Читать онлайн Месть Болотея

Всё, что изначально заложено во мне, в том числе душа и талант – является наследством, полученным от предков. А через потомков я устремлён в будущее. Предкам и потомкам моим посвящается, с верой: жили и будут жить предания родных, милых сердцу мест Верхнеситья.

С. Большаков

Часть I. Глава 1. Над омутом чаечка вьётся

Маленькая крикливая чайка металась в суетливом полёте над змеевидным руслом Сити, похожем скорее на ручей, чем на реку. Птица словно боялась потерять ненадёжный ориентир, нервно облетала прибрежные заросли зелёного гибкого тростника и корявые ветки ломкого ольшаника, ниспадающие в воду речки. Полёт птицы был хаотично-неровным. Тревожно было наблюдать за её поведением – казалось, что птаха кричала, утратив нечто важное, без чего она не сможет по-прежнему жить и радоваться окружающему миру.

Наконец, чайка взвилась в высоту но, словно ударившись о невидимую преграду, резко бросила тело своё на зеркальную гладь тихого омута, подняв над поверхностью воды фонтан брызг, сверкнувших разноцветьем красок в лучах вечернего солнца. От озорного купания беспокойной птицы во все стороны побежала тревожная рябь волн, затихая то в плотных зарослях остролистной осоки, то уткнувшись в скользкий и неожиданно высокий для этих мест горбатый берег, который ещё в стародавние времена дал название омуту и жавшимся к нему полям, перелескам, заболоченным низинам и, казалось, даже парящим в небе облакам – Горбашек.

Часть I. Глава 2. Под одинокой сосной

– Ну, до завтра, – Игорь чуть наклонился и лёгким касанием подвинул выбившийся из причёски на загорелую щёку озорной завиток девичьих волос, хранивший аромат молодого недозрелого сена с лёгкими нотками вечерней прохлады, собрался уходить.

– Завтра, в то же время, – и снова поцеловал девушку.

– Буду ждать, – ответила Марина, одарив парня наполненным нежностью взглядом, поспешно добавила:

– Только помогу своим сено в копны сложить и буду свободна.

– Отлично! – Игорь давно определился с тем, что прощание не должно быть долгим, развернулся и быстро зашагал по тропинке, вдоль неровного забора из островерхого частокола в сторону своей деревни. Через несколько шагов он оглянулся. Марина стояла на прежнем месте, рядом с молодой одинокой сосной, всматриваясь в таинственный сумрак, медленно опускающейся на землю летней ночи.

Часть I. Глава 3. О былом бредит бряд

Маршрут был знаком юноше до мелочей. Каждый день он проходил по нему дважды: на свидание с девушкой и возвращаясь домой. Идти недалеко, около километра – деревни разделяло лишь небольшое поле. Парень снова посмотрел в сторону одинокой сосны, девушки там уже не было. «Спать пошла», – решил Игорь и, освобождаясь от лишних мыслей, уверенно зашагал привычной дорогой.

Путь домой он старался пройти по возможности быстро, спешил добраться до родной кровати, чтобы, укрывшись лёгким одеялом, погрузиться в сладкую дремоту, забыться и смотреть яркие юношеские сны.

Игорь шёл, словно в голове его работал автопилот, да и идти недалеко… Вот кончилась скошенная недавно луговина усадьбы, впереди виднелись два небольших островка деревьев, поднявшихся на месте некогда стоявших там овинов, за ненадобностью разобранных в годы ранней советской власти. Теперь от строений остались лишь неглубокие ямы, постепенно обросшие по краям неприхотливыми осинками и вездесущим ивняком, называемым здесь брядом.

Юноша невольно остановил размышления о названии дерева, забирая немного правее. Вот и неприметная дорога, заезженная в мягкую пыль колхозными грузовиками и тракторами. Она плотно обхватывала два посада неказистых деревенских изб, большинство которых доживало свой век.

«Бряд… Какое смешное название, – возобновил размышления Игорь. – Созвучно бреду. Возможно, кто-то очень давно шёл, как я сейчас, утомился до беспамятства и в бреду обозвал этим словом дерево, потом поделился названием с соседом, тот рассказал жене. Она, в свою очередь, разнесла слово по деревне, а там, через год-другой, уже вся округа называла бряд брядом». Игорю нравилось расшифровывать слова, названия всего, что попадалось на глаза. Парень восхищался тем, как живуч и неисчерпаем наш язык, как многолик и многогранен. Жизнь меняется, а следом появляются новые слова, новые названия, и нет этому конца и края. Оттого и говорится, наверное, – «живой русский язык». Конечно, он живой, как и все другие языки на планете.

Запутавшись ногами в густой траве, выросшей на стыке сенокосных участков и полевой дороги, Игорь вздохнул и достал из кармана телогрейки ароматную жёсткую карамельку. Он выходил на колхозное, также недавно скошенное, клеверное поле, значит, теперь легче будет идти – дуй вдоль прокосов до самой мелиоративной канавы и ни о чём не думай! Даже вызревающий в низинах туман – не беда, скошенная трава укажет правильное направление, можно даже головы не поднимать.

Игорь окончательно расслабился: он почти дома.

Часть I. Глава 4. Здесь «водит»

– Что-то долго я иду, – решил Игорь, споткнувшись о кочку, и стал вглядываться вдаль, туда, где, по его представлению, должна быть большая канава, похожая на ров, но не увидел ничего, что подтвердило бы его ожидания. Вроде, тумана большого нет, потому очень странно, что не видно земляных валов впереди, а ведь они уже должны появиться в поле зрения. «Спокойно, Игорёк, – сказал он себе. – Спокойно! Всё нормально! Идём дальше». Возможно, вильнул немного, сбился с курса. Вернув самообладание, Игорь решил для верности ещё раз сверить направление. «Всё правильно – иду вдоль прокосов, Значит, всё путём!» – мысленно повторил он любимую поговорку старшего брата и пошёл ещё быстрее.

Однако тревога ворочалась в душе, разбуженной до срока змеёй. Юноша, без опасений повредить зубы, раскусил жёсткую карамельку:

«Чушь какая-то, – говорил он себе, – неужели бабушка не выдумывала, рассказывая ему о том, что здесь, между Молодями и Лентьевом, люди часто “блудились” – приходили не туда, куда изначально шли? Много передавалось из уст в уста историй от “пострадавших”. В основном это были люди преклонных лет, либо подзагулявшие – нетрезвые мужики. Но я-то в трезвом уме и твёрдой памяти, не пьяный и очень даже молодой». Несмотря на разумность довода, волнение не проходило, Игорь постепенно перешёл на бег. «Что там ещё бабушка говорила?» – пытался вспомнить он. Даже в жутких сказках героям удавалось вывернуться из неприятностей. Но никаких заговоров волшебных бабуля ему не передавала, да и все эти россказни про «там водит» смешны и нелепы для современных людей, к которым он законно причислял себя. Ракеты в космос летают чуть не каждый день, а тут какое-то «водит» взялось! Расскажешь кому – засмеют.

Вспомнились слова молодёжной песни из репертуара популярного вокально-инструментального ансамбля: «На море-океане, на острове Буяне… Пусть даже он запрятан под камень бел-горюч…» Впрочем, пусть катятся куда подальше все сказки и песни. Буян – наш колхозный мерин, а не сказочный остров, – и он решительно оборвал мысль. «А вот и канава!» – окончательно приходя в чувство, сказал себе Игорь. Осталось только вбежать на вал, затем спуститься вниз и, не теряя хода, выбежать на противоположную сторону. Мысленно он уже предопределил предстоящие детали пути, вбежал наверх вала, приготовился к спуску, но застыл в недоумении: он стоял на ровном твёрдом полотне большой дороги.

– Та-а-а-к… – протянул он короткое слово. Приключение не закончено. Игорь нелепо мотал головой – то вправо, то влево. Испуга не было, было непонимание случившегося с ним. Дорога – большак. Это точно! Теперь хотелось бы понять: какой? Куда он вышел? Шёл же всё время прямо к Молодям. Шёл недолго, значит, забрать далеко вправо не мог. «Получается, это – не дорога от Смёнок на Молоди, значит, я на той, которая проходит через Лентьево!» Юноша громко выдохнул комок наполнившего лёгкие воздуха и смачно, по-мужицки выругался. Оставалось выяснить: с какой стороны Лентьева он вышел. Для разбора не было ни желания, ни времени, хотелось, чтобы приключение быстрее закончилось. Сердце стало биться ровнее, удары крови в голове тоже утихли, и почти сразу пришло осознание, что, в общем-то, без разницы, с какой стороны деревни он вышел. Идти, по-любому, влево. «Если вышел со стороны Лаврова, то по пути будет Лентьево, а если с противоположной стороны – выйду к Смёнкам». Поняв, что самое непонятное позади, Игорь размеренно зашагал, удивляясь и радуясь одновременно. Удивлялся тому, что неизведанное и непонятное человеческому разуму всё ещё существует в этом мире, соседствует с нами. Радовался же при этом, что легко выпутался из передряги. Других «водило» куда дольше и «отпускало» часто через день-другой, за несколько километров от места пропажи.

Вот Игорь уже держится за ручку родной, добротно сработанной из толстого байдака, щедро выкрашенной синей краской, двери. Повернув кляпушек1, он взошёл на крыльцо, нащупал длинный стальной крючок, просунул загнутый острый край в глубоко вколоченную в брус дверного косяка металлическую петлю. Осторожно ступая, чтобы не потревожить бабушку, вошёл в дом. Быстро разделся, сложив одежду на широкую деревенскую лавку, лёг в кровать.

Поняв, что бабушка не спит, рассказал о том, что произошло, как его «водило».

– Вот, – кратко подытожила бабушка. – А ты не слушаешь, отнекиваешься, смеёшься. Конечно, вы теперь образованные, не подступись! А жизнь-то сложнее и непонятнее, чем вы себе представляете!

– Бабуль, расскажи ещё раз, пожалуйста, почему там стало «водить», что произошло?

Часть I. Глава 5. Старая мельница

Михаил был мужик молодой, проворный, нагловатый, любил ходить по деревне и за околицей её, высматривая, примечая, что где лежит, что позабыто или осталось бесхозным.

Со временем закрепилась за ним слава вороватого, нечистого на руку человека. Надо признать, на то были основания – один раз его поймали на воровстве заступа2 у соседей, другой – заметили подпоясанного чужим кушаком. В деревне таких людей не любят, не уважают.

Все люди живут здесь своим трудом, взять чужое – большой грех. Миша знал это, но привык к дурной славе, давно перестал стесняться: «Пусть! Вор – так вор! Зато у меня в пелеушке3 прорва разного добра!»

Мужики и бабы стали присматриваться к молодому мужику – всякого можно от него ожидать, Но по доброте душевной прощали ему эту «странноватость», в остальном он был мужик как мужик: недавно женился, а меньше года назад обзавёлся первенцем – дочкой Екатериной.

В этот раз Тика, как прозвали его в Молодях, забрёл к мельнице, стоявшей за деревней под горой. Мельница была старая, выделялась тем, что громко и визгливо скрипела при вращении крыльев, нагоняя на всю округу тоску и безнадёгу. «Надо перекинуться словом-другим с хозяином о помоле жита, – взбадривал себя Тика. – Может, сойдёмся на более выгодной цене, чем запрашивают на других мельницах – в Малых Смёнках или на Лентьеве, например».

Мельниц в соседних деревнях хватает, в каждой своя, в некоторых даже две. В Молодях, например, кроме этой – старой развалюхи, есть другая. Да помимо того, на реке, по указанию барина Турчанинова, построили диковинную для этих мест – водяную. Ещё в деревне маслобойня имеется, но ему сейчас нужна мельница.

Тика толкнул плечом покосившуюся дверь и оказался в непривычном мире технического шума и скрежета, летающей в воздухе мучной пыли и мягко щекочущего нос хлебного аромата.

Дневной свет проникал внутрь молниеподобным длинным солнечным лучом, преламывающимся где-то в гулкой высоте. Мельника и никого другого внутри не было. «Хорошо бы тоже обзавестись мельницей, – мечтательно подумал непрошеный гость. – Ветер работает, а ты только деньги за помол бери. Ценой можно играть: убавлять-прибавлять, в зависимости от сезона и запроса мельников-соседей. Так можно обеспечить хорошую жизнь себе и маленькой дочке. А когда она подрастёт, рассчитывать на выгодную партию, чай не бесприданница будет – наследница мельницы! Например, у хозяина этой “скрипучей телеги” подрастает сын, племянники. Захаровы – люди видные, зажиточные», – размечтался Тика. Но об этом рано думать, пока надо решить вопрос помола. Мужчина собрался было уходить, но взгляд его упал на плотный ряд мешков, стоящих впритык недалеко от двери. Решил проверить. Убедившись, что они наполнены мукой, поймал себя на шальной мысли: «Мельника нет, и допоздна наверняка он здесь не появится». Глупо не воспользоваться моментом! Тика приподнял за край ближний к нему мешок, прикидывая вес. Вполне по силам донести до дома, а потом кто станет искать, разбираться? Здесь прорва этих пыльных мешков, одним больше, одним меньше. Взвалив узел на плечо, протиснулся на улицу.

Шёл сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее в сторону дома. Зайдя в пелеушку, скинул мешок на сереющую пестроту прошлогодней поленницы дров, сложенных в дальнем тёмном углу, снял холщовую рубаху и хорошенько выбил из неё мучную пыль. Штаны тоже надо вытрясти и волосы расчесать мелким гребешком – озадачил себя.

«Какой же я молодец! Так всё ловко провернул. Вот жена обрадуется, похвалит за усердие и заботу!» Он сладко закатил вверх глаза, выдавливаясь телом и из пелеушки. Немного постоял, словно подпирая плечом угол, затем прошёлся до кособокой яблони-дички, пополоскал руки в кадке с дождевой водой, протёр влажными ладонями волосы, ещё раз макнул пальцы в кадку, обтёр штаны, плотно облегающие задницу: «Теперь точно – всё!»

Дома он долго ходил взад-вперёд, переступал с ноги на ногу около жены, поворачиваясь к ней то одним боком, то другим. Та молча смотрела куда-то под божницу, занимаясь своими бабскими делами. Ничего не заметила, значит, хорошо рубашку и штаны почистил! «Тогда можно ещё раз сходить на мельницу», – резонно подумал Тика. За вечер притащу мешок, а то и два. В нём всё сильнее разгорался азарт.

Дочка Катя, тесно прижатая женой к груди, сладко посапывала, надувая пузырики молочной слюны. Михаил полюбовался видом ребёнка и решил, что идти надо сейчас, потом труднее собраться, а дело не ждёт. Повернувшись вполоборота, как бы между прочим сказал жене: «Я быстро!» Нежно поцеловал тёплую, мягкую ручку дочки, снова отправился на мельницу. Душа его переполнялась радостью от предвкушения лёгкой поживы. «И всё же, это не дело – воровать, – пронзила сознание проснувшаяся совесть. – Ну если решил, то схожу ещё раз, и на этом – шабаш!»

«А может, всё же не ходить на мельницу, вернуться домой?» – засомневался Михаил, но тут же устыдился своей нерешительности. Нет! Если пошёл, то надо сделать дело, а там определяться, как быть дальше! Мельница-то уже вот она – рядом. Глупо медлить. В какой-то миг ему показалось, что внутри мелькнул робкий огонёк. Померещилось, не иначе! Унимая волнение и предательскую дрожь в коленях, Михаил торопливо открыл дверь.

Удар крепкого кулака пришёлся в висок. Ноги Тики на вершок оторвались от земли. Свалился как подкошенный. Рядом что-то звучно падало, скрежетало, гремело. Было больно, стыдно и страшно.

– Ну что, сучонок, попался?! – услышал он злобный голос, прозвучавший в потёмках.– Долазился, щенок!

В голове звенело, горячая волна острой боли полыхнула в ушах, шее и затылке – то поочерёдно, то одновременно везде. Он чувствовал, как ему за спиной связали руки, потом, выворачивая суставы, задирали их высоко вверх, к самой макушке. Страх усиливался непониманием, что произошло, кто на него напал. Голоса, вроде, знакомые, определить же, кому они принадлежат, не получалось, как ни старался.

– Дядя Захар, – простонал он в темноту, решив, что, скорее всего, здесь может быть хозяин мельницы. Ответа не последовало, лишь молчание тяжёлой неподъёмной тишиной, всё плотнее давило сверху, сбоку, изнутри. В полусознании он ещё пытался что-то говорить, оправдывая себя, прося прощения, молил о пощаде, но, задыхаясь, всё реже мог выдавить из себя только хриплый стон. Он терял сознание и уже не услышал, как кто-то решительно-зло предложил в наказание поставить его на уши и сломать позвоночник, как это делали монголо-татары, которые в далёком прошлом приходили в эти места и, одержав победу в битве на Сити, установили многолетнее, постыдное для русичей иго.

Часть II. Глава 1. Недобрая весть

Юрий Всеволодович, великий князь Владимирский, с нетерпением ожидал известий от сына. Вот уже целая седмица прошла с тех пор, как Всеволод, исполняя волю отца, ушёл навстречу коварному врагу. Княгиня Агафья Ростиславовна, дородная русоволосая женщина с большими серыми глазами на всё ещё моложавом лице, укоряла мужа:

– Почто, княже, отправил сына навстречу беде?! Говорят, татар этих идёт на Русь великое множество. Коли Рязань не устояла перед ними, то Коломна и подавно не сможет их удержать.

Князь понимал сложность ситуации, но старался успокоить взволнованную супругу:

– Не случалось такого ни при дедах, ни при родителях наших, чтобы кто ратью вошёл в землю русскую и вышел из неё цел. Так будет и ныне!

Но время торопливо бежало, всё тревожнее становилось на душе. Чтобы хоть немного отвлечься от невесёлых дум, велел истопить мыльню.

Уже представлялось приятное прикосновение к телу распаренного душистого веника, как доложили, что из Коломны прибыл гонец. Юрий распорядился тотчас впустить посыльного.

Тяжёлые, векового дуба двери отворились, в них появился измотанный многочасовой скачкой молодой ратник. Было видно, что он держится на ногах только благодаря усилию воли. Всё же ему хватило сил отвесить необходимый в таких случаях поклон:

– Беда, княже! Коломна пала! Степняки, не останавливаясь, идут на Москву! Рязанский князь Роман Ингваревич, воевода Еремей, и другие храбрые воины сложили в сече свои головы. Судьба Всеволода неизвестна!

Великий князь вскочил с тронного кресла и гневно закричал:

– Ты лжёшь, гонец! Этого не может быть! Ты лжешь!

Повернувшись к воину спиной, Юрий широкими шагами пересёк гридницу. Под обветренной, смуглой кожей великокняжеского лица нервно ходили крупные желваки:

– Это неправда! Ложь! Ложь! – снова загремел его голос. Ярость, сверкавшая в глазах властелина, окончательно надломила дух молодого ратника. Он покачнулся и, чувствуя, что земля уходит из под ног, вскрикнул, падая на холодный пол княжеского терема.

Часть II. Глава 2. Решение принято

Вести, приходившие с посыльными, не радовали. Взяв Москву и пленив Владимира, одного из великокняжеских сыновей, завоеватели повернули к стольному городу Северо-Восточной Руси. Однако шли они осторожно, видимо, опасаясь неожиданного удара владимирской рати. После некоторых раздумий князь созвал совет:

– Братья, – обратился он к собравшимся, – тяжелые испытания выпали на нашу долю. Горят города, стёрты с лица земли погосты и сёла. Ворог силён и беспощаден. Никогда прежде Руси не доводилось сталкиваться с таким искушённым в ратных делах супостатом. Уверен, у нас достанет сил и мужества оградить княжество от разорения. Будем же готовиться к сече кровавой. Три высоких вала и мощные стены с надвратными каменными башнями помогут защитить столицу. Но пока здесь недостаёт воинов. Необходима помощь. Собирать её я решил на севере, там, куда ворог вряд ли доберётся. Рассчитываю на понимание и поддержку удельных князей, да и новгородцы, думаю, не оставят в беде. Запасов во Владимире много, и вы дождётесь нашего возвращения. А для того, чтобы не упрекнули меня в заботах о себе и своей семье, оставляю в городе жену, княгиню Агафью, и сыновей со снохами.

Следом слово взял воевода Пётр Ослядукович:

– Дело ли, княже, дробить силы? Без того положили мы под Коломной верных суздальцев. Как бы хуже не сделать!

Князь остался непреклонен, и воевода был вынужден подчиниться его воле:

– Коли так, – добавил старый воин, – необходимо взять тебе с собою казну. Новгородцы народ практичный, за здорово живёшь воевать не будут. Да и другие спорее встанут под твои знамёна, коли поманишь их звоном серебра!

Юрий на миг задумался, но потом согласно кивнул воеводе:

– Верно говоришь, Пётр Ослядукович, серебро и злато ускорят дело. Решено, забираю казну с собой!

Местом базового лагеря была назначена река Сить, у небольшого селения Божонки. Лет пятнадцать назад побывал здесь Юрий на охоте. Славного зверя затравил тогда князь. С той поры хранилась та добыча в кованых сундуках вместе с казной. Помнит он, как молодой священник, отец Алексий сообщил в приватной беседе о языческом капище среди коварных ситских болот. Поведал он князю и о безуспешных попытках отыскать место идолопоклонничества. Сколько ни ходили по округе, возвращались ни с чем. К тому же, всякий раз кто-то из путников таинственно пропадал. Что было причиной, никто не знает. Валили всё на языческого идола Болотея – хозяина здешних мест. Так рушилась ещё не укрепившаяся православная вера среди суровых сицкарей.

– Слаб твой Бог! – дерзко заявляли они священнику. – Немощен Христосе ваш против нашего Болотея!

Непросто было разубедить местных жителей, доказать, что Болотей – всего лишь старая деревяшка, или «каменная баба», неизвестно кем когда сработанная, где и почему поставленная. Да, Болотей окружён таинственностью, загадками, Христос же более понятный и объяснимый. От Болотея исходит страх и смущение. Христос же – человек, хоть и сын Божий. Он понимает людей и прощает грехи их вольные и невольные, Также Христос без колебаний принял мученическую смерть, во искупление грехов всех и каждого из рода человеческого, он утверждал, что жизнь сильнее смерти и вселял надежду на попадание в рай.

О многом размышлял князь, многое передумал в последнее время. Всё ли правильно он сделал, верно ли поступил, уходя из Владимира в бескрайнюю болотную глушь? Сомнения терзали душу. Как там супруга дорогая, как сыновья и их семьи? Что надумает враг, что станется со столицей и другими городами, да и всей Русью? Много вопросов, и не было внятных ответов на них.

Отправляясь на Сить, распорядился посылать ему гонцов с вестями, чтобы быть в курсе происходящего.

Пока же на месте лагеря день и ночь шли работы: стучали топоры, горели большие и малые костры, люди не спали, мало отдыхали, торопясь быстрее обустроиться, укрепить лагерь, сделать его устойчивым к возможному приходу врага. Теплилась надежда, что конное войско степняков не пойдёт в ситские дебри. На Руси достаёт других, более доступных и вожделенных мест для завоевания и грабежа. Есть где разгуляться.

Вошедший в специально выстроенную для князя избу посыльный доставил послание от жены. Взглянув в свиток, князь невольно стал думать о последних событиях: «Что сталось с моим младшим сыном Владимиром, пленённым в Москве? Жив ли отрок?! Бедная Агафья! Только успокоилась после возвращения чудом уцелевшего в сече под Коломной Всеволода, как новая беда постучала в терем. Ему, мужчине и воину, привыкшему к битвам и крови, и то тяжело думать о том, что кто-то из сыновей пал на поле брани. А каково матери? Нет на свете тяжелее горя, чем горе родителей, потерявших своих детей! Но со Всеволодом обошлось, даст бог, с Владимиром тоже ничего дурного не случится. А Юрий уже совсем скоро соберёт достаточные силы и ударит с лютой ненавистью по врагу. Будут спасены и град стольный Владимир, и любимая семья, и люди земли его.

Гонит князь от себя дурные мысли, но словно мухи на мёд лезут они гулким роем в голову. Вдруг из лагеря донёсся шум. Юрий Всеволодович с неудовольствием вернулся к действительности. Шум усиливался. Выбежав на улицу, ничего не смог понять князь. Верный конь тихим ржанием поприветствовал хозяина. Легко вскочив в отделанное серебром седло, князь поскакал на шум по крутому обрывистому берегу.