Читать онлайн Расстреляны в Новороссийске

Несколько историй о том, что помнить больно, а забывать опасно

Собранные здесь публикации напечатаны были в городской газете «Новороссийский рабочий» больше тридцати лет назад. Тогда, на волне гласности и пересмотра наглухо закрытых страниц истории, мы, журналисты и молодые общественники, спешили записать свидетельства людей, переживших государственный террор либо ставших его очевидцами. Многое легло в основу мартиролога жертв репрессий, ушло в музей, а что-то перекочевало из записных книжек на газетные полосы.

С тех пор некоторые сюжеты получили продолжение. Так, история с расстрелом монахов Ново-Афонского монастыря, впервые в советское время ставшая известной благодаря нашей публикации, теперь уже подробно изучена серьезными исследователями, вышли книги и даже снят фильм. Возвращены в официальную историю Новороссийска имена казненных в 30-е руководителей города. На долю других героев наших репортажей и очерков осталось незамаранное, честное имя в памяти их близких, детей и внуков.

Тогда, на стыке 80-х и 90-х, казалось, что такое повториться не должно, не может. Как ни печально, сегодня такой уверенности уже нет. Будто зыбкая болотистая почва под ногами. Но если так, тем более стоит знать, как это было тогда, чтобы яснее видеть свою дорогу. А еще – стоит снова вспомнить хороших людей, которым мы так обязаны.

Некоторые оценки и формулировки в приведенных здесь материалах могут показаться не слишком созвучными теперешним вкусам. Но автор не стал ничего менять. В конце концов, это ведь тоже история.

Новороссийский рабочий, 21.06.1988

Из забвения

Рассказываем о новороссийских большевиках, погибших в огне репрессий 1937 года

Автор: Геннадий Куров

Мы в долгу перед ними. Вольно или невольно, но оставляя в тени забвения большевиков, трагически вычеркнутых из жизни полвека назад, мы продолжаем по отношению к ним чудовищную несправедливость. Родина давно сняла с них клеймо, но история партийной организации Новороссийска середины тридцатых годов зияет пробелами. И это – в те самые годы, когда Новороссийск заставил говорить о себе всю страну!

«Уважаемый товарищ редактор! Написать Вам меня побудило единственное – тот благотворный процесс очищения, который происходит в нашем обществе. Я не ошибусь, если скажу, что речь идет о восстановлении истинно ленинского понимания демократии, о воспитании человека правдой.

Мне бы хотелось, чтобы наша газета опубликовала материалы о секретаре горкома партии т. Баннаяне и председателе горсовета т. Катеневе – верных ленинцах, репрессированных в 1937 году и реабилитированных посмертно. Их жизненный подвиг, как и подвиг их соратников, – на страницах нашей истории. Это этапы нашего роста, становления, побед и горьких невосполнимых утрат. Это – приближение к тому, что сейчас происходит в стране.

Фактов из их биографий до обидного мало, почти нет. А ведь есть еще люди из того поколения, что помнят о них. И есть наш долг: мы должны успеть услышать их рассказ! Городу нужна память не только об основателях, не только о бесстрашных защитниках, но и о тех, кто все свои силы отдавал партийной и советской работе, а ныне несправедливо забыт.

Георгий АРУТЮНЯН, инженер-технолог».

Рассказать о людях, не зная, в сущности, о них ничего… Но ведь что-то все равно остается? Пусть даже те крупицы, которые помогли нам найти сотрудники Новороссийского филиала краевого госархива. Быть может, из них сложится что-то большее, узнаваемое. Так в мастерской художника присмотришься к небрежно закрашенному полотну и вдруг в хаосе штрихов и пятен начнешь угадывать какую-то закономерность, а отступив на шаг-другой, почувствуешь, как проступают из глубины человеческие черты…

Иван Георгиевич Баннаян – секретарь (в некоторых документах значится «ответственный секретарь») Новороссийского горкома партии. Отрывочные сведения о нем сообщают: родился в 1897 году, армянин, учился и начал революционную деятельность в Грузии.

Петр Андреевич Катенев – председатель горсовета (так тогда называлась эта должность). Суда по косвенным свидетельствам, участник большевистского подполья в Новороссийске, красный партизан.

Оба делегаты краевого съезда Советов 1935 года, депутаты городского Совета (Баннаян – от завода «Красный двигатель», Катенев – от вагоноремонтного завода).

Чем дальше я углублялся в поиски этих имен в кипах старых протоколов и подшивках газет того времени, тем яснее понимал: больше, чем смогу я, расскажет об этих людях само время. Давайте перелистаем бережно хранимые страницы вместе.

Рывок

1934 год. Трудящиеся Новороссийска делают поразительный рывок, поставив задачу в кратчайший срок сделать свой город достойным социализма. И главный козырь – широкое развитие самоуправления населения, развязывание его инициативы. Горожане сами взяли в свои руки дело благоустройства домов, кварталов, снос дореволюционных трущоб. Постановлением президиума горсовета от 12 декабря 1934 года организуются уличные комитеты – главная сила в развернувшейся работе. Тысячи новороссийцев с энтузиазмом откликнулись на призыв стереть с лица города мрачное пятно лачуг «Трапезунда», разбить скверы, очистить улицы. В тринадцати общегородских субботниках 1935 года приняло участие «19 756 человек, 105 машин, 83 подводы и 15 духовых оркестров». И это без субботников каждого предприятия, улицы, без субботников непосредственно горсовета и горкома ВЛКСМ. Только на «Трапезунде» прошло три городских субботника. Непосредственно там трудились 214 депутатов, 900 рабочих и служащих.

В Новороссийск ехали делегации уличных комитетов других городов – для изучения опыта. Даже интуристы просили показать им детские площадки, оборудованные в рабочих кварталах.

В 1935 году новороссийцы вывели свой город на первое место в республике. И безо всяких благоприятствующих условий – только своим самоотверженным трудом и творчеством, инициативой. Вот что писал об этом «Пролетарий Черноморья» (предшественник нашей газеты).

26 июня 1936 года. Из выступления П. А. Катенева на пленуме горсовета:

«…Я хочу предупредить всех присутствующих здесь товарищей, чтобы они не зазнавались. Правда, проделанная нами работа – очень большая, и оценка, которую дала нашему городу комиссия, подводившая итоги соревнования десяти городов, хорошая, но тем не менее сделано еще очень немного, и главная работа еще впереди».

27 июля 1936. «Вчера проездом на теплоходе «Грузия» Новороссийск посетил секретарь ЦК ВКП(б) тов. А. А. Андреев. Тов. Андреев в сопровождении секретаря горкома тов. Баннаяна осмотрел город, ознакомился с его благоустройством.

Тов. Андреев заявил, что город значительно изменил свой облик, стал более благоустроенным. Но городским организациям надо еще энергичнее работать над дальнейшей реконструкцией Новороссийска, добиваться превращения его в образцовый социалистический город…».

12 августа 1936 года. Газета посвящает движению уличных комитетов полосу «Энтузиасты благоустройства города». Вот строчка из одного репортажа: «На месте прежнего «Трапезунда» возник многоэтажный жилой дом стройкооператива «Красный Трапезунд».

3 октября 1936. ТАСС передает:

«Вчера на очередном заседании ЭКОСО ПСФСР заслушаны доклад председателя Новороссийского городского Совета тов. Катенева о хозяйственно-жилищном, коммунальном и социально-культурном строительстве в Новороссийске и содоклад бригады Госплана, выезжавшей в Новороссийск.

Последние годы – 1935 – 1936 – это годы наибольшего расцвета промышленности и культурного подъема Новороссийска… Строительство школ горсовет закончил одним из первых в республике, на 20 суток ранее указанного правительством срока. Огромная работа с привлечением всей городской общественности проведена по благоустройству города, особенно по его озеленению, созданы новые культурные зеленые массивы, набережные, пляж…».

21 октября 1936. Из выступления писателя Ф. В. Гладкова на пленуме Новороссийского горсовета:

«…Я вспоминаю, как в Москве, на заседании пленума Моссовета выступали ответственные работники Московского городского хозяйства и нарком по просвещению тов. Бубнов, которые ставили в пример настоящего большевистского культурного переустройства города город Новороссийск».

А вот еще несколько штрихов – и к портрету времени, и на заметку нам.

У горсовета, например, был свой подшефный поезд № 84. Там на средства горсовета были сделаны шторы на окна, сшиты чехлы для диванов, дорожки, поезд был снабжен играми, библиотечкой, настольными лампами. Поездной бригаде сшили 48 комплектов полного обмундирования. Примерно так же шефствовал над поездом № 75/76 (литер А) коллектив швейной фабрики.

Вообще внимание к труду железнодорожников проявлялось исключительное. Работники горсовета организовали субботник, и досрочно был построен вагоноремонтный пункт. На вокзале тогда же впервые разбит был сквер с цветником. На вагоноремонтном заводе рабочий мог освежиться газировкой – это сегодня никого не удивит, а тогда!… Школы, ясли, квартиры выделялись путейцам и вагоноремонтникам. И даже – два бесплатных постоянных места в театре для ударников железнодорожного транспорта. А 6 сентября 1935 года по случаю Всесоюзного праздника железнодорожников был устроен фейерверк.

В мае 1936 исполнилось два года новороссийскому трамваю. За это время он перевез 3,5 миллиона пассажиров. Начато было строительство трамвайной линии в первой части города, от Станички.

18 мая 1936 года газета сообщала о премьере в ТЮЗе спектакля «Мик». На постановку гороно ассигновало 3000 рублей. Швейная фабрика бесплатно сшила костюмы.

В Новороссийск прибыли участницы конного пробега жен командиров, преодолевшие 450 километров из Ворошиловграда…

На собрании литгруппы при редакции выступает писатель Артем Веселый.

Казачий хор станицы Раевской едет в столицу края Ростов-на-Дону для выступления на празднике по случаю 15-летия СКВО.

20 июля 1936 года в порту открыта первая в городе парашютная вышка. Допризывная молодежь предлагает присвоить новому аэро-морскому клубу имя летчика Владимира Коккинаки.

Президиум горсовета обсудил, что будет строиться в Новороссийске в 1937 году: три жилых дома, общежитие для строительных рабочих, новая канализация. Достраиваться должны были общежитие коммунального техникума и трамвайная линия. Осуществления этих планов И. Г. Баннаян и подписавший постановление П. А. Катенев уже не увидели…

Черты сквозь годы

Какими они были людьми, коммунистами? Мне верится, что мы еще узнаем об этом лучше – расскажут те, кто помнит, кто сохранил в памяти такие детали, которые ни по каким архивам не восстановишь. А пока, может, хоть что-то поймем по скупым отрывкам из их выступлений, что публиковались в газете.

4 мая 1936. Из отчета о первомайской демонстрации:

«…10 часов утра. Приходят в движение, звеня сталью штыков, ряды молодых красноармейцев… Перед трибуной с винтовками наперевес выстроились красноармейцы. Вслед за председателем городского Совета т. Катеневым они повторяют торжественные слова присяги:

– Я, сын трудового народа…».

10 мая 1936. Из выступления секретаря горкома партии И. Г. Баннаяна по вопросам руководства печатью:

«Мы живем на берегу моря. Но вот я недавно беседовал с отдельными стахановцами, партийными работниками, беспартийными и выявил, что есть люди, которые, живя в Новороссийске 20 – 30 лет, ни разу не купались в море. Это анекдот.

Говорят, что негде купаться, нет пляжа. Отчасти это правда. Но мы сами виноваты в том, что негде купаться, мы не занимаемся этим вопросом. На заводах «Пролетарий» м «Октябрь» уже 2-3 года «строятся» купальни, водные станции, а наша печать не выступает с резкой критикой этих недостатков…

Я мог бы назвать десятки культурных мероприятий, которые не требуют больших вложений, а требуют только организующей роли нашей печати… Взять строительство Дворца пионеров. Шумели, шумели, а сейчас молчим… Разве наша печать интересуется, критикует организации, которые хотят похоронить это крупное дело? Разве печать берет на мушку тех чиновников, которые вчера очень много шумели, а сегодня забывают о своих обязанностях?…».

30 мая 1936. Письмо за подписями Баннаяна и второго секретаря горкома ВКП(б) Николенко к родителям кавалера ордена Ленина летчика Владимира Коккинаки:

«Многоуважаемые Наталия Петровна и Константин Павлович! Городской комитет горячо поздравляет вас с высшей наградой вашего сына – Владимира Константиновича Коккинаки.

Героический пример вашего младшего сына Валентина, спасшего рабочего во время бури, показывает, каких вы сыновей-героев воспитали.

Пусть живут и здравствуют все ваши дети на радость своим заботливым родителям и нашей великой социалистической Родине».

Маховик

Пятнадцатой годовщиной освобождения Новороссийска от белогвардейских банд датировано ходатайство перед ВЦИК о награждении группы красных партизан и подпольщиков орденом Красного Знамени. Вручить этот орден Баннаяну и Катеневу не успели. Зловещий маховик ежовщины уже раскручивался.

Следы этой волны доныне хранят газетные сообщения. «Троцкистов» вдруг нашли в многотиражке «Красного двигателя», в станционной газете «Сигнал», в комсомольской стенгазете, наконец, в городской редакции… За газетчиками последовали учителя, специалисты, партийные и советские работники.

Протокол заседания президиума горсовета от 5 января 1937 года сохранил запись: «В связи с выездом т. Катенева на 17-й Всероссийский съезд Советов исполнение обязанностей председателя горсовета на время его отсутствия возложить на т. Бережного».

Внизу, там, где на синей копии значится фамилия Катенева, его подписи нет. Зато есть выцветшая приписка от руки: «Подписаны подлинные карточки решений президиума. Протокол не подписан ввиду ареста Катенева». Похожая приписка и на следующем протоколе, где речь идет об освобождении Катенева от обязанностей председателя горсовета – «как врага народа – фашиста Катенева». Пунктом вторым этого же постановления от 20 января 1937 года идет решение о выводе из состава членов президиума горсовета И. Г. Баннаяна и его ближайших сотрудников – «как потерявших классовую бдительность и как не принимавших никакого участия в работе…».

Мне почему-то кажется, что в этой формулировке – возможно, последняя попытка уберечь хотя бы Баннаяна. «Не принимавших никакого участия» – значит, и не вредивших?

Но у следователей, видно, была своя логика. Извращенная риторика по образцу Вышинского выплеснулась и на головы новороссийцев. И как же это было чуждо, неестественно, как не вязалось с жизнерадостным обликом города-труженика, города-оптимиста!

Из газеты «Пролетарий Черноморья» от 21 января 1937 года:

«…Мы должны всемерно разоблачать всех контрреволюционеров, троцкистов, зиновьевцев и всю эту сволочь… Пленум горсовета… с возмущением и негодованием клеймит трижды проклятых гнусных злодеев, террористов, диверсантов, шпионов, заклятых врагов… и требует расстрелять, уничтожить гадов. Собакам – собачья смерть!»

Где и как оборвались жизни Баннаяна и Катенева – мы не знаем. Ни в архивах краевого суда, ни в краевой прокуратуре, ни в партархиве следов не обнаружено. Глухо дошел разговор, якобы они не были расстреляны, а сгинули на лесоповале. Кто знает. Детей у Баннаяна не было, жена умерла. О близких Катенева ничего не известно.

Как большевики, революционеры они были готовы к гибели за идеалы социализма, к открытому бою. И это казалось очень просто. А получилось иначе.

Но все же им, отвергнутым от главного дела всей жизни, не за что было краснеть в свой последний час. Они отдали все, что успели, строительству социализма.

Новороссийский рабочий, 23.12.1988

Нина Катенева: «Нет слов, чтобы передать наши чувства»

Я получила из Новороссийска газету, где под заголовком «Из забвения» написано о моем отце – Петре Андреевиче Катеневе.

От своего имени, от имени моей сестры и брата, а также от имени наших детей и внуков прошу передать через газету «Новороссийский рабочий» благодарность Георгию Арутюняну, который первый вспомнил нашего отца и Ивана Георгиевича Баннаяна. Очень благодарны журналистам «НР».

Конечно, документов и материалов о папе и Баннаяне мало. Палачи делали свое грязное дело, стараясь оставить поменьше документов, но это не удалось. Правда все равно рано или поздно, но обязательно восторжествует, это закон жизни.

Когда я хлопотала о реабилитации папы, я была в Москве в Военной коллегии и там узнала подробности. Арестовали папу 17 января 1937 года в поезде, когда он возвращался с XVII Всероссийского съезда Советов, и отвезли в Ростов-на-Дону, где он сидел до 7 июня 1937 года, а в июне, когда мама поехала передать передачу, ей сказали, что Катенев П. А. выслан на 10 лет без права переписки. Но это была ложь, его тогда же переслали в Москву и в Москве 18 сентября 1938 года расстреляли.

Посмертно папа реабилитирован 18 января 1958 года Военной коллегией Верховного Суда СССР, а 30 января 1961 года решением бюро Краснодарского крайкома КПСС восстановлен членом КПСС с 1919 года.

Что рассказать о своем отце?

Мне было девять лет, когда его арестовали. В памяти отец остался высоким, улыбающимся. Он очень любил нас, детей, на родительские собрания в школу всегда ходил сам или с мамой. А каждый выходной день с утра после завтрака в любую погоду ходил с нами гулять по городу. Мы видели, что у него всегда был блокнот с собой, и он время от времени его доставал и что-то записывал. И уже позже, когда мы стали взрослыми, папин заместитель, начальник горкомхоза Гончаров Яков Федорович, вернувшийся из ссылки и работавший в Ростове-на-Дону, много рассказывал нам об отце, и вот тогда-то я узнала, что он записывал – где что недоделано, где что нужно сделать, все видел своими глазами. Как вспоминал Яков Федорович: «Сам не отдыхал и другим не давал. Я спокойно купался в ванне только тогда, когда отец ваш уезжал или в Москву, или в Ростов».

Еще помню, как весной, летом и осенью каждое утро папа сам поливал газон с цветами у дома, еще и говорил, что так, как он, никто не польет. Помню субботник, в школе № 3 сажали деревья родители и учителя. Папа привез много деревьев, сам рыл ямки, сажал деревья, а я поливала их, и мне казалось, что самые лучшие ямки копал папа. Ушли мы с субботника самые последние, нас проводил директор, а в машине шофер Костя бурчал, что все еще час назад ушли, а папа смеялся и говорил: «Эх, Коста, зато какой парк у ребят при школе будет, вот увидишь».

Не удалось папе увидеть эти деревья высокими и пышными. Когда я была в Новороссийске в 1961 году, было лето, никого не было, я прошла к деревьям этим, они уже такие большие были, я гладила их стволы и тихо плакала. Сторож ничего не сказал, а постоял, потом тихо отошел и, уж когда я уходила, только спросил: «Сами сажали? Давно?»

Конечно, это трагедия. Папа, у которого все связано было с советской властью, которая дала ему все, и он всю свою энергию отдавал людям, делу и вдруг – «враг народа, диверсант». Мы никогда не верили в это. Дедушка наш, отец папы, всегда говорил: «Может, я не доживу, но вы обязательно доживете, увидите сами, что смоют грязь эту с отца, вы должны гордиться своим отцом и будете гордиться, всегда знайте, что он не враг, а дай бог побольше таких, как он». Жалко, что дедушка не дожил до папиной реабилитации, хорошо хоть был уверен, что рано или поздно, а папу оправдают.

Вот некоторые биографические данные о папе, выписанные мной из его личного дела.

Родился он в 1896 году в бедной крестьянской семье. Отец его был плотник, работал по найму, мать крестьянка. Окончил 2 класса сельской школы. С 8 лет начал работать. В 1917 году Катеневы ушли в красные партизаны. Потом отец служил в Красной Армии, с XI армией прошел астраханские степи, тогда же, в 1919 году, вступил в ряды Коммунистической партии, его поручителями были С. М. Киров и С. Орджоникидзе. В армии пробыл до 1922 года, занимая ответственные должности.

В 1922-24 г.г. был председателем Кавказского отдельского исполкома. С 1924-25 года – в Кубсельхозе, председателем ревизионной комиссии. В это же время учился в индустриальном техникуме.

В 1925-26 г.г. – председатель Северо-Кавказского Молочного союза в Ростове-на-Дону, в 1926-29 г.г. – председатель Сальского окружного исполкома, в 1929-30 г.г. – председатель Шахтинского окружного исполкома, в этот же период был членом ВЦИК. В 1930-31 г.г. отец – председатель Кубсоюза в Ростове-на-Дону, в 1931-33 г.г. – директор Зернотреста края.

В 1933 году он был снят с работы и повешен на «черную доску» как не выполнивший план хлебосдачи. Папа вызвал правительственную комиссию, чтобы та разобралась. После этого его сняли с «черной доски» и назначили уполнаркомсовхозов Северо-Кавказского края в г. Пятигорске. Отец категорически отказался туда поехать – причины этого мне неизвестны. После этого в 1934 году он был назначен председателем горсовета в Новороссийск.

С 1924 года П. А. Катенев был делегатом съездов Советов всех созывов. В 1936 году в декабре был делегатом VIII Чрезвычайного съезда Советов. Начиная с 1922 года до самого ареста все время учился, пополняя свое образование.

Дело папы находится в Центральном партархиве в г. Москве. Когда я хлопотала для мамы пенсию, в наш райком партии с фельдпочтой пришли документы папы из Москвы и там было написано, чтоб нас с мамой с ними ознакомили, мы были в райкоме и ознакомились с папиным личным делом.

Вот все, что знаю, помню. Мама моя умерла в 1981 году. У меня брат – кандидат наук, живет в Ессентуках, он писал в «НР». Сестра инженер-строитель, живет в Лиепае (Латв. ССР), я живу в Грузии, педагог, преподаю русский язык и литературу, награждена орденом Дружбы народов.

У папы три внучки, внук и семь правнуков. И дети наши. И внуки наши знают своего дедушку и прадедушку как настоящего коммуниста-ленинца, честного работника, с которого надо брать пример.

Нет слов благодарности, которые могли бы передать те чувства, которые волнуют нас, когда с признанием говорят о нашем отце и о других жертвах репрессий. Спасибо, что им всем вернули их честные имена, жаль, что не смогли они многого сделать, но они не виновны, что жизнь их так трагично оборвалась.

Н. Катенева

Постскриптум редакции: Нина Петровна прислала свое письмо из горда Агара Грузинской ССР. Улица, на которой она живет, носит имя Сталина. Горькая ирония судьбы…

Новороссийский рабочий, 24.11.1988

Долгое эхо 37-го

Цветы для председателя

Автор: Геннадий Куров

Рассказывают: после одного митинга в тридцать седьмом году пришедшие в гортеатр поприветствовать собравшихся воспитанники детдома выказали опасную дерзость. Они играли в фойе в тот самый момент, когда с трибуны очередной оратор призывал к бдительности и проклинал двурушников. Кто-то из обеспечивавших мероприятие строгих дядь шикнул на детвору: мол, выгоню из театра. Реакция детей была мгновенной и непредсказуемой. Бросив свои невинные салочки, ребята выпалили: «Вы сами – враги народа!…»

Маленькие, но много пережившие их сердца уже не обманывались и еще не научились лгать. Человек, которого с трибуны только что клеймили как врага народа, быть им не мог. Уже потому хотя бы, что его, председателя горсовета П. А. Катенева, дети знали – как друга.

…Свою маму Нина Ивановна Прохорова не помнит совсем. А вот папу – немножко. Жили они с ним в Ростове, потом отца перевели по службе на станцию Глубокую. Облик его почти забылся. Осталась в памяти красная книжечка, которую отец с гордостью показывал, объясняя: «Я – красный партизан». И еще – как однажды за отцом пришли. Нина, цепляясь, не пускала его. Запомнила на всю жизнь слова, которые вырвались тогда у нее, шестилетней девочки: «Дяденьки, отпустите моего папу!»

Не отпустили. А ее, оставшуюся одну-одинешеньку, сунули в поезд, который шел в Ростов. Больше она ничего не помнит. Провал. Пока не оказалась в детприемнике, а потом отправлена на юг, в Новороссийск.

Шел тридцать третий год. Скорее всего, жизнь Нины так и осталась бы совсем коротенькой и безвестной. – мало ли судеб оборвалось тогда, ведь и голод бродил на Дону и Кубани. Да люди вмешались.

Бывшая воспитанница детдома Прасковья Алексеевна Жук:

– В детском доме № 2 на Октябрьской площади, куда мы попали, тоже было худо. Мы без конца болели. Все сразу. То чесотка, то свинка, то дизентерия. Спали на железных солдатских кроватях, едва прикрытых. На матрац ляжешь, матрацем же и укроешься…

Бывшая воспитанница детдома Антонина Андреевна Каткова:

– Я в тридцать втором в детдом попала, пяти лет. Помню решетки на окнах. Голодное житье. Болели. Иногда появлялись какие-то люди, увозили самых больных. Больше те дети не возвращались. Ребята, которые в школу ходили, обувь не надевали, таскали за шнурки на шее: обобьешь ботинки – новых-то не выдадут. Так и шлепали босиком, хоть какая погода. Да на улицу вообще не очень-то выйдешь – не в чем. Так мы партиями, по очереди выходили, – одна одежда на нескольких.

Нина Ивановна Прохорова:

– Воспитательница наша, Анна Петровна, помню, в обморок падала. Мы лежали на койках и плакали, очень хотелось есть.

Бывшая воспитательница детдома № 2 Серафима Павловна Сорокина:

– В тридцать втором дали нам с мужем квартиру на улице Каменева. Я и теперь живу в том же старом доме, только улица носит имя Горького. И в детдом пошла работать с того же времени. Не помню, то ли заведующая Матрена Гавриловна Ясинович обратилась в горсовет, то ли Катенев сам узнал о бедственном положении детей, но однажды он пришел в детдом…

Нина Ивановна Прохорова:

– Он стоял посреди мрачной, бедной комнаты и плакал. Я помню, какое впечатление произвела на этого человека наша жизнь. Он собрал нас – детей, а не только воспитателей! – и сказал, что обещает нам: все будет по-другому. Что и как – мы вряд ли сразу поняли бы, но запомнилось: пообещал «гигантские шаги» поставить, саженцы фруктовых деревьев дать. «А вы сами посадите…».

Скоро после этого все дети были отправлены на лето в лагерь, в Кабардинку. А когда вернулись – убогого приюта не было. Был чистый, словно умытый, дом, убранный дворик, на котором был вкопан столб для «гигантских шагов»… Вошли внутрь. Провожатым был сам Катенев. В спальнях стояли новые кровати, аккуратно застеленные одеялами и чистым бельем. Игрушки лежали. А в столовой на тарелках – хлеб! Тут мы по привычке сорвались и мигом расхватали ломти, кто-то уже заторопился под подушку прятать… Катенев говорит: «Не бойтесь! Теперь хлеб у вас будет всегда».

Антонина Андреевна Каткова:

– С какой гордостью мы вышагивали, когда дежурили, несли завтраки из детдома в школу (она была там, где старый корпус ИВЦ пароходства). А как же – кормильцы. И за водой тоже ходить случалось далеко – не отлынивали… Новая жизнь пошла в детдоме, ясно стало: эта жизнь – настоящая.

Мы сад посадили вокруг своего дома, а ребята из детдома, что на Мысхако, те целое хозяйство на самофинансировании завели. Да! Виноградники у них свои были, всем себя обеспечивали сами, зарабатывали. Город помог на ноги встать.

Прасковья Алексеевна Жук:

– Что говорить. Ребята поправились, болеть перестали. Наконец-то оделись по-человечески. У девочек платьица нарядные появились – от шефов со швейной фабрики. А обувь – аж из Ленинграда для нас приехала. С фабрики «Скороход». Горсовет специально заказывал.

Нина Ивановна Прохорова:

– На сцене в детдоме висела большая картина – Сталин с девочкой на руках и надпись: «Спасибо, товарищ Сталин, за наше счастливое детство!» Конечно, так было принято, но слова эти мы понимали по-своему. Ведь не далекий вождь с портрета, а близкий, нашенский Катенев, товарищи рабочие Новороссийска вытряхнули грязь из детдома, спасли нас от голода и болезней.

А признательность за это мы выражали особо. Катенев не был чужд музыке. Как-то он предложил детдомовцам создать свой оркестр. И скоро оркестр появился. Только не духовой, а… шумовой. Отправляясь на праздники, мы специально проходили мимо окон дома Катенева (он жил напротив больницы) и громко наигрывали удалой марш. Да на чем – на трещотках, ложках, дудках, расческах… Катенев обязательно выходил и приветливо махал рукой старым знакомым.

Прасковья Алексеевна Жук:

– Теперь никому из детей уже не стыдно было выходить на улицу. Мы бегали в кино на «Джульбарса». А наша самодеятельность скоро стала известной в городе, и в Ростов ездили выступать.

Нина Ивановна Прохорова:

– Я на всю жизнь благодарна двум человекам, самым родным для меня. Это воспитательница Варвара Васильевна и Катенев. Уверена, он спас наши жизни – 100-120 детей. Ведь многие уже и ходить не могли, белену ели. Яичко на столе – это как чудо было… А этот человек близко к сердцу принял нашу беду и не посмотрел, что среди нас многие – дети репрессированных. Прежде всего мы были для него дети, будущее.

Он погиб. Но у нас действительно было будущее.

…Кажется, целая жизнь отшумела с той поры. Кроме старенькой Серафимы Павловны (ей уже 81 год), не осталось, пожалуй, воспитателей из тех, первых. Воспитанников разбросала судьба. Многие осели в Казани, в кубанских станицах – это те, кого эвакуировали в сорок втором вместе с детдомом. Тем, что постарше, довелось повоевать… А на фотографиях, которые хранит Прасковья Алексеевна Жук, дети остались детьми. Маленькие квадратики фотоснимков, с которых глядят озорные стриженые мальчишки (что с ними стало?) и девочки в платьицах, наверное, тех самых, что подарили шефы.

Через несколько лет после войны вернулась в Новороссийск Антонина Андреевна Каткова – вернулась, оставив хорошую работу в другом городе. «Понимаете, я же домой ехала».

Дом… Его не было. Были руины да колодец, из которого черпали воду ребята, поливая свой сад. Он и теперь стоит, этот колодец, только дом возле него совсем другой – общежитие.

Но все-таки не только стены соединяли этих людей.

Они стали искать друг друга, писать в другие города. Каткова и Жук, добровольно ставшие организаторами этой переписки, посылали в конвертах снимки: узнаете себя? В ответ приходили горячие письма потрясенных людей, почувствовавших, что снова обрели семью.

– Да, мы ведь были как братья, как сестры друг другу. Хоть и бабушки давно, а друг для друга все равно девочки, – грустно улыбается Антонина Андреевна. – В гости ездим…

Несколько лет назад в Новороссийске собрались тридцать пять человек, которым детдом тридцатых годов действительно дал путевку в жизнь. Сами, без официальной помощи, бывшие воспитанники съехались и пришли, снова побывали на месте бывшего детдома. Прохожие недоумевали, глядя, как эти немолодые люди, смахивая слезы, кладут цветы у колодца.

Нина Ивановна Прохорова считает, что обязательно должен наступить день, когда все вместе они принесут цветы и председателю Катеневу. Человеку, которого никому не под силу оказалось сделать врагом. И стычка в фойе, с которой мы начали этот рассказ, не могла не произойти.

– Хоть и кажется, что это что-то несерьезное, детское, – говорит Нина Ивановна, – но для нас это навсегда осталось серьезным.

Новороссийский рабочий, 09.07.1989

«Они жили так, словно горели»

Рассказывает сын уничтоженного в годы сталинских репрессий председателя городского совета

Автор: Геннадий Куров

Очевидцы рассказывали: когда в Ростове-на-Дону Петру Андреевичу Катеневу зачитали обвинение, он, перенесший пытки, но так и не признавший клевету правдой, нашел в себе силы улыбнуться:

– Это фантазии… Я не признаю их.

Председатель Новороссийского горсовета обвинялся в том, что он поддерживал связь с заграницей и готовил сдачу города интервентам…

Он не сознался. Не подписал заготовленную следователями ложь. Не назвал имен «сообщников».

Такого не прощали. И оборвались жизни 37-летнего П.А.Катенева и 40-летнего И. Г. Баннаяна.

Клеймо сына «врага народа» с Катенева-младшего, Евгения Петровича, смыл ХХ съезд партии, сказавший правду о судьбе жертв произвола. Сегодня Евгений Петрович – гость нашей редакции. Ему 65 лет, живет и работает в Ессентуках. Ветеран труда. Ветеран войны. Кандидат технических наук, изобретатель. Подрастают уже его внуки…

– Я решил приехать сразу же после звонка из Новороссийска, – говорит Евгений Петрович. – Ведь столько лет при словах о репрессиях тридцать седьмого года собеседники как-то терялись, и хотя мой отец, его соратники давно реабилитированы, как вы убедились, трудно найти где-либо упоминание о них. Сегодня настало время уничтожить белые пятна в прошлом. Они, эти пятна, устраивали тех, кто хотел бы похоронить память о своих грязных делишках. А заодно пытались приучить людей к мысли, что история легко переписывается.

Исполняя свой долг и просьбу редакции газеты «Новороссийский рабочий», я расскажу то, что знаю и помню об отце и о Баннаяне.

Родился Петр Андреевич в 1900 году на хуторе Северин (ныне это Тбилисский район). Мать его рано умерла. Остались мой дед Андрей, Петр, его брат Павел и сестра Леля. Семья была из обедневших казаков, поэтому революцию Катеневы встретили с радостью – она давала надежду на перемены. Дед Андрей был неграмотным, но дети его читать и писать научились, так что в политике им было разобраться легче. Так что, когда начался казачий контрреволюционный мятеж, вся семья без колебаний присоединилась к красным.

В составе партизанского отряда Катеневы сражались с белыми, уходя все дальше от родного дома. Им пришлось в полной мере испытать все тяготы похода, вошедшего в историю под именем «железного потока». В составе XI армии Петр Андреевич дошел до Ставрополя, где и встретился с будущей моей матерью. Марией Павловной. Она была отчаянной разведчицей, эти черты сохранились у нее до самого преклонного возраста – решительность, резкость, безоглядность. Мать рассказывала мне о гражданской…

Восемнадцатилетним парнем Катенев стал членом партии и комиссаром 37-й дивизии. Тогда не возраст был главным критерием, а революционная надежность. Тем более, что дивизии поручалась особенно ответственная роль. Она должна была не только прикрывать отступающую через Черные земли и астраханскую степь армию, но и вывезти с юга республики большие ценности.

Из-за этих ценностей Петр едва не погиб. Двигались зимой, по дикой степи, часто налетали бураны. В один из таких буранов караван с золотом… исчез. Отвечавшему за доставку груза комиссару грозил расстрел. Спасло Катенева то, что проблуждавший по степи караван на другой день вновь присоединился к колонне.

Дивизия задачу свою выполнила, до Астрахани дошла, несмотря на голод, холод и тиф. Астрахань в те дни была опорой сражающегося Царицына. Здесь находились военные и продовольственные запасы, сюда стягивались грузы из Баку. Средней Азии. Вот почему белые стремились овладеть всем этим. 37-ю дивизию готовили для отправки в Царицын, но в этот момент сильный белогвардейский отряд прорвал фронт и ринулся к Астрахани. На пути офицерской части встали бойцы, только что завершившие беспримерный переход. В степи они сошлись насмерть. Белым и тут не удалось добиться своего.

Потом были боевые действия в Закавказье, защита Батума от интервентов… В двадцатом году Петра Катенева направляют на Кубань. Он возглавил исполком в Кропоткине. Сегодня в тамошнем музее есть экспозиция, посвященная установлению Советской власти, рассказано там и о моем отце. В Кропоткине я и родился.

Тогда это была важная узловая станция. Через Кропоткин с Кавказа шел хлеб в Россию. В округе действовали банды, нападали на поезда, перерезали железную дорогу. Поэтому в подчинении Катенева был сильный отряд ЧОН. Однажды банда отважилась налететь на сам Кропоткин. До центра она не добралась, но зато полютовала на окраине. Чоновцы окружили банду и не дали ей вырваться. Увидев тела растерзанных бандитами мирных жителей, Катенев не стал ждать суда. По его приказу бандиты были расстреляны тут же, на площади.

Правильно ли он поступил? Формально, может быть, нет. Но интуитивно сделал верный выбор. После этого случая бандитизм резко пошел на убыль, многие предпочли сдаться.

В Кропоткине отец работал года три, после чего стал председателем окружного исполкома в Сальске. Там началась тогда организация совхоза, будущего знаменитого «Гиганта». Предположить, насколько эффективным будет такое хозяйство, было трудно, но вера в успех была громадная. Вероятно, как специалиста по новым формам организации сельского хозяйства Катенева и отозвали потом в Ростов, назначив на должность, связанную с проведением раскулачивания.

От этого никуда не уйти. Что было, то было. Партия приказала, а Петр Андреевич привык к действию. Позже, когда кампания раскулачивания обернулась резким падением производства зерна и мяса, этот социальный «эксперимент» отозвался и на судьбе самого отца. В начале тридцатых он был введен по рекомендации А. И. Микояна в состав бюро Азово-Черноморского крайкома партии, ведал хлебными заготовками. Неудачи, которым Петр Андреевич при всем желании не мог ничего противопоставить, стоили ему наказания – он был от работы в крайкоме освобожден.

Но когда он еще работал в крайкоме, я уже хорошо помню его товарищей. К тому времени у отца была новая семья, я жил с матерью, но часто приезжал. Помню Ларина – первого секретаря крайкома, Ворошилова, Пивоварова. Там впервые увидел Баннаяна. Его Микоян пригласил, кажется, из Грузии.

Как они работали! Почему-то (действительно не понимаю) на отдых члены бюро уезжали аж в Новочеркасск. Приезжали на свою дачу уже ночью, замученные – дорога дальняя и ни к черту, – слова вымолвить не могут. Садились за стол, выпивали по стакану чая с половинкой карамельки… Глядишь, снова оживают, начинают спорить, что-то обсуждать… Не знаю, наверное, в них еще с революции, с гражданской заведена была в душе какая-то пружина, и они не давали себе ее отпустить. Эти люди действительно чувствовали себя ответственными за революцию, за все, что делали. И спорили меж собою, бывало, жестоко…

На взгляд иного обывателя, жили они не по-людски. Одевались более чем скромно – гимнастерка, тужурка, галифе. Дома – ничего лишнего, да им и некогда было что-то еще домой тащить. Вот только книги. Денег было негусто. Помню, отец заказал мне костюм и туфли, так расплатиться было нечем. В Новороссийске, как вы знаете, он очень много внимания уделил озеленению города, а у самого перед домом росло два персиковых деревца. И до того некогда ему было о них позаботиться, что и росло на этих деревцах по два персика…

Зато в чем он не знал устали – в постоянной учебе. И в Ростове, и уже здесь, в Новороссийске. На полке у него стояли зачитанные тома Ленина, Гегеля, классических и современных философов. Философия вообще была его коньком. Я даже так скажу: они, революционеры, рожденные в простых трудовых семьях, словно бросали вызов судьбе, овладевая все новыми и самыми трудно поддающимися знаниями. По настоянию Баннаяна все руководители города изучали работы Ленина, он сам вел эти занятия. А отец нанял преподавателя и овладел высшей математикой. На вопрос «зачем?» отвечал: «Я не могу судить об экономике, не разобравшись во всем сам».