Читать онлайн История медицинской лавочки

Первое знакомство

Все самое интересное для Аникеева началось с момента его рождения. Стоило приоткрыть глаза, как он увидел, что тетушка Нина вручает акушерке бязевый отрез на платье, духи Dolce&Gabbana в красной коробочке и четыре шелестящие бумажки. Какого достоинства были купюры, он не разглядел, да в то время и понятия не имел, что это такое. Но сразу же появилась мысль – негоже рассчитываться за помощь в его рождении какими-то бумажками. Духи и отрез на платье – иное дело, для женщины вещи незаменимые.

По сердечности, с которой повитуха благодарила тетушку, и как она искренне желала маменьке не останавливаться на первенце, а нарожать ему дюжину братьев и сестер, Аникеев сразу сообразил, что помогать людям очень приятно, к тому же и выгодно. Так что стезю свою он избрал в первый день своего рождения и с тех пор с нее не сворачивал.

На прощанье акушерка сказала:

– Дай бог вашему мальчику хорошо набирать вес и никогда не болеть.

– Мы решили, – ответила тетушка, – если родится мальчик, назвать его Андрюшей. Спасибо вам от всех нас и от Андрюши!

Таким образом Аникеев сразу узнал, что зовут его Андрюшей и что он мальчик.

И вот, совсем недавно, отметив свое тридцатилетие, Андрей Аникеев навестил свою любимую тетушку Нину и увидел, как она измеряет артериальное давление древним электронным тонометром.

Следует заметить, что за последние тридцать лет тетушка Нина нисколько не помолодела, и очень привязалась к бурманской кошечке по имени Ева, а также к лекарствам и своему тонометру. С утра она кормит Еву, а затем наступает очередь проверки давления. Электронный аппарат болезненно сдавливает руку и недовольно рычит. Хотя рычать, скорее всего, должна тетушка. Во-первых, от боли, во-вторых, от того, что зрение у нее заметно упало, чего не скажешь о давлении. Приходится искать очки – ведь тонометр у нее допотопный, с маленьким черно-белым дисплеем.

Аникеев подарил тетушке Нине современный говорящий тонометр с большим дисплеем, который громко озвучивает верхнее и нижнее давление, а также пульс. Но, к сожалению, делает это таким замогильно-механическим голосом, что тетушка не радуется даже хорошим показателям. И тогда Аникеев решил подправить говорящий аппарат. Будучи по профессии электронщиком, он впаял в него дополнительную микросхему, и приборчик заговорил весело, как массовик затейник на детском утреннике.

Если давление оказывается в норме, тонометр радостно вопил: «Не могу поверить! 120 на 80! Да такого давления и у кардиологов нет!» Когда же давление выше нормального, энергичный тонометр приказывает: «Хватит валяться в постели! Выпрыгивай и делай зарядку! И запрещаю смотреть теленовости – только сериалы про любовь!»

Вы не представляете, насколько поправилось тетушкино здоровье! Теперь все ее подруги приходят к ней за медицинским обследованием. Даже сосед, живущий этажом выше, стал наведываться. После развода с женой здоровье соседа забарахлило. Но теперь, судя по яркому блеску в глазах при встрече с тетушкой Ниной, он пошел на поправку.

А вот здоровье Аникеева от модернизации тонометра только ухудшилось. Дело в том, что он надумал запатентовать свое изобретение и даже наладить его выпуск – он все еще придерживается направления, полученного с рождения – помогать людям.

Но не тут-то было. Прежде всего, Аникеева прохладно встретили в патентном бюро. Патентованный бюрократ ознакомился с заявкой, поднял очки на лоб и механическим голосом – совсем как у тонометра – заявил, что свидетельство прибору выдать не может – якобы отсутствуют признаки новизны. Давно уже говорят и радио, и магнитофоны, и телевизоры. Даже попугаи не молчат.

– Вы бы к нам еще с какаду заявились! – возмутился он.

А в Минздраве, куда Аникеев обратился за лицензией, его тоже отфутболили.

– Со здоровьем, молодой человек, не шутят, – сказала столоначальница с двумя огромными серьгами в ушах и тремя, средней величины, подбородками. – А если под хихиканье вашего аппарата у кого-то случиться инфаркт? Нам потом отвечать за вас?!

На заводе, где выпускают тонометры, только развели руками:

– Без положительного заключения Минздрава производить не имеем права. Не положено.

– Да у них положено только умирать раньше срока, – вспылил Аникеев. С этим и ушел.

Но нет худа без добра. Во время своих регистрационных скитаний Аникеев познакомился с Иваном Егупкиным. Егупкину тоже отказали в приеме заявки на изобретение.

Иван Петрович Егупкин был лет на десять старше Аникеева – ему недавно стукнул сороковник. Роста он был высокого, телосложения крепкого, говорил довольно рассудительно. В то время Егупкин не работал – его шахту, где он раньше трудился начальником участка, закрыли, признав нерентабельной.

Как правило, изобретатели неохотно делятся своими идеями, опасаясь потерять авторство. Но Иван Егупкин не стал таиться, сразу объяснил свое ноу-хау, которое касалось социальной сферы. Он придумал создать сеть пансионатов для вдов и вдовцов, а также для тех, кто в настоящее время находится в разводе. Цель пансионатов – упростить людям поиск нового спутника жизни.

Аникеев удивился:

– Да бедолаги только что выскочили из неволи. Зачем же им новые проблемы?!

– Пансионаты в первую очередь нужны для реабилитации, – пояснил Егупкин. – Фронтовики, получившие ранения, отправляются в госпиталь. А семейные травмы иной раз бывают похлеще боевых!

С этим Аникеев не спорил.

– А когда пострадавший залечит раны, – продолжил Егупкин, – как ему адаптироваться к новой гражданской жизни? В глазах героя благополучные люди ничего не стоят. Да и собачий парикмахер никогда не поймет, через какой ад прошел настоящий воин. У некоторых ветеранов семейных баталий в паспортах, как в военных билетах, проставлено по несколько штампов. И это не записи о наградах. И орденов им не вручают, что, прямо скажем, несправедливо. Тем более что смотрелись бы эти награды красиво, особенно на пышной женской груди.

Аникеев возразил.

– Ты все-таки мечтаешь втравить разведенных в новые сражения?

– Какие сражения?! Они в пансионате окажутся среди соратников, можно сказать, среди однополчан. С побратимами не воюют, напротив – помогают друг другу. И, конечно, делятся воспоминаниями о прежних боевых подвигах. А если закрыть доступ в пансионат необстрелянному контингенту, то вероятность найти там единственного, подходящего тебе человека, многократно возрастает. Причем – без особых затрат. Оплатил путевку, и новая жизнь гарантирована.

– Так бы сразу и сказал! Все опять упирается в деньги?!

– А как же иначе? Без денег никуда! Родился – плати. А не дай бог скопытишься, родственники слезами исходит, узнав стоимость ритуальных услуг. И обслуга в пансионате бесплатно работать не согласится.

– А если в твой пансионат все-таки проникнет какой-нибудь салага, до этого не побывавший в загсе?

– Этому я придумал заслон. Администрация пансионатов должна тщательно проверять документы поступающих. Не изведал настоящих боев – бери путевку в сторону южного моря. Там на пляже получишь солнечный удар, или, что еще хуже, встретишь на свою голову какую-нибудь вертлявую двуногую инфекцию.

– И на какой срок планируешь оформлять путевки?

– Думаю, на полгода достаточно. Если за это время не спаровались – стоимость проживания увеличивается. Включается двойной тариф. Но, полагаю, таких будет мало.

– Не захотят платить по завышенному прайсу?

– Конечно – лишние расходы. Да и некрасиво получится – становишься вроде как просроченным товаром.

– А откуда у тебя появилась такая идея?

– От общения с прежней невестой – выскочила замуж, когда я ушел в армию.

– Ты о настоящей армии или о семейной жизни?

– Не было у меня семейной жизни! Да и вряд ли теперь будет, если не учредить такие пансионаты. В своей заявке я предложил разбивать в них контингент на подразделения, прежде всего – по возрасту. Например, женский батальон – от тридцати до пятидесяти, затем – от пятидесяти до семидесяти.

– Несусветная глупость! В первый батальон запишутся даже столетние.

– Пусть записываются, если внешность позволяет. А чтобы для мужчин упростить выбор, следует учредить отделения поварих, рукодельниц, любительниц поковыряться в земле на дачном участке. Ведь у всякого человека свои пристрастия. И обязательно надо сортировать по весу.

– Ну, это уж никуда не годится! Неприкрытая дискриминация!

– Ничего подобного. Я ведь только что сказал – у каждого человека свои пристрастия. Посуди сам, если, предположим, мужику для возведения крепкого семейного дома требуется лиственница в полтора обхвата, то зачем ему бродить среди березок и черемух?

– А материальное стимулирование предусмотрел?

– Конечно. Там следует организовать бесплатные отделения загсов, а в случае оформления брака – тридцатипроцентное возмещение стоимости путевки.

– А как быть, если бывшие супруги – он и она – заявятся в один и тот же пансионат?

Егупкин недоуменно уставился на Аникеева. Вопрос, вероятно, отправил его в нокдаун. Но вскоре он пришел в себя.

– Ну, уж нет! Этого еще не хватало! Наблюдать, как она подбирает себе нового женишка? Никогда бы не поехал в такой пансионат!

Из последних слов Аникеев догадался, что его новый товарищ все еще любит свою бывшую невесту.

Печальная слава

Не прошло и недели после знакомства Аникеева с Егупкиным, как последний сделался в городке Посторомкино, где проживали наши герои, человеком очень известным. Нет, авторское свидетельство на пансионат он так и не получил. Известность пришла к нему совсем с другой стороны – сгорел его небольшой дом.

Дом Егупкина стоял на краю улицы, которая упиралась в заросший дикой травой холм. Местные жители называли этот холм курганом, хотя учитель географии Яновский уверял, что это вовсе не курган, а потухший вулкан, находиться рядом с которым небезопасно. Но дом загорелось вовсе не от извержения вулкана, а от удара молнии.

Когда на место возгорания с сиренами и мигалками примчались пожарные, то им не удалось состыковать свои шланги. Накануне, во время учений, пожарные для экономии воды заменили какой-то штуцер. После успешной сдачи нормативов огнеборцы отметили это событие, а прежний штуцер поставить забыли.

Одним словом, домик Егупкина выгорел полностью. Сохранился только подпорченный огнем сарай да еще погреб, стоящий метрах в пятнадцати от дома, в огороде. Построил его еще дедушка Егупкина, причем, построил с учетом прилегающей местности – погреб уходил не столько в землю, как это обычно бывает, а в примыкающий к огороду курган.

Но Егупкин прославился не только тем, что сделался погорельцем, а и тем, что решил поселиться в своем уцелевшем погребе. На предложение Аникеева переехать в его квартиру Егупкин отказался.

– Андрюха, – объяснил он свое решение, – Диоген проживал в обыкновенной бочке, даже на квартирную очередь не становился. А мой погреб не бочка, в нем тепло и сухо. Что еще человеку надо?

– Ваня, ты не путай Грецию с нашим климатом! Скоро осень, а там и морозы пойдут!

– Закопаюсь поглубже в курган, там климат умеренный. Поможешь?

– Конечно. Я для того и родился, чтобы помогать людям.

Вскоре товарищи обновили в погребе электропроводку, с помощью пилы и топора соорудили стол и топчан, и Егупкин зажил не хуже спартанцев.

Как известно, в древней Спарте при благоустройстве дома запрещалось применять инструменты, кроме тех, которыми воспользовались наши герои. Иными словами, краснодеревщиков в Спарте не было. Не было там и Минздрава, благодаря чему спартанцы, как сообщают историки, славились отменным здоровьем.

Ночное время Егупкин проводил в своем подземном жилище, где с потолка свисала электрическая лампочка. Днем его чаще всего можно было видеть в городском сквере. Он сидел на скамье, читал книгу, изредка пальцами царапал недельную щетину, уголками губ выпускал сигаретным дым. Когда глаза уставали, он откладывал книгу, откидывался на спинку скамьи, щурился от солнца, разглядывал прохожих.

Опыт общения

Увы, с кем поведешься, от того и наберешься. Вскоре и Аникеева сократили на производстве. Его завод по выпуску электроприборов выкупила агрофирма «Помогувсем» и перепрофилировала в консервную фабрику. Большинство специалистов отказались консервировать овощи, и были уволены. Среди них оказался и Аникеев. А когда сидишь без дела, то лучшего занятия, чем помогать людям, не придумаешь. Аникеев так и сказал другу:

– Да теперь мы вдвоем настоящие хоромы внутри кургана отгрохаем!

Егупкин не возражал. Ему, в недавнем шахтеру, подземные работы были не в диковинку, все равно что Аникееву припаять провод.

На себя Егупкин возложил основные обязанности – вгрызаться в землю киркой и лопатой. Аникеев же по деревянному настилу выкатывал тачки с землей наружу. После нескольких метров ударной проходки товарищи, подражая шахтерским правилам, приступали к крепежным работам. Они подпирали потолок бревнами, обшивали стены досками, прибивали к ним металлическую сетку и даже штукатурили их.

Чем дальше друзья продвигались, тем приятнее становилось подземное жилище. Недавний погреб превращался в просторную и роскошную виллу. Для полного сходства с дорогими апартаментами не хватало самой малости: огромных окон с витражами, мебели красного дерева, паркета, камина в изразцах, хрустальных люстр и бархатной драпировки на стенах с портретами славных предков в золоченых рамах.

Поработав часик-другой, товарищи выбирались наружу покурить. Во время таких перерывов толковали о жизни, чаще всего о женщинах – какая без них жизнь?

Как-то Аникеев поделился с Егупкиным одним из своих приключений.

– Ванюша, в тот день я опаздывал на работу. Прибежал к остановке, но автобус уже тронулся. Я сделал последний рывок, а водитель, как это всегда бывает, смотрит только вперед. Ему наплевать, что я опаздываю, что меня из-за него лишат премии, а то и вовсе попросят подыскать другое рабочее место, куда можно являться к обеду. Я уже махнул рукой и громко чертыхнулся. Но тут автобус по-змеиному зашипел и остановился.

Я запрыгнул в дверь и поблагодарил водителя.

– Девушку благодари, – водитель кивнул в сторону салона. – Она так кричала, словно я переехал тебя.

Я повернул голову и сразу же угадал мою спасительницу. Она скромно потупила глаза, примерно так, как это делают спасатели на лодочных станциях после очередного подвига: «Обнаковенное дело. Для того мы тут и посажены, чтобы помогать людям?».

Я опустился на свободное место рядом с девушкой и от чистого сердца поблагодарил. Разумеется, представился. Представилась и она.

Девушку звали Еленой. Это была Елена Прекрасная, и через пять минут мы поняли, что созданы друг для друга. Не знаю, откуда во мне появилась бездна остроумия. Шутки сыпались из меня, словно искры из электрощита во время короткого замыкания. Вот что значит утренняя пробежка за автобусом, где тебя ожидает красавица! Ваня, ты замечал, как бегуны на финише падают грудью на ленточку, а затем возносят руки к небу?

– Это у них от радости, что мучения наконец-то закончились.

– А я готов был взметнуть руки от благодарности: «Господи! Спасибо за такую награду!»

Надо ли говорить, что месяца через три, я, затянутый в строгий костюм, а моя невеста – в подвенечном платье, слушали марш Мендельсона. Затем, как это водится, была свадьба и первая брачная ночь. За первой ночью последовали другие, уже не пронумерованные. Потянулись дни и недели, а за ними месяцы… тоскливые и мучительные.

Ваня, как ты догадался из начала рассказа, супружница моя обладала идеальным зрением – иначе как бы она заметила бегущую за автобусом жертву? Сразу после свадьбы она разглядела во мне массу недостатков. Выяснилось, что по утрам я не вскакиваю бодренько с постели, даже зарядку не делаю. Иными словами – лентяй и бездельник. Все нелюбимые дела и обязанности, – а их у меня вагон и маленькая тележка – откладывают на потом. Мало зарабатываю. Плохо отзываюсь о сериалах, которые она смотрит. Не желаю видеть ее маму. Неосторожно дал понять, что меня раздражает ее постоянная болтовня по телефону с подругами. Одним словом, моя супруга своим идеальным зрением разглядела во мне уйму соринок и каждой из них огрела меня, точно бревном. А вот я, Ванюша, своим зрением похвастаться не могу.

– Близорукий что ли?

– Нет. Дело не в диоптриях. Прежде чем в тот злополучный день гнаться за автобусом, надо было глянуть на номер маршрута – их теперь выставляют и на заднем стекле. Как потом выяснилось, это был не мой автобус! Зачем я бежал? Да еще и чертыхался! Не иначе, как он меня услышал.

– Значит и ты настрадался от них, – сочувственно вздохнул Егупкин.

Гипнотическое внушение

Со временем пробивать подземную штольню в погребе стало намного легче. Вместо каменистой и сыпучей земли пошла спекшаяся глина с песком. Товарищи отпиливали грунт электрической цепной пилой и откалывали большие куски. Получалась ровная и прочная поверхность, не требующая крепежа.

Наконец-то Аникеев в полной мере отдался своему призванию – помогать людям, и тем самым, пребывал на вершине блаженства. На дрожащих от усталости ногах он выбирался из подземелья, прислонялся ноющей спиной к стене погреба, подставлял лицо солнцу и только теперь понимал, насколько иной раз прекрасной бывает жизнь.

В один из таких перекуров и Егупкин поделился своим опытом общения с девушками.

– Это было в моей далекой юности, – начал он. – Мне захотелось узнать, какое из человеческих качеств самое главное.

– По мнению моей прежней жены, настойчивость и трудолюбие.

– А вот и нет! Способность к гипнозу.

Аникеев удивленно поднял брови.

– Благодаря гипнозу, – продолжил Егупкин, – можно добиться упомянутых тобой качеств, а главное – приобрести смелость в общении с девушками. А я в те годы был очень стеснительным.

В предпоследнем классе, во время школьных каникул, я подрабатывал вожатым в детском лагере. О подопечных говорить нечего – мелкий беспокойный народец. А вот коллеги – вожатые и воспитатели – иное дело. В нашей июльской смене было шесть девушек. Из мужчин – только я, директор лагеря и завхоз.

И вот мне как-то по секрету донесли, что одна из девушек по уши влюбилась в меня, а которая из них – не сказали. Как ты понимаешь, эта новость заинтриговала меня. Сразу скажу, все девушки были достойны внимания, что и доказали в будущем. Все они со временем вышли замуж и были любимы супругами, некоторые даже – не только ими.

Мне очень не терпелось узнать, которая по уши втрескалась в меня? Которая из них видит меня во снах, а признаться не смеет? И сигнала не подает. Находясь в таком неведенье я, чего доброго, могу и ошибиться. Начну оказывать внимание одной из них, а та, которая влюбилась, станет наблюдать бы за моими ужимками и проливать горючие слезы.

Я весь извелся от неизвестности. И вот однажды, когда мы вечером сидели у костра, я будто бы невзначай, обмолвился, что обладаю гипнотическим даром.

– Представился гипнотизером?

– Вроде того. Якобы знаменитый Вольфганг Мессинг доводится мне дедушкой по материнской линии, и перед смертью кое-что успел мне передать – тогда еще десятилетнему мальчику.

Естественно, девушки заинтересовались и попросили меня продемонстрировать свои необыкновенные способности. Кочевряжился я недолго. Решил, а почему бы и нет? Обстановка благоприятная – вечерние сумерки, густеющие на фоне костра, отсветы пламени на девичьих лицах. Я приступил к гипнотическому сеансу. Но сначала заявил, что у каждой из девушек под воздействием гипноза появится невиданная ранее отвага, с которой героини идут на подвиг, а некоторые даже перестают бояться мышей.

Внушение я проводил, разумеется, заунывным голосом, почерпнутым у телевизионных гипнотизеров. Сидя у костра, я раскачивался из стороны в сторону, медленно вальсировал руками, словно обкуренный дирижер. Не исключено, что девушки начали опасаться, как бы я сам не поддался внушению и не свалился головой в горячие головешки.

Когда весь мой магический репертуар был исчерпан, я призвал девушек не сдерживаться и выплеснуть свои эмоции наружу.

– Ты очень рисковал, – заметил Аникеев. – Чего доброго, могли и поленом огреть!

– Маловероятно – обстановка романтическая. К тому же в это время я был единственный мужчина среди них – зачем калечить последнего? И вот в завершение я скомандовал: «А теперь пусть меня поцелует та, которая влюблена в меня!»

– Я догадался, что случилось – все они кинулись к тебе с поцелуями!

– Спасибо за веру в мои способности. Но кинулась только одна. Целовалась как сумасшедшая. Впилась – не оторвать!

– На глазах у всех?

– Конечно. Я ведь говорю, как сумасшедшая. Но затем очнулась – освободилась от транса. А я еще долго не мог прийти в себя – не ожидал такой эффективности.

– Зато узнал, которая влюбилась.

– Черта-с два! Ничего я не узнал!

– Как не узнал?

– А вот так! Луше бы я не изображал гипнотизера.

– Почему?

– Потому, что вскоре выяснилось, что эта девичья банда морочила мне голову – решили разыграть меня. Уж не знаю, кого они там любили, завхоза или директора, но ко мне они были совершенно равнодушны.

– И та, которая целовала тебя?

– И она! Ей надоело слушать мое заунывное нытье – решила изобразить влюбленность. Тем более что никто не осудит – чего не сделаешь под гипнозом? Так что я, Андрюха, начал страдать от них еще в школьные годы!

Счастливая находка

Вскоре друзья вновь приступили к подземной работе и через полчаса убедились, что неожиданности встречаются и в погребах. Во время очередной проходки они натолкнулись на странный серый валун. Аникеев постучал по нему обушком. Звук еще больше озадачил его. Это был не камень, но и на железо не походило.

– Никогда такого в шахте не встречал, – признался Егупкин.

Аникеев присмотрелся к следу от удара и его осенило.

– Называй меня дураком, но это, скорее всего, свинец, – сказал он.

– Не смеши. Откуда появиться свинцу в моем погребе?

– А припомни, что говорил учитель Яновский! Он уверял, что наш курган вулканического происхождения. А вулканы в молодости имеют обыкновение плеваться чем попало, в первую очередь – легкоплавкими металлами.

Чтобы проверить версию Аникеева друзья осторожно обкопали находку – опасались, как бы она не выпала из грунта. Но опасения были напрасны – свинцовая глыба прочно держалась в земле. Скорее всего, это была даже не глыба, а застывшая ветвь уходящего в землю свинцового дерева. Вероятно, в доисторические времена расплавленная магма пыталась пробиться наружу, но застыла, так и не достигнув поверхности.

– Ты не знаешь, по какой цене сейчас принимают свинец? – спросил Аникеев.

– Сначала надо убедиться, что это он.

Егупкин включил электрическую цепную пилу. Однако вскоре выяснилось, что пилой отделить даже небольшой кусочек непросто. Валун начинал плавиться от трения, полотно пилы увязало в нем, того и гляди заклинит.

– Сбегай в сарай, – распорядился Егупкин, – принеси воды для охлаждения.

Аникеев выполнил приказ, тем более что сделать это было несложно – ведро в сарае стояло уже с водой.

Егупкин осторожно пилил, а его товарищ макал тряпку в ведро и выжимал ее над местом пропила. Вода шипела, появился едкий дым, першило в горле.

– Что ты принес? – удивился Егупкин.

– Воду.

– Где ее взял?

– В сарае.

Егупкин отбросил пилу.

– Я ведь сказал принести воды! А ты притащил раствор удобрений, приготовленный для подкормки огурцов.

– Откуда я знал, что ты еще и огородник!

Друзья выбрались наружу, ожидая, пока дым выветрится из погреба. Когда опять опустились вниз, то увидели, что место пропила окрасилось в желтый цвет.

– Чудеса какие-то! – удивился Егупкин.

На этот раз он оказался прав. Это было настоящее чудо, в чем товарищи вскоре и убедились.

С кусочком неизвестного металла они отправились к ювелиру на экспертизу. Косматый ювелир, похожий на Эйнштейна, приспособил к глазу что-то вроде монокля, долго изучал образец, кусал его щипчиками, поливал каким-то раствором, затем избавился от монокля и поднял голову.

– Возьму только за полцены, – сказал он, – напрасно переплавляли.

– Что переправляли?

– Дорогое изделие – ворованное золото. Иначе зачем бы вы заметали следы?

Аникеев открыл было рот, но Егупкин толкнул его локтем.

– Извините, а не подскажите пробу?

– Пятьсот восемьдесят пятая. Есть примеси свинца и олова, а также и других металлов. Но от них легко избавиться. Если вздумаете еще что-то переплавлять – лучше пригласите меня.

– Хорошо, так и сделаем, – сказал Егупкин, забрал принесенный кусочек золота и направился к двери.

– Даю семьдесят пять процентов! – крикнул ювелир, но друзья уже были на улице. На свежем воздухе они окончательно пришли в себя и только теперь поняли, что с ними произошло.

Аникеев и Егупкин и в самом деле натолкнулись на исторгнутый из земных глубин свинец. Географ Яновский оказался прав – курган имел вулканическую родословную. К вулкану у друзей претензий не было, не считая того, что мог бы выплюнуть и чистое золото. Тогда бы не пришлось глотать едкий дым, превращая свинец в золото, подобно средневековым алхимикам.

Золото у них получилось случайно. Расплавленный свинец при реакции с минеральным удобрением, купленным в хозяйственном магазине, превратился в драгоценный металл.

Вся химическая подоплека этого процесса друзьям была непонятна. Они не были теоретиками, скорее практиками – поэтому повторили эксперимент. Зубилом отделили несколько кусков свинца от подземной находки, затем, чтобы не дышать едкими парами, вытащили их наружу. В форме для выпекания пирогов расплавили свинец газовой горелкой и подсыпали в него минерального удобрения. В результате шипения, дыма и зловония товарищи получили два килограмма драгоценного металла, до этого бессмысленно лежащего в земле в виде свинца.

Если помните, в начале этой истории говорилось, что Андрей Аникеев с первых минут появления на свет решил посвятить себя служению людям. Автор этих строк придерживается такого же правила. Поэтому отвергаю упреки, что не сообщаю, какие именно удобрения требуются для превращения свинца в золото. Во-первых, я не хочу сделаться причиной мирового обвала стоимости драгоценного металла. Только вообразите, сколько банкиров может приставить пистолет к своему виску. Да и простым людям от моей болтливости сделается несладко, особенно женщинам, чьи золотые украшения станут дешевле оловянных ложек. Поэтому я не оглашаю секрет, иными словами, взваливаю на себя ответственность за стабильность мировой экономики. И даже не требую благодарности за это.

Следующим утром стоило Аникееву с Егупкиным приоткрыть глаза, они наперебой кинулись рассказывать друг другу удивительный сон. Но вскоре сообразили, что это не сон, а реальность.

У некоторых писателей есть набившее оскомину выражение «жестокая реальность». Но я не стану употреблять его, ибо многие воскликнут: «Нам бы такую жестокость в реальности!»

– Вот подвалило, так подвалило! – глубокомысленно заявил Егупкин, когда окончательно пришел в себя.

– Да, – согласился Аникеев, – многие бы не отказались сделаться такими погорельцами, как ты.

– Это верно. Со мной давно уже хотели поменяться.

– Чем поменяться?

– Жилплощадью. Предлагали трехкомнатную квартиру в центре города взамен моего дома.

– И кто этот ненормальный?

– Ненормальная – Таисия Веденская.

Язвительная интонация, с которой Егупкин произнес это имя, говорила о непростых отношениях с упомянутой особой.

– Кто это?

– Поздравляю! Она лишили тебя работы, а ты даже фамилию не запомнил. Хозяйка фирмы «Накормлювсех», которая выкупила ваш завод, превратив его в консервную фабрику. Еще и на мой дом разинула рот.

Аникеев мысленно перебросил несколько соображений по поводу несостоявшегося обмена из левого полушария в правое, но логики в действиях Веденской так и не обнаружил.

– Извини, но при всем уважение к твоему сгоревшему дому, он стоит дешевле трехкомнатной квартиры в центре города.

– Да пусть хоть Грановитую палату предлагает – все равно не соглашусь! Выскочила замуж, как только я ушел в армию.

– Твоя невеста?

– Позабыла про любовь через месяц – подыскала себе бизнесмена. Но просчиталась, они разошлись.

– Так вот откуда у нее деньги!

– Деньгами он не поделился. Она все заработала сама.

– Стало быть, неглупая баба. Но зачем ей понадобился твой дом? Хочет загладить вину перед тобой?

– Овощехранилище она хочет построить внутри кургана! Под землей затраты на холодильники меньше. А мой дом мешает ее планам.

– Погоди… тогда, может быть, он сгорел не случайно.

– Не знаю. Соседи говорят, загорелся во время грозы. Я не видел – в то время был на рыбалке. А может, кто-то и поджег под шумок, теперь уже ничего не докажешь – все улики сгорели.

Но Егупкин ошибся, он нашел доказательство, но не обратил на него внимания. На пепелище он обнаружил металлическую коробочку, которую забросил в сарай. Аникеев же, увидев ее, сразу же все понял. Завод, где он недавно работал, когда-то выпускал современные ионные громоотводы – они помещались в такие же металлические корпуса. Внутри железных корпусов устанавливался генератор ионного излучения, луч которого вертикально направлялся в небо. Во время грозы электрический разряд находил самый легкий путь к земле – пробегал по ионному лучу, словно по проволоке. По инструкции такой излучатель следовало устанавливать неподалеку от важных объектов и хорошо заземлять. Тем самым здания оказывались в безопасности. Аникеев спросил товарища.

– У тебя в доме последнее время что-то ремонтировали?

– Месяца три назад перекрывали крышу.

– Кто перекрывал?

– Строители. Сделали быстро и недорого.

– Можешь отыскать их?

– Вряд ли – они иногородние. И телефон не оставили.

– Понятно, – почти нараспев сказал Аникеев. – А враги у тебя есть?

– Никогда о таких не слышал.

– По статистике именно с глухими несчастья происходят чаще всего.

Проблемы реализации

Всем хорошо известно, стоит появиться золоту, сразу же появляются и проблемы. Прежде всего, где его хранить и как приумножить? И как уберечься от правосудия? Но основная проблема – об этом вам может рассказать любой предприниматель – реализация готовой продукции.

Друзья задумались о безопасном сбыте золота.

– Ванюша, – спросил Аникеев, – подскажи, а правда ли, что до революции на вашей улице стояла церковь?

– Она стояла почти до самой войны. А когда снесли, то в Посторомкино с десяток домов построили из ее кирпичей.

– А железо с куполов куда подевалось?

– Понятно куда – на кровлю. Только укладывали обратной стороной – тогда еще не принято было хвастаться разграблением храмов.

– А твой домик строился после войны?

– А вот этого, Андрюша, не надо! Дедушка у меня был богобоязненный и кирпичика с церковных стен не присвоил.

– И за это его внуку выпало божье благословление! – воскликнул Аникеев и поделился своим планом. – Ванюша, ты, конечно, меня извини, но твой дедушка, живя в безбожное время, не должен был сторониться общественных устремлений и потакать религиозным предрассудкам. Он, как и все, натаскал железа с церковного купола и уложил его на крышу своего дома, разумеется – позолотой вниз. У тебя были протечки в крыше?

– Ты о какой крыше?

– О кровельном железе.

– Не помню такого.

– Вот видишь. В прежние времена умели золотить! С крышей твоего дома все было благополучно пока не случился пожар. Железо покоробилось от огня, а его позолота стекла на землю. И посмотри, что получилось! – Аникеев указал на только что изготовленный золотой слиток, который из эстетических соображений надраили металлической щеткой.

– Дедушка бы не одобрил твою идею, – вздохнул Егупкин и почесал затылок. Аникеев продолжил.

– А ты, как человек хозяйственный и аккуратный, собрал натекшее с крыши золото. Не валяться же ему на земле?! И придал золоту правильную форму. Кто после этого усомниться в твоей порядочности и аккуратности?

– А если епархия потребует возвратить свое имущество?

– Пусть сначала заберет церковные кирпичи из домов на вашей улице! А мы с тобой предложим наше золото банку.

– А там поверят в твою версию?

– Смотря сколько запросишь за унцию.

– За что?

– Сколько захочешь получить за товар?

– Так мы его продадим?

– Нет! Выложим золотыми брусочками забор вокруг сгоревшего дома!

Дальнейшей разработке планов реализации золота помешал неожиданный визит. Неподалеку остановился Мерседес.

– У кого-то чутье на золото, – недовольно проворчал Егупкин.

Но гость, вернее гостья, ничего не подозревала о неожиданной находке друзей. Приехала Таисия Веденская, бывшая невеста Егупкина, а ныне – владелица агрофирмы и консервной фабрики «Накормлювсех».

Веденская принадлежала к тем удивительным женщинам, которые с каждым годом становятся только краше. Как это им удается, непонятно. Веденская была пышной в некоторых местах брюнеткой с ясными и умными глазами. Строгий деловой костюм от Гуччи, выигрышно подчеркивал ее фигуру. Она и сейчас способна была сразить любого мужчину. А уж лет десять назад, да еще без всех этих лишних иностранных тряпок – тем более. Живым свидетельством тому был Егупкин.

Погорелец Егупкин поднялся со скамьи, предложил своей бывшей подруге присесть. Веденская опустилась, осмотрелась по сторонам. Кто знает, может быть, лет этак двадцать назад она уже сиживала на этом месте и слушала соловьиные трели в перерывах между поцелуями с Егупкиным.

– Ваня, мне сказали, что ты отказываешься переезжать в новую квартиру, – сказала Веденская. – Это правда?

– Отказываюсь! Где родился, там и пригодился.

– Не смеши. Ты родился на Луговой, а здесь жили твои дедушка и бабушка.

– Вот и я скоро стану дедушкой… без бабушки.

– Я не виновата – это твой выбор.

– Да как ты можешь! – с Егупкина мгновенно слетела шелуха учтивости. – И месяца не прошло!

Веденская тоже вскочила на ноги

– Вот именно! Через месяц порадовал письмом. Просил не беспокоить и не отвлекать от службы!

– Да ты с ума сошла! Какое письмо?!

– Твое! Ты думаешь, я такая дура, что уничтожила его? Вот бог и покарал тебя за мои слезы! Теперь сидишь у сгоревшего корыта.

– Покажи письмо, – прохрипел Егупкин.

– Я твои писульки с собой не таскаю.

– А если не таскаешь, так не выдумывай! Я никогда таких писем не писал. Я хотел застрелиться, когда узнал о твоей свадьбе.

– Промахнулся?! Хорошо, я привезу письмо. Но сейчас мы говорим о квартире.

– Не хочу ни о чем говорить, пока не увижу письма.

– Хорошо, оно у тебя будет. Почитаешь, вспомнишь молодость.

Веденская ушла, не попрощавшись.

– Совсем с ума спятила! – еще долго возмущался Егупкин.

– Для оправдания человек способен придумать что угодно, – заметил Аникеев.

Счастливая примета

На следующий день Егупкин с Аникеевым направились в сторону банка. Вспоминая разговор с Веденской, Егупкин перебрасывал спортивную сумку с золотом с одного плеча на другое и всю дорогу возмущался. Неожиданно дорогу им перебежала черная кошка. Аникеев даже приостановился в нерешительности.

– Не боись, – приободрил Егупкин.

– Ты не веришь в приметы?

– В кошек не верю. У моей соседки их было штук пять – и все черные. Только выйдешь из дома, какая-нибудь обязательно попадется, а то и две сразу. Так что на кошек у меня иммунитет. А вот в удачу от найденной подковы верю.

– Ты находил подковы?

– И не одну. На себе испытал.

– Интересно. Расскажи, как это было.

Егупкин не заставил себя упрашивать, тем более что по дороге в банк лучше говорить о чем-нибудь духоподъемном.

– Случилось это в перестроечное время, еще до моей службы в армии, – начал Егупкин. – В институт я с первого раза не поступил, пришлось устроиться штамповщиком в кузнечно-прессовый цех. Но в те годы, как ты понимаешь, началась приватизация, бандитизация и оптимизация производства. Зарплату задерживали на полгода. Работали сдельно – сколько ни сделай, ничего не получишь. И тогда мне подумалось: «Эх, найти бы подкову для удачи!»

– Да где б ты ее нашел в Посторомкино?

– В своей голове! Попросил инструментальщиков сделать штамп с просечками, чтобы ковать подковы не старинным способом, как в деревенской кузнице, а мгновенно. Положил раскаленную металлическую полосу на штамп, нажал на педаль – пневматический молот вырубил готовую.

– И получил премию за рацпредложение?

– Какая премия?! Я ведь говорю, заплаты не было! Наштамповал я сотни три подков и в несколько заходов перетащил домой. Бросил у сарайчика под водостоком. Через неделю они поржавели так, словно отвалились от копыта полвека назад. Затем положил с десяток подков в холщовую сумку, оделся похуже и отправился на рынок. Сел там у входа на бордюрчик. На мне видавший виды линялый пиджачишко, обтрепанные штаны с бахромой и заплатами. Небритый, нечесаный, одним словом – потомственный селянин. Вытащил из торбы парочку подков, положил рядом на землю. Естественно, у людей, идущих на рынок, впечатление, что я пропил весь свой домашний инвентарь, а теперь вынес последнее – подковы, что валялись в сарае со времен коллективизации.

Некоторые подходят, разглядывают – диковинно видеть настоящую подкову. Со мной рядом мужик транзисторными приемниками торговал, никто не обращает внимания – приелась электроника. А у меня – раритет! Интересуются – почем? Я много не просил, – признался Егупкин. – Одна подкова – дневной заработок на нашем заводе. Конечно, покупатели вертят в руках, удивляются, а я в это нахваливают товар и объясняю, как надобно обращаться с ним: «Подкова должна прибиваться к дверям рожками кверху, чтобы удача задерживалась в ней, как в бокале. А то иные приколачивают неправильно – вот фортуна и стекает мимо. Хозяину ничего не остается».

Продам парку подков, вынимаю новые, так сказать, подкидываю дровишки в костер моего благосостояния. Андрюха, – завершил свой рассказ Егупкин, – я в то лето столько заработал, что на заводе и за десять лет не получишь! А ты говорил, подкова не приносит счастье.

– Я про кошек говорил.

– А что про них говорить? Кошка она везде кошка. Я соседских в то время хорошо подкармливал. Соседка не обижалась.

Аникеев не успел уточнять, в каком смысле была упомянута соседка, поскольку друзья подходили к банку.

Охранник банка встретил посетителей настороженно. Были они, конечно, без масок, но выглядели подозрительно. Помимо того, пришли с увесистой сумкой, в которой могло находиться что угодно.

Друзья присели на диванчик. Терпеливо дождались очереди, указанной в талончике, полученном при входе. Когда оказались у окошка, за которым сидела сотрудница, Егупкин сказал:

– Девушка, мы хотели бы арендовать ячейку в банковском сейфе, чтобы положить туда кое-что.

– Паспорт.

– Нет, золото.

– Ваш паспорт, – повторила девушка.

Егупкин достал паспорт. Сотрудница отсканировала страницы, внесла данные в компьютер и велела пройти в отдельную кабинку. Вскоре в кабинку явился упитанный сотрудник с заплывшими глазками. Но стоило Егупкину выложить золотой слиток на стол, глазки сотрудника выкатились наружу.

– Что это?

Друзья не ответили, предоставив сотруднику самому определить категорию товара. Слиток, надраенный металлической щеткой, а затем отполированный тряпочкой, сиял, как сувенирный Будда на восточном базара.

Изумленный толстяк, захлопал глазами, вышмыгнул из кабинки и вскоре вернулся с подмогой. Это был старичок, причем в таком возрасте, до которого обычные люди не доживают. А если и доживают, то уже ничего не видят и не слышат. Но этот древний экспонат все видел и слышал. Он живенько просеменил к столу, с помощью увеличительного стекла изучил товар и вопросительно уставился на клиентов.

Аникеев коротко объяснил версию происхождения золота:

– Результат пожара.

Но энергичная мумия, вероятно, не все поняла. Пришлось растолковать – полностью озвучить историю с кровельным церковным железом.

Старичок, скорее всего, рожденный еще до закладки разграбленной церкви, слушал внимательно, кивал головой, но, похоже, услышанному не поверил.

– Без декларации на товар ячейку сейфа предоставить не можем, – заявил он и тут же добавил, – сколько за него хотите?

Аникеев сразу сообразил, что такие сотрудники для банка на вес золота и озвучил желаемую цену. Егупкин утвердительно кивал, что означало – решение окончательное и торговаться они не намерены.

Но старик так изворотливо повел переговоры, что стало понятно – голова у него работает намного лучше, чем у клиентов. Он иносказательно растолковал владельцам золота, что лучше бы им проявить благоразумие, иначе можно оказаться за решеткой. Напрямую этого он, конечно, не говорил, но его месседж был понят.

Одним словом, товарищи получили половину от того, на что рассчитывали. Причем на руки им выдали только четверть этой суммы. Остальные три четверти были положены на счет Егупкина, тут же открытый в банке.

Из банка друзья вышли ограбленными, но, как ни странно, веселыми. Тяжести на сердце не было – она появилась на плече Егупкина, которого кособочила сумка с семью миллионами рублей. Еще двадцать один миллион числился на его счету.

Противно быть неимущим

По дороге домой Егупкин то сыпал анекдотами, то начинал жаловаться, что ему надоели соболезнования по поводу пожара.

– Сочувствие и жалость разрушают мою психику.

– Социальная служба предлагала помощь? – спросил Аникеев.

– Ни разу, – ответил Егупкин, тем самым оклеветав уважаемое ведомство.

На обочине дороги, у места пожара, стоял служебный УАЗик с надписью на борту «Социальная служба». Завидев подошедших, из него выпрыгнула удивительно красивая женщина. На голове ее была шляпка, напоминающая цветочный букетик, за спиной – небольшой красный рюкзачок. Лицо ее с неестественно голубыми и большими глазами сияло без всякого макияжа. Аникеев даже опешил от столь редкостной красоты. Егупкин же недовольно хмыкнул:

– Опять она.

– Кто это?

– Клавдия.

Женщина подошла, представилась:

– Клавдия – руководитель социальной службы.

– Андрей, – ответил Аникеев, с удовольствием пожимая крохотную ладошку.

Клавдия обернулась к Егупкину.

– Иван Петрович, мне надобно обследовать ваши жилищные условия и оказать необходимую помощь.

– Где вы видите жилище?! – возмутился Егупкин.

– Но вы где-то живете?

Аникееву пришлось вмешаться в разговор. Он опасался, как бы Егупкин не объявил своим жилищем сарай, где вперемежку с плавильными приспособлениями валялись куски золота и свинца. Еще Аникееву подумалось, что рассерженный Егупкин может распахнуть сумку и продемонстрировать, что в благотворительности не нуждается.

– Если хотите знать, где живет Иван Петрович, – сказал Аникеев, – то можете поехать домой, зайти в подвал или погреб и получить полное представление о его жилищных условиях.

– Не обижайтесь, но его дом сгорел, и мы обязаны реагировать.

– А вы знаете, почему он сгорел? – неожиданно спросил Егупкин.

– Откуда мне знать.

– Мне не понравилась его планировка.

– Не поняла?..

– Что тут непонятного? Мой дом, хочу – живу, хочу – поджигаю!

Аникееву снова пришлось вклиниться в разговор и попытаться загладить нервозность Егупкина.

– Видите ли, Клавдия, избавиться от дома с помощью огня намного дешевле, чем демонтировать его традиционным способом. В последнем случае потребуются рабочие, экскаваторы, машины… А ближайшая свалка за восемь километров. Можете не сомневаться, водители припишут столько ходок, что до пенсии не рассчитаешься!

Клавдия приняла объяснение Аникеева за издевательство. Она достала из папки листок бумаги, протянула его Егупкину.

– Вот здесь распишитесь.

– Что это?

– Отказ от получения помощи.

Егупкин охотно расписался, и Клавдия уехала.

Аникеев спросил Егупкина:

– Ты ее знаешь? Кто это?

– Мое недоразумение.

– Хотел бы я иметь такое недоразумение!

– А вот я не хочу! Имел удовольствие знать ее ближе.

– В каком смысле?

– Не в том, о котором ты подумал. Но домой к ней заходил.

– Перестань изводить загадками. Объясни.

Егупкин поставил сумку на землю, опустился на скамью.

– Она иной раз приходила в шахтоуправление, где я работал. Все мужики, видя ее, начинали сходить с ума.

– Не удивительно. А ты?

– А я что, не мужик?! Как-то спросил ее: «Красавица, вы все время ходите с рюкзачком. Уж не ангельские ли крылышки прячете там?

– Так и сказал?

– Само вырвалось. А она в ответ: «Иван Петрович, если хотите, рюкзачок можно и снять. Тогда и увидите, что находится под ним». И так улыбнулась, что я сразу понял, она позволит снять не только рюкзачок.

– Ох, и плутовка! – мечтательно вздохнул Аникеев.

– Еще какая, – согласился Егупкин. – Я тогда совсем потерял голову. Она взяла меня за руку и повела к себе домой, словно теленка. Живет она в центре города, в роскошной квартире. Живет одна – уточнил Егупкин. – Только мы переступил порог, я словно оказался в раю. Ароматы цветов, точно в оранжерее. Даже голова закружилась. В прихожей стояла вешалка для одежды, где висели ее яркие плащики, а сверху – полка, на которой лежали штук семь разноцветных шляпок в виде букетиков. Этими шляпками она всех мужиков с ума сводит.

– И женщины, наверное, завидуют.

– Само собой. Только вошли в квартиру, она обернулась ко мне и бросилась на грудь.

– Прямо на пороге?

– Не сходя с коврика. Обняла и говорит: «Ванюша, убедись, что я без ангельских крыльев». Я обнял ее, провел рукой по спине под рюкзачком. Она затрепетала, словно листок на ветру, и пошла в спальню, приглашая за собой. Я сдернул с головы картуз, бросил на полку с ее шляпками. Одна шляпка свалилась вниз, я поднял ее и замер… Шляпка изнутри была выложена черных бархатом, а в бархате два конусных углубления! Ошибиться было невозможно. Углубления предназначались… для рожек. Шляпка надевались на рожки, тем самым скрывая их. Я поднял голову и увидел, что Клавдия в это время стоит в проеме двери, ведущей в спальню. Стоит обнаженная, только шляпка на голове. Она увидела, что я держу шляпку тыльной стороной и разгадал ее тайну. Лицо ее исказилось от боли. Меня от этой гримасы словно взрывом отбросило в дверь. Уже на лестнице я услышал, – а может, мне только почудилось – ее громкие рыданья.

Вот и все, что я знаю, о Клавдии, – завершил свой рассказ Егупкин.

Аникеев перекрестился.

– А ты трезвый был в тот день?

– Как стеклышко. Хотя потом пару дней не просыхал.

– Она ко всем пристает, или только к тебе?

– За других не знаю. Но если бы у нее было что-то с другими, в городе знали бы.

Не успел Егупкин окончить историю о Клавдии – руководителе социальной службы, как рядом с ними остановился еще один автомобиль. Это был мерседес Веденской. Таисия вышла из машины, сдержано поздоровалась и протянула Егупкину желтый листок – его армейское письмо.

Егупкин взял листок, углубился в чтение. Веденская стояла рядом, готовая ринуться в бой, если он вздумает отказаться от авторства.

Егупкин именно так и поступил. Но сделал это вовсе не с горячностью, а с благодушной улыбкой. Егупкин ткнул пальцем в листок.

– Таисия, букву «д» я никогда не пишу хвостиком вниз. Здесь она висит… – как именно висит хвостик, Егупкин не уточнил. – И «ж» тоже не моя. Если решила подделать письмо, так хотя бы сначала почерк изучила!

Веденская выхватила письмо из рук Егупкина, внимательно уставилась в него. Предполагаемый автор свесился через ее плечо и указал еще на одно несоответствие.

– А здесь буква «д» задрала свой хвост. Уж если наводишь тень на плетень, так наводи одинаково.

– Тебя совесть грызла, вот ты и писал по-разному!

– Да клянусь тебе – это не мое письмо!

– А я клянусь, что получила его по почте.

Аникееву пришлось вмешаться и сделать глубокомысленный вывод, достойный Шерлока Холмса.

– Если Иван Петрович этого письма не писал, а вы его не фальсифицировали, то это дело рук кого-то третьего. Остается всего выяснить, кто он? Кому выгодно было вас рассорить? В таких случаях говорят «ищите женщину».