Читать онлайн Черный копатель

Посвящается Гигантской Белочке.

Рассказ основан на реальных событиях из астрального мира. Другими словами – хотя для рассказа в стиле фэнтези это излишне, все же, учитывая привычку некоторых граждан видеть несуществующие детали, намеки и тому подобное там, где их нет и не могло быть, предупреждаю: все имена, равно как и клички животных, а также события и населенные пункты в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, животными и событиями случайны. Страна, в которой происходит действие рассказа, также вымышлена и существует только в больном воображении автора.

1.

Сейчас мне уже трудно воссоздать в деталях события того долгого года. Точно помню, что в день, когда мы получили ответственное задание, в городе шел холодный осенний ливень. Если быть точной, на тот момент город уже несколько месяцев как переименовали в экопоселение «Веселая Радуга».

Веселье началось еще в феврале: тогда рабочие бензопилами срезали самый большой в городе рекламный экран. Он с треском рухнул на брусчатку и взорвался, а вместе с ним рухнули и надежды горожан на спокойную жизнь. Сначала запретили автомобили и повсюду прочертили велосипедные дорожки. Потом этого им показалось мало, и под запрет попали велосипеды, самокаты и гироскутеры, а также все прочие изделия, содержащие металл в любом процентном отношении. Передвигаться разрешили только пешком или на полностью деревянных скейтбордах.

Несчастным государственным служащим и это было недоступно: им выдали для передвижения пластмассовые машинки «толокары» – вроде детских ходунков. На них ездили, отталкиваясь от земли ногами, а депеши передавали только нарочно, потому что сотовые телефоны, фотоаппараты и рации тоже повсеместно запретили. Лишь редкие приезжие из других городов могли щеголять на улицах указанными техническими благами цивилизации, но только до той поры, пока их не замечали полицейские либо другие надзирающие структуры, коих в экопоселении развелось невиданное доселе количество.

Меня зовут Тамара Викторовна, и я – бывший водитель трамвая. На тот момент я уже полгода как была без работы. Трамваи запретили после серии подозрительных дорожно-транспортных происшествий, когда был нанесен ущерб нескольким десяткам автомобилям. Трамваи заперли в депо, а рельсы выкорчевали в течение месяца после этого. Общим распоряжением администрации под угрозой повешения были запрещены фотографии и видео с трамваями, и даже любое упоминание о них в случайном разговоре.

Конечно же, мало кто верил, что истинной причиной запрета были происшествия на дороге, которых, к слову, с участием автобусов и троллейбусов происходит ничуть не меньше. На тот момент все думали, что трамваи пали жертвой объявленного старостой экопоселения табу на железо. А табу было всеобщим, и его предписания выполнялись с фанатизмом, характерным для времен инквизиции или культурной революции в Китае.

Тяжелые грузовики с дюжими молодцами срезали стальные ограды и ворота вокруг парков, школ, больниц, ломали и увозили дорожные знаки, светофоры, километры железных кабелей. Они выкопали все трубы водоснабжения и канализации и оставили по всему городу длинные ямы, в которые по ночам проваливались инвалиды и старики. Владельцы биллбордов пытались объединиться и противостоять модному поветрию, но безуспешно – их фирмы бесследно исчезли в течение одной ночи, причем вместе с владельцами.

Потом совет экопоселения вынес решение о полном запрете использования стальных изделий в быту, а также о переходе на современные стандарты цивилизованного мира в отношении окружающей среды, животных и растений. По всем квартирам прошлись вооруженные комиссии: поголовно конфисковали газовки, стиральные машины, меховые изделия, микроволновки и унитазы.

Вы спросите: при чем тут унитазы? – оказывается, в передовых западных странах люди полностью уравнены в правах с животными. А, если животных нельзя приучить к унитазам, то вот людей вполне можно низвести к санитарной культуре животных, что и было сделано.

В итоге, постановили, что люди не имеют права использовать животных и растения для одежды, еды, развлечений и других целей. Разрешено только сыроедение и веганство. И когда они говорят «сыроедение» – это вовсе не поедание сыра (размечтались, сыр – это вкусно, а все вкусное и радующее глаз было запрещено), а употребление в пищу только сырых продуктов.

Впрочем, в унитазах и раковинах необходимость отпала сама собой, поскольку трубы выкопали уже давно, и все это перестало работать. В каждом дворе и парке теперь существовала общая выгребная яма, от которой исходил смрадный запах. Начались повальные болезни. Люди кинулись в аптеки, но их тоже скоро закрыли. Совет экопоселения призывал народ вернуться к естеству, а лекарства, по убеждению старосты, являются порождением алчных фармацевтических компаний и разрушают организм человека. Аптекари стали торговать из-под полы, и тогда по городу прошлись так называемые «флэшмобы», организованные советом экопоселения. Молодые люди в черных масках молча несли развернутые вдоль пустынных улиц огромные, размером едва ли не с футбольное поле, флаги экопоселения (веселая радуга и розовый единорог на фоне голубого неба), а вслед за полотнищами шагали сотни других активистов с закрытыми лицами. В руках они несли длинные тяжелые палки. В ходе массовых флэшмобов аптеки были уничтожены и разорены, а фармацевты – повешены на столбах. Потом в течение одной ночи трупы бесследно исчезли.

Последним из известных мне достижений старосты был призыв вовсе отказаться от любой еды и питаться энергией солнца. Сам староста уже много лет ничего не ел и не пил, сидел в одной долгой медитации, а весь совет экопоселения, кроме него, состоял из собак, кошек и крыс. Животных, и особенно крыс, убивать и употреблять в пищу строжайше запретили еще весной. Они расплодились в диком количестве и в поисках еды охотились на одиноких детей и стариков.

Такая вот обстановка была в городе в тот вечер, когда я покинула свою холодную квартирку и вышла под промозглый ливень. Потоки холодной воды с неба несколько приглушили вонь от выгребных ям и гарь от костров, которые люди разжигали повсеместно для того, чтобы тайком приготовить себе еду (естественно, большинство нормальных людей так и остались грешниками-мясоедами и потребителями прочей запрещенной пищи; только все это ушло в глубокое подполье). Деревьев во дворе и во всем городе сильно поубавилось – несмотря на строжайший запрет, их постепенно рубили на костры.

Комендантский час еще не начался, однако на улицах уже появились полицейские патрули. Они ездили по трое-четверо, на приземистых пластмассовых ходунках-толокарах. Спрятавшись за угол, я пропустила один такой патруль. После того, как полицейские, чертыхаясь и неуклюже отталкиваясь от асфальта грязными ботинками, укатили в сторону проспекта, появился другой патруль. С десяток мрачных солдат в наглухо закрытых костюмах химической защиты шли цепью, проверяя металлоискателями остатки железа во дворах. Позади них шли трое с автоматами наперевес. Они открывали огонь на поражение при малейшем подозрении, что кто-то еще прячет у себя запрещенный металл.

Я убежала от страшных искателей железа вниз по проспекту. Поперек каждого перекрестка были протянуты транспаранты с призывами вернуться к естеству, охранять животных, есть сырую пищу и питаться от солнца, отказаться от лекарств. Из разграбленного, зияющего пустыми глазницами темных витрин супермаркета «Столешный» вылетела целая армия тощих ворон. На моих глазах огромные стаи голодных собак вступали в сражения с полчищами обнаглевших крыс. Немногочисленные прохожие, худые, оборванные и запуганные, в страхе обходили места этих сражений стороной.

Я вспомнила, что работники «Столешного» во все времена славились своим особенным, характерным только для этого магазина хамством. Они хамили посетителям не просто так, на ходу или от несчастной жизни, а расчетливо, с подготовкой, выбирая наиболее меткие слова и выражения, с яркой, неугасимой ненавистью в глазах. Испортить посетителю настроение было главной задачей их жизни и деятельности, за это они, как я думаю, даже получали премии. По всей видимости, в «Столешном» еще с восьмидесятых годов проводились специальные тренинги по хамству, а персонал имел на рабочем месте особые тетради с записью различных манер поведения, отторгающих людей от магазина любым доступным и недоступным способом. Причем люди продолжали туда ходить, так как больше магазинов в округе не было, и этот факт доставлял продавцам дополнительную радость. Так дворовый хулиган замирает от счастья, когда, сидя на крыше, видит внизу знакомую голову, оплеванную им на прошлой неделе. В «Столешном» для обхамленного посетителя в следующий раз был наготове новый способ обмакивания его в моральные помои, поскольку к прежним методам хамства человек уже к тому времени привыкал, и со временем этот факт непрерывных гадостей даже начинал доставлять отдельным покупателям некое сатанинское, мазохистское удовольствие.

Теперь же я скучала по крикам и пренебрежительным взглядам из-за касс «Столешного», была готова выслушать миллионы хамоватых замечаний и взглянуть в наглые глаза не одному, а всем работникам супермаркета, и все это для того, чтобы в итоге подойти к витрине со свежими кусками мяса, почувствовать холодок от бутылки с молоком и набрать домой целую корзину продуктов.

Размечталась, конечно. «Столешный», как и все остальные магазины города, давно уже не работал, а его продавцы разбежались – видимо, хамили теперь всем встречным на улицах и в микрорайонах, чтобы не потерять навыки.

Только на Старой площади царило оживление. Несколько сот активистов столпилось перед деревянной трибуной, с которой выступал с очередным воззванием староста экопоселения. Я остановилась и послушала его в течение десяти минут. Говорил он то же, что и всегда: дикий, сумбурный набор общих фраз об охране окружающей среды, любви к животным, призывы еще раз сплотиться и поднажать, чтобы войти наконец-то в первую двадцатку цивилизованных стран. Много раз прозвучало надоевшее гражданам за последние месяцы выражение «метод Джона Гейна» – то есть, по мнению руководства экопоселения, нечто высокое и недостижимое, к чему мы все должны стремиться.

– Мы не должны останавливаться! – кричал староста. – Конечно, мы многого достигли за этот год, действуя по методам Джона Гейна. Мы запретили все вредные химические вещества, в том числе стиральные порошки и другую мерзость, невинно прозываемую «бытовой химией». Мы отключили электричество и центральное отопление и уничтожили тем самым наиболее опасные для окружающей среды факторы загрязнения. Мы сделали в нашем поселении обыденными такие полезные практики, как сыроедение, солнцеедение, веганство. Сегодня мы можем гордиться тем, что наши жители стопроцентно примкнули к полезному движению закаливания, причем не выходя из собственных квартир! И все это мы делаем совершенно добровольно и по инициативе самих жителей, а также исходя из нашей главной и единственной задачи – заботы о наших дорогих поселенцах! И помните – Джон Гейн бы гордился нами!

Несмотря на промозглый холод, староста был босоног и одет по последней моде – в костюм из листьев натуральной капусты. Его движения, как обычно, были скованными, однообразными и деревянными, а лицо не выражало никаких эмоций и напоминало маску китайского болванчика. Его сподвижники столпились вокруг старосты живым щитом и не подпускали к нему восторженных поклонников на расстояние ближе десяти метров.

По окончании своей яростной речи староста взял в руки саксофон и заиграл печальную мелодию. Играл он неплохо – все-таки, это была его основная специальность, на саксофониста он много лет обучался где-то в Филадельфии – там, кстати, он и нахватался цивилизованных идей, в которые теперь вверг целый город.

Под заунывную мелодию я направилась вниз по проспекту Радости и спустя десяток перекрестков оказалась на вокзальной площади. Было ровно семнадцать часов – а именно на это время меня пригласил на строго секретную встречу следователь линейного отдела внутренних дел Темиржол Ментыбаев.

2.

Сколько себя помню, железнодорожное ведомство всегда было государством в государстве. Даже в самые захудалые времена у них имелись деньги и связи. Не стала исключением и наша унылая пора. Железная дорога не входила в юрисдикцию экопоселения и отгородилась от него глухим каменным забором. В стенах вокзального офиса меня встретили цветущие лица охранников и запах свежих пирожков.

Следователя Ментыбаева тоже, судя по размеру его живота, фортуна не обошла стороной. Красный свитер с рождественскими оленями с трудом облегал грушеобразное тело следователя, а мощные челюсти Ментыбаева пережевывали шоколадное печенье.

Несмотря на кажущееся благополучие, лицо следователя выражало серьезную озабоченность текущим положением дел. Ментыбаев сидел за компьютером у окна, а остальная часть его большого кабинета была покрыта мраком. Видимо, общий кризис задел и железную дорогу, поскольку в здании экономили свет.

Следователь указал мне на стул, поставил на паузу игру Plants vs Zombies и обратился к темной части кабинета. К этому времени мои глаза привыкли ко мраку, и я с удивлением заметила, что за обширным столом квадратной формы, кроме меня, сидят еще три человека. Лиц не было видно – можно было различить только неясные очертания фигур.

Сам стол был пуст, если не считать лежавших на нем четырех красных кирпичей. В последнее время я видела столько, что кирпичи на письменном столе меня совершенно не удивили.

Забыла упомянуть о странном явлении, которое произошло сразу, как только я вошла в кабинет следователя. Денег у меня на тот момент, как вы сами понимаете, было немного, поскольку уже несколько месяцев я перебивалась случайными заработками. Но несколько старых купюр в кошельке я всегда держала на всякий случай. Когда я переступила порог кабинета, кошелек во внутреннем кармане куртки задвигался и самопроизвольно расстегнулся. Несколько банкнот выпорхнули из кармана и стремительно полетели в направлении темного стола. Только двадцатилетний опыт вождения трамвая позволил мне среагировать моментально и перехватить все купюры еще до того, как они смогли удалиться в неосвещенную часть комнаты. Следователь прекрасно все это видел, но удивления на его лице не отобразилось. Он лишь зевнул и едва заметно покачал головой.

Я села за стол. Банкноты в кошельке продолжали заметно вибрировать – мне приходилось прижимать их рукой. Следователь прошел к столу и зажег маленькую лампу с зеленым абажуром. В приглушенном таинственном свете я впервые увидела других посетителей кабинета. Крайний слева оказался мужчиной лет тридцати пяти, одетым в нескладный костюм мышиного цвета и шапку-обманку из искусственного меха, которую он не снимал даже в помещении. Лицо мужчины было настолько неприметным, что я напрочь забывала, как он выглядит, стоило лишь на мгновение отвлечь внимание на что-нибудь другое.

Посередине сидела совсем молодая девушка в новомодном плаще и с распущенными черными волосами. Мне показалось, что на меня она посмотрела с виноватым выражением лица.

Человека справа я уже где-то видела. Это был молодой крупный парень в синем спортивном костюме. На его большой коротко стриженой голове красовалась детская вязаная шапочка с помпоном. Глаза под огромными очками выражали крайнюю степень инфантильности и наивности. Молодой человек непрерывно елозил на стуле, что-то жевал и шарил по карманам. Смотреть на это было невыносимо, и я обратила взор на следователя Ментыбаева. Тот как раз прикрикнул на парня справа:

– Я что тебе говорил, Дастан! Выброси это немедленно!

Молодой человек посмотрел на следователя с изумлением и вынул изо рта короткую бумажную трубку, тщательно закрученную с обеих сторон. Он также пытался украдкой спрятать в карман зажигалку.

– Да что вы, господин полицейский, – пробубнил верзила, честно глядя следователю прямо в глаза. – Я это только что нашел вот на этом самом месте. Я даже не знаю, что это такое, вот и думал проверить, понять…

– Не вздумай здесь это курить! – строго отчеканил Ментыбаев. – Я не для этого тебя пригласил.

Как только следователь произнес имя верзилы, я его узнала. Еще в те времена, когда в городе работало телевидение, имя этого парня периодически мелькало в выпусках новостей. Он разъезжал по ночным улицам на отцовском джипе и беззастенчиво давил прохожих, причем делал это не из ненависти ко всему миру и даже не из хулиганских побуждений, а просто потому, что ему никто не объяснил, что так делать нельзя. Он настолько простодушно и убедительно говорил это в полиции, что его всякий раз прощали, настрого приказав больше не давить людей, не садиться за руль пьяным и не употреблять запрещенные вещества. Даже когда он попадался на том же в очередной раз, полицейским стоило взглянуть в его наивные детские глаза, после чего все вопросы к Дастану отпадали, и его отпускали на все четыре стороны. В народе за эти подвиги его прозвали Неуязвимый Дастан.

Два других посетителя тоже посмотрели на Дастана с неподдельным интересом. Следователю пришлось слегка постучать по столу, чтобы привлечь всеобщее внимание.

– У нас мало времени, коллеги, – сказал Ментыбаев. – Думаю, я уже могу называть вас коллегами, поскольку у нас есть одно общее дело. Сначала вкратце опишу ситуацию. На днях у нас пропало определенное количество колесных пар. Ну, вы понимаете – это те штуки, на которых ездят вагоны. А колесная пара – это не золотое колечко, ее украсть не так-то просто. Вес стандартной колесной пары – около двух тонн, и чтобы провернуть такую кражу, необходима техника и обученные люди. Между тем, пропала не одна пара, а шестьдесят восемь. Вы представили себе 68 колесных пар? Это же целый состав, столько добра так просто не украдешь. Но вот – украли. А вместе с парами исчезли фуры, на которых их перевозили, все шоферы этих фур, а также два наших складских работника: кладовщик и экспедитор, сопровождавшие груз.

– Это произошло на трассе? Есть свидетели? – неожиданном тонким плаксивым голоском спросил мужчина в мышином костюме. Детский голос прозвучал столь внезапно и так контрастировал с важным тоном, каким эти слова были сказаны, что девушка рядом невольно усмехнулась. Правда, тут же извинилась и виновато потупила взор.

– Свидетелей нет, – вздохнул Ментыбаев. – Я же говорю, что все участники этого перегона исчезли. А насчет того, как это произошло, позвольте мне нарисовать схему.

Следователь выдернул из блокнота разлинованный листок и быстро нарисовал на нем схему инцидента.

– Смотрите, – Ментыбаев ткнул ручкой в листок, и все остальные, включая меня, подались вперед, склонившись над примитивной картой. – На окраине города у нас есть депо. Это главное депо, из которого выезжает большинство поездов нашего отделения. Километрах примерно в пяти южнее, то есть ближе к центру города, находится ремонтная база со складами. Не спрашивайте меня, почему все так построено – этого я не знаю, и база, и депо существуют еще с советских времен, когда-то они были частью Турксиба. Примерно недели две назад депо понадобились колесные пары. Заказ передали в склады и планировали транспортировать по железной дороге. Но перед самой отправкой недалеко от базы произошел взрыв цистерны с топливом. Почти сто метров путей оказалось испорчено. С рельсами и шпалами сейчас проблемы, поэтому ремонт затянулся, и колесные пары решили перевезти по обычной асфальтированной трассе. Мы стараемся избегать выхода на территорию города, но депо настоятельно требовало колесные пары, поэтому экспедитору было дано задание нанять несколько больших фур и перевезти груз. Так и было сделано. Колонна выехала из ворот склада после обеда в 14.30, но в депо так и не приехала. Около 14.45 с рации экспедитора был сделан звонок на центральный пульт базы. Но это говорил не экспедитор, а водителей одной из фур. Он успел сказать только следующее: «Это маршрут 101…», после чего послышался звук глухого удара, и связь прервалась. Этому звонку не придали значения и вспомнили о нем только вечером, когда хватились колонны.

– Сто первый маршрут – это автобусный? – уточнила я.

– Вот видите – я не зря вас пригласил, – удовлетворенно отметил следователь. – Вы сразу догадались, в чем дело. Я тоже думаю, что исчезновение колонны как-то связано с этим маршрутом, ведь часть его проходит по трассе между базой и депо. Место там пустынное, но колонна из нескольких огромных фур, груженных почти семью десятками колесных пар, не может сгинуть бесследно.

– На трассе или хотя бы на воротах базы есть камеры, которые мы можем посмотреть? – заинтересовалась девушка.

– Камер нет, иначе мы бы не звали на помощь вас, – ответил следователь.

– А что мы можем сделать? – развел руками Дастан.

– Во всяком случае, намного больше, чем мы, – заверил Ментыбаев. – У нас с городскими властями четкая граница компетенции. Нам даже за черту железной дороги выходить запретили. Эти, как они сейчас называются – какое-то там экопоселение. У меня самого квартира в минуте ходьбы от «золотого квадрата» улиц, но я туда уже несколько месяцев как не хожу, даже не знаю, что там сейчас происходит. Ночую на тупике в пассажирском вагоне. А вы – люди городские, вам туда проход открыт. Я собрал вас по личным рекомендациям, и, судя по всему, каждый из вас – лучший в своем деле.

– Может, вы нас представите? – вновь раздался крохотный голосок мышиного человечка. Девушка опять расхохоталась, и на этот раз уже не сдерживалась, чем весьма разрядила обстановку.

– Вот эта, которая смеется – налоговый инспектор из столицы, Акшагуль Салыкова, – сказал Ментыбаев, слегка улыбнувшись. – Вы спросите – при чем тут налоги? А при том, что налоговый комитет давно подозревает местный автобусный парк №26 в серьезных махинациях. Как только они узнали о похищении колесных пар, сразу же предложили свои услуги. В этом деле предстоит много считать и заполнять документы, и никто не сделает этого лучше, чем Акшагуль. Далее, – следователь указал на человека в мышином костюме, – познакомьтесь, бывший деятель торговли Берик… Я не расслышал, как ваша фамилия?

– Берик А-га-га… – ответил бывший деятель торговли. Он повторил фамилию несколько раз, но никто так ничего и не понял.

– Хорошо, тогда можно – просто Берик? – осведомился Ментыбаев. И, получив молчаливое согласие, продолжал: – Берик многие годы работал на дорогах города. Сейчас их организация переживает не лучшие времена, многих отправили в отпуска без содержания, поэтому Берик сегодня с нами, и применит свой опыт на пользу нашей маленькой опергруппе. Также прошу обратить внимание на Тамару Дмитриеву. Тамара Викторовна – заслуженный водитель трамвая, а ряд улик в этом запутанном деле тянется к трамвайному депо. Кстати, именно оттуда, из трамвайного депо предлагаю начать ваше расследование. Ни для кого не секрет, что непомерно длинный 101-й автобусный маршрут пущен в том числе по тем же улицам, где совсем недавно пролегали рельсы, то есть он во многом повторяет маршрут старого трамвая. Поэтому Тамара Викторовна совсем не случайно оказалась в нашей команде. И, наконец, думаю, этот человек в представлении не нуждается, – Дастан. Я не могу внятно объяснить, зачем пригласил его в опергруппу. Тут, скорее, сработала интуиция. Ни для кого не секрет… В общем, город – место опасное, а Дастан обладает неиссякаемым запасом везения. Удача вам понадобится.

– Можно спросить? – подняла руку Акшагуль. – А почему вы постоянно говорите – вы? Это что, значит, вы сами с нами не будете заниматься этим делом?

– Почему – буду, – твердо ответил следователь, отводя, тем не менее, глаза в сторону. – Только вот я намереваюсь руководить из кабинета. Я же сказал – нас, работников железной дороги, в город не пускают… – и быстро предложил в наступившей тягостной паузе: – Давайте не будем отвлекаться. Не я отдавал приказ о создании группы, это совместная операция нескольких центральных органов. 101-й маршрут относится к автобусному парку №26. Руководство и водители этого парка ведут себя подозрительно. Ваша задача – не привлекая к себе внимание, изучить маршрут и водителей, понять, как они связаны с пропажей каравана с колесными парами. Изучите трамвайное депо, биллборды, – все, что может иметь отношение к этому делу. Мы должны вернуть эти колесные пары любой ценой.

– У нас будет служебная машина? – не унималась Акшагуль.

Следователь глубоко вздохнул и ответил:

– Нет, не будет. И самый главный признак, по которому мы всех вас выбрали, и, поверьте, это согласовано с вашим руководством – каждый из вас в чем-то нуждается. Акшагуль, мне поручили вам передать, что на должность начальника отдела вы сможете претендовать только после удачного завершения этого расследования. Вы ведь уже не первый год грезите об этой позиции? Дастан, вы сами знаете, чем обязаны моему другу полковнику полиции Кылмысбекову после того, как вас задержали в прошлом месяце с очередным пакетом сами знаете, чего. Фотографии, отпечатки пальцев – все это он будет хранить до тех пор, пока вы не поможете нам разобраться с этим делом. Что касается Берика, он здесь по своей воле и выполняет задание своей организации. Думаю, он сам вам как-нибудь все объяснит. А вы, Тамара Викторовна… Вот вас я никак задержать не могу. Только слышал, что с деньгами у вас в последнее время… скажем так, есть затруднения. Так вот, это аванс.

Следователь выразительно посмотрел на четыре кирпича, лежащие перед нами на столе.

– Загляните под кирпичи, только очень осторожно, – попросил он.

Каждый из нас приподнял краешек кирпича и обнаружил под ним крупную сумму денег.

– После того, как закончите расследование, получите вдвое больше. Если по ходу дела возникнут дополнительные расходы, обращайтесь ко мне. На все я даю вам три дня. Дольше не могу, руководство в вопросе сроков расследования было категорично. Я и три дня с трудом выбил. Так что, вы в деле?

Деньги выглядели очень заманчиво. Официальных магазинов в городе уже почти не осталось, но на стихийных рынках без зеленых бумажек делать было нечего. Я взяла свою долю первой, за мной потянулись остальные.

– Отлично, – коротко заключил следователь. – Только держите банкноты крепко, они так и норовят улететь от вас. Думаю, как будет время, Акшагуль расскажет, почему деньги так себя ведут… И еще, забыл сказать. Теперь вы предоставлены самим себе. Если вас поймают или с вами случится еще какая-нибудь неприятность, помните – вы не знаете Темиржола Ментыбаева.

Деньги в кошельке рвали и метали, – даже ткань куртки начала трещать. Я взглянула в глаза своих коллег на предстоящие три дня и увидела в них то же, что чувствовала в данный момент сама – полную растерянность.

3.

Следующий день начался с бумажной работы. Сначала мы проверили документы на базе.

Железнодорожная база представляла собой кучку унылых серых зданий древнесоветской постройки. На стенах проходной еще сохранились таблички семидесятых годов с призывами выполнить и перевыполнить, догнать и обогнать, а также с различными угрозами в адрес опоздавших и нарушителей трудовой дисциплины.

Пройдя обширный двор с автомобилями и разной технической рухлядью, мы попали в производственный цех, где люди в касках ремонтировали прямо на рельсах два огромных темно-зеленых локомотива с красными звездами. В остальных помещениях все было так же: станки, рельсы, колесные пары, вагоны, тепловозы и многочисленные ремонтники в оранжевых тужурках.

Затем мы попали на внутренние пути базы. Путей и стрелок тут было великое множество, по ним медленно плыли десятки тепловозов и дрезин. Передвигаться приходилось по мелкому щебню, смешанному с углем и смазкой, от чего наша обувь быстро приобрела черный налет. Особенно это утомляло Акшагуль Салыкову, приехавшую из столицы в изящных белых сапожках, явно из последней коллекции «Луи Виттон» или еще чего-то в этом роде. В течение дня столичная модница превратилась в типичную обитательницу нашего мрачного экопоселения: чумазую, сопливую, вечно кашляющую и хронически недовольную жизнью.

Особенно на базе ее, да, впрочем, и остальных участников нашей команды, угнетал вездесущий запах дегтя. Он сопровождал нас всюду: на путях, в цехах, в офисе. Он перебивал даже крепкий запах общественного туалета. На обед в столовой мы ели плов, так вот, даже этот весьма неплохой с виду плов на поверку имел все тот же опостылевший аромат железнодорожного дегтя. Да что там запах – в процессе еды у нас было четкое вкусовое ощущение, что мы старательно пережевываем и заглатываем одну ложку дегтя за другой. К концу дня любой из нас легко мог одним дыханием испортить целую сотню бочек с медом. Еще несколько дней после визита на базу нам казалось, что весь мир вокруг состоит из сплошного запаха дегтя.

Возле котельной с приземистой кирпичной трубой мы обнаружили офис, где провели несколько часов, зарывшись в бумаги.

Акшагуль заключила, что с документацией тут происходит форменный бардак:

– Никто не может дать мне внятный ответ, как и когда оформлялись накладные на вывоз колесных пар. Согласно последним инструкциям Министерства, накладных должно быть не две, как раньше, а четыре: одна остается на складе, вторая передается охране при выезде с территории базы, третья вручается в депо, а последняя остается у экспедитора. Как я поняла, здесь оформили только одну накладную, и ее экспедитор увез с собой. В журнале ничего не отметили, как будто груз никто не отпускал. Скорее всего, к этому небольшому перегону между базой и депо местные работники относились как к своему внутреннему двору и не считали должным оформлять какие-либо бумаги. Либо надеялись сделать все после отправки груза, по возвращении на базу. В общем, если бы я тут была не с особой миссией, а с проверкой, железнодорожное ведомство лишилось бы не одного миллиона.

– Они и так многого сегодня недосчитаются, – ядовито ухмыльнулся Берик. Между ним и Акшагуль с самого начала возникла стойкая неприязнь, и он не упускал случая, чтобы злобно подшутить над коллегой.

– Я уже говорила, что не виновата в… этом, – устало вздохнула девушка, посмотрев на нас с обычной смущенной миной. – Такой уж я появилась на свет.

Всего несколько часов общения с Акшагуль позволили нам определить источник таинственного поведения «взбесившихся» денег. Где бы ни появлялась девушка, она притягивала к себе любые деньги в радиусе примерно десяти метров. К ней прилипали купюры и монеты прохожих и собеседников, а если она проходила вблизи дома или офиса, мы видели, как банкноты внутри помещений взлетали и прижимались к оконным стеклам в стремительном полете по направлению к нашей коллеге. Стоило ей отойти на небольшое расстояние, они мягко опадали на пол. Акшагуль никак не могла объяснить свой феномен, она знала лишь, что была такой столько, сколько помнит себя.

Берик поначалу обрадовался и принялся шантажировать девушку, обещая, что никому не расскажет о ее удивительной способности – с условием, если она будет делиться с ним половиной намагниченных денег. Но тут его ждало фиаско, поскольку Акшагуль и сама не могла воспользоваться полученными суммами. Стоило купюрам и монетам долететь до ее одежды, как они тут же волшебно растворялись в воздухе, словно никаких денег и не существовало. Акшагуль даже позволила Берику обшарить все ее карманы и полупустую сумочку, дабы тот убедился, что девушка не врет. После этого деятель торговли опечалился и возненавидел коллегу пуще прежнего.

– Какой тогда от нее толк? – отрезал Берик, скорчив презрительную гримасу. – Мы так и сами без денег останемся.

– А документы ты сам вычитывать будешь? – вырвалось у меня.

– А что там читать да проверять? – хмыкнул Берик. – Роемся в бумагах уже полдня и ничего особенного не нашли. Давайте оставим ее тут, если ей нравится копаться в архивах, а мы пойдем на трассу. Фуры с грузом сами просто так не найдутся, если их не искать.

– У вас есть какие-то идеи? – внимательно спросила Акшагуль.

– Пока нет, да и откуда они тут появятся? – ответил Берик, потянув на себе куртку таким движением, словно ему не хватало воздуха. – Вот выйдем на трассу, там и определимся. Эх, был бы у меня жезл, как в прежние времена…

При этих словах лицо бывшего деятеля торговли исказилось, и он с грустью поник головой.

– Ну хорошо, давайте, пойдем на улицу, – согласилась девушка. – Только дайте мне еще полчаса, я закончу с документами парка.

Поскольку в автобусный парк нас все равно бы не пустили в силу полной закрытости этой организации, Акшагуль попросила, чтобы ей скинули всю имеющуюся по нему информацию на компьютер директора базы. Теперь она изучала бумаги, а я в это время наблюдала за своими новыми коллегами.

С первого взгляда было понятно, что все они – мягко говоря, большие оригиналы, и в ходе совместной работы тому находилось все больше улик. Так, Берик, когда я осталась с ним наедине во дворе базы, принялся жаловаться и с плачем вспоминать о прежних счастливых годах, когда он продавал полосатые черно-белые, а потом красно-полосатые палочки, а затем палочки у них отобрали. Я многое слышала и даже часто сама сталкивалась раньше на дороге с представителями их некогда могущественного торгового клана, которые брали плату за проезд на всех городских путях, но не имела понятия об их внутренней иерархии. По словам Берика выходило, что палочка или, как они называли ее, жезл, была основой их мировоззрения и концептуальных взглядов на будущее человечества, а также единственное, что как-то позволяло определить их принадлежность к мужскому полу. В связи с чем лишение их палочек указом правительства было актом величайшего злодеяния. Через некоторое время после исчезновения палочек на их форме самопроизвольно растаяли знаки отличия в виде накладных погон и прочих цацек, которыми они любили себя наряжать, а затем все деятели клана осипли и стали говорить женскими либо детскими голосами. На этом их вырождение не закончилось, о чем я могла наглядно судить по яркому представителю древнего и когда-то знаменитого клана.

Расчувствовавшись, Берик захотел в туалет. При этом выяснилось, что, согласно древнему регламенту их клана, продавцам красно-полосатых палочек разрешено мочиться только сидя, высунувшись наружу из легкового автомобиля. Он принялся бегать по двору базы, нашел служебную «Приору», забрался в нее без разрешения и, нимало не стесняясь окружающих, сотворил акт облегчения у всех на виду. После этого он успокоился и ожидал выезда на трассу в полном молчании.

Четвертый участник нашей миссии, Неуязвимый Дастан, вообще никак себя не проявлял в общем деле. Он рыскал по базе, подбирал окурки, клянчил еду у местных работников и всей своей внешностью демонстрировал состояние абсолютной праздности. Учитывая его героическое прошлое, для нас это было самой лучшей моделью поведения Дастана.

Акшагуль завершила бумажный этап работы и вышла к воротам базы в некоторой задумчивости.

– Дело явно нечистое, – сказала она. – Автобусный парк №26 перевозит девяносто процентов пассажиров двухмиллионного города, имеет на балансе несколько тысяч транспортных средств, но при этом по всем документам проходит как безнадежно убыточная организация. У них нет ни прибыли, ни доходов, ни закупок, и при этом они умудряются эффективно функционировать. Этого дела так оставлять нельзя. Да, и еще, директор подарил мне фотографии пропавших работников.

С помятого листа обычной офисной бумаги, на нас глядели два распечатанных на цветном принтере лица мужчин лет сорока, явно не отягощенных разумом и заботами. Мы внимательно их изучили, запомнили и вышли, наконец, на трассу.

Поскольку недалеко от базы находилась остановка, и к ней как раз подошел автобус 101-го маршрута, мы вошли в него и принялись наблюдать за водителями.

4.

Где это я?

Передо мной закопченная стена, допотопные кирпичи выглядывают из-под обширных проломов в облезлой штукатурке. Потеки склизкой плесени, ползающие многоножки, неприятное попискивание крысиных полчищ…

Вместе с оттаявшим сознанием в голову хлынули потоки боли. Попытавшись двинуться, я обнаружила, что связана по рукам и ногам куском монтажного провода. Соленый привкус крови во рту. Откуда-то сверху проникали робкие лучи солнца – значит, на дворе день, вот только какое сегодня число?

С трудом развернувшись, я обнаружила, что нахожусь в тесном подвальном помещении, заваленном старыми электродами, треснутыми датчиками и прочим техническим скарбом. Рядом со мной постанывал связанный человек с избитым лицом. В его искаженных диким страхом чертах лица с трудом узнавался деятель торговли Берик.

– Эй, – негромко позвала я.

Берик открыл глаза и лихорадочно затряс головой, видимо, предостерегая меня от лишнего шума.

– Что случилось? Почему мы здесь? – шепотом спросила я.

– Ты что, ничего не помнишь?

Едва шевеля разбитыми в кровь губами, Берик несколькими предложениями восстановил утраченные кластеры моей пострадавшей памяти. Хотя вышло все равно довольно схематично, я постараюсь воссоздать то, что запомнила.

Так вот, эта печальная история началась с того момента, как мы зашли в 101-й автобус.

Несколько часов мы провели в автобусах, сходили и заходили на разных остановках, пытались заговаривать с местным персоналом, и в итоге у нас получился небольшой список таинственных закономерностей 101-го маршрута:

– На конечной остановке в горах автобусы отдыхают минут по двадцать – об этой традиции нашего города ниже. При этом водители заходят в закрытую будку и проводят там минуты по три-четыре. В будке сидит закутанная бабка, которая записывает что-то в тетрадь и дает водителю загадочные таблетки в небольших серых коробочках.

– Маршрут идет через весь город и насчитывает не менее восьмидесяти остановок. На определенных остановках ритуал повторяется. Водитель подходит к неприметным бабкам, принимает из их рук бутерброды и напитки, курит и чертыхается. Бабки при этом тихо зачитывают ему непонятные записи из своих тетрадей. На некоторых остановках водители, как и на конечной, получают таблетки, которые тут же выпивают. Пассажиры все это время (не менее пятнадцати минут) терпеливо ждут, за исключением отдельных личностей (о них ниже). Вот названия этих промежуточных остановок: Мост, Санаторий, Университет, Пивзавод, Кондитерская фабрика, Тарный цех, Роща, Элеватор.

– Водители исключительно агрессивны и обладают непомерной физической силой. Пассажиры, посмевшие выразить неудовольствие долгими остановками в пути, тут же избиваются и выбрасываются из автобусов (часто через окно), причем бабки на остановках тут же добивают их большими металлическими контейнерами, в которых хранят еду.

– Пассажиров берет только около трети автобусов, выезжающих на маршрут. Остальные автобусы, а таких большинство, проезжают мимо с табличкой «В парк».

Одной из самых трудных загадок детства были для меня загадочные простои городских автобусов. Даже в зрелом возрасте, когда я посетила много других населенных пунктов и сама не одно десятилетие проработала водителем общественного транспорта, загадка осталась актуальной и действующей только на территории нашего населенного пункта. Для меня и простых людей было очевидно: если автобус выехал из парка на линию, то на промежуточных остановках он стоит ровно столько времени, сколько необходимо для выгрузки и принятия пассажиров. Всё! – больше ему делать на остановках нечего. Но целый ряд маршрутов нашего города опровергал на практике этот несложный вывод. Взять хотя бы ныне почивший двадцать девятый маршрут, которым я часто пользовалась на выходных, поскольку ездила на отдых в горы. 101-й маршрут извилистой пунктирной линией проходил через весь город, объединив в себе более десятка исторических рейсов, в том числе и 29-й. Возможно именно от синих «двадцать девятых» автобусов и передалась сто первому эта отвратительная привычка.

Мы катались по маршруту часа два, и почти все это время за нами внимательно наблюдали три пассажира типично шоферской наружности: низенькие, кругленькие, смуглые и весьма недобрые. Мне особенно запомнился один, самый маленький, с выдвинутой вперед нижней челюстью. К его голове, походившей на кочан капусты, прилепилась плоская кепочка. Подозрительный тип раз десять прошел по салону автобуса мимо нашей дружной команды и явно прислушивался к разговорам. Я кивнула Акшагуль, указав на маленького, и она дала понять, что тоже давно его заметила. Ну, мало ли кому мы приглянулись. Времени отвлекаться на подозрительных типов у нас не было. Скоро они сошли с рейса, и мы тотчас же о них забыли.

Мы попытались проникнуть в автобусный парк номер двадцать шесть, прикинувшись заболтавшимися пассажирами, случайно пропустившими свою остановку. Как бы не так, нас заботливо ссадили метров за двести до ворот парка, и внутрь мы так и не попали.

Движимые чувством служебного долга и желанием получить от следователя вторую часть денег, мы двинулись к автобусному парку пешком. К огромным воротам подходить было страшно: лица десятка вооруженных охранников ничего хорошего не предвещали. Мы повернули направо и прошли километра полтора вдоль глухой стены автопарка. Перед стеной не было никаких рвов с водой, кольев и прочих фортификационных сооружений, но сама ограда, высотой метров в пять, сложенная из железобетонных блоков и увенчанная целыми зарослями колючей проволоки, сразу же отбивала желание забраться в таинственную организацию нелегальным путем. В стене не было никаких отверстий, проходов либо второстепенных пунктов пропуска. Только в одном месте мы обнаружили стальную дверь, но открыть ее не было ни малейшей возможности: снаружи отсутствовали какие-либо ручки, запоры и замочные скважины, то есть дверь открывалась только изнутри.

Автобусный парк был огромен, и обойти полностью его периметр на своих двоих явно не было хорошей идеей. Мы вернулись к трассе ни с чем, уставшие и запыленные.

Тогда мы решили подойти с другой стороны и направились в бывшее трамвайное депо. Место, где я проработала долгие годы, в этот раз совершенно не вдохновляло: тут было пустынно и заброшенно. Каменный забор накренился, посреди него зияла огромная дыра, – все, что напоминало о торжественных чугунных воротах с выкованными цветами. Несколько унылых рабочих выдирали перед депо низкую оградку палисадника, их охраняли солдаты с автоматами.

– Куда? – грубо спросил один из них, наставив оружие на шедшую впереди остальных Акшагуль.

Я пробилась к охраннику и показала служебный бэйджик:

– Мы тут работали, вещи хотим забрать.

Солдат опустил ствол и растерянно кивнул:

– Ну, идите, раз надо. Если вы что-то там сможете найти, конечно. Кажется, там все уже давно растащили…

Мы прошли линию забора и ступили на жалкие остатки рельсов, покрытые засохшим бурьяном. Перед красным зданием депо чернел остов разобранного на металл трамвая – я с трудом узнала в этом скелете ремонтную дрезину. Зеленые металлические ворота депо, само собой, отсутствовали, но вход был завален деревянными балками, и нам пришлось обходить здание сбоку, чтобы забраться в него. Ловить тут, правда, было нечего, от депо остались лишь голые стены и кучи мусора. Вышли на двор и увидели людей: несколько мужчин в строительных спецовках изучали нас с безопасного расстояния. Как только их окликнули, они немедленно скрылись в лабиринте внутренних строений подсобного хозяйства. Среди деревьев у каменной стены осталась лишь одна неподвижно сидящая фигура, и мы направились к ней.

В печальном лице чумазой, одетой в разнообразное тряпье нищенки угадывались знакомые черты. Девушка сидела в скособоченном, лишенном одной ножки пластиковом стуле с летней площадки, и отрешенно смотрела куда-то вдаль.

– Прошу прощения, – обратилась к ней Акшагуль.

Девушка вздрогнула и дико на нас посмотрела. Потом опустила голову и принялась бормотать себе под нос полную несусветицу, одновременно дергаясь всем телом и выделывая руками замысловатые кренделя.

– Чего ты от нее хочешь? – с сомнением протянул Берик. – Она же не в себе. И зачем мы вообще сюда пришли?

– А у тебя есть другие предложения? – строго взглянула на торговца Акшагуль. – Насколько я могу судить, наше расследование ни на шаг не продвинулось. Предлагаю опрашивать любых свидетелей, кого только сможем здесь найти. Девушка, вы давно тут сидите? Ничего подозрительного не видели?

Безумная хитро, исподлобья взглянула на налогового инспектора и тонким голоском констатировала:

– Я есть хочу.

Берик махнул рукой и собрался уходить. Но в этот момент я узнала нищенку.

– Это же наша стажерка. Она вела трамвай в тот самый день, когда произошло последнее ДТП – ну, после которого трамваи запретили. Почему-то она вышла в тот рейс одна, без наставника. После происшествия она сбежала, и никто ее так больше не видел. Как же ее звали? – Валя, Варя, не помню точно.

– Это не я, – неожиданно твердым голосом заявила стажерка. – Я не виновата. Дайте чего-нибудь поесть.

Акшагуль вынула из сумки половину бутерброда с сыром и протянула нищенке. Та жадно схватила и принялась жевать.

– Можно уточнить – почему вы утверждаете, что не виновны в аварии? – осторожно спросила Акшагуль.

– Потому что не виновна, – уверенно повторила стажерка. – Там был еще один человек. Он запрыгнул на ходу.

– Что за человек, как выглядит?

– Не помню. Он схватил меня и повалил на пол. А трамвай ехал на полной скорости. Пока я поднималась, трамвай врезался в стоявшие на пути машины. Десять штук.

– Точнее, двенадцать, я помню тот случай, – вмешался Берик. – Трамвай протаранил двенадцать автомобилей. А вы сбежали.

– Зачем вы убежали, если на вас было совершено нападение? – спросила Акшагуль. – Почему не обратились в полицию?

– Он вытащил меня из вагона и потащил в парк, – печально сказала нищенка. – Потом он бил и бил, по голове, ногами. Я очнулась тут, через много дней, когда трамваи отсюда уже ушли. Где дом, не помню.

Мы все переглянулись.

– Ее нельзя тут оставлять, – решила я. – Надо отвести ее в ЛОВД, к следователю.

– Я тоже так думаю, – согласилась Акшагуль. – Ее показания очень помогут нашему расследованию.

– Я не хочу к следователю, – плаксивым голосом выдала стажерка.

– Не бойся, мы свои, мы не дадим тебя в обиду, – попыталась успокоить ее Акшагуль и взяла нищенку за руку.

Тут безумная вдруг вскочила, издала дикий вопль и с огромной скоростью помчалась в сторону подсобных зданий депо. Мы, не сговариваясь, бросились за ней.

Как оказалось, быстро бегать из нас умели только я и Берик. Акшагуль на своих сапогах от Луи Виттон отстала, а вечно пребывающий вне этой реальности Дастан, кажется, даже не сдвинулся с места, проявив абсолютное равнодушие к погоне.

Пробежав мимо нескольких складов, мы сквозь распахнутые двери устремились вслед за нищенкой в обветшалое здание ремонтного цеха.

В огромном помещении царил полумрак. Ловко перепрыгивая смотровые ямы и кучи сваленного на полу тряпья, беглянка в мгновение ока промчалась сквозь все здание и покинула его сквозь дальние ворота. Берик в темноте споткнулся и чуть не упал в яму. Я остановилась и протянула ему руку, но в этот момент кто-то сзади с размаху опустил на мою голову неизвестный мне тяжелый предмет. Мое тело сразу же обмякло, и я в бессилии встала на колени. На глаза нахлынула пелена, слух тоже отключился. Словно во сне, я видела меркнущим взором, как Берика поднимают и начинают избивать люди в спецовках ремонтников. Потом все пропало – я потеряла сознание.

5.

Раздался скрип открываемой двери. В каморку, где нас с Бериком держали в качестве пленников, вошли несколько неразговорчивых мужчин в спецовках. Они подняли нас и потащили в ремонтный цех. Тут интерьер значительно изменился со времени нашей погони за стажеркой. По углам помещения горели самодельные лампады с керосином, а в центре, образовав круг, собралась толпа в несколько десятков человек. Часть из них была одета в строительные робы и комбинезоны, другие носили оранжевые жилеты дорожных рабочих. В центре стояли трое главных, которых мы моментально узнали – это были те самые подозрительные типы из автобуса. Сейчас они глядели на нас с явной, нескрываемой агрессией.

Нас привели в центр круга и бросили к ногам этой троицы. Я с трудом поднялась и потребовала развязать нас.

– Молчать! – прошипел маленький в кепке. – Здесь я буду говорить!

– Да говори сколько хочешь! – парировала я, порядком обозленная невежливым обращением с нами. – У вас нет никакого права связывать нас.

– Я сказал – молчать! – заорал маленький, в то время как Берик отчаянно мотал головой, призывая меня успокоиться. – Пробрались сюда, вынюхивают… Я вас насквозь вижу! Признавайтесь, вы из Братства Крылатых Всадников? Да, точно, из Братства, сразу видно, что сидите на первитине – зрачки расширены. Отвечайте, зачем притащились сюда? Вы у нас и так все забрали, что вам еще от нас надо? Говори, или я сейчас…

Маленький вытащил из кармана спецовки здоровенный тесак и приставил его к горлу Берика. Торговец жалобно заверещал и принялся извиваться всем телом, пытаясь вырваться из железных рук наших похитителей.

– Я сейчас ничего не поняла, – призналась я, ибо в сбивчивой речи главного по спецовкам было больше загадок, чем конкретики. – Какие зрачки? Вы что, обкурились?

– Да я вообще не употребляю! – разгневался маленький. – Это ваше Братство поголовно сидит на метамфетамине! Вот сейчас я твоего дружка прирежу, тогда разговоришься!

– Не знаю я никакого Братства! – закричала я. – Мы тут по заданию линейного отдела, ищем колесные пары! Можете на вокзале спросить!

– Так я и поверил! – прорычал маленький и занес тесак над побелевшим от страха Бериком.

Стоявший рядом, чуть выше ростом и не с такой невозможной физиономией, как у маленького, перехватил его руку с ножом и спокойным рассудительным тоном проговорил:

– Обожди, Шопырбек. Кажется, они говорят правду.

– Да ты что, брат? – возмутился маленький. – Ты что, веришь этим…

– Да, верю, – подтвердил второй. – Посмотри на них, они точно не похожи на Всадников. У нее на шее бэйдж трамвайного депо, а этот, которого ты чуть не порешил, больше смахивает на торговца полосатыми палочками.

– Ну и что? Братство могло их нанять! Пусть признаются!

– Опусти нож, – сквозь зубы процедил рассудительный, жестко посмотрев на Шопырбека. Тот заколебался и убрал нож, проворчав в сторону нецензурную тираду.

– Мы с твоей добротой так далеко не уедем, – сказал маленький. – Да, я это тебе говорю, Жургизбай. Ты мне хоть и брат, но…

– Да успокойся ты, – бросил Жургизбай и прикрикнул на остальных. – Чего собрались, других дел нет, что ли?

Толпа, видимо, настроенная на кровавое зрелище, разочарованно загудела и начала медленно распадаться. Часть зрителей разбрелась по обширному помещению цеха, остальные вовсе покинули здание.

Подчиняясь немому требованию брата, Шопырбек недовольно разрезал наши путы. Растирая пострадавшие от тугого провода мышцы, я спросила:

– Где наши коллеги? Что вы с ними сделали?

– Да ничего мы не сделали, – признался Жургизбай. – Они, как нас заметили, такого стрекача задали, только мы их и видели.

– Да, бросили вас дружки, – подчеркнул Шопырбек с явным злорадством.

Старший брат искоса на него посмотрел и вздохнул.

– Чего? – злобно прошипел маленький. – Слова уже нельзя сказать?

– Хотите чаю? – спросил Жургизбай.

Братья провели нас в бывшее здание администрации, и я спустя долгое время оказалась в комнате, где раньше помещался конференц-зал, или, как его называли в старину, красный уголок. Тут было относительно чисто и прибрано. Жургизбай набрал воды в древний закопченный чайник и поставил его на едва живой примус. Младший брат сел в кресло в углу и откинул голову на сиденье, все еще демонстрируя к нам абсолютное презрение.

– Что вы делали в автобусе? – спросил Жургизбай.

– Тот же самый вопрос я могу задать вам, – резонно заметила я.

– Это будет долгая история, – старший брат бросил задумчивый взгляд в окно, покрытое разводами грязи и мелкими трещинами.

– Как и наша, – отвечала я.

Жургизбай усмехнулся и отметил:

– А вы, я смотрю, крепкий орешек. Нам бы такие люди не помешали. Давайте так – сначала вы расскажете нам свою историю, а потом, так уж и быть, я раскрою вам наше печальное положение дел. Договорились?

Я посмотрела на Берика. Он все еще с ужасом наблюдал за огромным тесаком психованного брата и поэтому был полностью за. Я кратко описала Жургизбаю злоключения последних дней, добавив в конце:

– Если честно, мы так особо ничего и не выяснили. Поездка в автобусе была просто поездкой, в парк нас не пустили, а я чувствую, что разгадка похищения колесных пар покоится именно за воротами этого треклятого автобусного парка. И, раз уж мы с вами так неожиданно познакомились, то, может, вы нам поможете отыскать эти пары?

– Зачем нам помогать линейному отделу? – раздался голос с кресла.

– Ну что ж, все очень логично, – кивнул Жургизбай, не обратив внимания на замечание брата.

Он поднялся и разлил кипяток по нескольким треснутым кружкам. Потом поочередно макнул туда пакетик чая и каждому персонально поднес по кружке. Сам Жургизбай подошел к висевшей на стене доске – огромной зеленой доске, знакомой мне не одно десятилетие. На ней чертили схемы движения, тут проводили бесчисленные тренинги и минутки техники безопасности, здесь чествовали ветеранов. На мгновение я окунулась в то время, которое уже было не вернуть, и мне стал понятен грустный взгляд Жургизбая, который он временами направлял в мутное окно.

– Ты что, собираешься все им рассказать? – воскликнул Шопырбек, не вставая с кресла. Он явно не поверил своим глазам, когда его брат взял в руку мел и начал чертить на доске некую схему.

– Не думаю, что это такая страшная тайна, – предположил Жургизбай, не отрывая мела от доски. – Особенно по нынешним временам.

Шопырбек яростно выплеснул из кружки кипяток, поднялся с кресла и вышел из комнаты.

Старший брат невозмутимо пожал плечами и обратился к нам, не переставая двигать мелом по зеленой поверхности доски:

– Как вы, наверно, знаете, с древних времен миром правят две силы: добро и зло. В разные моменты какая-то из этих сил перевешивает, и для того, чтобы сохранять равновесие, в мире действуют различные организации, в основном тайные. Каждая из этих организаций действует на своем уровне. Есть уровень правителей, уровень торговцев, также существуют свои сообщества среди землепашцев и рабочих. Иногда, очень редко, мы сталкиваемся с представителями других организаций, но в основном действуем только на своем уровне. Наш пласт общения – это каста воинов. Когда-то, еще в древности были созданы два равноценных клана: Братство Крылатых Всадников, они же – Синие воины, и Зеленый Легион. Многие века эти два клана поддерживали равновесие в касте воинов. Так сложилось, что в этом городе кланы поделили между собой автобусные парки. Крылатые Всадники ездили на синих автобусах, а Зеленый Легион, соответственно – на машинах прекрасного изумрудного цвета.

– Да, помню такие, – неожиданно отозвался Берик. – В них еще встречались кондиционеры, и водители не включали в жару печки. Было удобно. Но сейчас в городе только синие автобусы…

Жургизбай печально кивнул и нарисовал над двумя квадратами, обозначающими кланы воинов, прямоугольники несколько большей величины.

– Равновесие нарушилось на уровне правителей, – пояснил он. – На протяжении нескольких поколений городом правило общество «Ангран лие де си», что по-русски означает – Великая Ложа Бордюра и Пилы. Но вот уже более полугода, как к власти неизвестным нам путем пришел мрачный средневековый Орден Черных Копателей. И Братство Крылатых Всадников перешло на его сторону. На практике это значило, что все тендеры отдали двадцать шестому автобусному парку – а там и окопались эти проклятые Синие Воины. Хороша была Ложа Бордюра и Пилы, или плоха – люди говорили разное, но, по крайней мере, при этих правителях Зеленый Легион имел средства к существованию. Сейчас же нас просто выбросили, как ненужную вещь, наши автобусные парки разорили и разрушили полчища их наемных хунвейбинов, и нам стоило больших трудов спрятать остатки машин и оборудования в нескольких секретных местах, к которым относится и это пустующее депо. Вы сами видели, в каком мы плачевном состоянии. Но мы не сдаемся. Мы регулярно ездим на их маршруте, прислушиваемся, собираем улики. Если мы накопим доказательства, что тендеры проводятся незаконно, а 26-й автобусный парк – это сборище негодяев, мы сможем отправиться в столицу и попытаться отстоять наше право на существование. А ваша команда нам показалась подозрительной, потому что вы тоже ко всему присматривались и записывали, а потом и вовсе пришли в наше логово. Так что не обессудьте, что пришлось вас обездвижить и связать.

– Да, печальная история… – пробормотала я.

– Понимаю, с первого раза в это не верится, – улыбнулся Жургизбай, окинув нас проницательным взглядом. – Да я и не прошу вас поверить. Вы многое видели своими глазами. Все Синие Воины поголовно сидят на таблетках метамфетамина. Они производят его по германскому рецепту времен Второй Мировой войны и называют «первитин». Наркотик дает рядовым солдатам нескончаемую энергию и неустрашимость, а их главари легко таким образом держат подчиненных в узде – попробуй прекратить глотать первитин хоть на несколько дней, ну, вы сами понимаете, что случится с таким человеком. Они по двадцать минут стоят на остановках, где принимают таблетки – ровно столько времени необходимо, чтобы у них произошел полноценный наркотический «приход» …