Глава 1
Обращение к читателю:
Так повелось, что все, даже те, кому я не прихожусь родственником, называют меня дядя Абдулла. Хотя по возрасту я уже скорее дедушка. Работа смотрителем автостоянки привила мне навыки хорошего слушателя: чашка горячего чая в душном вагончике раскрепощает человека, и он, как правило, сам начинает выкладывать самые сокровенные воспоминания совершенно незнакомому толстому старичку в серой кепочке и потертой синей форме охранника. За годы службы я, не прилагая к этому никаких усилий, стал хранителем многих тайн нашего района. Таким же образом, без какого-либо напряжения, собрался материал и для этой книги: в основном из рассказов Ерлана и некоторых других участников описываемых событий. Каюсь, меня никогда не покидало ощущение, что Ерлан провел не один год в местах не столь отдаленных, хотя он об этом ни разу не заикался, и, говоря о подобных краях, я подразумеваю совсем не багажник желтого полицейского уазика, а кое-что похуже. Говоря о подозрениях в темном прошлом моего друга, я имею в виду незаурядные способности рассказчика, очевидные каждому, кто знавал Ерлана хотя бы чуть больше десяти минут. У Ерлана было три ярких таланта: постоянно без всякого повода к этому попадать в идиотские, а порой и в совершенно криминальные ситуации, героически затем выбираться из подобных ловушек, в которые он сам себя и завел, и, наконец, мастерство гениального рассказчика. На всё у него всегда были ответы, хотя большинство из них он явно придумывал на ходу. А говорил так красиво и складно, что люди забывали обо всем на свете и с головой проваливались в поток его красноречия. Опять же, прошу прощения за мой круг знакомств, но все подобные краснобаи, кого я когда-либо знал, отточили свой навык в тюрьмах: делать там, по их словам, больше особо нечего, это единственное доступное занятие. Я просто слушал и записывал самые интересные моменты в тетрадь. Сцены, где участвуют только незнакомые мне люди, воссозданы согласно свидетельствам очевидцев, а также по слухам и сплетням, где-то пришлось додумывать самому – как сейчас модно говорить в определенных кругах, – считывать информацию с астрального плана, который лично у меня превосходно открывается после четвертой стопки бахусовского коньяка. В соответствии с чем, за достоверность не ручаюсь: многое из описанного – дела давно минувших дней, а человеческая память, по моим наблюдениям, очень слаба и придирчиво фиксирует не самые главные и важные события, а что-то другое: сильные эмоции, отдельные вспышки из прошлого, незначительные, но яркие детали. Можно напрочь забыть год, когда это произошло, и все другие подробности, но чётко помнится запах свежеиспеченного хлеба в тот день, когда тебя провозили в детской коляске мимо пекарни. Забыл имя и лицо одноклассницы, зато прекрасно помнишь заколку в форме сиреневой бабочки в ее волосах. Абсолютно выпала из головы обстановка дома, где жил в детстве, но как сейчас видишь круглый аквариум с золотой рыбкой, который отец принес на один день, поставил на журнальный столик, а утром аквариума и рыбки уже не было – почему, не помню. Поэтому прошу не судить строго: в этой книге могут быть грубые и непростительные оплошности в годах и событиях, однако это ведь и не документальная хроника, а свободное изложение, написанное по памяти уже не самых молодых людей, да еще и с заметным налетом мистики. Подлинность имён, точность цен на продукты и товары в разные годы и достоверность всего остального тоже не гарантирую. Единственное, что могу обещать: максимально лёгкое, отстранённое и беспристрастное чтение на доступном и по мере возможностей грамотном языке. Кроме того, вы, уважаемые читатели, всегда можете поправить меня, если где-то будет допущена ошибка, за что буду вам очень благодарен.
С уважением,
Дядя Абдулла.
Глава первая.
Заряженный ковер.
Это был сухой и безмятежный алма-атинский сентябрь года, предположим, примерно девяносто третьего. Из монументального, с мраморными колоннами, здания вокзала в толпе прибывших показался худенький невысокий паренек лет девятнадцати в выцветшей оранжевой футболке, сером трико и стоптанных ботинках на шнуровке. На его голове красовалась зелёная аульная тюбетейка с вышитым орнаментом, а на остром плече болталась спортивная сумка с вещами. Непрезентабельная внешность паренька компенсировалась дерзким взглядом, выражавшим готовность к любому конфликту, и гордо выпяченной грудью, хотя последняя худыми торчащими костяшками производила скорее комический, нежели угрожающий эффект. Паренек сделал несколько шагов по тротуару и бросил пламенный взгляд на чугунный памятник посреди вокзальной площади. Проходящий мимо тучный пассажир с кучей баулов задел нашего героя чем-то острым, торчащим из узла, и это моментально пробудило в юноше зверя: он догнал неуклюжего толстяка и схватил его за плечо поношенного скользкого пиджака.
– Слушай, ты… – начал паренек, одновременно отводя кулак другой руки в сторону для нанесения бокового удара в челюсть.
Но его кулак тут же был остановлен подбежавшим мужчиной – тот строго взглянул на паренька и вежливо разрешил ничего так и не понявшему колхознику с баулами продолжать свой путь к зевающим у края дороги таксистам. Затем больно ткнул юнца локтем в тощий живот и пролаял длинное нецензурное выражение – смесь славянских и тюркских ругательств, означающую в переводе на обычный язык что-то вроде:
– Успокойся, ты не для этого сюда приехал.
Мужчина выглядел на несколько лет старше паренька и, несмотря на такой же крайне небогатый гардероб, производил впечатление напористого, но серьёзного и более сдержанного человека. Под косматыми бровями светились большие ясные глаза, настороженно замечающие и сканирующие всю окружающую обстановку, хищный нос и нависший надо лбом чуб густых каштановых волос дополняли образ агрессивного, но опытного и осторожного городского жителя. Тоненькая, но не жидкая полоска усов доминировала над напряженной верхней губой и свидетельствовала о тщательности и аккуратности их обладателя: требовалось много времени и внимательности, чтобы вот так чисто и опрятно выбривать каждое утро две трети волос над губами, оставляя эту отточенную щегольскую линию.
Строго одёрнув друга, мужчина слегка подобрел в лице и похлопал паренька по плечу со словами:
– Привыкай к жизни в большом городе. Это тебе не деревня, Фархад.
Паренек дёрнулся, собираясь возразить, но старший товарищ снова, на этот раз сильно и безжалостно, ударил его в бок, и этот аргумент заставил непокорного юнца промолчать. Тот лишь недовольно повел плечом и пробормотал:
– Да я это, брат…
– Не брат, – поправил старший. – Я Ерлан, ты что, забыл? Можно еще Иса-Якуб.
– Почему Иса-Я…куб? – не понял Фархад.
– Это мой псевдоним, – загадочно пояснил Ерлан. – У тебя тоже будет свой псевдоним. И вообще, хватит задавать вопросы. Если уж решил стать дервишем, то будешь выполнять всё, что я говорю. Я твой духовный наставник. Гуру, мастер, сенсей. Ну, и так далее.
Фархад почтительно наклонил голову, но по его искривленному лицу стало понятно, что это движение далось ему с огромным трудом.
– Гордыня, – отчеканил Ерлан, глядя на ученика с явным сомнением в прищуренном взгляде. – Гордыня и море самомнения без каких-либо оснований для этого: бич современного человечества.
Каждое слово он произносил ясно, членораздельно и со стальными хрипловатыми нотками, а его крайне серьезный тон и сфокусированный взгляд без тени улыбки на лице заставляли любого человека невольно прислушиваться и с ходу ощущать некое уважение к обладателю подобного тяжеловесного, нешуточного голоса.
Со скрипом и лязгом подъехал пятый троллейбус, и друзья вошли в него вслед за визгливой толпой приезжих с разнокалиберными чемоданами. Светловолосый шофер, одетый в десантную майку с голубыми полосками и защитные армейские брюки, хлопнул дверью и вышел на улицу покурить. Наступил период от десяти до пятнадцати минут: святой промежуток времени для алматинских водителей общественного транспорта, который неукоснительно соблюдался с незапамятных времен и остается в ходу и по сей день, несмотря на очень негативное отношение к этому обычаю со стороны всех без исключения пассажиров. Растоптав бычок, шофер вернулся и начал гоготать со своим знакомым, оба при этом абсолютно никуда не торопились. Минут через двенадцать томительного ожидания один из пассажиров робко спросил: