Читать онлайн Озорник Антонис

Переводчик Александр Муцко

Редактор Мария Мельникова

© Пенелопа Дельта, 2025

© Александр Муцко, перевод, 2025

ISBN 978-5-0062-9664-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Π. Σ. Δ Ε Λ Τ Α

Τ Ρ Ε Λ Α Ν Τ Ω Ν Η Σ

Моим внукам, Лене и Аргини Занна

1. Шарики

Каким же вздорным и непослушным мальчиком был Антóнис! Он постоянно попадал в неприятности. Не проходило и дня, чтобы ему не прилетало по два-три нагоняя, когда от тети, когда от кухарки, когда от учительницы английского, а иногда и от горничной. Дяде то и дело приходилось вмешиваться.

Как только дядя приходил с улицы и слышал о новой проделке Антониса, он, обычно добрый, делал нарочно специальное суровое лицо, хмурил белые брови и, качая седой головой, строго говорил: «Антонис, я снова слышу, что ты шалишь! Боюсь, добром это не кончится!»

Дело принимало серьезный оборот. Александра – старшая сестра – слушала дядю и краснела за брата. Слушала и Пулудья́, младшая сестра, и ее сердце от волнения стучало, как барабанчик. Самый младший их брат, Александр, тоже слушал, сидя на полу с пальцем в рту, и размышлял про себя, что не хотел бы быть таким плохим мальчиком, как Антонис.

Но отставать от старшего брата ему тоже не хотелось. Ведь Антонис умел делать множество таких сложных трюков! Он мог крутить сальто три раза подряд и говорил, что смог бы и четыре, будь комната пошире, а то ноги об стену бьются. Он залезал на акацию во дворе, садился верхом на перила лестницы и съезжал вниз; как-то раз он пропрыгал на одной ноге три раза вокруг двора, не касаясь стен. Каждое утро он шел на море, окунал голову в воду и долго так держался с закрытым ртом и открытыми глазами, и ни разу не захлебнулся. И много чего еще умел делать Антонис.

Карманы его всегда полнились сокровищами. Чего там только было не найти! Гвозди, шарики, камешки, веревочки, один раз попался кусок жеванной мастики, но ценнее всего было треугольное стеклышко, что выпало из церковного паникадила – какими красивыми цветами оно переливалось на солнце! Карманы Антониса просто ломились от богатств.

Родители Антониса жили в Египте. Они не смогли поехать с детьми в Грецию в то лето, и он, его брат и сестры приехали в Пирей^* с дядей Жоржи́сом и тетей Марье́той, у которых у самих не было детей. Они поселились в одном из циллеровских домов^*.

Домов Циллера было всего семь, они стояли друг за другом: первый, самый большой – с тройным фасадом, остальные поменьше и попроще. У всех домов была веранда с видом на море и внутренний задний двор с видом на холм Кастела^*.

В первом большом доме проживал сам король^* с семьей, во втором – одна русская дама, придворная фрейлина королевы, в третьем – Антонис с братом, сестрами, дядей и тетей, а в остальных жили разные другие люди. Все они, как и король, переехали сюда из Афин, чтобы провести жаркие летние месяцы у моря.

Каждый день, когда Антонис с братом и сестрами шли на прогулку вместе с их учительницей английского, они проходили мимо большого дома, где жил король. Король держал больших охотничьих собак. Антонис слышал, как они лают и гремят цепями, запертые в обнесенном стеной дворе, и всякий раз этот грохот и лай действовали на него как великое искушение.

Вся четверка хорошо знала этих собак и особенно одного пса по кличке Дон. Собак часто видели с королем, он водил их с собой на прогулку свободно, без поводка.

Как магнит притягивали Антониса эти собаки. Каждый раз, проходя мимо с учительницей английского, он задерживался, совершал маневры, находил различные предлоги, чтобы приблизиться к двери во двор, на всякий случай – вдруг она полуоткрыта или вдруг найдется какая-нибудь щелка, через которую он мог бы увидеть Дона – большущего темно-рыжего пса, с чудными глазами: один глаз голубой, а другой зеленый.

Но куда ему было деться от надзора англичанки! Вот она резко обернулась, в тот самый миг, когда он уже подумал, что сбежал, метнула в него грозный взгляд и забрала его, угрюмого, но покоренного, назад, в группку из трех послушных.

– Злая, противная… – бормотал Антонис, хлеща веткой с оборванными листьями по камням мостовой (такая ветка всегда оказывалась у него под рукой, как часть его сокровищ, к великому восхищению Александра), – ворчливая курица…

– Кто? – спросил Александр, отворачиваясь от учительницы – та крепко держала его за руку – чтобы получше расслышать слова, которые вырвались у Антониса.

Англичанка не понимала по-гречески. Она тут же одернула малыша и вернула в строй.

– Спик инглиш! – скомандовала она своим самым строгим тоном.

С гордой осанкой, плотно сжав губы, все четверо, снова в сборе, шли за учительницей. Они больше не заводили разговоров, тем самым показывая ей свое неодобрение. И вот так, молча, они обошли скалу и поднялись на холм, подальше от проезжей дороги.

Там, вдали от всех, среди булыжников и сухого кустарника, дети сели рядком; они сдвинули ноги, прилежно скрестили перед собой руки и принялись всматриваться с высоты – вдали в открытом море сновали лодочки под парусами; поближе, в глубине, внизу – скалы и камни выступали из прозрачных голубых вод у подножья Кастелы.

Вскоре учительница поднялась, сделала вид, что поправляет платье, а сама незаметно вынула что-то из кармана. Затем она раскрыла книгу и села к детям спиной.

Она делала вид, что читает. Но они-то знали, что она вовсе не читает! Потому что Антонис видел пару раз, как она тайком вытаскивает бутылочку с чем-то цвета корицы, отпивает из нее и снова поспешно прячет ее под полами юбки.^*

Тут и настало прекрасное время для Антониса, его брата и сестер. Они могли делать, что захочется. Учительница больше не смотрела на них. Антонис подал сигнал, и они один за другим молча встали и пошли прочь.

Началось всеобщее ликование. Они бегали, прыгали, спускались на дорогу, взбирались на камни, падали, вновь вставали, кричали, дрались, ссорились и вместе смеялись, ныряли в пыль, ловили кузнечиков, собирали гальку, бросались камнями – учительница уже ничего не видела и не слышала. Уткнувшись в свою книгу, украдкой потягивая из бутылки, она предоставила детям свободу.

Какой же чудесной была та свобода на скалах Кастелы! Нигде пыль не была такой мелкой, кустарник – сухим, ветки – ломкими, нигде не было камней в таком количестве и не было земли столь богатой сокровищами.

Чего там только не найдешь! Зеленые и голубые стеклышки, иногда еще белые; ржавые жестяные банки, крышки от коробок – круглые, как колеса без осей: Антонис говорил, что им легко приделать ось из гвоздя, если продырявить посередине. Иногда какие-то железные колокольчики без язычка, что тоже исправлялось, уверял Антонис, большой бусиной Александры, если подвесить бусину на нитку – только Александра, у которой было пять таких бусин, не давала ни одной. Иногда попадались какие-то веревки, обрывки каната, проволока, но чаще всего камешки: любых форм и размеров, с дымчатыми, порфирными, розовыми или черными прожилками.

Однажды Пулудья нашла настоящее сокровище: шарики, множество шариков – черных, разбросанных по земле, маленьких и совершенно круглых. Она смотрела на них в изумлении, потеряв дар речи от радости. Первой ее мыслью было не звать ребят – шарики мог забрать себе Антонис; он как-то заявил, что нечего девочкам играть в шарики, у них, мол, есть куклы и им этого достаточно. Но разбросанных шариков было так много, хватило бы всем, даже Александру, который так жаждал их, а Антонис никогда не давал ему свои.

Так что все-таки она позвала остальных.

– Шарики! Шарики! Смотрите, сколько! – крикнула она, собирая их в горстку.

Александр сел на корточки рядом с ней и, вне себя от радости, стал собирать шарики один за другим и перекатывать в ладонях. Но Антонис засунул руки в карманы брюк – он считал недостойным для мальчика восхищаться девчоночьими находками. И высказал свысока:

– А мои больше!

Александра – она всегда повторяла за Антонисом, – прибавила:

– И раз их выбросили тут, значит, они негодные!

Разочарованный, Александр раскрыл ладони, и его шарики рассыпались по земле. Но Пулудья не сдавалась.

– Откуда ты знаешь, что их выбросили? – спросила она. – Может, они были в кармане у какого-то мальчика, а карман порвался, и они попадали, пока он шел. Смотри, они везде, и здесь, и там, и вон там, внизу! Мальчик бежал, а шарики сыпались…

– Пффф… – перебил ее Антонис. Ему сильно хотелось заграбастать часть сокровищ сестры, но раз он не снизошел до них, то оставалось только обсмеять. – Много ты знаешь про мальчиков!

Добродушная Пулудья, уязвленная презрительным безразличием братьев и сестры, наполнила шариками карман и сказала:

– Ну и ладно. Вот попросите завтра мои шарики, а я вам их не дам!

Она обиделась и не захотела кидать камни вниз на берег с остальными.

Это была их любимая игра. Грустно стоя в стороне, Пулудья смотрела, как братья и сестра бросают камни, как камни прыгают по скалам, подпрыгивают снова и снова и плюхаются в воду.

Сам «плюх» не был слышен – ребята стояли слишком высоко, а вода была далеко внизу. Но Антонис говорил им, что всегда докидывает камень до воды, а если Антонис так говорил, значит, это правда. Потому что Антонис никогда не врал.

И дядя всегда это говорил: «Антонис – озорник, но никогда не врет». И тетушка так говорила, хотя и часто лупила его. И кухарка кера Рина^* – когда у нее болела голова, она повязывала лоб платком с ломтиками картофеля или лимона на висках, – ругала его сквозь зубы и говорила: «Ох уж этот баловник Антонис, Антонис-чертенис… Сохрани его от зла, ибо лгать он не умеет!»

Им вторила горничная Афродита – она была настолько же доброй, насколько страшной на лицо. Она пыталась скрыть проделки Антониса от тети, но он потом сам же в них и признавался.

Он признавался во всем, что ни спросят. И порой трясли его девочки: не рассказывай хотя бы о наших шалостях, не выдавай наши девичьи секреты.

И в тот же день, когда Пулудья нашла сокровища, ее постигло великое разочарование.

2. Козы

Дети с учительницей английского вернулись домой. Учительница сказала им, что нехорошо себя чувствует и поднялась в свою комнату.

Братья и сестры остались во дворе. Еще стоял день, но ни у кого не было настроения для игр, потому что Александр на обратном пути поставил всех в неловкое положение.

– Как он мог! – воскликнула Александра, сцепив обе руки под подбородком.

Виновник сидел на крыльце задней двери дома, опираясь руками на камни, растянув свою белую вышитую юбку-фустанеллу, глаза его опухли от слез, нос покраснел, губы были плотно сжаты, чтобы сдержать подкатывающие рыдания. Он смотрел то на старшую сестру – она, казалось, была оглушена тем горем, что свалилось ей на голову, то на Антониса – тот свесился с натянутой бельевой веревки и от негодования даже забыл по привычке повертеться волчком на каблуке, то на Пулудью, на свою неразлучную спутницу – но и она склонила голову от позора, постигшего их семью.

– Представляешь, если бы мама узнала, что он сказал: «Эй ты» военному офицеру! – проговорил Антонис, медленно цедя слова.

– И замахнулся кулаком! – прибавила Александра.

– И выставил ногу вперед, как будто выхватывает саблю! – добавил Антонис.

– И на кого? На офицера! – сказала Александра.

На этом ужасном воспоминании Александр вновь разрыдался.

– Но я не знал, что это офицер! – проговорил он, всхлипывая.

– Как это ты не знал? Не видел, что он в белой форме с золотыми галунами на шляпе? – строго спросил Антонис.

– Видел… но уже после того, как сказал!

– А разве ты не слышал, что за нами идет его лошадь?

– Слышал. Но я думал, это Барбая́ннис Каната́с!^*

Антонис немного помолчал, обдумывая и взвешивая эту версию. Но нашел ее необоснованной.

– Так мог решить только такой малыш, как ты! – строго сказал он. – Может быть, ты слышал стук кувшинов Барбаянниса Канатаса (цики-цаки!), когда бежит его ослик?

– Нееет… – тихо признался Александр.

– И разве ты не слышал, что «цок-цок, цок-цок, цок-цок» лошади совсем не похоже на «так-так-так», когда бежит осел?

– Да… слышал… – еще тише ответил Александр.

– А как насчет «звяк-звяк» сабли об седло? – поднажала Александра, не отставая в наблюдениях и деталях.

При напоминании об офицерской сабле у Александра опять потекли слезы. И старшая сестра принялась заново вспоминать эту драму:

– Ехал себе офицер с Кастелы… Спешил домой… Думал, что повстречал благовоспитанных детей. И вдруг самый младший поворачивается, делает резкий шаг вперед…

– Как будто решил напасть! – возмущенно перебил ее Антонис.

– Да, как будто он решил напасть! – повторила Александра. – И с поднятым кулаком кричит: «Эй ты!» И кому? Военному офицеру!

Александр снова ударился в рев.

– Но офицер этот совсем не рассердился, – сокрушенно сказала Пулудья, качая головой – стыд за брата давил ей на плечи, – и он не ругался… а только засмеялся!

– Да, представь себе! Засмеялся! – в отчаянии повторила старшая сестра.

На этом Александр сломался. Зарыв голову в коленях, он давился слезами и рыданиями, орошая свою белую вышитую юбку-фустанеллу. Александра и Антонис неподвижно смотрели на него со всей суровостью, которую заслуживал проступок брата. Но Пулудья – может быть, из-за того, что она была младше и сама легко пускалась в плач, может быть, потому что Александр в ссорах всегда был на ее стороне – Пулудья вдруг почувствовала, что и ее глаза наполняются слезами и что-то удушливо подступает к горлу. Склонившись над каменными плитками двора, она достала из кармана шарики и начала играть одна, открыв глаза как можно шире, чтобы слезы высохли и не начали капать снова.

В эту минуту послышался тетушкин голос:

– Александра! Антонис!.. Где все дети? И где мисс Райс?

Четверо ребят поднялись. Пулудья побросала свои шарики и отряхнула пыльные руки, Александра подбежала к Александру, одернула и расправила его мятую юбку, и торопливо привела в порядок его взлохмаченные светлые кудри, Антонис, отпустив веревку, на которой вис, засунул руки в карманы и уставился на горшок с раскидистым базиликом, как будто впервые его увидел.

А тетушка, невысокая, кругленькая, полная, но верткая, как резиновый мячик, вышла во двор. Она только что пришла с улицы, на ней еще были шляпа и перчатки.

Она окинула быстрым взглядом всех четверых разом и спросила:

– Вы одни? А где мисс Райс?

– Она пошла в свою комнату… – начала было Александра.

Но тетя перебила ее:

– Почему?

– Она заболела и…

– Она не гуляла с вами? – снова перебила ее тетя.

– Нет, мы гуляли. Но когда мы вернулись, она сказала, что заболела…

Изнутри дома послышались шаги и из дверей вышел дядя Жоржис, невысокий, круглый, тоже в теле. Несмотря на пепельно-седые волосы и белые брови, его добрая улыбка придавала ему молодой вид.

– Мисс Райс снова заболела, – сказала тетушка, поворачиваясь к нему

– Заболела? Вот беда! Привет вам, ребята! Пойдемте на веранду, там тетя Арги́ни с Яннисом…

Но тетин голос прервал его:

– Так, а что это? Что это за дрянь у нас во дворе? Кто загнал сюда коз?

Все обернулись в недоумении.

Наклонившись вперед, подняв юбки обеими руками, на цыпочках, как будто боясь испачкаться, переступая своими толстенькими ножками, тетушка с любопытством и отвращением разглядывала сокровища Пулудьи, разбросанные по плиткам.

– Кто привел сюда коз? – повторила она. И крикнула:

– Ирина!

В кухонном окне появилась голова поварихи в косынке.

– Да, госпожа!

– Кто привел коз к нам во двор?

– Коз?

Она наклонилась посмотреть, куда указывал безжалостный тетин палец.

– Ну и ну! – сказала она. И подозрительно добавила:

– А это не Антонис подложил?

– Я? Нет! – испуганно произнес Антонис. – Но где сами козы?

– Ах ты глупый! – сказал дядя, смеясь. – Козы ушли и оставили после себя свои… следы! – выдавил он с новым приступом смеха.

Тут же появилась Ирина с метелкой и совком. Бормоча и ворча: «Какая грязь, ну и ну… что за гадость, на наших чистеньких плитках…» она шустро собрала все шарики Пулудьи в совок.

Но Пулудья не стала дожидаться конца этой истории. При первых же словах дяди, поняв, откуда ее «сокровище», она испуганно посмотрела на братьев и сестру. Ее встретили презрительный взгляд Александры, насмешливо поднятые брови Антониса, удивленное, вопросительное личико Александра, и она, поникнув под тяжестью стыда, мысленно умоляя, чтобы ее поглотила земля, вся сжавшись, потихоньку скрылась в дверном проеме. Она проскользнула мимо дяди, побежала к лестнице, поднялась наверх, перепрыгивая через две ступеньки, нырнула в комнату, что служила общей детской и спальней, и спряталась за москитной сеткой.

Сердце ее грохотало, уже не как барабанчик, а как большой барабан. Сейчас тетя начнет расспрашивать. И Антонис, который никогда не врет, ответит: «Эту дрянь принесла Пулудья!» И дело было не только в этом, а ведь еще он добавит: «Она приняла это за шарики для игры!» И все будут над ней смеяться. Какой ужас, все будут смеяться!

Она держала их в руках, эти… Фу! Какая гадость! И тетя будет ее ругать… и, может быть, даже отшлепает ее… Однако не шлепка страшилась она – толстенькая тетина ручка била не больно, – но позора, позора! И сейчас они обсуждают ее внизу. Там еще тетя Аргини и кузен Яннис! И Яннис будет отпускать свои шуточки…

Это было больше, чем она могла вынести. Как и до нее Александр, она ударилась в слезы.

Она плакала так громко, что не услышала, как Антонис поднялся и зашел в комнату.

Он услышал ее, отодвинул москитную сетку и увидел, что сестра съежилась в уголке.

– Чего плачешь? – презрительно спросил он.

Антонис глубоко презирал девчонок из-за того, что они, дескать, плачут по любому поводу. Он, мальчик, никогда не плакал, как бы сильно ни ударялся, как бы больно ему ни было. И даже когда он упал с лестницы на веранду и разбил голову, и лилась кровь, а дядя заклеивал его пластырем, он все равно не плакал.

Его сестер это приводило в огромное восхищение. Из некоего уважения, так сказать, им было неловко плакать при нем. И теперь, когда он застукал сестру в слезах, она еще больше смутилась. Но не показала этого, а встала, не ответив.

А Антонис сказал ей:

– Дура! Пачкаешь наш двор, а потом еще и плачешь!

– Я не из-за этого плачу, – сказала уязвленная Пулудья.

– А почему тогда?

– Потому что… – Она остановилась в раздумьях, какую бы причину предпочесть. И решила: – Потому что меня тетя отругает и даст шлепка!

– Трусиха! – сказал брат.

Пулудья воспряла.

– Я не боюсь! – запротестовала она. – Тебе первому известно, что тетиной рукой не больно!

– А что тогда?

– А то! Я просто не люблю, когда меня шлепают!

Антонис пожал плечами, вышел на балкон, схватился за перила и принялся пинать деревянную балюстрадку.

– Вы, девчонки, по любому поводу плачете, – заявил он презрительно. – И сейчас ты нашла повод, будто тетя тебя накажет, а сама ничего не знаешь.

– Так я же знаю, что она меня накажет! – сказала Пулудья. Она вышла за ним на балкон, схватилась за перила и тоже стала пинать деревянную балюстрадку.

– Ничего ты не знаешь! С чего ей тебя наказывать?

– Но ты разве не сказал ей, что это я принесла шарики… ну то есть эти… – проговорила она с отвращением.

– Конечно нет, она меня и не спрашивала.

В замешательстве Пулудья прекратила пинки. Радость и облегчение затопили ее. Ей хотелось расцеловать Антониса. Но она удержалась. И даже спасибо ему не сказала, а только равнодушно заметила:

– А, ну, если так…

Но Антонис все понял: голос сестры уже не был плаксивым. Он глянул на нее сверху вниз через плечо и сказал:

– Тетя Аргини послала меня за тобой. Но у тебя такое чумазое лицо, просто отвратительно… ты вытирала глаза грязными руками, которыми хваталась за свои шарики… фу! какая гадость!

– Нисколечко! – возмущенно воскликнула Пулудья.

– Что нисколечко? Посмотри на себя в зеркало!

Разъяренная, Пулудья подошла к умывальнику, налила воду в тазик и, избегая смотреть в зеркало перед собой, торопливо намылила руки и лицо.

Антонис потопал за ней. С ехидной гримасой он показал пальцем на черные клочья мыльной пены в тазу.

– Все эти смывки, – сказал он, – это смывки от шариков одной юной особы…

Шлепок мокрой руки «юной особы» не дал ему договорить. Антонис обернулся и схватил сестру за растрепанные кудрявые волосы. Разыгралась жестокая, но молчаливая схватка: со стиснутыми зубами, беззвучная, чтобы не услышала учительница в соседней комнате, не подошла и не вмешалась. Ссоры между детьми разрешались самостоятельно, без участия старших. Каждый раз, когда вмешивались взрослые, все делалось только хуже, и после драки братья и сестры по-прежнему оставались в раздоре. Только когда они доходили до конца сами, как только битва заканчивалась, небо над ними вновь прояснялось.

Никто не вмешивался в эту ужасную схватку. И тогда, борясь с братом и чувствуя, что старший ее побеждает, Пулудья яростно проговорила сквозь стиснутые зубы:

– Я все расскажу дяде, что ты меня за волосы тянул! Таким же тихим, сдавленным голосом Антонис ответил ей:

– А я скажу тете, что это ты привела коз к нам во двор!

Пулудья тут же прекратила драку.

– Если ты так скажешь, то ты доносчик! – сказала она.

– Это ты доносчица!

– Нисколечко! Я не доношу ничего!

– И я тоже не донесу, если ты не донесешь!

На этом ссора и закончилась. Без лишних слов брат с сестрой расцепились и с синяками, надутые, но помирившиеся, они спустились на веранду.

3. На холме Кастелы

Внизу на веранде, вокруг железного трехногого столика собрались все: тетя Марьета, как всегда, расположилась в своем черном кресле-качалке, дядя Жоржис мирно курил кальян, держа за руку Александра – тот задумчиво восседал на табурете с плетеным верхом. Старшая сестра Александра, стоя спиной к перилам крыльца, молчаливо посматривала на тетушку Аргини, прилегшую в глубоком плетеном кресле, и на Янниса – рослого двенадцатилетнего мальчика, своего кузена. Он стоял у стены, с руками за спиной, глазел на море, пренебрегая Александрой, и ни с кем не разговаривал.

Тетя Аргини хоть и приходилась сестрой тете Марьете, совсем не походила на нее. Высокая, стройная, с добрыми черными глазами, руками, мягкими, как шелк, она всегда улыбалась и никогда не хмурилась – двум братьям и двум сестрам она казалась настоящим венцом красоты.

На ней было коричневое платье с желтым воротником, открытое на шее, и соломенная шляпка с широкими полями, сбоку на шляпке примостился букетик полевых цветов. Она улыбалась то Александре, то Александру, ласково, как мать, уголком рта.

Тетя Марьета, уже без перчаток и шляпы, покачивалась в кресле и недобрым словом поминала дороговизну лавок, где ей в очередной раз пришлось покупать обувку этому рвачу ботиночному, Антонису – тот опять продырявил свои башмаки, а ведь еще и месяца не прошло.

Ботиночный рвач в это время как раз вышел на веранду, в предательски протертых на носках ботинках, и прежде, чем он успел отойти в сторону и обнаружить, что за ним крадется Пулудья, тетя Марьета схватила его за ногу и показала тете Аргини:

– Видишь? Таким коням нужны железные копыта!

Тетя Аргини слегка улыбнулась Пулудье, чтобы та осмелилась отклеиться от ручки стеклянной двери, одновременно она протянула руку, чтобы обнять Антониса, и ласково сказала ему:

– Конечно же нет, бедняжка! Просто скажи сапожнику приделать тебе железку на носок, как я делаю для своих мальчиков, особенно для Янниса, ведь он такой же рвач.

И она улыбнулась Яннису так, что Пулудье показалось, что слово «рвач» внезапно зазвучало ласково.

– Я вот, – говорила тем же вечером Александра братьям и сестре, – если бы у меня была мамой тетя Аргини, – всегда бы вела себя хорошо, чтобы ее не огорчать. А этот Яннис такой большой, а все время бедокурит.

– Откуда ты знаешь? – спросил Антонис, чувствуя, что престиж мальчишества находится в опасности.

– Я видела! – ответила Александра. – Сначала он порвал штаны и все время стоял у стены, чтобы никто не увидел, и чтобы мама его не заругала. Но я-то поняла. А когда он отошел от стены, я и увидела!

– Яннис бы своей мамы не побоялся, она его никогда не отругает, – мрачно сказала Пулудья.

– Откуда ты знаешь? – снова спросил Антонис, злясь на то, что девочки что-то заметили, а он упустил.

– Знаю! – сказала Пулудья, тряхнув взлохмаченной головой.

– Ничего ты не знаешь! Ты даже не говорила с Яннисом!

– Нет, но я видела, как на него смотрела тетя Аргини.

– Чушь! Ничего ты не видела!

– Я тоже видела, – сказала Александра, – и знаю, что Яннис очень плохой мальчик! У него были настолько грязные руки, что он прятал их за спину, его пальцы все время шевелились, он все время колупал ими стену веранды, а потом еще тер об штукатурку руки, чтобы оттереть пятна и чернила.

– Откуда ты знаешь? – спросил Антонис, раздражаясь еще сильнее. – У него же руки были за спиной!

– Я нет-нет да и видела, как из-за спины у него падают пыль и камешки. А когда он ушел, я подошла, глянула на стену и увидела, что он ее всю расковырял. И там были черные следы от пальцев.

Дело принимало интересный оборот. Антонис прекратил свои нападки.

– И что сказала тетя Марьета? – спросил он.

– Она этого не заметила. Она туда не смотрела. И уже смеркалось, когда они ушли. Но завтра она увидит и скажет, что это сделал ты!

Антонис молчал.

Пулудья обеспокоенно посмотрела на него.

– Что будешь делать, Антонис?

– Я скажу ей, что я этого не делал.

– Она тебе не поверит! Скажи ей правду, что это Яннис сделал.

Антонис некоторое время не отвечал. Все были в раздумьях. А потом он сказал:

– Не буду я этого говорить!

– Но она тебя выдерет!

Антонис равнодушно повел правым плечом.

– Ну и пусть выдерет! – объявил он.

Девочки посмотрели на него с восхищением. Да, что-то такое было в Антонисе, что заставляло их чувствовать себя глыпышками, трусихами и недостойными, заставляло их подчиняться его воле. Но только до тех пор, пока он не становился тираном, тогда-то они восставали!

Александр сидел на полу и следил за всем этим разговором, то и дело поглядывая на ребят. Слова брата растрогали его.

– Нет, Антонис, – стал умолять он. Голос его дрожал, он был готов расплакаться. – Скажи, что это Яннис сделал, а то тебя выдерет тетя, как в тот раз, когда ветром сбило кувшин, а она подумала, что это ты его разбил!

Тут Антонис достиг вершин героизма и самопожертвования. Он вспомнил ту взбучку, вспомнил пухлую теткину руку – было совсем не больно – и сказал, запрокинув голову:

– Я не собираюсь быть доносчиком!

Все покорно замолчали. Антонис заслуживал быть их предводителем, пусть Александра и была старше него.

И в тот вечер он решал все за всех, правил братом и сестрами, как абсолютный властелин, пока не пришло время ложиться спать. А на следующее утро, кроме как во время уроков, он снова командовал, точно диктатор, который не хочет даже слушать чужое мнение.

Девочки начали потихоньку возмущаться. Монархия Антониса приходила в упадок, тем более что тетя не заметила испачканную и расковырянную стену, так что у Антониса не было повода показать своим героизмом, что он достоин еще один день навязывать сестрам и брату свою волю.

Началась смута и, конечно, вспыхнуло бы и восстание, однако после обеда пришло послание от тети Аргини – она приглашала четверку в гости, вместе с учительницей, поиграть с ее семерыми детьми. Она сама уйдет, дядя доктор тоже, и дом, и двор будут в их полном распоряжении – пусть бегают, кричат, если хотят, распевают в свое удовольствие.

Это послание разогнало тучи, разгладило лица – восстание угасло, и среди ребят воцарилось единство, без монархов и подчиненных.

Ненадолго настал штиль.

Но когда мисс Райс узнала, что у семерых детей тети Аргини нет ни учителя английского, ни даже няни, она отказалась туда идти и велела детям попроситься просто на прогулку, пусть-де скажут, что предпочитают пройтись, чем идти к тете в гости.

И восстание, обратившееся было в дым, снова запахло порохом. Оно началось протестами и продолжилась взбучкой – а рука англичанки была куда тяжелее и жестче, чем маленькая ручка тети Марьеты, – протесты утонули в реках слез, без удержу хлеставших из трех пар глаз одновременно.

Один Антонис не плакал, потому что Антонис не плакал никогда. Он только стиснул зубы от ярости и высказал учительнице:

– Ты злая женщина!

Это все испортило. Лучше бы он плакал, как девочки или как Александр.

– В борьбе обретешь ты право свое!^* – подбодрила его Александра. Но никакой правоты не обрел ни он, ни его сестры, ни их младший брат – того поставили в угол лицом к стене. Плача и вздыхая, Александр потихоньку бормотал, так, чтобы только стена его слышала:

– Сами вы обманщица, мисс Райс!

Что касается остальных трех, то они даже не успели оправдаться. Их осудили и приговорили без привлечения защиты.

Тем временем тетя услышала шум и вошла в классную комнату, а там… – с растрепанными волосами и горящим лицом Антонис держал – о ужас! – да, Антонис держал над головой обе руки мисс Райс.

Мисс Райс услышала скрип двери и, все еще с руками в плену у Антониса, обернулась, увидела тетю и крикнула:

– Полюбуйтесь на своих племянников! Вот так проходят уроки каждый день!

Присутствие тети обычно сразу останавливало у ребят всяческое движение, как наступательное, так и оборонительное. Только слезы, что не могли так резко остановиться, да сдавленные всхлипы Александра нарушали идеальную тишину, внезапно наполнившую комнату.

Тетя медленно взяла стул и села. И нахмурив брови, спросила:

– В чем дело, мисс Райс?

Нахмуренные брови тети Марьеты, так похожие на брови их отца, когда он злился, имели свойство внушать молчание и подчинение – не только четверке племянников и племянниц, но и Афродите, и на кере Рине, даже дяде Жоржису – в такие минуты он вместо ответа поджимал плечи, брал шляпу и уходил из дома.

В сменившей бурю тишине раздался голос англичанки:

– Я не могу продолжать учить детей, которые говорят мне: «Ты злая женщина»!

Карие глаза тети Марьеты почернели под ее нахмуренными бровями, они прошлись по четырем склоненным головам и остановились на Антонисе.

Она спросила:

– Кто это сказал?

– Кто же еще, как не Антонис, конечно! И хуже того, он подает пример сестрам и даже Александру, который посмел мне сказать: «Не кричи»! Это невыносимо!

Тетя не сразу заговорила. Она оглядывала племянниц и племянников – те молча ждали приговора.

– Как будто много часов прошло! – сказала Александра позже братьям и сестре. – У меня уже коленки подкашивались, я чуть не упала!

Она не упала. Но молнией пала кара на их головы. И тетя наконец заговорила:

– Ни к какой тете Аргини вы не пойдете! Вы пойдете гулять с мисс Райс! И ни в обед, ни вечером никто из вас не получит фруктов! А теперь господину Александру застыть в углу лицом к стене, а господин Антонис пойдет со мной, поднимется на чердак и останется там один, под замком, до обеда.

– Хорошенькое дело! Вот что творят эти иностранцы – врут и тиранят детей! И так всегда! – заявил Антонис после обеда, когда вышел на прогулку с остальными и учительницей.

Англичанка обернулась и бросила на него гневный взгляд.

– Спик инглиш! – сердито приказала она.

Внизу, перед оградой большого дома, они увидели пять человек: офицеры и дамы сидели вокруг стола, уставленного чашками и тарелками с печеньем.

Антонис тут же напрягся. Он узнал короля с Доном – тот лежал у монарших ног, и королеву в белом платье, с черной бархатной лентой в волосах.

Чинно, строем, как солдаты, с прямой осанкой прошли четверо ребят перед королевским столом. Дон вскочил и начал прыгать вокруг них, напугав младшего. Но король отозвал собаку, засмеялся и сказал Александру:

– Не бойся, малыш! Он добрый, не кусается!

Александр смутился и спрятался за учительницу, а трое старших, униженные трусостью брата, прошли мимо с деланным равнодушием.

– Этот Александр все время нас позорит! – заявил Антонис через несколько шагов. – Мало того, что он вчера сказал офицеру «Эй ты!»…

– Спик инглиш! – яростно крикнула ему учительница.

Но ребята еще до выхода со двора решили не говорить ей ни слова весь день и вообще не говорить по-английски друг с другом до наступления вечера.

И вот так, молча, они взобрались на холм, сели на камни, скрестили руки и ноги и с поджатыми губами и с упрямыми лицами стали глядеть на море и кораблики.

Пока учительница не отвернулась от них, не достала тайком свою бутылочку и не раскрыла книгу.

Тогда ребята один за другим встали, спустились на дорогу и сели в кружок, в пыли, чтобы обсудить ситуацию и организовать общее сопротивление на будущее – непрерывное и беспощадное, но так, чтобы учительница не разгадала их замысел.

– Я, – сказал Антонис, – если она когда-нибудь еще попытается меня наказать, не буду больше называть ее «злой женщиной», а просто встану и молча выйду из комнаты.

– И я! – поддакнул Александр, который хотел искупить вину за свое недавнее позорище и вчерашний промах с офицером.

Александра смерила всю его маленькую фигурку взглядом и сказала:

– Ну да! Ты! Она положит тебя лицом вниз на колени, как всегда, и всыплет тебе, и ты ничего не сделаешь!

Глаза Александра наполнились слезами от воспоминаний при словах «как всегда» и «всыпет», его губы задрожали.

Антонис покровительственно похлопал младшего брата по плечу.

– Не волнуйся, – великодушно сказал он, – я возьму тебя за руку и заберу с собой!

– А я пойду прямо к тете и скажу ей: «Тетя, мисс Райс хочет нас выдрать», – заявила Александра, чувствуя, как ее смелость растет с каждым произнесенным ею словом. – А дальше посмотрим, что та скажет, когда тетя ее отругает.

Пулудья грустно сказала:

– Тетя не будет ее ругать! Она тебя саму выдерет!

Все задумчиво примолкли. Возможно, Пулудья была права.

И видя, какое впечатление произвели ее слова на сестру и братьев, Пулудья вдогонку прибавила:

– Нам лучше рассказать дяде. Он никогда нас не наказывает. И он заставит… заставит ее…

Она не знала, что бы сделал с учительницей дядя, поэтому не договорила, и все могли представить худшее для мисс Райс.

Пулудья вздохнула и покачала головой – хотела сказать, как взрослая, а пришлось опять занять свое место.

– Ну да! Дяде! – фыркнул Антонис. – Какую чушь ты несешь! Ему тетя скажет: «А ты, Жоржис, не вмешивайся», дядя возьмет шляпу и уйдет.

И так вполне могло быть. Такое случалось раньше.

– Тогда… ох-ох-ох, чего мы еще натерпимся от мисс Райс! – сказала Александра.

Весь ее былой боевой задор улетучился, ее охватил ужас, как будто уже настало время порки.

– Ох-ох-ох! – повторил испуганный Александр, качая головой.

Антонис брыкнул ногами, подняв с дороги облачко пыли.

– Да что она нам сделает? – заявил он пренебрежительно. – Я схвачу ее за руки, как утром, она и опозорится!

Пулудья снова впала в уныние.

– И она снова закричит, и снова придет тетя, и снова запрет тебя на чердаке! – безрадостно сказала она.

В ответ Антонис опять взбрыкнул, подняв второе облачко пыли, и поднялся.

– Девчонки, вы трусихи! – проговорил он презрительно. – Никакого от вас толка!

И засунув руки в карманы, он стал взбираться на холм.

– Куда ты? – крикнула ему вслед Александра. – Мы еще ничего не решили!

Антонис же наклонился, присел на корточки и проворно раздвинул сухие ветки кустарника, потом прыгнул вперед, упал на коленки и снова раздвинул ветки, уже другого куста. Он снял шляпу и то и дело надевал ее на ветки, как будто хотел прикрыть их от жары.

От любопытства Александра забыла его обидные слова. Она вскочила и вместе с сестрой и младшим братом тоже двинулась вверх по холму. Но Антонис скакал все дальше и дальше, и снова и снова шарил в колючках.

– Чего ты там ищешь? – крикнула ему Александра.

Скрестив руки, Антонис сделал ей знак не приближаться.

– Тише! – сказал он. – Ящерка!

И опустив шляпу в последний раз, триумфально крикнул:

– Поймал! Быстро! Быстро! Давайте, помогите мне ее схватить! Идите все!

Ни Александра, ни Пулудья не любили ящериц. Но куда им было деваться после того, как Антонис назвал их трусихами?

Александра посмотрела на Пулудью, а Пулудья посмотрела на Александру, и они молча, без спешки подошли к Антонису.

Александр, поколебавшись, благоразумно решил понаблюдать издалека.

– Держите шляпу… быстро, обе! Прижмите края руками, одна там, другая здесь! – в горячке командовал Антонис. – Осторожно, чтобы не убежала!

Девочки подступили и, стоя на коленях, между ними, Антонис полез рукой под шляпу, пытаясь схватить ящерицу. Испуганная, та билась и металась туда-сюда, ища выход.

В какой-то миг ящерица врезалась в ту сторону, которую держала Пулудья, и напугала ее. Пулудья вскрикнула и убрала руки. Открылась щель, и ящерица сбежала.

– Что ты наделала! – крикнул Антонис.

В его глазах сверкнули такие огни, что Пулудье сразу вспомнились грозные тетины брови.

– Ящерица в меня врезалась… – проговорила она в полуобмороке от страха перед ящерицей и гневом Антониса.

В бешенстве, тот толкнул сестру и замахнулся на нее.

Однако не успел ударить – тумаки градом обрушились на его собственные плечи, голову, спину, оборвав ему голос и сдавив дыхание.

– Мисс Райс! – испуганно воскликнули обе девочки.

Но мисс Райс было не узнать! Шляпа съехала набок, волосы растрепались, юбка завернулась в сторону, а глаза… ну и ну, глаза ее были на выкате: мутные и налитые кровью они соревновались в красноте с носом, а тот больше походил на свеклу.

Ее руки опускались на голову Антониса, как у прачки, когда та молотит белье в прачечной; он силился увернуться, но куда там!

Александра вдруг увидела, что у брата идет кровь и крикнула:

– Пулудья! Давай поможем ему!

Испуганная Пулудья подбежала, чтобы помочь сестре схватить англичанку за руки, но ноготь той случайно задел ей щеку, и у нее тоже пошла кровь.

Тут Александра издает вопль, Александр бросается в слезы, учительница оборачивается посмотреть, что происходит, и в эту секунду Антонис вырывается от нее и убегает, увлекая за собой и Пулудью.

Англичанка гонится за ними, спотыкается, падает и лежит пластом, как будто в обмороке.

Вся четверка сгрудилась неподалеку и, как старшая, Александра осмотрела раненых. У Антониса был расквашен нос, из него кровило, а из-за царапины на щеке все лицо у Пулудьи было в крови.

Тогда Александра вынула чистый носовой платок и обтерла лицо Пулудье, затем Антонису, насухо вытерла заплаканное личико Александра и, все еще в потрясении от налетевшей бури, собрала их всех вместе – присесть на землю и прийти в себя.

Однако учительница тоже понемногу оправилась после падения. С усилием она поднялась, ее шляпа еще больше съехала набок, юбка наполовину расстегнулась. Вся в пыли, спотыкаясь, англичанка подошла к детям и медленно, с трудом проговорила:

– Пойдемте домой… Вы до… долго гуляли, ребята… и устали, да?

Дети переглянулись. Откуда у нее вдруг такая любезность в голосе? И что, больше взбучки не будет?

Они тут же поднялись и пошли за учительницей, та взяла младшего за руку и спустилась на дорогу.

Но из-за наполовину расстегнутой юбки ее ноги заплетались, она то и дело спотыкалась. В какой-то миг она выпустила руку Александра и забыла ее поймать, Александр остался позади.

Услышав, как он плачет от усталости, старшая сестра вернулась и взяла его за руку. Четверка молча брела следом за учительницей, поднимавшей своей юбкой облака пыли.

4. Соседские ребята

– Хорошо, что тетя была занята шитьем и нас не видела! – сказала Александра немногим позже, после того как умыла и причесала братьев и младшую сестру. Ребята спустились во двор, уже без учительницы – та заперлась в своей комнате. Какими же чумазыми заявились домой все трое!

– Но нас видела королева! – заметила Пулудья. – Она два раза обернулась и посмотрела на нас!

– Она на кого-то другого смотрела, – возразил Антонис, всегда готовый восстать против любой женской критики, исходила ли та от горничной, от сестры или от самой королевы. – На Алису Хорн она смотрела.

– Нет, она посмотрела на нас, дважды! Я видела! – настаивала Пулудья.

– Ну во-первых, Алиса была у своей двери, и королева не могла ее видеть, – подтвердила Александра. – А дом Алисы сразу за нашим.

У Алисы Хорн, соседки и ровесницы Антониса, было два брата: десятилетний Макс и Алекос – младше Пулудьи, но постарше Александра. Эти соседские ребята приходили поиграть во двор тети Марьеты, когда видели, что рядом нет взрослых. Присутствие мисс Райс действовало на них как пугало на воробьев. Едва только завидят ее или услышат, так сразу – «спасайся кто может»!

Часто, когда четверка оставалась одна, Антонис забирался на дворовую акацию и если замечал со своей сторожевой башни Хорников, то звал их к себе во двор. Тогда игра становилась под стать его богатой фантазии, особенно если еще приходил Макс. А то с одними девчонками разве что толковое придумаешь?

Однако сегодня ни у кого не было настроения встречаться с Алисой и ее братьями.

– Королева нас видела! – горько сказала Александра. – И, что самое ужасное, Алиса тоже нас видела! Она прыснула от смеха, закрыла рот руками и побежала к себе домой! Небось так ржала потом над нами!

– И она видела, что шляпа у мисс Райс на боку? – в страхе спросил Александр.

– Конечно! – ответила Александра.

А Пулудья, кивнув, добавила:

– И видела кровь на рубашке Антониса!

– Нет у меня никакой крови! – возразил Антонис.

– Да вот же, есть! Смотри! – Пулудья повернула перед ним его широкий матросский воротник.

Антонис оттянул его еще дальше, убедился, что воротник действительно весь запятнан кровью, и сказал:

– Как же кровь туда попала?

– Да мисс Райс тебе чуть голову не разбила! – воскликнула Александра. – Дай-ка глянуть. Где у тебя болит?

У Антониса нигде не болело. Однако он не пожелал умалить восхищения сестер его героическим мужеством и предоставил свою голову для изучения. Но сколько обе ни искали в его волосах, ни одной раны они не нашли. Немного разочарованный, тем более что щека Пулудьи все еще кровила, Антонис объявил:

– Я бы не дал ей ударить меня по голове или поцарапать лицо! Я бы сразу схватил ее за руки! Вот только она трусливо стукнула меня сзади! Пусть только подойдет в следующий раз, увидит!

– Я бы тоже схватила ее за руки! – сказала Пулудья. Несмотря на свое очевидное ранение, она чувствовала пренебрежение в словах Антониса. – Я бы тоже схватила ее за руки, если бы… но…

Она не смогла сразу найти причину, почему не сделала этого. Тогда сразу же обретя свое мужское превосходство, Антонис торжествующе произнес:

– Но ты не схватила, а она тебя стуканула прямо по лицу!

Уязвленная, Пулудья хотела было ответить, но тут вмешалась Александра.

– А я, – сказала она, – как только увидела кровь, хотела взять Александра, Пулудью, позвать тебя и убежать вместе, а она бы запуталась в своей расстегнутой юбке и не смогла бы нас догнать, а мы бы бросили ее там и вернулись бы домой!

– И правда! – удивилась Пулудья, до такого дерзкого решения она не додумалась.

Но Антонис никогда не признавал от девчонок ни дерзких решений ни вообще никаких идей. Он резко спросил старшую сестру:

– И почему же ты этого не сделала?

– Почему? – повторила Александра, тщетно ища ответа, который никак не приходил.

– Да, почему ты нам не сказала нормальным языком? И почему, когда она грохнулась на землю, ты тоже ничего не сказала?..

– Ку-ку!

Голос сверху вовремя спас Александру и заставил всех посмотреть наверх.

Из-за стены между дворами вынырнула голова Алисы, ее две светлые косы были уложены в венок; тут же появилась растрепанная макушка Макса, следом его раскрасневшееся круглое лицо, а рядом с ними – вечно улыбчивая мордочка пятилетнего Алекоса.

– Монстра ушла? – чуть слышно спросила Алиса.

– Нет! – ответила Александра.

И чтобы говорить еще тише, подошла поближе к стене.

Но в ту же минуту послышался голос тети Марьеты, и три белокурые головы исчезли, а в лестничном окне появилась черноволосая тетина голова.

– Ребята, что вы тут делаете? Почему не на прогулке? – крикнула тетя сверху.

Застигнутые врасплох, они промычали в ответ каждый что-то свое – до лестничного окна так ничего и не долетело.

– Ничего не слышу… Стойте, я спущусь, – сказала тетя. И голова ее снова скрылась.

Ребята переглянулись, встряхнулись, подсобрались, и Александра поспешно спросила:

– Что скажем?

Но не успели они ничего придумать, как их полненькая тётушка, просеменив по ступенькам лестницы, вышла во двор.

– Почему вы здесь, ребята? А где мисс Райс?

Ребята снова переглянулись, не отвечая. Бросив быстрый взгляд на четыре склоненные головы, тетушка с подозрением спросила:

– Что происходит? Александра, я тебя спрашиваю! Где мисс Райс?

– В своей… комнате… – проговорила Александра.

– Почему?

– Не знаю… Она не спускалась…

Но тетя прервала ее.

– Что с тобой случилось, Пулудья? Иди-ка сюда! – она схватила племянницу за плечи. – Подними-ка голову… Посмотри на меня! Кто это сделал с твоей щекой?

Ее нахмуренные брови обратились к Антонису.

– Ты? – спросила она.

– Нет! – воскликнула Пулудья и в страхе замолчала.

– Я тебя не спрашивала! – отрезала тетя. – Я спрашиваю Антониса! Антонис, ты ударил сестру?

– Нет, тетя! – нехотя ответил Антонис.

– Кто же ее ударил? Скажи мне!

– Мисс Райс, – сказал Антонис еще тише.

– Мисс Райс?

Нахмуренные тетины брови поднялись от удивления почти до самых волос.

– За что? Что сделала Пулудья? Но… погоди-ка, что это? У тебя кровь на одежде? – воскликнула тетушка, снова оттянув смятый воротник племянника.

– Из носа кровь пошла! – объяснил Антонис.

– И накапала тебе на спину? Что за сказки?

И верно, такие это были сказочки, что даже Антонис утратил свою молодецкую удаль. И примолк.

И тогда добрым молодцем пришлось стать Александре. Ее голос сильно дрожал, но не прерывался:

– Он говорит вам правду, тетя! Мисс Райс ударила Антониса по голове и по лицу, расквасила ему нос. Она била его по спине и везде, везде! Мы с Пулудьей побежали его спасать, а она ударила и Пулудью, поцарапала ей лицо, пошла кровь, и мы испугались… Ах, тетя, мы так испугались! – воскликнула Александра, заливаясь слезами. Александр посмотрел на нее и тоже начал громко плакать. И тут произошло нечто странное. Тетушка вовсе не стала хмуриться, а лишь достала платочек с запахом роз, и вытерла Александру глаза. И вовсе не стала спорить с Александрой, а только сказала ей:

– Подойди ко мне! Расскажешь мне все это еще раз перед мисс Райс!

– Нет, тетя! Пожалуйста! – попыталась было возразить Александра. Но тетя взяла ее за руку.

– Не глупи! – сказала она ей ласково. – Чего ты боишься, ты же со мной!

А остальные трое завороженно смотрели, как тетушка входит в дом с Александрой, поглаживая ее кудрявые, как и у младшей сестры волосы, совершенно не хмуря бровей.

– Ну, что теперь? А, мисс Райс?!.. – выкрикнул Антонис, рассекая воздух веткой без листьев – такая ветка всегда была у него под рукой.

– Вот уж ей влетит! – всплеснула руками от восторга Пулудья.

Тут из-за стены снова появились три белокурые головы.

– Эй, эй… Что вам сделала монстра?

– Что ваша тетя сделает с монстрой?

– Монстра не спускалась еще? – спросили все три головы одновременно.

Антонис недовольно замер. Ему не очень нравилось вмешивать соседей в свои дела.

Но Пулудья, будучи девочкой, долго не раздумывала. Она тотчас же прислонилась к стене и тихим голоском, подняв голову и сложив руки рупором, поведала Хорникам всю историю злосчастной прогулки.

Так что же было делать Антонису, тем более что Пулудья говорила неправильно и многое забывала из того, что Антонис делал и говорил?

Ему пришлось тоже подойти к стене и высказать свое слово, и даже произнести целую речь. Он отодвинул в сторону Пулудью – та слушала как зачарованная, настолько хорошо он говорил.

И, стоя возле них, Александр тоже смотрел на три головы на стене и с упоением слушал слова Антониса, сжимая и разжимая пальцы один за другим.

Тут спустилась Александра, и настроение во дворе полностью переменилось.

Мисс Райс очень, очень плохо, она что-то лепечет и никого не узнает, а когда она увидела тетю, то протянула к ней руки и сказала: «Подойди, детка!»

Александра заплакала, а все остальные словно окаменели.

– А я хотела, чтобы тетя ей врезала… – пробормотала Пулудья.

– А я называла ее монстрой… – сказала Алиса сверху со стены.

– И я!

– И я! – сказали две другие головы рядом с ней.

– И что нам теперь делать? – спросил Александр дрожащим голосом.

Александра вытерла слезы и стала рассказывать дальше. Тетя очень испугалась и сказала мисс Райс: «Я вам не детка, я тетя Александры», но та снова не узнала ее. И тогда тетя сказала нечто пугающее. Она сказала: «Мне не нравится ее состояние!» И тут же послала Афродиту за дядей доктором. А кера Рина, услышав их, сказала: «Раз госпожа говорит, что ей не нравится ее состояние, то та, должно быть, при смерти!» И Александра спросила ее: «Она умрет?» А кера Рина ответила: «Все может быть».

Четверка озадаченно застыла на месте, и трое на стене прекратили свои смешки. Через некоторое время Александра сказала:

– Мы не сможем сегодня с вами поиграть, Алиса. Мы пойдем на веранду ждать дядю доктора.

– Придем завтра? – спросила Алиса.

– Да, конечно! – ответили старшие.

Все три белокурые головы исчезли за стеной. Александр не принимал участия в разговоре. Сжимая и разжимая пальцы, он посмотрел на край стены и спросил только:

– Как они туда забрались?

Антонис и обе девочки возмутились. Как мог Александр думать и говорить о чем-либо, кроме смерти мисс Райс?

Однако Антонис тоже поднял взгляд на стену. Действительно, как они туда забрались?

Он не знал. Однако, к счастью, Александр не спросил никого конкретно, и все пошли в дом, не ответив ему.

5. Яннис

Приехал доктор – дядя Гиóргис, вместе с тетей Марьетой они пошли наверх.

– Не сходите с веранды, – сказала тетя четверке. – Если только…

Она посмотрела на небо – на западе сгущались тучи.

– Если только не пойдет дождь, – добавила она, – тогда идите в дом. И последовала за дядей доктором – высоким, поджарым, с рыбацкими усами и бородой. Время шло, а они все не спускались.

– Мисс Райс, наверно, совсем худо! – сказала Александра.

– Может быть, она уже умерла! – добавила Пулудья.

И все загрустили.

А потом пришел Яннис.

С руками в карманах, вальяжно, не спеша, он поднялся по ступенькам веранды и спросил:

– А где ваша тетя Марьета?

– Наверху, с дядей. Мисс Райс очень плохо, – ответила Александра.

Яннис вынул из кармана правую руку и, как взрослый, протянул ее Александре, Антонису, Пулудье и Александру, и сказал каждому:

– Добрый день!

Он сказал это очень вежливо. И после его вчерашнего ковыряния стены для очистки рук, ребята толком не знали, как к нему относиться.

Но Яннис, похоже, не понимал, что его двоюродные братья и сестры в расстройстве. Как взрослой даме, он вежливо сообщил Александре:

– Мать послала меня спросить, кто болен. Она волновалась, что вы так поспешно послали за отцом.

Это «вы» очень польстило Александре. До сего момента ей было и невдомек, что вместе с братьями и сестрой она сыграла роль в приходе дяди Гиоргиса.

С такой же любезностью она охотно ответила Яннису:

– Да! Мы умоляли его приехать как можно скорее, потому что мисс Райс очень-очень плохо.

– Что с ней такое? – спросил Яннис, не выглядя слишком взволнованным.

– Бредит! – ответила Александра.

Но Яннис и тут ничуть не обеспокоился.

– Многие люди бредят даже с небольшой температурой! – сказал он обнадеживающе.

Ребята восхитились. Вот что значит иметь отца-врача!

Но Александра вспомнила то, самое пугающее.

– Тетя сказала: «Мне не нравится ее состояние!» А кера Рина сказала, что она при смерти!

Яннис снисходительно улыбнулся:

– Ни ваша тетя, ни кера Рина не врачи!

Под впечатлением от этой неоспоримой истины все четверо раскрыли рты. Застыв, они глядели на Янниса. Он взглянул на них и засмеялся.

– Чего вы так на меня смотрите? – спросил он.

Ребята очень смутились, задергались и сделали вид, что чем-то заняты. Александра невольно повернулась к стене, которую вчера ковырял Яннис, Александр наклонился, якобы застегнуть оторванную пуговицу на туфле, Пулудья протянула руку над оградой веранды – проверить, не идет ли дождь, а Антонис втихомолку спустился на улицу.

К счастью, Александра заметила это, подбежала к ступенькам и крикнула:

– Тетя сказала никуда не уходить!

Антонис остановился и раздраженно сказал:

– Я только на минутку, зайду к Элис.

– Нет, не уходи! – приказала Александра. – Тетя рассердится!

Антонис медленно повернулся и, шаг за шагом поднимаясь по ступенькам, проговорил:

– Я хочу кое-что узнать у Элис…

– А кто такая Элис? – спросил Яннис.

– Элис – это Алиса, Алиса Хорн… Она живет по соседству с нами, – поспешно ответила Пулудья, радуясь возможности поговорить со старшим кузеном. – Мы часто с ней играем. Еще у нее есть старший брат Макс. Ты знаешь его, Яннис?

– Знаю, – небрежно сказал Яннис. – Он ходит в мою школу.

– У нее еще есть младший брат, его зовут Алекос, – охотно сообщила Пулудья. – И мы его очень любим…

Яннис снова засунул руки в карманы и ухмыльнулся.

– Да знаю я их, – сказал он. И добавил:

– Они евреи!

Ребят как громом поразило.

– Евреи?!.. И Макс ходит в твою школу? – спросила Александра.

– А что такого? – сказал Яннис.

Ответ Янниса заставил всех призадуматься. А Антонис с решительностью мальчугана высказал:

– Стамос говорит, что евреи распяли Христа!

– Кто такой Стамос? – спросил Яннис.

– Наш двоюродный брат из Александрии. Это правда?

– Конечно, правда, – ответил Яннис.

– Как же ты с ними играешь?

– Да не играю я с Максом, и не дружу с ним. Он младше меня и учится в другом классе. Но другие дети с ним играют.

– Христиане?

– Да.

– И не боятся? – спросила Пулудья.

– А чего им бояться?

Пулудья потеряла дар речи. Каждый ответ Янниса казался ей неоспоримой истиной, утверждением, не допускающим возражений. Этот Яннис, казалось, знал все!

Александра тоже была потрясена. Но как старшая, осмелилась возразить:

– Но Стамос говорит, что, если показать еврею крест, он упадет замертво! Потому что у них внутри сидит черт, и когда черт видит крест, он лопается!

Яннис посмотрел на нее и сказал:

– Что за вздор!

– Да! – настаивала Александра. – Мы тоже знали одних девочек, евреек, они приходили играть в тот же сад, что и мы, и Стамос сказал нам попробовать и посмотреть, что будет. Мы взяли мой крестильный крестик…

Александра потянулась к воротнику платья и вытащила золотой крестик на тонкой цепочке.

– Вот этот крестик! Мы очень боялись. А Стамос сказал: «Дай мне сюда крест!» И когда увидел евреек, он поднял крест…

– И они упали замертво? – спросил Яннис.

Александра напрягла память.

– Нет! – призналась она. – Они просто ушли. Но Стамос сказал, что они как следует не посмотрели на крест и поэтому не лопнули…

– Что за вздор! – снова сказал Яннис. Стамос, осмелюсь сказать, на них просто запал!

– Ты нам не веришь, Яннис? – потрясенно спросила Пулудья.

– Нет! – ответил Яннис.

– И все же это правда! – заверила его Александра. – Да, попроси Антониса рассказать, что говорил Стамос.

Но Антонис не хотел рассказывать, что говорил Стамос. Не годилось ему перед парнем признавать правоту девчонки. Тут либо Стамос «нес вздор», как сказал Яннис, либо сам Яннис был Фомой Неверующим, что тоже плохо. Тогда он повернулся к Александру и велел ему:

– Поднимись наверх и принеси мне мой волчок!

– Не пойду! – сказал Александр, увлеченно следивший за приключениями креста, дьявола и евреев.

– Иди! – повторил Антонис. – Он плохо крутится! Я хочу показать его Яннису!

– Я потом схожу! – ответил Александр.

– Если ты не пойдешь, знаешь, что будет? Я расскажу Яннису про твои слова офицеру!

Александр вскочил.

– Нет! – воскликнул он.

Яннис обернулся.

– Что? Какому офицеру? – добродушно спросил он.

– Не говори! – тревожно выкрикнул Александр. – Принесу тебе твой волчок!

Как молния он исчез за дверями и помчался вверх по лестнице.

На веранде воцарилась тишина. Яннис посматривал на кузин, а те смотрели на море, чтобы скрыть смущение, снова охватившее их от воспоминания о случае с офицером.

Один Антонис, засунув руки в карманы брюк и высоко подняв голову, прохаживался туда-сюда, пиная стулья и стол, без тени смущения и беспокойства. Он владел ситуацией и ему было решать говорить или не говорить, опозорить семью в глазах Янниса или поднять ее престиж.

Мимо прошел булочник с криком:

– Свежие крендели, только испекли!

Яннис спустился, выбрал крендель, достал из кармана горстку предметов, среди которых были два шарика, складной ножик, три или четыре монетки, обрывок цепи и пятачок. Он взял пятачок, отдал булочнику и, задрав нос к небу, стал медленно подниматься обратно.

– Кажется, дождь начинается, – сказал он.

И с кренделем в руке прислонился к деревянной колонне, что поддерживала крышу веранды. Он глядел на море и не обращал внимания на кузена и кузин, а те с любопытством искоса поглядывали на него.

Тут спустился, запыхавшись, раскрасневшийся Александр и в волнении отдал волчок Антонису.

Яннис обернулся, слегка улыбнулся Александру уголком рта, как делала тетя Аргини, и предложил ему крендель.

– Любишь такие? – спросил он. – Я купил его для тебя!

Александр вздрогнул и покраснел еще сильнее. Сестры изумились, а еще больше был изумлен Антонис.

Александр не знал, что делать.

– Эй, берешь или нет? – спросил Яннис.

Александр взял, забыв сказать спасибо.

– Этот Александр вечно ставит нас в неловкое положение… – проворчала Александра сестре. – Толкни его, чтобы очнулся…

Но прежде, чем Пулудья успела дать означенный толчок, на веранду выскочила рассерженная тетушка, схватила Александра вместе с кренделем и утащила в дом с криком:

– Идет дождь, не видите, что ли? Александра, что стоишь, ты же старшая! Забыли, что я вам говорила? Нянька нужна за вами присматривать, здоровые лбы?

Неожиданная буря, что внезапно обрушилась на голову старшей сестры, еще больше ошеломила ребят, до сих пор не отошедших от кренделя. Тетя высказала им еще много чего, отругала каждого в отдельности, затолкала всех в дом, захлопнула стеклянную дверь, крикнула: «Афродита! Принеси кофе и сладости доктору в хозяйский кабинет» и снова скрылась так же поспешно, как и пришла. Ребята медленно приходили в себя, стояли, переглядывались и прикидывали что к чему. Александр с кренделем в руке был уже в доме. Но одного человека не хватало – Янниса.

В нерешительности ребята подошли к стеклянной двери и глянули наружу, туда, где водопадом лил дождь.

Яннис был все еще там, у той же колонны. Прыская от смеха, с руками в карманах, он насмешливо поглядел на них в ответ. И когда все четверо прижались носами к стеклу, он высунул язык, дразнясь еще больше.

Антонис заявил, что это несправедливо. Когда их ругает тетя Марьета, они волей-неволей должны зайти внутрь, а Яннис старше, и живет с мамой и папой…

Но тут Яннис, снаружи, учудил такое, что все разговоры прекратились, и даже Александр забыл про свой крендель.

Не вынимая рук из карманов, он подпрыгнул с прижатыми ногами, а приземлился с раскрытыми, снова подпрыгнул уже с раскрытыми, а приземлился с прижатыми. Три, четыре, пять раз подряд! А потом, без передышки, вынул руки из карманов, упер их в пояс и принялся отплясывать. И какой это был танец!

Он выбрасывал ноги вперед и топал ими по полу, потом отбрасывал в сторону и снова топал, поочередно подтягивал колени к подбородку, наклонялся к плиткам, и снова подпрыгивал, как мячик. Он крутился на каблуке, стоял на одной ноге, наклонялся вниз и опирался на руку, вытянув ласточкой другую ногу, потом вдруг снова вставал и отбивал чечетку каблуками и мысками по плитке взад-вперед: таки-так, таки-так, щелк-щелк!

Ребята ошеломленно смотрели на него. И, как будто всего этого было мало, Яннис поставил перед собой стул и запрыгнул на него.

А потом взял трехногий железный столик, поставил его посередине веранды и играючи перепрыгнул через него.

– Чего только не умеет этот Яннис! – восхищенно сказала Александра.

Но на этом Яннис не остановился. Под изумленными взглядами четверки он поднял столик, перевернул его в воздухе ножками вверх, и водрузил его себе на голову.

Ребята разразились аплодисментами.

И тогда Пулудья проявила историческую наглость, вписав черную страницу в их семейные хроники. Завороженная, она сказала:

– Когда я вырасту, я выйду за Янниса!

Катастрофа! Все волшебство и очарование развеялись, пропал и восторг!

– А кто ты такая, чтобы выходить за Янниса? – презрительно спросил Антонис.

– А откуда ты знаешь, захочет ли Яннис на тебе жениться? – поддакнула Александра.

И даже Александр, который обычно ее поддерживал, сказал:

– Да, откуда ты знаешь?

Покрасневшая, пристыженная Пулудья опять прижалась лбом к стеклу двери, но куда ей было теперь смотреть на Янниса! Ей снова захотелось, чтобы земля поглотила ее, и она притворилась, что смотрит на струйки воды, которые лились с деревянной крыши веранды, разбивались об перила, превращались в водяную пыль и разлетались прочь.

Антонис сказал ей:

– Морда просит утюга!

Александра строго осадила его:

– Антонис, ты же знаешь, что мама против, чтобы ты говорил такие слова!

– Но она задается! – возразил Антонис.

– Весьма задается, – сказала Александра. – Но все же не говори грубых слов!

Александр открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Вместо слов, он отломил кусочек от своего кренделя и предложил Пулудье. Но она, не оборачиваясь, подняла плечо в знак отказа. Александр хотел сунуть кусочек ей в руку, но она отдернула и руку.

И чтобы Александр не огорчался ее капризами, Антонис сказал:

– Дай лучше мне! – и съел.

И Александра сказала:

– И мне!

Александр отломил еще кусочек и дал ей.

А поскольку Пулудья так и не обернулась, Александр положил крендель на стол, взял стул, поставил его рядом с ней и залез на него, чтобы поглядеть, на что она там смотрит. Он вертел шеей и так, и эдак, прищуривался, но ничего не увидел. И после всех своих тщетных попыток, он слез со стула и потребовал в утешение свой крендель.

Но от кренделя остался лишь небольшой кусочек, крошки и несколько семечек кунжута, разбросанных по столу.

Александр рассердился, топнул ногой и сказал, что хочет целый крендель. И завязалась ссора.

Обиженная Пулудья обернулась на шум, Яннис снаружи прижался лицом к стеклу, и тут тетя Марьета и дядя Гиоргис вышли из кабинета дяди Жоржиса.

Дела были плохи, к тому же Александр уже начал хныкать.

Антонис поспешно шагнул к нему и сказал:

– Если ты заплачешь, я скажу тете, что ты говорил офицеру: «Эй ты»!

И одновременно открыл Яннису, который стучал в стекло.

Александр проглотил слезы, Пулудья – обиду, и все четверо вдруг вспомнили, что мисс Райс очень больна.

Вошел, смеясь, дядя Гиоргис, тетя Марьета шла за ним следом. Она не смеялась, на самом деле она выглядела очень мрачной, а брови ее были изогнуты точно два знака тильды.

Дядя Гиоргис, увидев сына, сказал:

– Ба, Яннис, что ты здесь делаешь?

Но когда Яннис ответил ему: «Мама послала меня спросить, кто болен», дядя доктор повел себя как-то странно.

Он похлопал Янниса по плечу и сказал:

– Никто не болен! Давай, пошли домой!

Тем же вечером, сидя на своих кроватях, после того как Афродита переодела их ко сну и умыла, но некому было завить волосы девочек на бумажки, два брата и две сестры при потушенной свече и опущенных москитных сетках вполголоса обсуждали события дня.

– Хотела бы я знать, – начала Александра, – почему нам не сказали правду!

– Да, почему нам ничего не сказали, – добавила Пулудья.

– Как это нам ничего не сказали? – удивился Антонис. – Тетя же сказала, что мисс Райс очень плохо и она больна!

– А отец Янниса, дядя Гиоргис, сказал, что никто не болен! – ответила Александра.

– Много он знает, этот дядя Гиоргис! – вставил Александр.

– Замолкни! – сказал ему Антонис. – Он все-таки врач!

– А Афродита знает? – спросила Пулудья.

– Она-то знает лучше всех! – подтвердила Александра. – Она ведь была в комнате, когда туда заходили дядя с тетей, и до того, и после них.

– Хм! Она ни разу не обмолвилась, что мисс Райс не больна! – сказал Антонис.

– Нет, но она сказала: «Не волнуйтесь, этим англичанкам все нипочем!» Это все равно, что сказать, что она не больна! – ответила Александра.

– Она еще кое-что сказала, – задумчиво добавила Пулудья. – Она сказала: «Другая бы уже десять раз ноги откинула! А этой – хоть бы хны!» Зачем мисс Райс откидывать ноги? И куда?

– Может, на кровать? Если бы она легла? – робко предложил Александр.

– Нет, потому что Афродита сказала: «Крепки ж ее английские ножищи», а про кровать она не говорила, – ответила Пулудья. – Я слышала, как она говорила это кере Рине.

Четверка погрузилась в раздумья.

– Завтра я зайду к ней и расскажу вам! – решил Антонис.

– И я! – вскочил Александр.

– Нет! Ты маленький, заразишься еще ее болезнью!

– Не заразюсь! Я тоже пойду!

– Значит, мы все вместе пойдем! -сказала Александра.

– Ну нет, только Пулудью не зови! – с насмешкой сказал Антонис.

Пулудья выпрямилась и повысила голос:

– Почему это меня не звать?

– Потому что ты девчонка, а девчонки должны сидеть тихо и не совать везде свой нос! Со стороны кроватей девочек поднялся протест. Антонис велел им заткнуться. Александр поддержал сестер. Чтобы самоутвердиться, Антонису пришлось перекрикивать их. Девочки взбунтовались, но их никто не слушал, потому что они говорили одновременно.

Громкие хлопки и голос раздались этажом ниже.

– Ребята, мне подняться?

В темной спальне внезапно воцарилась тишина. Ни голоса, ни шороха.

А когда тетя все-таки зашла убедиться, что все в порядке, в свете звезд, что проникал через широко раскрытые окна лишь тускло белели четыре противокомарные накидки, но гудения самих «комариков» уже не было слышно.

6. Кальян

Ранним утром ребята были потрясены важной новостью. Афродита сказала им:

– Мисс Райс все!

– Что? Умерла?

– Нет, уехала!

Никто этому не поверил. Один за другим они прошли в соседнюю комнату, чтобы убедиться, и обнаружили, что дверь открыта, а комната пуста.

Тогда ребята пошли на море с Афродитой, шалили там вволю и не хотели выходить из воды, пока Афродита не рассердилась и не пригрозила им, что пожалуется тете.

А когда они вернулись домой и сели за завтрак, тетушка, подавая им кофе с молоком, сообщила:

– Ребята, мисс Райс вчера заболела и уехала.

– Куда она уехала, тетя? – спросила Александра.

– Не знаю. Но, наверное, она поехала к матери, на поправку. А вы смотрите, чтобы сегодня были послушными, не сердите меня!

Дядя ничего не сказал, он лишь наблюдал за ребятами, за всеми и каждым, щурился и расплывался в улыбке, что их так много рядом.

Ребята тоже промолчали. Знай только переглядывались. Но когда они остались одни, языки их замолотили, как прялки.

– Ну, во-первых, – сказала Александра, – мисс Райс не была больна, раз она смогла уехать. Больной принимает микстуру и лежит в постели. И ни к какой матери она не поехала. Помните, она рассказывала нам, что ее мать умерла, а отец снова женился, и она не знает, где он живет.

– Да, – сказала Пулудья, – но тетя, видите ли, тоже не знает. Она сказала «наверное». Тут что-то странное творится – когда я спросила Афродиту, та ответила, что тоже не знает, когда уехала мисс Райс. Но потом сама же жаловалась, что у нее болит рука, оттого, что она спускала по лестнице тяжелый сундук. Так зачем же она спускала сундук, если не знала, что мисс Райс уезжает?

– И кера Рина несет какую-то чушь! – подтвердила Александра. – Она сказала мне: «Иди спроси у тети! Я тут не приставлена вашу мисс охранять!» Да, и Афродита говорит загадками.

– Может быть… – начал было Александр.

Но он не нашелся сказать, что именно «может быть», так и застыл вопрошающе, сложив руки.

– Не все ли равно, когда она уехала и почему? Ее нет, и довольно! Да здравствует свобода! – воскликнул Антонис, пританцовывая на одной ноге, как подсмотрел вчера у Янниса. – Урок идет? На дно он идет! Играем сегодня весь день!

Но какую бы им придумать игру, не похожую на все, во что они играли до сих пор? По такому случаю нужно было что-то особенное и необыкновенное, что-то великое и безумное, достойное их новой свободы.

И пока они это обсуждали, в классную комнату ввалилась кера Рина с большой корзиной вишен для варенья. Ее прислала тетя Аргини – ягоды только поспели, их надо было срочно перебрать и вынуть косточки. Тетя велела, чтобы девочки сразу же начинали, кера Рина тотчас и пришла.

– Вот вам и игра! – обрадовалась Александра. Она, как и Пулудья, была без ума от работ по дому. – Давай, Антонис, ты тоже, сделаем быстрее!

Но Антонис пренебрежительно смотрел на приготовления девочек, на их подвязанные фартуки, на закатанные до локтя рукава, на супницы, на коробку с неуловимыми шпильками, на тарелки, куда будут бросать косточки.

Он не девчонка. И это не мужская работа. Представьте себе, если бы отцу сказали: «Надень фартук и перебери вишню, или розовые лепестки, или виноград»!

Антонис пожал плечами и, засунув руки в карманы, вышел из комнаты.

– Пойдем, Александр, – позвал он брата, – оставь эти женские дела девчонкам!

Александр, который уже было обвязался полотенцем вокруг пояса и с нетерпением готовился помогать перебирать, класть отдельно гнилые ягоды, удалять плодоножки, на мгновение заколебался. Соблазн остаться с девочками и покопаться в вишне был велик! Ягоды такие красные и прохладные!

Но как было отказаться от приглашения Антониса? Ведь он оказал ему честь, обратился к нему на равных, как парень к парню – оказал честь столь же редкую, сколь и желанную – разделить с ним одну судьбу.

И Александр не выдержал. Вздохнув, он размотал полотенце и поплелся за братом.

– Тем лучше! – сказала немного задетая Александра, – нам достанется больше вишни почистить!

И обе девочки с усердием втыкали шпильку в каждую вишенку, вытаскивали косточку, бросали плод в супницу, а косточку на тарелку. Праздник был великолепен. Сок, красный, как кровь, тек по голым рукам и капал с локтей. И нужно было быть осторожной, чтобы не закапать платье, нужно было всегда иметь под локтем кастрюлю для сбора сока – тетя требовала, чтобы ни капли не пропадало, все ради красивого цвета варенья.

– И не выбрасывай косточки, их будут потом сушить, – сказала Александра Пулудье, – и перезрелую вишню не выбрасывай. Из нее будут делать компот…

Ее прервал Александр, влетевший в комнату, точно пушечное ядро:

– Александра! Иди скорей! Антонису плохо! Быстро! Быстро! Он говорит, его сейчас вырвет!

Александра вскочила. Но что делать с соком, который капает с рук? Его не вытрешь, не испачкав полотенца…

К счастью, кера Рина позаботилась поставить на стол тазик с водой, чтобы помыть руки после работы.

– Быстрее! Быстрее! – крикнул Александр.

Александра окунула руки, за ней Пулудья, и обе побежали за Александром.

Он привел их прямо в дядин кабинет.

Осев на колени, прислонившись к стене, с бледным лицом и закрытыми глазами, Антонис казался действительно «при смерти», как позже Александра сказала Афродите.

Сестры подбежали, чтобы помочь ему встать. Но только они коснулись его, Антонис закатил глаза, тревожно посмотрел на них, попытался встать сам, но не успел. И плюх!.. весь завтрак оказался на полу!

К счастью, Афродита все еще убиралась в гостиной, она услышала голоса девочек и прибежала к ним. Она подняла Антониса, вялого, как пустой мешок, уложила его на диван, намочила ему лоб и лицо и пошла за тряпкой с водой, чтобы вымыть пол.