Читать онлайн В тени скалы

© И. Дегтярёва

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

W W W. S O Y U Z. RU

Песчаная буря подгоняла в спину, встречала пыльными горстями, забиваясь под край гутры [Гутра – белый головной убор. Носят как платок под уккал на юге и западе Ирака и в странах Персидского залива. Уккал – черный двойной шнур – Здесь и далее примеч. автора], закрывающий лицо до самых глаз. Ясем Тарек пробирался багдадскими улицами к дому – той норе, которую последние три года он громко именовал домом…

Тарек безвозвратно потерял свой настоящий дом, двухэтажный, с богатой обстановкой, выписанной в основном из Иордании и Саудовской Аравии, с гаражом, где стоял «Мерседес», подаренный ему Саддамом Хусейном.

Обустройством дома занималась жена Ясема – хаджа Бадра. Полная, невысокая, хлопотливая. Она любила делать все сама, не позволяя мужу нанимать прислугу, которую Тарек мог себе позволить содержать. Хаджа Бадра носила белую футу [Фута – платок, которым мусульманские женщины закрывают шею – он ниспадает от подбородка до груди. Белую футу носят совершившие паломничество – хадж], ведь в юности совершила паломничество к святым для мусульман местам и до последних дней своей жизни оставалась чрезвычайно набожной женщиной.

В 2003 году в первые же дни бомбардировок Багдада дом Ясема превратился в груду камней и долго горел от взорвавшегося бензобака «Мерседеса». Тарек видел пламя с конца улицы, опасаясь подойти ближе и быть узнанным в толпе. По городу рыскали агенты американцев – иракские предатели, и ему лучше было оставаться незаметным и числиться погибшим.

Он стоял у невысокой соседской ограды из песчаника, прислонившись к ней плечом, и угрюмо глядел на черный дым. В тот момент он еще не знал наверняка, что и хаджа Бадра, и две дочери погибли от прямого попадания авиабомбы в дом. Еще надеялся.

Сын, двадцатилетний Наджиб, служивший в армии, погиб позже, во время боев за Багдад…

Саддама прятали другие. Тарека отстранили от охраны Хусейна-сайида, да он и сам отстранился. Те, другие, Хусейна и предали. Тарек же был озабочен собственным выживанием и поисками Наджиба. Друзья, а они тогда еще оставались, подсказали, куда свозили трупы солдат с площади. Вроде видели, как погиб Наджиб. Хотя тогда никто не делал различий между гражданскими и военными, а трупы не всегда убирали с улиц…

Вечером, почти в темноте, Ясем пробрался к госпиталю, пряча короткоствольный автомат под полой пиджака, готовый вступить в бой в любую минуту.

К вечеру песчаная буря, встретившая американцев и войска коалиции, чуть стихла. Но песок взвесью пропитал воздух, горький от дыма горевшей нефти. Ею заливали канавы и поджигали, чтобы затруднить попадание авиабомб.

У Тарека перехватило дыхание не только от едкого дыма и песка, но и от надежды, что сын, может быть, все еще жив. Надежда вспыхивала, как сигнальные ракеты, взлетавшие в черное иракское небо, где не было видно звезд из-за пылевого облака.

Удушающий смрадный трупный запах распространялся на несколько кварталов от морга, где не работало электричество, как и почти во всем городе. Трупы лежали и во дворе морга – их уже некуда было класть.

С фонариком, свет которого Ясем прикрывал ладонью, он переходил от тела к телу, выбирая трупы, одетые в форму иракской армии.

Еще с десяток фонарных огоньков блуждали между трупами. Раздавались стоны, вскрики, когда луч света выхватывал обезображенные лица и покалеченные, разорванные на части тела. Тарек смотрел на все это, стиснув зубы, молча. Он и раньше видел похожие картины на ирано-иракской войне, где воевал еще совсем молодым. Однако не думал, что доведется увидеть когда-нибудь такое снова, да к тому же в родном Багдаде, почти превращенном в руины за несколько дней…

Ясем обнаружил Наджиба в вестибюле морга, сильно изуродованного – черно-синего от спекшейся крови и грязи, без правой ноги.

Фонарик задрожал в руке, луч перескакивал с мертвого сына на стену, забрызганную кровью. Ясем выключил фонарь и обхватил окоченевший труп так сильно, словно хотел вытащить Наджиба с того света. Сын остался неподвижным и безмолвным.

Тарек снял с его шеи цепочку с жетоном. Написал на клочке бумаги трясущейся рукой: «Капрал Наджиб Ахмед Тарек, 1981 года рождения», и вложил записку в нагрудный карман кителя. Хоронить сына сам он не смог бы, не знал, где окажется даже в ближайшие часы, не говоря уже о грядущих сутках. Он думал, что и сам не выживет…

Спустя год Тарек пожалел, что бросил Наджиба в госпитальном морге, без погребения. Некуда было прийти на могилу. Вспоминая сына, он только сжимал в кулаке жетон, который с тех пор носил, не снимая.

Ясем выжил… Хотя один Аллах ведал, как он существовал день за днем, прячась от американских военных, цэрэушников, их агентов из местных – предателей иракского народа, в большинстве своем из шиитов и курдов.

Он знал все закоулки Багдада – от борделей, которые процветали в мусульманском Ираке, и наркоманских притонов, до квартир и домов, отстраненных от власти чиновников, избежавших ареста, бойцов Мухабарата [Даират аль-мухабарат аль-амма – Главное управление разведки Ирака. Вело разведывательную и контрразведывательную работу в стране и за ее пределами], занимавших при Саддаме незначительные должности, и сотрудников ССБ [ССБ – Джихаз аль-амн аль-хасс – Специальная служба безопасности Ирака]. Но Ясем нигде надолго не задерживался, не рассчитывая на порядочность приютивших его хозяев. Могли выдать властям. Одни из страха перед самим Тареком или новыми властями, другие из банальной финансовой выгоды, так как за полковника Ясема Тарека обещалось солидное вознаграждение, и не в обесценившихся иракских динарах, а в долларах.

Ясем плохо запомнил те месяцы скитаний и создания своей группы сопротивления из надежных людей. Он то впадал в ярость и готов был выбежать на улицу с автоматом, то в унынии лежал носом к стенке целыми днями в очередной норе, где прятался. То молился истово, то бросался во все тяжкие с алкоголем и наркотиками, не вызывавшими у него привыкания, а только отупение и странные сны, сюжетные, перетекавшие один в другой, что-то из эпизодов подзабытой уже восьмилетней войны с Ираном. Эти сны плавно переходили в явь, и Ясем не всегда внятно сознавал этот переход. А когда и вовсе перестал различать сон и явь, смекнул, что пора браться за ум.

С его опытом контрразведчика и оперативной работы он довольно быстро начал восстанавливать былые связи с коллегами – теми, кто уцелел, и с осведомителями, которых успешно пичкал обещаниями будущих гонораров.

Тареку удалось в финансовом плане встать на ноги в течение года. В последующие годы он смог подкармливать осведомителей и сколотил терроргруппу, действующую против оккупантов не только в столице.

Деньги приходили к нему от контрабанды сигарет. Нелегальные сигареты из Болгарии поступали в Турцию, в Мерсин, а оттуда в Ирак морем, а затем снова перевозились в Турцию. При этом в Мерсине пачка контрабандных сигарет стоила двадцать восемь центов, а после путешествий в Ирак и обратно, в Стамбуле, те же сигареты стоили уже два доллара, а в других городах Турции цена могла достигать и трех с половиной долларов.

Люди Тарека обеспечивали охрану контрабандистов, а заодно вместе с сигаретами по тем же каналам перевозили оружие.

Год за годом Ясем чувствовал, как сгущаются тучи над головой, словно бы постоянно ощущал запах песка – так бывает незадолго до песчаной бури. И буря разразилась – и в прямом, и в переносном смысле.

Сначала предвестием неприятностей стали внезапные пропажи людей – не из костяка группы Тарека, но из кругов, тесно связанных с ней, – осведомители, контрабандисты. Исчезали они бесследно…

По опыту контрразведчика Ясем Тарек знал, что люди всегда оставляют следы, даже пропадая внезапно. А если следов нет, значит, поработали спецслужбы, и весьма сноровисто, с прицелом на будущее, раз им удалось сохранить втайне эти аресты.

Следовало ожидать массовую облаву на группу сопротивления, возглавляемую Тареком. Он пытался в течение нескольких недель небезуспешно вывести из-под возможного удара часть своих людей.

И все же почва начала уходить из-под ног неожиданно, как зыбучие пески. Посыпались сообщения о серии арестов. Спецслужбы нового шиитского правительства вкупе с американцами производили задержания уже не таясь. И эта открытость напугала Ясема не меньше, чем недавние «исчезновения».

Пришли и за Тареком, безошибочно отыскав его в лабиринтах старого города, пострадавшего от бомбежек и скрывающего в своих недрах многих, не желающих контактировать с властями.

Наводку спецназовцы, пытавшиеся осуществить арест, получили верную. Если бы Ясем незадолго до их появления не вышел из дома к соседу и если бы не свалившаяся на Багдад песчаная буря, попал бы он в те самые застенки Хартии, где сам когда-то допрашивал с завидным пристрастием подозреваемых в заговорах против Хусейна или в работе на иностранные спецслужбы. Оказаться в роли допрашиваемого – перспектива унылая.

Услышав шум на улице, Ясем выскочил на дорогу из соседского дома, его заметили, началось преследование. На узких улицах это было возможно только на своих двоих. Бойцы, топоча тяжелыми ботинками, буквально дышали в затылок. Стреляли вслед, не особо беспокоясь о редких прохожих. Те заботились о себе сами, забегая в дома, магазины и просто плашмя бросаясь на камни мостовой. Перманентная война выработала у горожан определенный алгоритм действий. Они начинали проявлять эмоции после – кричали, жестикулировали, грозили вслед удалявшимся солдатам, правда, убедившись сперва, что стрелявшие их не услышат и не вернутся.

Ясем бежал, не оглядываясь. Он пригибался, петлял, когда его то и дело осыпало крошевом со стен, выбитым пулями, не отстреливался, не тратил на это время. Несся навстречу горячему ветру, царапавшему лицо песчинками разгорающейся бури. Несся, как песчаный лис, наделенный природой острым слухом и зрением и пушистыми лапами, которые защищают от раскаленного песка, лис, привычный к жажде и к тому, что не каждый день удается насытиться.

За семь лет противостояния оккупантам Тарек успел снова испытать на своей коже, дубленной войной и службой сначала в Мухабарате, а затем и в ССБ, и нужду, и голод, как в детстве и юности. Но все это делало его только злей, ловчей и профессиональнее.

Ясем прекрасно знал Багдад, его не пугала вломившаяся на улицы города песчаная буря… Он растворился в рыжей мгле, нырнув в небольшую парикмахерскую, куда его впустил хозяин цирюльни – худощавый, спортивного телосложения, с голубыми глазами, что не редкость для арабов.

Парикмахер спрятал Тарека от погони, не мешкая, не испугавшись, что солдаты расстреляют его или разгромят цирюльню, заметив, что он пытается помочь беглецу.

Когда солдаты благополучно пробежали мимо, а Ясем едва не задохнулся в пыльном тайнике под топчаном, покрытым сверху ковром, парикмахер постучал по доскам тайника с издевательским вопросом: «Ты еще там?» И эта ироническая интонация задала тон всему их дальнейшему многолетнему общению и дружбе.

Тарек назвался Басиром Азаром. Подлинное имя было на слуху у спецслужб Ирака и оккупационных сил. Многие теракты группа, возглавляемая Тареком, брала на себя, и за ее лидером велась активная охота.

Но и Кабир Салим, так звали парикмахера, оказался на поверку не тем, за кого себя выдавал. Салим предложил беглецу кров и работу напарником в цирюльне. И это стало отличным прикрытием для Ясема, чтобы продолжить подпольную террористическую борьбу за свободу родного Ирака от американцев и новой власти, утвержденной Западом.

Целых три года длилась дружба Кабира и Ясема, пока наконец Тарек, опытный контрразведчик, не догадался, что работает бок о бок в цирюльне не с кем иным, как с российским офицером нелегальной разведки.

Впрочем, и Кабир не подозревал, что пригрел не простого багдадца, а полковника ССБ, в свое время приближенного к Саддаму Хусейну, состоявшего некоторое время в личной охране иракского лидера.

Кабир не сразу вычислил его, потому что некий Басир Азар, о котором Салим запрашивал Центр, в самом деле существовал, являлся бывшим офицером иракской армии, но не имел отношения к спецслужбам. Ответ на запрос удовлетворил Кабира на тот момент вполне. Басир устраивал его как помощник и как человек, обиженный и преследуемый властями, – такой будет вести себя тихо и осторожно.

Так и было до тех пор, пока Басир не заподозрил хозяина цирюльни в работе на спецслужбы и не послал своего человека следить за Кабиром, когда тот направлялся на явочную квартиру для встречи со связным. Кабир ушел от слежки, что вызвало еще больше подозрений у Ясема…

В итоге между Тареком и Кабиром состоялся откровенный разговор. К тому моменту Кабир уже знал настоящее имя своего напарника и кто он на самом деле. В свое время Тарек приезжал в СССР в качестве представителя Мухабарата для обмена опытом с КГБ. По присланной Кабиром в Центр фотографии Басира Азара его опознал как Ясема Тарека один из ветеранов-чекистов, курировавший много лет назад иракскую делегацию.

В то время, когда Ясем планировал разоблачить Кабира как разведчика, неожиданно сам оказался и в роли разоблаченного, и в качестве объекта вербовки российской разведки.

Судьбоносный для Тарека разговор состоялся в той же цирюльне в старом районе Багдада. Как и три года назад за окнами цирюльни надоедливо, по-мышиному, скребся песок, нанесенный ветром из пустыни…

Когда Ясем подписал согласие работать на российскую разведку, он испытал неожиданно для себя облегчение. Словно его долгие годы болтало в штормовом море, и вдруг он не только увидел землю, но и дно ударило по ногам долгожданной твердью. Пусть дно и было каменистым, зато впереди маячил берег с пальмами, пресной водой и, главное, людьми – а Тарек знал, как с ними обращаться. Он всегда чувствовал себя охотником-хищником – главным в пищевой цепи. Но события последних лет поставили его в условия, где практически все вокруг хищники и воцарился закон джунглей. Не тот, который описан в доброй детской книжке (английским колонизатором, одним из тех, что осваивал мировое пространство, постреливал в туземцев, а на досуге творил доброе, мудрое, вечное), где пантера разговаривала с человеком и утверждала, что они одной крови. Нет. Другой закон. Как в реальной жизни, когда волк, попавший в овечье стадо, не только схватит добычу, чтобы утолить голод, но и пробежит между испуганными овцами, клацая зубами направо и налево, разрывая глотки, опьяненный кровью и безнаказанностью, устрашая и демонстрируя силу…

В такой обстановке Тарек успевал только отстреливаться, отмахиваться кулаками, бить, не разбирая, где свои, а где чужие. Поэтому единственным условием, при котором он дал согласие работать на Россию, было то, что он будет в дальнейшем работать в любой арабо-язычной стране, кроме Ирака. Объяснил он это патриотическими чувствами и присягой, которую не может нарушить, однако настоящие мотивы не афишировал.

Тарек с радостью заложил бы многих своих бывших коллег, кого не уважал и считал предателями иракского народа. Но в волчьей стае Тарека слишком хорошо знали – его повадки, манеру работы, большинство связей, осведомителей, имена которых фигурировали в отчетах. Теперь новая власть получила доступ к этим документам, и, хотя за десять лет после вторжения Ясем наработал новые контакты, они все же были применимы для террористической деятельности в большей степени, чем для разведывательной. Однако и они могли сгодиться.

…Песчаная буря стихла, оставив песчаные холмики по углам комнаты, которую снимал Тарек у медника с Сук ас-сарая [Сук ас-сарай – старейший рынок Багдада. Там торгуют коврами, изделиями из меди и жести, тканями и многим другим], и тонкий слой пыли на столе и на небольшом платяном шкафу, старом, обшарпанном, из семидесятых годов прошлого века с зеркалом на дверце.

Вернувшись из парикмахерской окрыленным открывшимися перспективами возвращения в профессию, пусть и под другим флагом, Тарек разлегся на скрипучей кровати, сунув под подушку в несвежей наволочке иракский ТТ.

Кабир со своим заданием, полученным из Центра, в ближайшие дни уезжал в Эрбиль, оставив Ясема «на хозяйстве» и пообещав перед отъездом познакомить со связным.

2014 год. Багдад

Тарек не посчитал нужным прихорашиваться перед встречей с человеком из Центра. Красивые дорогие вещи остались в прошлой жизни. Он одевался, как торговец с базара – дешевая застиранная рубашка, потертые джинсы и неизменные шлёпки, иногда стоптанные сандалии и белая гутра с уккалом. Вот гутра у него всегда сияла белизной.

Своим запущенным внешним видом он словно протестовал, мол, лишили меня всего, так я могу и в рубище ходить.

Кабир даже замечания ему делал периодически: «Ты мне всех клиентов распугаешь своим видом. Я от тебя не требую чего-то необычного, но рубашку хотя бы погладить можно».

Вот так небрежно одетый Тарек пришел в госпиталь в Эль-Казимии, как велел Салим, предварительно записавшись на прием к доктору Абдуззахиру Ваджи аль-Мусаибу. Медбрат усадил его в коридоре у кабинета и строго велел ждать.

Через полчаса в кабинет Ваджи, постучавшись, шмыгнул высокий господин, благоухающий одеколоном, одетый как англичанин, собравшийся поиграть в гольф. Затем выглянул в коридор врач, по-видимому, тот самый Ваджи, с плешиной и кудрявыми волосами, уцелевшими над ушами.

Убедившись, что Тарек в коридоре пребывает в гордом одиночестве, он уточнил: «Тарек?» – и, когда тот кивнул, добавил: «Проходите».

Внутри пахло одеколоном Гольфиста, как прозвал его про себя Тарек, но самого его видно не было. Ясем покосился на дверь в соседнее помещение.

– Да, да, идите туда, – заметив его взгляд, поторопил Ваджи, с брезгливым выражением лица поглядывая на сандалии «пациента».

Тарек смекнул, что доктор – человек Кабира.

«Попался бы ты мне, хабиби [Хабиби (араб.) – мой милый, мой хороший, обращение, допустимое между мужчинами], лет двенадцать назад, – хищно подумал он, мысленно препарируя Ваджи, – ты бы узнал, как шпионить в пользу чужого государства! А заодно массу нового об анатомии и физиологии и о том, что нельзя судить о человеке лишь по внешнему виду».

Тарек вдруг вспомнил, что встречался с Ваджи несколько лет назад, когда еще жив был Саддам. В 1997 году приезжали врачи из Парижа осмотреть его сына после совершенного на Удея покушения. Тарек летал за ортопедами во Францию. А в Багдаде светил медицины в аэропорту встречали коллеги – багдадские врачи, в том числе и Ваджи.

Тарек не стал напоминать доктору о той встрече, поскольку для них обоих статус лиц, приближенных к Хусейну, в нынешней обстановке мог быть смертельно опасным.

Вдруг Тарек догадался, почему Ваджи внимательно смотрит на сандалии и не поднимает глаза – доктор тоже вспомнил охранника Саддама и пытается скрыть это и не желает быть узнанным.

Гольфист сидел в процедурной, примыкающей к кабинету Ваджи, на зеленой клеенчатой кушетке и по-мальчишески болтал ногами в мокасинах пронзительно бирюзового цвета. Увидев вошедшего Тарека, он поднялся, протянул руку для пожатия и представился:

– Тобиас. А ты [В арабском языке нет обращения на «вы»] – Ясем Тарек. Присаживайся. – Он указал на металлический табурет с круглым регулируемым по высоте сиденьем.

– Кабир сказал, что ты дашь мне поручение.

– Не торопись, уважаемый Ясем. Пока что мы с тобой побеседуем. – Тобиас сел на кушетку, но тут же встал и начал ходить туда-сюда перед сидящим Тареком, как учитель, иногда бросая на него взгляды. Его тон отличался какой-то особой безаппеляционностью. С такими людьми спорить желания не возникает. – Со слов Салима я много знаю о тебе, однако хотелось бы узнать гораздо больше, чтобы понимать, в каком направлении нам с тобой работать. И чем откровеннее ты будешь, тем легче нам будет обеспечивать твою безопасность в дальнейшем и тем эффективнее будет наш совместный и, надеюсь, многополезный труд. Сегодня мы не сможем беседовать долго, поскольку я ограничен во времени. Однако послезавтра по адресу, который тебе дал Кабир, ты придешь к трем часам, и мы пообщаемся обстоятельнее. А до завтра вспоминай свои полезные связи в арабском мире. Ведь ты отказался действовать в Ираке.

Тарек кивнул немного разочарованно.

Он и не рассчитывал, что его сегодня же отправят, к примеру, в Катар или Сирию с суперзаданием, но все же надеялся на более динамичное развитие событий.

1994 год. Багдад

Свет падал наискосок в камере для допросов. У Тарека болела забинтованная кисть руки, и он крайне раздраженно листал дело человека, сидевшего напротив. Мужчина был сильно избит, но держался бодро – храбрился.

Ясем Тарек поглядел на него без малейших признаков уважения, понимая, что общается фактически с трупом. Проявления его силы духа никто не увидит и не оценит, да и сломать его Тарек может в два счета, но ему было лень и скучно, и он не рассчитывал на результат.

Позавчера Удей прострелил Ясему руку за то, что тот арестовал его друга. Друга выпустили уже через четыре часа. Удей спрятался, как обычно, от гнева отца после стрельбы. А сегодня утром к дому полковника Тарека пригнали новенький «Мерседес» с извинениями от Саддама Хусейна.

Ясем злился, считая, что Саддам-сайид напрасно унижается из-за сына. Будь это кто-то другой, Тарек обидчика бы убил и взятку в виде машины отверг бы.

Тарек верил Саддаму. Безоговорочно. Но все эти выходки сыновей президента и чиновников, самодурствующих на местах, вольности иракских дипломатов, позволяющих очернять своего лидера и свою страну на международном уровне, – все это вызывало не просто недоумение, но и глухое раздражение…

– На что ты надеешься? – спросил Ясем по-арабски, нажал на кнопку на ножке стола и велел заглянувшему охраннику: – Воды принеси.

Он выпил обезболивающую таблетку – кроме руки разболелась голова, и выплеснул остатки воды из стакана на бетонный пол, зная, что заключенного не поили. Мучили парня не столько побоями, сколько голодом, не давали пить и спать.

Задержанный иракский еврей обвинялся в шпионаже в пользу Израиля.

После 1948 года, когда было создано государство Израиль, для евреев в Ираке наступили тяжелые времена. Их невзлюбили соседи-арабы, особенно те, у кого были связи с палестинцами – дружеские или даже родственные. А уж про власти и говорить нечего. Не только в молодых видели разведчиков, но с подозрением начали коситься и на старика-портного, и на пожилого бакалейщика, и на таких же престарелых иракских евреев, с которыми раньше мирно играли в нарды, которых можно было встретить в кафе и на базаре, торгующимися азартно, до умопомрачения. Затем их становилось все меньше и меньше в Багдаде.

Сидящий напротив Тарека Муса Руби уехал с родителями в Израиль в конце семидесятых. Но в начале девяностых вдруг вернулся в Багдад. Стал работать у дяди в небольшой фотостудии. Родители остались в Израиле.

Муса довольно быстро попал в поле зрения контрразведки. Тарек лично курировал работу, проводимую по Мусе Руби, предчувствуя удачу. Однако Муса выжидал около года то ли из страха, то ли соблюдая инструкции Моссада.

Ясем же обладал терпением, умением убеждать руководство и не ослаблять контроль за объектом. К тому же личное хорошее отношение к Тареку самого Саддама влияло на повышение и непререкаемость авторитета Ясема среди коллег.

И Тарек дождался. Сначала Руби стал активно встречаться со своими местными, в основном молодежью. Затем поступила информация, что некто активно через третьи лица пытается приобрести оружие и взрывчатку. Но как за Руби ни наблюдали, не могли выявить ни связь с таинственными закупками оружия и тротила, ни с кем-либо из посольских сотрудников, поскольку представительства Израиля в Ираке не было из-за отсутствия дипломатических отношений с Израилем как с непризнанным государством.

Моссад зачастую действовал через посредников в английском и немецком дипломатических представительствах, осуществляя связь со своими агентами. Но это до войны в Персидском заливе. Теперь вряд ли.

Мысль о том, что Руби функционировал автономно, претила Тареку, поскольку он намеревался вскрыть сионистскую шпионскую сеть, в наличии которой не сомневался, отчасти основываясь на опыте, отчасти из-за активной пропаганды иракских СМИ, повлиявшей и на него тоже, несмотря на его здравый подход к жизни и службе.

Из опасений вспугнуть Руби Тарек активно задействовал осведомителей. От них удалось узнать, у кого Муса пытается купить автоматы.

Арест торговца оружием привел к ранению от Удея. Тот прострелил Ясему руку между большим и указательным пальцами.

Выходило, что дружок Удея торговал оружием со складов, где хранились автоматы еще времен ирано-иракской войны. И этому способствовал уж если не сам Удей (его, разумеется, обвинять никто и не стал бы), то его имя, которым прикрывался торговец оружием, когда его задерживали. Любой другой, услышав имя сына Саддама Хусейна, отказался бы производить арест, но Тарек имел выход напрямую на Хусейна и не опасался последствий. Знал, что Сам будет на его стороне.

Так и вышло. И тем не менее это не помешало Удею прострелить руку полковнику.

Однако Тарек добился своего – пристрастно допросил торговца оружием. И поскольку испуганный торговец согласился на сотрудничество, уже на рассвете его отпустили. Тихо, без лишнего шума, в сопровождении сотрудника контрразведки. Но Удей этого не знал и утром велел доставить полковника Тарека к себе. После встречи с сыном Саддама Ясем вынужден был спешно ехать в госпиталь, замотав руку полотенцем, которое ему сунул один из охранников Удея.

Через несколько часов задержали покупателя-посредника, молодого человека из еврейской диаспоры, которого в числе других окучивал Руби. Сам Муса, естественно, покупать оружие не пошел, зато посредник его сдал, не задумываясь, и он же выдал других членов группы, созданной Руби с целью организации террористических актов против антисионистского правительства Саддама. Покупатель также назвал фамилии чиновников, которых намеревались взорвать в собственных машинах. А если по каким-либо причинам взрывное устройство не сработает, то добьют из автоматов. Ясем лично знал этих чиновников.

– Я не хотел, меня втянули, – еле шевелил окровавленными губами посредник, еще находясь в кабинете начальника склада (перевозить арестованного Тарек не спешил, чтобы не вспугнуть Руби). В коридоре трясся, дожидаясь решения своей участи, начальник склада. Он не рассчитывал, что при участии в деле приятеля самого Удея выйдет такая неприятность, а вернее, полный провал…

Ясем, мучаясь от боли в зашитой и туго перебинтованной руке, послал сотрудников провести одновременные аресты Руби и набранных им подручных.

Он дождался известий об успешно проведенных арестах и только тогда покинул кабинет начальника склада и разрешил увезти задержанных – посредника и торговца, питавшего надежды, что его освободят, оценив добровольную помощь. Он лишь вяло спорил со спецназовцем, уводившим его.

В коридоре начальник склада стоял, вжавшись спиной в стену и сравнявшись с ней по цвету. Лимонно-желтый от страха, он спросил:

– А что со мной?

– Этого тоже пакуйте, – бросил через плечо Тарек командиру группы спецназа и со спокойным сердцем поехал домой.

Его заместитель обрабатывал Руби всю ночь, подготавливая задержанного к встрече с Ясемом. И вот теперь они сидели друг напротив друга. Полковник иракской контрразведки и разведчик Моссада, собиравшийся развернуть в Багдаде диверсионно-террористическую деятельность.

– На что ты надеешься? – повторил свой вопрос Тарек. – Обменивать тебя ни на кого не будут. Мы с Израилем никаких дел не имеем. Сгниешь в тюрьме!

– У меня есть выбор?

Тарек взглянул на часы и поморщился от боли в руке.

– Пока выбор есть. Но скоро заветная дверь захлопнется. И не то что выбора, а вообще ничего не будет.

– И что я должен выбрать? Как умереть? Рабом или внутренне свободным человеком?

Руби вскинул голову.

У него были очень выразительные черные влажно блестевшие глаза, чуть опущенные у висков, придающие смуглому узкому лицу меланхоличный вид. Сейчас ему было действительно невесело.

– Вы унижали моих родителей, – продолжил он. – Вынудили уехать из Ирака, бежать, бросить дом, могилы близких…

Тарек поморщился скептически:

– Эти байки оставь для наивных дурачков, которых ты вербовал для терактов. Я знаю, что ты им рассказывал сказочки о злом и коварном Саддаме, выгоняющем евреев из страны.

– Разве это не так?! – вскинулся Руби.

– Дело не в Саддаме. Твой папаша-дантист собрал свои манатки, продал дом – никто его не отбирал. Знаешь ты об этом? Это твои родители создавали семейные легенды? Или уже Моссад поработал, когда тебе мозги промывали перед заброской в Ирак? Наблюдали мы за тобой давно, не обольщайся.

– Куда уж мне?! А что насчет продажи дома? – Он смотрел в стену за спиной Тарека, равнодушно, но не смог скрыть, что этот вопрос волнует его всерьез.

– Родового гнезда? – насмешливо уточнил Ясем. – Могу предоставить тебе документы, подтверждающие продажу дома.

– Подделка? Вы таких можете наштамповать сколько угодно. И зачем тебе тратить время на то, чтобы меня в чем-то убедить? Сам же сказал, я сгнию в тюрьме.

Тарек удивленно посмотрел на Руби, понимая, что парень не просто не упал духом, но намерен язвить. Это упрямый характер? Или козырь в кармане?

– На что ты надеешься? – третий раз спросил Тарек. – Точечная операция Моссада по твоему освобождению? Про тебя забудут тут же, как только узнают об аресте. Наверняка твой куратор предупреждал, что от тебя открестятся в случае провала. Здесь тебе предъявят не только участие в террористической деятельности, но и шпионаж в пользу Израиля. Ты понимаешь, чем это пахнет? Ты в тюрьме и недели не протянешь. – Тарек закурил и выдержал паузу, позволяя Руби осознать и прочувствовать. – Вопрос заключается только в том, агент ли ты просто или кадровый разведчик? Если учесть, что ты с родителями уехал в довольно юном возрасте, ты наверняка не только проходил обязательную военную службу в ЦАХАЛ, но и попал в поле зрения Моссада как перспективный кадр. Хотя не исключаю, что ты сам проявил инициативу и оказался в рядах борцов за идею. С кем ты хотел воевать? Саддам и БААС – это Ирак. При нем мы стали страной, а не придатком Великобритании или Америки! Чего ты ухмыляешься?

Руби покачал головой.

– Говори! – велел Тарек.

– Опасаюсь, – он потер рукой разбитую скулу. Руки, скованные наручниками, пришлось поднимать сразу обе.

Ясем молча ждал продолжения и без того понимая, на что намекает Руби.

О помощи США в войне против Ирана. А почему, собственно, Ираку было не использовать военную помощь американцев, желавших поражения послешахского Ирана? Однако вскоре выяснилось, что янки продавали оружие не только Ираку, но и противоборствующей стороне. «Дружба» не состоялась. Хотя в 1984 году Ирак и США успели до скандала восстановить дипломатические отношения, замороженные в 1967 году из-за арабо-израильской войны.

– В войне все средства хороши, – Тарек не дождался пояснений от Руби.

– Вот-вот. Только тогда не стоит говорить о независимости, раз принимаете помощь от идейных противников.

– А ты знаешь, что тогда без вашего брата не обошлось? Израиль и гешефт получил, ведь Шимон Перес организовал эти поставки оружия из США в Иран. Получал процент от продаж и, самое главное, не позволял Ираку нанести решительный удар по Ирану. Усиление Ирака он не потерпел бы. Уверен, что они и организовали всю эту провокацию.

– И в чем же заключалась провокация? – Руби источал откровенное ехидство. Он то ли чувствовал надежду, исходившую от мрачного араба-полковника, то ли уже впал в состояние, когда море по колено.

Ясем смерил его внимательным взглядом, каким обычно оценивают степень готовности барашка. По всему выходило, что Руби начинает дозревать до нужной Тареку кондиции, втягиваясь в дискуссию и радуясь уже тому, что не бьют.

«С этим сопляком я еще наплачусь», – подумал Тарек обреченно.

– Ты еще только родился, когда твои соплеменники и будущие коллеги по Моссаду, понимая, что у Ирака есть все шансы победить в войне, а значит, занять лидирующее положение в арабском мире, во главе с Шимоном Пересом нашли в администрации США заинтересованных финансово ребят. Ведь надо было чужими руками организовать поставки оружия Ирану в обход эмбарго. А более того, им, наверное, показалась забавной сама идея, что Америка будет поставлять оружие обеим конфликтующим сторонам. Эти парни из администрации, кстати, тоже ваши соплеменники, в то время мутили воду в Никарагуа, спонсируя боевые действия там, снабжая контрас, и тоже в обход собственного конгресса, который был против финансирования повстанцев.

– В войне все средства хороши, – Руби повторил недавние слова собеседника, что вызвало раздражение у Ясема.

Но он сдержался, закурил, выдыхая дым в лицо Руби. Тот скривился и спросил:

– Что, лирика закончилась? Теперь придут твои костоломы и снова начнут меня бить?

– Ты ведь этого не хочешь?.. Так все-таки ты сам рвался в разведку или в один прекрасный день к тебе подошел неброской внешности человек и намекнул, что хорошо бы поработать на благо государства, которое приняло тебя и твою семью, бежавших от свирепого режима Саддама, отплатить добром за предоставленный кров и льготы?

– Допустим, что так. К чему тебе детали? – теперь раздражение прозвучало в голосе Руби.

– Я не буду утверждать, что Моссад тебя обманывал, использовал втемную, – Тарек встал и прошелся по камере, проигнорировав вопрос арестованного. – Мы тоже используем такие методы, чтобы добиться своего. А вот тебя не просто обманули, но и подставили. Как я думаю, необходима была операция прикрытия для фигуры поважнее. Пока ты возился бы с организацией терактов и даже, возможно, успешно справился бы с поставленной задачей, наши спецслужбы отвлекались бы на минимизацию угроз террористической атаки и на разгребание последствий серии взрывов. Но ты бы, что называется, вызвал огонь на себя, пока кто-то осуществлял внедрение. Тебя бы задержали в любом случае или убили бы во время захвата. Кому интересен очередной террорист? Нет его, и дело с концом. Твоим родителям выплатили бы страховку, но вряд ли в Израиле стали бы считать героем. При другом раскладе… – Ясем обвел рукой камеру. – Вот твой «другой» расклад. На долгие годы. Если выйдешь, то глубоким инвалидом. Мы работаем над тем, чтобы выявить второго агента, и есть уже результаты. Задержим и его – вопрос времени.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – нахмурился Руби, опасаясь, что его начнут пытать на предмет местонахождения второго неизвестного ему разведчика.

Тарек лукавил только в том, что второй еще не арестован. Люк Шнайдер, по паспорту немец из Кёльна, фотограф по профессии, сидел сейчас в соседнем крыле в похожей на эту камере. Только избит он был гораздо сильнее, чем Руби. С Люком не церемонились.

О нем Ясем знал почти все и считал его непригодным ни для чего. Сегодня же ночью Люка «утилизуют» – так Ясем и его коллеги называли ликвидацию неугодных власти людей или вот таких задержанных, которые ни при каких обстоятельствах не должны покинуть стены этого заведения.

Шнайдера выдал агент иракского Мухабарата, еще когда Люк вылетал из Франкфурта-на-Майне. Шпиона «приняли» в Багдаде, какое-то время водили, а затем, когда всплыла история с готовящимися терактами и с Руби, Тарек решил брать Шнайдера. План работы с Руби уже сформировался в голове Ясема, и дело было за малым – за Руби.

Пока все шло в русле намеченного – Шнайдер ждал «утилизации», Руби потихоньку дозревал до осознания происходящего.

Немецкими паспортами разведчиков Моссада снабжала BND (немецкая разведслужба) не из альтруистических побуждений, разумеется, а для контроля ситуации на Ближнем Востоке и участвуя в некоторых спецоперациях Моссада. И не только Германия.

– Тебе надо понимать одно, – Тарек снова сел напротив Руби, положил забинтованную руку на прохладный металлический стол и поморщился. – Так тебя не подставляли еще никогда в жизни, и надо выбираться из ямы, в которую ты угодил.

– Ты что, такой благодетель? Советы раздаешь! Может, ты и помочь собрался?

– Я могу, но не определился, хочу ли этого и что мне за выгода.

– Вот и я думаю, зачем? Хотите вытянуть побольше информации? Да ведь я не суперагент, и меня не посвящали в сверхсекретные гостайны. Тут промашка выйдет, не стоит и копья ломать. Я бы и рад рассказать, да нечего. Жить-то хочется, и не в тюрьме… Работать на вашу разведку? Так ведь о моем провале станет известно. К тому же нельзя сбрасывать со счетов того, второго. Нельзя исключать, что он уже информировал Центр об аресте моей группы.

– Рассуждаешь здраво, – удовлетворенно кивнул Тарек. – А если я тебе скажу, что второй уже сидит и не выйдет из тюрьмы? А ты, вернувшись в Израиль, сможешь с чистой совестью сказать, что тебя предали, твою группу схватили, но ты чудом бежал через пустыню в Сирию, а оттуда в Израиль. Затем через другие источники твоему руководству станет известно, что этот второй – предатель и теперь он скрывается в Ираке. И пусть себе скрывается…

– Он может передать весточку из тюрьмы или сбежать.

– Оттуда еще никто не возвращался.

Руби вгляделся в немного сонное лицо Тарека и пояснений не потребовал, понимающе покивал и весь сжался на табурете, будто это его собираются отправить на тот свет.

– Ты предлагаешь мне вернуться в Израиль? И вы меня отпустите? – недоумевал Руби.

– После того как ты подпишешь одну маленькую бумажку, – Тарек достал из кармана сложенный вчетверо листок и бросил его на стол перед Руби. – Забери, подумай… Мне не нужен человек сломанный. Из таких суперагентов не выходит.

Разворачивая бумагу, Руби бросил взгляд исподлобья на контрразведчика, но, прежде чем высказываться, прочел.

– Ты всерьез? Полагаешь, я подпишу? А где гарантия, что тот, второй, если он вообще не плод твоего воображения, не подписал такую же бумаженцию? И не факт, что чаша весов в итоге склонится в мою сторону.

– Не глупи! Ты не знал о его существовании до сегодняшнего дня, – резонно напомнил Тарек. – А стало быть, при всем желании не смог бы заложить его нам. Только наоборот. Ты кровно заинтересован, чтобы мы его убрали. Но для твоего спокойствия могу попросить парней, чтобы они устроили фотосессию…

Руби передернуло, когда он понял, что речь идет о посмертной фотосессии для Люка.

– Пытаешься столкнуть нас лбами? – Он отодвинул листок от себя. – Я не пойду на это, ты не дождешься, чтобы я бросился во все тяжкие и подписал не просто согласие работать на вашу разведку, но и приговор своему товарищу.

– Если тебе от этого станет легче, он в любом случае умрет, – Тарек снова придвинул бумагу к Руби. – Подумай.

Из тюрьмы Ясем направился в «Аль-Заварек» клуб-«поплавок» на Тигре – там можно было встретиться и переговорить с теми, с кем обычно в стенах их конторы пообщаться было затруднительно – все фиксировалось, стучали друг на друга руководству, кто с кем, когда и сколько времени общался, доносилось и содержание бесед. Тут, в «Аль-Завареке», удавалось переговорить накоротке, без лишних свидетелей. И хотя считалось, что ССБ в клубе особенно тщательно пишет все разговоры, но Тарек знал наверняка, что это не так.

Здесь не возбранялся алкоголь до позапрошлого года, когда по личному распоряжению Саддама подавать алкоголь в клубе запретили. Да, собственно, с середины восьмидесятых, когда сменилось руководство Мухабарата, клуб уплыл у ведомства из рук, но формально. Сотрудники все равно сюда ходили наравне с высокопоставленными чиновниками – министрами, генералами. И все эти годы тут шла гульба.

Нередко ночи в клубе заканчивались пьяными оргиями, стрельбой в багдадское небо и потасовками, но куролесили обычно молодые сотрудники. «Старичье», к которому причислял себя и Тарек, ветераны ирано-иракской войны, занимающие высокие посты, истовые баасисты, приходили сюда по вечерам, а часов в десять уже разбредались по домам и не участвовали в юношеских попойках…

Заказав кебаб, Ясем расположился за столиком у дальней от входа стены с окошками-иллюминаторами за спиной, из которых несло речным духом и плотоядными комарами.

С кухней в клубе не мухлевали, потому что понос от некачественных продуктов у одного из посетителей мог стать фатальным для повара. Сюда на хлебные места официантов и поваров многие чиновники старались устроить своих родственников.

Ожидание Тарека вознаградилось. Он увидел входящим в клуб в изысканном цвета морской волны костюме полковника Аль-Мухабарата, курировавшего иракскую бригаду АОП [АОП – Армия освобождения Палестины, боевое крыло Организации освобождения Палестины (ООП)] до недавнего времени.

Ясем обмозговывал, как организовать связь с Руби, когда тот вернется в Тель-Авив. В том, что парень даст согласие, Тарек не сомневался, отлично зная систему, в которой служил, – попавший к ним оказывался в неумолимой мясорубке. И не оставалось надежды, что ножи окажутся плохо заточены или тот, кто вращает ручку мясорубки, устанет или испытает жалость к прокручиваемому мясу.

Полковник Билял Ваддах аль-Басри заметил взмах руки Тарека и двинулся к его столику неспешной походкой человека, собирающегося вкусно поесть в приятной компании после трудового дня. Он благостно улыбался большегубым ртом.

Его взгляд упал на забинтованную руку Ясема, он вспомнил о циркулирующих в их конторе слухах, и улыбка потускнела. Тарек знал о гиперосторожности полковника и, запоздало спохватившись, спрятал раненую руку под стол. Но Ваддах уже напрягся. Большинство афро-иракцев, которые свое происхождение вели от рабов из Африки, добившись продвижения по службе, что было очень непросто при довольно откровенной дискриминации по отношению к ним, отличались заносчивостью и перестраховывались где надо и не надо. Ваддах не утратил повадки соплеменников – он боялся потерять завоеванные позиции и гордился тем, чего достиг.

– Добрый день, полковник-сайид, – Ясем знал обо всех терзаниях Ваддаха и, вскочив навстречу, взял его под локоток. – Хочу поделиться радостью, уважаемый. Саддам-сайид вчера поощрил меня, подарил машину – белый «Мерседес». – Тарек показал полковнику забинтованную руку, намекая, за что такие щедроты.

– Угу, – важно промычал Ваддах, усаживаясь на предложенный Тареком стул. – Поздравляю. – Он успокоился, узнав о таком продолжении истории со стрельбой. Хозяин белого «Мерседеса – это совсем не одно и то же, что полковник, раненный Удеем, почти что опальный.

Глянув на тарелку Ясема, Ваддах заказал такое же блюдо и в ожидании расслабленно откинулся на спинку стула.

– А я ведь хотел тебе подпортить аппетит разговором о делах.

– Валяй! – добродушно согласился Ваддах.

– Ты же курировал иракскую бригаду АОП, насколько я знаю?

– Ну, допустим, – уже менее охотно кивнул полковник. – А что ты хотел?

– Мне нужен человек, находящийся в Палестине, а еще лучше в самом Израиле для посреднических миссий. Ну хотя бы в Палестине, – добавил Тарек, заметив недовольство на темнокожем, матово поблескивающем при искусственном освещении лице Ваддаха.

– Разбежался! Нам он самим нужен. Если тебе для связи со своим агентом, то можно использовать почтовый ящик.

– Это я и сам понимаю, – развел руками Тарек, не испытывая разочарования из-за того, что Ваддах ему формально отказал. Он понимал – торг только начинается и Билял набивает цену. – Хотелось бы иметь более быстрый и надежный канал связи.

– Все зависит от того, какой человечек у тебя там будет работать. Если его уровень осведомленности позволит и нам получить доступ к ценной информации, то я мог бы рассмотреть твое предложение более основательно.

– Билял, ты же понимаешь, я не могу тебе раскрыть личность моего человека, – продолжал делить шкуру неубитого медведя Тарек. – Но готов давать ему задания от тебя и затем делиться информацией.

– Меня ночью избили, – пожаловался Руби, когда Тарек утром явился в камеру для допросов.

– Да? – довольно искренне изумился Ясем, будто не он сам вчера распорядился «взбодрить» парня как следует, чтобы тот понимал – отступать некуда. – Извини, я, наверное, не сказал им, что ты теперь с нами. А ты ведь с нами?

Тарек поднял брови, наморщив смуглый высокий лоб с полоской незагорелой кожи у кромки волос от ношения гутры.

– Ручку дай, – протянул ладонь Руби. – Еще одной такой ночи я не выдержу.

– Очень хорошо… Я в том смысле, что ты решился. Теперь, – Тарек двумя пальцами схватил расписку в согласии Мусы работать на иракскую разведку и проворно выдернул ее, впрочем, уверенный, что Руби не передумает, – мы сможем забрать тебя отсюда.

2014 год. Багдад

Тарек лежал на скрипучей кровати в доме медника, уставившись в потолок и пребывая мыслями далеко. Двадцать лет прошло с тех пор…

Мусу Руби тогда перевезли на одну из законспирированных вилл, принадлежавших контрразведке. Территория тщательно охранялась, побег не представлялся возможным. Да и Руби, которому показали фотографии мертвого Шнайдера, поверил в бесповоротность принятого им решения. Молодой, при благоприятном стечении обстоятельств он мог успешно функционировать долгие годы. И со временем стал действительно незаменимым источником информации из Тель-Авива.

Уже будучи полковником, Тарек неоднократно докладывал и непосредственному руководству, и даже довелось напрямую Саддаму Хусейну о том, что из надежного источника получена информация – в случае отказа от переговоров с Израилем, прямых или негласных, грянут события, которые развалят Ирак.

Не то чтобы Саддам не верил… Но он много делал для страны вопреки внутрипартийной и правительственной коррупции. Он видел Ирак одним из тех государств в арабском мире, которое играет первую скрипку, и считал, что народ поддержит его. Любую войну, навязанную Западом или Израилем, он выиграет. Хусейн не боялся идти вперед с открытым забралом и не желал компромиссов с Израилем, захватившим не только земли Палестины, но и Сирии.

Саддам отмахивался от предупреждений. Мол, нас не запугаешь…

Запугать не смогли – и тому подтверждение, что бывшие офицеры армии Ирака массово пошли в ИГИЛ [ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ], одним из постулатов которого является борьба с Западом, разрушающим арабский мир физически и деморализующим молодежь своей псевдокультурой. Офицеры составляют костяк ИГИЛ и занимают в черном халифате лидирующие посты.

Да, запугать не смогли, но Ирак, любимую страну Тарека, повергли в нищету – иракцев придавила огромная инфляция, взбаламутили шиитов и курдов, а у них и без того имелся зуб на Саддама. Развалили армию и спецслужбы, внедрив в них не только американских ставленников. С шиитами в структуры разведки и контрразведки проникли проирански настроенные деятели, а то и просто-напросто иранские шпионы. Государство распалось с отколовшимся Северным Курдистаном и теми территориями, где теперь развевался черный флаг ИГИЛ. Американцы формально ушли, оставив свои базы, разруху, бесконечную череду терактов, которым потеряли счет так же, как и потерям.

Ясему порой казалось, что он мог бы все исправить, если б удалось вернуться в прошлое. Но мечтал он обычно так недолго, поскольку с позиции себя сегодняшнего, более чем зрелого человека, понимал еще отчетливее, что хоть бегай он по улицам с транспарантами, по коридорам министерств, встань пикетом у дома Саддама, ничего не изменилось бы. Ирак должен был пасть под пятой Америки, подталкиваемой Израилем и некоторыми арабскими странами, теперь так же кровно и в том же составе заинтересованными в падении Асада и развале Сирии.

Бородач в дишдаше провел Тобиаса в одно из дальних помещений Сук ас-сарая. Тут, несмотря на жару, оккупировавшую город снаружи древних стен базара, царила сырость, плесень расцвела кое-где на стенах. Товар именно в этих полуподвалах не хранили, только тару – деревянные и пластиковые ящики. У арочной пологой стены стояли два «Калашниковых».

Едва увидев бородача, Тобиас сразу же пожалел, что доверился Ясему. Его подкупило утверждение Тарека о том, что в служебных помещениях базара совершенно безопасно. А уж когда, зайдя со света в тень, он смог видеть, то заметил автоматы. В тот же миг модная рубашка-поло прилипла к спине от холодного пота, заструившегося вдоль позвоночника.

Полковник СВР Климов, оперативный псевдоним которого многие годы был Тобиас, не считал себя наивным человеком. Но как он мог позволить Тареку заманить себя на эту бандитскую явку?!

Он не доверял Тареку, хотя Горюнов, завербовавший иракца, уверял в надежности и абсолютной лояльности нового агента. Поостерегся Климов «светить» Тареку одну из явочных квартир. Мало ли как у них пойдет работа. Спросил у иракца, нет ли у него на примете надежного места для встречи, и вот – попал на задворки древнего Сук ас-сарая в компанию головорезов. Тарек возглавлял одну из заметных терроргрупп в Ираке, действовавших вначале против американцев, а теперь против шиитско-проиранского правительства.

Тобиасу предложили сесть на ящик из-под овощей. В его-то «костюме гольфиста», как Тарек насмешливо охарактеризовал его одежду с иголочки. Наконец изволил явиться и сам полковник Тарек.

– Ас-саляму алейка [Ас-саляму алейка (араб.) – мир тебе – при обращении к одному мужчине]! Извини, что заставил ждать. – Кивком головы он отправил восвояси бородатого помощника в дишдаше.

Тобиас некстати подумал, где этот бородатый мог бы прятать оружие под длинной рубахой. И усмехнулся.

Ясем уселся напротив. Окинул взглядом Тобиаса. Куда с большим удовольствием он имел бы дело со своим напарником по парикмахерской Кабиром Салимом. Ясем, разумеется, не знал, что подлинная фамилия Салима – Горюнов. Так уж получалось, что Кабир и Тобиас о Тареке разведали всю подноготную, а он о них, кроме псевдонимов, не узнает никогда и ничего, если только, конечно, не задастся подобной целью. Такой расклад был очевиден для Ясема, но одно дело понимать это как профессионал, когда сам находишься в роли куратора, и совершенно другое – оказаться по другую сторону баррикад.

Ему самолюбиво хотелось удивить Тобиаса, дать понять, что не разгадать им Ясема Тарека до конца никогда. Сами не осознают, какого спеца заполучили…

– Твой Центр интересует агент в ХАМАС [ХАМАС – Харакят аль-Мукаума аль-Исламия (араб.) – Движение исламского сопротивления – одна из наиболее крупных палестинских организаций]?

Тобиас покосился на автоматы у стены, а затем на Ясема. Выдержал паузу, подумав, что Тарек еще полон сюрпризов. Горюнов три года прожил с ним бок о бок и не смог распознать в нем бывшего контрразведчика.

Тобиас заметил, как по полу скользнул луч. Поискав глазами источник света, Климов обнаружил узкое окно за аркой сводчатого потолка.

– Неужели ты до сих пор сохранил связь с агентурной сетью? – наконец заговорил Тобиас. – Столько лет прошло. Никакой финансовой подпитки… Может, этого вашего агента и на свете-то нет? К тому же это работа для внешней разведки. А ты ведь контрразведчиком был.

– ССБ контролировала и разведку и контрразведку. Мы напрямую докладывали президенту по обоим этим направлениям. Плюс охрана высших чиновников, правительственных особняков и президентских резиденций. Думаешь, почему я опоздал сюда? Заходил к одному старому знакомому, бывшему коллеге. Уточнял кое-что. Его оставили консультантом при нынешней власти в Аль-Мухабарате. Он из Басры, из афро-иракцев, – заметив на лице Тобиаса замешательство, Тарек, вздохнув, пояснил: – Даже если Ираком будут править марсиане, афро-иракцам и при них жизнь медом не покажется…

Тарек предложил сигареты собеседнику, но тот нетерпеливым жестом отвел их в сторону, ожидая продолжения. Ясем закурил.

– Мы сожгли большинство документов, связанных с нашей агентурой в разных странах мира. В том числе и в Израиле, и в Палестине. Не допустили, чтобы их данные попали в лапы американцам. То, что мы не использовали агентов все эти годы, не платили им, конечно, не порадовало их, но удалось отвести от них страшный и, не исключаю, смертельный удар, какой мог произойти в случае утечки из наших архивов. Короче, агенты, если живы и здоровы, находятся в режиме ожидания. Как я понимаю, большинству из них не столь принципиально, на какую именно разведку они продолжат работать. Тем более русские – друзья арабов.

– Звучит как популистский лозунг, – поморщился Тобиас.

– Или я не прав? – то ли с ехидством, то ли с угрозой уточнил Тарек.

– Если бы не так, мы бы здесь не сидели. Ты предлагаешь нам данные о сети ваших агентов? За столько лет много воды утекло…

– Да что ты твердишь: «сколько лет, сколько лет»! Кто-то да уцелел. Американцы бы горло перегрызли за унцию такой информации! Я же с тобой не торгуюсь, цену не набиваю. Просто, проанализировав, что вас может заинтересовать, вспомнил, как Кабир последнее время круги накручивал вокруг вербовщиков ИГИЛ.

– Ты предлагаешь вскрыть связь ХАМАС с ИГИЛ? Идеологически они ратуют практически за одно и то же – всемирный халифат, исламизация.

– Наоборот. ХАМАС скорее наш сторонник в борьбе с ИГИЛ.

– Они же радикальные, – неуверенно возразил Тобиас.

– Вот это и занимательно! – чему-то обрадовался Ясем. – ХАМАС – враг Израиля. А по совместительству недруг ИГИЛ, потому что не слишком успешно, по мнению игиловцев, боролся с сионизмом.

– Сел на любимого конька своего покойного шефа?

– Напрасно иронизируешь! Не видеть очевидного еще большая глупость, чем арабский национализм.

– Очевидное – это, по-твоему, то, что ХАМАС враг и тех, и других, а значит, между ИГИЛ и Израилем существует прямая связь? Но в планах ИГИЛ, насколько мне известно, уничтожить ХАМАС заодно с Израилем, – Тобиас отмахнулся от едкого дыма дешевых сигарет Ясема.

– Так почему же до сих пор не атаковали Израиль? Для большинства арабов это цель номер один. Чего ждут?

– Ну, однако «Шахиды Ярмука» на Голанских высотах держат под контролем несколько километров границы. ЦАХАЛ [ЦАХАЛ (IDF) – Армия обороны Израиля] на казарменном положении, – напомнил Тобиас.

– Бригады мучеников? – фыркнул Тарек. – Они скорее буфер, охрана, чтобы случайно никто из беспредельщиков ИГИЛ не прорвался к границе. Все держат под контролем. Это священная корова. Не дай Бог они даже случайно ее затронут. Мало не покажется.

– Тогда ХАМАС, того и гляди, станет союзником с Израилем, опасаясь ИГИЛ.

– А я не исключал бы такого расклада. Вот только ИГИЛ не пойдет против Израиля. Во-первых, получит по зубам и прекратит свое существование. Не забывай, что у Израиля есть ядерное оружие, полученное не без участия Америки, и в частности ЦРУ. То-то они шастали в Димону, в пустыню, в конце шестидесятых. Прикрывали работу над ядерным оружием, сообщая всем, что это мирный атом, и поставляли обогащенный уран, а затем Германия передала двести тонн урана взамен на лазерную технологию обогащения урана, плюс миллиона три или четыре баксов. Не помню сколько точно. А во-вторых, разве кусают руку, которая кормит? На месте Центра, да и вообще, руководства страны, я попытался бы плотнее законтачить с ХАМАС, благо твои не признают на официальном уровне хамасовцев террористами, поэтому ничего не препятствует такого рода контактам. Если только с Израилем не боитесь испортить отношения. – Тарек достал из пачки новую сигарету, покрутил ее в пальцах, но, заметив неприязненный взгляд Тобиаса, подмигнув собеседнику, заложил сигарету за ухо. – Ну что молчишь?

– Думаю, – Тобиас пожевал губами, вынул из кармана белоснежный носовой платок и промокнул им лоб. – Прежде чем вести с кем бы то ни было переговоры, недурно было бы заполучить информатора внутри той системы, с которой налаживаешь этот самый переговорный процесс.

– Так и я про то же, – оживился Тарек, но перехватил задумчивый взгляд связного. – Погоди-ка, постой…

– Зачем останавливаться? – по губам Тобиаса скользнула улыбка. – А ты сам за палестинца сойдешь?

– Постой, – смутившись, повторил Тарек, подняв в протестующем жесте руку. – Я все-таки по сути свой контрразведчик, а не наоборот.

– Ты много лет вычислял разведчиков, а значит, хорошо изучил методы их работы. И как у нас говорят, инициатива наказуема… Так ты сойдешь за палестинца?

– Вполне. Если ты решишь польстить арабу, имея в виду, что он не такой уж темнокожий, намекнешь, что он совсем не похож на араба, то может и обидеться.

– Чего мне намекать? Ты и впрямь довольно-таки темнокожий, как большинство багдадцев.

– А вот Кабир еще и голубоглазый, – вспомнил о своем напарнике Тарек.

– Ну арабы все разные, – ушел от скользкой темы Тобиас, зная, что Кабир – это Петр Горюнов и от арабского в нем только знание арабского языка. – Так вот если уж ввязываться в историю под названием «ХАМАС», то надо сперва получить одобрение и указания из Центра.

– А затем?.. – подсказал Тарек.

– Затем проработать детали. Как ты туда попадешь? Лоялен ли твой человек до сих пор к тебе? Как ты объяснишь ему цель своего нахождения в Палестине? Ты ведь уже не можешь представлять ту службу, где состоял раньше. Свой нынешний статус тебе раскрывать не следует. Кстати, о каких конкретно территориях идет речь? О Западном береге или о секторе Газа?

– О Газе, да. А насчет легенды проблем не должно быть. Главное, чтобы не приняли за вербовщика ИГИЛ. Если бывший офицер иракской армии, процентов на семьдесят это игиловец. Можно выдать себя за дальнего родственника моего агента. Он обеспечит мне такую легенду без проблем. Сойдет и другая версия – я остался верен Саддаму, сколотил терроргруппу и боролся все эти годы сперва против коалиции, а затем против их полиции.

– Что-нибудь выберем, – Тобиас поднялся с ящика, на котором сидел на протяжении всего разговора, отряхнул брюки. – А может, и несколько версий сразу, чтобы запутать как следует. И поедешь туда под именем Басира Азара. Ты ведь по этим документам сейчас живешь? И они надежные? Ну и прекрасно. О времени и месте следующей встречи я тебя извещу.

Тарек откинулся на каменную стенку складского помещения и гаркнул так, что Тобиас невольно вздрогнул:

– Алим! – И когда бородач зашел, велел ему: – Проводи господина.

Когда Алим вернулся, то спросил сердито:

– Зачем ты знаешься с янки? Он нас всех сдаст. Я уже насиделся в их чертовом лагере Букка, больше неохота.

– Этот янки не представляет для тебя опасности, тем паче он не янки, – снисходительно улыбнулся Тарек. И с угрозой добавил: – Ты бы лучше меньше по притонам шлялся. Наркота до добра не доведет. Вот там стукачи послушают твою болтовню с радостью и угостят дозой, чтобы язык тебе наверняка развязать. Сам погоришь и нас всех за собой потянешь, – Тарек вытащил из-за уха сигарету и прикурил. – Вот хотел тебя за старшего оставить, а теперь десять раз подумаю. Всегда считал тебя сильным человеком, но лагерь поломал тебя.

– Поломал, но не сломал, – обиженно возразил Алим. – А куда ты собрался? Надолго?

– Есть кое-какие дела.

Тарек закинул руки за голову и прикрыл глаза, демонстрируя, что разговор окончен. Он хотел проанализировать, во что ввязался по собственной же инициативе. Ясем лукавил даже перед самим собой. На самом деле он втайне надеялся, что Гольфист предложит ему именно такой расклад.

Кабир подкинул Центру подарочек в виде завербованного полковника, и они по большому счету не знают, куда его приткнуть. Тем более против Ирака действовать он отказался. Задействовать в Сирии в условиях войны такой кадр – расточительство. К курдам не сунешь – они могут убить араба, иракского офицера, пусть и бывшего. Слишком много у иракских курдов воспоминаний, связанных с саддамовскими военными. Один дядя Хусейна, Али Хасан аль-Маджид, чего стоит, устроивший атаку горчичным газом в «Анфаль» [«Анфаль» (араб. – добыча) – программа Саддама Хусейна по борьбе с курдами Северного Ирака] и получивший прозвище Химический Али за ту операцию. К шиитам Тарека не направишь – он суннит. У них в Ираке между собой тоже очень давние счеты. Но самое главное препятствие, чтобы пристроить к информативному местечку Тарека, для Центра состояло в том, что его физиономию многие знали в самом Ираке. Он успел засветиться как один из личных телохранителей Саддама. Да и в соседних арабских странах. Кто-то из коллег в спецслужбах мог его вспомнить.

Центр всерьез рассматривал вариант отправки Ясема в Европу в качестве беженца. Полковник владел английским и сносно французским… Но оставался огромный соблазн все же задействовать иракца в арабских странах, несмотря даже на очень существенную разницу в диалектах. Его с головой выдавал иракский багдадский говор, но при желании он наверняка справился бы с лингвистическим проблемами. Однако потребовалось бы время. Да и Тарек был не так уж молод, хотя довольно энергичен.

Сам же Ясем порывался уехать из страны по нескольким объективным причинам. И все они сводились к тому, что оставаться в Ираке для него опасно для жизни. Он в розыске как отъявленный террорист, а его подручные по терроргруппе точат на него зуб, поскольку нет притока денег, оружия и нет основного врага – коалиционных сил. Они киснут от безделья и безденежья.

– И все-таки куда ты едешь? – Алим принес тарелку с мясом и рисовыми лепешками и поставил перед Тареком.

– Может, я собрался совершить малый хадж.

– Ты?! – фыркнул Алим, едва не подавившись едой. – Какой тебе хадж? Ты же никогда в жизни не откажешься от курева… Тем более до хаджа еще почти полгода. Третьего октября в этом году. Погоди, так ты в Палестину собрался?

Тарек промолчал, с досадой подумав, что за язык его никто не тянул. Зачем вякнул про малое паломничество?

Но Али ничего больше спрашивать не стал. Он неплохо изучил Тарека, чтобы знать, когда его лучше оставить в покое. Ясем ел с мрачным лицом, вспоминая утреннее свидание со стариком Ваддахом. Из-за этого Тарек и опоздал на встречу с Тобиасом.

Генерал Ваддах аль-Басри не только был еще жив, но и активно сотрудничал с родной разведкой, где прослужил не один десяток лет. И тем не менее он до сих пор, спустя годы, все так же не любил власть предержащих. Так как цвет его кожи с годами не стал светлее, да и статус изгоя среди обычных иракцев, несмотря на все его заслуги, остался прежним.

Скорее, он использовал Мухабарат, чтобы получать прибавку к пенсии, чем использовали его. Он в любой момент за хорошее вознаграждение продал бы своих или даже из принципа. Но все же деньги играли превалирующую роль.

Увидев Тарека на пороге своего особняка (дом Ваддаха уцелел во время артналетов и не был разграблен позже), Билял нисколько не удивился. Во всяком случае, его темнокожее лицо, изрезанное морщинами, не выражало ничего, кроме вселенской усталости от жизни и борьбы с дискриминацией.

Он пригласил Ясема в гостиную, где друг напротив друга стояли низкие обитые изумрудной тканью диванчики с деревянными резными подлокотниками, а между ними на белом низком столике шахматы из агата.

Тарек с горечью подумал, что от его дома не осталось даже камня. Бульдозером развалины сравняли с землей.

– Я знаю о твоей семье, – словно прочел его мысли Ваддах. – Прими мои соболезнования. – Он указал на диван и сам сел напротив. – О твоей, так сажем, «деятельности» я тоже весьма наслышан.

– Не боишься принимать меня у себя? – Тарек не исключал, что на самом деле спокойствие Ваддаха объясняется просто – он уже нажал тревожную кнопку и тянет время до приезда полиции.

– Я уже ничего не боюсь, – пожал плечами генерал (повышение в звании он получил незадолго до вторжения американцев). – Я слишком стар для партизанской борьбы, но одобряю то, что ты делаешь. И более того, многие наши общие знакомые поддерживают тебя, не афишируя, конечно, такое отношение.

– Лучше бы они не на словах сражались за наш Ирак, – покачал головой Тарек. – А вообще, уважаемый Билял, я ведь к тебе по делу, если не побоишься со мной иметь дела.

– Я уже в том возрасте, что ничего и никого не боюсь, – повторил Ваддах, нисколько не рисуясь, ссутулившись, он положил крупные руки на край низкого столика.

– Может, ты помнишь тот наш давний разговор в «Аль-Завареке» насчет надежного человека в Палестине? Ты случайно не знаешь, где он и что с ним? Есть ли возможность выйти на контакт с ним или с кем-то подобным ему в Палестине?

– Странное желание, если учесть, что ты давно не в системе. Или… – Он взглянул на Тарека с любопытством.

Но Ясем отвел глаза и спросил:

– А что если я бы вернулся и привел бы с собой агента, давным-давно внедренного в одну из очень влиятельных разведок мира? – Он взял в руки черного ферзя и рассматривал его, словно вознамерился разглядеть лицо шахматного офицера.

– Ты хочешь узнать, амнистируют ли тебя за такой презент? И примут ли обратно на службу? – генерал поджал губы и с сомнением покачал головой. – Ведь речь не о ЦРУ?

– И не MI6, – уточнил Тарек.

– Да? – заинтересованно переспросил Ваддах. Но это его «да» относилось не к MI6. Он уже догадался, на что намекает Ясем. – Если так, то есть смысл обсудить с руководством. Ты что же, все эти годы поддерживал с ним связь? Зачем? Ведь ты оказался за бортом. Или рассчитывал когда-нибудь вот так прийти и выложить на стол этот козырь?

– Не все время, но контакт поддерживал. Слишком человечек теперь стал влиятельным, а связь у нас с ним тесная. Это нечто большее, чем шантаж…

– Женщина, что ли? – у Ваддаха забегали глаза.

– Я не о подобной связи, – поморщился Тарек и звонко стукнул ферзем по шахматной доске, поставив его рядом с королевой. – Тут психология сыграла роль. Мы с ним долго общались.

– Ты наворотил дел, – словно размышляя вслух, промолвил генерал. – За ценную информацию, может, и амнистируют, но чтобы восстановили на службе… Тут у меня большие сомнения. Ни для кого не секрет, что Саддам к тебе особенно хорошо относился. Другое дело, если ты ставишь возвращение на службу как условие обеспечения связи с агентом.

– Допустим, да.

– Шанс на успех есть. Но если пойдут на уступки, потом могут и убрать. Физически устранить, – добавил Ваддах. – Ты же понимаешь… Такие игры не потерпят.

– И все же?

– Я обсужу это с руководством, – генерал потер руки. Он явно прикидывал, что будет иметь за эту посредническую миссию. С одной стороны, его могли обвинить в пособничестве главарю терроргруппы, а с другой – ставки высоки. И за суперагента из Моссада награда может быть сверх ожиданий. – А как получилось, что в твоем ведомстве нет сведений об этом агенте?

– Знали о нем трое. Сам же понимаешь, в такой ситуации чем меньше посвященных, тем надежнее сохранится тайна и тем спокойнее работать агенту. На данный момент двое из троих мертвы. Один погиб во время авианалетов, другого казнили. Третий – твой покорный слуга, – прижав ладонь к груди, Тарек изобразил полупоклон.

– Но не могло же ничего не остаться в архиве?

– Я об этом подумал в первый же день начавшейся атаки. А вернее, за три недели до того – получил сообщение от агента о готовящемся наступлении на Ирак. Что оно совершенно неизбежно и речь идет о наземной операции. В это же время приехала делегация из Москвы. Насколько мне известно, они предлагали Саддаму уйти и провести демократические выборы. В крайнем случае, остаться только лидером БААС. Саддам-сайид и не думал их слушать. Кто-то приписывает это его вере в себя и в то, что правда на стороне Ирака и американцы не решатся на наземную операцию. Может, и так. Но мне кажется, что американцев ничего не остановило бы, никакие уступки. Со спецкомиссиями ООН и МАГАТЭ они засылали шпионов. Рвались посетить резиденции Саддама, выведывали количественный состав личной гвардии Саддама-сайида, месторасположение, схемы дворцов. Зачем, если преследовали только мирные цели? Да с самого начала собирались входить в Ирак! Даже если бы Саддам уехал в Антарктиду, в Ираке оставалось суннитское правительство – пришел бы к власти другой Саддам. Нет, они нацелились на то, чтобы развалить Ирак как государство и последовательно шли к своей цели. Американцы – единственные из коалиции выступали за скоропалительную казнь Саддама. Он не успел подготовиться к заключительному слову на суде, который просто прервали по желанию Штатов, и заткнули рот Хусейну навсегда. Кто-то обвиняет его до сих пор, что он был чуть ли не шпионом США. Да, брал помощь у Америки во время ирано-иракской войны. Но потом, когда после Кувейта, да и раньше, США ополчились против нас, они могли выложить козыри о его работе на них. Факты где? – потряс рукой Тарек, словно и сейчас требовал предъявить их. – Не было никаких подтверждений и быть не могло! Саддам-сайид темнил по поводу мифического ядерного оружия, запугивая таким образом Иран… – Ясем помолчал и, вздохнув, добавил: – Его предали. Свои же, подкупленные Америкой и Израилем. Я бы желал со многими поквитаться, теми, кто сейчас у власти, с их родственничками, жадно прильнувшими к кормушке, с игиловцами – бывшими офицерами армии и нацгвардии, внезапно прекратившими сопротивление во время вторжения.

– И ты планируешь поквитаться с ними, вернувшись на службу? Кто ж тебе даст?

– Я с тобой откровенен. Мы знакомы давно. И я знаю, что такие, как ты, – люди надежные. У меня в подчинении было двое из Басры. За ними никогда ничего не приходилось перепроверять. Лучших сотрудников и пожелать нельзя.

В комнату вошла дочка Ваддаха, младшая и, как отметил Тарек, слишком молодая.

«Билял, однако, староват. Похоже, это от второй жены», – подумал Ясем с легкой завистью.

Девушка поставила поднос с чаем и сладостями на столик, зыркнула на гостя с любопытством и ушла только после нетерпеливого жеста-отмашки отца.

– Везде нос сует, – прокомментировал Ваддах, когда она прикрыла за собой узкие резные створки распашной двери. – Всюду ей, понимаешь, женихи мерещатся. Выдам ее замуж, вздохну свободно.

Тареку показалось, что Билял намекает на сватовство. Но тут же отбросил эти крамольные мысли. Ваддах – человек практичный. Он не отдаст дочь за голодранца. Ясем вздохнул. «А я голодранец и есть. Живу воспоминаниями о прошлых заслугах. Террорист, который находится в розыске. А теперь еще и фактически предатель собственного государства. Хотя и государства-то нет, так, ошметки былого величия…»

– Так ты не договорил, каким образом существование такого агента не имеет документального подтверждения в архиве? Мне справедливо заметят, а не придумал ли Ясем Тарек агента?

– Говорю же, как только запахло жареным, я обезопасил агента. Уничтожил почти все, что позволяло выйти на него и разоблачить кому бы то ни было.

– «Почти»? – Ваддах зацепился за оговорку Тарека.

– Разумеется кое-что я припрятал в надежном месте. Аудио- и видеозаписи допросов, согласие работать на нас, написанное собственноручно. Какие бы хорошие отношения ни связывали меня с ним, глупо было бы полагаться на нечто эфемерное. Отношения могут испортиться, а расписка – это константа, несокрушимая ни временем, ни какими-либо другими внешними воздействиями.

– Так ты можешь предоставить эти документы как доказательство своих слов?

– Конечно, могу. – Тарек отпил не заваренный, а сваренный чай, как принято его готовить в Ираке, крепкий и горький. – Только не буду. Где гарантии безопасности для меня и для моего человека? Я собираюсь восстановить с ним связь более регулярную. До этого общались крайне редко.

– Почему? Он узнал, что ты не у дел и потерял интерес? Отсутствие финансирования…

– Отнюдь. Он понимает, какие у меня сложности, – Тарек снисходительно улыбнулся. – После нашего общения много лет назад, после начала сотрудничества, он взглянул на многие вещи по-другому. Просто связь обрывалась – то я не мог, то он.

Ваддах помолчал, опустив глаза, очевидно, просчитывая варианты.

– Если серьезно, – наконец заговорил он, – речь может идти о твоем полноценном возвращении, когда ты придешь не только с агентом, как говорится, в рукаве, но со свежими сведениями особой важности. Тогда, может быть, всерьез будут рассматривать вопрос об амнистии и твоем возвращении в Мухабарат, учитывая прошлые твои заслуги и то, что ты не был коррупционером и не участвовал в карательных операция против шиитов и курдов.

Они переглянулись понимающе. Тарек усмехнулся. Еще бы! ССБ как никто в стране активно работала и по курдами, и по шиитам. И речь не шла о гуманитарных миссиях.

– Ты в отличие от меня еще довольно молод и мог бы послужить на благо Ирака. С твоим-то опытом, – Ваддах потер слегка приплюснутый кончик носа. – В самом крайнем случае, ты мог бы уехать из страны и стать нелегалом. Такой вариант будет, пожалуй, наиболее приемлемым. Я дам тебе палестинца для связи. Тот мой агент из АОП до сих пор взаимодействует с нами. Он сейчас в ХАМАС.

Тарек не слишком удивился, что Джанах Карим оказался в ХАМАС. В иракскую бригаду он перевелся из египетской, потому что женился на девушке из Багдада (Ясем помнил это из досье Карима). А именно египетская организация «Аль-Ихван аль-Муслимун» [Аль-Ихван аль-Муслимун – «Братья-мусульмане» – международная религиозно-политическая ассоциация. Ее деятельность признана в России террористической и запрещена в РФ] послужила основой для создания не только такой же организации в Сирии, была активна в Иордании, но и, собственно, породила ХАМАС.

И все же спросил:

– Джанах ведь не был радикалом? Да и староват он для этого.

– Все относительно, – Ваддах прикинул что-то про себя. – Он лет на десять тебя постарше. Ты в свои двадцать с небольшим в ирано-иракской войне участвовал, а он в восемнадцать в Шестидневной войне. Каждому свое. Ты же с ним общался…

– Не лично, – покачал головой Ясем. – Но досье его ты мне давал читать. Он под тем же псевдонимом работает? Хапи [Хапи – египетский бог, изображаемый в виде полного человека с сосудом в руках, из которого льется вода. Он олицетворяет разлив Нила]? И такой же полноватый?

– А говоришь, что с ним не виделся… Судишь по фотографии? С ним на связи наши оперативники. Я его тоже сто лет не лицезрел. Но для тебя контакт организую.

– Как теперь осуществляете с ним связь?

– Ничего нового не придумали. Через Рафах. У нас там на КПП свой парень. Так сказать, живой почтовый ящик. Мы можем вызвать Хапи, чтобы ты встретился с ним на КПП лично. Но тебе придется ехать в Египет. Документы у тебя в порядке? Хотя что я спрашиваю! – Ваддах махнул рукой. – Раз тебя до сих пор не поймали… Но если надо, паспорт я тебе сделаю…

– Нет, спасибо, – Тарек не хотел, чтобы его контролировали, а за великодушием Ваддаха скрывалось именно желание взять Ясема на короткий поводок.

– А как он перед хамасовцами объясняет эти свои поездки на КПП?

Ваддах взглянул непонимающе, но спохватился:

– Хабиби, да ты совсем отстал от жизни! Наш Джанах не последнее лицо в ХАМАС. Он особо ни перед кем не отчитывается. Хотя и обоснование имеется – родственники в Египте. Джанах охотно ездит на эти прогулки. Он, как и раньше, любит поболтать с новыми людьми. А тебе он даже обрадуется. А когда вернешься, сразу ко мне. К тому времени я уже проясню ситуацию насчет твоих перспектив в Мухабарате. Ты же помнишь, людей из ССБ у нас не жаловали. Да и накуролесил ты, – Ваддах поморщился. – Обедать останешься? У нас мезгиф [Мезгиф – блюдо из запеченной целиком речной рыбы].

– Спасибо, уважаемый Билял. Я и так подзадержался дольше запланированного. А у меня кое-какие дела. – Он действительно опаздывал на встречу с Тобиасом, но с недоумением отметил про себя излишнюю благорасположенность к нему Ваддаха. К чему бы это?

Можно подумать, что генералом овладела старческая сентиментальность, но Тарек слишком хорошо знал – так просто генералом Аль-Мухабарата не становятся, а уж тем более люди, страдающие сентиментальностью. Билял явно нацелился поторговать полковником Тареком и заодно информацией, которой обладает Ясем.

– Так когда я смогу встретиться с Джанахом? Тебе потребуется время, чтобы предупредить его?

Ваддах взглянул мельком на наручные часы, поднявшись с дивана, собираясь проводить Тарека.

– Дня через два придешь, и я буду знать наверняка дату и время встречи.

– Виза, – напомнил Ясем.

– С учетом времени на оформление лучше тебе будет получить визу самостоятельно. Скажем, как турист.

– А как попасть на КПП «Рафах»? Я ведь не собираюсь в сектор Газа. Или Хапи сам переедет в Египет для встречи со мной?

– Через два дня, – повторил Билял уже слегка раздраженно. – Тогда сообщу все детали предстоящего контакта.

Почему генерал тянул время, Тареку стало понятно, когда он вышел на раскаленную улицу из особняка Ваддаха. На противоположной стороне пустынной дороги стоял худосочный парень в темно-синей бейсболке, в бежевых брюках и бледно-серой рубашке, промокшей от пота под мышками и на плечах.

У Ясема был слишком наметанный глаз на топтунов, чтобы засомневаться. «Аллах тебе в помощь!» – ехидно пожелал он сотруднику наружного наблюдения, осознавая, что от слежки уходить он научился еще тогда, когда парня и на свете не было. А уж Багдад Тарек знал досконально. Еще мальчишкой бегал по этим улицам, толкая перед собой единственную игрушку – металлический обод на проволоке. Потом на службе учился сам уходить от слежки и учил других.

Присмотревшись, Тарек заметил в конце улицы и второго топтуна.

Проанализировать поведение Биляла он решил, когда выдастся свободная минута. Ушел от наружки, встретился с Тобиасом. А теперь, рассевшись вольготно на ящике из-под овощей в одном из складских помещений Сук ас-сарая, подумал зло: «Чтоб ты подавился своей печеной рыбой, старый скорпион! Нелегалом работать предложил! Знает, что меня пустить в Аль-Мухабарат – то же, что лиса в курятник. Всех передушу, тех, кто меня продал и моих товарищей, родную страну. Это все, что мне осталось – месть».

В глубине души он надеялся, что Билял ухватится за его предложение, поверит. А там, глядишь, откроется доступ к информации – кто, где из бывших сослуживцев находится, как их найти и ликвидировать. На многих у Тарека имелся зуб. Все те годы, что он скрывался и скитался, у него было время подумать, вспомнить и проанализировать, когда и кто продался американцам или израильтянам. Вывод оказался неутешительным. Таких продажных офицеров было слишком много.

Тарек хитрил в разговоре с Билялом. Это была даже не хитрость, а откровенная ложь. Не зря он служил в ССБ. Там его научили не действовать в лоб ни при каких обстоятельствах. Он мог, как казалось окружающим, ходить вокруг да около, выжидать, выпускать намеченную жертву из лап, чтобы посмотреть, как быстро и в каком направлении она побежит, а затем наносил фатальный для жертвы удар.

На самом деле Ясем виделся с Хапи и тогда, когда завербовал Руби, и потом, после свержения Саддама. Более того, с Джанахом у Ясема сложились дружеские отношения. В принципе, не составило бы труда самому организовать встречу с ним. Но Тарек обратился с этим к Ваддаху, и, в общем-то, зря, как задним числом понимал сейчас. Только привлек к себе излишнее внимание, а к цели нисколько не приблизился. Он и на русских согласился работать отчасти от скуки и, пожалуй, в надежде использовать их финансовые и другие возможности, чтобы реализовать свой план мести по отношению к некоторым бывшим сослуживцам.

Гибель семьи Тарека и его кумира Саддама Хусейна выбила почву у него из-под ног, да так, что он не мог оправиться вот уже много лет и жил только мыслями об отмщении.

Сейчас, начав действовать с подачи российской разведки, снова почувствовав себя в знакомой обстановке, причастным к серьезному и глобальному делу, он впервые ощутил, что в душе все же не все выгорело, остался подзабытый азарт и ощущение нужности подхлестывало.

Разговор с Тобиасом и перспектива попасть в сектор Газа в ХАМАС взволновали Тарека всерьез. Он уже пожалел, что нелегкая понесла сегодня его к Ваддаху. Теперь его беспокоило только одно – слежка была личной инициативой Биляла или чем-то похуже?

– Тебе все-таки придется ехать, – Тобиас чувствовал себя теперь гораздо увереннее на собственной территории, в одной из явочных квартир российской резидентуры в Ираке.

Свет бра, висевших на стенах, отражался на плотных металлических жалюзи и помаргивал. Такой же, как и жалюзи, металлический шкаф в углу, создавал атмосферу госучреждения. Тобиас встречался тут с Горюновым еще совсем недавно. Теперь Горюнов уехал в Эрбиль, а затем направится в горы Кандиль к курдам РПК. Тобиас полагал, что это будет последняя акция Кабира Салима. Далее работать на два фронта – на свой Центр и на MIT не будет возможности. Рано или поздно игру придется завершить…

Тобиас сидел на краешке кресла, сосредоточенный, намеренный донести все тонкости поручения от Центра. Его немного удивило подавленное состояние Тарека, сидевшего напротив. Тот устроился в кресле чуть боком, закинув ногу на ногу и был не то грустен, не то озабочен чем-то. Он вертел в руках запотевший стакан воды, наблюдая, как пузырьки газа бегут по стенкам кверху и с тихим шипением лопаются на поверхности воды.

– Ты меня не слушаешь, – заметил Тобиас.

– Слушаю, – хмурясь возразил Ясем. – Ты предлагаешь мне ехать в сектор Газа. А ты знаешь, как туда попасть?

Он вспомнил, как позавчера обсуждал с Ваддахом всего лишь встречу с Хапи на границе Египта с Палестинской автономией, а не переход Филадельфийского коридора [Филадельфийский коридор (20 км) – пограничная линия между сектором Газа и Египтом]. И то у него возникла масса вопросов. А главный – почему Ваддах упоминал про КПП «Рафах», если этот пропускной пункт египтяне закрыли в прошлом году после военного переворота в стране? Билял не мог не знать об этом. Либо так же, как и Тарек, здорово лукавил, не собираясь устраивать Ясему встречу с Джанахом. И тогда оправдана слежка, устроенная Билялом, вернее, его людьми.

Тобиас с непониманием продолжал смотреть на Тарека и тот пояснил:

– Через Израиль путь заказан. Меня и в Израиль-то не пустят. Не удивлюсь, что у них в Шин-бет [Шин-бет (или Шабак) – Служба общей безопасности Израиля. Занимается контрразведкой и обеспечивает внутреннюю безопасность в стране] есть моя фотка, если они еще не списали меня на потери. КПП в Египте прикрыли. Если только дипломатов каких пускают. С моря – блокада. Они еще более бдительны после захвата «Флотилии свободы» [В 2010 году три пассажирских и три грузовых корабля с гуманитарными грузами пытались прорвать израильскую блокаду сектора Газа и были захвачены Израилем в ходе операции «Морской бриз». На одном из кораблей пассажиры оказали сопротивление – были погибшие и раненые с обеих сторон]. Евреи даже палестинские рыбацкие лодки в море не выпускают. Вплавь с аквалангом или верхом на беспилотнике? Так спешу тебя уведомить, что плаваю я не в пример хуже, чем стреляю, а кроме того, боюсь высоты.

– А клаустрофобией ты не страдаешь? – серьезным тоном уточнил Тобиас.

Ясем после небольшой паузы грязно выругался на фарси. Он услышал это выражение давным-давно от перса, которому отрезал ухо на ирано-иракской войне, и вспоминал эту фразочку, когда попадал в неприятности.

Сейчас, глядя в ясные, холодные глаза Гольфиста, в которых не наблюдалось и тени иронии, он понял, что придется пробираться в Газу одним из подземных тоннелей, выкопанных палестинцами и египтянами из «Братьев-мусульман» или просто желающими заработать на контрабанде. А деньги по этим ходам под землей текли нешуточные.

Израильтяне пытались взрывать тоннели, но упорные арабы рыли новые. Египет тоже включился в борьбу против подземных трасс. С прошлого года особенно активно. Они начали копать канал из Средиземного моря в глубь берега. Поступающая в канал вода разрушала тоннели. В обрушившихся ходах гибли те, кто их строил.

– Если ты имеешь в виду тоннели, то их почти не осталось.

– Ну, кое-что еще есть. И кое-кто есть, готовый тебя провести по ним до сектора Газа. – Тобиас не понял выражения Тарека по-персидски, но по интонации догадался, что это ругательство. – Главное, чтобы ты был готов к этому.

– И какова цель моего пребывания там?

Тобиас замешкался. Со слов Горюнова он знал, что Ясем очень скрытный, выдает полуправду, даже если его крепко прижать. А обладает не только завидным кругозором, порой даже энциклопедическим объемом знаний. (Это проскальзывало в беседах Горюнова с Тареком. За три года общения он успел изучить его весьма неплохо.) И видимо, по профессиональной привычке Ясем всегда был в курсе всех новостей, причем происходящих не только в Ираке, но и, по крайней мере, во всех соседних странах… Причем не только тех новостей, которые показывали по арабским каналам. Ясем хорошо говорил по-английски и по-французски.

– Цель? – переспросил Тобиас. – Посмотреть, что такое нынешний ХАМАС на предмет взаимодействия с ним против ИГИЛ. И вообще… Центр чрезвычайно заинтересован в получении неопровержимого подтверждения связи представителей Моссада или ЦАХАЛ с ИГИЛ, если таковая существует.

Тарек с подозрением поглядел на Гольфиста. Не мог ли Тобиас знать о Руби? Говорить о возможности напрямую контактировать с сотрудником Моссада Ясем пока не собирался.

– Вот уж секрет полишинеля!

– В тебе говорит араб, – хмыкнул связной.

– Было бы противоестественно, если бы во мне заговорил, к примеру, еврей или русский. Уж я бы точно испытал дискомфорт. – Он склонил голову набок, как-то даже игриво всматриваясь в Тобиаса. – А ты знаешь, хабиби, вам такое мероприятие будет дорого стоить, причем наличными.

– Наши люди никогда не остаются в накладе, – с легкой заминкой сообщил Тобиас. – Ты хочешь какую-то определенную сумму?

– Речь не обо мне. Я, можно сказать, альтруист, – Тарек заметно повеселел. – Когда-нибудь, может быть, попрошу Центр, чтобы дали мне возможность уехать в Россию. Женюсь. Я ведь еще не старый. Как у вас принято, заведу самовар, корову.

Тобиас рассмеялся, представив араба у самовара и рядом с ним русскую деваху в сарафане.

– Зря смеешься, – сдерживал улыбку Тарек. – Я – лирик в душе. И в Союзе у вас мне понравилось. Холодно только… А если серьезно, платить придется в секторе всем. Начиная с проводника, а скорее всего, нескольких проводников. У них, кажется, эти тоннели закреплены за различными группами товарищей. И каждому надо отстегивать, разумеется наличными. Им еще в тоннели банкоматы не поставили. А далее всем подряд. Моему приятелю, его людям. Еще кое-кому, раз уж речь зашла о Моссаде. Так что готовьте кругленькую сумму.

– У тебя там есть зацепки? – Тобиас живо ухватился за оговорку Тарека, имея в виду Моссад.

– Так тебе все и скажи. Есть человек, но работать он будет только со мной. У нас с ним давнее знакомство.

– Никто не собирается оттеснять тебя от работы с агентом, если таковой имеется. Это непрофессионально и непродуктивно. Проще говоря, лишено всякого смысла. Но знать о том, что у тебя есть агент такого уровня – я так понимаю речь идет о Моссаде, – нам просто необходимо, чтобы, пока существует возможность, максимально полно его использовать. Само собой при твоем активном посредничестве. – Тобиас достал блокнот, дотянувшись до ящика письменного стола. – Кто он? Когда и где завербован? Какой пост занимает в Моссаде сейчас?