Читать онлайн Грань искупления

Предупреждение

Дорогие читатели! «Грань искупления» – вторая книга из серии «Голгофа». Здесь действия происходят спустя год после событий в «Пределе прочности». Именно поэтому рекомендую начать свое восхождение на гору Голгофа именно с первой книги. Важно понимать отсылки, а еще знать прошлое героев.

Обращайте внимание на приписки с годом и городом в начале глав! Это важно для сюжета!

В книге все герои – монстры. Они воплощают зло, и таких, как они, принято отвергать во всех обществах. Я же предлагаю вам расширить границы своего сознания, и позволить себе искренне поболеть за злодеев. У них тоже есть чувства!

Так как это темный роман, то тут присутствуют триггеры:

– Сомнительное согласие, бондаж, откровенные сцены секса;

– шизофрения со слуховыми галлюцинациями;

– описание убийств, пытки, плен, жестокое обращение;

– селфхарм.

Желаю вам приятного прочтения!

Если знаете меня лично, то, пожалуйста, сделайте вид, что не читали эту книгу.

Посвящается

Всем, кто привык прятать свои чувства за маской жестокости.

Позвольте себе стать свободными.

Пролог

2013 год,

Город Трэйси, штат Калифорния.

– Вам тоже не нравится классицизм в живописи?

Я испуганно поворачиваю голову в сторону, и вижу рядом с собой темноволосого мужчину в строгом деловом костюме. Кажется, что одни только золотые запонки стоят больше, чем все мои кроссовки. Он выглядит таким статным и взрослым, что мне начинает казаться, будто я несмышленый ребенок, заглянувший сюда по ошибке. Летнее платье, которое я люблю всем сердцем, теперь кажется каким-то безвкусным, а сандалии на ногах – дешевкой.

Я сильно удивляюсь его присутствию здесь, потому что уже несколько лет этот зал пустует. Сюда прихожу только я, а остальные люди обычно обходят его стороной.

– Почему вы так решили? – задаю ответный вопрос. Рука неконтролируемо тянется к волосам, чтобы поправить прическу или убрать несуществующую пылинку. Затем она торопливо опускается на шею, начиная почесывать и поглаживать кожу – выдаю свое волнение с головой, но не могу это контролировать.

– Я заметил, что картины Баттиста вы обходили стороной, даже не взглянув в ту сторону. Хотя «Пир Клеопатры» собрал вокруг себя, кажется, половину этого города. – Он улыбается, глядя прямо на меня. Его глаза непонятного и необычного цвета превращаются в растопленный шоколад, обжигая и согревая. Руки спрятаны в карманы брюк, а спина остается идеально прямой.

– Ну, сказать честно, классицизм со своей строгостью форм и четкими элементами, надоедает. Мы же буквально живем в нем, видим каждый день, так зачем же любоваться этими картинами? Я предпочитаю экспрессионизм.

– Из-за буйства цвета?

– Из-за чувств художника. Они показывают свое мироощущение, позволяют заглянуть в душу, потрогать обнаженное сердце. Это более интимно и значимо. Не каждый способен на такое.

Когда я говорю об искусстве, вся моя робость и нерешительность испаряется в воздухе. Вот и сейчас, рядом с этим мужчиной, я забываю о явном классовом различии между нами. Мне кажется, что мы стоим наравне, и говорим на одном языке.

– Значит, ваша стихия – хаос? – Он прикладывает руку к подбородку, полностью разворачиваясь ко мне. А я просто не могу не отметить красоту его кистей, аккуратность ногтей и всю ту эстетику тела, которую он демонстрирует своими короткими движениями.

– Хаос, который граничит с безумием, – отвечаю я, позволяя губам растянуться в улыбке.

– Искусственно созданное безумие однажды может сыграть злую шутку с создателем: его душа будет отвергать порядок.

– Именно поэтому существует несколько направлений в искусстве. Невозможно рисовать Бога, когда твоей душой управляет Дьявол. Нельзя нарисовать и искусственное безумие: ты либо знаешь, что это такое, либо нет.

– А вы знакомы с ним?

– С Дьяволом или с безумием?

– Это синонимы.

Я оставляю вопрос мужчины без ответа, хотя, кажется, он и сам все понимает. Он смотрит на меня слишком пристально, словно видит насквозь. Мое молчание означает для него все то, что нельзя передать словами. Под его пристальным темным взглядом я чувствую себя обнаженной, растерзанной, но такой красивой. Я чувствую себя той, кого больше нет. А, может быть, никогда и не было.

Но, что самое главное, смотря на этого темноволосого мужчину, я хочу взять краски в руки. Я хочу рисовать, используя его дорогой костюм в роли палитры. Он ощущается, как вдохновение. Как муза, которая возносит тебя на вершину. Он чувствуется, как победа. Как страсть. Как огонь, чье пламя может убить тебя. И почему-то я хочу получить ожог.

– Я Адриан, – говорит он, все еще глядя на меня так, будто во всем выставочном зале я главный экспонат.

– Зиара. – Первая протягиваю руку, нарушая все правила этикета и приличия. Но мне необходимо дотронуться до него.

И как только его большая сухая ладонь обхватывает мою, я чувствую разряд тока. А еще я чувствую то, что называется возбуждением. Только не в физическом плане, а в духовном, высшем его проявлении. Разум, сердце и душа обнажают свои нервные окончания, побуждая меня к действиям.

– Я хочу нарисовать тебя, – шепчу я, находясь под гипнозом его невероятно чистого и строгого лица.

– Боюсь, что из меня получится очень плохой натурщик.

– Тело мужчины слишком банально. Тело женщины – тоже. Это видно всем, каждый знает обо всех неровностях кожи и особенностях полового созревания. Я хочу нарисовать того, кто правит тобой.

– Не боишься столкнуться с чудовищем?

– Чувствую, что смогу его приручить. – Мое сердце начинает биться быстрее, а на лбу выступает испарина из-за головной боли, которая пытается выжечь дырки в висках.

– Тогда обнажи мою душу, Зиара, – отвечает он, без раздумий и улыбки.

И если бы тогда я знала, что его фраза станет моим смертным приговором, то обязательно бы прошла мимо него. Я бы убежала из выставочного зала так далеко, как только могла.

Тогда я еще не подозревала, что для рисования души Адриана Мартинеза, мне попросту не хватит черной краски.

***

2015 год.

Зал городского суда.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я смотрю только на клетку для обвиняемого.

Клетка для зверя.

Адриан сидит в ней так расслабленно и вальяжно, словно на шезлонге перед бассейном. Его руки покоятся на коленях, а сам он пререкается с судьей, с врачами психологической больницы, которые просят посадить его в обычную тюрьму. Я не слышу их речь, не слышу и щелчки камер журналистов. Мой слух отключился, оставив власть только глазам. Я смотрю на его темные волосы, щетину, красивые, до боли прекрасные руки и чувствую, как крупная слеза скатывается по моей щеке.

Слеза скорби. Потери. Ненависти.

Слеза боли, слабости и безысходности.

Адриан убил моего лучшего друга. Растерзал, испортил, уничтожил.

Адриан делал то же самое и с моей душой. Я стала его личной куклой, а он – моей музой. Он вознес меня на вершину, но столкнул оттуда слишком быстро.

Рядом с ним я рисовала. Вместе с ним я уничтожала то, что казалось неинтересным, ужасным и глупым. Он сжигал мои картины, а я даже не подозревала, что вместе с ними горела и часть меня.

Я боюсь его. Ненавижу и люблю, презираю и восхищаюсь. Я желаю ему всего плохого. Хочу, чтобы он был рядом, но отчаянно пытаюсь представить то, как его будут убивать.

Адриан Мартинез стал моим собственным ядом, от которого еще не придумали лекарства.

***

Приговорен к пожизненному заключению.

Он смотрит прямо на меня без тени эмоций на лице. Кажется, что мы одни в этом большом зале суда. Его каре-зеленые глаза врезаются в мои голубые, гипнотизируя, извиняясь и прощаясь.

И единственное, что говорит Адриан, перед тем, как его уводят:

– Mi corazón, не позволяй ему поглотить тебя. Помни о Небе.

И я теряю сознание.

Позже пресса напишет, что я упала в обморок из-за жестокости Адриана, из-за того, что я боюсь его, и пытаюсь пережить потерю лучшего друга.

Но настоящая причина далеко не такая. Я отключилась от этой реальности, потому что его слова ударили точно в цель, и фантомные расплывчатые фрагменты той самой ночи врезались в память.

Глава 1

Кассий

Март, 2022 год.

Город Нью-Йорк.

– Дон, я-я-я клянусь, что не делал этого…

Я стою, скрестив руки на груди, и смотрю на Майлза. Он сидит на коленях, а его кровь разбрызгалась на грязном бетонном полу, создавая хаотичные узоры. Руки Майлза связаны за спиной остатками его же рубашки, а на шее болтается ремень, который еще пятнадцать минут назад красовался на его темно-синих брюках. За это время Майлза успели подвесить, доводя до бессознательного состояния. Но умереть так – слишком просто и скучно, именно поэтому после удушья его били, резали и поджигали.

– Не делал что? – спрашиваю я, слегка выгибая плечи назад. – Смотри в глаза, когда перед тобой стоит Дон, щенок.

Заостренным носом своей лакированной туфли я бью его под подбородок, приказывая поднять голову. М-да, его лицо похоже на фарш: глаза заплыли, бровей и носа попросту не видно среди кусков мяса и крови, которая впитала в себя грязь и землю с улицы. Кажется, что у него отсутствует несколько зубов.

Подхожу практически вплотную к нему и скальпелем отрезаю кусок грязных волос, задевая кожу головы. Он начинает хрипло стонать и кричать, на что я шиплю и повторяю свое действие, снимая скальп с его бесполезной башки. Капли крови тут же проступают на черепе, путаясь в мелких волосках, которые прилипают к моим пальцам. Я хватаюсь за скальпель, как за перо, и вырезаю цифру тринадцать на его липком лбу.

– Долго мне ждать ответ на свой вопрос? – надавливаю сильнее, отходя от него на два шага, потому что в нос врезается запах мочи. На его темно-синих джинсах быстро распространяется мокрое пятно в области паха, что вызывает у меня ухмылку.

– Я не поставлял товар в детских игрушках, – лепечет он, старательно избегая встречи с моими глазами. Хотя, скорее всего, он мало что видит сейчас в принципе. Его отделали так, что он одной ногой уже в могиле. Страх совершает с людьми неописуемые вещи и позволяет им балансировать в этой реальности.

– А разве я озвучивал причину твоей казни? – Оскал появляется на моих губах, а голова наклоняется в сторону. – Знаешь, я больше всего люблю, когда крыса сдает саму себя.

Его поймали в нашем ночном клубе и начали избивать. Первое время он активно делал вид, что не понимает причину, но когда увидел меня, то, память резко к нему вернулась – я твою чудо наравне с Иисусом Христом, не иначе.

– Запомни, кусок никчемного дерьма: если начал, то доводи до конца. Особенно, если дело касается лжи. Жаль, что эта информация больше тебе не пригодится. – Откидываю скальпель в сторону одним движением, готовясь к последней сцене этого спектакля.

– Я прошу… Дайте мне шанс. Я просто не знал, что нельзя так делать! Клянусь, я исправлюсь. Я все отработаю, Дон. Я готов к наказанию, только не убивайте меня, пожалуйста.

Я вижу, как из его рта вытекают слюни вперемешку с кровью. Он слегка шепелявит и уже с трудом поддерживает равновесие, стоя на коленях. Жалкий вид для мафиози, даже для полумертвого.

– У меня жена и дочь, – сквозь рыдания говорит ублюдок свой последний аргумент.

– Ты полез в мафию, не задумываясь об их благополучии. Женщины и дети неприкосновенны, ублюдок. – Одним резким движением я достаю глок из-за пояса своих брюк, и быстро выстреливаю ему в лоб, прошибая голову насквозь.

Словно в замедленной съемке его грузное тело немного пошатывается и заваливается назад. Он издает хрип, а еще хруст и глухой хлопок. Вторая пуля прилетает ему прямо в сердце – в нашу татуировку кровавого отпечатка ладони с черной заглавной буквой М в центре. Позже мои люди вырежут ее. Даже чертов труп не заслуживает носить знак Мексиканской Фамилии на своей гнилой душе. Тело будет уничтожено самым изощренным способом.

Еще какое-то время я стою с вытянутой рукой, наслаждаясь тяжестью и холодом оружия. Но еще больше мне нравится чувствовать, как обручальное кольцо на левой руке врезается в раму черного глока. Идеальное сочетание белого золота и стали. Олицетворение моей силы и главной – единственной – слабости в этой жизни – моей жены.

Черт возьми, сердце начинает стучать чаще, когда я мысленно смакую два слова: «моя» и «жена». Чертова Джулари Кларк, которая теперь носит мою фамилию.

Джулари Кабальеро. Моя любовь, поддержка и самое главное Украшение.

– И почему сразу нельзя было выстрелить этому говнюку в сердце? – Я слышу стервозный голосок и стук каблуков сзади себя. – Я бы убила его гораздо быстрее и точнее, дорогой.

– О, не сомневаюсь, принцесса. – Я поворачиваюсь к ней и вижу озорной блеск карих глаз. Моя рука опускается на ее тонкую талию, и это ощущается, как самая правильная вещь в мире.

Я припадаю к ее пухлым губам так, будто она мой единственный источник кислорода. Джулари сразу же открывается, позволяя углубить поцелуй. Ее нежная рука с новым маникюром ложится на шею, согревая прикосновением, а язык проходится по внутреннему контуру моей верхней губы, вызывая мгновенную эрекцию и низкий стон. Моя жена любит дразнить и провоцировать, играться и выводить на эмоции. А я, черт возьми, люблю ее.

Мы с Джулари поженились несколько месяцев назад. У нас не было торжества и кучи гостей, потому что ни она, ни я не хотели устраивать шоу. Были лишь люди из мафии – кто-то пришел со своими женами, кто-то с родителями, кто-то – в одиночестве. Получилось по-семейному, достаточно скромно, но зато в тот день вся Мексиканская мафия услышала главное: Джулари Кабальеро одна из нас. И это не обсуждается.

Именно Джулари помогла мне вычислить Майлза, который нелегально торговал нашим товаром. Еще и делал это, прикрываясь игрушками и медикаментами, которые мы анонимно поставляем в детские дома и больницы. А недавно Джулари помогла развалить один из бизнесов Якудзы – их люди перешли мне дорогу, за что и получили наказание. В общем-то из нас вышла неплохая пара монстров. Сложно поверить, что еще год назад эта девушка была готова перестрелять всех нас. Ну, можно сказать, что Адриана она бы и сейчас убила. С огромным, мать его, удовольствием.

Как хорошо, что моя тьма не перекрыла Джулари здравый смысл – она понимает, что убийство Консильери будет стоить очень дорого. Да и на самом деле я уверен, что в глубине души ей нравится Адриан, просто стервозный характер не позволяет признаться в этом даже мне.

– Едем в ресторан? Марко уже подготовил все к приезду русских, – говорит Джулари, переплетая наши руки, пока мы выходим из подвала на улицу.

– Да, нужно еще раз обсудить план переговоров. Думаю, что все пройдет гладко.

Около промышленных складов нас уже ждет водитель, заранее открыв дверь бронированного черного автомобиля. Я предпочитаю лично водить машину, но сегодня на нашей земле новые люди, поэтому безопасность не повредит.

Русская братва согласилась прилететь в Нью-Йорк для обсуждения войны с Нуэстра Фамилией и ФБР Калифорнии. Да, год назад они выиграли в негласной схватке, и убрали нас с той земли. Но только идиот поверит, что мы сбежали, подняв белый флаг над головой. В моих руках оказалось главное Украшение – Джулари, но Калифорния остается местом, где захоронен Ангел, сестра, и мой отец.

Город Трэйси – мой дом, хоть никогда таким и не считался.

Джулари Кабальеро тоже не гребаная мать Тереза – именно она сказала:

«Мы должны подорвать на хрен ФБР вместе с чертовой Нуэстрой. Пусть вся эта гнилая компания придурков подлетит на воздух. А потом я сделаю из их тел статуи и разобью молотком».

Одним словом, моя жена. Мой маленький монстр, который не прощает. Как хорошо, что я тоже не люблю прощать.

Джулари первая предложила идею мести. И я прекрасно понимаю ее кровожадные намерения: ФБР использовали ум и силу этой женщины в корыстных целях, попутно навешивая ей лапши на уши. Именно поэтому Адриан и Доминик сейчас на вражеской земле. Они должны узнать абсолютно все, подготовить ловушки. А мы здесь готовимся к укреплению: союз с русскими только первый шаг. Мы запланировали переговоры с мелкими Итальянскими бандами, сила которых окажется неоценимой.

Мы придем и сотрем это гнилое место с лица земли.

Глава 2

Кассий

Март, 2022 год.

Город Нью-Йорк.

– Значит так. Переговоры должны вестись по сценарию, руководим которым мы. Никакой дружеской беседы, даже попытки на нее – их намерения тоже должны пресекаться на корню в пассивной форме. У нас открытое обсуждение, цель которого прийти к сотрудничеству, поэтому говорим спокойно и приветствуем все вопросы. Сначала заявляем о нашей цели, уже потом обо всем остальном. Быстро, четко и по делу – мы должны как можно быстрее заставить их дать нам положительный ответ. И лица повеселее сделайте, мы пока что не хороним никого, – говорит Джулари, стоя во главе длинного стола моего кабинета в ресторане.

Знания моей жены с Академии ФБР пригождаются нам буквально во всем: сейчас она проводит инструктаж людей перед переговорами. Мы решили, что на них будут присутствовать Капо и солдаты, потому что Консильери сейчас нет. Ну, и конечно, мы с Джулари тоже будем тут – у нее нет конкретной роли, она все и сразу.

– Не старайтесь показывать им свое превосходство: мы – не победители, не хозяева положения. Мы с ними на равных.

– Но они на нашей земле, а значит обязаны соблюдать наши законы, – говорит Кеннет, который отвечает за весь наш товар.

– Должны. Но нам нужна их помощь в войне, поэтому переговоры должны проходить в спокойных условиях. Без хозяев и гостей. Я предлагаю положить оружия на стол, когда они зайдут.

– Это лишнее, – вступает в диалог Марко, гоняя зубочистку во рту. – Безопасность, Джул, превыше общей цели, даже такой. В любой момент они могут почувствовать от нас неприязнь и начать стрелять.

– На этот случай на крыше сзади меня стоят два человека с винтовкой. А еще в соседнем кабинете сидит десять солдат. В любом случае они не станут нападать в логове другой Фамилии.

Характер Джулари не изменился – она все такая же саркастичная и рассудительная язва. Прет, как танк, сметая на пути всех. И я люблю ее за это, черт возьми. Сильнее с каждым днем.

– Оружие останется при нас, – говорю я, упираясь руками в стол, стоя напротив нее. – Тут дело даже не в безопасности, а в том, чтобы не быть цирковыми обезьянами: они же тоже знают и про снайперов, и про наших солдат, к чему этот спектакль? Держите себя в руках и не позволяется эмоциям превалировать над разумом.

– Если они все-таки проявят агрессию?

– Закрываем своим телом Джулари. И стреляем на поражение, – отвечаю я, проверяя патроны в магазине. – Вы сидите здесь, пока мы их встречаем. Еще вопросы?

– Нет, Дон, – отвечают они в разнобой.

Я надеваю на себя черный пиджак. Ремни нагрудной кобуры приятно упираются в лопатки, врезаясь в накрахмаленную рубашку. Это позволяет мне почувствовать себя полноценным и свободным.

Уже прошло чуть больше года после освобождения из колонии, но отвратительное послевкусие все еще мучает меня. До сих пор непривычно носить оружие, не подвергаясь осмотру от маршалов. Надевать ту одежду, которая мне нравится, – к слову, в моем гардеробе нет ни единой вещи желтого цвета. Есть ту еду, которую я хочу, а не давиться тюремными помоями. Больше никакого намека на робы и наручники. Никогда, мать вашу.

Каждое утро я мысленно возношу благодарность в пустоту за то, что проснулся на мягкой кровати в обнимку с любимой женой. Казалось бы, обыденность, но все еще ощущается совершенно по-другому, как дар, награда. И я точно знаю, что сделаю все возможное, лишь бы ни я, ни мои братья никогда больше не оказались за решеткой. Лучше умереть, но остаться на свободе.

– Волнуешься? – спрашиваю я Джулари, пока мы спускаемся вниз, в общий зал. Сегодня ресторан закрыт, а из персонала осталось только два проверенных официанта, которые уже не первый раз работают на переговорах.

– Нет. Я изучала их личные дела около месяца. Ощущение, что буду встречать своих близких друзей. Я уверена, что все будет хорошо. Они согласятся помочь нам.

Джулари слегка тянет меня за локоть, заставляя притормозить на ступеньке и обернуться к ней. Она заключает мое лицо в свои ладони, поглаживая по линии скул. В глазах я вижу невероятную нежность и вовлеченность, которая украшена толикой страха и сомнений.

– Что тебя беспокоит, Кассий? – тихо спрашивает она, прикасаясь лбом ко мне.

– Когда Доном был еще Армандо, то я сорвал сделку с русскими, – также тихо отвечаю я, сжимая ее талию. – Я не жалею ни на секунду об этом, но не хочу, чтобы сейчас это всплыло нам боком. Русские нужны для этой войны, другого выбора у нас нет.

– Это была не сделка, а откровенное насмехательство над вами, – Джулари опускает короткий поцелуй в угол губы. – И то, что она не состоялась, показывает тебя в выгодном свете, как человека, у которого есть критическое мышление. Даже если сейчас все закончится перестрелкой, мы обязательно придумаем новый план.

В чем-то Украшение права: те условия, которые русские выдвинули для Армандо, были откровенной провокацией, на которую старик повелся. И он был готов предоставить власть русским, растоптав наше имя в грязи. Как все-таки хорошо, что моя жена вышибла ему мозги прямо в тюрьме.

Я отстраняюсь от нее, слегка кивая, и мы, наконец, спускаемся вниз. Громкий цокот каблуков Джулари является единственным звуком, который помогает мне балансировать в этой реальности. Я чувствую, как внутренности сжимаются и обрастают кромкой льда. Я ненавижу что-то просить. Быть в позиции слабака, которому нужен спасательный круг. Если бы я был один, то с огромной, мать его, радостью полез бы в самое пекло, не задумываясь о будущем. Но теперь я не одиночный боец. Рядом со мной целая семья, которая нуждается в сильном и рассудительном лидере. Рисковать больше нельзя. Теперь мне есть, что терять.

– Ты будешь говорить о моем прошлом? – спрашивает Джулари, проводя рукой по моей щеке. – Вдруг для них государственная система – табу?

– Ты сама расскажешь им обо всем, если захочешь, Украшение. Делай все, что посчитаешь нужным, и плевать мне на их принципы. – Я целую тыльную сторону ее ладони, позволяя себе проявить еще немного нежности, которой я не могу напиться.

– Вообще я планировала молчать, пока взрослые дяди решают взрослые вопросы.

– Мы уже обсуждали это: ты не за мной, а рядом со мной. Переговоры ведет верхушка мафии, а значит, ты можешь участвовать в процессе. Будь честной, Украшение. Я всегда с тобой. – Я мягко убирая ее ладонь от своего лица, чтобы собраться с мыслями, и не отвлекаться на прикосновения.

Я становлюсь ровно, скрестив руки на груди. Ощущение дереализации окутывает меня мягким одеялом, даруя возможность наблюдать за всем от третьего лица. Кажется, будто я смотрю кино, и все это происходит не здесь и не сейчас. Я привык к этому чувству, особенно в важные моменты, но все равно оно напрягает и оголяет нервные окончания. Мне нужно быть более внимательным и осторожным, потому что часть разума в каком-то смысле отмирает.

Краем глаза я вижу, что Джулари отходит немного назад, слегка прячась на мою спину, – это вызывает мягкую ухмылку. Она делает это не потому, что боится, нет. Она делает это из-за уважения ко мне и к Дону русской мафии. Женщины, даже жены, обычно не участвуют в делах мужчин, но я игнорирую этот идиотский закон, и мне плевать, что на этот счет думают другие. Приятно, что Джулари стоит рядом, но позволяет себе оставаться прикрытой моей спиной. Приятно, что она соблюдает традиции. Она еще раз доказывает, что обладает невероятной мудростью и внутренним стрежнем. Ведь высшая сила – позволять себе быть слабой там, где это уместно.

– Они прибыли, – говорит охранник, который стоит напротив нас около двери. В его ухе микронаушник, в который передается вся информация от наружного наблюдения. Я слегка киваю, натягивая на лицо маску безразличия.

Дверь открывается, и я вижу это словно в замедленной съемке. Хочется закрыть глаза и потрясти головой, чтобы вернуться в собственное тело, но я не делаю этого. Внутрь заходят шесть крепких мужчин в костюмах, примерно моего роста. Во главе этой колонны – лысый голубоглазый Дон, которого зовут Николай, – Джулари показывала мне его дело. Ему около сорока пяти лет, есть жена и дети. Понятия не имею, где она откопала это, но я даже успел увидеть их фотографии с какого-то семейного праздника.

И то, что Дон заходит первый, является своеобразным знаком доверия: сначала всегда входят солдаты для осмотра помещения, особенно если речь идет о чужой территории. Я оцениваю этот жест, убирая руки в карманы брюк. Внешне ничего не меняется, но вот внутренне – полностью. Настроение этих переговоров, кажется, будет хорошим.

Николай подходит ближе ко мне, осматривая зал ресторана цепким взглядом:

– Я ожидал увидеть дуло пистолета даже на потолке, – говорит он с сильным акцентом. Он произносит слова так, будто разбивает их о пол: быстро, отрывисто, делает акцент на согласных буквах. Это звучит очень колоритно и подходит под его образ, добавляя агрессию и холод.

– Мы пригласили вас, поэтому все глоки пока опущены. – Мы обмениваемся крепким рукопожатием. – Это моя правая рука, – я указываю на Джулари, которая слегка кивает Николаю.

Я намеренно не называю ни имени, ни статуса Украшения. Обязательно сделаю это, если наша сделка состоится, но пока – лишняя информация, которая может сыграть против меня.

– Неожиданно видеть женщину среди нас. У вас все девушки обучены вести дела?

– Она полноценный член Семьи, – отвечаю я, встречаясь с его холодными глазами.

– Это единственный сюрприз, или мне ожидать кабинет, забитый прекрасными созданиями?

– До кабинета мы можем не дойти, – выбрасываю слова, стараясь не вырвать на хрен его язык. – Переговоры буду вести я, поэтому люди моей Фамилии вас не касаются.

– Неплохое начало беседы, Кассий. – Он хмыкает, покачивая головой. – В силу возраста и импульсивности тебе тяжело понять, что так разговаривать не стоит.

– Я привык защищать то, что принадлежит мне. И это не изменится, даже когда я буду на смертном одре.

– Похвально, Дон Мексиканской мафии, – с оскалом произносит Николай, смотря мне прямо в глаза. – Может быть уже начнем? Разговаривать на пороге у нас не принято.

– Да, пройдемте в мой кабинет. Виски?

– На всех. – Я щелкаю официанту, который знает, что делать.

Он принесет в мой кабинет закрытую бутылку, которую откроет там же, и разольет алкоголь по бокалам. Я всегда делаю это, потому что не пью. Таким образом показываю чистоту своих намерений. Если эти переговоры и закончатся смертью, то только пулей в лоб, а не ядом в бокале.

***

–То есть мы в союзе с вами уничтожаем Нуэстра Фамилию, а взамен получаем север Калифорнии? – спрашивает Дмитрий, Консильери Дона русских.

– Север и восток. Запад и юг мы забираем себе из-за Трэйси. Это наш дом, каждый член Фамилии родом оттуда, – отвечаю я, медленно отпивая черный кофе. – Вся Калифорния будет в наших руках.

– Что с путями?

– Поставки налажены, в свое время мы постарались над этим. Западная трасса ведет прямиком сюда, что тоже выгодно.

Я опускаю часть про то, что Адриан вчера перепроверил это и доложил, что на данный момент все пути из Калифорнии перекрыты из-за их страха перед нами. Им незачем знать, что Консильери и один из Донов сейчас на вражеской территории – опять же, безопасность, пока мы еще не союзники. А вопрос с поставками – временный. Открыть и наладить пути не проблема.

– Выгодно для вас, – отвечает Николай, хитро прищурившись. – Нью-Йорк для меня – новая земля, на которой я чужак. И открытый путь в логово врага не дает никакого преимущества.

– Нью-Йорк делю я и Итальянцы, с которыми вы сохраняете холод. На счет них можешь не переживать: наши Фамилии разделяет нейтральная территория, развязывать войну мы не хотим. И это обоюдное решение. Твоя дорога будет вести прямиком ко мне. Безопасность я гарантирую. – Мой тон остается ровным и спокойным, отражая то, что происходит внутри.

– Ты даешь нам клочок Калифорнии, защиту на своей земле и позволяешь вести дела отсюда. Не слишком ли много обещаний, Кассий? – Николай выдыхает густой дым от сигары, глядя мне в глаза. – Ты достаточно молод для Дона, но я наслышан о тебе, именно поэтому сейчас даю время, чтобы обдумать еще раз то, что ты сказал.

Я откидываюсь на спинку кресла, закидывая ногу на ногу так, что ботинок одной лежит на колени другой. Мои руки ложатся на оба подлокотника. Уже второй намек на то, что я молод и беспечен. Это начинает раздражать меня настолько, что я готов дать своим людям сигнал о начале наступления.

Хитро прищуриваюсь, ухмыляюсь в зверином оскале:

– Мне пришлось повзрослеть в двенадцать лет, ровно тогда, когда я нашел свою сестру повешенной. Я сидел в хреновой тюрьме, каждый день получая порцию перцовки в глаза и удары дубинками. Я пошел против своего Дона, который выжил из ума, и делал все, чтобы Мексиканская мафия стала клоунами. Ты, кстати, принимал в этом дерьмовой цирке непосредственное участие, пытаясь раскрутить его на товар и деньги, хотя на тот момент мы были союзниками. – Я наклоняю голову набок, наблюдая, как брови Николая сходятся на переносице. – И знаешь, что стало с Доном и теми, кто плевал на нашу репутацию? Их тела уже сожрали черви, и я стал тем, кто отправил их всех в могилу. Вот эту информацию ты должен держать в голове, а не год моего рождения.

Я делаю паузу, пока Николай затягивается сигарой, и старается не отводить голубые глаза от черного омута моего взгляда. Я чувствую, что превосходство возвращается ко мне, а воздух в кабинете наэлектризовывается и накаляет обстановку.

– Я стал Доном не потому, что захотел этого сам: меня выбрала вся Мексиканская мафия. И, признаться, всю работу Босса я делал уже давно, задолго до того, как ты появился на моем шахматном поле, – я продолжаю ухмыляться. – Мне не нужно время на обдумывание своих слов. Мне нужен твой ответ, потому что предложение не бессрочное.

– Ты обещаешь то, что выполнить под силу не каждому, Кассий. И обратной дороги не будет: я всегда беру то, что по праву становится моим. Помощница, что скажешь? – Николай смотрит на Джулари, удобнее присаживаясь в кресле.

Чертова провокация. Он намеренно отдает ей невидимый микрофон, ожидая, что сейчас она промямлит что-то неразборчивое, и убежит в слезах. Он думает, что так сможет указать на истинное лицо моего главенства: обозначить то, что я слишком молод для Дона, показать, что я даю туманные обещания, и ничего не смыслю. Как же, мать твою, он удивится. Я в предвкушении смотрю на него, не в силах скрыть довольную ухмылку. Краем глаза замечаю, что Марко прикрывает рот бокалом, потому что тоже знает, что Джулари относится к типу женщин, которые способны оторвать яйца одним взглядом.

Моя жена тем временем спокойно затягивается своей любимой вишневой сигаретой, глядя прямо на Николая. Она сидит рядом со мной, закинув ногу на ногу.

– Меня зовут Джулари, но никак не помощница, – О, да, детка. Жги. – В обещаниях Кассия нет ничего сверхъестественного: клочок Калифорнии вы получите только при условии, что Нуэстра будет уничтожена. Мы получим часть территории при точно таких же условиях, то есть и ваша, и наша семья на равных. Есть ли риск? Нет, ведь эта земля и сейчас принадлежит другим, но вот в войне, конечно, присутствует вероятность быть убитыми – очевидно.

Но еще и очевидно то, что полечь можем и мы. Дорога для поставок ведет к нам – но ведь мы не говорим о том, что и товар будет нашим. Здесь вы получаете только неприкосновенность, которую мы вполне можем гарантировать. Вы же знаете, что мы работаем с другими вещами, поэтому перемешивание наших поставок исключено. Есть ли для вас и нас выгода? Да, мы будем поставлять товар совместно, а на самой Калифорнии разделяться, – меньше риска, а точнее, его нет вообще. Защита? Ну, мы вас трогать не будем, что логично, ведь союз это и подразумевает. Но вот война с другими Фамилиями – ваша борьба, а наша помощь возможна исходя из ситуации. – Она делает глоток холодного кофе с банановым сиропом, погружая кабинет в тишину. – И в чем же, скажите мне, вы видите здесь иллюзию? В том, что такого вам больше никто не предложит? – Из нее вырывается надменная усмешка, и это, черт возьми, самый сексуальный звук.

– Именно в этом, Джулари. Таких условий нам еще не предлагали.

– Мы от этого не теряем ничего. Зато на земле Калифорнии, при хорошем исходе, и у вас, и у нас будут развязаны руки. А подобное мы предлагаем потому, что обратились к вам за помощью, и все это – способ показать важность вас и честность нас.

– Ты же понимаешь, что моя территория находится во Флориде, да? Представь мысленно карту США. Расстояние между Калифорнией и моей землей просто огромное, поэтому риск для меня неоценимо большой, – Николай прищуривается, глядя на Джулари.

– Нью-Йорк – восток, а Калифорния – запад. Нас разделяет практически все Соединенные Штаты, но мы позаботились о поставках к нам. Сейчас пути перекрыты из-за того, что Нуэстра, мягко скажем, хочет пустить нас на корм для собак, но все же ходы есть. И именно поэтому мы берем поставку на себя – знаем, как это провернуть, и остаться незамеченными. Риска снова нет. И, кстати, мой Дон все еще ждет ответа.

– Ну, допустим, – прокашлявшись говорит Николай, залпом добивая остатки янтарной жидкости. – В чем твоя мотивация?

Он смотрит на Джулари и я напрягаюсь, потому что срабатывает инстинкт защиты своей женщины. Я понимаю, к чему он ведет, и знаю, что сейчас Украшению придется раскрывать себя. Краем глаза вижу, как моя жена лениво смахивает пепел с сигареты, и только после этого спокойно отвечает:

– Я бывший Агент ФБР Калифорнии.

Короткий и лаконичный ответ вызывает переглядывание у русских, и быстрые фразы на их родном языке. Один только Николай слегка косит взгляд, но быстро возвращает его обратно, не говоря при этом ни слова. Все мои солдаты расправляют плечи, потому что непонимание ситуации напрягает. Я замечаю, что они, подобно хищникам, готовы напасть в любую секунду. Их внимание направлено на меня, в ожидании сигнала.

– Говорить можно только на английском, – вкрадчиво произношу я, оглядывая всю эту компанию. – Можем перейти на испанский, если этот язык вам надоел. Неуважение ко мне и моей Семье карается. Быстро и жестоко.

Я не позволю вводить нас в заблуждение даже обычными фразами. Мое предложение о союзе действительно не вечное: я готов пожертвовать блестящим планом моей жены, но отстаю нашу честь.

– Прекратить, – бросает Николай, практически рыча в сторону своих людей. И вот теперь я уверен, что он не хочет отказываться от нашего предложения: слишком хорошая прибыль на кону.

Я упираюсь глазами в одного из русских солдат, потому что замечаю странный блеск в его взгляде, который он бросает на Джулари:

– Это моя жена, ублюдок. Советую даже не дышать в ее сторону, – произношу медленно и тихо, чтобы он точно понял мои слова.

– Я… Я просто наконец-то понял, кого она мне напоминает. Ты же Джулари Кларк, да?

– Кабальеро, – отвечает Украшение, туша сигарету. – Кларк умерла на улице Трэйси после предательства своих же коллег. Еще есть вопросы о моей мотивации?

– Шавка системы навсегда остает…

Он не успевает договорить фразу, потому что пуля моего пистолета оказывается быстрее. Одним резким движением я вытащил его из нагрудной кобуры, и также резко выстрелил в его мерзкое лицо. Теперь на стене позади него красуются брызги крови, а под ногами Николая лежит труп. Но, кажется, ему плевать. И это, мать вашу, отлично, потому что я готов застрелить и его за любое кривое слово.

– Джулари Кабальеро – член Мексиканской мафии. Если кто-то еще хочет что-то сказать про нее, то имейте в виду, что патронов хватит на вас всех, – произношу я, так и продолжая сидеть, закинув ногу на ногу. Ни одна мышца не дергается, ни единая струна души не задета.

– И твоя жена будет участвовать в том кровавом месиве, о котором вы сейчас нам рассказали? – удивленно спрашивает Николай, глядя на меня совершенно по-новому. Кажется теперь в его голове я не выгляжу, как сопляк, который занимается самоуправством.

– Моя жена будет наказывать, – отвечаю я, кровожадно улыбаясь.

***

Джулари закрылась в библиотеке вместе с очередной книгой и с одной из наших собак по кличке Велес. Год назад два добермана, Деметра и Велес, стали полноценными членами семьи, и выбрали себе хозяина самостоятельно – именно поэтому Деметра сидит около моей ноги, прикрывая лапами глаза. Я и Марко расположились в кабинете около камина с тарелкой закусок и безалкогольным вином.

У моего приобретенного брата, и Капо по совместительству, есть своя квартира в тихом районе Нью-Йорка. Но в последние дни он все чаще ночует в нашем доме, двери которого всегда открыты для любого из членов Семьи. Марко не говорит вслух о причинах своего побега, но я все понимаю без слов – ему тяжело быть одному. Демоны прошлого все еще не отпускают, и после колонии, где мы всегда были вместе, он никак не может смириться с уединением. Я отчасти понимаю его: скорее всего я бы тоже не смог жить один, в тишине, наедине со всеми мыслями, страхами и сомнениями, хотя в тюрьме отчаянно желал об отшельничестве. Все меняется слишком быстро, а наши ожидания не всегда оправдываются.

Я поворачиваю голову в сторону светловолосого Марко, который поглаживает свои усы зубочисткой. Его прическа остается неизменной вот уже много лет: край волос доходит до подбородка, но он всегда зализывает их назад, оголяя точеное лицо с миндалевидными глазами. Его голую грудь украшает татуировка с символикой ацтеков, которая красиво сочетается с нашим Фамильным знаком.

– Кас, Джулари разорвет меня на части за то, что ты так пялишься на мой пресс, – говорит Марко, хитро поблескивая глазами, в которых отражается оранжевый свет камина.

– Не льсти себе, твой живот уже начинает обвисать. Я думаю о том, что тебе надо завязывать с сыром и медом, – хмыкаю я, отправляя в рот орехи. – Знаешь, мне до сих пор не верится, что мы вот так сидим и шутим, не обсуждая дела. Иногда я боюсь расслабиться. Кажется, что в любой момент сюда ворвутся маршалы и положат нас мордой в пол.

– Я до сих пор просыпаюсь ровно в пять тридцать утра, чтобы успеть спрятать заточки до прихода охраны, – хмыкает Марко. – Чувствую себя тут чужим.

– В моем доме ты всегда желанный гость. Можешь жить тут, если совсем никак не можешь привыкнуть к другому ритму.

– Я не про это, Кас. – Он откидывается назад, прикрывая глаза. – Как будто я не заслуживаю… обычной жизни? Слушай, мы же хреновы монстры, которые убивают людей в любую свободную секунду, – Марко поворачивается ко мне, лениво моргая. – Наше место за решеткой. И на запястье должны красоваться наручники, а не часы.

Я задумываюсь над его словами, поглаживая гладкую короткую шерсть Деметры. В тюрьме мы не позволяли друг другу даже думать о том, как сложится наша жизнь на свободе. Сказать честно, когда мы придумывали план побега, я не был уверен в том, что он осуществится. Потом влюбился в Джулари, нашего главного врага, и понял, что лучше сдохну в тюрьме, чем позволю ей получить пулю. Но в итоге все получилось. Мы не сбежали, а вышли из-за решетки с личными телохранителями из ФБР.

Но только вкус свободы и вседозволенности прочувствовать не удалось: пришлось работать на земле Нью-Йорка, вновь наращивая авторитет хладнокровных убийц. До сих пор расслабиться удается лишь вот в такие тихие и редкие вечера. А скоро даже их не останется в нашей жизни.

– Мы проделали такой путь, чтобы оказаться на воле, Марко. Мы заслужили быть здесь. Нас ждали сотни солдат, кучка мелких банд, а еще крысы, которые знают, что умрут от наших пуль. Мы на своем месте, слышишь? Мы дома. Наконец-то можно сказать это слово, мать твою.

– Калифорния была моим домом, – тихо говорит Марко, смотря на меня из-за плеча. – Нью-Йорк просто пристанище.

– Мы вернем Калифорнию, – твердо отвечаю я. – Я ненавижу ее, но она вновь станет наша. И каждый, кто повернулся спиной к моей Фамилии, будет наказан. И ты сможешь остаться в Трэйси, как только мы убьем хренову Нуэстра Фамилию.

Мои слова звучат настолько яростно и жарко, что я хочу уже сейчас начать действовать. Каждый раз, говоря о нашем плане, я вспоминаю могилу моей сестры. Могилу моего отца. Слезы моей жены, а еще боль моих братьев. Этого достаточно для того, чтобы убивать самым изощренным способом. И я сделаю это, мать твою.

– А если мы умрем? Поляжем все под пулями Нуэстры, которая мечтает об этом с первого дня своего существования. Я больше не хочу смотреть, как умирают мои люди, Кассий.

– Я не допущу этого, – тихо, почти шепотом, отвечаю я, глядя в глаза Марко. – Мы все вернемся живыми, понял? Я вытащил нас из-за решетки, а теперь отведу домой. Закатим такой пир после победы, что ты потолстеешь еще на пару десятков фунтов.

– Давай заключим договор. Если мы побеждаем…

– Стоп, – я ухмыляюсь, поворачиваясь к нему. – Не если, а когда мы победим. Формулируй условия сделки правильно.

– Когда мы победим, ты поднимешь бокал виски и осушишь его до дна. – Я начинаю смеяться, потому что все они пытаются меня споить уже очень давно. – Не ржи, Кассий, я серьезно. Ты будешь стоять во главе стола, потом поднимешь полный бокал, скажешь речь, только не два слова, а именно речь, – Марко вскакивает со стула, сопровождая свои слова движениями, – а затем осушишь его и разобьешь о землю с криком «Мексиканская мафия вернулась домой»! Ну, договор?

– А давай. – Я тоже встаю с кресла, вызывая у Деметры лай. – Я сделаю это.

– Я ни на секунду не жалею, что нашим Доном стал ты. Я всегда за тебя. – Марко протягивает мне раскрытую ладонь, которую я принимаю, крепко сжимая его костяшки. – Как ты думаешь, Адриан там уже расчленил пару человек?

– О, не сомневаюсь, – я ухмыляюсь. – Надеюсь, Доминик сдерживает его от массового расстрела всего штата.

– Его сдерживает кое-кто другой.

Мы улыбаемся друг другу, понимая, что Адриан так рвался на землю Трэйси не только ради общего плана.

Им правит любовь с привкусом мести и расплаты.

Глава 3

Зиара

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я агрессивно заталкиваю чертежную бумагу в большую черную папку, даже не заботясь о том, что рисунки могут помяться – да плевать мне на них! Я работала полгода над проектом, практически ежедневно получала похвалу от начальства, слышала про перспективы, удачу и свой талант, чтобы сегодня меня просто распяли в середине планерки, обозвав «посредственностью» и «неответственной соплячкой». Да пошли вы.

– Мисс Грейсон, надеюсь, вы понимаете, что этот проект не будет оплачен?

– Мистер сраный Томпсон, надеюсь, вы понимаете, что я проклинаю все это? – отвечаю я своему начальнику, который стоит в дверях общего кабинета всех архитекторов, и ехидно улыбается. На языке скапливается слюна, и я бы с огромной радостью плюнула ему в тупую рожу.

– Вот об этом я и говорил, Зиара. Вы слишком молоды. И вас тяжело назвать профессионалом: живете в выдуманном мире, постоянно опаздываете, зависаете…

Я хватаю со стола бумажный стаканчик с водой, и плескаю ему в лицо, попадая брызгами еще и на стену позади. Общий «Ох!» слышится за спиной, потому что этот спектакль видят мои теперь уже бывшие коллеги. Пусть смотрят и набирают сплетни, чтобы хоть чем-то занять свою скучную жизнь.

– Я творческий человек, придурок! Конечно, я буду зависать и вечно витать в облаках, потому что творить и создавать в этом уродском спичечном коробке просто не-воз-мож-но! Желаю вам всем уволиться отсюда к чертовой матери, чтобы мистер Томпсон сам рисовал проекты своими кривыми ручонками, которые растут прямиком их его задницы!

Я все-таки плюю ему в лицо. Прямо в угол губы, хотя целилась ровно в глаз. А после этого выхожу в коридор, громко шлепая по полу кроссовками на резиновой подошве. Как было бы эффектно, если бы кабинет прямо сейчас взорвался. В теории я могу прийти сюда ночью с бензином и зажигалкой. Но на практике меня скрутят прямо на улице, потому что невысокая блондинка со злыми голубыми глазами и канистрой точно вызовет подозрения.

Выйдя на свежий воздух, я наконец глубоко вздыхаю, поднимая лицо к небу. Солнце нацеливает свои лучи прямо на меня, как будто целуя и обещая, что мое увольнение – к лучшему. Что же, остается только верить. На самом деле я никогда не любила эту работу – я творческий человек, а чертеж на ватмане с соблюдением размеров и деталей, явно не про искусство.

Я художница. Правда, отстойная художница, которая не брала кисть в руки уже несколько лет. Все потому, что у меня нет вдохновения. Нет того особенного состояния, которое дарует второе дыхание и бесконечное свидание с холстом и красками. Весь чертов год я играю в гляделки с мольбертом, и пока он выигрывает. Но, сказать честно, состояние абсолютной художественной пустоты пришло ко мне гораздо раньше. Он забрал его вместе с собой.

Все это время я относилась к своему творческому застою как-то проще, но последние триста шестьдесят пять дней это мучает меня. Выпивает всю кровь, изматывает, уничтожает. Я ничтожество, раз так и не могу собрать себя в руки и уже начать хоть что-то рисовать. Можно сколько угодно винить его, но на выходе есть только я – пустая оболочка.

Бросаю свой старый рюкзак на асфальт, и сажусь на него по-турецки, доставая из кармана пачку сигарет. Будь проклят тот день, когда я решила покурить, чтобы расслабиться, потому что теперь сигареты входят в часть дня. Я достаю телефон из кармана джинс и набираю номер Софи – моей лучшей и единственной подруги.

– Привет, детка, – говорит она на выдохе, пока на заднем фоне что-то жужжит. Софи мастер маникюра и, скорее всего, сейчас у нее клиентка. – Почему ты звонишь в середине рабочего дня?

– Меня уволили. – Я затягиваюсь сигаретой, щурясь от солнца. – Представляешь, проект, который нравился всем, оказался дерьмом. Мы можем увидеться? Мне очень надо выговориться и поесть китайскую еду.

– Конечно, Ари. Я закончу минут через двадцать и приеду. Давай встретимся около «Чайны Вок»?

– Принято, – я сбрасываю, не тратя время на прощание. Мы же лучшие подруги, к чему эта любезность?

Софи всегда была тем человеком, который без раздумий бросит все, и прибежит на помощь. Она готова отдать последнее своим друзьям, и, к сожалению, многие пользуются этим. Я бесчисленное количество раз ругалась с ее знакомыми, бывшими парнями и другими людьми, которые ошибочно принимают доброту за слабость. Короче, меня смело можно считать ручной собачкой Софи: я кинусь на любого, кто посмеет обидеть такого ангела, как она.

Две последние тяжки отдают колючим ощущением в самое горло, но я все равно с радостью встречаю табак, оседающий в легкие. Я неторопливо встаю, туша сигарету о свою папку с чертежами, и иду к помойке, оставляя последнее воспоминание об очередном провале около нее. Надеюсь, когда мусор будут утилизировать, работники свалки хотя бы краем глаза посмотрят на мой проект, и скажут, что это красиво.

– Чертова соплячка! – слышу я крик откуда-то сверху и поднимаю голову, прикладывая руку ко лбу, как козырек от солнца. О, да, это мистер Томпсон орет мне. – Если ты думаешь, что я оставлю твою выходку без наказания, то ты ошибаешься!

Я поднимаю два средних пальца над головой и яростно тыкаю ими в воздух, представляя как они летят ему прямо в лицо. Закинув лямку рюкзака на плечо, я начинаю идти спиной вперед:

– Отсосите сами у себя, мистер Кретин!

Я разворачиваюсь и медленно двигаюсь в сторону ресторана в азиатском стиле, стараясь не утонуть в суетливом потоке людей, который идет ко мне навстречу. Тень козырьков магазинов спасает от палящего солнца, и я наслаждаюсь редким ветром, который трепет мои светлые волосы.

Полное непонимание того, что делать дальше, разочарование в своих способностях и вкус проигрыша оседает в желудке, заставляя уши и щеки краснеть. Я смотрю на свои грязные кроссовки, которые сливаются с серой тротуарной плиткой, а в голове крутится противный голос, говорящий, что я просто отстой. Вытягиваю пальцы на левой руке и вижу, что фиолетовый лак отлупился от ногтей, а сами они давно отрасли и где-то обломились. На среднем пальце красуется шишка от карандаша – я левша, – а на костяшках остался след грифеля. М-да, бледные руки никак не подходят к слову «женственность». Да что уж там, вся я не подхожу под это описание.

Я не люблю покупать одежду, поэтому на моих бедрах низко висят заношенные синие джинсы, которые вообще-то были мне как раз, но растянулись за годы носки. Бледно-зеленый топик с рукавами до локтей я взяла у Софи, потому что он слишком хорошо подходит к моим глазам. Я не похожа на взрослую девушку, скорее, подросток, которые борется со всем миром сразу. Обычно меня мало волнует внешний вид, но почему-то сейчас я остро ощущаю свою… убогость? Да, именно это. Может, стоит почаще носить платья и купить уже новые кеды. Тем более денег у меня, если честно, неприлично много – когда еще я могла рисовать, то успешно продавала свои картины каким-то богатым старым любителям искусства. Что же, кажется, пора начинать тратить эти зеленые купюры.

Мысленно я ухмыляюсь тому, что в отношениях с моим Палачом, я всегда выглядела красиво. Даже когда мы круглыми сутками сидели дома, а я рисовала по двадцать часов, все равно на теле красовалась свежая одежда, а волосы были красиво уложены. Видимо он забрал с собой в колонию не только мой талант, но и тягу к красоте. Просто, мать вашу, чудесно.

Заканчивая мысленно жалеть саму себя, я наконец возвращаюсь в эту реальность, позволяя ушам улавливать признаки городской суеты. Сигналы машин, гам прохожих, музыка из бутиков: все слишком резко врезается в голову, немного обескураживая. Неприятное покалывание где-то в затылке настолько ощутимо и болезненно, что хочется погладить это место.

Я ярко чувствую чужой взгляд. Причем это настолько неприятное ощущение, будто через макушку ко мне в голову пытаются залезть и прочитать мысли. Первый, о ком я думаю, – мистер Томпсон. Старый хрен решил меня догнать и все-таки отомстить за публичное унижение. Но этот богатый козел слишком ленивый и недалекий для того, чтобы постоять за свое достоинство.

Я ускоряю шаг и начинаю проталкиваться сквозь густую толпу, чтобы оказаться зажатой людьми со всех сторон. Я толкаюсь и получаю ответные удары. Дышать буквально нечем, потому что в ужасной калифорнийской духоте я прижимаюсь к другим людям, при этом соблюдая торопливый темп шага. Как бы я ни старалась, чувство слежки никуда не испарилось. Наоборот, оно словно стало ближе, чувственнее и агрессивнее.

Первая реакция моего тела – бежать и прятаться. В стрессовых ситуациях я всегда поступаю именно так. Мне проще скрыться, а уже потом включать голову и думать, как выбраться из задницы. Но сейчас мне некуда бежать, потому что чертово преследование не отпускает ни на секунду: кажется, что меня увидят абсолютно везде.

Покрепче вцепившись в лямки рюкзака, я аккуратно поворачиваю голову, вглядываясь в толпу. Эти глаза я замечаю сразу. Буйство темно-зеленого, карего и черного цветов я смогу разглядеть даже на самой многолюдной площади города. Они притягивают мое внимание, как магнит.

Мои собственные глаза широко распахиваются от ужаса, а вскрик страха и отчаяния застревает где-то в желудке. Я останавливаюсь и оборачиваюсь всем телом, получая тычки локтями и ругательства. Но я смотрю только вперед, правда уже не вижу своего преследователя. Вообще. Как будто его никогда и не было. Только нескончаемый поток людей, который движется на меня мощной лавиной. А я стою и пытаюсь не задохнуться от собственных эмоций. Стараюсь научиться заново дышать, моргать и шевелить своим телом, потому что сейчас контроль забрал себе животный страх.

Я оглядываюсь по сторонам, но больше не вижу и намека на его присутствие. Он просто испарился, исчез, а, может быть, и не появлялся вовсе. На мою грудь опускается невидимая бетонная плита, которая так сильно давит и на дает дышать, что я могу сломаться от ее веса. Неосознанно я тянусь рукой к вискам, сжимая их и сдавливая кожу между пальцами.

Я боюсь, что сейчас мне снова будет больно.

Я боюсь, что потеряю себя прямо в толпе людей.

Люди вокруг превращаются в одно большое смазанное пятно в виде огромного монстра, который надвигается на меня с дубинкой в руках. У меня нет сил даже на то, чтобы вскрикнуть, хотя внутри себя я вою, словно раненный зверь.

– Мисс, вы в порядке? – задает мне вопрос какой-то низкий старик, останавливаясь сбоку. Его монотонный слабый голос, сгорбленная спина и выцветшая одежда оказываются спасательным кругом, благодаря которому я выплываю на берег.

– Что вам надо от меня?! – хриплый писк вырывается из меня, оставляя вкус пепла на языке.

Я смотрю на его смуглую кожу, мысленно считая морщины на лбу, пока он обескуражен моим тоном. Кажется, из его губ вылетают слова, но я не слышу ничего, кроме собственного внутреннего шторма. Молча разворачиваюсь и иду дальше по улице на несгибаемых ногах. Я начинаю щелкать пальцами правой руки, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Твою мать, что это было?! Кажется, будто мир вокруг сошел с ума, а я осталась совершенно одна со своим здравым смыслом. Мне же не могло показаться, правда? Эти глаза принадлежат Палачу, который не приходит ко мне даже в кошмарах. Потому что он хуже, чем сонный паралич. Он чертов зверь, который играет в Господа Бога, и вершит человеческие судьбы.

По пути мне попадается маленький продуктовый магазин, и я захожу в него, сразу же оказываясь в холоде кондиционера. Бесцельно брожу среди полок, смотря на все пустыми глазами. Краски вокруг стали какими-то блеклыми и выцветшими, а сами предметы маленькими. Кажется, будто я смотрю на все сквозь водную рябь: текстуры шевелятся и плывут. Сама планета крутится в обратную сторону. Я продолжаю крепко сжимать лямку рюкзака, наворачивая, кажется, уже пятый круг.

На кассе я оплачиваю маленькую бутылку воды, которую схватила из холодильника, и, поворачиваясь к выходу, вижу около стеклянной двери подозрительного мужчину. Он стоит снаружи, на жаре, во всем черном. Капюшон его толстовки натянут на глаза, руки собраны на груди, и он смотрит то на дверь магазина, то куда-то в сторону. Из-за тонированного стекла он не видит меня, зато я вижу, что его губы еле заметно шевелятся, а голова немного наклоняется в сторону, как будто он пытается что-то услышать. Я точно уверена, что он ждет меня, хотя, возможно, это отголоски какой-то паранойи. А еще уверена в том, что это не Палач – мое тело всегда реагирует на него по-другому.

– Мисс, простите, а здесь нет второго выхода? – спрашиваю я у девушки, стоящей за кассой. – Снаружи подозрительный мужчина, он пугает меня.

– О… Вы не знаете его? – отвечает она, вставая со стула и смотря на выход из магазина.

– Понятия не имею кто это. Может, он кого-то ждет, но я чувствую себя небезопасно.

– Э-э-э… Ладно. Давайте, пойдемте, я выведу вас во двор через черный ход. А потом вызову полицию, если он так и продолжит стоять тут. – Я иду за ней в комнату персонала, а оттуда – в длинный коридор, заваленный паллетами с продуктами и напитками. Своей карточкой она открывает магнитную дверь, ведущую в нежилой двор с кучей мусорных баков и каких-то маленьких помещений. – Будьте осторожны.

– Спасибо. И вы, – отвечаю я, возвращая девушке улыбку. Благодарю этот мир за добрых и понимающих людей.

Я немного петляю по двору, но в итоге выхожу на противоположную улицу. Аккуратно ступая в тени деревьев, я вижу, что этот самый мужчина оглядывается по сторонам, прикладывая руку к уху: микронаушник. Черт возьми. Он как будто нервничает, смотря то в открытую дверь магазина, то по сторонам. Я решаю не играться с судьбой и прибавляю шаг, практически переходя на бег.

***

–Ари, я давно говорила, что ты взрывоопасна, когда дело касается ограничения твоего творчества, – говорит Софи, откусывая большой кусок от своей утки по-пекински. – Твое увольнение только к лучшему, знаешь? Может, наконец ты снова возьмешься за рисование.

Я поднимаю глаза на неоновую вывеску с иероглифами, около которой находится дверь на кухню. Из нее с подносом выходит официантка, которая ловит мой взгляд и незаметно улыбается. Я посылаю ей ответную робкую улыбку, оттягивая время ответа для Софи.

– Поверь, я бы с радостью закрылась с мольбертом в мастерской, но, к сожалению, все зависит не от меня. – От этих разговор у меня пропадает аппетит, поэтому я отодвигаю от себя порцию риса с морепродуктами, вытирая рот салфеткой. – Мне хочется выть от безысходности. Как будто часть меня заперта в клетке, а ключи отданы… ему. Чертов замкнутый круг.

– Эй, хватит уже! Прошло уже… сколько? Больше трех лет? Тебе просто нужен эмоциональный всплеск, встряска. Попробуй познакомиться с кем-нибудь, походить на свидания. Новые люди и впечатления могут помочь настроиться на волну творчества.

– Ты же знаешь, что я не могу сделать это, – я закатываю глаза. – Он дал мне понять, что любой парень рядом отправится в могилу. И как я буду чувствовать себя, зная, что стала причиной смерти невинного человека?

– Да хватит верить всему, что этот придурок наплел, Ари! Он просто хотел запугать тебя этим, совершить манипуляцию чтобы ты, как послушная собачка, ждала своего хозяина. Я уже говорила тебе, что он просто чертов нарцисс. Ты что теперь будешь всю жизнь одна? Так дело не пойдет, подруга.

Я слегка качаю головой, отпивая холодный чай из трубочки. Мой Палач никогда не бросал слова на ветер. Его можно обозвать любыми словами, но вот балаболом – точно нет. И в тот роковой вечер, когда был убит мой лучший друг, Палач сказал лишь то, что не позволит никому быть рядом со мной.

Позже он повторял это во всех своих письмах из колонии. Это продолжалось до тех пор, пока я не сменила место жительства. И я переезжала три раза, чтобы точно удостовериться в том, что он никак не сможет узнать моего адреса. И то, что сегодня его глаза были в толпе, лишь доказывает, что я на прицеле, и все это не шутки. Абсолютно уверена, что он сможет убить человека быстрее, чем я успею придумать оправдание. А еще я знаю, что он будет контролировать мою жизнь до самой смерти.

– А вообще я думаю, – продолжает Софи, – что ты ищешь себе оправдания. Прости, Зиара, но я скажу, что думаю. Можешь не принимать мои слова, но все же.

– Давай говори уже, – нетерпеливо отвечаю, пока внутренняя броня начинает захлопываться на сердце: я бываю слишком чувствительной, и поэтому самозащита всегда включается сама.

– Ты как будто нашла для себя причину, по которой не можешь рисовать, и вцепилась в нее зубами. Нет нерешаемых проблем, понимаешь? У тебя есть все возможности для того, чтобы продолжить творить картины, но ты уперлась лбом в то, что он украл твое вдохновение. Но это же не вещь, черт возьми. Это чувство. И ты можешь черпать его из другого источника.

– Очень легко рассуждать со стороны, Софи. Да, ты права, что вдохновение – это чувство. Хотя я бы сказала, что это эмоция. И что мне делать, если только он дарил мне ее? Куда податься, чтобы вновь испытать то же самое? – спрашиваю я с надрывом, чувствуя, как тошнота поднимается к горлу. Черт, как же это сложно.

– Этот диалог мы повторяем уже в миллионный раз, Зиара. И я готова слушать про твоих страхи еще столько же, ты не подумай, но… самой не надоело? Пора уже открыть глаза и начать жить, черт возьми! Не можешь отпустить это? Обратись к психологу, но перестань уже изгаляться над своей душой. И как раньше не будет никогда, благодари Господа за это, – отвечает Софи с прищуром, тыкая в меня деревянной палочкой. – Твоя жизнь не закончена. Отпусти свое прошлое вместе с чертовым Адрианом. – Я замираю, смотря на нее во все глаза. – Да, вау! Я назвала его имя и небо все еще не упало.

– Хватит…

– Нет, не хватит. Окей, давай так. – Она быстро дожевывает кусок, прищуривая глаза. – Он дарил тебе вдохновение, а потом сел в тюрьму. Но в твоей памяти чертов Адриан Мартинез может всплывать в любую секунду. И в этих воспоминаниях он явно предстает, как твой герой.

– К чему ты клонишь? – Я искренне не понимаю, что она хочет мне сказать. А еще не понимаю, какого хрена вдруг она стала произносить его имя, если всегда избегала этого. Возможно, на краю подсознания, Софи тоже чувствует, что приближается моя погибель.

– А к тому, что тебе нужно перестать бояться его и делать вид, что такого человека в твоей жизни не существовало. Я очень плохо отношусь к тому, что ты все еще его не отпустила, но я в твоей команде. И если воспоминания об Адриане сделают тебя счастливой и наконец помогут начать рисовать, значит так тому и быть. Попробуй прокручивать ваши совместные моменты в голове, когда будешь стоять около мольберта. Пусть в сознании он будет обычным мужчиной, а не заключенным в тюремной робе.

– Мне не воспоминания нужны…

– Но это единственное, что у тебя осталось. Ари, – она смотрит мне в глаза. – Прекрати. Хватит уже думать о нем, бояться и прятаться по углам.

– Софи, кстати, об этом, – начинаю я, нервно играясь с тонким браслетом на запястье. – Про Мексиканскую мафию не было никаких новостей? Ну, может быть они как-то смогли выйти из колонии?

– Воу, стоп. – Она отодвигает от себя тарелку, делая быстрые глотки из стакана с водой. – Откуда такие мысли и вопросы?

– Мне кажется, что он вернулся. Я чувствую, что он… ну, то есть, Адриан следит за мной. – Я боюсь опускать на Софи взгляд, поэтому упираю его в искусственные лианы за ее спиной.

– Последние новости были год назад. И там говорилось о том, что всех мафиозников расселили по разным колониям. Их транспортировали на другой конец страны. Ари, он не мог вернуться. Теперь-то им точно перекрыли кислород. – Софи аккуратно берет меня за руку, сжимая пальцы.

– Возможно, мне показалось, – говорю я, но на самом деле не верю собственным словам. Я точно знаю, что все не так просто.

– Точно, Ари. Он больше не вернется в Калифорнию никогда. Ему суждено умереть в колонии, а тебе – жить и наслаждаться каждой минутой без этого монстра.

Я сжимаю ее руку в ответ, но почему-то мое чертово сердце сгорает от этих слов, хотя должно отбивать ритм радости.

***

Я стою под душем, опустив руки вдоль туловища. Смотрю на пальцы своих ног, которые сжимаются и снова расслабляются. Волосы приятной мягкой волной опадают по бокам от лица, создавая стенку. Из-за потока воды они кажутся такими мягкими и красивыми, что я невольно задумываюсь о том, что хочу видеть их такими и в сухом состоянии.

Я поднимаю руки и упираю их в стену перед собой. Холодный влажный белый кафель приятно чувствуется под ладонями, помогая чуть-чуть сбавить скорость мыслей, которые накладываются друг на друга, и создают шум. Я цепляюсь взглядом за свои тонкие пальцы, бледная кожа которых практически сливается с настенной плиткой. Отплевываюсь от воды, я ненадолго закрываю глаза, подставляя лицо мягким струям, бегущим из душа.

Я так люблю воду. Люблю принимать душ, но вот ванну – терпеть не могу. А все потому, что моя мама топила меня в ней, как ненужного щенка. Это было излюбленное наказание за то, что я отвлекала ее, или не ела те помои, которые она мне давала. Или писала уроки не слишком красиво, или жаловалась на что-то. Она не любила, когда я делала все это. А, может быть, она не любила меня. Но ведь так не бывает, правда? Родители же должны чувствовать безусловную любовь к своим детям.

До сих пор не знаю ответа на этот вопрос. И спросить у мамы я не могу, потому что не видела ее трезвой… ну, в общем-то, никогда. А последние лет так десять ее запои больше напоминали попытки самоубийства: с каждым днем количество пойла повышалось и достигало критической отметки. Возможно, моя мама уже умерла. Что же, хорошо. Не думаю, что она хотела бы видеть меня даже на своей могиле.

Еще какое-то время я просто стою неподвижно, пока не начинаю чувствовать поток холодного воздуха где-то справа от себя – как раз в той стороне находится дверь в ванную комнату, которую я не закрыла на замок. Я никогда не запираю двери внутри дома, потому что живу одна. К неожиданному потоку воздуха прибавляется еще и чувство, будто на меня кто-то смотрит. Я медленно выдыхаю, продолжая стоять неподвижно, хотя и ощущаю, как тело покрывается мурашками.

Пытаюсь убедить себя, что дома нет никого, и это просто плод моей фантазии, но чутье сигнализирует мне о чужом присутствии. Кожа медленно покрывается мурашками, и это явно не из-за вентиляции. Я поворачиваю голову в сторону двери, но наталкиваюсь только на запотевшее стекло душевой кабины. Я промаргиваюсь, вытирая глаза рукой, и теперь отчетливо вижу черное пятно, которое стоит в проеме. Дверь в ванную открыта настежь, и этот самый силуэт занимает все пространство.

Кто-то стоит в моем доме, черт возьми.

Издавая приглушенный писк, я прижимаюсь к стене сзади меня, почти поскальзываясь на мокром полу. Грудь опадает в рваном темпе, рот приоткрыт, а глаза широко распахнуты от ужаса. Спиной и задницей я крепко прижимаюсь к стене, видимо надеясь найти там какой-то портал. Дрожащей рукой я закрываю кран, чтобы звук воды не мешал мне.

Секундной отвлечение, и уже никакого черного силуэта нет. Он просто исчез, испарился вместе с конденсатом от горячей воды. Я торопливо протираю стекло перед собой, оставляя мелкие капли и разводы. Дверь все также распахнута, но черного пятна, мать вашу, нет. С тяжелым выдохом я сажусь на карточки, и запускаю руку в свои волосы.

– Черт возьми, – шепчу я, пока тело начинает пробирать крупная дрожь.

Как же отчаянно я надеюсь, что это не он. Я так боюсь своего Палача. Я так хочу, чтобы он забыл про меня. Но также сильно хочу, чтобы помнил. Каждый чертов день вспоминал то, что хранится в моей голове, но при этом никогда в жизни не подходил даже близко.

Я пытаюсь подключить логику, вытесняя ей страх. Вспоминаю, закрывала ли дверь за собой – иногда бывает такое, что я хожу в туалет или засыпаю с открытыми дверьми.

– Так, я пришла. Разделась и сразу кинула вещи в стирку. Потом… Потом я пошла на кухню, чтобы попить воды. Затем ушла в спальню, а потом пришла сюда. Я заходила в ванную с грязными руками, значит, просто не закрыла дверь: ведь я как раз шла, чтобы помыть их после начос. Да, точно! Я просто не закрыла ее, – шепча это себе под нос, мне становится спокойнее. Ведь все логично: иногда я бываю рассеянной. Напугала саму себя, черт возьми.

Наконец я встаю с пола, с осторожностью выхожу из кабинки и вытираюсь полотенцем. Я стараюсь делать все максимально тихо, чтобы не создавать много шума, который может раззадорить оголившиеся нервы. Торопливо натянув на себя большую футболку, и игнорируя нижнее белье, я промачиваю волосы полотенцем, и выхожу из душной ванной в коридор.

Как только я захожу в гостиную, то крик застревает где-то между ключицами, выходя наружу лишь тонким писком. На черном экране плазменного телевизора красной краской написано лишь одно слово, буквы которого начали растекаться вниз неровными каплями:

«Represalia» – Возмездие.

Прижимая мокрое полотенце к груди, я смотрю на это слово и не моргаю. Во рту все мгновенно пересыхает, колени чуть подкашиваются, а узел внизу живота затягивается в мучительной пытке, заставляя ноги скрещиваться, чтобы прекратить это.

В голове сразу же всплывают глаза моего Палача, которые я видела в толпе.

Адриан вернулся, чтобы наказать меня.

Глава 4

Адриан

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я и Доминик бесшумно выходим из просторного гаража, который расположен на самой окраине города Трэйси. Моя рука обтянута черной кожаной перчаткой, и ей я аккуратно вешаю замок на обшарпанную темно-синюю створку ворот. Доминик в это время ногой затирает следы наших ботинок на пыльной земле, чтобы они не вели прямо к месту нахождения.

Чуть поодаль нас уже ждет черный внедорожник без номеров со выключенными фарами. Как только я закрываю гараж, мы также бесшумно идем к тачке. В кармане моей толстовки покоится пистолет, курок которого я нежно поглаживаю большим пальцем. Все тело наэлектризовано. Я чувствую, как искры адреналина скапливаются прямо в руках и ногах, заставляя меня делать хоть что-то, чтобы дать ей выход. В тюрьме в таких случаях я качал пресс или отжимался. Сейчас же предпочитаю бегать или боксировать, но в данную секунду я не могу сделать ничего: только продолжать тихо идти вперед, чуть покачиваясь на пятках, чтобы сбавить напряжение.

Мы останавливаемся в нескольких шагах от автомобиля, ожидая специальный сигнал, – нам необходимо убедиться, что за рулем свой человек, а не подстава. Водитель высовывает руку из окна и медленно показывает сначала один палец, а потом три – тринадцать. Число нашей Фамилии. Я и Доминик подходим ближе. Сажусь на заднее сидение, он проделывает то же самое с другой стороны. Водитель сразу же трогается задним ходом, все также не включая фар. Я позволяю себе громко выдохнуть лишь тогда, когда мы выезжаем на шоссе, и прибавляем скорости, наконец обозначая свое присутствие.

– Ты просто идиот, Адриан, – рычит Доминик, стягивая с черных волос капюшон и поворачиваясь ко мне. – Ты не понимаешь, что нам нельзя отсвечивать?! Крысы на каждом углу, мать твою. И вместо того, чтобы сидеть и ждать Теней, мы едем в чертов центр города ради убийства какого-то козла?

– Он повысил на нее голос, – бросаю я, нервно тряся коленкой. Не выдерживая напряжения, стягиваю с руки перчатку, и достаю из кармана черных джинс пачку сигарет, сразу же закидывая одну в рот.

Как же сложно принять тот факт, что Трэйси больше не наша земля. С этим город связано слишком много всего. Это наш чертов дом, но мы вынуждены вести себя, как нежеланные гости. Меня невероятно злит тот факт, что я не могу спокойно пройтись по улицам города, не могу сходить к дому, в котором жил до колонии. Я вынужден спать в чертовом гараже, деля старый матрас с Домиником. Конечно, мы провели за решеткой добрых семь лет своей жизни, и успели привыкнуть к дерьмовым условиям, но сейчас все изменилось.

Мы должны были оставаться на нашем месте и ждать Теней с докладом, но планы поменялись, когда сегодня днем я стоял в переулке и слушал, как какой-то козел кричит на мою женщину. На Зиару Грейсон. Он не знал, что она принадлежит мне, – скорее всего, этого не знает даже она, – но ни одна собака не посмеет проявлять неуважение к тем, кто мне нужен и дорог. А Зиара целиком и полностью моя. И теперь мы едем к дому этого засранца, чтобы проучить его.

Я нервно затягиваюсь сигаретой, стряхивая пепел прямо на пол автомобиля. Моя нога неистово трясется, а внутри полыхает пламя безумия и жажды крови – предвкушаю убийство, которое буду совершать так медленно и жестоко, что, скорее всего, не смогу уснуть сегодняшней ночью.

Я откидываю голову назад, упираясь взглядом в окно, за которым проносятся огни ночного города, яркие дорожные знаки и бесчисленное количество деревьев. Как же хочется выйти из этого чертового автомобиля и просто пробежаться прямо по шоссе. Бежать так долго и быстро, чтобы темнело в глазах. Чтобы ноги стали деревянными, а легкие разорвало от воздуха. А еще мне хочется орать, раскинув руки в сторону. Орать, пока мой голос не сорвется, а кашель не разорвет грудь в клочья. Но эти чувства я испытываю вовсе не из-за убийства. Все это из-за Зиары. Моего маленького сумасшествия. Моего сердца. Своим чистым и невинным лицом она разрывает мои органы в клочья, заставляя молить о пощаде. А своими тонкими бледными руками она сгущает мою тьму, а затем использует ее, как палитру.

Черт возьми, как же я хочу быть рядом. Как же я хочу заставить ее страдать также, как страдал я.

***

–Я иду с тобой, – говорит Доминик, как только мы останавливаемся около небольшого домика в южном районе Трэйси.

Я спокойно достаю пистолет из кармана толстовки, кладя его между нами на сидении – он мне не понадобится, смерть от пули слишком быстрая и щадящая. Из-под резинки высоких черных носков я вытаскиваю острый нож, лезвие которого подношу к носу, и глубоко вдыхаю. Запах стали, крови и кожи врезается в ноздри, доставляя моей душе безумное удовольствие. Тысячи маленьких фантомных пауков пробегают по моему телу, заставляя волосы вставать дыбом от этого чувства.

– Эй, – Доминик слегка толкает меня в плечо. – Не уходи с головой в свой мир крови и страданий. Я иду с тобой, ты слышишь? – Его темные глаза смотрят прямо в мои с совершенно непонятной эмоцией.

Мне хочется сказать ему, что справлюсь самостоятельно, но мы оба знаем, что это ложь. Если я пойду туда один, то буду играть с телом будущего трупа несколько часов, – к огромному, мать его, сожалению у нас нет столько времени. Именно поэтому я киваю, натягивая на руку перчатку.

– У вас максимум десять минут, парни, – говорит Серхио, наш водитель и Капо, который остался на земле Калифорнии под прикрытием. – Район тихий и тачка вызовет подозрения. А еще постарайтесь не шуметь, копы сядут на хвост.

Я молча натягиваю капюшон на голову и тихо открываю дверь. Мы с Домиником бесшумно ступаем к большому дереву, которое стоит с левой стороны дома. Около его густой кроны есть небольшое белое окно, в котором приглушенно горит свет. Дьяволица Джулари уже узнала, что этот кретин не женат и у него нет детей, именно поэтому я начинаю лезть наверх по стволу. Доминик повторяет мои движения, оглядываясь по сторонам. Я очень счастлив, что будущий труп не имеет даже собаки, потому что так убивать его будет гораздо проще.

Уже на самом верху я крепче хватаюсь за толстую ветку двумя руками, свешивая ноги вниз. Немного раскачавшись, я с двух ног бью по оконному стеклу. Руки начинают гореть и пульсировать от напряжения, но стекло выбивается лишь с третьего пинка. Я проваливаюсь пятками внутрь комнаты, нелепо и криво проходясь спиной прямо по острым осколкам, полностью оседая на пол.

Секунда, чтобы прийти в себя, и начать чувствовать пульсирующую боль во всем своем теле. Я поднимаю голову и вижу, как урод стоит в центре комнаты в одних трусах, и держит в руке пульт от телевизора так, будто это нож. Вторая рука приклеилась к волосатой груди, а глаза широко раскрыты от ужаса. Я медленно поднимаюсь с пола, коротким рывком доставая нож из-под рукава толстовки, и ступаю прямо на него.

Я чувствую, как мои губы растягиваются в улыбке, а разум затуманивается фантомным запахом крови и человеческого пота. Больше не думаю ни о чем, потому что часть моей личности, которая отвечает за эмпатию и здравый смысл, просто отмирает.

Урод медленно пятится от меня спиной вперед, но упирается в дверь спальни. Его рука торопливо дергает ручку, но я оказываюсь быстрее: одним большим шагом я настигаю его, и делаю резкий взмах ножом, за которым следует истошный крик и брызги крови.

Я отрезал ему правое ухо, которое упало прямо на мои грязные кроссовки. Он хватается за открытую рану, позволяя потоку бардовой крови стекать между пальцев. Крик боли, слезы отчаяния заставляют мои глаза закатиться, а рот растянуться в улыбке. Люди становятся такими жалкими и ничтожными, когда стоят лицом перед смертью. Они перестают контролировать себя, забывают обо всех грехах, думая лишь о том, как бы упасть на колени и умолять о пощаде. Только со мной такое не прокатывает. Никогда.

Урод пытается осесть на корточки, рыдая от адской боли и неожиданности. Слюни, слезы, сопли смешиваются с кровью, делая его отвратительное лицо таким склизким и мерзким. Он уже стал мертвенно-бледным, словно вот-вот потеряет сознание, но у меня другие планы. Я хватаю его за волосы, поднимая обратно.

– Теперь-то ты точно хорошо услышишь мои слова, ведь никакой посторонний шум не отвлечет тебя, – шепчу я около второго уха, пока он завывает, как раненый зверь. – Никто не имеет права оскорблять мою женщину.

Одной рукой я хватаю его лицо в свои тиски, крепко сжимая щеки. Его губы надуваются, а слюни вязкими ниточками стекают на мою кожаную перчатку. Большими пальцами я чувствую очертания его нижних зубов, и с огромным удовольствием бы вырвал их. Запах пота, крови и слюней врезается в нос, и я делаю глубокий вдох прямо около его лица.

– Не закрывай свои глазки, мы еще не закончили, – тихо шепчу я, пока он мычит и пытается издавать крик с надрывом. – Это твои последние минуты жизни, понимаешь, да? – Я начинаю смеяться, пока его глаза горят от ужаса и страха. – Будешь лежать мертвым всю ночь, а об этом не будет знать никто, потому что ты никому не нужен. Жалеешь, что не успел стать хорошим сыном, другом и мужем, да?

Одним рывком я кидаю его на пол, впечатывая лицо в ковер, на котором остались следы моих грязных ботинок. Он пытается отползти, нелепо перебирая ногами, но я наступаю ему между лопаток и давлю, пока не слышится хруст. Хватаю за щиколотку и переворачиваю, а он снова начинает орать, прося прощение. Смотрю на эту жалкую картину, пока улыбка разрывает рот от его мучений. Чувствую себя долбанным дирижером, который руководит этим оркестром слабости.

Мне хочется аккуратно разрезать его брюхо и поиграться с тем, что найду внутри, но свист Доминика предупреждает о том, что пора сваливать. Хватаюсь за шею ублюдка, поднимая его к себе, и снова впечатываю в стену, ударяя затылком.

Четырьмя пальцами я залезаю ему в рот, нащупывая напряженный язык, который увеличился в размерах. Обхватываю его, стараясь как можно сильнее вытянуть наружу. Из-за давления, которое я оказываю на его корень, глаза урода наполняются слезами, а рвотный рефлекс начинает срабатывать: он кашляет и издает отвратные звуки, пока его губы кривятся в мерзкой манере. Я не хочу мараться в луже чужой рвоты, поэтому быстро отрезаю ему язык одним стремительным кривым срезом по середине от всей длины.

Как только я делаю это, ублюдок начинает захлебываться в своей крови, и я толкаю его на пол спиной вперед. Грузный хлопок оповещает о том, что в самое горло этого шакала начинает заливаться собственная кровь, перекрывая ему дыхание. Его глаза расширяются и начинают закатываться, потому что уроду нечем дышать. Паника накрывает его тело, потому что он пытается заорать или сделать хоть что-нибудь ради спасения, но не может даже пошевелиться. Я начинаю топтаться прямо по его ребрам, вкладывая в удары пяток все свои силы. И пока я делаю это, в моей голове проносится то, как он позорил и высмеивал Зиару перед толпой своих жалких подчиненных. И никто, ни один гребаный человек, не вступился за мою женщину.

– Все смеялись, пока ты, кусок дерьма, оскорблял маленькую и тихую девушку. – Я начинаю пинать его по животу и паху, пока урод захлебывается кровью. – Нельзя так обращаться с ней, сука! Никто не будет издеваться над ней!

– Адриан, твою мать, заканчивай! – шипит Доминик около окна. – У нас больше нет времени.

Ублюдок уже давно отключился, но моя агония только набрала обороты. Я не могу просто развернуться и уйти, поэтому приседаю перед ним на корточки, и плюю прямо в открытый рот. Затем быстро перерезаю его вены вдоль на обеих руках, просто потому, что хочу изуродовать и клеймить его всего.

– Никто не будет повышать голос на Зиару Грейсон.

Я разворачиваюсь к комнате и с кулака врезаюсь во включенный телевизор, на котором все это время шел какой-то фильм. Роняю его на пол, топчась и прыгая в самом центре экрана. Переворачиваю постельное белье, выкидывая подушки на пол. Открываю шкаф и вываливаю оттуда вещи, топчась на них. Я создаю эффект ограбления, чтобы головы копов были забиты хоть какой-то работой, когда утром им поступит вызов о найденном трупе.

Закончив, я, словно тень, быстро выпрыгиваю из окна, больно сползая по стволу дерева.

Глава 5

Адриан

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Пока Серхио безжалостно выжимает педаль газа, увозя нас подальше от места убийства, Доминик голыми пальцами аккуратно достает маленькие осколки стекла из моей кожи на пояснице. Я же наслаждаюсь острой пульсирующей болью, которая окутывает всю мою спину, от лопаток до самого копчика. И это удовольствие настолько сильное и терпкое, что я начинаю смеяться, запрокидывая голову назад. Это искренние звуки счастья. Звуки высшего наслаждения от того, что моя кожа поранена и кровоточит.

Я продолжаю истошный смех, который граничит с истерикой, и сжимаю рукоятку ножа. Острое лезвие еще хранит в себе запах прошедшего убийства. Я подношу его к лицу, начиная плоской стороной проводить по щекам и губам, чувствуя, как остатки чужой смерти остаются на моей коже. Я оставляю следы крови на лице, нарекая себя убийцей.

Монстром.

Демоном.

Я обнажаю свою отвратительную сущность, от которой нужно прятаться.

С самого детства мне все говорили о том, что я чертов психопат, которого должны изолировать от людей. Хотя я всегда был добрым ребенком, мне всегда всех было жалко. Я старался подружиться с самыми убогими и тихими детьми, но в итоге именно эти дети находили себе друзей и вливались в коллектив, а я оказывался за бортом общества.

Всегда один. Везде. Где бы я ни находился, рядом не оказывалось людей. Даже в интернете я не мог ни с кем завязать простой диалог. В детстве это очень сильно угнетало меня, особенно когда каждый день перед глазами мелькали компании ребят, которым весело и, сука, не одиноко.

Страшно вспоминать, как много раз я плакал маме в плечо, не понимая, что же делаю не так. Почему меня не принимают соседские мальчишки в игры, почему в классе все убегают от меня, как от чумы. А мама всегда целовала меня, вытирая собственные слезы боли за сына, и говорила, что дело не во мне.

Моя мать ошиблась. И позже она поняла это. Большая часть моей личности всегда скрывала в себе тьму и мрак, видимо, дети это чувствовали сразу же. А я познакомился с ней впервые в тринадцать лет. В тот злополучный день я разозлился настолько, что бил ногами по лицу своего одноклассника, который всегда смеялся надо мной громче всех. И, самое главное, – я не почувствовал ни капли вины и раскаяния.

После этого меня положили в психиатрическую больницу на месяц. И вот там внутренний зверь стал только громче, злее и кровожаднее. Забавно, что в клинике меня должны были успокоить и излечить, но вместо этого искалечили еще сильнее. Я вышел оттуда новым человеком, сломанным и разбитым. И после этого драки и грабежи только увеличились, я постоянно примыкал к уличным бандам. Тьма начала поглощать весь свет.

И сейчас, облизывая губы от чужой крови, я еще раз убеждаюсь в том, что мое существование отравляет и убивает всех вокруг. Иммунитет имеют лишь мои братья, которые тоже испорчены. Именно поэтому мы вместе, в своем собственном мире, в котором не существует хороших и светлых людей. Дышим ядовитыми парами друг друга и передаем по воздуху энергию убийств и крови.

– Тебе нужно обработать раны, – говорит Доминик у меня за спиной. – Они небольшие, но их до хрена.

– Ударь меня по спине, – яростно говорю я, видя, как изо рта вылетают слюни. – Ударь так сильно, как только можешь, чтобы у меня остался фиолетовый синяк в форме твоей ладони.

После каждого убийства я проецирую боль на себе. Раню, бью или даже обжигаю кожу, чтобы оставить невыносимые шрамы на теле. Я нуждаюсь в отметинах, как в физических, так и в моральных. Мне нужны рубцы, которые будут напоминать о каждом грехе. Я не хочу забывать своих жертв, я должен помнить их всю чертову жизнь.

Доминик с тяжелым выдохом лупит меня по пояснице, оставляя горячий шлейф и громкие хлопки после себя. Я начинаю смеяться, прося еще об ударе. О серии ударов по кровоточащим ранам, в которых еще остались мелкие осколки стекла. И он делает это, хотя я знаю, что не хочет. Я знаю, что Доминик ненавидит себя в этот момент, но продолжает бить, потому что это пытка, которую я обязан пройти.

Кончиком ножа начинаю проводить короткие ровные линии по своим запястьям и кистям. Я вижу, как кровь крупными каплями начинает проявляться сквозь порезанную кожу, что еще больше подстегивает желание искалечить себя. Я орудую ножом, словно художник кистью, – легкие и броские взмахи руки, которые оставляют следы на воображаемом мольберте. В голове сразу же всплывает образ Зиары. То, как она увлеченно рисовала, сидя на моих коленях. Я любил отвлекать ее своими прикосновениями и поцелуями, но она всегда упорно продолжала творить. Ни одна живая душа не могла отвлечь Зиару от искусства.

Я обожал ее картины, в которых чувствовалась жизнь. В них всегда кипели эмоции и ощущалось дыхание, которые я пропускал через себя. От образа ее чистого и светлого лица меня начинает тошнить. Я хочу перерезать себе вены, лишь бы выгнать ее очертания из своего тела и разума. И я начинаю тыкать по самому краю запястья, но, словно из пустоты, появляется рука Серхио, которая грубо вырывает у меня нож.

– Хватит, мать твою! – орет он, пытаясь вырулить. Из-за того, что Серхио перегибался через сидения, машину немного занесло в сторону, поэтому я навалился спиной на Доминика. – Ты уже достаточно искалечил себя.

– Я еще не закончил, – кричу, как раненый зверь, пытаясь отобрать нож у Серхио. Дом хватает меня за руку и вталкивает обратно на сиденье, врезаясь кулаком в нос.

Пульсирующая боль и тихий хруст отрезвляют. С носа начинает капать кровь, которую я тут же слизываю с верхней губы. Я тяжело дышу, пока Дом отталкивает меня в сторону. Машина погружается в оглушительную тишину, которая сквозит тревогой, стрессом и сопротивлением. Я достаю влажные салфетки из бардачка, и громко выдыхаю весь воздух из легких.

– В себя приди, идиот. Хочешь убиться, выходи на хрен из машины, и прыгай под колеса на трассе, – выплевывает Доминик, хватая меня за шею сзади.

Отталкиваю его, вытирая кровь из носа салфеткой. Всю спину жжет так, будто это раскаленная сковорода. Пальцы на ногах поджимаются, а во рту скапливается слюна из-за невыносимой боли, которую я начал чувствовать только сейчас. Левая рука немеет, а кровь уже впиталась в плотную ткань черной толстовки.

Я опускаю голову вниз, зажмуривая глаза, сквозь ресницы которых чувствуется влага. В ушах отдаленно звучит крик того ублюдка, которого я убил. У всех жертв есть одна особенность: когда они понимают, что надежды на спасение нет, то их взгляд меняется. В глазах появляется смирение, приправленное мольбой. Только эта самая мольба направлена не на пощаду, а на то, чтобы я закончил быстро. Они все, как один, просят отобрать их жизни без мучений. Я никогда не проникаюсь этим, продолжая кромсать их тела и свою душу. И может показаться, что я обожаю убивать, но нет. Я ненавижу это. Я терпеть не могу ту власть, которая оказывается в моих руках. Но в момент убийства я ловлю какой-то приступ невыносимой тяги к чужим страданиям. Мне нравится искать самые больные точки, прощупывать те части тела, которые особенно приятно резать. Еще ни разу я не останавливался. И никогда не остановлюсь. А все потому, что все, кого я убиваю, заслуживают этого в той или иной степени.

– Все, – тихо говорю я, когда потрясение и боль отступают. – Я все.

– Чертов псих. – Доминик приоткрывает окно со своей стороны, позволяя ветру и мелкому дождю остудить салон машины. – Тебе надо завязывать со всем этим, Адриан. Это ни хрена не нормально.

– В нашем мире все ненормально.

Дом громко чиркает зажигалкой вместо ответа. До носа долетает табачный запах, и я вытягиваю левую руку к нему. Доминик дает мне подкуренную сигарету, и я делаю глубокую затяжку, пропуская дым сквозь стиснутые зубы.

– Серхио, долго еще? – мой вопрос звучит хрипло из-за осипшего голоса. Горло невыносимо дерет из-за смеха и криков, а у меня больше нет сил на то, чтобы испытывать хоть какие-то эмоции. Я оторвал от своей души большой кусок и выкинул на трассу мегаполиса.

– Будем через шесть минут, – отвечает он серьезным голосом, который напоминает удар хлыстом.

Отлично. У меня еще есть планы на эту бесконечную ночь. Пора возвращать осколки своего сердца.

Настало время для мести.

***

Я стою около самой кромки леса, натягивая кожаную перчатку на руку. На моей шее болтается фарфоровая маска крика с растекшимися черными глазами и растянутым в разные стороны чернильным ртом. Эта маска символизирует то, что плескается внутри меня: радость, страх, веселье, безумие. Смотря на нее невозможно чувствовать что-то одно. Все эмоции и ощущения перемешиваются, являя на свет чистый хаос, и боязнь сойти с ума. Как хорошо, что мы оба уже давно подружились с сумасшествием.

Передо мной дом Зиары, в который она переехала два месяца назад. Она выбрала миниатюрный одноэтажный светло-фиолетовый коттедж, который расположен прямо около восточного леса. Я знаю, что ближайшие дома пустуют, а соседи есть только через пятьдесят метров. Зиара выбрала его, чтобы быть наедине с искусством. Жаль, она не учла то, что дикие звери водятся в темных лесах. А еще они всегда подкрадываются со спины.

Я натягиваю на лицо маску, закрепляя ее резинкой на затылке. На мои каштановые волосы опускается темная шелковая ткань, полностью закрывая голову. Сквозь тканевые отверстия глаз видно плохо, но дом Зиары мне давно знаком: я бывал здесь ни единожды, даже если она этого не чувствовала.

Я медленно подхожу к ее задней двери и хватаюсь за ручку. В замочную скважину вставляю небольшую тонкую скрепку, проводя необходимые манипуляции: кручу ей, чтобы засунуть поглубже. Найдя нужный механизм, я резко поворачиваю влево два раза. Дверь легко открывается, и я роняю свой самодельный ключ на пол, нещадно топча его грязным ботинком. Позади слышится слабый раскат грома, предвестник грозы и ливня.

Я оказываюсь на маленькой кухне, в центре которой стоит круглый темно-коричневый стол с тарелкой печенья. Бесшумно обхожу его, переходя в просторную гостиную с большим бежевым диваном и креслом в центре комнаты. Я бросаю взгляд на плазменный телевизор, на котором несколько часов назад оставил послание, и вижу, что ровно в его середину воткан кухонный нож по самую рукоятку. Буквы слова «Возмездие» смазаны и исцарапаны, словно Зиара кромсала их ногтями, как дикая кошка. Легкая ухмылка появляется на моих губах, но в душе поднимается волна боли. Я точно знаю почему она сделала это.

Зиара переделала одну из комнат в собственную мастерскую: выкинула оттуда всю мебель, поставила стеллажи для красок, холстов и будущих картин. Оставила там лишь стол, стул, а напротив окна расположила мольберт. Я знаю каждый угол этого дома лучше, чем свою собственную квартиру в Нью-Йорке.

Из гостиной я попадаю в небольшой коридор, в конце которого находится дверь в мастерскую. Она плотно закрыта, поэтому я аккуратно нажимаю на ручку, стараясь не шуметь. Внутри меня встречает полный бардак, который свойственен творческим людям. Далекие и теплые воспоминания тут же врезаются в память, заставляя сердце сжиматься, а губы растягиваться в грустной улыбке.

Очень давно, еще до убийства и колонии, мы с Зиарой жили вместе в уютном маленьком доме в стиле лофт. И в мастерской, которую я организовал ей в самой большой комнате, всегда был хаос. Я не понимал, как она умудряется находить нужные цвета красок, если они все разбросаны по полу. Но в глазах Зиары хаос являлся порядком. Она всегда точно знала где что валяется, и могла искать предметы закрытыми глазами, даже если бочонок с краской лежал под столом. Маленький монстр не изменяет своим традициям.

В противоположном конце темного прохода находится спальня Зиары. Я кладу ладонь на ручку двери, большим пальцем поглаживая гладкий золотистый металл. Сердце начинает стучать быстрее, а во рту пересыхает от того, что сейчас я встречусь лицом к лицу с девушкой, которая испортила мою жизнь.

С Художницей, которая отобразила на бумаге мою отвратительную душу.

С Грешницей, которую я ненавижу всем своим темным нутром.

С Моим Сердцем, которое однажды я вырвал из собственной груди.

Глава 6

Зиара

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я сжимаю край пухового одеяла, которое обнимаю ногой, лежа на боку. Мои глаза упираются в белую дверь спальни, за которой кто-то стоит. И я точно уверена в этом: я слышала шаги и то, как чертов взломщик обошел все комнаты дома. Мое сердце бьется так, как не должно в спокойном состоянии. Пульс явно зашкаливает и кажется, будто я сделала полноценную силовую тренировку. Бесформенная белая футболка, заменяющая пижаму, неприятно прилипает к телу из-за пота и влажности в комнате.

В стрессовых ситуациях мой мозг отказывается функционировать, именно поэтому я просто неподвижно лежу, широко открыв глаза. Как будто бы мое тело онемело и я больше не могу шевелиться, хотя ярко чувствую каждый сантиметр кожи. Мой разум похож на птицу в клетке: он мечется из угла в угол, крича и умоляя сделать хоть что-то, черт возьми. А я не могу. Я просто не могу. Все, что мне остается, – лежать тут и ждать своей участи.

Мысленно я надеюсь, что это вор. Сейчас он порыскает по углам, скорее всего найдет все мои сбережения, и просто уйдет. А может быть это маньяк и до утра я уже не доживу. Слезы начинают скапливаться в уголках глаз, больно щипая и покалывая. Это слезы страха и отчаяния. Слезы безысходности, потому что я не смогу обороняться.

Иссиня-фиолетовая гроза ударяет по земле, заставляя оконное стекло дребезжать и гудеть. В этот же момент входная дверь медленно открывается, не издавая ни звука. Мимолетная яркая вспышка являет мне черный силуэт с фарфоровой белой маской на лице. Ее рот, изрезанный вдоль и поперек, широко открыт, а черные глаза растекаются по всей белоснежной коже, завораживая и гипнотизируя своей уродливой формой.

Наконец-то мое тело приходит в движение, и я, путаясь в одеяле, отползаю на другую сторону кровати, смотря только на высокого человека в проеме двери. Тут же, словно по щелчку, я начинаю слышать отдаленный голос, который приказывает мне прятаться, спасаться. Он умоляет искать успокоение в свете. Заставляет меня громко кричать, чтобы заглушить его – Палача.

– Безумие прячется в темноте. Не всматривайся в нее, если не готова столкнуться со своим отражением, mi corazón.

И я начинаю истошно орать, потому что с первых же слов понимаю, что передо мной стоит чертов Адриан Мартинез. «Мое сердце», которое он всегда произносит на испанском языке, слишком больно ощущается. Это словосочетание пронизано страданием, кровью, человеческой слабость и животным страхом. Это то, что еще долго преследовало меня в самых жутких кошмарах. Это то, что я не хотела слышать больше никогда в своей жизни.

Мир вокруг меня перезагружается и как будто переворачивается с ног на голову. Кажется, что все вокруг какое-то слишком большое и расплывчатое, а Адриан наоборот слишком настоящий, четкий и живой. Настолько живой, что даже не верится. Я начинаю чувствовать себя странно, но, самое главное, весь спектр эмоций усиливается так, что меня кидает в обжигающий пот, а затем я чувствую невыносимый мороз.

Мне так холодно, что ноги начинают дрожать, а спину невероятно скручивает. Противный шум, писк и крик усиливается, и мне приходится закрыть уши руками, чтобы перестать слушать это дерьмо. Я зажмуриваю глаза и начинаю залезать в свое левое ухо указательным пальцем, выкручивая фалангу в разные стороны. Я изо всех сил тыкаю прямо в барабанную перепонку, пытаясь проткнуть ее, чтобы это закончилось.

– Перестань… – ору я по слогам, начиная со всей силы ладонями хлопать по ушам. – ХВА-ТИТ!

Я сползаю с кровати на пол, больно прикладываясь коленями о паркет. Тяну вниз мочку правого уха, а левое впечатываю в заостренное плечо, начиная биться головой об него. Чертов мужской голос продолжает говорить отвратительные вещи. Грязные, противные, ужасные… У меня нет сил слушать его. Почему он не затыкается, мать твою… Почему он говорит это мне. Зачем он стоит в дверях в этой маске и говорит все это…

– Заткнись, черт возьми! Закрой свой паршивый рот! – я ору на Адриана, который все громче и громче шипит, плюется и говорит прямо в моей голове. Ощущение, что он делает это около уха, но я не вижу никого рядом с собой.

Я встаю на четвереньки и начинаю истошно орать, высовывая такой тяжелый язык изо рта, просто чтобы стало легче. Кашель смешивается с отвратительным рваным ощущением из-за крика, но я не могу перестать делать это. Однако собственные вопль, рык и визг не перекрывает чертов мужской бас. Я падаю на спину, прижимая колени к груди, и начинаю массировать виски с двух сторон, потому что моя голова может расколоться в любой момент. Я дергаю волосы у самых корней, выкручиваю их, плююсь и луплю пятками по полу, чтобы хоть на секунду сбавить напряжение.

– Мне говорят, что ты плохой, – то ли рычу, то ли шиплю я, вставая с пола. Я стою прямо напротив Адриана. Нас разделяет лишь кровать. – Мне нужно спасаться.

Мой рот искажается в оскале и беззвучном крике о помощи, а глаза широко распахиваются. Колени подгибаются в судороге, поэтому одной рукой я упираюсь в матрас кровати, с края которого слезла простынь, и иду ближе к нему, хотя не хочу этого. Его лицо скрыто за маской, но я чувствую, что рот шевелится. Я слышу все, что он кричит мне прямо в уши.

– Мне сказали, что я должна убежать от тебя, что я должна искать спасение, – хриплю я, пытаясь выдрать волосы на висках. Я не понимаю кто прячется за маской передо мной. Глаза начинают закатываться, а левая нога громко топать по полу. – Мне говорят уходить! – Я перехожу на крик, а человек в маске остается стоять неподвижно передо мной.

– Ты не сможешь уйти от меня, грешница, – говорит он хриплым голосом, наклоняя голову в сторону. – Никогда.

В момент фразы Адриана кажется, будто крик вокруг затихает. Я уже не уверена, что слышу его голос. Меня обманывают, дурят и пытаются свести с ума. Они делают это специально, чтобы обидеть и уничтожить.

И я начинаю смеяться, присаживаясь на корточки перед ним. Мой рот широко открывается, а язык начинает елозить по нижней губе, быстро гуляя из стороны в сторону. Я кричу что-то неразборчивое, смеюсь и продолжаю закатывать глаза.

Человек в маске хватает меня за волосы слишком грубо и резко, и начинает тянуть наверх, поднимая с колен. Я чувствую, как светлые локоны натягиваются прямо на коже головы, отвратительно зудя и посылая покалывания по всему телу. Слышится крик и шипение, и их издаю я, хотя понимаю это не сразу. Он грубо подносит мое лицо прямо к своей маске, впечатывая лоб в холодный пластик. Вторая рука обхватывает мою щеку, и я наслаждаюсь холодным кожаным материалом перчатки.

Это действует на меня словно обезболивающее во время адской мигрени. Я резко замолкаю и смотрю в бездонные черные глаза, не моргая. Как будто бы он выдернул меня из-под воды, потому что окружающая обстановка начинает загружаться. Я остро ощущаю саднящее горло, боль и жар в ушах, а еще то, что мое лицо мокрое из-за слез и слюней. Голову печет и я чувствую, как он вырывает мои волосы, крепко держа их у самого корня. Еще немного, и он просто снимет скальп. Но холод и боль помогают страху активироваться. И это становится маяком в непроглядной темноте, которая пропитана ужасными криками и отвратительными приказами.

Осознав свое положение, я начинаю вырываться, толкаться локтями, коленями и всем своим телом, пытаясь отойти от него подальше. Я бьюсь головой об его маску, но, кажется, Палач не чувствует боли. Он всегда наслаждался болью, поэтому это не удивляет меня.

– Отпусти меня, мать твою! – шепчу я, потому что на крики не остается сил. Я сразу же начинаю кашлять из-за сухости во рту. Голова кружится, все тело болит так, будто бы я дралась на ринге. – Чего тебе нужно от меня?!

Я чувствую, как крупные слезы скатываются по щекам, а силы медленно покидают тело. В этот же момент Адриан толкает меня в сторону и я врезаюсь спиной в стену, цепляя бедром угол прикроватной тумбочки. Острая боль пронзает все тело, но он подходит вплотную ко мне, фиксируя руки над головой.

Он толкает колено между моих ног, и голая плоть оказывается на его бедре. Адриан медленно проводит рукой по моему телу, очерчивая контур груди. Соски мгновенно твердеют, упираясь в хлопковую ткань. Он мучительно проводит пальцами по моему животу и останавливается прямо около подола мятой мокрой футболки. Я чувствую, как начинаю дышать глубже, а еще ощущаю предательский узел возбуждения, который затягивается между бедер.

– Что тебе нужно? – хриплю я, глотая собственные слезы.

– Возмездия. Настало время отвечать за своих грехи.

Его чертов голос, хриплый и низкий, действует на меня, как красная тряпка на быка. Я начинаю елозить и вырываться. Хочу плюнуть в его хренову маску, но во рту пустыня.

– Я скучал по тебе, – говорит он настолько тихо, что я не уверена в том, что не придумала эту фразу.

Адриан рывком поднимает подол футболки и обхватывает самый центр своей ладонью. Холодная кожаная перчатка ярко контрастирует с моим жаром и влагой, скопившейся между ног. Я резко вздыхаю, чувствуя, как воздух застревает между ребер. Предательское чувство предвкушения посылает спазмы в нежную кожу моего лона, что злит еще сильнее, потому что я не должна этого чувствовать.

– Все также возбуждаешься от одного моего запаха, грешница? – спрашивает он прямо около уха, медленно поглаживая клитор круговыми движениями. – Когда удовлетворяешь себя, вспоминаешь, что я стал твоим первым и единственным мужчиной? В твоей голове всплывает то, как я трахал тебя на мольбертах?

Адриан резко входит в меня двумя пальцами, растягивая в восхитительной манере. Он сразу же начинает трахать меня, глубоко заполняя, параллельно массируя ладонью клитор. Я чувствую спазмы боли, которые перекликаются с удовольствием, но Адриану плевать. Он не пытается быть нежным и внимательным. Контраст перчатки и влажной плоти настолько приятно ощущается, что я начинаю подмахивать ему бедрами, выгибаясь в спине. Я больше не могу сдерживаться, потому что Адриан меняет угол наклона, вдалбливаясь еще жестче и грубее. Лопатки бьются и царапаются о шершавую стену позади, а изо рта вырываются стоны, вперемешку с хриплым дыханием.

– Я ненавижу тебя, – стону прямо ему в ухо, закусывая губы. Я продолжаю насаживаться на его пальцы, совершая круговые движения тазом. Ритм запредельно быстрый. Руки горят и затекают от того, что они все еще сомкнуты над головой, но мне плевать. Я мечтаю об оргазме. Чувствую себя такой грязной и развратной, что возбуждаюсь от этой мысли еще сильнее.

Адриан сжимает мою шею рукой и я чувствую, как пальцы врезаются в тонкую кожу, оставляя на ней отметины. Кажется, что еще чуть-чуть и он сможет сломать меня пополам.

– А кто сказал тебе, что я Адриан? – шепчет он мне на ухо, продолжая сжимать шею. Я широко открываю глаза, сжимая ноги, потому что из-за его спины выходит еще один человек в маске крика.

Я смотрю на мужчину позади, который слегка наклоняет голову в сторону. Глаза переключаются на того, кто стоит рядом, а всхлип растворяется в груди, так и не находя выхода. Страх сменяет возбуждение, а реальность кажется искаженной, испорченной и неправильной. Меня пробивает озноб, хотя на лбу выступает испарина из-за резкой смены температуры. Тошнота поднимается к горлу, а тревога сжимается вокруг горла, подобно пальцам моего душителя.

– Что вы хотите от меня?! – мой голос срывается, а ноги начинают неметь.

Они молчат. Продолжают стоять неподвижно и молчать, что вызывает чувство кошмарного сна. А может быть этого не существует? Может, я все себе придумала?

Рука на моей шее сжимается настолько, что мне не хватает дыхания. Пальцами он пережимает сонные артерии, и я чувствую, как эйфория и страх накрывают меня. Тело кажется чужим, но я ярко чувствую его пальцы на своем теле, которые отдают покалываниями по коже. Он резко разжимает свои кандалы, отчего я отключаюсь на несколько секунд, наслаждаясь воздухом, который могу вдохнуть.

– Думала, что останешься безнаказанной? – говорит кто-то из них так громко, что кажется, будто моя голова может взорваться от этого звука. – От своих грехов нет исцеления, Художница.

– Заткнитесь! – визжу я, пытаясь вырвать руки из плотных оков моего душителя. – Отпусти меня на хрен.

Я начинаю истошно орать, потому что сил на борьбу просто нет. Пинаюсь, плююсь, кручу головой в разные стороны, пока эти мужчины продолжают говорить о моих грехах, перебивая друг друга. Я слышу смех, шипение, рычание и рыдание и этот звук походит на песню моей души, которая боится. Голова кружится, глаза закатываются, а язык как будто не помещается во рту, постоянно вываливаясь.

В один момент я чувствую прикосновение вторых пар рук, которые фиксируют мою шею в одном положении. Другие же грубые ладони открывают мой рот, несмотря на сопротивление, и кладут на язык продолговатую таблетку, наклоняя мою голову назад, заставляя ее провалиться в желудок. Во рту чертова сухость, но я не могу открыть его, чтобы выплюнуть этот препарат. Я задыхаюсь от режущего ощущение и постоянно делаю глотательные движения на рефлекторном уровне, чтобы не умереть вот так.

Меня отпускают и я валюсь на пол, потому что не чувствую собственное тело. Вместе со мной проваливается и злосчастная таблетка, оставляя горечь на языке и деснах.

Последнее, что я вижу, это то, как мужчина срывает с себя маску, присаживаясь передо мной. Я не запомнила его лицо, потому что мои глаза закатились, и я не нашла в себе силы открыть их снова.

Глава 7

Прошлое

Зиара

Апрель, 2014 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я сижу на подоконнике в коридоре моего университета. Спина упирается в большое окно и приятно остужает разгоряченное тело. Я смотрю на частицы пыли, которые ярко отражаются в солнечных лучах. Край моего черного летнего платья цепляется за ободранную белую краску подоконника, оголяя кусок бледной кожи бедра. То ли от жары, то ли от волнения на лбу и шее выступают мелкие капли липкого пота.

В своих влажных ладонях я сжимаю мобильный телефон настолько сильно, что на черном поцарапанном экране остаются следы пальцев. Я так волнуюсь, что не могу контролировать свое тело, именно поэтому левая нога раскачивается вперед и назад, ударясь пяткой о стену. Мне всего лишь нужно позвонить своему мужчине, чтобы спросить о разрешении сходить на обед со своими однокурсниками. Простое действие, банальное и обыденное, но почему-то я переживаю так, будто собираюсь признаваться в своих смертных грехах.

Друзья ждут меня на первом этаже, пока я якобы разговариваю со своим начальником по работе. Я не могу сказать им о том, что мой парень должен быть в курсе всех передвижений. Не все понимают подобную модель отношений. Точнее, вообще никто. Но чтобы не скатываться в осуждение, нужно узнать причины такого контроля. Но я не могу рассказать и о них. Мы два нездоровых человека, неправильных и сломанных, поэтому и отношения у нас необычные. И по большей части в этом виновата я, но… неважно, все равно никто не поймет.

Выдохнув, я разблокировала телефон и быстро нажала на кнопку вызова. Дрожащей рукой я подношу телефон к уху и прикрываю глаза, играясь с кулончиком на своей шее. Проходит лишь один гудок, а он уже поднимает трубку: как и всегда, он никогда не заставляет меня ждать.

– Да, Зиара? – слышится грубый голос на другом конце провода. Кажется, что мой молодой человек раздражен и зол из-за звонка, но на самом деле он всегда звучит именно так, даже в моменты невероятной нежности. Ему тяжело быть мягким и спокойным.

– Адриан, в общем, ребята пригласили меня в кафе… – начинаю я сбивчиво, зажмуривая глаза, но не успеваю пролепетать следующую фразу, потому что он перебивает меня.

– Нет. Я приеду за тобой через три минуты, и мы пообедаем вместе, если ты голодна.

– Дело не в голоде. Просто мне хочется побыть со своими друзьями и пообщаться…

– Ари, через три минуты я тебя заберу.

И он бросает трубку, точно зная, что я не ослушаюсь его. И это, черт возьми, так. Я действительно сделаю все, что он скажет. И это не потому, что я боюсь. Страха перед Адрианом совсем нет, потому что я уверена в том, что он никогда не причинит мне боли. Но, мать вашу, все равно делаю все, словно послушная ученица.

Я знаю, что по-другому не получится. И я знаю, что причина во мне. Иногда я искренне хочу, чтобы он бросил меня, и нашел себе нормальную девушку. Но это невозможно, потому что я никому не позволю быть с ним. Адриан мой, черт возьми.

– Ари, шевели задницей, ну, – кричит около лестницы Эдвин, мой лучший друг. – Договоришь по пути, у нас бронь через пять минут.

– Я… я не пойду, – сбивчиво отвечаю я, краснея и смущаясь. – Вспомнила, что мне нужно, ну… дела, в общем. Простите, ладно?

Я спрыгиваю с подоконника, поправляя подол платья, которое прилипло к моим ногам, и торопливо хватаюсь за папку с чертежами и свою сумку. Я прячу лицо за спутанными волосами, чтобы Эди не увидел насколько раскраснелось мое лицо из-за лжи.

– Эй, – он подходит ближе, приподнимая мое лицо за подбородок. – Ты же говорила со своим уродом, да?

– Не начинай…

– Нет, Ари, послушай. Я уважаю твои чувства и твой выбор, но ни хрена ненормально то, что в отношениях с ним ты стала чертовой собачкой на привязи. До этого Адриана ты всегда была в компании. Ты всегда была со мной, а теперь он водит тебя везде под конвоем. Отношения не равно слепиться всем телом и существовать, словно один человек.

– Хватит читать мне эти лекции, Эди, – я закатываю глаза, сбрасывая руку друга с плеча. – Мы не стали одним человек, и я не какая-то дама в беде, ясно? Адриан просто заботиться обо мне, потому что любит. И то, что он хочет проводить как можно больше времени со мной, еще не значит, что я его личная кукла.

– Это именно то и значит, Ари. Он привозит тебя, забирает. Встречает и провожает. Вы вместе живете и, кажется, этого времени достаточно, чтобы вдоволь натрахаться. – Эдвин звучит так грубо и противно, что я неконтролируемо сморщиваю лоб и нос.

– Если ты реально уважаешь мои чувства, то будь добр, прикрой рот, – выплевываю я, тыкая в него пальцем. – Повторяю еще раз: меня спасать не надо, потому что никто и не нападает. Я люблю Адриана. И буду рядом с ним.

– Ты теряешь себя в этой любви!

– Ты просто ревнуешь, как придурок. Ой, смотрите, Зиара больше не ходит за мной за ручку везде, – я парадирую его голос, корча лицо.

Тут же двигаюсь дальше по коридору, к лестнице, а Эдвин догоняет, стараясь успеть за моим быстрым шагом.

– Да, я провожу с тобой меньше времени, но это не значит, что я выкинула нашу дружбу из своей жизни. Ты дорог мне, ясно? Но и Адриана я люблю, потому что это мой мужчина. И его выбрала я. Сама.

– Какая к черту ревность? – Эди повышает на меня голос, слегка притормаживая на ступеньках. – Я забочусь о своей подруге. И ваши отношения начались не в самый приятный для тебя период. Ты просто утонула в нем из чувства благодарности. Мать твою, Зиара, да он же чертов манипулятор, как ты этого не видишь.

– Значит пусть и дальше манипулирует! Мне, черт возьми, нравится! Я наслаждаюсь каждым мгновением с ним, ясно? – В ушах начинает стучать из-за собственного крика, а в висках появляется противная покалывающая боль.

– Да я же пытаюсь спасти тебя, черт возьми! Я боюсь, что потеряю тебя из-за какого-то отморозка-собственника.

Я толкаю большую и тяжелую входную дверь боком, чувствуя, как мое лицо пылает из-за ярости. Эдвин уже не первый раз заводит разговор о моих отношений с Адрианом. И постоянно это заканчивается ссорой: мы кричим друг на друга, пару дней играем в молчанку, а потом делаем вид, что ничего не произошло. Очень сильно это раздражает, потому что я не знаю как доказать то, что меня никто не мучает и не держит на поводке.

– Ари, сколько это еще будет продолжаться? – спрашивает Эди, преграждая мне путь на крыльце. – Когда ты уже включишь свое чертово критическое мышление и перестанешь плясать под дудку этого урода?

– Хватит его оскорблять. Я люблю Адриана, а он любит меня. По-настоящему, не из-за какой-то хреновой благодарности. И тебе не стоит совать нос в наши отношения. Если ты и правда уважаешь мои чертовы чувства, то хватит вести себя, словно мой строгий папочка.

– Откуда тебе знать как ведут себя отцы, если все детство тебя пытались убить, как щенка? – Я теряю дар речи от его гадких слов, перестаю дышать и на мгновение как будто теряю сознание. – Если бы твой отец хоть на долю секунды интересовался тобой, то рассказал бы, как мужчина себя вести не должен. И раз уж тебя лишили такого права, то слушай: хренов Адриан Мартинез – тупое животное, а не мужчина.

– Да пошел ты! – И я бью Эдвина наотмашь по щеке, чувствуя, как слезы щиплют уголки глаз. Губы неистово дрожат, потому что я стараюсь сдержать поток горьких рыданий из-за предательства друга. – Сейчас больно делаешь мне ты, а не Адриан. И кто после этого тупое животное, черт возьми?

Чувствую себя так, будто Эдвин прижал дуло пистолета прямо к моему чертовому сердцу. И нажал на курок с улыбкой на лице. Я могу стерпеть все эти глупые нотации про неправильные отношения, но подобные слова о моем паршивом детстве – нет. Он просто использовал против меня то, что навсегда оставило след в собственной душе. То, что искалечило маленькую Зиару настолько сильно, что моя взрослая копия до сих пор ест с ложки все это дерьмо. И это никогда не закончится, потому что еще не придумали лекарства от чумы, которой заразили меня родители. И хуже всего то, что Эдвин знает об этом. Только он, Адриан и моя подруга Софи знают.

В этот момент на подъездную дорожку из мелкого гравия сворачивает черный автомобиль Адриана. Он затонирован в круг, но я чувствую, как его каре-зеленые глаза прикованы ко мне. Почему-то тело слишком остро реагирует на Адриана, постоянно посылая мне сигналы. И те места, куда прикованы его глаза, отдают жаром в самое сердце. Вот и сейчас мое лицо пылает не только из-за боли от слов Эдвина, но и из-за того, что Адриан рассматривает меня так, словно я одна существую на этой планете.

Я опускаю голову и обхожу Эдвина, который стоит, прижимая руку к щеке. Быстрым шагом преодолевая короткое расстояние до машины, желая убраться отсюда подальше. Словно почувствовав мое состояние, водительская дверь открывается, и Адриан, одетый в брюки и черную рубашку, выходит из машины. Его темные волосы находятся в беспорядке, но ему так идет этот хаос. Лицо украшает щетина, а губы слегка поджаты.

Он подходит ближе, сразу же снимая с моего плеча папку и сумку, как будто это слишком тяжелая ноша. Я вдыхаю древесный парфюм Адриана, и мне так сильно хочется зарыться носом в его шею, чтобы этот запах и тепло окутали меня, и подарили ощущение безопасности. Он протягивает мне бутылку холодной воды, потому что знает, что в жару мне всегда становится плохо.

Этот маленький, но такой важный, знак внимания окончательно разбивает мое чертово сердце.

Мягкий поцелуй опускается на затылок, пока я старательно прячу лицо, по которому беспрерывно текут слезы противоречивых эмоций.

– Сердце мое, не злись, – так нежно говорит Адриан, проводя кончиками пальцев по моим волосам. – Я не отпустил тебя, потому что так надо.

– Давай уже поедем домой? – предательский голос дрогнул, выдавая состояние. Адриан тут же приподнимает мою голову за подбородок.

Когда наши взгляды встречаются, я вижу, что его лицо приобретает совершенно другое выражение, которое не предвещает ничего хорошего. Большими пальцами он аккуратно проводит под моими глазами, вытирая слезы, и из его рта вылетает единственное слово:

– Кто?

– Я просто очень устала и расстроилась…

– Кто обидел тебя, Зиара? – Внутри Адриана пылает такая ненависть и ярость, которая отображается даже на тембре его голоса, что я начинаю переживать за своего лучшего друга.

Я продолжаю молчать, но Адриан сам поднимает глаза за мою спину, и находит причину слез. В одно мгновение он ставит вещи на капот, обходит меня быстрым шагом и, не думая ни секунды, врезается кулаком под подбородок Эдвину. Я вскрикиваю и закрываю рот руками, потому что вижу, как голова моего лучшего друга отлетает наверх под очень страшным углом.

Кажется, я даже увидела брызги крови, вылетающие из его рта, но, скорее всего, мой воспаленный мозг сам дорисовал эту картину.

– Никто не имеет права ее обижать. – Адриан хватает Эдвина за волосы и опускает на колени перед собой. – Извиняйся.

– Адриан, не надо, – шепчу я, пока он за волосы разворачивает Эдвина ко мне лицом. От его резких движений мой друг нелепо елозит ногами по земле, стараясь не упасть с колен.

– Прости меня, Зиара, – приглушенно и скомканно говорит Эди, потому что ему тяжело шевелить ртом. Я догадываюсь, что он прикусил язык от удара.

– Громче!

– Прекрати это, Адриан! – сквозь слезы прошу я, и его глаза с волнением смотрят на мое поверженное лицо. – Пожалуйста.

– Если я еще раз увижу тебя рядом со своей женщиной, то вырву на хрен все твои зубы, и затолкаю в твой трусливый зад. – Адриан наклоняет голову Эдвина вперед и резко отпускает, из-за чего мой друг просто заваливается на землю.

Адриан разворачивается и идет к машине, открывая для меня пассажирскую дверь. Какое-то время я стою и смотрю на Эдвина, сидящего на коленях. Одна сторона меня хочет подбежать и помочь другу, а другая, мерзкая и отвратительная, радуется, что его наказали за ужасные слова.

Эди поднимает прищуренные глаза на меня, и внимательно оглядывает заплаканное лицо. Сердце начинает биться быстрее, потому что я слышу, как сзади Адриан постукивает пальцами по двери машины. Передо мной два пути: помочь другу или уехать вместе со своим мужчиной. И, кажется, они оба замерли в ожидании. Я стыдливо опускаю глаза, пока руки нервно сжимают край платья. Последний раз взглянув на Эди, окровавленного и избитого, я нерешительно подхожу ближе к нему. Ставлю около его головы бутылку с водой, которая все это время была зажата в моей руке. А потом поворачиваюсь спиной к лучшему другу.

Я выбираю Адриана, и сажусь в машину.

Я всегда выбирала Адриана, даже если он вел меня прямиком к Дьяволу.

Глава 8

Адриан

Март, 2022 год.

Граница Калифорнии и Невады.

– Слушаем меня внимательно, – говорю я, вставая в центр кузова грузового автомобиля, в котором мы трясемся вот уже час. – До прибытия на точку остается пятнадцать минут. Там нас ждет Луиджи, Дон Санге Фамилии, и мы притворяемся его людьми. Все надевают балаклавы и перчатки и быстро начинают загружать кейсы в его авто. Не смотрим в глаза копам, не разговариваем с ними. На погрузку заложено ровно пять минут, держим оборону до конца. Если что-то пойдет не так, будете пристрелены на месте.

– Принято, – почти синхронно отвечают наши Тени и солдаты, пока Доминик раздает всем черные балаклавы и кожаные удлиненные перчатки, которые прикроют руки почти до локтей.

Я сажусь на грязный пол, который застлан картонками, слегка покачиваясь на неровной дороге. Кладу заряженный пистолет на вытянутые ноги и откидываю голову на большой рулон серебристого утеплителя, протяжно выдыхая. Сплевываю прямо на дно кабины и прокручиваю нож между пальцев. Особенность «Санге Фамилии» заключается в том, что их лица всегда скрыты за балаклавами. Это касается абсолютно всех членов группировки, даже самых низших слоев. А все потому, что лицо Луиджи, основателя и Дона, изуродовано.

Несколько лет назад он почти сгорел заживо, но чудом выжил. Ему делали пересадку кожи, клепая заплатки на его обгоревшее лицо, поэтому он заставляет всех своих людей скрываться. И это играет нам на руку.

Прямо сейчас мы двигаемся к западной границе Калифорнии, к штату Невада. Фамилия Луиджи, вместе с другими бандами, базируется там же, где и наша семья. Мы делим территорию, а теперь и поддерживаем союз в войне против Нуэстра Фамилии, и именно поэтому они предоставят нам частный самолет, который отвезет нас домой.

Наши Тени узнали, что Нуэстра выставила посты копов на всех подъездах в Калифорнию, поэтому мы не можем спокойно покинуть штат. Луиджи пришлось связываться с Доном Нуэстры и играть роль – по легенде он отправил сюда своих людей, которыми притворяемся мы, чтобы поймать должника и взять плату. Автоматы Калашникова, которые сейчас лежат ровными кейсами слева от меня, – та самая подставная дань, которую он забирает. На самом деле нам будет нужно это оружие для дальнейшего плана, оно не простое. Тени выкрали его пару дней назад со складов.

Все то, что мы сейчас проворачиваем, – чертова игра со смертью, и если наш план рассекретят, то покинем Калифорнию мы в мусорных мешках. По частям.

Я тру руками лицо, протяжно выдыхая. Бессонная ночь, противоречивые эмоции и адреналин смешиваются в крови, заставляя глаза слипаться. Я поднимаю голову на маленькое спящее тело перед собой – Зиара все еще в отключке. Я одел ее в первые попавшиеся вещи, поэтому ее фигуру не видно за огромными серыми штанами и растянутой толстовкой. Мы связали ее, засунули в рот кляп, чтобы избежать неприятностей, а еще нацепили на голову мешок, который пока болтается на ее затылке, – для копов она именно тот должник, но на самом деле – наша пленница. Да, это похищение.

Мне пришлось поджечь дом Зиары вместе с документами личности, чтобы окончательно стереть следы ее нахождения там. Но самое ценное уничтожить я не смог, поэтому в мусорных пакетах рядом с ней лежат изрисованные мольберты. Не знаю, насколько дороги ей именно эти картины, но я не позволю уничтожить их.

– Держи. – Алексио, главный разведчик, садится рядом и дает мне банку энергетика. Я громко открываю ее и одним глотком осушаю практически полностью. – Кас передал сообщение о Распятии Христа. Два гвоздя должны быть неисправны, их демонстративно нужно уничтожить.

Я киваю, медленно пережевывая поступившую в голову информацию. «Распятие Христа» обозначает сделку с оружием, а два неисправных гвоздя – два автомата, соответственно. Я достаю из кармана нож и оставляю на деревянных темно-зеленых кейсах отметины – именно их мы оставим тут.

– Что делаем с телом? – спрашивает Алексио, головой указывая на Зиару. – Она слишком мелкая для мужчины, могут сорвать с нее мешок. Копы, конечно, идиоты, но думаю, что ее узнают точно.

Хренова Джулари Кларк год назад брала интервью у Зиары, которое потом пустила во все новостные каналы. Грустные зеленые глаза, кукольное личико и светлые волосы светились по всей Америке, и не узнать в ней мою бывшую подружку просто невозможно. Кассий Кабальеро очень умный, поэтому для меня остается загадкой тот факт, что он взял в жену хитрого дьявола в юбке.

– Погрузим ее в мешки и накидаем туда вот этого утеплителя. Никто не будет трогать ее, сам загружу. Передай всем. – Я никому не позволю касаться Зиары, особенно когда она в отключке.

– Тогда на тебе тело, а на нас автоматы. Могу готовить взрывчатку? – Я киваю, собираясь помочь ему в подкладе, но тут всю машину начинает трясти так, словно мы проваливаемся в ад.

Я прокатываюсь на заднице по полу вместе с кейсами автоматов, досками и всяким хламом, который служит прикрытием для этой машины. Больно впечатываюсь коленями и торсом в стену, что выбивает весь воздух из моих легких, но я все-таки нахожу силы для того, чтобы подползти к Зиаре и лечь рядом с ней, чтобы она не пострадала от тяжелых и громоздких вещей.