Читать онлайн ЛАНЬ

ЛАНЬ

повесть

«… самыми несчастными оказываются те, кто боится рискнуть стать счастливым».

(Гийом Мюссо)

То ли ночь, то ли утро… рань. Блеклый хворый туман осыпался крошечными каплями на траву. Стразы сонного, не уверенного в себе восхода. Переливчатыми бусинками расселились приземные облака по субтильным застенчивым стебелькам, украсили паутины и длинные суставчато-ломаные конечности летучих созданий, похожих на гипертрофированных комаров. В каждом таком водяном шарике – перевернутый мир. Вот трава растет сверху вниз, нависая над небом. Зеркальные ландшафты… зазеркальные… Глубоко в траве еще сумерки. Кто-то, может быть, видит сны. Воздух пахнет озерной водой. Солнце впрыскивает лучи сквозь рябое дырявое одеяло листвы, и они бестелесными лезвиями рассекают лесной покой, мглистый, пряный, упрямый, но и податливый. Время шепотов. Время слипшихся век. Ото мха по извилистым линиям вверх поднимается пар. Не будите… присутствие дня еще не осознано.

Звон и свист, вздохи, крики, визгливые всхлипы, треск, скрежет и звон, и свист… Громоздящийся ярусами кривоногий стеллаж, до отказа заполненный колокольчиками разных весов и размеров, тряхануло внезапной радостью. Из его неуклюжих недр ошпаренное птичье многоголосие, лопнув, брызнуло во все стороны, то хвастливо, то томно, то истерикой прорываясь, то провокацией…

За тяжелыми, важными и чванливыми листьями лопуха, за игольчато-витиеватой непролазностью чащи вдруг сместилась пятнистая тень. Не спеша. В настороженном беспокойстве. Подавляя подспудным и беспричинным страхом жажду восторга и любопытство, чутко втягивая влажными трепетными ноздрями переполненный новостями ветер… на поляну ступила… лань.

Никита скоблил свою физиономию бритвой. Физиономию… как частенько ее именовал. Утро. Свет из штурмуемых солнцем окон доминировал над поддельным хромым светом, вытекающим из электрических ламп. Дверь ванной комнаты за спиной открыта, и двоякость, двуличность состоящего из диссонансов освещения разваливает и кривит пространство. В зеркале вроде бы бреемое лицо, но его обступают и стараются вытолкать из своей суверенной картины безымянные и бесформенные просвечивающие тела… блики, пятна, фантомы… нежить. Никита сосредоточен… но вдруг в уголке отражения, за оградой сознания, вне территории здравого смысла… в створе проема метнулась тень. Вздрогнул и стремительно обернулся… Почудилось? Вот последние сгустки пены. Гладко. Все. Завтрак ждет. Пошуршал полотенцем, старательно вытирая щеки. Шорох ткани… вдалеке где-то перестук копыт…

– ?

Мерещится. Головой тряхнул и проследовал дальше в день. Привычный. Бодрый и деловой.

Корявые, бородатые мхом стволы. Многослойное покрывало промокших и почерневших листьев. Микроскопические цветы, редкие и сиротливые, сутулятся от боязни самих себя… Взметнулась вся эта слежавшаяся чепуха, бросилась врассыпную, толкаясь и налетая сослепу на соседей. Хрустом, нет, хрустами несметными встрепенулся лес. Слившись в пеструю бесконечную ленту, за спину отлетели кусты, вместе с ними – колючие крылья елок, монументальные кряжи дубов… Выгнув шею, глазищами обернувшись через недоворот головы, в галопе балетном сквозь дебри пронеслась лань. Что способно ее остановить в диком бегстве? Роса обернулась метущимся вверх дождем, и радуги смеющимися арками отметили траекторию бега. Небольшие такие радуги… дивные переливчатые воротца. Пройди через них и вольешься в лесную семью, станешь частью самородившейся сказки. Неоднозначной, порой запинающейся и сомневающейся в себе. Но как искренни брызги, что щедро дарила лань, пробегая и заставляя проснуться… проснуться от немощи, от неубедительного безразличия, лени и… что там еще наросло поверх хрупкой когда-то души… Дарила, сама не сознавая того.

Никита решительно отворил дверь и вынес себя на улицу. Но… споткнулся. Остановился.

– ?

В мире что-то происходило. Он замер и почему-то всмотрелся в небо. Погода была обычна. То солнце, то облака. Предвестия бури не усмотрел.

– Куда я сейчас направлялся? Ах, да…

Еще постоял, пытаясь собрать себя.

– Пусть! Дела подождут, – он внезапно сменил настрой, быстро-быстро, почти танцуя, прошел до машины, уселся внутрь, – В лес поеду!

В глазах глубоко, глубже, чем сам он смог бы нырнуть, всполыхнул озорной огонек.

Поляна. Теплая, светлая. Дарит радость тем, кто ее нашел. Проткнув гибким телом кусты, из сокрытых дремучих глубин на поляну выпорхнула лань. Птица, потому и «выпорхнула». Трава, обалдев, вздыбилась в страхе, в испуге. Лань замерла. Стремительно снизошел покой, если он быть умеет стремительным… Лань втянула ноздрями воздух, тряханула ушами и улеглась. Теплый свет разморил. Сиплый шепот листвы за спиной разлетелся своими сплетнями, но мгновенно утратил внятность и унесся по диагонали вбок. Полусон. Веки сомкнуты, магия началась…

Лес… еще не испорченный… там – от обочины метров пятьсот. Разомлевший на солнце грибной дух не по сезону густо поил обоняние гостя. Никита оставил машину на утрамбованном песке, что к обочине делал довесок. Городскими туфлями с опаской он переступил разномастные заросли пыльной травы, чуть брезгливо пробрался к тропинке, что кокетливо делала странного вида петлю, сторонясь торфяного ручья, и по скрюченным топтаным тысячу раз корням, что схватили тропинку, как скобы, пошел, не спеша, вглубь приветливых и добродушных зеленых толп. А они зашептались в смятении между собой.

То гостеприимная тень, то задорные и бесцеремонные лучи торопились дотронуться до человечьих плеч, головы… Никита направился на просвет – очень камерная потайная лесная сцена. Светом рампы заведует солнце, а кулисы растут вокруг вот уж много десятков лет.

Никита в преддверии встал, привыкая с трудом то ли к свету буйному после зарослей, то ли к странному предвосхищению… только чего?

Посреди мелкоцветья, что выстелило поляну, дремало, подрагивая в такт дыханию, существо. Уши, словно радары, пятнистое стройное, даже изящное, тело…

Лань подбросило… что за непрошенный визитер? На секунду – глаза в глаза… что-то вычислилось в мозгу, и ее унесло за границу лесных кулис.

Никита оторопело стоял, и на смену разрозненным и нестройным мыслям, что бродили в его голове за минуту до… осознания, нет, мимолетного осязания прикосновения душ, вдруг влилась непонятно откуда родившаяся мелодия… исступленная, невероятно родная, но растерзанная залетными ветрами… однако, уверенно сохранившая уголек надежды… на то, что однажды старательный и умелый мастер расплетет ее хаотичные узелки и разложит по нотным линейкам закорючки и точки, чтобы преподнести ее миру во всей первозданной красе.

Никита вытянул из стебелька жалобно пискнувшую фалангу травинки, сунул ее в рот. Повернулся и зашагал обратно. Почему-то на память пришла его встреча с Наташей. Годом раньше он, сидя в кафе, неуклюже и впопыхах сказал ей, что время уходит, а она ему нравится… «чертовски». И руку свою торопливую приложил к нежной коже предплечья… Так метнулась в кусты лань!

Всю дорогу домой в пробудившихся от анабиоза расстройствах суета охватила Никитины мысли. Он с порога включил свой компьютер, и в забытых доселе от лености социальных сетях отыскалась Наташа. Она сохранилась в друзьях.

Что же ей написать? Прямо в лоб? – те же грабли. Никита протянул руки к клавиатуре, будто делая первый шаг на минное поле.

– Наташенька, здравствуйте (они были, как и тогда, год назад, на Вы).

Она не в сети. И Никита сидел в ступоре пол часа… Вышел с сайта… Да, неизвестно, зайдет ли она сюда. Набрать телефонный номер? Нелепо. Что сказать? А… она же уехала к родителям. В деревне там на каникулах ее дочь.

Никита с Наташей общался порой по делу. По работе. Отношения – как из другого мира… измерения… уровня… К тому же ему не давал покоя факт, что она его младше… на восемнадцать лет. О!

– Дурак! – обозвал себя Никита.

Пятьдесят пять! Бес в ребро?

Нет, она ему нравилась чем-то искренним, может быть, даже растерянным, что проглядывало из глубины ее зеленоватых глаз. Он ничуть с собой не лицедействовал – да, конечно, его влекло… молодое резвое тело, стройность ног… но сильней всего его все-таки притягала загадка… он себе сформулировал так: магия потаенной души.

И, хоть был Никита женат, остановить себя не посмел. Что-то неудержимое руководило им… поиск несбывшегося?… неиспытанных им доселе чувств?

На завтра в сети одиноко висело письмо самого Никиты. И послезавтра, и на четвертый день. Усмехнувшись, герой и на этот раз вышел из своего аккаунта и неделю скулил внутри себя.

Ну, включу уж еще раз. Неделя прошла.

– Никита Михайлович, добрый день. Вы хотели что-то спросить? Или возникла новая задача? Я вернусь только через два месяца. Если что – напишите. Постараемся дистанционно решить.

Никита размял пальцы. Замер в поиске нужных слов.

– Наташенька, здравствуйте!

Стер.

– Наташенька, доброе утро! Я совсем не по работе. Хотел узнать, как Ваши дела. Время все-таки непростое…

Стер последнюю фразу. Исправил.

– … без каких-либо задних мыслей.

Enter.

Вечером к монитору толкнул нетерпеж. «Вот ведь неисправимый», – подумал Никита, но все же включился в сеть.

– Добрый вечер. Пока отдыхаю. Так сложились обстоятельства. Конечно, скучаю по интересным делам и по всем, кто остался в городе. Мне приятно, что Вы написали. Здесь общение – только с соседями и молчаливым лесом.

Никита продолжительно шевелил пальцами в воздухе прежде, чем написать. Морщил лоб, закрывал глаза, поджимал уголки губ.

– Наташенька, я очень рад, что Вы ответили. Вспоминал о Вас. Удивительное тепло ощутил.

На этом Никита запнулся. Что опять несет его вскачь?

На память ему пришла сцена, которую он наблюдал как-то раз. Симпатичная кошка сидела у края двора. Метрах в двух от нее замер кот. Три лапы на земле, четвертая занесена для очередного шага. Этот шаг занял больше минуты!!! Кошка круглыми и ничем не озадаченными глазами смотрела в безымянную пустоту. Она выстроила наивный взгляд и делала вид, что кота она не замечает. Кот двигался, незаметно для человеческих глаз… миллиметрами, микронами. Но он шел к своей цели… опасаясь спугнуть, выверяя каждый миг положение.

Нет. Нужно замедлить движение. Замедлить ритм жизни.

И все-таки решился. Не трусить!

– … От Вас исходит особая энергия, точнее, свечение. Это не объяснить. И это – не ради красного словца. Правда.

Вдруг она появилась в сети.

– Никита Михайлович, и я полистала Ваши фото...., что тут скажешь: "лайкать" не стала, так как просто устала бы. Хочу отметить – Вы умеете "улыбнуться" над собой при всей солидности и серьезности, которую внушаете при встрече! И еще… то фото, где стул с подломленными ножками на пепелище – это просто целая история с трагическим концом… на мой взгляд. Спасибо Вам большое за внимание!

Никиту прошиб пот. Он вдохнул и не мог выдохнуть. Он совсем по-дурацки заулыбался.

– Наташенька, спасибо за оценку. Неужели при встрече я внушаю только "солидность и серьезность"? Как было бы приятно вызвать у Вас игривые мысли… (Это уже начинался штурм!)

Однако, Наташа пока из сети ушла. Дела, вероятно… или смутилась его неожиданным напором.

Часа через два появилось:

– Ай-яй-яй, Никита Михайлович. Я грожу Вам пальчиком!

Не понимая пока, как вести себя дальше, Никита нашел в интернете картинку с дивным пейзажем и вывесил в сообщение.

Продолжение было лишь через сутки.

– Сегодня видела и слышала вяхеря – лесного голубя, а вчера – сойку!

– А у меня на даче все время лесной голубь порхает.

– Здорово, когда можно наблюдать такие явления и чудеса природы!

Перед сном Никита набросал еще пару великолепных снимков, позаимствованных опять из сети.

– Благодарю Вас.

– Наташенька, за что же тут благодарить? Просто захотелось поделиться.

Но она снова покинула сцену.

Утро случилось назойливо-деловым, и весь день пришлось унимать в себе дрожь нетерпения. Вечером ноги сами несли к компьютеру. Быстрый перебор клавиш, вводя пароль, и…

– За внимание, Никита Михайлович!!! Доброго вам утреца.

– Наташенька, только сейчас прочитал. Редко захожу. А Вам чудесного тихого дачного вечера, – выплясал пальцами на клавиатуре Никита.

– Это же так здорово, что есть дела другие и более интересные, чем соцсети! Ура!

– А я рад наличию этой сети. Могу с Вами общаться.

На выходные Никита поехал в деревню, где строил себе дом. Переписка с мобильного телефона шла теперь лишь с короткими перерывами. Можно было писать о любых пустяках, о погоде, о дачных делах. И они засыпали друг друга короткими письмами.

Никита отправил фотографию, поместив в центре кадра свой дом.

– Как красиво! Веселый домик. И клумбы в цветах. А это – моя деревня, – Наташа поместила ответное фото.

– Приятно и мило. А что это слева в камнях?

– Это звездчатка средняя, можно и в салат порубить. Эх, деревенька!!!

Суетные рабочие дни тащили Никиту по кочкам, кувыркали его, хватали за конечности, не отпуская ввысь, и метили синяками еще не окрепшие крылья. Он срывался пораньше из офиса и несся в деревню. Там иначе дул ветер, иначе звучала листва на деревьях крохотного, но своего парка. Там светился оттенками дружелюбного закатного солнца преображенный дом. Никита долгими капризными днями, что слагали летний сезон, собственноручно красил фасады. И радовался потом источаемому стенами теплу.

А красил в четыре руки. Таня, супруга-подруга, посвящала себя строительным превращениям всецело. Лишь весной становилось не то, чтоб совсем тепло, но приемлемо для ночевок, она оставалась на даче жить… и цветы начинали буйствовать, утварь в комнатах выстраивалась, как на парад, новая комната по волшебству одевалась в обои, и лаком сиял пол. И, конечно, фасады расцвечивала и ее кисть. Никита закатывал вечерами на участок машину, привычным движением обнимал и чмокал жену, пообедав, выкуривал сигарету и садился в свое кресло с холодным виски. Они слушали музыку, болтали о пустяках, и вся комната улыбалась.

Работал в деревне Никита лишь по выходным. Работал… и временами присаживался на крыльце… отлучаясь в зовущую электрическим тихим рокотом сеть… в интернет… все чаще теперь.

Через день после того диалога:

– А я в город вернулся. Дела поделаю и спустя пару дней – обратно в деревню. А Вы чем в деревне заняты?

– Сегодня грядку вскопала под лук. И еще попугая своего из города перевезла к друзьям, а то тут кот может съесть его, Голубчика. Он от стресса и одиночества совсем загрустил в городе, хоть я его и навещала раз в три дня.

– А он говорящий?

– Говорящий и даже ругающийся, – и она прикрепила фото..

– Красавец! А ругается по делу? Сильно сквернословит? Неужели Вы научили? Не может быть.

– Ругань цензурная, и я иногда на него ругаюсь, когда он под горячую руку попадает и мешает.

– А потом то же самое Вы слышите в ответ…

– Зато он может пожелать доброго утра и спросить: Кофе будешь?

– Приятно. Извините, Наташенька, я отвлекусь поработать. К сожалению, срочное дело.

Днем позже Наташа проснулась часов в шесть. Дочка мило спала в своей кровати. Радостный свет заливал комнату, и деревенский дом улыбался, подбадривая ее вставать. Бодрящая вода из рукомойника, ароматный омлет, джинсы и курточка, сапоги… в лес. В лес.

Еще не сбежал от прихода горячего дня туман. Еще капли с еловых ветвей норовили нырнуть за шиворот. Кроны шипели вверху, подражая омлету.

Неведомая до того искристая радость вдруг наполнила грудь. Так вот шагать, как лететь… Озорные букашки, ромашки, склонив свои головы, заглядывают в глаза, словно, спрашивая:

– Хорошо ведь? Пооткровенничай с нами.

Наташа в ответ разрумянилась, не зная сама, отчего…

Да, нет… зная, конечно.

Поляна в венке разлохмаченных сном кустов.

Она обернулась. И вздрогнула всем телом, по-животному как-то дернув боками… и показалось ей самой, что уши слегка повернулись на незнакомый звук.

Наваждение!

– Что же со мной?

Набекрень свернулась чаща, поляна сделалась ярче… и звуки… звуки острее. А запахи? Наташа топнула ногой и неожиданно рванулась в гущу леса. Ей мнилось, что она скачет легко и стремительно… на четырех ногах. Мимо летели сплошной полосой пейзажи…

Выход из радуги был так естественен. Вот и ее дом.

Удивление и короткий испуг сменились спокойствием и глубоким теплом.

– Со мной теперь случаются метаморфозы?!… – Наташа загадочно улыбнулась.

– Наташенька, с добрым утром. Желаю Вам солнечной погоды.

– Спасибо! Доброго и вам! А мы уже успели погулять под снегом.

– Снеговиков скоро будем лепить.

Ближе к вечеру Никита отправил с письмом музыку:

– Хороший блюз. Потанцуем?

– Может быть…, – был ответ через сорок минут.

И еще через день:

– Наташенька, с добрым утром. Как Вам такой завтрак?.. и с таким видом… – Никита поместил фотографию с видом на Чинкве-Терре, на переднем плане – стол с кофе, вином и цветами.

– И завтрак, и вид – мечта!!!

– А знаете ли Вы, как погиб Мичурин? … (Никита ни с того, ни с сего вспомнил старую шутку). Клюквой придавило, когда он ее срезать полез на дерево.

– Спасибо за хорошее настроение!

– Хочется, чтобы оно у Вас было неизменно хорошим.

– К сожалению это невозможно. Но спасибо за пожелание!!!

И через краткую паузу:

– Окружите себя красотой, и тогда у вас не будет ни минуты серости в жизни.

– Красивого вечера!

– Спасибо. Я стараюсь окружаться красотой. Даже в сети. Вот с Вами общаюсь. Иногда листаю Ваши фотографии… – Никита стал уже, как показалось ему, обольщать.

Лес манил. Лес обхватывал целиком, пробираясь ветвями в мысли, откликаясь на колебания чувств, всем собой словно провозглашая абсолютное единение. Задевая ветвями щеки, открывая невиданной красоты свои микроскопические миры, завораживая приглашением в тайну. Но, навязывая симбиоз, он в человеческое существо прорастал, подчинял себе мягко, но неумолимо. Он творил, он ваял. И случались метаморфозы… Наташа знала.

Она знала, что игры такие не безобидны. А мутации души необратимы.

И все-таки, забираясь все глубже и глубже, она впитывала его суть. Она раздувала, подобно лани, ноздри, ловя неприметные оттенки запахов. Она кожей читала вибрации ветра, различая в них бег зверей, суету муравьев и полет стрекоз.

А потом возвращалась домой изливать себя в строки, что пальцы выстукивали на клавиатуре. Пока еще сдержанно, вздрагивая и таясь.

Он присылал ей мелодии… и картинки.

Она сообщала:

– Читаю сказку, – и отвечала посылкой джаза.

– А Армстронг что тут делает? Под его музыку сказка? А я бы послушал его с Вами… под бокал вина…

– Армстронг – под фото которое вы прислали. Я бы под него и танцевать пошла.

– Это чудесно.

И день сменял день.

– Спокойной ночи, Наташенька…

– А вот уже и с добрым утром. Как Вам спалось? Сны были приятными?

– Утро дождливое… спалось беспокойно, и почему-то снилась поленница дров. Спасибо за доброе пожелание. Надеюсь, день сложится удачно.

Ее посетила бессонница.

– С добрым утром, солнечная девочка! Вы, наверное, еще не встали после бессонной ночи. Чудесного Вам дня, Наташенька.

– Я и не ложилась. Спасибо!

– Тогда надо днем прилечь. Отсутствие сна вредит красоте. Берегите себя.

Он ей писал:

– Я уже жду Ваших сообщений. Уже без этого никак… И утром, и вечером. Прочитал – и сразу тепло становится.

Расстояние между ними с каждым письмом сокращалось.

– Хочу Вам присниться в каком-нибудь дивном сюжете.

– В прошлом году утром пошла на колодец за водой и увидела, как по полю бежит лосиха!!! Как грациозно шла! Видно, её спугнул поезд. Но зрелище незабываемое!!!

– Значит там у Вас дикие места… А я видел лося в лесу близко в Новгородской области несколько раз. Это такая махина! Великан. По макушке больше двух метров. Один из них увидел меня (до него было метров 30), голову завел за дерево и замер. "Спрятался". Как ребенок.

Никита снова и снова входил в интернет. Сигарета роняла пепел на брюки и на пол. Таня где-то заботливо подрезала кусты, временами от них отвлекаясь, чтобы печь для вечерней бани была вдоволь сыта дровами.

– Увлекла тебя сеть? Интересно? – улыбалась она мужу.

– Конечно. Здесь столько чудесной музыки… А акварели! Просто восторг! – Никита искренне радовался изобилию информации, что валилась в огромное виртуальное вместилище. Но не только картинки, не только мелодии настырно манили его.

– А я приехал на дачу только что… и сразу нырнул в сеть в ожидании записочки от Вас.

– Ай-яй-яй, это уже похоже на зависимость…

– Вот если бы были стародавние времена и люди ещё писали друг другу бумажные письма и записочки, то я бы непременно добавляла капельку духов.

– Я перечитал Ваше послание и прямо-таки ощутил Ваш аромат… хотя совсем его не знаю…пока…

Переписка выстраивалась в бесконечный свиток… 300 страниц… 700…

Никита рассказывал забавные истории, составлял коллекции музыки, выискивал удивительные фотографии из сети. И писал, писал, писал…

– Это я перед Вами "перья распушил". Стараюсь понравиться.

– В мире животных Вы непременно были бы Альфа- самцом!!! Уверена на все 100%.

– А какое место мне уготовано в мире людей? Не обязательно отвечать…

– Придется уйти жить в саванну.

– Эх, записали меня в животные…

– Чтоб Вас утешить, шлю воздушный поцелуй.

Она понемногу смелела.

Тональность становилась нежнее:

– Спокойной ночи, очаровательница Наташенька.

Или:

– У нас тут солнышко.

– Но Вы сама – солнышко.

– Наташенька, а как Вас в детстве ласково называла мама?

– Это тайна мамы и дочки.

– Ну, ладно, не буду настаивать. Мне нравится произносить Ваше имя и так, как умею.

– Наташенька, спокойной ночи. Я пошел смотреть сны… о Вас, надеюсь.

– Наташенька, у Вас на некоторых фотографиях такой озорной взгляд… Вы озорница?

– С добрым утром, девочка-озорница . Какие Вам снились сны?

– С добрым. Здесь странная закономерность, когда я приезжаю, то некоторое время мне вообще ничего не снится, а потом такие сны бывают… только диву даешься, покруче, чем в кино.

– Девочка прелестная, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Никита Михайлович! Улыбнулась и тут же нахмурились… Умеете Вы найти ласковые слова…

– Это я еще себя сдерживаю… Боюсь создать Вам неловкость.

– Вот и правильно. Бойтесь. А я боюсь, что не усну…

– Вы засыпайте послаще… я явлюсь Вам в снах. Постараюсь хотя бы. Сижу сейчас, слушаю чудесный джаз.

– Наверное, будучи в разных галактиках, мы были бы обречены на вечную переписку. Но хочется верить, что в реальности мы все-таки встретимся, и я увижу живое озорство Ваших глаз и почувствую настоящее тепло Ваших рук. Спокойной ночи, Наташенька.

– С добрым утром, девочка-солнышко. Хорошо ли Вам спалось? День обещает быть не дождливым. Самое время заниматься садом. Успехов Вам, Наташечка.

– Доброго и Вам! Но я сегодня тучка! Дождь за окном.

– Ай-яй-яй! Сочувствую. Но думаю, что и в роли тучки Вы не менее очаровательны.

Никита самозабвенно играл словами. Никита исполнял балетно-словесные па и радовался их совершенной архитектуре. Никита всецело себя погружал в создаваемый образ себя. И скоро он стал им. Все слова его оказались искренни. Он уже и не мыслил себя в той удобной размеренной жизни, что предшествовала затеянной им переписке. Он дышал новой, такой животворной реальностью. Утром первая мысль – о ней. За секунду до сна – ее образ…

– С добрым утром. Пусть все Ваши задумки сегодня исполняются.

– С добрым утром, Наташенька. Спасибо за пожелание. Вот прямо все-все-все задумки? Это было бы сказочно. Значит, мы с Вами еще выпьем вина… на брудершафт… итальянского… Хорошего Вам и радостного дня. Чтобы время текло в предвкушении восторгов и изумлений. Всегда. (Прямо-таки тост почти).

– Я имела в виду дела сегодняшние в первую очередь, а вы меня на слове ловите, ай-ай-ай, Никита Михайлович!

– Я не ловлю на слове. Я просто развернул и продолжил эту тему. И потом, разве только в делах нужен успех? Время так несется… катастрофически! Вдруг поднимаешь взгляд от дел, а последний вагон уже точечкой на горизонте вибрирует…

– Вам не кажется, что если я в Ваших мыслях, то это близко?

– Конечно, кажется. Но… хочется дотронуться рукой и ощутить, что Вы не виртуальная (хотя сомнений и нет).

– А в мыслях что только ни происходит. Мы с Вами уже купались в лесном озере, чистом и прозрачном… а вокруг ни души… только кроны шумят…

– А купались мы, наверняка, в чем мать родила?

– В лесу… конечно! До чего же Вы были прекрасны!!!

– А знаете, какой восхитительный аромат приобретает кожа от свежего воздуха? Не надышаться… Все, дела закончил, поехал обратно на дачу.

– В добрый путь! Вы меня смущаете.

– Это чудесно. Смущение чаще всего украшает женщину и распаляет мужчину.

– Мне кажется, что тут сказывается не только богатая фантазия, но и Ваш жизненный опыт.

– Может быть. Но самое главное, что тут сказывается, это – Ваше обаяние!!!

Уже месяца полтора прошло с начала бесед. Тональность менялась, доверительность проникала в слова, проникала в мысли. Посреди дневных забот, посреди ночи, когда сон не спешил откликаться на приглашение, возникали мечты. И за каждой очередной беседой мечты эти крались в тени, чтобы наедине с героями, с каждым пока в отдельности, становиться смелее и красочнее.

– С добрым утром, прекрасная муза. Что Вы делали в сети ранним утром? Полагалось еще спать… Хорошего Вам дня.

– Так это я только утром со свидания с Вами явилась домой. Черемуху нюхали.

– Я представил себе аромат черемухи и Вас рядом… близко, ближе не бывает… и, простите меня, нафантазировал вкус Ваших губ…

У природы бывает такое состояние… задумчивости что ли. Или мечтательной рассеянности. Мхи и травы при этом волнуются так, что невольно источают мощнейший запах. Запах одурманивающий, беззастенчивый, откровенный. Они не сдерживают себя. Они не могут. И тогда дуреет весь лес. Тишину сметают в сторону посвисты, вздохи и стоны. Древесина скрипит как шальная, вырываясь сама из себя. Всхлипы пухлых ленивых облаков, застрявших в макушках елей, проливаются в лужи и в темные, словно чай, торфяные ручьи. И стебли высоких злаков с податливыми кисточками копят влагу, отнимая ее у ветра. И резные травинки, что поменьше ростом, разводят слякоть, то ли плача, то ли изнемогая от вожделения.

Никита в промокших кедах петлял по знакомому лесу, пытаясь найти ту поляну, где глазами в глаза познакомился с ланью. Он всматривался вглубь и вдаль. Он и шел по наитию, и наивно старался вычислить, где это было. Он попробовал даже методично пометить тропинки, которые отшагал. Да, и нашел он поляну тогда совсем недалеко от дороги. Она заросла? За какие-то три недели? Или все померещилось? Лес вокруг одинаково густ.

Никита остановился, напряг свой слух. Кто-то шел вне пределов видимости. Неспешно. Тот, кому лес был домом. Собственное дыхание Никиты заглушало шаги. Он прекратил дышать. Это и не шаги – фантом шагов, слуховая галлюцинация, вероятно.

– Кто здесь? – ослабевшим внезапно голосом выдул странный вопрос Никита.

Взрыв! Обвал! Ураган! Перепуганные деревья отшатнулись стволами… Кто-то, в страхе взметнув клочками мох и забывшую переживания слякоть, распорол траекторией бега чащу…

Наташа отправила в переписке солнечную фотографию. Плечи загорелые, бретельки у платья тоненькие…

– Платье с открытыми плечами обольщает. Я бы непременно хотел целовать эти плечи!!!

Ответом был смайлик.

– Наташинка, что ж Вы так далеко?! Я тут подумал: а не выпить ли нам как-нибудь вина или рома… он такой ароматный…

– Друзья называют меня Натуля. А Вы придумали что-то новенькое, но звучит приятно.

– Наташинка – это, как горошинка, маленькая такая и очень милая… Вам кажется опасностью то, что приятно? Давайте отправимся в полет… образно, конечно.

– Боюсь не устоять.

– А Вы не бойтесь. Я же не проглочу Вас. Расправим крылья, и реальность станет чудом… А все внизу с птичьего полета кажется таким мелким и несущественным.

– Да, пожалуй… но спускаться все равно придется…

– А разве сам полет не стоит того, чтобы в него окунуться с головой?

– Я, конечно, натура романтичная и мечтательная, но есть реальность!

– Мы так привязаны к реальности, что слишком поздно понимаем, что что-то прошло мимо… Какой воздух! Я уже парю.

– Вот и хорошо. А я посижу и перышки почищу.

– Представьте себе нас сегодня перед сном, не в чем себя не останавливая… и… Давайте выпьем вина. От него душа танцует.

– Наташенька, Наташечка, Натуля, Наташинка, я заранее желаю Вам спокойной ночи… боюсь проморгать. И для Ваших предсонных фантазий даю Вам начальную ноту: я целую Ваш мизинчик на левой ноге…

– Такое начало вовсе не предвещает спокойной ночи…

– Ну… только до какого-то момента… а потом сон берет свое. Сладких Вам фантазий, переходящих в сны, Натуля. Пойду сегодня тоже пораньше спать. Завтра на работу. Целую Вас мысленно в теплое ушко. До завтра.

А через день:

– Спокойной ночи, Наташечка. А я хотел рассказать Вам, какой Вы представлялись мне в моих фантазиях… очень восприимчивой, ласковой и нежной, но при этом вдруг взрывной и ненасытной, порой робкой и сомневающейся и вдруг отметающей все условности, яркой, игривой и любопытной, то завоевательницей, а то – маленькой растерянной девочкой… и обязательно озорной. И еще такой разной, но всегда чарующей. Спокойной ночи. До завтра.

– Хотела Вам сказать, что от поцелуя в ушко по телу пробегают мурашки.

– А мне ужасно хочется почувствовать Ваши мурашки… все-все-все… И мурашки – это не максимум.

Никита укутался одеялом с головой. Ночь раскрыла перед его глазами черный экран. Изображения не возникало. Только звук его дыхания грохотал в тишине. Только едва уловимые, наверное, воображенные запахи заполняли постепенно пространство.

Мнимое головокружение призвало сон. Идеально черные тени делали лес полосатым под лунным светом, нездешним и отстраненным, совсем не желающим раскрывать те загадки и тайны, что веками приписывались ему людьми. Никита передвигался скорее наугад, чем, будучи ведом каким-нибудь из пяти чувств. Под ногами то мягко податливо проседали мхи, то ветка хрустела, а то твердый пень грубо гнал манящую медитацию. Никита отчетливо слышал свое дыхание, шорох шагов… а иных звуков не было. Птицы, наверное, переселились в другие миры или просто боялись выдать свое присутствие… боялись оказаться втянутыми в таинство, в то колдовство, что вот-вот собиралось случиться.

В какие-то моменты путник терял понимание, где он начал свой путь. Лес был во все стороны одинаков, лишь длинные тени прочерчивали направление. Зачем он пошел сюда? Что позвало его разум? Нет, не разум – его отсутствие. Чары…

А самой луны не видать. Свет струится совсем ниоткуда. Мерный шаг монотонным ритмом вгоняет в транс. Никита почти спит. Однако, внутри его я, в глубине, недоступной для разбирательств с самим собой, светится уголек. Тело шагает, передвигает ноги, пока не ввергается в левитацию, ноги уже механически перебирают ветер, плывут в этом ветре, и их форма претерпевает мутации… искажение черт, расплывшееся изображение. Усилий совсем нет. И история вершится по собственному наитию. На внутренней поверхности затылка, все время сзади Никита угадывает Наташин образ. Он пытается повернуться, чтоб насладиться ее красотой, чтоб заглянуть в глаза, соприкоснуться взглядами. Но это оказывается невозможно – затылок поворачивается вместе с хозяином, и Наташа обречена быть спрятанной.

Волны качают Никиту. Он по-детски улыбается, он почти счастлив. Пухлый ветер, удивительно дружелюбная тьма, гениальная музыка тишины.

Внезапно… падение с высоты… грохот лопнувшей пустоты… вакханалия звука… галоп! Безоглядный, эгоистично громкий… Осыпь. Камни и белая яркая пыль вокруг! Только долю секунды видны глаза… цвета горького шоколада с оттенком сливы… и влажные ноздри шумят в лицо.

Никита рванулся из-под одеяла, из мокрого космоса, из бесцеремонной жары…

Комната не изменилась. Изменился он сам. Тонкая, но неразрушимая нить протянулась из сна, проросла в испуганный и очарованный мозг. Бег стремительных ног. Как побег. От чего? К чему?

Утром в сети Наташа ему подарила свою фотографию. Из тех, что сняла теперь. Она вглядывалась в воображенного него.

– Неудержимо тянет расцеловать каждую Вашу веснушку. Они такие милые…

– Спасибо за комплименты. Опять смутили меня…

– Я представляю, как изумительно Вы смущаетесь. Мне становится сказочно тепло. Я почему-то думал, что по поводу веснушек Вы ответите "их много…" А я бы на это сказал "я справлюсь".

– Сомнений нет. Даже за 500 км чувствуется Ваш напор.

– Это – не напор, это – мягкая теплая волна, которая норовит Вас поднять на гребень, ласково укачать и водить таинственными тропами, пронизанными радужным светом, приводя в восторженное настроение. Планы только такие!!!

– Благодарю! Никогда не думала, что веснушки – это такая страшная сила.

– А веснушки Ваши на меня действуют магически. Давайте их сосчитаем вместе. Я по Вам соскучился. И в сети, и в реальности.

– Смутили, но я улыбнулась …

– Иногда хочется что-то рассказать Вам из своих мыслей и ощущений, но боюсь совсем смутить…

– Тогда не рассказывайте, конечно.

– Думаю, что потом когда-нибудь обязательно расскажу, но глядя Вам в глаза и прикасаясь к пальцам.

– Интересно, что там в вашей голове.

Никита отправил Наташе фотографию со скульптурой Родэна «Поцелуй» и с комментарием:

– Восхитительный Родэн. Обожаю его. Так красиво и так чувственно!!!

– Это же соблазнение чистой воды…

– Вы имеете в виду саму скульптуру или то, что я Вам ее отправил? Это произведение доступно для всеобщего обозрения в музее. Впрочем, Вы, наверное, правы. Но какой кристально чистой воды это соблазнение!!!

– Пусть Вас так сегодня поглотит работа, что про меня и времени вспоминать не будет!

– Зачем же Вы меня обрекаете на такой мрак? Вы же солнышко!

– Чтоб неповадно было. Я пугливая лань. Вы меня так взволновали, что я села на велик и поехала кататься.

Дни полнились перепиской. Дни к ней свелись. Все остальное переставало иметь значение. Оба героя, отвлекшись порой на незатейливые привычные дела, спешили к своим компьютерам. Дела перелистывались без прежнего внимания и души. Они стали почти назойливым неудобством, мешавшим творить историю, захватывающую, загадочно новую, такую, в который весь прошлый опыт только растерянно мог развести руками.

Что заставило Никиту вывернуть свой привычный, спокойный и вполне гармоничный мир наизнанку? Что толкнуло перешагнуть через праведную границу, прочерченную… нет, должную быть прочерченной в сознании женатого человека? Внезапное вдохновение? Упоение неизведанным? Он не мог бы ответить себе наверняка… В его жизни, в этой хрупкой сияющей благодатью и умиротворением воздушной сфере то и дело протачивались каверны. Они полнились вакуумом, они звали взглянуть на них, они ныли… фантомы из снов, воспаленные тени фантазий, бестелесные призраки голода по чему-то, что мнилось существенным, но не могло расцвести… то ли не доставало таланта, то ли адреналин искушения был настолько востребован телом…

Ни на минуту Никита не отрывался мыслями от Наташи, и она утопала в неясных, но неотвязных ощущениях, что теперь их взаимные письма – воздух, без которого… да, невозможно просто.

Она срослась с клавиатурой.

– Ах, уж эти женские ушки, чем-то похожие на розочки, которые хотят, чтоб их поливали таким сладким нектаром слов, который может обернуться ядом… Но они, глупые, расцветают.

– Эти женские ушки совсем не глупы. Нелепо как раз отвергать нектар. Эти женские ушки созданы такими чудесными, чтобы в них шептали и их целовали. Или я уж такой злодей? Вы боитесь меня или себя… или чего? Что заставляет Вас подозревать присутствие зла там, где его нет?

– Наташенька, Натулечка! Вот просто переписываюсь с Вами, а внезапно волнами накатывают приступы нежности. А листаю Ваши фото, и на некоторых аж перехватывает дыхание… Это болезнь? Или разновидность психического расстройства?

– У нас солнышко! И лань в прекрасном настроении!!! Хочется уже после сна выходить босыми ногами на крыльцо, а после первого глубокого вздоха, проскакать по росистой траве. Ноги потом бархатные становятся.

– Эта последняя фраза – обольщение для меня!!!

– Мысленно я разрешила Вам поцеловать ушко и подумала, что это так щекотно, когда есть легкая небритость.

– А я то, дурак, бреюсь регулярно… Вы меня умиляете. Иногда вижу в Вас наивную маленькую девочку. Это чудесно. Вы светитесь. Солнышко! Вы любую ночь превратили бы в белую.

– Ой, простите… кажется, последнее звучит неоднозначно.

– Мои ушки вспыхнули.

– Я не вкладывал скрытый смысл. Ушки можно успокоить нежным поцелуем. Еле прикасаясь…

– Это что? …без пяти минут "секс по телефону"?

– Ну, зачем же так… Не всегда надо прямо "в лоб"… Это не правильно и не вдохновляет. И мне секс по телефону как-то чужд. Здесь важнее и интереснее то, что мнится как вероятное, возможное… Не буду отвлекать. У нас еще все впереди.

Через пару часов:

– Наташенька, Вы действительно, как пугливая лань, прячетесь в чащу от малейшего шевеления теней… Я опять Вас смутил?

– Просто лань загнало беспощадное солнце домой, вот почитать думаю, книгу взяла.

– Слава богу… я уже начинаю осторожничать до нелепости.

– Щекочите нервы и мне иногда, мне это нравится в данном случае.

– Хорошо. Буду… но с оглядкой. Не хочу, чтобы лань совсем спряталась в дебри под переплетенные ветви и коряги. Но смущаетесь Вы очень мило, Наташенька.

– А Вы после свежего воздуха, наверняка, будете пахнуть озерной чистой водой… и щеки, и плечи, и руки, и животик…

– После физических нагрузок все пахнут потом, вот это чистая правда! Гребла траву и капелька пота по шее скатилась в ложбинку…

– Вы меня раззадориваете!.. Я бы с наслаждением вдыхал аромат этой ложбинки…

– Натуля, Наташенька, Вы так меня сегодня по-хорошему зацепили своей "ложбинкой", мокрой от капельки пота… Я до сих пор под впечатлением.

– Вы тоже меня чем-то зацепили.... Лань не всегда бывает пугливой, бывает и игривой, это как настроение.

Ненадолго дела отвлекли… Но опять:

– Увидеть Вас уже невтерпеж!!!

– Я бы потанцевала.... и платье надела в пол с открытой спиной… Цвета Шампань.

– Ой… я обмираю от восторга!!! И опять на уме целовать каждый Ваш позвоночек от шеи вниз…

– Не спугните мой сон!

– Спокойной ночи!!! До завтра.

Дни тащились упрямо долго, издеваясь над проснувшимся нетерпением. Ежедневные «С добрым утром» и «Спокойной ночи» постепенно окрашивались все более смелыми дополнениями… спелыми дополнениями (как каламбур). Никита писал:

– Хочу Вам подарить ощущение невесомости… когда вихрь в голове, разноцветные облака вокруг… и нирвана… и сладкое исступление… Но, опять боюсь продолжать. Лань устремится в чащу…

– Я не могу уловить тот момент, когда Вы проникли в мои мысли. Лань не только пуглива, но и мастер маскировки. Вот не видишь ее в чаще, и вдруг… вот она всего в шаге… только руку протянуть… а она внезапно срывается с места… и никак ее не догнать.

– Я проснулся около 5, но потом удалось уснуть. А перед этим Вы приходили ко мне во сне. Я так реально это ощущал. Простите меня, но не могу не рассказать. Вы были удивительно властны и инициативны. Вы то дразнили меня, ускользая, то снисходили до таких телесных откровений… Это было божественно! А глаза у Вас были шальные!… восхитительно шальные. Сокрытые глубины манят гораздо сильнее очевидного. Это в высшей степени упоительно… любоваться каждой линией, каждым изгибом, каждой потаенной ямочкой, каждой естественной чарующей складочкой и каждой веснушечкой… Я все еще под впечатлением… я все еще там.

Наташа ему отвечала:

– Иногда меня очень пугает ваш напор… и я даже рада, что не в городе! А иногда… мне просто хочется уступить… и сдаться.

– А "уступить"… себе. Вы отчаянно боретесь с собой. Я не завоеватель… я падаю к Вашим ногам… – писал ей Никита.

Но микроскопическими шагами они приближались друг к другу.

– Сегодня сама краснею от мыслей, которые меня вчера одолевали перед сном… Но не просите, не расскажу. Может быть, потом сами прочитаете в моих глазах…

– Я подумал: как Вы, наверное, можете озорничать, когда перейдем черту… Ощущение, подобное свободному падению, катанию на американских горках.

– В мечтах Вы вольны делать со мной все, что заблагорассудится.

– Вы разрешаете?

– Даю Вам полную свободу! Я сегодня смелая!

– Я бы сейчас тихонечко поцеловал уголок Ваших губ… И пока на этом остановился бы…

– Хочу еще!…

– … чтоб нарастало внутри неудержимое… а потом как…

– Нацеловаться бы в волю…

– Я бы Вас обнимал очень нежно… крепко, но осторожно.

– Ах, остановитесь, а то дыхание участилось…

– Я бы пальцами перебирал Ваши пальцы… а ладонями осязал все, что поддается и не поддается осязанию… Не могу уже остановиться. Вот так хочу, когда встретимся… чтоб невозможно остановиться! А еще представляется, как от некоторых моих прикосновений Вы издаете вот такой "Ах!", как сейчас написали.

– У меня внутри полный калейдоскоп… и звуков, и ощущений!

– Хочу осязать Вас, обонять и чувствовать вкус.

– У меня мурашки возникают где-то за ушами и сбегают по шее ниже…

– Какой дождище за окном у меня! В такую погоду зарыться вместе под одеяло и забыть обо всем на свете. А мурашки я стал бы ловить губами… а они от этого только множились бы… Да?

– Чур, сегодня на ночь никаких таких разговоров!

Никита осторожно, но шел в атаку… крадучись, придерживая напор. А Наташа становилась смелее. Они каждый день общались столько, что откровение становилось естественным, а страхи бледнели и осыпались в небытие.

– А я тут вот, о чем подумала. Ведь все начинается с запаха, с первого поцелуя, наши маленькие химические лаборатории знают и делают свое дело. И все, как на уроках химии, когда взаимодействуют два вещества, то либо выпадает инертный осадок и опыт заканчивается, либо выделяется колоссальная энергия…

– Для меня это так удивительно и в новинку, когда так можно чувствовать человека на расстоянии.

А после и вовсе Никита стал отправлять описания своего восторга, своих скрытых доселе желаний, правда, маскируя их в невинные образы… И Наташа его принимала таким.

– … мне нечего сказать, только – " Ах!!!"

– Так хочется не читать Ваш АХ, а слышать!

– Остановиться надо …сейчас! Мне кажется, что при встрече слова будут не нужны…

– Так хочется быть причиной Вашего АХа и сознавать это, и ценить, и захлебываться им.

– Спокойной ночи не пожелаю! Пусть я являюсь Вам во сне совсем смелой, горячей и… ласковой!

Никита летал. Крылья еще не выросли, но он стремился взмыть. Он упивался своей влюбленностью, он ее выращивал, лелеял, культивировал… И время от времени стал сочинять стихи. Немыслимо было не петь стихами. Одно из стихотворений он на ночь глядя отправил Наташе:

Я войду в твой чертог завтра.

Пусть срастутся за мной стены.

В ахинею поверю Сартра.

Стуком дом наводнят вены.

Теплым заревом ты вспыхнешь

И расплавишь меня в массу,

И любую твою прихоть

На руках вознесу. Здравствуй!

Между нами черта стерта,

Наши руки сейчас – ливень.

Я теперь самого черта

Под засаленным саваном видел.

Я, где верх и где низ, забуду.

Все сольются в одну краски.

Я омою тебя, чудо,

Водопадом земной сказки.

Этим штормом сорвет парус.

Полагайся на волн волю.

Как раскатиста ласк ярость!

Как я стражду земной боли!

Все вверх дном! Буря, гром, ветер!

Пляс стихии! Балет смерча!

И срывает врата с петель.

И дает по зубам смерти.

Но фортиссимо вновь в драку.

Им повергнутых скал мало.

И вершину вершин – так ее!

Белый всхлип! Апогей шквала!