Глава 1
Пронзительная птичья трель разорвала сонную тишину.
– Фью-фсе? – спросил кто-то невидимый в кустах.
– Фсе-фсе, – подтвердил его сосед. Качнулся на ветке, перелетел на соседнюю – я успела заметить мелькнувшую на темном небе быструю тень.
– Во-о-от. Во-о-ох, – глухо ухнув, пожаловался третий. Эхо прокатилось по поляне, зашуршало в траве и смолкло, отдавая дань ночной тишине.
Я лежала, уперев взгляд в раскинувшееся надо мной небо, живущее своей, бесконечно далекой от нас, жизнью. Искристые огоньки перемигивались друг с другом, ведя непрерывный мерцающий разговор о высоком и вечном. Дух захватывало при мысли, насколько грандиозно это вытканное звёздами полотно и как ничтожен человек перед лицом вселенной.
Черную ткань космоса перечеркнула яркая полоса упавшей звезды, намекая, что даже там нет вечности. Просто перемены слишком растянуты во времени для быстро живущих нас.
– Кя-ак? Кя-ак? – насмешливо пропели из кустов.
Нет, никакого философского настроя с такой компанией.
Я прикрыла глаза, погружаясь в тишину. Пахло мокрой землей, засыпающими цветами. Легкий ветерок коснулся лица, принеся из леса ароматы зелени, смолы. Откуда-то потянуло свежестью и до меня донеслось тихое журчание.
Ручей? Вставать и проверять не было ни сил, ни желания. Тело ощущалось чужим. Я откровенно боялась шевельнуться, чтобы убедиться – оно меня не слушается. Я словно гость в своей голове. Без прошлого и, похоже, без будущего. Полежу вот так, врастая в землю и может, на этом месте появится куст. Цветущий. И порадует чей-то взгляд.
– Чего разлеглась? Убираться не собираешься?
Голос был отвратительным, пронзительно-писклявым, словно заевшая нота «Си».
– Не твоя поляна! Не ты траву растила, песни пела, утренней росой поливала, улыбками кормила.
Не моя, но почему я должна уходить? Лежать было удобно. Трава, выкормленная улыбками, на ощупь была приятно шелковистой. Ночь теплой. Звезды завораживающими.
Я осторожно села, радуясь тому, что тело все-таки откликнулось, пусть ощущение деревянности никуда не делось, еще и голова закружилась.
– Вот дурная! Даже убиться по нормальному не можешь! – возмутился хозяин поляны, намекая, что знает обо мне больше меня самой. – А может, ты умертвие и есть? – спросил он и интригующе замолчал.
Ну что за… На самом интересном месте!
Я с испугом прислушалась к себе, пытаясь понять, что там с сердцем, но в ушах шумело – то ли ветер, то ли давление. Пульс находиться не желал. И вопрос оставался открытым. А если и в самом деле… Что тогда? Мозгами питаться? Я поспешно сглотнула, прогоняя поднявшуюся к горлу тошноту и заставляя себя отвлечься на красоты.
А место и правда было чудесным. Крошечное волшебство, окруженное обнявшей лес тьмой. Поляна, покрытая густым ковром из серебристой травы, меж стеблей которой вставали колокольчиками цветы, распространяя вокруг мягкий теплый свет. И под этим светом трава переливалась, сверкая серебром.
Пришел ветер, колокольчики задрожали, рождая хрустальный перезвон и усиливая ощущение волшебства. А тут я… Чужеродство. То ли живое… То ли мертвое… Но хотя бы одетое…
– Да не-е-е, – пропищал голос с другой стороны. – Я бы понял, будь ты умертвием. Хоть смертью от тебя и пахнет, но сердце бьется. Странная ты, – закончил он сердито.
То есть умертвие, однако не до конца. Удивиться не получилось. Думать и то выходило с трудом.
Хозяин поляны решил все за меня.
– Пошла отсюдова! – грозно пропищал он, занявшись моим выселением.
И куда? Я с сомнением посмотрела в неуютно темневший за границей света лес.
Хозяин поляны слетел с ветки на кочку. Грозно растопырил переливающиеся синим блеском перышки. Воинственно раскрыл клюв. Задрал все три хвостовых пера: черных, с желтыми пятнами на концах. И наставил на меня маленькие ветвистые рога с явным желанием выколоть мне глаза.
Сам мелкий – с курицу размером. Зашибить – одним хорошим ударом, но смотрело это чудо-чудно диво-дивное на меня с боевой уверенностью, словно курицей здесь была именно я. И это он меня на одну ладонь положит, второй прихлопнет.
– Ты говоришь? – от удивления слова выцарапались наружу. Я поморщилась – горло саднило даже от пары слов, а голос скрипел, словно я долго-долго была больна.
– О! Точно стукнутая! – обрадовал меня хозяин поляны. Встряхнулся, сел удобнее, перестав изображать готовность к атаке и начав разглядывать меня с пристальным интересом.
То есть я не просто несостоявшееся умертвие, а еще и не в здравом уме? «Прекрасный» расклад и, главное, я почти в него поверила, успев заметить, как при встряхивании перьев живот у рогатика на мгновенье стал прозрачным, а внутри мелькнула звезда. Один в один как на небе: яркая, с голубым проблеском. Хорошая такая заявочка на шизофрению – видеть звезды в чужих животах…
И тут у нас появилась компания…
Сначала треснула ветка. С намеком. Мол, не сама сломалась. А следом раздался яростный шепот:
– Тише, не спугни!
Клянусь, на весь лес было слышно. Но когда это смущало тех, кто считает себя незаметным?
А вот рогатик испугался. Затрясся, заозирался панически, явно пытаясь понять, со всех ли сторон окружен недругами или есть еще лазейка удрать.
– Сюда, – приглашающе хлопнула я ладонью по его драгоценной травке.
Птиц синей молнией метнулся ко мне под отогнутую полу одежды, прижался, дрожа, к бедру. Я заботливо заправила все три пера под халат. Приняла скучающий вид.
Из кустов затрещало. Усиленно так. Еще и засопело. Будь я рогатиком давно бы удрала, но похоже тот не мог покинуть свою любимую поляну.
Из листвы, озираясь и оглядываясь, осторожно высунулась одна голова.
Через пару секунд к ней присоединилась вторая.
– Видишь его? – напряженно поинтересовалась первая, сканируя взглядом соседние ветки.
– Нет! – разочарованно отозвалась вторая.
Рогатик под полой халата даже дышать перестал.
– Он точно здесь, – самоуверенно заверила первая голова, – брат Сонг его следы видел, да и смотри – какая поляна. Явно духом сотворенная. Тут он. Привязанный. Если покинет – сдохнет.
Все, сейчас рогатика инфаркт хватит. Аж похолодел бедняга.
И тут гости, наконец, заметили меня.
– О! Малохольная? Что тут делаешь?
За малохольную обидно стало. С другой стороны, меня сегодня умертвием называли, сумасшедшей тоже… Малохольная – почти комплимент. Вдобавок, эти двое меня знают… Не чужая, стало быть. Местная. Хоть какая-то определенность.
– Сижу, – ответила, пожав плечами, мол, очевидно же.
Парни, а это были они, страдальчески переглянулись…
– А ты не видела тут… – начала вторая голова, – такого… – парень запнулся с определением, – духа местного.
То есть синие перышки – дух. Похоже, не врал, что поляна его.
– А вам он зачем? – поинтересовалась.
– Говорят, – первая голова лихорадочно облизала губы, – если просунуть сквозь него руку, можно поймать звезду и загадать желание. Любое. И сбудется.
Фу-у-ух… То есть звезда мне не померещилась? Какое облегчение.
– А у меня зачет завтра, – решила пожаловаться первая голова, – мастер Ли обещал из школы выгнать, если не сдам. Отец с меня тогда шкуру спустит…
Я сочувственно кивала, только вот холодеющий от страха комок синих перьев было жальче нерадивого ученика… Да и талантлив дух. Такую красоту улыбками вырастил.
– Удрал давно… Как вы шуметь стали, в той стороне звездочка на ветке и мелькнула.
Меня попытались взглядом убить. Бесполезно. Недоумертвия стойки к подобным вещам.
– Раньше сказать не могла, малохольная? – зло прошипел парень.
– Только вспомнила, – вернула ему любезность, искренне желая парню провалиться завтра на зачете. Не люблю халявщиков.
– Вот же… ты… – задохнулся он от возмущения, но приятель его оборвал:
– Оставь ее. Лучше пошли у озера проверим. Слышал духи любят там собираться.
Злой взгляд напоследок. Треск сломанных веток. И снова тишина.
Первым несмело подал голос колокольчик у моих ног, за ним зажурчали-зазвенели собратья и даже светить ярче стали. Ну точно рассыпанные по серебру хрустальные звезды.
– Они ушли, – сказала мягко, и комок перьев под боком потеплел, зашевелился.
Я отогнула полу халата, помогая выбраться птицу.
Дух расправил крылья, рванул куда-то, потом устыдился, вернулся, сел на соседнюю кочку.
– Тебе тоже пора, – произнес он с намеком, ревниво смотря, как я провожу ладонью по траве. Ближний колокольчик потянулся, наклонился ко мне, и я осторожно коснулась его прохладных лепестков. Дух аж захрипел от негодования.
– Про звезду правда? – спросила. Любопытно же…
– А тебе надо? – сердито спросил нахохлившийся дух. Он явно мечтал, чтобы я убралась с его драгоценной поляны.
– Сама не знаю, – призналась честно. Мысли вроде шустрее бегать стали, но с соображением все еще проблемно.
– Вот дурная! – взорвался негодованием дух. – «Не знает она», – едко передразнил он. – Память обрезана, душа в теле еле держится. Не зацепишься, как наказание отрабатывать станешь? Тебе и одной звезды мало будет… Так что, давай, тащи, ущербность человеческая.
На «ущербность» я не обиделась. Было интересно другое:
– Тебе не больно будет?
Дух глянул так, что я себя глубоко нездоровым человеком ощутила.
– Щекотно, – огрызнулся он. Потом посмотрел на меня, оценил степень нездоровости и смягчился: – Если добровольно, вреда не будет.
– А почему… – начала я, намереваясь спросить об обрезанной памяти, душе и наказании.
– Тащи я сказал! – рявкнул дух, подлетая и садясь мне на колени. Грозный какой! И не скажешь, что птах.
Я протянула руку, коснулась перьев на пузике и те пропали под нажимом, а пальцы провалились в пустоту.
Там было холодно и пусто. И моя рука ушла куда-то по локоть… Мурашки побежали по коже. Мысли застопорились, отказываясь осознавать происходящее.
Потом пальцы нащупали что-то теплое. Сомкнулись на нем.
– Вытаскивай! – поторопил меня дух.
Быть не может. Звезды они же… Здоровые такие. Гиганты из газа и металла. А не это вот, лежащее у меня на ладони. Огонек. Крохотный, белый, пульсирующий, словно чье-то сердце.
Мы с духом, склонив друг к дружке головы, разглядывали мою находку.
– Мелкая, конечно, – заметил дух, – но сойдет. Загадывай, пока не погасла. Они долго в мире смертных не живут.
Я застыла. Внезапно оказалось, что у меня так много всего нерешенного: обрезанная память, «малохольность» от местных – явно ведь неспроста так назвали, недоубитость и наказание сверху… И как все совместить в одном желании? А если глобально?
– Хочу счастливой жизни, – высказалась. Огонек ударил яркой вспышкой по глазам и пропал. А с ним словно часть волшебства исчезла. Задул ветер, ожил, загудел лес. По поляне поплыл перезвон.