Читать онлайн Пыль Энцелада

Пыль Энцелада

Расшифровка записи совещания от 12 декабря 1979 года. Каменск-72.

(лакуна)

Голос 1: …теми научными методами, которые у нас имеются разобраться в характере явления не представляется возможным. Наблюдается динамика и вероятные последствия просчитать невозможно.

Голос 2. Ваши предложения?

Голос 1. Утилизировать Объекты под номерами один и два. Провести зачистку на Степь-Три. Ввести жесткий карантин для всех лиц так или иначе контактировавших с Объектами.

Голос 3. Вы вообще понимаете, что вы предлагаете? 

Голос 1. Иных способов решения мы не видим. Это как держать тигра в квартире.

Голос 2. Н-да… Красивая у вас вышла метафора, генерал.

Голос 1. Это не метафора. Это вопрос безопасности.

Голос 2. Карантин – мысль правильная. И все-таки, а мы не торопимся? Видимых влияний на окружающую среду или на человеческие организмы мы не наблюдаем. Природа опасности не ясна. Пока это не совсем тигр. Скорее яйцо с секретом. Что-то меня тоже на метафоры потянуло.

Голос 1. Пока. Пока не тигр. Наше ведомство будет настаивать на данном решении этого вопроса. Это вопрос безопасности.

Голос 2. Всегда у вас вопрос безопасности.

Голос 1. У вас было время.

Голос 3. А что подразумеваете под карантином? Это же сотни людей. Между прочим и вы тоже, и я.

Голос 2. Еще есть одна идея… (лакуна) …тем самым, спровоцировать реакцию Объекта номер один…

(запись обрывается)

Зима 1979 года. Казахская ССР.

Шепелев сидел в туалетной кабинке и думал.

Он всегда уходил сюда подумать. В самых отчаянных случаях. Если у задачи нет решения.

В кабинете все отвлекало, и задача быстро замазывалась рутинными делами. Мысли в кабинете текли сообразно мыслям заведующего спецлабораторией – вот это в план, этого на тот участок, того на этот, здесь подписать. Мелкие административные задачи обычно сжирают все рабочее время. Тут покрасить. Здесь заколотить. Столы настольного тенниса для психологической разгрузки персонала согласно новомодным методикам установить. Вот, например, недавно туалеты отремонтировали. Теперь невкусно пахнет сразу и хлоркой, и побелкой. Зато красиво и покойно. Как в мавзолее.

Да и куда еще в этой казахской, плоской как стол степи, денешься? Парка нет. Реки нет. Еще и минус 20 за бортом. В смысле, за окном. Только уйти в отремонтированный туалет. Успокоиться и подумать о важном.

Взгляд Шепелева скользнул по свежевыкрашенной в белый цвет двери. В самом низу кто-то уже нацарапал авторучкой: «Шепелева на хрен». Н-да.... Туалет этот для ученых и администрации, техперсонал и солдаты сюда не ходят, а вот гляди-ка, и интеллигенции не чуждо подобное выражение чувств.

Шепелев потер пальцем надпись. Это ж как надо было изогнуться, чтоб здесь написать? На пол, что ли, легли? Он тряхнул головой и даже раздраженно ударил ладонью по двери – пришел подумать о важном, а лезет всякая чушь.

А что сейчас важное?

К ним кто-то летит. В минус двадцать, под самый Новый Год, к ним кто-то летит из Москвы. Кто именно? С проверкой? Что проверять? Вернее, что проверять понятно, но почему так неожиданно.

К проверкам он привык, и к комиссиям, к важным чинам, видным ученым, но на душе все равно скребли кошки. Поток комиссий иссяк месяца три назад, ясно стало – там что-то решают, там наверху, но вот что? И связан ли будущий прилет вертолета с этим решением? И как это решение отразится на нем, Шепелеве, на его карьере?

В туалет кто-то зашел, подергал дверцу запертой кабинки, потоптался и вышел. Кто бы это мог быть?

Вот и вторая непонятная деталь – весь персонал перед прилетом вертолета попросили из Лаборатории убрать. Весь персонал. Тем-то только в радость – готовятся сейчас ко встрече Нового года в городке. Но почему убрать? Даже водителей и поваров, и всех по науке. Только он и Зоя остались. И взвод охраны. Кто же там такой летит?

Шепелев флегматично пальцем поковырял краску. Стер в надписи «на» и последнюю букву «а» в своей фамилии. Точно, Шепелев, шел бы ты уже. Скоро вертолет прилетит.

Он вышел из кабинки. Тщательно вымыл руки. Посмотрел на себя в зеркало: подбородок словно вытесан из камня, внимательные умные глаза, правильные черты лица. С такой внешностью, Шепелев, тебе бы в киноактеры – говорили ему женщины. Но внешность не только в эфирных сферах помогает. В свои сорок он уже заведующий. Пусть в науке он не самый дока, но у него административная хватка и чуйка на людей хорошая. Партия таких ценит. А внешность приятная, чего уж тут. С такими мужчины всегда неосознанно ищут дружбы, а женщины… Эх, женщины. Где им тут, в степи, взяться?

Но все же – вот он, самый молодой завспецлаб в Союзе.

Шепелев улыбнулся своему отражению. Так как нужно улыбнулся – участливо, но независимо и с достоинством. Скоро, скоро вертолет.

Вдруг зеркало треснуло от края в край. Амальгаму мигом затянуло в черный, и в этот избыточно-черный Шепелева позвало. Он уже было хотел прыгнуть в возникшую вдруг дыру, но моргнул раз, другой… Зеркало висело на месте. Целое.

Он плеснул холодной воды на лицо. Потом тщательно высушил руки под горячей струей воздуха.

Может все-таки неправильные вопросы он задает?

А начать надо с самого начала. С самого первого вопроса. Почему все-таки вернулось только двое из шести?

*

Сел в кресло, потянулся, крутанулся. Прекрасное кресло – черная кожа, регулируемая спинка, спецзаказ из Чехословакии. Спецзаказ для спецлабы.

Захотел чаю, крепкого, черного чая с лимоном и уже было крикнул Валечку, секретаря, но вспомнил вовремя, что никого нет, все в городке, и Валечка, поди-ка, режет сейчас селедку или шинкует картошку. Чаю захотелось еще больше, и не просто чаю, а с чем-нибудь весомым, например с бутербродами. С маслом и колбасой. Но вставать было лень. Спецкресло по спецзаказу – не хочется вставать.

Шепелев придвинул к себе папку. Здесь только общая информация. Потому что папок этих – ставить некуда. И если задавать вопросики, то до прилета вертолета он только тут что-то найдет. Что-то новое.

Достал из папки шесть фотокарточек. Две положил перед собой.

Итак, почему из шести вернулось только двое?

Нет, не так. Почему вообще кто-то вернулся? Опять не так, они и должны были вернуться, без всяких почему. Конечно, всего не предусмотришь. Космос не игрушка. Но почему на год и восемь месяцев раньше срока? По всем расчетам они еще должны быть на орбите Сатурна. Это, конечно, если все идет по плану. А что у них? А у них на подлете к Энцеладу пропала связь. Исчез сигнал. Авария? Была маленькая надежда, что это просто связь, а все остальное в штатном режиме, работает как надо. Надеялись, что они вернутся.

Надеялись. А они и вернулись, но только на один год и восемь месяцев раньше срока, что даже физически невозможно. Физически!

Шепелев придвинул две фотокарточки к себе поближе.

Вернулись, но не все. Только эти двое.

Ну как двое? Можно сказать полтора.

Шепелев взял одну из карточек в руки. Широкое лицо, добрые глаза, мудрые складки на лбу – этакий папин друг. Папин друг из детства, добрый дядюшка.

Он же бортинженер Кузовлев – половина от человека. Это если физически посмотреть. Ноги у него срезаны по самый зад. При этом ни следа от операции, и даже маленького шовчика нет – ровная, идеальная кожа. Как будто и не было у бортинженера Кузовлева никогда ног. Не предусмотрено. Но Шепелев точно знал – были, были ноги. Он с этим бортинженером на охоту ходил, на перепела. И ходил бортинженер бодро, на своих двоих, да так, что Шепелев еле поспевал.

Но это ладно, ладно. Другое дело, что ментально бортинженер даже не половина человека, а так, личинка. Ага, угу, слюнка течет, кашку с ложечки ест. И в мозгах тоже кашка. Сознание младенца.

Шепелев карточку бортинженера отложил и взял вторую. Вздохнул. Чудеса да и только.

Вот зато второй вернувшийся – цел, невредим и даже похорошел. Точнее похорошела. Аглая Королева, биохимик. Была серая мышь египетская, а теперь такая стала фам-фаталь, что хоть тоже на большой киноэкран ее, в пару к Шепелеву. А ведь правда, классно бы она смотрелась под софитами и фотовспышками.

– Вертолет, – сунулся в дверь без стука кто-то из бойцов.

Уже?! Тьфу! Шепелев кинул карточку на стол.

– Стучаться надо! – рявкнул он, но боец уже скрылся.

Эх, были бы и софиты, и все такое прочее, продолжал он размышлять идя по коридору. Еще бы! Советская покорительница Сатурна и Энцелада. Гагаринский эффект. Все было бы! Если бы пошло как надо. Если бы экипаж вернулся как и положено через один год и восемь месяцев. А сейчас сидит эта Королева в стеклянной клетке, молчит, улыбается, и такая красота от нее исходит, такое свечение, что Шепелев спать не может – скребет у него что-то внутри. А такое всего один раз за всю жизнь только у него и случалось. Однажды весной, когда юный первокурсник Шепелев Сережа влюбился в Катьку Захарову – рыжую, неспокойную девицу с курса. И горело у него все внутри точно так же, свербело, пока он эту самую Катьку не добился и весна не кончилась.

Шепелев накинул поданное ему пальто, со злостью нахлобучил шапку и вышел на мороз. Вертолет только сел, но, казалось, сразу и на века вмерз в серый бетон. Лопасти еще крутились, выдувая редкий снег из всех щелей.

Из вертолета выпрыгнуло двое, а потом еще кто-то следом. Половинка человека.

*

Половинка человека швыркала носом и пила горячий чай из кружки.

На девочке был красный беретик и неуместное куцее пальтишко. Похоже, никто и не подумал, что ее стоило одеть как следует – это тебе не Москва с ее “околоноля”.

Остальные тоже были одеты легко. Намерзлись,  и теперь с удовольствием прикладывались к дымящимся кружкам и потирали красные руки.

Особистов прилетело двое. Один светлобровый, другой чернобровый. Одинаково

неуловимые во внешности, без каких-то отличительных признаков, они даже назвались такими простыми именами, что Шепелев, всегда внимательный к подобным мелочам в общении, сразу забыл и имена, и фамилии. Он даже не понял кто из них старший по званию.

– А дитя зачем? – спросил Шепелев. Не то чтобы это его действительно интересовало, он вообще был непривычно апатичен последнее время, скорее хотелось как-то нарушить это благостное чаепитие. Комиссий и прочего начальства по поводу внепланового возвращения челнока с Сатурна уже приезжало столько, что он привык. И особистов всяких повидал. Наелся, спасибо.

– Материнское чувство, – ответил светлобровый.

– Так это дочь, – понял Шепелев. – Ее дочь.

Он внимательно посмотрел на девочку. Никакого сходства с той яркой красоткой, что сидит в стеклянной клетке. Разве что с блеклой дамочкой на фотографии из папки. Значит, это дочь Аглаи Королевой. Той, Аглаи Королевой, которая улетела к Сатурну, а вот той ли, что вернулась? Опять вопросы. У Шепелева разболелась голова. Он даже подумал, что хорошо бы его тоже отпустили в городок, как и остальных, и он с удовольствием бы уже остограмился в ожидании Новогодней ночи, да под селедочку, да с лучком и под маслицем.

– Догада, – ухмыльнулся светлобровый. Он из них старший, решил Шепелев.

…Когда капсула с вернувшимися приземлилась в казахстанской степи, спасательный отряд обнаружил внутри только двоих из шести, улетевших с научно-исследовательской миссией к спутнику Сатурна. Энцелад  – самый лакомый кусочек из всей плеяды спутников окольцованной планеты. Там должна быть вода, а где вода – там жизнь. Это тебе любой советский школьник скажет. Даже двоечник.

Итак. В спасательной капсуле вернулось только двое. Утративший разум и способность ходить бортинженер Кузовлев, и неожиданно похорошевшая, но замкнувшаяся в себе биохимик Королева. Куда делись остальные члены экипажа —неизвестно. Никаких следов. Все записи, ячейки памяти и черные ящики чисты, как первый снег.

Молчание Королевой сначала списали на постшоковое состояние. Но время шло, вопросы множились, а ответов не воспоследовало. Королева молчала и улыбалась. Она никак не реагировала на внешние раздражители. Все биологические показатели пребывали в норме. Рентген, МРТ, УЗИ. Куча исследований. Заботливо и чуть ли не каждый день, как члену Политбюро. Никаких патологий. Никаких странностей, кроме одной.

Вернее, двух, одна из которых скорее вкусовщина, но все-таки – неожиданную красоту космонавта Королевой отмечал не только Шепелев. Даже товарищ Громов, у которого скорее всего точно нет сердца, и даже вот товарищи из особого отдела.

Вторую странность списать на вкусовщину и недостаток женской красоты на квадратный метр сверхсекретной лаборатории в заснеженной степи Казахстана никак не получалось, даже если очень хотелось.

Кожа космонавта Королевой светилась нежным неоновым светом. И чем больше вокруг было света, – любого, электрического или естественного – тем ярче сияла космонавт Королева. В темноте свет этот становился едва виден, но его вполне хватало, чтобы придавать помещению, где она находилась, эффект сказочный, если не сказать потусторонний.

Источник свечения не был идентифицирован. Срезанный образец кожи какое-то

недолгое время тоже давал эффект свечения, но потом гас, и в принципе ничем больше не отличался от кожи обычного человека. Хуже всего было то, что крохотные частички эпидермиса, отшелушившиеся от кожи Королевой естественным путем, какое-то время мерцали нежно-голубым в пространстве, парили в воздухе, оседали на предметах интерьера, концентрировались в углах и прочих труднодоступных местах, где обычно и залегает пыль. Мы же этим дышим, ужасался Шепелев. Кашлял, чихал, в тайне от всех пил на всякий случай антибиотики, а потом страдал резкими болями в животе.

Королеву изолировали. Поместили «под стекло», как выразился Шепелев. В прозрачный куб, снабженный фильтрами и прочими приспособлениями. Королева теперь постоянно находилась внутри куба, источая свой неземной свет.

Когда волна исследований спала, и большая часть ученой братии с Лабы улетела, Шепелев приходил к ней каждый вечер – “понаблюдать”. Хотя по началу и смущался, потому что космонавт Королева находилась в этом кубе абсолютно голая. Из-за этих ритуальных «наблюдений» Зоя не то чтобы ревновала, скорее насмешничала над ним. Шепелев же объяснял свою тягу к прекрасному научным интересом.