Читать онлайн Лютовой

Предисловие

Приветствую всех любителей исторических романов и путешествий во времени и пространстве!

Хотите узнать, о чём роман? Ну…, так сразу и не скажешь. Вот говорят: «Бабы! Чёрт бы их побрал! И без них плохо и с ними одна маята! Это же прям сирены злокозненные! Как здрасьте среди ночи! А иногда… такой хмельной мёд… ммм, такая трепетная лань». А вы читали хоть один роман, где не было бы женщин? Вот! Нет таких! А стало быть, здесь и любовь, и колдуны, и маги. Короче: каждой твари по паре. События происходят в древлянском племени. В Искоростени в древлянских землях на Русальей неделе, когда молодой князь Нискинин гулял с дочерью овручского наместника Радославой на вечерней заре по берегу реки, она ему подарила свой браслет, невестино обручье, как согласие выйти за него замуж. В Велик‒день Купала вихрь праздника подхватил их и понёс в пучину веселья. Никто не заметил, откуда взялся на поляне высокий черноволосый красавец. По обычаю того времени, в Велик‒день Купала, любому отроку можно было увести с собой понравившуюся девушку. Если после праздника девушка оказывалась непраздна, то на ней охотнее женились, потому что были уверены, без наследника не останутся. Когда закончилось веселье и потухли костры, незнакомец взял Радославу за руку и увёл с собой. Вскоре Нискинин и Радослава поженились, а через положенное время у древлянского князя Нискинина родился сын, назвали его Лютовой, что означает лютый воин. Что он оказался оборотнем, выяснилось, когда Лютовою исполнилось двадцать два года. Он случайно узнал, что его отцом по крови является оборотень Мстивой, вожак волчьей стаи. Князь Нискинин отправил сына к радимичам, чтобы заручиться согласием дочери Радима выйти за него замуж. Древлянскому князю хотелось укрепить свои позиции против киевского князя Аскольда. Княжна Лютовою отказала, узнав, что он оборотень. Княжич не огорчился, потому что в его сердце давно поселилась ведица Загляда.

Глава 1

Два гигантских холма из красного гранита встают как неприступные бастионы по обе стороны реки Уж. Высотой они метров по шестьдесят. По крутым живописным берегам извилистой реки Уж, притока Припяти, на древних скалах, среди вольготных зелёных дубрав в ста пятидесяти километрах к северу от Киева в том месте, где река прорезала скалистую гряду раскинулся град Искоростень. История Искоростеня своими корнями уходит в глубину тысячелетий. Он впервые упоминается в Повести временных лет под 944 годом как центр славянского племени древлян. В те далёкие времена в долине реки Уж возник целый ряд небольших славянских поселений. На основе одного из них, расположенного на высоких гранитных скалах, возник город. Поселение принадлежало древлянскому народу. Высокие берега реки близко подходили друг к другу, русло в этом месте было узкое, и вода с шумом и пеной прорывалась через него. Уже в начале девятого столетия Искоростень был мощной крепостью. Он был обнесён крепким частоколом из неотесанных многовековых дубовых стволов, отсюда и возникшее первое название поселения Искоростень – из-коры-стены. Через ров был перекинут мост. Крепостные стены и глубокий ров с водой были необходимостью для защиты города и его жителей. Крепость грозная, а люди, хоть с виду и покладистые, учтивые, но "себе на уме", не больно-то почитают князя киевского. Под управлением своих князей, древляне упорно боролись за независимость, это было одно из племенных объединений славян, занимавших лесную полосу днепровского правобережья и бассейн рек Тетерев, Припять, Уж, Уборть, Ствига. На западе они доходили до реки Случь, где граничили с волынянами, а на севере ‒ с дреговичами. Искоростень1 считался столицей древлянской земли. Уже не первый век русские племена – ильменские словене, днепровские поляне, древляне, дреговичи, радимичи, совершали набеги на соседние племена с целью наживы, мести или с целью захвата территорий. Наличие богатых ресурсов в землях древлян Искоростень был под пристальным вниманием соседей, желающих завладеть этими землями.

Правил древлянским поселением князь Нискинин, в своё время прославленный воин и ярый боец, а ныне ввиду преклонных лет миролюбивый и отзывчивый властитель. Хм… миролюбивый и отзывчивый, а такие властители вообще бывают? Ну да, ладно! Так вот, народ жил при нём в достатке. Без небольших «войн», конечно же, не обходилось, но князю всегда удавалось быстро довести дело до мирного соглашения между враждующими родами на его землях. Нискинин проявлял, куда больший интерес к военному делу, и всегда говорил, что его племя, прежде всего, кормит меч, да ещё охота в окружающих Искоростень лесах, а не земля. Он велел своим строителям возвести в центре поселения огромную твердыню, деревянную крепость, Детинец, на случай нападения, чтобы укрыть жителей, в основном стариков, детей и женщин. Город от леса отделяли старопахотные поля, которые уже давно превратились из кормильцев в сторожей: ни зверь, ни человек не подойдут к городу не замеченными дозорами. Сильным и богатым был род князя Нискинина. Его дружина насчитывала три сотни воинов, которые с почтением относились к нему и искренне любили его за смелость и справедливость. Ни разу он не наказал никого просто из-за плохого настроения. Гридня, выстроенная для дружины, была не менее прочная и удобная, чем терем самого князя, а на их столах всегда была вкусная и сытная еда. Да, кто бы сомневался! Это ведь княжеская дружина, защита города и княжеской семьи.

Терем у князя был большим и просторным с двумя дверями: на восход и на закат. Внизу была большая народная палата, где собиралось малое вече из вящих и степенных бояр, а иногда в совещаниях принимали участие воевода, сотские и десятники, когда решались вопросы военных походов. В центре народной палаты установлен огромный стол, вдоль него поставлены скамьи, на которых сидели бояре и воины, каждый на строго отведённом ему месте. Во главе стола высилось мощное кресло, покрытое медвежьей шкурой. Кресло принадлежало князю. В народной палате также справляли свадьбы и праздники, здесь проходили поминки после тризны по погибшим воям. Высокие бревенчатые стены украшало оружие и охотничьи трофеи. На второй этаж вела крепкая лестница, там были хозяйские ложницы2.

***

Осень раскрывает свою красоту в полной палитре цветов. Опадающие разноцветные листья, как в волшебном танце кружатся под лёгким ветерком и мягко опускаются на землю, укрывая её разноцветным ковром. В каждом шёпоте ветра звучит прощание с летом. Это удивительное время ошеломляет многообразием цветов и красот природы.

На обрыве стоял высокий седой мужчина. Его длинные волосы, перевязанные кожаным ремешком в хвост, разметал по плечам, не по-осеннему, тёплый ветер. Его пышные усы по краям рта отпускаются к аккуратно подстриженной бороде. Ясные, синие глаза мужчины устремлены в небо. Нелёгкие думы крутились в его голове, наполняя сердце тоской. Он грустным взглядом наблюдал за широко раскинувшим могучие крылья ястребом, который парил на воздушных потоках, выискивая добычу. Вот птица камнем ринулась вниз. Попавшаяся в острые когти зверушка пронзительно заверещала и судорожно задёргалась в попытках вырваться. Ястреб разорвал тёплую плоть и, утолив голод, взмыл ввысь. Хищная птица легко парила в небе, оглядывая с высоты необъятные просторы и реку вьющуюся широкой лентой, несущую свои воды к югу в Днепр. Эта птица многое на своём веку повидала и набеги кочевых племён и междоусобицы и рати, ценою своих жизней защищающих свои земли от печенегов. Далеко внизу ястреб увидел одинокого человека стоящего на берегу, тут же взмыл вверх и, удаляясь, превратился в точку, а вскоре и вовсе исчез из виду.

За свои сорок восемь лет князь Нискинин понял, что в этом жестоком мире не получится спокойно прожить в своих палатах, моля богов дать дождей, чтобы Ярило не пожёг посевы, и не оставил роды его племени на долгую зиму голодать. Он был воином и не мог долго оставаться дома в поселении, его душа рвалась в поход, хотя понимал, что походы уже не для него. Он с детства был неприхотлив и мог спать на земле, подложив под голову седло, лежать на попоне, укрывшись корзном, подбитым мехом соболя и так же воспитывал своих сыновей.

Князь был высокого роста, широкоплечий, стройный, он двигался легко и бесшумно, как настоящий лесной зверь, в нём была огромная, неутомимая сила, но сейчас он был растерян. Недавно был погребён его средний сын, погибший на ловах. Князь, видя несерьёзный и неусидчивый характер своего старшего сына Лютовоя, прочил на княжеский стол среднего ‒ Светловоя. Что касается Лютовоя, то отрок рос здоровым, крепким и общительным, но слово дисциплина на него действовало, как красная тряпка на быка. Когда его призывали к порядку, ему тут же хотелось что-нибудь натворить, его наставник Белимир смотрел на него укоряюще и качал головой. Лютовой осознав, что огорчил своего кормильца, просил прощения. Подрастая, Лютовой проходил обучение: бегал, отжимался, боролся, учился владеть оружием. В двенадцать лет его опоясали мечом. Светловою, среднему сыну князя в будущем было суждено занять стол отца, и он гордился этим, старался выглядеть взрослым и серьёзным отроком, чтобы никто не усомнился, что он достоин княжеского стола. Лютовой был рад, что все княжеские заботы достанутся не ему и часто издевался над братом, но Светловой его любил и не обращал внимания на его проказы.

Младший сын Мал был похож на отца. Красавцем его трудно было назвать, зато он рос здоровым, подвижным и сообразительным. Поначалу князь только забавлялся, глядя на выходки сына, но постепенно привязался к нему и теперь любил, казалось, сильнее двух старших. Мал не спускал старшим братьям насмешек и отважно кидался на них с кулаками.

– Воин растёт! – с удовольствием отмечал Нискинин, глядя на сына.

Малу исполнилось семь лет и вместо длинной рубахи, под которой больше ничего не было, на него надели портки и рубаху, которую подпоясали кушаком и перевели на мужскую половину, назначив ему кормильцем и наставником кметя Бектура, смуглого, невысокого роста, наполовину половца, бороды и усов он не носил. Мал, как только чуть подрос, понял, что княжеский стол ему не светит, и решил, когда вырастет, добудет его себе, во что бы то ни стало. Ага! Берегитесь братья! Мал никогда обид не спускал, ни друзьям, ни недругам, ни братьям. Тем более что князь Нискинин на него никогда не сердился.

– Пущай воюет! Потом пригодится! – говорил он, когда его младшенький являлся домой в рваной одежде, весь в пыли и ссадинах, а иногда и с расквашенным носом.

– Ты один такой истрёпанный, али твои недруги тожеть пострадали? – спрашивал Нискинин младшенького.

– Да фигня война! Им больше досталось! Жди, батя, скоро побегут родичи к тебе со слезницами3.

Гордый отец, с улыбкой хмыкнув, скрывался в тереме.

Вместе с теми же мальчишками, подрастая, Мал проходил обучение: бегал, отжимался, боролся, учился владеть оружием. В двенадцать лет его опоясали мечом, а мальчишки, сыновья кметей, стали его собственной ближней дружиной.

***

У Лютовоя большая часть дня посвящалась тоже занятиям. Белимир стал учить его чертить писалом на восковой дощечке знаки-резы, деревянный меч сменился стальным и по-настоящему тяжёлым, хотя и не заточенным. То, что раньше было увлекательной игрой, теперь стало трудной наукой.

Все дальше уходило тёплое лето, а вместе с ним и память о приволье детства. Двенадцатилетний мальчик не мог полностью осознать важности и необратимости перемен, но наступающие холода стали для него стеной, отделившей беспечальное детство от настоящего, полного нелегких забот отрочества. Белимир не давал ему поблажек и в любую погоду выгонял во двор, заставлял бегать, прыгать, стрелять из лука и биться на мечах. Светловою в силу его возраста доставалось меньше, но он тянулся за братом и, несмотря на холод, также по утрам выскакивал во двор и бегал вместе с Лютовоем. Радослава видела, когда Лютовой по утрам выскакивал во двор заниматься, следом за ним выбегал Светловой, а за ними и Мал. Радославе жалко было своих мальчиков, особенно младшенького. Но они, казалось, не замечают холода: бьются на мечах, стреляют из лука, бьются на кулачках. В терем возвращаются раскрасневшиеся, бодрые, весёлые. Она видела, что Светловою не нравится выбегать по утрам на холод, но он боялся, что братья его засмеют, поэтому каждое утро сам себя можно сказать пинками, выгонял во двор. Радослава видела, как выкладывался на занятиях Лютовой, потом прежде чем зайти в терем, садился на ступеньку и сидел, положив руки на колени и свесив голову, но он никогда не унывал.

– Ничего не поделаешь, соколёнок мой! – утешала матушка по его возвращении в терем, – ты князем родился, а князю не до забав, он должон заботиться обо всём своём племени. Ты вишь, что твой батюшка все дни в трудах и заботах проводит.

– Я не хочу быть князем, матушка! Пущай Светловой заниматца слезницами, а я с дружиной в походы буду ходить. Хотя Светловою тожеть не придётся долго сидеть на княжеском столе, Мал подрастёт и скинет его.

– Как енто скинет? Сынок! Ты чё тако молвишь?

– А ты, матушка, ишшо не поняла, что Мал спит и видит себя князем древлянской земли? Так что я лучше с нашими воями буду в походы ходить, чем с братом биться за княжеский стол.

– Ох, Матушка Макошь! Да, чё ж ты тако удумал, сынок? Каки походы?

– Пожúву добывать с дружиной в других землях, рабов на наши поля, землю нашу расширять. Княжеский стол мне не нать!

– Ты, сынок, токо батюшке покуда об ентом не говори, не волнуй его заране.

– Да он давно знат об ентом и Светловой знат, что ему занимать стол. Тебя, матушка, поберегли, и поентому говорить покуда не стали.

– Ну и напрасно! Вы все мои сыновья и я за всех переживаю одинаково.

– Батюшка так решил. Да и не женское енто дело княжески дела решать, у тебя, матушка, своих хлопот хватат, вон токо за одной сенной девкой Марфой глаз да глаз нужон, а не то не успешь мыргнуть, как в подоле принесёт рабынича.

– Енто да! Девка‒огонь! Кнута что ли приказать ей дать?

– Ну, пошто сразу кнута, построжись, поди спужается.

Глава 2

Сыновья князя Нискинина выросли. Лютовою исполнилось двадцать лет. Чёрные ровные брови ярко оттеняли зелень глаз, в каждой его черточке, в каждом мягком волоске таился особый свет. Светловою в месяц жнивень4 исполнилось семнадцать. Это был высокий отрок, густые чёрные брови, жёстко сомкнутые губы придавали его облику вид решительности и упорства. Малу исполнилось пятнадцать, и он уже ни в чём не уступал братьям, а кое в чём и превосходил, как, например, дворовые девки, которые целыми днями визжали от его домогательств то в одном тёмном углу, то в другом. Ага! Вот она вседозволенность, которая берегов не видит! Зато рабыничей в хозяйстве прибавится! А родители позаботятся и отдадут девок замуж. Эх-ма! Раскудрит-твою…, одно слово ‒ князья! Белая кость, голубая кровь на все времена!

***

После Перунова дня, празднование которого продолжалось две недели – с двадцатого червеня по второе жнивеня в древлянской земле наступило время жатвы. Как же хорошо в поле! Погоды стоят дивные – вёдро, солнышко, и лёгкий ветерок освежает, так что коси в своё удовольствие, маши серпом, да вяжи снопы. Люди были рады, что успели убрать озимые, потому нынче с хлебушком будут, да и до нового урожая недалеко, колосится на полях жито, ждёт серпа хлебороба…Вода в речке ещё теплая. Считается, что в Перунов день вода обладает целительными свойствами. Люди, отдав долг Перуну, после праздников вышли в поле и были уверены, что отнеслись с большим уважением к Громовержцу, принесли ему жертвы и теперь он не допустит дождей, даст людям убрать урожай, который они охраняли всё лето: гоняли с поля птиц, молили Велеса защитить жито от всяких невзгод.

Стояла жара, но вдруг из-за окоёма показались чёрные дождевые тучи, надвигалась гроза, небо готовилось обрушить на землю потоки воды. Женщины, утирая пот со лба, с тревогой посматривали на тучи, в которых таилась сила, готовая вмиг уничтожить все труды и оставить племя без хлеба. Они торопились жать колосья, молясь богам, чтобы они пронесли тучи мимо, ведь им надо немного времени, чтобы зерно было в закромах.

Боги, видимо, услышали молитвы жниц, да и волхв Секач с самого раннего утра сидел на капище, просил Перуна придержать своих громовников, чтобы не нагоняли тучи на поля, чтобы женщины успели убрать жито. Подул верховой ветер, разогнал тучи, гром прогремел где-то далеко в стороне и затих.

Жатва продолжалась, женщины княжеской семьи тоже целыми днями пропадали на поле. Во время жатвы каждые руки были на вес золота. Сыновья князя целые дни пропадали на лугах, и даже князь, объезжая свои владения, присматривая за работами, иногда брался за косу, чтобы немного размяться и проходил полосу-другую вместе с работниками. Более многочисленные роды, быстрее всех справившиеся с делом, выходили помогать соседям и родичам, кому не хватало рабочих рук. И вот, наконец-то, наступил праздник окончания жатвы, последний сноп украсили красными лентами и понесли в овин к первому зажиночному снопу, скучающему в одиночестве. Женщины украсили себя венками, впереди несли Велесов сноп, как символ и залог будущего урожая и всю дорогу пели благодарственные песни богам за то, что дали сил убрать урожай, не побили градом всходы, не залили поля дождями, не разметали жито ветрами.

В месяце серпене наступил праздник Рожаниц5, посвящённый Роду и рожаницам, символизирующий семейное благополучие. Никто не работал, потому что это был самый главный праздник в честь убранного урожая. С утра все население Искоростеня толпилось возле Перунова капища разодетое по-праздничному. Все пришли возложить благодарственную жертву Даждьбогу ‒ богу дождя и солнечных дней, Перуну ‒ богу света, солнца, высшей справедливости, ратных подвигов и побед, чести, славы и праведной защиты. Он – сила неба, сила ветра, дождя и грозы и Велесу ‒ покровителю лесных зверей, домашнего скота, богатства и изобилия. В этот день все были веселы. Ни в какой другой день в году люди не ощущают так полно свое благополучие, как в день, когда всё зерно ссыпано в закрома, сено уложено в стога, стада животных увеличиваются, следующий год обеспечен пищей, а впереди самое весёлое и сытое время – посиделки, пирушки, свадьбы.

После жертвоприношения богам был пир на княжеском дворе до самой ночи. Заряница, дочь от второй жены князя Велизары, нарядилась в новую рубаху из алого тонкого полотна, на голову надела венец с длинными жемчужными подвесками, на руках блестело несколько серебряных колец и браслетов, на груди ожерелья из белых бусин, с множеством серебряных узорных подвесок. Она посмотрела на Лютовоя, он улыбнулся, угадав, о чём она думает. Он любил сестру и тоже хотел, чтобы на празднике она была наряднее всех девушек, хотя любил он её в любом наряде. Для него она была лучше всех девушек. Гости разглядывали её с восхищением. За столом поднимали кружки с хмельным мёдом во славу богов, одаривших хорошим урожаем и уберегших его от всех напастей.

Стояли теплые, солнечные дни, деревья только слегка пожелтели. Теперь после уборки урожая самым главным из осенних дел было выдать своих подросших дочерей замуж и женить мужалых отроков. А такие дела просто так не решаются. На широкой луговине горели костры – молодёжь из нескольких больших Родов уже водили хоровод, девушки пели звонкими голосами задорные песни. Вновь прибывающую молодёжь встречали весёлыми криками стайки девушек и отроков, здоровались, расспрашивали друг друга и сами делились новостями. Лютовой приметил дочь боярина Эраста Зосимовича Кулика Овсяницу. Её округлые девичьи формы сразу бросались в глаза. Её фигура и роскошные волосы были предметом отчаянной зависти подруг. Она была высокой, стройной, румяной с большими серыми глазами, которые застенчиво отводила, когда Лютовой встречался с ней взглядом. На лугу во время гулянок многие девушки засматривались на княжича, и мечтали, чтобы он пригласил погулять. Княжич не спешил выделять кого-то из девушек, но когда появилась Овсяница, он с интересом посмотрел на неё.

Лютовой подошёл к хороводу, разнял руки Овсяницы и рядом стоящего парня, встал между ними и сжал руку девушки. Вторак из семьи купца Михея Онисимовича давно посматривал на Овсяницу, и хотел было уже пригласить её прогуляться, как между ними вклинился княжич. Вторак был рослым и широкоплечим. Тёмные, немного вьющиеся волосы и густые чёрные брови наводили на мысль, что мать ему купец отыскал среди степнячек. С виду он казался медлительным увальнем, хотя на самом деле был неглуп, честолюбив и очень упрям. Вторак нахмурился, но промолчал. А девушка то и дело поглядывала на Лютовоя и улыбалась. Он обычно не ходил на молодёжные игрища, но в этот день решил развлечься. Овсяница с нежностью и надеждой смотрела на него, и её девичье сердечко билось тревожно и радостно. А как же иначе! Сам княжич Лютовой к ней подошёл! Она о таком даже и не мечтала. А он крепко держал её за руку и в хороводе пел таким красивым голосом. Она уже мечтала, что он пойдёт провожать её домой, видела себя в невестином наряде рядом с ним и придумывала имена их детям.

Овсяница смотрела на него уже смелее, смеялась, на щеках её горел густой румянец. Её горячие пальцы сильнее сжимали руку Лютовоя, глаза её блестели, всеобщее весёлое возбуждение захватило их и понесло. Свежие запахи травы и цветов, смешанные с дымом костров, пьянили и кружили голову. Когда стемнело и молодёжь, разбившись на пары, стала расходиться, Лютовой пошёл провожать Овсяницу, а Вторак мучимый ревностью шёл следом за ними чуть поодаль. Лютовой проводил девушку до ворот и собрался уже уходить, но девушка остановила его.

– Княжич! Останься! Давай на лавочке посидим. Немножко.

– Ну, ежли токо немножко, а то мне заутре рано вставать, мы с братом на ловы собрались, надобно хоть немного поспать.

– Пф, – фыркнула Овсяница, – старый будешь, тада и выспишься.

– Ага! Из седла бы не выпасть, сонному.

– Ладно, княжич, иди, отдыхай. Када пойдёшь на луг зайдёшь за мной?

– Я не скоро туда пойду. Мне в полюдье сбираться надобно, вернусь к Медвежью Велик‒дню.

– Хошь, я буду тебя ждать?

– Не надобно, не жди.

– А я всё равно буду ждать.

– Не трать время зря, вон посмотри, Вторак мается, ждёт, покуда я уйду. Хороший парень и из богатой семьи, выходи за него.

– Не люб он мне.

– Ладно, будь здрава, Овсяница, пойду я, поздно уже.

– Пусть Велес и Попутник хранят тебя! – Она обмахнула его знаком Огня, собралась уже открыть ворота и зайти во двор, как около неё оказался Вторак и взял её за руку.

– Подожди, Овсяница.

– Чё тебе, Вторак?

– Пойдём, погуляем?

– Я княжича буду ждать с полюдья.

– Ну, княжича – енто понятно, токо я тебя ему не отдам.

– А тебя никто спрашивать не будет!

– Я тебя выкраду, и тебе придётся выйти за меня замуж.

– Токо попробуй! Я на себя руки наложу!

– Овсяница! Люба ты мне, може, подаришь мне свой браслет?

– Жаль, что княжич у меня его не попросил, я бы с радостью ему отдала.

Некоторые ещё после Купальской ночи точно знали, кого хотят видеть своей парой, другие, оставшиеся без пары переживая, молили Ладу, чтобы позаботилась. Наступила осень – время свадеб. Старики держали совет, а молодежь в волнении ожидала решения своей судьбы.

Темно. Так темно бывает только в последний месяц лета, когда все, от медведя до самой мелкой былинки понимают, что холода не за горами, животные и звери стараются запастись толстым слоем сала под шкурой, растения выбросить семена или просто насладиться мягким, добрым теплом, которое посылают лесные боги. И лес старается всякого пришедшего или здесь живущего одарить едой на зиму, одеждой и тёплым домом. Именно в такие ночи убегают влюблённые на стога, и тешатся запретным до рассвета. Никто им в этом не указ, ведь только и осталось дождаться, покуда березы золотом покроются. А там и столы свадебные не заждутся.

Глава 3

Светловой с Лютовоем отправились на ловы в свои лесные угодья с десятью кметями княжеской дружины и своими наставниками. Они приблизились к небольшой полянке, на которой паслось стадо оленей. Вожак стоял в стороне и чутко прислушивался, охраняя олених с оленятами. Светловой пустил стрелу и попал вожаку в шею, следом ещё три стрелы попали в него. Вожак дёрнулся, издал хриплый звук, стадо сорвалось с места и понеслось в чащу. Вожак со стрелами нёсся позади своего стада, только земля из-под копыт вылетала комьями, оставляя за собой кровавый след. Светловой не мог оставить раненого животного и понёсся следом за ним, кмети, пришпоривая коней, неслись рядом. Княжич настигал добычу. Его конь, каурой масти жеребец Бужан, малорослый, широкогрудый, с крупной головой, не давал оленю оторваться от погони. Степные лошади быстры в беге, они отличаются неприхотливостью и выносливостью.

Светловой видел, что жертва начинает слабеть, три стрелы, торчащие в левом боку и одна в шее, потихоньку лишали его жизненных сил.

– Не дайте ему уйти в заросли, – крикнул Светловой и махнул рукой рыжеволосому Преждану – сопровождающему его воину, жестом приказывая отрезать оленя от стада. Преждан скакал левее и впереди, он услышал приказ и пришпорил коня. Остальные кмети чуть отстали от Светловоя, его кормилец Ерлан ехал далеко позади кметей, а Лютовой и вовсе, слез с коня и лёг под дубом. Им овладело какое-то непонятное чувство, хотелось вдруг завыть и бежать, долго бежать сквозь чащу без остановки, куда глаза глядят, и наслаждаться лесными яркими запахами, бежать и чувствовать напряжение каждого мускула, силу и свободу. Он набрал в грудь воздуха, поднёс руки ко рту и завыл – надрывно, тоскливо и протяжно, по-волчьи. Кмети удивлённо завертели головами, кони забеспокоились, стали приплясывать, менее вышколенные или молодые заржали и встали на дыбы. Лютовой приложил руки ко рту и испустил еще один, леденящий душу, вой. По лесу побежало эхо, и тут он с изумлением услышал, как ему отвечает другой волк, настоящий!

Азарт захлестнул Светловоя, и даже волчий вой ему не помешал. Он прицелился и снова выстрелил в истекающего кровью оленя, который бежал за своим стадом из последних сил, охраняя их, и ещё одна стрела попала в шею. Олень продолжал бежать, древки стрел болтались, задевая за ветки и принося боль, от которой животное не могло избавиться. Удача изменила ему, олень остановился и стоял, опустив голову, силы у него кончались, но он не хотел сдаваться, он видел своего врага и приготовился к последней битве. Светловой быстро спешился, вынув из ножен короткий меч, направился к оленю, надеясь мечом одолеть раненого и терявшего силы животного. Когда Светловой приблизился, олень резко развернулся, из последних сил встал на дыбы, передними ногами сбил Светловоя с ног, и рухнул на его грудь копытами. Потом поднимаясь и опускаясь на тело княжича передними ногами всей своей тяжестью, он месил его тело в кровавую кашу и косил красным глазом на людей с застывшим ужасом на лицах. Глаза вожака налились кровью, весь левый бок был в крови. Поднявшись в последний раз во весь свой огромный рост, он с силой опустился передними копытами на уже давно мёртвого Светловоя и рухнул рядом с княжичем, дёрнулся и затих, глядя в небо остановившимся взглядом когда-то сизых глаз.

* * *

Кормилец Светловоя стоял перед ним на коленях. Убедившись, что Светловой мёртв, Ерлан обернулся и посмотрел на Лютовоя. Тот стоял рядом оглушённый таким исходом охоты, в нём боролись разные чувства. Ему было жаль брата. Светловой доверял ему свои тайны, брал с него пример и на него хотел быть похожим, как и большинство молодых воинов племени, а теперь любимый брат мертв. Ведь это его он защищал в мальчишеских драках и обучал вместе с наставником Ерланом воинскому искусству. Он был ему больше чем брат. У отца редко находилось время для сыновей. Князь любил походы и женщин. Он имел все необходимые качества для того, чтобы разбивать женские сердца. Был красив. Его чёрные глаза обладали совершенно невероятной способностью смотреть на всех женщин так, будто он ласкает их взглядом, и взгляд этот как бы подёргивался мечтательной дымкой, словно бы князь понимает всю недостижимость для него красавицы, нечего и говорить, что отныне та красавица готова была на всё, чтобы доказать ему свою пылкость. И поэтому участь воспитателя и друга легла на плечи Лютовоя. И вот брата нет. «Пошто я оставил его одного? Пошто доверил жизнь брата ентим мужикам? Чё я скажу батюшке? Как оправдаюсь перед ним за то, что в миг опасности не помог брату, пошто меня не было рядом?» – думал Лютовой, прикрыв лицо ладонями. Преждан слез с коня и, прихрамывая, подошёл к телу Светловоя, где сидел согнувшись, его кормилец Ерлан.

– Где тебя носило, старая кляча?! Чё ты теперь скажешь князю?! Как объяснишь смерть его сына?! – кричал Преждан на кормильца.

Слова Преждана словно бичом хлестали и без того перепуганного кормильца. Ерлан хмурился, его глаза, выцветшего голубого цвета, беспомощно смотрели на Светловоя из-под нависающих надбровий с широкими густыми бровями.

– Промедлил я, не поспел на помощь, – голос Ерлана дрогнул, он закрыл лицо руками и старческие плечи его затряслись от рыданий.

С трёх лет, как княжича посадили на коня, Нискинин доверил ему жизнь малолетнего Светловоя, повелел сопровождать его в бою и на ловах. С той поры он тенью следовал за сыном князя, и теперь корил себя, что не оказался рядом с княжичем.

– Что же мне теперь делать? Енто моя вина! Я должон был находиться с княжичем рядом! Зря я не остановил его, када он решил перерезать горло ранетому животному. Теперь Нискинин убьёт меня, – рыдая, качал головой наставник княжича.

– И прав будет, – зло сказал Преждан.

– Да, я заслужил смерти и готов её принять, – обхватив голову и раскачиваясь из стороны в сторону, всхлипывая, шептал старик.

Светловоя привезли на плаще, закреплённом между двумя лошадьми. Радослава увидев сына, упала в обморок и несколько часов не приходила в себя. Князю тоже стоило больших усилий поверить в случившееся. Он держался из последних сил, ведь воину, хоть и бывшему, не пристало падать в обморок, как женщине, но и видеть сына, свою надежду мёртвым никаких сил не хватит. Теперь у Нискинина Мстиславича оставалась надежда на Лютовоя. В случае чего ему предстояло стать вождём, по крайней мере, до тех пор, пока сможет взять правление в свои руки его младшенький, Мал.

Лютовой всегда принимал участие в походах с воями князя. В других родах древлянского племени было много достойных мужей занять место вождя племени, объединяющего несколько родов под руководством старейших в роду. Лютовой не уступал в храбрости никому, он прославился как отважный вой, но возглавить племя и занять княжеский стол после отца, был не готов. Поэтому Нискинин и прочил своего среднего сына на княжеский стол. Теперь у князя вся надежда была на старшего сына. Он был уверен, когда придёт время, вече поддержит его решение.

Князь гордился своими сыновьями. Особенно грел его душу и радовал сердце средний сын, Светловой, решительный и упорный, он излучал силу и удаль. С малых лет Светловой проявлял недюжинные способности в воинском искусстве, оттого и брал князь не достигшего четырнадцати лет сына с собой в полюдье для сбора дани вместе с Лютовоем для охраны обозов. Теперь наследником Нискинин прочил Лютовоя, даже против его желания, потому что младший сын ещё не готов нести тяжести княжеских забот. Эти сыновья были от первой жены Радославы, от второй жены Велизары пятнадцатилетняя дочь Заряница, а ещё был у князя сыновец Воислав, он был сыном погибшего в сече брата, после чего Нискинин Мстиславич взял вдову Благославу себе в жёны. Сыновцу Воиславу исполнилось всего двенадцать лет, его только недавно опоясали мечом и он начал обучаться воинским наукам. Благослава мечтала, чтобы её сын после Нискинина Мстиславича занял княжеский стол, и втайне не теряла надежды.

Весь облик Нискинина говорил о его смелости, мудрости, умении сражаться и повелевать. Высокий рост, движения, полные достоинства и силы, зачесанные назад, спускающиеся ниже плеч седые волосы, высокий лоб, густые брови и карие глаза, в которых сейчас застыла невыносимая печаль. Едва сдерживая слёзы, с болью в сердце смотрел он на неподвижное тело сына, лежащее на медвежьих шкурах и укрытое по грудь белым льняным покрывалом. Князь оторвал взгляд от лица Светловоя и посмотрел на старшего сына. Братья были очень похожи друг на друга крепким сложением, высоким ростом, только у Светловоя волосы были тёмно-русыми, а глаза синими, у Лютовоя же волосы были чёрными слегка вьющимися, а глаза зелёными и у обоих были брови, взлетающие к вискам. Но при всех различиях, в их чертах было много общего и это делало их похожими. Теперь эта похожесть князю приносила только боль.

Светловоя, как и многих других представителей его рода, хоронили на вершине кургана. Уходил к предкам средний сын князя. От горьких мыслей боль сжимала сердце Нискинина. На похороны сына он явился в своём лучшем наряде. Стан князя стягивал кожаный пояс с застёжками из золота. На поясе меч в богато убранных ножнах. Голову князя украшала кожаная повязка. Он смотрел на сына и думал: «Я бы любую жертву принёс богам, которые смогли бы воскресить моего сына, но ни одно божество не в силах ентого сделать…», – и он, закрыв глаза, молча зарыдал, только видно было, как сотрясается его тело.

Радослава тронула его за локоть. Переборов свои чувства, она в белом траурном наряде с гордо поднятой головой вышла с мужем к людям. Перед Радославой всё происходящее проплывало, как в пелене тумана: на краде6 прикрытой новыми коврами лежало тело их сына. Вокруг стояли сородичи с печальными лицами. Лютовой стоял рядом с Радославой и поддерживал её под руку.

Костёр не разжигали, ждали появления волхвы Неграды. Она жила недалеко от края леса, в чаще, у Гадючьего озера. На небольшой полянке стояла её избушка с маленьким окном затянутым бычьим пузырём и с крышей покрытой дёрном. Издалека её не сразу и увидишь, она сливалась с лесным пейзажем. Женщина была красива. Ходили слухи, что это благодаря её колдовской силе и зелью из трав. Высокая, круглолицая, с ровными бровями вразлёт, надменным взглядом и гибким станом, она притягивала взгляды многих мужчин и могла бы пользоваться их любовью, но свою жизнь она посвятила изучению трав и колдовству. Поговаривали, что к ней частенько приходит странный высокий мужчина с посохом, наверху которого рогатая голова, похожий на ведьмака. Чёрные, холодные глаза кудесницы пугали, завораживали, проникали в душу и, казалось, читали мысли. Её боялись, она своим взглядом наводила на людей страх, но ни одно погребение и ни один праздник без неё не обходились.

Ей приписывали и злодеяния и добрые дела. Где-то мор выкосит всю скотину, где-то род начнёт чахнуть, зато иные процветать начинают, кто-то кого-то сглазит – это непременно Неградины проделки. А как иначе? Не она? Вы это серьёзно? Да больше некому! И ведьма живёт себе безбедно. Её бы давно сожгли на костре, но не знали, как к ней подступиться. Княжич Светловой был ею увлечён, она поощряла его, но до времени держала на расстоянии. Ведьмак, который к ней захаживал, был уже староват, и ей хотелось молодого тела. Светловой был влюблён в неё, она видела его страдания и уже подумывала сварить приворотное зелье для него, чтобы уж приворожить крепко и навсегда, чтобы он был в её власти. Да и не только он, в своих мечтах она не стеснялась и видела себя уже хозяйкой древлянской земли…. Её приход известили звенящие бубенчики на поясе.

Волхва была облачена в белую длинную рубаху, стянутую белым поясом. К поясу подвешены амулеты из костей, изображающие животных, маленькие колокольчики издавали звон при каждом её шаге, отгоняя от неё злых духов, и тут же висел маленький жертвенный кинжал с костяной ручкой. Белое покрывало скрывало её волосы. При её появлении, краду подожгли, на которой лежало тело княжича. Неграда ударила в кудес7, закрыла глаза, покачнулась, продолжая постукивать и убыстряя ритм, раскачивалась всё быстрее, потом открыла глаза, и пошла вокруг костра, напевая прощальную песню то громче, то тише. Своей песней она говорила с духами, которые должны были сопровождать умершего отрока в Навий Мир8. После сожжения началась Тризна, ритуальные бои, а потом все отправились на поминки. Столы были накрыты во дворе, потому что столько народу ни в терем, ни в гридницу не вошло бы, к столам мог подойти любой прохожий, сесть за стол и помянуть.

***

Нискинин стоял в саду у пруда и задумчиво смотрел на воду. Он вспоминал, как в этом пруду барахтались и учились плавать его сыновья. Тогда на старшего сына, Лютовоя, уже надели порты, ему исполнилось семь лет и его перевели с женской половины ‒ на мужскую. Младшего сына Светловида, он посадил на лошадь, когда ему исполнилось три года, и назначил наставником брата второй жены Велизары, Ерлана.

Князь услышал шаги и обернулся. Перед ним стояла Радослава. Она была старшей женой, но до сих пор была стройной и любимой, князь часто навещал её в ложнице. На ней была длинная белая рубаха, босые ноги, распущенные чёрные волосы спускались локонами по спине, безумный взгляд красивых синих глаз блуждал по саду, как будто кого-то искал, веки были опухшие от слёз. Супруг подошёл к ней, посмотрел в её заплаканное лицо и только сейчас заметил мелкие морщинки, протянувшиеся от уголков глаз к вискам. Она многое испытала в жизни, ей не раз приходилось терять близких людей, но такого горя она ещё никогда не испытывала. Потеря сына оказалась самой тяжёлой потерей, и князь боялся за её здоровье, переживёт ли она такую боль. Он помнил, как велика была её радость, когда родился Светловой, как она ни днём, ни ночью не расставалась с ним, не потому что не доверяла нянькам, а ещё не осознавая того сама, как будто предчувствовала потерю и хотела быть с ним рядом сколько возможно. Князь обнял жену.

– Как ты, матушка? Почему босая вышла?

Радослава уронила голову на плечо мужа, обняв его за шею и зарыдала. Он, молча, ласково погладил её по густым волосам. А, что тут скажешь? У самого на сердце глубокая рана, которая родила упадок сил и нежелание двигаться, а тем более решать какие-то проблемы племени. За спиной послышались шаги. Радослава затихла.

– Иди в терем, лада моя, твоих слёз не должны видеть соплеменники, – князь бережно отстранил жену, – пущай Марфа вызовет к тебе лечца.

Подошёл воевода Буяр – верный друг, советник и предводитель личной дружины отборных воев князя. Этот голубоглазый и белокурый великан отличался здравомыслием и имел недюженную силу. Об этом говорили его крепкие ноги, мощная грудь и мускулистые руки. В древлянском племени не было ему равных по силе, и за это его все уважали, а на вече единогласно он был выбран воеводой.

– Будь здрав, княже!

– И тебе поздорову, воевода! С чем пожаловал?

– Хошь или не хошь, княже, а нам надобно Драговита, князя дреговичей в сваты заполучить!

– Буяр! Будь ты человеком! Мне щас не до Драговита! Я сына лишился, у меня сердце кровью обливается от горя, а ты ко мне со своей заботой! Уйди! Прошу тебя, как друга!

– Княже! Зря ты меня гонишь! Тебе как раз щас и надобно заняться делами, чтобы отвлечься от горя. Ты же не жёнка, чтобы сидеть и лить слёзы! Тебе своё княжество укреплять надобно! Ходят слухи, печенеги на Киев сбираются, а от Киева до нас им пять дён хватит добежать. Ты же знашь, что у Аскольда воев мало, поганые мигом овладеют Киевом и как ты думашь, успокоятся на ентом? Ага! Как же! Они там токо разогреются!

– Кто у нас воевода? – вызверился князь, – ты, Буяр!! Вот и думай, как оборониться, в случае чего!

– Дык я и говорю! У дреговичского князя заключён ряд с Рогволодом, полоцким князем, ежли породниться с Драговитом, тада на нашей стороне будет сила, и мы сможем устоять супротив любого набега на наши земли. Весной не получилось отправить к нему посольство, а щас самое время, осень, сватовство, свадьбы. Породнишься с Драговитом, и тада дреговичи и само собой полочане будут на нашей стороне.

– Буяр! Я же не могу ему свою дочь в невестки навязывать, он должон приехать и посватать её сам.

– Ты можешь поехать к нему с посольством, а Заряницу взять с собой. Пущай посмотрит новы места, попутешествует, а там, може, и с княжичем Пересветом сладится.

– А на кой ляд нам торопиться со сватовством? Печенеги може и не думают нападать на Киев, може енто просто слухи!

– Када печенеги пойдут на Киев нам надобно быть уже готовыми обороняться.

– Буяр! Где Киев, а где мы!

– Княже! Неужли ты допустишь, чтобы поганые захватили русску землю и не придёшь Киеву на помощь? Мы должны все сплотиться и ударить по ворогу так, чтобы он не смог боле никада поднять головы!

– Да, ворогов вкруг нас полно, всех не перебреешь! Ежли с печенегами покончить, там хазары докучают радимичам. Мало того, что обложили данью, так ишшо и набеги совершают регулярно, разоряют и жгут поселения. Да и Киев не просит у нас помощи.

– Я не знаю о чём думает Аскольд, а тебе надобно Заряницу отдать за Пересвета, как можно скоре.

– Ладноть, поглядим. Хорошо ежли дреговичей перетянем на свою сторону, а там можно и с радимичами договариваться. Они, думаю, рады будут. Радим щас Ходота, князя окского пытается подмять. Тот, вишь ли, сосватал дочь Радима за свово сына и забрал девку в свой дом, а Радиму взамен его дочери дать некого, сыновей то у Ходоты больше нет, а у Радима ишшо одна дочь на выданье.

– Да, я слыхал, что Радим потерпел убыток и теперь решил заставить Ходоту платить ему дань, как старшему.

– А, ежли я свою Заряницу отдам замуж за сына Драговита, тогда он мне обязан будет платить дань, потому что для мово сына у него нет невесты. Захочет ли он платить?

– Ты, княже, неправильно мыслишь. С Драговитом заключите Ряд о взаимопомощи, енто и будет заместо дани. Я думаю, что енто выгодно обеим сторонам. А Лютовоя надобно отправить свататься к дочери Радима. Вот и будут все наши соседи роднёй и ежли кто на нас исполчится, они придут на помощь.

– Ну да. Надобно подумать, как лучше сделать. Скоро в полюдье сбираться. Придётся нонче Лютовоя отправить за данью, самому мне не можется, не выдюжу я долгой дороги.

Глава 4

Лютовой ехал с закрытыми глазами, полностью доверившись своему жеребцу Дивию. Ему сегодня пришлось встать очень рано, отец послал его по древлянским землям собирать дань. В лесу царил солнечный день, летних ароматов трав уже не чувствовалось, воздух пах лёгким морозцем и прелой листвой. Лиственные деревья вокруг стояли голые, и землю укрывал тонким слоем снег. Пения птиц слышно не было, только сорока при их приближении громко затрещала, да где-то вдалеке дятел долбил дерево, добывая себе пропитание. До Мелентьевского поселения, где было первое становище, на котором была построена братчина для отдыха дружины, постройка, где хранилась дань, привозимая с окрестных весей и хуторов, было недалеко, конного бега один день. Поселение ещё не появилось на виду, а запах гари уже витал в воздухе. Воевода встрепенулся.

– Княжич! Кажись беда в поселении!

– Оставляй обозы здесь, а дружину веди к становищу! И поспешай, може ишшо не поздно!

Обозы заехали в лес и встали в круг. Кмети, оставленные их караулить, спрятавшись за обозами, заняли круговую оборону. Лютовой нёсся на своём жеребце рядом с Буяром и Белимиром. Увидев конницу, несущуюся к становищу, предводитель напавшей дреговичской ватаги Митрофан повёл своих людей навстречу древлянам. На становище они взяли большую поживу, собранная дань уже дожидалась приезда князя, и им не хотелось её терять, потому они без страха решили скрестить мечи. Дреговичи часто делали набеги на древлянские земли именно в это время, когда дань уже собрана, успевая забрать её до приезда княжеского обоза. Лютовой мгновенно выхватил меч и с воинственным криком кинулся, взметая тучи снега и земли, навстречу татям. Жажда подвига, жившая в нём с детства, преисполнила его силой. Охватившая злоба не оставляла места для робости. За ним следом мчались кмети его дружины. Дреговичи без страха неслись им навстречу, размахивая мечами, и их воинственные крики разносились далеко по округе. Рубя мечом направо и налево, Лютовой едва успевал оглядываться и совсем не думал об опасности. Незнакомое до сих пор ощущение, когда волна ярости несёт и не оставляет места страху, захватила и опьянила его. Он сам себе казался сильным, неутомимым и готов был рубить и рубить, но вдруг кто-то обрушился на него сверху, он попытался развернуться и достать противника мечом, но тот сдавил его, словно кузнечными клещами и кинулся на землю, увлекая княжича за собой.

Меч ворога молнией блеснул перед лицом, падающего с коня Лютовоя. Над его ухом раздался сдавленный рык, и в этом голосе было столько звериной злобы, и занесённый над Лютовоем меч огненным жалом врезался ему в живот. От резкой боли в глазах взорвались искры, он даже забыл, как дышать. В ушах звенело, перед глазами плыли огненные пятна, голова закружилась, он зажал рану рукой, на него разом навалилась усталость, и он потерял сознание.

Бой ещё продолжался, звон мечей раздавался отовсюду. Он лежал под колючим кустом боярышника. Когда очнулся вначале сгоряча боли не почувствовал, пока не попытался встать. Сейчас же его тело пронзило острой нестерпимой болью. Он откинулся на землю, перевёл дух и повернул голову набок. Белое поле повсюду было усыпано мёртвыми телами. Летел медленный снег и прикрывал чёрные пятна тел, стирая их следы из жизни и с поля боя. Лютовой положил руку на живот и почувствовал, как через кафтан вытекает из него горячая руда9. Он лежал, запрокинув голову и рассматривал куст сухой травы, торчащий из снега. У него мелькнула мысль, что куст совсем недавно был зелёным и живым, а теперь стоит сухой и замёрзший, так и он, совсем недавно был живым и полным сил, а теперь лежит и зовёт к себе Морену, чтобы скорее перестать чувствовать нестерпимую боль. Поселение рода Мелентичей, расположенное на древлянских землях было сожжено дотла.

Битва закончилась. Оставшиеся в живых дреговичи поспешно скрылись в лесу, прихватив своих раненых соотечественников, древлянские кмети стали их преследовать, но вернулись. В лесу, конному кметю пешего воя не догнать. На поле остались свои раненые. Вернувшиеся кмети наспех перевязали раны воям, чтобы не истекли кровью. Наставник Лютовоя Белимир тоже был ранен. Хватились князя, а его нигде нет, обшарили всё поле, оглядели ещё раз всех раненых и убитых и не нашли. Все в недоумении смотрели друг на друга и разводили руками. Каждый князя видел во время сечи, а теперь его нет, и никто не мог сказать, куда он делся. Вот тебе и сходил лось за хлебушком, называется!

А княжич лежал в кустах с раной на животе и, зажав её рукой, пытался позвать на помощь, но с губ срывался только шёпот. Он, чтобы отвлечься от боли, старался петь. Слова, оторвавшись от его почти мертвых губ, улетали в пустоту и даже ему самому были не слышны, он ещё не понял, что слова звучат внутри него, не имея сил вырваться наружу. Пересохшие от жажды губы слегка приоткрытым ртом пытаются поймать снежинки. Уныло шумят вековые ели, качая верхушками. Ветер. Руки немеют от холода. Его уже припорошило снегом и поэтому вои, искавшие его по всему полю не заметили княжича лежавшего под кустом. Внезапно рядом раздался зычный рык и оборвал песню Лютовоя, он увидел перед собой, распластанного в прыжке Семаргла10. Два могучих крыла резали над ним ветер. Огромный пёс застыл над Лютовоем, накатив на него волну снежной пыли. Тяжелые лапы воткнулись в снег рядом с княжичем. Лютовой не боялся нападения, не боялся и смерти: его уже осенило последнее равнодушие, помогающее встретить неизбежный конец.

Княжич закрыл глаза и тут почувствовал звериное горячее дыхание на своём лице, Семаргл обнюхивая его, зарылся носом в его волосы, ткнулся в шею. Лютовой открыл глаза и встретился взглядом с псом, он, подогнув лапы, опустился и лёг рядом с ним, потом зверь придвинулся, и Лютовой чуть помедлив, обхватил собачью шею руками и с большим трудом заполз ему на спину. Семаргл качнул мощной грудью, подобрался весь, встал и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, вытянулся в прыжке. Красное месиво снега уходило вниз…

Семаргл взвился ввысь, закружился огненным вихрем, громадные крылья его с бешеной яростью гребли под себя воздух, силясь как можно быстрее покинуть место, где разгулялась Морена11, летая над полем с погибшими, и радуясь такой добыче. Отгорел закат, и полная луна облила лес зеленоватым мертвенным серебром. Было тихо, только крылатая тень пронеслась между землёй и луной, потом скользнула по ветвям, по заснеженной лесной траве и скрылась в ночном лесу со своей тяжёлой ношей.

***

Кмети ходили по поляне и собирали мечи и другую поживу уже ненужную погибшим.

– Вы чем заняты, мать вашу?! – вызверился воевода на кметей, – ищите княжича, ежли не хотите без башки остаться!!

– Дык, воевода, мы ужо тут всё обшарили, под кажный куст заглянули, нет его нигде! – кметь Сорока развёл руками.

– Ты бессмертный что ли? Уйди отседова, покуль я тебя не зашиб!

– Зашибить меня, воевода, ты можешь, токо чё изменится? Княжича всё одно нигде нет, а у тебя одним мертвяком больше будет! Закопать бы надобно ентих татей! Не лежать же им тут не захороненными, а то упырями расползутся, – бесстрашный кметь перевёл разговор.

– Несите хворост, готовьте краду, надобно своих воев по нашему обычаю отправить в Ирий12, – распорядился воевода.

Древляне собирали своих соплеменников на месте сечи, когда наступила ночь и луна осветила ристалище, уложили на краду тела погибших, и сожгли, при этом по обычаю предков закололи несколько пленных мужчин, принеся их в жертву. Лютовоя не нашли ни среди мёртвых, ни среди живых.

Вои остерегались просто бросать тела врагов, которые могли обратиться в нетопырей и мстить. Срезав дерн, они вырыли глубокую скуделицу13 в ближайшей лощинке, и уложили тела дреговичей. Пересчитали их, чтобы знать, скольких ворогов посекли. Засыпали землей, заложили сверху дёрном, чтобы могила слилась с окружающей травой, и глубоко воткнули осиновый кол, чтобы нечисть не вылезла на свет.

***

Лютовой не видел, куда принёс его стремительно мчавшийся Семаргл. Он в бессознательном состоянии приближался к воротам Ирия, и радость переполняла его, когда он представлял, как они перед ним распахнутся и Ирий примет его в свои объятия. «Достойный сын, достойного отца!» – услышал он чей-то голос. Ему казалось, голос раздавался откуда-то издалека и плавно проносился в сознании. Лютовою чудилось, что его так встречают в небесном царстве Перуна. Вот перед ним уже распахнулись ворота, Лютовой собрался войти туда, где смог бы отдохнуть от боли, сопровождавшей его весь тяжкий путь. А ещё, он был уверен, что увидит там дедушку с бабушкой. Они обнимут его и уведут к Сварожьим лугам, где он будет дышать чудесными ароматами цветов, любоваться восхитительными деревьями и травами, слышать чудесное пение птиц. Внезапно почувствовал, как вокруг него завихрился ледяной ветер, заклубился багряный туман, словно стараясь  поглотить его лежащее неподвижно тело.

– Заря-Денница, красная девица, выходи из злата терема, бери иглу серебряну, нитку сурову, зашивай рану кроваву, запирай руду горячу. Милосердная матушка Жива, ты Свет Рода Всевышнего, что от хвори всякой исцеляет. Взгляни на внука Сварожьего, что в болести пребывает. Преклоняюсь пред твоим Величием и взываю к твоей милости. Прошу тебя, помоги мне исцелить отрока! Да будет так! Слава Живе!

Внезапно резкий звук и стук оборвал эти образы. Лютовою подули в лицо, и дверь в Ирий исчезла, а перед глазами закружились цветные круги. Он открыл глаза, и в первый момент ему показалось, что он лежит на земле под тем самым кустом колючего боярышника, что сейчас глубокая ночь, а прямо над ним раскинулось высокое, чёрное небо полное звёзд. Однако немного приглядевшись, он понял, что находится в колдовских чертогах, освещённых яркими солнечными лучами, а по стенам развешаны пучки трав и почувствовал сильный запах полыни. Рядом с собой увидел мужчину лет пятидесяти. По наличию на стенах пучков трав и запаху какого-то зелья, которое варилось на печке и булькало, он понял, что каким-то образом оказался у кудесника. Старик сидел около его ложа с глиняной кружкой в руках, над которой вился лёгкий парок. Его глаза смотрели ясно, русые с тонкой сединой волосы были расчесаны и перетянуты через лоб тесемкой с непонятными красными резами. На нём была светлая рубаха белёного холста с оберегами на поясе, плечи покрывал темный кожух. Княжич глубоко вздохнул, и попытался пошевелить руками и ногами.

– Я что, жив или в Ирий попал? – хотел спросить Лютовой старика, но у него не получилось. Старик по его вопросительному взгляду понял, что хотел узнать княжич.

– Будь здрав, княжич светлый! Слава Семарглу, он заметил в тебе искру жизни и поспешил на помощь. Енто он принёс тебя ко мне, теперича бушь жить.

Лютовой сумел разлепить губы и прошептать:

– Чё со мной? Пошто я не чувствую свово тела, рук и ног?

– С твоим телом всё хорошо, не тревожься княжич, – улыбаясь, пояснил кудесник.

Лютовой хотел что-то ещё спросить, но застонал и закрыл глаза.

– Ладноть, – проворчал кудесник, – потерпи ужо немного, вот зелье выпьешь, поспишь и  твоё тело, руки и ноги вновь обретут силу, ты забудешь о своих ранах. Не для того Семаргл вырвал тебя у Морены, чтобы отпустить в Навий Мир. Пей зелье, оно тебе поможет скоре набраться сил и заживит твою страшну рану.

Кудесник приподнял голову Лютовоя и стал поить настоянным травяным зельем. Горазд был очень могущественным колдуном, люди называли его Ведьмаком. Давным-давно, в качестве воина дружины, он был сильным и отважным воем и всегда надеялся только на себя и на свой меч. Теперь его оружием были заклинания, обряды и различные зелья. Кудесник не спрашивал ни о его семье, ни о сражении. На разговоры времени не было, надо было срочно спасать отрока.

– Благодари Семаргла, княжич, вовремя он тебя принёс ко мне. Теперь всё будет хорошо.

– Откуда ты, кудесник, знашь, что я княжич?

– Дык кто же не знат князя Нискинина и его сыновей!

– Из троих сыновей двое нас у него осталось, да ещё сыновец малый, двенадцати годов от роду.

– А что же случилось со Светловоем?

– Пошто думашь, что со Светловоем?

– Я кудесник, отрок, покуда ты лежал в беспамятстве, я заглянул в святую чашу с водой, она мне всё показала и рассказала.

– Да, ты прав, кудесник. Потом расскажу, что случилось, хотя, ежли ты заглядывал в свою колдовску воду, то должон был увидеть как погиб мой брат.

Справившись с кровотечением, кудесник напоил княжича сон-травой, а когда услышал его размеренное дыхание, взял костяную иглу, жилу и зашил рану. Покончив с перевязкой, он собрал и свернул окровавленные лоскуты, потом присел рядом с княжичем. Когда Лютовой проснулся, спросил, лукаво поглядывая на него:

– Ну что, не сильно больно?

– Видно, крепкие ты слова знашь, кудесник, которы любу хворь прогоняют! – с благодарностью глядя на него, ответил княжич.

– Ну, спи, отрок, набирайся сил.

Лютовой отвернулся, закрыл глаза и почувствовал, как после выпитого зелья руки, ноги и тело стали наполняться силой, а веки потяжелели, сомкнулись и он уснул.

***

Наступило утро следующего дня. Кудесник внимательно рассматривал шов на животе Лютовоя и удовлетворённо кивал головой. Когда Семаргл принёс ему этого отрока со страшной раной, он не был уверен, что отрок выживет, хотя ему приходилось лечить воев и в более тяжёлом состоянии. Он смазал шов мазью и наложил из белой холстины свежую повязку. Лютовой пока даже не пытался вставать, кудесник ему строго наказал лежать, хотя он и не смог бы встать, слишком мало времени прошло с тех пор, когда кудесник не дал ему переступить порог Ирия. Закончив процедуры кудесник собрался было уже пойти заняться другими делами, как услышал тихий голос Лютовоя:

– Скажи, кудесник, как тебя зовут, кого мне благодарить, что жив остался.

– Люди меня зовут Горазд, а благодарить тебе надобно Семаргла и богиню Живу.

– Горазд! Мне бы домой сообщить, что я жив, а то батюшка с матушкой не успели оплакать одного сына, а тут и я потерялся. Он же может рать отправить на дреговичей, чтобы отомстить.

– Тебе, покуда, нельзя шевелиться, рана разойдётся, вот немного схватится, тада и будешь писать послания.

– А сколь мне лежать?

– О, боги! Вы поглядите на ентого отрока! Токо вечером я штопал его кишки, а ныне он уже готов бежать! Лежи, коль хошь жить. На вот, взвар выпей, быстре выздоровеешь.

Горазд приподнял голову Лютовоя, и стал поить травяным взваром. Допив, Лютовой тяжело вздохнул.

– Кудесник! Чё же ты такой горький взвар мне даёшь?

– У своей матушки бушь пить сладкие взвары.

Лютовой почувствовал, как веки против его воли сомкнулись, и он тут же уснул. Ему приснилась бабушка. Она была высокой, статной, седой, с высоко уложенными вокруг головы косами. С крупными, но правильными чертами лица, тронутого морщинами, с прямой осанкой, одета в тёмную кофту и чёрную с красной вышивкой по подолу, понёву.

– Бабушка?! Откуда ты здесь? Я тебя так давно не видел, подойди ко мне.

– Нет, внучек, теперь я не могу. Думала смогу прижать тебя к своей груди, но я рада, что ентого не случилось. Тебе надобно жить, ты ишшо молод.

– Бабушка, забери меня к себе, мне так плохо, всё болит.

– Боги не по силам испытаний не дают, милый, потерпи, всё будет хорошо!

И вдруг вместо бабушки оказалась мама и, протянув к нему руки, воскликнула:

– Соколёнок мой! Дитятко!

Ему почудилось прикосновение маминых рук… Что может сравниться с ними? Они снимают все страхи, все обиды, все боли. Это они делают окружающий мир таким добрым и безопасным.

– Мама…, – услышал кудесник, подошёл к нему и положил прохладную руку Лютовою на горячий лоб.

Глава 5

Дружина, уехавшая в полюдье, вернулась в Искоростень без княжича. В сече погибло несколько десятков кметей, наставник княжича Белимир получил рану в плечо, ещё два десятка кметей были ранены и кое-как перевязаны. Когда Нискинин увидел побитую дружину, он молча обвёл взглядом кметей и не увидев Лютовоя, страшная догадка каменной тяжестью придавила его плечи, он ссутулился, голова склонилась, предчувствуя новую беду. Но вдруг князь вскинул голову, воевода Буяр, уже спешился и стоял возле своего жеребца, увидев взгляд князя, вздрогнул и отшатнулся – такое дикое, нечеловеческое отчаяние было в его глазах.

– Где мой сын?! – хрипло произнёс князь.

– Была сеча с дреговичами, после боя мы не нашли его, – ответил воевода, опустив голову.

– Ты зачем вернулся, душной козёл? – с трудом проговорил Нискинин, и глаза его от ненависти стали чёрными. – Зачем ты вернулся без моего сына?! – заорал он вдруг во весь голос, – почему не стал искать княжича?! Ты воевода или пёс смердящий? Ты должон кажного кметя беречь, а княжича особо!

Нискинин подскочил к воеводе, схватил Буяра за кафтан и рванул с такой силой, что кафтан затрещал и развалился на лоскуты, воевода содрогнулся.

Кмети сбились в кучу и стояли молча, опустив головы. А голос князя гремел над их головами, изобличая их в предательстве, как будто сам Перун гневно разметал громы над ними, осуждая кметей и готов поразить их своими молниями.

– Княже, места там зело глухие, боры кругом, урочища. Мы искали его, всё вокруг облазили, но его нигде не было, – оправдывался воевода.

– А ты, Белимир, где был, пошто княжича потерял? – перекинулся князь на наставника Лютовоя, – ты должон был прикрывать спину свому воспитаннику, а ты его бросил! Ерлан не уберёг одного сына, ты другого, да вы чё охренели?! Думаете, вам енто с рук сойдёт?! Вы пошто моих наследников сгубили, стая шакалов?! Да я вас на дыбу всех!!

– Да за ним рази угонисся? Он же, как ураган носился, рубил головы. Прости, княже, не углядел, – повинился Белимир.

– Прости, княже, не углядел, – передразнил кормильца Нискинин, – башку тебе снести мечом за таку службу! Ты потерял мово сына! Лучше бы ты сам подох в ентой сече! Уйди отседова, покуль не зашиб!!

Князь схватил кормильца, встряхнул и отшвырнул от себя, Белимир схватился за рану, отлетел на несколько шагов, но удержался на ногах. Князь выхватил меч из ножен с серебряными накладками и рубанул по перилам крыльца, раздался треск дерева и они развалились пополам. Кмети отпрянули, кое-кто спрятался за лошадь. Такой ярости у князя они отродясь не видели, он размахивал мечом и в щепки рубил перила, не чувствуя усталости. Кмети молили богов, чтобы эта ярость не обернулась на них, иначе пришлось бы скрестить мечи с князем.

Князь тяжело дышал, дыхание с хрипом и стоном вырывалось из его груди. В нём кричала и билась в бессилье боль от потери сына, второго сына. Сердце ещё не отболело за первую потерю, а теперь и второго сына лишился. Его боль, от которой темнело в глазах, искала выхода, и он крушил перила в мелкие щепки, но боль крепко держала его сердце в своих цепких руках. Когда он выдохся, и силы его покинули, он сел на ступеньку порушенного крыльца и обхватил голову руками. Вспышка гнева мгновенно выгорела, осталась только боль. Он закрыл глаза, как будто смотреть на свет ему было больно, сжал зубы и заплакал. Бог дал человеку слёзы не напрасно, а для облегчения горя, меру которого нельзя определить, она у каждого своя… Ему не верилось, что его сын, его наследник лежит где-то и глаза его закрылись навсегда. Ему, даже, на краду его не положить, потому что тело не нашли. И теперь он не мог простить себе, что не поехал сам в полюдье, а отправил сына, своего первенца. Весь мир стал для него враждебным, кмети ненавистными вместе с воеводой. У него было огромное желание вместо перил порубить всю дружину. Теперь нет у него сына и это уже навсегда. Его плечи сотрясались от рыданий, седые волосы рассыпались по плечам, ремешок, которым они были завязаны, валялся у его ног на земле. Он отнял руки от лица, стёр ладонями слёзы со щёк и бороды и посмотрел мутным взглядом на кметей, жавшихся в кучку, как стадо овец, прикрываясь конями. В его погасших глазах отражалась такая неизбывная боль, что Буяр испугался её больше, чем гнева. «Не убил бы кого, помоги нам Перун, защити от тяжёлой руки князя! – тихо молился воевода. – Када немного отойдёт, начнёт ведь полки сбирать на дреговичей, а ентого нельзя допустить, хотели же ехать свататься к Драговиту, а нонче уже не получится, никакого Ряда с ним не выйдет, придётся рассчитывать на свои полки. Волыняне вона тожеть наши земли присматривают, вот-вот ратью на нас пойдут. Да и ежли не хотим, чтобы нас присоединил князь Аскольд к Киеву, нам надобно по всем нашим погостам, весям, огнищам со всех родов сбирать мужей и готовиться к обороне». В это время княгиня услышав шум во дворе, поспешила из терема, чтобы узнать, что случилось. Она вышла на крыльцо и до неё донеслись слова князя.

– Последнего долга я сыну не отдал, дажеть на краду положить неча, ни похоронить толком, ни тризну устроить. Видеть вас никого не хочу! – с тихой ненавистью сказал Нискинин и отвернулся.

Княгиня поняла, что речь идёт о её соколике Лютовое и хлопнулась в обморок. Князь вскочил со ступеньки, кинулся к ней, а она лежит бледная и как неживая. Он махнул воеводе рукой, тот подбежал, подхватил княгиню на руки и понёс её в ложницу.

– Марфа!! Марфа!! – закричал князь, что было сил. Марфа выскочила из клети, испуганно озираясь вокруг.

– Чё случилося, княже, я здесь!

– Воды княгине, позови ведицу, быстро!

Марфа заметалась, не зная толи воды княгине нести, толи за ведицей бежать.

– Беги за ведицей, воды я сам отнесу, – князь, махнув ей рукой, взял кружку налил из кувшина воды и пошёл в ложницу к княгине. А там воевода её похлопывал по щеке, пытаясь привести в чувство. Князь набрал в рот воды и брызнул ей в лицо, она застонала и открыла глаза.

– Зачем? Лучше мне умереть, – прошептала она, снова закрыла глаза, и голова её невольно поникла. Тут же дверь открылась и в дверном проёме появилась Загляда. Она подошла к княгине, положила руку ей на лоб, что-то прошептала, княгиня открыла глаза.

– Не печалуйся, матушка-княгиня, жив твой соколик.

Княгиня посмотрела на ведицу, взгляд её чуть прояснился, в сердце разом вспыхнула надежда, как пламя, раздутое из головни свежим порывом ветра.

– Откель знашь?

– В воде видела. В хвори сильной он находится, ранетый, но живой.

– Где он? Надобно бежать за ним! – подскочил князь с ложа княгини.

– Не спеши, князь, сам объявится, а покуда его трогать нельзя, место, где он находится, не показыватся.

Лоб Нискинина разгладился, он чуть заметно кивнул, Загляда улыбнулась и подала ему кружку с взваром.

– Выпей, княже, взвар, легче станет.

Князь взял кружку, выпил до дна, до самой последней капельки и поморщился от горечи, оставшейся во рту.

***

Неделю пролежал на лавке у кудесника Лютовой, не вставая. Спина ныла, хотелось лечь на бок, но Горазд запретил ему шевелиться. Княжич уже все щелочки и царапинки на потолке пересчитал, и все сучки на брёвнах изучил от нечего делать. И вот, наконец-то, наступил день, когда кудесник сказал:

– Я тебе щас принесу бересту и писало, напишешь, что ты жив, я пошлю человека, он отнесёт твоему батюшке весточку от тебя.

– А разве тут с тобой кто-то ещё есть?

– Конечно, есть, я давно обзавёлся помощником. В лесу нашёл его хворым, притащил сюды, вылечил, а када пришла пора ему уходить, оказалось, что итить ему некуда. Так с тех пор и живёт у меня. Помогат травы собирать, огородик небольшой завёл себе для души. Вот, княжич, береста, пиши покуда, щас придёт помощник, отправим весточку твому батюшке.

Приоткрылась дверь и в щель просунулась голова мужчины, потом он открыл дверь пошире, вошёл, сорвал с головы шапку, быстро поклонился и встал у порога. Это был смуглый мужчина преклонных лет, в серых портках, длинной белёного холста рубахе и чёрном кожушке, лицо с грубыми чертами и синими глазами, тёмные с проседью волосы убраны в хвост и перетянуты ремешком.

– Ильяс! Надобно в Искоростень сбегать отнести письмо князю Нискинину.

Мужчина наклонил голову набок, слушая, что ему говорят. В это время кудесник положил в чашку еду и поставил на стол.

– Садись, поснедай, да в путь. Бересту окромя князя никому не отдавай.

Мужчина робко подошёл к столу, сел на уголок стула, положил шапку на колени и начал есть, время от времени отрываясь, смотрел в сторону княжича, как тот писалом выводит на бересте знаки. Вскоре письмо было готово, к этому времени и гонец подкрепился. Горазд отдал ему бересту, мужчина положил её за пазуху и пошёл к двери.

– Письмо отдашь самому князю или княгине и никому другому не отдавай, – напомнил кудесник и закрыл за гонцом дверь.

Гонца в княжеский двор не пустили, приворотный пошёл в терем доложить о посетителе. Он сел у тына и стал ждать, когда выйдет князь или княгиня. В тереме отворилась дверь, гонец встал и подался вперёд. В светлом прямоугольнике входа возник девичий силуэт. Девушка шагнула наружу, и дверь за ней закрылась. Она, нынче встречавшая своё шестнадцатое лето, была стройна как берёзка, быстро завернув за угол терема мигом скрылась с глаз. Гонец снова сел и опустив голову, вздохнул…

А в это время в тереме, в людской палате, где князь принимал просителей и жалобщиков, приходящих в поисках правды, Нискинин сидел в переднем углу, в своём княжеском кресле и с воеводой Буяром решали что делать. Он потерял одного сына, а теперь неизвестно где находился второй, но слава богам живой.

– На месте сечи его не нашли. Значит Лютовой попал в полон к дреговичам. Надобно слыха подослать к ним, пущай посмотрит, послушает. Ежли мой сын у Драговита, придётся скрестить мечи. Я не могу потерять и ентого сына, – рассуждал Нискинин.

– Уже седмица прошла, как я послал к дреговичам слыхов. А, ежли княжич не у князя, а у ватажников? Драговит может и не знать об ентом набеге.

– Тада твои слыхи пущай доложат князю о своевольстве его подданных, и потребуют от моего имени разобраться с ними и вернуть мне сына, иначе я рать на него пошлю!

– И енто им велено.

Князь опустив голову задумался. Он все годы, пока Лютовой рос, внимательно наблюдал за ним. Он знал от кого родился его сын. Тогда, в Велик‒день Купалы, когда мужалый отрок увёл от костра с берега реки Радославу с собой, а после ему пришлось её искать по лесу, он видел, как тот отрок около лежащей в беспамятстве Радославы обернулся чёрным волком с подпалинами и метнулся в чащу. Князь все эти годы наблюдал, не таится ли в ребёнке порода оборотня, забравшего у него когда-то право первой брачной ночи? Ждал необратимых изменений и наблюдал за сыном, но пока ничего не случилось.

Он встал и стал вышагивать по палате от стены до стены. Нахмурившись и сведя брови, как две грозовые тучи, сказал:

– Прошла седмица, а от слыхов до сих нет новостей! Може, не дожидаться их возвращения, а послать сотню и наказать дреговичей за нападение на наши земли?

Нискинин остановился напротив Буяра и потребовал:

– Где твои слыхи? Пошто так долго их нет? Они у тебя чё, пешком побежали?

– Двуконь, как водится! Енто тебе, княже, кажется, что они должны уже вернуться, но прошло ишшо не так много дён, просто ты за сына переживашь. Подожди немного.

– А, ежли Лютовоя нет у дреговичей, а он попал к ватажникам, тада, где его искать? Да и на кой он ватажникам? Им чё жить надоело?

– Княже! Давай не будем щас гадать, дождёмся, када возвернётся Скоромет.

– Не мог мой сын сбежать с поля во время сечи. Он отважный вой14, ни один раз ходил с ратью в походы!

– Ты, княже, заране не рви свою душу на части. Найдём мы Лютовоя, я тебе обещаю.

Тут резко открылась дверь и заглянула дочь Заряница.

– Батюшка! Там, у тына, течец. Он молвит у него для тебя письмо.

– Что, он прямо так тебе и сказал, мол, для князя у меня письмо?

– Батюшка! Так прямо и сказал, но потом добавил, что, в крайнем случае, может его отдать княгине.

– Ладноть, беги егоза, щас я выйду, – князь встал из-за стола, и пошёл к двери, он быстрым шагом прошёл через просторные сени, открыл входную дверь, и направился к воротам. Воротный быстро перед ним распахнул одну створку, князь вышел и увидел мужчину, который уже встал и успел отряхнуть одежду.

– Ты говоришь, письмо мне принёс? От кого не скажешь?

– От твово сына, князь, – ответил мужчина густым басом. Князь с интересом посмотрел на гонца, – ну, давай мне его.

Мужчина запустил руку за пазуху, вытащил бересту и подал князю.

– Пойдём, сейчас тебя покормят, а я, покуда, напишу ответ, – князь провёл гонца в сени и крикнул:

– Марфа! Марфа!!

Из боковой клети выскочила заспанная девка.

– Здеся я, княже! Чё прикажешь?

– Здеся она! Спишь опять! Ох, получишь ты от меня плетей…. Отведи течца15 в поварню, пущай накормят как след.

– Ну, енто мы мигом! – и повернувшись к мужчине, кивнула, – пошли!

Князь посмотрел вслед Марфе, хмыкнул и качнул головой.

Он вошёл в палаты, сел за стол и стал разворачивать бересту. Буяр с нетерпением ждал, что же такое там написано. Нискинин развернул, прочитал, потом прочитал ещё раз, чтобы удостовериться, что он правильно понял написанное, и воскликнул:

– Слава богам, жив мой сын!

– Где он! – резко выдохнул Буяр.

– У кудесника в Заморочном лесу. Лютовой просит не ходить войной на дреговичей. Говорит, его ранетого принёс к кудеснику Семаргл. Скоро выздоровеет и прибежит домой. Ну, насчёт Семаргла, он скоре всего погорячился, може ему в беспамятстве померещилось, что Огнебог Семаргл прилетел к нему.

– Енто уже не важно! Хотя…, а как бы он сам к кудеснику попал, ежли был смертельно ранетый? Може и, правда, Семаргл за ним прилетал? – с облегчением откинулся на спинку стула воевода.

Буяр сидел молча и наблюдал, как князь водит писалом по бересте. Князю хотелось как можно быстрее перевезти сына домой, и он написал, что пришлёт за ним дружину и сани. Потом свернул бересту, перевязал бечёвкой и пошёл из терема, чтобы отдать гонцу. Тот сидел у крыльца на чурбаке и чувствовал себя на княжеском дворе неуютно, ему хотелось убежать отсюда поскорее. Увидев князя, гонец вскочил на ноги.

– Тебя накормили, друже?

– Да, благодарствую, накормили так плотно, как я никада не ел.

– Ну и добре! Ты мне хорошую весть принёс, ежли тебе када-нибудь понадобится помощь или захочешь поступить в мою дружину, милости просим!

– Спасибо на добром слове, княже!

– Не на чем! Вот, возьми письмо, отдай княжичу.

Проводив гонца, князь пошёл в трапезную. Во время обеда Нискинин сообщил своей семье, что Лютовой жив и скоро будет дома.

– Ну и слава богам, а то я уж думала, что ныне не придётся дажеть мечтать о свадьбе, – вздохнула Заряница.

– Да тебе, егоза, можно, покуда, ишшо дома в своём роду пожить, тебе токмо шестнадцатый годок, ты ишшо не перестарок. Хотя…, можно подумать и о свадьбе, покуда Драговит не приглядел невесту свому сыну в другом месте, ему то уж пора жениться, двадцатый год пошёл отроку.

– Батюшка! Мне бы хоть одним глазком Пересвета увидеть, какой он, а то вдруг уродина и буду я всю жизнь с ним мучиться.

– Ну почему обязательно мучиться? С лица воду не пить, зато бушь княгиней, када Драговит примрёт. Я вот ныне сбираюсь ехать к нему с посольством, возьму тебя с собой, ежли хошь, тада и посмотришь на княжича. Вот привезём Лютовоя домой, мне будет спокойнее, и поедем с тобой к дреговичам.

– Батюшка! А братец разве не у дреговичей?

– Слых прибыл от дреговичей, с князем встречался, он ничего не слышал о нападении ватажников на Мелентьевское поселение и о похищении княжича ничего не знат. А нонче я получил бересту от Лютовоя и теперь знаю, что Драговит тут не причём. А ватажников он обещал выловить и наказать.

Заряница, поговорив с отцом, отправилась к себе в горницу. Увидев горничную Вторушку, приказала собирать вещи в поездку. Нискинин вышел на крыльцо и сел на ступеньку, запустив глаза в небо, посылал богам благодарность за сына, что сохранили его.

– Ну что, князь, прикажешь коней седлать, ехать за княжичем? – раздался голос Буяра.

Нискинин вздрогнул, опустил глаза и посмотрел на воеводу. Тот стоял рядом с крыльцом одетый и перепоясанный, готовый в дорогу.

– Седлай! Возьми с собой двадесять кметей и Загляду.

– А её-то зачем, княже?

– Едете в Заморочный лес. Да и неизвестно в каком состоянии Лютовой, вдруг ему в пути помощь понадобится. Лишней не будет.

Загляда – ведунья и травница восемнадцати лет, стройная, как берёзка, с чёрными глазами, с веснушками на носу, рыжие волосы вьющиеся кольцами густые и тяжёлые заплетены в косу с алой лентой. Её клеть была пристроена к терему ещё тогда, когда её бабушка, которая её вырастила, служила прежнему князю, отцу Нискинина Мстиславу Гордяевичу. Она была ведуньей и своими секретами делилась со своей внучкой. Таким образом, когда её призвала к себе Морена, бабушка уже многому научила Загляду, а ещё передала ей тайные знания, и, умирая, наказывала ими пользоваться с осторожностью. В Загляде не было особой красоты, но была какая-то изюминка и особая жизненная сила. Эта сила плескалась через край и переливалась в каждого, кто оказывался рядом. Она знала такие слова, которые прогоняют любую хворь. Эта простая девушка была похожа на источник живой воды. У неё на поясе висели обереги, на руках обручи, на шее была серебряная подвеска со знаком Бога Огня ‒ чаша с пламенем.

Загляда сидела у себя в клети перед живым огнём, разведённым на полу в яме обложенной камнями, когда зашёл к ней воевода.

– Сбирайся, девка, поедешь с нами за княжичем в Заморочный лес.

– В Заморочный?! – ахнула Загляда, но тут же взяла себя в руки, – иди, дядько Буяр, щас выйду.

Буяр вышел, она открыла сундук, достала оттуда небольшой мешочек, повесила его на пояс, вынула чистые холстины, положила в суму горшочки с зельем и мазями, надела обереги, браслеты и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Глава 6

Ехать в Заморочный лес воям было страшно, но никто не хотел показать свой страх перед сослуживцами. Об этом лесе ходили разные нехорошие слухи. Кто говорил, что там живут оборотни, кто-то рассказывал, какие жуткие чудища там живут, и ни один человек, попавший в Заморочный лес, не вышел оттуда, все пропадали навсегда. Князь велел Загляде ехать с дружиной за Лютовоем в надежде, что она сможет отвести глаза нечисти, и они благополучно доедут до хижины кудесника Горазда, благо, что он жил на опушке недалеко от края леса.

Дружина уже приближалась к лесу, когда Загляда вдруг забеспокоилась, стала оглядываться и по-звериному принюхиваться. У кметей побежал мороз по спинам, они остановились и все уставились вопросительными взглядами на неё. Они не очень верили в её способности и не верили, что она сможет их защитить от чудищ Заморочного леса. Кмети выжидающе смотрели, а Загляда чувствовала где-то рядом опасность, но кто им угрожает, определить не могла, из леса тянуло каким-то незнакомым чужим запахом. Ей не хватало опыта, и она злилась на себя за то, что невнимательно слушала свою бабушку‒ведунью Светлодару. Она выбралась из возка, Буяр встал рядом с Заглядой с натянутым луком. Мрачен был лес. Берёзы, как белые свечки стояли меж тёмных, почти чёрных, елей. В некоторых местах вековые деревья теснились, желая дать место тонкому деревцу вытянуться вверх, чтобы увидеть солнце, посмотреть на облака, полюбоваться голубым небом, да где там, ветви огромных деревьев закрывают от него всё. Даже старому дереву, отжившему своё упасть некуда, и оно стоит, привалившись к соседним деревьям и опираясь на их ветви, как кметь, сражённый в бою, и упавший на руки своим братьям. Народ в этот лес не наведывался даже днём.

– Нам надобно быстро промчаться по лесу до хижины кудесника и тада мы будем под его защитой, – сказала Загляда, посмотрев на воеводу.

– А, ежли не успеем? – он опустил лук.

– Тада придётся биться, токмо я покуда не знаю с кем. Чувствую, что в зарослях кто-то есть страшный, аж дрожь пробират.

Взгляд Буяра стал острее, он всматривался в просветы между деревьями. На дальнем краю поляны что-то живое шевельнулось. Стрела Буяра мгновенно свистнула, ударила в ствол и осталась торчать там. Из-за деревьев вышла стая волков, впереди шёл вожак. Волки встали в ряд позади вожака. Глаза у них светились красным цветом. Кмети схватились за луки, готовые биться, но волки из леса не выходили. Там была их территория, и они её защищали. Вдруг они заволновались, и стали отступать. Загляда стояла, вытянув руку в их сторону и что-то шептала, но, сколько Буяр ни прислушивался, так ни одного слова не понял. Волки развернулись и быстро скрылись в чаще. Загляда сказала:

– Идите за мной, – и направилась пешком впереди воев. Почувствовав, что за ней никто не идёт, она обернулась и махнула им рукой.

Вои переглянулись и, решив, что ей виднее, двинулись следом за ведуньей. Вдалеке мелькнул меж деревьями свет. Они подошли к небольшой полянке, где к вековому дубу приткнулась хижина кудесника. Вокруг поляны стояла невидимая защита, через которую кмети не могли пройти. Загляда взмахнула руками, раздался тихий треск, как будто кто лучину переломил и в защите открылся проход во двор.

Когда кмети стали приближаться к хижине, Горазд уже встречал их, стоя на крыльце. Лес вокруг избушки был странно тих, неслышно было пения птиц, деревья не шевелили кронами, будто ожидали чего-то. Загляда чувствовала что-то чуждое, необъяснимое вокруг них, как будто воздух уплотнился, дышать стало тяжело. Нечисть явно обитала здесь, но на время затаилась. Кмети остались во дворе, а Буяр и Загляда пошли в хижину следом за кудесником.

Лютовой лежал на лавке, укрытый тёплым одеялом. Он повернул голову и, увидев вошедших, попытался встать, но Горазд, махнул рукой и княжич лёг, не решаясь ослушаться кудесника.

– Будь здрав, княжич светлый! – радостно воскликнула Загляда, хлопнув себя по бокам руками, на её запястьях зазвенели браслеты, знак, что девушка готова подарить жениху браслет, если таковой появится.

– С чем пожаловали, гости дорогие? – поинтересовался кудесник.

– Нас князь послал за сыном. У него хороший лечец, он присмотрит за княжичем. Разреши, Горазд Измирович, забрать нам его с собой.

– Ему верхом ехать покуда нельзя.

– У нас с собой возок есть, мы его повезём аккуратно, не тряхнём ни на одной кочке.

– Ну, коли так, забирайте княжича, везите с большим бережением, в палаты княжески.  Доброй дороги тебе, Светлый Ясный! – сказал кудесник.

Буяр ещё перед выездом из княжеского двора распорядился, чтобы кмети в возок положили побольше соломы, сверху шкуры медвежьи и теперь на Лютовоя надели шубу соболью, шапку, подхватили в четыре пары рук, перенесли в возок, аккуратно уложили и сверху укрыли медвежьей шкурой. Когда устроили княжича со всеми возможными удобствами, Буяр подошёл к Горазду.

– Благодарствуем тебя, Горазд Измирович, что сохранил нам княжича, почернел Нискинин лицом и поседел весь, када узнал, что сын пропал. Проси чё хошь, ни в чём тебе отказа от князя не будет.

– Да, чё же мне просить? У меня всё есть! Волки меня не тревожат, им ко мне хода нет. А для вас путь свободен, поезжайте спокойно, никто вас не потревожит. Да у вас с собой защита едет. Вижу я, у Загляды нет большого опыта, но ей и набраться его особо негде было, сидя в княжеских палатах при княжне. Ты, дева, приходи ко мне, я с тобой поделюсь своими знаниями, в обмен за это ты послужишь у меня год, покуда я проверю, что ты можешь.

– Спасибо, Горазд Измирович! Ежли князь разрешит, я приду, – сказала Загляда, смущённо опустив глаза.

Кмети взлетели в сёдла, Загляда изъявила желание ехать в возке рядом с княжичем, чтобы присмотреть за ним. Впереди ехал воевода, следом возок с княжичем, а за ними кмети. Через лес проехали спокойно, у Загляды больше не возникало ощущения чего-то угрожающего им. Горазд провожал их, стоя на крыльце и задумчиво смотрел вслед Загляде. «Хороша девка!» – прошептал кудесник, что-то обдумывая, глядя ей вслед.

А в это время Овсяница узнав, что Лютовой в полюдье скрестил мечи с дреговичами и ранен, места себе не находила. Каждый день по несколько раз бегала к княжескому терему и расспрашивала дворовых девок про княжича. Однажды прибежала узнать, и оказалось, что кмети с обозом и ведицей уехали в Заморочный лес за Лютовоем, она решила не бежать домой, а дождаться, когда его привезут. И дождалась. Увидев едущий по улице обоз в окружении кметей, она бросилась к нему, но Загляда её не допустила до Лютовоя. Он лежал с закрытыми глазами, а Загляда держала его за руку.

– Жив? – с тревогой спросила Овсяница.

– Жив. А тебе что за дело? – Загляда строго посмотрела на девушку.

– Значит, есть дело, – Овсяница отстала от обоза, остановилась и смотрела вслед, пока он не скрылся во дворе. Она была рада, что Лютовой жив и теперь, скорее всего в полюдье не поедет, а значит, вскоре она сможет его увидеть и подарить ему свой браслет.

***

У княгини Радославы слух был обострен материнской любовью. Она сердцем почувствовала приближение сына к родному дому. Вскочив с кресла, отбросила рукоделье и поспешно пошла из горницы.

– Куды ты, лада моя, так поспешашь? – оторвавшись от бересты с отчётом управляющего Яробора, спросил Нискинин.

– Кмети едут, пойду сына встречу.

Княгиня быстро пошла на выход, стремясь скорее увидеть Лютовоя. Она переживала за него, и всё это время была уверена, что сын жив, хотя после беспамятства пролежала в постели несколько дней. Накинув на плечи корзень16, подбитый беличьими шкурками, запахнув его и придерживая на груди рукой, стремительно вылетела из терема. Князь поспешил следом за ней.

Радослава уже стояла на крыльце, когда Нискинин вышел и встал рядом с ней, ворота отворились, впуская возок и кметей внутрь двора. Выбежавшая челядь выстроилась, встречая княжича. Радослава сразу увидела сына, лежавшего в возке, а рядом с ним Загляду. Лютовой увидел матушку и мгновенно протянул к ней руки.

– Мама! – с детским ликованьем крикнул он и потянулся обнять её. Радослава подбежала к нему, обняла, прижала к себе его голову и уткнулась в его волосы, пахнувшие лесом и травами.

– Соколёнок мой! – нежно прошептала она, целуя его горячий лоб. – Ты жив, благодарение богам! Как ты себя чувствуешь, сынок?

Княгиня торопливо обшаривала тревожным взглядом его руки, ноги, лицо, словно проверяла, не случилось ли с сыном чего-то непоправимого. Облегчённо вздохнув, княгиня приложила руку к сердцу.

– Уже почти нормально, но кудесник сказал, что я должон ишшо лежать, молвил, что скоро буду вполне здоров.

Не выпуская мать из объятий, Лютовой посмотрел на отца. Князь стоял рядом с Радославой, ожидая, когда она позволит ему обнять и прижать к своей широкой груди сына.

На дворе стоял гомон, челядь уводила коней в конюшню, кмети шумной гурьбой устремились в гридницу17, попросили еды и пива.

Лютовоя унесли в его ложницу18. Радослава и Загляда пошли с ним, чтобы посмотреть рану и наложить свежую повязку. Лечца вызвали, но ждать его не стали. Когда его раздели и уложили на ложе, Загляда подошла, вытаскивая из своей сумы горшочки с зельем и заживляющими мазями.

– Княжич, подними рубаху, мне надобно посмотреть твою рану.

– А сама не можешь? – он ухмыльнулся одним уголком губ.

– Княжич! Чтоб тебя кикиморы защекотали, поднимай рубаху! – зло воскликнула Загляда.

– Я не могу, у меня сил нет, поднимай сама, – он видел, как смущается Загляда, у неё не только щёки, но даже и уши покраснели, ему стало смешно, и он еле сдерживался, чтобы не засмеяться. Радослава смотрела на сына и качала головой. Загляда повернулась к Радославе.

– Матушка-княгиня! А что будет, када ваш соколёнок на крыло встанет?

– Загляда! Ежли ты не заметила, то я уже вырос и дажеть старше тебя, заноза.

– Тада подыми рубаху!

– Ты у нас ведунья, вот и подымай!

– Хватит вам спорить! – княгиня подошла и подняла на его животе рубаху.

Загляда подошла, осмотрела рану, протянула руку, потрогала пальчиком вокруг раны и стала водить над ней рукой. Из руки на рану полилось ручейком тепло подсвеченное лёгким голубым светом. Загляда почувствовала какую-то новую силу во всем своём теле, в каждой клеточке. И эта сила тёплым ручейком сейчас плавно перетекала в рану княжича. Веселый яркий огонь в очаге освещал лицо девушки, в её чёрных глазах отражался от каминного огня янтарный блеск, она широко улыбнулась княжичу. Всё это отвлекало его, и боль отступала, словно раздосадованная непочтительно весёлым голосом черноглазой ведуньи. Через некоторое время она почувствовала слабость, и убрала руку, прекращая делиться своей силой. На удивление рана прямо на глазах стала затягиваться, и осталось на этом месте красное пятно. От прикосновения её быстрых пальцев тепло бежало по жилам Лютовоя, ему легче стало дышать, боль почти исчезла.

– О, Матушка Жива, благодетельница наша! Избави княжича Лютовоя Нискинича от тяжкой хворобы. Наполни его тело силой, побеждающей все недуги, – приговаривала Загляда, чуть слышно.

Закончив сеанс магического лечения, девушка неожиданно поцеловала княжича прямо в губы и вскочила на ноги. Не ждавший ничего подобного, княжич покраснел и отвернулся в притворной досаде, на самом деле пряча усмешку. Ловкие руки и поцелуй не оставили его равнодушным. А Радослава улыбнулась, прикрыв рот ладошкой. Лютовой впервые ощутив на своей коже нежные прикосновения девушки, повернул голову, внимательно взглянул на неё и удивился, как он до сих пор не замечал её скромную красоту и большую нежность в её глазах. Он взял её за руку, она вскинула на него глаза, и его взгляд опалил её. В самой глубине его глаз тлел красный огонек, у неё перехватило дыхание, будто молния сверкнула прямо перед глазами. Он держал её тонкие длинные пальчики в своей твёрдой ладони, Загляда зажмурилась. Под опущенными веками возникли огненные пятна, будто отражая жар её сердца, а в мыслях она продолжала видеть перед собой молодого княжича.

Отпустив её руку, княжич приподнялся, посмотрел на рану, а потом перевёл взгляд на ведицу. Она впервые ощутила в себе магию и даже смогла помочь человеку, для неё это было ново, кудесник ей сказал, что в ней есть магия, но она проснётся тогда, когда она поможет страдающему. И теперь она чувствовала эту магию, её охватила радость, то, что с ней происходило, ей нравилось, хотя не надо, чтобы знали об этом. Она ещё не знала всех своих возможностей и решила сходить к кудеснику и поговорить с ним.

Лютовой сразу почувствовал облегчение, было такое ощущение, как будто у него там никакой раны нет. Он удивлённо смотрел на Загляду.

– Да у тебя волшебные руки, ведьмочка! – воскликнул княжич, – я боли совсем не чувствую.

– Там ещё краснота осталась, надобно ишшо раз повязку поменять.

Чем больше Загляда смотрела на Лютовоя, тем больше её поражала его красота. Чёрные ровные брови ярко оттеняли зелень глаз, в каждой его черточке, в каждом мягком волоске таился особый свет. Загляде хотелось смотреть на него без конца. Она удивлялась, почему она раньше этого не замечала. Она даже забыла, что собиралась наложить на рану, свежую повязку с заживляющей мазью.

– Эй! Ведьмочка! Ты не забыла, что я лежу тут перед тобой полуголый?

Она хлопнула длинными ресницами, подняла на него глаза и улыбнулась, как-то беспомощно и недоумённо, словно сама себе удивлялась, потом резко развернулась и выбежала из ложницы княжича. Лютовой проводил её взглядом и улыбнулся ей вслед. Княгиня подошла к постели сына и, взяв оставленные Заглядой мази, сама наложила ему свежую повязку.

– Хорошая девушка, жаль безродная, – сказала со вздохом княгиня. Лютовой ничего ей не ответил, он в мечтах уже назначал Загляде свидание.

Глава 7

На дворе вовсю хозяйничала весна, совсем недолго осталось до Русальей недели, а там и Велик‒день Купалы. К празднику кудесница Неграда собралась вызвать дух княжича Светловоя, которого давно хотела заполучить себе. Ради него она и пила постоянно молодящее зелье и пока он был жив, она видела, как он смотрит на неё, но только решила его приблизить и уже приворотное зелье сварила, но он погиб на ловах. И теперь она вызвала его дух, но не придумала, в кого его вселить и вот произошло первое убийство. Поселение Искоростень ожило от зимней спячки. В лесу раздались весёлые птичьи трели, из нор повылезала мелкая живность. Ночи пока ещё были тёмные и длинные, только Стрибог следил за ветрами, которые носились над полями, следя за вешними водами, чтобы они не заливали пашни, которые уже ждали орало, чтобы принять зерно и вырастить богатое жито людям.

В поселении все спали, лишь в одной хижине, в лесной чаще, через задвижку на окне в щель слабо пробивался свет от лучины. На краю поляны, под раскидистым кустом вербы, опираясь на посох, стоял кудесник Горазд. Он наблюдал за хижиной. Его кожух был расстёгнут, ночи уже были тёплые. Он вспоминал те времена, когда впервые увидел Неграду. С тех пор прошло много лет, её красота и до сих пор сводящая всех мужчин с ума не поблекла, а с годами приобрела красоту зрелой женщины. Для кудесника не было секретом, каким образом сохраняется её красота. Она достигла самых высот в знаниях составления и приготовления зелий на все случаи жизни. У Горазда тоже наступили времена, когда тело стало его подводить, требуя всё новых и новых наговорённых настоев. Он, тяжело вздохнув, прошептал: «Эх, Неграда-Неграда! Ты же знала, что нельзя нарушать установленные шабашем строгие запреты. Нельзя вызывать упокоенных из Навьего Мира, иначе между мирами может появиться разрыв, и тада всяка нежить полезет на свет божий».

Неграда нарушила этот закон. Ведьмак долго ждал и надеялся, что кудесница образумится, но этого не случилось, и теперь он пришёл, чтобы её наказать за самовольство. Она ничего не боялась в стремлении получить власть над людьми. Ведьмак, уставший от её проделок, вынес ей приговор.

Он вдруг почувствовал гибель человека от твари, выпущенной ведьмой из Навьего Мира. Ведьмак открыл калитку, подошёл к двери и остановился. Сквозь щели из избы тянуло холодом. Неграда всё-таки своим гаданием открыла врата Навьего Мира. Он прислушался и понял, что она пытается обуздать духа, спеша и сбиваясь, накладывает на него заклятье. Он рванул дверь, быстро вошёл и увидел, как сильно у неё трясутся руки, сила из неё уходила, лицо было перекошено от страха. Вызывая дух Светловоя из Навьего Мира, ведьма не знала заранее, кто явится на Зов.

– Здрава будь, Неграда, – неожиданно громко прозвучал голос Ведьмака, – не ждала? А я решил зайти, посмотреть, чем занимашься, чайку попить в компании. Почему дверь не запирашь? Куды опять залезла, дура безмозглая? – потрясая посохом, зло закричал Горазд.

Неграда, увидев Ведьмака, вскочила и ринулась в угол избы, ощетинившись жертвенным кинжалом. Глаза её испуганно засверкали ненавистью, она шептала защитные заклинания, как будто они могли её спасти от Ведьмака. Он оглянулся и смахнул с печи котёл, в котором варилось, булькая пузырями зелье. На полу была разложена пентаграмма, по углам которой горели лучины.

– Кого вызвала?

Ведьма не отвечала. Ведьмак посмотрел на неё, недобро прищурившись, показав своё демоническое лицо, суровое и беспощадное.

– Говори, кто он? Тада умрёшь быстро и без мучений.

– Не убивай, Горазд! Я не смогла устоять. Не губи! Ты же любил меня когда-то! Забыл?

– Про любовь вспомнила, гадюка болотная!

Глаза его налились чернотой, выпуская наружу демоническую сущность. Он сломал пентаграмму. Его лицо вмиг исказила брезгливая гримаса. Горазд схватил ведьму за руку, рывком придвинул к себе.

– Смотри мне в глаза! В глаза, я сказал!!

Неграда извивалась в его железной хватке не в силах отвести взгляда от его чёрных глаз, полыхающих красным пламенем. Холодный ветер вихрем ворвался в избу, затушив лучины, разметал пентаграмму, сорвал со стен пучки трав, разбросал их, перепутав, и вылетел прочь. С пола избушки стал подниматься густой туман, заполняя всё свободное пространство собой, а Ведьмак стал над старухой читать заклинание на потерю колдовских способностей.

– Дух великой колдуньи Седаны, услышь меня! По горам высоким, по ущельям глубоким, по болотам зыбучим, по рекам кипучим, крутиться, метаться, в беспамятстве забываться колдунье Неграде, в тёмной Нави затеряться, дурман-трава, затумань её, лиши разума и воли, чтобы день и ночь слились воедино, чтобы навалились на неё мрак, тоска, печаль. Слуги Чернобога покарайте грешницу, окутайте Чернаву дымом забвения! Моё слово верное, сильное, нерушимое! Да будет так во веки веков!

И быть тебе отныне старой, немощной и горбатой, – он повернулся и пошёл к выходу.

– Горазд! Не губи! Отмени заклятье или лучше убей меня!

Ведьмак обернулся в дверях, хмыкнув:

– Некада мне, старая, как токо изловлю выпущенного тобой духа, сама сдохнешь.

Он перешагнул порог, осмотрелся, вздохнул полной грудью и подумал: «Лес большой, где его искать? Ладноть, не впервой, найду! Ну, старая, как ты мне надоела со своей придурью!» – проворчал Ведьмак и широко зашагал в лес.

***

Когда Лютовой встал на ноги и стал уже выходить из терема во двор, Загляда пришла к княгине.

– Матушка княгиня, дозволь слово молвить? – Загляда стояла в ложнице княгини, а сама Радослава пристроившись на стуле у окна, была занята вышивкой.

– Говори, Загляда, чё ты хошь? Я готова для тебя чё угодно сделать, за то, что ты вылечила мово сына.

– Матушка‒княгиня, кудесник Горазд Измирович, звал меня на обучение к себе, молвил, что у меня есть магически способности, которы надобно развивать, и он научит, как енто делать. Отпусти, матушка, на ученье к кудеснику. А я, када тебе понадоблюсь, сразу прибегу.

– А, как я смогу тебя вызвать, када понадобишься?

– У меня ворон есть, выйдешь на крыльцо покричишь его, он прилетит, напишешь записку, привяжешь к ноге, он принесёт мне бересту, и я прибегу.

– Ладно, беги, токо не забудь оставить свово ворона. Как его звать то?

– Варяг. Такой же разоритель и тать, прости Матушка Макошь!

– Ты енто сурьёзно? Он всё понимат?

– Понимат, матушка-княгиня, иной раз дажеть спорит со мной.

– Он говорить умеет?

– Умеет, токо чаще всего ругается, как возница.

Загляда пришла в свою клеть, взяла краюху хлеба, вышла во двор и пошла мимо сенника, конюшни, поварни в конец сада, там вышла на луг через маленькие воротца. Подошла к высокой иве, на которой сидела стайка ворон, она покрошила хлеб на траву, вороны слетели и стали клевать крошки. Её ворон был самовольником, когда хотел, прилетал к ней, а мог не появляться по несколько дней. Теперь она решила прочитать над ним заговор на послушание. Загляда схватила своего ворона и стала читать заклятье: «Крошки хлеба посыпаю, тебя Варягом нарекаю, покорный воле моей дух, в твоём теле запираю. Коль услышишь своё имя, в тот же миг на зов стремись и к зовущему явись. Кровью уговор скрепляю, на семь замков его я замыкаю».

Она ткнула в ладошку иглой, там появилась капля крови. Загляда помазала ею клюв ворона, чтобы он стал её покорным исполнителем в любом месте и в любое время. Отпустила его, он остался стоять возле её ноги.

– Я щас уйду к кудеснику Горазду Измировичу, ежли княгиня позовёт тебя, ты должон прилететь к ней, она дасть тебе записку, ты принесёшь её мне. Понял? – ворон покосился на Загляду чёрным глазом, склонил голову набок и проворчал: «Да понял-понял…»

– До чего ж ты, всё-таки, жуткая птица! – изрекла Загляда, покачав головой.

– Себя-то видела?

– Бушь грубить перья выщипаю!

Ворон покосился на неё глазом и бочком потихоньку отодвинулся. Она докрошила остатки хлеба, встала и отправилась собирать вещи. Взяла свои защитные обереги, браслеты, смену одежды и отправилась к кудеснику.

***

Заморочный лес был обиталищем духов, чудищ и нежити, таким дремучим, что жутко становилось при одном взгляде на него. Каждое дерево было чьим-то духом из некогда живших: старые деревья – умерших давно, молодая поросль – тех, кто лишь недавно покинул Явный мир. Всё здесь имело смысл – блеск луны в небесах, крылатая тень, бегущая перед волками по земле, шёпот трав, гул и стон деревьев. Множество духов, здешних обитателей, попадалось Загляде навстречу, но все они мигом исчезали с дороги, почуяв её магическую силу. Между ветвями было видно сумеречное небо. Путь ей пересекла темная тень. Загляда насторожилась, но услышала голос ворона:

– Хозяйка! Я тебя провожу, здесь нельзя одной ходить.

– Кыш, птица! Я тебе, где сказала быть? – остановилась Загляда.

– Да ты не стой, хозяйка, а то корни пустишь! Пойдём быстрее! – прокаркал сверху чёрный ворон, делая круг над Заглядой.

– Вот ведь поганец страшный!

– А ты, убогая, пошто тада меня к себе приговорила?

– У меня выбора не было, кто-то же должон около княгини остаться.

– Ну, тада и не срамословь меня, коль я тебе стал нужон.

– Да куды от тебя денесся! Ладноть, проводил ужо, давай возвращайся к княгине. – Ворон зашелестел крыльями, поднимая вокруг себя ветер, развернулся и исчез за ветвями.

Кудесник Горазд вышел навстречу Загляде и ждал её в воротах. Высокий, он на вид не был старым, хотя на самом деле их разделяло много десятилетий. Русые с тонкой сединой волосы были расчесаны и перетянуты через лоб тесемкой с непонятными красными узорами, от прищуренных чёрных глаз к вискам разбегались морщинки. Он выглядел внушительно и уверенно, как подобает Ведьмаку, носителю магических тайн. Своим видом кудесник внушал страх и трепет всякому. В широком плаще из медвежьей шкуры мехом наружу, в тёмной рубахе, с множеством оберегов и бубенчиков на поясе и на груди, с высоким резным посохом, он стоял в воротах, как настоящий страж Навьего Мира.

Глядя на стройную, как берёзка фигурку Загляды, Ведьмак довольно улыбался и шептал: «Пришла…, сама пришла, отроковица!» Пока она шла к нему, Горазд зашептал заговор: «Так бы обо мне, рабе Божием Горазде, сердцем кипела, кровью горела, и не могла бы без меня, раба Божия Загляда, ни жить, ни быть, ни дня дневать, ни часа часовать, ни питием отпиться, ни думьём отдуматься, и ни в парной бане отпариться». Пока он шептал заговор, она подошла к нему.

– Будь здрав, Горазд Измирович! – Загляда коротко поклонилась ему. Ведьмак ожидал от неё большего уважения, глубокого поклона, до земли, как кланялись смерды князю. Обиду затаил, но ведице ничего не сказал, решив, что придёт время и он спросит с неё.

– Не передумала учиться? – всё ещё приветливо улыбаясь, спросил кудесник.

– Не передумала, Горазд Измирович, – и сама того не ожидая подошла к нему, прижалась к его широкой, тёплой груди и почувствовала, как будто тяжесть спала с плеч после долгого пути и наконец-то она дома. И вдруг испугалась. «Чё я тако делаю, безсоромна?19 Неуж, приворожил?» – ахнула вдруг мысленно, но мысль промелькнула и исчезла, потому что ей было тепло и уютно.

Ведьмак нежно провёл рукой по её волосам, внимательно заглянул в испуганные глаза, довольно ухмыльнулся и, положив руку ей на талию, повёл в хижину.

– Пойдем. Не оглядывайся. Впереди тебя ждёт друга жизнь. – Обнял её за плечи, на крыльце обернулся, посмотрел на тропинку, по которой она к нему пришла, и тихо зашептал, закрывая выход защитным заговором. Загляда волновалась, она подумала о княжиче, но сердце её молчало, хотя до этого момента она дня не могла прожить, чтобы его не увидеть.

Когда они вошли в избушку, Горазд посадил Загляду на лавку, и она почувствовала как тепло, словно плащом окутало её тело. Потом он отошёл к очагу, положил в яму, сделанную в земляном полу и выложенную камнями дрова, провёл над ними рукой и дрова занялись огнём. Взяв кудес20, он стал в него стучать и кудес отозвался гулким низким голосом. Горазд начал потихоньку крутиться на месте, и Загляда ясно видела, как завертелся вокруг него невидимый для простого глаза хоровод духов. Тут были его духи-помощники и покровители, хорошо знакомые, были духи этих мест и духи рода. Они вертелись вокруг кудесника и вели с ним неслышный разговор, Загляда не только ощущала их присутствие в избушке, но и видела. Вдруг она вздрогнула, почувствовав на руке жжение, посмотрела на запястье, а по нему заструился цветочный узор. Обернувшись вокруг её руки, он стал горячим. Она испуганно схватилась за руку и вскочила с лавки. Горазд положил кудес на лавку, подошёл к Загляде, взял её за руку и посмотрел на узор.

– Не бойся, девочка, енто надоть для того, чтобы все знали, что ты моя… ученица. – Он не хотел её пугать, если вдруг она ещё не поняла, что теперь ей назад хода нет.

Ведьмак решил дождаться шабаша и сделать её своей, как положено, по обычаю. На шабаше выбирают Королеву и приводят к нему на ложе. А цветочный узор на запястье это наложенный им любовный заговор, чтобы она никогда от него не ушла.

Загляда смотрела на красивый узор на руке и чувствовала волнение, ей безумно захотелось, чтобы Горазд её обнял. Вокруг вдруг стало так светло, как будто в избушку заглянуло солнце. Весь мир для неё изменился. Ведьмак почувствовал, что с ней творится и подошёл к ней.

– Загляда! – шёпотом позвал он и улыбнулся, прижав её к своей груди не в силах сдержать переполнявшее его счастье, которое может продлиться очень долго, пока на неё действует его морок, внушённой к нему любви. Она ощущала возле своей груди живое биение его сердца. Его тело заметно напряглось, черты лица стали жёстче, глаза темнее. – Дождался, наконец-то, я дождался тебя! – подумал кудесник, – четыре человечьих века ждал такую отроковицу.

Загляда боялась поднять глаза и встретиться взглядом с ведьмаком, взгляд его чёрных глаз пронизывал насквозь, пытаясь добраться до её мыслей.

– Не слишком ли мы торопимся, Горазд Измирович? – кротко спросила она.

– Твоё будущее предрешено, Загляда. Поверь, я слишком долго ждал! Не собираюсь и дальше терять время.

Горазд отстранился, а Загляда оказалась скована его магией и не могла двинуться с места, но имела возможность размышлять, пыталась прочитать его мысли, но надежная защита была непроницаемой. Она осмотрелась. В центре небольшого жилища, стоял маленький самодельный столик на нём горели две свечи. На столешнице стояли тёмные глиняные чаши и раскрытый ларец с ритуальным кинжалом. Воздух в хижине был напоен ароматами благовоний.

– Хошь узнать свою судьбу, Загляда? – с улыбкой спросил кудесник.

– Моя судьба давно определена. Моя бабушка служила князю, я тожеть служу князю и другой судьбы мне не надобно, меня всё устраиват, – девушка внимательно посмотрела в чёрные как омут глаза кудесника и увидела, как в них заклубилась тьма.

– Будущее переменчиво, – загадочно ухмыльнулся он одним уголком красиво очерченных губ и потребовал, – руку!

Загляда не ожидала такого резкого требования и протянула раскрытую ладонь, зная, что с кудесником спорить не положено, да и бесполезно, всё равно сделаешь, как ему надо. Кудесник полоснул по ладошке ножом, она вздрогнула и увидела, как кровь потекла ручейком в подставленную чашу, образовывая на её дне причудливый узор. Горазд поднёс сосуд к пламени свечи, и впал в транс, читая её судьбу. Мир вокруг для него перестал существовать, сейчас имели значение только символы, которые он видел на дне чаши. Проходили минуты, лицо Горазда оставалось бесстрастным, как будто на нём была надета маска. Только глаза, по мере того как он читал её судьбу, ширились от охватывающей его злобы. Не такого предсказания ожидал он, не на такое будущее надеялся кудесник. Он увидел, что её судьба сплетается с судьбой Лютовоя и очень удивился, тут же решив: «Не бывать этому!» Загляда наблюдала за ним, не в силах пошевелиться. Спустя несколько минут кудесник оторвал взгляд от чаши, отставил её и посмотрел на ведицу. Его глаза начали заполняться тьмой.

– Слушай мой голос, Загляда! С ентого дня, с ентой минуты в твоём сердце токмо я. Ты бушь любить меня, ты бушь думать токо обо мне, ты бушь дышать токо мной, – на губах кудесника появилась издевательская усмешка. – Загляда, посмотри на меня, – прозвучало жёстко, почти приказ, – вот, послушная девочка! – А теперь скажи мне, чё ты щас чувствуешь?

– Я не понимаю, со мной такого никада не было, – растерянно ответила она.

Он прикоснулся к волосам Загляды, осторожно выдернул ленту, волосы рассыпались по её плечам, он обнял Загляду, прижал к своей широкой груди и зарылся рукой в её волосы.

Её охватило странное отупение. Слишком много сил ушло на то чтобы защититься от заклятий кудесника, которые для неё не несли ничего хорошего. В оцепенении она проследила за тем, как кудесник отстранился от неё, растёр в пыль кровоостанавливающую травку, взял щепотку порошка и посыпал на рану, порез тут же начал затягиваться и через несколько минут от него не осталось и следа.

– Скоро твоё будущее изменится, – сказал Ведьмак.

– Что ты видел, расскажешь? – поинтересовалась Загляда.

– Через две недели будет полнолуние, мы с тобой отправимся на шабаш, и ты станешь Королевой, моей королевой и помощницей, правой рукой. Не я так хочу, Боги требуют.

Загляда почувствовала, что как будто с неё спали путы, и она может свободно двигаться.

– Расскажи, как всё там происходит.

– Ежли хошь щас знать, расскажу, – кудесник сел рядом с Заглядой и взял её руки в свои ладони.

– Када наступает день шабаша, все ведьмы и ведьмаки собираются на Лысой горе. Великий Ковен существует очень давно, и в нём состоят могущественные колдуны и ведьмы. Он властвует над всеми ведьмами и ведьмаками. На вершине Лысой горы есть огромная поляна, там собираются молодые и старые ведьмы и старые ведьмаки приводят с собой отроков с магическими способностями для знакомства, пьют сладкие мёды, танцуют, расходятся парами на время по окружающему лесу, чтобы побыть наедине друг с другом и приятно провести время. Там же, на поляне, проходит посвящение в Ведьмы и в Ведьмаки, а потом главный Ведьмак выбирает себе из молодых ведьмочек Королеву шабаша, её укладывают рядом с Ведьмаком на ложе и она становится его Королевой.

– А все стоят и смотрят? – ахнула Загляда, – енто же соромно!

– Ничего там соромного нет, все ведьмы када-то через енто ложе прошли. Енто же ведьмин праздник, там всё можно. Тако веселье лишь раз в году быват. Тебе ишшо и понравится, девочка. Да, чё там молвить, сама всё узришь, будет весело. Када ты приехала с кметями за княжичем, я сразу почувствовал, что ты сильная ведунья, просто покуда не знашь каки магически силы в тебе заложены, и к князю я тебя не отпушшу. Загляда, твоё имя тебе должно давать возможность видеть будущее, но тебе надобно этому ишшо научиться. Я нынче сгубил сильну ведьму, чтобы ты, хошь ты ентого или не хошь, смогла занять её место возле меня. Боги жестоки. Они приказывают нам, а мы должны исполнять. Твоя мирская жизнь окончена. Поверь, девочка, у тебя нет иного пути. Да ты не бойся. Не всегда же кудесники токо зло творят, чаще помогать приходится. Просто енто судьба так распорядилась, дабы мы с тобой встренулись. Видать, нам суждено быть вместе.

– Как это вместе?

Её как током ударило: «Лютовой! А как же Лютовой? А как же я без него? Ведь я пришла к нему на ученье!» С глаз Загляды как пелена спала и она поняла, что кудесник не так просто звал её к себе на ученье. Она попала в его сети.

Загляда всё-таки смогла избавиться от морока кудесника, но держала себя так, чтобы он этого не понял, иначе может наложить такое заклятье, которое она не сможет одолеть или защититься от него. Она ещё толком не знала своих способностей, но магическую силу в себе чувствовала, только, как ей пользоваться бабушка ей не объяснила перед уходом в Ирий. Она заплакала, всхлипывая и шмыгая носом. Его слова острыми иглами впивались в её сердце, видя в кудеснике прямую угрозу её счастью.

Глава 7

Полюдье у Лютовоя не получилось, и теперь Нискинин собирался сам ехать собирать дань по своим землям. Быстро собравшись, уже на третий день после возвращения Лютовоя домой, обоз выехал со двора. Вместе с дружиной ехали в полюдье конюхи, ездовые с обозами, кашевары. На их пути во всех поселениях приготовлены становища с запасами пищи и фуража, где были бы обогреваемые братчины, конюшни, амбары для дани, сеновалы, пекарни, кузни, бани. Полюдье посещало из года в год одни и те же становища, куда заранее свозились и собирались из отдалённых селищ подушная дань, меха, зерно, мёд, воск, убоина. Первый снег выпал с полмесяца назад, в середине листопада, и близкая Макошина Неделя знаменовала конец осени и начало долгой зимы. Князь планировал к вечеру добежать до Мелентьевского поселения, где всегда хранилась собранная дань, там он с дружиной останавливался во время полюдья. Нынче там брать было уже нечего, тати забрали всю дань, но он хотел своими глазами увидеть, какой разор нанесён поселению и становищу, и посчитать убытки от этого набега.

Северный ветер без устали тащил тучи во много слоёв. Верхние устало тянулись, как караваны, выбившиеся из сил на многодневном пути. Нижние, грязно-серые, лохматые, спешили изо всей мочи, подгоняемые ветром, меняя очертания каждый миг. Они сливались, разрывались, падали ниже и ниже, не сокращая буйного бега, освобождались от лишней тяжести снежной метелью. Обоз медленно продвигался вперёд, из-за метели почти не видно было дороги. Князь сидел в санях укрытый медвежьей шкурой, весь засыпанный снегом. Коням дали свободу, они сами выбирали дорогу. К вечеру добрались до Мелентьевского поселения, сожжённого ватажниками. Братчина была уже отстроена. Их встретил старейшина Мелентай, низко кланяясь, отворил ворота, восстановленные после пожара, обозы въехали, пока кмети спешивались, да вытаскивали князя из-под снега, Мелентай закрыл ворота и подошёл.

– Здрав будь, княже! Пожалуй, в братчину. Я, как увидел издалека обоз едет, дык сразу послал топить бани. Покуда в бане погреетесь, бабы столы накроют, поснедаем, поговорим.

– И тебе поздорову, Мелентай! – ответил князь, кряхтя, выбираясь с помощью кметей из-под шкуры, занесённой снегом. Воевода взял шкуру, встряхнул несколько раз и понёс её в избу. Следом за ним вошёл князь, потопал у порога ногами, сбивая с сапог снег, скинул красную шубу, подбитую соболями, поправил кафтан, вышитый красным узором, потрогал пояс в серебряных бляшках, меч, стоящий как годовая дань, прошёл в передний угол и сел на лавку. В избе уже стояли столы, накрытые вышитыми скатертями. Девки сновали вокруг стола, расставляя снедь, принесённую из уцелевших или уже заново отстроенных домов.

Дверь открылась и вошла высокая стройная молодая женщина лет двадцати пяти. Буяр, увидев её, так и застыл на месте в руках со шкурой, забыв, что собирался сделать. Брови у него поползли вверх и застыли в крутом изломе. Стоящая перед ним женщина улыбалась ему, охотно показывая белые ровные зубы. Синие глаза в тёмных опахалах ресниц оттеняли белизну кожи. Толстенная темно-русая коса, перевитая тремя цветными лентами, через плечо, спускалась по высокой, обтянутой белой кофтой груди, доходила до пояса. Кофта заправлена под понёву21 с вышивкой понизу. Она сразу обратила внимание на голубоглазого и белокурого великана, на его крепкие ноги, мощную грудь и мускулистые руки. А главное – глаза, такие голубые, как летнее небо, но, пока она на него смотрела, они потемнели и стали тёмно-синими. Спокойные и безжалостные, полные уверенности в своей силе и своём праве взять всё, что захочет. Её тело пронзили молнии, сердце замерло от одного его взгляда. Она посчитала встречу с этим мужчиной большим подарком судьбы. После гибели мужа прошло несколько лет и теперь по обычаю, она снова плела одну косу и могла искать себе нового мужа. Буяр бросил шкуру на лавку, подошёл к женщине и заглянул ей в глаза. Они смотрели друг на друга неприлично долго.

– Тебя как звать, красавица, – Буяр протянул было руку к её талии, чтобы обхватить её и притянуть к себе, но передумал и запустил её в свои волосы.

– Люди кличут Забавой, – склонив голову, ответила она, не сводя глаз с его лукавой улыбки. Каждая его чёрточка заставляла всё внутри сжиматься. Она как наяву почувствовала прикосновение его сильных рук к своему истосковавшемуся по мужской ласке телу. Забава протянула руку и притронулась к его жёсткой ладони.

– Что? – он ждал, что женщина что-то хочет сказать, а она просто взяла его ладонь в свои руки и посмотрела на неё.

– Тёплая…, крепкая…, надёжная…, – прошептала она и восхищённо посмотрела на него, – пойдём ко мне?

– Веди, – выдохнул он.

Она сжала его ладонь, повернулась к двери и потянула его за собой. Он с охотой пошёл с ней. А кто бы отказался от красивой молодой женщины! Вот и воевода не устоял. Его кровь уже кипела от лютого желания.

Покорно шагая рядом с женщиной, спросил:

– А где твой муж, красавица?

– В сече погиб. Давно.

– А почему до сих замуж не вышла?

– Не полюбился никто, а по-другому не хочу.

Только зашли в её избу, она стала быстро его раздевать, он помогал ей. Сердце его в груди не помещалось, кровь грохотала и уже выкипала в жилах. Штурм был стремительным и неудержимым, Буяр не мог поверить, что всё это ‒ для него. Оба словно стремились насладиться друг другом впрок. Прошёл не один час, прежде чем он отвернулся и сказал:

– Дай мне чуток отдохнуть и тада я смогу двигаться снова.

Утром, когда Буяр проснулся, женщины рядом не было, он разочаровано погладил место рядом с собой, которое уже остыло, и понял, что женщина встала давно. Он оделся и пошёл в братчину, там уже снова были накрыты столы и кмети во главе с князем завтракали, громко переговариваясь. Воевода сразу обратил внимание, что не все кмети провели ночь в дружинной избе в одиночестве. Девушки, которые ходили вдоль стола с кувшинами, время от времени незаметно старались дотронуться до кметя, с которым провела ночь. «Ох, скоко бастардов появится после нонешней ночи!» – подумал Буяр, тяжело вздохнув и улыбнулся, вспомнив горячую молодицу. Завтрак был в разгаре, когда в избу вошла Забава, поискав глазами, увидела Буяра и улыбнулась. Повернулась к печке, взяла пирог и пошла к воеводе. Протянув пирог, заглянула ему в глаза, Буяр взял её руку с пирогом, а она смотрела ему в глаза, как будто искала там ответ своим мыслям. Воевода откусил от пирога и выпустил руку женщины. Она положила пирог перед ним в миску, отступила на шаг, поправляя волосы, чтобы скрыть смущение.

– Сама пекла?

– Сама…, для тебя, – ответила женщина, пытаясь улыбнуться и приглаживая без того гладкие волосы.

– Хозяюшка! Вкусно! Благодарствую!

Она смущённая похвалой, быстро развернувшись, выбежала из избы.

За завтраком князь потребовал тишины, все мигом замолчали на полуслове, девушки с кувшинами замерли, старейшина Мелентай встал, поняв, что князь что-то сейчас скажет важное для их Рода.

– Мелентай! Нонче вас постигла больша беда! Мне жаль, что енто случилось, и я чувствую свою ответственность за вас, а потому, как погорельцев, освобождаю от дани на два года. Восстанавливайте свои жилища. Пущай боги не обойдут вас своей милостью и у вас будут хорошие урожаи, пущай будут полны ваши закрома. А тебе, старейшина, надобно из ваших мужей и отроков собрать свою дружину, пущай они живут здесь, в братчине, учатся биться на мечах и пользоваться другим оружьем, чтобы быть всегда готовыми к отражению любого набега, и пущай обходят поселение дозором. В дружину собери отроков из ближайших весей и огнищ, установи им плату за службу. В следующее полюдье поеду, заверну к вам посмотреть, как ты справился с заданием, – Нискинин поднял кружку с мёдом, призывая всех последовать его примеру, и выпил до дна. Мелентай упал на колени и приник губами к руке князя. Тот сердито вырвал руку. Старейшина поднялся с колен и поклонился князю.

– Благодарствую, княже! Всё, что велишь, сделам! А, ежли боги будут к нам милостивы, и вырастет добрый урожай, то и снаряженье сможем купить для своей дружины, – Мелентай поклонился и одним духом выпил свой мёд.

Князь был уверен, что старейшина Рода сделает всё, что приказано. Это был серьёзный муж, знающий себе цену, и слово его было ‒ кремень. В свои шестьдесят лет был бодрым, правда, весь седой, но крепок, беды его гнули, но не сломали. Длинные седые волосы падали на крепкие плечи. Лоб был широк и открыт. Только глаза слегка поблекли, иногда там появлялась усталость. Род его множился, делился, строился, и теперь это было уже довольно большое поселение, и за всех он был в ответе.

– Мелентай! Мы нонче побежим дале, распорядись, чтобы нам собрали снедь в дорогу.

– Княже! Всё уже готово и дажеть погрузили в возки. Ты же ишшо вечор молвил, что заутре побежите дале, в Дубненское поселение.

– Добре! Ну, удачи тебе, старейшина! Кмети! На конь!

– Пущай вас Велес и Попутник22 хранят в дороге! – пожелал Мелентай.

Когда князь вышел, кмети уже проверяли подпруги, приторачивали дорожные сумы к сёдлам.

– А, чё, Буяр, ты свою зазнобу с собой не забирашь отсель? – поинтересовался во всю глотку Скоромет и заржал, как жеребец, – ах-ха-ха!

– А тебе како дело до моей зазнобы? Али ты на неё глаз положил? Не советую!

– Да ладно тебе, Буяр, чё сразу вызверился, я же по-дружески, по-доброму.

– По-доброму он. Совсем страх потеряли, поганцы, – проворчал воевода и пошёл проверять возки.

***

Было самое начало зимы. Дни стояли морозные и солнечные. Ослепительно белый и ещё пушистый снег покрывал землю ровным ковром, снежинки сверкали на солнце крошечными холодными искорками. Воздух был прозрачный, и на бодрящем морозце дышалось легко и как будто даже прибавлялось сил. Высокие стройные сосны и тяжёлые мрачные ели выделялись на белом фоне. Следующее становище было в Дубненском поселении. Дни были короткие, и ехать до него предстояло с двумя ночёвками в лесу. Князь дремал под медвежьей шкурой. Иногда на кочке его встряхивало, он открывал глаза, осматривался и незаметно снова погружался в сон. Буяр ехал рядом с княжеским возком, предаваясь приятным воспоминаниям. Кмети крутили головами, чтобы не просмотреть каких-нибудь татей. Приближался вечер. Где-то далеко раздался низкий, глубокий вой. Он был тесно сплетён с воем ветра, но временами человеческое ухо выхватывало его очень четко, и дрожь продирала по спине от мысли: это воет не ветер, а какое-то опасное существо. Тягучей, холодной и тяжелой волной голос Зимерзлы суровой богини, дышащей холодом, струился откуда-то сверху, и казалось, что она ждёт где-то близко, прямо за пеленой мечущихся в страхе снежных хлопьев. Князь поёжился под медвежьей шкурой, велел воеводе встать на ночлег, окружив стан возами, развести побольше костров и поддерживать огонь всю ночь. Дозорных было назначено больше обычного. Все небо было затянуто тучами, кое-где сквозь них просвечивала темнота неба, в котором не было ни луны, ни звёзд. Князь крутился в своём шатре с боку на бок и никак не мог уснуть, уж было решил встать и пойти посидеть с кметями у костра, как тут же провалился в сон. Проснулся утром от запаха каши с мясом и однотонного гула голосов кметей. Встал, откинул полог и вышел. Вся дружина уже сидела вокруг костров и завтракала. Князь присоединился к воям, ему тут же подали миску с кашей и кружку с сытой. Долго задерживаться не стали, после завтрака быстро свернулись, и обоз тронулся в путь. День прошёл без происшествий, ночь так же прошла спокойно, на следующий день к полудню лес начал редеть, еще один поворот и дорога вышла на открытое место. С пригорка был виден частокол, а за ним избы, над которыми вился из труб дымок. Два дня пути прошли незаметно, и вот уже дружина, а следом за ней и возы въезжают в Дубненское поселение, обоз сразу двинулся к становищу. У братчины кмети спешились.

Князя встретил волхв Богумил. В медвежьей шкуре, с личиной23 на лице, с посохом, оберегами и бубенчиками, он был настоящим Вещим Дедом, стражем границы между Явью и Навью. Богиня Лада ушла на отдых до весны, уступив место Богине Морене24, и теперь в поселении праздновали её приход в Явный мир, и дубынинский род встречал Богиню зимы. Всю ночь шёл снег, к утру небо прояснилось и похолодало, но это никого не останавливало. Все были в разных костюмах специально сшитых и в личинах. Следом за волхвом вышел встречать князя старейшина племени, Дубыня. При виде князя, он быстро снял личину, и устремился к нему навстречу. Кмети, напоив коней, стреножили их и пристроили к возам с сеном. Девушки сразу подхватили воев и потащили в хоровод. Кмети не сопротивлялись, они рады были размяться после долгого пути в седле. Буяр снял с князя медвежью шкуру, встряхнул и помог ему выбраться из возка.

– Добро пожаловать, княже! – Дубыня склонился перед Нискинином.

– Будь здрав, Дубыня! – промолвил князь, разминая ноги.

– И тебе поздорову, княже! Как добрались? Все ли здоровы?

– Благодарствую! Всё хорошо! Дань готова?

– Давно вас дожидатца! Щас бани затопят, столы бабы накроют. Заходи, княже, в братчину, отдохни покуда.

– Как тут у вас, всё спокойно? Тати не озоруют?

– Да всяко быват, но отроки у нас урок сполняют, дозором по ночам ходят, ежли чё стучат в било, мужики бегут кто с вилами, кто с топором, отбиваемся.

– Енто хорошо, но тебе, Дубыня, надобно обзавестись хоть небольшой дружиной, пущай живут в братчине, учатся военному делу и охраняют поселение. Плату за службу положишь не обидную, чтобы другие отроки тянулись на службу.

– Да где же мне стоко кун взять, княже, помилосердствуй!

– Найдёшь, ежли не хошь, чтобы я сам у тебя их поискал! Ты должон радеть о своих соплеменниках, а ты чё делашь? Вишь каку избу себе отгрохал, а смерды в каких избах живут! Почти в землянках! Смотри, Дубыня, однова подожгут твои хоромы и тебя поднимут на вилы. В следующий раз приеду, посмотрю, как ты помог вдовам с детьми, какие избы отремонтировал, какие новы поставил и для кого. И про дружину не забудь, а то в поруб попадёшь!

– Всё сделам, княже, не сумлевайся!

– А я и не сумлеваюсь! У меня, для таких, как ты, есть поруб, кнут и дыба!

Встретив Морену, Богиню Зимы, кметей повели в братчину, где были уже накрыты столы. Все были радостные, раскрасневшиеся и, похоже, уже наметились парочки. Начался пир в честь прихода Морены, люди ели мясо жертвенных барашков, пили хмельной мёд. После праздника начиналась зимняя жизнь – спокойная, с посиделками длинными вечерами. Князь пробыл в поселении три дня. Встретив вместе с дубненцами приход зимы, забрав дань, обоз поехал дальше. Весь путь по древлянским землям во время полюдья занимал около полутора месяцев, если не возникало непредвиденных ситуаций. Как бы князь ни спешил, никогда не получалось вернуться домой раньше полутора-двух месяцев. Следующая остановка в Даргановском поселении, до него было чуть более двух дней пути.

Князь Нискинин укутавшись в соболью шубу, сидел в возке. Вокруг лежали снега, приближался конец года. Он тосковал по дому, думал о сыне Лютовое и благодарил богов, что сын остался жив, хотя с такой раной казалось невозможно выжить. Кудесник Горазд вытащил его с порога Навьего Мира, значит, Вещие Вилы25 не решились отрезать нить его жизни, видно время ещё не пришло, и князь был им благодарен. Кто-то догнал и поравнялся с княжеским возком. Обернувшись, князь увидела Буяра.

– Чё-то хотел сказать, воевода?

– Новогодье на носу, княже, нам бы успеть добраться до Полабского Займища.

– Через два дни Даргановское поселение. Там пробудем дня три, а дальше без остановки до Полабского побежим. Пересидим новогодье и последний переход до Глинянского поселения, а потом домой отправимся.

– Княже! Може остановимся уже на ночёвку? Скоро темнеть начнёт, а кметям надобно ишшо какого-нито оленя добыть на ужин.

– Ну, так командуй, токо место подбери, чтобы просматривалось со всех сторон, да дозорных выставь.

– Княже, здесь наши земли, кого нам бояться? – удивился воевода.

– Ага! Лютовой тожеть по своим землям бежал, а вона чё получилось.

Воевода выбрал поляну недалеко от дороги. Одних кметей отправил добывать пропитание, других хворост собирать для костров. Возки поставили в круг, конюхи кормили и поили коней, а дозорные, прячась за возами, зорко всматривались в лесную чащу. Нискинин сидел в возке, ждал, пока разожгут костры. Когда они запылали, освещая вокруг деревья, не проникая вглубь тайги, из леса вышли кмети с огромной оленьей тушей на плечах, рога которой тащились по снегу и оставляли глубокие борозды, воевода подошёл к князю и, кивнув в сторону кметей, восхищённо воскликнул:

– Смотри, княже, какого красавца кмети добыли!

Вои, увидев сослуживцев с добычей, кинулись им на помощь, приняли на свои плечи тушу и помогли донести до стана. Одни сразу начали снимать шкуру с оленя, другие, помогая поварам, резали мясо на полоски. Сквозь тёмную чащу ночного леса свет большого костра был виден далеко, но если бы кто-нибудь и заметил его, то не посмел бы подойти. В предновогодье всякое может быть, толи путники остановились на ночлег, толи лешие празднуют конец старого года. Кмети жарили над костром куски оленьего мяса, но разговоры всё время прерывались, и каждый невольно вслушивался в тишину зимнего леса. Дозоры не дремали, обеспечивая безопасность стану, но каждый боялся не тайком подобравшихся татей, а чего-то совсем другого. Хуже ничего и не придумаешь – ночевать в глухом лесу в самом конце старого года, когда вся нечисть входит в наибольшую силу.

Вскоре по поляне разнёсся дразнящий и возбуждающий аппетит, запах жареного мяса. Князь вылез из возка, подошёл к костру и остановился, наблюдая за кметями, как они радостно переговариваются, предвкушая обильный горячий ужин, и протягивают миски повару. Он посмотрел куда-то вглубь чащи и задумался, вспоминая ту Купальскую ночь и волка-оборотня. Он почему-то всё чаще стал это вспоминать и постоянно ждал, глядя на сына каких-нибудь изменений в нём, но пока, слава богам, ничего не происходило.

Нискинин вздрогнул, когда воевода его тронул за плечо.

– О чём задумался, княже? Мясо готово, садись снедать, а то остынет.

Князь придвинулся ближе к костру, сел, взял кусок оленины, но аппетит куда-то исчез и он ел, просто потому что надо было, кто знает, когда будет следующая остановка. Буяр сидел рядом и с удовольствием и большим аппетитом поглощал куски мяса, запивая сытой. По давно установленному князем правилу в дорогу хмельных медов с собой не брали, кроме небольшого количества для использования в медицинских целях. Недалеко от костра был поставлен шатёр для князя. Он доел мясо, вытер руки о край шубы и пошёл в шатёр, но перед входом обернулся к воеводе.

– Буяр! Не забудь проверить дозорных, откинул полог и вошёл в уютный шатёр. Весь пол был устлан медвежьими шкурами, на стенах шатра тоже висели шкуры, защищая от ветра. Вдоль одной стены лежали мешки с сеном, накрытые тоже медвежьей шкурой, а сверху лежало тёплое одеяло, подбитое соболями.

Не снимая шубы, князь лёг на приготовленное ложе, подсунул под голову подушку и закрыл глаза. Думал, что уснёт раньше, чем голова коснётся подушки, но сон исчез, как только удобнее устроился в предвкушении хорошего отдыха после долгой дороги. В голову полезли разные мысли. Ему хотелось женить Лютовоя, чтобы породниться с кем-нибудь из соседей и эта мысль не давала ему покоя, да и супруга Радослава не отставала «Када сына женим!» «Ага! Ты енто сурьёзно? – думал князь, – он вона, ядрёна канитель, токо чуть свет уже в седле и понёсся с кметями незнамо куды! Айда, беги, догонишь, можа и женишь!» Хотя после того как чуть не потерял сына, было огромное желание послать на дреговичей полки и выжечь все их поселения, веси и печища, и присоединить их земли к своим. Но нельзя, нет у него такой огромной рати, поэтому надобно за его сына отдать свою дочь Заряницу. «Хорошо было бы, чтобы сын Драговита Пересвет понравился моей Зарянице, не могу я её неволить, а ежли отрок ей будет не по душе, придётся проявить твёрдость и всё одно отдать её замуж к дреговичам. Нет! Не могу я свою жужелицу отдать супротив её воли… Може к волынянам тада её пристроить! Там у волынского князя тожеть имеется сын, и тада он не будет заглядываться на наши земли. Ох! Голова кругом идёт! Наверное, придётся подождать, пущай Заряница ишшо в родительском доме поживёт, а ежли кто пришлёт сватов, тада и будем думать. А вот Лютовоя придётся женить на дочери Радима, скоре всего. У радимичей много воев, можно будет объединиться и противостоять Киеву в присоединении. А ежли норвежская дружина конунга Одда Хельги26 возьмёт Киев и решит скрестить мечи с нами, то мы его задавим быстре, чем он кого-то призовёт в помощь».

Нискинину не спалось, он встал, потоптался на месте, оглянулся вокруг, чем бы заняться, ничего не увидев, кроме медвежьих шкур вокруг, откинул полог и вышел из шатра. Увидел дозор, сидящий у костра на стволе сломанного дерева, и пошёл к ним.