидевшего под дождём на мокрой скамейке худощавого небритого мужчину. Его насквозь промокшая чёрная ветровка блестела от воды. Лицо было неподвижно и не выражало совершенно никаких эмоций.

– Здравствуйте, а вы часом не Данилов? – поинтересовался я.

– Да, Данилов, – ответил он. – Я вас давно жду.

– А зачем же вы под дождём-то сидите? Вы же промокли насквозь!

– Ну и что. Излишний комфорт – это грех.

После того, как мы пришли в машину, беседа продолжилась.

– Что вас беспокоит, Анатолий Сергеич?

– Много всего. Внутри всё трясётся, давит. В голову чужие мысли лезут. Я пытаюсь их прогнать, а никак. Бывает, что ругаюсь очень сильно. Это меня бес заставляет.

– А вы его видите?

– Ну как сказать… Я знаю, что он всегда рядом со мной, а вижу как бы внутренним глазом. Он высокий такой, лохматый, страшный.

– Он вам что-то говорит?

– Нет, он мне мысли вставляет, чтоб я брата своего электричеством убил и из окна выпрыгнул. Я держусь, конечно, но чувствую, что скоро уже сил не останется. Я к деду-колдуну ездил. Он сказал, что вокруг меня что-то страшное творится. Обещал помочь, дал бутылку святой воды, велел её каждый день пить и читать молитву «Отче наш». Я домой как приехал, выпил полстакана и тут же смотрю, из тела что-то такое прозрачное вышло и летает по комнате. Это душа моя была, я сразу понял. На меня сразу такой страх напал, что я чуть не закричал. И всё, после этого я ту воду больше не пил.

– А как вы считаете, это всё от болезни или на самом деле происходит?

– Не знаю, всё как-то запутано… Но обычно после больницы меня не так сильно донимают.

– Вот и хорошо, тогда едем! – подвёл я итог беседы.

Да, диагноз параноидной шизофрении с непрерывным течением полностью обоснован. А ещё нельзя не заметить синдром Кандинского-Клерамбо. При этом больные убеждены в том, что их мышлением и поведением управляет некто со стороны. Были у Анатолия Сергеевича и псевдогаллюцинации с бредовой трактовкой. В качестве вишенки на торте был продемонстрирован схизис, то есть расщеплённость мышления. Анатолий Сергеевич заявил, что видел со стороны собственную душу, летавшую по комнате. Но тут возникает вопрос, а чем он её наблюдал и осознавал? Пустым телом или у него имелась вторая, запасная душа? Так что его бредовые умозаключения вступают в противоречие друг с другом. Однако больные ничего такого не замечают.

Так, всё, укатали нас по полной программе. Обед разрешили без лишних слов. Давно пора.

На Центре были три бригады. Да, негусто, конечно. Выпечку как всегда к нашему приезду почти всю распродали, не оставив ничего для меня интересного. Ну и ладно. В первую очередь зашёл в диспетчерскую, подкорректировал в карточках время и сдал их с глаз долой. После обеда решил не ложиться. Какой смысл, если с минуты на минуту сдёрнут на вызов? Только расслабишься и сразу всё удовольствие будет жестоко разрушено.

Да, предчувствие меня не подвело. Вызвали через полчаса после обеда. Поедем на ОНМК под вопросом у женщины восьмидесяти трёх лет.

Открыл нам пожилой мужчина и сказал:

– Что-то супруге очень плохо. У неё высокое давление было, таблетками не снижалось. Я соседку позвал, она медсестрой работает. Сделала какой-то укол, давление снизилось, но почему-то хуже стало. Теперь голова кружится и язык не ворочается, как будто каша во рту. Уж не инсульт ли у неё?

– Не знаю, сейчас посмотрим.

Больная сидела в кресле с выражением испуга на лице.

– Здравствуйте, Эльвира Николаевна, что случилось?

– У меня давление было очень высокое, двести двадцать на сто, – сказала она, с трудом выговаривая слова. – Соседка укол сделала в вену и до ста десяти снизилось. Но теперь мне ещё хуже стало. Язык заплетается, и голова сильно кружится. Не знаю, что со мной творится.

– А чем она вас уколола?

– Я не знаю, вон ампула на столе, посмотрите.

Ну что ж, посмотрел. Больной был введён мощный гипотензивный препарат центрального и периферического действия. Аж десять кубов! После этого у меня возникло сильнейшее желание испустить поток грязной нецензурной брани. Ведь каждый медик должен знать, что резко и намного давление снижать нельзя. Казалось бы, эта прописная истина намертво вбита в наши медицинские головы. Но вот, поди ж ты, нашлась, бляха-муха, помощница.

По всей видимости, у больной было острое нарушение мозгового кровообращения по ишемическому типу. В данном случае механизм его развития был весьма прост. Из-за введения слишком большой дозы гипотензивного препарата давление рухнуло и кровоснабжение головного мозга резко уменьшилось.

Фельдшер Виталий с величайшим трудом подкололся и наладил капельницу. Через десять минут давление повысилось до ста двадцати, однако речь налаживаться не хотела. Свезли мы Эльвиру Николаевну в больницу и там ей сделали компьютерную томографию головного мозга. Результат её был просто замечательный, поскольку очаг не обнаружили. Это означало, что имела место транзиторная ишемическая атака. Да, штука, мягко говоря, неприятная, но проходящая бесследно. Короче говоря, в течение ближайших суток больная должна восстановиться.

После освобождения по команде диспетчера поехали в сторону Центра. Нет, конечно же, доехать не дадут. Ну и точно, пульнули вызов: психоз у мужчины пятидесяти двух лет в отделе полиции.

Райотдел нас встретил нас шумной суетой. Дежурный с усталым лицом, морщась от гомона, прикрикнул на своих коллег:

– Так, а ну-ка, все лишние, выходите отсюда! Мужики, вы рапорта написали? Написали. Ну и идите уже, чего вы тут базар-вокзал устроили?

После того, как воцарилось спокойствие, дежурный рассказал:

– Этот кадр – ваш клиент. Вы его, наверное, знаете. Он постоянно на автовокзале ошивается, бычки собирает, в урнах роется, мелочь «стреляет». Обычно он мирный такой, никогда никого не трогал. А сегодня начал у женщины в рюкзаке рыться. Она ему замечание сделала, а он ей подзатыльника дал. Ну вот его сюда и притащили. На вопросы он по существу не отвечает, только какую-то дурь несёт. В общем, идите с ним в допросную, беседуйте. Но только недолго, а то сейчас следователь придёт с людьми работать.

– Он БОМЖ, что ли?

– Полубомж. Регистрация есть, но живёт, где придётся.

Как только я его увидел, так сразу узнал. Нет, ездить к нему на вызовы не приходилось, а постоянно на автовокзале видел. С одутловатым лицом, обросшим жиденькой бородёнкой, в грязной болоньевой куртке и коротких брючишках, неимоверно вонючий, он производил отталкивающее впечатление.

– Здравствуй, уважаемый! Рассказывай, что случилось, за что тебя сюда привезли?

– А вы кто, «скорая», что ли? – ответил он вопросом на вопрос.

– Да, «скорая». Ну так что, чего ты на автовокзале-то делал?

– С автовокзалом познакомиться. Там люди встречаются, литература нужна.

– Зачем ты в чужом рюкзаке рылся, да ещё и женщину ударил.

– А что, посмотреть нельзя? Чего за происшествие?

– Да, нельзя. Разве можно чужое трогать? Ты где живёшь-то, друг любезный?

– На Васильевской и потом за девятиэтажкой, там, где трубы.

– У психиатра наблюдаешься?

– Раньше ходил и больше не хожу. Там же одни дураки, чего мне там делать-то?

– Инвалидность есть?

– Есть вторая группа. Но мне ещё надо, я же больной, разбитый.

– Как ты себя чувствуешь? Жалобы есть?

– У меня глаз воспалился, потому что стоял очень долго. Когда воспаление было, я чистил зубы и много крови вытекало. Всё стало сжиматься, через зубы всё выходило. Я чувствую, что по волокнам и сосудам кровь может затрамбоваться.

– Травмы головы были?

– Много было всяких несостыковок, наездов, с лестницы падал.

– Выпиваешь?

– Раньше не пил, а потом конечно пил, чтоб расслабиться, себя обеспечить. Люди остались такие же, пьют, ходят где-то.

– Тебе что-то слышится, видится?

– В голове всякие звуки бывают, да я ещё и свой внутренний голос слышу.

– А бывает чувство, что на тебя кто-то воздействует?

– Я чувствую влияние. Устройство, конечно же, ощущается.

– А где ты раньше работал?

– Дел было много всяких и коммерции много.

– Всё понятно, поедем в больницу.

Понятно, что никакой меддокументации с готовым диагнозом на этого больного не было. Однако всем своим нутром я ощутил шизофренический процесс, полностью завладевший его психикой. Ранее мною уже говорилось, что чувство шизофрении приходит к врачу не вместе с дипломом, а исключительно с опытом. Здесь, скорей всего, имела место далеко зашедшая параноидная шизофрения с непрерывным течением и выраженным дефектом личности. Бред, некогда систематизированный и яркий, теперь распался на части, которые нужно ещё суметь ухватить. Одной из таких малозаметных частиц является высказывание больного: «Я чувствую влияние. Устройство, конечно же, ощущается». Псевдогаллюцинации приобрели примитивный характер. Больному «слышатся» не развёрнутые «голоса», а лишь посторонние звуки и какой-то невнятный «внутренний голос». Кроме того, нельзя не заметить грубые нарушения мышления с элементами разорванности. В общем, свезли мы болезного в стационар, где его без лишних вопросов приняли.

А теперь поедем к женщине шестидесяти четырёх лет, у которой болит живот.

Открыла нам сама больная, ухоженная женщина с интеллигентной внешностью.

– Здравствуйте, не хотела вас тревожить, но пришлось, потому что уже сил никаких нет. У меня каждый вечер, как по расписанию, болит живот. Днём всё хорошо, а как вечер, так начинается. Сначала просто болело, а теперь как будто ножом меня протыкают.

– А со стулом как дела?

– Да какой-то он жидковатый.

– Тошноты, рвоты нет?

– Рвоты нет, а вот тошнит постоянно. Аппетит пропал, через силу ем. Вообще от всего воротит.

– А давно ли болит-то?

– Да уж вторую неделю.

– И почему же сразу не вызвали?

– Я преподаватель в колледже. Сейчас конец учебного года, дел полно и заменить меня некому. И сегодня бы не вызвала, но мне <Название известного спазмолитика> перестала помогать.

Живот пропальпировал. Мягкий он, в проекции поджелудочной железы болезненный. Сразу были видны откровенно жёлтые склеры. Н-да, всё очень и очень нехорошо. В голове моей сразу вспыхнула онконастороженность, но больной я об этом, разумеется, не сказал. Ведь у меня, врача «скорой», нет возможности провести объективное обследование, точно доказывающее либо опровергающее онкологический диагноз. Поэтому было абсолютно недопустимо раньше времени обрушивать на больную свои мрачные подозрения. В документации выставил я острый панкреатит под вопросом и онконастороженность. После этого больную свезли в хирургию.

Ох, вызовы раздают щедро, от всей широты души. Теперь поедем к женщине семидесяти лет, которая без сознания и под вопросом умерла.

Подъехали к деревянному двухэтажному бараку. Грязная деревянная дверь с многочисленными следами взлома была гостеприимно открыта. Квартира встретила нас вонью и грязью. По всей видимости, там отродясь не было ни уборок, ни ремонтов. Из комнаты к нам вышел прилично поддатый господин непонятного возраста с безобразно распухшей рожей и мутным взором. Было сразу видно, что он не какой-то заурядный любитель выпить, а настоящий профи в сфере алкоголизма.

– У меня мать легла и не встаёт. Посмотрите, чего с ней такое? Умерла, что ли?

Очень полная женщина лежала на кровати поверх покрывала, повернувшись к стене. Тормошить её не стали, а сразу перевернули на спину. И сразу стало видно, что она мертвее мёртвой. Судя по тр*пному окоченению и тр*пным пятнам, смерть наступила не менее двух часов назад. Верхняя часть тела была густо-синей, что наводило на мысль о тромбоэмболии лёгочной артерии. Каких-либо видимых телесных повреждений мы не углядели.

– Ну чего, она мёртвая, что ли? – спросил сынок.

– Конечно, сам посмотри.

– Ну <иметь>-колотить, а где у меня деньги-то? – раздосадованно воскликнул он. – На что я её похороню-то?

– Вот уж не знаю, – ответил я. – Наше дело законстатировать и всё.

– Дык вы её не увезёте, что ли?

– Нет, конечно. Ты лучше скажи, чем она болела?

– Да <фиг> знает. У неё всё время давление было и ноги болели.

– Инфаркты, инсульты были?

– <Фиг> знает… Да вроде не было.

– Она выпивала?

– Конечно, ёп!

После этого я объяснил сынуле, как нужно действовать, и для подстраховки разборчиво написал шпаргалку.

Нет, я нисколько не удивлён и не ошеломлён его реакцией на смерть матери. Ведь это было проявлением полной алкогольной деградации, наблюдаемой мною бесчисленное количество раз. В подобных случаях разрушается слаженная структура личности и исчезают бесследно все высшие человеческие чувства. Остаётся лишь жадная потребность в алкоголе и всё, что связано с её удовлетворением.

Вот на этом и закончилась моя смена. И вновь получилась она спокойной. Хорошо, продуктивно мы поработали, а потому домой ушёл удовлетворённым и с чувством исполненного долга.

А на следующий день приехали мы на дачу. В этот раз друг-сосед Фёдор был уже там. Да не один, а с супругой Евгенией Васильевной, точней под её жёстким контролем. В своём рассказе «Человеческий облик» я уже писал, что она «закодировалась» и чудесным образом преобразилась. И вот теперь мы с супругой с удовольствием наблюдаем, как Евгения Васильевна с течением времени не стареет, а исключительно хорошеет. Но, несмотря на строгость наших супруг, мы с Фёдором всё же совершили давно замышляемое преступление. Взяли и выпили. А потом в лес пошли и, надо сказать, удачно. Понемногу строчков набрали и свежей лесной растительности на салат. Как раз сейчас появились молодые и нежные дудник, лабазник и сныть. Вернулись мы как огурчики, но не зелёные и пупырчатые, а свежие и крепкие. Напрягшиеся было жёны расслабились, потеплели и восстановили к нам полное доверие. В общем, вновь стали мы с Фёдором хорошими и послушными ребятами.

Подарок Фёдору

Что-то погода никак не желает устаканиваться. Холодно, пасмурно и дожди льют буквально через день. Такое чувство, что природа простудилась и никак выздороветь не может. Городские улицы неуютные, совершенно не располагающие к неспешной прогулке и долгому стоянию на остановке. Что-то нужный автобус не приехал вовремя. Народищу много скопилось, видать, все его ждали. Когда наконец-то он приехал, все дружно ринулись и набились как селёдки в бочке. Да, давненько я в такой давке не ездил. Ни о каких сидячих местах даже и мечтать не приходилось.

Но никуда не денешься, ехать нужно по-любому.

Стоявшая рядом молодая женщина привлекла моё внимание неестественной бледностью. Когда я опустил взгляд, то увидел, что она беременная и причём очень сильно. Ну в смысле на позднем сроке. Было сразу видно, что ей очень плохо, вот-вот сознание потеряет. Нет уж, лучше этой потери не допустить, чтоб потом мучительно не искать. Стояла она вплотную к сидевшему парню, но ему было не до чего: он что-то увлечённо смотрел в смартфоне.

– Молодой человек, – обратился я к нему. – Уступите, пожалуйста, место этой девушке!

Смысл моих слов до него дошёл не сразу:

– А чё такое? Чё случилось-то? – в недоумении спросил он.

– Девушке очень плохо, она сейчас сознание потеряет!

Невзирая на то, что народ меня хором поддержал, уступать место парень не торопился. Тут с соседнего сиденья встала женщина:

– Ладно, чёрт с ним, пусть сидит. Девушка, идите присаживайтесь!

Протиснувшись ближе, я представился и спросил:

– Я – врач. Вы как себя чувствуете?

– Ой, сейчас всё пройдёт… У меня в последнее время такое бывает.

– Могу предложить вам пойти со мной на «скорую», сейчас через две остановки будет.

– Нет-нет, спасибо большое. Мне уже получше.

В общем, с девушкой всё хорошо обошлось. А вот с молодым человеком – нет. Вряд ли в ближайшее время он излечится от хронических невоспитанности, наглости и глупости. Но я искренне желаю, чтоб в будущем жизнь его жёстко воспитала.

У крыльца медицинского корпуса с тоскливой задумчивостью дымила фельдшер Фролова, опираясь на трость.

– Здравствуйте, Лидия Евгеньевна! – поприветствовал я её. – Что-то давненько я вас не встречал.

– Так я же то и дело на больничном. У меня артроз тазобедренных суставов. А протезироваться боюсь. Вдруг чего-то не так пойдёт и останусь тогда лежачей. Кто за мной будет ухаживать? Мужа нет, сын в Нефтеюганске живёт. Брат сам весь больной, за ним бы кто поухаживал.

– Ну а как же вам по этажам-то ходить?

– Да ведь я же теперь не выездная. В диспетчерскую перевелась.

– А, ну это другое дело. Там всё же намного легче.

– Ой, да как сказать, Юрий Иваныч… Физически конечно легче. А вот морально… Всегда после смены такое чувство, будто в грязи извалялась. До какой же степени народ оскотинился! На вызовах встречались, конечно, уроды моральные, но всё же не так часто. А тут прямо через одного. Разговаривают как со своей служанкой, хамят. Я б могла как следует ответить, в долгу не осталась бы. Но нельзя, все разговоры пишутся. Вон Ленку Матвееву один козёл обложил трёхэтажным, а она терпеть не стала, всё ему высказала. Так он жалобу накатал и ей выговорешник влепили. Не думала я, что у нас столько идиотов. Звонят и спрашивают: «А мне бы машинку вызвать!». Здесь, говорю, не такси, а «скорая». Но им же всё пофиг, ума-то нет совсем. Сегодня один чудик вызов сделал и через полчаса перезвонил. Так получилось, что опять я трубку взяла. И что вы думаете? Заорал как истеричка: «Почему вы до сих пор не выехали? Сколько можно у телефона сидеть?». Так ему еле объяснила, что я на вызовы не езжу, а только принимаю.

– Да, Лидия Евгеньевна, народ дуреет и этот процесс остановить нельзя. Ну что ж, желаю вам терпения, держитесь!

– А куда я денусь? Работать-то надо, на одну пенсию прожить тяжеловато.

Быстренько переоделся и на конференцию пришёл. Опоздал немножко, но ничего, не велика беда. Старший врач, закончив доклад, сообщил:

– Сегодня у нас отличилась шестнадцатая бригада…

– Извините, перебью, – нетерпеливо вмешался главный врач. – Отличились в каком смысле? В плохом или хорошем?

– В очень хорошем. Фельдшеры Наталья Дружинина и Мария Орлова провели успешную реанимацию больной с асистолией. Такое не часто бывает.

– Да, это точно, – сказал главный. – Дмитрий Александрович, после конференции напишите докладную, и мы их поощрим.

Далее слово взял главный фельдшер Андрей Ильич:

– Коллеги, обратите внимание на доску объявлений. Там я повесил списки тех, у кого нет прививок от кори. Вы все прекрасно знаете, что в начале апреля была вспышка. Роспотребнадзор запросил сведения о прививках работников. А что я им представлю? Фикцию? Но извините, под обвинение в подлоге я подставляться не собираюсь. Очень вас прошу, не подводите меня, ведь почему-то очень не хочется штрафы платить. Галина Владимировна, обращаюсь персонально к вам: с вас корь и дифтерия!

– Я же вам сто раз сказала, что у меня отвод! Я что, умереть должна из-за ваших прививок? – возмущённо ответила она.

– Галина Владимировна, а я вам тыщу раз говорил, принесите официальный документ. На основании чего я должен вас освобождать от вакцинации?

– Будет время – принесу.

Тут не выдержал главный врач:

– Галина Владимировна, да это что за разговоры? Что значит «будет время»? С вами тут никто в игрушки не играет! Короче говоря, даю вам срок три дня, чтоб принести справку об отводе или сделать прививки. Если не будет ни того, ни другого, то получите взыскание. И возражать мне не нужно, потому что бесполезно!

Н-да… Андрей Ильич поступил вопреки народной мудрости: не трожь кое-что, пока не воняет. О фельдшере Антоновой я уже рассказывал в одном из очерков. Галина Владимировна оппозиционна к любым требованиям, всё ей не так и не эдак. Недовольство намертво въелось в её лицо. И даже когда она молчит, то продолжает источать явственные флюиды раздражения и нервозности. Давным-давно я знаю Галину Владимировну, с молодости. А потому смею утверждать, что с возрастом она становится всё более несносной. Ни разу не приходилось мне видеть её доброжелательной, улыбающейся и беззаботно болтающей. Лично у меня не хватает фантазии, чтоб представить, как с ней работать в одной бригаде.

Вот и закончилась конференция. Теперь можно в «телевизионке» посидеть, расслабиться. Ещё есть возможность прилечь в комнате отдыха, но в начале смены я этого не люблю. Только задремлешь и вызовут. А потом придётся ходить как варёному.

«Врач Климов, подойдите в диспетчерскую к телефону!» – громогласно раздалось из динамика. Это означало, что фельдшер по приёму вызовов засомневалась, стоит ли принимать, и пригласила меня на телефонную консультацию.

– Да, слушаю вас.

– А вы психиатр? – спросил женский голос.

– Да, он самый. Что случилось?

– Я насчёт дочери звоню. Она у вас на учёте стоит, давно уже. У неё шизофрения. Что-то она вообще спать перестала. Ночью встанет, телевизор включит и сидит смотрит. А я из-за неё просыпаюсь и уснуть не могу. И ведь ей ничего не скажи, сразу орать начинает и обзывать по-всякому. Ну сколько мне можно мучиться?

– Вам нужно обращаться не на «скорую», а в диспансер. Она, кстати, туда ходит?

– На прошлой неделе была. Но я точно не знаю, может врёт. Так вы не приедете, что ли?

– Нет, не приедем. Показаний для экстренной госпитализации я здесь не вижу.

– Ну как же не видите? Ведь она же скандалит!

– Если мы начнём госпитализировать каждого скандалиста, то никаких больниц не хватит.

– А что же мне тогда делать?

– Идти вместе с ней в диспансер. Если врач сочтёт нужным, то даст ей направление в стационар.

– Ладно, я поняла…

Умница фельдшер, избавила нас от пустого вызова.

Так, а вот и наш первенец прилетел. Поедем на кишечное кровотечение у женщины семидесяти двух лет. А ждала она нас в садоводческом товариществе, довольно далеко от города.

Как и положено, нас никто не встречал и точного местонахождения указано не было. Товарищество большое, огорожено добротным деревянным забором с тремя открытыми воротами. Ну и куда нам податься? Проехали в ворота, ближайшие к нам. И тут удача нам сразу улыбнулась. Пожилой мужчина привёл нас на нужный участок. Домик был открыт, и мы, скромно постучав, вошли. Больная лежала на кровати, повернувшись на бок.

– Здравствуйте, вы уж извините меня, пожалуйста, не смогла я вас встретить, – сказала она. – Из меня так потекло, что вообще не до чего было.

– Это впервые или раньше было?

– Конечно, было. У меня ведь рак кишечника, в прошлом году операцию делали. Слава богу, что без стомы обошлось. А сейчас, наверное, рецидив. Ой, господи, я, наверное, не переживу этого…

– А документ какой-нибудь есть? Справка или выписка?

– Есть, дома лежат. Если б знала, что такое случится, конечно, привезла бы.

– Ну а диагноз вы не помните?

– Нет, не помню. Там какие-то слова сильно мудрёные. Только знаю, что третья стадия и всё.

Провёл я ректальное исследование и нащупал нечто похожее на геморроидальный узел. На перчатке была свежая кровь. Но неизвестность так и осталась. Вслепую, наощупь точно не определишь, что там за бяка. А потому не стал я ни обнадёживать, ни пугать больную. От моих предположений толку немного. Эх, если б был документ из онкодиспансера, то увезли бы мы её сразу туда, по профилю. А так пришлось везти в обычную хирургию. Помощь, разумеется, мы оказали, сделав кровоостанавливающий препарат. Вот только толку от него нет ни фига.

Дальше поехали к мужчине сорока четырёх лет, который в отделе полиции вены себе порезал.

Дежурный, капитан со злым лицом, рассказал:

– Его задержали по подозрению в краже. Следователь его уже в ИВС оформила, а он взял и вены вскрыл. Хочет, блин, на больничку уехать и соскочить оттуда. Вы уж посмотрите его повнимательней, может и без больницы можно обойтись? Там ведь и крови-то не так много натекло.

– А чем же он порезался-то? Его не досматривали, что ли?

– Досматривали, конечно. Но он же парень опытный, судимый-пересудимый, огни и воды прошёл. Скорей всего, кусок лезвия где-то хорошо заныкал.

Прежде чем увидеть болезного, мы его услышали.

– Э, командир, ну чё, когда эта «скорая» приедет? – орал он. – Ты её в натуре вызвал или как? Если я сдохну, вас самих пересажают!

Когда мы предстали пред его мутными очами, он торжествующе протянул нам свои руки:

– Во, смотрите! Давайте, короче, на больничку меня везите!

Фельдшер Виталий стёр кровь и на обоих запястьях, синих от наколок, стали видны множественные порезы. Большинство из них представляли собой лишь глубокие царапины и только три желательно было ушить. Виталий обработал раны и наложил асептические повязки. Конечно же, измерили ему давление, которое оказалось замечательным.

– Ну чё, куда вы меня повезёте? – спросил задержанный.

– В первый травмпункт, там швы наложат и сразу отпустят, – объяснил я.

– Э, ты чё, командир, прикалываешься, что ли? – разозлился он. – Я, блин, крови потерял литра два, какой <нафиг> травмпункт? Не, давайте меня на больничку!

– Да из тебя вытекло самое большее – миллилитров двести. Давление прекрасное, никаких признаков острой кровопотери нет. Так что в больнице тебе делать нечего.

– Доктор, вас менты, что ли, обработали? Чё вы мне тут пургу-то гоните?

– Уважаемый, я всё сказал. Если не хочешь ехать, так сразу и скажи. Насильно мы тебя не повезём.

– Да ладно, поехали…

Дежурный тоже оказался не рад нашему решению. Дополнительные проблемы мы ему создали. Ну а как иначе, если прямо сейчас ему нужно было найти людей для конвоирования, а на обратный путь – машину. Ведь нельзя же было везти его на общественном транспорте. Но тем не менее, всё получилось хорошо и спокойно. Привезли мы их в травмпункт и там оставили.

А вот следующий вызов нас возмутил, ибо ехать предстояло в следственный изолятор к заключённой с травмой глотки и кровотечением. Почему возмутил? Да потому что нам предстояло там зависнуть часа на три. Пока досмотрят машину, найдут для нас сопровождающего, сотрудников для конвоирования заключённой, так время и протянется. А тем временем, для города и огромного района, единственная и неповторимая психиатрическая бригада будет недоступна. Проявлять покорность я не собирался, по рации связался с диспетчером и всё ей объяснил. Удивительно, но она меня поняла и вызов заменила. Поедем на травму головы и жидкий стул у женщины восьмидесяти трёх лет. Да, такое сочетание является весьма примечательным и просто замечательным. В общем, заинтриговал меня этот вызов.

В прихожей нас встретила сама автор вызова. Невысокая, худощавая, шустрая, она совершенно не походила на больную.

– Здравствуйте! Вот пришлось вас вызвать, иначе я не знаю, что мне делать, – сказала она.

– А что с вами случилось?

– Сегодня под утро я встала в туалет, запнулась за тапки и упала. Со всего маху лицом прямо в пол! Нос разбила, кровь потекла и затошнило. Ну, думаю, это у меня сотрясение. Поднялась и сразу пошла молоко пить…

– Извините, я как-то не улавливаю взаимосвязь между сотрясением и молоком, – прервал я её рассказ.

– А чего тут улавливать? Вы же сами прекрасно знаете, что при сотрясении надо пить молоко.

– Хм, вот этого я как раз и не знал, – тактично ответил я и пока не стал опровергать эту заведомую глупость.

– Ну, доктор, вы меня удивляете! Ведь это все знают!

– Хорошо, и я буду знать. А жидкий стул с чего появился?

– Молоко было прокисшее и какое-то горьковатое. Но я всё равно много выпила, больше полбутылки. Противно, конечно, а куда денешься? В такое время свежее-то молоко где возьмёшь? И потом, где-то через час, понос начался. И такой сильный, что хоть вообще из туалета не выходи!

– Ну что ж, Татьяна Михайловна, вы сами себе проблемы создали. Открою вам страшную тайну: молоко при сотрясении никак не помогает.

– Ну не знаю, – скептически ответила она. – Всегда всем помогало.

– Ладно, бог с ним, с этим молоком. Вы сейчас как себя чувствуете?

– Да знаете, уже намного лучше стало, только в животе сильно бурлит.

– Сейчас голова болит?

– Нет, не болит.

– Не кружится?

– Ой, да она у меня всегда кружится, я уж привыкла.

Татьяну Михайловну я осмотрел и патологической неврологической симптоматики не углядел. И всё-таки ради формальности предложил ей поехать в стационар для исключения черепно-мозговой травмы. Но она отказалась. Жидкий стул её больше не беспокоил.

На всякий случай дали несколько таблеток активированного угля и советы по соблюдению диеты. На этом наша миссия была выполнена.

Вот только цель вызова «скорой» так и осталась загадкой.

Настроились мы было на обед, но вместо него получили ещё вызов. Поедем перевозить больную шестидесяти четырёх лет из ПНД в психиатрический стационар.

Врач диспансера Александр Владимирович отдал нам направление и пояснил:

– Больная давняя, можно сказать, ветеран психиатрии. У нас с молодости на учёте после ЧМТ. Органика у неё цветёт пышным цветом. На этом фоне – органический галлюциноз. А год назад до кучи развился дерматозойный бред[2]. Вы, кстати, знакомы с ним?

– Отрывочные идеи наблюдал, а вот чистого и систематизированного ни разу не встречал. Это, по-моему, бред Экбома?

– Да-да, он самый. И я раньше никогда с ним не сталкивался.

– Ладно, Александр Владимирович, сейчас побеседую с ней, не упущу такую возможность.

Больная скромно сидела у кабинета. Выглядела она намного старше своего возраста и была крайне неопрятна. Немытые короткие волосы с перхотью, засаленная голубая куртка, брюки, заляпанные грязью, и расшлёпанные мужские башмаки похоже нисколько её не смущали.

Проводили мы её в машину и стали беседу беседовать.

– Что вас беспокоит, Людмила Павловна?

– В прошлом году я микробами заразилась и теперь мучаюсь. Всех врачей обошла, и никто ничего у меня не находит. Все как сговорились, только и знают, что сразу к психиатру посылать.

– А где вы заразились?

– Да откуда я знаю. Сначала было немножко на животе, а я, дура-то, начала их мочалкой стирать. Ну и разнесла по всему телу. Они теперь и в волосах живут. По нескольку раз в день вычёсываю, а всё без толку. Я уж каких только лекарств не перепробовала, всё бесполезно.

– Людмила Павловна, а вы эти микробы видите или только чувствуете?

– И вижу, и чувствую. Вон, посмотрите, что у меня в волосах-то творится!

– В ваших волосах я вижу только перхоть.

– А при чём тут перхоть-то? Нет у меня никакой перхоти! Я же их своими глазами вижу. Там маленькие такие палочки и колечки. Они и вверху, и внизу, и везде. У меня всё тело чешется по-страшному, уже сил никаких нет! Так ещё и новая напасть: какие-то стекляшки появились, видимо, из-под кожи вылезают. Мелкие-мелкие, блестящие. Я понять не могу, что это такое. В общем, не знаю я, как от всего этого избавиться. Я всё перемыла, перестирала, дихлофосом везде обрызгала. Ну и ничего, никакого толка.

– Всё понятно. Поедемте в больницу, Людмила Павловна.

– Да, поедем. После больницы мне намного лучше становится.

Людмила Павловна страдала зрительными и тактильными галлюцинациями. Она чётко «видела и ощущала» «микробов». При этом, у неё была стойкая бредовая трактовка этих галлюцинаций. В частности, она показала твёрдую и несокрушимую уверенность в том, что в её волосах никакая не перхоть, а самые настоящие микробы. И моя попытка разубеждения не возымела никакого эффекта.

А дальше нам разрешили обед. Бригад на Центре было довольно много. Коллеги дымили у крыльца, наслаждаясь недолгой передышкой. Присоединяться к ним я не стал, а прямой наводкой пошёл карточки сдавать на закрытие. Этой работой занимается одна из наиболее опытных фельдшеров по приёму вызовов. Она подобно строгой учительнице внимательнейшим образом просматривает каждую карточку, чтоб там не было ни единой ошибки. Лично я всю документацию заполняю, как правило, безошибочно. Однако в этот раз на старуху наступила проруха. Валентина Васильевна, укоризненно глядя на меня поверх очков, просмотрев одну из карточек, тут же обнаружила непорядок.

– Вы неправильно время написали, вместо 10.00 у вас почему-то 17.00. Видимо, вы решили время ускорить. Тут никак не исправишь, придётся переписывать.

– Ладно, сейчас перепишу, – покорно согласился я.

– Хм, Юрий Иваныч, а вы без перчаток, что ли, в задницу-то лазили? – спросила она, проверив другую карточку.

– Это почему вы так решили? – не врубился я.

– Ну как же, вы написали, что выполнено ректальное исследование, а перчатки не списали. Давайте дописывайте.

Вот ведь как получилось, сам себе работу задал и у себя же время украл. Ладно, это не смертельно.

После обеда мы побездельничали минут пятнадцать и вызов получили: избили мужчину сорока лет. Этот господин изволил пребывать в состоянии алкогольного опьянения и ждал нас на улице у магазина. На любой уличный вызов независимо от повода мы обязаны прибывать не позднее чем через двадцать минут.

К сожалению, моя надежда на то, что он ушёл восвояси, не оправдалась. Господин сидел на корточках, прислонившись к грязной стене, недалеко от входа в магазин автозапчастей. На лбу и переносье красовались яркие ссадины, будто он физиономией по асфальту елозил.

– Что случилось, уважаемый? – спросил я.

Этот вопрос оказался для него весьма сложным. С трудом сфокусировав взгляд, он непонимающе уставился на нас.

– Мы – «скорая помощь»! – пояснил я и повторил вопрос. – Что случилось? Тебя избили, что ли?

– Ага, меня асфальт бил по роже.

– Ты упал, что ли?

– Да ладно, командир, всё путём! Ща я посижу и уйду.

– В больницу поедешь?

– Да <нафиг> она мне нужна! Вы чё, прикололись, что ли?

– Ну да, нам больше делать <нефиг>, как ездить и прикалываться. Значит так, сейчас ты скажешь свои данные, распишешься за отказ от госпитализации и потом скроешься отсюда в неизвестном направлении. Годится?

– Годится, без базара!

Видать, кто-то из прохожих, увидев битую рожу, решил, что человека избили, и вызвал «скорую». Само собой, вызов был наипустейшим, но я не возмущался. По мне так лучше ездить на всякую ерунду, чем на какие-нибудь ужастики.

Следующим вызовом была боль в груди у мужчины семидесяти лет.

Открыл нам сам больной. Его худощавое небритое лицо было бледным и выражало испуг.

– Что-то у меня в груди сильно болит, – сказал он, поморщившись. – Раньше прихватывало, но проходило быстро.

– Давно заболело?

– Да уж часа два, как не больше. Думал полежу и отпустит, но вот никак. Я ведь один живу, жена два года назад умерла. Боюсь, что умру и буду тут лежать гнить.

– А детей-то нет у вас?

– Есть дочь от первого брака, а что толку-то? Она давно от меня отреклась, сказала, что я для неё больше не существую.

Из кардиографа выползла лента, но, к великому разочарованию, никакой ясности не принесла. Там красовалась полная блокада левой ножки пучка Гиса, заслонившая собой возможные признаки острого инфаркта миокарда. Поскольку у больного не было архива ЭКГ, не получилось выяснить, только сегодня возникла эта блокада или была давнишней. И тем не менее, помощь мы оказали по инфарктному стандарту, включая обезболивание наркотиком. А потом, безо всяких приключений, свезли его в кардиодиспансер с диагнозом «Острый коронарный синдром без подъёма сегмента ST».

Всё, что положено, отписал, нажал в планшете на освобождение и тут же следующий вызов прилетел: психоз у мужчины пятидесяти двух лет. Вызвал он сам, и этот факт наводил на мысль о несерьёзности повода.

Подъехали к большому частному дому, облезлому и унылому. Тут же к нам подошла женщина:

– Здравствуйте, я его жена. Он сам вас вызвал, сильно хочет в больницу.

– А у психиатра он наблюдается?

– Конечно, уж давно, с молодости. Инвалид второй группы. Но раньше всё по-другому было: как почудит, так сразу в больницу ложится. И каждый раз нормальным человеком выписывался. У нас хозяйство было прекрасное, кур, кроликов, коз держали, всё выращивали. Он со всем справлялся. А теперь всё брошено, ни до чего ему, одними только жалобами занимается.

– Какими жалобами?

– Жалуется на всех подряд, куда только ни пишет. Слушайте, я вас очень прошу, увезите его Христа ради! Ведь измучил совсем! Дайте мне отдохнуть хоть немного!

– Сейчас посмотрим.

Больной в сдвинутых на кончик носа очках сидел за столом, листая толстенную папку с подшитыми документами.

– Здравствуйте, Роман Николаич! Что случилось?

– Сейчас расскажу и покажу. Вот, смотрите мой диагноз, – подал он мне тетрадный листок, на котором корявым почерком был написан диагноз: «Шизофрения параноидная, эпизодический тип течения».

– А сейчас-то вас что беспокоит?

– Вот эта папка будет доказательством в суде! – многозначительно сказал он. – ПНД мне заплатит за моральный ущерб!

– И за что, интересно?

– А за всё! И за то, что в больницу меня не кладут, и справку не дают на оружие.

– Роман Николаич, давайте не будем уходить от темы. Что вас сейчас беспокоит?

– Я каждую весну в больницу ложусь, чтоб летом обострения не было. Но эти скоты из ПНД не хотят меня класть. А в статье двадцать восемь Закона о психиатрической помощи написано, что по требованию больного, его обязаны госпитализировать!

– Нет, Роман Николаич, в этой статье ничего подобного не написано. И всё-таки я в третий раз задам вопрос: что вас сейчас беспокоит?

– Тридцатого апреля у меня тёща умерла. Теперь в мозгах всё путается и шевелится. И ещё зуд в голове, вот здесь, прямо под черепом. Я уже точно знаю, раз зуд появился, то надо ложиться в больницу.

– Вам что-то видится, слышится?

– Нет, ничего. «Голосов» давно не было.

– Ну что ж, всё понятно. В экстренной госпитализации вы не нуждаетесь.

– Нет, я не понял, что значит «не нуждаетесь»? Вы тоже, что ли, хотите под суд попасть? – он аж раскраснелся от негодования.

– Роман Николаич, жаловаться вы вправе куда угодно и кому угодно, но мы вас никуда не повезём.

– Конечно, буду жаловаться! У меня адвокат есть! Вас с работы выгонят, и вы мне платить будете! Не думайте, что я просто так это оставлю!

Выставленный Роману Николаевичу диагноз параноидной шизофрении сомнений не вызвал. Подтверждением этому служили характерные нарушения мышления. В частности, отвечал он не по существу вопросов, «соскальзывая» на другие темы. Очень ярко показал амбивалентность, то есть двойственность своих стремлений. Роман Николаевич требовал госпитализации в психиатрический стационар, считая себя больным, и в то же время был возмущён отказом в выдаче справки на владение оружием.

Здесь может возникнуть вопрос: если Роман Николаевич действительно болен, то почему же я отказал ему в госпитализации? Всё дело в том, что у него отсутствовала острая психотическая симптоматика. Не было ни обманов восприятия, ни бреда. Не представлял он опасности для самого себя или окружающих. Нет, полностью здоровым он, конечно же, не был и в лечении нуждался. Но только не в стационарном, а амбулаторном. Ну и наконец, закон не предусматривает госпитализации «на всякий случай» и «как бы чего не вышло».

Здесь особо отмечу, что ранее в своей практике с такими случаями я никогда не сталкивался. Обычно бывает наоборот, когда люди обжалуют незаконную, по их мнению, госпитализацию. А вот чтоб сам больной жаловался на отказ от госпитализации, для меня чудо чудное.

После освобождения вызов прилетел мгновенно. Поедем на эпиприпадок у мужчины сорока под вопросом лет. И случилось это безобразие в известном сетевом вино-водочном магазине.

Больной в красной куртке лежал на спине, вытянув руки по швам. Лицо бледноватое, рот приоткрыт и было непонятно, живой ли он вообще.

Продавец, очень приятная молодая женщина, рассказала:

– Он наш постоянный покупатель, каждый день ходит. В этот раз пришёл какой-то непонятный, видать с бодунища, стал ходить туда-сюда, потом на месте застыл и ка-а-ак грохнется! И сразу затрясло его. Вы знаете, он так сильно затылком стукнулся, что, наверное, весь череп разбил вдребезги!

Больной так и лежал недвижимо. В этот раз не стали мы его сразу в машину грузить, а сперва проверили, жив ли он. Оказалось, что жив, но пребывал в самой глубокой коме третьей степени. Гемодинамические показатели были хоть и ненормальными, но и не жизнеугрожающими. На кардиограмме тоже ничего криминального не оказалось. Привезли мы его не в неврологию, а в нейрохирургию с диагнозами «Закрытая черепно-мозговая травма. Ушиб головного мозга тяжёлой степени. Состояние после судорожного припадка».

Вот и закончилась моя смена. Как говорили в одном старом мультфильме: «Мы славно поработали и славно отдохнём!».

На следующий день, как и положено, приехали мы на дачу. Ирина моя на этот раз решительно запретила любые алкогольные шалости. Мы с Фёдором добросовестно пытались придумать пути обхода этих суровых санкций, но ничего у нас не получилось. На этот раз в лес я пошёл в гордом одиночестве. И обрушился там на меня небывалый урожай строчков. Они были повсюду целыми стаями. Тут надо сказать, что их я вообще не ем, поскольку организм категорически не принимает. Даже как следует проваренные и хорошо приготовленные, строчки из меня всегда возвращаются обратно. А вот супруга моя их любит и ест безо всяких проблем, но ведь она же у меня не прорва какая, чтоб употребить грибы в таком количестве. Однако со своей проклятой жадностью я ничего поделать не смог, набрав ведро и большой пакет. После возвращения из леса сразу возникли вопросы: куда девать и что делать? Впрок строчки не заготавливают. В конце концов, совсем немножко мы оставили себе, а остальное отдали Фёдору. И был он несказанно рад такому подарку будто манне небесной. Нет, ему не поесть захотелось первых грибочков, а своё финансовое положение чуток поправить. Он ведь теперь в суровых условиях живёт. Его супруга, завязав с алкоголем, финансирование питейных нужд резко ограничила. Вот и приходится теперь несчастному Фёдору искать дополнительные источники дохода. В общем, взял он грибы и окрылённый удачей поехал в город продавать.

Вот так всё хорошо получилось: и сам я удовольствие получил от похода в лес, и человеку приятное сделал.

Праздничное дежурство, или пьянь да пьянь кругом

Наконец-то прекратила природа погодное безобразие, а то уж чуть было совсем не заморозила. Шутка ли, если два дня подряд ночная температура до минус шести опускалась и снежок падал. Ладно хоть настоящего снегопада с сугробами не случилось.

Предстоявшая смена обещала быть, мягко говоря, насыщенной. Почему так? Да потому что выпала она на День Победы. Вот такое мне счастье привалило. Про счастье я сказал с сарказмом. Ведь для нас, работников экстренных служб, любой праздник как для лошади: голова в цветах, а зад в мыле.

Автобус приехал вовремя. Обычно, в нерабочие дни и в столь раннее время, много народа не бывает. Но в этот раз пришлось протискиваться. А причина была простой: народ, в основном пожилые женщины, дружно поехали на кладбище. Почему я решил, что именно на кладбище? Да всё элементарно. Кладбище было конечной остановкой этого автобуса. На маршруте нет вокзалов, куда могли бы массово ехать дачники-огородники. Ну и наконец, некоторые пассажиры были с букетами искусственных цветов.

На тему слишком ранних поездок на кладбища я уже высказывался в одном из очерков. Но тогда был день поминовения усопших и столь раннее время как-то увязывалось с церковной службой. А теперь-то какая необходимость ехать ни свет ни заря? Нет, я ничего не имею против посещения кладбищ. Однако непонятно, что мешает поехать туда не в семь, а хотя бы чуть позже, в восемь или девять часов, когда люди уже уедут на работу.

У входа в медицинский корпус стояли коллеги из предыдущей смены и что-то возмущённо обсуждали.

– Всех приветствую, всех с праздником! Что за шум? Что случилось? – поинтересовался я.

– ЧП случилось, – ответил врач Данилов. – Сегодня в три часа какие-то два пьяных козла в диспетчерскую пришли. Агрессивные, угрожать начали. Люба сразу тревожную кнопку нажала и по громкой велела всем мужчинам срочно в диспетчерскую прийти. Ну мы все пришли, и они сразу присмирели, заткнулись. А потом охрана приехала и сдали их.

– А наш-то охранник где был?

– Упился до соплей и отрубился. Вы же Лёшу Никитина знаете прекрасно. У него это не первый залёт, но теперь уже и последний. Его начальник приезжал, сказал, что больше он работать не будет.

Лёшу знал не только я, а весь коллектив выездных работников. Трудился он у нас водителем, причём долго, лет десять. Поначалу просто попивал, но строго за пределами рабочей смены. А в последние полгода перед увольнением вообще вразнос пошёл, превратился в пьянь конченую и самую безобразную. Такого за руль сажать, доверяя жизнь и здоровье людей, разумеется, было нельзя. Непонятно почему, но сразу его не уволили, а в автослесари перевели. Последней каплей послужил случай, когда, напившись в рабочее время, он начальника гаража матом обложил. Ну а потом каким-то чудом приняли его в охранное предприятие, которое по договору нашу «скорую» охраняет. В конечном итоге он и оттуда вылетел. Нет, таким людям категорически нельзя доверять никакую более-менее ответственную работу.

В медицинском корпусе мне навстречу попался главный фельдшер Андрей Ильич, тащивший в обеих руках оранжевый чемодан, укладку с растворами и кардиограф.

– О, Андрей Ильич, приветствую! Что, решил в праздник подработать?

– Нет, Юрий Иваныч, ничего я не решал. За меня уже всё решили. А мне эта подработка и нафиг не нужна. Главный распорядился сформировать три бригады для дежурства на праздничных мероприятиях. Выездных они трогать не захотели, чтоб количество бригад не сокращать, а сформировали из администрации.

– Ну и ничего страшного, вы ж не за бесплатно будете работать. За праздничный день вам в двойном размере заплатят.

– Ой, Юрий Иваныч, да не надо мне никаких размеров, ни двойных, ни тройных! Для меня отдых намного важнее.

Конференции нет по причине праздничного дня, а значит, можно законно побездельничать перед началом непростой смены. Да, наученный многолетним опытом, я знал наверняка, что работа предстояла напряжённая.

В «телевизионке» сидела в полном составе бригада, которую мы меняем.

– А чтой-то вы, господа, домой не собираетесь? – поинтересовался я.

– Дык время-то ещё семь сорок три, – ответил врач Анцыферов. – Вы ж сами знаете, Юрий Иваныч, что Люба меня сильно любит, вызов может всучить и за минуту до конца смены. Так что, лучше перебдеть, чем на скандал нарываться. Ладно, это всё фигня. Нас вчера вообще чуть не поубивали. Короче, приехали мы на психоз к тридцатилетнему мужику. Про то, что он агрессивный, вообще ничего не сказали. Нам его мать открыла, и мы даже «здрасьте» сказать не успели. Он ка-а-ак выскочил к нам с табуреткой в руке! Ростом метра два, мощный, широкий! Блин, машина для убийства! Зарычал и табуреткой на нас замахнулся. Хорошо, что потолки низкие, не получилось у него ударить. Я даже и не помню, как мы оттуда выскочили! В общем, испугом мы отделались, правда, тяжёлым. Ладно хоть не обделались…

– Ну а потом-то полицию вызвали?

– Конечно! Приехали трое, он и их-то чуть было не раскидал. Но потом всё-таки заломали. Я у матери спросил, почему, когда вызывала не предупредила, что он агрессивный? А она говорит, мол, думала, что вы его усмирите! Ну вот не дура ли, а?

– Да уж, действительно дура. Ведь каждый раз на такие вызовы идёшь и не знаешь на что нарвёшься…

Наше приятное безделье прервал вызов: боль в груди и высокое давление у мужчины восьмидесяти одного года.

Открыла нам женщина с недовольным лицом, которая сразу, без предисловий, зло высказала:

– Идите, опять у него всё не слава богу. Надоел уже со своим давлением. То и дело нам названивает. Как будто сам не может «скорую» вызвать или таблетки выпить, беспомощным прикидывается. Мы ведь тоже не молоденькие, чтоб к нему приезжать на каждый чих.

– А вы ему кем приходитесь? – поинтересовался я.

– Невестка, – сквозь зубы ответила она.

– Он один, что ли, живёт?

– Один, но ведь не лежачий же. Он и в магазин сам ходит, и готовит себе.

Больной лежал на кровати и тихо постанывал. Почти полностью лысый, худой, с заострёнными чертами лица, он выглядел значительно старше своего возраста, лет на девяносто с лишним, а то и на все сто.

– Здравствуйте, Иван Владимирович, что случилось?

– Да вот опять давление скакнуло, двести двадцать на сто. Я две таблетки выпил и нисколько не снижается.

– Так, а в груди болит?

– Не то что бы болит, а как-то давит неприятно. Да еще и потряхивает меня, как будто изнутри дрожь идёт.

В первую очередь измерили давление, и оно оказалось точно таким, как сказал больной. На кардиограмме так же было не всё хорошо: пусть и незначительные, но всё же депрессии сегмента ST, относительно глубокие зубцы Q, удлинённый интервал PQ.

– Иван Владимирович, а инфаркты у вас были?

– Да, был в двадцать первом году.

– А прежних кардиограмм у вас случайно нет?

– Есть-есть, вон на столе коробка, возьмите.

В коробке находился целый архив ЭКГ, и нас это искренне обрадовало. Оказалось, что теперешняя ЭКГ-картина мало чем отличалась от более ранней. А это говорило о том, что у больного, кроме всего прочего, был постинфарктный кардиосклероз, который не является неотложным состоянием.

– Маринка и сын ругаются, что я им звоню, – сказал Иван Владимирович. – Да я бы и рад их не тревожить, но ведь я одинокий, а жизнь-то к концу идёт. Мало ли что может случиться. Хорошо, если сразу умру, а то ведь парализует и буду как бревно лежать.

Ввели мы Ивану Владимировичу мощный гипотензивный препарат в дозировке, не позволявшей резко обрушить давление. Ну а дальше возник вопрос о госпитализации. Если судить формально, то у него было не просто ухудшение гипертонической болезни, а гипертонический криз, который является показанием к госпитализации. Однако в реальности его состояние улучшилось, давление хоть и не снизилось до нормальных цифр, но было уже не таким критичным. А это означало, что в стационар его, скорее всего, не положили бы. Ситуацию я ему честно объяснил, иначе с моей стороны получилось бы непорядочно. Ведь тогда старому больному человеку пришлось бы возвращаться домой своим ходом, причём на очень неблизкое расстояние. Иван Владимирович всё понял и подписал отказ от госпитализации.

Возмутило меня безобразное, бесчувственное отношение невестки к Ивану Владимировичу. Хотя эта самая Маринка ему не кровная родня. А вот сыну, полностью разделяющему позицию жены, это абсолютно непростительно. Нет, не дано мне понять природу такого жестокосердия.

Теперь поедем на больной живот у женщины двадцати четырёх лет.

Открыл нам молодой мужчина:

– Здрасьте, я вас к жене вызвал, что-то ей совсем поплохело: живот болит и вырвало.

Больная лежала на кровати со страдальческим выражением лица.

– Здравствуйте, что случилось?

– Болит живот и тошнит. Я, наверное, траванулась чем-то.

– Давно ли болит-то?

– Часа полтора.

– Показывайте, где болит.

– Ой, да везде, весь живот. Я выпила <Название известного спазмолитика и разрекламированного анальгетика> и ничего не помогло.

Живот пропальпировал, и наибольшая болезненность была в правой подвздошной области. Ну что, всё предельно ясно: острый аппендицит. Эта бяка всегда начинается сверху и постепенно спускается вниз, может сопровождаться тошнотой, рвотой и иногда жидким стулом. Сообщил обо всём больной, чем сильно её опечалил.

– Да бли-и-ин! – чуть не плача, воскликнула она. – Мы сегодня погулять хотели!

– Ничего, этот праздник не последний в вашей жизни. А вот если откажетесь от больницы, то тогда уж точно больше никаких праздников вы не встретите.

– А вы не можете мне какой-нибудь укол сделать?

– Не можем. Аппендицит уколами не лечится. Тем более «какими-нибудь».

Ну а далее вконец расстроенную больную в сопровождении мужа свезли в хирургический стационар.

После освобождения мгновенно дали следующий вызов: болит нога у женщины шестидесяти лет. Н-да, ещё каких-то три года назад мы даже и помыслить не могли, что нашей психиатрической бригаде будут кидать подобные вызовы. Но это не возмущение, а так, маленькая ремарочка.

Встретила нас сама больная. Было сразу видно, что испытывала она сильную боль и каждый шаг давался ей с величайшим трудом.

– Давно ли заболело-то?

– Вчера днём у меня вот тут, в паху, заболело. Я выпила <Название нестероидного противовоспалительного препарата>, думала, что к утру всё пройдёт. Но потом всё на ногу перешло. Вон, видите, как распухла? И сейчас не просто болит, а прямо распирает, того гляди лопнет.

– А температура не повышалась?

– Я не мерила, но чувствую, что есть.

Вся нога от бедра до стопы представляла собой удручающее зрелище: резко отёчная, красновато-синюшная, с натянутой до блеска кожей. В паховой области пальпировалось нечто, похожее на упругий тяж. Вся эта картина была очень похожей на илеофеморальный тромбоз. Проще говоря, произошла закупорка глубоких вен кровяным сгустком. О самостоятельном передвижении больной не могло быть и речи. И не только из-за сильной боли. Существовала реальная угроза отрыва тромба и попадания его в свободный кровоток с очень печальными последствиями. В конечном итоге всё прошло благополучно и больную свезли в сосудистую хирургию.

И вновь после освобождения следующий вызов ждать себя не заставил. Поедем в отдел полиции на психоз у мужчины тридцати двух лет.

На крыльце к нам подошёл невысокий мужчина:

– Здравствуйте! Вы к Кузнецову приехали?

– Да, к нему.

– Я его отец. Мне позвонили, сказали, что его задержали за неадекватное поведение. Они думали, что он наркоман упоротый. А он не наркоман, он больной. Эпилепсия у него. С ним бывает такое, что заговариваться начинает и как будто в бреду находится. Его бы в больницу надо.

– Всё ясно, сейчас разберёмся.

В дежурной части было шумно, потому что из клетки доносились мужские крики. Дежурный встретил нас весьма радостно:

– О, наконец-то приехали, а то у нас тут филиал дурдома! Вашего красавца привезли с площади Ленина, он там танцевал.

– Ну танцевал и что такого? – скептически спросил я. – Разве это запрещено?

– Нет, но он к людям приставал, лез ко всем. Ну а потом, он же вообще невменяемый, несёт какую-то дурь. С ним вообще невозможно разговаривать. Идёмте.

В клетке находились двое: плотный краснолицый мужчина лет пятидесяти и молодой человек с бледноватым лицом. Краснолицый сразу возмущённо высказался:

– Ну чё, блин, долго тут этот придурок сидеть будет? <Нафиг> он мне тут нужен? Давай, командир, выводи его куда-нибудь отсюда! Задолбал он уже!

Но парень молчуном тоже не был и грозно орал:

– Э, где мой приборчик? Где приборчик, <гомосексуалисты долбаные>? Я вас, <самки собаки>, всех тут порежу! Вы чё, не поняли, что ли?

Расположились мы в допросной и стали беседовать.

– Егор, мы – «скорая помощь». Где ты сейчас находишься?

Он огляделся по сторонам и неуверенно ответил:

– В каком-то офисе, наверное.

– Ну как же так, вон, смотри, полицейский сидит.

– А, ну значит здесь ментовка.

– Не ментовка, а отдел полиции. А за что тебя сюда привезли?

– Чтоб я музыку из телефона не слушал. Они у меня приборчик забрали.

– Что за приборчик?

– Короче, когда я ехал, сразу почувствовал, что будет явление духа. И мне сразу голос предложил поучаствовать в мероприятии.

– Егор, извини, перебью, а голос откуда слышался?

– Ну как… Везде я его слышал. Он мне сказал: «Чего тут непонятного? Иди у людей спроси!». Я из автобуса вышел, но где не помню. У меня был чёткий символ – церковь жёлтого цвета, я её обязательно должен был найти. Голос мне велел дождаться песни из телефона, а он был почти разряжен. Потом голос сказал, чтоб я у кого-нибудь попросил зарядку. Я начал ко всем подходить, но они улыбались как-то ехидно, по-злому. Мне вообще было непонятно почему, я мысленно себе вопрос задавал. Ко мне девушка подошла и сказала, что если я сейчас не приму сигнал, то другим больше достанется. Потом я куда-то во двор пришёл и у меня в руке был приборчик. Ну такой, как мышка компьютерная. Через этот приборчик я с духом разговаривал. Дух сказал, что я заработал восемь жизней для охоты за сокровищами. Потом музыка заиграла, и я стал танцевать. У меня в одной руке был приборчик, а другой я держал духа.

– Всё понятно, Егор. Давай-ка поедем в больницу.

– А где приборчик? Мне его отдадут?

– Обязательно отдадут. Как только выпишешься из больницы, так сразу его получишь.

У Егора было сразу заметно органическое поражение головного мозга и характерные эпилептоидные черты. Выразилось это в излишней речевой обстоятельности и вязкости. Ну а кроме того, он продемонстрировал весьма богатый набор психотической симптоматики. Тут были императивные зрительные и слуховые галлюцинации, деперсонализация и дереализация. Проще говоря, Егор выпал из реальности и не принадлежал самому себе. Кроме того, имелись два вида бреда: воздействия и отношения. Из-за бредовой трактовки окружающего он был уверен в том, что всё происходящее вокруг имеет к нему непосредственное отношение. По этой же причине имелась убеждённость в воздействии на него некоего «голоса», которому он беспрекословно подчинялся. В отношении прогноза болезни выскажусь осторожно. В результате лечения вся острая психотика должна уйти. А вот характерные изменения личности, к сожалению, никуда не денутся. Что касается возможности повторения психоза, то оно вполне может быть.

Ну а далее свезли мы Егора в психиатрический стационар с диагнозом «Органическое поражение головного мозга. Галлюцинаторно-бредовый синдром».

Так, всё, хватит кататься, пора пообедать. Что-то в последнее время нас ни разу вовремя не отпускали, голодом, понимаешь, заморили. Хотя, чего тут удивляться, вызовов полным полно, диспетчерская со старшим врачом тоже все взмыленные, от безделья явно не страдают.

Вызвали нас, можно сказать, мигом, через сорок минут. Еле успели карточки сдать, укладку пополнить да быстренько пообедать. Поехали к избитому пьяному мужчине сорока трёх лет, ожидавшему нас на Театральной площади. Вызвала полиция, а потому можно было предположить, что господин превосходно гульнул.

Пострадавший с разбитой и перекошенной физиономией был поистине великолепен. Расстёгнутая джинсовая куртка и некогда белая футболка были перепачканы кровью. На его буйной головушке красовалась солдатская пилотка, каким-то чудом не потерявшаяся в драке. При этом он ничуть не грустил, а что-то громко и невнятно говорил полицейским, активно помогая себе блатной распальцовкой.

– Здравствуйте, что случилось?

– Да вот, то ли избили, то ли сам упал, – ответил один из полицейских. – Его, наверное, в больницу надо.

– Что случилось-то, уважаемый?

– А ничё, я сам разберусь! Б*я буду, разберусь! Эти <название национальности> сильно борзые стали! Я – спецназовец, мы с пацанами их всех положим, отвечаю! Они, <гомосексуалисты>, плакать будут!

– Что ж ты так напился-то, дружище?

– А чё, праздник же нужно отметить! Я чё, не патриот, что ли? Спецназ – сила! Россия – сила!

– Тебя сейчас что беспокоит?

– А чё, всё <зашибись>! <Фигня>, прорвёмся!

– В больницу поедешь?

– А <нафига>?

Тут вмешался полицейский:

– Слышь, друг, ты давай определяйся, или с нами едешь, или с ними! Ты чего тут сидишь выделываешься?

– Всё-всё, командир, без базара, я лучше на больничку поеду!

Усадили мы его в машину и поехали. Но, как и следовало ожидать, где-то на полдороги он изволил передумать и стал настойчиво проситься на волю. Ну а мы и не возражали, отпустили. В таких случаях нет у нас права принудительно везти в больницу. В общем, ушёл он на поиски новых замечательных и таких заманчивых приключений.

Не могу не заметить, что в нашем обществе есть значительная прослойка людей, извращённо понимающих патриотизм и совершенно не осознающих смысл Дня Победы. По их мнению, подлинный патриот в этот день должен напялить что-нибудь из военной формы, упиться до свинского состояния и дурным голосом вопить что-то типа «Спасибо деду за победу!». Ну а если ещё и приключения найти на пятую точку, то тогда можно быть уверенным, что праздник удался.

Следующий вызов вновь был уличным: возле бара в центре города эпиприпадок у мужчины тридцати девяти лет.

Возле бара «Айвенго», считающимся в народе весьма приличным, стояло множество людей, хорошо подогретых алкоголем, а потому очень активных и деятельных. Пробравшись через них, мы увидели лежавшего на спине мужчину.

– Э, давайте, короче, ему зубы разжимайте! – агрессивно прокричал нам изрядно поддатый парень в чёрной футболке. – Быстрей давайте, чё вы как варёные, блин!

В таких ситуациях ни в коем случае нельзя вступать в пререкания с разгорячённой толпой. К счастью, никто из присутствовавших не изъявил желания сопровождать больного. Как можно быстрей мы загрузили его в машину и, отъехав подальше, остановились для осмотра. Давление сто тридцать на восемьдесят, уровень глюкозы нормальный, на кардиограмме ничего примечательного нет, сатурация прекрасная, дыхание нормальное. Однако приходить в себя он пока не желал. При себе у него был паспорт, так что привезли мы его в стационар не как неизвестного. А кроме того, нашли в его смартфоне телефон матери и обо всём ей сообщили. Так что больной не оказался брошенным.

Очередным вызовом было дежавю. Вновь эпиприпадок у мужчины сорока трёх лет. Только на этот раз не на улице, а в квартире. Ну да, закон парных случаев в действии.

Открыла нам заплаканная женщина и, всхлипывая, рассказала:

– У него опять припадок был! Он два года назад в ДТП попал, травма головы была очень сильная, трепанацию черепа делали. Сначала припадки частые были, а потом его подлечили и за последний год вообще ни одного не было. Ему же пить вообще нельзя ни капли! А сегодня к своим друзьям пошёл и там напился. Ну и всё, теперь всё лечение насмарку! Да хорошо, что дома это случилось, а то бы свалился где-нибудь и неизвестно, что было бы. Ой, я бы поубивала этих дружков чёртовых! Чтоб им самим бошки поразбивали! Уроды!

Больной уже пришёл в себя и сидел на диване. Хотя, судя по растерянному взгляду, оставался он несколько дезориентированным.

– Константин Николаич, вы помните, что случилось? – спросил я.

– …Не знаю, – ответил он после паузы. – А чего такое-то?

– Припадок у вас был. Зачем выпивали-то? Ведь нельзя же вам!

– Не знаю…

– Как вы себя чувствуете? Что беспокоит?

– Голова сильно болит.

– Давайте-ка собирайтесь и в больницу поедем!

– Ладно…

Ввели мы ему внутривенно бензодиазепиновый препарат и свезли в неврологический стационар.

Не могу при всём желании понять, как глупо иногда расставляются приоритеты. Ведь получилось так, что пьянка с друзьями стала важнее собственного здоровья. Но, к сожалению, эти мои рассуждалки Константину Николаевичу ума не прибавят.

Далее поехали мы к женщине тридцати пяти лет, которой было плохо после употребления алкоголя. Третий «пьяный» вызов никакого удивления не породил. Все было обычно и характерно для праздничной смены.

Встретила нас женщина, которая плаксивым голосом сказала:

– Ой, помогите ей, её сильно напоили! Ей очень плохо, рвёт без конца, а я уж и не знаю, что делать!

Перепившая страдалица лежала на кровати. Её внешность ярко свидетельствовала, что с алкоголем была не случайная встреча, а крепкие близкие отношения. Рядышком стоял таз с соответствующим содержимым.

– Что вас беспокоит?

– Блюю то и дело, – хрипловатым голосом ответила она. – Мутит, блин…

– На промывание желудка согласны?

– А как это?

– Введём в желудок зонд, это шланг такой, будем заливать воду и выливать обратно.

– Ой, не-не-не, не надо, не хочу! Лучше сделайте укол, чтоб не блевать.

Сделали мы ей противорвотный препарат и отчалили восвояси. Здесь отмечу, что лично я категорически не признаю понятие «напоили». Как можно напоить взрослого дееспособного человека? Связать и силой влить? А может принудительно алкогольную клизму поставить? Нет, «напоили» – это всего лишь стыдливое прикрытие того, что человек сам целенаправленно упился.

Только всё отписал, доложил об освобождении и сразу вызов прилетел: психоз у мужчины сорока семи лет.

Открыла нам пожилая женщина и прямо с порога заявила:

– Забирайте его сейчас же! Забирайте к чёртовой матери! Да это что такое, в конце концов? Сколько можно надо мной издеваться-то?

– Так, давайте-ка расскажите, что случилось?

– Дык чего, опять напился и безобразничает! Обзывает по-всякому, бутылку ему подавай! Измучил он меня!

– Он у психиатра наблюдается?

– Конечно, уже давно, он инвалид третьей группы. Ой, вот грех, конечно, но я молюсь, чтоб бог его прибрал! За что мне такое на старости лет?

Больной с одутловатым дряблым лицом спал сном праведника. Хоть и с трудом, но всё-таки мы его разбудили. Он быстро принял сидячее положение и испуганно уставился на нас.

– Здрасьте, а чего случилось-то? Чего такое-то?

– Так это тебя надо спросить. Говорят, что ты плохо себя ведёшь, скандалишь.

– Нет, вы что, какие скандалы? – удивлённо спросил он. – Мам, зачем ты их вызвала? Я же ничего такого не сделал!

– Да-а-а? А кто на бутылку-то требовал? – возмущённо спросила мать. – Кто меня обзывал? Ты забыл, что ли, как безобразничал?

– Да где я безобразничал? Я у тебя денежку попросил, ты не дала, и я сразу спать лёг!

– Ой, да хватит уже придуряться-то! Как «скорая» приехала, так сразу паинькой стал!

– Так, женщина, хватит! Дайте мне с ним побеседовать! – решительно прервал я эту перепалку. – Рассказывай, Михаил, тебя что-то беспокоит?

– Нет, ничего, всё нормально. Лекарства я пью.

– А ты часом не знаешь, с чем на учёте-то стоишь?

– Да вроде какое-то поражение мозга и расстройство личности.

– И в чём же это всё выражается?

– Ну это… У меня с памятью беда, башка болит то и дело.

– Ничего не видится, не слышится?

– Раньше у меня «голоса» были.

– А сейчас?

– Нет, уже давно.

– Миш, но ты сам-то понимаешь, что пить тебе вообще нельзя ни капли? Ведь допьёшься до психоза и опять в больницу попадёшь!

– Да я знаю. Нет, всё, больше не буду, честное слово!

– Вот и хорошо.

– А вы меня не заберёте?

– Нет, в этот раз не заберём, а дальше всё будет от тебя зависеть.

– Спасибо, спасибо вам! Всё, я честно говорю, больше не буду!

И тут мать возмутилась:

– Нет, а почему вы его не забираете? Это что такое?

– Признаков психоза у него нет. С чем мы его повезём и на каком основании?

– Что значит «на каком основании»? Значит ему теперь можно надо мной издеваться?

– Нет, не можно. Просто вызывать нужно не «скорую», а полицию.

– Ну всё, я на вас жалобу напишу!

– Всегда пожалуйста, это ваше право.

Здесь может возникнуть вопрос: а не мог ли Михаил скрыть симптомы психоза? Так вот, отвечу категорично: не мог. Всё дело в том, что галлюцинирующего больного видно сразу: в ходе беседы тот непременно к чему-то прислушивается и приглядывается. Да, на словах он может решительно отрицать обманы восприятия, но их обязательно выдаст характерная мимика.

Вот и всё, закончилась моя смена. Вдоволь нас укатали. Переработка хоть и получилась, но не стал я её оформлять, посчитав, что с моей стороны это было бы как-то не по-людски. Ведь не только мы, а все бригады пахали изо всех сил.

А на следующий день, как всегда, приехали мы на дачу. На этот раз пересилил я себя и в лес не пошёл, полностью отдавшись огородным делам. А вот друг-сосед Фёдор, с моей лёгкой руки, замутил настоящий грибной бизнес. Теперь он регулярно выкраивает время на сбор и последующую продажу строчков. Супруга его хоть и высказывает по этому поводу недовольство, но не столь рьяно. Понимает она, что Фёдор без алкоголя как рыба без воды. Так уж лучше пусть он его покупает на свой дополнительный заработок, чем пробивает брешь в семейном бюджете. Единственное, что огорчает Фёдора, так это скорое окончание строчкового изобилия. Но ничего, уже не так долго осталось до «настоящих» грибов. Успеем мы ещё «оторваться»!

Душевный дачный вечер

Наконец-то установилось стабильное комфортное тепло. Теперь по улице можно не спеша идти, не страдая от пронизывающего ветра и сыплющего в лицо холодного дождя. Да, тепло – это, конечно же, хорошо, вот только есть одно удручающее «Но». Синоптики спрогнозировали, что предстоящее лето будет жарким, а главное – засушливым. Это значит, что о приличном урожае грибов нечего и мечтать. Ну а кроме того, огородным растениям тоже будет некомфортно, ведь они предпочитают дождевую воду. Хотя есть надежда на ошибочность этого прогноза.

У крыльца медицинского корпуса, с усталыми лицами, стояли коллеги из предыдущей смены.

– Всех приветствую! Как смена прошла? – поинтересовался я.

– Да ну её <нафиг> такую смену! – мрачно ответил фельдшер Матвеев. – Весь день и всю ночь без заездов катались. Ночью в два часа приехали, легли, минут через сорок нас подняли, а потом так до утра и гоняли.

– А на что в основном ездили-то?

– Да в основном на давление и головные боли. Обычно-то после двенадцати или часа они утихают и спать ложатся, а сегодня все как с цепи сорвались, до утра вызывали.

Не сразу заметил я, что молодая фельдшер Дарья Савельева стояла чуть в стороне от нас с заплаканным лицом, выражающим неизбывную тоску. В руке её была истлевшая до фильтра сигарета, про которую она забыла, поглощённая тяжкими думами.

– Даша, что случилось? Никогда я тебя не видел такой расстроенной, – обратился я к ней.

– В тюрьму меня посадят, Юрий Иваныч, – тихо сказала она.

– Да что такое произошло-то, Даша? С чего у тебя такой настрой?

– Ночью нас к пьяной женщине вызвали, она на улице валялась. Рядом какие-то алкаши были, и мы их попросили помочь в машину загрузить. Её сначала на мягкие носилки положили и на них надо было на каталку поднять. Ну короче, они промахнулись и уронили её прямо на асфальт. Она скорей всего головой ударилась. Потом всё-таки загрузили. Я начала её осматривать, а она вдруг задёргалась и умерла. Мы сразу давай её качать[3], но всё бесполезно. Увезли потом в «судебку».

– Ну нет, Даша, ты погоди расстраиваться. Во-первых, надо вскрытия дождаться. Кто знает, может она от чего-то другого умерла? А во-вторых, ведь не ты же лично её на каталку укладывала и не ты роняла.

– Да это понятно, но я же как старшая бригады должна была контролировать.

– Даша, бывают явления совершенно непредсказуемые. Какими бы мы ни были внимательными и правильными, но стечение обстоятельств оказывается сильнее нас. Ну а старший врач что сказал по этому поводу?

– Да примерно, что и вы.

– Ну вот видишь! Так что, Даша, не мучай себя! И вообще, жизнь прекрасна, удивительна! Если выпить предварительно…

Дашино лицо просветлело и на нём появилась лёгкая улыбка. И от этого у меня на душе потеплело.

Сделал я все положенные к смене приготовления и на конференцию пошёл. В конце своего доклада старший врач предыдущей смены раздражённо высказался:

– У нас сложилась катастрофическая ситуация с кардиографами. Аж восемь штук стоят на пункте в ожидании ремонта. Причём уже восьмой день. Некоторые фельдшерские бригады работали без них, а это, сами понимаете, грубейшее нарушение.

– Андрей Ильич, этот вопрос напрямую относится к вам! – обратился главный врач к главному фельдшеру. – Объясните, пожалуйста, во-первых, почему оперативно не проводится ремонт, а во-вторых, почему массово ломаются кардиографы? Мы же их только в прошлом году получили с новыми машинами.

– Игорь Геннадьевич, инженер по ремонту заболел.

– Слушайте, Андрей Ильич, по сути, идёт неисполнение контракта, но вы почему-то сидите на попе ровно! Что, во всей «Медтехнике» заболевший инженер единственный? Почему вы не обратились туда, чтоб решить вопрос с заменой мастера?

– Я звонил туда, но они сказали, что все заняты.

– Да это что за детский лепет, Андрей Ильич? Их надо не упрашивать их, а просто тупо ткнуть носом в контракт! Короче, сегодня вы должны этот вопрос решить. Ну а в чём причина поломок?

– Я думаю в неправильной эксплуатации и небрежном обращении. В основном у фельдшерских бригад они находятся в безобразном состоянии, с перекрученными проводами. А в итоге кабели отведения просто ломаются.

Тут вмешалась фельдшер Романова:

– Не знаю у кого как, а к нашему кардиографу мы бережно относимся, ничего там не перекручено. Но он всё равно сломался и начал всем одинаковые кардиограммы рисовать.

– Антонина Николаевна, там нет никакой поломки, – сказал Андрей Ильич. – Просто каким-то образом у него включился демо-режим. Сейчас пойдёмте вместе и я покажу, как он отключается.

Далее главный врач задал Андрею Ильичу вопрос на засыпку:

– А ещё мне непонятна такая штука, – продолжил тему главный. – Вы регулярно подаёте отчёты, в которых пишете, что кардиографов у нас завались. Если не ошибаюсь, то шестьдесят три. Так? Так. И вот тут самый интересный вопрос: почему при таком огромном количестве бригадам их не хватает? Ведь сломанных-то всего восемь, а не сорок восемь.

Тут Андрей Ильич покраснел и сбивчиво сказал:

– Ну тут как… Много на списание идёт, а ещё у всех спецбригад сразу по два. Я хотел позабирать, а они не отдают ни в какую.

– Короче говоря, Андрей Ильич, учёт техники вы как положено не ведёте. Поэтому будем проводить внеплановую инвентаризацию.

– Понял, – мрачно ответил он. – Но ведь всё дело в том, что нет у нас старшего фельдшера, ответственного за медтехнику. Наталья как уволилась в прошлом году, так на мне всё это и повисло.

– Ну а что делать, Андрей Ильич? – сказал главный. – Вакансия открыта, кадровики объявления давали. Не можем мы силой кого-то притащить на эту должность, сами понимаете. Вот как найдётся работник, так тут же вас освободим от этих обязанностей. А пока готовьтесь к инвентаризации, от неё уйти не получится. Всё, коллеги, если вопросов нет, то всем спасибо!

Андрей Ильич относится к той категории людей, которые, как бы ни старались, не в состоянии вести строгий учёт чего-либо. Потому как не дано это. По секрету скажу, что и ваш покорный слуга такой же. Если назначить меня на соответствующую должность, то я, сам того не желая, непременно устрою непреодолимую путаницу и завалю всю работу. Так что, не осуждаю я его.

После конференции вновь на улицу вышел, чтоб очередную дозу никотина принять. И тут же стал очевидцем внезапно вспыхнувшего конфликта. К стоявшему рядом со мной фельдшеру Антону Куликову вдруг подскочил водитель Николай Березин и весьма агрессивно стал предъявлять претензии:

– Ну ты чё, стукач, блин? <Нафига> ты меня вложил, а? Тебе за это премию, что ли, дадут?

– Да, я написал на тебя докладную, – спокойно ответил Антон. – Потому что ты уже достал. Лезешь туда, куда не надо.

– Тебе рожу, что ли, разбить? – не унимался Николай.

– Ну давай, попробуй, – флегматично сказал Антон, который был моложе, крепче и на голову выше своего оппонента.

– Да пошёл ты <нафиг>! – подвёл итог Николай и, махнув рукой, удалился быстрым шагом.

Моё до неприличия большое любопытство взяло верх, и я поинтересовался у Антона причиной столь замечательного диалога.

– Да он достал уже! Лезет в нашу работу, как будто он не водитель, а старший врач. Вчера вечером скандал устроил из-за того, что я детские вызовы беру.

– А его-то какое дело? – не понял я.

– Ха, какое! Он думает, что бригада, которая берёт детские вызовы, работает без заездов и без ночного отдыха.

– Это что за дурь?

– Дурь, конечно, но ведь ему ничего не докажешь. И это ещё не всё! Его величество очень недовольно, что якобы я слишком часто в стационары вожу. И это опять не всё. Потом он сделал вид, что сломался, и меня потом на другую машину пересадили.

– Ну, это уже все границы переходит! – возмутился я.

– Вот и я о том же, – согласился Антон. – Я ж не просто так докладную написал. А ещё он надоел своими байками про то, как в спецназе ГРУ служил. Из него спецназовец, как из меня президент России!

– О, эти байки он и мне в своё время рассказывал, – вспомнил я. – Уж до того договорился, что ему после ранения обе скуловые кости заменили на титановые.

– Ахаха! Юрий Иваныч, так он и мне это втирал! Ну неужели он сам не понимает, что со стороны по-идиотски выглядит?

– Нет, Антон, не понимает. Он же находится в плену у своих комплексов. Соврёт как-нибудь поцветистей, создаст сам себе иллюзию возвышения над окружающими, и на какое-то время полегче ему станет.

Вот и вызовок прилетел, первенец наш: боль в груди у женщины семидесяти двух лет.

Подъехали мы к ухоженному, добротному частному дому. Никто нас не встречал. Но мы люди не гордые, вошли в незапертую калитку. Во дворе к нам метнулась жутко свирепая дворняга. Свирепая до такой степени, что, поскуливая, замахала хвостом и разлеглась, подставив пузо. Не прошли мы мимо, погладили её, забавно причмокивающую от удовольствия.

В доме нас встретила женщина с извиняющейся улыбкой:

– Здравствуйте! Я вас к маме вызвала, у неё с сердцем плохо. Она мне позвонила, и я сразу приехала.

– Она лежачая, что ли? – спросил я.

– Нет, что вы! Она сама всё хозяйство ведёт и ходит везде.

Больная с крашеными тёмно-русыми короткими волосами и лицом без единой морщинки выглядела гораздо моложе своего возраста. Лежала она на диване и что-то читала в смартфоне.

– Здравствуйте, Екатерина Сергеевна! Что с вами случилось?

– Ой, да вы знаете, я и сама-то никак не разберусь. У меня такая боль, как будто от спины до груди кинжалом пронзают. Никак не пойму, то ли позвоночник болит, то ли грудь, то ли всё сразу.

В таких случаях всегда нужно начинать с записи ЭКГ. Лента выползла и решительно опровергла мой мрачный прогноз: не было там ничего угрожающего. А вот давление было высоковато: сто шестьдесят на девяносто. Выставил я дорсопатию грудного отдела позвоночника и ухудшение течения гипертонической болезни. Полечили мы Екатерину Сергеевну как положено и настоятельно порекомендовали посетить поликлинику. Уж хотели было распрощаться, но дочь обратилась ко мне:

– Доктор, подождите, пожалуйста. Дело в том, что она целыми днями пашет в огороде. Прямо как трактор! Ведь двенадцать соток – это не шутка! Но ей на своё здоровье наплевать. А главное, зачем это всё надо? Мы ей уже сто раз предлагали купить и овощей, и фруктов, и ягод! Картошки хоть десять мешков привезём!

Екатерина Сергеевна, терпеливо выслушав речь дочери, спокойно сказала:

– Люда, перестань. На эту тему я уже сто раз говорила: огород – это моя жизнь. Пока я в уме и в силах, буду им заниматься. Ну а потом, с чего ты решила, что я пашу на износ? Всю тяжёлую работу за меня сделали. Участок под картошку трактор вспахал, грядки – Миша Кузьмин мотоблоком. Вода есть, таскать её не надо. Где уж я перетрудилась-то? Так что, доктор, не беспокойтесь, не надо со мной воспитательные беседы проводить.

– Не буду, Екатерина Сергеевна, – ответил я. – Болезнь-то у нас с вами одинаковая: непреодолимая садово-огородная зависимость. Если меня лишить всех этих дел, то не знаю, что со мной будет. Наверное, тяжкая депрессия накроет.

– Приятно видеть родственную душу! – сказала она. – А у меня ведь как получилось-то? До пенсии я этими огородными делами почти и не занималась. Так, цветы посажу, зелени немножко, да и всё. Я всю жизнь школьным учителем проработала, математику преподавала. Считала, что не должна интеллигентная женщина в земле ковыряться. Да, вот такой дурой была. Всё делал мой муж покойный. И по дому, и на огороде, всё на нём было. Как вспомню, так проклинаю свою глупость…

– Нет, не надо так себя казнить. Что было, то прошло, и мы ничего изменить не в силах. Нужно жить настоящим. Ведь прошлого мы не воротим, будущее жутковатое и неопределённое. А потому, давайте будем держаться за настоящее. Ладно, Екатерина Сергеевна, пора нам ехать, а то начальство «ая-яй» сделает. Здоровья вам!

– Спасибо большое! Задержитесь на минутку, скажите свои данные, и я на вас благодарность напишу.

Свои данные мы скрывать не стали. Н-да, долго мы на этом вызове пробыли. А всему виной я, старый болтун, расселся и начал почём зря языком молотить.

Побаивался я, что замечание сделают, но ничего, всё обошлось. Вместо замечания вызов пульнули: болит живот и рвота у женщины пятидесяти восьми лет.

Открыл нам коренастый краснолицый мужчина. Он находился в той замечательной стадии алкогольного опьянения, когда настроение повышается до маниакальности и все проблемы кажутся ничтожно-мелкими.

– Здравствуйте, господа медики! – бодро поприветствовал он нас. – Я вас к жене вызвал. Она, дура этакая… Нет, это я любя, вы не думайте ничего такого! Я её больше жизни люблю! Короче, она салом объелась. Брат мой свиней держит, он у меня настоящий фермер…

– Извините, давайте-ка мы сразу к ней пройдём, и она сама нам всё расскажет, – решительно прервал я его монолог.

Больная лежала на кровати со страдальческим и почему-то испуганным выражением лица.

– Здравствуйте, что случилось?

– Живот сильно болит и ничего не помогает.

– Давно болит?

– С ночи. Я три раза пила <Название общеизвестного спазмолитика>. На полчаса поутихнет, а потом опять…

– А что вы ели-пили?

– Ой, да сала я вчера переела. Оно мягкое, нежное, очень вкусное, да ещё и с чесночком! Я большой кусище враз съела.

Тут в разговор встрял муж, нетерпеливо топтавшийся тут же:

– А я тебе говорил, не надо так обжираться! Не слушаешь ты меня, а зря! Ты же видишь, что всё по-моему выходит!

– Витя, да перестань ты уже, ради бога! – сказала она ему. – Ну зачем ты выпил, неужели перед людьми-то не стыдно?

– Нет, а чего мне стыдиться? Я что, валяюсь или безобразничаю? Я, между прочим, за тебя переживаю! – ответил муж и обиженно вышел.

Живот был мягкий, слегка вздутый, болезненный в проекции поджелудочной железы. Глюкоза крови высоковата: семь и восемь. При боли в животе мы обязаны делать кардиограмму, чтоб не пропустить абдоминальный инфаркт миокарда. Но в этот раз, ничего подобного не было. Ввели мы ей спазмолитик и в хирургию свезли. Муж, кстати, перестав обижаться, поехал сопровождать. И всю дорогу, не умолкая, засорял мозг моим парням.

Велено в сторону Центра двигаться. Но мало ли, что велено. Доехать однозначно не дадут, в самый-то наплыв вызовов. И точно: поехали на ДТП с пострадавшими.

Место происшествия находилось на одном из центральных проспектов с очень плотным движением транспорта. Сотрудники ГИБДД были уже на месте. Выяснилось, что один из автомобилей слишком резво выехал с второстепенной на главную и получил приличный удар в бочину от другого авто. Серьёзно пострадавших нигде не просматривалось, и это очень нас обрадовало. Пострадавшей оказалась молодая женщина, виновница ДТП, и мы сразу привели её в свою машину.

– Что вас беспокоит?

– Голова болит и шея.

– Они сами по себе заболели или из-за травмы?

– Ну конечно из-за травмы! Он же в меня въехал со всей дури!

– Тошноты, рвоты нет?

– Тошнит немного. А когда он в меня врезался, я вроде бы даже сознание потеряла.

– В больницу поедем?

– Нет, я потом сама приду. Вы, главное, у себя в документах всё зафиксируйте.

Пострадавшую я внимательно осмотрел, но никакой патологической неврологической симптоматики не углядел. Ретроградной амнезии не было, момент ДТП она помнила, хоть и сказала, что теряла сознание. Выставил я ей под вопросом закрытую черепно-мозговую травму и краниоцервикалгию. Нет, это не ругательство, а всего лишь боль в голове и шее. Ну а потом откланялись мы, отъехали подальше, и я отписал всё, что нужно. Всю документацию я всегда оформляю полностью сразу после вызова. Некоторые коллеги копят, а потом всё скопом отписывают по возвращении на Центр или подстанцию. Но я считаю это тратой лишнего времени. Ведь намного рациональней приехать с уже оформленными карточками, быстро сдать их на закрытие и почувствовать себя свободным человеком. До поры до времени, конечно.

Попросились было на обед, но диспетчер Надежда, видимо, посчитала, что мы ещё недостаточно проголодались, и дала вызов. И был он, к сожалению, самым что ни на есть профильным, от которого никак не отвертишься. В общем, ждал нас мужчина пятидесяти трёх лет, решивший с чего-то запсихозничать.

У подъезда «хрущёвки» нас встретила женщина:

– Здравствуйте, вот, пришлось вас вызвать. Брат совсем уже рехнулся. Допился до полного безумия, дурак дураком стал. Какую-то околесицу несёт, ничего не соображает.

– А вы вместе с ним живёте?

– Нет, я вот в этом доме живу, каждый день к нему прихожу, да бывает, что и не по одному разу. Но ему теперь постоянная нянька нужна, мало ли что он натворит. И ещё боюсь, что куда-нибудь уйдёт и потеряется, ведь с памятью-то у него совсем беда. Я каждый раз внушаю, чтоб не смел никуда уходить. К нему ещё бывшая жена и дочь приезжают. Ведь, казалось бы, развелись, разбежались, чужими людьми стали. А они всё равно навещают его. Ой, дай им бог здоровья!

– Давно ли он пьёт-то?

– Давно, очень давно, с молодости. Но раньше-то он держался. У него же высшее образование, инженером работал на электростанции. А потом пьянку на первое место поставил и всё потерял. Начал какими-то шабашками заниматься от запоя до запоя. Ой, что тут рассуждать, человек конченый, уже не исправишь и не вылечишь. Теперь у меня забота, как ему инвалидность оформить.

– Сегодня он выпивал?

– Нет, точно не выпивал. Я уж признаюсь вам честно, что приношу ему через день по чекушечке. Ему теперь много-то не надо, рюмки три выпьет и сразу в лёжку.

– А почему же вы нас именно сегодня вызвали? Ведь не сейчас же у него это началось.

– Потому что увидела, как он газовый вентиль отвёрткой ковыряет. Вот я и всполошилась. Вы же сами понимаете, что может случиться.

Больной, услышав щёлканье замка, вышел к нам в прихожую. На лице, покрытом красными пятнами, кустилась жиденькая растительность. Одет он был весьма оригинально: сверху – грязная голубая рубаха с коротким рукавом, а низ полностью обнажённый.

– Витя, да ты что делаешь? – возмутилась сестра. – Ты зачем штаны-то снял? Неужели не стыдно? Ну-ка, давай быстро надевай!

После того, как больной обрёл относительно пристойный вид, начали мы беседу беседовать.

– Ну что, Виктор Алексеич, рассказывайте, как себя чувствуете, есть ли жалобы?

– А как я себя чувствую? Нормально всё, я здоровый человек.

– Это хорошо. А где вы сейчас находитесь?

– Я вон из того дома сюда пришёл.

– То есть, это не ваша квартира?

– Не знаю, я потом разберусь.

– Виктор Алексеич, какое сегодня число?

– Десять двенадцать две тысячи одиннадцать.

– Понятно. А вот это кто стоит?

– Как кто, моя сеструха родная, Галина.

– А как зовут вашу дочь и бывшую жену?

– Да откуда я знаю! – раздражённо сказал он. – Я в Израиле десять лет под землёй жил!

– Ну и как вы туда попали?

– С Кольского полуострова. А до этого я в Нидерландах был.

– Ну и чем вы там занимались?

– Был лейтенантом госбезопасности. Почитайте газеты, там про меня всё написано.

– Виктор Алексеич, а в какой стране мы живём?

– В эсэсэре.

– А кто наш президент?

– Ельцин.

– Да почему же Ельцин-то?

– Как почему, он же генеральный секретарь компартии. Он мне тут как-то звонил, сказал, что я теперь генерал-лейтенант госбезопасности. А вообще, мы с ним часто перезваниваемся, разговариваем обо всём.

– О как! Ну что ж, поздравляю с присвоением нового звания!

– А у меня в швейцарском банке пять миллиардов долларов! – гордо сказал больной и расплылся в довольной улыбке.

– Счастливый вы человек, товарищ генерал-лейтенант! Но давайте-ка поедем в больницу, там отдохнёте от нелёгкой службы, подлечитесь.

– А куда, в Израиль, что ли?

– Нет, там, конечно, не Израиль, но тоже очень хорошо, вам понравится.

– Поехали!

Да, допился Виктор Алексеевич, можно сказать, до предела. Алкоголизм уже в третью стадию перешёл, которая, кстати сказать, не так часто встречается. В этой стадии больные деградируют, устойчивость к алкоголю снижается. Опьянение наступает от самой минимальной дозы. Да и пьют они уже не столько для удовольствия, сколько для устранения тяжкой абстиненции.

А ещё Виктор Алексеевич показал яркий Корсаковский синдром с характерными для него конфабуляциями, то есть ложными воспоминаниями. Всё, что улетучилось из памяти, больная психика заменила фантастической нелепицей. Здесь имеются в виду «путешествия» в Израиль, Нидерланды и Кольский полуостров. Ну и конечно же, «общение» с давно покойным Ельциным.

Прогноз здесь, конечно же, самый что ни на есть, мрачный. Нет, острота психотической симптоматики сгладится. Но о полном восстановлении нормальной психики даже и речи быть не может.

Вот и разрешили, наконец-то, обед. Поздновато уже, мою любимую выпечку уже скорей всего разобрали. Ладно, не смертельно это и для меня даже полезно. Стыдно признаться, но за зиму я живот отрастил и теперь проблемы с одеждой появились. Очень хочется специальной гимнастикой заняться, вот только лень проклятущая не позволяет.

Обеденного времени нам дали меньше часа, даже чай допить не успели. Вызвали нас на травмы руки и ноги у мужчины восьмидесяти трёх лет. Ждал он нас за городом в садоводческом товариществе. И вновь я обратил внимание на нерациональное использование бригад. Это товарищество располагается на территории третьей подстанции, там до него рукой подать. Но, несмотря ни на что, этот вызов нам пульнули. В итоге нам пришлось ехать с другого конца города. И само собой разумеется, что в двадцатиминутный норматив мы не уложились.

Встретила нас горько плачущая пожилая женщина:

– Ой, убился, убился он! – заполошно закричала она. – Да как же мне теперь без него-то?

– Так, погодите, он умер, что ли? – спросил я.

– Нет, да вы что такое говорите-то! Разбился он, в огороде лежит, встать не может! А мне-то его никак не поднять! Ведь говорила ему, не пей ты в такую жару! Но он ведь не слушает, пошёл в гости к соседке и там выпил.

– Тогда успокойтесь, пожалуйста! Что ж вы его как покойника оплакиваете?

Подъехали к участку и сразу увидели лежавшего между грядок полного пожилого мужчину с блестящей лысиной. К счастью, был он в сознании и, судя по всему, раскисать не собирался.

– Здравствуйте, Павел Виталич! Что с вами приключилось?

– Да вон за лопату запнулся и сразу рухнул. Плечо и нога болят, спасу нет! Пробовал встать и ничего не получилось. Маша! – обратился он к супруге. – Иди возьми у Анжелы бутылочку, мне надо сто грамм выпить, чтоб боль убрать.

– Ага, щ-щ-щас, разбежалась! Надоела твоя чёртова Анжела хуже грыжи! Если бы ты с ней не пил, то ничего бы и не было! Уже изуродовал сам себя, так нет, неймётся, ещё хочет! До старости дожил, а ума нет!

– Нет, Павел Виталич, выпивку нужно будет отложить на неопределённо долгий срок. Мы вам сейчас хорошее обезболивающее сделаем, – сказал я.

После осмотра всё стало ясно как божий день: вывих левого плечевого сустава и под вопросом повреждение связок левого голеностопа. После оказания помощи свезли мы Павла Витальевича в травмпункт.

Следующим вызовом был психоз у мужчины сорока четырёх лет.

Подъехали к «хрущёвке». Домофон в нужной нам квартире не работал, а потому пришлось долго и нудно звонить соседям. Не менее чем с десятой попытки нас всё-таки пустили.

На третьем этаже в приоткрытую дверь выглянула пожилая женщина и спросила:

– Вы в семьдесят девятую, что ли?

– Да, туда. А как вы догадались?

– А чего тут догадываться? Сегодня этот дурак по подъезду бегал, орал как бешеный. Наверное, до белой горячки допился. Они же всех измучили, никакой управы на них нет! Мы уж коллективную жалобу в милицию подавали. Ну и что толку? Они как безобразничали, так и продолжают.

Грубо сделанная металлическая дверь в квартиру была не заперта. Но тем не менее, сразу заходить мы не стали, а сперва громко постучали. И вышли к нам, аки три богатыря, три хорошо поддатых профессиональных алкоголика непонятного возраста.

– «Скорую» вызывали? – без лишних слов спросил я.

– Да, вызывали, но сейчас уже ничего не надо. Просто Кирюха с похмелуги малость почудил, а потом выпил и всё прошло! – объяснил один из господ.

– Я не понял, мы вам мальчики на побегушках, что ли? – грозно спросил фельдшер Герман. – Если «скорая» больше не нужна, значит, нужно позвонить и отменить вызов! Короче, если ещё раз вызовете, то лечить вас будем не мы, а экипаж полиции!

Следующий вызов был к мужчине шестидесяти лет, который был без сознания и возможно умер.

Приехали к четырёхэтажному дому старой постройки, квартиры в котором сплошь коммунальные.

В прихожей нас встретил молодой мужчина и, щедро обдавая нас перегарными миазмами, сказал:

– Чёт я вообще не пойму, спит он или умер. Вообще ни на что не реагирует.

– А он вам кем приходится?

– Сосед, вот такой человек! – показал он большой палец.

Мужчина, одетый лишь в цветастые «семейники», сидел на диване, широко расставив ноги. Но когда я его осмотрел, то выяснилось, что это не мужчина, а его тр*п. Признаки биологической смерти были абсолютно достоверными: положительный симптом Белоглазова и начавшееся с жевательных мышц тр*пное окоченение. А это означало, что реанимация не имела никакого смысла.

– Он чем-то болел? – спросил я.

– Болел, но я не знаю чем. Он говорил, что дышать тяжело и ноги болят.

– Выпивал?

– Ну да, как все.

Не понимаю я, что значит «как все». Один вообще не пьёт, другой как в бездонную яму в себя заливает, третий лишь по праздникам позволяет. Но обобщение и вычисление среднего значения здесь совершенно бессмысленны. Нет, разумеется, не стал я вслух высказывать свои соображения. Вместо этого разъяснил я соседу его дальнейшие действия и отчалили мы восвояси.

Времечко стремительно к окончанию смены движется. Сейчас, наверное, ещё вызовок дадут и потом всё на этом. И точно, дали: головная боль у женщины тридцати одного года. А дожидалась она в спецприёмнике для административно арестованных. Ну что ж, наверное, сотруднице поплохело.

Но оказалось, что никакая она не сотрудница, а административно арестованная автомобилистка. Суд наградил её пятью сутками отдыха на полном гособеспечении за пьяную езду и злостное неповиновение гаишникам.

Приятная внешне, без косметики на бледноватом лице, она смотрела на нас словно обиженный ребёнок.

– Что случилось? – спросил я.

– Ой, вы знаете, мне совсем-совсем плохо! У меня такое чувство, что я сознание потеряю! – весьма бодро ответила она.

– А в чём выражается это «плохо»?

– У меня голова очень болит и кружится, руки стали какие-то ватные, ничего не чувствуют. Может, у меня инсульт?

Добросовестно осмотрел я её, но совершенно ничего ужасного не углядел. Патологической неврологической симптоматики не было. При покалываниях она непроизвольно отдёргивала руки, а значит чувствительность никуда не пропадала. Давление самое замечательное – сто двадцать на восемьдесят. Уровень глюкозы отличный. Сатурация прекрасная.

Сказал ей обо всём, но отсутствие тяжёлых болезней её весьма опечалило. Дали мы ан***гин, г***цин и на этом распрощались. Понятно, что хотелось ей как можно скорей на волю вырваться. Но ничего, потерпит, ведь пять суток это не пять лет.

Вот и всё, закончилась моя смена. Как и всегда в последнее время, получилась она весьма интенсивной, вызовы шли как по конвейеру, почти беспрерывно. И теперь как фантастика вспоминаются былые счастливые времена, когда на непрофильные вызовы нас направляли редко.

А на следующий день, разумеется, была поездка на дачу. В лес я опять не пошёл, потому что наступило безгрибье. Для меня это не трагедия, а вот друг Фёдор крайне огорчился и помрачнел. Шутка ли, ведь накрылся грибной бизнес, прекратилась алкогольная вольница. Нет, супруга-то его финансирует, но скудновато, душа от этого не возрадуется. Но я, по мере возможности, выручаю друга, причём в строгой тайне от его Евгении Васильевны.

В этот раз Фёдор пришёл к нам с утра и был весьма мрачноват. Оказалось, что он уже опохмелился, но душа требовала праздника. В этот раз моя супруга зверствовать не стала и пригласила к нам его с Евгенией Васильевной. Сказала, что, мол, с утра пить – это моветон, а вот вечерком посидим.

И, как всегда, замечательно мы посидели, безо всяких излишеств и непотребств. Супруги наши очень любят, как мы с Фёдором в два голоса поём «Ой, то не вечер» и «Лучину». Вот мы их и уважили. В общем, хороший получился вечер, душевный.

Красавица гроза

Погода словно по моему заказу установилась: тепло и дожди идут регулярно. Очень рад я тому, что пока не приходится мне переквалифицироваться в поливальщика огорода. Кстати сказать, давным-давно не было сочетания дождей с теплом. Обычно всегда после дождей сильные похолодания наступали.

Возле «скорой» сирень расцвела настолько роскошно, что остановила меня на минутку, не позволив равнодушно пройти мимо. У медицинского корпуса, как всегда, стояли и дымили коллеги из предыдущей смены.

– Опять началась эпидемия «минирований», – сказала врач Григорьева. – Вчера автовокзал и шестую школу «заминировали».

– Так, наверное, малолетние недоделки развлекаются, – предположил я. – Они же знают, что серьёзного наказания не получат. Присудят условный срок да на учёт поставят. Но им же от этого ни жарко, ни холодно, так, лёгкий испуг. Тем более, что возмещать ущерб будут не они, а родители.

– Ну где же эта Алина, чёрт её дери? – в сердцах воскликнула басом пожилая врач Бочарова. – У нас вызов висит с серьёзным поводом, а она телится как всегда!

– Так, наверное, в туалет забежала, – предположил я.

– Ой, Юрий Иваныч, с ней никогда вовремя не выедешь! Ведь молодая девчонка, в таком-то возрасте должна энергия хлестать через край. А она вечно как не доенная, ходит нога за ногу, быстро ничего не может делать.

Тут долгожданная Алина вышла и сразу получила словесную трёпку от Бочаровой:

– Алина, ну сколько можно тебя ждать? У нас вызов срочный: боль в груди и задыхается! Если ты без <звездюлей> как без пряников, то мне это и <нафиг> не надо!

Однако экспрессивная речь старшей коллеги не произвела на Алину ни малейшего впечатления.

– Да ладно, успеем, чё вы так нервничаете? – невозмутимо ответила она. – Никто там не помрёт!

– Так, Алина, всё, хватит! Пойдём быстрей! – рявкнула Бочарова и, не оглядываясь, направилась к машине.

Объявили конференцию. Старший врач, закончив доклад оперативной обстановки, недовольно сказал:

– У нас очень серьёзные проблемы со стерилкой. Дезинфектор на больничном, а замену ей не подобрали. В итоге, вчера до девяти вечера машины мыла уборщица. А потом сами бригады. Но это, мягко говоря, неправильно.

Да, проблема нарисовалась серьёзная. А всё дело в том, что главный фельдшер Андрей Ильич был в отпуске. Замещала его старший фельдшер Елена Костина, работающая в этой должности сравнительно недавно. Пока не научилась она крутиться и сразу множеством дел заниматься.

– Ну и в чём дело? – сурово спросил главный врач у Елены.

– Игорь Геннадьевич, дезинфектор из второй смены на больничном, другая, из третьей, в отпуске. Поэтому сегодня тоже некому машины мыть…

– Так, Елена, я не понял, а как же Андрей Ильич выходил из такого положения? При нём что, никто никогда не болел и в отпусках не бывал?

– Он всех обзванивал и уговаривал на подработки, у него блокнот был с телефонами…

– Слушайте, да что ж за детский сад творится? Позвоните Андрею Ильичу и узнайте! В чём проблема-то?

– Звонила, он не отвечает.

– Тогда сразу после конференции идёте к старшему врачу, берёте у него папку с телефонами и звоните дезинфекторам первой, четвёртой смен. Если они не согласятся, значит звоните уборщицам. Уговаривайте всеми силами, используя шантаж, угрозы и насилие. Шутка. Но чтоб сегодня дезинфектор был!

– Я поняла… – тихо сказала Елена, которая явно не была в восторге от свалившейся на неё вышестоящей должности.

Дальше подключилась начмед Надежда Юрьевна:

– Коллеги, ТФОМС запросил на проверку очень много карт, аж триста штук. Поэтому, я прошу отнестись спокойно и без возмущения, если мы попросим вас переписать ваши карты. Вы все должны понимать, что это мы делаем не для развлечения. Если эксперты накопают дефектуру, то это ударит не только по администрации, но и по вам. Рублём ударит. Казалось бы, все всё знают и понимают. Но, несмотря ни на что, некоторые упорно продолжают допускать нарушения. Подчёркиваю, не ошибки, а именно нарушения. Назову только самые типичные. На первом месте – неправильно указанное время. Общеизвестно, что доезд на экстренные вызовы не должен превышать двадцати минут. Это прописная истина. Но всё-таки время пишут кто во что горазд. А причина в том, что отдельные товарищи просто не знают, какие вызовы относятся к экстренным, а какие – к неотложным. Если кто не в курсе, это всё чётко расписано в приказе триста восемьдесят восемь. Это наш главный приказ, мы обязаны его знать. Далее, допускается куча ошибок в оказании помощи. Пишут что попало, как будто стандартов никогда в глаза не видели. Ещё один момент. Встречаются необоснованные диагнозы и выводы. Например, не буду называть кто, при инфаркте с безобразной гемодинамикой нарисовал «состояние удовлетворительное». И этот коллега, к сожалению, не одинок. В общем, давайте уже подходить ответственно.

После конференции пришёл в «телевизионку», где сидели несколько коллег, что-то обсуждавших и не обращавших внимания на телевизор.

– Ань, а чего мы сидим-то? – спросил молодой фельдшер Прохоров у своей напарницы. – Всё, смена кончилась, пошли переодеваться!

– Молчи уже, садист! – беззлобно ответила она. – Вы представляете, он мне чуть пальцы не отрубил! Мы на вызов приехали, из машины всё взяли, и он, не глядя, дверь со всей дури ка-а-ак захлопнул! Ну всё, думаю, без пальцев осталась! Ты чё, кричу, сделал-то? Он тут же открыл, я смотрю – всё нормально, пальцы на месте. И прикиньте, даже почти не больно!

– Ха, так я ж любя! – довольно сказал Прохоров. – Ладно, Ань, пойдём!

Тут и я высказался:

– Ты почто меня шабаркнул балалайкой по плечу? Я пото тебя шабаркнул – познакомиться хочу! – а про себя подумал: хорошие они ребята. И профессионально, и просто по-человечески. Дай бог, чтоб сложившиеся между ними отношения в семейные превратились.

Вот и поразъехались все. Движение, суета и шум прекратились, затишье наступило. Парни мои в комнату отдыха пошли, а я в «телевизионке» остался. Не люблю по утрам разлёживаться.

Тут из коридора послышался громкий разговор, и зашли фельдшер по приёму вызовов Светлана Кузнецова со старшим врачом Александром Викентьевичем.

– Юрий Иваныч, у Рожковой, скорей всего, ОНМК, – сказал он. – Давайте делайте ей ЭКГ, всё прочее, и в «пятёрку» везите.

– А она хоть в сознании?

– Да, в сознании. Мы её в амбулаторном кабинете уложили.

– Слушайте, Юрий Иваныч, – сказала Светлана, – если б я не была медиком, то её бы за пьяную приняла. Она сидела, вызовы принимала и ни с того ни с сего стала ходить-бродить, как будто не понимает где находится. Глаза мутные, язык заплетается. Ой, какой кошмар!

Юлия Дмитриевна Рожкова – одна из наших старейших работников. Сначала она выездной была, а потом, с возрастом, перешла на физически более лёгкую работу в диспетчерскую. Всегда собранная, энергичная, остроумная, сейчас она сидела на кушетке и смотрела на нас взглядом испуганного, растерянного ребёнка.