Читать онлайн Позолоченная корона

Marianne Gordon

The gilded crown

Copyright © Marianne Gordon 2023

© Ефимова Н., перевод на русский язык, 2025

© homraneus, иллюстрация на обложке, 2025

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025

Посвящаю своей матери со всей любовью.

Глава 1

Впервые Хелльвир попала в царство Смерти, когда ей было десять лет.

Это случилось в середине долгой зимы, такой суровой, что некоторые называли ее проклятой. От холода умирали во сне животные, погибали деревья, слабели и словно таяли на глазах дети.

Деревня, в которой Хелльвир жила с родителями и старшим братом, находилась на краю огромного леса, раскинувшегося на северо-западных землях государства Крон. Об этом древнем лесе ходило много историй. Хелльвир часто сидела у ног отца, помогала ему делать оперение для стрел и вырезать костяные наконечники. Отец рассказывал о Безглазой Ведьме, которая ловила маленьких мальчиков, превращала их в скворцов и держала в своем птичнике, чтобы слушать их пение. О Ястребе с серебряным клювом, который хотел долететь до луны. О Короле-Олене, который когда-то разорял страну и пожирал кровоточащие сердца врагов. Истории помогали отогнать холод, который скребся в дверь, но иногда Хелльвир казалось, что он, этот холод, уже проник в дом; она видела его в глазах отца, искрившихся инеем от тревоги и страха перед будущим.

Хелльвир была еще слишком мала для того, чтобы охотиться, но умела ставить силки и капканы. Каждое утро она выходила в лес, проверяла капканы, забирала добычу и раскладывала новые приманки. Брат ходил с ней вместе, стрелял белок и кроликов.

Однажды утром, когда под ногами поскрипывал свежевыпавший снег, а небо было ярко-синим, Хелльвир и ее брат, Фарвор, в очередной раз отправились в лес. Девочка заметила куст, усыпанный алыми ягодами, и набрала горсть.

– Эти не ешь, – сказал Фарвор. – Живот заболит.

Она все равно сунула ягоды в карман – не для того, чтобы есть, а чтобы любоваться на них потом, дома.

Дети побрели дальше через сугробы, доходившие Хелльвир почти до пояса. Время от времени они останавливались и обдирали с деревьев кору на растопку. Когда они вышли к замерзшей реке, Фарвор указал на левый берег.

– Я пойду на север, а ты иди на юг. Встретимся здесь перед закатом, договорились?

И Хелльвир пошла по хорошо знакомой тропе через лес. Вскоре она обнаружила первую ловушку у ручья, куда звери приходили на водопой. Ее замело снегом. Хелльвир начала смахивать снег, а он прилипал к рукавицам, так что они превратились в белые шары и пришлось их снять. Наконец показался зловещий зубастый капкан. Хелльвир задела одно острие, поморщившись, сунула палец в рот и ощутила сладковатый металлический привкус крови.

Хелльвир продолжила расчищать снег, и через несколько минут ее ладонь коснулась рыжевато-бурого меха, застывшего сосульками. В капкан попалась лисица. Глаза животного уже подернулись синеватой пленкой.

На то, чтобы откопать лису, ушло довольно много времени – трупик совсем окоченел, а Хелльвир вынуждена была действовать одной рукой; однако в конце концов она разжала зубья капкана, вытащила мертвое животное и положила его рядом на снег. Хелльвир часто видела лисиц, бродя по лесу. Ей нравились их настороженные желтые глаза; она не раз пыталась подманить их, предлагая обрезки мяса, но никогда еще не видела ни одной так близко.

Хелльвир гладила красивую зимнюю шубу, мягкие черные уши. Пушистый хвост намок, стал тонким и жалким. Она взяла бедняжку, обняла ее, прижала к себе. Когда потом, много лет спустя, Хелльвир вспоминала этот случай, она не могла объяснить причину своего поступка. Она просто почувствовала, что должна взять лису на руки, – при виде мертвого зверька ее охватила невыносимая печаль.

«Никогда не засыпай на морозе, – часто повторял отец. – Иначе не проснешься. Сначала ты должна согреться, любым способом. И только потом можешь отдохнуть».

Хелльвир, конечно, не собиралась спать. Но она так устала от перехода через заснеженный лес, устала после ночных ссор родителей. А здесь было так приятно посидеть, и снег прикрывал ноги, словно одеяло, сшитое нарочно для нее…

Проснувшись, Хелльвир не сразу поняла, что мир изменился. Она не почувствовала, что холод стал другим, что он пробирает до костей сильнее, чем в самую морозную зиму, сильнее даже, чем в последние несколько месяцев. Она не заметила запаха – точнее, полного отсутствия запахов. Не заметила мертвой тишины. Сначала она только увидела пушистый хвост с белым кончиком, исчезающий за деревьями.

– Стой! – крикнула Хелльвир.

Она поднялась и попыталась догнать лису, но глубокий снег мешал идти.

– Вернись!

Лиса, разумеется, не послушалась: она бежала прочь, петляя между стволами деревьев и голыми кустами, и Хелльвир бросилась за ней. Она не обращала внимания на то, что деревья выглядят как-то странно, не обращала внимания на неестественную тишину. Темно-рыжая фигурка влекла ее, словно блуждающий огонек.

Обогнув высокий сугроб, Хелльвир очутилась на небольшой поляне. Лиса застыла посередине, наблюдая за девочкой; ее глаза, недавно тусклые и безжизненные, были оранжевыми, как пламя.

– Вот ты где, – проговорила Хелльвир. – Почему ты убежала?

Лиса, не сводя с нее взгляда, наклонила голову и пошевелила ушами. Потом уставилась куда-то за плечо Хелльвир.

Хелльвир нахмурилась, обернулась, но позади ничего не было, кроме бесконечного леса. Тут… она наконец-то пригляделась и сообразила, что это не ее лес. Ветви были странного серого цвета и походили на кости, много лет пролежавшие под открытым небом, а сучки на стволах сильно напоминали глаза. И эти глаза неотрывно следили за Хелльвир. На краю поля зрения картинка расплывалась и дрожала, словно нагретый воздух над камнем.

Хелльвир медленно опустилась на колени и протянула лисице руку. Лиса приблизилась и помахала хвостом.

– Иди сюда, – прошептала Хелльвир, впервые заметив, как странно звучит ее голос в этом воздухе – он был глухим и в то же время громоподобным, и разносился по всему лесу. – Я отнесу тебя обратно. – В горле у нее пересохло от волнения. – Пожалуйста.

«Я должна забрать ее отсюда», – подумала Хелльвир, хотя понятия не имела, почему это так важно.

Лисица подошла еще ближе и обнюхала пальцы Хелльвир. На ее черных усах осели снежинки. Она высунула язык, слизнула с руки талый снег и каплю крови, засохшую на пораненном пальце. Снова взглянула на что-то невидимое позади Хелльвир. Но девочка не смогла заставить себя оглянуться и посмотреть, что же там такое. Ей было очень страшно.

– Пойдем со мной, я отнесу тебя ко мне домой, – еще раз предложила она лисе. – Я знаю, мама и папа разрешат тебе жить с нами. Это же лучше, чем одной в холодном лесу. – Хелльвир сунула руку в карман и вытащила ягоды, сорванные недавно с куста. – Ты голодная? Хочешь?

Лиса, сморщив черный нос, обнюхала ягоды, потыкалась в них, и они высыпались на снег. Дыхание ее и нос казались теплыми.

И снова янтарные глаза уставились на что-то за спиной Хелльвир.

На этот раз она обернулась, стараясь не думать о том, что может там увидеть, и успела заметить среди стволов какую-то черную фигуру. Сердце ушло в пятки, но секундой позже, когда Хелльвир пригляделась хорошенько, фигуры уже не было. Вокруг не было ничего, кроме серых деревьев и белого снега.

– Хелльвир!

Она вздрогнула; лисица тоже встрепенулась и собралась бежать. Это был голос брата. Он звучал взволнованно и доносился откуда-то издалека, как будто брат искал ее и не мог найти.

– Я здесь, – прошептала она.

– Хелльвир!

Она задрожала и протянула лисице руку.

– Пожалуйста, – попросила она, – пойдем со мной.

– Хелльвир!

Чья-то рука вцепилась в плечо Хелльвир, ее дернули назад, и внезапно она очутилась в сугробе. Над ней нависло лицо брата. Сгущались сумерки. На Хелльвир обрушилась волна холода – как будто ее обдали ледяной водой из бадьи.

– Что ты де…

Лисица извивалась в ее руках. Мгновение спустя животное вырвалось и бросилось наутек. Пышный мягкий хвост задел щеку Хелльвир; от него пахло землей и диким зверем. Брат успел поймать беглянку за загривок, она тявкнула и попыталась укусить его.

– Не надо… – начала было Хелльвир, но Фарвор уже свернул лисе шею.

– Этого нам на несколько дней хватит, – объявил он. – Я попрошу маму сшить тебе новые рукавицы, к которым снег не прилипает. Ты хорошо придумала насчет ручья, удачное место для капкана.

Хелльвир ударилась в слезы. Она не могла с собой справиться. Сначала брат удивился – она ведь уже не раз видела, как он убивает зверей и птиц, – потом разозлился, потому что она отказывалась объяснить, из-за чего плачет. Фарвор грубо схватил ее за руку и потащил к дому.

Во второй раз Хелльвир попала в царство Смерти, когда ей было двенадцать. Она сидела с отцом под вишневым деревом во дворе дома и прилаживала оперение к стрелам. Весной траву у подножия вишни усыпа́ли розовые лепестки, но сейчас вокруг лежал снег, а дерево было черным и голым, как скелет. Несмотря на это, Хелльвир нравилось сидеть вот так на улице и работать; здесь было красиво, тихо и спокойно, изо рта у них при дыхании вылетали облачка пара, и все трудности – недостаток еды, запавшие глаза мамы, ее угрюмый взгляд, нервные движения, которыми она гладила живот, – казались далекими, несущественными.

На ветку над головой Хелльвир села сорока и взглянула на нее угольно-черным глазом.

– Привет, – с улыбкой обратилась к птице девочка.

Та наклонила голову набок, и взгляд ее переместился на блестящий маленький ножичек, лежавший у Хелльвир на коленях, – с его помощью девочка подрезала перья.

– Мне очень жаль, но это папин, – сказала Хелльвир.

Сорока застрекотала.

– Я принесу тебе взамен ягоды рябины, – предложила птица.

– Я не ем рябину.

– А как насчет зайца? Я расскажу тебе, где у них норы. Они сейчас тощие, конечно, но немного мяса у них на костях найдется.

– Ну ты и злюка. Не могу я отдать тебе ножик.

Сорока издала короткий, похожий на кудахтанье, звук, сорвалась с ветки и улетела в лес. Хелльвир покачала головой и вернулась к работе. Она не сразу сообразила, что отец наблюдает за ней. Ее улыбка погасла. Ей больше не разрешали разговаривать с вещами и зверями.

– Пожалуйста, не говори маме, – тихо попросила она отца.

Своей большой рукой тот убрал ее волосы со лба.

– Не скажу, – пообещал он.

– Она этого не понимает.

– Я знаю, девочка моя.

Его голос звучал печально. Отец взялся за новую стрелу, сосредоточенно нахмурив лоб. Хелльвир не мешала ему, дала ему время подумать, ведь он был намного мудрее ее. Два ястреба парили высоко в небе над лесом.

– Это очень плохо? – прошептала она. – Мне нельзя так делать?

Отец порывисто обнял ее, притянул к себе. Перья рассыпались по скамейке, упали на мерзлую землю. Хелльвир чувствовала тяжелый запах, исходивший от его меховой куртки.

– Ты знаешь, откуда родом твоя мама?

– С Востока, – ответила девочка. – Из страны Гаргулья.

– Эта страна называется Галгорос, – поправил отец. – В Галгоросе не такие обычаи, как у нас. Помнишь звезду с двенадцатью лучами, вырезанную на притолоке над входной дверью? Ее вырезала твоя мама. В Галгоросе такие звезды можно увидеть повсюду. Это символ их бога.

– Их бога?

– Его зовут Онестус, Бог Обещания. – Заметив, что Хелльвир в недоумении наморщила лоб, отец продолжил: – Тебе может показаться нелепым, что у них только один бог, но многие вещи кажутся нам нелепыми просто потому, что они нам непонятны. Это не значит, что «нелепое» неправильно или плохо. Наши обычаи ей тоже кажутся нелепыми. Она не может понять, что мы живем иначе, чем на ее родине, не может понять, почему мы верим в существ, отличных от ее единого бога. Ей кажется диким, что человек способен видеть нечто, недоступное другим, или говорить с вещами, птицами, зверями. И что остальные, обычные люди, не видят в этом ничего дурного.

Хелльвир поразмыслила над словами отца и внезапно почувствовала себя очень далекой от мамы. Раньше ей казалось, что они смотрят на мир одинаково, как будто бы через одну подзорную трубу – папа как-то раз купил такую у проезжего торговца, чтобы пользоваться ею на охоте, и Хелльвир считала ее самой чудесной вещью в их домике, – но теперь она обнаружила, что подзорная труба мамы настроена иначе, что мама видит какой-то другой пейзаж. Его Хелльвир не может даже надеяться когда-нибудь увидеть. Утешало лишь то, что ее понимал отец.

– Значит, ты не против того, что я разговариваю со зверями?

– Если тебе это кажется правильным. Только постарайся, чтобы мама не услышала. Боюсь, это единственная вещь, насчет которой мы не смогли прийти к согласию за все годы, что женаты. – Он улыбнулся. – Моя мама тоже это умела, ты знаешь? Разговаривать с вещами. Она беседовала с этим самым вишневым деревом. Говорила, оно любит петь для нее.

Он снова улыбнулся, взялся за шнурок, висевший у него на шее, и вытащил из-под рубахи подвеску. Хелльвир узнала эту вещь – она помнила, как играла с ней, сидя на коленях у отца, когда была совсем маленькой. Подвеска хранила тепло его тела. Хелльвир подержала ее в ладони, провела большим пальцем по морде рычащего льва.

– Эта подвеска принадлежала моей матери, – объяснил отец. – Она отдала ее мне перед смертью. Сказала, что нашла ее на опушке леса, когда рыли яму для фундамента нашего дома. – Он сложил пальцы Хелльвир вокруг медальона и сжал. – Когда мать умирала, она сказала мне, что наша семья – люди с львиными сердцами, и велела мне воспитать таких же детей, как она сама. – По его губам скользнула улыбка. – Она была сильной женщиной.

Отец снял шнурок и надел талисман на шею Хелльвир.

– Моя дочка, девочка с львиным сердцем, – сказал он. – Теперь она твоя. Она будет напоминать тебе о том, что на свете были, есть и будут такие же люди, как ты.

Хелльвир обняла отца так крепко, что он рассмеялся и хотел сказать что-то еще, но в этот момент из дома донесся грохот, и они вскочили на ноги. Хелльвир в растерянности застыла на месте, а ее отец бросился в дом. Через несколько мгновений он появился в дверях с перекошенным от страха лицом и велел ей бежать в деревню за лекаркой. Мать Хелльвир упала.

Это была долгая, очень долгая ночь. Но Хелльвир даже не заметила, как она прошла: повинуясь резкому голосу лекарки, она бегала за лучиной в сарай, а потом, когда в сарае ничего не осталось, пришлось идти в лес за хворостом. От криков матери звенело в ушах.

Спустя много часов, когда в лесу завозились птицы, Хелльвир стояла в дверях, глядя на тело матери. В ту ночь время текло иначе, чем обычно: каждое мгновение было долгим, тяжелым, вязким, кровь стучала в висках, но теперь ей казалось, что она всего секунду назад видела маму… А потом Хелльвир отвлеклась, совсем ненадолго, и мама ушла. Она была прикрыта простыней; простыня обрисовывала нос, видны были темные впадины на месте глазниц. Сбоку лежал маленький сверток, неподвижный, безмолвный. Хелльвир не могла отвести от него глаз. Усталость, которая давила на нее, словно гора сырого песка, заглушала горе.

Отец Хелльвир сидел на кровати рядом с телом. Его могучая спина была согнута. Знахарка, которая пришла помочь роженице, женщина по имени Миландра, стояла рядом с ним, положив руку ему на плечо. В полутьме ее лицо выглядело очень старым, оно было изборождено морщинами, как карта. Она собрала волосы в узел, и ровная кожа на месте левого уха блестела в свете очага.

– Роды начались преждевременно, – пробормотала женщина. – Не следовало ей заводить еще ребенка. Она была очень слаба.

Отец Хелльвир напрягся.

– Это был ее выбор. Она решила оставить ребенка, – резко произнес он, подняв голову и глядя в лицо лекарке. – Ты бы хотела, чтобы я заставил ее избавиться от него?

Он стиснул зубы, взял себя в руки. Мгновение тянулось долго, как час; оно казалось осязаемым, живым, у него было сердце, и Хелльвир слышала, как оно бьется.

Отец прижался губами к ладони жены.

– Ты можешь вернуть ее, – произнес он глухо, не отрываясь от руки.

Хелльвир заметила, что Миландра вздрогнула.

– Я не смогла удержать ее среди живых. Почему ты думаешь, что я смогу вернуть ее из страны мертвых? – жестким тоном произнесла она.

– Я знаю, ты можешь. Я слышал…

– Забудь о том, что ты слышал, – перебила его Миландра. Когда отец Хелльвир закрыл глаза, она немного смягчилась и добавила ласково: – Я останусь с ней до утра. Мы с Хелльвир подготовим все для обрядов.

Хелльвир задрожала всем телом и стиснула руки в кулаки, чтобы взрослые не заметили ее страха.

– Нет, – пробормотал отец. – Пайпер исповедовала восточную веру. Она не хотела бы, чтобы ее похоронили среди камней.

Миландра вздохнула, но проглотила резкий ответ, готовый сорваться с языка.

– Тогда пошли сына в соседнюю деревню, пусть приведет служителя из тамошнего храма. Но сейчас тебе здесь делать нечего. Иди поспи.

Он рассеянно кивнул, как будто не совсем понимал, о чем она говорит. Хелльвир взяла его за руку и вывела из комнаты. Фарвор убежал из дома, когда ему сказали, что мать умерла. Он сейчас бродил по лесу, и Хелльвир с завистью думала о нем, подавая отцу миску похлебки. Ей тоже хотелось очутиться в лесу, ни о чем не думать, не заботиться. Быть оленем и свободно бегать среди деревьев, быть совой и летать в небе.

Накормив отца, она уложила его в постель, как ребенка, сняла с него тяжелые башмаки. Только после того, как он заснул, она осторожно вышла и прокралась в спальню. Знахарка спала на стуле у очага. Хелльвир слышала ее тяжелое дыхание.

Она бросила быстрый взгляд в сторону кровати. Ей казалось, что фигура, прикрытая простыней, в любую минуту может пошевелиться, вздохнуть, но та оставалась неподвижной. Хелльвир опустилась на колени перед очагом, разгребла уголья кочергой.

– Я хочу попытаться, – сказала она, обращаясь к огню.

Пламя взметнулось выше, и дух, существо из обугленного дерева и золы, притаившееся в очаге, уставился на нее оранжево-красными глазами. Огонь горел так ярко, пока мама рожала ребенка. Отец не знал, как его нужно благодарить, но Хелльвир подвинула ближе к огню остатки щепок и хвороста, чтобы покормить его.

– Тогда попытайся, – ответило существо.

– А если у меня не получится?

– Во всяком случае, хуже не будет.

– Ты пойдешь со мной?

– Я не могу покинуть твой дом, ты это знаешь.

Хелльвир стало стыдно оттого, что она боится, и она прикусила губу. Пылающее существо толкнуло к ней головешку, и та покатилась по золе. Внутри головешки тлел рыжий огонек.

– Там будет темно, – сказал дух.

Хелльвир взяла фонарь и с помощью кочерги засунула туда уголек.

– Благодарю тебя.

– Торопись, скоро взойдет солнце, и лекарка проснется.

Хелльвир поднялась и подошла к постели. Забралась на кровать и легла рядом с неподвижным телом, укрытым простыней; фонарь она поставила перед собой и свернулась калачиком вокруг него, потом подняла голову и посмотрела туда, где покоилась голова матери. Уголек мерцал в фонаре, и скоро его мигание усыпило ее.

Ее разбудил скрип входной двери.

Хелльвир вздрогнула и открыла глаза. Вокруг стояла полная тишина. Она по-прежнему лежала на кровати в комнате родителей, но… тело исчезло. Миландра исчезла. Младенца тоже не было. Кровать была измята, простыня – отброшена в сторону, как будто кто-то выбрался из-под нее несколько минут назад.

Хелльвир соскользнула на пол. Кухня оказалась пуста. Горшок из-под похлебки стоял у двери – посуду мыли на улице талым снегом. Входная дверь была распахнута настежь, хотя обычно сразу же закрывалась и ее требовалось подпирать палкой.

Снаружи не чувствовалось ветра. Только стояла тишина, от которой раскалывалась голова. Собственное дыхание казалось Хелльвир оглушительным, как рев мехов, каждый шаг порождал эхо, словно камень, брошенный в колодец. Даже биение сердца, частое и неровное, словно оповещало этот чужой мир о ее появлении, и ей внезапно стало ясно, что сам мир наблюдает за ней.

Свет был странным: не то сумерки, не то ночь; Хелльвир подняла голову, чтобы взглянуть, не взошло ли солнце, и замерла. На небе не было ни солнца, ни звезд, ни луны, ни облаков. На нее смотрела другая Хелльвир. Небо представляло собой какую-то гладкую поверхность вроде озера, в которой мир отражался, как в гигантском зеркале. Высоко-высоко над головой у Хелльвир лежала покрытая снегом земля. Она видела верхние ветви вишневого дерева, конек крыши – было странно видеть свой дом таким. Ее собственное отражение глядело на нее сверху вниз. Она решила проверить, действительно ли это отражение, и подняла руку; маленькая фигурка сделала то же самое. У Хелльвир закружилась голова и возникло странное чувство, как будто она сейчас упадет – но не вниз, а вверх. Она поспешно отвела взгляд.

Хелльвир пошла в лес. Ветви деревьев не шевелились, их серая кора, казалось, не отражала свет.

– Мама! – крикнула Хелльвир, стараясь не обращать внимания на непривычное звучание собственного голоса. – Где ты?

На краю поля зрения что-то мелькнуло – край шали, башмак? – и тут же исчезло за деревьями, точно так же, как в прошлый раз исчезла лисица.

– Мама! – Хелльвир бросилась бежать. – Погоди!

В конце концов она оказалась на берегу реки, покрытой ледяным панцирем в фут толщиной. Что-то двигалось на противоположном берегу, и Хелльвир пошла туда, утопая в снегу. Башмаки скользили по льду. У нее едва не остановилось сердце, когда послышался какой-то треск, и, наверное, она провалилась бы под лед, но чья-то рука подхватила ее и мгновенно перенесла обратно на берег.

Хелльвир обернулась, обвела взглядом деревья, но в лесу никого не было. Она потерла локоть. Нет, это ей не привиделось, она была уверена. Рука довольно сильно болела.

– Ты слишком живая для того, чтобы находиться здесь, – заметил чей-то голос.

Хелльвир вздрогнула и резко повернулась.

К стволу дерева прислонился какой-то черный человек. У него были совершенно черные волосы, черная одежда, черные перчатки. Все черное, кроме лица. Черное пятно притягивало взгляд Хелльвир, не отпускало ее; казалось, оно хотело затянуть ее внутрь, чтобы она утонула в этой сверхъестественной тьме. Но чернее всего были его глаза. Он смотрел на Хелльвир с усмешкой.

– Здравствуй, дитя, – произнес мужчина.

По крайней мере, ей показалось, что он произнес эти слова. Голос доносился сразу со всех сторон, отовсюду, как будто кто-то невидимый шептал ей прямо в ухо.

– Я не дитя, – возразила она. Ее голос звучал тоненько, визгливо. – А ты кто такой?

– Прошу прощения, госпожа. Теперь я вижу, что передо мной взрослая женщина.

Уголки его рта приподнялись в ухмылке. Губы как-то странно обтягивали зубы, как будто клыки были слишком длинными и острыми, но потом мужчина снова заговорил, и Хелльвир увидела, что зубы у него обычные, как у всех людей.

– А теперь я должен задать тебе вопрос. Что такая прекрасная госпожа делает здесь? Мне кажется, это место не для тебя. – Он втянул носом воздух, как будто почуял приятный аромат. – О нет, тебе здесь нечего делать, – продолжал он. – Пока. И еще очень много лет.

Его голос был низким и теплым – очень странно, потому что весь он казался ледяным.

– Я… я ищу свою маму, – честно ответила Хелльвир.

Его ухмылка стала шире, словно он услышал какую-то забавную шутку. Человек развел руками в мирном жесте. Хищная улыбка и жест не сочетались друг с другом. И еще его фигура как будто размазалась: Хелльвир казалось, что он «соткан» из тьмы, клубившейся между деревьями.

– И почему ты решила, что твоя мать здесь? – спросил он.

– Она… она умерла.

– Значит, тебе известно, где ты находишься. По правде говоря, я не был в этом уверен. С другой стороны, ты попала сюда не впервые, верно?

Откуда-то у него в руке возник ее фонарь – мужчина держал его за кольцо одним пальцем, одетым в черную перчатку.

– Твоя мать вон там, – произнес он, и его глаза сверкнули, как будто все это доставляло ему удовольствие. – И твоя сестра тоже.

Он указал в сторону реки, и Хелльвир ахнула.

Ее мать сидела прямо на льду, скрестив ноги, и держала на руках младенца. Она осторожно качала ребенка и пела ему. У Хелльвир заныло сердце. Она не помнила, чтобы мать пела колыбельную ей.

– Мама! – крикнула она.

Мать не подняла голову; она продолжала улыбаться младенцу, пела и водила пальцем по щеке ребенка. Лед негромко трещал вокруг них.

– Мама!

Та снова не обратила внимания на крик, как будто не слышала. Хелльвир невольно сжала руки в кулаки, упрямо выставила вперед челюсть и повернулась к мужчине.

– Я вернула лису, – решительно произнесла она. – Я хочу, чтобы мама тоже вернулась со мной в мир живых.

Мужчина пристально рассматривал Хелльвир, но она постаралась не выдать страха и неуверенности, хотя казалось, что над ней нависла какая-то гора или замок и этот замок вот-вот рухнет на нее.

– И что ты дашь мне взамен?

Хелльвир сама не знала, какого ответа ждала, не знала, почему была уверена в том, что он здесь главный, – но такого она совершенно точно не ожидала услышать. От ужаса и растерянности она не сразу нашлась что сказать.

– Я… у меня ничего нет.

– Очень жаль.

– А почему я должна тебе что-то отдавать?

– Я не могу вернуть тебе умершего бесплатно. За все нужно платить, особенно если человек умер естественной смертью. – Его взгляд остановился на фонаре, который уже стоял у ее ног. – Но это может восстановить равновесие. До некоторой степени.

Хелльвир проследила за его взглядом.

– Уголек? Он не мой. Я не могу отдать его тебе. Я… – Она покачала головой, изо всех сил стараясь не расплакаться. – Я не знала, что нужно что-то отдать взамен.

– За лисицу ты оставила ягоды и каплю крови. Я решил, что ты осведомлена о том, как это происходит.

Он присел на корточки рядом с ней, глядя на ее мать, которая пела песню младенцу. Хелльвир подумала, что она и черный человек сейчас похожи на двух прохожих, заглядывающих в окна чужого дома.

– Что-то из мира живых, полное жизни, и немного крови, – сказал он, протянул руку и взял ее ладонь.

Ладошка казалась совсем крошечной в его большой руке, и Хелльвир вздрогнула. Он был холодным, как мертвец. Он начал по одному сгибать ее пальцы и прижимать их к ладони.

– За то, чтобы твоя мать вернулась к тебе, живая, здоровая, счастливая, за то, чтобы она дожила до старости… – Когда остался только мизинец, он помолчал. – Уголек и немного крови – это все, что тебе нужно отдать.

Хелльвир подняла голову и взглянула в его черные глаза. Это было все равно что заглядывать в глубокую пустую пещеру.

– Кто ты? – спросила она во второй раз.

– Если придешь сюда снова, можешь задать мне этот вопрос.

Хелльвир сглотнула ком в горле и посмотрела на свою руку. Кивнула.

– Ладно.

Опять эта улыбка: как будто он застал ее врасплох и радовался этому.

Черный человек поднялся, и это движение наконец привлекло внимание матери Хелльвир. Она улыбнулась, тоже встала на ноги и пошла по льду к берегу, без всякого труда, не скользя, как будто пересекала весенний луг.

– Хелльвир, – заговорила мать веселым голосом, которого та не слышала уже очень давно. – Что ты здесь делаешь?

– Я пришла, чтобы тебя спасти, – ответила девочка.

Ей внезапно стало трудно дышать, и она подумала, что сказала глупость. Мать не выглядела как человек, которого нужно было спасать. Она выглядела счастливой. Хелльвир подняла с земли фонарь и молча подала его мужчине в черном. Тот принял «плату», любезно наклонив голову.

Хелльвир протянула матери руку.

– Идем, мама, – сказала она. – Я хочу домой.

Мать снова улыбнулась и шагнула к Хелльвир, но черный человек остановил ее.

Хелльвир удивленно взглянула на него.

– Но ты сказал…

– Мы договаривались насчет одной жизни, – напомнил он.

От этих слов у нее сжалось сердце, хотя именно этого она и боялась с самого начала. Хелльвир смотрела на младенца, уснувшего на руках у матери. Девочка была такой спокойной, здоровой, милой… Она напомнила Хелльвир новорожденного ягненочка.

– Но…

– Одна или другая. Но не обе.

– Но почему нет?

– Потому что так полагается. Это правило было установлено еще до моего появления.

– А если я вернусь и принесу еще один уголек?

– Нет. Ты должна выбрать сейчас.

– Хелльвир, в чем дело? Почему ты не идешь? – спросила мать.

Похоже, она не видела черного человека и не слышала их разговора.

Хелльвир думала, что выбор будет трудным, но это оказалось вовсе не так. Она сделала выбор легко. Слишком легко.

– Тогда мать, – прошептала она, глядя в зеленые глаза, так похожие на ее собственные. – Мама.

Мужчина в черном поймал руку Хелльвир так быстро, что она даже не поняла, что происходит, и тем более не успела ее отдернуть, а в следующий миг на подушечке пальца выступила капелька крови. Как завороженная, она смотрела на алую каплю, которая соскользнула с пальца и упала в снег.

Мать вздрогнула, как будто только что заметила высокого мужчину в черном, стоявшего рядом с ними. Растерянно уставилась на него.

– Я тебя знаю? – спросила она.

Мужчина протянул руки.

– Дай мне ее, – велел он.

Мать Хелльвир неуверенно сделала шаг назад, прикрыла рукой личико младенца.

– Нет, я не…

– Я позабочусь о ней до твоего возвращения. Уходи и будь рядом со своей живой дочерью.

Хелльвир пристально смотрела на мать; та медленно моргала, пытаясь сообразить, в чем дело. Несмотря на издевательскую ухмылку, голос мужчины звучал убедительно, он обволакивал, успокаивал.

– Если ты думаешь, что так будет лучше… – пробормотала мать и неохотно позволила ему забрать ребенка.

У Хелльвир онемело все тело, словно она впервые за все это время почувствовала холод. Мужчина в черном смотрел на нее сверху вниз, покачивая на руках ее маленькую сестру. На миг ей показалось, что на голове у него выросли оленьи рога, совершенно черные на фоне белого снега.

– Пора идти, – пророкотал мир вокруг нее.

– Пора идти.

Хелльвир вздрогнула. Все тело болело, как будто она целый час стояла в холодной горной реке. Ничего не соображая, она подняла голову и увидела лицо Миландры.

– Пора идти, милая, – повторила лекарка. – Вставай. У нас много дел.

Хелльвир с усилием открыла глаза, поднялась и взглянула на тело, прикрытое простыней. Ее сердце гулко билось. Она испытывала одновременно надежду и почти болезненную уверенность в том, что эта надежда напрасна, что все это был просто ужасный сон.

Фигура закашлялась, простыня на мгновение приподнялась над ее лицом… а потом она задрожала.

Миландра круглыми глазами уставилась на тело, но тут же резким движением сдернула Хелльвир с кровати и откинула простыню. Мать Хелльвир села. Ее волосы растрепались, лицо сморщилось, и она все кашляла и кашляла. Миландра молча стояла рядом, приоткрыв рот от изумления.

– Я не понимаю, как это…

Она взглянула на Хелльвир, но не успела договорить: дверь открылась, и вошел отец. За ним следовал Фарвор.

– Мы услышали… – Отец Хелльвир смолк, ошеломленно глядя на жену. – Пайпер? Боги… Пайпер?

– Воды, – прохрипела его жена.

Миландра сбросила оцепенение и налила в кружку воды из кувшина, стоявшего у кровати. От Хелльвир не укрылось, что знахарка взглянула на маленький сверток, чтобы проверить, не подает ли ребенок признаков жизни. Мать Хелльвир торопливо пила воду, разливая ее на рубаху. У отца было такое лицо, будто ему хотелось броситься к ней и стиснуть ее в объятиях, но он был слишком потрясен – и испуган – и не трогался с места. Хелльвир взяла полотенце и обошла кровать, чтобы вытереть воду, но, когда она приблизилась к матери, та грубо толкнула ее в грудь. Удар был таким сильным, что она упала бы, если бы Фарвор не подхватил ее.

Хелльвир знала, что будет помнить это до самой смерти.

– Будь ты проклята! – крикнула ей мать. – Будь ты проклята!

И швырнула кружку. Наверное, она целилась в Хелльвир, но промахнулась; кружка ударилась о стену и разлетелась на множество осколков.

Остальные молчали, не зная, что сказать, что сделать, а мать начала истерически рыдать. Тогда Миландра взяла Хелльвир за локоть и осторожно вывела ее из комнаты. Отец и Фарвор в ужасе смотрели им вслед.

– Идем, девочка моя.

Они вышли на улицу. Серый утренний свет просачивался сквозь редеющие облака. Миландра усадила Хелльвир на скамью под вишневым деревом и взяла ее руки в свои. Старая женщина нахмурилась, глядя на кисти девочки, как будто увидела нечто неожиданное и странное.

– О дитя, – тяжко вздохнула она и легко прикоснулась к тонкой, чувствительной коже Хелльвир – в том месте, где раньше был левый мизинец.

Шрам выглядел так, как будто палец отрубили много лет назад. Женщина невольно подняла руку и дотронулась до своей головы; участок кожи с левой стороны был голым. Можно было подумать, что у нее никогда и не было этого уха.

– Ты сделала это, верно? – прошептала лекарка. – Ты вернула свою маму из царства Смерти.

Хелльвир кивнула и задержала было дыхание, чтобы не разреветься, но это не помогло. Когда по ее лицу потекли слезы, Миландра прижала ее к себе.

Глава 2

Когда Хелльвир совершила путешествие в царство Смерти в третий раз, ей было двадцать два года. На этот раз она подготовилась.

Она возвращалась в деревню из леса теплым солнечным вечером; длинная, узкая тень плясала перед ней на дороге. Воробьи купались в пыли на обочине, семена одуванчиков медленно кружились во влажном воздухе. Корзина Хелльвир была тяжелой: она набрала медвежьего лука, хотя думала, что он уже отцвел, нарвала цветов бузины, листьев ежевики, нашла на стволе старого дуба съедобный желтый трутовик и даже собрала немного лесной земляники.

Они с Миландрой жили в деревне вдвоем. Хелльвир помогала старой знахарке и училась у нее ремеслу. Она поселилась у Миландры вскоре после того, как воскресила мать. Той никогда не нравилось жить в домике на краю леса, а после неудачных родов она решила, что теперь ее ничто здесь не держит. Более того, Хелльвир раздражала ее, и девочка часто ловила на себе пристальный, недобрый взгляд матери. Раньше отец Хелльвир сопротивлялся, когда жена предлагала переехать в столицу, но после свалившегося на них горя не находил в себе сил спорить с ней. И когда мать, отец и брат Хелльвир объявили, что уезжают в Рочидейн, никто не удивился предложению Миландры взять девочку под опеку и научить ее искусству исцеления и изготовления лекарств из трав.

На ходу Хелльвир весело помахивала корзиной и вполголоса повторяла про себя утренний урок Миландры: «Зверобой. Масло используется для обработки ран, ушибов, ожогов, укусов. Помогает женщинам после окончания детородного возраста. Лечит меланхолию. Полезные части растения: цветок, семена, листья. Нельзя принимать при беременности и кормлении грудью. Цветет в середине лета…»

Она замедлила шаг, почувствовав неладное. В такие погожие вечера на улицах обычно играли дети, сидели на порогах, подставляя лица солнечному свету, старики и старухи, но сегодня в деревне было безлюдно и тихо. Дурное предчувствие усилилось, когда Хелльвир дошла до ручья, куда родители приводили детей плескаться, и увидела брошенные на берегу игрушки и башмаки.

Она встретила у дома Миландры солдат. У них были гнедые лошади, которые в свете вечернего солнца казались огненно-рыжими. Они грызли удила и в раздражении вскидывали головы, отгоняя мух, привлеченных запахом пота. При этом доспехи, прикрывавшие их морды и холки, негромко звенели. Ветра не было, и алые штандарты с вышитыми золотом изображениями корабля – символа королевского дома – обвисли.

Когда Хелльвир приблизилась, один из солдат, стоявших у калитки, шагнул к ней.

– Иди своей дорогой, – приказал он. – Старуха занята. Вернешься, когда мы уедем.

– Она моя наставница, – резко ответила Хелльвир. – Я здесь живу. Дайте пройти.

Он оглядел ее с ног до головы.

– Хорошо, – сказал он. – Я доложу о тебе.

Хелльвир кивнула и вошла следом за ним во двор.

В доме солнечный свет, проникавший через окно, окрашивал в янтарный цвет инструменты, брошенные на рабочем столе, седые волосы Миландры и длинный предмет неровной формы, завернутый в простыни, который лежал на столе посередине комнаты. Хелльвир узнала очертания человеческого тела. От него исходил запах тления.

– Ты отказываешься помочь? – произнес суровый голос.

Обернувшись, Хелльвир встретилась взглядом с женщиной, одетой в такие же доспехи, что и воины. Она держалась величественно, но уже вступила в осеннюю пору жизни, и ее тщательно уложенные седые волосы напоминали стальной шлем. Длинный темный плащ был украшен дорогой вышивкой. Незнакомка мельком взглянула на Хелльвир и снова повернулась к Миландре.

– Я не совсем понимаю, чего вы хотите от меня, ваша светлость, – ответила лекарка, взяла Хелльвир за руку и отвела ее в сторону.

На лице дамы появилось нетерпеливое выражение, словно она считала, что Миландра напрасно тратит ее время. Она протянула руку и резким движением убрала простыню. На столе лежало тело молодой девушки, наверное, ровесницы Хелльвир. Челюсть умершей была подвязана сложенным в несколько раз куском ткани. Ее раздувшееся лицо покрылось темными пятнами: она была мертва уже несколько дней, если не недель.

Запах стал невыносимым, и Хелльвир невольно прикрыла лицо рукой. Даже Миландра побелела.

– Предполагаю, что это болиголов, – сказала травница. – Или, может быть…

– Аконит. В городе есть врачи, которые могут довольно точно определить яд, и я здесь не поэтому. – Женщина не смотрела на тело; она не сводила глаз с лица Миландры. – Я слышала о тебе. О мальчике, которого ты вернула к жизни во время войны.

Хелльвир заметила, что Миландра стиснула руками спинку стула.

Старуха заговорила медленно, тщательно подбирая слова:

– Иногда, ваша светлость, дело рук искусного целителя может показаться невежественным людям чудом. Истории переходят из уст в уста и обрастают новыми подробностями.

– Ты считаешь меня невежественной?

– Нет! Разумеется, нет, госпожа…

– Значит, ты не воскресила юношу?

Миландра ничего не ответила. В хижине наступило тяжелое, давящее молчание.

– Да, ваша светлость, – наконец буркнула знахарка несколько раздраженным тоном, – однажды я воскресила юношу. Моего племянника. Он погиб в битве у Прай, помогая вам завоевать корону.

Хелльвир поморгала и по-новому взглянула на гостью, на ее дорогие доспехи; потом бросила взгляд в окно, на алые знамена.

Если Миландра надеялась, что женщина смягчится, она ошиблась.

– Это было нелегким делом. Мне пришлось дорого за это заплатить. – Старуха подняла руку к голове. – Я пыталась воскресить и других, но тщетно. Сейчас это невозможно.

– Объясни почему.

Миландра беспомощно развела руками, но ее взгляд был холодным, настороженным.

– Посмотрите на меня. Когда была молода, я могла взвалить на плечи козу; а сейчас обращаюсь за помощью к ученице, если нужно поднять бадью молока. Вы же не приказываете мне поднять вес в три раза тяжелее моего или взмахнуть руками и полететь. Кроме того, тогда все было иначе: мой племянник только что умер, причем насильственной смертью. Это… облегчает задачу. – Знахарка кивнула на тело. – Она мертва уже много дней.

– Она была отравлена, – перебила ее женщина в доспехах. – Кто-то подсыпал ей в пищу яд. Не думаю, что эту смерть можно назвать естественной.

Она произнесла это издевательским тоном, как будто Миландра говорила ей о каких-то своих нелепых убеждениях, которые гостья не могла разделить.

Знахарка сложила ладони и прижала кончики пальцев к губам.

– Ваша светлость, я сожалею. Я не могу сделать то, о чем вы просите. Дело не в том, что я не хочу. Я не могу. У меня просто нет сил. – Она помолчала, словно размышляя, стоит ли продолжать, и добавила: – Я ни разу не смогла повторить то, что совершила во время Войны Волн. Не потому, что не пыталась. Мне очень жаль.

У дамы сделалось такое лицо, словно она собралась настаивать, а может быть, даже ударить старуху. Хелльвир было напряглась, но женщина лишь бросила взгляд на тело – и тут же отвернулась, словно ей больно было смотреть. Потом прикрыла лицо мертвой. Дернула головой, и двое солдат, стоявших у порога, подошли, чтобы взять носилки, на которых лежало тело. Дама вышла первой и придержала для них дверь.

Хелльвир смотрела им вслед, пока они шли к воротам. Миландра стояла рядом, скрестив руки на груди.

– Мы уезжаем, – отрывисто произнесла седовласая женщина, обращаясь к солдатам, ожидавшим на улице. – Возвращаемся в Рочидейн.

Слова сами собой вырвались у Хелльвир, она не успела ни обдумать их, ни прикусить язык. Просто неожиданно услышала собственный голос:

– Я могу это сделать.

Воины остановились, госпожа в доспехах обернулась, и край ее плаща взметнулся, поднимая пыль.

– Что ты сказала? – рявкнула она.

Хелльвир почувствовала, что не может пошевелиться; взгляд женщины приковал ее к месту, как булавка прикалывает бабочку к доске.

– Я могу это сделать, – повторила она громче.

Дама обошла носилки и зашагала к дому, положив руку на эфес меча. Миландра схватила Хелльвир за руку и толкнула ее назад с такой силой, что та споткнулась.

– Простите ее, ваша светлость, – быстро произнесла старуха. – Она сама не знает, что болтает.

И знахарка вонзила ногти в руку Хелльвир, давая ей знак молчать.

– Она сказала, что может это сделать, – ответила дама и пристально взглянула на Хелльвир. – Это правда?

– Я могу попытаться, – сказала та, подняв голову, и почувствовала жесткую хватку Миландры.

– Ты можешь это сделать или ты можешь попытаться? – переспросила женщина в доспехах.

– Я могу. Я знаю, у меня получится.

Госпожа смотрела на нее несколько секунд, плотно сжав губы. Потом повернулась и сделала знак своим людям внести носилки обратно.

– По крайней мере, ты готова помочь, – сказала она, заходя в дверь вслед за ними.

Эти слова были обращены к Миландре.

Старуха тем временем оттащила Хелльвир в сторону.

– Ты что задумала? – прошипела она, глядя на ученицу горящими глазами.

Хелльвир никогда не видела ее в таком гневе за все годы, что Миландра была ее наставницей, но решила не сдаваться.

– Я смогу, – упрямо произнесла она. – Я уже делала это прежде.

– Это ничего не значит, – возразила знахарка. – Если ты вернула человека однажды, ты не обязательно сможешь повторить это. Думаешь, я солгала, когда сказала, что пыталась сделать это сотню раз – и безуспешно? Это получается не всегда. А если и получится, взгляни, чего ты лишилась, когда воскресила свою маму. – Она подняла руку Хелльвир, на которой осталось всего четыре пальца. – Думаешь, сегодня платить не придется? Подумай, дитя, – продолжала она, – подумай, что будет, если ты вернешь жизнь этой девушке. Допустим, сделаешь это один раз; по-твоему, они позволят тебе спокойно жить дальше в глуши? Они увезут тебя отсюда и прикажут воскрешать всех подряд: своих знатных родичей, умерших от болезней, военачальников, павших в бою. У них есть власть, они могут тебя заставить. Не делай этого – ради себя!

Хелльвир знала, что знахарка говорит правду. Знала, что должна к ней прислушаться…

– Эта девушка – моя ровесница, – сказала она. – Ей рано умирать. – Хелльвир прикрыла здоровой рукой ладонь Миландры. – Я собираюсь попытаться. Ты не сможешь меня отговорить.

– Ты же даже не знаешь эту девушку. Зачем ты это делаешь?

– Потому что могу это сделать.

«Потому что хочу знать, смогу ли».

– Потому что чувствую: так надо.

«Потому что должна попробовать».

– Потому что могу спасти ей жизнь.

У Хелльвир было такое чувство, словно она стоит перед запертой дверью, которая ждет, пока кто-то повернет ключ в замке и распахнет ее. Сердце забилось чаще от странного волнения, как будто Хелльвир собиралась участвовать в соревновании и твердо знала, что сможет победить, если приложит достаточно усилий. Каждый день с той ночи, когда вернула к жизни мать, она чувствовала некую тягу к воскрешению живых существ и, затаив дыхание, ждала возможности выяснить, получится ли у нее повторить это. Но Хелльвир ничего не рассказывала Миландре, потому что не знала толком, как объяснить, описать это ощущение. Она просто знала, что должна это сделать, – как тогда, в зимнем лесу, когда прижимала к груди мертвую лисицу.

Она высвободила руку из пальцев Миландры и вернулась в дом.

– Я сказала, что попробую, – обратилась Хелльвир к даме. – Но вы должны пообещать мне кое-что.

Та прищурилась и в задумчивости постучала тяжелым перстнем по рукояти меча.

– Если я выполню вашу просьбу, пообещайте, что не принудите меня повторять это. Ни вы, ни кто-либо другой из вашего двора. Вы позволите мне остаться здесь.

Госпожа наклонила голову.

– Отлично, – сказала она. – Договорились. А теперь пора от хвастовства переходить к делу.

Хелльвир прикусила губу. От этой женщины исходила угроза; находиться с ней в тесной комнате было так же тяжело, как стоять рядом с кузнечным горном, в котором пылает огонь. Ее взгляд прожигал насквозь.

– Как ее звали? – спросила Хелльвир.

– Салливейн, – сквозь зубы бросила дама.

Хелльвир знала это имя. Это подтверждало ее догадки; теперь она окончательно поняла, кто эта женщина-воин.

Она взглянула на Миландру.

– Мне нужно сейчас уснуть, – сказала Хелльвир.

Старуха кивнула и с видимой неохотой принялась готовить снотворное. Пока она собирала нужные травы и складывала их в чашу, Хелльвир вышла на улицу.

Она остановилась на дороге, глядя на плывущие мимо семена одуванчика. Все выглядело так же мирно и спокойно, и нельзя было подумать, что в десяти футах от нее, в доме, лежит разлагающееся тело убитой девушки. Хелльвир протянула руку и осторожно взяла двумя пальцами одно семечко. Потом поймала еще два, осмотрела их, убедилась в том, что они целы, и, держа их осторожно, чтобы не повредить, вернулась в дом. Положила семена под стеклянный колпак и села рядом с телом. Хелльвир старалась выглядеть спокойной, создать впечатление, будто знает, что делает, но чувствовала, как бешено стучит сердце. Ей казалось, что оно вот-вот вырвется у нее из груди. Какая-то часть ее сознания, внутренний голос, голос разума, кричал ей: «Что ты творишь? Зачем тебе возвращаться туда?» – «Потому что так надо. – Это было единственное, что могла ответить себе Хелльвир. – Я должна узнать, смогу ли сделать это. И еще я должна ее спасти, если получится».

– Пожалуйста, подождите снаружи вместе с солдатами, – обратилась она к даме.

– Зачем? – возмутилась та, когда знахарка попыталась выпроводить ее.

– Мне тоже было бы нелегко уснуть, когда в комнате столько народу, – резко ответила Миландра, потом, спохватившись, добавила: – Ваша светлость.

Люди с явной неохотой вышли. Миландра вытащила огниво и зажгла свечу.

– Ты уверена, что хочешь этого? – Она произнесла это сквозь зубы, но ее тон был просительным.

Хелльвир кивнула, хотя внезапно лишилась этой уверенности. Миландра подожгла травы в чаше, положила сверху вощеную ткань и подала Хелльвир трубочку, через которую нужно было вдыхать дым. Та поднесла трубку ко рту и сделала глубокий вдох. Веки отяжелели намного быстрее, чем Хелльвир ожидала, голова медленно опустилась на стол. Она обхватила рукой стеклянный колпак и позволила себе расслабиться. Последним, что она помнила, был жест Миландры, которая подкладывала ей под голову подушку.

Хелльвир знала, чего ждать, хотя в последний раз была здесь очень давно. За последние десять лет она не раз вспоминала свое путешествие, мысленно бродила по застывшему, безмолвному чужому лесу, повторяла про себя разговор с темным существом, прятавшимся за деревьями.

Снова этот странный тусклый свет, неестественная тишина, неподвижный воздух. Посуда и инструменты были разбросаны на большом столе в центре комнаты и на рабочих столах у стен, как будто человек, трудившийся здесь, внезапно вскочил и выбежал прочь. Неожиданный холод. По крайней мере, смертью в комнате больше не пахло. Парадокс, подумала Хелльвир.

Она встала со стула, взяла стеклянный сосуд. Скрип ножки стула по полу оглушил ее, и от этого звука волосы у нее на затылке встали дыбом. Она вышла из дома и, помедлив мгновение, чтобы собраться с силами, подняла голову и взглянула на небо.

Хотя Хелльвир знала, что́ увидит, это зрелище все равно вызвало у нее дрожь. Ее собственное далекое отражение смотрело на нее сверху, задрав голову; она видела дом Миландры и сад с высоты птичьего полета. Испытав приступ головокружения, Хелльвир не без труда подавила желание найти опору, ухватиться за что-нибудь, сесть на землю.

Слушая эхо собственных шагов, она пошла по дорожке, вымощенной плоскими камнями, толкнула калитку. Семена одуванчика неподвижно висели в воздухе, как нарисованные. Хелльвир коснулась пушистого хохолка кончиком пальца, но он проплыл совсем небольшое расстояние, прежде чем замереть снова. Она направилась в сторону леса, раздвигая руками белую завесу парящих семян и оставляя за собой туннель.

– Салливейн! – позвала она. – Салливейн!

Ничего. Только частый стук ее сердца. Хелльвир знала, что одна в этом мире. Одиночество было осязаемым.

Она подошла к реке, остановилась на мосту. Река внизу не текла, не плескалась, вода застыла, словно в озере. Хелльвир показалось, что эта река намного темнее другой, живой реки.

– Салливейн! – снова крикнула Хелльвир.

Потом вспомнила предыдущие визиты в царство Смерти.

Лисица, ее мать и сестра умерли совсем близко от того места, где она начала поиски. Хелльвир понятия не имела о том, где умерла Салливейн, но решила, что это, скорее всего, произошло в столице. Возможно, ей не удастся отыскать умершую?..

Внезапно вся затея показалась безнадежной. Хелльвир остановилась, посмотрела на стеклянный колпак, который несла в руке. Семена кружились внутри так же легко, как в жизни, и были ярче, чем все предметы, окружавшие ее.

– Что я делаю? – негромко произнесла Хелльвир. – Наверное, я спятила?

– Люди, которые задают себе этот вопрос, обычно весьма здоровы, – ответил мужчина в черном.

Хелльвир вздрогнула от неожиданности и едва не выронила стеклянный сосуд.

Он стоял на краю моста, прислонившись к каменному парапету. Свет не падал на него – он склонялся перед черным человеком, боялся его; Хелльвир было больно смотреть на его силуэт. Он был по-прежнему одет в тяжелую зимнюю шубу, которая словно сливалась с тьмой. На руках были черные перчатки. Он выглядел в точности таким, каким она его помнила.

– Ты знаешь, зачем я пришла? – спросила Хелльвир и поморщилась, услышав свой испуганный писклявый голос.

Он рассмеялся – точнее, сделал короткий резкий выдох, от которого девушка вздрогнула, – и взглянул на серые поля. Она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

– Знаешь? – настойчиво повторила Хелльвир. Она не любила, когда над ней смеялись.

– Да, – медленно ответил он. – Знаю.

– Ты отдашь ее мне?

Он легким шагом, сунув руки в карманы, направился к ней. Его лицо было непроницаемым, взгляд черных глаз не сходил со стеклянного колпака, который Хелльвир держала в руках. Она напряглась и поняла, что дрожит, но сама не знала отчего: от страха, беспокойства, волнения? И ненавидела себя за это, потому что знала: он все замечает.

Хелльвир пристально наблюдала за ним, окружавшая его тьма поглощала ее внимание – точно так же, как поглощала свет, – поэтому она не сразу заметила, как изменился мир вокруг нее. Только когда черный человек остановился, Хелльвир поняла, что река и деревня исчезли. У нее под ногами оказались каменные плиты, но это были не плиты моста; она стояла в небольшом дворе какого-то здания, окруженного со всех сторон деревьями, такими высокими, что их верхушки исчезали во тьме.

В центре двора находился каменный фонтан; вода, падавшая в круглый резервуар, застыла, словно замороженная. Камни поросли мхом, и впервые Хелльвир ощутила в этом мире запах – запах земли, сырости, напомнивший ей о водопадах. Этот запах не был неприятным. С ветвей свисали фонари, но их свет не мерцал, как обычное пламя. Они испускали неподвижные голубые лучи.

Черный человек наблюдал за Хелльвир, оценивал ее реакцию.

– Где мы? – спросила она.

– Мы немного дальше углубились в царство Смерти, – ответил он, сел у каменного пруда и провел рукой по поверхности воды. Рука оставила на поверхности воды канавку, как будто он касался песка. Черный человек снова взглянул на Хелльвир. – Это тебя не пугает?

– Я… – Она покачала головой, хотя на самом деле была напугана. Он пугал ее. – Я пришла за Салливейн, – сказала Хелльвир. – Пожалуйста, позволь мне забрать ее.

Он поднялся с таким видом, будто не слышал ее слов, и смахнул с ладони капли воды. Они повисли в воздухе, словно стеклянные бусинки, и он оттолкнул их. Хелльвир заставила себя подойти к нему и протянула стеклянный колпак.

– Этого достаточно? – спросила она.

Сначала ей показалось, что он остался равнодушен к ее дару, но его взгляд то и дело возвращался к семенам. И Хелльвир поняла, что он все-таки хочет их заполучить.

– Да-а, – протянул черный человек. – Ее смерть была далека от естественной, так что, наверное, это справедливый обмен.

– Значит, ее все-таки отравили?

– Да.

– Кто это сделал?

Вместо того чтобы ответить на вопрос, человек неожиданно взглянул ей прямо в глаза. Она не была к этому готова и едва не попятилась.

– Ты приходишь сюда с такой легкостью. Это начинает меня тревожить, – произнес он с улыбкой, которую Хелльвир помнила с тех пор, как ей было двенадцать лет; эта улыбка мелькала в самых неприятных ее снах и преследовала глухими ночами, когда она тщетно пыталась уснуть. – Боюсь, у тебя скоро войдет в привычку обращаться ко мне с просьбой вернуть мертвых.

– Я… надеюсь, что нет.

– Мне кажется, ты не до конца честна со мной.

Хелльвир вспомнила солдат, которые смотрели, как она собирается уснуть, вспомнила предупреждение Миландры. Она знала, что слухи распространятся быстро. Остановить их было невозможно. Хелльвир чувствовала на себе его взгляд, и ей было трудно думать об этих вещах – ей вообще трудно было думать, мысли путались.

– Тогда не буду лгать, – сказала Хелльвир. – Возможно, мне придется прийти к тебе снова.

– Что ж, если так, я должен действовать более разумно. Не хотелось бы упустить свою выгоду.

– Что это значит? – спросила она.

– Если ты собираешься и дальше сновать туда-сюда между миром живых и Смертью, мы оба можем извлечь из этого кое-какую пользу для себя, – пояснил черный человек. – Заключить сделку.

Руки у Хелльвир взмокли, на стеклянной банке остались отпечатки ее пальцев. Его рот подергивался. Она поняла, что ему нравится наблюдать за ее волнением. И подумала: неужели она единственная, с кем он может поговорить? Приходят ли сюда другие? Ведет ли он разговоры с мертвыми?

– Какую сделку?

Человек замурлыкал что-то вполголоса, и рокочущее эхо этого звука раскатилось по двору. Хелльвир почувствовала его кожей, как порыв ветра.

– У вас там, в жизни, есть вещи, которые здесь представляют большую ценность. Настоящие сокровища. Мы можем заключить договор. Приноси мне эти сокровища, когда будешь приходить за умершими, и я потребую у тебя лишь несколько капель крови.

– Несколько капель крови? – повторила Хелльвир, которую почему-то не убедили его слова. – Как в прошлый раз?

Она подняла руку, чтобы показать шрам. Но мизинец был на месте. Она поморгала, рассматривая руку.

– В смерти мы все целы, – сказал он.

– А он…

– Исчезнет ли он, когда ты проснешься? Да. – Черный человек снова присел на невысокий бортик фонтана. – Но если в следующий раз ты принесешь то, что я попрошу, я не возьму с тебя ничего, кроме нескольких капель крови. Ты даже не почувствуешь укола.

– Почему так мало? А что, если я приду за человеком, умершим естественной смертью?

– Это не имеет значения, если ты раздобудешь то, что я скажу. Эти сокровища сами по себе являются источниками крови, они перетянут чашу весов. Сокровище вместо частицы тебя самой. Или ты предпочитаешь и дальше приносить мне кусочки угля и семена и лишаться пальцев на руках и ногах?

Снова эта улыбка. Как будто такая перспектива его устраивала.

Хелльвир нервно сглотнула и оглядела деревья. Страх вскарабкался по ее спине и уселся на плече, словно живое существо.

– Я не понимаю правил, – пробормотала она.

– Это не игра. Здесь, в этом царстве, нет правил. Только законы.

– Что за вещи я должна принести тебе?

– Ничего сложного. Предметы, которые такая, как ты, сможет найти без особого труда.

– Такая, как я?

– Человек, который видит вещи так, как видишь их ты.

– Я…

Хелльвир снова почувствовала головокружение и приложила ладонь ко лбу. Сделка со Смертью – ведь перед ней именно Смерть, кто же еще? Это казалось ей абсурдным. Но она точно знала, что он подразумевал под словами «такая, как ты». Такая, которая разговаривает с пламенем в очаге, с сороками, которая каждое утро, лежа в постели, слушает, как спорят за окном воробьи. Поэтому мать смотрела на нее так угрюмо и неприязненно еще до того, как Хелльвир воскресила ее. Она слышала перешептывания крестьян, замечала их косые взгляды. При встрече они старались не смотреть ей в лицо.

«Я могу просто отказаться приходить сюда снова», – подумала Хелльвир, но в глубине души знала, что вернется. Ее… тянуло сюда, как будто она была связана с этим миром некими узами. Она чувствовала это с того дня, как оживила мать. Чувствовала любопытство и почти неосознанное стремление ускользнуть из мира живых и вернуться сюда. Это было подобно безумному желанию остановиться на краю пропасти спиной к обрыву.

Хелльвир кивнула, сама не заметив этого. Медленно подошла к фонтану, опустилась на каменный бортик и поставила между собой и черным человеком банку с семенами.

– Что тебе принести из мира живых? – спросила она.

К ее удивлению, он сунул руку в карман и вытащил угольный карандаш и листок бумаги. Жестом велел ей отвернуться, и Хелльвир повиновалась, ничего не понимая. Почувствовала, как листок прижался к ее спине, почувствовала, как движется по бумаге карандаш. В глубине души она ожидала, что его рука пройдет сквозь ее тело, и именно поэтому осязаемость, реальность бумаги и карандаша показалась ей такой странной. Он убрал руку и протянул ей бумажку, держа ее двумя пальцами.

На бумаге каллиграфическим почерком была написана загадка.

– По-моему, ты сказал, что это не игра, – произнесла Хелльвир и, к собственному удивлению, даже разозлилась.

– В этом мире… существуют кое-какие ограничения. Я не могу прямо сказать тебе, где искать. Со временем знаки появятся; увидев их, ты поймешь. Они обратятся к тебе, когда ты будешь близка к цели.

– А если не обратятся?

– Тогда тебе лучше здесь не показываться.

В голосе черного человека прозвучала недвусмысленная угроза, и Хелльвир наконец стало ясно, насколько он опасен.

– Зачем? – осмелилась она спросить. – Зачем тебе эти вещи?

Он не ответил, но ее охватил ужас. Опасность была совсем рядом; Хелльвир стало трудно дышать, воздух казался тяжелым, холодным, мертвенным. Этот мир был ей чужим. Она не имела права задавать вопросы и ставить под сомнение его законы.

Хелльвир положила бумажку в карман платья.

– Но что сегодня? – спросила она. – Насчет Салливейн. Достаточно тебе того, что я принесла?

Черный человек взял банку, перевернул ее и долго разглядывал живые семена.

– Она умерла очень давно, – сказал он. – Яд разрушил ее тело. Для того чтобы вернуть ей здоровье, мне потребуется нечто большее, чем пара капель крови. Только на этот раз. Таковы законы этого царства. После этого будет достаточно предметов, которые ты принесешь.

Хелльвир стиснула зубы и протянула ему левую руку. Он снова издал свой лающий смешок, который сразу умер в неподвижном воздухе, едва успев сорваться с его губ.

– Ты так охотно расстаешься с частями тела, – заметил он. – И все ради девицы, которую даже не знала.

– Если я могу спасти ее, то должна это сделать. Идя сюда, я понимала, что придется отдать за ее жизнь.

– Сомневаюсь. Но даже если и так…

Он взял ее руку, перевернул ладонью вверх. Кожа у него была холодная, как мрамор, она высасывала тепло из тела Хелльвир. Человек осторожно согнул ее безымянный палец.

– Этого и пряди волос будет достаточно.

– Зачем тебе волосы?

– Ты задаешь слишком много вопросов. Можешь считать это подписью под нашим договором. Я буду держать их здесь, в кармане.

Хелльвир вздохнула, собрала волосы и перебросила их на грудь. Волосы зацепились за цепочку, и она, не заметив этого, вытащила подвеску из-за ворота сорочки.

Человек в черном отреагировал немедленно. Его взгляд уперся в подвеску со львом, которую отец подарил Хелльвир, когда они сидели под вишней. Внезапно ей показалось, что перед ней живой человек, способный испытывать эмоции.

– Откуда это у тебя? – прошипел он.

В его голосе впервые не было ни презрения, ни насмешки. Впервые он говорил как реальный человек, а не как актер на сцене. Хелльвир прикрыла медальон рукой.

– Это? Это мне папа подарил. – Она нахмурилась. – Я должна отдать ее тебе? Вместо семян? Она ценнее?

Он едва не потянулся за подвеской, но опомнился и убрал руку.

– Оставь эту побрякушку себе, – пробормотал человек.

– Она не нужна тебе?

– Это неравноценный обмен, – ответил он. – Эта вещь пропитана кровью. За нее ты могла бы купить легионы, сотни жизней, если бы я захотел их отдать. А я не хочу.

Хелльвир взглянула на свою подвеску по-новому, с любопытством, но прежде, чем успела задать новый вопрос, черный человек протянул к ней руку и поймал двумя пальцами прядь ее волос. Она чуть не отшатнулась, но покорно вытащила из кармана небольшие садовые ножницы, которыми срезала травы и цветы, и отрезала волосы. Он аккуратно завязал локон узелком и спрятал в нагрудный карман. Хелльвир на миг почудилось, что она видит прядь, прожигающую ткань. Волосы у нее были такими же черными, как его одежда.

– Ты отдашь мне Салливейн? – спросила она.

– Она у тебя за спиной, – ответил человек.

Под деревом стояла девушка с волосами цвета пшеницы; уперев руки в бока, она смотрела вверх, на ветви. Хелльвир показалось, что она растеряна. Вероятно, искала кого-то. Увидев ее без трупных пятен, без следов разложения, Хелльвир поразилась ее красоте. В стране Смерти, в окружении серых теней, она сияла, как золотая статуя.

– Ты, – заговорила Салливейн, заметив Хелльвир. – Ты не видела мою бабушку?

Ее голос был низким, как звук колокола. Хелльвир опомнилась.

– Да, видела, – ответила она. – Это ваша бабушка прислала меня. Я отведу вас к ней.

– О, хорошо. Я должна ответить ей урок.

Черный человек незаметно очутился рядом с Хелльвир. Он двигался очень быстро, как призрак из страшного сна.

– Кто ты? – снова спросила Хелльвир.

И опять эта его насмешливая улыбка.

– Если придешь сюда снова, сможешь задать мне этот вопрос.

– Это означает, что ты никогда не ответишь мне?

– Это означает, что я не обещаю дать тебе ответ. Все зависит от того, как долго будут продолжаться наши деловые отношения.

Он протянул ей руку, и Хелльвир несколько секунд смотрела на нее. Потом, решив, что ничто уже не сможет вывести ее из равновесия, сколько бы она ни прожила на свете, вложила руку в его ладонь. Рукопожатие, чтобы скрепить сделку, – как у обычных купцов.

– Договорились, – произнесла Хелльвир и услышала, как дрожит голос.

Человек улыбнулся; разумеется, он тоже это услышал. Склонился над ее рукой, словно они собирались танцевать, и она содрогнулась.

– Договорились, – произнес он, и это слово становилось больше, громче… оно окружало, поглощало, засасывало Хелльвир до тех пор, пока она не утонула в его черноте.

Она вздрогнула и проснулась. Голова кружилась после снотворного. От резкого холода она ахнула.

– Хелльвир!

Она услышала шаги Миландры и почувствовала ее руку у себя на плече. Тряхнула головой, чтобы прийти в себя, поморгала.

– Она…

Девушка, лежавшая на столе, стремительно села, стряхнула простыню, сорвала с лица повязку, а потом ее стошнило. Хелльвир и Миландра невольно попятились, перевернули кресло. Девушка хрипела, хватала ртом воздух, потом прижала руку ко лбу.

– Онестус, – пробормотала она, обвела комнату бессмысленным взглядом и заметила женщин, которые уставились на нее. – Кто вы?..

Миландра подала ей полотенце, чтобы вытереть лицо, и в этот момент дверь распахнулась, и в дом ворвалась госпожа в доспехах, положившая руку на рукоять меча, как будто собиралась вступить в схватку. Увидев девушку на столе, она застыла на месте.

– Салли? – пробормотала она.

Девушка обернулась. Она еще с трудом дышала и дрожала всем телом.

– Бабушка? – произнесла она. – Что происходит?

Госпожа не ответила. Она подошла к столу, взяла голову девушки в ладони. Казалось, она утратила дар речи. Потом обняла внучку, привлекла ее к себе, прижалась щекой к ее волосам и закрыла глаза.

Когда свита была готова к отъезду, уже стемнело. Воины прикрепили к древкам знамен фонари, и издалека отряд походил на какую-то религиозную процессию. Воскресшая, Салливейн, сидела на лошади бабки, закутанная в толстое одеяло, несмотря на душную ночь. Она все еще дрожала и никак не могла согреться.

Бабка Салливейн стояла рядом с Миландрой и Хелльвир у двери дома. Хелльвир вцепилась в руку старой лекарки, чтобы не упасть. У нее подкашивались ноги.

– У меня нет слов, чтобы выразить тебе свою благодарность, – сказала госпожа. Это было произнесено неестественным тоном, и Хелльвир догадалась, что той не часто приходилось благодарить людей. – Ты даже не представляешь, что сделала для меня.

– Надеюсь, вы не забудете свое обещание, ваша светлость, – напомнила ей Миландра. – Просить человека о подобных вещах можно только один раз.

– Даю слово. Никто из моего двора больше не побеспокоит тебя с подобными просьбами. – Она повернулась к Хелльвир. – Но двор перед тобой в долгу, – сказала она. – Дом Де Неидов… нет, я перед тобой в долгу. Если тебе когда-нибудь понадобится наша помощь, только сообщи.

– Благодарю вас, – пробормотала Хелльвир, неловко кланяясь.

Госпожа наклонила седовласую голову и хотела возвращаться к свите, но задержалась.

– Что там? – спросила она. – На другой стороне?

Хелльвир показалось, что этот вопрос вырвался у нее против воли. Госпожа старела, и страх смерти медленно опутывал ее, как плющ опутывает ствол дуба. Даже сильным мира сего знаком этот страх.

– Пустота, – ответила Хелльвир. – Но мне кажется, что я видела только преддверие смерти. О том, что наступает дальше, мне известно не больше, чем вам.

Госпожа кивнула и ушла к своим воинам. Вскочила в седло позади внучки и взяла поводья. Салливейн смотрела на Хелльвир, крепко сжимая в пальцах края одеяла. Ее лицо было серым от усталости. Хелльвир наклонила голову. Салливейн медленно кивнула в ответ, как будто знала, что деревенская девушка сейчас оказала ей какую-то важную услугу, но не совсем понимала, в чем заключается эта услуга. Хелльвир хотелось бы объяснить это, хотелось бы, чтобы Салливейн осталась еще ненадолго, но ее бабка уже пришпорила лошадь.

Они долго смотрели вслед кавалькаде, направлявшейся в Рочидейн, и Хелльвир внезапно ощутила ужасную усталость. Она положила голову на плечо Миландре, и старуха погладила ее рассеянно, как кошку.

– Это на самом деле была королева? – тихо спросила Хелльвир.

– Да, – ответила Миландра. – Наш дом удостоили посещением особы королевской крови, Хелльвир. Можешь считать себя счастливицей. Девушка, которую ты вернула к жизни, – ее внучка и единственная наследница. Попомни мои слова: воскресив ее, ты избавила эту страну от гражданской войны.

У Хелльвир снова закружилась голова, и ей показалось, что она проваливается в бездонную пропасть.

– Поэтому ее отравили? – прошептала она.

– Не сомневаюсь.

– И что будет? Они снова попытаются это сделать?

– Кто знает? Может быть, увидев, что убитая воскресла, этот человек или люди подумают хорошенько, прежде чем снова покушаться на ее жизнь.

Хелльвир вдруг подумала, что истратила много сил и ничего не достигла. Как будто оставила позади соперников, участвуя в какой-то гонке, но лишь в конце соревнования поняла, что бежала в неверном направлении.

– Идем, дитя, – сказала знахарка. – Помоги мне, надо открыть окна, чтобы избавиться от этой вони. Члены королевской семьи никогда не снисходят до того, чтобы прибрать за собой.

Хелльвир кивнула, и Миландра вошла в дом. Стоя на пороге, Хелльвир обернулась и в последний раз взглянула на мерцающие огоньки, удалявшиеся в сторону столицы. Потом вытащила из кармана бумажку, которую все это время мяла в руке, и, держа ее тремя уцелевшими пальцами, прочитала при свете, падающем из двери дома:

«Там, где большой нос произведет впечатление на королеву,

Дар песни

Утешит ее, когда она заплачет».

Всю ночь и следующий день Хелльвир проспала глубоким сном без сновидений. Тело требовало отдыха, и позднее ей пришло в голову, что она, возможно, лишилась не только пальца. Она утратила нечто неуловимое, точно так же как и в предыдущие два раза. Черный человек в качестве выкупа за Салливейн забрал у нее часть жизненной силы или, может быть, частицу души.

Когда Хелльвир открыла глаза, было уже темно.

Не до конца проснувшись, она вышла из спальни и побрела в мастерскую. Миландра сидела у огня и штопала передник. Увидев Хелльвир, старуха убрала швейные принадлежности с соседнего кресла, налила им по стакану крапивного пива, сваренного в прошлом году, и они некоторое время сидели молча, слушая, как трещат поленья в очаге.

– А ты знала о том, что у Смерти есть карманы? – негромко спросила Хелльвир.

Миландра приподняла брови и слегка наклонилась, как обычно делала, чтобы услышать сказанное единственным ухом.

– У Смерти есть карманы, – повторила Хелльвир. – Да. У него – это вроде бы мужчина – есть карманы. Зачем Смерти карманы?

– У тебя лихорадка, девочка моя?

Они снова помолчали, глядя на плясавшие за решеткой языки пламени и оранжевые уголья. Хелльвир чувствовала, что Миландра наблюдает за ней.

– Ты хочешь знать, почему это существо – Смерть или кто-то еще – говорит с тобой, – заметила старуха. – А мне он никогда не показывался, хотя я бывала там много раз.

Хелльвир кивнула.

– Я подумала: возможно, это потому, что он видит во мне средство достижения своих целей, – произнесла она. – Дурочку, которую может хитростью заставить сделать что-то для него в мире живых.

Миландра поразмыслила над ее словами.

– Возможно, – медленно ответила она. – Но я не считаю тебя дурочкой и не считаю, что ты должна была отказываться от его предложения. Ты поступила разумно, заключив сделку. Ты совершенно права. Тебе придется возвращаться туда. Пусть моя история послужит тебе предостережением. Ничто не проходит бесследно; появятся другие люди, которые захотят, чтобы ты вернула с того света их близких, а ты, точно так же как вчера, не сможешь отказаться. А если откажешься, тебе будет очень тяжело. Но нельзя всю жизнь раздавать пальцы и уши, воскрешая незнакомцев, иначе однажды у тебя ничего не останется. – Старуха взглянула на Хелльвир, и ее лицо стало печальным. – Смерть выбрала тебя, но не потому, что ты глупа. Ты говоришь с вещами, птицами, зверями и духами так, как могут лишь немногие. Даже я не могу тягаться с тобой. Ты уходишь в иной мир с такой же легкостью, с какой другие уходят в мир сновидений. Возможно, причина в этом. Ты обладаешь даром общения с душами.

Хелльвир не знала, что на это отвечать. Она просто сидела, пила пиво и размышляла о том, какой была бы ее жизнь, если бы ей не приходилось так часто думать о смерти. Если бы ее единственными заботами были урожай, сбор трав, погода и уход за волосами – да, может быть, еще политика и дворцовые интриги.

Это было бы мирное, спокойное существование, подумала Хелльвир, отпивая очередной глоток из кружки. Но она знала, что такая жизнь была бы в сто раз хуже нынешней.

Глава 3

Каждый год накануне дня летнего солнцестояния жители деревни устраивали праздник, и этот год не был исключением. На столы выставляли лучшее угощение, пили вино и пиво в огромных количествах, плясали до рассвета. Наутро селяне обычно несли подношения к каменным могилам на холме, где обитали души умерших, пели погребальные песни, а потом спускались и поливали пивом поля, чтобы почтить божества урожая.

Однако сейчас крестьяне с размахом отмечали праздник, с удовольствием ели, пили и веселились. О богах можно будет подумать потом.

Прилавки на рынке ломились от превосходных фруктов и овощей. Несмотря на морозную зиму, год выдался урожайным. Рядом продавали вяленое и копченое мясо, пироги, сыры, пиво и вино. Музыканты, устроившиеся на помосте рядом с площадкой для танцев, играли без передышки. Мелодии сменяли одна другую. Оставалось только удивляться, как им удается все это запомнить.

У Хелльвир и Миландры был небольшой лоток в углу рыночной площади, где они торговали крапивным пивом и вином из бузины. Ночь была теплой, в воздухе плыли ароматы цветов, и Хелльвир радовалась возможности забыть о своих тревогах и просто веселиться. Она даже участвовала в танце: кружилась и водила хоровод вместе с молодежью, похожей на стайку птиц.

Хозяйка деревенской пекарни, София, остановилась около их прилавка. Из всех людей, собравшихся на праздник, только она не улыбалась. У нее был какой-то отсутствующий, несчастный вид. Хелльвир налила в кубок вина из бузины и протянула ей.

– Это наше лучшее вино, – весело произнесла Хелльвир. – Надеюсь, оно тебе понравится.

София посмотрела на вино, потом на девушку. Хелльвир перестала улыбаться.

– Тебе нравится праздник? – спросила она просто для того, чтобы что-нибудь сказать.

Она почувствовала, как Миландра легко прикоснулась к ее руке. Предупреждение.

София прищурилась.

– Трудно радоваться жизни, когда мужчина, который должен плясать с тобой, лежит под грудой камней на холме, а девица, которая могла бы его спасти, беззаботно пьет вино и веселится.

Неприязненный тон и враждебные слова потрясли Хелльвир, и она не могла сообразить, как отвечать.

– Ты решила, что на него тратить время не стоит, на моего Анира, да? – выплюнула София. – Конечно, простой крестьянин, зачем его воскрешать! Не то что внучка королевы.

Она резким движением выбила бокал из руки Хелльвир и ушла, оставив девушку смотреть на лужу вина, растекающуюся по мостовой. Хелльвир стояла так несколько секунд, не зная, куда деваться от унижения, потом вышла из-за прилавка и подняла кубок. Люди бросали на нее любопытные взгляды.

Это был первый симптом болезни, поразившей деревню. Хелльвир никогда не была здесь своей, но прежде крестьяне относились к ней более или менее дружелюбно, а теперь стали ее сторониться. Встречаясь с ней на дороге, люди отводили глаза или, хуже того, смотрели на нее с открытой неприязнью. Торговцы, которые раньше улыбались Хелльвир, когда она заходила в лавку, расспрашивали об отце, о знахарке, обращались с ней холодно, как с чужой, проезжей, отвечали коротко. Направляясь по главной улице деревни в лес за целебными травами, она ускоряла шаг. Соседи перешептывались у нее за спиной, и хотя Хелльвир не могла разобрать слов, она догадывалась, что о ней говорили недоброе. Каждого человека в деревне так или иначе коснулась смерть, и она – женщина, которая могла вернуть умерших, но не сделала этого, – напоминала им о пережитой боли. И поэтому они ее возненавидели.

– А что, если они правы, Миландра? – спросила Хелльвир, выглядывая из-за занавески. – Я должна была помочь, ведь так? Вернуть Анира и других людей, которые умерли в морозы?

Ей было стыдно, потому что она не попыталась ничего сделать. Потому, что ей это даже в голову не пришло.

– Искоренять смерть в мире – не твоя работа, – заметила старуха, которая накрывала на стол к ужину. – Если бы они подумали головой хорошенько, то поняли бы это.

– Может быть, мне нужно взять на себя эту работу, – пробормотала Хелльвир, глядя на улицу. – Если я в состоянии что-то сделать, то должна это сделать, верно? И тогда людям не придется умирать.

– Смерть – это не та беда, которой можно избежать. Смерть ждет всех нас рано или поздно. Да, ты можешь отдалить ее, но не можешь избавить от нее навсегда. Тебе скорее следовало бы заботиться о том, чтобы дать людям полную жизнь, возвращать тех, кто ушел преждевременно.

– Анир и ушел преждевременно.

Миландра оставила посуду и подбоченилась; Хелльвир по лицу знахарки поняла, что ее терпение подходит к концу.

– Моя дорогая, на твой вопрос не существует правильного ответа. Ты не в состоянии спасти всех умерших. Ты сама не бессмертна, ты не можешь без конца отдавать Смерти частицы себя; рано или поздно наступит предел, и ты уже не сумеешь никого вернуть.

– Выходит, я должна выбирать?

– Да, и выбирать разумно.

Хелльвир недовольно тряхнула головой.

– Мне это не нравится. Я должна спасать всех, кто во мне нуждается, до тех пор, пока это в моей власти. Кто сказал, что смерть – это неизбежность?

Она знала, что наставница права, но эта несправедливость возмущала ее.

– Вижу, ты еще глупее, чем я думала, – фыркнула Миландра.

Хелльвир сердито нахмурилась, но старуха развернулась и вышла на задний двор, чтобы принести хвороста. Разговор был окончен.

В ту ночь после сильной жары разразилась гроза. Капли дождя шуршали по соломенной крыше, как змеи, вода потоками текла по тропинке, ведущей к калитке. Хелльвир начала рисовать в тетради цветок душистого горошка, но чернильница уже давно стояла забытой на столе; девушка медленно вертела в пальцах перо, прислушиваясь к раскатам грома.

– Надеюсь, дождь скоро закончится, – пробормотала Миландра, которая шила мешочки для трав. – Затопит все наши грядки с зеленым луком, а мы его только что высадили.

Хелльвир кивнула, почти не слушая. Она представляла себе, как бежит под дождем, останавливается посередине поля, раскинув руки, а молния сверкает в небе прямо у нее над головой.

Гром снова прогремел где-то над рыночной площадью; Хелльвир показалось, что от этого гула задрожало все ее существо, тело наполнилось энергией, и ей захотелось реветь, крушить стены. Что-то темное звало ее на улицу, приглашало ее принять участие в этом действе. Она знала это так же верно, как если бы кто-то окликнул ее по имени.

Хелльвир встала со стула, резким движением захлопнула тетрадь, так что пламя свечи заметалось и затрещало, закрыла пробкой чернильницу.

– Я ухожу, – объявила она.

Миландра покосилась на нее.

– Вдруг понадобилось подышать свежим воздухом? – усмехнулась знахарка, и в этот момент дом содрогнулся от очередного раската грома.

– Что-то вроде того, – ответила Хелльвир, надевая плащ и башмаки, хотя ей хотелось выбежать на улицу босиком.

Миландра поднялась и отодвинула занавеску. Молния на миг осветила двор.

– Я ненадолго, – продолжала Хелльвир. – Мне просто хочется…

Она смолкла, сообразив, что Миландра озабоченно хмурится. Старуха пыталась разглядеть что-то на улице за сплошной завесой дождя.

– Что там? – спросила Хелльвир.

– У ворот кто-то стоит.

– У ворот? Среди ночи?

– Да, по-моему, их трое, они… – Миландра прижала руку ко рту и отшатнулась так резко, что опрокинула стул, на котором только что сидела Хелльвир. – У них там… Назад! – крикнула она, схватила ученицу за рукав и оттащила ее от двери.

Раздался громкий стук, входная дверь затрещала. Хелльвир смотрела на нее, распахнув от ужаса глаза и вцепившись в руку старухи.

– Кто это, Миландра? – прошептала она.

– Могу сказать одно: эти люди нам не друзья.

Осмелившись выглянуть в окно, Хелльвир различила три фигуры в плащах с капюшонами, надвинутыми на лица. Они выбежали на дорогу и скрылись в темноте. Калитка хлопала под дождем.

– Они ушли, – сказала Хелльвир.

Миландра подошла к двери и отодвинула засов. Ее губы были сжаты в тонкую линию. Дверь распахнулась; ветер захлопал ее юбкой, обдал дождем башмаки. Она наклонилась, подняла какой-то мокрый черный предмет, оставленный неизвестными на пороге, закрыла дверь, и в комнате снова стало тихо. Под пристальным взглядом Хелльвир старуха подошла к столу и положила на него ворона со свернутой шеей. Голова птицы была обмотана стеблями болиголова, вода капала с белых цветов на столешницу. Клюв и остекленевший глаз были перепачканы грязью.

– Зачем они это сделали? – прошептала Хелльвир.

Миландра стиснула челюсти, потом процедила:

– Потому что эти дураки напуганы.

– Это послание?

Знахарка прикоснулась к стеблю, завязанному вокруг шеи птицы.

– Болиголов. Символ смерти. Ворон…

Хелльвир пристально смотрела на мертвую птицу.

– А ворон – это я?

Миландра шагнула к ней, обняла ее, но Хелльвир стряхнула ее руку.

– Нет, – пробормотала она. – Нет.

– Хелльвир…

– Нет. Почему они решили, что имеют на это право? Нет.

Миландра не успела ей помешать: Хелльвир схватила птицу и цветы болиголова, бросилась к выходу и распахнула дверь. Ворвавшийся в комнату холодный ветер развевал ее волосы. Она остановилась на пороге, подставив лицо дождю.

Не думая о том, как это сделать, не зная, как именно она это сделает, Хелльвир закрыла глаза и шагнула в царство Смерти.

Волна ледяного воздуха окатила ее; воздух был тяжелым, как никогда прежде. На этот раз Хелльвир пришла сюда, находясь в сознании, поэтому в полной мере ощутила, что это значит – переступить порог царства Смерти. Как будто у нее внутри оборвалось, лопнуло что-то, что-то очень важное, как будто ее покинула жизненная сила. Она ахнула от острой боли. Боль была не физической, но все равно чувствовалась во всем теле, до кончиков ногтей. Открыв глаза, Хелльвир увидела, что мир застыл в разгар грозы: струи дождя поблескивали вокруг нее, как стеклянные нити, раздвоенная молния ослепительно сверкала, подобно трещине в небосводе, но грома не было. Вокруг царила тишина, как это всегда бывало в мире Смерти. Хелльвир подняла голову. Дождь хлестал с затянутого облаками неба на черное отражение земли. При взгляде на молнии ей показалось, что трещины в небе движутся, и у нее заболели глаза, словно она нечаянно подсмотрела нечто, не предназначенное для взглядов смертных.

Она отбросила неуместные мысли, сунула в рот два пальца и засвистела. Звук пронзил липкую, вязкую тишину подобно стреле; Хелльвир почудилось, что весь этот мир зажал уши руками и закричал от боли. Вслед за свистом раздалось карканье, и из-за деревьев появилась черная птица. Ворон скользил сквозь застывшие капли дождя, оставляя за собой нечто вроде туннеля. Хелльвир вытянула руку, тяжелая птица села ей на запястье, вцепилась когтями в рукав. Девушка подставила ворону другую руку.

– Клюнь меня, – приказала она, и эхо ее голоса прокатилось по лесу.

Ворон взволнованно захлопал крыльями, но повиновался. На ладони Хелльвир выступили алые капли. Она сжала цветы болиголова в кулаке, чтобы смочить их кровью, и швырнула на землю.

Хелльвир вернулась в мир живых как раз в тот момент, когда молния ударила в землю где-то неподалеку от домика, и от грома задрожали стекла. Испуганный ворон хотел улететь, каркал, хлопал крыльями, но она прижала его к себе и постаралась успокоить, повторяя, что все хорошо. Она промокнула его передником, и через несколько минут обессиленная птица затихла. Мокрые перья торчали сосульками, черные глаза-бусинки блестели.

Миландра смотрела на все это, прижав руку к груди.

– Хелльвир? – произнесла она вполголоса, словно боялась того, что собирается сделать ученица.

Хелльвир подняла голову.

– Он голоден.

Миландра молча принесла мешочек с семенами, которые они держали для живших в саду воробьев, и насыпала немного на стол. Ворон принялся неуверенно ходить по столу, он клевал зерна и хлопал крыльями, чтобы стряхнуть воду. Женщины молча наблюдали за тем, как он ест.

Дождь не прекращался. Хелльвир на миг даже представила, что в мире за стенами их дома нет ничего, кроме дождя, что из всех живых существ на земле остались только они трое.

– Как ты это сделала? – заговорила Миландра. – Ушла туда, не засыпая? Я в первый раз вижу такое.

– Не знаю, – призналась Хелльвир.

– Это… – Старуха покачала головой. – Ты не должна больше так делать, Хелльвир.

Та взглянула на нее, и в зеленых глазах вспыхнуло пламя.

– И что, я должна была оставить все как есть? Смириться? – резко ответила она. – Они убили его. Это была насильственная смерть.

– Это была не просто насильственная смерть, это было послание, – возразила Миландра. – Они уже ненавидят тебя. Ты хочешь, чтобы тебя они еще и боялись?

– А разве это плохо? – высокомерно бросила Хелльвир.

Миландра поморгала, потом взяла ее за руки.

– Я не узнаю тебя, дитя, – произнесла она. – Я знаю, что ты умна. Ты не можешь так думать.

Хелльвир некоторое время смотрела ей в глаза, потом отвела взгляд.

– Они убили его, – уже спокойнее повторила она. – И я должна была позволить ему умереть?

– Моя дорогая, я понимаю тебя, поверь мне. Но такой переход в иной мир, это было… это был опрометчивый, вызывающий поступок. Это священный обряд, его нельзя выполнять в гневе; следует проявлять уважение к Смерти, понимать важность того, что ты делаешь. Ты рискуешь вызвать гнев того, кто там правит…

– Что ты знаешь о Смерти? – огрызнулась Хелльвир. – Ты его ни разу не видела.

Миландра сжала губы; было видно, что она из последних сил сдерживает раздражение и желание прикрикнуть на ученицу.

– Я понимаю, но…

– Я знаю о Смерти больше, чем тебе суждено когда-либо узнать. Почему я не могу приходить в его царство и уходить, когда мне вздумается?

– Ты меня не слушаешь! – взорвалась наконец Миландра. – Ты не богиня! Все это не игра!

Хелльвир выдернула у нее руки, и ворон, топтавшийся по столу, подпрыгнул от испуга.

– Нет, это не игра, – произнесла она. – Ведь здесь нет правил.

Она ушла в спальню и захлопнула за собой дверь, оставив Миландру у стола, покрытого грязными перьями и отпечатками птичьих лап.

Вскоре гроза ушла, остался лишь далекий гул и шелест дождя, и Хелльвир стали сниться сны. Странные, тяжелые сны.

Все вокруг дрожало, словно за завесой раскаленного воздуха. Она прижала руки к вискам. Руки и ноги были как свинцовые, она ничего не соображала.

Хелльвир находилась в ином мире, но не узнавала его. Абсолютная тишина напоминала царство Смерти. Но нет, в мире мертвых не могло быть такого. Стены трескались, трещины становились все шире, дерево походило на старую жилистую плоть, которую медленно рвут на куски. Нет, в царстве Смерти была крыша, а если не крыша, тогда зеркальное небо; а здесь – только бесконечная тьма, которая содрогалась и трепетала, как живое существо перед неизбежным ударом. Бесконечная тьма, которая поглотила ее дом и обступала его со всех сторон, сверху, снизу…

Хелльвир, охваченная первобытным страхом, скорчилась на кровати. Хотела пошевелиться, но руки и ноги не слушались – они словно приклеились к постели. Уставившись в стену, она увидела фигуру, сотканную из тьмы, фигуру без лица, от которой исходила явная, ощутимая угроза. Несмотря на то что у существа не было глаз, Хелльвир чувствовала его пристальный, злобный взгляд, от которого хотелось спрятаться. Жуткая фигура медленно приблизилась, остановилась в нескольких дюймах от Хелльвир, и только после этого она смогла различить глаза. Черные глаза, полные ярости и безумия. Но там, за этими глазами, была пустота. Хелльвир пришло в голову только это слово, чтобы назвать мир, в который она попала: отсутствие света, разума, надежды.

– Как ты посмела!.. – зарокотал мир вокруг нее.

Она хотела отвернуться, но существо протянуло руку и поймало ее за подбородок. Она хотела закричать, но, как это всегда бывает во сне, не смогла издать ни звука. Хелльвир словно лишилась голоса. Раскаленная рука существа прожигала ее плоть до кости.

– Смерть – это не игрушка, девчонка, – раздалось рычание, исходившее, казалось, со всех сторон одновременно. – Это не сад, где ты можешь рвать любые цветы, повинуясь своей прихоти. Ты поняла меня?

Девчонка, которую в обычном мире звали Хелльвир, попыталась кивнуть – она очень хотела кивнуть, дать знак, что все понимает, но не смогла. Ее тело окаменело.

– Мы заключили сделку, и ты обязана соблюдать ее условия.

Пальцы существа стиснули ее челюсть, и ей показалось, что сейчас треснет кость. Она почувствовала, как хрустят и ломаются зубы.

– Если ты осмелишься снова украсть что-нибудь из моего царства, как сделала сегодня, – гремел чудовищный голос, – я оторву тебе руку, ты меня поняла?

– Да, – выдохнула Хелльвир. Это слово было подобно искорке, которую тут же погасил ураган ярости, бушевавший в черном мире. – Я поняла. Отпусти. Прошу тебя.

Существо еще сильнее сжало пальцы, устремив на нее взгляд кошмарных пустых глаз. Потом оно исчезло – отпустило ее так неожиданно, что ее замутило, и Хелльвир, давясь, согнулась пополам. Тошнота была невыносимой, голова кружилась, но минут через десять это прошло.

Моргая, она огляделась и поняла, что находится в своей комнате. Стены и крыша были на месте. Дождь негромко стучал по стеклам. Небо на востоке было зловещего красного цвета, словно воспаленная плоть.

Хелльвир лежала так, сжавшись в комок, зажмурившись, до тех пор, пока головная боль не ослабела и рвотные позывы не прекратились.

Миландра уже встала и месила тесто для хлеба.

Когда Хелльвир вышла из своей комнаты, ворон, сидевший на столе, уставился на нее черным глазом и позволил ей почесать себе голову. Она вспомнила, что еще вчера этот глаз был мертвым и слепым, но велела себе не думать об этом.

– Благодарю тебя, – коротко произнес он.

Она склонилась к нему, вдохнула запах перьев и ветра, спросила:

– Как тебя зовут?

– Эльзевир.

– А я Хелльвир.

– Спасибо тебе, Хелльвир.

Миландра перестала месить тесто и уперла руки в бока. На ее фартуке остались белые отпечатки ладоней.

– Что-то рано ты сегодня проснулась, – резко произнесла она.

Было ясно, что наставница еще сердита на Хелльвир после вчерашней ссоры.

Хелльвир ничего не ответила, просто подошла к старухе и крепко обняла ее. Застигнутая врасплох, Миландра машинально погладила ее по голове, пачкая черные волосы мукой.

– Что с тобой? – спросила она. Гнев уступил место тревоге. – Тебе нехорошо? Ты вся дрожишь.

– Прости меня, – тихо сказала Хелльвир и спрятала лицо ее на плече.

Глава 4

Два письма пришли неделю спустя, когда Хелльвир возилась в саду позади дома, пропалывая овощные грядки. Ворон сидел на столбе ограды, смотрел, как она работает, а заодно выискивал червяков и всяких вредителей. Эльзевир теперь не отдалялся от нее ни на шаг, даже спал около ее кровати в «гнезде», которое она соорудила ему из старых платков.

Миландра вышла из дома и, окликнув ее, показала письма, перевязанные шнурком. Хелльвир стянула перчатки и сдвинула повыше соломенную шляпу. Взмокшие волосы прилипли ко лбу, и она вытерла пот тыльной стороной ладони, оставив на лице грязную полосу.

Адрес на первом конверте был написан крупными печатными буквами. Хелльвир узнала руку отца, и у нее екнуло сердце. Она редко получала от него вести в последнее время, а мать вообще не писала ей писем. Они были слишком заняты своей новой жизнью в столице, им было не до нее.

Хелльвир развязала шнурок, вытащила второе письмо и похолодела.

– Что такое? – воскликнула Миландра.

Хелльвир молча показала ей восковую печать: парусник, эмблема королевского Дома. Миландра побелела и нетерпеливым жестом велела ей вскрыть конверт. Хелльвир нервно сглотнула и сломала печать.

Пока она читала письмо – дважды, – старая лекарка ждала, скрестив руки на груди и постукивая кончиками пальцев по рукаву.

– Ну? – спросила она.

Хелльвир медленно сложила бумагу, потом неохотно произнесла, почти не разжимая губ:

– Это от принцессы. Салливейн. Она требует, чтобы я явилась в Рочидейн.

Миландра криво усмехнулась.

– Требует, ишь ты! Дай взглянуть.

Хелльвир, ничего не соображая, подала ей письмо.

– Она не пишет зачем, – пробормотала она, пока старуха читала. – Здесь сказано только, что я должна приехать. Карета прибудет за мной через два дня.

Миландра поскребла кожу на месте левого уха.

– Нетрудно догадаться, зачем ты ей понадобилась. Когда человеку приходится сталкиваться со смертью, его охватывает нездоровое любопытство. Наверное, хочет побольше узнать о том, где побывала.

– Но я… я тоже ничего не знаю, а если знаю, то немногим больше ее. То место, куда мы попадаем, – это всего лишь пограничная полоса, мост между жизнью и смертью, я не знаю, что лежит за ним.

– Советую тебе сочинить что-нибудь. Однако…

– Однако что?

– Мне кажется, ей хочется заодно узнать, не сможешь ли ты снова вызволить ее с того света, если понадобится.

Когда Хелльвир услышала эти слова, у нее возникло такое чувство, будто в груди застыл какой-то тяжелый, холодный комок. Она потерла грудь ладонью, вспоминая свою последнюю встречу со Смертью. Вздрогнула при мысли об этой дрожащей пустоте, о прикосновении железных пальцев к лицу.

– Но королева пообещала мне, что никто из ее придворных…

– Принцесса ничего тебе не обещала. Она не принадлежит к числу придворных своей бабки.

Миландра замолчала, и Хелльвир внезапно ощутила желание разорвать письмо, сделать вид, что она не получала его, что ничего этого не было, но старуха добавила:

– Возможно, это даже к лучшему.

– К лучшему?

– Мне кажется, тебе следует покинуть деревню. Пришло время посмотреть мир.

У Хелльвир вытянулось лицо.

– Это из-за Эльзевира? – воскликнула она. – Поэтому ты хочешь, чтобы я уехала? Люди не знают, каково это – возвращать умерших, чем мне приходится за это расплачиваться, и, может быть, если я объясню…

Миландра протянула руку и погладила ученицу по щеке.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – произнесла она. – Просто считаю, что это разумно. Возможно, пройдет время и в деревне перестанут злиться на тебя. Ты же знаешь, что их настроения меняются, как времена года. Все меняется. А кроме того, – сказала она весело, погладив Хелльвир по голове, – ты же обещала своему папе, что навестишь его, верно? Вот и увидитесь. Столько лет прошло.

Хелльвир молчала, глядя на письмо.

– А ты не поедешь со мной? – без особой надежды спросила она.

Выражение лица Миландры смягчилось. Она убрала прядь волос за ухо Хелльвир.

– Я не могу этого сделать, моя дорогая. Я должна присматривать за домом и садом, – ответила она. – Деревне нужна знахарка, пусть даже большинство наших соседей ее не заслуживает. Рочидейн не для меня. Слишком много людей, слишком много шпионов, слишком много интриг. А сейчас слишком много пришлых из Галгороса. – Она оглянулась на огород, где Эльзевир клевал бобы, к которым ему было запрещено прикасаться, о чем он прекрасно знал. – Возьми ворона с собой. Он составит тебе компанию.

Хелльвир кивнула. Она внезапно растерялась, не знала, что сказать. Миландра взяла ее подбородок и приподняла его.

– Веселее, – бодро воскликнула наставница. – Пора уже тебе вылететь из гнезда.

Хелльвир вынужденно улыбнулась и кивнула; она попыталась убедить себя в том, что это действительно к лучшему, но слова Миландры встревожили ее.

– А я могу отказаться? – тихо спросила она.

Миландра привлекла ее к себе и ласково поцеловала макушку.

– Нет, дитя мое, – сказала старая женщина, не отрываясь от ее волос. – Хотелось бы мне, чтобы это было так, но гражданин обязан выполнять приказ члена королевской семьи.

Ту ночь Хелльвир провела в маленьком домике на краю леса, где когда-то жила с родителями. Дом пришел в запустение после того, как отец, мать и брат уехали в Рочидейн, а она переселилась к Миландре. Вишневое дерево разрослось и одичало, стены снаружи и внутри были покрыты плющом. Хелльвир сидела с вороном на плече, раздувая пламя и засовывая в него собранные ветки; прошло некоторое время, огненное существо лениво повернулось к ней и приоткрыло глаз.

– Привет, – улыбнулась ему Хелльвир.

Пламя зевнуло, раскрыв алую пасть с пылающим языком, перекатилось на живот, присело на корточки.

– Если бы не ты, я, наверное, никогда не проснулся бы. Мне это не нужно, – сказал дух.

– Я хотела убедиться в том, что ты по-прежнему здесь.

– Я всегда буду здесь.

Темнота была плотной и густой, как мед. Хелльвир, обняв колени, сидела в коконе света от очага и рассказывала огню о новостях из Рочидейна. Потом прочла ему вслух письмо принцессы.

– Если я уеду, кто тебя разбудит? – тихо спросила она.

– Тебе не нужно приходить сюда для того, чтобы разбудить меня, – ответило существо.

– Разве ты не хочешь этого?

– Хочу, конечно, и всегда хотел. Но ты не обязана это делать. Даже если я сплю, это не так уж плохо. Я не против.

– Я понимаю, но… я чувствую, что это мой долг. После того, что ты отдал мне, чтобы я вернула маму…

Она протянула пламени еще несколько веточек. Огненное существо схватило их, сжало в рыжих пальцах.

– Тот уголек был твоим, он был частью тебя. Я не имела права отдавать его, пусть даже в обмен на жизнь человека. Единственное, чем я могу отплатить тебе, – это будить тебя время от времени, чтобы ты не ушел.

Пламя вздохнуло, пепел закружился в воздухе и опустился на каменную плиту у очага.

– Предлагая тебе уголек, я знал, что у тебя потребуют выкуп, – сказало пламя. – Это сделка, за все нужно платить. Я отдал бы его снова ради любого из тех, кто жил под этой крышей. Более того, это моя обязанность, ведь я ваш домашний очаг.

– Это несправедливо по отношению к тебе.

– Такова моя природа. Не знаю, справедливо это или нет, но эта привилегия принадлежит мне, и я ни за что не соглашусь с ней расстаться.

Пламя задрожало и начало угасать. Хелльвир потянулась к корзине, но хворост закончился.

– Я вернусь, – пообещала она. – Придет день, и я вернусь.

– Как пожелаешь, – сонно пробормотало существо и повернулось, устраиваясь на ложе из золы.

– Я не хочу уезжать, – сказала она пламени, но то уже уснуло, и в очаге осталась лишь кучка багровых углей.

Хелльвир сидела рядом еще какое-то время, перечитывая при тусклом свете уже сильно потрепанное письмо. Корабль с надутыми парусами расплылся – так часто она потирала его большим пальцем.

Внезапно у нее возникла некая мысль, и она вытащила бумажку с загадкой. Хелльвир постоянно носила ее в нагрудном кармане и представляла, что Смерть точно так же носит с собой отрезанный у нее локон. В раздумье она погладила Эльзевира по голове.

– Эмблема королевы – это корабль, идущий под парусами, так? – размышляла она вслух. – Галеон.

– Да, – ответил ворон и распушил перья. – Хотя я понятия не имею, зачем кому-то может понадобиться пересекать океан.

– Войну вели за монополию на морскую торговлю с другими странами, – продолжала Хелльвир. – Вот почему ее назвали Войной Волн. Выиграв войну, королева изменила свой герб: теперь вместо льва на нем изображен корабль, который может использоваться и на войне, и в торговле.

Строчки, выведенные угольным карандашом, нисколько не смазались, однако на ощупь они были холодными, как лед. Хелльвир снова перечитала загадку, размышляя о значении первой строчки: «Там, где большой нос произведет впечатление на королеву…» Неужели речь идет не о носе человека, а о носе корабля? Значит, имеется в виду королевская печать? В трактирах распевали матросскую песню о путешественнике, и каждый куплет начинался со строчки: «Весь мой от носа до кормы».

Хелльвир покачала головой и убрала в карман письмо и загадку. Нет, это было нелепое объяснение, слишком надуманное. Все не так, как ей кажется. А что ей кажется – что первая строчка велит ей отправляться в Рочидейн? Смерти придется выразиться яснее.

Как и обещала принцесса, карета прибыла через два дня после письма. Хелльвир никогда не видела такой роскоши: изящные, сильные лошади, сверкающие отполированные дверцы. Кучер был одет в ливрею, а верховые стражники, сопровождавшие карету, облачены в доспехи тонкой работы, и выгравированные на нагрудниках гербы с галеоном сверкали на солнце. Хелльвир удивилась. Она не понимала, зачем ей охрана.

Когда они стояли у кареты, Миландра взяла ее руки в свои.

– Береги себя, – попросила лекарка. – Больше никто о тебе не позаботится.

Хелльвир слегка улыбнулась.

– Спасибо за совет. А как ты будешь жить здесь без меня?

– Я жила одна много лет до того, как ты поселилась в моем доме, – был ответ. Миландра погладила по голове Эльзевира, расположившегося на окошке кареты. – Приглядывай за ней, красавец.

– До тех пор, пока у меня не выпадут последние перья, – пообещал он.

– Мы оба будем друг за другом приглядывать, – сказала Хелльвир и стиснула пальцы Миландры. Внезапно ей захотелось остаться. – Я буду скучать по тебе.

Наставница удивила ее, с силой прижав ее к себе.

– Не делай того, чего тебе не хочется делать, – твердо произнесла она. – Рочидейн… меняет людей. Мне следовало… – Миландра вздохнула. – Мне следовало спрятать тебя. Постараться сделать так, чтобы они не узнали о твоем существовании. Но я не думала, что однажды они появятся у меня на пороге.

Хелльвир вдруг поняла, что Миландра боится, и постаралась отогнать страх.

– Со мной все будет в порядке, – сказала она с уверенностью, которой, впрочем, не чувствовала. – Может быть, принцесса просто хочет меня поблагодарить.

Но прозвучало это фальшиво. Такой голос был у ее отца, когда во время долгих зим ее детства он уверял ее в том, что все будет хорошо. Особенно в те дни, когда все было очень плохо.

– Этот дом всегда будет твоим, – сказала Миландра, потом наклонилась и взяла небольшую корзинку, которую прихватила из дома. – Возьми, это я приготовила для тебя.

В корзинке лежали ступка и пестик, набор горшочков и бутылочек, тряпочки и еще кое-какие вещи. Даже несколько коробок с сушеными листьями, кореньями и ягодами. Все, что нужно травнице.

– Надеюсь, ты в Рочидейне не пропадешь, – проворчала старая женщина. – Я обучила тебя ремеслу, и ты должна воспользоваться этим.

Только в этот момент Хелльвир окончательно стало ясно, что они действительно расстаются, и, скорее всего, надолго. Она обняла наставницу, чувствуя отчаянное, болезненное желание спрятаться, остаться дома. Она постаралась запомнить ароматы тимьяна и лаванды, исходившие от волос и одежды Миландры, вид их скромного домика, освещенного солнцем, блеск амулетов на окнах. Миландра погладила ее затылок.

– Береги себя, дитя, – повторила она. – И никому не доверяй. А теперь иди.

Хелльвир заставила себя разжать объятия и забралась в карету, стиснув зубы, чтобы не расплакаться. Миландра окликнула кучера, и тот взялся за вожжи. Карета дернулась и поехала, заржали кони, которых пришпоривали верховые стражники. Хелльвир смотрела на старую лекарку, стоявшую на обочине, до тех пор, пока деревня не скрылась за поворотом дороги.

Глава 5

Большую часть пути Хелльвир в тревоге размышляла о Рочидейне. Всякий раз, когда она задумывалась о том, что могло понадобиться от нее принцессе, чем закончится их встреча, у нее все сжималось внутри. Но за этими страхами таились и другие – темные, мрачные – мысли: – воспоминания о тошнотворном ужасе, о дрожащей бездне и пристальном пустом взгляде, приковавшем ее к месту. Что, если она так и не найдет нужного ему сокровища и он снова обрушит на нее свой гнев? Бумажка с загадкой прожигала дыру в кармане, и Хелльвир без конца трогала ее и шуршала ею, мысленно повторяя строки, написанные Смертью.

«Там, где большой нос произведет впечатление на королеву,

Дар песни

Утешит ее, когда она заплачет».

Хелльвир не находила себе места от беспокойства. Если имеется в виду нос корабля и это намек на Рочидейн, тогда что такое «дар песни»? «Песня» – это какая-нибудь матросская частушка? Или снова игра слов? А что, если она ошибается, речь все-таки идет о носе человека или животного, и она не приближается к разгадке, а совсем наоборот?

Так Хелльвир сидела в карете одна, тревожные мысли кружились у нее в голове, дни тянулись медленно и тоскливо. Она слышала веселые голоса стражников, скакавших рядом с каретой, и пыталась заговорить с ними, чтобы рассеять скуку, но они сразу замолкали и отделывались односложными ответами. Вскоре Хелльвир оставила эти попытки.

На десятый день на горизонте показался город. Он рос, словно лес: сначала появились разбросанные среди полей деревеньки, потом домов стало больше и больше, и, наконец, над каретой нависли городские ворота. Высота ворот вдесятеро превышала рост взрослого мужчины, и они были такими широкими, что через них одновременно могли проехать пять повозок. Ворота были распахнуты, всадники и экипажи въезжали в город и выезжали из него. Карета на несколько минут остановилась у сторожки – Хелльвир успела заметить сверкающие доспехи с золотым кораблем, – кучер предъявил пропуск, и им велели проезжать. Воины не поехали с ними в город; обменявшись несколькими словами с возницей, они ускакали в другом направлении.

Разглядывая город, Хелльвир ненадолго забыла о своих страхах. Дорога постепенно стала шире, и вскоре они въехали на мост, пересекавший большую лагуну. По воде, сверкавшей на ярком солнце, лениво плыли лодки под белыми парусами, напомнившие Хелльвир чаек. Сам мост был широким, как улица, по сторонам его выстроились лавки, мимо сновали разносчики. Хелльвир увлекло это зрелище, аппетитные запахи, и она высунулась из окна, разглядывая торговцев едой, блестящие безделушки, разложенные на прилавках, шумную, беспокойную толпу. Здесь было столько народа! Торговцы подходили к карете и пытались продать ей товары: разноцветные шарфы, ожерелья и тому подобное. Но вскоре карета пересекла мост и въехала в город.

Вместо улиц здесь были каналы, а вместо повозок и экипажей между домами сновали лодки. Лодки привозили товары и продукты с пристаней в лавки, причаливали у лесенок. Вдоль домов можно было передвигаться по узким дорожкам. Хелльвир снова высунулась в окно, во все глаза рассматривая город. Отец описывал его в письмах, но его рассказы не передавали всей этой красоты. Рочидейн был городом воды, но не только: еще он был городом солнца. Солнце сверкало на воде каналов и на оконных стеклах, заливало светом красные черепичные крыши и журчащие фонтаны. Узкие дома теснились, словно книги на полке; они были выкрашены в яркие цвета: алый, желтый, оранжевый, голубой. Цветы в горшках, вывешенные за окнами, источали сладкие ароматы. Хелльвир была очарована, и все мысли о Смерти, тьме и дарах песен рассеялись, как туман на заре.

Карета остановилась, кучер слез с козел и открыл ей дверь.

– Но я думала, мы едем во дворец? – удивленно спросила Хелльвир, сажая на плечо ворона.

– Мне было велено сначала отвезти вас в дом ваших родственников, – сообщил кучер. – Послезавтра, когда вы устроитесь, карета заберет вас и отвезет к принцессе.

Хелльвир молча кивнула; это слово – принцесса – вернуло ее к реальности. С одной стороны, она обрадовалась тому, что у нее будет пара дней на то, чтобы освоиться, но с другой стороны, ей было неприятно, что неизбежная встреча, заставлявшая ее нервничать, откладывается. Ей хотелось бы покончить с этим поскорее.

Кучер щелчком пальцев подозвал какого-то мальчишку, который глазел на них, облокотившись на парапет, и бросил ему монету.

– Пригляди за лошадьми, пока я не вернусь, – приказал он.

Мальчишка энергично закивал и с деловитым видом забрался на место возницы. Кучер взял багаж Хелльвир и двинулся по улице, которая шла вдоль канала. Оставив позади оживленную набережную, они попали в лабиринт узких переулков. Среди старых домов царила тишина. Над головами покачивались корзины с цветами, в подворотнях дремали кошки. Услышав шаги чужаков, животные провожали их сонными взглядами. Хелльвир остановилась, чтобы погладить рыжего кота. При других обстоятельствах она наслаждалась бы этим приключением, но сейчас не могла думать ни о чем, кроме приема, ожидавшего ее в доме родителей. Она много лет не видела ни отца, ни мать, ни брата. Что она им скажет? Впервые ей пришло в голову взглянуть на себя со стороны: она была одета в простую дорожную куртку и штаны, покрытые пылью. Может быть, они подумают, что она слишком грязная, нищая, неотесанная для них, что ей не место в их новой богатой жизни?

– Откуда принцессе известно о том, что моя семья живет здесь? – спросила она.

– В Рочидейне не так уж много людей из вашей деревни, – бросил кучер через плечо. – Во дворце о таких вещах узнают без труда.

Он остановился у массивных зеленых ворот и потянул за металлическую цепь. Где-то за забором зазвонил колокольчик. Хелльвир вытерла взмокшие ладони о штаны.

Раздались шаги, и дверь открылась. На пороге стояла какая-то незнакомая женщина в простом сером платье. Хелльвир решила, что кучер ошибся и привел ее не в тот дом. На шее у женщины на цепочке висела звезда с двенадцатью лучами, точно такая же, как та, что была вырезана над дверью их маленького домика на опушке леса.

– Что вам угодно? – спросила женщина, но кучер не успел ответить.

Снова раздались шаги, на этот раз тяжелые, торопливые: Фарвор – он теперь был старше, выше, и волосы у него были длиннее – выбежал на улицу и сгреб Хелльвир в охапку. Застигнутый врасплох Эльзевир взлетел с ее плеча, хлопая крыльями и роняя черные перья. Хелльвир так удивилась, что молчала, обнимая брата, и думала только о том, как бы не задохнуться.

– Ты здесь! – воскликнул Фарвор, разжал объятия, но продолжал держать ее за руки и разглядывать. – Долго же ты собиралась! Ну давай, давай мне мешок, заходи!

Одной рукой он выхватил у кучера ее вещи и нырнул в ворота, таща ее за собой. Они очутились в красивом внутреннем дворе. В центре журчал фонтан, вдоль высоких стен были рассажены смоковницы, а над фонтаном росло гранатовое дерево; сморщенные алые лепестки недавно распустившихся цветков были влажными от водяных брызг. Хелльвир никогда не видела таких растений, но знала их названия из книг, в которых рассказывалось о флоре Архипелагов. И ей стало любопытно, как садовник ухитрился вырастить их здесь, в умеренном климате Крона.

Потом из дверей вышел ее отец, и она, забыв обо всем, обнимала его и, уткнувшись в его грудь, вдыхала знакомый запах выделанной кожи и дерева. От него пахло так же, как раньше, несмотря на то что на нем была дорогая одежда и сверкающие башмаки. Внезапно Хелльвир ощутила нелепое желание разрыдаться и с трудом подавила его. Отец отпустил ее, ласково улыбаясь.

– Идем в дом, девочка моя, – сказал он.

В Рочидейне семья Хелльвир процветала. Год назад хозяин мясной лавки, где работал отец, сделал его совладельцем. У него теперь был собственный набор мясницких ножей, которые он точил о камень, пока они с Хелльвир разговаривали, – это был подарок от хозяина, их привозили из-за границы, из самого Галь Эрита. Ее мать, рассказывал он, любуясь сиянием лезвий при свете лампы, работала на Храм и получала небольшое жалованье, а еще Храм бесплатно предоставил им служанку. Хелльвир наблюдала за женщиной в сером платье, пока та суетилась на кухне, помогая кухарке, полной женщине с мукой в волосах, готовить ужин. Хелльвир пришла к выводу, что та только путается под ногами и особой пользы от нее нет.

– А где мама? – спросила она.

Хелльвир тоже предложила помочь, и ей поручили лущить горох. Кухня находилась в полуподвале – ниже уровня воды, сообразила Хелльвир. Дневной свет проникал сюда только сквозь узкие оконца, прорубленные высоко у них над головами, почти под потолком.

Фарвора отправили на рынок за фруктами, потому что Хелльвир никогда в жизни не ела апельсинов и отец сказал, что так не пойдет.

– В церкви, как обычно, – ответил он, наливая ей чая.

– Она много времени там проводит?

– Столько, сколько требует Онестус.

Хелльвир уловила язвительную нотку в его голосе. Когда ей показывали дом, она заметила, что здесь соперничают две религии. На дверной притолоке висел старый отцовский амулет из медвежьего когтя, защищавший дом от зла. Но обнаружились и незнакомые символы: какие-то сложные завитки и спирали были тщательно выведены краской на наличниках в тех местах, где это не бросалось в глаза. Такие же знаки были выложены медью над каменным очагом – там, где кухарка держала свои горшки. Хелльвир знала, что они называются «дометики», но не знала, что они означают. Отец заметил, что ее взгляд остановился на стопке книг на языке Галгороса, лежавшей на другом конце стола, вздохнул и поставил чайник.

– Выслушай меня. Тебе может показаться, что я недоволен, но это не так. Жаловаться мне не на что. Она счастлива, потому что в этом городе чувствует себя ближе к дому. Здесь она может свободно отправлять обряды своей религии, делать все то, что нужно для исполнения Обещания.

Хелльвир кивнула, не зная, что думать. С одной стороны, она почти ничего не знала об Онестусе и его религии и иногда злилась на мать за то, что та не познакомила их с Фарвором с основами своей веры. С другой стороны, ее это удивляло. Может быть, мать молчала потому, что сведения, полученные Хелльвир о загробной жизни, противоречили представлениям последователей материнской веры? Идея вечной жизни в царстве Бога Света как-то не вязалась с тем, что она знала о сером полумраке, о грозном человеке в черном с глазами, похожими на ямы, в которых колыхалась пустота. Хелльвир встряхнулась, отгоняя отвратительное воспоминание.

– Какие же Столпы она выбрала? – вместо этого спросила Хелльвир.

– Честь и Милосердие, по-моему, – пожал плечами отец. – Она развесила и расставила дометики для всех Столпов везде, где только можно. – И он махнул на символы, которые поблескивали над очагом. – Не буду врать, понятия не имею, что это значит. Сострадание или что-то вроде того. Она бы все полы ими разрисовала, если бы я ей позволил.

В наступившей тишине Хелльвир размышляла о том, что отказ матери говорить о своей вере не в последнюю очередь был вызван презрением отца, и впервые поняла, каково, должно быть, приходилось матери. Неудивительно, что она была несчастлива в глухой деревне. Хелльвир поразила ненависть, с которой отец смотрел на чужие символы, но у нее не хватило духу заговорить с ним об этом. Сейчас она была так рада его видеть…

– Ты никогда не описывал мне Рочидейн в своих письмах, – заметила Хелльвир, решив сменить тему. – Ты писал, что хочешь вернуться домой, и я представляла себе какие-то серые унылые трущобы.

– Этот город и был серым и унылым, пока ты не приехала.

Отец погладил ее по щеке, она взяла его руку и вдруг пожалела о том, что не навестила его раньше. Когда он перевернул ее руку и взглянул на три оставшихся пальца, его лицо стало печальным.

– Миландра написала мне о том, как с тобой теперь обходятся в деревне, – тихо сказал отец.

Хелльвир неловко заерзала на стуле и хотела выдернуть руку, но понимала, что не следует этого делать.

– Поэтому я и решила уехать, – ответила она. – Миландра подумала, что это хорошая мысль, ненадолго перестать мелькать перед глазами у деревенских.

– Тогда я вот что скажу: жаль, что они оказались такими глупцами. Я считал их более разумными людьми.

У него было такое лицо, как будто он хотел сказать что-то еще, и Хелльвир испугалась, что он начнет расспрашивать ее насчет Смерти. Но отец лишь похлопал ее по руке.

Больше говорить им не пришлось: с лестницы донесся топот, и в кухне появился Фарвор с большим бумажным мешком. Он поставил его посреди стола, тот опрокинулся, и по столу раскатились какие-то оранжевые шары – Хелльвир поняла, что это и есть апельсины. Кухня наполнилась сильным приятным ароматом.

– Ты только посмотри, какая красота! – воскликнул Фарвор. – Прямиком из Береговых Рощ. – Он взял один шар, вытащил из-за пояса нож, очистил фрукт от кожуры и протянул дольку Хелльвир. – Попробуй.

Она сунула дольку в рот. Незнакомый аромат был резким, но на вкус апельсин оказался сладким и одновременно освежающим, словно прохладный ветерок в жаркий день. Брат и сестра рассмеялись, когда она протянула руку за второй долькой.

В тот вечер отец и Фарвор повели ее гулять по городу. Солнце село, и вода приобрела такой же лавандовый цвет, как сумеречное небо. Хелльвир сказала Эльзевиру, что тот свободен до утра и может летать там, где захочет, вместе с другими воронами.

Они бесцельно бродили по набережным и проспектам. Отец и брат время от времени показывали Хелльвир какую-нибудь красивую статую или фонтан, прогулочную лодку, принадлежавшую аристократу, широкие, украшенные резьбой и металлическими накладками двери дома богатого купца. Хелльвир разглядывала здания, улицы и статуи, удивляясь про себя тому, как же это интересно – побывать в незнакомом городе. Деревня у леса, где она выросла, внезапно представилась ей очень маленькой, убогой, затерянной где-то на краю света.

Она шла под руку с отцом, наслаждаясь ароматами летней ночи, любуясь желтыми отблесками фонарей на воде, и чувствовала, как напряжение, которое усиливалось по мере приближения к Рочидейну, начинает спадать. Только сейчас она поняла, как сильно боялась встречи с принцессой, свидания с родителями; но ничуть не меньше ее волновал вопрос о том, где начинать поиски отгадки, «дара песни».

Однако в доме отца Хелльвир почти забыла об этой проклятой загадке и вспомнила о ней только в тот момент, когда заметила на другом берегу канала какую-то арку, а под ней дверь, выкрашенную синей краской, и тяжелый медный молоток. Остановившись посреди дорожки, она уставилась на синюю дверь. Отец и брат, не заметив, что Хелльвир отстала, пошли дальше, по направлению к проспекту. Над стеной покачивались верхушки деревьев, но ее заинтересовало не это. Над аркой красовалась эмблема: диск с выгравированной на нем летящей птицей, раскрывшей клюв. Через минуту за стеной запели песню – сначала пел один голос, потом к нему присоединился второй, третий. Песня была медленной, приятной. Там, за стеной, пел целый хор.

«Дар песни», – подумала Хелльвир.

Отец заметил, что она стоит на дороге, и вернулся. Они втроем стояли и слушали пение. Постепенно голоса замолкали, один за другим, пока их не осталось три, потом два, а последние несколько слов пропел один голос и смолк на высокой ноте.

Для остальных людей это, естественно, ничего не значило, но Хелльвир все стало ясно, как будто символ был помещен на стене нарочно: вечерняя песнь предназначалась для нее одной, она должна была привлечь ее внимание. Хелльвир поняла, что имел в виду тот, кого она называла Смертью, когда сказал, что знаки появятся в нужное время и, когда это произойдет, она все поймет.

– Что там находится? – спросила Хелльвир у отца.

– Это обитель Ордена Соловья. Их жрицы хорошо поют, правда? Эту песню они поют каждый вечер.

– Никогда о таком не слышала.

– В Рочидейне есть несколько монастырей этого ордена. Они держатся особняком, следуют древним традициям, ведут себя тихо. Предлагают пищу и укрытие тем, кому это необходимо, прислушиваются к воде, говорят с ветром, все такое. Хотя мне кажется, им недолго осталось, – печально добавил отец.

– Почему же?

– Храм Онестуса, – ответил отец. – Религия Обещания пустила здесь глубокие корни, она вытесняет старые обычаи. В этом городе его поклонники повсюду. Взгляни.

Отец остановил их и постучал носком башмака по мостовой. Среди булыжников в мостовую был вделан медный кружок. А на металле был выгравирован какой-то сложный геометрический узор… нечто вроде змеи… нет, скорее угорь.

– Они понатыкали таких по всей улице, потому что здесь проходит одна из их ежегодных процессий. Начинается за воротами и заканчивается в их главном храме.

Хелльвир смотрела на диск, блестевший в свете уличных фонарей.

– Почему угорь? Что это означает?

– Толком не знаю, – фыркнул отец. – Поклонники Онестуса верят в символы. Это для них главное. Ты видела дома символы твоей мамы. У них есть дометик для всего на свете, и все они вот так же завязаны узлом. – Он снова постучал ногой по эмблеме. – Может быть, они из-за этого выбрали угря. Потому что он может завязываться в узел.

Отец отвернулся и пошел прочь. Хелльвир задержалась, глядя на ворота обители Ордена, на блестящий медный молоток, потом неохотно последовала за ним. Она посетит монастырь завтра, сказала Хелльвир себе, когда отец и брат будут заняты своими делами. Она не понимала, откуда у нее такая уверенность, и тем не менее знала: ей следует прийти сюда одной.

Наступила ночь, и они неторопливо направились в сторону дома, хотя на улицах было по-прежнему оживленно, как днем. Хелльвир хотелось еще немного погулять, но усталость давала о себе знать. Сейчас она была определенно рада тому, что принцесса Салливейн позволила ей освоиться в Рочидейне.

Хелльвир заметила мать только тогда, когда та поднялась со скамьи у фонтана. Рядом с ней сидел высокий худой мужчина в серой одежде. Он тоже встал.

– Хелльвир, – произнесла мать, целуя ее в щеку. – Добро пожаловать в Рочидейн.

Хелльвир вынуждена была сделать над собой усилие, чтобы не выдать своих чувств при звуке этого холодного голоса. Она ожидала чего-то в таком духе. Она не забыла, как вела себя с нею мать после возвращения из царства Смерти, помнила ненавидящие взгляды, ледяное молчание; но все равно ей стало грустно оттого, что даже после многолетней разлуки мать говорит с ней как с чужой.

Но выглядела мать хорошо. Ее черные волосы, заплетенные в косы, блестели, нездоровая худоба исчезла. Она высоко держала голову. Слишком высоко, подумала Хелльвир; как будто пыталась разглядеть что-то поверх стены. Она никогда не держалась так дома.

– Спасибо, мама, – ответила Хелльвир. – Папа и Фарвор показали мне город.

Она незаметно разглядывала человека в серых одеждах. На груди у него висела звезда с двенадцатью лучами из какого-то металла, напоминавшего медь.

– Это служитель Лайус, – представила его мать. – Главный священник нашего храма. Лайус, это моя старшая дочь.

Хелльвир, даже не оглядываясь, почувствовала, как напрягся отец, стоявший у нее за спиной. Она поклонилась – после визита королевы она хорошо научилась кланяться.

– Очень приятно познакомиться, – вежливо произнесла Хелльвир.

Служитель наклонил голову. Он был чисто выбрит, и тонкие морщины, словно нарисованные чернилами, выделялись на бледном лице.

– Должно быть, хорошо вернуться домой, – сказал он.

Он говорил как горожанин – четко, отрывисто произнося слова.

– Мой дом не здесь, а в деревне, – возразила Хелльвир, не успев обдумать свои слова, и только потом сообразила, что это прозвучало грубо. – Но я рада увидеть свою семью, господин, – поправилась она.

– Не сомневаюсь в этом. Что ж, не буду вам мешать.

Он взял руку ее матери и склонился над ней, потом кивнул отцу и направился к воротам.

Мать пошла проводить его.

– Я приду в храм послезавтра, – пообещала она. – Привезут товары, их нужно будет принять.

– Я тебе полностью доверяю.

Он добавил несколько слов на языке Галгороса, и мать ответила официальным тоном. Хелльвир даже вздрогнула, услышав, как та говорит на чужом языке. Она не произнесла ни слова на языке своей родины за все годы, когда они жили в доме у леса.

Надевая перчатки, принесенные служанкой, священник смотрел на Хелльвир.

– Ты должна как-нибудь прийти с матерью и помочь нам, Хелльвир, – сказал он. – Мы покажем тебе храм.

– Хелльвир это не интересует, – резко произнесла мать.

– Ну-ну, Пайпер, – ответил священник с упреком.

Хелльвир знала, что отец никогда не осмелился бы говорить с ее матерью таким тоном.

– Позволь ей посмотреть храм, увидеть, какую работу ты там выполняешь. Ей наверняка любопытно. А кроме того, мы еще можем обратить ее в нашу веру.

Он застегнул плащ на плече. Плащ был простым, но Хелльвир видела, что это дорогая вещь: он был сшит из тяжелой блестящей ткани. Потом прикоснулся кончиками пальцев ко лбу. Она решила, что это прощальный жест. Возможно, так было принято в городе.

Пока служанка запирала за гостем ворота, Хелльвир переглянулась с отцом. Должно быть, мать перехватила этот взгляд. Проходя мимо них, она недовольно фыркнула.

– Заходите в дом, – приказала она.

Отец последовал за ней. Хелльвир собралась войти, но Фарвор поймал ее за руку.

– Ну, – заговорил он. – Какого ты о нем мнения?

– О Рочидейне?

– О городе, конечно, тоже, – протянул он, – но я имел в виду служителя. Мы с папой давно хотели узнать, что ты о нем подумаешь, когда увидишь. По крайней мере, я хотел.

Хелльвир заглянула в окно гостиной. Мать зажигала свечи вокруг небольшого алтаря, на котором лежали фрукты – очевидно, подношение.

– Как я могу составить о нем мнение, если я видела его всего пару минут и обменялась с ним несколькими словами? – спросила она.

– Тогда первое впечатление.

– Я думала, что все служители из Галгороса, как мама, но он похож на уроженца Крона.

– Он и есть уроженец Крона, родился здесь и вырос. Изучал религию в Галгоросе, если я правильно понял, потом вернулся и взял имя Лайус в честь другого жреца из их храма. Понятия не имею, как его на самом деле зовут, может, мама знает. – Он подтолкнул ее локтем. – Ну, давай, первое впечатление. Я маме не скажу, не бойся.

– Я… Он напомнил мне…

– Ну же. Говори.

– Угря. Когда я на него смотрела, я вспомнила угря. Вроде того, с улицы.

Фарвор на это рассмеялся. Хелльвир подумала: когда же это его смех стал таким искренним, легкомысленным? Неужели дело только в переезде в большой город?

– Мне тебя не хватало, – сказал он. – Пошли в дом.

Хелльвир поселили в одной из комнат на верхнем этаже.

«Каждому по комнате?» – размышляла она, оглядываясь. Кровать была застелена тонким бельем с простой, но дорогой вышивкой. Занавеси на окнах были плотными и тяжелыми, сами окна были забраны решетками изящной работы. Ее родные как будто бы не обращали внимания на всю эту роскошь, не замечали ее, воспринимали как должное. Хелльвир подумала о том, как она после этого будет жить в хижине Миландры, с ее соломенной крышей, грубыми деревянными ставнями и садом с лекарственными растениями, как будет спать на своей узкой простой кровати… Эта мысль вызвала у нее приступ тоски по дому.

Хелльвир села в кресло, стоявшее у открытого окна, подперла подбородок рукой и взглянула на город, на крыши домов и каналы. Другой рукой она поглаживала Эльзевира, который клювом перебирал ее волосы. Ей нравился чудесный аромат города: в нем смешивались запахи фруктов из соседских садов, цветущей жимолости и еще – соли. Хелльвир решила, что солью пахнет морская вода, хотя из окна океана было не видно. Где-то высоко парили чайки, белые пятнышки в ночном небе; они шумно перекликались и словно бы бранились друг с другом. Ветер время от времени приносил звуки города, смех с постоялых дворов, музыку из питейных заведений. Хелльвир здесь нравилось. По сравнению с ее родной деревней город был живым.

Она должна была уснуть как убитая после дороги, прогулки по городу и новых впечатлений. Но почему-то не могла. Хелльвир переворачивалась с боку на бок, путаясь в дорогих простынях; гладкая, плотная ткань была непривычной на ощупь, липла к телу.

Она была слишком возбуждена, чтобы уснуть. Загадка снова и снова возникала у нее в памяти, и ей уже казалось, что эти слова болтаются внутри ее черепа, словно горсть монет, так что от их звона у нее заболела голова.

«Дар песни…

Утешит ее, когда она заплачет».

Мысли Хелльвир постоянно возвращались к тому соловью над воротами обители: он расправил крылья, раскрыл клюв, как будто пел на лету. Наконец, когда в щели между занавесями появилась тонкая полоска утреннего света, она сбросила одеяло и села на кровати, стиснув голову руками.

Она должна узнать, что там, за воротами. Должна.

– Куда это ты собираешься? – спросил ее Эльзевир, щелкая клювом, когда она встала с кровати и нашла простую куртку и штаны, единственную имевшуюся у нее одежду кроме той, в которой она путешествовала.

– Искать первую из драгоценных вещей, – ответила Хелльвир, надевая куртку. – Пойдешь со мной?

Вместо ответа Эльзевир взлетел с подоконника, сел ей на плечо и потерся головой о ее шею.

Хелльвир бесшумно кралась по спящему дому к входной двери. Из кухни донесся какой-то звук, и она замерла. Остановившись на верхней ступени лестницы, она увидела кухарку, которая месила тесто для хлеба. Хелльвир сняла с крючка у двери ключ и осторожно открыла дверь.

Во дворе царила приятная прохлада. На паутине, сплетенной между ветвями смоковницы, мерцали капли росы. В саду заливались птицы. Хелльвир приоткрыла ворота и выскользнула на улицу.

С главного проспекта доносился шум и голоса: торговцы раскладывали на прилавках товары, лодочники, вооруженные шестами, подвозили мешки и ящики со складов, в каналах плескалась вода, слышался глухой стук лодок, ударявшихся о пристани.

Постепенно небо из темно-синего становилось лиловым. Город просыпался. Хелльвир шла по мостам, по дорожкам вдоль каналов. Когда она добралась до обители Ордена Соловья, перистые облака окрасились в алый и золотой цвета. Она приложила ухо к деревянной двери и услышала какой-то шум, шаги, голоса. Хелльвир не знала, что будет делать, когда ей откроют, но взяла молоток и постучала – один раз, второй. Потом отступила от двери и подождала. К счастью, с ней был Эльзевир. Его присутствие почему-то придавало ей уверенности.

Из-за двери послышалось шарканье, потом глухой стук отодвигаемых засовов. Небольшая дверь в левой части ворот открылась, и оттуда выглянула какая-то женщина. Ее волосы были прикрыты синим головным платком.

– У тебя неприятности? – спросила она с искренним участием.

– Я… – Хелльвир надеялась на то, что в нужный момент ответ найдется сам собой, но слова не шли на ум. – Можно войти?

Женщина поморгала.

– Ну разумеется, дорогая моя, – ответила она и отступила, пропуская Хелльвир.

За воротами оказалась узкая дорожка, зажатая между двумя высокими стенами; подняв голову, Хелльвир увидела несколько арочных окон и горшки с фуксиями. Даже в полумраке она различила ярко-розовые цветы и узнала растения, виденные в книгах Миландры.

– Ты нуждаешься в помощи? – обратилась к ней женщина.

На ней были свободные синие одежды, напоминавшие облачение священнослужителей, и Хелльвир вспомнила слова отца насчет того, что женщины Ордена были жрицами.

– Мы можем накормить тебя и дать ночлег, если у тебя нет крыши над головой.

Хелльвир, как это ни странно, была тронута ее предложением.

– Нет, я… мне не нужен ночлег. – Она покачала головой, чувствуя себя довольно глупо. – Скажите, здесь нет… здесь нет плачущей женщины?

– Плачущей женщины?

– Да.

– Ты ищешь знакомую? Вчера вечером мы приютили несколько человек, но…

– Нет, мне нужны не они. По крайней мере, я так не думаю.

– В таком случае я не знаю… – Жрица смолкла с таким видом, словно ей в голову внезапно пришла какая-то мысль. – Но ты ведь говоришь не об иве, верно? – спросила она. – Плакучая ива?

У Хелльвир участилось сердцебиение. Она кивнула. Женщина несколько мгновений пристально смотрела ей в лицо, но ее взгляд не был враждебным. Потом она жестом пригласила Хелльвир следовать за собой.

– Идем.

Они пошли по дорожке между стенами, почти полностью скрытыми фуксией. Хелльвир заметила, что растения наблюдают за ней: у них были зеленые глаза из листьев, а цветы напоминали зевающие рты с крошечными розовыми язычками, похожими на кошачьи. Хелльвир провела кончиками пальцев по нежным цветам, здороваясь с ними. Фуксии сонно улыбались в ответ. Она пожалела о том, что у нее нет с собой тетради, чтобы их зарисовать.

Пространство между стенами стало шире, они завернули за угол, принялись петлять между какими-то зданиями. В нишах под арками прятались двери. Одна дверь отворилась, и появилась жрица со стопкой книг в руках.

– Рановато ты открыла ворота, – заметила она при виде Хелльвир и ее провожатой.

– Она постучалась и попросила разрешения увидеть иву, – объяснила спутница Хелльвир.

Другая жрица взглянула на Хелльвир, потом на ворона, сидевшего у нее на плече.

– Ну хорошо, – медленно произнесла она и взмахом руки разрешила им идти дальше.

– А чем так знаменита эта ива? – осмелилась спросить Хелльвир.

Жрица обернулась и удивленно взглянула на нее.

– Ты не знаешь?

– Я… мне просто сказали, что нужно искать плачущую женщину, – ответила Хелльвир, не зная, что еще придумать.

– Эта ива – центр нашего города. Его сердце. Город был построен вокруг нее. Орден ее охраняет.

Они подошли к железным воротам, увитым плющом; жрица вытащила из кармана кольцо с ключами, выбрала один и вставила в замок. Раздалось звяканье. Женщина открыла ворота и повела Хелльвир по очередному узкому каменному коридору.

Выйдя на свет, они очутились в самом прекрасном саду, какой когда-либо доводилось видеть Хелльвир. Лужайки были аккуратно подстрижены, под деревьями были разбросаны ухоженные цветочные клумбы с незнакомыми цветами. Луг спускался к небольшой речке, прямо к воде. За деревьями виднелась высокая стена, скрытая вьющимися растениями; их толстые стебли прогибались под тяжестью плодов. В кронах деревьев, сквозь которые виднелись лишь крошечные клочки неба, щебетали птицы.

Жрица пошла по лугу вперед, и Хелльвир последовала за ней; ей хотелось снять башмаки, почувствовать прикосновение мягкой травы к ступням. Они прошли через сад с целебными растениями, над которым висел плотный аромат тимьяна, розмарина и шалфея самых разных сортов. Аромат перенес ее домой, и Хелльвир охватило желание остановиться, сорвать листок, растереть его в пальцах, срезать несколько стеблей, чтобы послать Миландре.

Вдоль одной из стен были расставлены старинные глиняные статуи, изображавшие богов урожая. Статуи поросли мхом, у некоторых были отколоты куски, рога оплел вьюнок, но боги зловеще ухмылялись, обнажив кабаньи клыки.

– Из разговора с отцом я поняла, что в городе сейчас хозяйничают поклонники Онестуса, – заметила Хелльвир. – Он говорит, что скоро ваши обычаи исчезнут и забудутся.

– Новые верования приходят и уходят, – ответила жрица, не оборачиваясь. – А старые обычаи остаются. И останутся навсегда.

Она говорила уверенно, но Хелльвир это почему-то не успокоило.

– Всякий раз, когда возникает угроза нашему ордену, нашему саду, когда у кого-то возникает желание строить на нашей земле или ущемить нас как-то иначе, Дома, которые верят в нас и в наш труд, помогают нам пережить невзгоды и отстоять эту землю. Мы – сердце города, его фундамент, и я убеждена в том, что никакая новая вера, ни эта, ни другая, не сможет этого изменить.

Хелльвир надеялась, что жрица права.

Они пошли вдоль берега. За поворотом реки Хелльвир увидела старую иву. Ее низко опущенные ветви касались воды. Вокруг дерева, разросшегося так, что листья спускались до самой земли, были посажены тюльпаны. Хелльвир вдруг поняла, что в этом уголке царит какая-то особая тишина; не чувствовалось ветра, не пели птицы, и даже городской шум не доносился сюда.

Жрица раздвинула ветви, словно занавес, и подошла к стволу дерева. Хелльвир взглянула на светло-голубое небо, видневшееся сквозь крону, и вдруг ощутила твердую уверенность в том, что она пришла туда, куда нужно.

Вдалеке зазвонил колокол, и женщина оглянулась.

– Я должна идти, – сказала она. – Обычно я не оставляю посетителей у дерева, но… – Жрица посмотрела на ворона. – Мне кажется, ты не причинишь ему зла.

– Я подожду вас здесь, – ответила Хелльвир, удивленная и тронутая этим доверием.

Это место было священным, она догадалась об этом по поведению жрицы: женщина понизила голос и смотрела на дерево с почтительным и в то же время ласковым выражением.

– Я скоро вернусь.

Жрица скрылась за зеленой завесой, и Хелльвир осталась одна. Она откинула капюшон, Эльзевир расправил крылья, взлетел и сел на ветку.

– И что теперь? – спросил ворон.

Хелльвир села на землю, привалившись спиной к толстому стволу, обняла колени и взглянула вверх, на крону ивы.

– Сама не знаю, – призналась она.

У нее появилось странное ощущение, похожее на предчувствие грозы, и кровь быстрее побежала по жилам. Она была уверена в том, что сейчас что-то обязательно произойдет. Дерево словно спало, не шевелился ни один лист, только птицы чирикали и перепрыгивали с ветки на ветку где-то у нее над головой.

Хелльвир уже в сотый раз беззвучно произнесла загадку:

«Там, где большой нос произведет впечатление на королеву,

Дар песни

Утешит ее, когда она заплачет».

Возможно, здесь есть еще какой-то скрытый смысл, подумала Хелльвир. Возможно, загадка подсказывала ей не только место, где нужно было искать первое сокровище, но и способ завладеть им.

У Хелльвир не было никаких других идей, поэтому она запела. Ей никогда не нравилось собственное пение, она знала, что у нее нет слуха и слабый голос, но не сдавалась, и вскоре пела уже увереннее и почувствовала, что дерево прислушивается к ней. Она пела старую морскую песню, которую как-то слышала в родной деревне: «Весь мой от носа до кормы».

«Я забыла поклониться», – подумала Хелльвир и поднялась на ноги, продолжая негромко напевать. Повернулась лицом к стволу дерева, опустила голову и отвесила низкий поклон.

Когда Хелльвир выпрямилась, оказалось, что на том месте, где она только что сидела, стоит какое-то существо, словно сотканное из ветвей и листьев ивы. Существо привалилось спиной к стволу, потом село на землю. Его ветви переплетались, как прутья корзин, в которых рыночные торговки держат рыбу, и когда оно повернуло голову к девушке, раздался негромкий скрип. У Хелльвир перехватило дыхание.

– Мне кажется, я очень долго спала, – сонным голосом произнесло существо.

Этот голос походил на хруст ломающихся веток, на шорох земли, сквозь которую пробиваются корни. Существо взглянуло на небо, подняло руку и длинным пальцем, за которым волочились листья ивы, указало на Эльзевира, сидевшего на суку.

– У тебя на шее намотан болиголов, – пробормотало оно.

Хелльвир медленно опустилась на землю и села напротив древесного существа, скрестив ноги. Оно посмотрело на нее. Молодые веточки образовали нос, брови, над высокими скулами обозначились едва заметные впадины. Хелльвир чувствовала, как глухо бьется в груди сердце.

– А у тебя… – прошелестело оно. Голос доносился откуда-то из-за переплетающихся веток. – У тебя не хватает частей. Что с ними случилось?

– Я отдала их, – едва слышно прошептала Хелльвир. – В качестве платы за души. Чтобы вернуть их из царства Смерти.

– Ах-х. – Существо вздохнуло, откинуло голову назад. – Я знаю, что такое смерть. Когда я была семечком, меня поливали кровью. Мои корни до сих пор питаются этими воспоминаниями.

В мозгу Хелльвир возникла смутная картина: соловей, наколотый на отросток оленьего рога. Она поморгала, тряхнула головой.

– Мне жаль, что я тебя разбудила, – извиняющимся тоном произнесла она.

– Скоро я усну снова.

– Ты знаешь, зачем я пришла?

– Догадываюсь, что ты не хочешь расставаться с другими частями. Если это произойдет, тебе станет холодно.

Существо опустило голову и посмотрело на свою грудь, в которой зияло несколько дыр. На ветвях появлялись почки.

– Я… Да. Это верно.

Существо стояло у воды, глядя на воду, на длинные узкие листья, которые шевелило течением. Оно переместилось туда за долю секунды, когда Хелльвир моргнула. Она встала с земли и подошла к существу. Оно было по меньшей мере на голову выше ее, у него было стройное тело. Ивовые листья, свисавшие с плеч на спину, шелестели на ветру. Среди них прятались маленькие создания: божьи коровки, паучки.

– Наверное, судьба привела тебя сюда, – раздался голос. – Жрицы поют мне, но их песни всегда одинаковы. Ты спела мне нечто новое. И за это я дам тебе то, что тебе нужно.

– Благодарю тебя.

Зеленая рука со скрипом поднялась и взялась за ветку ивы. На ветке торчали крошечные скрюченные сережки с семенами, похожие на гусениц.

– Возьми их, – произнесло существо. – Они твои.

Хелльвир протянула руку и осторожно сорвала сережки. На пальцах у нее осталась пыльца.

– Но, может быть, это плохо, неправильно? – спросила Хелльвир, глядя на сережки. – Забирать их у тебя, чтобы отдать Смерти?

Но когда она подняла голову, существа уже не было.

Она завернула сережки ивы в бумажку с загадкой, чтобы не повредить их, и вышла из-под дерева. Жрица уже ждала ее снаружи.

– Вы давно здесь стоите? – спросила Хелльвир.

– Довольно давно, – ответила жрица. – Но я… почувствовала, что тебя не следует беспокоить.

– Вы видели… – Хелльвир не знала, как выразиться.

– Мы разговариваем и поем, – произнесла женщина. – Некоторые из нас общаются с существами, которых большинство людей не может ни видеть, ни слышать. Но мы всегда притворяемся, что это молитва, чтобы нас не называли умалишенными. В противном случае служители Онестуса не стали бы терпеть наше присутствие.

– Я говорила с духом очага, с ветром, с плющом, – прошептала Хелльвир. – С сороками, воронами, но с таким существом – никогда. – Она оглянулась на дерево. – Вы должны спеть ему что-нибудь новое.

– Что-нибудь новое?

– Да. Ему хотелось бы услышать новые песни. – Хелльвир спрятала семена в карман. – Благодарю вас. Не буду больше отнимать у вас время.

– Ты нашла то, что искала? – спросила жрица, когда они возвращались к воротам.

– Думаю, да. – Хелльвир помолчала. – Мой папа сказал, что ваша обитель построена на краеугольном камне.

– Верно. Это произошло в конце войны с Королем-Оленем. Ты ведь слышала о ней, ее называют Войной Соловья?

Хелльвир кивнула. Об этой войне знали все дети. Родители говорили, что Король-Олень приходит и пожирает сердца тех, кто плохо себя ведет. Отец тоже рассказывал ей истории о Короле-Олене там, в деревушке у леса.

– Когда Король-Олень был наконец повержен, Королева-Соловей, возглавлявшая выжившие народы, пришла сюда, чтобы здесь, на берегу реки, похоронить своего брата, погибшего на войне. Здесь был положен конец войне, и здесь выросла ива. – Женщина кивнула на дерево, полоскавшее ветви в воде. – Королева превратила эти земли в процветающую страну, где ее народ смог жить в мире и растить детей. Вот почему символом нашего Ордена является соловей; он назван так в честь королевы, как напоминание о мире.

Вернувшись в дом родителей, Хелльвир поднялась в свою комнату, рухнула на кровать и попыталась пригладить спутанные волосы. Но без щетки ничего не получилось, и она просто сидела на кровати неподвижно, глядя в пространство и ни о чем не думая. Она не спала больше суток; глаза жгло, хотелось свернуться под одеялом и забыть обо всем. Эльзевир сидел на спинке кресла и смотрел на нее блестящим глазом.

– Ты нашла сокровище, – заметил он.

Хелльвир вытащила бумажку из кармана, развернула ее на прикроватном столике и поднесла руку к семенам. Они были… теплыми. У нее закружилась голова от ликования. Она до сих пор не могла поверить в то, что все оказалось так просто.

– Да, – ответила Хелльвир. – Не знаю как, но мне это удалось. – Она прикусила губу. – А теперь остается только сидеть и ждать того дня, когда они мне понадобятся.

Глава 6

Брат дал Хелльвир поспать до полудня, но потом все-таки вломился к ней в спальню без приглашения и начал громко жаловаться на полное отсутствие у нее интереса к достопримечательностям. Сонная Хелльвир спустилась за ним в общую комнату, на ходу приглаживая рубаху и заправляя за ухо волосы – которые Эльзевир тут же снова растрепал своим клювом.

Мать сидела у окна за вышивкой. Увидев Хелльвир, она недовольно поджала губы.

– Тебе больше нечего надеть? – бросила она.

Хелльвир оглядела свою рубаху и штаны. Одежда была простой, но чистой.

– Мою дорожную одежду нужно стирать, – ответила она.

Мать отложила вышивку и поднялась.

– Ты похожа на крестьянку, – проворчала она. – Нужно найти тебе что-нибудь поприличнее.

– Я могу сходить с ней за покупками, – предложил Фарвор и взял из вазы яблоко. – Хочу показать ей Торговый квартал. А вечером зайдем в «Кукушкин уголок».

Мать сердито нахмурилась, и он быстро добавил:

– Только по одной кружечке.

Она вздохнула.

– Хорошо. У меня есть для тебя платье. Я хотела, чтобы ты поберегла его для визита во дворец, но тебе нельзя появляться в городе в таком виде.

Мать бросила многозначительный взгляд на стенные часы. Это был диковинный механизм с какими-то пружинами и колесиками, украшенный замысловатыми завитушками. Часы походили на цветок со сложенными лепестками. У них в деревне никто даже не видел подобных вещей, и Хелльвир не стала притворяться, будто понимает, как определять по ним время.

– Ты проспала все утро. Теперь я опоздаю на богослужение, – упрекнула ее мать. – Идем наверх. Поторопись.

Хелльвир стояла в дверях и смотрела, как мать роется в шкафу, набитом платьями. Она впервые была в спальне родителей. Ее внимание сразу же привлек небольшой столик в углу комнаты. Дюжина свечей стояла перед звездой, прислоненной к стене. Были там и другие религиозные предметы, незнакомые Хелльвир, какие-то диски с выгравированными на них символами-дометиками. Она хотела рассмотреть их поближе, но мать уже вытащила из шкафа платье с пышной юбкой и разложила его на кровати.

Хелльвир подошла и взглянула на платье, пока мать разглаживала рукава. По крайней мере, оно было темным – уже хорошо. Как это ни странно, платье ей понравилось.

– Это же очень дорого, – сказала Хелльвир, щупая ткань. Она никогда не носила такой одежды.

– Храм был к нам добр, – ответила мать таким тоном, как будто Хелльвир обвиняла ее в чем-то. – И хозяин лавки, где работает твой отец. Надень.

Хелльвир быстро сбросила рубаху и штаны и надела платье через голову, а мать расправила юбки вокруг ее бедер. Она заметила их отражение в большом зеркале на дверце платяного шкафа: вот она в новом платье с расстегнутым корсажем, мать хлопочет рядом, оглядывает ее, одергивает подол. Наконец-то они с мамой занимаются ее нарядом, как все девушки со своими матерями. Ей захотелось, чтобы этот миг навечно остался в ее памяти.

За эти годы мать Хелльвир, судя по всему, забыла то, что видела в царстве Смерти. Если какие-то воспоминания у нее и остались после возвращения к жизни, она постаралась загнать их подальше. Теперь она, казалось, помнила и знала только одно: что Хелльвир воспользовалась какими-то «неправильными», «дурными» способностями для того, чтобы ее спасти, но не пожелала воскресить ее новорожденную дочь. И поэтому мать теперь относилась к ней иначе, чем прежде; каждый раз, когда она смотрела на Хелльвир, говорила с ней, дочь ощущала, что они стали чужими. Хелльвир давно с этим смирилась, но сейчас ей страстно захотелось, чтобы между ней и матерью все и дальше было как сегодня. Мать до сих пор ни разу не помогала ей примерять новое платье.

Мама расправила рукава и начала зашнуровывать лиф на спине.

– Слишком туго, – пожаловалась Хелльвир, прижав руку к животу.

– Платье женщины, появляющейся при дворе, не должно быть удобным, – отрезала мать, затягивая шнурки. – Там нужно прежде всего иметь хорошую осанку.

– Но сегодня я не еду во дворец.

– Завтра поедешь.

– Это будет просто встреча с принцессой.

– Которая в один прекрасный день станет королевой. Считай, что это официальная аудиенция.

Хелльвир увидела в зеркале, что мать в недоумении качает головой.

– Должна признаться, я никак не ожидала, что в нашей семье произойдет что-то подобное, – пробормотала она. – Моя дочь встречается с внучкой королевы.

Хелльвир впервые в жизни услышала в ее голосе нечто вроде материнской гордости. Мать распустила волосы Хелльвир, наспех завязанные в пучок, тщательно расчесала их и уложила в прическу, которая у самой Хелльвир не получилась бы и за несколько часов. Прикосновения прохладных пальцев были приятными.

– Не позволяй этой птице садиться себе на плечо, – продолжала Пайпер. – Она наделает зацепок на ткани.

– Это он.

Мать взглянула на ее отражение в зеркале, и иллюзии Хелльвир были развеяны. Одного взгляда оказалось достаточно.

Хелльвир надеялась, что мать пойдет вместе с ними осматривать Рочидейн, но та сослалась на дела и в сопровождении служанки в сером платье, которую звали Вейра, ушла в храм. Однако Хелльвир не успела расстроиться: Фарвор схватил ее за руку и увлек на улицу. Когда они вышли на набережную, он окликнул хозяина одной из многочисленных маленьких лодочек, которые почти круглосуточно плавали по каналам. Сначала Хелльвир побаивалась – лодка сильно качалась, – но, когда они уселись на скамью, оказалось, что она прекрасно чувствует себя на воде. Они весело болтали с лодочником, который вместо весла пользовался длинным шестом. Заметив интерес Хелльвир, словоохотливый лодочник объяснил, что для весел каналы слишком узки. Для того чтобы не задевать каменные стены, гребец должен был обладать большим искусством, и новички часто теряли шесты, которые намертво застревали в иле, покрывавшем дно.

Канал впадал в другую, более широкую протоку. Их лодку теперь окружали дюжины небольших прогулочных судов. Богато одетые горожане, устроившись на мягких подушках, смеялись и наслаждались погожим днем. На бортах некоторых лодок были изображены какие-то эмблемы.

– Эти лодки принадлежат Домам, – объяснил Фарвор. – Видишь гербы?

– Домам?

– Это аристократические семьи, которые правят в Рочидейне. Я работаю на одну из них, Дом Редейонов. – Он прищурился, прикрыл глаза от солнца и указал на лодку с гербом в виде розы. – Харроу. Данфельд. Грирсон, Халивелл. Мордиг.

Лодка причалила к небольшой пристани, брат помог Хелльвир сойти на берег и бросил лодочнику эйд. Монета сверкнула на солнце, и Хелльвир разглядела на крохотном металлическом кружочке профиль королевы. Потом они поднялись по ступеням на оживленную улицу.

– Добро пожаловать в Торговый квартал! – воскликнул Фарвор, делая театральный жест.

Судя по всему, он получал не меньшее удовольствие от экскурсии, чем сама Хелльвир.

Перед ними раскинулось море палаток всевозможных цветов – как будто корабли со всего света подняли здесь свои флаги. Не успела Хелльвир опомниться, как Фарвор схватил ее за руку и устремился вперед, под полосатые навесы.

Они пробирались сквозь толпу, мимо прилавков с продуктами, вином, книгами, мимо птиц в позолоченных клетках. Со всех сторон доносились запахи жареного мяса, фруктов, пива. Хелльвир растерялась от шума и толкотни и изо всех сил вцепилась в руку брата, а Эльзевир прижался к ее шее.

Вокруг какого-то фонтана образовалось свободное пространство – там человек с обнаженным торсом, сверкая золотыми зубами, жонглировал ножами под восторженные крики зрителей.

– Куда мы идем? – крикнула запыхавшаяся Хелльвир.

– К портному, – ответил Фарвор, оборачиваясь. – На следующей неделе тебе понадобится новая одежда.

– А что будет на следующей неделе?

Брат остановился. Чувствовалось, что он очень доволен собой.

– На следующей неделе мы с тобой идем в гости к Редейонам, – объявил он во весь голос, чтобы перекричать шум рынка. – Мой рыцарь услышал, что ты в городе, и приглашает тебя на ужин в узком кругу.

Хелльвир застыла, словно кролик, заметивший приближающуюся гончую. Но Фарвор потянул ее за руку, и она покорно зашагала следом.

– Меня? – пробормотала она. – А зачем ему я?

– Он хочет познакомиться с моей знаменитой сестрой!

– Знаменитой? – испуганно переспросила она.

– Знаешь ли, история о травнице, которая исцелила внучку королевы, не может долго оставаться тайной. Ты думала, об этом никто не узнает?

Хелльвир немного успокоилась и переглянулась с Эльзевиром, который хлопал крыльями, стараясь удержаться у нее на плече. Если в столице считали, что Салливейн не умерла, а лишь тяжело захворала и что деревенская знахарка сумела ее вылечить, – что ж, это избавляло Хелльвир от многих проблем.

– Нет, – вполголоса ответила она. – Не стоило и надеяться.

Фарвор остановился у длинного прилавка, половину которого занимали рулоны тканей, а вторую половину – деревянные манекены, наряженные в платья. Брат приветствовал портного как старого приятеля, и тот бросился показывать им новые ткани из Интиры и Галгороса. Потом Хелльвир попросили забраться на табурет, хозяин лавки снял с нее мерки и задрапировал ее в привозную зеленую ткань, расшитую рыбками.

– А это не очень дорого? – прошептала она, наклонившись к Фарвору.

Тот лишь закатил глаза и ухмыльнулся.

– Хватит уже о деньгах, ты можешь хоть сегодня радоваться жизни? – ответил он и велел ей взглянуть на жилеты.

Хелльвир выбрала темно-фиолетовый жилет с изящной серебряной вышивкой на лацканах и подходящее верхнее платье.

Вскоре на прилавке лежал целый ворох одежды, и подмастерья заворачивали все это, чтобы доставить в дом их родителей; кроме того, в ближайшее время портной должен был изготовить для Хелльвир еще несколько платьев.

Фарвор купил ей сладкий пирожок – здесь пекари добавляли больше масла, чем у них в деревне, – и они двинулись дальше. Хелльвир обнаружила, что ей нравится вся эта суета, постоянное движение толпы, похожей на огромную живую реку.

Они бродили по рынку до вечера; Фарвор покупал ей сладости и напитки, которые она «просто должна была попробовать», до тех пор, пока Хелльвир не наелась до отвала. Когда торговцы начали собирать товары и закрывать лавки на ночь, Фарвор повел ее обратно по лабиринту переулков.

В свете закатного солнца вода в каналах блестела, словно расплавленное золото. Они остановились у какой-то таверны; на мостовую падал желтый свет, изнутри доносилась музыка и оживленные голоса. На вывеске была изображена крупная птица, восседавшая в гнезде, которое явно было ей маловато. Под картинкой было неумело накарябано название: «Кукушкин уголок».

– Одно из моих любимых заведений, – объяснил Фарвор и толкнул дверь. Хелльвир обдало запахом пива. – Я, конечно, пообещал маме, что мы выпьем только по одной, но нельзя побывать в Рочидейне и не отведать «Утренней Росы».

В зале было сильно накурено, табачный дым клубился над головой у Хелльвир, как пряди тумана. В углу трое музыкантов играли старинную плясовую песню. Вечер только начинался, но посетителей было довольно много; гул голосов напоминал гудение роя пчел, время от времени раздавался пронзительный смех.

– Утренняя роса? – улыбнулась Хелльвир, когда они подошли к стойке и уселись на табуреты.

Эльзевир спрыгнул с ее плеча и принялся клевать рассыпанные по стойке хлебные крошки.

– Это сидр из Эннеи, – объяснил Фарвор.

Он махнул хозяину, поднял два пальца и бросил на прилавок монету в пол-эйда. Должно быть, кабатчик хорошо знал его; уже через минуту перед ними появились две пинты золотистого напитка. Фарвор поднял кружку.

– За тебя, сестренка, – воскликнул он и весело подмигнул, – за то, что ты все-таки добралась до Рочидейна.

Хелльвир неуверенно улыбнулась, и они стукнулись кружками. Она сделала глоток. Сидр оказался прохладным и освежающим; он имел чистый, резкий вкус.

– Миландра лучше варит, – соврала она, пожимая плечами.

Фарвор сделал оскорбленное лицо и прижал руку к груди.

– При всем уважении к старухе, должен сказать, что ты ошибаешься, – возразил он. – В деревне отродясь не пробовали ничего подобного.

– Ладно, пить можно.

– Ты просто издеваешься. Это лучший сидр во всем Кроне.

– Чтобы вынести справедливое суждение, мне нужно выпить еще кружечку. Так сказать, распробовать. Ну, ты понимаешь.

– О, конечно-конечно. И третью, чтобы окончательно рассеять всякие сомнения.

– Надеюсь, ты угощаешь. – Хелльвир с улыбкой оглядела зал. – Я рада, что приехала. Сама не понимаю, почему я так долго откладывала эту поездку. Рочидейн такой… такой живой.

– И тем не менее, если бы не приказ принцессы, ты сейчас сидела бы в деревне.

Хелльвир пожала плечами и отхлебнула сидра, чтобы успокоиться. Напоминание об истории с принцессой было ей неприятно.

– Ей нужна умелая знахарка, – произнесла она, изображая безразличие. – Я вылечила ее один раз, так что, наверное, теперь она мне доверяет.

Фарвор постучал ногтем по кружке. Внезапно его лицо приняло задумчивое выражение.

– Но я одного не понимаю, – медленно проговорил он, размышляя вслух. – Зачем королева повезла принцессу в такую глушь, через лес, к деревенской травнице? В Рочидейне есть хорошие врачи. Зачем ей понадобились вы с Миландрой?

– Она слышала о том, как Миландра исцеляла раненых во время Войны Волн, – ответила Хелльвир. – Наверное, сочла, что Миландра искуснее других.

– Ага.

Она чувствовала, что брат наблюдает за ней, но упорно продолжала рассматривать свою кружку.

– Знаешь, – сказал он, – в тот вечер лорд Редейон и его друзья ужинали с королевской семьей. А с ними еще несколько благородных лордов и леди.

Прямо за спиной у Хелльвир раздался взрыв смеха, и она едва не свалилась с табурета, но Фарвор даже бровью не повел.

– Калгир – то есть лорд Редейон – говорил, что это был настоящий кошмар, – продолжал он. – Все перепугались, каждый думал, что тоже проглотил яд. Но нет, отравилась только она. Потом он узнал от служанки, что все произошло очень быстро; она умерла через несколько часов.

Хелльвир поморгала, потом уставилась на него круглыми глазами. Огляделась, но никто, казалось, не слушал их разговор.

– Она не умерла…

– Знаешь, я не совсем идиот, – спокойно сказал он. – Я помню, что произошло с мамой.

Хелльвир приоткрыла рот от изумления.

– Ты знал о маме? Все знал?

– Конечно.

Хелльвир вдруг заметила, что задержала дыхание, и медленно выдохнула. По правде говоря, она не очень сильно расстроилась – напротив, испытала облегчение. Теперь ей хотя бы не нужно будет притворяться в разговорах с братом.

– Я думала, что Миландра… ну, соврала тебе.

– Да, она пыталась сочинить какую-то сказочку – якобы она ошиблась, мама просто потеряла сознание, – но я видел мертвое тело. Я заходил в комнату, когда там никого не было.

Хелльвир непроизвольно стиснула челюсти и невидящим взглядом уставилась на сучки на барной стойке. Она отчетливо помнила все, что произошло в тот день, как будто это было вчера, хотя тогда была еще ребенком. Помнила очертания тела матери под простыней, неподвижный сверток, лежавший рядом, улыбку человека в черном, забиравшего у нее фонарь. Брат и сестра помолчали минуту, пытаясь освободиться от воспоминаний о том дне.

– Мне кажется, она меня никогда не простит, – пробормотала Хелльвир. – За то, что я вернула ее, но не спасла ребенка.

Фарвор взял ее руку, провел большим пальцем по гладкой коже на месте мизинца и безымянного пальца. Вопросительно приподнял бровь, и Хелльвир кивнула.

– Я их отдала, – сказала она. – Один за маму, второй за принцессу.

Он промычал что-то неразборчивое, выпустил ее руку.

– Мама, она… упрямая женщина. Но мы с папой – мы понимаем, почему ты это сделала. Мы всегда считали, что ты правильно поступила. Мы рады, что мама вернулась.

Хелльвир неуверенно улыбнулась.

– Спасибо, Фарвор, – произнесла она.

Он сидел, опираясь локтем о стойку, и рассеянно водил пальцем по лужице сидра.

– Итак, – заговорил он через несколько минут, – ты вернула принцессу с того света. Насколько я понимаю, она знает, что умерла и воскресла?

Хелльвир допила свой сидр.

– Понятия не имею. Наверное. Я… я не представляю, что ей от меня нужно, зачем она меня позвала. Может, хочет расспросить о Смерти, о том, что ждет нас там, в ином мире? Миландра считает, что она прикажет мне защищать ее от смерти бесконечно.

Фарвор скорчил гримасу.

– Это Рочидейн, – заметил он. – Ты имеешь дело с семьей Де Неидов. Они вполне способны возжелать бессмертия. С них станется.

Хелльвир не смогла совладать с собой и рассмеялась визгливым, нервным смехом. Огляделась, испугавшись, что на них обратят внимание. Фарвор смотрел на ее руку – она, сама того не замечая, теребила нитку, торчавшую из рукава.

Заиграла быстрая музыка, посетители оставили свои напитки и вышли на свободное пространство посередине зала. Мужчины и женщины, взявшись за руки, кружились под звуки джиги.

Фарвор допил остатки сидра и слез с табурета.

– Хватит рассуждать обо всяких мрачных вещах, – объявил он. – Будем танцевать.

– Я не умею, – возразила Хелльвир, выдергивая руку.

– Чепуха. Я тебя научу. Давай, травница, поднимай свой зад со стула.

Смеясь, Фарвор потащил ее за собой, и они пустились в пляс под веселую мелодию. Сидр ударил Хелльвир в голову, и она забыла обо всем.

На следующее утро Хелльвир проснулась с адской головной болью. Кто-то настойчиво стучал в дверь. Она открыла, протирая глаза.

– Скоро за тобой приедет карета, – сказала мать. – Одевайся.

Мать не предложила Хелльвир помочь зашнуровать платье или уложить волосы. Хелльвир сама привела себя в порядок и спустилась в кухню, стараясь не думать о том, что ждет ее во дворце.

От волнения ей совсем не хотелось есть, но она заставила себя проглотить немного хлеба с сыром, чтобы отвлечься и избавиться от неприятного ощущения в желудке – там еще плескалась «Утренняя Роса». Раздался пронзительный звон колокольчика, и голова у нее разболелась еще сильнее.

«Вот оно», – подумала Хелльвир.

Через минуту вошла Вейра в сопровождении кучера в ливрее, еще более нарядного, чем тот, который привез ее в столицу. На рукаве у него был вышит золотой корабль, а на шляпе красовалось желтое перо.

Кучер повел ее по набережным к главной улице, где их ждала открытая коляска. Забираясь в коляску, Хелльвир в тревоге думала о том, что сейчас все будут на нее смотреть. Она оставила Эльзевира дома, ссориться с голубями из-за семечек, и теперь жалела об этом. С вороном было бы веселее.

Они въехали в богатый квартал. Дома здесь были выше, каналы – шире. Лодки тоже были больше, и плыли они медленно, никуда не торопясь. У многих оказались стеклянные крыши, и Хелльвир могла разглядеть мужчин и женщин в ярких нарядах, которые под руку прогуливались по палубе и пили вино из высоких узких бокалов, как будто находились не на воде, а в собственном саду.

Карета пересекла большую площадь с фонтаном, который по высоте в пять раз превышал человеческий рост и был украшен статуями и фигурами рыб. Хелльвир вытянула шею, чтобы разглядеть скульптуры, но кучер ехал дальше, и вскоре фонтан скрылся за домами. Она смотрела на улицу словно сквозь дымку; Хелльвир не могла наслаждаться прогулкой, как вчера, не в состоянии была отвлечься от мыслей о принцессе.

Наконец они въехали в высокие ворота, напоминавшие городские, затем пересекли широкий крепостной ров. На противоположном берегу располагалась небольшая площадь, окруженная ухоженными газонами и искусно подстриженными деревьями; карета описала полукруг и остановилась перед огромными дверями, ведущими во дворец.

Хелльвир, подняв голову, разглядывала алые стены, увитые плющом. Какие-то маленькие птицы щебетали среди листвы, порхали над двором. На летнем ветерке развевались флаги с символом рода Де Неидов и другими, более древними гербами, принадлежавшими родам, которые правили страной в прошлом. Хелльвир узнала среди них чайку Бержерадов, королевского Дома, потерпевшего поражение в Войне Волн. Ее удивило то, что королева оставила здесь флаг своих врагов.

Железные решетки на окнах блестели в лучах солнца, и каменные статуи сурово смотрели на Хелльвир из своих ниш. Во дворе стояли и другие кареты; аристократы входили во дворец и спускались по ступеням с равнодушным видом, словно все это великолепие им уже давно наскучило.

Когда кучер помог ей выйти из коляски, подошел слуга в красной ливрее.

– Госпожа Хелльвир Андоттир? – обратился он к ней. – Следуйте за мной, пожалуйста.

Однако он повел ее не к главному входу, а вдоль стены здания.

– Принцесса сейчас во дворе, тренируется, – объяснил он, как будто Хелльвир должна была знать, о чем идет речь.

Они перешли по узкому мосту в другую часть замка, и Хелльвир услышала звон металла и топот. В просторном дворе тренировались мужчины и женщины в военной форме. Будущая королева находилась в центре двора и как раз сделала выпад рапирой. Ее лицо защищала маска из металлической сетки, но Хелльвир сразу узнала ее по светлым волосам – у остальных были каштановые волосы, обычные среди жителей Крона. Ее сердце быстрее забилось при мысли о том, что подумает о ней принцесса, при мысли обо всех этих людях, которые увидят ее неловкий поклон.

Принцесса двигалась грациозно, как танцовщица, даже Хелльвир это понимала. Она невольно залюбовалась ловкими движениями Салливейн, следила за тем, как та подпрыгивает, наклоняется, ступает легко, словно кошка, идущая по изгороди. Ее выпад застиг противника врасплох, и острие рапиры вонзилось в толстую защитную куртку – прямо в сердце. Воины восторженно завопили и зааплодировали. Принцесса сняла маску и сунула ее под мышку. Ее светлые волосы были влажными от пота. Она широко улыбалась. Офицер, довольный ее результатом, приобнял ее за плечи, а солдаты, проходя мимо, хлопали ее по спине и поздравляли с победой. Соперник снял маску и недовольно нахмурился, но прежде, чем он успел что-нибудь сказать, принцесса протянула ему руку.

– Давно у меня не было такого серьезного противника, – заметила она. – Ты меня едва не достал после того первого ложного выпада. У тебя есть чему поучиться.

Морщины на лбу у воина разгладились, выражение лица смягчилось, и он пожал принцессе руку; подошел его друг и начал развязывать шнурки на спине его защитной куртки. Принцесса что-то сказала им на иностранном языке, оба засмеялись.

В следующее мгновение принцесса Салливейн заметила Хелльвир.

– Травница, – произнесла она, указывая на девушку острием рапиры.

Хелльвир вздрогнула, чувствуя на себе взгляды незнакомых людей.

– Ты здесь, отлично.

Она протянула рапиру и маску слуге, сняла стеганую куртку, уронила ее на землю. Слуга протянул ей кубок с водой, и принцесса на ходу осушила его несколькими глотками.

– Иди за мной, – приказала она, не останавливаясь.

Хелльвир поспешила следом. Салливейн была стремительной, как ураган. Пропитавшаяся потом рубашка облепила ее спину, тонкую талию. Хелльвир отвела взгляд.

Они вошли в комнату, обставленную дорогой мебелью: мягкими креслами, мраморными столами. Повсюду лежали книги; здесь были сборники поэзии, исторические сочинения, сказки, политические трактаты. Балконная дверь была приоткрыта, теплый ветер развевал тюлевые занавески.

– Я отобрала эту комнату у одного капитана, – сообщила принцесса Салливейн. Подошла к умывальнику, стоявшему в углу, и плеснула водой в лицо. – Вообще-то, он не возражал: его и так никогда не бывает в замке. Мне всегда нравился вид из этих окон, хотя бабушка недовольна тем, что я поселилась так далеко от ее покоев. Она считает, что здесь врагам будет легче до меня добраться. Но ведь во время первого покушения я сидела в главном зале, в окружении гостей, так что это не имеет значения, верно?

– Вероятно, ваша светлость, – уклончиво пробормотала Хелльвир, не зная, как следует отвечать.

Принцесса говорила быстро, уверенно. Хелльвир чувствовала, что не успевает за ходом ее мыслей, словно усталая лошадь, которую молодой, сильный скакун обдает пылью.

– «Ваша светлость» – это моя бабка, – отрезала принцесса.

Хелльвир опять растерялась. Обращение «принцесса» казалось ей неуместным, слишком помпезным.

– Называй меня Салливейн. В конце концов, – добавила принцесса, обернувшись к Хелльвир и вытирая лицо полотенцем, – ты вернула меня из царства мертвых. После этого нам с тобой уже ни к чему церемонии, ты так не считаешь? – И она подмигнула Хелльвир.

– Значит, вы помните? – спросила Хелльвир.

– Не все, – признала Салливейн. – Какие-то фрагменты. Честно говоря, в основном я помню гнусный запах. Бабушка сначала не хотела мне ничего рассказывать, но я донимала ее до тех пор, пока она не сдалась.

– Что же вам угодно от меня, ваша свет… Салливейн?

– Сядь, будь добра. Воды?

– Да, благодарю вас.

Салливейн налила воды в чашу и протянула ей. Вода была кристально чистой – Хелльвир показалось, что она никогда в жизни не пила такой чистой воды, – и имела легкий лимонный привкус.

– Вообще-то, я хотела услышать всю историю, от начала и до конца. Я хочу знать, как ты это сделала.

– Как я вас вернула?

– Да. Во всех подробностях.

Хелльвир отпила еще воды, чтобы выиграть время. Ей казалось, что, поведав принцессе о своем общении с черным человеком, она нарушит некий обет, выдаст чужую тайну.

– Я… не могу, – пробормотала она. – То есть не могу рассказать все.

– Почему?

– Это сложно объяснить.

– Гм-м. Понятно. А если честно, совсем непонятно.

Салливейн задумчиво наморщила лоб, отвернулась и подошла к небольшому комоду. Совершенно не стесняясь, сняла мокрую рубаху и вторую, нижнюю сорочку, вытащила из ящика чистую одежду. Казалось, ее нисколько не смущает присутствие малознакомой девушки, поэтому Хелльвир не стала отворачиваться. Ей представлялось, что она таким образом бросает принцессе вызов, отказывается беспрекословно подчиняться ей.

Салливейн, обернувшись, перехватила взгляд Хелльвир и криво усмехнулась.

– Знаешь, у меня были шрамы, – сказала она. – По всей спине. После тренировок. В какой-то момент от деревянных мечей и рапир приходится переходить к настоящим. Но после того, как ты меня воскресила, все шрамы пропали. Сначала это меня разозлило. Я их заслужила.

Она надела рубаху, заправила ее в штаны, вытащила косу из-за ворота.

– Буду откровенна с тобой, – продолжала принцесса, повернувшись к Хелльвир и решительно глядя ей в лицо. – Как ты понимаешь, до того случая я никогда не умирала и у меня нет никаких воспоминаний о смерти. Если в двух словах, меня пугает то, что со мной произошло такое важное событие, а я ничего о нем не помню.

Она говорила так искренне. Смотрела на Хелльвир глазами цвета меди с таким видом, как будто в целом мире ее не волновало ничто, кроме этой истории. И Хелльвир почувствовала, что ее решимость слабеет.

– Если ты поможешь заполнить пробелы, мне станет намного лучше и я смогу двигаться дальше, – настаивала принцесса.

Хелльвир вздохнула.

– Ну хорошо, – тихо произнесла она.

Интересно, подумала Хелльвир, кто-нибудь в этом дворце может отказать принцессе хоть в чем-нибудь?

Салливейн села на длинную кушетку, жестом велела Хелльвир сесть напротив и пододвинула к ней вазу с фруктами, стоявшую на низком столике.

– Итак, – произнесла она, – расскажи мне, как ты это сделала. Пожалуйста.

– Я вошла в царство Смерти, чтобы вас отыскать, – начала Хелльвир. – Нашла вас, потом отдала Смерти кое-что взамен, и мы вернулись в этот мир.

– Что ты отдала?

Хелльвир показала искалеченную руку.

– Палец. И прядь волос.

Брови Салливейн поползли вверх. Сунув в рот виноградину, она взяла руку Хелльвир, перевернула ее, и Хелльвир не успела возразить. Пальцы принцессы были влажными после холодного винограда. Хелльвир поразили ее руки: они были жесткими и мозолистыми, как у кузнеца.

– Кажется, будто этому шраму много лет, – говорила принцесса. – Поразительно. Как в сказке.

– Для того чтобы забрать оттуда душу, нужно отдать не только часть себя, но и какую-нибудь вещь, нечто из этого мира… полное жизни, – продолжала Хелльвир. Странно было произносить эти слова вслух. До сегодняшнего дня она никогда даже мысленно не формулировала правила обмена со Смертью. – Семя, только что взятое у растения, или тлеющий уголек. За вас я отдала три семени одуванчика.

– И это все? – удивилась Салливейн. – Палец и прядь волос? Жизнь стоит так дешево?

«Палец, прядь волос и частица моей души», – подумала Хелльвир, но не стала говорить этого вслух.

Салливейн заметила выражение ее лица.

– Прости меня, я неправильно выразилась. «Дешево» – неподходящее слово, – заметила она. – Просто мне кажется, что этого так мало в обмен на целую жизнь. Ну и как же это работает?

– Цена, которую мне приходится платить, зависит от того, какой смертью умер человек. Насколько сильно повреждено тело. Давно ли наступила смерть. Была ли она естественной или насильственной.

Салливейн выпустила ее руку. Наморщив лоб, она пристально смотрела Хелльвир в лицо.

– И поскольку я умерла насильственной смертью, спасти меня было легко?

Хелльвир кивнула, хотя сама она, описывая свой опыт, едва ли выбрала бы слово «легко».

– Жизнь убитого человека стоит немного дешевле, – сказала она и пожала плечами, изображая равнодушие. – Но вы были мертвы много дней, ваше тело разлагалось, поэтому за вас пришлось заплатить дороже. Откровенно говоря, я еще не знаю всех правил. То есть законов.

Принцесса кивнула, обдумывая эти слова. Потом оперлась локтями о колени и наклонилась вперед, разглядывая Хелльвир.

– Ясно. Что ж, я в долгу перед тобой.

Хелльвир подумала: неужели ни один представитель рода Де Неидов не знает слова «спасибо»?

– Я не могла не сделать этого, – сказала Хелльвир.

Она говорила правду: она помнила чувство, которое испытала при виде мертвого тела, прикрытого простыней. Вспомнила желание выяснить, сможет ли снова уйти в загробный мир. Непоколебимую уверенность в том, что должна воскресить умершую, если это в ее силах. Это почти не зависело от ее желания, это было ее долгом. Как будто она выполняла приказ.

Салливейн еще несколько мгновений смотрела на нее, потом вздохнула.

– Я в неоплатном долгу перед тобой, – повторила принцесса, – и поэтому мне очень трудно будет произнести то, что я собираюсь сейчас сказать. Надеюсь, ты меня поймешь.

У Хелльвир упало сердце.

– Пойму вас?

– Ты, наверное, уже догадалась о том, что я попросила тебя проделать такой путь не для того, чтобы слушать рассказы. Ты знаешь, что мне нужно. Мне подсыпали яд, и мы до сих пор не знаем, кто это сделал. Но мы знаем одно: убийца не остановится. Мне нужно, чтобы ты находилась поблизости и в случае необходимости снова вернула меня к жизни.

Принцесса говорила быстро, без выражения, как будто повторяла выученный урок. Хелльвир похолодела. Но не слишком удивилась. В конце концов, Миландра ее предупреждала.

– Вы хотите, чтобы я была под рукой на случай, если вас снова убьют? – медленно произнесла она, чтобы убедиться в том, что все поняла правильно.

– Совершенно верно.

– А если я откажусь?

Салливейн улыбнулась. Хелльвир не понравилась эта холодная улыбка; она была какой-то неестественной, чужой на милом лице принцессы. Как будто нарисованной. Принцесса поднялась, подошла к Хелльвир и присела на подлокотник ее кресла. Хелльвир напряглась. Салливейн была совсем рядом. От нее пахло как от воина: потом, железом, пылью.

– Твоя семья хорошо устроилась в Рочидейне, – произнесла она. – Очень хорошо. Твой брат служит оруженосцем у Калгира Редейона, твой отец работает в процветающей лавке. Твоя мать пользуется благосклонностью служителей Храма. Но Рочидейн принадлежит Де Неидам, и мы можем изменить судьбу твоих родных за один день.

Хелльвир несколько мгновений смотрела на Салливейн, потом резко поднялась с кресла. Она не желала выслушивать эти зловещие намеки. Не могла позволить принцессе так обращаться с собой.

– Ваша бабка дала мне слово, – решительно возразила Хелльвир. – Пообещала, что ни один человек из ее двора больше не заставит меня воскрешать мертвых.

– Это обещание относится к двору моей бабки, – ответила принцесса. – А у меня свой собственный двор – точнее, будет. Уже скоро. Я не принадлежу к числу придворных королевы.

– Это увертки, и вы это прекрасно понимаете. Королева, давая мне обещание, имела в виду и вас тоже.

Салливейн встала. Она была высокой, и Хелльвир вынуждена была смотреть на нее снизу вверх. Глаза принцессы имели удивительный медный цвет, но сейчас казались тусклыми, как старые монеты. И снова Хелльвир почувствовала, что принцесса стоит слишком близко к ней, и ей захотелось попятиться.

– Этот город построен не на обещаниях и честности, – произнесла Салливейн. – Здесь правят деньги и политика. Подумай вот о чем: у бабушки, кроме меня, нет других наследников, нет прямых потомков, а она уже немолода. Если меня не станет, ей придется назначать другого наследника, представителя одного из Домов, а она не желает передавать корону кому-то из них. Если же бабушка умрет, не оставив наследника, Дома начнут оспаривать корону друг у друга. Гражданской войны не избежать. – Она небрежно улыбнулась, словно речь шла о какой-то чепухе. – Я уверена, тебе совсем не хочется этого. Если ты не желаешь иметь дело со Смертью ради меня, сделай это ради Крона.

Последние слова она произнесла с насмешкой, как будто не верила в патриотизм. Заметив, что Хелльвир мрачно смотрит в пол, она жизнерадостно воскликнула:

– Ну, веселее! В конце концов, меня не обязательно должны убить. Кроме того, я хорошо заплачу тебе.

– Вы могли бы сразу сказать, что, воскресив вас, я избавлю страну от гражданской войны, – горячо ответила Хелльвир, – я согласилась бы и без ваших запугиваний. Не нужно было впутывать в это мою семью.

– Даже так? Интересно. Должно быть, в деревне детей воспитывают лучше, чем в Рочидейне. Едва ли кто-нибудь из отпрысков наших знатных семейств согласился бы расстаться с пальцем ради того, чтобы вернуть меня с того света. – Принцесса рассмеялась. – Да что говорить о пальцах – никто не пожертвует даже прядью волос.

– Если люди не готовы приносить жертвы ради мира, неудивительно, что стране грозит гражданская война.

– Благородных людей мир не особенно интересует. Во времена смуты и войны проще захватить власть и умножить свои богатства.

– Значит, вы не отпустите меня домой? В деревню.

– Она находится слишком далеко отсюда. Если произойдет новое покушение, меня нужно будет воскресить в тот же день. Чем дольше я буду мертва, тем больше людей узнают об этом и смогут воспользоваться этими сведениями в своих целях. И потом, я слышала, что после нашего визита ты не пользуешься большой любовью в своей деревне.

Хелльвир уставилась на принцессу, нахмурив брови.

– Откуда вы знаете об этом?

Салливейн улыбнулась и потерла нос.

– Здесь, в Рочидейне, тайное всегда становится явным, – сказала она. – Нет. Ты можешь остаться в доме родителей, но покидать город я тебе запрещаю.

Хелльвир хотела возразить, хотя понимала, что никакие доводы не смогут помочь ей переубедить принцессу. Она стояла, открывая и закрывая рот, как дурочка.

– Кстати, пока я не забыла, – добавила Салливейн. – Тебе следует носить вот это. – И она достала из кармана золотую брошь в виде галеона. – Если тебе понадобится войти во дворец, покажи ее, и стражники пропустят тебя.

Хелльвир хотела взять брошь, но принцесса убрала руку.

– Тебе следует приходить сюда регулярно в качестве травницы, которая состоит на службе у королевской семьи. Пусть слуги и аристократы привыкнут к тебе.

– И что я буду здесь делать? – враждебным тоном спросила Хелльвир.

У нее не было ни сил, ни желания изображать покорную подданную.

Принцесса пожала плечами, потом наклонилась к Хелльвир и приколола брошь к лацкану ее жилета. Хелльвир испугалась, что принцесса услышит, почувствует бешеный стук ее сердца.

– То, что обычно делают травницы. Скажем людям, что в прошлый раз ты мне очень помогла, поэтому я предложила тебе пойти ко мне на службу. Никто не станет задавать вопросов. Я плохо сплю; принеси мне какое-нибудь средство от бессонницы. Приходи на следующей неделе, в День Марки.

Она поправила брошь, потом протянула руку за плечо Хелльвир, чтобы дернуть за шнурок звонка. Хелльвир не привыкла находиться так близко к посторонним людям, ее это нервировало, но она подавила желание отойти в сторону. Салливейн еще несколько мгновений стояла с вытянутой рукой, глядя на девушку, потом наклонила голову набок, как будто ее удивляло и забавляло сердитое выражение лица Хелльвир.

Хелльвир не успела ответить принцессе: в дверь постучали, и на пороге появился слуга.

– Госпожа Андоттир уходит, – обратилась к нему Салливейн. – Проводи ее до кареты.

Слуга поклонился и придержал для Хелльвир дверь. Ей хотелось еще многое сказать принцессе, хотелось выразить свое возмущение. Но она задыхалась от ярости и не могла вымолвить ни слова. Поэтому прикусила губу, неловко поклонилась и вышла из комнаты, чувствуя на себе задумчивый взгляд Салливейн.

Слуга привел ее во двор, где возницы дожидались хозяев, приехавших во дворец с визитами. Хелльвир рассеянно назвала кучеру адрес и откинулась на спинку сиденья. За окнами мелькали дома, мосты, площади, но она ничего не видела.

Никогда в жизни Хелльвир не чувствовала себя такой беспомощной. Сердце еще колотилось, как будто на нее только что набросились с кулаками. Какое высокомерие, какая наглость! Ей еще не приходилось сталкиваться с такими людьми, как Салливейн. Ей было физически нехорошо от возмущения, негодования, от бессилия что-либо изменить.

Она чувствовала себя загнанной в угол. Да, она заключила сделку со Смертью. Однако теперь ей придется беречь найденное «сокровище» на случай, если враги организуют новое покушение на принцессу. А если ей понадобится спасти кого-то еще… придется снова отдавать палец. И она, Хелльвир, ничего не сможет с этим поделать, разве что выпросить у Смерти другие загадки и попытаться как можно скорее найти очередные сокровища. Но если это избавит страну от гражданской войны, дело того стоит, верно?

Она размышляла всю дорогу до дома, играя брошью и вспоминая, как Миландра пыталась помешать ей воскресить Салливейн. А она безрассудно выдала себя. Если бы Хелльвир знала, что всего через несколько недель ей придется расстаться со свободой, сделаться служанкой, пленницей будущей королевы, она пальцем не пошевельнула бы, чтобы ее спасти! И к дьяволу гражданскую войну!

Но когда Хелльвир вспомнила раздувшийся, позеленевший труп и грациозную женщину-воина с золотыми волосами, такую сильную, полную жизни, она поняла, что ничуть не сожалеет о своем поступке.

Глава 7

Храм находился на соседней улице, неподалеку от дома родителей. Бледно-серое здание с белыми дверьми, блеклое, словно полинявшая вещь, выделялось на фоне городского пейзажа, ярких домов, синего неба и воды, блестевшей на солнце. Хелльвир попыталась уклониться от посещения – она была еще не в духе после разговора с принцессой, – но мать не желала ничего слушать.

– Служитель Лайус проявил необыкновенную любезность, предложив показать тебе храм, – резко произнесла она. – Своим отказом ты опозоришь меня.

Она провела Хелльвир через боковой вход во двор, где два священника беседовали о чем-то, склонившись над книгами. Увидев Хелльвир и ее мать, один из них поднялся, и она узнала служителя Лайуса. Он улыбнулся и взял ее мать за руки.

– Пайпер, рад видеть тебя. Хелльвир, как тебе понравился город?

– Здесь очень красиво, – ответила она.

Ей захотелось еще сказать что-нибудь ядовитое насчет королевской семьи, но она сдержалась.

Мать взглянула поверх плеча служителя в сторону черного хода для слуг и работников; ворота, выходившие на набережную, были открыты, и к причалу храма приближалась какая-то лодка.

– Привезли товары. Мне нужно…

– Иди. Я провожу Хелльвир и все ей объясню. Служитель Эндус поможет тебе.

Второй священник кивнул, и они с Пайпер направились к причалу встречать лодочника.

Служитель Лайус улыбнулся Хелльвир безмятежной, благодушной улыбкой, в которой не было ни капли лицемерия, и сделал жест в сторону двери.

– Идем, я покажу тебе храм.

Они вошли в круглый зал с высоким куполом, покрытым изнутри сусальным золотом. Колонны, поддерживавшие купол, были украшены красивым геометрическим орнаментом. Полукруглые каменные сиденья располагались в виде амфитеатра, а в центре помещения на возвышении стоял стол, на котором лежали фрукты и какие-то священные предметы. Перед столом находилась яма, заполненная белым песком. Свет проникал в храм сквозь единственное арочное окно с частым свинцовым переплетом, и на белом песке сверкали золотые ромбы.

– Что это? – спросила Хелльвир, кивая на стол и яму с песком.

Она никогда не бывала внутри храма, а мать не описывала его.

– Здесь верующие молятся и оставляют подношения, – объяснил Лайус. – Давай подойдем поближе.

Они спустились по каменным ступеням к алтарю. Хелльвир поразила осанка священника: он держался очень прямо. Может быть, мать подражает ему, думала она. Фрукты были спелыми, и Хелльвир не заметила среди них испорченных. У них в деревне тоже было принято оставлять дары духам среди каменных насыпей; все это гнило, тухло, распространяло отвратительную вонь, над постаментами жужжали мухи. Но здесь было очень тихо, если не считать далекого городского шума; пахло так, как пахнет в пустом каменном здании, воздух был чистым и холодным.

Кроме фруктов на столе были разложены цветы и разные мелкие вещи: статуэтки и портреты, украшенные драгоценными камнями, талисманы в виде фигурок угрей и языков пламени. Были здесь и диски с какими-то сложными узорами, похожие на те, что Хелльвир видела на домашнем алтаре матери; она протянула руку, чтобы взять один из них и рассмотреть, но служитель остановил ее.

– У нас не принято трогать подношения, – сказал он. – Они лежат здесь до вечера, после чего мы забираем их и относим в сокровищницу Онестуса.

– К сожалению, я ничего не знаю о религии Галгороса, – призналась Хелльвир, убрав руку.

– Нет ничего предосудительного в том, что человек не знает о вещах или явлениях, с которыми никогда прежде не сталкивался, – ответил служитель.

Вероятно, он хотел проявить любезность, но Хелльвир его тон показался снисходительным. Он стоял в тени; седые волосы и бесформенное серое одеяние делали его похожим на мраморную статую.

– Ты должна прийти на ближайшую службу, – добавил он. – Кроме того, у меня имеется несколько книг о нашей вере, которые могут тебя заинтересовать.

Хелльвир кивнула, несмотря на то что вовсе не собиралась принимать чужую веру. Но ей захотелось узнать больше об Онестусе, хотя бы для того, чтобы лучше понять мать.

– Благодарю вас.

– Тогда пойдем поищем что-нибудь для тебя.

Он повел Хелльвир к боковой двери; войдя, они очутились в узком коридоре с каменными стенами. Здесь было холодно, несмотря на жаркий день. По пути они встретили нескольких священников, которые почтительно приветствовали служителя Лайуса.

Остановившись у какой-то двери, он вытащил из кармана ключ, открыл ее и пригласил Хелльвир войти. Она решила, что это его кабинет. Стены были заставлены полками с книгами и футлярами для свитков, но в остальном обстановка казалась такой же аскетичной и стерильной, как во всем здании.

– Мне кажется, маме здесь нравится, – произнесла Хелльвир, садясь на предложенный стул.

– Думаю, ей не хватало возможности отправлять обряды, – заметил служитель, повернувшись к ней спиной и оглядывая полки в поисках нужной книги. – Когда она жила на родине, храм находился рядом с ее домом, и она помогала своей матери собирать апельсины для алтаря.

Хелльвир уставилась на свои руки, лежавшие на коленях. Она не имела представления о жизни матери в ее родном городе, даже не знала, как он называется. Знала только, что он лежит за морем.

– Вот, – сказал служитель, снимая с полки книгу. – Здесь в общих чертах описана наша религия и обряды. У нас не существует единого текста с основами веры. Их начали записывать совсем недавно, раньше это считалось грехом.

– Грехом? Писать о религии?

– Знания передавались устно. Люди верили, что таким образом религия остается сильной. Говорили, что, если ее основы записать, втиснуть в рамки стандартного текста, служители перестанут запоминать учение, станут полностью полагаться на книгу, будут постоянно заглядывать в текст. А вера утратит свою стихийную природу. Я всегда считал одной из лучших характеристик нашей веры то, что она является гибкой и открытой для толкований. Она постоянно дополняется новыми историями, перенимает из других религий то, что может быть нам полезным. Вот почему обстановка наших храмов так скромна: наша религия богата сама по себе и не нуждается в пышных украшениях.

– Разве это хорошо? То, что основы религии можно толковать по-разному? Почему вы так думаете?

– Потому что в таком случае каждый человек сможет найти в ней то, что нужно в трудные времена именно ему. Найти свои причины для того, чтобы уверовать и принять Столпы.

Священник подал Хелльвир книгу, и она впервые обратила внимание на его руки. У него были странные тонкие пальцы с обгрызенными ногтями.

Хелльвир почему-то казалось, что ногти у него должны быть безупречными и ухоженными, как всё здесь, в храме, а эти пальцы снова напомнили ей угрей. Возможно, служитель Лайус знал, что на них неприятно смотреть, и именно поэтому всегда прятал руки за спину.

Хелльвир открыла книгу, полистала ее и увидела на фронтисписе королевскую эмблему – золотой корабль. Священник заметил ее удивление.

– Все дворцовые служащие обязаны хорошо разбираться в основах религии, такова воля королевы, – объяснил он. – Этот экземпляр оказался лишним, и его отдали нам.

– Значит, все придворные и аристократы верят в Онестуса?

– Большинство – да. Мне известно, что королева очень религиозна и благосклонно относится к Домам, которые веруют в Обещание. После того как ее внучка едва не погибла от яда, подсыпанного убийцей, вера королевы укрепилась. В последние несколько месяцев они с принцессой жертвуют Храму вдвое больше прежнего. – Он печально вздохнул. – Мне хотелось бы думать, будто они делают это в знак благодарности за то, что Бог оставил принцессе жизнь, но, боюсь, причина заключается в ином. Они боятся нового покушения. Думаю, когда убийцу найдут, королева успокоится. Как и все мы. – Он помолчал и заглянул ей в лицо. – Хелльвир?

Хелльвир сидела, глядя в пространство. Все эти рассуждения навели ее на одну мысль. Она закрыла книгу и велела себе сосредоточиться на разговоре со служителем.

– Большое спасибо.

– Мне хотелось оказать услугу твоей матушке.

Он снова открыл дверь, и Хелльвир встала.

– Как вы думаете, почему королева приняла религию Онестуса? – спросила она.

– Я не могу ответить на этот вопрос, – произнес служитель. – Но могу сказать, что многие люди обращаются к Богу Обещания, желая внести ясность и порядок в свою жизнь. – Он смотрел на нее сверху вниз. – Может быть, Онестус поможет и тебе? Я слышал, у тебя были неприятности в родной деревне.

Хелльвир не хотела, чтобы он догадался о ее чувствах по выражению лица, поэтому изобразила улыбку.

Беседа со служителем удивила ее. Она ожидала иного. Из намеков отца она сделала вывод, что эти люди – шарлатаны или одержимые, насаждающие какой-то культ, нетерпимый к иноверцам, но Лайус рассуждал вполне разумно. И все же… Хелльвир не знала, в чем здесь дело; наверное, она унаследовала это неприятие от отца. Она чувствовала, что никогда не сможет погрузиться в эту веру, что ей здесь не место, как не место ворону среди голубок.

– Может быть, – солгала Хелльвир, любезно улыбаясь.

Нет, ей все-таки ближе древние обычаи, духи и кровавые жертвоприношения.

В тот вечер она сидела с матерью в общей комнате у камина. Мать занималась шитьем, а Хелльвир, подперев щеку рукой, листала книгу служителя Лайуса. Мать не мешала ей. Хелльвир заметила, что та довольна ее интересом к новой вере – и еще удивлена, хотя и старалась скрыть свое удивление.

Сначала текст был довольно простым. Как и говорил служитель, в книге не содержалось рассуждений о сложных вопросах морали и веры; наоборот, автор доступно рассказывал об истории религии Онестуса, о ее распространении из Галгороса за море, на западный континент. Хелльвир развернула небольшую карту, вложенную в книгу. Она не нашла никаких особенных откровений, и вскоре ей стало скучно. Она видела всего лишь перечисление способов следовать Тропе Обещания, обеспечить себе вечное блаженство рядом с Онестусом. Представления поклонников Онестуса противоречили тому, что ей было известно о потустороннем мире. Хелльвир, конечно, знала, что серое царство Смерти – это всего лишь граница, мост между жизнью и настоящим загробным миром, но не могла поверить в то, что там, дальше, человека ждет нечто настолько… примитивное.

Она зевнула и перелистнула несколько страниц. Одна картинка привлекла ее внимание. Это было что-то новое.

Хелльвир не без удивления разглядывала гравюру. На иллюстрации был изображен человек с закрытыми глазами, окруженный какими-то отвратительными рогатыми монстрами. В книге говорилось, что это темные создания, порождения лжи, которые стремятся отвратить мужчин и женщин от добра и Обещания, сбить их с пути истинного – Тропы Онестуса.

Хелльвир не до конца поняла, что это означает. В книге не объяснялось, что это за твари, существуют ли они в действительности или это всего лишь аллегорические изображения мирских соблазнов. Она взглянула поверх книги на мать, которая молча работала иглой; ее черные волосы, обычно заплетенные в косу, были распущены. Возможно, это из-за своей веры мама терпеть не могла, когда Хелльвир в детстве разговаривала с огнем, с деревьями. Она считала, что ее дочь общается с темными, злыми существами. Что из-за этих тварей Хелльвир после смерти попадет в небытие, уготованное людям, которые недостойны вечного блаженства в царстве Бога Света. Что эти существа совращают верующих, заставляют их забыть учение Онестуса.

Хелльвир внезапно охватило желание швырнуть книгу в камин: ее разозлила эта писанина, разозлила самодовольная уверенность последователей Онестуса в том, что только они знают истину. Но ее мать сидела напротив; она была так довольна жизнью, так радовалась тому, что ее дочь прислушалась к словам доброго служителя и читала одолженную им книгу…

Когда мать ушла в спальню, Хелльвир взяла книгу в свою комнату, но не стала читать, а просто сидела в кресле у окна и прислушивалась к шуму города. Глядя на воду канала, она размышляла о словах служителя насчет причин, по которым королевская семья так ревностно выполняла обряды. Этот разговор оставил у нее неприятный осадок, но подал ей идею. Возможно, идея была безрассудной, но после беседы с принцессой Хелльвир стало казаться, что город душит ее, что она находится в тюрьме. И она была готова на многое, чтобы вырваться из этой тюрьмы.

Итак: щедрые дары Храму, обман, шантаж. Принцесса боялась, и у нее имелись на это все основания. Она решила держать Хелльвир при себе потому, что считала новое покушение неизбежным. Но что произойдет, когда – если – заговор будет раскрыт? Хелльвир надеялась, что после этого принцесса позволит ей вернуться в деревню, в дом Миландры. Она задумалась о том, как продвигается расследование, появились ли подозреваемые, и вдруг поняла, что не может сидеть сложа руки.

«Может быть, я сумею что-нибудь сделать, – думала Хелльвир, глядя на отражения фонарей в каналах. – Должно же и для меня найтись какое-нибудь дело, ведь я заключила сделку с самой Смертью». Но она тут же тряхнула головой и пристыдила себя за гордыню и самонадеянность. Пустые мечты. Как она может найти убийцу, если это не удалось королеве и ее телохранителям? И тем не менее эта идея засела у нее в мозгу. Она не давала ей покоя, как дикий зверь, грызущий прутья клетки.

Хелльвир никак не могла прийти в себя. Она попала в новый, незнакомый мир. Принцессы, дворцы, убийцы, служители, загадки и темные существа… Как, во имя всего святого, ее мирное существование в деревенском домике могло превратиться в такой кошмар?

Глава 8

Должно быть, она задремала.

Очнувшись, Хелльвир резко подняла голову и едва не свалилась с кресла. За окном было тихо, и она даже обрадовалась. Оказывается, и Рочидейн иногда спит. Сквозняк погасил лампу, но она не стала ее зажигать. Хелльвир зевнула, закрыла одну створку окна, вторую оставила открытой для Эльзевира, рассеянно бросила книгу на ночной столик.

Села на кровать и замерла. Она ждала, размышляла, прислушивалась к своим ощущениям. К своим инстинктам. Пыталась понять, что не так, что ее насторожило. Потом повернула голову.

Он сидел в углу и наблюдал за ней. Хелльвир стремительно поднялась, едва не опрокинув масляную лампу, стоявшую на ночном столике.

Лунный свет не падал на его тело, лишь касался сапог. Он сидел, положив ногу на ногу. Она видела его белые руки, сложенные на коленях, белое пятно лица, похожее на размазанный мел. Черные глаза – дыры, провалы на этом неживом лице.

Хелльвир оцепенела от страха, но приказала себе выпрямиться и поднять голову, как делала ее мать. Сердце колотилось, кружилась голова.

– Что ты здесь делаешь? – заговорила она.

Хелльвир подумала, что он не ответит ей, просто будет и дальше сидеть на стуле и смотреть на нее. Она знала, что если закроет глаза, то снова окажется в том кошмарном сне, почувствует себя так, словно тысячеглазое чудовище пригвоздило ее взглядом к кровати.

– Знаешь, я гадал, заметишь ли ты мое присутствие. – Он говорил негромко, совсем не так, как в прошлый раз.

– Как я могла тебя не заметить? – резко произнесла Хелльвир. Он наполнял всю комнату, словно туман.

– Я часто прячусь в уголках сновидений, – сказал он. – Некоторые люди догадываются о моем присутствии. Но таких очень немного.

– Значит, я сплю и вижу сон?

– Лишь наполовину.

Они некоторое время смотрели друг на друга в молчании.

– Ты не выйдешь на свет? – попросила Хелльвир.

Она подумала, что, если увидит его лицо, он, возможно, покажется ей не таким страшным. Сначала Хелльвир решила, что он откажется, но тут черный человек медленно убрал ногу, оперся локтями о колени и наклонился вперед, так что лунный свет падал на его лицо.

– Так лучше? – с легким презрением спросил он. – Лучше, когда ты можешь видеть?

Нет, так было не лучше. Здесь, в реальном мире, он казался чужим, словно по-прежнему подчинялся иным законам. Все в его внешности было слишком. Волосы были слишком черными – такими, что ей было больно смотреть на них и она чуть не ослепла от этой черноты. А кожа – слишком белой, как выбеленные солнцем кости.

– Намного, – солгала Хелльвир.

Она села на край кровати, твердо решив не показывать ему, как сильно потрясена. Но была почти уверена в том, что все ее старания тщетны, что он видит ее насквозь.

– Что ты здесь делаешь? – повторила Хелльвир.

Он сложил ладони вместе и отвел взгляд, словно обдумывая свои слова.

– Боюсь, я вел себя слишком… жестоко. Во время нашей последней встречи.

Хелльвир на миг вспомнилась – всего на миг, как будто она поднесла руку к пламени свечи, – та черная пустота, трепещущая от страха. Она наблюдала за Смертью и заметила, что выражение его лица противоречило словам. Он ни о чем не сожалел.

– Да, ты был слишком жесток, – просто согласилась она.

Его черные глаза стали еще темнее, хотя ей казалось, что это невозможно. Они словно всасывали в себя свет.

Затем он неохотно кивнул.

– Я всегда был… раздражительным.

Хелльвир сосредоточилась и запретила себе теребить покрывало. Там, в этом кошмаре, в этой иной вселенной, она была никем и ничем. У нее заболела челюсть при воспоминании о том, как он схватил ее. И он называет это «раздражительностью»?

Она постаралась успокоиться и, открыв ящик тумбочки, вытащила клочок бумаги с двумя ивовыми сережками.

– Ты решил, что я испугаюсь и откажусь от нашей сделки? – сердито произнесла Хелльвир и почувствовала, что его взгляд переместился с ее лица на семена, лежавшие около лампы.

– Ты нашла их, – заметил он с удивлением. – Как же… быстро. – И он с заметным усилием отвел от бумажки взгляд.

Как бы сильно он ни жаждал их заполучить, пока они ему не принадлежали. Он мог забрать их только в тот день, когда Хелльвир придет в его царство в поисках души умершего.

– А ты думал, я не найду?

– Я думал, что ты найдешь место, где они находятся. Однако не был уверен в том, что ты догадаешься, как получить их.

Ее охватила какая-то дикая радость: он недооценил ее, она смогла его удивить! Хелльвир постучала кончиками пальцев по бумажке, в которую были завернуты семена, грязной и измятой после того, как она столько времени носила ее в кармане. Но слова, написанные Смертью, были по-прежнему отчетливо видны.

– А ты не мог дать мне более понятные указания? – недовольно спросила она. – Если для тебя так важно, чтобы я нашла эти «сокровища»?

– Я знал, что ты все сразу поймешь, как только увидишь знаки. Я сказал, что они заговорят с тобой, и я был прав. Ты нашла сокровище; ты забрала его.

Хелльвир внутренне содрогнулась, вспомнив, как они с отцом и братом проходили мимо дверей обители. Пение началось именно в эту минуту – видимо, нарочно для нее. И она спросила себя: существует ли такая вещь, как совпадение, в мире, где Смерть приходит в сны, а с помощью ивовых сережек можно воскресить человека?

Существо, которое она называла Смертью, уставилось на нее, и Хелльвир сделала над собой усилие и выдержала этот взгляд.

– Твоя принцесса, – заметил он, – она вызвала тебя сюда, чтобы ты не дала ей умереть.

Хелльвир заморгала. Ей не понравилась эта неожиданная перемена разговора, но она кивнула.

– И, насколько я понимаю, ты согласилась?

– Она не оставила мне выбора, – угрюмо ответила Хелльвир. – Она угрожала моей семье.

– Выбор есть всегда. Что ты будешь делать, если потребуется воскресить кого-нибудь еще?

Казалось, ему понравилась эта мысль; ему хотелось, чтобы она столкнулась с подобным испытанием. Ему было любопытно, как она себя поведет.

– Я… не знаю, – призналась Хелльвир. – Придется как можно быстрее найти следующие «сокровища».

Она произнесла это уверенным тоном, но ей стало страшно. Страх был вполне реальным, он давил ей на плечи, как каменная плита. А вдруг Салливейн убьют, а ей нечем будет расплатиться со Смертью? Эта мысль заставила ее вздрогнуть, и ей показалось, что костяшек левой руки коснулись чьи-то ледяные пальцы. Хелльвир сглотнула. Ей было страшно задавать вопрос, страшно разгневать его.

– Возможно, если я смогу назвать ей имя убийцы, вся эта история закончится и больше я ей не понадоблюсь. Тогда она отпустит меня домой.

Наступила тишина.

Хелльвир слушала биение своего сердца.

– Ты спрашиваешь меня, кто ее убил? – медленно произнес он.

– Допустим. Ты скажешь мне?

Черный человек усмехнулся и покачал головой с таким видом, как будто никогда не сталкивался с подобной наглостью.

– Я не состою у тебя на службе и не обязан облегчать тебе жизнь, – жестко произнес он. – Кроме того, я не выдаю секреты мертвых. Если хочешь найти убийцу своей принцессы, придется тебе делать это самостоятельно. Но я восхищаюсь твоим оптимизмом. Надеешься, что это открытие что-то изменит? Этот город – гниющий труп, кишащий червями, которым нужно только одно: сожрать его. Если придавишь одного червя, это не остановит разложения.

Хелльвир моргнула, а в следующий миг существо исчезло. Кроме нее в комнате никого не оказалось. Не было ни намека на движение воздуха – совершенно непонятно, куда он подевался. Вот так просто: только что он был здесь, и внезапно его не стало. Хелльвир выдохнула и вдруг поняла, что сидит не на кровати, а в кресле у окна, где недавно задремала. Оказывается, она и не вставала с кресла. Это был просто сон.

Лунный свет падал на семена ивы – они лежали не в ящике, а на тумбочке.

– Так, хорошо. Прекрати дергаться. Стой смирно, я говорю.

– Нет, послушай… Не так.

– А как тогда?

– Выше, надо повыше.

– Знаешь, папа учил тебя шить. Почему это я обязана зашивать твою одежду?

– Например, потому, что ты моя милая сестренка, которая умеет делать все?

– Нет, ты у меня такая заноза в… Вот.

Хелльвир выпрямилась, сжимая в зубах булавки.

Фарвор поднял руку и оглядел шов на боку.

– А теперь снимай, я зашью.

Он сидел в одной рубашке и ждал, пока она зашивала его жилет, по очереди вытаскивая булавки. Это был очень красивый жилет, светло-голубой, с гербом его рыцаря, вышитым на лацкане. На этом светлом фоне выделялись черные, как вороново крыло, волосы Фарвора. По странному совпадению, символом Дома Редейонов являлся соловей, и изображен он был почти так же, как на воротах Ордена: с расправленными крыльями и раскрытым клювом.

– Итак, – сказал брат, глядя, как Хелльвир работает, – ты выяснила, что нужно принцессе?

Сестра продолжала шить, не поднимая головы. Ей не хотелось вспоминать о визите во дворец, но, поразмыслив, она решила, что ей станет легче, если она поделится с кем-то своими тревогами. И Хелльвир рассказала обо всем, в том числе об угрозе принцессы осложнить жизнь ее семье в случае, если она откажется. Когда она смолкла, Фарвор присвистнул.