Читать онлайн Крепкая семья

Людке Мичуриной было уже за сорок, но никто не думал называть ее по имени-отчеству, Людка и все. С незапамятных времен кличут простых людей на Руси незамысловато: раньше – Марфушка, Агашка, Нюрка, теперь – Надька, Валька, Нинка, вне зависимости от возраста – и в пять лет и в пятьдесят. В поселке Иваньково, где родилась и всю жизнь прожила Людка, от заведенного порядка не отступали. Звучало грубовато, но так  уж повелось, и не нам менять.

Правда, имелось несколько исключений – по заслугам и половой принадлежности.

Среди женщин в первую очередь отличали учителей местной средней школы номер сорок четыре – старых, из советской еще когорты, тех самых «строгих, но справедливых». Они вырастили и выучили не одно поколение поселковских, жили здесь же и отличались безупречным поведением.

Их считали немножко лучше других и называли по имени-отчеству: Анисья Абрамовна, Мария Григорьевна, Нина Александровна, но на «ты». Потому что хоть и образованные, но такие же затюканные жизнью, как все. У одной муж пил беспробудно и закончил свою никчемную жизнь под автобусом, сын пошел по его стопам. У другой муж был директор школы, но скончался раньше времени от военных ран, она одна поднимала дочерей. У третьей муж не скончался и не пил, но гулял безбожно, от чего она потом сошла с ума, ходила по поселку растрепанная. И у остальных со счастьем не лады были.

После двадцати пяти лет работы они в течение пары лет одна за другой ушли на пенсию по выслуге. Новых, молодых, пришедших на их место «училок» не уважали и звали как всех.

Пенсионерок из «простых смертных» называли по отчеству – Кузьминична или Петровна, если они вели трудовой образ жизни и не были замечены в дружбе с зеленым змием. С теми же, кто и в солидном возрасте соблюдал извечную русскую традицию -поднимать настроение выпивкой, не церемонились.

– Анька Тякунова вчерась шла, шатамшись, и упадла, – сообщалось в разговоре на лавочке. Не «упала», а «упадла», как бы соединив два смысла в одном слове. – Откуда только деньги на самогонку берет? Когда тверезая, все плачется – пенсии на еду не хватает.

Имелось еще одно исключение. В единственном числе, в лице главного бухгалтера местного механического завода Людмилы Ивановны Кудиновой. Поскольку она была пришлой, из города, немногие знали ее имени-отчества, да и не очень-то желали знать. У Кудиновой не получилось влиться в местное сообщество, завести друзей на новом месте – то ли из высокомерия от собственной должности, то ли по закрытости характера. Держалась обособленно: на лавочке возле дома не сидела, с соседями сплетни не перетирала, публичных скандалов с выпивохой-мужем не устраивала. Правда, он как муж высокопоставленной особы, будучи выпимши, вел себя прилично – ходил не шатался, матом не ругался, а выдавала его состояние лишь красная морда.

Кудинову не любили. Не за что-то конкретно, а вообще. Чужачка, вдобавок гордячка. Когда она выходила по вечерам гулять с собакой – грудастой, черной как черт, овчаркой по кличке Буран, вслед неслось ее дворовое прозвище «главбушка» и шелестело эхом «бушка-бушка-бушка». Только ее непосредственная заместительница Антонина Николаевна, по-простому Тонька, женщина предпенсионного возраста, называла начальницу по имени-отчеству. Скороговоркой, одним словом –  «людмиливанна». Особого почтения в нем не чувствовалось, но звучало прилично.

С  мужчинами тем более не церемонились, кроме как Витька, Петька, Ванька их не называли. Появление лысины, живота или внуков не считалось достойным поводом изменить обращение.

Особой чести именоваться по имени-отчеству удостаивались те счастливчики, которые умудрились дожить до пенсии. То есть прошли невредимыми сквозь жизненные тернии, как в сказке – через огонь, воду и медные трубы. В Иванькове это означало – не спиться, не погибнуть от несчастного случая на производстве, не утонуть пьяным в пруду и тому подобное. Таких было наперечет.

К мужчинам, находящимся в звании пенсионеров, следовало прибавить одну категорию, помоложе возрастом. Сюда входили узкие  специалисты, к которым частенько обращались с личными просьбами – починить протекший кран или помочь с ремонтом машины. Их называли или по имени с предваряющим словом «дядя», или – верх уважения – только по отчеству «Николаич» или «Петрович».

Негативное исключение из правил для мужчин составляла самая малочисленная группа жителей поселка, в которую входили отъявленные пьяницы, чудом достигшие шестидесятилетия. Их, не скрывая презрения, называли по имени-фамилии, как шкодливых детишек, будто подчеркивая – именно такой-то «до пенсии дожил, а ума не нажил».

– Генка Шишков сегодня опять под забором ночевал, – сообщала местная собирательница новостей и сплетен пенсионерка Фролна – сокращенное от «Валентина Фроловна».

А мужику тому шестьдесят три стукнуло. Да, видно, ему – пьянице, буяну и самодуру вовек от клички «Генка» не избавиться. Впрочем, по собственной вине.

Но вернемся к нашей героине. Людка не подходила ни под одно из условий вежливого обращения. Она не работала в школе, не была главным бухгалтером на предприятии и до пенсии  оставалось лет пятнадцать. А так как собственная мать тоже участвовала во всеобщем заговоре и любовно говорила ей, например: «Людк, спустись, я тебе клубники набрала», то обижаться не имело смысла.

Ей вообще обижаться на судьбу грех. Мать с отцом еще живы и даже бабушка. Поддерживали единственную дочку и внучку всеми силами. Помогали ощутимо: на двух Людкиных огородах работали, в финансовой поддержке никогда не отказывали.

Личная жизнь тоже в порядке: с мужем Вовкой она жила хорошо, восемнадцать лет вместе. В поселке Иваньково Мичурины считались крепкой семьей. Вовка – ладно сбитый, рыжий, конопатый, но симпатичный, был на четыре года моложе. Не пил, не курил и, вроде, не гулял. «Вроде» – слово для осторожности. Никогда не знаешь у русских мужиков… Во всяком случае, разговоры о нем, как о «кобеле», в поселке не ходили.

Соседи говорили: Людка мужа в лотерею выиграла. И точно. Он со всех сторон положительный – хозяйственный, деловой, мастер на все руки. От отца научился. Тот тоже за любую работу брался, и все у него получалось как следует. Отец всю жизнь проработал на заводе шофером, а потом почему-то повесился. Пил, правда. Слава Богу, Вовка в этом смысле не в него пошел, почти не употреблял – рюмку на праздник, не больше. К тому же верующий, в отличие от жены. Хотя на этой почве разногласий у них никогда не возникало.