Читать онлайн На дне большого котла

1

Кабинет главного повара

– То есть как это: на дне большого котла? – медленно переспросил Адальгрим, поднимая глаза от бумаг.

Бодо и хотел бы ответить, но лишь вздохнул.

В комнате пахло чем-то пряным, а ещё немного табаком и воском. От самого Адальгрима отчётливо веяло кислинкой, свежим тестом и изюмом, потому что он, подумал Бодо, только что вернулся от пекарей. Адальгрим был похож на большого сытого кота при хорошем доме: такой же лоснящийся, вальяжный и с хитрецой.

А между тем старик считался в Майле большой шишкой, поскольку заведовал сразу всем Залом Приправ – этим огромным и сложным миром внутри Башни, вечно полной до краёв голодных ртов. Учитывая, что любой уважающий себя бротт1 принимает пищу не реже шести раз на дню, влияние Адальгрима сравнивали с властью самого коменданта крепости, Хэла Шиповника. Тому главный повар вроде бы и был подчинён, но на умы и настроения гарнизона всегда влиял напрямую – через желудки.

Бодо поёжился, не решаясь выпустить из рук свою странную находку.

Если бы не сегодняшнее происшествие, главного повара Башни он, даже будучи старшим по утренней смене на кухнях, увидел бы только на пиру в честь Дня Основания, да и то издалека. А теперь этот самый главный начальник, сидя на расстоянии руки, пытается проткнуть Бодо взглядом насквозь, как вертелом.

В тёмном углу тихонько пробормотали:

– Семьдесят фунтов изюма. Тридцать шесть миндаля. Семь мускатного ореха. Двенадцать связок корицы. Пятьдесят фунтов гвоздики. Склянка нардового масла. А где корень куркумы?

– Кто охранял Зал Приправ этой ночью? – повернув голову, спросил Адальгрим. – Справляются из рук вон плохо!

– Кто-то из сотни Тэда Розарника, – немедленно отозвался голос помоложе, принадлежавший незнакомому Бодо парню в форме Вольного Стрелка, или бранка2, как они сами себя называли. – Заступили с начала недели.

Бранк стоял в полутени справа от Адальгрима, из-за его плеча внимательно глядя на то, что принёс Бодо. Стрелок был в форменной стёганой куртке с наплечниками, как и положено, из голубоватой доламионской стали, но без шлема, так что какого он звания, сразу было и не разобрать. Нашивка на рукаве, указывающая на принадлежность к сотне, терялась в полумраке. Единственное, что можно было сказать наверняка, Стрелок был не из бедных. Шнурки на жёсткой краге, обязательном атрибуте для левой руки каждого лучника, вызывающе блестели позолотой.

Бодо переступил с ноги на ногу.

– Можешь положить это сюда, парень, – смилостивился Адальгрим.

Тяжёлая находка брякнулась поверх груды записок, сметя парочку под стол. Впрочем, на них никто и не глянул – настолько необычным было то, что выудили сегодня в начале смены, сливая остатки воды из большого котла.

В большом котле, который из-за его размеров правильнее было бы называть бассейном, весь день до полуночи непрерывно готовился кипяток. Без целого моря кипятка было не справиться с огромным количеством грязной посуды, остающейся на кухне после приготовления и поедания тысяч порций. Вчерашнюю воду, не использованную за день, было принято сливать, заменяя на свежую. Но перед этим котёл проверяли на чистоту.

Выполняя эту процедуру, позёвывающий Бодо и приметил сквозь тонкий слой воды нечто тёмное. Не подозревая, что это нечто может привести его к самому Адальгриму, он зацепил что-то явно лишнее багром и вытащил на свет. Носильщики, черпальщики, посудомойки, водоносы и прочие кухонные служители, в поисках тепла и перекуса наводнявшие с утра пораньше зал с котлами, с визгами и охами обступили находку.

– Десять фунтов прибрежного шафрана. Сорок пять сандалового порошка. Двадцать толчёного аниса, – бормотали в углу.

– Очевидно, что это… сапоги? – с долей сомнения проговорил Адальгрим, ещё раз оглядев бесформенное нечто, с которого капало на пол.

По въевшейся поварской привычке он принюхался:

– Бычья кожа, – но, опомнившись, брезгливо отодвинулся.

Понимая, что как старший смены он должен попытаться как-то всё объяснить, Бодо выдавил:

– Это не наше!

– Разумеется, не наше. Где ты на сто миль вокруг сыщешь бротта в сапогах! – насмешливо отозвался главный повар, тыкая пальцем в собственные мохнатые ноги. – Но кому это теперь позволительно полоскать обувь в кухонных котлах? Судя по размеру, Верзилам?

– Этим дальше Покоев Эверарда хода нет, – быстро ответил за Бодо, наклоняясь, Вольный Стрелок. – Парни Розарника и не могли бы никого оттуда пропустить. От Покоев до подвалов – три этажа и пять постов.

Он полуприсел так, что его глаза оказались на одном уровне со столешницей.

– Но позвольте-ка, – пробормотал бранк.

Вытащив из ножен на поясе кинжал, он ткнул им в ремешок на голенище сапога. Адальгрим и Бодо в недоумении воззрились на небольшую пряжку из потемневшего серебра, подцепленную на самый кончик лезвия.

– Орочья руна, – с непроницаемым лицом констатировал Стрелок. – Такие носят на щитах в Черноземье, хотя на знамёнах у них, как вы знаете, как и у нас, башня, только не белая, а чёрная. И мех в оторочке… – Он показал кинжалом. – Такого в наших краях не сыскать. Возможно, орочья работа. Из-под Глотки Тролля или даже севернее.

Адальгрим, крякнув, встал. В тёмном углу ойкнули.

– Попасть внутрь Башни это могло лишь двумя путями, – пристально глядя на Бодо, продолжал Стрелок. – Либо как трофей, и тогда это действительно чья-то глупая шутка, над которой мне лично смеяться не захотелось бы. Либо…

Он убрал кинжал, и Адальгрим закончил за него:

– На ногах того, кому такие сапоги под стать. Орк на моей кухне. В подземельях Башни. Серьёзно? – криво улыбнулся он. – И кто тут шутник?

Бодо разинул рот.

Стрелок, покачав головой, сгрёб со стола мокрые сапоги, завернул их в какую-то холстину и полувопросительно проговорил:

– Если позволите, я бы поглядел на место, где это нашли. Моему начальнику это будет интересно. Меня зовут Ланго Падуб, – объяснил он Бодо. – Десятник Малого Народа, сотня коменданта.

Представившись, Ланго надел высокий блестящий шлем, который и впрямь украшало зелёное перо, положенное командирам десятков, и сразу же приобрёл официальный вид.

Бодо невольно выпрямился, втянул живот и поклонился. Разного народа без званий в Башне служило, пожалуй, не меньше, чем лучников. Но вся молодёжь из кухонной прислуги, тайно или явно, мечтала попасть в Вольные Стрелки.

– Бодо Глубокоп, к вашим услугам! – представился он. – В сегодняшней утренней смене по кухням я старший. Конечно, я всё вам…

– Только сделаю это я! – прервал его главный повар. – Мне, знаете ли, тоже интересно до жути: как это в моём кипяточке вдруг оказались эти обноски! Кто-то должен за это ответить. Пошли, – мотнул он головой в сторону двери. – Всё равно сейчас открывать кухни, а потом на доклад к Капитану. А вы здесь пока, – добавил он внушительно в тёмный угол, – досчитайте наконец эти порошки. Пир через две недели!

Почтительно пропустив всех вперёд, Бодо, полный опасений и надежд, покинул кабинет начальства. Внутри у него всё дрожало: живых орков, впрочем, быстро превращаемых в мёртвых, в Майле, несмотря на неспокойные времена, видели только Стрелки, несущие службу далеко на востоке, у самых Гор. И тут – сапоги!

Уже закрывая дверь, он услышал невнятное:

– Сто фунтов черного перца. Тридцать три имбиря. Турнесоль в кусках, десять штук. Но где же, сожри меня тролль, корень куркумы?

2

Зал с котлами

Рассекая широким пузом стылый предрассветный воздух, Адальгрим повёл их по маршруту, отлично известному Бодо.

Кабинет главного повара, в котором он держал под приглядом хозяйственные записи и самые дорогие ингредиенты, располагался на первом уровне Башни, совсем недалеко от южной двери. Кухни лежали ниже – под Закромами, как бранки с присущим им юмором окрестили вовсе не кладовые, а помещения для провинившихся Стрелков. Наказанные, которых «упрятали в Закрома», то есть переселили на время в подвал, иногда выполняли и черновую работу по кухне. При их строгой диете – никакого второго завтрака или полдника, – и отменном аппетите это-то и было настоящим наказанием.

Выйдя в коридор, сложенный из пепельно-чёрного литворна, по преданию, добытого первостроителями крепости ещё вместе с гномами, они повернули налево и спустились на два пролёта по крутой лестнице, соединяющей все этажи. У высокой двери их встретил патруль: два Стрелка со значками сотни Розарника на рукавах. Всё, как и говорил Ланго Падуб.

Троицу, первым в которой шёл главный повар Башни, пропустили без лишних слов.

Оказавшись за дверью, Адальгрим кивнул Бодо, мол, показывай. Начальник посещал его смену нечасто, обычно будучи занят по утрам с поварами. Бодо лихорадочно попытался припомнить, оставил ли он хозяйство в должном порядке. Обязанности старшего утренней смены были на первый взгляд несложны: сделать так, чтобы всё работало, а приёмы пищи состоялись в срок. За этой простотой крылось, увы, немало нюансов.

«Большой котёл… почистили. Воду начали носить. Мыльный корень – тоже. Пекарня работает с полуночи. Подъёмник в кладовые исправен. Новый уксус снизу принесли. Мешки починили…» – билось у Бодо в голове.

– Бодо! – испуганно окликнул его было юнец Сордо, торчавший, как всегда, у котла, где в смеси хвоща и уксуса кисли на ночь оловянные миски. Увидев Адальгрима, он выпучил глаза, замотал головой и прикусил язык.

Но Бодо смотрел уже не на него.

Из-за двух других небольших котлов, в одном из которых парились сковородки, крюки и вертела, а в другом промывалась холодной водой зелень, они увидели сначала большой котёл, а затем – небольшую толпу.

Над котлом стоял пар, а значит, этажом ниже, в кочегарке, исправно подкидывали дровишки, и всё было в порядке. Но сердце у Бодо ёкнуло, когда он разглядел, что все столпились в одном месте, а вместо обычных дел обсуждают что-то.

Подойдя ближе, они услышали чей-то резкий голос. «Кажется, Пэт-дровонос», – определил на слух Бодо.

– Звать надо. Это какое-то дерьмо! – ругнулся Пэт, и собравшиеся приглушённо согласились.

– А если такое ещё раз? Лично я сделаю ноги, – возмущённо сказал кто-то, и его тоже поддержали.

Все почему-то посмотрели наверх, но на высоком закопчённом потолке, перевитом могучими дубовыми балками, было бы мудрено что-то разглядеть.

Главный повар, вздохнув, сделал шаг вперёд и хлопнул в ладоши.

– Доброе утро, котловая! – зычно воскликнул он.

Толпа произвела сложное разнонаправленное движение, мигом расплескавшись по помещению. У большого котла остались торчать двое: дровонос и кто-то немолодой и приземистый в фартуке, припудренном мукой.

– Господин Адальгрим! А вот и вы! – не смутился Пэт – его вообще, как знал Бодо, смутить было трудно. – А у нас тут какая-то… хрень!

– Вижу, милейший. Мне через пару минут на доклад к Капитану с выбором блюд, а тут… Забастовка? – спокойно проговорил главный повар.

Бодо вмиг покрылся испариной: со всей этой беготнёй туда-сюда с сапогами он и думать забыл про выбор блюд. «Хоть бы парни не подкачали!» – только и осталось понадеяться ему.

– Так потолок-то осыпается! – выпалил пожилой в фартуке, махнув рукой. – Прямо у нас на глазах. Просвистело мимо, как из пращи, и бултыхнулось туда! Здоровенное.

Попробовав проследить взглядом за его пальцем, главный повар переспросил:

– Куда?

– Мы не можем работать, господин Адальгрим, если эта дерьмовая Башня разваливается на куски, – встрял Пэт. – У меня дома малец на мальце, и каждому в рот положи! Если их кормильца раздавит потолком…

– Да каким ещё, перца тебе под хвост, потолком. Вон же он, на месте, висит ровнёхонько! – с некоторым раздражением отозвался главный повар. – Что тут у вас происходит?

– А вы загляните, загляните в лари с мукой! – предложил пожилой в фартуке.

Пристально глянув на него, но поняв, что это не шутка, Адальгрим размашистым шагом проследовал к шеренге больших сундуков в углу, где под разными крышками хранилась мука: от самой грубой до нежнейшей пшеничной. Бодо и компания бросились следом.

Верх был откинут над ларем с самой дорогой мукой тройного просева. Ею же было усыпано всё кругом на добрых десять футов. Недовольно сморщив нос, главный повар запустил руку в белоснежную горку с провалом посередине, нашарил что-то и с усилием вытащил.

– Вот дерьмо! – не сдержался дровонос.

– М-да, – согласился Адальгрим, потряс находку и подул на неё.

Все дружно посмотрели наверх.

– Первый раз вижу, чтобы в кухню с потолка падали книги, – признался главный повар, открыл обложку и захлопнул. – Да ещё и не поваренные!

Он оглянулся и вручил Ланго Падубу, взиравшему на происходящее с кривой усмешкой, тяжёлый фолиант в переплёте из тёмной кожи.

– Придержи-ка это. А ты, – он поманил пальцем Бодо, – бегом за мной!

3

Помещение перед поварской

Выбор блюд был данью старинной ежеутренней традиции, а к традициям в Майле относились с почтением. С меню утренней смены проблем не возникало: готовилось что-нибудь посытнее, погорячее и попроще, а также много кексов. Однако обед, полдник и ужин требовали более тонкого подхода.

Обычно этим занимался кто-то из старших поваров, которые работали, как и все на кухне, посменно. Но порой снисходил и Адальгрим – когда ему спозаранку зачем-то понадобилось к Капитану. Не принять главного повара с выбором блюд Вожак Вольных Стрелков, как гласила традиция, просто не мог, потому что только в его власти было изменить обеденное меню.

Каждую ночь для выбора на больших столах раскладывали свежие поступления продуктов, приносили кое-что из ледника, поднимали из погребов на пробу напитки, подбирали зелень и приправы. Тому, кто определял рацион Башни на вторую половину дня, нужно было всего лишь обойти это всё, внимательно осмотреть и дать чёткие указания, что и из чего готовить. Сколько, разбирались уже по ходу.

Когда в небольшом помещении, смежном с залом котлов, вдруг появился Адальгрим, по взволнованному покачиванию поварских колпаков Бодо понял – увидеть начальство здесь не ожидали. Кивнув одному из старших, главный повар тихо отдал несколько указаний, одарил долгим взглядом ближайшие столы, пошёл вразвалочку вдоль и начал без запинок:

– Итак, обед. Похлёбка из овощей с белой рыбой и льняным маслом. Утиная грудка в густом соусе. Цыплята с чесноком в тесте. Кабан на штыке. Полдник. Пироги, как обычно: с говядиной, щукой, карасём. Персиковые пончики. Ежевичный крем на миндальном молоке и вафли. Наконец, ужин. Котлеты из телятины. Красная сельдь с маринованными помидорами. Потроха каплунов в горчице. Пирожки с голубятиной. О, апельсины?

Он резко остановился.

– Откуда? – взял в руку. – И свежие!

Из группы поваров поддакнули. «Вчера пришёл обоз из Лубереда», – пояснил кто-то.

– Едал я на юге однажды, – закатил глаза Адальгрим. – Апельсины чистим, дольки пополам, лимоны кусочками. Лимоны найдутся? Слегка подрумяниваем на сковороде. Взбиваем яйца с сахаром. Немного молока, заливаем, запекаем. Никакого масла и соли, ни в коем случае.

Главный повар облизнулся и вернул апельсин в корзину. Его виды видавшие подчинённые, дослужившиеся в Башне до собственных колпаков, одобрительно закивали. «Подадим к полднику», – пообещали Адальгриму.

– Что с напитками? – спросил он, проходя мимо кувшинов с водами и сиропами, и наскоро сунул нос во вскрытые бочонки с элем, стоящие в частоколе из винных кувшинов.

– «Осенний Янтарь» и «Чернила Юга»? Годится. За главный стол – вот это белое от старины Хильдо, и хватит. Приступайте, – он нашёл взглядом Бодо и показал ему на дверь. – А мы с тобой наверх.

– Мы? – ужаснулся Бодо, вприпрыжку догоняя начальника. – Сударь, помилуйте, у меня смена! У меня же… А горчичный соус!

Адальгрим дождался, пока за ними закроется дверь в поварскую, где уже закипела работа, резко остановился и развернулся, что при его животе выглядело крайне внушительно.

– Парень! – почти воткнул он палец в Бодо. – Ты вообще в своём уме? У тебя орочьи сапоги на дне котла для кипятка. А в ларе с мукой для булочек валяется «Полное описание укреплений Башни и окрестностей, со схемами и всеми потайными ходами, сделанное в год 855-й»3. Тебе не кажется, что что-то идёт не так, как обычно?

Бодо побледнел.

– Я только что передал твою смену, – продолжал главный повар. – Уверен, у коменданта, от которого к нам пожаловал этот Падуб, есть к тебе несколько вопросов. Но мы с тобой идём сразу к Капитану!

К нему вернулось спокойствие:

– Бывал наверху?

Не услышав ответа, Адальгрим оглядел готового рухнуть в обморок Бодо, быстро сунул руку в сумочку на поясе и щёлкнул пальцами у старшего смены прямо под носом.

– Нх… нх! – сквозь кашель ответил Бодо, отмахиваясь руками от ароматного облака.

– Так я и думал, – кивнул Адальгрим. – Ну, лиха беда начало!

«Мне конец. Меня ведут к Капитану! А я даже не бранк. Мне крышка», – сдавленно завопила какая-то часть Бодо. Другую, как подозревал он, давно парализовало – ещё при первом слове «орк».

Продолжая покашливать, он побрёл к Долгой лестнице, пронизывающей, как знал каждый, Башню насквозь. Где-то там, почти на самой вершине, жил и работал знаменитый на весь заселённый Запад Тысячник Малого Народа Амарант Норотул – последний из носителей древнего звания Капитанов крепостей, если не брать в расчёт, конечно же, предводителя Следопытов. Но тот был из Верзил.

Главный повар поймал Бодо за руку и развернул в другую сторону.

– Ты-то, может, столько ступеней и проскачешь, – сказал он, похлопав по своему обширному животу. – Но давай-ка лучше я тебя подвезу.

И он отвёл всё ещё плохо соображающего Бодо в одну из неприметных дверей, за которой, как оказалось, скучал в карауле целый гвардеец.

Адальгрим небрежно бросил:

– К Амаранту. Паренёк со мной.

Покосившись на Бодо, гвардеец кивнул, распахнул перед ними следующие двери, и они очутились в большой деревянной коробке. Двери с грохотом захлопнулись, и стало темно. Адальгрим сунул руку в сумочку на поясе и чиркнул огнивом. Глядя, как он затепливает небольшой фонарь, Бодо пропустил момент, когда пол под их ногами дрогнул.

Он в ужасе вцепился в руку начальника, и какая-то неведомая сила плавно потащила их наверх.

– В стене поручень, – показал Адальгрим. – Держался бы ты лучше за него!

Повертев головой, Бодо нашёл, за что ухватиться, и мысли у него слегка прояснились. Пол под ними продолжал возноситься, и его осенило:

– Так это же просто подъёмник! Как для припасов из подвалов.

Адальгрим рассмеялся:

– Видел бы ты своё лицо, парень. Но горшок на плечах у тебя варит. Напомни-ка, как тебя представить Капитану?

– Я Бодо Глубокоп, сударь. Вот уже третий год работаю у вас старшим по утренней кухонной смене, – смущённо сказал Бодо. – Вижу вас иногда. В прошлый четверг вы были в восторге от того, как я организовал рубку фарша и заливное из телятины!

– И что, это дело всей жизни, о котором ты мечтал? – рассеянно поинтересовался главный повар.

– Ну нет! Для поварёнка я поздновато переехал в Майл, а потом так вышло, что попал в котловую: работа была нужна, – признался Бодо. – Все должности прошёл этими самыми ногами. Носил, что велено, скоблил и мыл, черпал и месил. Вращал вертел, толок мясо и приправы. И вы всегда были мною довольны! – с гордостью добавил он.

– Что же я думал, что ты Торник? – немного невпопад спросил Адальгрим, глядя на мерцающий огонёк в фонаре.

– А, так это мой сменщик! – улыбнулся Бодо. – Нас двое старших по утренней смене, я и Тэд Торник. Три дня я, потом три дня Тэд.

– И везде-то они, эти Торники, – проворчал повар. – Минто Торнику, одному из старших сотников, этот твой Тэд кто?

– Их двоюродные дедушки были в дальнем родстве, совсем не в кастрюльном, – сказал Бодо (близкое родство в Майле в шутку называли «кастрюльным», а дальнее – «соседским»). – Но Тэд парень смирный. Можно сказать, тихоня! Поэтому и пошёл не в сотни, а к нам. Где потише.

– А ты что же в сотни не пошёл? – продолжал расспросы Адальгрим, и не поймёшь: то ли из интереса, то ли от скуки. – Вид у тебя бойкий. Неужто Глубокопов не берут?

Бодо мучительно покраснел.

– Я три раза отбор проходил. У меня меткость, она… – он замялся. – Хотя моя сестра Элалия говорит, что в детстве мне не было равных в «сойку» и «третий на обруч»!

– «Сойка». А сейчас, стало быть, мажешь, – добродушно усмехнулся главный повар. – Ну и что? Не всем же врагов нашпиговывать стрелами. Можно и поросят – стрелками чеснока! Так любил говаривать мой папаша. У нас с ним поварское – это общее потомственное. И меткость тоже страдает: иногда отбивной в сковородку не сразу попаду.

– Вы замечательный мастер! – горячо возразил Бодо.

– Правда? – хмыкнул Адальгрим, смерив его взглядом. – Ну спасибо, коли от души!

Подъёмник неспешно остановился, и двери распахнулись.

– Хэл уже здесь? – поинтересовался главный повар у нового гвардейца, заглянувшего к ним.

– Господин комендант прибыл, как и многие другие, – почтительно подтвердил Стрелок. – Пожалуйста, освободите платформу, мне нужно отправить её на второй уровень. И погасите фонарь.

Адальгрим дунул на светильник, вышел в двери, которые тут же с грохотом захлопнулись, и повёл Бодо по длинному прямому коридору. Как было несложно догадаться, коридор шёл от самой сердцевины Башни к краю – похожий был и на привратном уровне, а уж его-то вместе с подвалами Бодо знал как свою пятерню.

Действительно, вскоре показалась галерея, такая же по ширине и высоте, как круговые коридоры на уровнях ниже, но только с громадными окнами, льющими на каменный пол целые водопады света.

Металлические протяжки, скреплявшие части оконных деталей в сложнейшие картины, отбрасывали вниз тени, похожие на паутину. Трудно представить даже, сколько мешков золота заплатили когда-то за такую уйму стекла и работу мастеров.

Бодо заглянул в ближайшее окно, и орочьи сапоги, книга с потайными ходами и даже сам Капитан как-то вылетели у него из головы.

4

Приёмная Капитана

Говорят, что когда Тобольд Рытень, уроженец Угорка, задумал поселиться у южной оконечности Непогожих Холмов, то местечко под новую норку он присмотрел в открытой солнцу лощине на западном склоне. Там приятно журчал ручеёк, росли дикие душистые яблоньки вперемешку с орешником, и в общем-то ничего не изменилось с тех пор, как большая война, если верить хронистам, завершилась всеобщим запустением.

Однако супруга Тобби, почтенная Мэй, грезила не историей, а собственным домом, потому что у многих соседей позажиточнее были не только норы, но и настоящие дома. И Мэй Рытень якобы заявила: «Милый муж. Я тебя, конечно, люблю, и раз эта блажь взбрела тебе в голову, готова переселиться за тобой в любую глухомань. Я даже прихвачу туда наших с тобой детей. Но будь так любезен, построй-ка нам в этой дыре большой красивый дом. Дом с самым шикарным видом на свете, от которого все мои так называемые подруги в Угорке, приехав к нам когда-нибудь в гости, перемрут от зависти».

Неизвестно ещё, как бы всё закрутилось в дальнейшем, и вырос ли бы вообще на месте норы Тобби большой и знаменитый город, не восприми он эту просьбу супруги всерьёз.

Не сразу, конечно, но он соорудил-таки им приличное жилище. Это добротное строение из камня и дерева стало первым за невесть сколько веков творением живых рук на плоской, будто бы стёсанной вершине массивного конуса Горы. Мудрить Тобби не стал и поставил дом там, где уже и мхом поросли развалины белоснежной башни, разрушенной в войнах Верзил задолго до того, как летоисчисление Майла вообще началось.

И говорят, что единственное требование, которое уже внуки Тобби вписали во все бумаги, продавая землю на вершине Горы строителям будущей крепости и прощаясь с семейным гнездом, звучало буквально так: «Вершина отныне пусть принадлежит воинам, но вид с неё – должен принадлежать всем». А глазеть на округу к тому времени уже было кому: дом Рытней возвышался над весьма оживлённым селением, центром торговли, пивоварения и изготовления длинных луков.

Вольные Стрелки, как тогда уже называли себя сами отряды броттов-лучников, охранявших эти земли, обещание сдержали. Забрав себе вершину, они подняли над Горой новую белоснежную башню, вскоре ставшую просто Башней. На самом верхнем уровне, сразу под крышей, золотом горящей на солнце, располагалась Дозорная Площадка. Часовые оттуда в хорошую погоду, как уверяла традиция, могли видеть ровно на пятьдесят миль во все стороны.

Простым жителям Майла, как позднее назвали город под Башней, на Площадку с её шикарным обзором, разумеется, было так просто не попасть. Но раз в году на пиру в честь основания крепости всех желающих пускали в Зал небесных стен, лежавший сразу под Площадкой. В обычное время там проводил большие совещания Капитан, а в праздники – пировали горожане, любуясь из галереи одним из самых невообразимых видов в Фороде. Купить это удовольствие было нельзя – оно вручалось совершенно бесплатно.

Бодо, с трудом отрываясь от окна, сказал:

– Какая даль! Отсюда что, и Горы видно?

– Лишь до предгорий, как утверждают зануды, но вид от этого не сильно пострадал, – отозвался Адальгрим. – И, если ты налюбовался, нас вообще-то ждут дела. Сейчас я проведу тебя через приёмную прямиком к Капитану. Сделай-ка лицо поуверенней. Неуверенных там не жалуют.

Сегодняшние проблемы снова обрушились на Бодо звенящим водопадом, но он постарался выполнить наказ. По крайней мере, очередного караульного у большой алой двери, за которой пряталась приёмная Амаранта Норотула, выражение лица Бодо не смутило – их пропустили. Но дальше дело что-то не пошло.

– Велено не пускать. Совещаются, – деревянным голосом отрезал гвардеец, возвышающийся перед следующей дверью.

– Мне нравится ваш апломб, юноша, – усмехнулся главный повар. – Но традиция! Отказать служащему моего звания и с моим делом, да ещё и утром, Капитан не имеет права, увы.

– Так точно, сударь. Как и по двадцати четырём другим основаниям, предусмотренным традициями в отношении различных посетителей: мы же в древней стране, – не стал спорить гвардеец. – Но нарушить прямой приказ Тысячника Малого Народа я не могу. Ждите.

– Ждать чего? – слегка повысил голос Адальгрим. – Обеда? Пропустите нас немедленно!

– Не могу знать, – невозмутимо отвечал часовой. – Не велено.

Главный повар повернулся к Бодо, словно за поддержкой. А тот, припоминая все читанные когда-то книги, прикоснулся к несуществующему шлему Вольного Стрелка над головой и просто сказал:

– По делу Майла. Доложи: в Башне лазутчик, и у нас срочные сведения о нём.

Гвардеец вытаращил глаза, отступил на шаг и стукнул в дверь.

Спустя томительную минуту из-за двери высунулась седая всклокоченная голова с трубкой в зубах. Высунувшийся остановил взгляд на главном поваре, нашёл глазами Бодо и воскликнул:

– Пропусти же!

На подгибающихся ногах Бодо проскользнул за дверь. Там было накурено, как в жерле Митэдона4, и примерно так же тепло. «Недурно, сынок», – хмыкнул ему в спину Адальгрим, а вслух сказал:

– Моё почтение, господин Шиповник! Как поживаете?

– Где вы болтались вообще? Мои посыльные не нашли вас ни в твоей каморке, ни на кухне! – недовольно отозвался комендант. – Капитан всю голову сломал над вашими загадками, да и мы тоже. Давайте-ка, объясняйтесь с ним сами!

И он подтолкнул Бодо в следующую комнату, где гудели голоса и громыхало, будто в переполненном трактире.

За большим столом, заваленном картами, оружием и шлемами с синими и алыми перьями, окутанные клубами табачного дыма, вразнобой сидели воины из Малого Народа, и во главе них – сам Капитан Амарант.

5

Кабинет Капитана

– Молодцы! – сказал Вожак Вольных Стрелков, обращаясь непонятно к кому, и приглашающе хлопнул ладонью по ближайшему месту.

Бодо, как подстреленный, рухнул, куда показали. Адальгрим, как заметил краем глаза он, степенно примостил пузо рядом. Другие присутствующие, все сплошь старики, кто с трубочкой, кто без, оценивающе оглядели Бодо, и с небрежными усмешками, как показалось ему, главного повара.

А прямо перед Бодо сидел, посасывая трубочку, заправленную дорогущим листом марки «Красное Копыто», кумир всего поколения.

Про Амаранта Норотула, отпрыска богатого и славного рода Вольных Стрелков, как и про любого другого правителя, находившегося на посту долго и успешно, шептали, конечно же, разное.

И про его неблаговидные делишки с Верзилами из ближайшего окружения Светлого Тана в Ставке, которым он якобы распродавал добро за бесценок. И про неправедный суд в отношении многих подсудных, а судебная власть Амаранта как одного из управляющих провинциями Форода была куда как велика. И про постыдные связи с женщинами, с которыми он, первый щёголь, эрудит и меч Майла, безусловно, не мог не знаться, а вот жены за свою долгую жизнь так и не удосужился завести.

В обществе молодых и сильных, каким была Башня, впрочем, ни один из этих предполагаемых пороков минусом не считался. Тогда как плюсы Капитана были налицо.

Амарант никогда не прятался от сражений, хотя и мог бы, всегда в них побеждал, несмотря на неравенство сил, и до последней капли крови стоял за своих, даже если они, свои, его разочаровывали или подводили.

А если и этого было мало, чтобы заслужить безоговорочную и безграничную любовь Вольных Стрелков, то у Капитана имелось ещё одно качество, чрезвычайно важное для лидера многотысячной крепости, население которой постоянно меняется.

– Слушай, Бодо, – по-свойски начал Амарант, как будто видел старшего кухонной смены буквально вчера, и тот осмелился поднять глаза: ещё бы, ведь Капитан назвал его по имени, хотя Адальгрим представить Бодо не успел, – ну и задал ты нам задачку. Ты знаешь, что вся Башня уж полчаса как на ушах?

– Никак нет, милорд, – пролепетал Бодо. – Ничего такого не было заметно!

– А мы и не шумим, – сказал Вожак. – Только что закончили обыск в Закромах, в тех комнатах, что аккурат над твоей котловой. И что? – Он кивнул одному из сидевших рядом.

Стрелок откашлялся:

– Да, тут мы прошляпили. Закрома у нас, как вы знаете, не темница. Так, более-менее замкнутое место отбывания наказаний. Учёт и надзор там ведут трое из нашей сотни, но своего брата-бранка угнетать в Майле не принято. Живут наказанные в общих комнатах по двое или по четверо, в зависимости от ранга. Приходят-уходят между временем начала работ и отбоем свободно, питаются в Зале Приправ, хотя и отдельно от остальных. Внешние двери в Закрома запираются, и у комнат тоже, но…

Амарант поднял бровь.

– Словом, – ускорился докладчик, – нашлась одна комната, ключи к которой с поста охраны не подошли. Взломали мы двери, а там… Воняет изрядно и грязищи по колено. Кто-то жил, запершись, долгое время. Возможно, вражий лазутчик. Возможно, и не один. Уйма съестного, откуда что украдено – выясняем. Есть вещи по нашему размеру, в том числе и парадная форма, и даже гвардейская. Какие-то записи. Копаться будем долго, там много всего.

Бодо содрогнулся. «Это что же, – подумал он с заколотившимся сердцем, – там действительно настоящий орчина сидел? Ходил, замаскировавшись, по этим же коридорам? Воровал провизию в наших кладовых? Стоял на карауле, притворяясь бранком? Но зачем?»

– Найдено много другой одежды, не нашей, – офицер помедлил, – её сейчас изучают. Одежда была натолкана как попало в воздуховод, да ещё и забита сверху грязными тряпками. Видимо, чтоб ни звука наружу не просочилось, ни запашка. Воздуховоды в Закромах, как известно, общие на этаж, и они в полу… – он сбился с голоса и сник.

– А в зале с кухонными котлами – воздуховоды под потолком! – проговорил Адальгрим и причмокнул, как будто пробуя эту мысль на вкус. – У нас на кухне, – повернулся он к Бодо, – иногда любят «подпустить вкусного в Закрома», побаловать бедолаг наверху хотя бы запахами. Почему бы не могло случиться наоборот: что-то выпало сверху к нам? Допустим, допустим. Хотя это не объясняет, – он глянул на Амаранта, – почему именно сапоги упорхнули в кипяточек и именно сегодня ночью. Но книга?

Капитан затянулся табачком.

– Есть кое-какие мысли и на этот счёт, и о многом другом, – сказал он неопределённо. – Но сначала… – и Амарант посмотрел на офицера, окончившего доклад.

Тот понурился.

– Рапорт о переводе в любую сотню на восток – вам на стол, милорд. Сегодняшним числом, – тихо сказал офицер и с надеждой спросил: – С сохранением звания?

Хэл Шиповник протестующе дёрнулся, но передумал возражать, поймав взгляд Капитана.

– И имена всех караульных за последний месяц, по сменам – отдельным рапортом, – кивнул Амарант. – Не хочется верить, конечно, что есть какие-то пособники изнутри, но мы проверим. Ступай, Одо. С сохранением. У Оргуласа Рябопала, кажется, кто-то из заместителей выбыл. Места там, на границе, горячие.

– Слушаюсь, – уныло отозвался офицер, встал и вышел.

«Так это же Одо Крапивник! – оторопело подумал Бодо. – Пятидесятник сотни коменданта. Бессменный заместитель Хэла Шиповника, отвечающий за всё снабжение Башни. На остатках от которого, как болтают, он построил Крапивникам не одни хоромы по всей стране! Вот так наподдали ему мои сапоги».

– Из столичных коридоров – аж до самых Гор. Неплохой пинок, – злорадно прошептал главный повар, похоже, подумавший о том же. Бодо внутри опять удивился: он не слышал раньше, чтобы у Адальгрима с Одо были нелады. – Милорд, и что же, объявлять теперь повальный смотр гарнизона? Ведь гадёныш, чью берлогу мы разворотили, до сих пор может быть где-то здесь!

– Надеюсь, не в этой комнате, – усмехнулся одними губами Капитан. – Мы обязательно это обсудим, но скажи-ка, друг мой. Что у тебя там сегодня на первый завтрак?

Адальгрим моргнул.

– Омлет с грибами, поджаренный бекон, двойной бисквит с фруктами, сливовый джем? – быстро предложил он.

– Распорядись. И пусть добавят холодных закусок, немного эля и вина, – согласился Амарант, снова затягиваясь трубкой. – И возвращайся поскорее, мы завтракаем вместе прямо здесь!

Главный повар подмигнул Бодо, встал и, довольный, вышел: видно, такие завтраки с Вожаком и его ближайшим окружением у него случались нечасто. У Бодо же из головы никак не шёл злосчастный орк. Возможно, прямо сейчас он вытворял в Башне какие-нибудь чёрные делишки, а они сидели тут и заказывали, чем побаловать себя!

Подождав, пока за Адальгримом закроется дверь, Капитан повернулся к Бодо.

Трубки он не выпустил и, кажется, внешне совсем не изменился, но старший смены невольно вжался в скамью.

– А теперь, пока твой всё ещё начальничек болтается между этажами, всего четыре вопроса, – сказал Амарант совсем другим голосом, и это был голос властителя Майла.

6

Кабинет Капитана

– Как ты понимаешь, о происшествии мне уже доложили, да и не могли не доложить: орк в Башне – это неслыханно, – проговорил Капитан, кивком указывая куда-то вбок.

К изумлению Бодо, чуть поодаль от старших офицеров скромно примостился десятник Ланго Падуб.

– Ланго сегодня видел и слышал многое из того же, что и ты. Но сейчас я хочу, чтобы ты забыл всё, о чём тут говорилось ранее, – жёстко сказал Амарант, – и ответил на простые вопросы. Если ты наблюдательный малый, а о тебе отзываются именно так, это будет несложно.

«Кто отзывается?» – со страхом подумал Бодо, но решительно кивнул. Происходящее всё больше напоминало ему сон. «Орк, попавший в Башню, подлежит немедленной смерти», – всплыло откуда-то из детства.

– Вопрос первый. Адальгрим знал вообще, как тебя зовут, когда ты утром примчался к нему с этими сапогами? – спросил Капитан.

Первым побуждением Бодо было ответить, что да, естественно, знал: как-никак, он проработал на кухне под началом главного повара уже лет десять, и виделись они по несколько раз в неделю. Но он тут же припомнил странные вопросы Адальгрима по пути сюда и сказал:

– Нет, не знал. Он вообще думал, что я Торник!

– Торник? – быстро переспросил кто-то, подавшись вперёд к столу, и Бодо с восторгом узнал одного из ближайших сподвижников Амаранта, старшего сотника Минто Торника.

Минто слыл любимчиком Олбо II Щедрого, главы рода Старших Торников, гордо носивших звание первых богачей Майла. Сам он к Старшим Торникам, впрочем, не принадлежал, являясь представителем одной из младших ветвей семейства. А также, между прочим, сыном Капитана – ведь отец Минто, Ронго Торник, возглавлял Башню перед Баридоком Буролистом, бывшим тогда всего лишь старшим сотником.

Если бы Ронго не умер до срока, в смехотворном для бротта возрасте восьмидесяти пяти лет, вдруг подумалось Бодо, то это именно он, а не Баридок, получается, вывел бы Стрелков на печально известную резню у Касторвада5.

При мысли о том, с какими личностями он сидит сейчас за одним столом, у Бодо затряслись поджилки.

– Ну да. Ваш родич Тэд, который служит со мной на кухне, – испуганно подтвердил он. – Спрашивал, в каком вы родстве.

Минто откинулся обратно, ничего не добавив.

– Вопрос второй. Пропадало ли что-нибудь недавно из кабинета главного повара? – продолжал Амарант.

Бодо ответил легко – он обожал приправы, особенно диковинные:

– Они там, верно, до сих пор ищут корень куркумы. Раззявы!

– Это порошок? – спросил другой сотник, до того молчавший, и пояснил: – Ты, я вижу, признал Минто. А меня зовут Берилак Буролист.

Бодо уже ничему не удивлялся: это было ещё одно имя, известное каждому от Моря и до Гор – имя командира гвардии. Гвардейцы единственные из бранков по-настоящему умели сражаться верхом на пони, для чего ездили на север учиться у Верзил. В Майле их завистливо звали «шестиногами».

В отличие от Баридока, предшественника Амаранта на посту Капитана, Берилак, как знали все бранки, происходил из так называемых Диких Буролистов, давно отколовшихся от родичей из старых земель. Предки Берилака поголовно славились безудержным бесстрашием, необычным даже для бранков, и сам он фамильного древа не испортил.

– Да, порошок, и весьма дорогой, сударь. Раскладывается по фунту в плотные мешочки на тесьме, затем заворачивается в ткань и запечатывается воском в деревянные короба. Везут издалека. Раньше его звали «горный шафран», чтобы отличать от другого шафрана, который с побережий, а стоит ещё больше, – пустился в объяснения Бодо. – Но потом узнали, что местные называют растение этим смешным словом, куркума. Перетирают корни, получается что-то вроде толчёного имбиря, но немного другой вкус… Погрубее, чем галангал, конечно. Но очень забористая вещь! Согревает, успокаивает зуд, снимает воспаление, очищает кровь. Останавливает кровь!

Берилак хмыкнул.

– Даже раны заживляет, говорят. Особенно если применять его с другим шафраном, который прибрежный. Можно делать примочки с маслом или засыпать прямо порошком. И никаких заживляющих мазей не нужно. А если смешать с водой и желтком, выйдет самая дорогая краска на свете, ярко-огненная, – продолжил Бодо и, заметив удивление на их лицах, стушевался: – Я просто специи люблю. Интересуюсь. Не зря же мы все работаем в Зале Приправ!

– Да нет, ты на своём месте, – успокоил его Капитан. – Просто никто из нас даже о существовании этой самой куркумы раньше не подозревал. Заживляет раны, значит. Любопытно, да? Но теперь вопрос третий. Видел ли ты раньше пожилого пекаря в переднике, которого перепачкала мукой упавшая книга? Кто он?

Бодо слегка задумался.

– Нет, этого я не признал, – с долей растерянности сказал он. – Что вообще-то необычно: на кухне я давно, я старший смены, и посторонних у меня не бывает. Может, новенький?

Амарант глянул на Ланго, наклонил голову, и десятник из сотни коменданта сказал:

– Если и так, то ни пекари, ни кондитеры, ни повара о нём и слыхом не слыхивали. По приметам не опознали. Да и отыскать его самого во второй раз на кухне я сегодня не смог.

– Да что тут… Там… Что вообще? – заёрзал на сиденье Бодо. – У меня такое ощущение…

– Вопрос четвёртый, – продолжил Амарант. – Ждали ли твоего начальника сегодня с утра на выборе блюд?

– Нет, не ждали, милорд! Это точно: у них на лицах было написано, – заявил Бодо. – Получается, он пришёл туда лишь потому, что ему срочно понадобилось к вам. Это же традицией предписано – пропускать повара к Вожаку с утра. Ой, и даже не к вам. А на этот самый совет! – с задором продолжал он и вдруг смутился. – Но вы же не объясните мне, – сказал он, – ни смысла этих вопросов, ни значения моих ответов, милорд?

– Не сейчас, – пыхнул трубочкой Капитан, – и это ради твоей же безопасности. У нас осталось мало времени, но вкратце так. Похоже, ты попал в самый водоворот интриги, за которой могут стоять и золото, и жажда власти, и даже предательство. Будь начеку, понял? Особенно с Адальгримом. Но удивляйся и дальше всему, что увидишь и услышишь – у тебя это так хорошо получается. И крепко всё запоминай. Не знаю, как будут развиваться события дальше, но этот наш разговор с тобой, надеюсь, не последний.

– Мы что сейчас, прямо как в старинных историях? – спросил Бодо, дрожа. – Про изменников, отпираемые заклинанием ворота и сбежавшую с негодяем дочь Короля? А орк-шпион – он взаправду?

Капитан посмотрел на него странным взглядом, напомнившим Бодо взгляд отца из детства.

– Так ты любишь древние времена? Специи и древность, такие твои интересы? – спросил Амарант и, увидев яростный кивок в ответ, указал: – Запишите в сегодняшний приказ: выдать Бодо Глубокопу бессрочное разрешение посещать Малахитовую Библиотеку в любое время дня и ночи.

Бодо вскочил со стула и поклонился, невольно улыбаясь, сначала Капитану, а потом и остальным.

– Сядь, – строго сказал Капитан, – и сделай вид, что мы ни о чём таком не говорили. Адальгрим – старый пройдоха, который почует неладное и через десять каменных стен. Но он блестящий повар и талантливый руководитель, правда же? Зал Приправ под его началом работает на загляденье. Поэтому мы и терпим его выкрутасы – пока. А иногда и подхватываем игру, если это в интересах Майла.

Он снова затянулся, и повисло долгое молчание, но Бодо этого даже не заметил – ему было о чём поразмыслить. Стук в дверь заставил его вздрогнуть.

Хэл Шиповник провозгласил:

– Завтрак прибыл!

И пока в кабинет заносили бесчисленные корзины, подносы и блюда, повинуясь указаниям Адальгрима откуда-то из-за дверей, Капитан Амарант наклонился к Бодо и вполголоса сказал:

– Боюсь, что шпион – всё же взаправду.

7

Кабинет Капитана

Обсуждать с бранками что-либо существенное во время еды означало лишь попусту тратить время, и в Майле об этом знали как нигде. Отмахнувшись от пояснений Адальгрима, что именно и за чем он приказал подать, Капитан жестами показал: лишнее прочь со стола, ешьте!

Следующие полчаса были музыкой для ушей любого повара: сосредоточенное поглощение пищи без резких звуков, за исключением разве что возгласов восхищения. Поданное в умеренном количестве белое вино, на которое, не стесняясь, приналегли старшие сотники, выгодно оттенило общую картину. Бодо, поборов неловкость – утро же всё-таки! – плеснул на дно ближайшего кубка. Кубок у них оказался общий с Адальгримом, но тот покачал головой: не до того. Так что Бодо пришлось отдуваться самому.

И только когда уже не первый участник трапезы, довольно хмыкнув, потянулся к трубочке, Амарант приказал:

– Уберите. Даю минуту на передышку.

Вестовые не успели закончить выносить посуду, как Капитан спросил:

– Здесь Ривальбен?

– Давно, – был ответ.

– Ведите! – разрешил Амарант.

Бодо, сидевший после всех утренних разговоров настороже, съел немного: клюнул тут, цапнул там. Сопевший рядом Адальгрим, будь он не под впечатлением от любезности Вожака, возможно, и заподозрил бы неладное, но сейчас вряд ли понял, что происходит, рассудил Бодо.

«Выходит, ты интриган и, возможно, предатель. Но не тревожься до поры, толстопуз», – без былого почтения думал он, почему-то представив себя разоблачителем интриги, о которой говорил Капитан. Ещё бы знать, какой именно, сказал трезвый голос где-то глубоко внутри него.

Главный повар Башни был спокоен на протяжении всего завтрака: перебрасывался шуточками с соратниками Амаранта, с которыми, судя по всему, был знаком последние полвека, и то и дело обдавал смесью изысканной лести и немудрёного кухонного юмора Капитана. Но сейчас, услышав имя Ривальбена, Адальгрим скривился.

– Неужто без этих не обойтись, – пробурчал он.

– Без кого? – спросил Бодо.

Его начальник молча кивнул вперёд.

Вежливо поклонившись, в кабинет Капитана вошёл тот, кого Бодо ожидал увидеть здесь меньше всего – Верзила, высокий даже по меркам этого племени.

Большому Народу доступ за ворота Башни вообще-то был заказан, хотя сам Майл, лежавший ниже по склону, Верзилы не зря звали городом Приземцев и Людей. Единицы из Больших, для которых делались исключения, – гонцы, купцы и прочие важные персоны, – ночевали внутри крепости в Покоях Эверарда, специально построенных для пришлых. Там бранки собрали всё для удобства путников: мягкие постели, камины, а также кувшины с напитками и закуски, подаваемые снизу, из Зала Приправ. «Так вот за кем уехал наш подъёмник на второй уровень», – смекнул Бодо и вгляделся в человека, вхожего к самому Капитану, чуть пристальнее.

У того было худое, обветренное лицо, на котором светились умом и проницательностью серые глаза. Одет он был неброско. Под пыльным бесцветным плащом едва угадывались простая клёпаная кольчуга и потёртая рукоять меча. На ногах были стоптанные сотнями миль сапоги. И если бы Бодо не любил так историю, то он бы, конечно, и не заметил, какой застёжкой заколот наряд человека.

– Но разве… – повернулся он к главному повару.

– Проныра с Дозорных Холмов, – шёпотом подтвердил Адальгрим.

Людей с Дозорных Холмов, чьим командиром был Капитан Следопытов Севера, милорд Борхамион, в Майле видели нечасто, а на памяти Бодо – так и вообще никогда. Правда, своё присутствие в Башне, в отличие от гонцов Правителя, Следопыты не афишировали, скорее наоборот.

Капитан Амарант, поговаривали, имел с ними какие-то свои секретные дела, а часть Серого отряда, которому вообще-то полагалось вылавливать лазутчиков в землях Форода, якобы патрулировала, как и встарь, границу страны. У Следопытов, правда, хватало искусства не попадаться бранкам на глаза, поэтому слухи о них так и оставались болтовнёй.

Не исключено, что этот Народ, поселившийся в Эмин Нэртайн в самый разгар Северной войны, действительно был связан родством со Следопытами древности6, а те, как общеизвестно, происходили из рода самих Королей. Но прагматичные бранки полагали, что все эти россказни были лишь частью легенды, призванной внушать почтение и трепет.

А на самом-то деле, как думали почти все в Майле, нынешние Следопыты в своё время оказались для Людей Форода тем же, чем и Вольные Стрелки для их собственной страны – стихийно самоорганизовавшейся защитой, согласившейся принять на себя любые внешние удары ради общего внутреннего покоя.

Что в те годы, что после за такую важную службу можно было требовать солидную плату, и дело тут было даже не в золоте. Огромное войско Правителя, состоявшее из обычных Тысяч, приросло за войну многочисленными особыми отрядами, пользовавшимися незаурядными привилегиями. И хотя война угасла, Верзилы-Следопыты, как и бранки, оставались в числе любимых слуг Правителя.

Их предводителей порой даже звали Князьями, хотя знати как таковой на Севере, в отличие от спесивого Юга, не бывало никогда. И глава Следопытов, и Вожак Вольных Стрелков имели огромную власть над своими подданными – и, как судачили, владели несметными богатствами. То есть жили действительно как родичи Королей.

– Привет тебе, Ривальбен, сын Нестона, десятник Серого отряда! – поздоровался Амарант. – Мы рады, что ты в Майле, когда нам так нужна помощь. Как здоровье Князя и семьи? Что слышно в Дозорных Холмах?

– Спасибо, милорд, у нас всё хорошо и спокойно, хвала звёздам, – отвечал Следопыт. – А вот у вас дела, не скрою, не ахти. Посмотрите-ка.

Он покосился на слегка разомлевших броттов, сидящих за только что прибранным столом, и вывалил перед ними кучу барахла из большого мешка.

8

Кабинет Капитана

Один из злосчастных сапожищ, искупавшихся в большом котле, съехал по другим вещам и медленно подполз к Бодо. Ещё там оказались: одежда, среди которой выделялась нарядная форма Стрелка-гвардейца, баночки и свёртки непонятного назначения, мешочки, кое-какое оружие и даже свитки. Всё это, судя по всему, нашли в берлоге шпиона.

– Я бы, не скрывая, подтвердил, что у вас в Закромах завёлся орк, милорд, – продолжал Ривальбен, – но некоторые нестыковки позволяют в этом усомниться.

– Что смущает? – спросил Амарант, обменявшись быстрым взглядом с Берилаком Буролистом.

– Даже и не знаю, с чего начать, – развёл руками Следопыт. – Хотя бы вот, сапоги. С чего вы вообще взяли, что они с лапы орка?

Бранки помолчали.

– Эти выводы были предварительными, и первым их сделал я, – подал голос со своего места Ланго Падуб. – Застёжка на ремешке – в форме орочьей руны, разве нет? Такие же носят на щитах все воины Черноземья. Господину главному повару, – показал он на Адальгрима, – эта версия также показалась возможной!

– Повару, – бесстрастно повторил Ривальбен. – Вы из сотни коменданта, не так ли? – прищурился он. – Случалось бывать в рейдах за пределами крепости?

– Так точно, – твёрдо ответил Ланго.

– Убивали орков?

Десятник смешался.

– Вступать в прямые сражения не приходилось, – признал он. – Посиживали в засадах, ходили в дозоры к Кипящей Голове. Пару раз побывали под обстрелами. У нас там, как вы знаете, война чуть тлеет.

– Я так и понял, – мягко улыбнулся Следопыт. – Потому что каждый, кому приходилось закапывать убитых орков после схваток, знает, что рядовые воины Черноземья почти всегда сражаются босыми. Лишь самые богатые из них носят обувь на шнуровке, сделанную из одного куска кожи. В Фороде её зовут брога, а орки – гат. Это, если их можно так назвать, башмаки. И только командиры, звания которых на Тёмном Наречии я здесь не буду перечислять, носят мягкие двухчастные сапоги. Тоже на шнуровке, поскольку цвет шнурков – важная примета: они различаются у разных родов. А род для орка, да простят меня присутствующие, не менее важен, чем для любого из вас.

Капитан нахмурился, но Ривальбен продолжал:

– Орочьи лапы обычно настолько кривы, что одному ремешку, как здесь, обувь на ноге, особенно в походе или в бою, просто не удержать. Сапоги у орков мягкие, облегающие стопу, с тончайшей однослойной подошвой. Нога в таких ступает бесшумно, уж поверьте! Если же им приходится ходить по грязи, острым камням или снегу, они надевают поверх гат или сапог деревянные стукалки на ремнях.

Бодо, не сводивший глаз со Следопыта, огляделся: сотники, не раз, конечно, видевшие орков вживую, согласно кивали. Ланго сидел красный, как рак.

– А это, – показал Следопыт на сапоги, обнаруженные Бодо в котле, – сшито из четырёх частей, с подошвой из шести-семи слоёв кожи. Совсем другая манера. Кожа бычья, оторочка из меха зверя, который водится только на Дальнем Севере. Пряжка, бесспорно, в виде руны шайгурх. Да вот только руна эта давно перестала быть тайной и уже несколько веков не используется орками как опознавательный знак – после Северной войны в Фороде её знает, наверное, и ребёнок. Щитов воины Черноземья теперь почти не носят. Отряды различают друг друга по знамёнам. Так что с этим, наверное, всё ясно?

– Вообще-то не очень, – хмыкнул Хэл Шиповник. – Да, мой парень облажался. Но какой вообще смысл имела эта проделка? И с чьей ноги сапоги? Всю обувь тех, кто сейчас гостит в Покоях Эверарда, мы знаем. Такой там нет.

– Я бы искал того, кто в них ходил, севернее Форхамма. Так мы зовём самый западный пик отрога, у вас он называется Снежное Гнездо, – сказал Ривальбен. – Что же до смысла… Убедить в том, что все эти вещи, – он показал на стол, – орочьи, можно только простофиль, ни разу не видевших орка живьём. Впрочем, среди населения Башни таких, я думаю, немало. А уж на кухнях особенно.

Бодо, внимательно слушавший Следопыта, тоже покраснел и перевёл взгляд на главного повара – ведь и он как будто поверил, что сапоги орочьи. Но Адальгрим казался внешне невозмутимым, только дышал тяжелее, чем обычно.

– Перейдём к другим вещам, – предложил Капитан, но его прервали стуком в дверь.

Караульный, не дожидаясь, пока кто-то выйдет и спросит, в чём дело, впустил к совещающимся немолодого повара.

– Милорд, у нас… труп в котловой, – запинаясь, сказал повар, сам бледный как мертвец.

Адальгрим и Бодо вскочили.

– Кто? – воскликнул Бодо.

– Как?! – рявкнул главный повар.

– Сордо, который приглядывал за посудой, – едва не плача, отозвался старший повар. – Утонул в котле для отмачивания!

Старшие сотники зашептались, а Бодо с трудом удержался на ногах.

– Я займусь этим лично, – остановил Капитан коменданта, собравшегося было выходить. – Вы трое, – указал он на Бодо, главного повара и Ланго Падуба, – бегом на кухню. Я отдам несколько распоряжений и буду следом.

Как они вчетвером с поваром, принёсшим страшную весть, добрались до подвалов, Бодо не запомнил. Всю дорогу его терзали мучительные подозрения.

«Сордо ведь что-то хотел сказать мне, и только мне, когда мы втроём спустились туда с этими проклятыми сапогами! Но увидел Адальгрима и замолчал. А я и не ответил ему, – терзался он, глядя на каменное лицо главного повара. – Сордо мог увидеть или услышать что-то, связанное с этими странными событиями! И поэтому стал лишним. И его…»

Он мысленно примерил роль убийцы, который крадётся по котловой, где все снуют туда-сюда и заняты утренними делами, к дородной фигуре Адальгрима. Роль, мягко говоря, не подошла: слишком заметен был главный повар в своём подземном царстве, чтобы проскользнуть куда-то и никому не попасться на глаза. Но что, если он действует не один?

«Тип в фартуке, испачканном мукой!» – подумал Бодо, вспомнив вопросы Капитана и то, что этот тип исчез, но мысль додумать не успел.

Прямо перед ними на чьём-то плаще лежал покойник, воспринимать которого неживым разум наотрез отказывался. Сордо выглядел спящим, прикорнувшим на минутку в уголке. В ноздри Бодо ударил запах, совершенно посторонний для котловой.

9

Зал с котлами

Котёл, где замачивали на ночь миски и другую посуду из олова, был скорее невысоким и чрезвычайно длинным корытом, разделённым деревянными рейками на десятки ячеек. Один его край прилегал к дверям в поварскую, другой – терялся там, куда на подъёмнике опускалась посуда из трапезной. Ячейки были разного размера и глубины, и во всём этом была своя система: куда, когда и что. Но утонуть здесь мог разве что младенец.

Заполнял ячейки, сколько себя помнил Бодо, в течение дня какой-нибудь юнец, свозя посуду на дребезжащей тачке и сортируя по размерам и виду. Он же разгружал котёл, передавая всё посудомойкам, рано поутру, когда грязь и жир отмокли. Давным-давно пару месяцев этим самым юнцом даже был он сам. Последние полгода эту работу выполнял Сордо, и справлялся неплохо: у него были отличная память и меткий глаз.

«Были», – содрогнувшись, подумал Бодо.

– Мы его вытащили оттуда, потому что… – начал один из двоих лекарей, возившихся над телом.

Вообще-то продолжение должно было звучать как «он мешает мыть посуду», что было очевидно для любого, кто имел глаза: в котёл в этот самый момент с грохотом и плеском сгружали уйму мисок.

Но лекарь закончил:

– …потому что не исключали, что он может быть жив!

Стиснув губы, рядом с телом стояла молоденькая посудомойка. Её имени Бодо не помнил, но работала она на кухне примерно столько же, сколько и Сордо. Возможно, подумал он, между ними даже что-то было. Какой ужас.

– Лежал лицом вверх, глаза открыты. И волосы вокруг, как одуванчик, – еле-еле слышно выдавила она, поймав взгляд Бодо, – и шевелятся… – и сдавленно разрыдалась.

Лекарь поморщился, поднял глаза и, видимо, узнал Адальгрима.

– В вашем ведомстве сегодня прямо-таки невероятная невезучесть, – проворчал он. – Вы ведёте расследование? – обратился он к Ланго, и тот кивнул. – Отчёт о причине смерти будет в обычный срок. На первый взгляд, парень захлебнулся в кислой жиже, а если вы спросите, как он в неё упал… Ну, по ощущениям, от него разит не только уксусом, но и кое-чем покрепче!

– В смысле покрепче? – изумился Бодо. Он понял, что так резануло ему нос, как только они подошли: пахло нешуточной попойкой. Но во время утренней смены на кухне пьяных, по крайней мере, при нём, отродясь не бывало.

– В смысле невезучесть? – насторожился Адальгрим.

– Он как следует приложился к чему-то ядрёному, вроде тулгула, – сказал лекарь. – Заложил, так сказать, за воротник. А вот в каком количестве, думаю, узнаем скоро. Судя по всему, не меньше полупинты. Даже предсмертного удушья не почувствовал, гляньте на лицо.

Бодо не поверил своим ушам. Тулгул, тёмно-рыжий ржаной напиток, насколько он помнил, гнали Верзилы по всему Межувалью, унаследовав рецепт чуть ли не от последних эльфов. Крепости он был неимоверной: даже взрослого бранка полупинтой можно было уложить в постель на сутки, а пинтой – пожалуй, что и отправить в лазарет.

В погребах Майла, конечно, хранился и тулгул разной степени выдержки, и наливки, и настойки, и другие крепкие напитки: Капитаны не зря слыли гурманами, а их кухня – одной из лучших в Фороде. Часовым в холодные ночные смены, например, полагалось по фляжке лаугланка7 – бодрящего зелья из бывшего Южного Княжества, привозимого Торниками по реке целыми бочками, сладкого, тягучего и вдвое крепче обычного вина. В Майле пытались производить такое же, но то ли нужный виноград севернее Лубереда не вызревал, то ли был какой-то секрет в изготовлении.

Рядовые бранки пили в основном старый добрый эль всех сортов, что варили повсюду, не брезговали яблочным сидром «Кислая Мэй», прославившим Майл на весь Запад, да изредка баловались местным белым вином. Вообще же всё, что произведено за пределами страны, считалось изысками или для пиров, или для богатеев. Как в самый разгар утренней смены, носясь туда-сюда с тачкой, полной грязной посуды, Сордо мог наглотаться какого-то дорогого пойла?

– Отсюда же увезли того брюнета, с проломленной головой? – поинтересовался лекарь у напарника, и тот угукнул. – Моя смена началась после первого завтрака, так что подробностей не знаю, – продолжал он, выпрямляясь. – Но ещё одного парнишку с кухни увезли без памяти к костоправам не так давно. Он хоть жив остался, но не приходит в себя. Врезало чем-то по голове, а сам приложился или помогли – кто ж тут разберёт. Наши его подлатают, глядишь…

– Надеюсь, Тэд поправится, – подала голос посудомойка, комкая в руках передник. – Это же наш Тэд, сударь. Тэд Торник.

Бодо вздрогнул.

– Ваш сменщик? – нахмурился Ланго.

– Я приказал поднять паренька с постели, чтобы он вышел не в свою смену, пока мы у Капитана, – пояснил Адальгрим. – Кто ж знал, что тут такое! Вы обязаны разобраться с этим быстро и тихо, ясно? – с тенью ярости прошипел он Ланго. – У меня ежегодный пир на носу. Если подготовка к нему встанет… Поверьте, не поздоровится уже не заместителю коменданта!

Лекари переглянулись, а десятник дёрнулся и открыл было рот, чтобы дать ответ. Но чья-то рука успокаивающе взяла его сзади за локоть. Бодо обернулся – к ним незаметно подошли Хэл Шиповник и мрачный Амарант Норотул.

Те, кто видел Капитана впервые за сегодня, поспешно склонились.

За спинами пришедших виднелось с десяток вооружённых Стрелков, вид которых перепугал всех гораздо больше, чем присутствие Амаранта. Последний, что уж там скрывать, разбирался в приготовлении еды не хуже, чем в заточке мечей, обустройстве ульев и сотне других занятий, и на кухню заглядывал частенько.

Прислуга замерла, кто где был, и даже огонь под большим котлом, кажется, прекратил потрескивать. Амарант мгновение смотрел на безжизненное лицо Сордо, не отражающее ни мучений, ни сомнений, вздохнул и обратился ко всем, кто стоял рядом с телом:

– Господа и вы, сударыня. Вам придётся проследовать в допросную при темнице и дать обстоятельные показания относительно сегодняшнего утра. По делу Майла! – тихо оборвал он раздувающегося от гнева главного повара, и Адальгрим сдулся.

– Кухня на сегодня закрыта, – объявил Капитан и отвернулся.

– Оцепить помещение, по трое на каждую дверь, – хрипло и отрывисто заговорил Хэл Шиповник, игнорируя зарождающийся недоумённый гул прислуги: подготовка ко второму завтраку была в самом разгаре. – Тело накрыть. Родных найти и известить. Всех, кто выходит, досматривать и записывать. Находки – ко мне. Дудо, ты решил постоять тут до завтра?

Вольные Стрелки бросились исполнять приказы.

Двое самых рослых бранков указали Адальгриму и прочим на выход к лестнице. Ланго Падуб попытался было присоединиться к товарищам в охранении, но один из них отрицательно покачал головой.

– О! И я! – усмехнулся десятник и пошёл за остальными.

Когда они добрались до замшелой двери в самых глубинах Горы, старый тюремщик с фонарём был уже наготове. Неодобрительно пожевав губами, он повёл их под гулкими каменными сводами мимо огромных железных решёток, стоящих по обе стороны прохода.

За некоторыми в полутьме угадывались силуэты на соломенных тюфяках, с шуршанием приподнимающиеся при виде столь внушительной процессии. Из-за одной из решёток безумно хихикнули, вызывающе побренчав цепями. Тюремщик цыкнул, подняв повыше фонарь, и шуршание прекратилось.

В конце коридора была комната, на вид жилая и даже уютная: с камином, дающим неяркий колеблющийся свет, и без сырости. Пахнуло теплом, сосновыми поленцами и жареным мясом. Они было приободрились, но тюремщик сурово указал: «Дальше».

Так их завели в следующее помещение, наверное, пустующую караулку, и рассадили по жёстким скамьям. Ещё одна дверь, тяжёлая и каменная, была в противоположном конце комнаты. Вольные Стрелки, покашляв, вышли туда же, откуда вошли. Звякнул, закрываясь, замок. Смутно прогудели по полу шаги, и стало тихо, – лишь где-то мерно капало с потолка.

10

Уровень темниц

Про недра Горы, так близко к которым они все нежданно очутились, ходили байки одна невероятнее другой. В разное время Бодо слышал, что внутри Горы якобы есть подземное озеро, в котором со времён Первого Врага живут всякие древние твари, иногда выползающие по ночам в ров у Яблочных Ворот.

И что на самом деле до сих пор спрятан тут, а не сгинул в Северном море, как думали Верзилы, самый сильный «видящий камень», хранившийся, как известно, в прежней, старой башне, сожжённой врагами в середине прошлой Эпохи.

И что здесь в подземных убежищах всё ещё обитают эльфы – последние из них, благодаря советам которых Вожаки Вольных Стрелков управляются с врагами так лихо, а с подданными – так мудро.

Более здравомыслящие болтали, что Тобби, легендарный основатель города на Горе, был не так уж и прост. Предание гласило, что это был гениальный садовод, отыскавший золотую жилу в виде местного сорта кисло-сладких яблок, из которых можно было гнать великолепный сидр. Но кое-кто думал, что на самом деле Тобби был пройдохой-рудокопом, наткнувшимся на золотую жилу в прямом смысле этого слова. В подручных у него как будто бы ходили гномы, и все они гребли золото мешками. А потом явились Вольные Стрелки и отобрали у потомков Тобби и рудники, и вершину. Шахты, шептались по трактирам, якобы действуют до сих пор, исправно снабжая звонкой монетой теперь уже бранков.

Это, конечно, объясняло бы, как получилось до нынешних времён сохранить старинную систему податей, сейчас выглядевшую откровенно нелепой. По традиции, насчитывающей сотни лет, Капитан ежегодно уплачивал Залу Звёзд «капитанскую тысячу» – ровно тысячу монет серебром. По одной, стало быть, монетке за каждого воина Тысячи, ведь ответ перед Лазурной Булавой он формально держал всего за тысячу лучников. При этом численность бранков под его началом давно уже перевалила это скромное число, а всего Большого и Малого Народа в обширной стране, способной прокормить весь Фород, ясное дело, жило во стократ больше.

Однако основные доходы казны, как знали те, кто по-настоящему разбирался в торговле, составляли отнюдь не прямые сборы, а косвенные – с оборота. Торговать же и торговаться во владениях Вожаков Вольных Стрелков и любили, и умели.

Основной объём сделок с момента рождения страны, затерянного в тумане древности, когда-то уверенно совершали семьи, сидевшие по границам. Но страна разрослась, и тут же было создано несколько новых предприимчивых кланов – в основном основателей крупных селений.

Они и поныне были у всех на слуху: Торники, Падубы, Норотулы, Рябопалы, Заглядники, Розарники и прочие, помельче. И всем им была нужна надёжная защита для торговых и ремесленных операций. Так и появились Вольные Стрелки.

Кстати, из них же, отпрысков именитых семейств, называемых крепкими8, в основном набирались офицеры Тысячи Малого Народа: десятники, пятидесятники, сотники. Те по прошествии лет становились, если дослуживали и доживали, старшими офицерами. А затем, так уж сложилось, – и Капитанами.

Эта точка зрения, правда, была не сильно-то популярна среди рядовых Стрелков, предпочитавших думать, что их Тысяча – это братство равных, где дорога наверх, вплоть до поста Вожака, открыта каждому удальцу.

А среди кухонного люда, с которым Бодо тесно общался последние десять лет, о порядках в Башне рассуждали трезво – и только так: «Торговцы правят через брюхо, а Капитан – их меч и ухо».

– Надеюсь, мы тут быстро управимся. Хотя куда торопиться: перекуса, похоже, не будет9, – прервал его размышления о природе власти и истории страны чей-то голос.

Бодо повернул голову и увидел, что говорит один из лекарей. Его напарник, сидевший рядом, пнул скамью и воскликнул:

– А чего это ты так веселишься? Мы из-за этого растяпы, споткнувшегося о собственные тарелки, угодили в темницу!

– Тарелки, как же, – фыркнул первый. – При чём тут вообще парнишка? Ты что, проспал момент, когда к нам начали приносить раненых одного за другим?

Юная посудомойка охнула, Ланго Падуб поднял голову, а главный повар Башни встал и попытался раздобыть в одном из карманов носовой платок. Все молча наблюдали, как он сначала безуспешно, а потом успешно справляется с этим, вытирает лоб, шумно дышит и натужно кашляет.

– Каких ещё раненых? – изрёк Адальгрим тогда, когда Бодо уже и не надеялся от него что-нибудь услышать.

Первый лекарь глянул пристально, как будто прикидывал, не случится ли с толстяком удар – или стоит ли вообще обсуждать такие вещи с кем-то из кухонь.

– Прямо перед тем, как мы помчались в котловую, на привратном уровне была стычка, – снизошёл-таки он. – Все пострадавшие охраняли Крышку, кто ворота, кто смежные помещения. Получили мечами: рубили сверху, но почти всех наплечники спасли. Как я понял, нападавшие пытались выбраться в Нижний Город, да так и убрались ни с чем обратно вглубь Башни. Сколько их, кто, понятия не имею.

Он помолчал, как будто наслаждаясь эффектом, пока остальные ошалело пытались осмыслить услышанное.

– Вообще-то по всему Майлу трубили так, что стены дрожали, а вы пропустили? – удивился лекарь, увидев их лица. – Ну и ну. Да у нас двери с петель едва не повыпрыгивали, когда вся эта толпа ломанулась кто куда: по боевым постам, на стены и к воротам. А теперь всё. Мы тут, на верхотуре, в блокаде!

11

Уровень темниц

Бодо поставил бы правую руку на то, что подобных происшествий внутри главной твердыни Вольных Стрелков не бывало со времён её основания, то есть почти тысячу лет. «Рубили сверху. Большие, что ли? – размышлял он, всё ещё не понимая, как такое возможно. – Объявлено осадное. Но почему никого не ищут?»

Тоббиной Крышкой и Роримаковым Донышком называли верхние и нижние ворота, запиравшие наклонный подземный ход, более известный как Проход. Он соединял вершину, занятую укреплениями, и остальной город. Крышка располагалась почти у Башни, по центру вершины, а Донышко – там, где склоны Горы становились более пологими.

Предприимчивые горожане обустроили возле Донышка оружейный рынок, погуляв по которому, можно было не только обзавестись всем потребным для защиты или нападения, но и подзакусить с лотков. Рядом расчистили место для небольшой площади, где спешивались гонцы, прибывающие в Башню – въехать в Проход верхом не разрешили бы и Королю, будь династия жива. Площадь, разумеется, тут же обросла забегаловками, самой известной из которых был трактир с простецким меню из нескольких пунктов и названием «Полкружки». «Сгонять за полкружки» у бранков означало увольнительную в Нижний Город.

Выше Донышка зодчие, возрождавшие башню, улучшили то, что создала сама природа, создав из склонов Горы почти отвесную вертикаль. Штурмовать это укрепление, по общему мнению, было бесполезно, если только ты не верхом на драконе. Донышко обычно не запирали, а Крышку – только на ночь, хотя разумнее было бы наоборот: закрывать внешние ворота, оставляя открытыми внутренние. Но по ночам в Проходе не утихала мелкая торговля, особенно в непогоду. И обе створки тщательно охранялись – всегда.

– Словом, есть вероятность, что они ещё внутри. В городе, должно быть, паника. И если у нашего Капитана всё в порядке с головой, а у него определённо всё в порядке, то первым делом он запечатает наглухо кухню, а вторым – Покои Эверарда. Ведь всем известно, – продолжал распинаться лекарь, – что из кухни тьма-тьмущая ходов по всей Горе, и даже старожилы не знают их все. А Верзилы в Башне могли появиться только из Покоев. Больше им взяться неоткуда!

– Разве? – сказал в звенящей тишине Ланго Падуб и извлёк из-под плаща знакомую им с Адальгримом книгу в переплёте из тёмной кожи. – «Полное описание укреплений Башни и окрестностей, со схемами и всеми потайными ходами», – зачитал он.

Лекарь заинтересованно ждал продолжения.

– Но идти на прорыв через главные ворота, не зная паролей… Идиоты, – хмыкнул Ланго, углубляясь в книгу.

– Почитайте-почитайте. Может быть, отыщете там выход отсюда, минуя допрос, – съязвил лекарь.

– Надеюсь, этих мерзавцев немедленно изловят! – возмущённо пропыхтел главный повар, и оба служащих лазарета посмотрели на него с профессиональным интересом: один глаз у Адальгрима дёргался, а рука с носовым платком дрожала. – И бросят за какую-нибудь из тех милых железяк, что мы видели, проходя сюда. А нас, которые об этом вопиющем происшествии даже и не знали, наконец-то опросят и выпустят!

Он плюхнулся обратно на скамью и пожаловался:

– Дышать тяжело.

– Да уж, сыровато, – подтвердил первый лекарь, и все опять замолчали.

Ланго Падуб, приладившись к небольшому световому пятну, падавшему из-за двери, быстро листал «Полное описание». Посудомойка, похоже, впала в ступор. Адальгрим вёл себя необычнее всех: что-то бормотал под нос и беззвучно посмеивался. Бодо привалился спиной к ледяной стене, пытаясь привести в порядок собственные мысли.

В том, что Сордо накачали какой-то дрянью, которой он по собственной воле и в рот бы не взял, и утопили в котле для посуды, неуклюже обставив всё как несчастный случай, он не сомневался ни капли. Сработано было наспех и не особо заботясь о достоверности – прямо как с орочьими сапогами. Как будто кто-то сегодня ночью запаниковал и продолжает паниковать до сих пор.

«За что его так? Увидел лишнего и мог сболтнуть? Возможно, даже хотел сболтнуть – мне. Да не успел, – думал Бодо. – А вот что же стряслось с Тэдом? И не могло ли это самое случиться со мной, не забери меня Адальгрим наверх, к Капитану? Всё сходится, похоже, к Адальгриму. Ишь ты, как психует… Ну так попотей, попотей, старикан. Надеюсь, тебе зададут все эти вопросы. Или я доходчиво объясню им всё это сам».

Словно повинуясь его мыслям, тяжёлая каменная дверь со скрипом приоткрылась.

– Сударыня! – окликнул молоденькую посудомойку Стрелок-гвардеец, нарисовавшийся в пятне света. – Ждите! – приказал он вскочившим остальным.

– Вечно им везёт, смазливым, – с досадой сказал Адальгрим, но Бодо не почувствовал зависти к бедняжке. Найти чьё-то тело плавающим в растворе для очистки посуды, – наверное, не самое приятное ощущение в жизни.

Так один за другим спутники Бодо уходили за каменную дверь и не возвращались. Занятый своими мыслями, старший утренней смены очнулся, когда понял, что остался в одиночестве. Но ждать собственного имени ему пришлось ещё долго. Наконец, Стрелок снова распахнул дверь и кивнул.

Войдя в комнату, которую Амарант назвал допросной при темнице, Бодо опешил.

У него возникло ощущение, что он никуда и не уходил из прокуренного кабинета за алой дверью, хотя сейчас он был глубоко в подземелье, а кабинет Капитана – высоко наверху.

Перед столом, на котором вперемешку лежали одежда, свитки и оружие, стоял Ривальбен. Старшие сотники, не выпуская из рук трубочек, сидели кто где, и прямо перед испуганным Бодо возникла фигура Амаранта Норотула. Чуть подальше и позади, как успел заметить он, сидел Ланго Падуб.

Капитан наклонил голову:

– Продолжим.

12

Уровень темниц

– Ты не сошёл с ума. Это резервный командный пункт, обустроенный в точности так же, как и мой кабинет, – объяснил Амарант, видя, что Бодо не перестаёт с недоверием озираться. – Сделано на случай осады и прочих происшествий: сидеть наверху, когда всё происходит внизу, не очень-то эффективно. Оба кабинета связывает особый подъёмник, и об этом лучше не распространяться, хорошо? Присаживайся. Тёмного? Светлого?

Бодо неопределённо помотал головой, и перед ним поставили кружку, полную до краёв «Чернил Юга». Отхлебнув, он слегка пришёл в себя.

– Как… расследование, милорд? – осмелился спросить Бодо.

– Расследование, – задумчиво повторил Амарант. – Ну, проделку нашего главного повара, чтоб ему подавиться лакрицей, мы раскусили.

– Правда? – воскликнул старший смены.

– В общих чертах, – подал голос Хэл Шиповник. – Эта жирная тварь проворовалась. И натворила бед!

Бодо едва не расплескал эль.

– И Сордо… Это он? – попытался он спросить максимально спокойно.

Капитан отложил трубку.

– Адальгрим весь последний месяц тайно сбывал запасы из кладовых Башни. Хотя что там сбывал – выгребал без разбору. В преддверии грядущего пира и праздника это было неплохо задумано. Закупки в целом большие, и отследить всё до крупинки невозможно. В последнее время меня слегка смущали счета Зала Приправ, но даже казначей, – он кивнул на незнакомого Бодо старичка, нахохлившегося над ворохом бумаг, – не сразу сообразил.

– Всей стране горбатиться не меньше месяца, чтобы устранить ущерб, – буркнул тот.

– На деньги плевать. Конфискуем что-нибудь у Буролистов, – отмахнулся Капитан, и Бодо сначала посмотрел на Берилака, и только потом до него дошло: главный повар Башни ведь тоже Буролист. – Меня беспокоит урон, который понесла безопасность. Его, боюсь, на счётах не прикинуть.

– Мы найдём и их, и пути, которыми они пользовались. Со всем разберёмся и всё перекроем, – спокойно пообещал Ривальбен. – Мои на подходе. Прикажите, чтобы их пропустили.

Амарант перевёл взгляд на него:

– Следопыты всегда держат слово, и это немного успокаивает. Конечно, караул Яблочных Ворот предупреждён. Ваших людей встретят и приведут.

– Достаточно пропустить через ворота, а дальше мы сами, – склонил голову Следопыт.

– Ладно, – не стал спорить Капитан.

Он повернулся к Бодо, молча разглядывающему эль в кружке, и объяснил:

– Видишь ли, в чём проблема. Адальгрим впустил в Башню контрабандистов из банды Рони Угря. Предположить такое даже я не мог – должно быть, старик спятил!

– Бандиты? – не поверил Бодо. – Что, прямо с ножиками на поясе? Обчищают путников?

– Мы знаем как минимум три логова разбойников в разных частях страны, включая хутор Мизгиря и Соломенное зимовье. На дорогах случается всякое, – пожал плечами Минто Торник и слегка улыбнулся, увидев ужас у Бодо на лице.

– И Мизгирь, и Рони не совсем бандиты, – возразил Капитан. – О первом все знают, где он живёт, и видят, что поделывает: содержит коней, принимает гостей. О втором мы не знаем почти ничего, кроме клички. Никто из тех, кто следит за законностью в стране, его живьём вообще не видел. Но мы уверены, что оба обводят вокруг пальцев и сборщиков налогов, и стражу, и торгуют незаконно добытым по всему Северу. Интересно, кого они накормят тем, что украдено в Башне? Там же на целое войско хватит! – усмехнулся Амарант.

Комендант гневно сморщился. Наверное, подумал Бодо, вспомнил, что эта история уже стоила карьеры его заместителю, отвечавшему за снабжение крепости.

– Адальгрим провёл контрабандистов сюда, в заброшенную комнату в Закромах, где заранее поменял замки. Имена, приметы, даже сколько их было – клянется, что не помнит. Но это были и наши, и Большой Народ. Кто-то из них пробрался в Башню под видом гонцов, кто-то – просто переодевшись, – Капитан покачал головой. – Оказывается, это несложно!

– Амарант, но это же мастера притворства. Проходимцы с тысячью лиц, – укоризненно пробормотал Минто Торник. – Их со времён моей юности ловят всем Фородом, да всё никак.

– Днями, – продолжал Капитан, – они сидели тихонько в Закромах, спали и ели, а вот ночами… Целый месяц по ночам из кладовых вывозили всё, что хотели, прямиком через Проход. Прикрывались одним из своих, который раздобыл где-то форму гвардейца, и якобы моим личным приказом. Наглецы! Они знали пароли. Знали, как положено разговаривать. Знали все имена. Похоже, кто-то из них служил здесь, а возможно, были и пособники изнутри. Никто ничего даже не заподозрил.

– С этим мы разбираемся, – быстро проговорил Берилак Буролист. – Будут приняты строжайшие…

– А вчера вечером, – прервал его Капитан, – Адальгрим узнал, что с утра к нему явится Ланго. Ему комендант поручил контролировать подготовку к пиру, но идея-то была моя, – горько усмехнулся Амарант. – Наш повар объявил подельникам, что лавочка прикрывается, и надо срочно уходить, но прежде – замести следы. И вот в большой котёл, туда, где их точно заметили бы и подняли переполох, полетели они.

Все посмотрели на сапоги на столе.

– Так нам хотели, с одной стороны, точно указать на место – Закрома. С другой – нас надо было запутать. И то, и то получилось. Пока мы рассуждали, а есть ли орк, вели обыски, допрашивали всех караульных, мерзавцы пошли на прорыв. Должно быть, они заранее спустились на кухню, естественно, переодевшись, а Верзил припрятали где-то в закутках. И когда наши парни устремились переворачивать вверх дном Закрома, путь оказался открыт. Но я, – он помедлил, – приказал сменить все пароли. Я всегда так делаю, когда творится что-то непонятное.

Капитан помолчал, и все понурились.

– Сордо, скорее всего, убил кто-то из них, – продолжал Амарант. – Малый он был глазастый, бегал по всей кухне. Думаю, вы даже видели убийцу мельком сегодня. Он был одет, судя по показаниям часовых, то носильщиком, то мастеровым. Сегодня – пекарем.

Он затянулся чем-то дико ароматным, похоже, «Красным Копытом».

– И Тэд, твой товарищ, тоже наверняка получил по голове от них. Но от кого и почему, мы не узнаем, пока не поймаем их всех. И в этом ты можешь нам сильно помочь, Бодо! – вдруг сказал Амарант.

Тот медленно поднялся.

– Готов приказ, которым ты производишься в рядовые Тысячи Малого Народа и поступаешь в сотню коменданта, в десяток Ланго Падуба, – помахал одной из бумаг Капитан.

Мир перед глазами Бодо завертелся.

– Я знаю о твоих неудачах в стрельбе, но сейчас важно поработать не руками, а мозгами, и они у тебя на месте, – уверенно сказал Амарант. – Ты отлично знаешь Зал Приправ, причём так, как ни в какой книге не запишешь, и сможешь помогать Ланго в поиске негодяев. Следопыты милорда Ривальбена обеспечат вам поддержку своими познаниями, да и острыми мечами – в случае, если до этого дойдёт. Но сделать всё нужно очень быстро. Я не могу держать кухню закрытой вечно, сам понимаешь. Да и праздник всё ближе. Ну, что скажешь? Объявляем приказ по гарнизону?

Бодо сел и неожиданно почувствовал на своём лице слёзы.

– Вы только, милорд, – всхлипнул он, улыбаясь, – не разжалуйте меня назад после того, как мы с ними покончим!

13

Казармы

Как ни удивительно, но, приказав им справиться быстро, Капитан Амарант не догадался освободить новобранца от формальностей, связанных со вступлением в славные ряды Вольных Стрелков. А может и рад бы был, но не мог: почтение к церемониям у броттов всё-таки в крови.

Поэтому вместо того, чтобы немедленно начать поиски бандитов, Ланго вытащил новоиспечённого Стрелка на солнечный свет, быстро провёл через площадь-плац, над которой нависала громада Башни, и завёл куда-то в недра казарм. Округа словно вымерла, но Бодо этого даже не заметил. Внутри всё было, как всегда.

Сначала они попали к румяному лекарю, который, наскоро пошептавшись о чём-то с Ланго, даже раздеваться Бодо не пригласил, а сразу торжественно признал его «годным к любым безумствам». С головы новобранца тут же сняли бритвой волосы на затылке и висках, оставив сверху задорную шапочку: «Чтобы шлем не натирал».

Затем они попали в «шерстяной отряд». Там Бодо выдали, подогнав по размеру, тёплый плащ из окрашенной в чёрное шерсти, а также новенькую стёганную куртку Вольного Стрелка, которую из-за её веса называли «пятифунтовкой», и массу других мелких элементов экипировки.

Особую гордость бранков составляли краги – массивные кожаные наручи на шнуровках, защищающие руки от удара тетивы. Каждый был волен украшать их, как заблагорассудится, и молодёжь побогаче этим беззастенчиво пользовалась, создавая из скучных нарукавников настоящие произведения искусства.

Потом они зашли «по гвозди да дрова» – за луком и кинжалом, которые также нужно было примерить под руку. В довесок прилагались шлем и кожаный колчан, набитый пучком из двух дюжин уже оперённых стрел. По верхней стороне колчана, накрытой кожаной вкладкой, кто-то додумался прорезать ровно две дюжины отверстий – по количеству стрел. Отдельно Бодо вручили сумочку с готовыми наконечниками, которые полагалось насаживать на древки прямо перед боем.

После всего этого они наведались в «чернильную сотню»: оформили какие-то бумаги, и Бодо взамен пяти подписей наконец-то выдали нашивку на рукав и белое перо. На нашивке красовался белый силуэт Башни, торчащий над вершиной абсолютно чёрной Горы.

Весёлый писарь поздравил его «с приобщением к крови, лишениям и несварению желудка», посоветовал опрокинуть сегодня стаканчик-другой с друзьями, «пока война не началась и все живы», и на этом формальная часть, похоже, закончилась.

– Присягнёшь со всеми в конце недели, – успокоил его, взмокшего под непривычным грузом и немного сбитого с толку, Ланго. – Койка тебе, как я понял, не нужна?

– Нет, у нас свой дом возле Яблочных Ворот, – пропыхтел Бодо.

– Неблизко. Ремешок вот здесь подтяни, а то к вечеру натрёт, – показал Ланго. – Что ж. Пойдём, глянем, и если кто-то из моих ребят здесь, прихватим их с собой. Потом быстренько в лазарет, справимся, не пришёл ли в себя твой товарищ Тэд. И уж потом – бегом в привычное тебе место.

– Это куда? – не понял Бодо.

– Соображайте шустрее, рядовой, – постучал по его блестящему шлему Ланго. – Разумеется, на кухни!

– Слушаюсь, сударь. Есть соображать! – с удовольствием коснулся пера над головой Бодо, и они побежали – тут Ланго не шутил.

Настолько быстро, насколько сумел новичок, нагруженный снаряжением, они поднялись на второй этаж казарм. Десяток Падуба занимал комнату у входа, но там никого не оказалось.

– Должно быть, всех подняли по тревоге, – не расстроился Ланго. – Значит, наши на постах. Это хорошо.

– А чем вообще занимается наш десяток? – поинтересовался Бодо, пока они спускались по лестнице обратно и пересекали просторы двора, пропекаемые солнцем. – Я к чему… Есть присказка такая. Писаки – для бумажных, комендантские – для важных, порубежные – для ратных…

– А гвардия – для знатных, – закончил Ланго. – И что?

– Выходит, у нас работёнка поважнее, чем у некоторых? – продолжал Бодо.

Ланго подумал.

– Мы служим в основном внутри крепости, – показал рукой вокруг он. – На этом, пожалуй, отличия заканчиваются. Другие парни всё-таки постоянно в пути, часто бывают на границах, а то и за ними: и в Северине, и в Ставке10. Сейчас вот, например, вся сотня Белого Шлема по договору между Капитаном и Верзилами дежурит на стенах в каком-то из городов Форода. Нашу сотню так далеко обычно не заносит. Наши дела – здесь.

– А приказы ты получаешь напрямую от коменданта? – не унимался Бодо.

– Господин Шиповник отвечает не только за нашу сотню. Его полномочия распространяются миль на десять от подножия Горы. Это значит, что ему подчиняются все посты не только в Башне, но и на городских стенах, и даже на Вальных Холмах. Словом, хлопот полон рот. Чаще мы, десятники, общаемся с его заместителями. Одного из них ты, кстати, видел сегодня утром. Теперь придётся искать ему замену. А жаль! – сдержанно добавил Ланго.

Бодо сообразил, что речь об отправленном на границу Одо Крапивнике.

– Получается, хорошая должность освободилась, – оживился он. – Интересно, а кто… – но Ланго вдруг остановился, приложил к губам палец и показал вперёд.

Бодо хоть и проработал все эти годы на кухне, но видывал всякое на плацу – или, как говорили его товарищи, на Тарелке, потому что плац, как и вся обнесённая крепостными стенами площадка на вершине Горы, был формой очень похож на плоский круг с чуть-чуть приподнятыми краями.

Случалось ему присутствовать и при торжественном выходе сотен в рейды на восток, когда под знамёна Капитана собиралось по несколько тысяч луков. И при въезде внушительной делегации гномов Тамас Торима, давних друзей бранков, впечатлить которых решили, выстроив на стенах крепости всю прислугу. И при визите блестящей свиты Правителя, явившегося в Майл без предупреждения пару лет назад: как острили Стрелки, «в кои-то веки нормально поесть», хотя формально – согласовать с Капитанами очередной налог на нужды своего войска.

Но такого старшему утренней кухонной смены видеть ещё не доводилось.

14

Площадь перед Башней

В основании Башни в старину было заложено ровно четыре двери. Дабы не ломать голову, строители расположили их по сторонам света и сделали одинаковыми. Все двери вели в круговой коридор привратного уровня. Предполагалось, что крепость будет гармонично развиваться во все четыре стороны, каждой из которых будет полезна собственная дверь. С течением времени, впрочем, всё исказилось.

Северную дверь лет через триста заклинило – то ли вздыбился грунт, то ли неверно расположили закладные. Проём заложили, и Стрелки по этому поводу не сильно горевали. Северная сторона Горы не зря называлась Мусорной – туда испокон веков скидывали хлам и сливали нечистоты со всего города. Северный ветер, как и патруль на северных стенах, популярностью среди бранков не пользовались. Севернее Башни стояли только склады, которые посещала, и то неохотно, лишь кухонная прислуга.

Восточную дверь, говорят, сожгли во времена мятежа Артара, этого то ли колдуна, то ли удачливого авантюриста из Верзил, ухитрившегося захватить множество значимых крепостей по всему Фороду, и в том числе Майл. Дело было века два назад, и в обычно весьма подробных летописях, изобилующих не только генеалогиями и стихами, но и описаниями любых мелочей, на месте рассказа об этих непростых годах зияла стыдливая лакуна.

В общем, кому помешала дверь, открывающаяся на восток, устные предания не объясняли. Проём тоже заложили, и всё, что стояло восточнее, захирело. Теперь там разве что крепостную живность пасли, сеяли душистые травы да таскали рыбёшку из садков. У самой стены, перед обрывом, росли старые фруктовые деревья. Взобравшись на них, как знал любой бранк, можно было тайком покуривать трубочку, любуясь на пустынные земли к востоку.

Таким образом, у Башни к нынешним временам оставалось всего две рабочие двери, не считая потайных: западная и южная.

Западной ходили в мастерские, занимавшие всю закатную сторону вершины. А южной – во все прочие места. Ворота, ведущие к Проходу, прочь из крепости, располагались немного южнее Башни, казармы – южнее ворот. Пространство между Крышкой и казармами, которое было никак не миновать, так и называли – Топтальня. И сейчас там было не протолкнуться от Стрелков самых разных отрядов и званий.

Бодо глянул наверх: солнце стояло высоко. В обычный день это было бы построение к обеду, с которого отряды по очереди отбывают в трапезную. Но сейчас, похоже, происходило что-то иное.

Сверху летело, повторяясь, тревожное «та-та-та!» – и бесформенная на первый взгляд толпа, сверкая шлемами, постепенно выстраивалась в линии. При этом воинство Майла жужжало, как гигантский рой: перебрасывалось шуточками, перемывало косточки начальству, обсуждало планы на вечер. Какой-то особой тревоги на лицах Бодо не заметил, хотя Капитан сказал ясно – объявлено осадное положение.

Тем временем сотники и другие офицеры собирались поближе к Насесту. Так остряки окрестили балкончик на невообразимой высоте, отсюда на вид не крупнее башмака. На него, говорят, иногда во время построений выходил Капитан. Особым шиком среди Стрелков во время тренировок считалось «чиркнуть по Насесту» – высечь искры тупой стрелой с каменным наконечником из железного ограждения балкона. А ночью с него всегда мигал, словно глаз, стерегущий покой крепости, белый фонарь. Как шутили часовые: «Чтобы голуби не промахивались».

Задравшего голову Бодо дёрнули за рукав, пихнули с одной стороны, двинули локтем с другой, и стоявшие рядом бранки хохотнули: «Проголодался, парень? Оттуда не скинут».

– Что происходит? – спросил Ланго.

Ближайший лучник, глянув на его перо десятника и значок на рукаве, сказал:

– Говорят, трапезой под крышей нашего брата сегодня решили не обременять. Второй завтрак отменили из-за тревоги, перекус – без объяснений. Сейчас вот вспомнили о нас. Раздадут сухари с элем прямо тут, на плацу, и отпустят восвояси. Так сказать, бдеть. Про полдник, думаю, и заикаться нечего. Какие-то нелады у них там в Зале Приправ!

– Какие-то нелады повыше, – недовольно сказал другой бранк. – Закрыли нас, понаставили везде этих орясин из гвардии, дали сигнал «осада», и дальше молчок. А со стен-то и дураку видно: никакой осады нет.

– Зря они решили нас не кормить. Мы так и служить не сможем, – ввернул третий, и они принялись обсуждать, чем и где подзаправиться, если осадное положение до вечера не снимут.

Ланго схватил Бодо под руку и, ловко лавируя, вывел к южной двери. Там сказал что-то короткое часовым, и они вошли в коридор привратного уровня.

Лазарет занимал вторую половину полукруга сразу под привратным, деля этаж с Закромами. Так что они дошли до знакомой сквозной лестницы, спустились на один пролёт и оказались на площадке с дверьми на разные стороны. У левой, ведущей в Закрома, стоял, как оказалось, усиленный караул из трёх Вольных Стрелков. Двое точили кинжалы, третий пытался разжевать сухарь.

Лица их показались Бодо смутно знакомыми. Бранки отсалютовали Ланго, а один сказал: «Привет, командир».

– Знакомьтесь с Бодо Глубокопом, парни. С сегодняшнего дня он у нас рядовым, – показал Ланго. – Произведён, если не слыхали, личным указом Капитана.

Бранки окинули новичка не сильно-то любезными взглядами, но вежливо представились:

– Очень приятно, Дрого Ноготок. К вашим услугам, Толто Самшит. А я Горо Бересклет, привет!

Бодо отвесил поклон, и они перешли на другую сторону лестничной площадки. Там часовых не было вовсе: наверное, считалось, что охранять больных незачем, да и не от кого. Ланго толкнул дверь, отворившуюся бесшумно, и пропустил Бодо вперёд.

В небольшом приёмном покое, освещённом одним-единственным фонарём, тянулись вдоль стен длинные скамьи. С них навстречу поднялось сразу несколько высоких фигур. Они были закутаны в широкие плащи, что, впрочем, не скрывало наличие длинных мечей на поясах. В голове у Бодо пронеслось: «Мы их искали, а они нас первые нашли!» – и он попытался нашарить кинжал.

Фигуры бесшумно шагнули к вошедшим, и Ланго обратился к ближайшей:

– Милорд Ривальбен. Похоже, ваши в сборе?

– Начнём, – отводя капюшон с лица, кивнул Следопыт.

15

Лазарет

Когда они вошли, угрюмый лекарь как раз менял повязку, сидя у головы Тэда. Рядом на скамье стояла плошка, в которой плавали полоски полотна, похожие на бледных змей. Сильно пахло сосновым маслом и какими-то травами.

Хмуро покосившись на Следопытов, чья обувь была далеко не первой свежести, лекарь бережно отжал ткань, наложил последнюю часть повязки и только потом встал.

– Если хотите поговорить, – обратился он к Ланго, сразу признав в нём главного, – то паренёк пришёл в себя, но ещё плоховат. Его лихорадит, и, кажется, бред.

Тэд пробормотал что-то из-под повязки.

– Чем промывали, когда его принесли? – тихо спросил Ривальбен.

Лекарь, смерив его взглядом, ершисто спросил:

– А сударь сведущ в ранах?

– Некоторые мои сородичи в Дозорных Холмах утверждают так, – кротко подтвердил Следопыт.

Лекарь слегка покраснел.

– Простите, мы тут сегодня немного не в себе: столько раненых, – примирительно поднял руки он. – Я бы просил вашего совета, если вы и впрямь из Паланартана. Сначала мы применили мируним, который, как известно, очищает…11

Десятник Следопытов принюхался:

– И, кажется, не забыли снять пробу. «Соломенное раннее» прошлогоднего урожая, угадал?

Лекарь покраснел чуть-чуть сильнее.

– А ведь можно было использовать ромашку на слабом яблочном уксусе или шалфей пополам с чабрецом, – с укором продолжал Ривальбен. – Сосновое масло на повязке? Неплохо. Как часто меняете?

– Позову старшину лазарета, – предпочёл выйти из схватки лекарь, поспешно сгребая какие-то склянки. – Беседуйте пока!

– Мы ненадолго, – заверил его Ланго.

– Надолго и не получится: я дал ему усыпляющий настой, чтобы не лез руками к голове, – сказал лекарь, уходя.

Ривальбен проводил его взглядом и подтолкнул Бодо к постели. Тот подошёл к сменщику и обратился к нему так, как у них было давным-давно заведено:

– Привет, Тюфяк. Опять у тебя вся каша подгорела?

Тэд поднял мутные глаза и слабо улыбнулся:

– Ба, Подлиза! Я ведь твои оладьи тогда спасал. – Речь у него была замедленная, словно слова с трудом продирались сквозь непослушные губы: должно быть, сказывалась травма или начинал действовать настой. – А что это за здоровяки у тебя за спиной?

– Это… – оглянулся Бодо, но Ривальбен отрицательно покачал головой, – да так, помогают тут, в лазарете, – неловко выкрутился он. – Расскажи лучше, как тебя угораздило повредить котелок?

– Если б я помнил! – вздохнул Тэд. – Спускаюсь, никого не трогая, со списком едоков в нижний подвал. Размышляю, откуда взять столько цыплят, да кого послать за ними наверх, да есть ли бараны в тушах. Ну, ты понимаешь. Ноги сами несут. Там темновато, конечно: ещё пара фонарей не помешала бы… И на девятой ступеньке, скрипучей…

Следопыты и Ланго навострили уши. «Список едоков?» – прошептал Ланго, сразу ухвативший суть, но Бодо махнул на него рукой: потом.

– Как будто из-под меня ступеньку рванули! Представляешь? И вот лечу я такой, пытаясь схватиться за воздух руками, на лестницу, и… – Глаза Тэда внезапно расширились. – Старик, а ты зачем на себя форму напялил? За это могут и взгреть!

– В другой раз объясню, – отмахнулся Бодо. – Получается, тебе что, кто-то подножку подставил?

– Скорее, засветил чем-то увесистым из-за угла… – хмыкнул Тэд и вдруг, запнувшись, продолжил, глядя прямо на Бодо: – Четыре ложки конопляного, а не три, балбес.

Бодо отпрянул.

– И зелень погуще, не полы же этим всем потом мыть, – выдал его сменщик и зевнул, прикрывая глаза. – А я бы подремал. Что-то всё двоится!

– Тэд? – окликнул его Бодо.

Но голова раненого уже свесилась на грудь, и он громко всхлипнул:

– Почему крем скис? Молоко-то миндальное!

– Оставьте его, Бодо, – сказал Ривальбен. – Сейчас явится старшина лазарета, и мы попросим, чтобы Тэда устроили поудобнее. Сон для него сейчас лучше многих лекарств. Так что это за список едоков?

Бодо пожал плечами:

– Когда при открытии кухни делается выбор блюд, тот, кто его делает, определяет лишь что готовить. А сколько – зависит, ясно-понятно, от количества ртов. Оно бывает разным. В Башню то приходят, то уходят отряды, приезжают гости, подтягиваются новобранцы. Мастеровые являются под сезон. Парни из Закромов то прибавляются, то наоборот. В общем, дежурный по крепости утром передаёт на кухню списки всех, кого положено кормить.

Ривальбен уточнил:

– Каждый день пишутся новые списки? Зачем?

– Так ведь кормим мы много и почти непрерывно! Даже в утреннюю смену три раза, и столько же в обеденную, – вскинулся в защиту родных порядков Бодо. – И кормим всех по-разному. А трапезная рассчитана всего на тысячу мест. Так замышлялось изначально: Тысяча Вольных Стрелков. Но сейчас бранков в Майле куда как больше… Приходится разбивать всех на очереди. Да и остальным тоже нужно есть. Сами понимаете, чтобы держать всё это в порядке, приходится поработать.

Он помедлил, припоминая.

– Я-то обычно читаю только цифры, но, кажется, туда заносится не просто количество едоков. Ещё названия отрядов и их очерёдность прибытия в трапезную, имена и звания командиров. И текущие пароли, чтобы можно было посылать прислугу за дополнительной провизией в Нижний Город…

Он хлопнул себя по лбу:

– И пароли!

Ланго хмыкнул:

– Значит, именно этими сведениями и снабжал наших воришек любезный Адальгрим.

– Может, что и так, – растерянно согласился Бодо.

– Но сегодня утром господин главный повар ускакал с тобой к Капитану, чтобы разнюхать обстановку, и вот… Никакого списка, – сказал Ланго, сверившись с какими-то собственными записями, – при Тэде, когда его нашли, не было. Выходит, они забрали бумагу сами, как смогли, и бросились к Крышке. Но пароли не совпали: Капитан-то их сменил.

Будто сомневаясь в чём-то, Ланго глянул на Следопытов, и один из них решил ему помочь:

– В Фороде такое зовётся изменой. Если нужно задержать этого повара… Или он уже в темнице?

– Боюсь, он пока даже от должности не отстранён. Но могу ли я отдать такой приказ в отношении кого-то из Буролистов… – пробормотал в замешательстве десятник.

Следопыт улыбнулся, будто решил, что его разыгрывают, но Ривальбен, знавший обычаи Майла чуть лучше, вздохнул:

– Не будем терять времени. Мы узнали здесь всё?

Ланго кивнул и повернулся к двери, но не успел взяться за ручку, как створка с грохотом распахнулась, и в комнатку влетел лекарь в красивой белой шапочке на седых кудрях. Все, кроме дремлющего Тэда, подскочили, когда он воскликнул:

– Это вы здесь расследуете?!

– Именно, – подтвердил Ланго.

– Отлично! – сердито отозвался лекарь. – Так отыщите мне этот сбежавший труп!

16

Лазарет

Ланго Падуба сегодня было не так-то просто вывести из равновесия, потому что с того самого момента, как он ранним утром переступил порог кабинета Адальгрима, чтобы выполнить наискучнейшее, казалось бы, задание, вокруг творилось невероятное. Но бегающие по лазарету мертвецы, как выразились бы приятели Бодо на кухне, «сорвали-таки крышку с чайника».

– Господин Остролист! – рявкнул Ланго. – Не морочьте-ка мне голову! Вы же не сопляк какой-то. Или у вас тут, Враг его подери, завёлся чернокнижник? С каких это пор трупы вдруг забегали?

– Я не меньше вас в негодовании, господин Падуб, – растерянно откликнулся лекарь в шапочке, почёсывая затылок, и для пущей убедительности развёл руками. – Но пропажа налицо: был труп в леднике, а теперь нет.

В подчинении у Робина Остролиста, владыки мазей и микстур, старшины лазарета Башни, была армия не хуже, чем у Капитана: лекари, травники, аптекари, цирюльники и костоправы. Правда, болеть у Вольных Стрелков было как-то и не принято, и не слишком прилично – если только это были не последствия честных ранений, полученных в бою. Поэтому в негласной иерархии чинов среди бранков глава лазарета стоял где-то между начальником караулки и старшим кашеваром12 – не больно, прямо-таки скажем, высоко. Помощь в лазарете была одним из наказаний для тех, кто угодил в Закрома. А больничный дух Вольные Стрелки терпеть не могли.

Но остальные обитатели Майла услугами Робина и его подчинённых пользовались с превеликим удовольствием, полагая, что Капитаны держать при себе никуда не годных медиков не стали бы. Поэтому у главы лазарета и лучших его помощников была обширная практика в Нижнем Городе и далеко за его пределами, и недостатка ни в пациентах, ни в монетах они не испытывали, хотя главным товаром, которым торговали, были всего-навсего вино со специями в сочетании с вниманием.

На почве взаимного интереса к приправам, точнее, к их целебным свойствам, Робин Остролист был знаком со многими на кухнях, включая Бодо. Вот и сейчас, переводя растерянный взгляд с Ланго Падуба на остальных, он поначалу не признал старшего утренней смены в новом обличье, но, приглядевшись, всплеснул руками:

– Господин Глубокоп!

Бодо поклонился.

– Как это вас угораздило? – спросил главный лекарь. – Хотя что это я. Поздравляю, поздравляю, – исправился он, – вам так идёт!

– Благодарю, – отвечал Бодо.

«Что же скажет Элалия», – мелькнула у него тревожная мыслишка внутри.

– Вы, пожалуйста, приглядите за Тэдом. Пришлите с ним посидеть кого-нибудь потолковее, ладно? И дайте нам весточку, как только он очнётся, – попросил он так, как будто был старшим для главы лазарета, и это было новое чувство. – Мы, возможно, с ним ещё не закончили.

Начальник лекарей, чуть помедлив, кивнул.

– А что за тело у вас пропало? – спросил Ланго Падуб.

– Так бедолага Сордо, с кухни же, – отвечал Робин Остролист.

Бодо пошатнулся, но Ланго незаметно для остальных успел его придержать.

– Принесли мы его, положили в ледник, как и положено. Двери заперли, – продолжал старшина лазарета. – И сначала было как-то не до него: уйма хлопот с этими ранеными, ну вы знаете, которых сегодня у Крышки… Собрались вот осмотреть как следует, чтобы сделать выводы о причинах беды. Хватились – а тела-то и нет. Дверь на запоре, ключ у меня. Как так?

– А не мог забрать тело кто-то из ваших, господин Остролист? – недоверчиво спросил Ланго.

– Ни о чём подобном меня не извещали, и у нас так не принято. Здесь же не казарма, а трупы не сапоги! – поднял палец Робин Остролист. – Да и как? Ключ от двери – единственный, и я его из рук не выпускаю. Мы там, в леднике, храним кое-какие редкие и дорогие составы, господин Глубокоп знает, в том числе сильнодействующие зелья и даже яды. В ледник кому попало шастать не положено!

– Яды? – переспросил Ривальбен. – Это какие же?

– Разные, – уклончиво отвечал старшина лазарета. – Ядом и утренний чай может стать, если с дозировкой переборщить. Отравление – дело концентрации, знаете ли.

– Пойдёмте, глянем на ваш ледник, – предложил Следопыт. – И прихватите тех, кто осматривал Сордо, когда его нашли на кухне. У нас к ним тоже, – веско добавил он, – есть вопросы.

– У вас? – фыркнул главный лекарь. – Но дозволительно ли вам, сударь, задавать эти вопросы нам и здесь, учитывая, что вы…

– А, мы же с вами ещё не знакомы, – остановил его Следопыт. – Ваш батюшка Понто Остролист, знаменитый травник, держал лавку в Северине, не так ли?

Робин удивлённо кивнул.

– Имел честь быть с ним знакомым, – поклонился Следопыт, – и даже давал кое-какие пояснения, когда он в молодости забрёл в Дозорные Холмы поучиться методам растворения и экстрагирования. Имени Ривальбен он при вас ни разу не упоминал?

Начальник лазарета подпрыгнул, согнулся в глубочайшем поклоне и произнёс:

– Я провожу.

17

Лазарет

Ледник внутри Башни перестраивался не единожды – по мере роста населения, которое пришлось бы неизбежно кормить, попади город в глухую осаду. И поскольку площадь земли на вершине Горы оставалась неизменной, а рыть глубже под фундаментом мог лишь тот, кто желал опрокинуть себе на голову всю Башню, бранкам пришлось изворачиваться. Так лёд пополз из подвалов наверх.

Сейчас для нужд Зала Приправ, как было известно Бодо, использовалось всего три уровня со льдом. С нижнего, изначального, к поварам поднимали мясо и колбасы, мороженую рыбу и птицу, фарши и потроха. На средний, некогда слегка потеснивший темницы и кочегарку, по мере роста запасов переехали зерно, вино и уксус. На верхнем, находившимся вровень с кухонными помещениями, было очень удобно хранить под рукой творог, куски масла, сырные головы, яйца в корзинах и ещё много чего. А поскольку подъёмник для провизии ходил только от кухни до нижних подвалов, Бодо и не подозревал, что выше тоже есть ледники.

Выдав бранкам и двум приунывшим лекарям, которых уже допрашивали сегодня в темницах, по тёплому плащу и фонарю, Робин Остролист зажёг другой фонарь, побольше, и привёл всю компанию к массивной двери. Откашлявшись, он продемонстрировал всем собственное запястье с затейливым браслетом, на котором тихо звякнули небольшие бронзовые ключи.

– От сундука с историями болезней. От личной шкатулки. От ледника, – перечислил он. – А больше запирать тут и нечего!

Не дождавшись комментариев, начальник лазарета хотел было использовать третий ключ, но Ривальбен его остановил.

Один из Следопытов, затеплив свечу-камышинку13 от ближайшего светильника, наклонился к замковой пластине, украшенной серебряным гербом Майла, осторожно сдвинул её пальцем и ощупал скважину. Наклонившись, он изучал что-то добрую минуту и даже, как показалось Бодо, понюхал. Потом так же дотошно осмотрел бородку ключа, пол перед дверью и дверное полотно, и только затем приглашающе махнул рукой.

– Взлома не было, – пояснил он.

Старшина лазарета вставил ключ, провернул, невольно вздрогнул, когда за дверью щёлкнули штифты, и пропустил всех внутрь, высоко подняв фонарь.

Ледник при лазарете оказался похожим на знакомые Бодо мясной или винный. Тот же широкий круговой коридор, идущий вокруг сердцевины Башни, заполненной колотым льдом, только вместо массивных поддонов с крюками над ними или бесконечного ряда бочек – деревянные полки, на которых тускло блестит стекло. Снизу – забранные решётками длинные продухи для холодного воздуха, сверху – такие же, куда уходит тёплый.

Ривальбен вместе с Робином, деловито обсуждая что-то на смеси Всеобщего и эльфийского, двинулись по проходу на восток. Остальные Следопыты, покрутив головами, медленно пошли вдоль полок на запад. А двое лекарей подвели Ланго и Бодо к помосту в половину роста высотой, на котором лежало несколько больших чёрных мешков.

Служащий кухни внутри Бодо немного удивился: от мешков тянуло чесночком. Поставив фонарь на ближайший, он с любопытством осмотрелся. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы соотнести место, где они сейчас находятся, события сегодняшнего утра близ Крышки и торчащую из-под края мешка ногу, покрытую густым каштановым волосом и спёкшейся кровью.

Он с воплем бы отпрыгнул, если б на дороге не стоял один из лекарей.

– Здесь мы его и сгрузили, – показал тот на пустой промежуток на помосте, где в чёрных мешках лежали покойники. – Но, как видите… Да они не кусаются, парень, – добавил он грустно, заметив выражение лица Бодо. – Уже нет. А если тошнит, вон в углу ведро.

Плотно сжав губы, Бодо медленно покачал головой. Рукой, которая почти не тряслась, он снял с останков покойного собрата фонарь и выдохнул.

Его личный опыт присутствия рядом с мертвецами, как думал он сам, до нынешней минуты ограничивался отцом, который умер много лет назад, и утонувшим сегодня в котле для посуды Сордо. «Но Сордо, пожалуй, можно вычесть. Ведь если он встал и куда-то ушёл, то никакой он не покойник», – подумал вдруг Бодо, а вслух спросил:

– А вы уверены, что он точно был мёртв, когда попал сюда?

Первый лекарь пробормотал:

– Теперь я уже ни в чём не уверен. Дыхания не было, сердце молчало. Нажал я ему на ногти – ничего. Зрачки… Впрочем, вы и сами там были. Никакой реакции.

– Обычно мы вливаем в рот уксус пополам с солью, – добавил второй лекарь, – чтобы убедиться, что пострадавший действительно того. Если жив, но без сознания, непременно закашляется. Но учитывая, в чём плавал ваш паренёк, когда мы его обнаружили, вливать в него уксус – это было бы просто смешно.

– Нас, правда, немного смутило, – вдруг сказал первый, – что в груди у него, когда надавили, не было этой вашей кислой смеси. У утопленников вообще-то не так. Коли утонул, то обязательно захлебнулся, а значит, полная грудь. И вообще он был какой-то закостеневший, словно прошло уже несколько часов. Обычно покойники, только-только испустившие дух, становятся мягкими и дряблыми. Гнутся, скажем прямо, ещё хорошо, – и он умолк, задумавшись.

Ланго, видимо, тщательно подобрав слова, спросил:

– А случается, что те, кого сначала приняли за мертвецов, потом как бы оживают?

Лекари переглянулись.

– Так тут на этот случай вон, даже верёвка висит, – показал второй лекарь на свисающий прямо над помостом ярко-красный шнур. К шнуру была прицеплена деревянная табличка с надписью: «Дёрни, чтобы позвонить, если жив. Если нет, пожалуйста, не дёргай».

– Прямо за дверью колокол. Даже если легонько тронуть, слышно по всему лазарету. Самостоятельно отсюда не выйдешь, но мешки мы на всякий случай тоже не завязываем, – пояснил он. – Да только я таких историй за всю жизнь едва ли парочку помню. А ты?

– Ну, если не считать ложное отравление капустой, которое якобы скосило сразу два десятка наших много лет назад, то покойники в Башне воскресают негусто, – подтвердил первый лекарь. – Сегодня мы на нервах. Такое бы не пропустили.

К ним быстро подошли Следопыты, причём не с той стороны, в которую ушли – видимо, успели обойти ледник по кругу.

– С нашим ростом туда не пролезть, так что придётся кому-то из вас! – заявил тот из них, что осматривал замки на входе. – Несколько решёток у потолка выломаны, – добавил он, правильно прочитав выражения их лиц, – а за ними, кажется, путь, каким можно проскользнуть кому-то некрупному. Если он, разумеется, – скользнул он взглядом по надписи над шнуром, – жив.

18

Кабинет Капитана

Капитан вопросительно посмотрел на Бодо. Вожак Вольных Стрелков выглядел немного устало, но в целом невозмутимо, хотя удивляться-то было чему.

Старшие сотники, наверное, не припомнили бы другого такого случая, когда их предводитель общался с кем-то в крепости несколько раз за день, исключая, разумеется, их самих. А Бодо Глубокоп, поглядите-ка, сидит перед Амарантом уже в третий раз.

Рука его была в свежей повязке – после укуса, как объяснил он, здоровенной крысы там, в подвалах. Шлем он снял, потому что голова кружилась после спёртого воздуха подземелий, куда без нужды не заглядывали даже смотрители ледника. На щеке алела свежая царапина, полученная и не разберёшь уже как.

Новоиспечённый бранк подтвердил:

– Можно, милорд. Дайте бумагу, и я покажу!

Брызгая чернилами, он изобразил что-то похожее на воткнутую в землю трубу, вложенную в другую трубу, пошире, разделил рисунок на пять частей по вертикали, после чего стал пояснять:

– Это этажи, где есть ледник, милорд. Снизу – нижний подвал. Там хранится то, что мы получаем от животных и рыб: мясо, сало, требуха, а также колбасы, паштеты и фарши. Затем – уровень темниц, где устроены кладовые для всего, что получают от растений. Зерно, вино, белый и зелёный уксус, эль, свежие и сушеные плоды.

Старшие сотники с интересом придвинулись: эта сторона жизни Майла обычно была скрыта от них. Ривальбен с высоты своего роста одобрительно кивнул.

– Следом, если двигаться наверх, идёт наш этаж, кухонный. Тут в леднике лежит всё остальное. Например, ягода, сыр, солёные и маринованные овощи, фрукты, яйца, пастила. И раньше я думал, что этим всё и ограничивается. Но оказалось, что нет.

Он ткнул пером в четвертый уровень:

– Вот тут ледник Закромов и лазарета. Здесь хранятся под запором сухари на случай осады, запасы ткани, кожи, мехов, всякие микстуры и, – он сглотнул, – лежат мертвецы, пока их не похоронят. А ещё выше – ледник, примыкающий к трапезной. Для ледника этот уровень пятый, самый верхний, а для Башни – первый, привратный.

– И что, с любого этажа ледника можно попасть на соседние? – спросил Амарант.

– Не сразу, но да. Однако сначала поясню кое-что, – Бодо оглядел сгрудившихся вокруг военачальников и перевёл дыхание: он всё-таки волновался. – Каждый этаж ледника – это круглая комната в самом центре Башни. Этакий большущий кувшин со льдом. По периметру, за стеной – круговой коридор, куда идёт холод и где всё и хранится.

Ното Платан, один из старших сотников, спросил:

– А как туда попадает лёд? Откуда? Ни разу не видел, чтобы что-то подобное заносили в Башню.

– В этом-то и секрет хорошей кухни: она должна работать незаметно для тех, кого кормит, – не без удовольствия сказал Бодо. – Лёд загружают раз в год, на исходе зимы. Для этого к Башне с востока пристроена галерея, но её не увидеть – она подземная. Это глубокий колодец с воротом для погрузки и ровно пять этажей вниз – по числу уровней ледника. В каждом люк, а от него – наклонный трап для спуска льда. Внутренние комнаты заполняют до верхних вентиляционных окон, смежных с коридором, чтобы тёплому воздуху было, куда затягиваться. Когда лёд подтаивает, он оседает. В общем, места над слоем льда остаётся будь здоров.

Он невольно поёжился, но продолжал:

– Когда протискиваешься в оконце, перед тобой в кромешной тьме – целое поле льда. Неровные глыбы, посыпанные опилками и соломой, чтобы замедлить таяние. Там ужасно сыро и скользко. Всюду провалы с ледяной водой и пованивает. Но если настелить поверх деревянные гати, как над болотом…

– Итак, эти проныры сделали настил поверх льда в леднике лазарета, – кивнул Капитан, – и расхаживали там свободно, как хотели?

– И там, и на всех остальных этажах, где внутри есть ледник, милорд, – постучал пером по своему рисунку Бодо. – С люков сорвали запоры. Вниз по трапам кинули, закрепив, верёвки с узлами, чтобы сползать или забираться: удобно, я проверил. Везде в хранилищах сломали по две-три верхние решётки. Чтобы заметить, что там что-то не так, нужно или встать на стремянку, или быть Верзилой, – наклонил голову в сторону Ривальбена Бодо.

Следопыт кивнул.

– Галерея для погрузки льда обычно стоит запертой, и кроме последних зимних месяцев ею не пользуются, – продолжал Бодо. – Караулов снаружи нет. Те, кто был причастен к краже, свободно проникали в галерею, не заботясь о часовых, и могли оказаться возле любого люка, ведущего в ледник. А наши, которые, безусловно, входили в шайку, могли пробраться по трапам ниже, перейти по льду внутри в любую кладовую, и брать там всё, что заблагорассудится. Решётки-то были выломаны.

«Страна Большого и Малого Народов в действии», – хмыкнул кто-то из старших сотников.

Амарант ещё раз внимательно посмотрел на рисунок и повернулся к коменданту:

– Это же всё…

– Перекрыто, взято под охрану, починено, – успокаивающе отозвался Хэл Шиповник. – Милорд, мы не пришли бы к вам за разрешением прочесать ледники, обыскать каждую крысиную дыру в кладовых и, если потребуется, растопить в жаровнях лёд. Всем этим, как только стали известны подробности, занимается моя сотня до последнего бойца, и результаты, поверьте мне, будут скоро. Мы же пришли попросить об одном решении. Просьбу поддерживают и Следопыты, и вообще все, кто здесь присутствует.

Капитан прищурился.

Комендант быстро сказал:

– Пожалуйста, завтра же объявите, что пир в честь Начала Майла отменён.

19

Кабинет Капитана

Летоисчисление Майла вело свой отсчёт с 321 года Четвёртой Эпохи, когда королевский указ предписал считать земли от Буроструя на западе до Тусклого Нагорья на востоке, а фактически до Студянки, если мерять в пригодных к заселению пределах, новой провинцией Северного Княжества – землёй Большого и Малого Народов.

Стране пошло сильно на пользу то, что здесь, в отличие от старых мест, где бротты обитали испокон веков, можно было свободно находиться Верзилам, а правила устанавливались по мере необходимости. И ныне уже и быльём поросло многое из того, что приключилось позднее с Северным Княжеством, и само его название теперь помнили лишь полуслепые хронисты да исполнители баллад. А бротты всё жили, как и прежде, там, куда их раскидало волнами очередного великого переселения.

Жили в полной дружбе с Верзилами, умудряясь оставаться, как бы необычно это ни звучало, не только кормильцами, но и единственными защитниками для многих из них.

Власть Капитанов формально шла от Лазурной Булавы, носитель которой обитал в далёком Алагосте, или Ставке. Большой лорд, как звали его на Севере14, присылал новому главе бранков сразу после его избрания жезл с жёлтыми камнями. Точно такой же был, например, у властителей Серой доли или Северного Покрая, других крупных провинций по соседству. На деле Капитаны, сидя в своей Башне посреди богатой и тихой страны, зависели от указаний из Ставки не больше, чем от решений Наместника Короля в древности.

Однако и память о временах, когда Короли правили всем ведомым Западом, и взаимовыгодные торговые связи с Фородом, как теперь называлась большая страна к северу от Майла, оставались важнейшими опорами повседневной жизни. Не последнюю роль в этом играл праздник в честь основания страны, который сами бранки называли без затей: Начало Майла.

– Ты предлагаешь… – начал Амарант, но, оглядев всех за столом, и последним Ривальбена, исправился: – Значит, вы предлагаете отменить событие, которое на памяти живущих, пожалуй, не отменялось ни разу, если не было войны. Только пир? Или уж тогда и все церемонии в придачу?

Его тон намекал на необходимость объяснений, но комендант Башни предпочёл зайти с другой стороны.

– Формально говоря, традиция прерывалась. – Хэл пошуршал бумагами. – Вот, пожалуйста. В конце шестого-начале седьмого веков. И в середине восьмого, причём на целых тридцать лет. А ещё в год, когда вернулась Октябрьская пятёрка, это ты и сам прекрасно помнишь. Ни праздника, ни пиров. И ничего!

Амарант невесело усмехнулся: уж историю-то он знал. Осторожно положив трубку на подставку, Капитан встал из-за стола и подошёл, заложив руки за спину, к окну. Вид внизу не уступал по великолепию тому, что открывался из галерей. Темнели казармы бранков, а за ними город и страна, разделённые зубцами стен, в надвигающихся сумерках мирно приближались ко сну, уже помигивая первыми огоньками.

– Бодо, – неожиданно окликнул Амарант. – Подойди-ка!

Стараясь не замечать взглядов старших сотников, бранк подбежал к Капитану. Тот отвёл в сторону гобелен возле окна, за которым обнаружилась небольшая дверь.

– Пойдём, потолкуем, – приказал Капитан, отворяя дверь, как показалось Вольному Стрелку, прямиком в тёмное небо.

Ему потребовалось мгновение, чтобы понять: дверца вела на тот самый Насест, знаменитый капитанский балкончик, который они с Ланго сегодня разглядывали снизу.

Старшие сотники потеряли дар речи, и даже десятник Следопытов, кажется, слегка удивился. Из тени откуда-то в углу материализовался Стрелок в форме гвардейца, о присутствии которого Бодо и не подозревал, и с тихим протестом сказал:

– Милорд!

– Наедине, – отрезал Капитан, и дверь за ними закрылась.

Гвардеец сделал шаг обратно, растворившись в тенях, и повисла тишина. Нарушил её только стук во внешнюю дверь.

Комендант, отложив бумаги, бросился в приёмную, да и остальные как-то оживились. Командир гвардии затеплил трубочку, Ното в предвкушении похрустел пальцами, а Минто откашлялся и налил чаю. Сквозь приоткрытую дверь был хорошо слышен голос Хэла. Сначала недовольный, потом удивлённый, а затем и ликующий.

– Успех, не иначе, – пробурчал, закуривая, Берилак.

Храбреца Буролиста с утра не покидало дурное настроение. Главный повар башни приходился ему, как говорили бранки, «кузеном», то есть дальним родичем. Из-за проступка Адальгрима всё семейство, судя по всему, вскоре ждали весёлые деньки, и Берилак за это и не любил Майл: ему по душе было мчаться на врага верхом, с мечом наперевес, под бой барабанов.

– Интересно, нашли их или это? – туманно для непосвящённого высказался Минто, но все в кабинете его поняли.

– Ставлю десятку серебром на «это», – сказал повеселевший Ното.

– А я столько же на «их», – подыграл Ривальбен.

– Ну, будет вам. Дело-то серьёзное, – укорил их Минто.

– Надо бы пятьдесят? – задумался Ното, но, к его счастью, в кабинет ворвался Хэл.

– Их всех обнаружили и уже несут сюда! – воскликнул он. – Спасибо вашим, сударь Следопыт, – добавил он с чувством.

– Несут? – переспросил Ното, и потом вдруг сообразил: – Эй, милорд Ривальбен! Вы что же, знали?

– Обставили тебя! – расхохотался Берилак: ничто в ожидании потерь не греет так, как чужие потери. – Выкладывай, старина. Всё честно!

– У меня были некоторые подозрения, – скромно признался десятник Серого отряда.

Ното, погрустнев, уже полез было за деньгами, однако Ривальбен вдруг сказал:

– Я готов признать себя проигравшим, любезный господин Платан, если всё не будет в точности так, как я скажу. Мои родичи вряд ли даже притронулись к рукоятям, чтобы задержать воров. Скорее всего, им даже не пришлось доставать верёвки. И мальца по имени Сордо, так чудесно захлебнувшегося в котле, а потом не менее загадочно пропавшего из мертвецкой, среди обнаруженных не будет. Давайте дождёмся подробностей, и тогда уж решим, кто выиграл спор!

Старшие сотники помолчали, переваривая услышанное.

– Выходит, стервец Сордо… – напряжённым голосом начал Ното, но Следопыт протестующе воздел руки, а из-за балконной двери появились Амарант и Бодо: первый – безмятежный, как сама Башня, второй – с глазами размером чуть ли не с блюдце.

– Новости? – с усмешкой спросил Амарант.

20

Кабинет Капитана

Первыми в капитанский кабинет вошли, поклонившись, несколько Следопытов. За ними бранки, кряхтя от натуги, внесли восемь носилок. Пять из них заняли, судя по размерам, бротты, а ещё три – Верзилы. Поставив носилки на пол, Стрелки, повинуясь беззвучному приказу Амаранта, отошли к стенам.

Капитан и остальные, выйдя из-за стола, медленно приблизились к носилкам, укрытым плащами по размеру. Пойманные контрабандисты, а это были, разумеется, они, еле-еле дышали, постанывали и в целом имели вид пьянчуг, отчаянно страдающих от глубочайшего похмелья.

Всмотревшись в воспалённые глаза на бледно-зелёных лицах, Амарант спросил:

– Где нашли?

– В одной из кладовок Закромов, милорд, – ответил один из Следопытов. – Закрома ваши парни перевернули вверх дном не далее как сегодня утром. Мы заглянули туда сейчас для очистки совести, и вот… Лежали, как сельди в бочке – голова к хвосту. Связанные, так что нам и руки пачкать не пришлось.

Ното Платан, бросив взгляд на Ривальбена, украдкой полез за кошельком.

– Они что, отравились? – спросил Капитан. – Сказали что-то?

Следопыт покачал головой, а ближайший к ним контрабандист облизнул потрескавшиеся губы, приподнялся из носилок на локте и тихо произнёс:

– Выметайтесь все, кроме главного.

Амарант резко ответил:

– Здесь решаю я! Твоё имя?

– Как скажешь. Но тогда, – упал назад человек, – мы молчок.

– Я передам вас на Рат Бадорат15, где умеют развязывать языки и не таким героям, – посулил Капитан. – Унесите эту падаль. Не будем терять время.

– Давай-давай, отправь нас куда подальше! – хрипло расхохотался человек на носилках. – Тем временем вся твоя мелюзга передохнет в страшных муках. Блеск! – И он натужно закашлялся.

Амарант остановил бранков, приблизившихся к носилкам.

– Ты и впрямь считаешь, что в Майле не найдётся достаточно искусного палача, чтобы развязать тебе язык? – тихо спросил он, наклоняясь. – На твоих руках кровь моих ребят. Я прикажу резать тебя на лоскуты, пока какой-нибудь из них не заговорит.

– Я сам всех сдам, только пощади, – еле слышно отозвался тот. – Но не при них, – он мотнул головой.

Капитан выпрямился.

– Оставьте нас, – приказал он.

Подождав, пока все вышли и двери закрылись, человек попросил:

– Водички бы.

– Ты получишь помощь сразу после того, как всё расскажешь, – пообещал Амарант. – Ну? Куда вы дели прорву провизии из Башни? Как вы воровали, мы уже догадались, но зачем? Для кого это?

– Толстый передал нам кое-что в обмен на прощение долга. Сделка чистая. Мы купили всё, что забрали, а почём – спроси у жиробаса, – усмехнулся человек. – Но не будем гнать порожняк. Не за то я хочу побазарить!

Он с трудом перевёл дыхание, посмотрел на Амаранта, но Капитан не сдвинулся с места.

– Полгода назад, – продолжил контрабандист, – мы заслали сюда крысу. Шкет-проныра должен был разузнать от и до, как работают кухня и ледник. Босс доверил ему это задание. Да, мой босс – Рони Угорь, – подтвердил он, увидев взгляд Капитана.

Амарант нахмурился:

– Я догадываюсь даже, как имя соглядатая. Но твоё время заканчивается.

– У нас его кликали Шкет, а вашим он представился Сарадоком Мохноногом, – торопливо продолжал человек. – Поначалу Шкет сильно помог. Все подземелья выучил назубок. Мы пробрались, устроились, работали. Вывозили потихоньку ваше добро, ставшее нашим. Забирал его в лесу другой наш отряд. Но потом посреди ночи явился толстый. Всё пропало, верещал он, нужно убираться ещё до зари. Мол, пути перерезаны или будут вот-вот. Мол, заметут. Сказал: «С утра смена Торника, а он размазня. Прикажу ему распихать всех по делам сразу после восхода, чтобы в котловой не осталось ни души, только Альдо, который пусть заранее притворится мастером из пекарни», – и человек показал на соседние носилки, где лежал, едва жив, немолодой пекарь.

– Нам, людям, в эти ваши вентиляционные норы в леднике было не пролезть, а палиться нельзя – наше племя тут, внутри Башни, всё наперечет. Поэтому ваши шныряли, где хотели, а нам втроём приходилось пользоваться только обычными коридорами и только ночью. Сегодня, если б не поднялся шухер, по сигналу Альдо мы бы спустились из Закромов в котловую. Потом съехали бы на подъёмнике для припасов в темницы, – он усмехнулся, – перешли бы в кочегарку и оттуда как угольщики вышли бы наружу, на склады к северу от Башни. Из кочегарки есть прямой ход. Через него грузят уголь, и никто никого толком не досматривает. Потом подогнали бы повозку и вывезли бы всех вниз. Шито-крыто.

Он стиснул зубы.

– И всё бы вышло, как надо. Нам не пришлось бы махать железяками, кромсая твоих. Мы честные воры, а не душегубы! – проговорил он. – Но Шкет, прибежавший следом за толстым, сказал, что подготовит нас в дорогу. Предложил почистить одежду и починить обувь. Услужливый какой, подумал я тогда. Кто ж знал, что эта гнида сегодня до зари швырнёт сапоги Торки прямиком в котёл с кипятком!

21

Кабинет Капитана

Амарант Норотул посмотрел на него, не скрывая недоверия.

– Итак, ты утверждаешь, – начал он, – что ваш же шпион вас и предал? Специально сделал так, чтобы поднялся переполох? Подставил вас, закинув эти сапоги в котёл? Может, и на Тэда Торника он заставил вас напасть, чтобы выкрасть пароли на сегодня? И рубить охрану у ворот тоже?

– Да ты почище любого пройдохи-защитника в суде! Просёк всю суть, – покивал контрабандист. – Всё так и было!

– Но ради чего? – спросил Амарант.

– А нашли вы его? Нашли Шкета? – ответил тот вопросом на вопрос.

– Ты знаешь, где он может быть? – подхватил Капитан.

– Откуда б! – скривился контрабандист. – Последние несколько часов я провалялся без памяти в своих же слюнях. А очнулся в верёвках, когда меня растолкали твои псы. Но я знаю, где Шкет хотел побывать в то время, когда мы уже вышли из игры.

Он снова закашлялся.

– Это ведь он вытянул нас из Закромов, когда твои уже мчались туда со шмоном. Затихарил нас в кладовке с сырами на кухне. Рассказал, с кого снять тычковку с паролями. Наплёл, что стражу с Крышки убрали, чтобы бежать искать нас, а все остальные, мол, спешат на второй завтрак. Выдал нам бурдюк с вином, урод: «Чтобы кровь побежала живее». Прям при нас намешал себе в кубок какой-то бурды из травы, выпил и поржал: «А пока вы шумите там, наверху, я проберусь в одно запретное местечко. До сих пор нам не удалось пройти туда через ледники, но смерть меня проведёт».

Он вдруг замычал, и Амарант отскочил в сторону: контрабандиста шумно стошнило прямо на пол.

– Коновалов, – слабо попросил он, кое-как вытираясь рукавом.

– Тебе уже вряд ли кто-то поможет, – проговорил Капитан, глядя на кровь, которая сочится у него из уголка рта.

Контрабандист поднял глаза:

– Коновалов зови ради своих. У тебя же через две недели обжираловка? Пир на весь мир, да? А в леднике при лазарете похозяйничал этот сдвинутый. Он же пробрался туда? А потом испарился?

Амарант кивнул.

– Глянь на нас. Хороши, а? Проверь, не пропадали ли в твоих кладовках яды! – выдохнул контрабандист и откинулся без сил.

Капитан выглянул в приёмную, набитую, несмотря на отбой, взволнованным народом, и отдал приказы: унести задержанных, прибраться в кабинете, а Робину Остролисту – войти для доклада.

Старшина лекарей, комкая какие-то записи, прошмыгнул в уголок, куда его подозвал Амарант.

– Вам уже передали, сударь? – дрожащими губами спросил он. – Это такой промах! Я вне себя от тревоги. Я готов подать в отставку. Такого ещё не случалось, поверьте. Ключ, – он потряс браслетом на запястье, – каждый миг при мне.

– И тем не менее, тебя обокрали. Что исчезло? – спросил Капитан.

Робин тяжело вздохнул.

– Каждый сезон мы собираем нарывников. Они такие зелёного металлического цвета, с золотым отливом, как живые изумруды, знаете? Маленькие жучки, – пояснил он, увидев недоумение в глазах Амаранта. – Очень красивые, а пахнут ужасно – крысами. Обычно пожирают сирень, малину и жимолость, могут обглодать дочиста ясень. От нарывников деревья можно чистить. Но давно подмечено, если взять жучка голой рукой, можно получить ожог, как от огня, или даже рану с нарывом. А если проглотить, то… – он помялся.

– Яд, – кивнул Капитан. – И сильный?

– Сильнее мы не знаем, и противоядия нет, – тихо ответил старшина лазарета. – Мы сушим нарывников и толчём в порошок. Порошок хорошо растворяется в масле. Это средство называется «паста любви», в умеренных количествах и при правильном использовании она возбуждает страсть, и Верзилы готовы платить за неё огромные деньги. Но если переборщить…

Он заглянул в записи:

– «Пузыри на коже, тошнота и боль в животе. Внутреннее кровотечение, тем сильнее, чем более жирная пища была употреблена», – Робин пробежал глазами пару строк. – В общем, паралич и смерть. Почти всегда.

– И сколько этой вашей любовной пасты пропало? – помолчав, спросил Капитан.

– Вся, – признал Робин.

– А было?

Лекарь задумался.

– Ну… банок сто. Фунтов по пять в каждой, милорд, – неуверенно сказал он. – Нужно поднять счета за пару последних месяцев. Учёт делали в июне, сразу после свежего сбора.

– А сколько нужно, чтобы отравить, скажем, – Капитан помахал в воздухе пальцами, – бротта?

– И унции хватит, – подавленно ответил Робин Остролист.

Амарант прикинул в уме и медленно поднялся на ноги.

– Ты серьёзно, Робин? – воскликнул он. – У нас две недели до пира в честь Начала Майла, а у тебя бесследно пропало яду на восемь тысяч ртов?

– И это не всё. Исчезло ещё кое-что. Яды, милорд… Разные, – в отчаянии прошептал старшина лазарета. – Повторю, я готов подать… – уже громче сказал он, вставая.

– Довольно, – выплюнул Капитан. – Сядь на место! – и крикнул часовым: – Позвать обратно всех старших офицеров и Ривальбена, немедленно!

22

Кабинет Капитана

Когда ввели осунувшегося Адальгрима, атмосфера была слегка накалена. Робин Остролист скорчился в уголке, как пришибленный щенок. У коменданта дёргался левый глаз. Капитан был весь окутан дымом, как ополоумевший дракон. Рядом с ним Минто Торник жадно пил из большого стакана. Берилак Буролист и Ното Платан чуть поодаль обсуждали что-то вполголоса с десятником Следопытов.

Втянув носом, главный повар порекомендовал:

– К пиону ещё корешок валерианы неплохо идёт. – И он сунулся пальцами к поясу, но вспомнил, что сумочку с травами у него отобрали.

– Спасибо, у меня от него запор, – сдавленно поблагодарил Минто, залпом допивая стакан.

Адальгрим вздохнул:

– Звали, милорд?

Капитан дождался, пока облако вокруг него рассеется, и жестом пригласил главного повара присесть.

– Мы почти завершили изучение твоего… – он поискал слово, – проступка. Ты задолжал Рони Угрю, судя по стоимости украденного, – Амарант сверился с длинным списком, – не менее двух тысяч фунтов серебра. Расплатился с ним из нашего кармана. Скажешь, за что?

– Две пятиэтажных башни можно построить, – враждебно вставил Хэл Шиповник. – Или одеть в новые куртки и шлемы две сотни наших парней!

– Мой долг был ровно две тысячи четыреста семьдесят пять фунтов, включая проценты, – с достоинством отвечал Адальгрим. – Да, пришлось занимать у этих проходимцев, милорд. Нужно было поддерживать на достойном уровне меню Зала Приправ. Ваш стол в том числе!

Капитан ждал продолжения. Старшие сотники зашептались, и даже Робин Остролист поднял голову.

– Фунт прибрежного шафрана – двадцать «жезлов», – стал загибать пальцы главный повар. – Фунт куркумы – золотой. Фунт корицы – тридцать «зубов». Мускатный орех, порошок сандала – мне продолжать? На специи из вашей казны, милорд, отпускается всего-то тысяча монет на год16. Но мы тратим столько за полгода!

Амарант Норотул переглянулся с соратниками, и Минто Торник сказал:

– Твоего любимчика Бодо не хватает, Амарант. Он бы объяснил, льют нам патоку в уши или правду говорят.

– Пришлось брать приправы в долг, и так тянулось долгие годы, – проигнорировал подначку Адальгрим. – При этом Рони поставляет свой товар по очень и очень приличным ценам, не в пример, – он зыркнул в сторону Минто Торника, – некоторым уважаемым семействам.

– Так он же ворованный, – хмыкнул Минто.

Капитан вздохнул.

– Пока ты был на допросе, в твой дом наведались Следопыты, – сказал он. – Любишь лошадей?

Адальгрим побагровел.

– Все эти счета, которые были спрятаны сам знаешь где, – он бросил на стол перед главным поваром увесистую пачку, – за проигрыши на скачках в Столице. Их проиграли твои лошади, а ты ставил на победу и платил за содержание. Здесь как раз тысячи на две с половиной. Как в этом замешан Рони?

Главный повар полез в карман за платком, но платки на входе в темницы тоже забирали, чтобы на них никто не повесился, и он утёрся рукавом.

– Товар его, – прохрипел Адальгрим. – Представитель Рони продавал мне лошадей и брал по сотне сверху за содержание. Мне… – он запнулся, – мне очень жаль, милорд. Я и подумать не мог, что эти подонки пойдут убивать наших ребят! С тех пор, как услышал про это, места себе найти не могу. Заберите мой дом, мою усадьбу, этих лошадей, провались они! Продайте всё, отдайте деньги семьям. Мне ничего уже не нужно. Я опозорен до конца своих дней, и родные мои тоже.

Амарант сказал:

– Ты был отличным главой Зала Приправ и неплохим другом, Адальгрим. Но ты зашёл чересчур далеко!

Главный повар опустил глаза.

– Твою судьбу решит суд, и, возможно, даже не мой, – заключил Капитан. – Однако, – как будто припомнив что-то, добавил он, – ты можешь улучшить своё положение. Нам нужен Угорь.

Адальгрим вздрогнул.

– Выведешь на него? – спросил Амарант, глядя ему прямо в глаза.

Главный повар глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, но взгляда не отвёл.

– Я никогда не видел его лично, как и никто на Севере, милорд. Но здесь, в Майле, есть его человек. Через него я общался с Рони. Его зовут Гуто Седельщик. Мастерская у Ворот Трёх Встреч.

– Знаю его, – быстро сказал Хэл Шиповник.

– Займёмся, – пообещал Ривальбен.

– Мы закончили, – сказал Амарант Норотул, встал и отошёл к окну. – Уводите!

Следопыт подошёл к ним.

– Один вопрос, – обратился он к поднимающемуся Адальгриму. – Кто начинает работать раньше всех на кухнях? Не дровоносы ведь, верно?

Главный повар застыл.

– Дровоносы приходят за удар колокола до полуночи, потому что к полуночи пекарям нужны уже горячие печи. Но сначала должен поработать тестомес, – ответил он. – За шесть часов до того, как пекари начинают лепить хлебцы, тестомес берёт из ларя основную закваску и смешивает её с мукой и водой, чтобы получилась малая опара. Ставит в тёплое место и уходит, а потом возвращается с мальчишкой-помощником, чтобы месить тесто.

– Это к завтраку? – уточнил Следопыт.

– Да, к первому и второму завтракам тесто готовят ночью. Я лично, – облизал губы Адальгрим, – снимал пробу с первой выпечки. А что не так?

Ривальбен продолжал:

– А когда пекут к обеду?

– Тесто было готово к рассвету, но поставить в печь мы ничего не успели. Хлеб загружают за три-четыре часа до обеда. Кухни закрыли раньше.

Следопыт подумал и взял со стола Капитана какой-то список.

– Как звали тестомеса, работавшего сегодня? – спросил он.

– Каждый день тесто месит Бунго Мокрошлёп, а его помощники меняются, – ответил Адальгрим и хотел что-то спросить, но тут подоспели гвардейцы.

Ривальбен кивнул, и главного повара вывели.

Когда дверь за ним закрылась, Следопыт обратился к Капитану.

– Милорд, как только вы велели закрыть кухни, всех оттуда выпускали по головам, занося в список. Я не понимаю, как такое может быть, но ни одного Мокрошлёпа среди тех, кто вышел, нет. Никого лишнего во время обысков подвальных этажей не нашли ни мы, ни сотня коменданта. Ваш тестомес растворился в воздухе.

Капитан помолчал.

– В свете новых неприятных сведений, – он мельком глянул на Робина Остролиста, – прогуляйтесь-ка снова на кухни, мой друг. Прихватите с собой Бодо Глубокопа. Он покажет, что к чему. Попробуйте найти ответ!

Следопыт поспешно вышел.

23

Пекарня

Стол с хлебными заготовками, слегка присыпанный мукой, казался бесконечным. Справа выступала печь из красного кирпича, сейчас закрытая заслонкой, слева – деревянные лари для вымешивания разных видов теста. Над ними по стене были развешаны круглые сита и большого, и малого размеров, с ушками для крепления к потолку. Влажные куски холста, защищающие готовые хлебцы от высыхания, бугрились на столе в разных местах по-разному, отбрасывая причудливые тени.

– Ну у вас, приземцев, и аппетит! – громко сказал Ривальбен.

В пекарне было непривычно холодно и тихо. Печь, не работающая с рассвета, давно погашена, жаровни под вафельными решётками пусты, и лишь в уголке под присмотром кого-то из младших тлеет «дежурная» жаровня, поддерживающая небольшое тепло, необходимое дрожжам, чтобы не умереть.

Факелы на стенах не горели, и комнату освещал только фонарь в руке Следопыта.

– Голодный бранк, – сказал Бодо, – плохой воин, а плохие…

– Знаю-знаю: Майлу не нужны. Объясните, где что.

– Вот тут, – Бодо аккуратно приподнял один угол холстины, – лепёшки из красной пшеницы, как мы зовём полбу. Хлеб грубый и сухой. Его ставят в печь в первую очередь, а потом постепенно сдвигают в глубину. Лепёшками кормят до самой ночи всю прислугу, в том числе на кухнях, и выдают тем, кто в Закромах: они же наказаны. Но мне нравится. Говорят, в неурожайные годы, когда даже полба не удалась, лепёшки из ячменя, а это уж совсем.

Следопыт наклонил фонарь к столу, понюхал плоские хлебцы и провёл по верхней кромке пальцем.

– А это, кажется, едят рядовые Стрелки? – показал он на крупные заготовки поодаль, которых было на глаз больше всего, и подошёл к ним.

– Нет, это цельный хлеб. От него, в общем-то, нужны только корки…

– А, хлеб-тарелки! – заинтересовался Следопыт. – Знаете, Бодо, подобный пекут в Северине, вот только годится он не на многое. Даже когда он пропитается подливой, его пускают разве что на корм собакам да лошадям. А про ваш рассказывают небылицы. Мол, его даже есть можно, – Ривальбен склонился к караваям. – Это правда?

Бодо пожал плечами:

– Тут всё можно есть. Это же пекарня.

Следопыт хмыкнул.

– Тогда вон тот точно для гарнизона, – показал он на караваи дальше.

– Верно. Этот хлеб у нас зовут рыжим, и он ничего. В Нижнем Городе охотно скупают остатки, хотя они, – после мига колебаний добавил Бодо, – случаются редко. По сравнению с сухарями, которые выдали всем на сегодня, это просто сказка, а не хлеб!

Следопыт принюхался, а потом ковырнул тесто пальцем.

– На дальнем краю бисквиты, растоны и прочие лакомства, – показал в темноту Бодо. – Их загружают в последнюю очередь, ближе к устью печи. Вот, собственно, и всё, – развёл руками он. – Жаль, что кухни не работают. Столько добра пропадёт!

Следопыт задумался, оперев фонарь на стол.

– Ничего подозрительного, и вряд ли я плохо искал, – сказал он. – Одно меня смущает. А где пироги?

– Так нам в поварскую! – воскликнул Бодо. – В пирогах главное начинка, а особого чутья, когда вытащить, как с хлебом, не надо, – объяснил он, увлекая Ривальбена в соседнее помещение. – Мука обычная, тесто на воде. Ничего сложного. В больших пирогах нынче должны были запекаться говядина и два сорта рыбы, а в мелких – сотня голубей, их забили на последней охоте. Вот, пожалуйста! Делать ничего ещё не начали. Начинка здесь. Тесто тут.

Ривальбен пригляделся.

– Я не очень сведущ в выпечке. Так, помню кое-что. Кажется, в тесто для пирогов всегда добавляют жир? – спросил он, присматриваясь к глиняному чану, от которого ощутимо несло чем-то рыбным, и ощупывая голубей в связках.

Бодо удивился:

– Считайте, первую ступень на звание подмастерья пекаря вы прошли. Масло обязательно, всё верно. Сало на любителя, на оливковое или миндальное у нас денег нет, буковым отравиться недолго, поэтому используем то, что хранится подольше и пахнет поприятнее. Ореховое, например.

– А в начинке всегда так много разных… ингредиентов? – поинтересовался Следопыт. – Очень разнообразные ароматы, не могу уловить главный.

– Ну, тут дело выдумки, – признал Бодо. – Сказано начальством положить щуку, и щука будет, а вот сколько и что кроме неё… Кто-то любит добавлять всюду морковь, кто-то капусту, и хорошо, если не кислую. Один чудак балуется грушами. Словом, начинку обеденного пирога никогда заранее не угадать.

Следопыт ещё раз обошёл по кругу столы с заготовками, изучил ларь с тестом и притушил фонарь.

– Спасибо за разъяснения, Бодо. Нам пора, – позвал он. – Здесь, в пекарне, и в поварской нужно поставить усиленные караулы, но я сам распоряжусь. У вас был длинный день, но он ещё не закончился, верно? Удачи, – пожелал Следопыт, и Бодо ничего не оставалось, как выйти.

Оставив Ривальбена запирать дверь и договариваться о чём-то с караульными, бранк побрёл по лестнице к привратному уровню. «Зачем он спросил про жир? Что не так вообще может быть с жиром? – размышлял он. – Допустим, хранится дольше срока. Появился неприятный запах. Выбросили! Отравиться несложно, но прогорклый жир любой поварёнок учует. Что же он там вынюхивал и высматривал, этот Ривальбен?»

Мысли эти, впрочем, быстро вылетели у него из головы: и без того забот хватало, а некоторые из них были всё ближе. Раскланявшись с гвардейцами в воротах, Бодо вышел из Башни и оказался на Топтальне, объятой темнотой.

24

Топтальня

Факел, шипя, ронял капли масла на стену. Ланго Падуб обвёл взглядом подчинённых, наконец-то собравшихся вместе. Бранки ожидаемо выглядели потрёпанными, потому что полдня кряду провели в глубинах Башни, обшаривая, как не соврал Капитану комендант, каждый уголок. Сил было потрачено много, а питаться пришлось одними сухарями с элем.

Улов вышел и смешной, и по-своему стоящий. В одной из каморок, к примеру, обнаружили самогонный аппарат, который загружали на пару гнилыми овощами один младший десятник и рядовой. Оба отправились в Закрома. Нашли также кучу неучтённого добра, которое давно прошло по ведомостям как списанное. По этому поводу комендант вызвал старшего над «чернильной сотней» и пропесочил всё подразделение на год вперёд. А между мешками с просо и рожью отыскался древний доспех горного тролля. Кухонный люд, не вникая в детали, ссыпал в этот трофей эпохи Капитана Ромуадера, считавшийся пропавшим, сырое зерно – чтоб подсохло.

Главный приз в гонке ожидаемо захватили Следопыты, вооружённые опытом, удачей и, помимо прочего, ещё и книгой о потайных ходах, найденной в ларе с мукой. О поимке дерзких воров, несмотря на секретность поисков, судачила вся крепость – вот только подробностей не знал никто. Ланго, хотя и мог бы чувствовать лёгкую ревность к Ривальбену, ощутил, когда узнал, что всё закончилось, лишь облегчение.

– День сегодня выдался, – поискал слово он, – необычный. Но у меня для вас сюрприз.

– С сухарями покончено? – радостно воскликнул кто-то.

– Нет ещё. Но осадное положение отменено. На всех постах нас снова заменят гвардейцы, которым, – позволил себе намёк на насмешку Ланго, – давненько пора поработать и руками, и челюстями. Увольнительные в Нижний Город снова действуют.

Десяток заворчал, предвкушая.

– Всех жду к отбою… Завтра! – выдал Ланго.

Бранки ответили, как он и ожидал, многоголосым: «Спасибочки! А что, справедливо. К старикам махну. У нас сотник отпад, я всегда это всем говорю. По кружечке, братва? И поедим нормально. Приходи, командир, мы будем там же».

– Приду, – пообещал Ланго и пошёл переодеться.

На пороге казарм, куда он неторопливо поднялся, на ходу ослабляя ремешок с ножнами, кто-то шевельнулся со словами:

– Командир!

– А, пропавший, – обрадовался десятник. – Нашёлся! – и он посмотрел на Бодо. – Ну, ты как? Не видел тебя с лазарета.

Вид у новобранца был чудной, но Ланго, выдайся его первый день в Стрелках хоть немного похожим на сегодняшний, тоже выглядел бы не как обычно.

Бодо сказал:

– Опять вызывал Капитан. Потребовал подробных объяснений о том, что мы нашли в ледниках. Но кажется, они там, наверху, всё раскрыли: и кто воровал, и как, и даже почему. Робина вызывали тоже, и Адальгрима – уже без меня. Этот вышел от Амаранта совсем убитый. А ещё мы с Ривальбеном были в пекарне. Обнюхали все заготовки под выпечку. Ничего не понимаю, честно говоря. Голова кругом!

– Наверное, мечтаешь вернуться в ряды тех, кто видит Капитана только по средам на пирах? – усмехнулся Ланго. – Не переживай, так и случится вскоре. Всем в сотне дали увольнительные, осадное сняли, знаешь? Пойдешь домой?

Бодо помялся и робко сказал:

– Не сразу. Есть просьба, командир.

Ланго ободряюще улыбнулся.

– Нужно прогуляться в одно место. А я там ни разу не бывал. Поговорить кое с кем. Возможно, этот тип опасен. Точнее, опасен определённо, но не факт, что для меня. Наверное, и вовсе не опасен, потому что… – Бодо запутался и примолк.

Ланго, внутренне вздохнув, распрощался с надеждой на стаканчик-другой перед сном и сказал:

– Если это связано с тем самым разговором, который случился у тебя наедине с Капитаном на Насесте… О, ну а как ты думал, – усмехнулся он, увидев смесь паники и облегчения на лице Бодо, – я же всё-таки не первый год тут лямку тяну. Так вот. Если это по делу Майла, ты можешь ничего не объяснять, а просто скажи: подстрахуй.

– Да! – выдохнул Бодо. – А потом, – заторопился он, – я прошу тебя оказать мне честь и пожаловать на уху с пирогами к нам с Элалией. Элалия – моя сестра. Я послал ей записку о том, что стал Стрелком, и она готовит небольшой праздничный ужин. Поздновато, конечно, но завтра же отдых…

– Прекрасный план! Принимается, – обрадовался Ланго.

Несмотря на сегодняшнюю суету, он успел навести справки о семье нового подчинённого. Данные из надёжных источников гласили, что Элалия Глубокоп считается лучшей хозяйкой квартала у Яблочных Ворот. «И красивая, как говорят», – подмигнул ему писарь, выдавая документы на рядового Глубокопа.

Ланго затянул обратно пояс и спросил:

– Так, и куда мы идём?

– В «Горелое Весло». Если тебе, – с опаской добавил Бодо, – удобно.

– Ах ты хитрец! У меня же там родня, – воскликнул десятник. – Ну что ж, пошли. Подзаправимся.

25

Нижний Город

«Горелое Весло», самый знаменитый трактир Майла, держало, как и множество других, семейство Падубов. По легенде, прародитель клана когда-то трудился обычным лодочником, переправляя за гроши грузы по глади Олденского пруда. Вдоль берегов водоёма, появившегося на месте заброшенной каменоломни, стояли сплошные склады, и многие из них уже тогда принадлежали Торникам, правда, ещё не нахапавшим столь возмутительного богатства. Один из складов, рассказывают, внезапно загорелся, и Энсон Падуб, первым заметив неладное, бесстрашно рванул тушить огонь.

Позже Торники, не раз искусавшие локти из-за появления и оглушительных успехов Падубов, своих главных соперников по трактирному делу, говорили, что склад сам Энсон-то и подпалил. «Чтобы расчистить место, стало быть, неблагодарная свинья», – поясняли они всякому, кто высказывал сомнение. Как бы то ни было, отважная попытка лодочника спасти чужое для себя добро так впечатлила Изембарда Торника, поверенного семейства в Майле в те годы, что тот вручил герою мешочек золота и подарил сам участок – ведь склад-то, увы, превратился в головёшки.

Энсон, поблагодарив за щедрость, воткнул в берег там, где всё и стряслось, своё обгоревшее весло – им он тщетно, как выяснилось после, пытался сбить огонь. Год спустя расчистил участок от руин и рухляди, а ещё через год («Каков нахал!» – восклицали Торники) открыл там трактир. Название «Горелое Весло» прилипло к заведению как-то само собой. И так как вся эта история сделала трактиру неплохую рекламу, а Энсон вложил в детище всю душу, заведение скоро дало неплохие барыши, стремительно выведя семью из нищеты, и процветало до сих пор.

Эту семейную историю Ланго рассказывал, пока они с Бодо добывали фонарь у караульных Крышки, преодолевали украшенный мозаикой Проход, набитый шумными торговцами пряными пирожками, свежими вафлями, горячими котлетами и бобами, надеющимися всучить свой товар проголодавшимся бранкам-патрульным, огибали гудящие заведения у Донышка, включая излюбленную Стрелками «Полкружки», проходили пустынные ряды Железного Рынка и шагали дальше вниз.

– Про «Горелое Весло» столько небылиц рассказывают, что, как смеются наши, если все их записать, то хватило бы обклеить стены, и ещё осталось бы. Самая нелепица – про Короля Ладендила. Плетут, будто бы он долго был постояльцем трактира, уже после того как оставил престол. И, выпивая у нас каждый вечер, якобы оставлял по счёту пять золотых, – улыбаясь, рассказывал Ланго. – Пять золотых! Да столько ж разве выпить?

– Кажется, я читал это в кратком пересказе «Анналов Домов Запада», – подтвердил Бодо. – А ведь теперь, если выдастся минутка, я смогу взять в Малахитовой Библиотеке полную версию, в которой семь томов! – воодушевился он. – И что, разве про Ладендила неправда? Все хроники подтверждают, что он очень любил Север и нас, броттов. Пишут также, что Ладендил был несказанно щедр. Он ведь даже Меч и Скипетр передал Нургону, который ему и родственником-то не был, ты что, не слыхал?

– Про любовь, скипетры и всё такое прочее ничего не скажу, – покачал головой Ланго. – Но кое-что подсчитать несложно. Если бы мои предки зарабатывали по пять золотых каждый вечер на протяжении пары лет, которые якобы гостил у нас его величество, они бы скупили весь Майл с потрохами ещё до конца войны!

Бодо быстро глянул на командира. Вообще-то в Майле было принято считать, что последняя война завершилась четыре столетия назад. И хотя дерзкие набеги орков на окраины страны не прекращались ни на год, Стрелки уже давным-давно принимались на службу по законам мирного времени. На этот счёт, правда, злословили, что на столь категоричных формулировках в своё время настояли казначеи, дабы не выплачивать воинам, стерегущим границы, полновесное жалование, положенное в боевых походах.

– Кстати, про Северную войну… – начал Бодо.

Так за беседами о прошлом, милом сердцу каждому бротту, они преодолели почти полгорода и оказались перед входом в «Горелое Весло».

– Доброго здоровья, Роди! – окликнул Ланго бротта средних лет, взгромоздившегося на хозяйский табурет за столом в уголке. Без Ланго побледневший от волнения Бодо досюда не сразу бы и добрался: общий зал был битком, и веселье в разгаре.

– И тебе не хворать! – пробасил Роди Падуб, впиваясь взглядом в родственника. – Что, несладко вам там на макушке пришлось? Пришёл расслабиться в кругу семьи? Есть напиток по случаю. Называется красиво: «Еловый вор».

Ланго рассмеялся:

– Каждый раз ты выспрашиваешь у меня сплетни из Башни. Каждый раз ты их знаешь лучше меня. У тебя что, Капитан инкогнито столуется?

Хозяин трактира многозначительно усмехнулся:

– А может, и да. Кому ж по душе сухари.

– Ладно-ладно, всё-то ты знаешь. Плесни нам, – позволил Ланго. – Это Бодо Глубокоп, прошу любить и жаловать. Мы с ним по делу тут, слышишь?

– В полночь накануне выходного. Ага, – хмыкнул Роди Падуб, ловко придвигая к ним два запотевших стаканчика с чем-то прозрачным, возникшие из-за его спины как по волшебству, и лихо пригубив из третьего. – Не стесняйтесь. Свежак.

Ланго причмокнул.

– Неплохо, я ещё закажу, – оценил он первый глоточек, и Роди подал ему тарелку, в которой было с горкой навалено чего-то пахучего – кажется, маринованного лука. – А товарищ мой ищет человечка.

– М-да, – сдавленно подтвердил Бодо, пытаясь отдышаться. Не ожидая подвоха, он в волнении махнул почти до дна, а «Еловый вор» оказался крепкой настойкой на можжевельнике – похоже, младшей родственницей тулгула.

– Мой вам совет, сударь, подавайте это сразу с имбирным элем на подносе, – хлопнул он стаканчиком о стол, и щёки его наконец-то порозовели. – Итак, мне нужен Норт. Торгует товаром с Юга Синих Гор. Говорят, он живёт не здесь, но…

– Ужинает сегодня у нас, – закончил за него Роди. – А ты уверен, парень, что у тебя с ним дела? Да ещё в такое время? Он не из здешних Верзил. Южанин. С очень далёкого юга, я имею в виду: то ли Трихиат, то ли Луберед, – и он повернулся к Ланго. – Кабы тебя б тут не было, господин десятник, я бы прямо сказал. Но раз ты тут, выражусь обтекаемо. У Норта, возможно, с законом не очень-то складно.

Ланго безмятежно улыбнулся и поднял стаканчик.

– У тебя за столом, вон там, невесть сколько наших. Парни крутые: с блямбами Оло Папоротника повыше локтя, – показал он. – Видимо, отдыхают после дел на границе. Если этот Норт чего-то там переступит, мы его быстренько скрутим в сорок рук и утащим наверх. Нам так даже проще, знаешь ли.

Хозяин «Горелого Весла» внимательно посмотрел на него.

– Иногда и не понять, когда ты шутишь, а когда… Погодите-ка.

Жестом подозвав одного из слуг, Роди Падуб что-то сказал ему, выслушал ответ, отдал указания и повернулся к Бодо:

– Норт сегодня не заказал выпивку, так что заговорить с ним у тебя получится, а вот поговорите ли – зависит от тебя. Шуметь не стоит. Тот, кто покажет дорогу, останется неподалёку. Просто выгляни в дверь, если что.

Проводив взглядом раскрасневшегося Вольного Стрелка, удаляющегося куда-то вглубь здания, он сказал Ланго:

– А малый-то соображает.

И уже слуге:

– Нацеди-ка нам с кузеном по второму, и кувшинчик имбирного эля принеси.

26

Нижний Город

В трактирах по всему Северу, если они, конечно, были старыми и большими, приезжим сдавали комнаты не только под ночлег, но и для трапезы в уединении. Вне общих залов, полных разнузданности и шума, предпочитали есть те, кто побогаче, те, кто познатнее или те, у кого были тайные дела. Когда за Бодо закрылась дверь, он, разглядывая Норта, попытался угадать, к какой же из трёх категорий относится этот Верзила. «Но, кажется, сразу ко всем», – решил он.

Лицо у Норта было смуглое и живое, глаза хитрые и зелёные, а крупный нос с горбинкой выдавал уроженца дальних мест – в Фороде таких носов Бодо не встречал. Одет был Верзила как мелкий купец, торгующий вразнос, соответствующе званию: неброский кафтан, удобные сапоги, торчащие из-под стола, и широченный зелёный плащ, небрежно брошенный на скамью. Больше в полутёмной комнатке было не разглядеть.

Одинокий ужин южанина составляли блюда вроде бы и обычные, но всё же не без изящества, как любил говаривать Адальгрим.

Опытный глаз Бодо сразу же опознал жареную требуху, подкрашенную шафраном – общепризнанное лакомство тех, кто с достатком. Рядом стояли бобовый суп, щедро сдобренный солониной, и хлеб с тмином, помогающим, по поверью, в денежных делах (а на самом деле – препятствующим распространению плесени). Нос Бодо уловил слабый аромат жгуче-горького калгана. Этот корень, точно знал он, везли с далёкого острова на юго-востоке и продавали на Севере по серьёзной цене.

– Если вы закончили взвешивать мой стол, что довольно-таки бесцеремонно, – с иронией сказал Норт, – то самое время или представиться, или убраться. Хотя, если вы хотите за меня заплатить…

– Меня зовут Бодо Глубокоп, рядовой Тысячи Малого Народа, – поклонился бранк. – Я от Капитана Амаранта.

Южанин пожал плечами, не меняя расслабленной позы.

– По-видимому, вышла какая-то путаница, – мягко сказал он. – Я торгую гномьими «свистунами», как известно многим, и приехал сюда к Ярмарке накануне праздника. Но я не являюсь подданным вашего уважаемого Капитана, а все пошлины исправно плачу в Северине. Ни с Амарантом, ни с вами у меня дел нет. Я вижу, сегодня вам уже где-то расцарапали физиономию. Более серьёзные приключения ей, я думаю, не нужны, – и он указал Бодо на дверь.

Но Вольный Стрелок не смутился, наоборот, довольно кивнул.

– Вы почти слово в слово повторили мне то, что, как думал Капитан, вы мне и скажете, – заявил он. – Сократим обмен ни к чему не обязывающими фразами и перейдём к делу. Взгляните-ка на это.

Бранк медленно сунул руку за пазуху. Взгляд Норта мигом стал настороженным, а рука непринуждённо, но так, чтобы Бодо это заметил, легла на снятый плащ.

– Вот золото. Капитан сказал, как обычно, – сказал Бодо, бросив на стол мешочек. Выросший в небогатой семье, он точно знал, что в мешочке – целое состояние. – А вот то, что обеспечит мне ваше внимание, – и он достал из-под куртки небольшой серебряный медальон на кожаном шнурке и показал его Верзиле.

На вещице красовался странный знак – длань в чернёной перчатке, держащая зажжённый фонарь с крохотным рубином внутри.

Человек отбросил скучающий вид, встал, подошёл к Вольному Стрелку и присел перед ним на корточки.

– Это точно ваше, или кто-то обронил, а вы и подобрали? – насмешливо спросил он, глядя бранку прямо в глаза.

Ещё вчера Бодо ответил бы: «Разумеется, нет, не моё!» Так ведь вчера он и форменной куртки бранка не носил, и не оставался на высоте трёх с лишним сотен футов с глазу на глаз с самим Капитаном. А сейчас на его влажной от волнения ладони лежал медальон воина Дозора. Так называли самый необычный из отрядов при Войске Севера, состоящий из отборных шпионов.

Про Дозор говорили, что в него попадают только по личному приказу главы страны, поэтому и знает всех Дозорных только он. Воинам Дозора было положено сохранять прежние занятия, внешне не меняя образ жизни, но при этом скрытно заниматься делом, которым открыто занимались лишь Следопыты: выслеживать и убивать лазутчиков врага. Северная война закончилась, но враги у Форода были, да ещё какие: и орки Черноземья, и северяне, живущие в стране, от одного названия которой особо впечатлительных бросало в дрожь.

«Он должен спросить тебя: какая ступень, – наставлял Бодо Капитан Амарант, давая ему это необычное поручение. – Одна ступень в Дозоре – это десять вражьих прислужников, выслеженных и убитых собственноручно. Преодолев этот рубеж, Дозорные получают какое-то умение или знание. Какое, мне неведомо. Медальон я тебе выдал из личных запасов, и не спрашивай, откуда – в этом отряде я не состою, но правлю этими землями давно и повидал всякое. Вернёшь его, когда закончишь. Запомни, для тех, кто только поступил в Дозор, правильный ответ: я не вступил ещё на лестницу. И это правда. Никого из лазутчиков врага ты, насколько я знаю, не убивал. Или я о тебе не всё знаю?»

– Да, моё, – уверенно отвечал бранк, глядя на собственное отражение в глазах Норта.

– Ступень? – спросил южанин.

– Никакая. Ещё не на лестнице, – сказал Бодо.

Норт коротко кивнул и поднялся. Смахнув со стола мешочек с монетами, он открыл дверь в коридор и повернулся к Стрелку:

– Как называется та чудесно пахнущая дрянь, которой вы хряпнули, Бодо, для храбрости, перед тем как идти ко мне?

– «Еловый вор», – ответил Бодо.

Губы торговца изогнула усмешка, и он поманил слугу, отирающегося неподалёку.

27

Нижний Город

Когда Бодо наконец-то добрался обратно, в общий зал, язык у него слегка заплетался, но походка оставалась ровной, а глаза сверкали. Ланго скучал над очередным стаканчиком, слушая хозяина трактира, который травил бесконечную байку о постояльцах «Горелого Весла». Бодо молча, но с достоинством, как ему самому показалось, встал между ними и вежливо попытался дать понять, что дело сделано.

– Ты мне подмигнул, цокнул, присвистнул, подпрыгнул на месте и прищёлкнул пальцами, – хмыкнул Ланго, понаблюдав за происходящим. – Ты как вообще? Продолжишь?

– Дело сделано! – сдался Бодо. – Нас ждут Элалия, уха и пироги!

– Ты слышал, – сказал Ланго Роди, поднялся, и они обнялись. – На праздники попробую заскочить.

– Заходи-заходи. Да и здесь ты всегда как дома, помнишь? – снисходительно проговорил тот. – И вы заходите, юноша, в любое время, – обратился он к Бодо. – Сдаётся мне, нам есть о чём поболтать!

– Привет тёте Мирабэлле и дядюшкам, если увидишь их раньше меня. Ну, рядовой, – Ланго для проверки ткнул Бодо в плечо, но тот устоял. – Двинули?

Насвистывая, Вольный Стрелок повёл командира по улочкам Нижнего Города, безошибочно выбирая самые короткие пути. В Майл они переехали, когда ещё был жив отец, и Бодо, пока «не вошёл в возраст», как говорили о доростках, шатался здесь в поисках подработок. На сказочную Башню на вершине он тогда поглядывал с вожделением и восторгом, но даже и не мечтал, что когда-то будет в ней служить, а уж тем более – с луком за плечами.

Не прошло и получаса, и они очутились у самой подошвы Горы. Здесь-то и стояли знаменитые Яблочные Ворота, названные так по преобладающему в округе аромату диких яблонь. У самого популярного выезда из Майла издавна обитали только те, кто умел мириться с вечным шумом, едкой пылью и обилием проезжих. Или же те, кого устраивало только дешёвое жильё.

Справедливости ради, даже выехав за Яблочные Ворота, путники ещё не покидали город. С юга к городской стене полукругом примыкали Вальные Холмы, искусственная возвышенность, насыпанная из земли, вынутой при строительстве крепости на Горе. Позднее её укрепили дополнительно, надстроив поверху стену, многочисленные башенки и бастионы. И только преодолев и эту преграду, путник через Дырку, как ласково именовали последние ворота, попадал-таки на Тракт.

Древний путь, которым Пустоземье пересекали эльфы, гномы и люди, пока сюда не заявился Малый Народ, шёл мимо Горы с запада на восток. От Майла также можно было уехать, если заблагорассудится, в двух других основных направлениях: на юг – к Цветочным Холмам, родине Скороцветов, на юго-запад – через Запряжки, Нагладь и Концы – к Южноходу. За Южноходом обжитые места резко заканчивались и только много-много миль спустя по Зеленопутью снова начинались.

За прошедшие века между стенами и Вальными Холмами появилось совсем немного жилья, ибо времена были непростые. Зато здесь понастроили вдоволь сараев и складов, поставили жаровни мастерских, устроили множество конюшен и хлевов. Запах последних, как подтвердило обоняние Ланго, был вторым основным ароматом в кварталах у Яблочных Ворот.

Бодо постучал в дверь одного из двухэтажных домишек, на вид неотличимого в темноте от соседних, задрал голову и оглушительно свистнул. Никто не ответил. Бранк кинул камешек в окно – безрезультатно.

– А это вообще наша хибара? – подпрыгнул Бодо и отступил на пару шагов, но осмотрелся и уверенно заявил: – Да нет же, наша. Такой козырёк над дверью есть только у меня. Элалия! – завопил он.

Верхние ставни соседнего дома распахнулись, и кто-то резким голосом посулил:

– Патруль тебя сейчас угомонит!

– И вам доброй ночи, Сальвия! – обрадовался Бодо. – А сестрица моя не у вас ли?

– Налакался ты, что ли? От вас с отбоя не слышно ни звука. Спит, поди, давно. И ты ступай проспись! – и ставни с треском закрылись.

Улыбка на лице Бодо подувяла.

– Возможно, захлопоталась. Кухня у нас небольшая, в полуподвале, – извиняющимся тоном сказал он Ланго, а тот помахал руками: всё, мол, в порядке. – Итак, не дозваться. Но разве нас, Вольных Стрелков, это остановит?

Десятник некоторое время молча смотрел, как Бодо пытается извлечь из ножен новенький кинжал.

– Оставь-ка ты его в покое: оружие обнажают лишь в бою, – решил вмешаться он и подступил к двери. – Что, решил поддеть засов? Помочь?

– Буду признателен, – вежливо пропыхтел Бодо.

Десятник огляделся и, просунув собственный клинок между дверью и стеной, справился с задачей. Громыхнул, падая, засов. Дверь приоткрылась, и они вошли.

Первый этаж состоял из единственной комнаты, зато большой. Опрятная мебель была освещена лишь багровым пламенем камина, в который давно не подбрасывали дров. Пахло чем-то вкусным.

Недоумённо осмотревшись, Бодо выхватил из камина уголёк и прошёлся по нескольким местам, где стояли поставцы, но свечи-камышинки сгорели дотла.

– Пироги на столе. Где же хозяйка? – спросил сам себя Бодо и прокричал: – Элалия! Сестра, я дома! Эль, отзовись!

Какой-то слабый шум был ему ответом.

Оттолкнув застывшего хозяина дома, Ланго ринулся на звук. Сбежав по нескольким ступенькам, он попал, кажется, на кухню, где едва-едва теплился очаг. Под столом лежал кто-то в нарядном платье. Выхватив кинжал, десятник быстро перерезал верёвки и осторожно вытащил грубый кляп изо рта девушки, в чьих глазах поочерёдно вспыхнули страх, радость и опять страх.

– Сестричка, милая! Что ты здесь? А мы заходим, а там пироги, и темно, – лепетал Бодо у него из-за спины, пытаясь разглядеть, что происходит. – Ты ранена? Это верёвки? Напали? Эль, скажи же что-нибудь! Сестра!

– Бодо! Бодо! – с облегчением воскликнула Элалия и зарыдала, уткнувшись Ланго в плечо.

Тот и не подумал отстраняться, только убрал подальше оружие.

– Ну, будет, сударыня. Всё в порядке, мы здесь, – успокаивающе сказал он. – Что случилось?

– Он сказал мне, что твой друг, Бодо! Сказал, вам нужно потолковать! – прорыдала Элалия. – Братец, с кем ты там связался? Зачем тебя вообще понесло в эти Стрелки? Я так боялась этого всю жизнь, и вот! Я думала, что он меня убьёт!

Бодо окаменел.

– Как ты… сказала? – спросил он. – Убьёт?

Сзади деликатно покашляли, и все трое резко развернулись, как были: Ланго – сидя на полу, Элалия – в его объятиях, Бодо – стоя на коленях за их спинами, а теперь, получается, перед ними.

Прямо на Бодо смотрел юнец Сордо, и в каждой руке у него было по взведённому миниатюрному арбалету: в Майле такие звали «дамскими».

– Держите-ка руки на виду, – попросил он.

28

Нижний Город

Несмотря на то, что сборщик посуды был не очень-то похож на мертвеца, ноги у Бодо подогнулись. Что-то твердое на полу впилось ему в ягодицы, но он не обратил на это внимание. Бывший старший кухонной смены смотрел в лицо Сордо, которое, как он думал, хорошо знает, и совершенно не узнавал.

Некогда юный и беззаботный служка, с улыбкой гонявший тачку по всей кухне, словно постарел лет на тридцать. Глаза превратились в две пронзительные льдинки на дне глубоких расщелин. «Пожалуй, всё же похож на труп. Но трупы, кажется, не болтают», – пронеслось в голове Бодо.

– Выгляжу неважно? – усмехнулся Сордо. – Смесь дурмана и красавки, замешанная на тулгуле, признаюсь, не очень-то полезна. Да, она погружает на время в сон, неотличимый от смерти, но потом ещё недели две нужно приходить в себя.

– Сордо! – в ужасе воскликнул Бодо, пытаясь встать. – Тебя там весь Майл обыскался, а ты ворвался в мой дом! Связал сестру! Какого тролля?!

– Чтоб не мешала, – спокойно ответил тот. – Мы можем поговорить и здесь, если Элалия и Ланго не будут вмешиваться. Так даже лучше, что вы втроём. Ты будешь благоразумен, чтобы не нанести вред сестре, правда?

– Что-о-о? Да мы не собираемся тут лясы точить! – закричал Бодо. – Ты что, сбрендил? Ты преступник, по тебе решетка плачет! Я сейчас же позову патруль…

Мини-арбалеты в руках Сордо угрожающе качнулись, и Бодо прикусил язык, осознав наконец-то серьёзность положения.

Они с Ланго были в добрых форменных куртках, которые мастерицы Майла выкраивали и простёгивали по надёжному методу, унаследованному от предков. На каждую куртку уходило полторы дюжины слоёв льняной ткани, фунта три конского волоса и кусок оленьей кожи. Эти куртки на протяжении почти тысячелетия не раз спасали бранков от тычка ножом, удара кинжалом, а при удаче – и от выпада мечом. Но от тарана копьём, прямого удара ятаганом или, скажем, арбалетного болта, выпущенного в упор, надёжно защитить могли бы, пожалуй, только гномьи доспехи.

Арбалеты Сордо не выглядели внушительно, в первую очередь из-за своего размера, но проверять их силу на себе Бодо бы не рискнул. Тем более что и Ланго, и он сам, только сейчас понял бранк, изрядно приложились к можжевеловке, а Сордо выглядел сжатым, как арбалетная пружина, и очень опасным. Такого и паре свежих патрульных с разбегу не одолеть.

– Будет проще, если ты ответишь на вопросы, и я уйду, – сказал Сордо, и Бодо был вынужден признать, что он прав: ведь он ещё даже присягу не дал, чтобы погибать так нелепо за Майл. – А вы двое, – перевёл нежданный гость взгляд на Ланго, – выпьете кое-что, если хотите остаться в живых. Лишние трупы мне ни к чему, но и свидетели тоже. Ясно?

Он сказал это так безжалостно и спокойно, что возражения застряли у Бодо в горле. Ланго, так и не выпустивший из объятий Элалию, молча кивнул. На пол тут же полетела небольшая фляжка, которую Сордо отправил к ним точным пинком. Десятник, медленно подняв сосуд, вытащил пробку и понюхал.

– Красное вино? – спросил он. – И с чем?

– Это сонный настой, но не такой, какой пришлось пить мне, чтобы попасть в ледники лазарета, – был ответ. – Возможно, потом будет трещать голова, но проснётесь вы часа через два. Умирать не придётся.

И увидев, что Ланго сомневается, Сордо добавил:

– По глотку, живо!

Незаметно пихнув Бодо чуть ниже спины, десятник выпил глоток и передал фляжку Элалии. Та, стуча зубами от ужаса, сделала то же самое и аккуратно вставила пробку на место. Не веря, что это происходит в его собственном доме и прямо сейчас, Бодо смотрел, как их головы стремительно тяжелеют, сближаются, а веки смежает сон, назвать который иначе как колдовским он бы не решился. Фляжка выскользнула на пол из ослабевших пальчиков Элалии. Спустя минуту оба, без сомнения, крепко спали.

Сордо расслабился, опустил арбалеты и, что было довольно-таки обидно для Бодо, закинул их за плечи. Бранк почувствовал, как хмель испаряется из его головы. Впрочем, он пока не собирался ничего предпринимать, а лишь поёрзал немного по полу: что же это так впилось в него снизу? «Он, считай, безоружен, да только и я тоже. Пока вытащу из ножен кинжал, эта мразь меня в пюре превратит», – сказал сам себе Бодо.

– Я плохо знаю историю, – начал сборщик кухонной посуды, который никаким сборщиком посуды, конечно же, не являлся. – В каком году Таном Форода стал Намахир?

– Сордо, да кто ты такой? – поразился Бодо. – Зачем тебе это всё?

– Оставь-ка в покое кинжал, который бросил на пол Ланго, пока ты не пропорол им себе задницу! – хмуро отозвался Сордо. – И отвечай на вопрос.

Попробовав унять бешено колотящееся сердце, бранк выдохнул:

– Ах да, вопрос. Если по нашему летоисчислению, то в 653-м.

«Кинжал подо мной, кинжал под плащом, а этот тип сверху. Кажется, смысла нет», – признал Бодо.

– А когда он проезжал Майл? – быстро спросил Сордо.

– Легенды гласят, что Намахир скрывался в глуши «пятнадцать долгих лет», прежде чем выступить против того, кого позже назвали Артаром Малефиком, – припомнил Бодо, против воли увлекаясь. – Значит, это произошло в 668-м. Правитель побывал в Башне прямо перед решающей битвой: пополнил запасы и произвёл последний смотр. Путь его и войска лежал куда-то к Снежному Гнезду. Интересно, заезжали ли они в Бойки?

– Есть ли у Капитанов, – перебил его Сордо, – какое-то помещение, в котором хранятся редкости?

– Ты что, по Башне нормальными путями ни разу не ходил? – удивился бранк. – У нас все коридоры этим добром завалены. И статуи, и гобелены, и оружие из дальних краёв. Одежда какая-то, украшения. Над Капитанами за это даже Верзилы потешаются. Говорят, что устроили из крепости кладовку старьёвщика.

– Это все знают. Но по-настоящему ценного в коридорах не найдёшь: за полгода я в этом убедился, – возразил ему Сордо. – Подумай! Ты знаешь Башню и её историю. И только не ври мне, Бодо, – предупредил он, – ложь я чую с закрытыми глазами. Так есть такие места или нет?

Бранк с неохотой ответил:

– Есть парочка. Одно в Малахитовой Библиотеке – кладовка, затерянная между Комнатами чтений, куда складывают дорогие и особо ценные подарки Капитанам. А второе в подземных усыпальницах. Там, и это не ахти какой секрет, хранятся символы власти Вожаков – Жезл, Лук и Ключ, которые передаются при избрании новому Капитану.

Сордо на миг задумался.

– Но если ты задумал обчистить Амаранта, – горячо продолжал Бодо, – то знай: в Башне сейчас всё под усиленной охраной. Подземную галерею для загрузки льда перекрыли. Тех, кого ты зачем-то упаковал в кладовые, нашли и допросили. Тебя ищут! Всюду гвардейцы, а они и комара не пропустят, явись он без разрешения.

И вдруг он увидел, как Сордо улыбается.

– Вот видишь, как всё удачно сложилось, – вкрадчиво сказал тот, и Бодо похолодел: он понял, что Сордо знает, что ему дали доступ к библиотеке в любое время суток. – Погуляем?

29

Южная дверь в Башню

– Мы знаем, кто вы такой, господин Глубокоп, – кивнул старший караула, и Бодо так и не смог понять по его взгляду, хорошее или плохое про него болтают после всех сегодняшних событий. – Но что вам понадобилось здесь? Да ещё в такой час? Все ваши давно внизу.

Бодо этот вопрос поставил бы в тупик. Он ничего-то толком и не знал о ночной жизни Майла и её обычаях: последние пару-тройку лет его пребывание в Башне начиналось незадолго до рассвета и заканчивалось ровно в полдень, с окончанием смены. Но Сордо без заминки объяснил ему, что говорить и как, и по дороге наверх они даже прорепетировали несколько реплик. Чтобы всё прошло гладко, похититель заставил его снять куртку, наплечники, шлем и оставить дома всё оружие, приказав взять из формы лишь плащ.

– Мы с сестрой хотим навестить Малахитовую Библиотеку, – объяснил Бодо, стараясь не робеть под взглядом караульных, пристально изучавших его всего: и свежую царапину на щеке, и повязку на руке, укушенной крысой, и смущённую улыбку. – Видите ли, на днях годовщина смерти нашего любимого отца. Так совпало, что только сегодня мне дали доступ к Комнатам чтений, а завтра – мой первый выходной за невесть сколько лет. Мы с Элалией, – приобнял он худенькую фигурку с заплаканными глазами, доверчиво прильнувшую к нему, – хотели бы разыскать сведения о жизни батюшки в хрониках, чтобы сделать выписки, читать их перед сном и воздавать ему должное.

Покойный отец, думал в этот миг Бодо, наверное, пришёл бы в ужас, узнав, как, а главное, для чего использует его доброе имя непутёвый сын. Караульные посмотрели на него, как на умалишённого.

– Мелилот Глубокоп, как же, – справившись с замешательством, отозвался старший караула. – Прославленный кавалерист! Наставник наших командиров. Мы в гвардии о нём не забыли. Слышал, он умер в своей постели где-то в городе?

– После долгой и продолжительной болезни, которой, как горько шутил он сам, увы, нельзя проткнуть брюхо на полном скаку, – опустил глаза Бодо, чтобы не видеть вообще никаких эмоций в глазах воина: ни сочувствия, ни недоумения. – Это случилось давно. Мы пережили утрату, но хотим хранить память.

На самом деле его отец, занимавший когда-то пост инструктора гвардии в ранге десятника, вышел в отставку сразу после внезапной кончины жены. Изрядно удивив друзей, не мысливших жизни вне службы, он увёз крошку Бодо и юную Элалию подальше от их красивого дома вблизи Башни – тот навевал на него, как заявил Мелилот детям, лишь грустные воспоминания. Злословы, правда, шептались по крепости, что карьера инструктора катилась под откос после пары досадных промашек и некоторых растрат, так что его и так бы уволили на днях, но Бодо с Элалией тогда об этом и не ведали.

В родных Угонах, среди сельских пейзажей и навалившейся неизбывной тоски, Мелилот Глубокоп постепенно спивался, спуская всё, что скопил за годы беспорочной службы. Как они узнали случайно, он даже заложил их городской дом, а потом и продал его – за монеты, которые тут же перекочевали в передник трактирщика. «Дом не нора, нашему брату как седло корове: смотрится нелепо», – повторял в своё оправдание отец.

Именно хозяин заведения в Угонах, где засиживался папаша Бодо, к слову, научил доростка, вечно шнырявшего поблизости, первым простым рецептам. А заодно и воспламенил воображение юнца красочными рассказами о том, из каких древних и дальних стран приезжают к ним на Север специи. Как с разочарованием выяснил позднее Бодо, попав на настоящую кухню, половина из этих баек оказалась выдумками.

Но вот Элалия выросла. Заявив, что ей это всё надоело, она решительно взяла хозяйство в свои руки, а чуть позже, убедившись в постигшей их финансовой катастрофе, уговорила отца продать сельский дом и купить взамен «то, на что хватит, но в нормальном месте». Их возвращение в Майл, с его воинственностью, суетой и разнообразием, полагала она, встряхнёт старого рубаку, да и Бодо будет на пользу.

Сил Мелилота хватило, впрочем, только на встречи с прежними друзьями, тоже отставниками, и протяжные воспоминания под крепкий эль. Бодо оказался вновь предоставлен сам себе, стараясь, впрочем, приносить пользу любимой сестре. Умирая от горячки, старик отец завещал ему только одно – бесценный, как ему казалось, совет: «Не лезь в Башню, сынок. Она сожрёт твою жизнь без остатка».

– Можете пройти в Башню, – решил гвардеец. – Проводи.

Острие кинжала, которое упиралось в рёбра Бодо сквозь плащ со стороны лже-Элалии, повисшей на его руке, слегка ослабило давление.

Сордо потратил всего пару минут, поднявшись в спальню Элалии, на то, чтобы превратиться в её примерное подобие. Худощавое телосложение и небольшой рост, косметические мази сестры и её одежда очень ему в этом поспособствовали. Конечно, попади проходимец на яркий свет, обман мигом бы раскрылся. Но в ночной Башне экономили на освещении, полагая, что сжигать деньги – это как-то неправильно, когда их можно съесть или выпить.

Дежурный смотритель Малахитовой Библиотеки занимался, собственно, и тем, и этим, когда они обрушились на него в ночи, как снежная лавина на пустыню. Выглядывая из-за огромной двери, охраняющей книжные сокровища Капитанов, он долго не мог сообразить, что ему тут втолковывает эта странная троица: два бранка и девчонка.

– Почитать тут ночью, да ещё и с ней? – переспросил он Бодо, вогнав того в густую краску. – По-вашему, юноша, я что, вчера родился на свет? Вы-то идите, читайте себе на здоровье. Ваше имя в приказе. Вот фонарь, – показал он, обдав Бодо могучим винным духом. – А эта, – указал он на лже-Элалию, – останется тут, и точка. Можешь пока её посторожить, приятель, – разрешил он гвардейцу.

– Не положено, – отрезал тот, – возвращаюсь на пост!

– Тогда не скучай, – заявил библиотекарь, подтолкнул Бодо и захлопнул дверь.

30

Малахитовая Библиотека

Лже-Элалия сидела смирно, сложив руки на коленях, пока шаги гвардейца перестали быть слышны. Потом сбросила c плеч мешковатый плащ, под которым так хорошо укрылись заплечный мешок, чехол на два небольших арбалета и кинжал, сорвала с головы кудрявый парик и поскреблась в запертую дверь.

Бодо, уже поджидавший с той стороны, как и предусматривал план, поспешно открыл. За пять минут до этого дежурный смотритель, показав: «Записи конца прошлого века туда», – удалился к центру книгохранилища. У Бодо было сильное желание завопить и объявить ему правду, но он усомнился в способности старика хоть в чём-то ему помочь, не расплатившись за это собственной жизнью.

– Хрыч ушёл допивать и вряд ли проснётся до утра, но у нас не так много времени, – прошипел Сордо. – Где кладовка?

– Понятия не имею, – честно признался Бодо. – Комнаты чтения, насколько я знаю, расходятся лепестками по всей окружности этажа. Можно открывать их одну за другой, пока не найдётся запертая, – предложил он.

– Действуй! – приказал Сордо, и Бодо увидел, что он снова держит в руках заряженный арбалет.

Гадая, как же ему закончить эту ночь без арбалетного болта в печени, бранк открыл наугад первую дверцу. За ней лежала обычная Комната чтения, где не было ничего, кроме конторки для письма, приспособленной под средний рост бранка. По странной прихоти Капитанов, читать книги в их библиотеке полагалось исключительно стоя.

– Пусто, – шепнул Бодо и пошёл к следующей.

Вероятно, им повезло, потому что Малахитовая Библиотека была огромна, а на первую запертую дверь они наткнулись всего лишь после пары десятков незапертых.

Отступив на шаг, Бодо пропустил Сордо. Наблюдая, как легко тот расправляется с двойным замком, он мучительно пытался понять, в какую же историю вляпался. Юнец, которого он раньше искренне считал сметливым сборщиком посуды, вне всякого сомнения, оказался талантливым лазутчиком врага. Вот только какого: загадочных северян из-за Удоргзона, контрабандистов Рони Угря или ещё кого пострашнее – бранк для себя пока так и не решил.

– Швабры, тряпки и припрятанные объедки, – с презрением сообщил Сордо, отходя от двери. – Дальше.

Вторая запертая дверь попалась им спустя ещё полсотни открытых. Как подсказало Бодо чувство ориентации в замкнутых пространствах, доставшееся броттам от древних предков, живших под землёй, они прошли примерно половину окружности Башни.

На этот раз Сордо ковырялся в замке значительно дольше, а когда раздался заветный щелчок, входить не стал.

– Ты! – указал он на Бодо.

Невольно припомнив всё, что читал о ловушках от воров, бранк толкнул дверь. «Если отравленная игла, меня ещё, быть может, откачают парни Робина Остролиста. Хотя откуда бы им знать, что я тут свалюсь? Если камень сверху грохнется, то шлем бы пригодился. Но шлема нет. А вот кипящая смола будет совершенно некстати», – подумал он, выставил вперёд фонарь, как щит, и переступил порог.

В комнате было темно, хоть выколи глаз. Пахло запустением и пылью. Сняв с ближайшей полки какой-то непонятный предмет, блеснувший золотом, Сордо с трудом прочитал выцветшую этикетку:

– «В память о присвоении Майлу статуса города под властью Короны, от благодарных горожан Вожаку Вольных Стрелков Эбенгару Тофту. Год 1-й».

Он жадно схватил что-то подальше от входа:

– «Год 3-й». Ага, – радостно шепнул он. – Давай сюда!

Обессиленный Бодо, безропотно расставшись с фонарём, присел там, где стоял. Нащупав спиной стену, он с облегчением опёрся на неё. Ноги, голова, руки – после сегодняшнего дня всё внутри гудело и тряслось, а перед глазами плыли чёрные мушки. Неожиданно он вспомнил о Ланго и Элалии, оставленных на кухне. «Как он там говорил? Проснутся через два часа. Прошло ли два часа? Проснутся и поднимут тревогу», – думал Бодо.

Мысли туго ворочались в голове: пора бы делать ноги и поднимать тревогу самому. Сордо двигался бесшумно, и светлое пятно в его руке медленно отдалялось. Судя по скорости движения, лазутчик перебирал лишь этикетки. «В поисках 668-го года он далековато уйдёт», – подумал бранк. Но не успел он решить, что пора вставать, как светлое пятно огромными прыжками вернулось ко входу.

Сордо, дыша совершенно спокойно, поднял фонарь. Из-за световой завесы Бодо что-то дважды ударило в плечо – то самое, где снизу пульсировал крысиный укус. Ещё до того, как острая боль пронзила всю левую половину тела, бранк сумел дотянуться до места ударов ладонью и со странным чувством понял: окрашено густо-алым.

«Пригвоздил меня, засранец! Не убить хотел, а наколоть, как бабочку на булавку! Чтобы не ушёл», – подумал он в бессильной ярости и стиснул зубы.

Кричать было бессмысленно. Сордо предусмотрительно прикрыл за ними дверь, а от столика смотрителя в недрах этажа их отделяли бесчисленные ряды книг. Бодо, разумеется, попробовал, но горло выдало лишь свист.

Без толку помотав ногами, он понял, что в его жизни впервые образовалась пренеприятная развилка. «Либо он вернётся, найдя что хотел, и прикончит меня третьим болтом, – рассудил Бодо. – Либо я истеку кровью, пока он ищет. Но нет ли ещё вариантов?»

– О Владычица звёзд, вразуми меня, направь, помоги! – в голос взмолился он, ощущая то, что, как думал раньше Бодо, в летописях войн называют так поэтично – «предсмертная истома».

Из его горла вырвалось хриплое «ги!».

Бранк, конечно же, и не предполагал, что оно окажется столь действенным, ибо почти в один момент в пыльной каморке в глубинах Башни произошло сразу несколько событий.

31

Малахитовая Библиотека

Пламенное пятно в руках Сордо, казавшееся отсюда заплутавшим светлячком, неожиданно взмыло ввысь, под потолок. Фонарь со звоном разбился, обдав вековую пыль, безделушки и дерево горящим маслом.

«Меня поджарит», – понял Бодо. Это вдруг удесятерило его силы. Без особой надежды на успех он рванул плечо, издавшее неприятный треск. Беззвучно завывая от боли, бранк повалился на пол и пропахал носом добрых пару футов.

Этим самым носом он и уткнулся в чьи-то грязные сапоги.

Подняв глаза, которые застилали слёзы, Бодо кое-как разглядел наклонённое к нему лицо Ривальбена, полное тревоги, а за ним, в распахнутой двери – целое сборище фигур с факелами в руках. Часть толпы, столь внезапно явившейся в библиотеку, не издав ни звука, перепрыгнула через Бодо и побежала внутрь. Ривальбен, не теряя времени, поднял бранка и вынес наружу.

– Лекаря! – позвал он.

– Туточки! – мигом отозвался Робин Остролист, выбегая из темноты сразу с двумя подчинённым. – Сударь, вы бы потушили там это безобразие, а то дым вреден для организма, – обеспокоенно проговорил он через плечо, пока один из помощников распарывал на Бодо кривым ножом одежду, а второй прямо на полу ставил на переносную горелку какую-то едкую жидкость.

Но Ривальбена уже и след простыл.

И в этот же миг из дверного проёма, озарённого тревожным алым, выскочил взъерошенный Сордо. Арбалетов при нём не было, а рукав окрасило кровью. В руках лазутчик сжимал что-то маленькое и тёмное, и у Бодо мелькнуло: «Вот гад. Нашёл».

Бросив мимолётный взгляд на суетящихся лекарей, Сордо побежал куда-то мимо, и тогда Бодо совершил поступок, который не переставал удивлять до конца жизни даже его самого. Ухватившись за руку одного из целителей, бранк с натугой сел, выхватил у другого из рук кривой нож и метнул вслед убегающему Сордо.

Вообще-то он не лукавил, рассказывая Адальгриму о том, что в детстве был первым в любимых мальчишками играх.

В «сойку», например, играли кривым ножичком, называвшимся «орчиным». Уперев его рукоятью и лезвием на землю, нужно было подбросить ножичек так, чтобы он, пролетев какое-то расстояние, воткнулся остриём точно в игровое поле, расчерченное значками.

Значков было много: «тролль», «бочка», «шлем», «груша» и даже «травинка» – все соответствующего размера. Завалившийся набок ножичек считался «убитым», и после этого ход переходил к следующему игроку. Застряв в одном из полей, нож приносил очки, и его можно было подбрасывать снова. Самой дорогой и желанной целью была «сойка», положение которой менялось после каждого броска. Попасть в «сойку» с первого раза мог лишь мастер: она завершала игру.

Сордо сбился с шага, завизжал и кубарем покатился по полу.

«Сойка!» – подумал Бодо.

Но ни он, ни выскочившие из кладовки Следопыты и во сне себе представить не могли, что раненый сотворит с собой дальше. Вырвав нож из ноги, Сордо оглянулся, увидел набегающих на него поимщиков и вонзил себе нож прямо в грудь. Рухнув мешком под ноги Следопытов, лазутчик дёрнул пару раз ногами, икнул и затих.

– Лекаря! – не своим голосом закричал Ривальбен, понимая, что уже слишком поздно.

Почти теряя сознание, Бодо разглядел, как мимо волокут вёдра с водой и мешки с песком, а из-за книжных полок появляется группа бранков, выглядевших до странности зыбкими, и один из них, колыхаясь, подбирает с пола возле Сордо продолговатый тёмный предмет.

– Разнеси меня в прах, милорд! – воскликнул этот зыбкий Стрелок голосом коменданта. – Он пил отраву, притворялся трупом, крал и лгал, разнёс половину библиотеки, повязал контрабандистов, стрелял из арбалетов и бегал по потолку, словно взбесившаяся кошка, и всё это ради чего? Ради этой дуделки?

– Дай-ка мне. «Таугский манок, или флейта маганов. Оставлена на хранение Вожаку Вольных Стрелков Правителем Намахиром. Год 668-й», – прочитала другая фигура голосом Амаранта Норотула. – Таугский лес. Маганы. Намахир… Кто-нибудь что-нибудь понимает?

– Я не желаю ничего понимать, а хочу забыть это всё, как страшный сон! – донеслось до Бодо, и он уже не очень-то понял, кто именно это сказал. – Похоже, придётся съездить… – начал другой голос, но закончить не сумел: всё объяла темнота.

32

Переулок близ Яблочных Ворот

Проснулся Бодо в собственной постели от строгого голоса сестры:

– А не то я вылью это на тебя!

Распахнув глаза, Стрелок рывком сел, перепугав Элалию сбивчивым бормотанием:

– Милорд, маганы! Я знаю! В лесу!

– Сударь мой Глубокоп, очнитесь! – воскликнула сестра, угрожающе поднимая кувшин с водой, и бранк пришёл в себя.

В знакомое ему окно светило солнце. Плечо было туго перебинтовано и не болело. Нос был как новенький. У кровати стояло несколько пустых мисок, хотя он совершенно не помнил, чтобы ел, а чуть поодаль валялся форменный чёрный плащ. «Не мой», – отметил Бодо и перевёл взгляд на сестру.

– Элалия? – спросил он. – А что происходит?

– А происходит с нами, братец, – отвечала сестра, – твой очередной приятель по имени Норт!

Бодо хлопнул себя по лбу: они же договорились с южанином о поездке ровно через два дня после первой встречи. «Погоди-ка. Прошло что, два дня?» – ужаснулся было он, но быстро прогнал эту мысль. Какая-то шальная радость переполняла его, хотелось петь и прыгать, как в глубоком детстве.

– Этот тип сказал, – продолжала Элалия, – что у меня есть примерно полчаса, чтобы я тебя разбудила, одела, накормила и выставила за порог!

– За порог? – переспросил Бодо. – Сегодня?

– Сказал, вы договаривались на завтра. Но ему придётся ехать сейчас, а поедешь ли ты, решать только тебе, – почти спокойным голосом сказала Элалия и поставила кувшин.

Бодо хорошо знал этот тон с детства.

– Брат, мы не поговорили об этом, а сейчас уже некогда, но… Откуда, ну откуда у тебя появились все эти скользкие знакомые? – воскликнула Элалия. – Разве так было, когда ты скромно трудился на кухне, изучая высокое мастерство повара? В тебе всё больше от отца, Бодо, – вдруг добавила она, – и меня это пугает!

Бодо помолчал, пытаясь понять свои ощущения, а также спросить себя, хочет ли он походить в чём-то на Мелилота Глубокопа. Отца он запомнил согбенным полупьяным брюзгой, пахнущим преждевременной старостью и крепким табаком. «Смотря, конечно, какого. Вот в юности, например», – задумался Бодо.

– Высоченный Следопыт заходил с утра, менял твою повязку, – продолжала Элалия, не сводя с него внимательного взгляда. – А твой командир Ланго Падуб провёл здесь всю ночь, не смыкая глаз, и ушёл только к утреннему разводу. Принесли тебя вчера ночью. Ничего мне не объяснили, чтобы, наверное, не хлопнулась на пол. Велели поить и кормить, пока не придёшь в себя. Может быть, это ты мне расскажешь, что происходит? Или хотя бы как ты себя чувствуешь?

– О, всё отлично, отлично. Хотя я и сам многого не помню, – отозвался он, почёсывая лоб, и спохватился: – А ты как, сестричка? После того, что…

– Отлично выспалась. Но больше так не хочу! – отозвалась Элалия и почему-то порозовела.

Волосы её искрились в солнечных лучах, тени под глазами исчезли, а смешливые морщинки в уголках глаз, наоборот, вернулись. Бодо попытался припомнить, когда же в последний раз видел её такой. Возможно, он этого и не помнил, – как и лица матери, которую ему заменила Элалия, её копия, если верить редким отцовским откровениям.

– Раз меня врачевал сам десятник Серого отряда, я просто обязан встать на ноги немедленно! – бодро проговорил бранк и выпрыгнул из кровати. – Полчаса, говоришь? Так я успею. Но чур не натощак! – прокричал он, уносясь с полотенцем.

Элалия покачнулась на ногах от усталости, которую ей всегда удавалось так хорошо скрывать от домашних, и поспешила на кухню. Так что, когда Бодо, вдоволь пофыркав у колодца на заднем дворе, вошёл на кухню, сестра выставила перед ним обед, который привыкла готовить к возвращению брата из Башни.

Как обычно, он смёл похлёбку, нахваливая, уничтожил жаркое, не постеснялся залить всё это несколькими пинтами чая, чмокнул сестру в щёку и умчался – одеваться.

Облачение Стрелка сегодня на удивление подчинилось ему, как родное. Застегнув бесчисленные ремешки, он с нежностью погладил кинжал, приладил за спину лук в налучнике. К моменту, когда по их скромному переулку, не избалованному присутствием всадников-Верзил, зацокали чьи-то копыта, Бодо оставалось лишь нахлобучить шлем.

– Эгей, Норт, не подниметесь ли? – крикнул бранк, высунув голову в окно, но, присмотревшись, осёкся.

Вместо южанина в зелёном плаще, который пообещал ему помочь исполнить задание Капитана Амаранта, у входа в их жилище гарцевала целая кавалькада.

33

Переулок близ Яблочных Ворот

– Неплохо я поработал, – оглядев Бодо, сказал Ривальбен. – Добрый день!

Следопыт был верхом на огромном коне «снежной» масти, белом с серыми гривой и чулками, каких выращивали только в Паланартане, и голова десятника Серого отряда была почти вровень с Бодо.

Бранк благодарно улыбнулся, но ответить не успел, потому что, высунувшись дальше, едва не вывалился в грязь. За Следопытом он разглядел самого Амаранта Норотула и весь свой десяток с Ланго Падубом во главе. Бранки были верхом и выглядели готовыми к дороге – с набитыми седельными сумками и луками поперёк седла. Бодо бросился вниз, позабыв про шлем.

– Милорд! Вы! – воскликнул он, выскочив на улицу. – Такая честь!

Сослуживцы Бодо отозвались нестройным гулом, а Ланго помахал рукой.

– Ну-ну, и это говорит мне сын Мелилота Глубокопа. А ведь я не раз качал на коленях тебя, несмышлёныша, когда бывал в вашем прежнем доме, – проворчал Капитан. – Признаюсь, Бодо, твой отец велел держать тебя подальше от Башни, когда мы виделись в последний раз. Я, как видишь, нарушил слово. Но разве не была за это сама судьба, подкинув тебе в котёл сапоги? Элалия, милая, добрый день.

Бодо в смятении обернулся: бледное лицо его сестры со сжатыми губами тут же пропало из окна.

– Отец всегда отзывался о вас с глубоким уважением, – выдавил он. – Но я никогда не слышал от него, что вы были дружны!

– Дела минувшие. Давай-ка обсудим нынешние, и я поеду, – предложил Амарант и спешился.

Ланго принял у него поводья.

– Чашечку чая? – добродушно поинтересовался Капитан, и Бодо, хотя теперь у него появилось ещё больше вопросов к Амаранту Норотулу, чем было прежде, покорно повёл его на кухню.

Капитан снял в холле плащ, бросил его на крючок, вымыл руки и весело воскликнул: «О, туда? А запах-то». Сейчас этот полноправный господин большой страны опять походил на старого дядюшку, заглянувшего к племяннику невзначай на огонёк, и это пугало.

Элалия уже была у очага, выражая своей напружиненной спиной, как понял Бодо, крайнее неодобрение. Он подхватил от неё чайник, тщетно попытавшись поймать её взгляд, и налил себе и Амаранту. Румяный кекс и приборы для того, чтобы с ним расправиться, появились на столе в тот же миг. Элалия, сделав реверанс, исчезла, не удостоив улыбкой ни Капитана, ни брата. Хлопнула дверь.

– Замечательная у тебя сестра, – смущённо кашлянул Амарант. – У нас с ней были кое-какие разногласия по поводу завещания твоего батюшки. Но не буду забивать тебе голову пустяками! – покачал головой он, увидев, что Бодо просто разрывает от любопытства. – Позволь для начала выразить признательность от имени Майла за то, что ты сделал. Если бы не рок…

Он помолчал.

– Наши мудрецы, – Капитан произнёс это так, как мог бы сказать «глупцы», – докопались до легенд, где самым краешком упоминаются маганы. Удивительно, что те, кто послал в Башню вора, знали, что здесь можно украсть флейту маганов, тогда как у нас и слово-то такое давным-давно позабыли!

– Так они существуют? – воскликнул Бодо. – Маганы?

– По крайней мере, существовали. У нас хранится много рукописей, раздобытых где-то первыми Капитанами. Некоторые написаны Высоким Наречием, поговорить на котором нынче и некому, и не с кем. Но читать на нём кое-кто из наших ещё умеет. Так вот, маганы – это хранители лесов: в древности они якобы стерегли тропинки в чащобах, как келпи броды. Но никто из Дивного Народа ни прямо, ни намёком не описывал флейту или иной музыкальный инструмент, принадлежавший маганам.

Амарант отхлебнул чаю.

– У эльфов, знаешь ли, своё понимание прекрасного. Музыка для них существует только своя, а все прочие… упражнения, скажем так, они как музыку и не воспринимают. Тем не менее, флейта маганов, вероятно, очень древняя вещь. Возможно, начинённая волшебством. Изготовлена она из ивы и далеко не в наши дни. Это всё, что смогли мне сказать наши парни с запада.

«Парни с Запада?» – оробел было Бодо. Он представил, как гонцы несутся с маленьким свёртком на берег Моря, туда, где всё ещё, по слухам, можно было встретить эльфов. Но потом сообразил: в мастерские при Башне попадали обычно через западную дверь, и парнями с запада на языке, принятом среди бранков, звали ремесленников.

– Магии в нашем мире, на счастье или на беду, почти не осталось, как и специалистов по ней, – проницательно глянув на него, продолжал Амарант. – Я вызвал сюда из Тесал Хромого Горбуласа. Он, разумеется, не маг, но хорошо разбирается в прошлом. Хотя даже он вряд ли нам объяснит, зачем кому-то понадобилась эта вещица. Двести лет минуло с тех пор, как её оставили в Майле. В Таугский лес посылать кого-то бессмысленно – он давно необитаем, и дорог там нет.

Название это было смутно знакомо Бодо – то ли по старым картам, то ли по песням. Давным-давно так обозначали лес на южной оконечности Медвяных Холмов, через который проходила дорога, бывшая частью Эратлона17. Дорогой, впрочем, перестали пользоваться задолго до Намахира, и из бывшей столицы в нынешнюю попадали прямиком через Холмы по прекрасному Тракту, пользующемуся только доброй славой.

– А за неудавшимся похищением стоял… кто? – отважился спросить бранк.

– Ты вступил на лестницу, сынок. Убил своего первого лазутчика, хотя такая формулировка может показаться неточной в деталях, – посмотрел на него Амарант. – Мне пришлось составить доклад о последних событиях, присовокупив к нему тот факт, что узнать, на кого работал мерзавец, не представляется возможным. Доклад отвезёт в руки Правителю Ривальбен.

– О! – только и смог сказать Бодо, почти почувствовав, как серебряный медальон Дозора ожёг ему грудь. – Но какие-то догадки…

– Пока догадками и останутся, – сказал Амарант. – Бандиты Рони Угря знают не очень много, а расскажут нескоро. Их жизни, честно говоря, до сих пор на волоске. Мы бросили за решётку Гуто Седельщика, который, как клянется нам Адальгрим, выводил его на Рони. Он молчит. Допросили Примулу, юную посудомойку, с которой дружил тот, кто назвался Сарадоком Мохноногом, и хозяйку норы, которую он снимал в Нижнем Городе. Зацепок почти нет, но дальше этим займутся Следопыты. Уверен, что Ривальбен догадывается, чей посланец очутился в наших кладовых. И, собственно, о кладовых, – спохватился Капитан. – О них-то и разговор.

Амарант отставил чай. Бодо внутренне подобрался.

– Мы подозреваем, что кое-какие наши припасы отравлены, – не стал ходить вокруг да около Капитан.

Бодо кивнул. Чего-то подобного он и ожидал.

34

Нижний Город

Капитан поднял глаза, и даже в неровном свете очага стало очевидно, что Амарант Норотул немолод и измотан.

– Яд обнаружить нельзя, – признался Вожак. – Это хитрый яд, который мы, на свою беду, сами же и готовим. Весь запас из лазарета как испарился. Мы перетрясли всю Башню от подземелий до крыши Дозорной Площадки. Ничего.

– Так это его мы искали с Ривальбеном в пекарне? Яд? – спросил Бодо, содрогнувшись.

– Да. Его легко подмешать в любой жир, а жира у нас… Сам знаешь.

– И что, хлеб оказался отравлен? Или тесто для пирогов?

Вожак Вольных Стрелков почесал бровь.

– Ни то, ни другое. Признаться, было много споров, но здравый смысл победил. Все припасы, за исключением осадных наборов, зерна, хранившегося не в наших погребах, и напитков в запечатанных ёмкостях, отправились прямиком на Мусорную сторону.

– Но это же… – ахнул Бодо. Он не сразу подобрал слово, потому что прекрасно знал, сколько продовольствия уминает гарнизон за одну лишь утреннюю смену. – Милорд, это катастрофа!

Амарант слабо улыбнулся.

– Я знал, что ты оценишь масштаб проблемы. О Стрелках, впрочем, пока не переживай. Да, крепость третий день на сухом пайке, но это полбеды. В походах никто не подаёт потроха каплунов или пончики из персиков, а походы у нас длятся месяцами. Мы всё-таки воины. Ребята, конечно, не рады сухарям, однако терпят их ради дополнительного эля. Разумеется, новые припасы уже везут. Пришлют, сколько смогут. Разумеется, я отправлю часть бранков туда, где еды вдоволь. Но дальше, Бодо, начинаются тонкости.

Он снова взял в руки чашку, покрутил её и поставил обратно.

– Большинство уверено, что Майлом с благословения Светлого Тана правят Капитаны, которых избирают на совете командиров Вольных Стрелков, – вдруг сказал он. – Более проницательные, впрочем, думают, что раскусили, как тут всё устроено. Ты тоже, наверное, слышал: «Торговцы правят через брюхо»…

– Слышал, милорд, – спокойно подтвердил Бодо. – Но раньше как-то не было поводов задуматься. А что, разве всё и всегда не под диктовку богачей?

Капитан вздохнул.

– Майл не зря называют землёй Большого и Малого Народов. Люди, стоявшие у истоков нашей страны, разбирались во власти и в наших привычках получше нас с тобой. Поэтому они сделали так, что первый богач в стране, самый сильный и уважаемый – это Башня. И все крепкие семейства, от забияк-Тофтов до моих дорогих родственников, с этим согласились. Давно. Прости, я закурю?

Бодо развёл руками.

– Ты же любишь историю, да? – продолжал Амарант, наладив трубочку. – Богатые семьи Майла всегда исправно пополняют казну – взамен на спокойствие. Жертвуют некоторой частью достатка и напрочь отказываются от власти. Нам всем нужна спокойная жизнь, чтобы вести дела, кормить семьи и растить детей. Мы, бротты, не нуждаемся в том, чтобы наши приказы исполнялись. Такова наша природа. Но совсем другое дело, Бодо, когда жизнь становится беспокойной. Тогда крепкие семейства начинают задавать вопросы: за что мы платим, если мы не защищены? И хуже оппонента нет, чем разгневанный бротт! А крайний в таких ситуациях всегда Капитан. Так было не раз и не два. Вспомни хотя бы середину восьмого века18.

Амарант замолчал, выпустив очередной клуб дыма, и бранк осмелился спросить:

– Вам что, ставят в вину всё это? Лазутчика, пропажу яда, проблемы с едой?

– А ты бы разве не поставил? – с внезапным интересом спросил Капитан.

– Да уж. Пожалуй, – задумчиво протянул Бодо. – Ведь я-то живу, как жил, а вы мне создали проблемы.

И вспомнив вдруг, с кем он гоняет чаи на кухне, поспешно прибавил:

– Милорд!

Амарант усмехнулся.

– Какую бы угрозу ни таили в себе пропавший яд и возможный голод, это ещё не проблема. Но через десять дней, как ты помнишь, Начало Майла. Почти все торговцы уже приехали, как обычно, на Ярмарку. Ждут большого пира в первый день, чтобы начать заключать сделки. Так велят, – он поморщился, – наши традиции.

Бодо хотел заметить, что в традициях нет ничего плохого, но прикусил язык.

– Мои советники рекомендуют отменить пир, потому что в Башне за оставшиеся дни не соберётся столько продовольствия, чтобы и обеспечить гарнизон, и попотчевать гостей. Но если объявить, что пир не состоится, это вызовет вопросы. Придётся объяснять, почему. И солгать не получится.

Он сказал это с таким сожалением, что Бодо подумал: должно быть, Капитану приходится часто лгать. А тот продолжал:

– Многие могут уехать: в обиде, гневе или, что хуже, страхе. Тогда и Ярмарке конец. Поэтому мне рекомендуют отменить саму Ярмарку, а заодно изъять всё съестное, что привезли для продажи, на нужды Башни. Будь у нас осада или война, я бы отдал такой приказ, не раздумывая: безопасность превыше всего. Но сейчас…

– Это мало кому понравится. И уж точно не Торникам с остальными, – согласился Бодо.

– Мягко говоря. Однако мы ещё можем успеть, – продолжал Капитан, оглядывая его, – провернуть ту комбинацию, о которой я тебе говорил накануне, помнишь? Удалось ли тебе договориться с Нортом?

– Я ждал его, – Бодо постарался, чтобы это не прозвучало грубо, – когда явились вы.

Приоткрылась дверь.

– Ещё один твой дружок у порога, брат, – сказала сверху Элалия и кашлянула: Амарант накурил так накурил. – Южанин. Звать?

– Предпочитаю не афишировать наше с ним знакомство, поэтому здороваться не выйду. А ты ступай, и доброго вам пути, – тихо сказал Капитан. – Элалия, не составите ли компанию старику? – добавил он погромче. – У меня здесь совсем не тронут восхитительный кекс.

35

Переулок близ Яблочных Ворот

Южанин, восседая на великолепном вороном, с лёгкой усмешкой осмотрел запыхавшегося Стрелка. Бодо пришлось вернуться наверх за шлемом и мешком, и он просто умирал от любопытства, о чём сейчас толкуют Капитан и его сестра, но нужно было бежать.