Читать онлайн Последняя белка Парижа

© Влад Костромин, 2025

ISBN 978-5-0065-3104-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Осколки адекватности

Рассказ написан на XIV Чемпионат Прозаиков ЛитКульта

Банкам в этом помещении всегда не везло. У Булгакова была нехорошая квартира, а тут – нехороший офис. Уж сколько тут банков перебывало… Здешние очереди, причем в любое время, меня всегда бесили.

– Электронную очередь не занимать. Займите живую. – Велела взмыленная служащая у входа.

– Кто крайний?

– Я, – дед в зеленой футболке, не отрываясь от смартфона, поднял руку.

Я примостился на высоком стуле. В офисе было душно, как в предбаннике ада для любителей бани. Кондиционер как отключили во время пандемии СОVID-19 четыре года назад, так с тех пор и не включали. То ли экономили, то ли морили настырных клиентов. Клиентов тут не любили при любом банке. Клиенты отвечали сотрудницам банка взаимностью.

– Узнаешь? – Вбежавший в офис мужчина оскалил золотые зубы.

– Не совсем, – признался я, пожимая протянутую руку.

– Валера. Сосед. С дачи. Я на Пасху тебе кричал с крыши.

– Вспомнил. – Я украдкой вытер руку о джинсы.

– Ты за кем?

– За тем дедом. – Показал я.

– А он за кем?

– Ну… Вы за кем?

– Я?.. За кем?.. – Дед вскочил и начал метаться по банку, вглядываясь в лица посетителей. – Забыл я!

– Подходите. – Строго велела ему девушка из окошка №4. – Он по записи. – Объяснила она начавшим возмущаться клиентам. – Заранее.

– А зачем он тогда занимал? – Взвился Валера.

– Может он сейчас через интернет записался? – Предположил я, чтобы успокоить дачника.

– Что тут вообще происходит? – Истошно верещал он. – Что за очередь? Кто здесь главный? Я с вами опять буду судиться!

Девушка, покинув вход, пыталась утихомирить буяна:

– Нас поглотил «ЕТБ», завершается процесс слияния. – Умиротворяюще журчала она.

Но Валера сатанел все сильнее:

– Кто решил, что банк закрывается?! Какое еще слияние с «УТБ»? Почему я должен менять карту? Ну и что, что банка не будет! мне плевать! Я тогда уйду в другой банк! Если вам не нужны мои деньги!

Под эти вопли я наблюдал за зеленой футболкой, твердо решив наплевать на непонятки очереди и подойти к вожделенному окошку после деда. Минут через десять Валера притомился и затих за моей спиной, а я, наконец, прорвался.

– Вклад закончился. Хочу деньги переложить на полгода.

– Вклад на полгода открыть нельзя, – мило-устало улыбнулась девушка. – Мы через пять месяцев закрываемся.

– А разве открытые вклады не перейдут в поглотивший вас банк?

– Не знаю. Может быть, сразу откроете на условиях «УТБ»? У них есть неплохие предложения.

– Категорически нет! У меня негативный опыт работы с ними.

– Хорошо, сейчас позову старшую.

– Мария Петровна, вот еще один наотрез отказывается в «УТБ» деньги вкладывать, но хочет открыть на полгода у нас.

– Поймите, нас через пять месяцев не будет. Офис закроют, что будет с вашими деньгами, я не знаю. – Объяснила мне Мария Петровна. – Могут и пропасть…

– Что значит пропасть? – Я оглянулся на сопевшего мне в затылок Валеру.

– Пропасть и все. – Она безразлично пожала плечами.

– Как такое может быть?

– Да что же это делается?!! – Валера уже просто визжал, видно было, что его хрупкая адекватность разлетелась на осколки. – Кто так решил?!!

Он подскочил к автомату электронной очереди и, согнувшись, с хрустом врезался головой в сенсорный экран. И застыл в такой позе, упираясь в разбитое стекло. Стало очень тихо. Немая сцена вполне могла бы посоперничать с немой сценой в «Ревизоре». Девушка за спиной робко кашлянула. Я с трудом оторвал взгляд от потеков крови на разбитом экране и оглянулся.

– Хорошо, мы можем открыть вам вклад на три месяца…

Я почувствовал, что и моя адекватность начинает с угрожающим, напоминающим трение змеиных хвостов, шуршанием осыпаться острыми осколками, готовыми ужалить.

Суетолог

Рассказ написан на Упоротый конкурс — 2024 ЛитКульта

Я наслаждался последним днем отпуска, никого не трогал, неспешно смаковал литрушку пива. Запиликал мобильник.

– Что ты квелый такой? Мух ноздрями ловишь?

Единственный оставшийся в живых дядя моей супруги – не смотря на возраст, мы звали его Саня.

– А что ты предлагаешь?

– За водой поедем?

Казалось бы, что сложного съездить на родник за водой? Мы это проделывали регулярно. Не тут то было!

Он и раньше был порядком эксцентричным: мог забыть куда едет и вместо кладбища поехать в магазин; любил рассказывать небылицы про свою ныне покойную супругу (вплоть до попытки зарезать его во сне ножницами); был вороват, внушая ужас соседям по СНТ и подъезду; месяцами возил в багажнике 2 огромных ведра с конским навозом; развел в машине тараканов; прикидывался глухим, порой доводя продавщиц в магазинах до истерики. Он всегда был суетлив, но после смерти жены превзошел сам себя – и мы за глаза прозвали его Суетологом.

– Мать! Печенки нет, – в магазине он потерял привычную расхлябанность и горестно прищелкнул языком.

– Тебе печенка зачем?

– Косыгин (сидящий на его шее зять) заказал купить.

А если заказал Косыгин, то Саня в лепешку расшибется, но потрафит зятю. Месяц назад мы все воскресенье убили, покупая Косыгину треску. Мы как безумные метались по магазинам, включая магазин канцтоваров, в поисках несчастной печени. В одном из магазинов я облегченно протянул Сане склизлый замороженный брусок.

– Боже правый, она заморожена! Жуть!

– Купи ты замороженную, в чем проблема? Он что, гурман такой?

– Ему буквально дурно становится от замороженной печенки. – Саня сердито насупился, гоняя желваки.

– А на рынок он не может сходить? – Не выдержал я. – Гурман! Он же рядом с рынком живет.

– На рынке деньги нужны… – Саня задумчиво посмотрел на меня, – но идея хорошая – едем на рынок!

– Там уже в это время может печени не быть.

Бросив меня в салоне залихватски засранного голубями «Ниссана», он похромал в мясной павильон. Я обреченно посмотрел на часы. Вернулся спустя сорок минут. С пустыми руками.

– И там уже нет?

– Есть… но она вчерашняя…

– И что теперь?

– Теперь… – перестав суетиться, внимательно посмотрел на меня и тяжело вздохнул. – Я настоечки клюквенной тебе прихватил. Попробуешь?

– А печень? – Не поверил я, что эта безумная суета заканчивается.

– Ты попробуй, – старый сквалыга достал из бардачка замызганный складной стакан, наполнил из извлеченной из валявшейся на заднем сидении сумки бутылки, протянул мне. – Печень потом…

Продолжение, точнее финал, истории я узнал от следователя, очнувшись в реанимации. Отчаявшись купить свежей печени, Саня совершенно сбрендил и пошел по пути Прометея: вырубив меня с помощью настойки, вскрыл мне брюшину ножом и оттяпал половину печени. Благо, чтобы не запачкать сидения и салон, проделал операцию на асфальте. Это меня и спасло: мимо залитого кровью тела ехала «скорая». Врачи обещали, что жить буду… а вот пить настойку – уже нет. Да и вряд ли сбрендивший суетолог ее еще кому-нибудь нальет. Во всяком случае, не в ближайшие 12 лет.

Скидка

Я стоял перед воротами, задумчиво глядя на дорогу, тянущуюся вдоль улицы. Рядом затормозил снегоход. Степана многие считали оригиналом, если не сказать больше, за привычку кататься на снегоходе летом, вспоминая бессмертное «Стою на асфальте я в лыжи обутый», но я знал, в чем секрет. Нанесенный на лыжу метаматериал со сверхнизким коэффициентом трения позволял приятелю не замечать принципиальной разницы между накатанным снегом и асфальтом.

– Ты еще здесь? – Степан смотрел на меня с искренним удивлением.

– А где я должен быть? – зевнул я. – Я вообще-то тут живу.

– После того, что ты натворил, жить тебе осталось недолго.

– Я это столько раз уже слышал, что скучно.

– Я бы на твоем месте не скучал, а рвал когти к границе.

– Канадской? – усмехнулся я, но вскоре мне стало совершенно не до смеха.

– Ты что, тронулся? – Степан смотрел на меня опасливо-восхищенно, будто я и впрямь опасный сумасшедший. – Или под шизика надеешься закосить?

– Да что случилось?

– Ты морду мэру набил.

– Чего? – удивился я. – Я? Набил? Морду? Мэру?

– И руку ему сломал… – окончательно добил меня Степан.

– Охренеть, – я едва не сел на землю: ноги ослабли, а внизу живота возникла холодная тяжелая пустота.

Мэр у нас был бывшим спортсменом, по совместительству бандитом, и шутки с ним были плохи.

– Так что сваливай, пока не поздно.

Снегоход рванул по улице. Я пошел в дом.

– Чего там? – дед слушал в наушниках старинный катушечный магнитофон.

– Мне надо уехать?

– Надо – едь. Куда?

– Пока не знаю…

Не успел. За окном требовательно засигналили.

– Кого там принесла нелегкая? – дед недовольно снял наушники. – Чего людям дома не сидится?

– Я открою, – я прекратил собирать вещи первой необходимости в большую спортивную сумку и обреченно вышел из дома.

За воротами стояли белый «Хаммер» и черный 600-й «мерин». Возле ворот отирались двое крепких мужчин в строгих черных костюмах и красивая девушка в белом брючном костюме.

– Вы к кому? – спросил я.

– Позволите? – девушка ослепительно улыбнулась, блеснув вживленными в зубы по последней моде лазерными светодиодами.

– Чего уж, – я отступил, впуская непрошенных гостей в калитку. – Проходите, коли приперлись. Простите, я хотел сказать, приехали.

Вошедшие во двор добры молодцы ловко ухватили меня за руки и сноровисто обшлепали мои карманы, обыскивая.

– Что вы себе позволяете, господа? – возмутился я, но приехавшие уже отпустили меня и всучили в руки по виртуальной визитке – черному пластиковому прямоугольнику с мигающими белыми буквами «Похоронное бюро „Джонсон и Джонсон“».

– Вы, так понимаю, эти самые Джонсоны? – решил блеснуть сообразительностью.

– К вашим услугам, – кивнули синхронно, будто долго и упорно тренировались. – Для вас у нас будет хорошая скидка.

– Сколько? – невольно заинтересовался я.

– Тридцать процентов, – выпалил левый Джонсон, с борцовскими поломанными ушами.

На визитках замигала надпись «Скидка 30%».

– Почему так мало? – искренне возмутился я.

– Можем предложить пятьдесят, – предложил правый, с поломанным боксерским носом и расплющенными губами.

На визитках немедленно запульсировали надписи «Скидка 50%».

– Чудесно, – кивнул я, – но мало. Маловато будет! – вспомнил древний мультфильм.

– Семьдесят пять – последнее слово, – сказал борец.

Визитки подтвердили.

– Спасибо, польщен.

– Тогда приступим, – боксер врезал мне боковым правой.

Я вскинул левую руку навстречу, ловя согнутым локтем внутреннюю сторону предплечья атакующего. Разгиб руки – захват его рукава на плече – удар лбом в лицо. Отпустив его рукав, с хрустом врезал левым кулаком по челюсти «поплывшего» боксера. Он отшатнулся к стене дома и медленно сполз по ней. На меня кинулся борец. Встретил его хлестом тыльной стороны левой ладони в лицо, ломая нос, и добавил удар правым локтем сверху-вниз по диагонали, ломая ему левую ключицу. Отшвырнул гробовщика, с силой приложив его спиной о стену дома. При сломанной ключице не самое приятное занятие. Резко развернулся к лазерозубке – чего не встревает в драку? Или она вроде мозгового центра при двух громилах? Девушка стояла, подняв руки, и нервно косясь вбок, на торчащий из-за угла дома ствол «Сайги». Значит, дед не утерпел и вышел во двор. Все ясно, вовремя.

– Забирай их и выметайтесь отсюда, – сквозь зубы процедил я. – Чтобы больше ноги вашей здесь не было.

– Скидка не окончательная, – девушка вымучила улыбку, – мы готовы рассмотреть ваш вариант.

Рождество наступило…

Рассказ написан на конкурс рождественского рассказа Леди, Заяц & К

– Снегом опять все засыпало. Рождество наступило…

– Точно.

– Шел сегодня утром по городу и казалось, что все как раньше: фонари тускло светят, светофоры желтым мигают.

– Точно, есть такое дело.

– Только что людей на остановках нет, машин редких, да окна лишь светятся в паре квартир в длинной стене панельной пятиэтажки.

– А ты поэт.

Я с тоской посмотрел на кота. Кот ответил мне влюбленным взглядом пронзительно зеленых глаз. Ему было хорошо: тепло, светло, полно корма на любой вкус. И персональный человек под боком, готовый по первому капризу этот бок почесать. Гораздо лучше, чем той живности, которую я разместил в квартирах соседнего подъезда. Собрав из всех окрестных домов – не смог больше терпеть криков голодных животных, некоторые из которых уже стали от голода пожирать трупы собственных хозяев.

– Это тоже бот.

Я заблокировал контакт в мессенджере, налил себе рюмку дорогой водки, выпил, вяло зажевал бутербродом с красной икрой. Еды пока хватало: электричество в городе было, холодильники в окрестных магазинах работали. Не было только людей. Живых… Трупов за эти две недели я навидался полно. Особенно, когда вытаскивал мертвецов из квартир своего и соседнего подъездов и грузил в чьи-то «Газели». Тогда улицы еще не были так засыпаны снегом и можно было проехать, а вдыхать, когда потеплеет вонь разлагающихся трупов мне не хотелось. Эпидемия это была или кто-то испытал на нас новое оружие или просто Бог устал нас любить, не знаю. За ночь город вымер. Работал интернет, работало кабельное, светили фонари, твиты и посты сыпались по прежнему – не было только живых людей.

Ткнул в иконку следующего контакта:

– Привет.

– Привет.

Первые дни я искал живых по городу, потом три дня пил, благо взломать магазин стало не проблемой. Потом стал пытаться звонить. Все набранные номера отзывались длинными гудками. На «горячих линиях» работали виртуальные помощники. Живых не было. Третий день, одержимый очередной идеей, я пытался связаться с контактами в мессенджерах кучи собранных по квартирам чужих мобильников. Неужели все эти виртуальные друзья были ботами? А мы сами? Мы, мы были живыми?

– Снегом опять все засыпало. Рождество наступило…

– Не чистят.

– Шел сегодня утром по городу и казалось, что все как раньше: фонари тускло светят, светофоры желтым мигают.

– Желтый – хороший цвет.

Может всех нас и убили эти виртуальные друзья, эти понимающие боты, которых сам Тьюринг не отличил бы от живых людей? Неужели я остался последним живым человеком на Земле? И после моей смерти только виртуальные операторы и боты останутся напоминанием о нашей глупости?

Код Недавинчи

– Падают, падают, падают бабки, – напевал медбрат Петров, наблюдая за безуспешными попытками частично парализованной Авдотьи Михайловны Макентошевой встать со старого продавленного дивана, – ну и пусть, коль бабок у них нет.

Посмотрел на измученную внучку Аленку:

– Ну что, деточка, не надумала оплатить услугу «Транспортировка больного»?

– Нет у меня денег, – потупила взор Аленка, – студентка я. Натурой могу…

– Натурой?.. – задумался Петров, ощупывающе оценивая взглядом ладную фигурку, выгодно подчеркиваемую велосипедными шортами и футболкой с надписью «Аудит не повредит (Истинный внутренний аудит может осуществить лишь производящий вскрытие патологоанатом)» на высокой груди и «Встретишь Будду, убей Будду» на стройной спине.

– Не смей, сучка крашеная! – взвизгнула бабка. – Шалава малолетняя!!!

– Бабушка, она же вас спасти пытается, – примирительно сказал Петров, – по мере своих душевных сил и скромных финансовых возможностей.

– Заткнись!

– Ну вот, – медбрат огорченно развел руками, – делай им после этого добро.

– Так что? – поторопила внучка. – Договорились?

– Угу, – медбрат задрал халат и потянулся к ширинке.

– Только у меня эти… дни…

– А в рот если?

– Рот?.. – Аленка показала на маску.

– Вот ведь неудача, – огорчился Петров. – Что ты будешь делать? – посмотрел на пенсионерку. – Может ну ее? Пусть подыхает? Квартиру она хоть на тебя подписала? Место хорошее, центр.

– Где там, – вздохнула Аленка, – в фонд защиты животных ветеранов спецслужб завещала.

– По анахоретски тут у вас все, я гляжу.

– У нас все по простому, – кивнула Алена, – денег нет, но мы держимся.

– Жаль, квартирка неплохая, хотя запашок-с.

– Это кошки ее.

– Разве кошки так пахнут?

– После смерти – да. Она не давала хоронить, мумифицировать их хочет.

– Охренеть!

Мужчина и студентка задумались, глядя на парализованную.

– Суки позорные, – ковыряясь рукой под вонючей пожелтевшей подушкой, выдала Авдотья Михайловна. – И ты, сучка крашеная, и ты, паразит педиковатый!

– Нет, – Петров в волнении сорвал колпак и скомкал в руке, – я не могу работать в таких условиях! С такой старой склочней!

Он шагнул к выходу из запущенной квартиры, но бабка внезапно вытащила из-под подушки вальтер и наставила на мужчину.

– Ты че-че-че-го? – начал заикаться медбрат. – Бабка, не дури! Посодют тебя!

– Парализованных не сажают, – усмехнулась карга. – Шприц доставай, эскулапишка! Ширнуться мне надо!

– Я не могу укол поставить, нужен сертифицированный специалист, а он в машине.

– Зови, падла!

Петров нехотя достал мобильник:

– Алексей Степанович, поднимитесь в 45 квартиру. Да, они оплатят, не волнуйтесь.

Вскоре в комнату вошел похожий на колобка молодой толстячок. Вошел и замер.

– Вы тут это… – улыбнулся неуверенно, – чего?.. Розыгрыш? Нас снимают скрытой камерой?

– Вакцину гони! – проскрипела бабка.

– Вы, гражданка, не зарывайтесь, – врач одернул халат и принял строгий вид, – будьте вежливы с представителем медицинского сословия. Мы за вас жизнью рискуем, а вы…

Хлопнул выстрел, язык огня коснулся левого колена врача. Доктор заорал, рухнул на пол, обнял раненое колено.

– Заткнись, а то завалю. Ты, – указала стволом на Петрова, – забери вакцину и коли.

– Это противозаконно, – залепетал Петров, но забрав из оранжевого чемоданчика ампулу и шприц, приблизился к дивану.

– Коли, Айболит, а то шлепну!

– Надо в это… ягодицу, – кашлянул виновато.

– В бедро коли, все равно не чую. Аленка, обеспечь!

Внучка откинула засаленное шерстяное одеяло, задрала протертую до дыр ночную сорочку, бывшую когда-то шелковыми кружевами. Медбрат опасливо загнал иглу в дряблое трупной желтизны тело.

– Теперь все? Я больше не нужен?

– Еще как нужен, – беззубая челюсть зловеще оскалилась. – Цепляй меня на закорки и тащи к машине. Поедем кататься?

– Куда? – обомлел Петров.

– Сначала в ближайший общественный сортир, а потом прямо к мэру.

– Зачем? – покачнулся медбрат.

– Я ему, рептилоиду сраному, недавинче блудливому, покажу, как без кьюаркодов в туалеты людей не пускать!!!

Лаборант когнитивных образов

Рассказ написан на XIV Чемпионат Прозаиков ЛитКульта

Вам трудно даже представить, какие когнитивные образы могут таиться у вполне приличных с виду людей. Ваших приятелей. Друзей. И соседей. А может быть, что вполне вероятно, и у вас. Из сумеречных катакомб подсознания еще и не такое может всплыть. Пользуясь словами Шерлока Холмса: «забивают свой чердак чем ни попадя», а потом возникают эксцессы. Часто – кровавые. Люди со скрытыми проблемами психики рано или поздно становятся на путь, с которого уже не свернуть. Путь насилия.

Вот бывшая фитнес – бикини модель, после окончания двухнедельных бухгалтерских курсов и прочтения книги «Бухгалтерия для чайников» через интим ставшая вдруг главным бухгалтером достаточно солидной компании. Среди подчиненных она была известна тем, что каждое полнолуние устраивала в офисе спиритический сеанс, вызывая духов Адама Смита, Фра Луки Бартоломео де Пачоли и Джона Мейнарда Кейнса и советуясь с ними по поводу сведения текущего бухгалтерского баланса. Результаты совещания с духами аккуратно оформляла протоколами и подшивала их в дело – на случай аудита. Представляете себе, да, что у нее в когнитивной сфере за образы скрывались? Посмотрим?

Поломанная печатная машинка, стоящая на обшарпанном выцветшем пыльно-зеленом сукне стола рядом с серым ящиком табулятора IBM, логарифмической линейкой, потрепанным экземпляром таблиц Брадиса и планшетом для спиритических сеансов. Вполне безобидный образ, если не обращать внимания на одну ключевую деталь: стол усыпан окровавленными оторванными куриными головами. Символы вуду, начертанные на оконном стекле куриной кровью, оторванная куриная голова, насаженная на рычаг машинки. И чем кончилось?

Бухгалтерский спиритизм так бы и остался безобидным чудачеством, если бы не аудиторская проверка, организованная женой гендиректора, и по несчастливому совместительству совладелицей компании, заподозрившей своего благоверного в супружеской неверности. Проверку провели не для pro forma, а качественно. Кончился аудит плохо: покупкой гранаты и взрывом машины с аудиторами внутри. Впрочем, курица в эпизоде тоже присутствовала – слетевшая с катушек главбух – медиум пронесла гранату на корпоративную стоянку в тушке курицы – гриль. После этого инцидента в список лиц, подлежащих обязательному принудительному психологическому контролю, добавили еще и бухгалтеров.

При исследовании когнитивных процессов визуализация играет важнейшую роль. «Когнитивные добровольцы» нынче редки, мутная волна хайпа первых лет после изобретения нейро-симулятора когнитивных образов, привлекавшая любопытных и пресытившихся прочими развлечениями, схлынула. Идея, претворенная в жизнь, оказалась не такой радужной. Почтеннейшая публика подостыла, увидев образы своих обожаемых кумиров. Оказалось, все очень не просто. А многого лучше и вовсе не знать о своем кумире. Иначе он очень быстро может стать бывшим. Теперь все больше сканируем по приговору суда, в рамках судмедспихологической экспертизы. Или в ходе следственных мероприятий СПБ (Службы Психологической Безопасности».

А вот еще крайне любопытный образец в коллекции. Серо-серая муть фронта быстро бегущих туч прорывается всплохами необычных, вроде даже светящихся, облаков. Выглядит будто открывшиеся порталы в другое измерение – лучший мир. Но я уже в достаточной степени профессионален и знаю, что лучшего мира нет. И не было. Раскинувшаяся путаница железнодорожных веток, с высоты птичьего полета похожая на клубок спутавшихся горячих спагетти или спаривающихся полосатых змей. Ядовитых. Скрученный пластик тюбика зубной пасты, напоминающий изъеденную коррозией времени спираль Млечного Пути. Змея, уже до половины втянувшая свое гибкое тело в колено укушенного человека, бьющегося в агонии. Интересная интерпретация мифа о смерти Вещего Олега? Забавный образ, не находите? Или, скорее, пугающий? Судить не вам и даже не мне, для этого есть специально подготовленные специалисты. Судебные психиатры так вовсе готовы руки нам целовать. А вот тут, в деревенской избе на выскобленном дощатом полу, одетая лишь в начищенные кирзовые сапоги, валяется мертвая голая девушка с порубленной головой. И капли крови на досках полу, будто светящийся рубиновый нимб вокруг головы убиенной. Убиенной невинно. Впрочем, убиенные всегда убиенны невинно. Так уж повелось. Животное, фигурой, окрасом и кисточками на ушах напоминающее рысь, но с тупой обезьяньей мордой, из распахнутой пасти мерзко капает жадная мутная слюна, ловко карабкается по жердям стены хлипкого строения к трем сидящим на покрытой мхом крыше раненым аистам.

Снимаю очки дополненной реальности. Пока я лишь лаборант когнитивных образов, но надеюсь дорасти до офицера психологической безопасности. Если раньше не сойду с ума. И не начну убивать друзей и соседей. Как предыдущий лаборант, вообразивший себя вампиром и получивший в народе прозвище Психосос, архив чьих когнитивных образов я только что изучал.

Суета сует

Я наслаждался последним днем отпуска, никого не трогал, неспешно смаковал литрушку пива. Запиликал мобильник.

– Что ты квелый такой? Мух ноздрями ловишь?

Единственный оставшийся в живых дядя моей супруги – не смотря на возраст, мы звали его Саня. Похожий на одутловатого Деда Мороза, растерявшего свое благообразие под действием длительного приема горячительных напитков, пенсионер с тремя квартирами, тремя гаражами, полутора десятками старых КАМАЗ-ов и сдаваемой в аренду промышленной базой, несмотря на слоновью грузность и внешнюю неуклюжесть, высокоактивный диабетик был пронырливым, молодым не угнаться.

– А что ты предлагаешь?

– За водой поедем?

Казалось бы, что сложного съездить на родник за водой? Мы это проделывали регулярно. Не тут то было!

Он и раньше был порядком эксцентричным: мог забыть куда едет и вместо кладбища поехать в магазин; любил рассказывать небылицы про свою ныне покойную супругу (вплоть до попытки зарезать его во сне ножницами); был вороват, внушая ужас соседям по СНТ и подъезду (ближайшие к Саниной фазенде соседи уже просто обреченно забросили свои дачи). Месяцами возил в багажнике два огромных ведра с конским навозом; развел в машине тараканов вымахавших на постоянно забываемых в машине продуктов до размеров поистине титанических. Дурашливо прикидывался глухим, порой доводя продавщиц в магазинах до истерики; поливал яблони соседей по даче электролитом из аккумулятора; при встрече с черной кошкой плевал через левое плечо и кричал: Брысь, тьфу-тьфу-тьфу! А то еще однажды нашел мобильный телефон и начал обзванивать с него банки, где имел вклады, сообщая о минировании. Короче, крендель еще тот. Но самой основной черной его хаотичного характера была безудержная безграничная суетливость. Он всегда был суетлив, но после смерти жены превзошел сам себя – и мы за глаза прозвали его Суетологом. И если суета опустошает человека, то в Сане было столько суеты, что она не могла опустошить сама себя до дна. Сам же себя он любил именовать Марципаном. Причем и нас просил его так величать.

– Мать! Печенки нет, – в магазине он потерял привычную расхлябанность и горестно прищелкнул языком.

Мы всегда по пути на родник в этот фермерский магазин заезжали – там была неплохая недорогая, вдвое дешевле, чем аналогичная в городе, колбаса. А Саня набирал себе свиных копыт, кровяной колбасы, свиной шкуры и прочих субпродуктов подешевле. Уж очень он был скупой, как тот рыцарь, а то и хлеще. С другой стороны, когда зять, дочка и внучка на содержании, сильно не пошикуешь. Он был как ходячий справочник, что, где и когда можно подешевле урвать. Как зовут дочку забывал, мог при мариновании огурцов перепутать соль и сахар, но где купить подешевле – помнил. И твердо помнил, что, когда и где сумел украсть. Твердо и четко. Продавщиц он троллил знатно, врываясь за семь минут до обеденного перерыва или до окончания рабочего дня и не спеша выбирая товар на витринах и прилавках. Такой вот необычный персонаж.

Я в этот раз купил себе две палки полукопченой колбасы и почти два килограмма свиного балыка – пожарю на свой день рождения. Если доживу. Как Саня водит машину, можно и до вечера не дожить, не то что до дня рождения, до которого еще полгода.

– Тебе печенка зачем?

– Косыгин (сидящий на его шее зять) заказал купить.

А если заказал Косыгин, то Саня в лепешку расшибется, но потрафит бессовестному зятю. Для зажравшегося Косыгина Саня ничего не жалел. Месяц назад, в прошлую поездку за водой, мы все воскресенье убили, покупая Косыгину треску. Саня вообще любил по магазинам в области шнырять – все надеялся найти что-нибудь подешевле. Или просто украсть, что порой случалось. Другой бы давно положил на такого зятя болт на 96 и после к евойной матери, но Саня при виде родственника просто терял волю, как кролик при виде удава. И если других он обманывал без малейших угрызений совести, то к зятю относился трепетно, будто к экзотическому оранжерейному цветку. А морально дефективный мот и беспечный прожигатель жизни Косыгин, почувствовал слабину, не терялся: нигде не работал, собирал арендные платежи с принадлежащей Сане базы да жил на широкую ногу; живя в купленной Саней квартире и разъезжая на купленной Саней иномарке, сладко ел да вкусно пил Санино вино да настойки, катался на Юга и носил обувь с подошвами из натуральной кожи. Еще и кочевряжился и ковырялся в еде, брезгливо скукожившись лицом и абы что кушать не желал.

Уж если Саня решил ублажить своего драгоценного Косыгина, то добра не жди. Мы как безумные метались по магазинам, включая магазин канцтоваров, в поисках несчастной печени. Саня суматошно бегал по магазинам, пугая продавцов и покупателей. В одном из магазинов я облегченно протянул Сане склизлый замороженный брусок.

– Боже правый, она заморожена! Жуть!

– Купи ты замороженную, в чем проблема? – Искренне не врубился я.

– Твою мать! Говорю же, замороженная! – Саня всплеснул руками, распугивая покупателей и давно уже ходившего за нами по магазину охранника.

– Он что, гурман такой? Ты разморозь и не говори ему.

– Ему буквально дурно становится от замороженной печенки. – Саня сердито насупился, гоняя желваки. – Косыгин просечет, его не обманешь!

– Ты только подумай. – Я почесал затылок. – А с виду и не скажешь.

– У него просто желудок нежный, он абы что есть не может.

– Ну ясное дело… Он же не ты.

– Угу, он не я. привезешь ему что-нибудь, а он: «мы это не едим» и не берет. Вот и приходится искать ему что полакомее.

Я разумно воздержался от комментарием по этому поводу. Да и что тут скажешь?

– А на рынок он не может сходить? – Не выдержал я. – Гурман! Он же рядом с рынком живет.

– На рынке деньги нужны… – Саня задумчиво посмотрел на меня, – но идея хорошая – едем на рынок!

– Там уже в это время может печени не быть.

Бросив меня в салоне залихватски засранного голубями «Ниссана», он похромал в мясной павильон. Я обреченно посмотрел на часы – жене я утром не успел сказать, что уехал с Саней, а время было уже послеобеденное – супруга будет волноваться. Нехорошо. И звонить уже как-то поздно и просто так не бросишь этого суетливого недотепу, надо терпеть причуды придурковатого родственника до конца.

Вернулся родственник спустя сорок минут. С пустыми руками.

– И там уже нет?

– Есть… но она вчерашняя…

– И что теперь?

– Теперь… – перестав суетиться, внимательно посмотрел на меня и тяжело вздохнул. – Я настоечки клюквенной тебе прихватил. Попробуешь?

– А печень? – Не поверил я, что эта безумная суета заканчивается.

– Ты попробуй, – старый сквалыга достал из бардачка замызганный складной стакан, наполнил из извлеченной из валявшейся на заднем сидении сумки бутылки, протянул мне. – Печень потом… Я еще и кваса тебе взял, но теперь уж…

– В смысле?

– Ты пей настойку, потом поймешь.

Стакан настойки упавший на литр пива, оглушил меня как удар кувалдой в лоб. Хотя тщеславный Саня часто бодяжил настойки прямо на неразведенном медицинском спирте, который покупал пятилитровыми баклажками у своего двоюродного брата и пытался впарить их кому ни попадя, но ни одна из его поделок раньше на меня такого действия не оказывала. Резко захотелось откинуться на спинку сиденья и заснуть. Так сильно, что я не смог противиться внезапному желанию и сдался ему. А зря! Продолжение, точнее финал, истории я узнал от следователя, очнувшись в реанимации. Отчаявшись купить свежей печени, Саня совершенно сбрендил и пошел по пути Прометея: вырубив меня с помощью настойки, вскрыл мне брюшину ножом и оттяпал половину печени. Благо, чтобы не запачкать сидения и салон и не дать тараканам вкусить человеческой крови, проделал операцию на асфальте. Это меня и спасло. Когда «Ниссан» отъехал, мимо сидевшего уткнувшись спиной в ограду рынка залитого кровью тела ехала «скорая». Врачи обещали, что жить буду… а вот пить настойку – уже нет. Да и вряд ли сбрендивший суетолог ее еще кому-нибудь нальет. Во всяком случае, не в ближайшие 12 лет. Уже в ходе следствия выяснилось, что Саня еще и людей грибами и квасом умышленно травил. И труп соседки в его подъезде нашли. Еще четверо его соседей попали в больницу с отравлением разной степени тяжести. И много еще чего вскрылось.

Ай да Пушкин!

Хоть в школе я поэзию не любил, включая того самого Пушкина, но не думал, не гадал, что за это надо столь сурово наказывать. Поэзия, она же навроде артхауса, не для всех же она, короче говоря. Или какой-нибудь Кустурица. Или высокую моду взять – кто в ней кроме этих самых чокнутых модельеров разбирается? Да и те больше вид делают, да надувают щеки, как Киса Воробьянинов. И ничего, не бьют же тех, кто не такие шмотки носит. Хотя… гопники бьют «за шмот», но это же другое… Не все же и свиные ножки с кислой капустой любят, так что, за это теперь наказывать прикажете? Так и за поэзию – не любит человек, ну и пускай его, оставьте в покое. Некоторые вон и прозу не любят и ничего, живут как-то, еще и детей умудряются делать. А тут! Несправедливо, стал быть, получается. Неконституционно. Дискриминация, прямо сказать!

Поставили меня к черте, барьером называемой, а напротив он – тот самый Пушкин, стал быть, в высокой шляпе, цилиндром звавшейся, в черном плаще, кучерявый и бакенбардах. И с дуэльным пистолем в руке. И целит, надо вам сказать, прямо мне в лоб. Дуло у дуэльного пистолета агромадное, натуральная пушка. Гаубица. Смотрит на меня дуло, черно так, зияюще, недобро. А я, стал быть, сразу и вспомнил, что «любил движения поэт» – помногу ходил по полям с железной палкой, чтобы рука не дрожала. И ведь, что характерно, рука у него ни капельки не дрожит. А мои начинают, признаваться, уставать. Мне, стал быть, секунданты дали тоже цилиндр нахлобучили, а вместо пистолета трубу. И ладно бы, если бы это была труба ручного гранатомёта. Пусть и не совсем честно, но против поэта такого калибра вполне допустимо. Ан нет, стал быть, не трубу гранатомета. Чугунную. Диаметром поболее ствола Пушкинского, скажем так. Сильно поболее. И длиной метра два. Прямо скажем, здоровенную чугунную трубу от канализации.

А сбоку меж нами елка стоит, какими-то то ли шоколадными фигурками в золотой фольге, то ли стеклянными игрушками. И под елкой вроде бы даже Щелкунчик стоит, но толком н рассмотрел, не до елки мне было, когда такие дела. Хоть бы и сам Мышиный король со всей королевской конницей и всей королевской ратью там стоял. Новый год, стал быть, или Рождество, у всех праздник, шампанское, а тут в тебя целятся и вовсе не пробкой от шампанского, а повесомее аргументом. Куда уж повесомее. Эх, думаю, угораздило же в светлый праздник убитым быть! И главное, кем! И за что?! И я, как дурак, из этой чугунной трубы в поэта целюсь. А он, ответно, в меня. Но из заряженного. И тут я еще вспоминаю, что и стрелять Пушкин мастак был, не только с ломом по полям гулять. Положение – сами понимаете. А тут еще секундант, скотина важная, тоже в цилиндре и черном плаще, командует, этак сквозь губу цедя:

– Сходитесь, господа!

Это мы с Пушкиным, стал быть, господа. Но делать нечего, Пушкин шаги ко мне чеканит, будто смена караула у Мавзолея, и я навстречу поплелся. Не стоять же. Иду и думаю, может подобраться поближе да трубой в него, стал быть, и засветить? Думаю и сам же, понятное дело, укорился: он же поэт, стал быть, «зеркало русской поэзии», а я в него, как гопник, трубой. А я же не гопник. У меня же, между прочим, образование. Средне-специальное. И мастером в цеху работаю. На хорошем счету у начальства, рабочие уважают. А тут трубой – в поэта. Нет, не буду! А он, поэт стал быть, шагает как робот, по строевому печатает шаг, и дуло евойное уже как ствол «Фердинанда» на меня наплывает. Просто какое-то «я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты» явилось. Ты. Дуло, то есть. Идет он, значит, поэт, идет ко мне и не стреляет. Чудо просто. Или поближе подобраться решил, чтобы уж наверняка. К презренному потомку.

Ко мне, стал быть, подошел, холодный ствол мне в лоб упер. У меня разом и ноги ослабли, подкосились и руки разжались – трубу я уронил. Одно хорошо, стал быть, отверстие ствола больше не вижу. Зато глаза у Пушкина… как раскаленные угли горят. Брови, хлеще чем у Брежнева, нахмурены грозно. Ему бы сейчас шампанское хлестать бутылками, или что он там пил? Цимлянское? А он супротив меня стоит, пристрелить замышляет. Смотрит он мне в глаза, я ему. В гляделки, стал быть, с «поэтом – невольником чести» играем. Долго играем, аж глаза начинают на лоб лезть. У него, мои глаза мне не видны, стал быть. От такой нелепости у меня в животе холодно стало и так пустотой подсасывать начало, что самому цимлянского захотелось. Хоть стакан перед смертью опрокинуть, а хоть даже и из горла приложиться – пустоту эту залить – заглушить. И тут он, поэт, «невольник чести», как шандарахнет мне ногой по причиндалам! Яички совершенно отбил! А еще поэт! Я разом от боли согнулся да сознание и потерял.

А как очнулся: нет ни секундантов ни Пушкина. Только боль ноющая в паху. Лежу на снегу и думаю: Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Одно радует – математику я в школе любил. Уж Пифагор, олимпийский чемпион по кулачному бою, мне за математику не наваляет. Встал я, подошел к елке. Щелкунчика под ней уже не было, а игрушки на самом деле висели. Поклонился ей низко в пояс, что живым остался. Видать, новогоднее али Рождественское чудо меня спасло. По другому не скажешь. А поэзию почитаю… Пушкина куплю… томик… Теперь, получив опыт, «сын ошибок трудных» и Льва Толстого почитать надо бы, «Войну и мир» или «Анну Каренину» – он мужик здоровый был, гирю через дом метал…

Не верите? Ничо, я сейчас принесу и трубу ту покажу, с которой супротив Пушкина на дуэли стоял. Я ее себе оставил, на память. И цилиндр тоже.

Улов

А вот еще случай был. Раз, помню, наворовал кукурузы и стал початки варить. Смотрю на ведро, вижу, пока вода закипит. Смотрю, в початке в торце дырка и оттуда что-то извивающееся выглядывает. Я ложкой початок в кастрюле притопил, из дыры пузырьки воздуха пошли. Я подержал так после закипания минут пять. А как сварилась кукуруза, разрезал початок, а там по всей длине червь вареный. Двадцать восемь сантиметров длины.

Ну я, стал быть, задумался над этим феноменом. Сроду таких червей не встречал, сколько живу, а тем более – в кукурузе. Я раньше вообще не знал, что кукуруза червивой бывает. Грибы – бывают, яблоки – сколько угодно, даже сливы – и те червивые сплошь и рядом попадаются, а вот с кукурузой… Непонятно как-то. Пошел я через три дня, стал быть, опять на то поле. Да початков целый рюкзак и натоптал. Насилу от конной охраны убег, но это к делу не относится. Стал дома початки вдоль аккуратненько, как хирург вскрывать. И что вы думаете? Пять червей нашел! То-то же! Сами белые, головки черненькие, длинные, что твои удавы, и извиваются, как вьюны.

Я их аккуратненько так в стеклянную банку из-под кофе разместил, а на следующее утро, на зорьке спозаранку, пошел на наше озеро. Дай, думаю, стал быть, спытаю, клюнет на них какая рыбешка али нет? И знаете, клюнула! Вот такенные рыбины! Ничего я не преувеличиваю, может даже и поболее были! На всех пятерых, на каждого, стал быть, из червей. И что за рыба, понять не могу: то ли осетр, то ли щука неведомой породы. Рыло длинное, кувшинное; длинный нос явственно квадратный в сечении и вроде даже ноздрей на нем; тело гибкое и верткое, как у угря; чешуя изумрудным отливает, а глаза… глаза синие, что характерно! И ресницы у них! Отродяся такой рыбы не встречал и ни от кого про такую даже краем уха не слышал. Ну сроду такая у нас не водилась! Может, по речушке зашла? Говорили тогда, что весной сброс был на водохранилище при атомной станции, можа она тама от радиации, стал быть, мутировала да в наше озеро по речушке и приплыла? Не знаю.

Поставил я сеточку на озере, грешен. Проверил на следующий день – все обычная наша рыба да рыбица, никакой новой нет. Думаю, может и червяки в кукурузе, стал быть, от того весеннего сброса? Пошел на поле, а уж кукурузы и нет – скосили всю. Обидно, понимаешь. Расспрашивал местных стариков, но они такого даже при Никите Хрущеве, прозванном Кукурузником и насадившем в этих местах кукурузу, не встречали. Не раскрыл тайну. С горя пожарил рыбку да под пузырек и скушал. На вкус какая была? Да вкусная, вроде гусятины с картошкой, в печи томленой. Не верите? Ну и зря. В зал пройдите, у меня в зале, стал быть, головы этих рыбин висят, вроде выставки трофеев. Пройдите, посмотрите и убедитесь, что не врет дядька Римус.

21.08.2024

Тестовый сыч

А вот еще случай был. Бабка моя, Марфа, покойница, еще живая была. И вот однажды весной лепила она из пресного теста журавликов. В память о Саманте Смит. Это девочка такая была, боролась за мир во всем мире, да на самолете и разбилась. И одно время модно было в память о ней складывать из газет журавликов. А у нас газеты в то время все на туалетную, стал быть, надобность уходили. Бумаги то туалетной, что характерно, не было. вот бабка Марфа и лепила журавликов из теста. Оно и пользы больше, чем от бумажных: и съесть можно и надкусить, ежели есть уже невмоготу, и на могилу к родственникам отнести. И нам, ребятне, развлечение. Короче, сплошная польза, не то, что от сложенного из газеты «Правда». Хотя она и н ошибается, но все же.

Короче, лепила она, стал быть, лепила и стукнула ей мысля: а чего, стал быть, я, дура старая, токо журавликов леплю? А не попробовать ли мне чего другого слепить? Птиц то много есть на свете. Сказано, точнее подумано – сделано! И не просто сделано. В качестве эксперимента бабка Марфа слепила из теста сыча. В натуральную величину. Гулять так гулять. И сыч такой получился, насупленный, что прямо как всамделишный. Запекла она его в печке вместе с журавликами, покрасила разведенным с яйцом и медом какао в разные оттенки, поставила на стол. Ну не отличишь, стал быть, от настоящего.

Бабка Марфа возьми да и воткни ему вместо глаз две блестящие круглые штучки, что на столе ее сына Коли лежали. А сыч, вдруг, возьми да и оживи! Огляделся, насупился пуще прежнего, загугукал недовольно да скандально. Бабка Марфа от такого непотребства в обморок шлепнулась. А кто бы не шлепнулся? Я бы и сам, такое узрев, шлепнулся. Если не хуже.

Очухалась к обеду: сыча нет и, что характерно, журавликов тоже нет. То ли пожрал их, то ли с собой унес. А может сами ожили. И стал быть, со стола банка меда поллитровая пропала и два яйца. И поллитра из серванта. Вот что хошь, то теперь и думай. Сыча толь этого, а может другого, видели в лесу за околицей, а бабка Марфа с тех пор журавликов печь перестала. Из газет делала. Ажно до самой смерти.

22.08.2024

Книжная мудрость

Говорят, а местами и пишут, что в книгах мудрость. Это я, стал быть, не про фентези всякие – разные с «попаданцами», а про сурьезные книги. Я ведь в детстве, что характерно, сурьезные книги и читал. Не было тогда фентези, слава Богу. Вон и Высоцкий пел: «Значит нужные книги ты в детстве читал». А Высоцкий был мужик сурьезный, основательный, тертый – знал, про что поет. Такой зря не споет.

И прочитал я, короче, в одной книжке, то ли Арсеньева, то ли еще кого из путешественников, то ли у Пришвина, не помню уже, как сапоги салом смазывают. Чтобы не промокали, стал быть. Я уже тогда был смышленым не по годам. Сурьезные книжки читал, а не низкопробников. Хотя, тогда низкопробников и не было, все сплошь качественная советская литература. Прочитал и решил применить эту книжную мудрость на практике. Благо, сало у нас было. Намазал сапоги салом, натер так основательно, втирал от души, но одно не учел – в книге кожаные сапоги али хромовые, не суть. А я натер резиновые. Черные такие.

И решил проверить успешность эксперимента. Как раз осенняя погода тогда стояла на дворе. Почти как у Пушкина, я про него вам уже рассказывал. И решил я пойти на Михеевское болото – чтоб уж наверняка сапоги испытать. До него версты четыре от нашей деревни, в аккурат на северо – запад топать. Я то молодой был, мне как той собаке «четыре версты не крюк» было. Пришел на болото, лесину выломал и стал по краю осторожно ходить. Но не учел один факт. Один, но характерный. О ту пору, в аккурат, стал быть, резиновые погрызни роились, к зиме готовились. Они и так до резины без ума охочи, а уж смазанная сальцем их вовсе привела в неистовство. На запах сала налетели да и обглодали на радостях мои сапоги до самых портянок. Еще и портянки сверху подточили, твари. Сам не знаю, как жив тогда остался. Насилу с болота вырвался. Пришлось мне по липкой холодной грязи четыре версты обратно домой тащиться. Еще и от матери получил нагоняй, что сапоги не сберег. Пришлось до самой весны в лаптях щеголять, пока новые сапоги мне не купили. Отдельно попало за сало. Сало мне потом аж до первого мая есть не разрешали.

Вот и верь после этого в книжную мудрость. Книги это хорошо, а свои мозги завсегда лучше.

Лягушка в молоке

Прочитал я в детстве в одной книжке сказку, как лягушка упала в кувшин с молоком. Или даже басня это была, не помню. Но лягушка не сдалась и не утонула, а стала шустро плавать в кувшине и нырять ив итоге сбила молоко в масло (сливочное) и по нему выбралась из кувшина. Выпрыгнула. Прочел я эту то ли сказку то ли басню, подумал над ее моралью и отложилась она у меня в памяти. Я же уже тогда был смышленым не по годам.

Шел я однажды летом по лесу и встретил на лесной тропинке лягушку. Ничего в этом удивительного, лягушки раньше на каждом шагу встречались: и в огороде и в болоте и в пруду. Но эта шла странно. Действительно шла, занося одновременно заднюю и переднюю лапы с одной стороны, потом с другой, а не прыгала, как я с детства привык видеть. Смотрел я на странную лягушку, что ходит как крокодил, смотрел и вспомнил про басню. Дай, думаю, проверю, собьет она мало али нет. Лапищи то вон какие мускулистые, почти как у курицы.

Поймал зеленую путешественницу в кепку, принес домой. Нашел глиняный кувшин в погребе, налил в него холодного молока с утреннего удоя, плюхнул в это молоко лягушку. Засек время по часам на стене, поставил кувшин в кладовку – подальше от родительских глаз и пошел огород полоть. Прихожу, смотрю по часам – почти три часа прошло. Заглянул в кувшин: молока нет, на дне сидит лягушка, вроде как больше стала и на меня нехорошо так смотрит. Что ты будешь делать? Долил я в кувшин остатки утреннего молока и пошел во двор, по хозяйству делами заниматься. Вернулся через час – опять кувшин пустой и лягушка уж явно покрупнела. Э, думаю, голубушка, так на тебя никакого молока не напасешься. Надо что-то делать, а дома молока уже не осталось. Но мне интересно же, неужели в басне все ложь, а лягушка все выпивает? Но как в нее столько молока влезает? Потом вспомнил, что в книжке вроде и не молоко вовсе, а сметана была. Короче, налил я в кувшин сметану, что мамка для субботних блинов берегла. Уж больно отец блины со сметаной уважал, вот и баловала его.

Лягушка в сметане скрылась и ни гу-гу. Ждал, ждал – нет ее. Утонула что ли? Пошел, стал быть, коров с поля встречать. Как вернулся, бегом в кладовку. Сметаны нет, а эта тварь смотрит на меня и вроде даже как ухмыляется. Мне даже жутко стало. Родители с работы пришли, мать молока хватилась. Сказал, что выпил, жарко, мол, было, когда огород полол. Поверила, тем более надо было уже идти коров доить.

Полночи я ворочался, уснуть не мог. Думал, что же не так с этой лягушкой? Под утро взял кувшин и пошел на колхозную ферму. Еле из кувшина ее вытряс – так раздалась. Забросил лягушку в большую алюминиевую флягу с молоком. И крышку закрыл. И домой с чистой совестью пошел – спать. Думал все, закончилась, стал быть, история. Опять в книжке брехня оказалась, как с сапогами и салом.

Не тут то было. Оказывается, молоковоз, что каждое утро в район молоко отвозил, перевернулся на трассе. Водитель, Семен Кульбахтин, в больнице рассказал, что изнутри цистерны с молоком какая-то тварь, на динозавра похожая и с глиняным кувшином на голове вылезла, он от страха управление потерял, в кювет слетел и машина перевернулась. Его сначала на алкоголь проверили, а он вообще непьющий был. Потом психиатр с ним занимался. Потом милиция с ОБХСС – молока то ни капли не нашли на месте аварии. Подумали, что молоко продал налево, а аварию для сокрытия кражи устроил. Но при осмотре нашли дыру, явно сделанную изнутри цистерны. Короче, сажать Семена не стали, но водительских прав лишили – психиатр постарался. А я поверил Семену – кувшин то я действительно на ферме забыл. И флягу алюминиевую разорванную на ферме нашли, но подумали, что на нее машина наехала и раздавила. Я с тех пор как-то молоко пить побаиваюсь, стал быть. И в лесу хожу аккуратно – вдруг встречу этого созданного моей любознательностью молочного монстра.

Верхом на звезде

Тетка моя, Валя, была жутко суетливой, мнительной и пугливой. «Ужасный», «ужасающий» и «кошмарный» были самими часто употребляемыми ею эпитетами. То ветер у нее был «ужасающий», то дождь «кошмарный», то вороны «ужасные», то комары… Короче, вы поняли. А муж ее, Вася, бывший прапорщик из авиационно-технической обслуги, был изобретательского склада ума человек, но пьющий. Тихо, без эксцессов, но попивал потихоньку. С такой супругой, знамое дело, любой запьет. Он и кодировался два раза и сам бросал и даже в церковь к батюшке ходил – ничего не помогало. Продержится пару – тройку месяцев, а потом, как жена его допечет своей «драматургией», так идет в гараж и тихонечко налакивается, чисто котенок молоком с блюдца. Жили они в соседнем селе, Юрьевденьском, километров двенадцать отсюда, ежели на юго – запад путь держать. Там и бетонка есть, не ошибетесь. А через само Юрьевденьское и вовсе железка проходит.

Боролась тетя Валя с пьянкой мужа как могла: и скандалы устраивала с битьем посуды о его голову и из дома его выгоняла и сама уходила. Пыталась строго контролировать: в магазин в пункт приемки металла (он промышлял сбором и сдачей металлолома) или даже за калитку одного не выпускала. Все меры носили сугубо временный характер. Два – три месяца и все равно где-нибудь находил и выпивал.

Мне в ту пору уж сорок пять стукнуло, а они к семидесяти приближались. Ей шестьдесят пять и ему шестьдесят семь. Тогда и случилась эта история. Я в гости из города приехал, погостить выходные, и стал, стал быть, непосредственным свидетелем и даже участником происшествия. Прямо скажу, я с собой привез. Нет, не подумайте, я категорически против пьянства, осуждаю его, но Васю жалел – с такой женой. Например, когда я однажды зашел с ней в магазин, она в буквальном смысле стала по нему бегать – очень было неловко за нее и неприятно. Хотя тетя Валя всех гостей и приходящих односельчан уже не первый год обыскивала, дабы не привезли / принесли дяде Васе, я умудрился ее обхитрить. Сначала спрятал перелитую в небольшие пластиковые бутылочки «огненную воду» в картонные коробки из-под сока. Дядя Вася такие коробки использовал для хранения мелкого металлолома (гвозди, шурупы, алюминиевые ключи от банок из-под напитков, алюминиевая проволока от колбасных оболочек и т.д.), так что сами по себе коробки не могли вызвать нехороших подозрений даже у бдительной тети. Идя от железнодорожной станции (я на трехвагонке приехал), я перекинул коробки через забор на огород родственников. Пока тетя Валя меня тщательно обыскивала на веранде, Василий коробки перетащил в свой гараж и спрятал среди подобных с металлоломом. Первый этап операции прошел успешно.

На обед тетя Валя, скрепя сердце и скрипя зубами, выставила нам с Васей бутылку своего сливового вина. Она для гостей и сливовое и черносмородиновое и яблочное и из черноплодки делала. В зависимости от уродившегося урожая плодов и ягод. После обеда мы под предлогом необходимости заточить привезенный мною топор, выбрались в гараж. Там, маскируясь звоном электроточила, которого тетя Валя панически боялась, понемногу пили привезенную водку и разговаривали «за жизнь». Между делом Василий рассказал мне, что нашел на огороде странный метеорит, не простой камень, а теплый и светящийся, и приспособил его в качестве источника энергии на летающий велосипед. Летающий велосипед он строил уже лет пятнадцать, тут я не удивился, но метеорит с огорода в качестве источника энергии? Это был уже перебор, о чем я сообщил Василию. В максимально деликатной, учитывая опьянение, форме. Разгоряченный горячительным Вася стал горячиться, доказывать свою правоту, что еще больше убедило меня, что муж тети Вали в очередной раз перебрал и скоро воспоследует безобразная семейная сцена, перерастающая в битье посуды.

Василий выволок из-за «Нивы» стоящий у стены непонятных, довольно урбанистических форм, велосипед, напялил свой верный мотоциклетный шлем, о который женой была разбита не одна тарелка, не слушая моих примиряющих слов, выкатил двухколесный транспорт во двор. Вскочил в седло, щелкнул тумблером на руле. В месте, где у нормальных велосипедов располагается багажник, что-то ослепительно ярко засияло. Я зажмурил глаза и даже закрыл их руками, настолько ярок был свет. Открыл их лишь тогда, когда что-то шлепнулось мне под ноги, а по голове плеснуло теплой жидкостью. Проморгавшись, я понял, что под ногами у меня валяется отрезанная голова Васи – толстым силовым проводом, подведенным от столба к гаражу, ее срезало – настолько велика была скорость взлета летающего велосипеда. Это, стал быть, все что и осталось нам от Васи. Обезглавленное тело так и осталось в седле, велосипед влетел в стоявшую в полукилометре от дома водонапорную башню, испарившуюся от энергии взрыва. Ни саперы ни ученые ни следов непонятного «метеорита» ни останков Васи не нашли. Башня тоже будто аннигилировалась.

Вот такой, стал быть, случай произошел. Хоронили голову Василия в закрытом гробу. Гараж его сначала опечатали, а потом все из него вывезли в неизвестном направлении люди с красными «корочками». А пол села на целый год осталось без центрального водоснабжения.

Мятеж на «Баунти»

Я тогда как раз в городе жил и работал. То лето выдалось необычайно жарким и влажным. Никогда такого лета не только на моей, но и на памяти стариков не было. Картошка у многих не уродилась, зато у всех необычайно буйно плодились кабачки. Просто не кабачки, а какие-то кролики. Раздавали их бесплатно друзьям и знакомым и знакомым знакомых. И даже подкладывали соседям под калитки или на крыльцо. Много, дико много, стал быть, в тот год кабачков уродилось. Мы с женой сами и икры наделали и намариновали и просто засолили (в трехлитровых банках и бочке). И даже варенье, компот, мармелад и джем из кабачков сделали. И аджику. И жарил я тогда кабачки на завтрак и ужин ежедневно, два месяца подряд. А на обед – варил. Я их тушил в вине, горчице и сметане; сушил, солил и запекал; коптил и вялил (к пиву). Все равно, будто не убывали. И это только у нас, всего с семи корней. Что говорить про других? Скамейка на автобусной остановке в ближайшей к СНТ «Баунти» (при советской власти называвшемся «Ударник Рот Фронта») деревушке была сплошь уложена кабачками. На ж/д платформе грудами были свалены кабачки. Казалось, кабачки грозили похоронить под собой все СНТ и захлестнуть городские рынки, а потом и погрести под собой весь город.

Тут это и случилось. На линии СНТ, через одну от нашей, один умелец, когда-то работавший в «почтовом ящике», пенсионер Николай Иванович Кульбакин, стал гнать из кабачков самогон. Сначала собирал бесплатные кабачки по дачам, делал из них брагу и перегонял. Поначалу все шло хорошо и многие даже сами тащили ему опостылевшие кабачки в обмен на получающийся «продукт». В то субботнее утро мы с женой приехали на дачу рано – пора было уже и картофель копать, не только же кабачками жить. Картошка у нас, в отличие от большинства соседей по даче, хорошо уродилась. Я думаю, все дело в подкормке – я ее сушеным самосадом и дробленой скорлупой от куриных яиц посыпал и правильном окучивании. Но не суть важно. Мне ведь вся эта история с кабачковым самогоноварением с самого начала не внушала доверия.

Шли мы, стал быть, по своей линии и встретили незнакомую старушку, несущую на руках будто младенца громадный желтый кабачок. Она посмотрела на нас мутным взглядом, с силой отшвырнула кабачок, оставивший солидную вмятину в заборе из профнастила, и вдруг бросилась нам навстречу и попыталась укусить жену за руку, которой супруга пыталась защититься от внезапной атаки. Я стал оттаскивать явно сбрендившую от жары бабушку от ее жертвы, а подлая ведьма едва не укусила меня. Пришлось забыть про воспитание и шлепнуть ее ладонью в лоб – для ее же пользы.

– Тронулась. Надо ей «скорую» вызвать, – начала говорить супруга и вдруг замолчала, дико глядя мне за спину.

Я нервно оглянулся. Меж заборов по улице шли дачники и несли кабачки на манер оглушенной мною старухи.

– Сваливаем, – прошептал я, глядя на эту подкатывающуюся человеческую массу, грозящую поглотить нас, – тут массовый психоз.

Мы развернулись и побежали к выезду из товарищества. Сзади раздался треск лопающихся брошенных кабачков и топот погони. Нам повезло – мы успели добежать до въездных ворот, там я удачно заблокировал калитку отверткой, которую загнул в замочных петлях. Всегда таскаю с собой на дачу в рюкзаке набор инструмента с тех пор, как пришлось одним велосипедным ключом взламывать дверь дачного домика из-за поломки старого врезного замка. Ворота в «Баунти» были автоматические, открывающиеся по звонку на телефонный номер и мы, отбежав на безопасное расстояние, видели, как за решеткой ворот беснуется толпа обезумевших дачников. Мы вызвали «скорую» и полицию, а сами, не дожидаясь их приезда, уехали на первой же маршрутке.

Результаты расследования были засекречены, карантин с СНТ сняли только в феврале следующего года, практически никого из старых соседей по дачам мы больше не встречали. Зато полно было брошенных дач – никто не хотел покупать участки в месте недавней кровавой трагедии. А на линии Кульбакина жирно блестели выжженные огнеметами проплешины вместо дач – там сопротивление кабачковых зомби было максимальным. Город долго будоражили рассказы о больших жертвах среди сотрудников полиции, МЧС, жителей соседней с СНТ деревни, военных и врачей. По слухам среди уцелевших, причиной «кабачкового мятежа на «Баунти», как прозвали инцидент «желтая пресса» и электронные СМИ, послужил самогон Кульбакина. Именно он стал искрой, от которой разгорелось пламя кабачкового мятежа в «Баунти», превратив мирных дачников в кровожадных обезумевших кабачковых зомби. И что секретный НИИ, в котором Кульбакин до пенсии работал, психотронным оружием занимался или чем-то на подобии. Он оттуда, якобы, порошков каких-то натаскал, да в кабачковый самогон и добавил. А я мог только порадоваться, что на успел тогда воплотить свою мысль – попробовать сделать вино из кабачков. Мало ли оно бы как обернулось?

И да, на общем собрании уцелевшие члены СНТ «Баунти» приняли единогласное решение о запрете выращивания кабачков. Правда поговаривали, что на будущий год в «Баунти» разрешат сажать тыквы и патиссоны. А в магазинах по всей области перестали продавать кабачковую икру и я своими глазами видел выброшенные в мусорные баки непроданные банки с икрой.

Последняя белка Парижа

А то еще случай был. У нас раньше же здесь заводик был. Небольшой. Свечи и чапельники делал. Я тогда еще юнцом был, при Советской, стал быть, власти дело было. В самом, так сказать, ее финальном окончании. Помер инженер тамошний, Семен Семенович Майнавирский, земля ему пухом, хороший был старичок, щеглов держал. Любили мы, ребятня, к нему зайти, щеглов посмотреть. Инженер, значит, стал быть, помер, а щеглы и вслед за ним преставились. И трех дней не прошло. То ли вдова неправильно за птичками ухаживала, то ли от тоски по хозяину, но подохли. Их у инженера на могилке и прикопали. Чтобы, стал быть, вместе гнили. Вместе оно и гнить завсегда веселее, загнивающий Запад не даст соврать.

Заводику, пущай даже и невеликому, без инженера никак нельзя. Сами понимаете, свечи и чапельники продукция стратегическая, двойного, стал быть, назначения. Положен инженер по штату – вынь да положь инженера! Заводу без инженера никак нельзя. Это почти как без бухгалтера или директора. Что это за завод будет? Приехал из города новый инженер, у самого еще молоко на губах не обсохло, студентик вчерашний. По принудительному распределению после диплома. Оно и понятно, хорошего, опытного инженера кто же в такую глушь на такую зарплату направит. Невелика вещь, свечи да чапельники. Чай, не космос и не атом. Мирный который. А инженеришка энтот, как на грех, еще и похож был на Шурика, студента из «операции Ы». Ну и из других приключений Шурика, включая «Кавказскую пленницу» и сменившего профессию Ивана Васильевича. Он еще и по поведению был недотепа, как киношный Шурик. Стал быть, кличка Шурик к нему сразу и приклеилась. А как его доподлинно звали – величали, я уж и не упомню теперь, за годов большой давностью.

Снимал Шурик комнату у бабки Лосихи, Лосевой Марии Ивановны, бухгалтерши этого заводика. Ему удобно – она сразу из зарплаты стоимость комнаты вычитала. И за стол – яичницу и омлет она ему по утрам жарила да кофий варила. И ей, старой склочне, не так скучно на старости лет было. Тогда по телевизору еще «Санта – Барбары» и «Поля чудес» не крутили, да и всего два канала было. Придет с работы, по хозяйству управится и все, хоть волком вой до утра. А так, какое – никакое, а веселье. То в суп жильцу плюнет, то живого мыша в сапог засунет, то в кофий сморкнется. А то и поругается. Не все же с кошкой Нюрнбкой (она ее в честь Нюрнбергского трибунала назвала) и псом Штирлицем (любила бухгалтерша фильм «Семнадцать мгновений весны») общаться. Короче, и ей хорошо, живой человек под боком, и ему удобно.

Она же, бабка Лосиха, тоже не местная была, из городских, прижившаяся. Другие деревенские женщины, семейные, с ней не шибко общались, за чужую все считали, хотя она, почитай, лет тридцать тут прожила. Тоже студенткой по распределению занесла нелегкая. Нужны были чапельники в то время, слали молодых специалистов на производство, не давали в теплом городе отсиживаться. Чуть получил диплом – сразу в бой! Но городская, ясное дело, местные парни с ней женихаться не стали, осталась старой девой, как и давняя подруга ее, приехавшая вместе с ней из города учительница, Анна Михайловна Пушнарик. Но учительница к тому времени померла, от рака легких. Курила много от тоски и табак нюхала. Но не суть.

Жил наш Шурик месяц, второй, третий, на работу ходил, а выходные, знамое дело, тоскливо. Сходил в клуб пару раз на танцы, огреб, стал быть, от местных парней. Они, опять же, стал быть, не со зла его побили, а просто заведено так, обычай такой: ежели пришел чужой на танцы, то до своих девок его допускать никак нельзя. Непременно надо меры принять по недопущению подобного. Парни же днем на работе Шурика не шпыняли, здоровались вежливо, улыбались ему. И по пути домой и на работу не трогали, не обижали. Они же не злые были, просто обычай такой. Не ими заведено, не им и менять.