Читать онлайн Воронцов. Книга 2

© Алексей Федотов, 2025

ISBN 978-5-0064-4296-2 (т. 2)

ISBN 978-5-0059-1943-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Продолжение войны 1829 года. Адрианопольский мир. Севастопольский бунт. Смерть отца С. Р. Воронцова. Начало Строительство дворца в Алупке. Развитие виноградарства в Крыму

Новый 1829 год семья Воронцовых встретила в Одессе. Государь-император поручил ему в первые зимние дни заготовлять продовольствие для армии, которая должна была продолжить военные действия с началом весны.

В первую очередь он совместно с Грейгом разрабатывает планы по транспортировки грузов из Одесского порта в сторону Константинополя. Для этих целей у них есть три парохода «Метеор», «Надежда» и «Одесса». Ещё с прошлого года инженер-гидротехник Бернард Фон дер Флис руководил работами в порту по его предложению выписали землечерпальную машину. Он так же одновременно занимался обеспечением питьевой водой населения города. Для этого он послал в Европу своего секретаря Алексея Левшина чтобы тот посмотрел, как делают водоводы французы и итальянцы. Он писал: «с первым курьером отправил вам рисунок труб для стока нечистоты из улиц и чертежи труб для водопроводов. После многих изысканий и опытов ученые возвращаются к мысли, что самыя лучшия трубы из обожжённой глины. Здесь видел прекрасную и препростую машину для поднятия воды из Роны в два резервуара, из коих она расходится по всему городу. В ней нет ни паров, ни котлов; вся машина приводится в движение тою же водою, которую она поднимает. Здесь есть также славная труба пожарная, коей одна кишка сосёт в себя воду из реки, а другая бросает её на огонь. Ваше сиятельство конечно слышали о способе доставать воду посредством артезианских скважин. Из малого отверстия, прорытого буравом, вода поднимается на поверхность земли из глубины 300 футов».1

От нового Воронцовского дворца в Одессе продолжает улучшаться Николаевский бульвар (ныне Жванецкого), вдоль которого строятся красивые дома богатых купцов, а внизу генерал-губернатор заложил Новый бульвар (ныне Приморский). Немного выше Воронцова строится Сабанеев и Толстой, до сих пор в городе существует Сабанеевский мост через овраг (ныне Военный спуск). Он как-то писал «дай Бог тебе здоровья, любезнейший друг. Я приехавши сюда, пользуюсь твоим экипажем, без которого здесь из дому шагу сделать нельзя такая грязь… сделай дружбу попроси Боффу чтоб он поспешил отделкою моего дома». Сам он в этом году находился на лечении в Дрездене по поводу болезни желчного пузыря. На старой гравюре Боссоли видим слева дом Петра Толстого, затем дом Сабанеева и там, вдали на фоне моря справа высокий дворец Воронцова.

Михаил Воронцов в этом году разрешил еврейской городской общине купить новое построенное здание на углу улиц Мясоедовской и Госпитальной для размещения там приюта для бедных «букурим-холим» и при нём больницы. Он так же заказывает за границей мрамор для отделки домов в городе.

Государь-Император, понимая, что войну с Портою придётся продолжать назначает генерала Дибича главнокомандующим, а начальником штаба становится генерал-адъютант барон Толь. Генерал-адъютант Киселёв получает в командование 4 резервный кавалерийский корпус. Генерал-майор Бутурлин занял должность главного квартирмейстера второй армии, а генерал Пален назначен командиром 2 пехотного корпуса. Государь Николай I отказывается вмешиваться в командование и меняет стратегию, где намечается переход через Балканы. 15 февраля новый главнокомандующий граф Дибич прибыл в Яссы. Проведя смотр войск, он далее перевёл свою штаб-квартиру на юг в Галац. Генерал-губернатор Михаил Воронцов отправлял из Одессы продовольственные припасы на кораблях и пароходах к устью Дуная в Сулин и оттуда вверх по реке. Военные действия нашей армии должны были начаться осадой крепости Силистрия.

Мост Сабанеева в Одессе. Худ. Карло Боссоли

Воронцов экстренно переправил потоки снабжения в Кюстенджи (Констанца), а затем в Бургас. Он записал: «…я принимал активное участие в порученной мне Императором миссии по отправке морским путём в Бургасский залив всех военных утверждений для армии маршала Дибича. Мне было очень приятно в этой глуши, и наша армия продвигалась вперёд после прохода через Балканы, находила во всех прибрежных портах на своём пути всё необходимое»2.

Командующий флотилией контр-адмирал Михаил Николаевич Кумани ещё раньше взял приступом с моря турецкую крепость Сизополь (Süzebolu). Порта пыталась отбить потерю, но наши выстояли за счёт помощи, пришедшей по суше. Именно сюда генерал Воронцов направил свои транспортные суда с провиантом и военными припасами. Адмирал Алексис Грейг так же уже весной привёл корабли Черноморского флота в эту гавань. Сам Михаил Кумани позже получил за эту операцию орден «Святой Анны» 1 степени.

В это то время произошёл один интересный конфликт между Воронцовым и одесским картёжником полковником Александром Раевским. Михаил Семёнович довёл до сведения императора Николая Первого, что младший сын заслуженного генерала Николая Николаевича Раевского в Одессе везде осуждает начавшуюся войну и постоянно критикует действия правительства. Государь, услышав губернатора, своим указом приказал выслать этого полковника в его имение на Полтаву. За него, конечно, вступился отец, который считал, что «несчастная страсть сына к графине Воронцовой вовлекла его в поступки неблагоразумные… и что хотя любовные безумства неприличны, но извинительны, а политические обвинения графа Воронцова, предъявленные сыну, – донос и клевета». Этот полковник с молодости знал Елизавету Ксаверьевну, и та когда-то в молодости даже одно время была в него влюблена.

Сохранились с того времени просто слухи, что как-то на улице Раевский с хлыстом в руках, остановил на улице экипаж графини и крикнул ей раздражённо: «заботьтесь хорошенько о наших детях». Он постоянно надоедал Елизавете Воронцовой и распространял различные слухи в городе, пока генерал-губернатор отсутствовал. Существует письмо отца об этом событии, в котором старший Раевский писал: «…мне весьма прискорбно, что граф Воронцов вмешивает полицию в семейственные свои дела и через то даёт им столь неприятную гласность. Я покажу более умеренности и чувства приличия, не распространяясь далее о таковом предмете». Так же я нашёл письмо самого генерала Николая Раевского сыну Николаю в Кахетию: «Я возвращаюсь из Петербурга, мой друг Николушка, и письмо сие в третий раз начинаю писать тебе. Пушкин хотел из Петербурга к тебе ехать, потом из Москвы. Брат Александр дурачествами навлёк себе и нам огорчений, которые, как только дурачествами не заслуживали бы случившихся последствий. Я ездил в Петербург, чтоб представить истину, и хотя был принят с благоволением, но мне сказано было, чтоб я о сем не говорил ни слова государю, ни от него о мнимых неприличных разговорах, о коих я писал тебе, следственно все состоит в его истории с Воронцовой. И так, прожив больным в Петербурге месяц, я представился и откланялся, и через два дня уехал». Отец сильно переживал за своего непутёвого сына и в итоге не перенёс стыда и умер в этом году в селе Бовтышке недалеко от Чигирина. Александр был уволен от должности и сослан в Полтаву. Второй сын, тот самый Николушка, за связи с декабристами был уволен Паскевичем от должности командира драгунского полка.

Но вернёмся в Одессу, где началась чума, и Воронцов срочно предпринял ряд мер для изоляции этой заразы. На одном из хуторов близ города от чумы умерло несколько человек, и генерал-губернатор приказал немедленно закрыть город. Без особого разрешения никто не мог ни войти в город, ни выйти из него. Он записал тогда: «…город был настолько изолирован, что ни один дом не общался с другим, а движение по улицам было запрещено для жителей, за исключением нескольких комиссаров по каждому району, которые носили специальные медали на груди, которые показывали, что они имеют право передвигаться по городу… всё что можно погружалось в раствор хлора, а что нельзя было погрузить в воду очищалось химическими средствами… был создан Высший медицинский совет и комиссары следили за осмотром бедных больных людей за счёт города и около 20 врачей были разбросаны по всем районам осматривая больных у дверей и окон и отправляли больных в карантин. Сам я ежедневно ходил в назначенное место для консультаций с комиссарами по всем нужным вопросам. Подобные меры являются необходимыми и сопряжены с большими расходами, но и успех от них гарантирован. Чума может распространяться только через прикосновение и заражение можем получить только через контакт. Примерно через 6 недель инфекция полностью должна была исчезнуть»3. Многие старые деревянные постройки с чумными признаками сжигались. Все остальные предметы окуривались серным горением «письма, газеты, книги и многое другое, что поступало в город или вывозилось из него».

В мае наши сухопутные войска (включая донских казаков Карпова 3 полка) обложили Силистрию с суши. С реки Дунай действовала Дунайская флотилия контр-адмирала Патаниоти. В конце месяца командующий Иван Иванович Дибич, поручил генерал-лейтенанту Афанасию Красовскому идти на решительный штурм крепости с конниками и егерскими полками. После удачных действий турки в июне сдали крепость Силистрия.

Карта расположения войск 1829года.

Турки не сидели без действия и визирь Решид-паша, собрав 40 000 армию двинулся на местечко Козлуджа а затем к Праводам, где окружил наш отряд (3000 человек) генерал-майора Павла Купреянова. Пока турки осаждали геройски оборонявшихся солдат Купреянова, барон Дибич, сделав длительный скрытый марш отрезал своими войсками турок от Шумлы.

Османы, сняв блокаду города Праводы, двинулись в сторону Шумлы. Подойдя к селу Мадеры донские казаки, повстречав 1500 турок, ударили по ним. Бросив всё, они, сев на коней побежали к своему главному лагерю. Более 300 конников было убито и ранено во время погони, длившейся на протяжении 6 вёрст. Противник выслал из Шумлы 3000 подкрепление и подойдя к речке Буданлык занял позицию. Наши казаки Борисова и Ежова полков совместно с уланами 4 дивизии под командованием генерал-лейтенанта барона Крейца начали форсировать на конях эту речку. Казаки полковника Ежова и уланы Харьковского полка перетащили на плотах 8 пушек. Донские казаки, перейдя речку сразу же ударил по левому флангу турок. Далее переправились основные силы, и противник отступил в Шумлу. Отряд генерал-майора Якова Отрощенко с пехотою и гусарами Иркутского полка пройдя село Мадеры прибыли в район Кулевчи и Черковни. Вышедшие из Силистрии ночью основные наши войска оказались в тылу неприятеля. Генерал от инфантерии Логгин Осипович Рот с батальонами 30 мая разместился левее Главного штаба нашей армии. Турецкая армия (около 5000 бойцов) очутилась в окружении. Турки, не зная расположения наших войск, утром спустились с высокой горы и остановились в версте от деревни Черковни. В центре стояла пехота с 6 орудиями, а по краям конница. Противник передвинул свои войска на правом фланге по высокому берегу. Генерал Отрощенко первым начал палить из пушек по противнику и тот не замедлил ответить. Османские ядра летели через головы наших солдат и ложились позади в долине. Внезапным броском егерей подполковника Севостьянова он выскочил наверх с 2 пушками и оказался на правом фланге турецкой батареи и открыл беглый огонь «турки были поражены неожиданным ударом, оставшиеся в живых и не раненые побежали в лес, оставив свои орудия». Спустя некоторое время подошли основные силы и наши стали отстреливавшись отступать в низину к речке. Удачным выстрелом артиллеристов генерала Ивана Карловича Арнольди (который ранее потерял ногу) был подорван склад зарядных турецких ящиков и произошёл большой взрыв. Затем туда была направлена кавалерия, от которой противник бежал, оставив все пушки. Основные силы генерал- адъютанта Карла Толя пришли в движение и поднялись выше по широкой равнины. Увидев свежие войска турки, не обращая внимания на своих командиров «побежали в горы кучами и поодиночке». «Визирь, не имея резерва, не мог подкрепить рассеянных своих войск, ибо все они пущены были в действие против авангарда, и отступить в порядке также не мог; узкая дорога в тесной дефиле была заставлена, как сказывали, на восемь вёрст обозами. Посему он не мог спасти с места сражения ни артиллерии, ни даже багажа: все досталось в руки победителей»4.

Фрагмент карты боевых действий с турками.

После этого сражения османы потеряли более 5000 убитыми и ранеными. Взято в плен 1450 человек, 49 орудий и 6 знамён. С нашей стороны был ранен генерал Отрощенко и генерал Глазенап, который неправильными действиями погубил целый батальон Муромского пехотного полка. Турецкая кавалерия «разорвав фас» изрубила командиров и офицеров. После этого сражения Император наградил всех офицеров и главнокомандующего графа Дибича различными орденами. Спустя несколько дней в середине июня всё же сдалась крепость Силистрия. Нашим досталось 253 орудия и флотилия из 76 судов с пушками и порохом, более 100 знамён. Турецкий гарнизон более 9000 человек вышли из крепости и ушли на лодках и пешком в южном направлении «пашей Силистрийских, с свитами их, приказано было отправить в Одессу водою, на тех судах, которые привозили провиант».

Все наши офицеры получили различные награды: генерал Красовский получил орден «Святого Владимира» 1 степени, Берг и Шильдер ордена «Св. Георгия» 3 класса, инженер-полковник Капель и Сорокин получили ордена «Святого Владимира» 3 степени.

В мае этого года состоялась в Варшаве коронация Императора Николая Павловича и его супруги Александры Фёдоровны в Царстве Польском. Там его встретил брат Константин Павлович, который в первую очередь показал свои войска. Обряд коронования совершился 12 мая в Королевском замке в зале Сената. Далее Император отправился в Берлин, где прошла свадьба племянницы Николая принцессы Августы с принцем Вильгельмом.

В это же время Генерал-Губернатор Михаил Воронцов принял пленных турок в Одессе, но сначала отправив их в карантин. Затем их путь лежал в Петербург. Чума распространилась по Бессарабии, и он по реке Днестр сделал сильную линию карантинов, отделив тем самым сообщение с Малороссией. В Одессу вторично проникла чума на одном из пароходов прибывшего из Кюстенжи. «22 октября, город был заперт, и прекращено его сообщение с Империей. По черте одесского порто-франко оцепление состояло из служителей таможенной стражи, потом их заменили пехотные части из ближайших гарнизонов. Суда, находившиеся в военной гавани, были задержаны и объявлены в карантинном положении. Вольные рабочие, занимавшиеся постоянно на Платоновской пристани и общавшиеся со служителями карантинного батальона, взяты в карантин, переодеты и чистое платье и изолированы на 28-дневный срок. Погрузку товаров через карантин и выгрузку с судов на пакгаузы приостановили». Город обнесли второй заградительной цепью из солдат батальона Минского и Виленского егерских полков, было выставлено более 110 постов. Закрыты были все питейные заведения, погреба, продажа хлебных изделий была под особым контролем. Деньги передавались через тарелку, наполненную разбавленным уксусом. Специальном распоряжением Воронцова было оговорено «что сокрытие больных ни к чему не послужит, ибо раньше или позже больной заразою умрёт, и тогда поневоле должно будет о том объявить; между тем через это самое увеличится опасность для всех живущих с ним». В одном из районов города после различных жестких мер карантина удалось остановить распространение болезни при этом все вещи жителей окуривались горящей серой и закладывались на несколько часов в уксусную воду и затем проветривались. Это помогло устранить передачу заразы через одежду. Чумным кварталом в городе заведовал штаб-лекарь Моисей Григорьевич Черников. Дивизионным доктором был Герасим Семёнович Мещерский. Полицмейстером назначен полковник Станислав Тимофеевич Василевский. Всей канцелярией правил Михаил Иванович Лекс. Военными чиновниками по особым поручениям у губернатора были полковники: уланского полка Отто Пфейлицер-Франк, егерского полка Виктор Фролов-Багреев, московского полка Василий Русанов. Среди гражданских лиц в канцелярии были действительные статские советники: Александр Казначеев, Дмитрий Башмаков, Иван Бларамберг, Павел Марини, Алексей Левшин и другие. Все эти люди помогли Михаилу Семёновичу Воронцову остановить эпидемию чумы до конца года в городе Одесса. В ноябре там произошло довольно сильное землетрясение продолжавшееся несколько минут и некоторые дома дали трещины в стенах.

Пока Воронцов занимался эпидемией, в Крыму во всю идёт обустройство территории вокруг строящегося дворца. Директор Никитского сада Николай Андреевич Гартвис писал ему: «Я только что получил от садовника Вагнера из Риги извещение о том, что в конце мая прибыли новые сорта камелий из заведения Лоддижиса из Хакней возле Лондона, очень хорошей сохранности, его цена за растение от 20 до 30 рублей (цена Лоддижиса на месте 15 шиллингов). Я тотчас написал Вагнеру, чтобы он проставил сумму для Вашего сиятельства за шесть камелий и две магнолии и несколько других вечнозеленых кустарников, которых у нас еще нет. Все это прибудет в августе или в сентябре. Я позабочусь о их перезимовке в Никите, в оранжерее для того, чтобы в апреле или мае высадить в Алупке». Первые розы отечественной селекции, выведенные Николаем Гартвисом, названные «Алупка» и «Графиня Элизабет Воронцова», были высажены в Воронцовском парке. Чуть позже княгиня Анна Сергеевна Голицына, купившая земли в Кореизе и по его предложению завела там большие плантации винограда. Она писала Воронцову: «…сейчас я должна Вам сообщить, месье граф, что мы были в Алупке. Я, мадам Бергхейм и мадемуазель Маурер <…>. Славный Герасим нас встретил с радостью и тут же приготовил завтрак. Затем мы присоединились к Кебаху <…>, обошли верхний сад, все осмотрев и все проверив, уставая восхищаться <…> Мой дорогой граф, я не нашла ничего похожего, что было при Ревильоти <…>.

Алупка 1829 года. Гравюра худ. Карла Кюгельхена.

Кебах английский сад перекрыл дорогами <…>. Он посадил 6000 декоративных деревьев на побережье, питомник и 5000 гранатовых деревьев, и все обрисовано как нельзя более совершенно, со вкусом и простотой. Алупка уникальна. Ни один государь не обладает ничем приблизительно подобным <…>, и Кебах рождён, чтобы быть садовником. Если бы император увидел Алупку, какой она стала, он дал бы Кебаху 10000 дублонов, чтобы тот ему сделал Царское Село <…>. Месье граф, этот славный человек имеет всего только 12 работников для двух садов и масличной плантации». Княгиня Голицына на своих землях к тому времени высадила уже 30 000 лоз винограда (бордо, мускат, пино-нуар, траминер, кокур, клебер и другие) и делала вино, которое продавала по всей Малороссии. Анна Сергеевна очень гордилась своим «рислингом» которого она высадила около 4 000 кустов. Гартвис ставил этот сорт выше всех прочих немецких лоз и отзывался о нем весьма высоко: «Великолепный сорт. Самый известный по деланию из него лучших рейнских вин, Иоганнисбергского и других, занимает первое место между сортами столовых вин». Швейцарский архитектор Карл Эшлиман выстроил для княгини специальные подвалы из камня, доставленного из Феодосии. На гравюре К. Кюгельхена видим, какой была татарская деревня Алупка. За домом видны громадные камни малого хауса и основание древней круглой башни. Слева от домика сад-огород, а на плоской крыше другого целая татарская семья.

Таврический губернатор Казначеев в сентябрьском письме писал Воронцову: «Я постигнуть не могу, почтеннейший Граф, почему не хотят позволить сформирование другого Балаклавского баталиона. Это бы 1-е, во всякое время избавило нас от недостатка в Карантинной Страже, а 2-е, и самое полезное, доставило бы нам случай тотчас начать город в Судаке. Теперь надобно в скором времени ожидать мира, а по замирении может трудно будет настоять в прибавке баталиона по каким либо политическим отношениям. Нельзя ли воспользоваться настоящим случаем и поспешить совершением полезного дела: будем иметь и достаточную стражу и основание новаго города. Иначе Судак долго еще останется без полного и надежного сбыта своих вин. Потом, с Божиею помощию, начали бы мы основание города в Ялте на земле Вашей на положении польских местечек, как я Вам лично докладывал и Вы ето одобрили; к названию Ялты могли бы мы половину города наименовать Александриею в честь помещицы графини Александры Михайловны Воронцовой (дочери Воронцова) по примеру Измаила с Тучковым, Крылова с Кременчугом. В Алуште, как в центре, соединяющем две стороны Южного берега и губернский город, само собою образуется городок, особенно когда дорога по берегу продолжится без перерыву. Если ета мысль Вам не противна, мы бы с Левшиным занялись обработанием оной, а я с усердием привёл бы ее в скорое исполнение. Покуда по щастию моему меня все любят и охотно слушают, я бы успел многих согласить к поселению в новых городках наших».

В эту осень наши войска перешли Балканы тремя колоннами почти без больших потерь. Главнокомандующий граф Дибич получил от Императора находящимся в Варшаве титул Забалканского. Войска заняли города Сливно, Ямболь, Тырново, Факи и другие населённые пункты. На море адмирал Грейг имея у себя 60 вымпелов Черноморского флота продвигался к Константинополю. Именно в этом походе совершил подвиг капитан-лейтенант Александр Казарский на своём бриге «Меркурий», который вёл трёхчасовой бой с двумя турецкими линкорами. Вот как написал про это один из турецких штурманов: «…корабль капитан-паши и наш открыли тогда сильный огонь. Дело неслыханное и невероятное. Мы не могли заставить его сдаться: он дрался, ретируясь и маневрируя со всем искусством опытного военного капитана, до того, что стыдно сказать, мы прекратили сражение, и он со славою продолжал свой путь на вёслах торжествуя спасение и победу». Бриг был весь как решето, но оставался на плаву «пробоин в корпусе оказалось 22, повреждений в рангоуте 16, в парусах 133 и в такелаже 148». Позже Алексей Грейг в подробном донесении Императору Николаю I подчеркнул, что экипаж брига совершил «подвиг, которому в летописях морских держав нет подобного». Государь присвоил этому кораблю «Георгиевский флаг с вымпелом и его имя во флоте никогда не исчезали и переходя из рода в род на вечныя времена служили примером потомству». Казарскому присвоили внеочередное звание капитана 2 ранга и наградили орденом «Святого Георгия» 4 класса «всем нижним чинам знаки отличия военного ордена и всем офицерам, и нижним чинам двойное жалование в пожизненный пенсион».

В занятом нашими войсками Адрианополе шли переговоры с турками, и Император тогда писал графу Дибичу «настаиваю, что в том случае, если переговоры прервутся, вы должны направить отряд войск к Дарданеллам, дабы быть уверенным, что незваные гости не явились там… при неуспешности переговоров следует вам немедленно двинуться к Константинополю и, овладев им вы будете ожидать новых приказаний. Не дозволяйте никакому иностранному флоту войти в Дарданеллы впердь до приказания». Англичане и немцы, видя такое положение, надавили на турок и срочно был подписан мирный договор с Османской Империей. От России подписали генерал-адъютант Алексей Орлов, прибывшим из Петербурга и Фёдор Пален. Орлов даже ездил в Константинополь для вручения Султану письма Государя-Императора. По статьям этого договора Анапа, Суджук-кале, Ахалциха, Ацхура и Поти присоединены навечно к Российской империи «земли, лежащие на север и на восток от черты к стороне Грузии, Имеретии и Гурии, а ровно и весь берег Чёрного моря от устья Кубани до пристани Св. Николая включительно, пребудут в вечном владении Российской Империи». Проведена ликвидация ряда крепостей на Дунае и подтверждены автономные права Сербии, Молдавии, Валахии и Греции. Открыты навсегда все проливы, включая Босфор и Дарданеллы для торговой навигации в Чёрном море. Турция обязывалась уплатить России контрибуцию в размере «10 000 000 голландских червонцев, а вознаграждение русским подданным и негоциантам в 1500 000 дукатов». В Петропавловской крепости был произведён салют в 201 выстрел, которым возвещали всем жителям столицы об окончании войны.

Из книги Н.К.Шильдера «Император Николай Первый его жизнь и царствование» т2. стр 254 издание Суворина. СПб1903г.

Да, генерал-адъютант Михаил Семёнович Воронцов за свои военные заслуги в этой войне получил долгожданный «Орден Святого Андрея Первозванного», который помимо медалей стал двенадцатым Российским орденом на его груди. К концу года заболел «нервической лихорадкой» Государь-император Николай I. Он лежал с большой температурой, и всё окружение было очень обеспокоено, припоминая «печальные таганрогские дни». После 12 дней болезни он сильно похудел, но постепенно стал выздоравливать. Лишь 10 декабря Николай Павлович впервые вышел из спальни и написал письмо графу Дибичу: «…я почти совсем оправился от паразившаго меня сильного потрясения; милосердие Божие на этот раз сохранило меня жене и детям; чувствую только слабость в ногах, однако я могу сегодня сесть верхом и следовательно готов на службу»5. В Одессу в конце года прибыл чрезвычайный посол турецкого султана Галиль-паша со свитою. Михаилу Воронцову пришлось принять посольство и временно поселить на одном их хуторов, так как в столице Император ещё был в стадии выздоровления.

По наступлению 1830 года эпидемию чумы в Одессе почти нейтрализовали. Никаких праздников и карнавалов в доме Воронцова не устраивалось. Болела его дочка Александрина. За ней неотступно ходила Елизавета Ксаверьевна. Таврический губернатор Александр Казначеев раздобыл особую траву и писал из Симферополя Михаилу Семёновичу: «Сей час только получил траву от Гортьма для Сашиньки Вашей, Почтеннейший Граф, и теперь же ее спешу отправить к Вам. Дай Бог ей здоровья».

Приехавший Турецкий посол после разрешения из столицы был успешно отправлен в Петербург, куда прибыл в конце января. Там праздновали день рождения Великой Княгини Елены Павловны. На торжествах присутствовала вся царская семья, включая младшего брата Михаила Павловича. Из Пруссии приехал принц Альберт, который привёз от Короля «ордена Чёрного Орла» для русских фельдмаршалов Дибича и Паскевича. Царские особы, многие богатые люди и правительство веселилось в столице. Министром двора князем Петром Волконским был дан грандиозный бал-маскарад. Генерал-адъютант Александр Христофорович Бенкендорф писал в одном из писем: «…я не помню зимы, которая была бы более наполнена балами, празднествами и удовольствиями». Как говорится в русской поговорке «пол мира скачет, пол мира плачет».

Генерал-губернатор Воронцов в эти зимние месяцы постоянно находится в разъездах между Одессой и Николаевым и далее он так же посещает Бессарабию, где кордоны держат чуму по линии Днестра. То же самое происходило в Севастополе, где порт и город были в карантине. Временным военным губернатором там был генерал-лейтенант Николай Столыпин, назначенный Государем. В марте Воронцов находит время и едет в Крым. Там началось строительство «большого дома в Алупке» по проекту Франца Боффо и Томаса Харрисона. Оттуда он возвращается в Одессу, где Елизавета Ксаверьевна сообщает, что у дочки Александрины начала прогрессировать «желтушная болезнь» и сын Мишенька то же болеет. Граф Михаил Семёнович призвал всех своих военных врачей обратить внимание на здоровье своих детей. Сам же он в середине апреля выехал в сторону Киева. Он должен был встретиться с врачами по поводу болезни своего глаза. Туда же, должен был прибыть из Варшавы Государь-Император. Генерал-губернатор Михаил Воронцов был принят Николаем Павловичем. Он доложил о результатах борьбы с чумой на своих территориях и получил разрешение на поездку в Вену для лечения своей дочери. Далее он через Белую Церковь вернулся снова в Одессу, где его ждала Елизавета Ксаверьевна с больными детьми. Дочке Александрине тогда исполнилось 9 лет, и в июне она вместе с матерью и отцом отправилась на лечение за границу. Вместе с ними так же были 7-летний Симон (Семён), 4-летний Михаил (Мили) и 5-летняя София. Граф Михаил Семёнович должен был сопровождать своё семейство до границы. Они выехали в специальной карете, но в дороге Воронцова догнал его адъютант с приказом Императора срочно выехать в Севастополь и остановить бунт. Обняв, поцеловав детей и больную дочку, он направился в Крым.

В городе Севастополь продолжался бунт наиболее бедных слоёв населения, недовольных продлением карантина. Начальником эскадры был в то время контр-адмирал Иван Семёнович Скаловский. Военным губернатором Николай Алексеевич Столыпин, а комендантом города генерал-лейтенант Андрей Турчанинов. Во время бунта пьяной толпой был убит Столыпин, инспектор Стулли и бригадный командир Степан Воробьёв, а Турчанинов издал указ о прекращении карантина. По приказу из Петербурга к Севастополю подтянули части 12 пехотной дивизии генерал-лейтенанта Василия Тимофеева. Генерал-губернатор Воронцов прибыл в Севастополь, остановился на Северной стороне и организовал расследование этого бунта.

Он отправил вице-адмирала Константина Юрьевича Патаниоти на корабле до Феодосии чтобы он привёз дополнительно в порт верные Государю морские подразделения. Вот как писал об этом Воронцов: «…эта операция была успешно проведена и через 4 дня я получил несколько боевых батальонов с которыми моя позиция стала сильной… на следующий день после возвращения флота я разместил часть прибывших войск в самых удобных местах города, а остальных оставил в резерве, одновременно отправив в казармы батальоны старого гарнизона, которые проявили слабость во время восстания. Это было сделано, и в тот же день я арестовал значительную часть главных виновников, список которых я уже получил, и особенно тех, мужчин и женщин, которые убили генерала Столыпина, и других жертв того ужасного дня. Этот арест был произведён без малейших затруднений, потому что матросы прекрасно знали, что я не буду преувеличивать количество этих главных убийств, они почувствовали всю серьёзность своих преступлений и начали раскаиваться, а также потому что прибытие новых войск сделало невозможным любое сопротивление с их стороны. Я ввёл в действие все санитарно-гигиенические меры, установил линию карантина с надлежащими резервами вокруг южной части Севастополя и привёл в карантинный режим бывшую крепость и казармы на Северной стороне для приёма всех тех, кого мы арестовали и отчасти для всех, кого мы должны были привести из Севастополя. Я обосновался на этой стороне города и за пределами Следственного комитета и с тех пор всё происходило с большей лёгкостью и без малейшего сопротивления или вмешательства со стороны кого бы то ни было. Адмирал Грейг по приказу императора так же находился в моём подчинении поселился в самом городе в отдельном доме под охраной, чтоб предотвратить контакт с заражёнными людьми. Против меня были настроены много матросов, за исключением двух или трёх адмиралов и часть населения видела во мне палача с поручением расстреливать бунтовщиков.

Александра Михайловна Воронцова. Неиз. художник.

Количество матросов, женщин и жителей, которые должны были перевозиться через бухту с южной стороны на север для рассмотрения и отмены решений комиссии по расследованию должны были транспортироваться с большой осторожностью, для здоровья окружающих и для предотвращения распространения чумы в Крым и в другие земли. В то же время я понимал, что расследование продлится долго и обязательства задержат меня на несколько недель, а может быть даже месяцев. Это усугубляло мои мучения и моё жестокое горе, что моя жена с плохими вестями о здоровье нашего дорогого ребёнка не могла знать когда я смогу их найти».6

Около 6000 людей были допрошены. В итоге по решению суда казнены 7 человек, возглавивших восстание. Это были «Т. Иванов, Ф. Пискарев, К. Шкуропелов, П. Щукин, М. Соловьев, Я. Попков, а также унтер-офицер Крайненко». Приговор исполнили на территории слободок 11 августа. Бунтовавших 423 женщин выслали в другие города. Более 1000 горожан и матросов отправлены на каторжные работы. Всего около 4000 человек выселили в Архангельскую губернию. Генерал Турчанинов был разжалован в рядовые. Сделав доклад Императору, получив от него благодарность и заслуженный отпуск, Михаил Семёнович отправился в Одессу. Там он поручает своему заместителю генералу Афанасию Ивановичу Красовскому временно исполнять обязанности по управлению губерниями Новороссии и Бессарабии, к тому же за ним остаётся управление своим 3 пехотным корпусом. Раздав приказания своей канцелярии Воронцов наконец-то в двадцатых числах сентября, поспешил вслед за своей женой и детьми в Вену. Уже в дороге он получил письмо от Елизаветы Ксаверьевны о смерти их прекрасной дочери Александрины. Нет нужды рассказывать читателю, что происходило в душе отца. Он доехал до города Ланьцут в Польше и остановился в имении друга графа Альфреда Войцеха Потоцкого женатого на Юзефине Марии Чарторыйской. Княгиня Елизавета Воронцова была там. Похоронив ребёнка в Вене, она вернулась с Симоном и Софией в Ланьцут. Такое великое горе ещё больше сблизило супругов, они несколько дней прожили в имении Потоцких. Очень близкое и внимательное отношении принцессы Юзефины к Елизавете помогло преодолеть этот жизненный кризис. Спустя несколько дней эти две семьи вместе отправились лечиться минеральной водой в Вену и ставить памятник на могилу дочери. Там в Европе Воронцовы пробыли до конца года. В этом же году во Франции произошла «Июльская революция» и был коронован новый правитель Луи Филипп I. Волнения так же произошли в итальянских городах государствах. То же самое было в Бельгии. В октябре началась революция в Польше под лозунгом «восстановлении независимой Речи Посполитой». В Москве же в конце года разразилась эпидемия холеры, и Государь лично участвовал в борьбе с этой заразой. В ноябре польская армия, готовившаяся в поход под Российским флагом в Бельгию «обратила оружие против России». Капитан Пётр Высоцкий поднял восстание и напал с офицерами на казарму гвардейских улан. Великий князь Константин Павлович со своей женой Жанеттой Грудзинской (княгиней Лович) успел бежать из Бельведерского дворца и спрятаться.

Наступивший 1831 год Воронцовы встретили в Европе. Здесь они нашли приехавшую Ольгу Станиславовну Нарышкину (урождённую Потоцкую), с которой Елизавета Ксаверьевна всё жизнь дружила. Она так же очень помогла Воронцовой выйти из морального и физического кризиса. У Ольги на руках была её двухлетняя дочка София, к которой сильно привязалась Елизавета. Они вместе с детьми тихонько гуляли по Вене в парках. Женщины, оставив детей на попечение гувернанткам иногда посещали оперу, заходили в магазины и кафе. Постепенно Елизавета Ксаверьевна приходила в нормальное состояние.

В эти январские дни генерал-фельдмаршал Иван Дибич повёл свои войска в Царство Польское. Сейм объявил династию Романовых лишённого польского престола. В феврале произошло сражение при местечке Грохове. Сражение развилось за владение ольховой рощей. После 4 атаки к вечеру 13 февраля наши гренадёры захватили этот лес. Поляки потеряли порядка 12000 человек и отступили в Варшаву. Генерал-фельдмаршал Дибич мог окончить войну, но тут вмешался Константин Павлович, который посоветовал ему не уничтожать бегущего противника. Поляки стали его родным народом, он пожалел их ведь, Великий князь прожил с ними 15 лет. Фактически он спас Варшаву от уничтожения. Император писал Дибичу, что Суворов бил поляков малым числом, а тот с большой армией не может справиться с этой задачей и топчется на месте.

В конце февраля граф Воронцов получил письмо от Таврического губернатора Александра Ивановича Казначеева, который ему докладывал: «Начну с Алупки: в ней дорога до самой пограничной пирамиды окончена и прекрасно. Чрез неделю будут ее продолжать до Мисхора. Плантация за кордоном для фруктовых деревьев окончена. Дом для Шатильона начат и цоколь возведён, остаётся продолжать; мне кажется етот дом слишком сузил проездную дорогу. Зала не начата потому, что от Вас не возвращён план. Плантация виноградная между морем и новою дорогою окончена. Место большого будущего дома Вашего ещё не очищено, и на оном отрыты под взорватыми каменьями строения с костьми. Я думаю, ето были жильи, подавленные когда ни будь с жильцами своими разрушившеюся горою. <…> У Княгини А. С. Голицыной кухня с разными запасами выстроена в два этажа, как она говорит, Вам для сюрприза. Для дома Князя А. Н. Голицына материалы заготовлены, и подрядчик нанят – ето будет настоящий замок. <…> А что Кебах сделал, так ето можно назвать прелестию: он провёл дороги везде так, что все красоты Орьянды теперь видеть можно, прогуливаясь нечувствительно и без усталости. Клумбы в видных местах вчерне окончены, остаётся садить деревья. Оливковые деревья сидят уже на вскопанной земле. Место, которое Вы указали для Лимонных и Апельсинных деревьев, начали приготавливать. Для нижней каскады материалы готовы и чрез неделю приступят к работам. Верхняя каскада, где Вам угодно было, чтобы вода сбрасывалась на скалы подобно Моисееву источнику, ещё не начата, но скоро будет все готово к начатию. Работы для прищепы виноградников я уладил так, что в две недели воля Ваша будет непременно исполнена. Фельдманов дом в Поне окончится начисто. Остальное к приезду Вашему, надеюсь довершится. В Магараче большая часть дороги проведена, а через две недели окончена будет совершенно. Участки все розданы, но я усмотрел много земли пустой и велел прибавить ещё 6 участков. Из них только могу наделить Ваших офицеров, которые, несмотря на мои повестки, не благоволили ко мне отнестись письменно, а я не щитал себя обязанным их ожидать долее. Уптону участок отведён очень хороший. Для Мадмуазель Жаксмар также оставил я два участка по приказанию Вашему. У Левшина, Фошера и Шатильона начали уже копать землю <…> В Массандре церковь окончена и десятина прибавлена к плантации. В Айданиль прибавлено плантации до двух десятин и проведена прекрасная дорога к морю, где начинают приготовлять начерно пристаньку небольшую. О погребе говорить нечего – ето великолепие! Я был в нем и пробовал все вина; их всего до 800 вёдер, но отличного качества; 8 вёдер из отборного винограда названо именем Графини Елизаветы – думаю, что оно будет достойно своего названия. В Юрзуфе за большим домом вскопаны до десятины под клумбы больших деревьев. По дороге от Кучук-Лампада к Алуште окончен дом Кеппена с разными прибавлениями. В Апреле начнём дорогу от Алушты к Ялте; я подрядил Максюкова поставить 600 человек рабочих на выгодных условиях для Казны и неубыточных для подрядчика <…> Магазейны везде полны провизией и все в них размещено с предосторожностию и отдельно, как бы в порядочной лавке. Рабочие сыты, довольны и все почти здоровы; тут можно сказать спасибо Верболозову, который не токмо лечит, но входит в рассмотрение помещения, пищи и трудов рабочих, таким образом предупреждая болезни <…> у Вас на жалованье, на плату и содержание рабочих выходит до 90 т. рублей в год -ето слишком много, не щитая покупки материалов и прочего и прочего. Надобно бы остановиться дальнейшими постройками»7. Я привожу эту переписку здесь потому, что только в архиве можно это прочитать, и не каждый читатель до этого дотянется.

Граф Михаил Семёнович со своим двоюродным братом, находившимся в отставке генерал-майором Львом Александровичем Нарышкиным, в марте совершили поездку в Триест и Венецию.

Е.К.Воронцова. Худ. Иозеф Эдуард Тельчер 1830 г.

Там они посетили могилу матери Екатерины Алексеевны Воронцовой (Синявиной) в старинном греческом Храме Святого Георгия (Chiesa di San Giorgio dei Greci) находящегося в районе Кастелло. Граф Михаил Воронцов оставил большие деньги на «вечное проведение каждый год панихиды в день смерти матери». Конечно, они получили известия о том, что началась новая война и, находясь в отпуске, спешили уехать в Англию, куда Воронцов прибыл на корабле в мае этого года. Престарелый его отец Семён Романович был в плохом состоянии. Вот как он писал в последнем письме из Ричмонда: «…у меня всё в порядке со здоровьем, но душевных сил нет; я потерял самого старого и самого дорогого друга нашей семьи месье Джоли, который с 10 лет занимался воспитанием Катиньки, который был моим секретарём, жил в моём доме, читал мне книги и я ему постоянно диктовал письма». Граф Семён Романович Воронцов, которому уже 87 лет до конца своих дней оставался в здравом уме, и это очень радовало сына и дочь. Михаил Семёнович по приезду рассказал о своём горе и о том, как посетил могилу матери. Внук и внучка обняли старого деда, и он при их виде расплакался. Далее Воронцовы все вместе с детьми поехали в Уилтон-хаус для встречи с сестрой Екатериной Семёновной, которую не видели 4 года. За это время она овдовела и жила с детьми в замке Уилтон-хаус. На её попечении были: 20-летний сын Сидней, 16-летняя Мэри, 15-летняяя Кэтрин, 13-летняя Джоржиана и 11-летняя Эмма. Старшую дочь Элизабет, которой было 21 год, Екатерина Семёновна выдала замуж за Ричарда Мида барона Клануильяма (внебрачного сына герцога де Ришилье) пэра Соединённого Королевства. Ранее тот служил адъютантом у герцога Веллингтона и был посланником в Берлине. Всё большое семейство Воронцовых, наконец, собралось в этом богатом поместье. Они отдыхали, наслаждались парком, рекой Наддер и гуляли часто через Палладиевый мост, Итальянский сад (9гектаров) ранее благоустроил ландшафтный архитектор Капебиллити Браун, а скульптор Ричард Уэстмакотт установил статуи и соорудил фонтан. В парадном холле дворца была расположена статуя Уильяма Шекспира, который много лет назад ставил здесь одну из своих пьес. Тут на верхних галереях хранились различные раритеты такие как: прядь волос английской королевы Елизаветы I, почтовый ящик Наполеона, картины братьев Брейгель и Энтони ван Дейка.

В это время в поместье хозяйка строила госпиталь Святой Марии Магдалины, и архитектором был Эдвард Блор, которого посоветовал Екатерине Семёновне её друг Вальтер Скотт. Строительство большого дворца в Алупке фундамент, которого был заложен в прошлом году, шло не очень быстро, так как заказчик граф Воронцов отсутствовал. Проект был создан знаменитым английским архитектором Томасом Харрисом, подписан и утверждён одесским архитекторм Франческо Боффо. Руководил строительством нектто «месье Шатильон».

Таврический губернатор Александр Казначеев докладывал в конце августа графу Воронцову: «…мы тщетно ищем рабочих, давая гораздо большую против прежнего цену: рекрутские наборы много мешали тому, наконец третий набор с 500 – четверых, в сем месяце объявленный, отнял у нас последнюю надежду. Несмотря на то, я не перестану искать рабочих. Между тем распорядился я исправлением дороги, начиная с спуска Симферопольскаго до Алушты, расширяем теснины, делаем мосты, снимаем косогоры. Приготовили все нужное для Судакской дороги с тем, чтобы после рабочего времени тотчас ее начать. Теперь ета дорога делается ещё важнее: Петербургские купцы отнеслись к нашей винной Кампании с пожеланием завести с нами торг Крымскими винами, а в Москве составилась другая кампания для покупки наших вин. И без того наши вина почти все раскупаются так, что старого вина отыскать нигде нельзя; а потому надобно сколь возможно усиливать и ускорять виноградныя насаждения <…> Почтовые дворы кончены; я прибавить хочу еще один на горе против памятника Государя Александра на Алуштинской дороге, а то трудно ездить по горам на одних лошадях от Алушты до Чевков. Бричек образцовых мне доселе из Одессы не прислали; я о них представлял три раза; наконец, тем уведомляют, что их прислали с кем-то, но я не мог его отыскать, надеюсь однако вырыть их из неведения <…> P. S. Алминский мост кончен, на Каченском также ставим уже арки; но к нещастию внезапное необычайное наводнение повалило кружала и одна арка ещё незаконченная, упала; от сего другая покривилась, быки сорваты и теперь делают почти все вновь. Убытков тысяч на 30-ть. Так было внезапно и сильно, что целые ряды дерев унесло, ключевые тёсаные камни огромного размера находили версты за четыре от мостов. Мост на Чёрной возведен до начала арок. Старожилы утверждают, что такого наводнения, как последнее, никогда не бывало. Оно есть следствие проливных дождей, несколько дней сряду продолжавшихся в горах, где Алма, Кача и Белбек имеют свои начала. Когда Алминский мост был окончен, то многие смеялись его огромностью над речкою, похожею на ручей; теперь перестали смеяться: во время наводнения волны касались верха арки Алминского моста и с левого быка вырвали средний камень. <…> Если Вы помните Белбекский короткий, но высокий мост, то конечно удивитесь, слыша, что через него проходила вода. На половине высоких тополев разбросаны копны плывшего сена и мусора; некоторые сады занесло песком, илом или сором. Все что то делается необыкновенное в наш век. В Феодосии до 70 фонтанов существовало, осталось шесть, и в тех теперь воды так упали, что необходимо углублять водопроводы»8.

Часто в Алупку на строительство приезжала соседка княгиня Анна Сергеевна Голицына, которая всё всегда контролировала. Это она уговорила Казначеева, чтобы тот поговорил с Шатильоном переделать фасад гостиницы. Последний согласился с этими доводами и просил архитектора «Южного берега Крыма» Филиппа Фёдоровича Эльсона нарисовать другой фасад гостиницы. Александр Иванович, между прочим, доложил, что Шатильон строит для себя дом и часть материалов от строительства дворца отправляет к себе.

Наступило лето и Михаил Воронцов с женою и детьми переезжают в Лондон в богатый район Мерилибон, где остался дом семьи Пемброк. Граф Михаил Семёнович обратился к местным врачам по поводу болезни глаза. В июле они навестили могилу своего сына Мишеля в Брайтоне и далее отдыхали на пляжах городка Уортинг. Там Воронцов получил письмо от отца, что он, будучи в своём доме упал, спускаясь с лестницы, сильно ударился и теперь лежит в кровати. Тотчас же Михаил Семёнович, Елизавета Ксаверьена и графиня Екатерина (Кэтрин Пембрук) вернулись в Лондон и наняли людей и докторов для ухода за старым своим отцом.

В Европе дела шли не совсем хорошо. В мае польские войска отошли на север к местечку Остроленка. Сам Дибич заболел холерой. Командовал русской первой дивизией и наступлением генерал -лейтенант Карл Егорович Мандерштерн. Поляки в сражении при Остроленке потеряли больше половины своих сил. Были убиты их генералы Каменский и Кицкий и войска перестали доверять Скржинецкому. Русский фельдмаршал Иван Иванович Дибич-Заболканский после болезни скончался 29 мая в селе Клешеве, близ города Пултуска, когда наши войска двигались к Варшаве. Временное командование армией взял на себя начальник штаба генерал-квартирмейстер Карл Фёдорович Толь. Получив такое известие, Государь назначил новым главнокомандующим фельдмаршала графа Ивана Фёдоровича Паскевича-Эриванского. Он поспешил к войскам и прибыл туда 13 июня. Приняв дела, он продолжил боевые действия против польской армии. Через месяц Паскевич, переправившись через Вислу начал штурм Варшавы. В этом бою Иван Фёдорович был ранен и травмирован ядром. Оно пролетело очень близко от руки задев мундир и сбив командующего с лошади. Временно его заменил Великий князь Михаил Павлович. После победы он направил Государю депешу со словами «Варшава у ног Вашего Императорского Величества». Остатки Польской армии бежали в Австрию, где позже капитулировали. Летом этого года случилась беда, Великий князь Константин Павлович, будучи в Витебске заболел холерой (или принял яд) и внезапно скончался 15 июня вечером. Примерно в эти же дни холера появилась в Петербурге. В конце месяца произошёл бунт простого народа на Сенной площади. Туда прибыл батальон Семёновского полка и разогнал бунтующих в прилегающие улицы. 24 июня прибыл в город Государь и лично обратился к толпе с воззванием. Он заставил всю площадь встать на колени и молиться, говоря «сам лягу, но не попущу, и горе ослушникам». Холера продолжалась и в день умирало до 600 человек. Особенно она развилась на флотских кораблях в Кронштадте. В июле от этой заразы умер граф Ланжерон. Он был похоронен в Санкт-Петербурге на Выборгском лютеранском кладбище. Его сын Андро был на войне и деньги в размере 100 000 рублей были у Императора Николая, который тот получил от Ланжерона, для передачи их на фронт. Об этом государь уведомил в письме главнокомандующего Ивана Паскевича.

Генерал Михаил Семёнович Воронцов не был вызван из отпуска на эту войну и на гражданскую службу. Сам Государь и Императрица соболезновали ему и Елизавете Ксаверьевне по случаю смерти их дочки и болезни отца. У Александры Фёдоровны в конце июля родился сын, которого назвали Николай. В сентябре Воронцов с семейством и его сестра Екатерина Семёновна со своими детьми приехали лечить детей на минеральные воды в замок Тамбридж недалеко от города Роял Танбридж-Уэллс. Младшая дочка графини Пембрук 11-летняя Эмма заболела оспой, и её показывали опытным врачам. Достоверно неизвестно, но я предполагаю, что именно там младший 5-летний сын Воронцовых Михаил Михайлович (Мили) умер от оспы. Это была трагедия для всей семьи. Елизавету Ксаверьевну было не узнать, за два года она потеряла двоих детей. Сам Михаил Семёнович и сестра Екатерина всячески старались поддержать убитую горем мать.

В ноябре Воронцовы возвращаются в Лондон, где ухаживают за своим старым отцом. Уже в конце года они переезжают в Брайтон, и ставят памятник на могиле своего сына Мишеньки. Елизавета Ксаверьевна в такой ситуации решила остаться жить в Англии и постоянно ухаживать за могилой сына. В Брайтоне по её настоянию Воронцовы записали в школу быстро повзрослевшего 8-летнего своего сына Симона (Семёна), а 7-летнию дочку Софи (Софью) отдали в пансион благородных девиц мадам Перси.

В этом месяце граф Воронцов получает очередное письмо от Александра Ивановича Казначеева о делах в Крыму: «Здесь много говорят о беспорядке, который царит в Вашем хозяйстве; представляю, что все эти слухи были Вам переданы с большими преувеличениями; что касается меня, осмелюсь предположить, что беспорядка не так уж и много и все идет совсем неплохо; даже накладных расходов совсем немного, а они обычно неизбежны там, где отсутствует смета для строительства. Там часто не хватает денег – причина этому та же. Если Вы распорядитесь сделать расчет на весь год заранее, выделяя средства на каждый объект по отдельности – все будет хорошо. Но за время Вашего отсутствия было начато строительство стольких зданий и различных сооружений одновременно и безо всякой сметы, что никакого состояния не хватит. Месье Шатильон уверяет Вас, что ему делают разные придирки в связи со строительством в Алупке – это не совсем верно: во-первых, никто не вмешивается в дела и работы, которые ему поручены, если только речь не идёт о фасаде гостиницы, который он сделал похожим на балаган».

Далее Казначеев продолжает и советует Воронцову сделать коренные изменения в строительстве дворца: «Шатильон прямо не жалуется, но которые вызывают у него большое неудовольствие – это экономические выкладки Гюбнера и слишком прямые упреки Герасима, которые говорят ему время от времени: «Зачем расходовать пуццолан, смешивая его с известью для строительства дома Шатильона? Зачем отрезать такие большие куски древесины для паркета? Для чего вызывать дополнительные расходы переделывая по нескольку раз одно и то же? и т. д. Я потребовал от Гюбнера больше не делать ему замечаний и я запретил Герасиму входить в обсуждение всяких вопросов, связанных с манерой строить – и, кажется, мир пока что восстановлен. Я Вам уже писал как-то в одном из писем, что Шатильон очень усерден, я считаю его честным и порядочным человеком; он выбирает опытных рабочих и тщательно следит за ними, работая только в одном месте он не очень загружен, следовательно, можно надеяться, что здания, возведённые под его руководством, окажутся прочными. Но что касается главного дома, я осмелюсь надеяться, что вы найдёте хорошего архитектора в Англии, или в Петербурге, так как, сказать по совести, Шатильон не много понимает в элегантности рисунка и строения; он сам признается, что построил в жизни только один дом – для своего отца <…> для Графини посылаю стихи Х. Д. Зотова очарования юрзуфских красот внушили в него страсть к поэзии. У Вас вина более 3.000 ведер нынешний год. P. S. Je vous envoie aussi quelques dessins (5) faits par Maurer (Посылаю вам также несколько рисунков (5), сделанных Морером)»9. Вот по этим рисункам (фотографии ещё не было) позже Воронцов и Эдвард Блор создавали новый проект дворца в Алупке и вписывали его в местный ландшафт. Русский архитектор Филлип Эльсон к тому времени занимался реставрацией Бахчисарайского дворца. Ранее в Алупке он построил «Храм Архистратига Михаила», новую Татарскую мечеть, «Чайный домик» у моря и старый дом Воронцова «Азиатский павильон» в котором тот принимал Его Величество Государя Императора Александра Павловича. В это же время он заложил фундамент «Храма Усечения главы Иоанна Предтечи» в Массандре.

Пока Михаил Воронцов был в отпуске, в Одессе начал работать новый градоначальник. На эту должность указом Государя был назначен Алексей Ираклиевич Левшин, бывший секретарь графа. Он в первую очередь рассказал всю обстановку в городе. Вот как он пишет о своих и общих делах Воронцову в Англию: «…не могу удержаться, чтобы не сказать Вам, что везде и во всём найден мною величайший безпорядок <…> я не нашёл в Думе ни гроша, что мне нечем платить жалованья <…> между тем недостроенныя здания валятся, зима приходит и грозит им новым опустошением <…> полиции никто не слушает, никакия распоряжения относительно чистоты города не исполняются <…> пожарной команды нет, служители пожарные все разобраны чиновниками для прислуг <…> в Карантине воровство дошло до той степени, на которой было лет 10 назад <…> непослушание и леность архитекторов и небрежение в производстве работ давно мне были прискорбны. Получив в руки власть, я так круто стал поворачивать, что и ленивые стали прилежны, и Боффо, который никогда никаких отчётов не давал, входит ко мне с рапортами о 80 копейках <…> пароход в Константинополь перестал ходить, торговля идёт у нас весьма плохо, и жители скучны. Набережная, благодаря Фан-дер-Флиту, близка к окончанию <…> не угодно ли вам будет взять несколько акций в компании для пароходства между Одессою и Константинополем? Прошу засвидетельствовать моё совершенное почтение графине Елизавете Ксаверьевне и его сиятельству графу Семёну Романовичу. Малюткам вашим мой усердный поклон. Завтра отправлю пароход Неву в Константинополь с подарками от двора нашего Турецкому султану <…> сюда прибыл инженер по имени Флата для открытия артезианского колодца, француз сей ветренен и капризен, но говорят, хорошо знает своё дело, и я стараюсь угождать ему, в надежде видеть посреди города нашего бьющий фонтан… я начал мостовую от карантинных ворот до Ланжероновского спуска, она делается на манер Миланской, из мелких Константинопольских камней с 4 полосами из Ливорнских плит, лошадям не скользко, а колёсам не тряско они катятся по гладким плитам.

Строительство дворца Воронцова в Алупке. Гравюра худ. Карло Боссоли 1833г.

На Пересыпи уже 2 месяца работают 60 человек арестантов; ям уже нет, спуск перемощён заграничным камнем <…> деревянный мост через Молдаванскую большую балку был перестроен заново, с обеих сторон перед ним сделали шоссе и каналы. Биржа и Институт подвигаются плохо по запутанности отчётов <…> набережная, делаемая Потаповым скоро будет окончена. <…> в Военной балке, лежащей близ Вашего дома, оканчивается большой канал для стока вод. <…> Купальню, бывшую под бульваром, намерен я переделать в красивое здание, коего план при сем посылаю. Уверен, что вы его одобрите <…> зная мысли ваши, я ласкаю себя надеждою, что вы, по возвращении вашем к нам и увеличите моё усердие к службе на пользу города здешняго и всего края <…> в балке Жуковского хутора я развожу по обеим сторонам лес. Землю приготовляет Рубо двумя своими плугами; а деревья (до 20000 на первый раз) получу из Слабодзеи. Такую же плантацию начинаю я и в Пересыпи, у самой таможни, но в меньшем виде <…> в ноябре открыли мы здесь Английский клуб и избрали вас членом нашим <…> капитаном порта Потёмкиным, на которого купечество жалуется за взятки, и я весьма им недоволен <…> другая неделя у нас холода, и порт замёрз. Торговля плоха, но Молдавское вино поддерживает город, доставляя значительный доход, нам нужны для больницы хирургические инструменты и прошу вас купить для города»10. Конечно, Воронцову все эти сведения были интересны и он приказал временно остановить строительство дворца. На литографии Карла Боссоли видим, тот момент, Столовый корпус готов, за ним видны постройки старого Азиатского павильона. Фундамент под Главный корпус залит, Ново построенная мечеть видна выше по склону. По просьбе Левшина граф за свои деньги позже купил два набора хирургических инструментов и отослал ему в Одессу. Воронцову так же было сообщено, что в конце ноября на Южном берегу Крыма прошёл сильный ураган «что вековые деревья из корня вырвал, многия крыши сорвал, снял крышу и с Массандровской церкви; в Юрзуфском доме перебил почти все окны и сорвал двери даже в отдалённых комнатах. В Севастопольской бухте повредил некоторые суда, а в Таганроге разбросал корабли так, что и по сию пору многие не отыскиваются. Около Евпатории повалил два корабля, в Феодосии выбросил одно судно на берег и разрушил садовые колонны. От сего же ветра Таганрог потерпел на сотни тысяч убытков».

Новый год 1832 год семейство Воронцовых встречало в Брайтоне. Именно там граф подметил некоторые элементы в архитектуре Королевского павильона, которые позже применил в проекте своего дворца в Алупке. Затем Михаил Семёнович в марте уехал в Лондон, где его 88-летний отец продолжал болеть. Графиня Елизавета Ксаверьевна в начале года получила от своей подруги Софьи Станиславовны Киселёвой (Потоцкой) письмо, в котором она рассказывает, что молодой художник Джорж Хейтер в Париже написал её портрет. Она сообщает, что он переезжает в Лондон, и Софья дала адрес места проживания. Вернувшись в Англию Хейтер (George Hayter) начал портрет Елизаветы Воронцовой. Поздравляя с праздниками семейство Воронцовых Александр Казначеев в январском письме сообщил: «От всей души поздравляю Ваше Сиятельство с новым годом. Дай Бог, чтобы Вы в оном обрадовали нас своим приездом в Россию. Наконец могу Вам сказать, что дорога на Южном берегу начинается, я уже нанял 500 человек (к сим рабочим я просил Графа Палена исходатайствовать пленных поляков, если можно) в Курской губернии и ожидаем их в Марте месяце. В етом же месяце готовы будут и наши дилижансные колымаги от Эвпатории до Керчи. <…> У Вас добыто вина более 3000 ведер. Могло быть более, но позднее собрание винограда уменьшило значительно количество оного. В минувшем году вы имели не более 800 ведер; неожиданная прогрессия вовлекла Экономию Вашу в недостаток бочек. Полагаю, что на будущий год Вы получите до 8000 ведер; надобно подумать о запасе посуды и о том, что для такого значительного количества вина необходимы значительные заведения бочарные на месте, иначе Вы десятки тысяч рублей потеряете на каждый год. Кампания имеет вин на 50000 рублей, два погреба в Симферополе и Судаке; бочарню, прессы и все внутренне устройство соразмерно капиталу, который в наличности простирается до 120 т. р. Капитал сей с каждою почтою увеличивается. Совет Кампании определил: продавать вины не иначе как по выдержании оных; а между тем приготовить сбыт им посредством предварительных объявлений и сношений с городами Киевом, Харьковым, Херсоном, Екатеринославлем, Нижним Новгородом и другими местами и лицами, которые могут нам в сем способствовать»11.

В этом же письме он прислал сочувствие графу и графине о потери детей: «О потере Вашей мы знаем и предупредили желание Ваше сердечною молитвою о сохранении Вам остальных ангелочков – услышит Бог молитву нашу, она принесена от глубины сердец, Вами облагодетельствованных. Жена моя свидетельствует Вам и Графине свое искренне почтение; я у Графини целую ручки с особенным чувством преданности».

Граф Михаил Семёнович всю весну живёт в Лондоне, где отцу несколько раз им были приглашены видные английские столичные врачи. Он, понимая плохое состояние отца в первую очередь, вызвал жену из Брайтона и написал своей сестре в Уилтон. Екатерина Семёновна Пембрук с детьми приехала в свой лондонский дом, где в эти дни проживал граф Семён Воронцов. Ночью старый граф спускался по лестнице с верхнего этажа в библиотеку находившеюся на втором и там упал (возможно, не выдержало сердце). Прибежавшие на шум родные нашли его лежащим на ступенях «со свечею и книгою уже без памяти». Спустя пять дней старший Воронцов не приходя в сознание умер (9 июня) и был с почестями похоронен семьёй в церкви недалеко от того дома где в последнее время проживал.

Воронцовская улица в Лондоне. Современное фото.

Граф Семён Романович Воронцов навеки остался лежать в фамильном склепе семьи Пембрук в Приходской христианской церкви Сент-Мэрилебон (Church St.Marylebone Parish) в Лондоне. Эта церковь находится на Мэрилебон-стрит севернее Оксфорд-стрит около нынешних садов Королевы Марии (Queen Мary) в Риджентс-парке. Настоятелем этой церкви в те года являлся доктор философии, каноник Кентерберийский Джон Хьюм Спри с которым Семён Романович Воронцов часто беседовал. В этой очень старой церкви был крещён лорд Джорж Байрон. Сюда приходил адмирал Гарацио Нельсон, он тут крестил свою дочь Горацию. Здесь было бракосочетание Эммы Харт (Леди Гамильтон) с 60-летним Уильямом Гамильтоном. Тут же были погребения семьи графов Бентик (Bentinck) и здесь венчалась его дочь Екатерина. В Лондоне позже была названа улица в честь Семёна Романовича «Woronzow road», которая и сейчас находится немного севернее Риджентс-парка.

После похорон Михаил Воронцов с сестрой Екатериной срочно уезжают в Ричмонд, где в своём имении Пемброк Лодж в Ричмонд парке умерла 93-летняя Элизабет Пембрук графиня Монтгомери мать её мужа. Это имение Екатерина Пембрук позже продала Уильяму Хею графу Эрролл (William Hay,17th Earl of Erroll). После всех похорон Михаил Семёнович и Елизавета Ксаверьевна отправились в Брайтон к своим детям. Как раз в это время художник Джордж Хейтер окончил портрет Воронцовой (который ныне находится в Эрмитаже). Графиня изображена стоящей у своего органа, на котором часто играла. Она изящным движением поддерживает ниспадающую шаль. В длинных тонких пальцах зажат золотой веер. Малиновый берет со страусовым пером украшает голову и своим насыщенным цветом подчёркивает белизну лица и обнажённой шеи. Неизменный гарнитур из японского жемчуга, которые так любила Елизавета, дополняют красивый её наряд. Платье украшает брошь с большим красивым камнем. На лице незаметная улыбка, хотя в эти два года она перенесла много горя и печальных событий. Этот художник следующий заказ получил от герцогини Кентской и написал портрет молоденькой принцессы Виктории, а затем, когда она стала королевой назначен в должность «Портретного и исторического художника». Он написал более 400 портретов и его работы висят в Букингемском дворце.

Александр Казначеев этим летом сообщает Воронцову, что: «В Магараче нынешний год посажено 128 т. лоз и все прижилось. Больше всех сделал помещик 8 класса Десер (31500), Куликовский (16000), Цейер (14000), Риман (12000) <…> Ялтинскую пристань ещё не разрешают. Несколько раз спрашивали меня, как я думаю лучше устроить ее; ето вывело меня из терпения и я наконец отозвался так: я не инженер и не знаю, как лучше строить пристань, а знаю, как хозяин губернии, что пристань в Ялте необходима для блага края и что если предоставить устроение оной без дальних форм господину Шепилову, то все будет выстроено и скоро и хорошо и дёшево: ибо он твёрдо знает своё дело, знает местное положение и местные способы, честен, деятелен – и доказал ето на опыте. Дорогу от Алушты до Судака взялись делать сами Татары (Шепилов начертал) с тем, чтобы их не употреблять для исправления дорого на другой стороне Алуштинской. <…> Шатильон уже работает, не знаю только, успеет ли ето узнаю на месте. Рисовать он не умеет, а потому Маурер ему необходим. Не понимаю, как Шатильон нашел ошибки в Алупском трактире? Конечно, етот трактир не из лучших произведений Эльсона; однако ж им проезжие любуются. Левшин жил в нем и не мог довольно нахвалиться. Неужели бы лучше было, когда б построили трактир по плану Шатильона, который нарисовал ярмоношный балаган в срамном виде и настаивал, чтобы мы его выполнили. Спасибо Княгине Голицыной: она первая возопила и просила меня: „ради Бога, избавь Шатильона от неприятности, а Графа от убытка и неудовольствия“. Что он человек честный и усердный к Вам, в том нет никакого сомнения; но архитектура ему не удается. <…> У Графини целую ручки с душевным почтением. Мне сказывал Лекс, что маленький Графчик (Семен) ездил верхом; сделайте милость, скажите ему, что я для него приготовил полную черкесскую сбрую, с тем однакож, чтобы он приехал в Крым. Вино Амантоново признается лучшим в Крыму. За ним следует Княгини Голицыной, Бергейма и потом Ваше. Ваше слишком крепко и ето от того, что позно виноград снимается»12.

В конце июня семейство Воронцовых отправилось в обратный путь в Россию. Как не пыталась Елизавета Ксаверьевна настаивать жить в Англии, граф её переубедил. Они всей семьёй сели в Лондоне на пароход и через день были в Гамбурге. Там семейство наняло пассажирскую карету и успешно прибыли на балтийский курорт Травемюнде. Далее Воронцовы на другом пароходе через 4 дня добрались до Кронштадта. В Петербурге был установлен холерный карантин и Воронцовых определили в специальный холерный дом. Генерал Михаил Семёнович отправил письмо своему товарищу шефу жандармов Александру Бенкендорфу с просьбой освободить семью. Уже 3 августа он привёз приказ, подписанный Императором об освобождении, и на следующий день все были в Петербурге. Семья Воронцовых остановились в своём трёхэтажном доме на улице Малой Морской. После длительной дороги всем был необходим хороший отдых.

В эти дни градоначальник Одессы Алексей Левшин сообщает Воронцову о своих делах: «Одесса довольно оживлена приезжими из низкого польского дворянства. Херсонские помещики так же приехали сюда <…> весна была необыкновенно холодная, лето дождливое и без жаров <…> это не мешает нам пользоваться прекрасною купальнею построенною почти против вашего дома <…> уже другой месяц ездим мы по преобразованной и возобновлённой шоссе на Ришельевской улице против магазинов Рубо и Таля <…> так же исправляется шоссе на всей Рибасовой и на части Екатериненской улице <…> горе, под бульваром лежащей, даём теперь скат в 45 градусов <…> против вашего дома по ту сторону военной балки дом Цыбульского уже готов, Хорвата и Кокорева будут к осени под крышею <…> я недавно был в Крыму и нашёл, что Магарач развивается весьма быстро <…> ваши заведения все в порядке. Никитский сад сделался пастбищем лошадей господина Гартвиса <…> артизианские колодцы наши идут тихо, бур был на глубине 430 футов, но воды бьющей ещё нет <…>.аракаш вами присланный, посажен и уже дал плодыузнав из письма, что вам неугодно, чтоб пароход Одесса был продан, я немедленно остановил исполнение сего предложения, испросите в Петербурге позволения отдать этот пароход во владение Таврического начальства второй пароход ещё не достроен в Николаеве <…> пароход Нева стоит в нашем порте в ожидании составления компании для судоходства между Константинополем и Одессой <…> я почти ежедневно сражаюсь с военными: они все хотят квартиры