Читать онлайн Пять тысяч сентябрей

Всё то, что вы сейчас прочтёте – является плодом фантазии автора. Все даты, имена, события – являются вымышленными и не несут цели никого оскорбить.

Глава 1

Пекин 1997

С чего бы начать. Однако, начну с того, что небо в тот день было цинковое, по-осеннему тяжёлое. Был ноябрь. Холодный ноябрь. Я увидел его однажды, когда шел в ликёрный магазин за подарком для своей бабули. Встретились мы с ним на «Птичьем вокзале». Он сидел в засаленном пуховике цвета хаки, в черной шапке с помпоном и надписью «USA», в черных, с почти до дыр протертыми на коленях, «трубах» и в грязных, протёртых берцах. Фиолетовая щетина, красные, уставшие от постоянного серого пейзажа города глаза, а синий нос жадно хватал вокзальный воздух, наполненный запахом дешевого Томского табака, спирта, яблок, укропа, сладостей и вяленой рыбы. Вокзал напоминал скорее рынок, нежели место, где встречаются и расстаются судьбы.

По короткому разговору с Игорем, так его звали, хотя, правильнее сказать, что так он представился, стало понятно, что он ждёт вечернюю электричку в село Краснобочинское, чтобы поехать к своей больной жене, которой он возил лекарства из города.

– Вот, нет у нас там аптек и это очень обидно с одной стороны… Вот человек у меня болеет, сам не может подняться и поехать, а мне приходится… денег на гроб нет, поэтому и мотаюсь туда-сюда, пытаюсь помогать, до последнего дотянуть, – он немного улыбнуться и тут его словно током передернуло, и он стал более… посмелее, если, конечно, его dutch courage можно было бы назвать смелостью, – Вот, не так давно, попробовал знатный «настой» – абсент называется… Ох как попробовал-то, аж глотку продрало. Похлеще водки вашей дрянной! А идет-то как, даже без закуски, хоть литрами пей!..

Опомнившись, Игорь осознал себя в пространстве. Говорил он прежде всего с незнакомцем, которому, как ему казалось, только и надо вытянуть из него все справки, явки, а так гляди, и денег вытянет на конфеты «Три медведя».

Посидев еще с минуты три, четыре, он приподнялся, и кинув пафосную фразу типа «финита ля комедия», пошел в сторону местного ликёрного магазинчика, скорее всего за добавкой. «Тота хохма», подумал я и, последовав примеру Игоря., направился в ту же сторону, за коньяком в подарок моей бабуле, уж очень она его любит.

– Где у вас абсент, – стоя возле бесконечных полок с алкоголем, крикнул Игорь. – Такой… зелёный?

– Абсента нет.

– Как это нет? Утром был, а сейчас нет? Что за шарашкина контора!? Хорошо, отлично! Да, «Шепот монаха»! Да! Не «Каберне отборное, урожая 2005 года», но для горя, о, Боже, какого горя – сойдет! А вы чего ожидали за плату в четыре тысячи, самое оно!

«Переигрывает», подумал я, пока стоял рядом с коньяком.

Заприметив меня, он подошел и спросил:

– Снова здрасьте… Есть двадцать рублей?

Сунув руку в карман, я нашёл двадцать рублей. Дал ему деньги и он, купив вино с сигаретами, окинул взглядом мою покупку:

– Дорогое, – глаз, видимо, у него был намётан. – В подарок или для себя?

– Подарок, – я приподнял глаза и приспустил очки, – для своей бабули.

«Интересный, однако, персонаж», подумал я про себя.

– Уж очень бабуля любит коньяк.

– Понимаю, у нас вся семья пьющая. А она вот, проспиртована, из-за этого и болеет теперь, наверное. Теперь мотайся туда-сюда…

Мы вышли из магазина, и он увязался за мной, продолжая свой монолог:

– Ведь как оно бывает, посмотри, работаешь в канцелярии, так скажем, в офисе. Ты работаешь, из кожи вон лезешь за премию в тысячу рублей, а на картины времени нет. А вот еще теперь и из города ездить надо. По часу в дороге и на лекарства деньги тратить… Зарабатываю я немного, ну ты слышал. Я сам из города, живу неподалеку, на Пионерском. И вот, теперь, по сути, на любую творческую деятельность времени нет. По типу писанины какой-нибудь или, даже скажем, вот пример был… написал портрет – клоун в анфас, на фоне бетонной стены переулка, да? Он забежал туда, пытаясь укрыться от погони, но глаза его обращены не к зрителю, а куда–то в даль, будем надеяться, что в сторону лучшей для него жизни, конечно же. Стоит клоун с сигаретой Marlboro меж худощавых пальцев, на костяшках которых виднеются открытые, свежие ранки, оставленные «розочкой» во время очередной потасовке в баре. В общем, настроение Эдварда Хоппера с его «Soir Blue» и «Nighthawks» вперемешку с впечатлениями от анорексичности и необъяснимой тревожности картин Эгона Шиле; про контраст, который сразу бросается в глаза зрителя, я не забыл и сделал раны, с оставшимися в них осколками зеленого стекла более выделяющимися на фоне нуарного настроения всей картины, сечёшь о чём я да? Так же я поступил и с огоньком тлеющей сигареты, который освещает белила на лице безымянного клоуна, еле скрывающие побои от все того же пьяного замеса с «невеждами высокой клоунады», использующими нечестные колюще–режущие средства для борьбы с «дегенеративным искусством».

И что ты думаешь? – «О, уже на ты», подумал я, – Я пошел на местный блошиный рынок, на который ходит молодежь в поисках чего-то наподобие моего «Побитого», дабы украсить, скажем, внести красок в свои безликие квартиры, которые украшены только розовыми, а бывает и синими в цветочек, абажурами, проеденными молью, доставшийся им вместе с квартирами от своих любимых бабуль, которые души в них не чаяли, до того пока скоропостижно не скончались.

Но там были только деды и бабки! Ни одного молодого человека, который теоретически мог бы купить мою картину за нехилую сумму денег! Но там были деды и бабки, которым нужны только тигры у водопадов! Тигры у водопадов! Я не понимаю этого. Я думаю, что сейчас, во времена постмодерна, мы переходим в новую эпоху – в пост-постмодерн. Утопия от мира модернизма, авангардизма и всех других слов, заканчивающиеся на «-изма». Сейчас, скорее всего, молодежь купит за неслыханные бабосы того же тигра, антилопу у водопоя или синего китайского дракона над площадью Тяньаньмэнь с подписью «Пекин 1997». Обесценивание искусства или массовое помешательство на «винтажном искусстве», которое не дает развития, а только затормаживает развитие идей и мыслей порядочных людей, как я, и в итоге всего этого, эти же порядочные люди, как я, сидим без денег и кхм-кхм без соли доедаем!?

– Man of culture. По вам, Игорь, и не скажешь, что вы ценитель такого, – видя его нарастающую злость, с опаской выдавил я.

– Да по мне много чего не скажешь, – он приподнялся. – Вам же к бабуле надо. Время-то позднее, однако. Вдруг какой-нибудь к вам подойдет, вроде меня, по которому не скажешь, что навредить может, – Игорь полез в карман, – и оба!

В ту же секунду он достал стилет, с резной ручкой, на которой был изображен заяц, гонящийся за собакой. Сразу было видно – ручная работа.

Он подошел ближе ко мне, со зверской улыбкой. Под светом уличных фонарей его золотые зубы отдавали теплый свет комнатной лампы. Он взял нож и играя им в пальцах, подошел ко мне, как тот заяц к собаке.

– И бам, – он подставил нож мне к ребрам и нажал на кнопку. Все внутри меня сжалось, и я чуть ли не упал в обморок. Я почувствовал, как лезвие зашло мне в солнечное сплетение и пробило легкое… Но это была фантомная боль, так же, как и ощущение стали у меня в теле; лезвие вышло в противоположную сторону от моей грудной клетки, в сторону Игоря. – Вы – труп, милейший!

– Ты что творишь, сукин ты сын? Ты что исполняешь!?

– Успокойся, я же знаю направление механизма. Это шутка.

– Какая, к чёрту, шутка!? На кой ляд ты вообще нож таскаешь, падла? Прирезать хочешь кого-нибудь?

– Да успокойся! Я твою реакцию проверял. Видимо не очень хорошая, раз нож выбить не можешь…

– Да пошёл ты, шиз!

Я, осыпая его трехэтажным, отборным матом, потихоньку отступил по направлению к бабушкиному дому, в надежде на то, что тот недомерок пошел туда, куда я его послал. «Чтоб ты упился своим “Шёпотом” и сдох в канаве», шептал я себе под нос. «Ещё раз встречу – убью», подумал я.

Глава 2

34К

Идя от магазина в сторону бабушкиного дома, я смотрел себе под ноги и думал, хотя нет, прокручивал у себя в голове раз за разом то, что случилось двадцать минут назад. Мне кололо сердце, я чувствовал, как нож догоняет меня и бьёт в спину со всего размаху. Холодная сталь, остывшая на позднем осеннем ветре, впивается в плоть, проходя мимо позвонков, нанизая на себя хрящи, как зубочистка, на которую накинули дешевый российский сыр и перезревший виноград, дабы дешевая закуска к водке, выглядела как богатый ресторанный набор дегустатора вина, а сами «дегустаторы» утопали бы в этом «новшестве» и дыме дешевого «Беломора», упиваясь и заливаясь своим беспричинным, ненужным снобизмом.

Я подошел к железной двери, на которую, не так давно, поставили новый домофон, от которого, к сожалению, я ключа не имел. Набрал «34К»… Гудок… Гудок… Гудок… Бабушка не отвечала.

Тут я вспомнил про нашу соседку, Тётю Зину, которая уже шесть лет не выходит из дома.

Шесть лет назад, на производстве, она сломала бедро и ей, вдобавок, выбило глаз шлангом от моющей машины, который под сильным напором вырвался у нее из рук и, ударив по лицу и бедру латунным брандспойтом, оставил её калекой на всю оставшуюся жизнь. Первый год, после полученной травмы, она еще пыталась что–то делать и куда–то ходить. Но ей становилось всё хуже и хуже с каждым днем и, по итогу, к новому году она совсем ослабла.

Благодаря своим внукам и детям она стала независима от мелких жизненных потребностей. Боря – выносит мусор, Вадик – ходит в магазин, Жанна и Андрей – рассказывает последние новости из общественной жизни и привозят лекарства. «Жанночка, какая там погода на улице?», «Вадик, возьми денюшку, купи Kiss тонкий и газетку» …

Я позвонил ей. Гудок… Гудок…

– Кто? – трубку подняла дочь тети Зины – Жанна.

– Жанна, это Феня из тридцать четвёртой, открой пожалуйста, а то у меня бабуля дверь не открывает.

– А Лидии Степановны – нет. Она ушла только что, – куда ее черт понес в такой холод? – но ты заходи, не стой на морозе.

– Спасибо.

Я зашел в обшарпанный подъезд с, на удивление, не скрученной из патрона мигающей лампочкой, которая освещала мой путь по лестничной площадке сквозь граффити половых органов на зеленых, гладких стенах и сильный, бьющий в ноздри запах свежей побелки на потолке.

Подойдя к двери квартиры, я пошарил в кармане в поисках запасных ключей от замка. Бабушка сделала для меня копию, когда она ездила в Архангельск, навестить родственников, а я остался и ходил поливать цветы к ней на квартиру. Ну и выпивал в этой квартире, конечно же. Девятнадцатилетний, на то время, студент, без каких-либо намеков на веселую, молодую жизнь. Студент, которому только и оставалось учиться и пить, что я, собственно, и делал.

Пустота – всё, что я ощущал тогда. Беспросветная пустота линий электропередач, мгла кошмарных, темных ночей, опустившаяся на землю, тусклый свет от уличных фонарей. Свет этот такой же бледный и безжизненный, как и свет полуразложившейся луны. На тёмном, цвета мазута, небе распластались миллиарды безжизненных звезд, умерших несколько тысячелетий назад. Каждый, кто живёт своей маленькой, скрытой жизнью, на одной из миллиарда планет, находящихся в бесконечном вакуумном пространстве среди мертвых звезд, может совершить какую–то космическую глупость или акт добровольности, меценатства и запишет свое имя в анналы истории, как дурак, которому нужны лавры миротворца. Хотя, по сути, он – захватчик, детоубийца и диктатор. Но найдутся и те, кто будет считать этого дурака непобедимым гладиатором на всемирной цирковой арене, который яростно защищает интересы своих «братьев». Но не я. Я на такое и по сей день не способен.

Все эти межпространственные полёты фантазии становятся ненужным, когда ты впадаешь в чувство ностальгии. Самое, на мой взгляд, отвратительное из всех чувств, которое преследует тебя, доводя до абсурда, самые простые вещи. Подъезд, лампочка, годы в университете… Что может быть хуже чувства, которое запускает механизм déjà vu, сводя тебя с ума. Ностальгия, впиваясь в твою плоть, словно кровожадный зверь, только и ждёт, как ты крикнешь на весь подвал «Да как же надоело!» и разобьёшь себе голову обо что-нибудь твёрдое, что под руку попадется. «Да черта с два я буду так делать! Я лучше перетерплю и всё пройдет… рано или поздно».

Так и будет длиться твоё бесконечное скитание от одних, якобы знакомых, лиц к другим, превращая твою жизнь в obsession, от которой тебе впредь не избавиться. Всю жизнь ты будешь жить с ностальгией, как с призраком твоей лучшей жизни, не обращая внимания на себя настоящего… Ты даже не заметил, как погряз в этом ностальгическом, бесформенном бреду… Бедняга.

Не успел я провернуть ключ в скважине, как дверь домофона открылась с пронзающим скрипом, который привел меня в чувства. Это была бабуля и с ней рядом шёл человек в шапке «USA» и почти дырявыми штанами на коленках.

«Опять он!?» – подумал я, – «Какого ему тут надо!?». Я подошёл к ним:

– Ой! Феня, солнышко, привет! – удивленно заголосила бабуля.

– Привет, привет, бабуль. С тобой всё в порядке? А то тут говорят, что на улице маньяков с ножами развелось в последнее время, – сказав это, я посмотрел прямо в его красные, с полопавшимися сосудиками, глаза.

– Феня! Познакомься, этого молодого человека зовут – Игорь, он меня проводил до дома, а то, как ты и сказал, время нынче опасное.

– Так в этом и дело, бабуль. Не нужно доверять каждому прохожему, который предлагает помощь.

– Не сердись, Феня! – встрял в наш разговор Игорь. – Не будь таким грубым.

Грубым!? Вот это уже интересно, ну давайте же посмотрим, что выдумал этот ублюдок.

– Давайте, проходите, проходите! Холодно на улице, нужно согреться, – начала бабушка. – Я вас угощу чаем!

– Да что уж там чай. Феня вам подарок приготовил, Лидия Степановна. Ведь так? – он подошёл ко мне и ударил мне в грудь с такой силой, что не описать словами. Бутылка коньяка, спрятанная у меня под курткой, впечаталась мне в грудь, и я загнулся от боли. Блевота подошла к горлу. Игорь заливался от смеха. Бабушка тоже. Она не придала этому никакого значения.

Почему?

– Ну вы и рассмешили меня, конечно! Феня, ты мне сюрприз решил сделать, свое друга позвал, чтобы разыграть меня?

Я решил ничего не отвечать, так как в горле ещё было жжение от подкатившей блевоты с желудочным соком. Достав трясущимися руками коньяк из-под куртки, я указал на дверь, как бы предлагая войти.

У бабушки всё как обычно. Красный, вычурный цвет настенных ковров в двух комнатах идеально сочетался с зеленым убранством прихожей, комнат и кухни, на которой стоял большой сервант с ножами, вилками и остальными предметами кухонной утвари. Особенно, хоть это и покажется натужным и дилетантским с моей стороны, но меня всегда завораживала реплика картины Артемизии Джентилеской «Юдифь, обезглавливающая Олоферна». В ней чувствовалось что-то сильное и больное. Как будто тебе ломают кости ломом, пока ты смотришь детский мультфильм в утреннем блоке, на канале «Капитошка» и от этого тебе становится не по себе. Тебя обуздывает животный страх – страх стать таким же, как и Олоферн…

Мы прошли на кухню, и я поставил коньяк на стол.

– Дорогущий, – затянула бабуля. – Не стоило Фенечка!

– В честь праздника, так сказать, – выдавил я.

– Давайте я вам принесу рюмочки, посидим, а то уже закостенела я тут одна, в этих четырех стенах…

Бабушка направилась в другую комнату за своими резными, хрустальными рюмками. Мы с Игорем остались ждать на кухне.

Глава 3

Два солнца

– Слушай, – начал я – я не знаю кто ты и что тебе надо от меня, но если ты, хоть пальцем тронешь меня или бабушку, то я тебе голову проломлю…

– Не кипятись, Феня. Я же хочу подружиться с тобой, – с этими словами, он потянулся ко мне и похлопал меня по плечу.

– Этого я и боюсь, – сказал я.

– Что ж ты такой нелюдимый? Я же по-хорошему хочу. Человек –социальное животное, ему нужно общаться.

– С таким животным, как ты, я не хочу общаться.

Бабушка принесла рюмки и начала накапывать коньяк.

– Вы говорили, – начала бабуля, – что по рабочим делам у нас в городе. Проездом?

– Не совсем. Я живу в Краснобочинске, в частном доме, с женой… Бедная, совсем больна. Лёгкими. Что-то вроде туберкулёза, закрытого…

– Бедная… – бабушка положила пальцы на рюмку и взяла её, слушая, как Игорь рассказывает о своей жене.

– А так у меня здесь, в городе, квартира имеется. Работаю я тут, в банковской бухгалтерии.

– То есть, вы и работаете у нас. А сказали, что по рабочим делам…

– Я так называю закупку лекарств для жены, – он, не отставая от бабули, взял рюмку и залпом выпил всё её содержимое.

– Эво как… Надеюсь, что она поправится… – с детской наивностью высказалась бабуля и тоже выпила.

– Навряд ли. Врачи говорят, что от этой напасти так просто не избавиться, ведь обнаружили его поздно, несвоевременно. Только если «облегчить ей страдания» и пичкать её таблетками. Ну или ещё, как вариант, найти где-то два мильона и отправить её на лечение в Шведцарию, – он налил себе еще коньяка.

– А мы, Володю, мужа моего и Фенечкиного деда, тоже водили по больницам. У него пневмония была. В том году отдавали на лечение, по санаториям водили. Лечили его антибиотиками разными… Ничего не помогло. Не выдержал бедный Володя. Замотался, устал от мирской жизни, – бабуля отпила из рюмки и закурила. – Мы с ним в церковь ходили, молились… Там он упал… кровь изо рта… Там и помер, в церкви, скорая не успела, да и не думаю, что они что-нибудь сделали бы… Он уже ослаб к этому времени сильно. Похудел… Как скелет ходил: глаза и щёки, как у мертвеца, – Игорь сидел и смотрел на бабулю с добротой, смешанной со своего рода пренебрежением… – Каждый день вспоминаю его. А ты помнишь деда, Феня?

– Помню… – с тяжёлым выдохом сказал я.

– Вот и я помню… Он у меня военным был. В семидесятых служил и медалей у него уйма… Вон в рамочке до сих пор висят. И две медальки на пиджаке у него, который в шкафу в комнате висит, уже молью проеденный, но я храню этот пиджак, как память. Не хочу выкидывать… А ещё кофточка его любимая, в которой он на танцы со мной ходил… Он с ней не расставался… Её я тоже оставила на память о Володе… – глаза у неё заслезились, она взяла салфетку и вытерла, уже скатившиеся по щеке, слезы.

– Сейчас он в лучшем месте, – отметил Игорь, успокаивая бабулю.

– Да… В лучшем… – повторила бабуля за Игорем.

Рюмка за рюмкой, потихоньку, неспешно коньяк таял, как снег на весеннем солнце. Я выпил от силы рюмки две. В то время пока они сидели и мило беседовали то о жене, то о деде, я наблюдал за Игорем и пытался понять, что он хочет от нас с бабулей…

– Обобщая все выше сказанное… – его голос пронзил пропахший алкоголем и сигаретами воздух. – Я просто хочу сказать, – он икнул, – что я никогда до этого момента не был так счастлив внезапной встрече, как сегодня! Спасибо за хороший вечер… И прошу прощения, но мне пора удаляться на электричку.

– Вам спасибо, Игорь! – весело сказала бабуля. – Феня, проводи гостя…

– Да, мне как раз нужно тебе сказать кое-что… – Игорь перевёл взгляд с бабули на меня.

«Что ему ещё надо?», подумал я. Он подошёл к гардеробу. Открыв его, он кинул на меня быстрый взгляд и тут же отвернулся, затем достал свою шапку, надел пуховик и подошел к обувной, чтобы взять свои берцы, которым уже давно пора было бы находиться в мусорном баке. Одевшись, и попрощавшись с бабушкой мы вышли на лестничную клетку. Спускаясь вниз, мы молчали…

Выйдя на улицу, я закурил. Игорь тоже.

– Какие-то у тебя дорогие сигареты для студента. Видать, подрабатываешь где-то? Хорошо платят?

– Я уже не студент и за догоном я не пойду, особенно с такой мразью, как ты, – процедил я сквозь зубы.

– Да что это на тебя нашло? – спросил он с глазами навыкат. – Я же сказал, что на электричку пойду! Какой догон!? Ты вообще, как со старшими разговариваешь, щенок? – Игорь резким движением руки выкинул только что зажжённую сигарету и достал свой нож, который направлял на меня пару часов назад, но я не растерялся и, выкинув сигарету, чтобы та не мешала, пошарил в кармане и тоже достал нож. Откуда у меня нож? Бабушкин сервант. Там был нож.

Мы смотрели друг на друга глазами двух животных, загнанных в угол глубокой ямы, из которой выход нам – заказан. Сигареты тлели на почищенной от снега асфальтовой дорожке ведущей в подъезд. Тлели, как два солнца перед ночью, готовые уйти на покой и затухнуть навсегда.

– Ну давай, – сказал я, – делай уже что-нибудь, сука!

– Слышь! Завали-ка хоть на минуту и послушай, что я тебе скажу, пока мы друг друга не порезали тут, – начал он. – Ты хочешь выйти из этого порочного круга и начать новую жизнь? Богатую жизнь? Если да, то слушай внимательно: я работаю в банке одного грязного, очень грязного душой человека. Бляхин, слыхал? Думаю, наверняка слыхал. Его фамилия в каждой газете, а лицо на экранах телеканалов светится уже несколько лет. Постоянно, крутят и крутят, печатают и печатают… Ещё один выпуск газеты «Заря эпохи» с его физиономией, и он будет причислен к лику святых… крыса коррупционная, – он плюнул в сторону. – Помогает детям в Африке, улучшает качество содержания в тюрьмах, каждый месяц гуманитарную помощь отправляет в Ирак… А действительно ли это так? Ну-ка, давай-ка посмотрим, – он достал синенькую книжецу и начал листать её. – По бухгалтерским сводкам за этот год, ничего про Ирак и про детей Африки подавно нет, но есть множество выдач кредитов и ипотек для лиц и семей, которые не зарегистрированы у нас в банке. Сама штука в том, что таких людей даже в стране-то нет. А еще множество переводов в другие банки, например в Швейцарию, Польшу, Голландию – он яростно кинул эту книжку об землю… – Какой, к чёрту, банк в Голландии!? Мы с ними даже не работаем!

– А почему ты не можешь всё это говорить не человеку, которого ты сегодня встретил на вокзале, а какому-нибудь комитету по борьбе с коррупцией?

– Мальчик, ты понимаешь, о чем говоришь? Они все такие же, как и Бляхин – насквозь прогнившие коррупционеры, которых спонсируют полётами в Норвегию «по делам комитета», чтобы просерать все деньги налогоплательщиков на курортах. Или поездками в Америку, где они ставят все на красное или чёрное. Всё, что заработали на тупости людской, конвертируется в дорогие иномарки и в люксовых шлюх, – он снова плюнул в сторону.

– Так, получается, люди сами виноваты, в том, что доверяют свои деньги Бляхину? Ты так не думаешь?

– В этом вся дилемма, люди доверяют, а «они» пользуются их доверием и жируют… А почему бы нам с тобой не порвать этот порочный круг? Почему бы нам с тобой не стать Робин Гудами нового столетия и не пожить как «они»? – Игорь улыбнулся. – Ты прикинь сколько всего можно сделать с такими бабосами?

– То есть ты предлагаешь ограбить этого твоего Бляхина?

– Не ограбить, а вернуть то, что принадлежит нам, то бишь «народу». Разве это плохо?

– Я никаких дел с тобой иметь не хочу, а ещё больше я не хочу за твою жопу уезжать далеко и надолго! – понятно, хочет себе соучастника найти, чтобы потом спихнуть всё на него…

– Ты хоть сам себя слышишь, Феня? У тебя появился шанс, а ты его просто так возьмёшь и просрёшь? Не забывай, что у тебя бабуля, твоя любимая. Во-первых, она пожилой человек, во-вторых, она дорога тебе, как я понимаю. Она-то мне всё рассказала про вашу семейку. Бедная пенсионерка осталась единственной твоей кормилицей, а ты просто так отказываешься, даже от возможности помочь ей материально, за всё, что она тебе сделала? А что, если с ней, что-нибудь случится? – Игорь снова улыбнулся… Если только его оскал можно назвать улыбкой, – Вот подойдёт к ней кто-нибудь, такой же, как я, скажем, «друг вашего внука», проводить захочет, так же до дома. Она человек доверчивый, как я погляжу, сто пудово согласится. А подворотен у вас много на районе… И вот тогда, в отличие от тебя, нож уже будет не в обратную сторону от её рёбер…

«Он что… угрожает?», – промелькнуло у меня в голове, и я понял, чего он хочет добиться.

– Ты че падла, запугать меня решил?

– Я тебя не запугиваю, а говорю фактами.

– Факт в том, что ты хочешь зарезать пенсионерку?

– Факт в том, что ты не хочешь воспользоваться шансом, который даёт тебе жизнь. Ты не хочешь помочь себе и своему родному человеку.

– Шёл бы ты от сюда, пока я ментов не вызвал.

– Какой же ты непробиваемый…

Игорь сложил нож, сунул руку в карман и плюнул мне под ноги. Через секунд десять он поднял руку, ладонью ко мне и тут же её опустил, развернулся и ушёл в темноту, до которой недотягивался свет уличных фонарей.

Глава 4

Iron Butterfly & Maybelline New York

Её имя – Лера. Весна 2000-го. Тёплый мартовский ветер гулял между однотипных, серых домов, которые купались в ещё еле греющих солнечных лучах. В городских, влажных и душных подвалах, в которых капающая с труб вода играла веселую мелодию весны, жили своей жизнью кошки, которых я изредка подкармливал всякими вкусностями. Новое тысячелетие принесло не мало интересных событий в мою жизнь и сейчас я расскажу об одном из них.

Мы встретились с ней у табачного киоска, обоим по пятнадцать лет и оба еще не думающие не о чем, кроме как покурить и не завалить контрольную по математике. Я посмотрел на нее: девушка, милая, очень милая. Её стать напоминала иглу, на которую смогли усесться тысяча ангелов и облить ее прекрасной, с запахом малины кровью, а она, словно дерево, взращённое любящим садовником, впитала этот райский малиновый мед и расцвела… расцвела из-за всех сил, на вечном, весеннем солнце.

Она не смогла купить сигареты. Я это увидел и, поскольку выглядел старше нее, да и в общем выглядел старше своих сверстников, решил помочь. Подойдя к окошку с налепленными на него пустыми пачками от жвачек, я постучал. Оно открылось и из внутреннего пространства ларька, хоть на улице и был ясный день и довольно-таки теплый к тому же, тянуло неестественным холодом, а в самом ларьке было темно и никого не видно. Словно открылось не окошка ларька, а развернулись ворота в потусторонний мир мёртвых. Сам Тартар решил взять меня в себя, поглотить в свой чёрно-белый фильтр, утопить в хлюпающей, смрадной, словно кровь в легких человека, болеющего туберкулёзом, смоле. Тьма была настолько близко, что казалось я могу её потрогать…

– Молодой человек? – вдруг я услышал голос из этой хтонической пустоты.

– Здравствуйте, девушка… – обратился я к продавщице своим натужным, но в то же время естественно звучащим басом.

– Здравствуйте, говорите быстрее, я на обед скоро пойду, – пролепетала она.

–Winston, синий.

– Семнадцать рублей.

– Благодарю.

Я взял пачку, подошел к ждущей меня девушке и подал ей сигареты.

– Спасибо, – сказала она, улыбаясь. – Еще и такие дорогие… Чем я могу тебя отблагодарить?

– Давай покурим, потом дай мне штуки две, а остальное забирай. Я приму это за благодарность.

Мы отошли к дереву, с только что распустившимися листьями. Не знаю, что это за дерево, но пахло оно приятно, по-весеннему свежо, словно в душной комнате открыли окно и всё пространство постепенно заполняется запахом травы, которая только-только проснулась от долгого, четырехмесячного сна. Девушка открыла пачку. Оторвав фольгу, она достала две сигареты. Мы закурили.

– А где ты учишься? – спросила она меня.

– Во второй, на Центральной.

– А я в шестой.

Я подумал про себя: как такая красивая, эрудированная девушка до сих пор не свихнулась находиться в одном здании с открытыми снобами, которым лишь бы устроить какую-нибудь интрижку с девочкой помладше и упороться чем-нибудь у себя в квартире.

– Слышал, там учатся люди, с потрясающей эрудицией… Ну, или что-то вроде того… В общем, люди первого сорта, – сказал я.

– Не такой уж и первый сорт, – резко отрезала она. – Максимум категории Б1.

– Как куриные яйца?

–Точнее, как петухи и курицы, строящие из себя горделивых птиц, которые, в отличие от первых, умеют летать, а не сидеть в курятнике.

– Это точно… – я улыбнулся. – У меня примерно такое же представление об этой школе.

Она улыбнулась. Я улыбнулся ей в ответ.

Я заговорил с ней первого апреля 2000 года. Да, в День дураков. Анекдотично получилось. Очень анекдотично…

Прошло полгода как мы встречались с Лерой. Я шёл рано утром на уроки, а в плеере, привезённом моей бабушкой из Америки, играла песня «In-A-Gadda-Da-Vida», американской рок-группы Iron Butterfly. Не то, чтобы я увлекался роком, но эта песня мне очень нравилась, потому что ассоциировалась с нашим первым с Лерой поцелуем. Вот, как оно вышло: весной, когда мы только-только познакомились, в школе я пригласил её на небольшой вечерний променад. Затем, примерно в девять часов вечера того же дня, я сидел и ждал её на скамейке в городском парке, слушая в наушниках музыку. В тот день было тепло. В воздухе витал запах крепчающей травы вперемешку с женскими духами и выхлопами машин. Парк был очень удобно окружён кольцом из зданий школ и, поэтому, не удивительно, что в этом парке постоянно тусовались разношёрстные парочки учеников противоположных полов. Но помимо удачного местоположения территории парка, здесь так же было довольно красиво как днём, так и вечером. Я ждал Леру, сидя на скамейке, под ивой и рассматривал еле видные из-за light pollution’а звёзды на небе. Примерно через пятнадцать минут как я пришёл в парк, подтянулась и она.

– Добрый вечер, Феня! – помахала она мне рукой.

Я снял наушники и помахал ей в ответ:

– Добрый, Лера!

Я просто припал, после того как увидел, это прекрасное создание. Её волнистые и ухоженные каштановые волосы, были сложены в хвостик и заколоты крабиком, образуя небольшую пальмочку на макушке. В уголках глаз красовались аккуратные стрелки, ресницы накрашены Maybelline New York – её любимой тушью, а губы украшала кроваво красная, чуть ли не багровая помада. На тоненькой шее висело жемчужное калье. Одета она была по стилю напоминающий punk girlfriend. Чёрная косуха, и майка с лого группы Iron Maiden. Чёрные нейлоновые колготки и красная, немного коротковатая, юбка в чёрную клетку, с висящем на ней, тонким черным ремешком. Гвоздём всего образа были чёрные ботфорты на высокой подошве, которые едва не доходили до её красивых колен.

Мы шли, разговаривали о всяком, а про себя я думал: «Как такая красотка вообще решила, что я достоин её внимания, чёрт побери!». Я отпускал не очень культурные и очень неловкие шуточки, но Лере они нравились, и она заливалась смехом, поэтому я чувствовал себя крайне окрылённым и свободным в плане выражения мыслей. На тот момент ещё влюбленность, а не любовь, опьяняла меня, а вкупе с алкоголем этот эффект «потрясного окрыления» удваивался. Да, кстати, забыл сказать, что были мы немного не трезвыми, ведь я прихватил с собой из дома бабушкин коньяк, который мы попивали в редких паузах в нашем разговоре. В общем, полный панк-рок. Пьёшь, гуляешь и куришь, вот и все развлечения. За приятной беседой, никто из нас не заметил, как дорога городского парка постепенно сменилась на тротуары, по правую сторону от которых теснились магазинчик, аптеки, ателье, фотостудии разной степени паршивости, бары и круглосуточные пивнушки. Также, никто из нас не заметил, как сплелись наши ладони. У неё были мягкие, ухоженные руки, которые на ощупь напоминали шёлк.

За тротуарами последовал мост, через маленькую речку, которая текла через весь город. Мостовая брусчатка превратилась в землистый покров с вкрапленными в него каменными глыбами в виде плит. Мы пришли на берег, а эти каменные плиты–истуканы есть не что иное, как дамба, на случай поднятия уровня речной воды весной. Но в тот раз, хоть и была весна, уровень воды не повысился, а между дамбой и рекой был сухой, земельный промежуток, и довольно широкий. Настолько широкий, что там, ещё в прошлом веке люди высадили около трёхсот деревьев, которым удалось укорениться. Теперь этот промежуток представляет собой подобие парка, в котором, между высоких тополей, осин и клёнов, гуляют все, кто хочет, и делают, кстати, тоже что хотят, включая разврат, ведь из освещения там был только тусклый свет от квартирных домов на другом берегу. Поэтому, если ты со своей дамой будешь играть в голые догонялки, сверкая нагими задницами между деревьев, то этого никто не увидит. Но нам с Лерой до таких забав ещё было далеко, поэтому мы ограничились лишь прогулкой до ближайшей, завалившейся на гальку коряги, которой, будучи деревом, не повезло пустить корни там, где ещё не заканчивалась земля, но уже начиналась река. Уровень реки поднимается, вода размывает твою опору, и ты уже летишь в тёмные, недружелюбные пучины. Лежишь там какое-то время, не видишь ничего, кроме мелкой рыбы и изредка проплывающей тины. Но потом, когда весенняя пора подходит к своему концу и на смену ей приходит лето, тёмно-зелёный, водный, илистый, космический занавес приспускается и открывает тебе солнечный свет и самые прекрасные на свете звёздные ночи, которые ты видело, когда было ещё ростком, но про которые забыло, ведь тебя постоянно омывает вонючая, зелёная, словно из-под дешёвой гуаши, вода. Ты будешь видеть это небо ещё семь или восемь месяцев, после чего опять уйдешь под снег, а затем снова под воду. Нескончаемый круг погружения под воду и выхода из неё. Спи спокойно, коряга.

– А вот и она, – прикрикнул я и начал подзывать рукой Леру, которая отходила пописать за клён.

– Это то место, про которое ты мне талдычил последние десять минут?

– Да… Оно самое.

Я взял свою кожаную, с меховым подкладном, куртку и постелил на корягу. Мы сидели и смотрели на соседний берег. Свет от окон домов на том берегу отражался в реке тонкой рябью. Затем, расположившись поудобнее, мы решили развести костёр, но палочки были ещё влажными и у нас ничего не получилось. Я дал ей послушать песню, которую слушал до её прихода. Натянув наушники, Лера сидела первые секунд пятьдесят притопывая в такт ногой, но потом, когда начался припев, она соскочила с коряги и начала танцевать. Я смеялся, и она смеялась вместе со мной.

– А он у тебя может играть без наушников? – спросила она у меня.

– Да, есть такая функция, – ответил я и достал наушники из «гнезда». После этого я включил песню заново, и теперь, уже танцуя вместе с Лерой, я снова взял её за руку. Всё происходящее казалось райским садом, прямо как в песне. Райским садом только для нас с Лерой.

Натанцевавшись, мы снова сели на корягу, чтобы перевести дух и закурили.

– Отцу не очень нравится, что я курю, – вдруг заговорила Лера.

– Моя бабушка тоже не в восторге, – ответил я.

– Извини за такой вопрос, но насколько мне известно, ты живешь с бабушкой… А где твои родители? –она замахала перед собой руками. – Прости ещё раз… Если это больная тема, то можешь не отвечать…

– Да нет, всё в порядке. Честно, я не знаю, что с ними сейчас. Однажды они привезли меня к бабушке на дачу на время каникул, но каникулы прошли, а они всё не приезжали и не приезжали… Мне, тогда было, что-то около семи или восьми, я плохо помню, что тогда было. С тех пор я их и не видел.

– То есть, они просто пропали? И теперь ты живешь у бабушки?

– Да, мы вместе живём в её квартире и иногда ездим на дачу, я ей там помогаю, огород копаю и всё в этом роде. Однажды, – я попытался перевести этот мрачный разговор в более весёлое русло, – я копал землю под картошку и нашёл там метрового дождевого червяка. Ты только представь, – я раздвинул руки в стороны, чтобы показать какой этот червяк был огромный, – вот такой вот гигант!

– Да что ты врёшь! – она закатилась смехом, – Таких не бывает!

– Почему же не бывают, бывают, да ещё даже больше! Вот, например, ты знала, что Африканские дождевые черви, могут достигать почти пяти метров в длину! Тому червячку до Африканского ещё расти и расти! – Леру просто разорвало с этого, и она начала смеяться ещё сильнее и ещё громче. В этом порыве она не заметила, как положила руку мне на плечо. Не растерявшись, я просунул руку ей под косуху и приобнял за талию, как бы подтягивая к себе. Она повернулась ко мне и посмотрела прямо в мои глаза. Я повернулся к Лере и, заворожённый её глазами, не заметил, как её тонкие, бархатные пальцы проскользнули к плееру и нажали на «Play», после чего она приподняла ладонь, и положила её мне на щёку. Я закрыл глаза, чтобы прочувствовать кожей на лице каждую линию на её ладони. И тут что-то очень мягкое, словно маковый лепесток, прикоснулось к моим губам. Это были губы Леры. Это был наш с Лерой первый поцелуй. Теплый, нежный, пахнущий вишней, пьянящий словно опиум для никого, но только для нас двоих. Я растворился в блаженстве. Мы целовались где-то с минуту, после чего она резко спрыгнула с коряги, убрав свои губы от моих, и, улыбаясь, сказала:

– Что у нас дальше на повестке дня?

– Может по пиву? – сказал я, будучи ещё погруженным в розовый, пахнущий вишней, головокружительный туман.

– Может, – Лера кокетливо улыбнулась, и мы направились в одну из круглосуточных пивнушек, которые встречались нам по пути на берег.

Глава 5

80 на 20

Игоря я не видел уже недели две с момента того инцидента и, надеюсь, больше не увижу. Я, как и прежде, ходил на работу. Работал я в компании по предоставлению иностранного оборудования. А поскольку оборудование иностранное, то все материалы по типу мануалов, соглашений и всей прочей документации – должны быть переведены на русский язык. В общем, я моё рабочее место – отдел переводов, где я занимал должность редактора. Мне приносили согласовывать переводы текстов технического содержания, а я их просматривал, редактировал и носил на заверение к нотариусу. Звучит скучно и однообразно. Собственно, так оно и есть. Ну а зарплата… как бы сказать… Зарплата – так себе, поэтому мне, человеку, отучившемуся в университете, имея красный диплом и корочки технического и юридического переводчика, приходится перебиваться периодическими подработками. Где-то побыть маляром, где-то дворником… И то, этого всего едва ли хватает на оплату коммунальных услуг и покупку еды. Я покупаю одну пачку сигарет и растягиваю её как минимум на неделю. Лишь бы пару рублей сэкономить. Начальство говорит, что денег – нет. Но как вы уже могли догадаться – всё тут не так просто. Коррупция, как бельмо в глазу обычного рабочего человека. По сути, у нас в бюро работает своеобразный «бартер», один переводит, я редактирую, а получаем мы, «похвалу» и «связи на работе» – самые ходовые товары для бартера. По крайней мере, так считает директор.

Деньги мы, конечно, тоже получаем, но, как бы это смешно ни звучало, в основном по праздникам или когда компания, с которой мы работаем, поставляет большой объем машин и на них нужны переведённые на подпись документы. 80 на 20, так работает сейчас везде. 80 начальству, 20 сотрудникам.

И то, сотрудники от силы получают 15, а того и 12 от всего дохода организации, плюсом ещё и делят это между собой. И если вы думаете, почему никто не жалуется, не создаёт профсоюзы и всего прочего… Что ж, вы хотите потерять работу, когда на твоё место метят по десять человек? Безработица заткнула нас, и мы это всё терпим. Если вы думаете, что самое страшное – это коррупция, то вы ошибаетесь, ведь безработица гораздо страшнее.

Конечно, все надеются на то, что придёт какой-нибудь «спаситель», «Мессия» и раздаст всем по хорошо оплачиваемому месту, страховке, предоставит льготы, квартиры, машины… Спешу вас огорчить, что этого не случится, как бы мы ни надеялись. Порой проскакивает мысль, что предложение Игоря звучало не очень-то и плохо…

– Феня. Иди. Покажи новенькому, где хозинвентарь, – в кабинет зашёл, шаркая ногами о пол, мой коллега – Семён Герцин из отдела переводчиков. Самый нерасторопный человек из всех живущих на Земле людей. У него была сонная болезнь, но её вызвал не укус мухи цеце, а постоянное употребление кофеина. Кружка за кружкой. Буквально, как пылесос, предназначение которого – всасывание кофе. Да, кофеин может работать и в противоположную от бодрости сторону и Семён Герцин тому яркий пример. Со своим вечно уставшим лицом и с самой медленной на свете скоростью речи, он чеканил слова как станок на производстве монет. – Швабры там… Моющее средство. Тыры-пыры.

– Когда у нас новенький уборщик объявился?

– Позавчера наняли.

– А. Ну у меня выходной был, вот я и не в теме.

– В общем. Пока ничего не делаешь, займись полезным чем-нибудь.

– Ага.

Я встал, слегка потянувшись, и пошёл за Семёном, который не спеша вёл меня к новенькому, к главному входу.

Мы прошли мимо бесконечных кабинетов, которые все были похожи друг на друга. Бесчисленные голоса, тиканье часов, гул принтеров – всё сливалось в один назойливый шум. В кабинетах, где сидели директора шелестели счётчики банкнот и разносился громкий, глубокий, басовый смех. Они считали деньги, средства для своей лучшей жизни, но не для нашей.

Мы спустились по ступенькам, окрашенным в зелёный цвет и накрытым, словно палой осенней листвой, красным, длинным, узорчатым ковром. Любят у нас в стране такие ковры, но у меня они всегда вызывали отвращение вперемешку со страхом. В детстве, когда родители оставляли меня на лето у бабушки, я любил разглядывать красно-багряный, узорчатый ковёр, лежавший в гостевой комнате. Я мог это делать часами. Но однажды я настолько сильно всмотрелся в него, что у меня всё поплыло перед глазами. Казалось, я наблюдал сцены прямиком из чертогов безумия, описанных Говардом Лавкрафтом. Каждый узор превратился в глаза, смотрящие прямо мне в душу, или в отдельные, бесчисленные лица, в которых читался массовый, бессознательный ужас, а скрюченные от страха рты, издавали истошный крик о помощи, которую я не мог им предоставить. Этот момент сильно впечатлил меня и, как следствие, наградил мой рептильный мозг страхом перед узорчатыми коврами.

Мы спустились по ступенькам, и я увидел человека с синей щетиной, в протёртых «трубах» и грязных берцах.

– Ну здравствуй, Феня! – Игорь дружелюбно протянул мне руку. – Давно не виделись!

– Здравствуй… – я с великой неохотой пожал ему руку.

– Твой знакомый? – спросил Семён.

– Что-то в этом роде…

– Можно сказать, друг! – задорно ответил Игорь.

– Друг, значит. Ты мне про него не рассказывал, – Семён взглянул на меня глазами полными недоумения.

– Потом, как-нибудь расскажу… – выдавил я.

– Ну, я так понимаю, тогда представлять вас друг другу – нет необходимости.

– Похоже на то, – ответил я и посмотрел на Семёна сверкнул глазами, как бы говоря ему, что «“потом расскажу” значит – сейчас». Он ухватил мысль, и мы отошли от Игоря на пару метров, чтобы он нас не услышал.

– Когда, говоришь, его наняли?

– Позавчера, – Семён посмотрел на меня с удивлением. – Ты чего такой переполошенный?

– Этот мудак, – начал я, – чуть не прирезал меня две недели назад и угрожал тем же самым моей бабушке. Директорат вообще читает там, досье какие-нибудь… Или что там у них…

– Никто никакие досье не читает. Их у нас и нет…

– Как нет?

– Так нет…

– Нужно сказать директору, чтобы уволил этого упыря, – я насупился. – Срочно!

– Думаешь директор тебя послушает?

– Этот индивид – животное! – я залепетал тревожным шёпотом, – Он угрожает безопасности коллектива!

– Я скажу директору.

– Будь так любезен.

После этих слов Семён направился в сторону кабинета директоров, а я остался один на один с Игорем.

– Что, – начал я, – в банке мало платят, что уборщиком к нам напросился?

– Во-первых, не напросился, а пришёл по вакансии в газете, во-вторых, у меня тут кое-какое дельце есть… – начал Игорь, но я его прервал.

– Не надо никаких «дельц»! Не понимаю, ты меня преследуешь или что?

– Больно ты мне нужен, – отрезал Игорь. – Мне больше интересен сейфик в кабинете твоего начальника.

«Чего он хочет? Неужели украсть деньги? Или что обычно директора крупных компаний хранят в сейфах? Документы?».

– Ты ещё и медвежатником заделался? – спросил я.

– Ну так время сейчас сам знаешь какое. Многие денег вообще не получают, а тут, если есть возможность, то почему бы и не воспользоваться ею?

– А ты у своего Бляхина не можешь украсть?

– Там другой расклад, два человека минимум нужно, а я один, – опустив голову, сказал Игорь. – Один в этом жестоком мире, понимаешь?

– Не переигрывай! Нет, я тебя не понимаю. Ты живёшь в обществе, а не на острове, как макака! Ты должен этим гордиться…

– Ничего себе! Как мы заговорили! С каких это пор ты заделался моралистом? Когда окончил университет и устроился работать на большого дядю? И чтобы он тебя не выставил, ты будешь лизать ему всё, что можно… – он замолчал, поднял глаза к потолку, затем сделал шаг вперёд и сказал, – …или когда та девчонка захлебнулась собственной блевотой?

«Что? Что он только что сказал? Мне ведь не послышалось? Я не мог не расслышать…», промелькнуло у меня. Я не знал, что сказать. У меня закружилась голова и начало подташнивать. Я смотрел на него глазами полного непонимания и страха. «Откуда он знает?.. Бабуля не могла ему рассказать… Она знает, как мне было больно в то время. Я никому, кроме неё, не рассказывал об этом. Никто не знает. Только я знаю. Родители Леры знают. Он не должен знать этого, он просто не может этого знать».

У меня началась паника, как в тот раз, когда мне сообщили о смерти Леры. Я начал задыхаться, но пытался не подавать вида. Я просто не понимаю, откуда он может знать это.

– Ты, наверное, думаешь: «Откуда он это знает?» и бла бла бла, – продолжил Игорь. – Я знаю о тебе больше, чем ты можешь себе представить… Я так же знаю, что несмотря на то, что ты самый моралистичный моралист, твоё нутро частенько думает о том, как бы грабануть своё начальство, ведь «мне так мало платят, я такой бедный и несчастный… Плак-плак».

– Откуда ты?..

– Я служил в разведке, молодой человек. У меня свои методы. Я умею читать людей, как открытые книжки, да к тому же не обычные скучные книжки с морем текста, а наоборот, с яркими и живыми картинками. Как детские книжечки. Все люди – детские книжечки, тебе лишь надо их открыть и на тебя выльется бесконечный поток интереснейших сказок и захватывающий историй, – Игорь ухмыльнулся.

– И что ты хочешь от меня? – натужно выдавил я.

– Чтобы ты работал со мной. Без всяких 80 на 20. Чистейшие 50 на 50. Но сначала сбегай к своему дружку и скажи ему, чтобы ничего не говорил директору обо мне.

Глава 6

Падший ангел

Лера. Проблемы начались в тот самый момент, когда мы с ней начали сближаться. Мы любили одно и то же, читали одно и то же, смотрели и слушали одно и то же. Когда мы были вместе, я чувствовал себя потрясно, так же, как и она. Мы смеялись, грустили, спорили и всё это делали вместе. Когда она была рядом, я чувствовал, что могу всё, что нет никаких преград для меня и для неё.

Мы росли. Учебные годы лениво, но в то же время уверено, проплывали мимо, как корабли в открытом море.

Мне семнадцать и ей тоже. Мы постоянно ходим на прогулки, в кафешки, друг к другу в гости… Да что уж там… Сексом мы тоже занимались, конечно же. В отличие от остальных девочек в своей школе, у неё не было никакого опыта в сексуальных отношениях. У меня этого опыта так же не было, поэтому секс стал для нас непаханым полем для исследований и экспериментов.

– Феня, а у тебя есть мечта? – однажды спросила меня Лера после intercourse'а, покуривая сигарету и лёжа на полу, в чёрном, шёлковом халате на голое тело. Лежала она, закинув свои голые ноги на край дивана, где лежал я, так, чтобы я мог видеть её ступни. Ей нравилось, когда я смотрю на её ступни. Да и мне, честно говоря, тоже.

– Есть ли у меня мечта… – задумчиво повторил я, переведя свой взгялд с её ног на потолочную плитку.

– Да… Мечта… Вот у меня, например, выучиться на кинорежиссёра и снять фильм о наших с тобой похождениях, и мы с тобой будем актёрами главных ролей. Знаешь, как Тарантино делает камео в своих фильмах…

– Только то, что мы будем в главных ролях, это уже не камео, а вот если ты, как режиссёр, появишься в какой-нибудь эпизодичной роли, к примеру, как прохожий, у которого будут спрашивать дорогу… Или в роли той кассирши в киоске, возле которого мы познакомились, помнишь? Она тебе ещё сигареты не продала, а мне продала, – с улыбкой сказал я.

– Да, – Лера затянулась сигаретой, – ты прям был рыцарем в сияющих доспехах. Только белого коня не хватило!

– Так ведь и было.

– Так какая у тебя мечта? – повторила она вопрос.

– Сложно сказать… Жениться на тебе Лер, вот и всё. Вот и вся мечта.

– Неужели? – она повернула голову в мою сторону и начала пристально разглядывать то мои глаза, то губы.

– Да, а потом уехать отсюда, подальше от всяких упырей. Куда-нибудь на Запад или в Европу. Там красиво. И дышится легче и люди дружелюбные… Да и кино тебя там научат снимать на лучшем уровне. Линч и Тарантино тебе завидовать будут!

– Думаю, ты прав, – она растянула рот в улыбке, настолько красивой, что при одном взгляде на неё, у меня кровь заполнила всё то, что находится внизу живота и я снова захотел её. – Но нам ещё учиться и учиться… Как минимум четыре года, а того и больше…

– Ничего страшного, переживём! – сказал я. – Главное – не загоняйся по всему подряд, а то так может и колпак потечь.

Лера приподнялась на локтях и снова улыбнулась. Я уже не смог сдерживаться и затянул её обратно на диван, где мы ещё раз занялись сексом.

Хотелось бы описать подробнее всё то, чем мы занимались вместе, но никаких слов из всех языков мира не хватит, чтобы описать весь спектр тех чувств и эмоций, которые я испытывал, когда был рядом с ней. Лукавлю. Есть одна фраза, которая могла бы описать нашу любовь. Звезды так сложились, что эта фраза написана языком любви: «L’appel du vide». Дословно эту фразу можно перевести, как «зов пустоты». Она идеально подходит для описания наших с Лерой отношений. Нас звала пустота друг в друге. Я был готов нырнуть с головой в неизвестность, но что-то сдерживало меня, как будто я был привязан железным тросом к дереву, которое росло на краю скалы над пустотой. Этот трос и сдерживал меня от рокового шага. Как бы французы, японцы и чехи не описывали самыми сладкими словами концепцию «любви» и всё с ней связанное – она навсегда останется «пустотой», которую ни один человек во всем мире не сможет заполнить, как бы он этого ни хотел.

– Ну давай… Фень, ты какой-то кайфолом, – говорила Лера, лёжа на диване в гостиной.

– Лер, я не хочу, мне сигарет и пива хватает.

– Ну разок… Со мной… Мне скучно одной…

– Ты не одна, – отрезал я.

Я пытался заполнить эту пустоту сексом, никотином и алкоголем, а она, как и все в её школе, пыталась заполнить её синтетикой, которую варил отец одного из её одноклассников. Пару раз она предлагала мне кольнуться, но я отказывался. Я не старался отговаривать её, потому что прекрасно понимал, как работают зависимости и как трудно от них избавится, ну или хотя бы попытаться приглушить их. Но её родители пытались что-то сделать с этим. Они возили её по самым лучшим больницам, заказывали дорогущие лекарства из-за рубежа, которые никак не помогали и возили Леру по rehub’ам. Но, к сожалению, от всего этого не было никакого толка. Она искала чем заполнить пустоту и синтетика была идеальным решением.

Она умерла в конце года. На одной из вечеринок, которые были не редким событием среди учеников её школы, Леру нашли в комнате, лежащей лицом кверху. Красивым, молодым лицом, смотрящим в потолок и с рвотой во рту. Она задохнулась. С одной стороны, я корю себя за то, что не пошёл с ней в тот день, но с другой, я рад, что не застал её там, задохнувшейся в своей же рвоте. Я просто не пережил бы этого. Когда мне это сообщили, я был в квартире с бабушкой. «Леры больше нет, Фень», говорил дрожащим голосом в телефонную трубку отец Леры. Я не поверил, нет – я отказывался в это верить. У меня случилась паническая атака. Я начал задыхаться, затем у меня потемнело в глазах и, как итог – я упал в обморок. Через пять минут бабушка привела меня в чувство, дав понюхать нашатырный спирт. Услышав эту новость, бабушка только развела руками и сказала: «Бог, упокой её душу».