Читать онлайн Демоны Алисы

Роман

Пролог

Чуть западнее Лижского шоссе в городе Кнежине расположился небольшой микрорайон, окруженный со всех сторон широким, до самого горизонта, пустырём – как бетонный островок посреди моря. Микрорайон построили на излёте советской эпохи, чтобы расселить рабочих лампового завода по соседству. Но завод давным-давно закрылся, оборудование из него вывезли, а склады сгорели при пожаре. Теперь развалины цехов, заросшие борщевиком и мелким кустарником, выглядели как кости доисторического животного. Из окон микрорайона их хорошо видно, а сам микрорайон тоже пришел в упадок: квартиры здесь сдаются по смешной цене, а некоторые как будто пустуют, и по ночам в них не горит свет.

Лет десять назад какой-то столичный предприниматель попытался оживить микрорайон, построив в нем торговый центр «Звезда», на тот момент самый крупный в Кнежине. Первое время дела шли хорошо, но потом открылись еще два больших магазина, которые устроились куда более удачно на центральной улице. Кнежин – не самый большой северный город, куда меньше Архангельска и Вологды, спрос на торговые площади здесь ограничен, и новые центры съели его подчистую. «Звезда» за считанные месяцы растеряла почти все фирменные магазины и теперь походила на тонущий корабль. Когда со стороны пустыря налетали порывы холодного ветра, крыша ходила ходуном, и с неё сыпались в торговый зал хлопья пыли, как пепел при пожаре, а в северном крыле, где почти всё уже закрылось, то и дело отключалось освещение, и никто не приходил его чинить по нескольку часов.

Когда потолочные лампы в очередной раз погасли, Вика Игнатова – молодая продавщица в отделе аксессуаров для мобильных телефонов – вздрогнула и впервые за весь день отвела взгляд от своего мобильника. Похоже, опять придется торчать здесь в полутьме. Работать это не мешает, тем более что клиентов всё равно с гулькин нос, но неприятно. Почему-то её начальство медлило с переездом, хотя даже неопытной Вике было понятно, что делать здесь больше нечего. Наверное, в какой-нибудь другой стране надзорные органы давным-давно бы закрыли «Звезду».

Она вздохнула, в очередной раз сожалея о том, что вообще тратит время на эту работу. Родители давно советовали подыскать себе что-нибудь другое, а еще лучше начать готовиться к поступлению в вуз, но у Вики-то совсем другие планы на жизнь. Она одиннадцать лет провела в школьных застенках, неужели нельзя немножко отдохнуть от учебы?

– Ну что за хрень!

Потолочная лампа опять затрещала, пытаясь загореться, но ничего не произошло. Чуть дальше по коридору всё было залито ярким светом, но Вика оказалась в пятне полумрака. Прошел мимо какой-то парень, бросил на неё оценивающий взгляд. Потом продавец из соседнего магазинчика сувениров, ругаясь вполголоса, с грохотом опустил металлическую ставню и убежал куда-то – наверное, искать электриков. Когда топот его шагов затих вдали, на Вику вдруг нахлынуло чувство одиночества. Так здесь стало тихо, безлюдно, даром что середина дня. Слишком много пустого пространства, ничем не занятого. Соседняя широкая витрина, за которой раньше находился магазин одежды, была целиком закрыта брезентом. Там темнота, повсюду пыль, как в подвале, и стоят голые манекены, глядя на стены безжизненными глазами – прежние хозяева решили их здесь оставить. Вика как-то заглянула в щелочку из любопытства и тут же отпрянула, увидев во мраке человеческие каркасы. Крипота.

«Хо-о-о-о» – донеслось до ушей, и Вика поёжилась. Осенью в торговом зале постоянно гуляли сквозняки, но сейчас здесь было необычно зябко, даже пальцы покалывало. Может быть, это озноб, – она простыла и только сейчас это заметила? Если подумать, она с самого утра чувствовала себя странно, как будто сердце билось немного не в такт, и даже кофе не помог.

Читать новостную ленту расхотелось. Вика выключила телефон, и тени вокруг сгустились еще сильнее. В закрытом магазинчике бижутерии за витриной покачивался выставленный на продажу ловец снов, его белёсые перышки чуть заметно трепетали, словно на них подули невидимые губы. Вика перевела взгляд на прилавок – и вдруг увидела здоровенную осу. В полуметре от себя. Насекомое ползло по пластику, шевеля серыми перепончатыми крылышками; наткнувшись на держатель для рекламных брошюр, оса остановилась в нерешительности и принялась изучать брошюры, водя по ним усиками.

Вика машинально отодвинулась и прижала руки к груди. Откуда здесь осы, да еще и осенью, когда им положено спать? В этом захудалом торговом центре она всякое повидала, но осы – это уже слишком. Не хватало еще, чтобы они устроили себе улей по соседству! Не сводя глаз с осы, Вика нащупала на нижней полке под прилавком любовный роман в мягкой обложке, который безуспешно пыталась дочитать уже месяц (и он покрылся пылью). Прикрыв второй рукой лицо, вытянула руку с книжкой – и что есть силы шлёпнула по прилавку, целясь в насекомое. Держатель для карточек опрокинулся, а оса недовольно загудела, но Вика, пискнув, вторым ударом её прикончила.

Осу буквально расплющило. Передавленное брюшко прилипло к книге, а ножки и усики конвульсивно шевелились. Кривясь от отвращения, Вика забросила книжку вместе с прилипшей осой на полку, решив никогда больше к ней не прикасаться.

Насекомые – пакость какая. Будь это в её власти, истребила бы всех этих маленьких тварей на планете. Ей вдруг вспомнилась та страшная картинка с лицом, облепленным мухами, которую какой-то шутник рассылал недавно в «Вайбере». Вика тоже получила такое сообщение, но она-то выросла на американских ужастиках, поэтому и ухом не повела – удалила картинку и дело с концом. Правда, потом несколько дней мучили странные сны: словно по ней самой мухи ползают, жужжат, а перед лицом полиэтиленовая плёнка, чем-то бурым измазанная, и на руках тоже эта плёнка, и на ногах, и всё её тело завёрнуто, как овощ в супермаркете. Трудно было дышать, и Вика во сне скоблила эту плёнку ногтями, пытаясь выбраться, но никогда не получалось. А потом худенькая рука, холодная, как морская рыбина, хватала её за щиколотку и утягивала непонятно куда – словно на дно ямы.

Ей явно пора в отпуск.

«Цок!» – загорелись потолочные лампы, и все страхи Вики как ветром сдуло. К её стойке приближался молодой парень, одетый в джинсы и синюю водолазку; на его груди серебрился бейджик продавца. Парень широко улыбался ей, и Вика в ответ тоже улыбнулась. Автоматическим движением поправила блузку и убрала с лица непослушный рыжий локон.

– Приветик, Кеша.

– Ага, привет. Ну и бардак тут, а? – Юноша опёрся локтем о стойку, приняв непринуждённую позу. – С утра маковой росинки во рту не было. Хочу дойти до торгового автомата, взять хотя бы батончик.

– Ну, вперёд… – проворковала Вика, и в её ответе было куда больше кокетства, чем смысла.

– Тебе чего-нибудь захватить? А может, лучше прогуляешься со мной?

– Нет, не хочу.

– Да ладно тебе, – наклонил голову юноша, не сводя с неё глаз. – На две минутки, хоть ноги разомнешь.

– Уж я-то знаю, что тебе только две минутки и нужно. – Улыбка Вики превратилась в ухмылку.

Вообще-то по правилам, прежде чем покидать своё место, она должна была как следует всё запереть, но разве Кеше это объяснишь? Он буквально утащил её в подсобный коридор, где не было ни души, прижал к стене и набросился с таким поцелуем, что они стукнулись зубами. Вике стало смешно. Кеша был уж больно прыткий и в последние дни постоянно донимал её такими вот нападениями, хотя ей это, в принципе, очень нравилось, по крайней мере, если настроение было подходящее.

Когда его ладонь скользнула к ней под блузку, в кармане вдруг завибрировал мобильник. Если это начальник звонит, а она проигнорирует, проблем не оберёшься. Но на экране мобильника, извлечённого из джинсов, сияла совсем другая фотография.

– Это мой парень.

– Что этому мудаку нужно? – фыркнул Кеша.

– Наверное, хочет спросить, забирать ли меня сегодня после работы, – беззаботно ответила Вика. – Или я опять задержусь.

– Ну и пусть идёт на хрен. Ты ведь со мной сегодня.

Вика нахмурилась и чуть отстранилась с капризным недовольством.

– Ага, какой прыткий. Я еще ничего не решила, знаешь ли.

– Так решай, – пропыхтел ей на ухо Кеша. – Я или этот куколд. Из нас двоих нормальная тачка есть только у меня.

Вика вместо ответа обвила его шею руками и поцеловала; мобильник еще несколько мгновений продолжал вибрировать в её ладони, а потом погас. У Вики закружилась голова, и она вновь насторожилась без всякой причины. Это не было похоже на приятное возбуждение, как раз наоборот: внутри она словно напряглась, и слух обострился до предела. Из большого зала доносились звуки музыки, над головой гудела люминесцентная лампа, об которую бились мухи, а где-то в отдалении, над пустырём, пронзительно верещали чайки. Их крики было слышно даже слишком хорошо, словно они звучали в голове.

За ними кто-то наблюдает? Вика наклонила голову, отстраняясь от парня, но никого не увидела. В длинном полутёмном коридоре кроме них двоих никого не было. Да что с ней происходит? В груди стучало, и это тяжелое, чуть сбивчивое сердцебиение теперь беспокоило её не на шутку. Даже Кеша насторожился.

– Ты чего?

– Ай!

Он стиснул ей предплечье, и рука вдруг взорвалась болью, – как ножом резанули. Ругаясь на чём свет стоит, Вика оттолкнула его и стала потирать предплечье, чуть не плача, а бедный Кеша не знал, что и сказать.

– Следи за своими граблями, – кипятилась Вика. – Баран. Ты хотел идти жрать – ну, вот и вали. Чеши отсюда.

– Всё нормально?

– Да.

– А что по сегодняшнему? – напомнил Кеша.

В неверном свете люминесцентной лампы его лицо казалось сероватым.

– Я тебе позвоню потом. И если уж пойдешь к автомату, захвати и мне газировки. Виноградную, как обычно.

Когда юноша скрылся за дверью, Вика осторожно задрала рукав и осмотрела руку. Боль к тому моменту поутихла, но чуть ниже локтя в паутинке голубоватых жилок виднелась странная тёмная язвочка размером с ноготь большого пальца. Кажется, утром её не было. Что это может быть? Вика подняла локоть поближе к глазам и лампе, придерживая его второй рукой. Неужели она где-то поранилась и даже не заметила? Или это след от укуса? Язвочка была покрыта тоненькой бурой кожицей с засохшей корочкой по краям; дотронувшись пальцем, Вика почувствовала знакомую острую боль – как будто черти внутри закопошились. Наверное, лучше пока её не трогать и показать врачу. Да-да, врач точно не помешает. Кажется, она заболевает.

Над головой с жужжанием пронеслись две мухи. Вика вытерла лоб. Хотя в коридоре было прохладно, она сильно вспотела, буквально взмокла, как под летним зноем.

Шагая через просторный зал, она заметила, что музыка затихла; в здании вообще царила странная тишина. Однако у стенда терпеливо дожидалась темноволосая молодая девушка с медицинской маской на лице. Вика нырнула за прилавок:

– Извините, пожалуйста. Вам что-то показать?

– Не передо мной нужно извиняться, – ответила девушка.

На ней было чёрное шерстяное пальто с необычным узором на груди. На плечах, как две кишки, розовые лямки рюкзачка. Очень ровные волосы доходили ей до лопаток.

– Вы что-то хотели?

– Это вряд ли.

Девушка положила руку на прилавок, и Вика отметила, что ногти у неё до омерзения грязные и неухоженные. Бордовый лак на пластинках облупился и слез, а ноготь большого пальца и вовсе сломан поперёк, так что кутикула распухла. Да и в остальном девушка производила неприятное впечатление. По виду, вроде, старшеклассница, хотя попробуй определи точный возраст, когда половина лица закрыта тканью. Выше маски поблёскивали тёмные глаза: левый здоровый, а правый почему-то покрасневший и оплывший как от удара.

Девушка отбила все её попытки задать вопрос, и они довольно долго смотрели друг на друга и молчали. Вика терялась в догадках. Незнакомого человека вот так глазами не сверлят, – может, они знакомы? Или это одна из Кешиных бывших куриц?

– Что-то не так? – не выдержала она. В горле пересохло, и пришлось кашлянуть, чтобы задать вопрос.

– А ты как считаешь – «так» или «не так»?

– Я не понимаю. Вы будете что-нибудь смотреть, или у вас вопрос?

Девушка втянула носом воздух и продолжила:

– Знаешь, мне нравится наблюдать за людьми. Иногда подумаешь: этот не так уж и плох, просто оступился, хотя из-за него и должны страдать другие. А значит, этого человека всё равно не должно существовать, но мне хотя бы становится его жаль. Но ты, Вика….

– Откуда ты знаешь моё имя?..

– …ты самая настоящая лживая тварь. Без тебя мир станет только лучше. Я в этом уже не сомневаюсь…

Что она несёт?! Вика с каждой секундой всё сильнее ощущала нереальность, бессмысленность происходящего. В самом деле, где все люди, почему торговый зал настолько пуст? Как будто, толкнув боковую дверь, она вошла не в торговый зал, а в сумрачное место, которое только притворялось торговым залом, и здесь её ждала эта сумасшедшая девка.

Где-то наверху задрожала от порыва ветра застеклённая крыша.

– Ты ведь уже сделала два аборта, верно? – спросила девушка, явно наслаждаясь тем эффектом, который произвели её слова. – В твоём-то возрасте. Нравится изменять всем парням, с которыми встречаешься?

Откуда эта сучка знает? До Вики вдруг дошло, что сероватый узор на воротнике и груди её собеседницы – это не узор вовсе, а непонятная гадость, налипшая на ткань. Может, девку недавно стошнило, и она не удосужилась после этого переодеться.

– Ты… Ты вообще кто? – выдохнула Вика.

– Я никто.

– Уходи. Немедленно. Я охрану вызову.

– Ты правда думаешь, что охрана тебе поможет? – изумилась девушка. – Она не придёт. Тебя всё равно, что нет. Ой, смотри, – добавила она издевательским тоном. – У тебя кровь! Бедненькая…

Вика вскрикнула от обжигающего ужаса: её правая рука была залита кровью, как будто разорвалась крупная вена. Узорчатый рукав блузки пропитался насквозь, и алая струйка стекала по ладони и пальцам, распадаясь на множество рубиновых капель. Дрожащими пальцами Вика потянула за рукав и увидела, что язвочка на предплечье превратилась в глубокую воронку, словно пробуравленную дрелью. Пока она играла с этой жуткой девицей в гляделки, кровь успела залить и джинсы, и нижнюю часть блузки, и даже прилавок.

Вика отшатнулась, с грохотом опрокинув стул, боясь отвести взгляд от незнакомки. Потом открыла дверцу и выскочила из-за стойки, придерживая окровавленную руку. Вокруг по-прежнему никого не было, ни единой души, кроме жуткой девицы, – которая тут же направилась за ней, будто собираясь схватить. Все её движения были неторопливыми и плавными.

– Стой! Стой! Не подходи! – выкрикнула Вика, полуживая от ужаса. Теперь она не сомневалась, что именно эта девушка каким-то образом вскрыла ей руку и может сделать что-то еще. – Помогите! Помогите мне!

Незнакомка молча шла следом.

– Не подходи!!

– Не меня нужно бояться, – откликнулась девушка.

Потолочная лампа у неё за спиной погасла, и в полутьме Вика разглядела смутные очертания чего-то огромного. Бесформенного. Там действительно что-то было.

Она бросилась бежать, и в сумрачных сводах торгового зала её крики подхватило эхо. При каждом движении с руки срывались капли крови, оставляя алую дорожку. На повороте в коридор Вика поскользнулась и растянулась на полу, ударившись лбом и коленом так сильно, что потемнело в глазах. Рыдая, она кое-как поднялась; теперь нога болела при каждом движении. Вика доковыляла до туалета, и в тот же миг в дальнем конце коридора показалась жуткая девушка.

Вика быстро забежала в туалет и заперла за собой дверь. Трясясь с головы до ног, схватила швабру и засунула её между двух дверных ручек, перекрыв вход.

Наверное, запираться здесь было плохой идеей, но в голове Вики уже не осталось ни одной здравой мысли: переход из реальности в мир кошмара дался ей слишком тяжело. В туалете было прохладно, на стенах поблёскивали желтые кафельные квадраты. Рука по-прежнему кровоточила – сильно, на полу за несколько секунд образовалось целое созвездие алых пятен. Вика зашла в одну из кабинок, схватила рулон туалетной бумаги и принялась вытирать им кровь.

– Вика, зачем запираться? – раздался из-за двери знакомый голос. – Он всё равно уже внутри.

Вика тут же захлопнула дверь кабинки и надавила на задвижку. Теперь она была заперта в тесном пространстве в метр шириной, и звуки её рыданий и всхлипов перекатывались по стенкам, как горох. Пластиковая дверца кабинки выглядела ужасно хлипкой.

– Мама! Помогите!

Мигнул свет, и Вика услышала характерный скрежещущий звук, – такой бывает, когда сосед, просверлив дыру в бетонной стене, выскабливает оттуда бетонную крошку. Где-то в дальнем конце туалета треснули кафельные плиты, а потом что-то упало и разбилось, как несколько тарелок. Снова зашуршало, посыпались на пол куски кафеля, и тут Вика осознала, что имела в виду незнакомка, когда говорила, что «не её нужно бояться». Что-то вылезло прямо из стены. Что-то забралось в туалетную комнату, и Вика с оглушительным ужасом почувствовала это постороннее присутствие.

В проёме под дверью кабинки не было видно ничьих ног, но там появилась серая тень.

Вика упёрлась спиной в холодную стену, дрожа как от электрических разрядов. Даже здесь у неё над головой летали две мухи. Еще одна, перемазанная кровью, медленно ползала по раненой руке. Она что, выползла из раны? Вика медленно перевела взгляд с раны на дверь, потом обратно.

Всего этого не могло быть в реальности, просто не могло. Ведь ей это снится, да? Давно пора было проснуться. Теперь Вика уже не сомневалась, что спит и переживает ночной кошмар. Но почему же не получается проснуться? Почему так тяжело дышать?..

«Хо-о-о-о!» – прошелестело в воздухе.

Вика моргнула, и в проёме под дверью рядом с тенью появились чёрные кожаные туфли.

– Открой, бежать всё равно некуда, – потребовала незнакомка. В её голосе звучал издевательский смешок.

– Нет! Нет! Уходите! – заверещала Вика, задыхаясь.

От её воплей зазвенел воздух, но крики не смутили незнакомку и не спугнули жуткую тень, присутствие которой сводило Вику с ума.

– Я ничего не делала! – рыдала Вика. – Ничего! Я ничем это не заслужила!

Но у них было другое мнение. В этот миг вся её жизнь – и уже прожитая, и та, что еще предстояло прожить – раскинулась перед ней широкой рекой, в которой вместо капель воды были тысячи и миллионы причин и следствий, собранных воедино задолго до её рождения. Они промелькнули в её сознании быстро-быстро, как в ускоренной съемке в кино, и многое из того, что она увидела в будущем, было невыносимо. Там было убийство. Глаза Вики широко распахнулись, но крикнуть не получалось, потому что её легкие больше ей не принадлежали.

Раздался чудовищный треск. Дверь кабинки сорвало с петель, и Вика увидела, что за ней находилось. А потом исчезла.

***

Кеша прогулялся к торговому автомату, вернулся и вдруг застыл в растерянности возле неработающего эскалатора: он купил банку газировки и, хоть убей, не мог понять, зачем она ему понадобилась. Лимонад, да еще и виноградный, который он никогда не пил – таким разве что коньяк запивать. Когда он опустил четыре монетки в прорезь, то сделал это словно на автопилоте, потому что был внутренне уверен: банка лимонада кому-то предназначена. Но причина этого поступка потерялась, а следствие осталось. Зачем ему лимонад?

Кеша поскрёб пятерней в затылке и бросил взгляд в середину торгового зала, где когда-то располагался отдел с аксессуарами для мобильников. Отдел закрылся чёрт знает как давно, и изнутри там всё уже покрылось пылью, хотя снаружи витрины для порядка всё же держали в чистоте. Кешу охватило странное чувство, будто эти пустые витрины как-то связаны с тем, что он купил лишнюю банку. Это было похоже на дежавю. У юноши мурашки побежали по коже, и в сознании промелькнула тень человека, с которым он собирался встретиться. Ощущение было очень сильным, но длилось всего пару секунд, ведь ему не за что было зацепиться в воспоминаниях Кеши, поэтому оно почти сразу исчезло. Кеша недоумённо пожал плечами и начал подниматься по неподвижному эскалатору, как по лестнице. Торговый зал гудел, и до конца рабочего дня было не близко.

РЕАЛЬНОСТЬ ПЕРВАЯ

Отрывок из газеты:

«Сотрудниками УМВД России по г. Кнежину продолжаются поиски трёх без вести пропавших девушек. Все они исчезли в период с двадцать пятого августа по пятое октября 2018 года и до настоящего времени их судьба и местонахождение не известны.

Антуфьева Анна Петровна 1997 года рождения, студентка. Приметы: на вид 18-19 лет, рост 162 см, худощавого телосложения, волосы тёмно-русые до плеч, глаза голубые. Была одета в тёмно-синий спортивный костюм.

Никитина Елена Аркадьевна 1999 года рождения, студентка. Приметы: рост 170 см, нормального телосложения, волосы медного цвета, вьющиеся, носит очки в чёрной оправе. Была одета в куртку малинового цвета, светло-голубые джинсы.

Гаврилова Василиса Андреевна 2001 года рождения, учащаяся 11 класса. Приметы: рост 165 см, худощавого телосложения, волосы тёмно-русые, глаза карие. Была одета в желтую демисезонную куртку, тёмные брюки, носила бежевую шерстяную шапку с рисунком панды.

Всех, кому что-либо известно о судьбе и местонахождении пропавших, просим сообщить по указанным телефонам. Конфиденциальность гарантируется…»

Глава 1

За всё время я видела эту странную девчонку всего-то раза три. В первый раз – на автобусной остановке в начале осени. Я ехала на автобусе, прислонившись виском к окну, и покачивала головой в такт песне, которая бренчала в наушниках. Взгляд скользил по фигурам прохожих, ни на ком не задерживаясь, – и вдруг встретился с глазами случайной девушки, которая резко подняла голову. Меня передёрнуло, как от прикосновения чего-то холодного. Был поздний вечер, на улице моросил дождик. Девушка куталась в шерстяное пальто, на лице у неё была медицинская маска. Очень резко выделялось это белое лицо на фоне темноты и мокрого асфальта, как клочок белизны во мраке.

Автобус уехал дальше, и я даже разглядеть её толком не успела, но образ отпечатался в мозгу. Как картинка в комиксе. Почему-то мне подумалось, что эта девушка выглядела очень одинокой.

Во второй раз я заметила её в большой толпе учеников в конце коридора в нашей школе, – да-да, оказывается, мы учились с ней в одной школе всё это время. Тёмные ровные волосы, бледное лицо спрятано за куском белой ткани; она мелькнула среди вихрастых голов и скрылась за углом, как не было её. Наконец, в третий раз эта девка показалась в школьном окне на четвёртом этаже, когда наш одиннадцатый класс, ворча и вздрагивая от порывов сентябрьского ветра, наматывал круги в соседнем парке. Возле школы когда-то посадили целую аллею из тополей, листья пожелтели и еще не успели осыпаться, и я увидела девчонку прямо сквозь кроны деревьев. Она немного понаблюдала за нами, а потом исчезла. На совместных для всей параллели занятиях по физкультуре она никогда не появлялась.

Наверное, не нужно объяснять, что за всё время я не обменялась с ней ни единым словом, – но всё же стало интересно, кто она и откуда взялась. Не каждый день встретишь человека, который словно вернулся с того света. Эта странная девка выглядела так, что ей на Хэллоуин можно было даже не придумывать костюм, просто прийти на любую вечеринку в своём обычном наряде, и этого было бы достаточно, чтобы все обалдели. Видок у неё был стрёмный.

Из моих знакомых о ней почти никто ничего не знал. Говорили, что её зовут Зоя, перевелась сюда две недели назад, но на уроках почти не появлялась и держалась отстранённо, ни с кем не общаясь. Видимо, какое-то событие нарушило нормальный ход её жизни, причём надолго. Может, болела чем-то (ведь она всё время носила эту дурацкую маску на лице), а может, просто шарики за ролики заехали, и она стала панически бояться, что вдохнёт опасные микробы или вроде того. У Зои не было аккаунтов ни в одной из социальных сетей, что сильно осложнило сбор информации о ней. И это же косвенно подтверждало, что с головой у неё наверняка не всё в порядке. Где вы видели современного человека, у которого нет аккаунта хотя бы ВКонтакте?

Поспрашивав немного, я потеряла к ней интерес и махнула рукой. В конце концов, не моё дело, что там у неё происходит и как она живёт. И потом, я не люблю вешать на других ярлыки. Сама уже обожглась на этом, и не раз.

Когда я только перевелась в эту школу, окружающие вообще считали меня гопницей, причем так думали все – и одноклассники, и учителя. Еще бы! Девчонка с Левого берега Двины, неразговорчивая, вечно ходит в тёмной толстовке, как наркодилер. Если вы не в курсе, Левый берег для Кнежина – это примерно как Чертаново для Москвы. Тот еще райончик, а я там прожила семь лет и много чего повидала, пока мама не встретила отчима, и мы не переехали.

А тут – гимназия номер пять, одна из лучших школ в городе. Вся такая нарядная, выкрашенная в сливочный цвет – пряничный домик, а не школа. На всех этажах развешаны стенды с фотографиями почетных выпускников: один академиком стал, другой генералом, третий изобрел лекарство от рака или еще от чего-нибудь.

Мать и отчим после переезда в центр города готовы были об стенку расшибиться, лишь бы пристроить меня в эту школу. Небось, надеялись, что после этого я наконец-то возьмусь за голову, покончу со всеми бзиками. Мама это так и называет: «Твои бзики». У неё жестокое чувство юмора.

Помню, я впервые явилась в эту школу с шапкой на голове. В пятой гимназии старшеклассников не заставляют – и слава Богу! – напяливать на себя школьную форму, есть только простые рекомендации по части одежды: не носить джинсов, не одевать слишком яркие вещи, а в идеале должен быть «белый верх и чёрный низ». Я выбрала серые брюки и чёрную толстовку-худи, а еще нацепила шапку, потому что с утра не успела помыть волосы – так уж получилось. Зашла в класс, молча села за последнюю парту, ни с кем не здороваясь. Почему-то наша клаха Галина Сергеевна в тот день опоздала, зато вместо неё к нам заскочила физичка – Зинаида-хрен-вспомнишь-её-отчество. Перепутала кабинеты. Так вот, эта физичка – злющая старая дева – мигом высмотрела меня, вернее, шапку мою. И подняла крик:

– Это что такое? На задней парте! Вы у нас новенькая что ли? А ну-ка снимите шапку, вы же в классе!

– Извините, – говорю.

– «Извините». Как хоть зовут вас?

– Алиса. Вдовина.

Физичка опять вздохнула. Потом сняла очки, протёрла их с таким страдальческим выражением лица и добавила:

– Что-то мне подсказывает, Алиса, девочка в шапке, что вы у нас до выпуска не доучитесь. С таким отношением.

Нормально, да? Самое смешное, что утром следующего же дня я застала эту физичку в школьной столовой, куда я заскочила купить сока, а она – вся помятая, с припухшими глазами, явно с бодуна – явилась за огуречным рассолом. Прямо так и спросила шепотом у продавщицы: «Есть рассольчик?» Дворянский апломб где-то потерялся.

Если не считать побитой жизнью физички, остальные учителя здесь сдувают пылинки с учеников и общаются вежливо, по правде говоря, намного вежливее, чем я привыкла. Пятая гимназия – частная, тут учатся за деньги, причем немалые по меркам нашего города. Поэтому каждый третий ученик – или сын депутата городского совета, или дочь крупного предпринимателя, у которого пять магазинов, или шесть кальянных, или еще что-нибудь.

– Может, эта девушка в маске тоже дочка какого-нибудь богатого дядьки? Или чиновника? – предположила моя подруга Дашуля, когда я поделилась своими мыслями. – Какие-то проблемы начались, может, с наркотиками или со здоровьем. Вот её и пристроили сюда хотя бы для вида, типа получает образование. Если её родители сделали крупное пожертвование в фонд школы, наш директор явно пошел бы навстречу.

– То есть её предки платят кучу денег, чтобы она валяла дурака? – подытожила я. – Хотела бы я так жить! Можно тусить круглыми сутками.

– Алиса, и что бы ты потом делала без нормального образования? А как же университет?

– А нафиг он, если денег и так куча?

Я только хмыкнула, а Дашуля нахмурила свои васильковые глаза и надулась. Однажды в соцсети мне попался дурацкий пост на тему психологии: якобы в любом человеке живёт сразу три личности, которые попеременно сменяют друг друга. «Ребёнок», «Взрослый» и «Родитель». В мозгу Дашули явно половину времени за штурвалом стоит «Родитель», который заботится и о ней, и обо всех окружающих, читает нотации и бухтит. Но когда он сваливает, Дашуля становится милой и весёлой.

Дашуля была первой, кто заговорил со мной в этой школе. А потом как-то незаметно мы стали лучшими подругами. С тех пор прошло меньше года, а кажется, что я целую жизнь её знаю – столько времени мы провели вместе за просмотром всяких сериалов, деланием домашки и просто зависая где попало. И это несмотря на то, что мы с ней очень разные.

Я, скажем так, прямолинейный человек – предпочитаю говорить напрямую всё, что думаю. Иногда получается грубо, даже очень. Мама говорит, что я скандалистка и что надо учиться сдерживать себя. А мне наоборот думается, что все взрослые – ужасные лицемеры: постоянно притворяются, сглаживают углы, а потом сами удивляются, почему вокруг столько лжи, а в мире полный бардак.

Хотя мне от этой погони за правдой одни проблемы. Однажды я даже подралась на концерте Оксиморона. Без шуток. Пришлось бить по роже пьяного парня, который ко всем цеплялся, а потом еще прыснуть ему в лицо из перцового баллончика. Я тогда сломала два ногтя и разбила костяшки на правой руке до такой степени, что пальцы неделю не разгибались. Еще и разревелась. Только в голливудских боевиках девушки могут двадцать человек отлупить и остаться с идеальными руками.

Ну, Дашуля не такая, естественно – она самый спокойный и воспитанный человек в этом классе, вся такая мягкая и тёплая изнутри и снаружи. С детства любит мягкие игрушки, у неё в комнате целый стеллаж ими завален. Коллекционирует старые фигурки из «Киндер-сюрприза». За год прочитывает больше книг, чем я за всю жизнь. В общем, положительная девочка на все сто пять процентов. Если бы моя жизнь была фильмом, где между сцен звучит закадровый голос, то я бы предпочла, чтобы этим закадровым голосом была Дашуля. По крайней мере, она бы смогла красиво всё рассказать, с метафорами и прочим, может, где-нибудь процитировала бы великих поэтов. Я, как видите, такая себе рассказчица, могу разве что сбивчиво изложить, что у меня на уме, да еще неудачно пошутить, так что потом самой стыдно.

У меня скромные успехи в учебе по всем предметам, кроме физкультуры – хотя бы там я блистаю, могу чётко забросить три «трёхочковых» из пяти. Меня без вопросов взяли в школьную волейбольную команду. Дашуля бегает еле-еле, как пожилой астматик, в тренажерном зале, наверное, ни разу в жизни не была. Зато она умеет работать мозгами, и у неё всегда можно списать домашку, в отличие, например, от Кариночки, учительской подлизы.

В моей сумке всегда лежит плеер и фальшивые наушники-битсы, заказанные когда-то из Китая, и в свободное время я слушаю музыку. Когда-то я налепила на эти наушники две наклейки «инь и ян», символизирующие баланс света и тьмы во внутреннем мире человека. Почему-то мне казалось, что это прикольный дизайн (на самом деле нет, скорее всего). В любом случае, одна из наклеек вскоре намокла под дождем, и «ян» на ней стёрлась – баланс нарушился. Я хотела исправить эту оплошность, но потом забила на неё и оставила всё как есть. В конце концов, мы все носим в себе зерно противоречия. Не бывает такого, чтобы в душе установилась полная гармония. Разве нет?

***

Настал тот самый день, когда я увидела Зою в четвёртый раз.

После уроков я сижу за столиком в школьной столовой, вдыхая запахи дешевых макарон, котлет в томатном соусе, чуть подгоревших блинов – в общем, привычные ароматы для таких мест. Здесь душно, так что пришлось снять толстовку и обернуть её за рукава вокруг бедер; теперь все могут насладиться видом моей футболки с принтом из «Стражей Галактики».

Столик покрыт тоненьким слоем жира, лампа у меня над головой гудит и мерцает. Местечко не самое шикарное, но грех жаловаться: в моей старой школе столовка была куда хуже. Мне, в общем-то, пофиг, я просто убиваю время до начала тренировки по волейболу.

Дашуля ушла за пирожками и чаем, а я слежу, чтобы никто не занял наш счастливый столик возле окна, откуда видно улицу и кусочек парковой аллеи. И жую жвачку с химически апельсиновым вкусом. Время от времени раскатываю сладкий комок на языке и надуваю пузырь, пока он не лопается с громким веселым щелчком – «Шлеп!» Глупая детская привычка, от которой я никак не могу отказаться; мне всегда казалось, что надувание пузырей из жвачки – это что-то детсадовское, совсем-совсем незрелое, из мира персонажей канала «Дисней». Взрослые девушки, которые нравятся парням, не надувают пузырики, не бегают до седьмого пота на тренировках; они носят обтягивающие блузки вместо толстовок и делают модные причёски, чтобы волосы красиво обрамляли лицо. А еще я слышала, что постоянное жевание жвачки может вызвать язву желудка.

Кстати о парнях. Двое молодых людей присаживаются за столик неподалеку, и один из них мне знаком – высокий, короткая стрижка, белая футболка обтягивает широкую грудь. Это же Костя Михеев из параллельного одиннадцатого класса, он еще играет в школьной волейбольной команде. Я ловлю его взгляд и машу ладонью в знак приветствия, а Костя дружелюбно улыбается и кивает в ответ, как бы говоря: «Привет, извини, не могу к тебе подсесть, я тут с товарищем».

Я чувствую, как кровь приливает к щекам. На физкультуре у нас девочки и мальчики тренируются отдельно, но на дополнительных занятиях тренер иногда устраивает игры смешанных команд. Там я и подружилась с Костей, там же и втрескалась в него. Костя очень красивый, выглядит старше своих лет, и у него такая энергетика… мне кажется, девушки в его присутствии всегда немножко распалены. Во всяком случае, у меня звук его голоса и запах дезодоранта как будто опьянение вызывают. А еще я знаю, что он сейчас ни с кем не встречается. Я как-то спросила об этом, как бы в шутку, а он потом взял у меня номер телефона, но так и не позвонил. Даже в друзья «Вконтакте» не постучался.

Блин, если Костя позовёт меня на свидание, я мигом прощу все обиды, честное слово! Особенно если он улыбнется и сложит брови домиком, чтобы получился сексуальный взгляд – тогда никто не устоит. Кстати, он, кажется, ходит в качалку. Я никогда не видела его без футболки, но могу представить, что там, под футболкой, скрываются реальные кубики пресса…

Вся кровь, какая только есть в организме, устремляется мне в лицо, даже жарко становится. Какая же я всё-таки озабоченная! Не хватало еще сидеть тут и краснеть на глазах у Кости безо всякой причины. Я пытаюсь отвести от него взгляд, и тут за мой столик присаживается вихрастый белобрысый парень в темном пиджаке – да так, что заслоняет собой Костю.

– Привет, Алиса, – говорит Стас, старательно изображая дружелюбие. Бросает рюкзак на соседний стул и аккуратно кладет на стол свой ноутбук. – А где Даша?

Ну, какого черта!

– Привет-привет, – отвечаю я. – Дашуля ушла за пирожками, сейчас вернется.

– О, классно! – улыбается Стас. Он постоянно поправляет густую чёлку, чтобы не лезла в глаза. – Я тоже хочу есть. Но не есть Грут.

Испанский стыд, какой ужасный каламбур! Стас намекает на принт на моей футболке, хотя там изображен даже не Грут, а Звездный Лорд, он же красавчик Крис Прэтт.

Стас учится в том же классе, что и Костя. И раздражает меня с первого дня нашего знакомства. Он напыщенный, вредный, к тому же ботаник – в общем, он из тех людей, с которыми я не стала бы добровольно общаться. Но (загвоздочка!) Стас дружит с Дашулей, причем очень давно, чуть ли не с третьего класса. Поэтому, когда я скорешилась с Дашулей, то получила этого фуфела в качестве бесплатного бонуса. И ладно бы он просто тусил в нашей компании, но Стас обожает выводить меня из себя. Знаете, существует категория людей, которым нравится говорить в пику тебе – вот, Стас именно такой. Не дай Бог тебе озвучить своё мнение о чём-либо: о новом фильме, о сериале, о политической обстановке в Малайзии, – Стас выслушает, а потом скажет что-нибудь наперекор.

Однажды у меня хватило глупости похвалить в его присутствии фильм «Стражи Галактики» – Стас тут же закатил двадцатиминутную лекцию о том, почему этот фильм банальный и глупый, и закончил тем, что Marvel вообще переоценены. Не удивлюсь, если на самом деле фильм ему нравится, просто Стас патологический тролль. Мы тогда спорили до хрипоты, и я чуть не врезала ему по наглой физиономии.

– Не боишься запачкать? – Я киваю на ноутбук, который лежит в окружении жирных пятен.

– Боюсь. Но я рисковый парень, – жизнерадостно заявляет Стас. – А вообще ноут уже старый, ему четыре года. Я сейчас подыскиваю себе новый, с процессором последнего поколения. Да и жесткий диск хочется побольше, хотя бы на два терабайта, а то пятисот гигабайт ни на что не хватает.

Еще бы их хватало! Из пятисот гигабайт четыреста девяносто девять наверняка заняты порно.

Забыла сказать, что Стас помешан на компьютерах. Всюду таскает с собой этот ноутбук, обклеенный стикерами с героинями аниме-сериалов. Целая толпа рисованных девушек с большими глазами и томными лицами. Есть в них что-то пассивно-агрессивное, как будто они безмолвно укоряют реальных девчонок за то, что мы не такие яркие и идеальные. Я из всего этого гарема знаю разве что двух: рыжую Макисе Курису и Ноль Два с розовыми волосами (первая еще куда ни шло, но вторая – такой зашквар, Стас! Тот аниме-сериал был ужасен!).

У нашего стола появляется Дашуля с подносом, нагруженным всякой вредной вкуснятиной. Жаль, что в столовой не продают чипсов, это был бы отличный финальный штрих для нашего углеводно-жирового меню.

– О, привет, Стас! – радостно восклицает она. – Как дела? Алиса тебе рассказала новости?

Стас поворачивается к Дашуле, и его губы сами собой растягиваются в улыбку, на этот раз вполне искреннюю. Дашуля же, с тех пор, как ей поставили брекеты, вечно улыбается одними губами. Наверное, стесняется.

– Нет, не рассказала…

Поднос приземляется на стол, а Стас и Дашуля по традиции обнимаются – это у них такое дружеское приветствие. А я хмыкаю. Никогда не понимала обнимашек между парнем и девушкой, если они не встречаются, конечно. Хотя должна признать: есть в отношениях Стаса и Дашули нечто невинно-трогательное, как будто они родственные души. Дашуля в его присутствии всегда выглядит чуть более спокойной, умиротворенной, а Стас рядом с ней старается немножко сдерживать свой противный характер.

– Ох, надо бы и мне что-нибудь купить, – заявляет Стас, бросая долгие взгляды на прилавок.

– Зачем? – вскидывает брови Дашуля. – Тут столько всего, возьми лучше мой пирожок. Если я меньше съем, то хотя бы не растолстею.

– Спасибо, родная! – говорит Стас. – Ты меня выручаешь, как всегда.

А сам тут же набрасывается на дармовое угощение. Вот же хитрый лис! Небось, специально подкараулил нас здесь, чтобы поесть за счет наивной девочки.

Дашуля уделяет пирожкам куда меньше времени, чем рассказу о странной новой однокласснице – в основном с моих слов. В её интерпретации звучит куда более трогательно, чем оно есть на самом деле. Стас, слушая её, не устает работать челюстями.

– Наверное, расскажу об этой девочке в своем блоге, – подводит черту Дашуля. – Ютуб должен знать.

Ах, да, она ведь у нас начинающий видеоблогер – сто семь подписчиков, между прочим! Правда, из них четыре подписки мои, пришлось создать четыре разных аккаунта. Если Дашуля когда-нибудь станет популярнее Марьяны Ро, я их незаметно уберу.

– Серьезно, в блоге? – спрашиваю я. – Кому это будет интересно?

Стас фыркает.

– Так она реально всё время ходит в медицинской маске? – перебивает он. – А зачем? Она типа раком болеет или микробов боится?

– Не знаю. Вроде, все волосы у неё на месте. Или ты никогда её не видел?

– Не видел, – признаётся Стас. – Или не запомнил. Хотя я не всех в «В»-классе хорошо помню. Она симпатичная?

– Скорее уж жуткая, – отвечаю я. – Взгляд тяжелый, как у статуи. У меня от неё мороз по коже.

– Не надо так говорить про человека, – вмешивается Дашуля. – Ты же её не знаешь совсем. Может быть, она хорошая.

Мы еще немного обсуждаем новенькую, хотя, кажется, тема уже исчерпана до основания.

– Ну, она как минимум не вампир, – резюмирует Стас. – Потому что последнюю неделю по утрам было солнечно, и она просто не смогла бы прийти в школу. Не люблю вампиров.

– Надеюсь, ты указал эту пикантную деталь в своей анкете на сайте знакомств? – хихикая, спрашивает Дашуля.

– Еще нет, но спасибо за идею.

Сайт знакомств? О чем это они? Наверняка буду ненавидеть себя за это, но я должна узнать подробности. У этой парочки всегда есть какие-то свои секреты, тайные шутки, над которыми они тихонько смеются вдвоем, не посвящая посторонних. Признаюсь, это немножко бесит.

– Что за сайт знакомств? Ищешь себе девушку?

– О, не просто девушку, – самодовольно улыбается Стас. – Королеву!

Он открывает ноутбук, разворачивает экраном ко мне, и мои глаза видят зрелище не для слабонервных. Розовенький сайт, весь в сердечках и тошнотворных купидонах, я бы на таком даже регистрироваться не стала. Но у Стаса тут явно популярная страничка, лайков хоть отбавляй.

Фотография профиля «великолепная»: Стас в дурацком сером свитере и роговых очках, видимо, позаимствованных у бабушки. Физиономию специально сделал глупо-ботанскую, как будто у него десятидневный запор. На другой фотографии он позирует с пачкой пятисотрублевых купюр, как крутой мажор, на третьей – с задранным рукавом демонстрирует свой хиленький бицепс (даже у меня руки рельефнее, хотя я девушка).

Чуть ниже его короткий рассказ о себе: «Я не просто парень, я – твоя мечта. Мне 17, учусь, занимаюсь спиритическими практиками. Еще молод, но уже практически не зависем. Ищу верную спутницу – мою королеву, нежную и добрую, которая поддержит меня на жизненном пути. Возраст значения не имеет, важна в первую очередь душевная красота. Жду вас, прекрасные дамы!!!!)))»

Насколько далеко этот парень готов пойти, чтобы потроллить других? Иногда очень трудно разобрать, что он говорит и делает в шутку, а что всерьез. Во всяком случае, те люди, которые оставили десятки саркастических комментариев на страничке, явно приняли анкету за чистую монету.

– Ты что – мазохист? Такие шутки делать. – Я приподнимаю бровь. – Нравится, когда над тобой потешаются?

– Видишь, ты же поняла, что это шутка. В этом вся соль, – объясняет Стас. – Это как тест на IQ. Если всё понял и посмеялся шутке, значит, прошел тест. Если не понял и начинаешь выкобениваться, значит, идиот. А я собираю самые смешные комментарии и рофлю над ними.

– Рофлю? – переспрашиваю я. – Это что за слово?

– Ну, лолирую.

– Чего-чего? – Я поворачиваюсь к Дашуле. – Он пытается сказать что-то неприличное?

– Не парься, – говорит Дашуля, уплетая пирожок с повидлом. – Даже я не всегда его понимаю, а я говорю почти на трех языках.

– Вроде, неглупый парень, а страдаешь фигнёй, – говорю я. – Надо тебе девушку найти.

Стас пожимает плечами, достает из кармана складной нож и режет им ватрушку на две половины. А меня передергивает, вся веселость момента мгновенно испаряется.

Что еще за шутки? Откуда нож? И это не маленькая перочинная хрень, а большой, увесистый нож с объемной рукоятью, на вид довольно острый. Тускло поблескивает серебристая сталь.

– Ты что – притащил это в школу? Всегда с собой нож таскаешь?

– Да, – отвечает беззаботно Стас. – Полезная штука. А что? Я же не бегаю с ним по коридорам.

– А ты в курсе? – Я поворачиваюсь к Дашуле. Она пожимает плечами, прихлебывая чай из стакана. – Ну, типа это…. Ты больной что ли?

Не думайте, что я совсем уж неженка; на Левом берегу полным-полно парней, которые из дома не выходят без ножа, и мне с такими приходилось общаться (с одним я даже встречалась недолго). Но одно дело – четкий парень с района, и совсем другое – этот воспитанный интеллигент с ноутбуком. Стас ведь из тех порядочных заучек, которые всегда сдают домашнее задание вовремя, из школы приходят вовремя, наверное, еще и маму целуют в щечку перед сном. Ему зачем нож? Играть в «земельки»? Или для самообороны? Вообще-то нож – хреновое оружие для самообороны, это вам не шокер и не перцовый баллончик. Ножи пускают в ход только отморозки, которым не страшно человека зарезать.

Мне вдруг захотелось увести отсюда Дашулю или хотя бы сесть между ней и Стасом, чтобы отгородить её от этого парня. Но Дашуля моего беспокойства явно не разделяет, выглядит такой же беспечной, как и всегда.

– Алиса, ну что ты, в самом деле? – говорит Стас. – Боишься что ли? Хочешь, я подарю тебе этот ножик?

– Нет уж, – отвечаю я брезгливо. – Оставь его себе.

– Даша, хотя бы ты объясни ей, что я не опасен для общества.

– Слишком поздно. Нам уже не запудрить ей мозги, – отвечает Дашуля зловещим голосом, а у самой улыбка до ушей. – Теперь придётся похитить её и пытать, пока она не перестанет хмуриться. Мы всегда похищаем только самых красивых!

Блин, только не это! Я не успевают отреагировать; Дашуля кошкой бросается на меня и безжалостно щекочет своими тонкими пальцами. Она излучает тепло и лёгкий запах жасмина – сладковатый парфюм. А я до смерти боюсь щекотки! Вся трясусь, пытаюсь отбиваться, хохочу как сумасшедшая. Щекотать Дашулю в ответ бесполезно: она тоже чувствительна, конечно, но не так, как я, и победить её в этой дуэли невозможно.

Смартфон вибрирует в кармане и издает короткую мелодию.

– Да отпусти меня, там СМСка пришла! – умоляю я, и только тогда Дашуля прекращает экзекуцию.

Конечно, это от мамы: «Не задерживайся после занятий, иди прямо домой. Целую». Я закатываю глаза. Мама постоянно присылает такие ерундовые сообщения, словно боится, что я сбегу в другую страну, если чуть-чуть ослабить поводок. Конечно, она заботится обо мне и всё такое, но это немного унизительно. Хотя если вспомнить последние новости о пропавших девушках в нашем городе… понятно, почему мама стала параноиком.

Дашуля новостные сайты явно не читает, иначе не стала бы шутить о похищениях.

Нужно ответить маме. Я набираю короткое «ОК», добавляю целующий смайлик. Убираю смартфон в карман и вдруг замечаю Зою!

Эта странная девица стоит в дальнем конце столовой, недалеко от выхода, и неотрывно смотрит на наш столик. Вернее, сейчас она таращится на меня, наши глаза встретились. Я сглатываю комок в горле. Черт, ну что за нелепица? Что ей надо?

– О, это та новенькая девчонка, о которой вы рассказывали? – шепотом спрашивает Стас. – Которая с маской на лице? Интересный у неё… э-э-э… прикид.

Дашуля смущенно машет Зое в знак приветствия, но та не реагирует. Вдруг в столовую вваливается парень из нашего класса Егор и, пройдя мимо Зои, слегка толкает её плечом. Кажется, она бросает ему вслед какие-то слова, и он останавливается с оскорбленным видом. Егор – вконец испорченный мажор, к тому же быдло, которое быкует по любому поводу.

В столовой полно народу, поэтому тут висит низкий гул, какой бывает, когда десятки ртов одновременно говорят. Видно, что Егор и Зоя ругаются, но разобрать их слова невозможно. У него вся физиономия покраснела, трясет кулаками, как на дворовой разборке, а она огрызается, но стоит неподвижно – вся такая тонкая, хрупкая, как обломанный цветок.

Мне на эту девушку наплевать, хуже того, она меня раздражает – сама не знаю, почему. Но если Егор сильно толкнет её или двинет по лицу, проблемы будут у всего класса.

– Он что, задирает её? – спрашивает Дашуля. – Какой ужас!

– Так, сделай что-нибудь полезное. – Я бросаю выразительный взгляд на Стаса. – Ты парень, иди и вмешайся.

– Что? Я её даже не знаю, – отнекивается он. – Почему я должен за неё впрягаться? К тому же этот ваш Егор – неадекват. Подкараулит меня потом в переулке и лицо сломает.

– Ну, ты… герой, блин!

– Когда я говорил, что я герой? – пожимает плечами Стас.

– Ах, ну тебя в баню!..

Я отодвигаю стул и спешу на другой конец столовой. Ужасно глупо лезть в чужие разборки, но ничего не могу с собой поделать. Если бы я всегда поступала по уму, то стала бы другим человеком – более правильным, но менее живым, наверное.

Вклиниваюсь между Егором и новенькой и слышу последний кусочек их разговора.

– … а ты рот вообще закрой, – шипит Егор, тыча пальцем в воздух, словно пытаясь пробить дыру в пространстве. – И не открывай его никогда. Поняла меня, уродка ненормальная?

– Или что? Что ты сделаешь? – вкрадчивым голосом спрашивает Зоя. – Ударишь меня?

Я расставляю руки, создавая барьер между ними:

– Всё, хватит. Егор, тебе чего надо? Иди, давай, куда шел.

– О, как! – Егор сверлит меня взглядом. – Ты, Вдовина, у нас кто теперь? Защитница убогих? Или подружка её?

– А тебе какая разница? Что ты к ней пристал?

– Я пристал?! – возмущается парень. – Она первая со мной заговорила. Передай-ка ей, что если еще что-нибудь ляпнет про моего отца, я ей голову оторву на хрен!

У Егора глаза налились кровью, и жилы на шее вздулись, как у быка. Меня разбирает любопытство – какую гадость могла сказать ему новенькая, что он так взъерепенился? Ходил слушок, что отец Егора отсидел изрядный срок на зоне в девяностые, причем за какое-то мерзкое преступление – то ли за изнасилование, то ли за похищение. Но откуда Зоя могла это узнать? Она здесь всего-то неделю.

– Жаль, что ты не из этих, – заявляет неожиданно Зоя. Она так и сверлит Егора холодным взглядом. – Так было бы проще для всех. Ты ничем не лучше своего отца, у тебя просто судьба по-другому сложилась.

– Что ты несешь-то? – кипятится Егор. – Что несёт? Ты больная что ли? Как тебя в школу пустили?

– Что у вас происходит? – спрашивает подоспевшая Дашуля.

Зоя вдруг шарахается к стене, и теперь холодные водянистые глаза ощупывают меня и Дашулю. Этот её тяжелый взгляд очень неприятен – Зоя на самом деле немножко смахивает на пациентку дурдома. Я всё больше удивляюсь, как её вообще приняли в гимназию: любой учитель, поговорив с этой девицей хотя бы пять минут, засомневался бы, что ей стоит здесь находиться. Такое чувство, что она обладает даром внушения.

– Ты – не трогай меня, – говорит Зоя Дашуле с таким видом, словно перед ней что-то мерзкое. – Не подходи ближе.

– А что я сделала? – удивляется моя подруга.

– Ничего. Но теперь-то я всё поняла насчёт тебя. Поначалу сомневалась, а теперь всё стало ясно.

Ссора сама собой поутихла, теперь все просто стоят кружком и пялятся на Зою и Дашулю. Неловкая тишина; я не понимаю, что происходит, да и никто, видимо, не понимает.

Неожиданно появляется еще один мой одноклассник Ваня Крюков – такой же мрачный и сутулый, как обычно. Обводит всех непонимающим взглядом и останавливается на Егоре:

– Эй, что за столпотворение? Старик, ты что ли опять ищешь неприятностей?

– Да новенькая какая-то больная! – начинает жаловаться Егор. – Лезет ко всем, несёт какую-то пургу. Её надо отвести в медкабинет, чтобы ей капельницу сделали на мозг.

– Ну и забей на неё. Пошли пожрем лучше. Чего тратить на неё время?

Ваня достает одну руку из кармана, хлопает Егора по плечу и увлекает за собой – по направлению к кассе. Я чувствую прилив благодарности: Ваня, конечно, не самый дружелюбный парень, но у него редкий дар разруливать конфликты. Спасибо за помощь, Ваня.

Зоя, впрочем, не собирается никого благодарить. Она пилит на нас с Дашулей таким взглядом, словно мы только что плюнули на её одежду, затем разворачивается и уходит, не сказав ни слова.

– Что это с ней?

– Если она после тяжелой болезни, то, может быть, сидит на сильнодействующих препаратах, – говорит Стас. Оказывается, всё это время он стоял у меня за спиной, но не вмешивался. – Чтобы снимать боль. Может, она немного под кайфом постоянно, вот и несёт всякую чушь.

– Звучит не очень правдоподобно, – мягко возражает Дашуля.

– Ну, других теорий у меня нет.

– Кстати, спасибо огромное за помощь. Ты, блин, настоящий рыцарь, – говорю я Стасу, бросив на него испепеляющий взгляд.

Стас лишь пожимает плечами.

– Меня ценят за обаяние и ум, а не за мускулы.

– Ох, прямо-таки за обаяние и ум, да? Хорошо бы у тебя появилось хоть немного того или другого!

– Кто бы говорил….

– Эй, не ссорьтесь вы! Не хватало еще слушать вашу ругань, – Дашуля влезает между нами, торопясь прервать грызню. – Лучше посоветуйте сериальчик на выходные. Я ищу что-нибудь с хорошим сюжетом, но без «стекла», чтобы слёзы не лить. Сильвупле.

– Может быть, «Мир Дикого Запада»? – предлагаю я.

– «Отличный» совет, Алиса, – бросает Стас. – Это тот самый сериал, который умер еще до конца первого сезона, потому что сценаристы напридумывали всякой ерунды? Даша впустую потратит время.

– Вот оно что? – У меня от злости начинают закипать мозги. – Может, тогда ты что-нибудь предложишь? Я скажу, что твой вариант – отстой, и мы будем квиты.

– Я не бросаюсь рекомендациями направо и налево, – высокомерно заявляет Стас, поправляя чёлку. – Если я что-то предлагаю, это всегда лучшее из лучшего.

Дашуля закатывает глаза, но она уже ничего не может поделать. По пути в холл мы со Стасом продолжаем препираться, а потом расходимся по своим делам – и я всерьёз начинаю подумывать о том, чтобы когда-нибудь отравить его. В смысле, насмерть. Или хотя бы купить большие ножницы и отрезать его хипстерскую чёлку.

Глава 2

Воскресным утром я просыпаюсь от писка будильника: 8:30. За окном еще горят фонари, в комнате сероватый сумрак и к тому же прохладно, даже не хочется голову высовывать из-под одеяла. Я потягиваюсь и издаю жалобный стон. Всё-таки жестоко, Алиса, заставлять себя просыпаться в такую рань в выходной день! Но это порядок, к которому я сама себя приучила, и отказываться от него я не собираюсь, тем более сегодня.

Рука сама тянется к ножке кровати, возле которой лежит термос с чаем. Несколько лет назад у меня случались приступы бессонницы – могла полночи пролежать с открытыми глазами в позе эмбриона, наедине со своими мыслями и стуком сердца. Такие себе воспоминания. Утренние пробуждения оборачивались настоящим кошмаром, и я стала с вечера наливать в термос горячий чай с лимоном, чтобы утром можно было попить его, не вылезая из постели, и хоть немного взбодриться. Сейчас я просто кайфую от этой своей привычки. Чай успел подостыть даже в термосе, но он всё равно тёплый, сладкий, чашка приятно греет ладони.

Потом я на цыпочках иду в ванную и принимаю душ, нацепив на голову полиэтиленовую шапочку, чтобы не намочить волосы. Возвращаюсь к себе и тихонько одеваюсь, не включая свет. На пробежку я обычно одеваю тайтсы. Во-первых, потому что в них не холодно ногам. Во-вторых, потому что это секси. Я, наверное, из тех девушек, которым облегающие штаны идут куда больше, чем юбка. Дополняю свой наряд черной толстовкой с красными полосами на рукавах.

Летом я бы выбрала футболку с длинными рукавами и мини-шорты. Одежду с короткими рукавами никогда не ношу – терпеть не могу, когда люди пялятся на мои шрамы.

Закидываю за плечо рюкзак. Не очень-то удобно бегать с рюкзаком, но ничего не поделаешь: после тренировки я пойду сразу к Дашуле, мы уже договорились об этом, а значит, нужно захватить комплект сухой одежды. Правильнее было бы вернуться домой и переодеться, но что-то не хочется лишний раз сюда возвращаться.

– Алиса, ты уже проснулась? – мама показывается из дверного проема, ведущего на кухню. Её волосы, обычно идеально уложенные, распушились во сне, торчат во все стороны. – Завтракать будешь? Может, кашу сварить?

Вот чёрт! Я старалась не шуметь, но мама спит чутко, как партизан, мимо неё не прошмыгнешь. А отчим, поди, дрыхнет еще. Он в выходные дни никогда не проснется раньше десяти, даже если зомби-апокалипсис начнется.

– Я на пробежку. – Торопливо надеваю кроссовки, надеясь избежать лишних расспросов. – Потом пойду к Даше, у неё что-нибудь перехвачу. Не надо завтрака.

– Ты домашнее задание хотя бы сделала?

– Даша обещала мне помочь подготовиться к контрольной по химии.

Вообще-то я думаю не столько о домашке, сколько о возможности позависать с подругой и посмотреть какой-нибудь фильмец. Но в боковом отделе рюкзака лежат рабочие тетради, так что всё честно.

– Конечно, это здорово, Алиса, что тебе есть с кем общаться, но ты опять собираешься пропасть на целый день. Мы ведь хотели провести выходной вместе. Поужинать всей семьей, я уже мясо замариновала…

– Правда?

– Ты обещала, что будешь.

Блин, когда был такой разговор, когда я успела что-то пообещать? Вчера за ужином? Или раньше на неделе? Вчера отчим с мамой болтали о покупке дачи; есть у них такой общий бзик – мечта выращивать всякие растения на своем участке земли, как будто это может кого-то заинтересовать. Мне стало адски скучно, и я отключилась от разговора, думала о своём и только поддакивала, когда о чем-то спрашивали. Наверное, стоило послушать. Вообще я бы предпочла питаться у себя в комнате, сидя по-турецки перед ноутбуком, но мама считает, что это неправильно, члены семьи должны кушать все вместе. Ага, у нас ведь такая образцовая семья!

– Раз пообещала, значит, приду на ужин. – Я пытаюсь отделаться малой кровью. Не отдавать же сразу целый выходной!

– Ну, давай хотя бы так…

Мама смягчается. Она подходит ближе и заботливо убирает с моей толстовки маленькие соринки, поправляет капюшон. От неё исходит тот особенный сонный дух – запах тёплых одеял и простыней с легким следом привычного парфюма. Мы с мамой вместе отражаемся в зеркале шкафа-купе, и я в очередной раз подмечаю, насколько же мы, блин, похожи! Сейчас у мамы на лице нет косметики, но если бы она навела полный марафет, то вполне сошла бы за мою старшую сестру, самую интеллигентную и красивую. И вообще она классно выглядит. Неудивительно, что отчим её выбрал.

В зеркальном отражении мы с ней как две близкие подружки, но я-то знаю, что есть незримая стена, которая нас разъединяет даже сейчас. И, как ни странно, этой стеной не является отчим.

– Мы в следующую субботу хотим в театр выбраться с Сергеем, – говорит мама как бы между прочим. – Пойдешь с нами? Вроде, будет смешная комедия по Ионеско.

Кто, блин, такой этот ваш Ионеско?

– Не, не могу. У нас тренировка перед отборочными соревнованиями по волейболу, – бормочу я, пряча глаза.

– Может быть, разок пропустишь свою тренировку, Алиса? Уж ради театра-то…

– Не, мам, лучше идите без меня.

Мама вздыхает. Она терпеть не может мои занятия спортом; вернее, её бесит не сам спорт, а то, что я уделяю ему столько времени. Однажды я сдуру сболтнула, что хочу после школы поступить в спортфак и выучиться на фитнес-тренера. Это было большой ошибкой: мама-то явно видела меня в другой профессии. Она делает вид, что уважает мою точку зрения, но её пассивно-агрессивные попытки подтолкнуть меня в «правильном» направлении – настоящая пытка. Когда она видит, как я одеваю кроссовки для бега, так и сверлит глазами. А потом выдает что-нибудь вроде:

«Алиса, я понимаю, что спортфак – это тоже интересно, но ты подумала о том варианте, который мы обсуждали? Юридический? Просто если мы работаем в этом направлении, нужно прямо сейчас нанимать репетитора. Время-то быстро бежит, сама понимаешь…»

Или:

«А я рассказывала, что дочь моей подруги уехала в Питер и там поступила в СПбГУ на финансиста? Так ей там всё нравится, так интересно. И город красивый, исторический, и подружек у неё целый миллион. А ты бы туда не поехала?»

Как будто мне есть дело до дочерей чужих подружек, которых я даже не знаю и не узнаю никогда! Хуже всего то, что непонятно, как мне реагировать. Если я молчу, мама начинает кипятиться и сыплет упрёками в третьем лице – ну что за дочь, вообще не думает о своём будущем! Если же демонстрировать фальшивую заинтересованность, получается еще хуже – в этом случае от меня ждут поступков, ждут, что я выберу, наконец, «нормальную» профессию. Вдруг захочу стать адвокатом, или чиновницей, или экономистом; одним словом, найду себе занятие приземленное и поближе к деньгам. Иногда, если мама сильно напирает, я выхожу из себя, и мы ссоримся, даже кричим друг на друга, как две гарпии, и тогда отчиму приходится вмешиваться. Он у нас главный миротворец.

Будь у нас в семье еще один ребенок, на которого можно возлагать надежды, всем было бы проще, да, мам?

– Ладно, я побежала, – говорю я, хватаясь за ручку двери.

– Будь осторожна, – кричит вдогонку мама. – Не перебегай улицу на красный свет. И привет подруге передавай!..

Я выныриваю из подъезда, на ходу делая круговые движения руками. Всё-таки моя стихия – это разогретые после разминки мышцы, капельки пота на лбу, перевыполненный норматив по физкультуре. Что плохого, если я стану фитнес-тренером и буду учить людей сохранять здоровье?

Маму можно понять. Когда умерли отец и брат, а я на несколько месяцев угодила в больницу, нашей семье пришлось совсем тяжко. Денег не было. Маме пришлось влезть в долги, а потом работать на трёх работах, чтобы нас хотя бы не выселили из квартиры. А у неё ведь нет высшего образования, вот она и работала на почте, на рынке, в обувном магазине; одно время даже собиралась устроиться в женскую колонию строго режима, которая на Левом берету находится, но, к счастью, её туда не взяли. В общем, мама явно боится, как бы я не повторила её судьбу, вот и мечтает, что хотя бы дочка получит «престижную специальность».

А физкультура – это не престижно. Помню, после того, как я поправилась, мы однажды пошли с ней на рынок покупать мне обувь, и встретили мою училку физры. А она возьми да и похвали меня, мол, ваша Алиса очень способная и в волейбол играет лучше всех на параллели, пусть скорее приходит в норму. Может, она это из вежливости сказала, потому что знала, что со мной приключилось, но мама тогда улыбнулась от счастья. Не фальшивой, «подбадривающей» улыбкой, а по-настоящему, искренне. Впервые за полгода, а то и за целый год. Она, наверное, давным-давно забыла тот случай, но я его помню.

Что касается отчима, он считает, что фитнес – удел девушек из Инстаграма, у которых богатые мужья. На худой конец и я могу выйти замуж за бизнесмена. Выберу самого богатого и накачанного, у которого вкусы очень специфичны.

В кармане толстовки лежит MP3-плеер, наушники-капельки сами просятся в уши. Такие плееры были в моде в конце нулевых, сейчас ими уже никто не пользуется, все слушают музыку со смартфонов. А этот еще и выглядит как старое барахло: весь потёртый, в царапинах, с обломанными кромками корпуса. К тому же он глючит, иногда включается сам по себе, начинает играть случайную мелодию, и если не заметить и не выключить его вовремя, может втихомолку выжрать всю батарейку. Дашуля как-то спросила, зачем я вообще им пользуюсь, а я соврала, что у таких плееров качество звука лучше. На самом деле нет, конечно же.

С утра город окутан туманом, такое часто у нас бывает. Белесая дымка съела верхние этажи домов-девятиэтажек, а заодно и продолжение улицы, по которой я бегу – видны только пятна света от фонарей, которые гирляндой уходят вдаль. Старые тополя без листвы в таком тумане выглядят, как скелеты деревьев. Под ними растет высохшая, полумёртвая от холода трава.

Эта улица называется улицей Выучейского, кажется, в честь героя революции – у нас каждый второй переулок носит имя какого-нибудь красноармейца, как будто мы все тут поголовно коммунисты. Если я пробегу улицу до самого конца, то увижу набережную и маслянисто-тёмную поверхность Восточной Двины. Но там наверняка ветрено, поэтому я выбираю другой маршрут: поворачиваю направо на перекрестке, где есть «зебра», и бегу по той же улице в обратном направлении. Нужно сделать большой круг.

На одном из фонарных столбов весит распечатанное на принтере черно-белое объявление о пропаже молодой девушки. На следующем столбе – такое же объявление; кто-то расклеивал их повсюду, не жалея бумаги. Выглядит немного жутковато; я стараюсь не смотреть на них.

Возле продуктового магазина стоит спиной ко мне высокий юноша, прислонившись к серебристому «Митсубиси Аутлендеру». Кажется, он играет в какую-то игрушку на смартфоне, прихлебывая кофе из пластикового стаканчика. И в тот самый момент, когда я собираюсь оббежать его, юноша неловко поворачивается – и попадает стаканчиком прямо мне в плечо. Я ахаю, чувствуя, как горячий кофе стекает по руке, пропитывая новенькую толстовку. Затем ахаю еще раз – передо мной стоит Костя!

Это точно он! Короткие волосы топорщатся ежиком, на щеках щетинка, на плечах кожаная куртка – Костя как будто сошел с обложки “Men’s Health”.

– Ах, чёрт!.. Алиса, это ты! Слушай, прости, я не нарочно, – Костя кладёт стаканчик на капот машины и пытается отряхнуть меня, но разве кофе стряхнешь? Бурое пятно безжалостно расползается по рукаву.

– Хорошенькая у тебя… манера приветствия. – Я с трудом перевожу дыхание после бега, сердце так и прыгает в груди. Быстро поправляю волосы, снимаю наушники.

– Обычно лучше получается.

– Спасибо хоть, что дал своему кофе немного остыть, иначе это сошло бы за покушение на убийство.

– Прости, пожалуйста, – Костя смущенно улыбается, и на щеках у него появляются маленькие ямочки.

Я смущаюсь. Интересно, Костя сам-то понимает, насколько обалденно он выглядит? Думаю, многие девчонки согласились бы, чтобы он им ногу сломал, лишь бы познакомиться с таким красавчиком. Что уж говорить о каком-то кофе.

– Да ладно, ничего страшного.

Несмотря на мои заверения, кажется, Костя немного расстроен, что попортил мою одежду. Он выдаёт парочку неловких шуток, а потом вдруг предлагает купить новую толстовку, лучше прежней. Я со смехом отнекиваюсь, но он настаивает:

– Серьёзно, ей ведь хана. Можем на неделе вместе пойти в торговый центр, если хочешь. Или на выходных. Заодно угощу бургером.

– Разве что двумя.

– Так что скажешь?

Ого! Это звучит почти как приглашение на свидание. Неужели Костя, наконец, раздуплился и признал, что положил на меня глаз? Как всё просто и хорошо. Меня так и тянет спросить, где же он раньше пропадал.

– Ладно, можно как-нибудь сходить…

– В следующие выходные тебе удобно будет?

– Наверное. Проверю свой календарь.

Неловкая пауза. Я смотрю на Костю во все глаза.

– Я и не знал, что ты бегаешь по утрам. – Он осторожно переводит разговор.

– Ну, да, приходится, я ведь слежу за фигурой. И это дешевле, чем в зал ходить. Хе-хе-хе…

У меня вырывается короткий нервный смешок. Боже правый, Алиса, соберись! Нужно выглядеть увереннее!

Я, правда, рада пообщаться с этим парнем, но хотелось бы встретить его в более романтичном месте, скажем, на вписке или в клубе. Чтобы мои волосы не блестели от пота, а на лице было хоть немного косметики. И чтобы можно было психологически подготовиться, а то сейчас я в полной растерянности, и в голове пустота, как будто все мысли корова языком слизнула.

Киваю на «Митсубиси Аутлендер»:

– Твоя машина? Крутая.

– Не, это не моя. – Костя качает головой. – Старшего брата. Мы только собрались вместе на дачу съездить в воскресенье, забрать кое-какие вещи. Он вот-вот должен подойти. Хотя подожди…. Наверное, зря я сказал, что она не моя? Только что потерял несколько пунктов в рейтинге парней из волейбольной команды, да?

– Ну, может быть, твой рейтинг упал совсем чуть-чуть. – Я фыркаю и показываю один сантиметр между большим и указательным пальцами.

Костя шутливо опирается на автомобиль и с преувеличенным апломбом заявляет:

– Ну, то есть тачка моя, конечно. Как минимум будет моей по наследству. И права у меня тоже будут. Когда сдам хотя бы площадку.

Я смеюсь, и мы прощаемся. Костя напоследок машет рукой, а сам незаметно суёт в рот сигарету. Я бегу дальше по улице, чувствуя, как горят щеки. Улица качается под ногами. Наверное, если сейчас сделать рентген, на снимок точно попадут маленькие бабочки, летающие вокруг сердца. Неплохое, блин, начало дня! Мне прямо-таки не терпится рассказать Дашуле об этом маленьком приключении, и я бегу трусцой к её дому, стараясь следить за дыханием.

Вдох – два выдоха. Вдох – два выдоха.

Туман еще не рассеялся. Призрачные очертания стареньких домов-хрущевок проплывают мимо меня в белесом мареве, дальше виднеются ряды построек барачного типа – у нас таких полным-полно, Кнежин чуть ли не на треть из них состоит. Когда идешь вечером и видишь, как поблескивает свет в окнах этих гнилушек, удивляешься, что там вообще кто-то живет.

Дашуля обитает чуть дальше, в новом районе. Он явно был построен без особой любви: бетонные многоэтажки стоят как попало, вкривь и вкось, без всякой системы. Заблудиться там – раз плюнуть. Я когда впервые пошла к подруге в гости, блуждала в этом лабиринте добрых двадцать минут, пока не разобралась, где нужный дом. Сейчас-то я легко там ориентируюсь: у водонапорной башни свернуть направо, потом налево, обогнуть длинную сиреневую хрущевку…

Но у водонапорной башни я невольно останавливаюсь, заметив кое-что необычное. Эта древняя, как Титаник, кирпичная конструкция возвышается среди гаражей; металл цистерны давно уже проржавел, листы едва сходятся друг с другом. И на одном из металлических листов я вижу странное тёмное пятно, похожее на человеческую фигуру. Как будто кто-то намалевал масляной краской человечка с очень длинной шеей и длинными руками. Рот у человечка раскрыт в немом вопле, а левой рукой он указывает на проулок. В той стороне живёт моя подруга. Мурашки табунами пробегают у меня по спине.

Выглядит зловеще. Интересно, какой умник залез на верхотуру, чтобы нарисовать это агонизирующее страшилище, и как он это сделал? Хотя я не до конца уверена, что это вообще рисунок; может, просто пятно влаги или вроде того. Позавчера, когда я приходила сюда в последний раз, его не было. Хорошо бы сфоткать, но на моём дрянном смартфоне нет зума, хорошего снимка не выйдет.

Почему я вообще парюсь из-за этой фигни? Наверное, даёт о себе знать засевшая в моей душе затюканная неврастеничка, которая всегда от жизни ждет самого худшего и везде ищет плохие предзнаменования. Не собираюсь идти у этой неврастенички на поводу.

Я отворачиваюсь от страшного человечка и решительно шагаю к дому Дашули. Но прежнего радостного настроения нет и в помине.

Глава 3

У Дашули, как обычно, с утра не заперта дверь. Я захожу в уютную прихожую и сразу в нос бросаются запахи незнакомой еды; Дашуля на кухне колдует над чем-то, тихонько напевая себе под нос: «Незабудка – твой любимый цветок». Нас с ней объединяет как минимум две общих черты – привычка рано вставать и любовь к хреновой музыке.

Раз уж здесь ловит Wi-Fi, быстро чекаю сообщения – не пришло ли чего нового. Вдруг Костя успел что-нибудь написать?

– Приветик! – Дашуля выглядывает из кухни. На ней бордовый фартук, волосы, как всегда, аккуратно заплетены.

– Ага, привет. Ты что-то мутишь уже с утра?

– Да вот проснулась, и в голове первая мысль: хочу крем-суп из тыквы. Быстро глянула на ютубе рецепт, и понеслось. У нас осталась еще одна тыква с дачи.

– И что, удался суп? Или получилось как предыдущий твой опыт с креветками?

Я фыркаю. Не спрашивайте, что за история с креветками: некоторых вещей лучше не знать.

– Давай, еще раз припомни этих креветок, – морщится Дашуля. – Признай уже, Алиса, что твоя попытка сделать из них мем потерпела неудачу. Хотя креп-суп – тоже фигня полная, вообще не удался. Наверное, стоило купить настоящих сливок, а у меня было только молоко.

– Не будешь меня им потчевать?

– Я пока что хочу видеть тебя живой, поэтому не буду.

Не удивлюсь, если на самом деле суп вполне съедобный. Но Дашуля повернутая перфекционистка, и ей очень нужно, чтобы каждое действие было достойно одобрения. Либо она получит пятёрку за суп, либо нисколько. Иногда это раздражает.

– А мама твоя где?

– Опять работает полные сутки. Так что можно в её отсутствие веселиться сколько угодно. Веселиться, у-у-у!

Из комнаты степенным шагом выходит здоровенный котяра с проплешиной на боку. Он потягивается, выгибая спинку, зевает и идёт ко мне здороваться.

– Привет, Бандит, – говорю я.

Этого кота мы с Дашулей нашли на улице прошлой зимой, – он здорово обморозился и выглядел больным, почти умирающим. Дашуля немедленно захотела взять его себе, и это решение стоило ей миллиона нервных клеток. Котяру пришлось лечить от всех возможных паразитов, а уж сколько времени мы потратили на то, чтобы научить его гадить в лоток, а не по всей квартире… Я, наверное, никогда бы не отважилась подобрать взрослого бездомного кота, но Дашуля по-другому смотрит на вещи.

Сейчас, заметив кота, она тут же подхватывает его на руки, как ребеночка, и со смехом целует за ушком:

– Бандитик, такой сонный! Ты где-то спал, да? Спал? А теперь пришел поприветствовать Алису? Ух, ты мой хороший…

У Бандита в жилах течет кровь уличного воина, и он терпеть не может тисканье. Но хозяйку любит, а потому готов немножко потерпеть её телячьи нежности.

– Привет, котяра. – Я аккуратно глажу кота по голове. Бандит, помня мои заслуги, снисходительно муркает.

После пробежки я вся потная, и чем дольше стою здесь, в прихожей, тем сильнее преют подмышки.

– Ладно, я в душ.

– Ой, откуда у тебя такое пятно на рукаве? – спрашивает Дашуля. – Только сейчас заметила. Ты упала что ли?

– Нет, там кое-что поинтереснее, – говорю я загадочным голосом. – Встретила Костю по пути сюда. Если приготовишь парочку тостов с сыром, обещаю, что всё расскажу.

– Ого! Того самого Костю, из параллельного класса? – Дашуля опускает кота на пол и радостно хлопает в ладоши. – Ничего себе! Ну, всё, ловлю тебя на слове! Сердцеедка ты коварная…

– Ага-ага…

Чувствую легкое трепетание розовых бабочек в груди – они по-прежнему летают где-то вокруг сердца. Я упиваюсь радостным чувством. А почему бы и нет? Если у нас с Костей что-то получится, это будет самое офигительное событие за весь год. Правда, я пока что мало знаю об этом парне, но представилась возможность узнать его получше. Костя милый, общительный и остроумный, а еще он красавец, каких поискать.

– Кстати, ты шоколадку купила к чаю? – спрашивает Дашуля. – Крем-суп накрылся, хочу много эндорфинов, чтобы это компенсировать.

– Не. Не купила. Вчера забыла, а сегодня магазин закрыт с утра, наш ближайший только в одиннадцать открывается.

– О, тщета! О, эфемерность! – восклицает Дашуля и вальсирующим шагом уплывает на кухню. – Ладно, фиг с ней, с шоколадкой. У нас козинаки есть.

Какая «тщета», о чем это она? Наверняка опять цитирует Шекспира. Дашуля обожает Шекспира и нет-нет да ввернёт какую-нибудь цитатку, хотя там слова такие, что язык сломаешь. Я вряд ли когда-нибудь наберусь смелости прочитать эту древнюю муть. Помню из Шекспира только фразу Гамлета: «Прекрасная мысль – лежать между девичьих ног». Один парень, с которым я недолго встречалась в старой школе, носил на сумке значок с такой надписью. А вообще подозреваю, что Шекспир был тот еще похабник. И сам был не прочь потрясти копьем, и персонажи у него такие же.

Через полчаса я, с чалмой из полотенец на голове, сижу в тёплой кухне и рассказываю о событиях этого утра, изрядно всё приукрашивая. Дашуля слушает меня, забравшись с ногами на табурет. Мы уплетаем поджаренный хлеб с плавленым сыром.

– Всё ясно с Костей, – заявляет Дашуля, когда мои разглагольствования подходят к концу. – Ты его подцепила. Раньше он стеснялся позвать такую красотку, а теперь понял, что это судьба.

– Это Костя стеснялся? – Я качаю головой. – Что-то ты путаешь, подруга. Он не из той категории мальчиков, которые стесняются девочек. Да и чего меня-то стесняться?

Я роняю кусочек тоста на пол, и Бандит, быстро среагировав, тут же подскакивает и начинает слизывать с него плавленый сыр. Аж мурчит от радости.

– Только не начинай опять загоняться на эту тему, – вздыхает Дашуля. – А то как начнёшь депрессовать и сомневаться, так тебя не унять будет. И вообще я знаю, что тебе нужно для того, чтобы стать человеком.

– М-м?

– Та блузка с открытыми плечами. Розовая такая, которую мы видели в фильме. Секси-блузка.

– Ты нашла её в интернете? – воодушевляюсь я. – Гонишь!

– Еще как нашла.

На сайте худосочная девушка-модель позирует в этой блузке, уткнув руки в бока и уставившись томным взглядом вдаль. Блузка на девушке смотрится отлично, а вот как она будет смотреться на мне – другой вопрос. Наверное, неплохо.

– Классная, да? – спрашивает Дашуля, хрумкая козинаком. – По-моему, тебе пойдет. Нужно только размерную сетку проверить внимательно, они тут на сайте часто маломерят.

– Может, лучше тебе? – Я намазываю тост плавленым сыром с огурчиками. – Ты ведь любишь розовый цвет.

– Ну, это вряд ли. Я лаве давно уже откладываю на машинку… – Дашуля звонко смеется.

– Машинку?

– Я разве не говорила, что хочу пойти на курсы вождения летом? Мама пообещала оплатить, если закончу год без троек. А там со всеми подработками ко второму курсу накоплю на машинку. Машинку! Представляешь?

Она вытягивает перед собой руки, хватается за воображаемый руль и начинает крутить его туда-сюда, издавая губами звуки мотора: «Вз-з-з-з!» Потом вращает руль быстрее, видимо, дрифтуя на месте, бибикает и смеется, бибикает и смеется. Детский сад.

– А ты водительские права не собираешься получать, Алиса?

Если честно, иногда я представляла себе, как еду по бесконечной дороге на своем автомобиле. Переключаю передачи, выжимаю педаль газа до упора. Машина гудит, как сумасшедшая, ускоряется, а я всё давлю и давлю на педаль. Несусь стремительно, как ракета, так что весь мир за окном размывается, превращается в разноцветное марево. Опасно так водить, очень опасно, и в глубине души у меня что-то сжимается, кричит…. Слышу визг тормозов – и меня выбрасывает вместе с машиной в глубокую яму.

– Не, пока что обойдусь без прав, – говорю я. – Раз уж у меня будет личный водитель.

– Опаньки! Ты на халяву-то не рассчитывай, подруга, – заявляет Дашуля сварливым тоном сериальной блондинки. – Будешь отрабатывать. Будешь летом обмахивать меня опахалом, чтобы было прохладнее, а то на машинку с кондиционером у меня денег не хватит.

– Зачем опахалом? Я могу просто дуть тебе на голову.

Я вскакиваю и дую на неё, а подруга подставляет лицо с блаженным видом:

– Восхитительно! Да! Дуй еще, не останавливайся, обдуй меня полностью! Этот запах огуречного сыра из твоего рта… великолепно…

Мы обе заливаемся смехом. Тут ноутбук издает характерный пиликающий звук – по электронной почте пришло письмо. Подруга мигом прекращает игру и разворачивает ноут экраном к себе. Быстро уничтожаю последний тост, пока никто не видит.

Какую-то еще интересную новость я хотела обсудить. Хм, что же это было? Позабытая мысль вертится на задворках сознания, не могу её выцепить. Смотрю на Дашулю – она пялится в экран со странным видом: лицо вытянулось, глаза стали огромными.

– Ты чего это?

– Да вот, странное письмо пришло….

– А что там?

– Ну, это…. Даже не знаю, что сказать.

Что-то не в порядке. С таким лицом люди не читают обычные сообщения, с таким лицом смотрят на повестку в суд или на уведомление о возбуждении уголовного дела. Или на письмо с угрозами.

– Дай глянуть, – говорю я безапелляционным тоном, и Дашуля послушно показывает свой электронный ящик.

Кто-то прислал ей пустой емейл – ни здрасьте, ни до свидания, даже тема не указана. И в письмо вложена фотография. По моей спине бегут мурашки. Мать вашу, что это за фотография? Что за хрень?

Снимок выглядит так, словно сделан в полной темноте на дешевый фотоаппарат или мобильник со вспышкой. Худенькая девушка лежит на полу с безжизненным видом, повернув голову на бок и раскинув руки. На ней зеленая демисезонная куртка, тонкая фигурка залита светом вспышки, рядом на полу яркий блик, похожий на солнечный зайчик. Тот, кто фотографировал, видимо, в последний момент сделал неловкое движение, и снимок смазался. Толком не понять, что это за девушка и что вообще происходит. Но выглядит жутко. Очень жутко. Как те фотографии с места убийства, которые иногда показывают в криминальных хрониках – на них еще специально замазывают лица убитых, наверное, чтобы не оскорблять их память или чтобы не пугать зрителей посмертными масками. На этой фотке, впрочем, крови не видно, хотя у девушки на лице какие-то тёмные пятна.

– Да уж… охренеть, блин! – У меня вырывается несколько матерных словечек, но Дашуля слишком напугана, чтобы меня отчитывать.

– Стас! – говорит она. – Вот мудак, а?

– Думаешь, это он прислал?

– А кто еще? – восклицает она со злостью. – Он любит меня попугать. Знает же, что я трусиха, и всё равно это делает. Типа присылает миленькое видео с котятами, на котором в середине скример, а я потом за сердце хватаюсь.

Дашуля, мрачнее тучи, достает смартфон и набирает Стаса, явно намереваясь сделать ему хороший втык. А меня терзают сомнения. Когда в интернете форсилась тема с демонической девочкой Момо, Стас по приколу прислал мне её фотографию с припиской: «Бойся Момо!» Сообщение пришло под вечер и так меня перепугало, что я долго не могла заснуть, и потом три дня со Стасом не разговаривала. Но одно дело мем из интернета, и другое дело – эта стрёмная фотка. Она никак не тянет на розыгрыш, даже по меркам Стаса, у которого чувство юмора очень своеобразное.

Проверяю электронный адрес, с которого пришло письмо: [email protected]. Да уж, что-то новенькое! Мои сверстники обычно используют почтовые ящики “Google” или «Яндекс», а не это… что бы это ни было.

– Стас не отвечает, – говорит Дашуля. – Ну, ничего-ничего…. Когда я до него доберусь, ему мало не покажется. Тут он явно перешел черту.

– Слушай, может, он и ни при чем. Посмотри, с какого адреса тебе это отправили. Выглядит как один из тех электронный ящиков, которые делают спам-рассылки.

– Думаешь, это спам? Обычно мой почтовый ящик такие письма опознает и сразу помечает как спам.

– Значит, на этот раз он не справился. А может, какие-нибудь недоумки решили пошутить на тему недавних исчезновений девушек и порассылать страшные фотографии случайным людям.

– Ты думаешь?

– Это возможно.

– Ну, блин! Мерзко даже думать об этом! – возмущается Дашуля. – Алиса, почему на свете существуют такие ужасные люди?

– Я не знаю. Наверное, большинство людей в душе уроды, а в интернете проще в этом признаться.

В присланной фотографии есть что-то странное, нездорово-цепляющее. Смотрю на неё как зачарованная, не могу отвести глаз – интуитивно ищу какую-то важную деталь.

– А когда, говоришь, твоя мама вернётся? – спрашиваю я как бы между прочим.

– Завтра днем. А что – думаешь, нужно ей позвонить?

– Не, наверное, не стоит. Но не помешало бы отнести эту фотку в полицию на всякий случай. Можем завтра вместе сходить, у меня как раз нет тренировки.

– Давай, – кивает Дашуля. – Мне тоже будет спокойнее, если мы её отдадим. Хотя это наверняка ерунда…. Надо же, я так разозлилась на Стаса, готова была ему голову оторвать! Даже немного стыдно, что я сразу на него подумала. Как будто он заранее во всём виноват.

– Ну, еще бы. Уж я-то знаю, что у тебя первая мысль всегда о нём. – Я бросаю на Дашулю взгляд искоса.

А она тут же надувается:

– Ты на что это намекаешь?

– Да ни на что…

– Ага, поэтому нужно ехидные комментарии делать? Я сто раз говорила, что мы со Стасом просто друзья. Причем с детства.

Она произнесла эти слова таким отчаянно-небрежным защитным тоном, что мне стало её жалко. Может, я нажала на больное место – кто знает, какие там у них со Стасом взаимоотношения на самом деле. Пока я подбираю подходящие слова, чтобы извиниться, Дашуля вдруг говорит:

– Алиса, посмотри-ка на фотографию. По-моему, у тебя есть такая же куртка, как на этой девушке.

– Чего?

– Ну, весной ты ходила в такой зеленой курточке демисезонной, помнишь? Она у тебя еще осталась?

– Ах, да, точно. У меня есть такая.

Ту куртку мне купила мама, и я одевала её раз девять или десять за всё время. Куртка приталенная, фасончик неплохой, но цвет мне никогда не нравился – не люблю зелёный (в отличие от мамы). Девушка на фотографии носит похожую куртку, но всё так размазано, что точно не сказать. Я качаю головой:

– Не знаю, может, похожая куртка, может, другая. Мы её купили в торговой сети, так что какая разница? В России таких курток, наверное, миллион.

– Да, ты права, – поспешно отвечает Дашуля.

Она тут же закрывает ноутбук и мило улыбается – пытается меня успокоить, но я уже застремалась. Противный такой липкий холод в душе, как будто грязью мазнули. Не хочется иметь с этим снимком ничего общего.

После такой эмоциональной встряски мы с Дашулей болтаем еще полчаса на повышенно-веселых тонах, чтобы развеяться, и мало-помалу действительно начинаем веселиться. Перемываем косточки всем одноклассникам, смеемся, как две дурочки. Потом я, скрепя сердце, соглашаюсь сделать домашку по химии. В данном случае это означает, что почти всю работу делает Дашуля, а я под шумок переписываю у неё реакции со сложными углеводородами и прочими бутадиенами, надеясь, что это никогда не пригодится мне в жизни. Приходит Бандит, мурлыкая как трактор, укладывается спать прямо на задачник по химии. Мы, смеясь, отодвигаем его, а он опять ложится на книжку, потому что на ней мягко.

– Вот оболтус, – говорю я.

– Не ругайся на Бандитика, – требует Дашуля. – Он просто компанейский, любит общение. Я когда вечерами читаю в кровати, он всегда прибегает и залезает под одеяло. Если ноги согнуть, то под ними свободное пространство, как будто домик.

Я фыркаю. Очень вспоминается Шекспир.

Переделав все возможные дела, мы плюхаемся на диван и в очередной раз пересматриваем «Клинику». У Дашули флэшка с этим сериалом постоянно воткнута в blu-ray проигрыватель специально для таких случаев. Лично я половину реплик уже помню наизусть, но очень уж нравится наблюдать за Эллиот и её отношениями с Джей Ди. Помню, как тоскливо было, когда они расстались в первом сезоне; но сейчас мы с подругой пересматриваем пятый. Дашуля уже помнит все моменты, которые мы обе считаем скучными, и когда доходит до них, тут же поднимает пульт со словами: «Ну, это нафиг», – и мотает, пока на экране не появится что-то интересное. Например, уборщик – уборщик всегда клёвый.

Смартфон вибрирует в кармане: отчим звонит. Я игнорирую его, но через пару минут отчим перезванивает. На третий раз я не выдерживаю:

– Алло.

– Привет. Алиса, ну что – ждать тебя к ужину? – спрашивает отчим молодцеватым, чрезмерно дружелюбным голосом. И тут же заговорщически добавляет: – Или опять прикрывать тебя перед матерью? Иногда это срабатывает, но сама понимаешь…. Рано или поздно твоя мама разозлится, если будешь так себя вести.

Пора возвращаться. В реальность. И у меня даже нет серьёзных поводов жаловаться, ведь отчим неплохо готовит.

Сергею уже под пятьдесят, но я очень сильно удивилась, когда впервые об этом узнала, ведь он выглядит лет на десять моложе. Подтянутый, всегда аккуратно подстриженный и гладко выбритый, челюсть квадратная, лицо открытое – чем-то напоминает тех дядечек, которые играют «добрых ментов» в сериалах по НТВ. И ведь Сергей на самом деле работает в МВД, вроде, на высокой должности, хотя я понятия не имею, чем именно он занимается. Отчим никогда не рассказывал, а я не спрашивала. Мне, в общем, всё равно: мент – он и есть мент.

Может показаться, что я недолюбливаю Сергея, но на самом деле это не так. Во всех возможных фильмах подростки ненавидят своего отчима или мачеху, устраивают истерики. Но факт в том, что папа умер уже давно, его нет и не будет никогда. Вспоминая о том, как жутко тосковала мама в первые годы, я думаю, что пусть уж лучше она будет хоть с кем-нибудь. И ведь Сергей – явно не худший дядька. Он спокойный, уверенный, деловитый, как и полагается бумерам. Отчим поначалу не мог придумать, как вести себя со мной, а потом выбрал самый простой вариант: проявлять дружелюбие и как можно меньше лезть в мою жизнь. Еще Сергей стоически выдерживает самые жесткие попытки его подколоть. Наверное, за это я его и уважаю.

Весь вечер Сергей обслуживает нас с мамой, как официант, встает в театральные позы, рассказывает «смешные истории» и вообще из кожи вон лезет, чтобы нам с мамой было весело. Мама смотрит на него не отрываясь, острит сама и смеётся над шутками (кажется, почти искренне), а он ей только винца подливает. Я старательно скалю зубы. Когда проходит достаточно времени, откланиваюсь и сваливаю к себе в комнату. Запираю дверь.

Я уже знаю, что меня будет плющить до самого утра – после безмятежного дня накатывают волны знакомой тоски. Дабы компенсировать прежнее спокойствие. Может, даже приснится кошмар. Это нормально. Я к этому привыкла. Кажется, мама просто притворяется, что «всё забыла» и делает вид, будто теперь всё в порядке (или даже сама себя в этом убеждает), но мне от этого тошно.

Не в переносном смысле тошно, а буквально тошнит. Кусочки бифштекса с зелёным луком и кукурузой, так старательно приготовленного отчимом, перекатываются в желудке. Это очень жирная еда. Если меня вырвет, впервые за долгое время, по крайней мере, будет убедительная отговорка.

Сажусь на кровать, достаю ноутбук и листаю свою страничку на “Youtube” – что тут есть новенького и интересного. Вот какой-то парень рассказывает в новом видео о том, что такое теория хаоса. Наверное, интересно будет послушать, да?

Почему я так сильно расстроилась на пустом месте? Губы дрожат, спазмы в животе становятся всё сильнее. Раньше под напором таких эмоций я начинала плакать, а теперь не получается, видимо, слёзные железы пересохли. Поэтому я просто сижу и вздыхаю, обняв себя за плечи, как будто меня кто-то приобнял.

Старый плеер опять включается сам по себе и играет какую-то мелодию. Я ложусь на кровать и пялюсь в потолок, слушая, как музыка сдавленно бренчит в наушниках. За окном ртутное небо, всё в тучах.

Глава 4

Глубокой ночью смартфон вдруг начинает вибрировать что есть мочи: кто-то пытается до меня дозвониться.

Я продираю глаза и несколько секунд смотрю на смартфон с бессильной злостью, надеясь, что он сам собой угомонится. В комнате темно, как в погребе, на часах полтретьего ночи. Кому, мать его, понадобилось звонить в такое время?

Кто бы это ни был, он настойчив. Придется ответить, желательно матом. Я подхватываю телефон: на экране высвечивается имя Дашули вместе с её улыбающейся фотографией.

– Алло, Даш…. – У меня вырывается зевок. – Даша, ты поехавшая что ли? На хрена звонишь так поздно?

– Алиса, мне нужна помощь. Пожалуйста!

Что-то неладное происходит. В голосе подруги – ужас, почти отчаяние, дыхание сбивается. Никогда прежде она так не говорила. Мне представляется её лицо в этот момент: глаза вытаращены, рот раскрыт, перекошен.

– Что случилось?

– Я одна в квартире, мамы нет дома, – свистящим шепотом говорит Дашуля. – И тут посреди ночи звонит в дверь эта новенькая девочка, Зоя. Она стоит за дверью прямо сейчас! Требует, чтобы я её впустила. Она пугает меня до смерти!

Мои брови сами тянутся к переносице.

– Зоя…. В смысле, эта стрёмная девка с маской на лице? Что за чушь, Дашуль? На фига ей к тебе приходить?

– Не знаю….

– Погоди-ка, откуда она вообще знает, где ты живешь? И как она в подъезд зашла?

– Говорю тебе, я не знаю! – восклицает Дашуля. – По-моему, она не в себе. Она говорит всякие ужасные вещи, ты даже не представляешь, какие. А я никак не могла дозвониться до мамы, только до тебя получилось. Не знаю, что мне делать.

Дашуля порывисто всхлипывает, и телефонный сигнал превращает её вздохи в одно сплошное шебуршание. Я в растерянности, понятия не имею, что сказать. Когда такая вот хрень происходит ни с того ни с сего, это здорово сбивает с толку.

– Скажи этой дуре, чтобы убиралась. Скажи, что если не свалит сама, ты вызовешь полицию.

– Мне кажется, это не поможет.

– Почему не поможет, Дашуля?.. Алло! Ты слышишь меня?

Молчание.

– Ой, что это? – вдруг спрашивает Дашуля странным высоким голосом.

– Ты о чем?

Молчание затягивается, становится всё более зловещим с каждой секундой.

– Дашуля, хватит пугать меня! Скажи уже, что там происходит! Эй! Дашуля? Алло! Алло!

Я сижу в тёмной комнате, прижав к уху смартфон, а вокруг меня как будто сгущаются тени. Всё жду ответа, но, кажется, с той стороны уже нет сигнала – ничего не слышно, никаких звуков, даже дыхания. А потом раздается автоматическое оповещение телефонного оператора, да так громко, что я вздрагиваю:

«Извините, связь прервалась! Sorry, the connection is lost!»

Матерясь, я сама набираю Дашулю и приникаю ухом к смартфону. Ладони почему-то вспотели, и на экране остались влажные следы моих пальцев. Слушаю телефонные гудки, слушаю собственное сопение, слушаю ночную тишину.

Вместо подруги вновь отвечает бездушный робот:

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Блин, что же делать? На душе неспокойно, мысли узлом завязываются. Если бы Стас позвонил ночью и начал втирать мне такую дичь, я бы послала его в задницу и улеглась спать дальше. Но Дашуля не из тех, кто любит разыгрывать. И даже если бы ей вздумалось подурачиться, у неё не получилось бы отыграть страх так убедительно.

Всё это ведет к одной очень неприятной мысли…. Вероятно, моя подруга что-то приняла, и у неё галлюцинации. Может быть, просто выпила, а может, она сейчас под воздействием других веществ, куда менее законных, нежели бухло. Очень внезапно это произошло, нежданчик капитальный. С другой стороны, мне ли удивляться? Я за свои годы столько всего повидала: даже пай-девочки вроде Дашули иногда выкидывали офигительные фортели.

В нашем районе возле ночного клуба можно прикупить что угодно – и травку, и ЛСД. Организм разных людей очень по-разному реагирует на… такие вещи. Иным достаточно хапнуть совсем чуть-чуть, чтобы начать буянить, как будто у них шизофренический психоз. В общем, ЛСД примерно такое действие и оказывает – вызывает искусственную шизофрению на несколько часов.

А Дашуля шутила про «безудержное веселье»… Чушь какая-то. Нужно разбудить отчима и съездить проверить, всё ли у неё в порядке.

Натягивая впотьмах джинсы, я успеваю еще раз обмозговать ситуацию и осознаю, что будить отчима ни к чему. Если Дашуля реально накосячила, я и сама о ней позабочусь. Вмешательство взрослых только всё осложнит, тем более что они всегда очень эмоционально реагируют на пьяных школьниц. Отчим может стукануть маме Дашули, наговорить ей всяких ужасов, и та решит, что я плохо влияю на её дочь. Или моей маме взбредёт в голову, что злая Дашуля спаивает её бедную Алису, а учитывая прошлое этой самой Алисы, за ней нужен глаз да глаз. Короче, взрослые иногда адски тупят, и лучше их не впутывать.

К счастью, подруга живёт совсем близко, я добегу за пять минут. Тихонько прокрадываюсь в прихожую и вдруг вспоминаю, что моя любимая толстовка в стирке. Придётся надеть что-нибудь другое; на ощупь выбираю одну из осенних курток и, набросив её на плечи, выхожу из квартиры.

На дворе темень, луна скрылась за облаками. Температура, судя по всему, немного ниже нуля, холод пробирает до костей даже в куртке. Я поднимаю воротник повыше и ныряю в подворотню, как в прорубь. Выныриваю уже на освещенной фонарями улице и бегу что есть духу. Невысокие домики проносятся мимо один за другим.

Ночью улица пустынна – ни людей, ни машин – как будто все в городе умерли; тишина стоит гробовая. Иногда налетит порыв ветра, и тогда тополя-скелеты чуть качнут своими ветвями, и трава шелестит.

Добегаю до водонапорной башни, и тут луна наконец-то выглядывает из-за облаков. В её лучах чуть серебрится асфальт, серебрятся крыши домов, а на корпусе водонапорной башни опять проступает тот жуткий образ – агонизирующий человечек с длинной шеей. Он таращится круглыми глазками и свой костлявой ручкой указывает мне направление к дому подруги.

Какое страшилище! И днём-то он мне не нравился, а ночью я вообще боюсь его, боюсь лишний раз взглянуть – дыхание перехватывает! Пробегаю мимо водонапорной башни и несусь дальше, быстрая, как ветер. Вот знакомая дверь; подъезд откликается эхом на топот моих ног. Взбегаю по лестнице, совсем забыв про лифт, и замираю от неожиданности.

Дверь в квартиру Дашули чуть приоткрыта, внутри темно, ничего не видно.

Я глубоко дышу носом, пытаясь успокоить сердце, которое колотится как сумасшедшее. Вся моя решимость куда-то подевалась, её сменило оцепенение. Почему дверь открыта? Подруга ушла искать приключения на свою задницу и забыла запереть дверь? Или она всё еще внутри?

– Д-дашуль, привет! – кричу я в темноту прихожей, а голос предательски дрожит. – Это я, Алиса. Я забеспокоилась после твоего звонка и пришла проведать. Ты здесь?

И никакого тебе ответа, только звенящая тишина.

– Дашуля, ты дома?

Мне кажется, будто из дальней комнаты доносится чуть слышный звук вроде стона или всхлипа. Или это от соседей сверху, у которых, вроде, есть маленький ребёнок? Или у меня воображение разыгралось?

Я берусь за холодную ручку двери, собираясь войти, и вдруг ощущаю отголоски того смутного чувства, которое испытывала в детстве, когда заходила в кабинет к дантисту. Как будто на смерть идёшь. Мне лечили зубы бесплатно, в государственной стоматологической клинике на Левом берегу, потому что семья не могла позволить себе что-то получше. А там и уровень сервиса был соответствующий. Серые стены, как в тюрьме, в воздухе висел удушающий запах какой-то медицинской бурды. И звук нескольких бормашин, терзающих эмаль на чьих-то зубах, – самый отвратительный звук на свете. Маленькие дети иногда устраивали истерики у кабинета стоматолога, начинали кричать, плакать, даже катались по полу. А я, шестилетняя кроха, корчила из себя «храбрую» и никогда не плакала, хотя ужасно боялась. Когда приходила моя очередь, я сама шагала к кабинету дантиста, будучи уверенной, что меня там будут пытать, будут резать на куски, и я, может быть, умру в муках и никогда уже не выйду оттуда. От этих мыслей ладони покрывались потом и слёзы наворачивались на глазах, но я всё равно шла на убой – сама. Мне нравилось быть храброй. Нравилось, когда хвалили за это.

«Ты хорошо себя ведешь, Алиса? Не плачешь, когда тебя режут на куски?»

Зайдя в квартиру, я неосознанно, по привычке закрываю за собой дверь. Ой, не стоило этого делать! Единственный лучик света, который пробивался сюда из подъезда, исчез. Почему-то лишь сейчас в памяти всплывает письмо, которое Дашуля получила вчера. То самое, с жуткой смазанной фотографией. Оно же не имеет к происходящему никакого отношения, ведь так?

Я пробираюсь впотьмах, пытаясь нащупать на стене выключатель. Где же он? Что, мать его, происходит? Я была в гостях у Дашули, наверное, тысячу раз, идеально помню планировку её квартиры – могла бы с закрытыми глазами всё обойти. Почему же сейчас я не узнаю это место? Прихожая как будто раздалась вширь в несколько раз, противоположной стены не видно, да и вообще ничего не видно. Здесь жуткая неестественная темнота. Эта темнота обволакивает меня со всех сторон, я дышу ею, и меня бросает в пот.

– Дашуля, где ты?

В голове мелькает запоздалая мысль: у тебя же в кармане мобильник, дурочка! Как же сильно меня торкнуло, если я забыла о такой очевидной вещи? Трясущимися руками достаю смартфон, нажимаю на кнопку. Сигнала нет, даже одной палки, но хотя бы появляется полоска света, которая выхватывает кусочек комнаты. Я вижу тёмный дверной проем, ведущий на кухню; сейчас он напоминает глубокую яму. Вижу настенные часы, шкаф с одеждой, дашулины ботинки, когтеточку. А потом замечаю нечто такое, от чего хочется закричать во весь голос.

На дальней стене прихожей зияет огромная, размером с крышку канализационного люка, дыра. Глубиной с целую ладонь, прямо в бетоне. Обрывки обоев вокруг неё как бахрома, а под дырой – бетонная крошка и какая-то чёрная грязь. Эта грязь тут повсюду, и в дыре она тоже, влажная, блестящая; чёрные капли стекают по стене, словно дыра плачет.

Смартфон трясётся в моей руке, а взгляд мечется по прихожей, выхватывая всё новые и новые грязные пятна на полу. Боже мой, боже мой! Откуда всё это взялось? Я была здесь еще вчера, и всего этого не было!

Я сплю, да? Мне это грезится? Такое не может происходить в реальности. Откуда эта дыра могла тут появиться? Нужно, наверное, целый день орудовать зубилом и перфоратором, чтобы выдолбить её в бетоне. И выглядит она так, будто стену разорвало изнутри. Будто что-то выпало из неё. Но это же какая-то безумная ахинея.

Из темноты вновь доносится тихий невнятный звук, похожий на всхлип; он пугает меня до ледяного пота, но и сбивает оцепенение. Я поскальзываюсь и хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Пол влажный.

Я чувствую – случилось нечто ужасное, может быть, непоправимое.

Перед глазами встает дикая картина: моя подруга лежит с пробитой головой в одной из тёмных комнат, корчится от боли, тихо плачет и постанывает, взывая о помощи. И понемногу истекает кровью, умирая, но никто не приходит спасти её. Мне страшно находиться в этом месте, где всё так изменилось, и даже воздух, напитанный темнотой, как будто кричит об опасности. Хочется убежать со всех ног, сделать что-то разумное – вызвать полицию, скорую помощь, армию, дождаться взрослых. И любой другой человек на моем месте, наверное, убежал бы, и его не стали бы корить за это, а значит, и тебя, Алиса, никто не будет корить. Ага, но ты сама-то будешь знать, что ты просто кусок дерьма. Бросила свою подругу – ту самую подругу, которая именно тебе позвонила в минуту опасности, потому что думала, что на тебя можно положиться.

Я делаю несколько шагов вперед по коридору, ступая очень медленно, словно иду на эшафот.

Дверь в спальню приоткрыта.

Когда глаза привыкают к темноте, иногда очертания привычных предметов могут напугать. Рубашка, висящая на спинке стула, похожа на человеческую фигуру, а куча белья, приготовленного для стирки, выглядит как чудище. Вот сейчас мне кажется, будто всю спальню заполнила гигантская тень, а в центре этой тени – светлое пятно.

Это даже не пятно, а как будто лицо. Но не человеческое, а вытянутое, как лошадиный череп, с искаженными чертами. Клянусь, я вижу две распахнутые глубокие глазницы и тёмный провал на том месте, где полагается быть рту.

Что это – пятно от уличного фонаря на стене? Наверное, если приблизиться и посветить мобильником, я тут же развею все свои подозрения: выяснится, что это на самом деле пятно света или что-нибудь в этом духе. А вдруг выяснится что-то другое?..

Я не могу пошевелиться – холодный, почти нестерпимый ужас сковал по рукам и ногам. Хочется заплакать.

Поэтому я стою, чуть живая от страха, и смотрю на жуткое лицо, а оно, кажется, смотрит на меня. Проходит секунда, другая, третья – и новый сдавленный вздох пронзает воздух, и на этот раз он доносится не с той стороны, где звучал в прошлый раз, а с той стороны, где светящееся лицо:

«Хо-о-о-о-о…»

Лицо дышит.

Мама, где ты?.. Спаси, пожалуйста…

Крупные капли пота выступают у меня на лбу. В той комнате действительно кто-то или что-то есть, я почти физически ощущаю присутствие постороннего. Если оно сейчас шевельнется, если двинется на меня…. Не уверена, что смогу развернуться и убежать.

Шлеп-шлеп! – шаги босых ног доносятся из коридора. Кто это?

– Дашуля!

Подруга появляется из необычно густой темноты – словно из озера чернил выныривает – и буквально падает на меня. Сползает на пол, цепляясь за мою куртку так отчаянно, словно боится утонуть. На несколько секунд я забываю о жутком лице, потому что Дашуля пугает меня не меньше.

Что с ней случилось? Дашуля вся бледная, как покойница, дрожит, а на лице гримаса ужаса – глаза вытаращены, рот раскрыт так широко, что превратился в яму. Кажется, она не в состоянии закрыть его, у неё сильный припадок. Я беру Дашулю за руку и вздрагиваю, настолько эта рука холодная. Быстро снимаю куртку и набрасываю подруге на плечи.

– Дашуль, это я, Алиса! Успокойся, пожалуйста. Всё хорошо, всё в порядке!

– А-а-а-а… – подвывает она, не в силах успокоиться. Припадок ужаса по-прежнему терзает её, и всё тело мелко вздрагивает.

– Посмотри на меня, всё в порядке! – говорю я, сама готовая расплакаться от страха. – Дашуль, всё в порядке! Только уйдем отсюда скорее, хорошо?

Светящееся лицо по-прежнему безмолвно смотрит на меня из темноты, но не предпринимает никаких действий. Только вздыхает снова и снова, и с каждым разом его вздохи становятся всё глубже, теперь они кажутся почти оглушительными, словно работают кузнечные мехи: «Хо-о-о-о-о…» Дашуля тоже слышит их, и в её глазах появляется огонёк мысли.

– Алиса…. Я… не смогла, – шепчет она жалобным голосом, стуча зубами.

– Что? Что не смогла?

– Не смогла убедить… убедить её, что меня можно оставить…

– О чем ты говоришь?

Но Дашуля не может ничего объяснить, только стучит зубами и дрожит, как помешанная. Пытаюсь поднять её, чтобы увести отсюда, но её ноги не слушаются, расползаются, как у марионетки, она не может стоять прямо. Пытаюсь подхватить подругу и утащить на себе, но это непросто, когда она всем весом на меня наваливается.

Какая же я всё-таки слабачка! Я ведь считала себя сильной и независимой, я так легко сдавала нормативы по физкультуре, тренировалась в зале с гантелями, всегда гордилась тем, что мышцы в тонусе. А сейчас всех моих сил едва хватает на то, чтобы не рухнуть вместе с подругой на пол.

– Эй, – шепчет незнакомый голос где-то совсем близко, словно из-за стены.

– Эй… – подхватывает второй голос, уже с другой стороны.

О, Господи!

– Не стоило тебе сюда приходить…. Не стоило вмешиваться. – Третий голос мелодичный и тонкий, словно принадлежит девушке.

– Не стоило, – соглашается четвертый голос. – Некоторые люди должны исчезнуть.

– Должны…

– Исчезнуть…

– А её съедят потом…

– Ха-ха-ха!..

– Такова воля Серебряного дворца…

– Не вмешивайся…

– Уходи…

Дашуля вдруг перестает шевелиться и повисает на моих руках. Её рот раскрыт, вены на висках вздулись, как макаронины. Из носа тоненькой струйкой течет кровь. Кажется, она не дышит. Я проверяю пульс на шее – пальцы не чувствуют биения. Я всхлипываю. Снова и снова тычу два пальца под челюсть, туда, где среди пучков мышц должна биться тоненькая жилка. Но ничего там не бьётся. Дашуля умерла! Моя подруга умерла!

Я кладу её на пол. На лице Дашули застыло выражение ужаса, и как же сильно оно её обезобразило! Мне трудно дышать. Кажется, вот-вот сойду с ума.

– Не одолжить мобильник? – за спиной раздается голос, и кто-то мягко трогает меня за руку.

Я вскрикиваю, отшатываюсь и падаю на пол, уронив смартфон. Быстро-быстро отползаю к стене и прижимаюсь к ней спиной, дрожа всем телом, ошалев от ужаса. Дышу так часто и так сбивчиво, что кружится голова.

Передо мной стоит Зоя! Непонятно, откуда она тут взялась – то ли пряталась всё это время в тёмном углу, то ли материализовалась из пустоты. Зоя неспешно подбирает смартфон. В тусклом свете, который излучает экран смартфона, её лицо кажется безобразным: все черты оттенены, кожа белее алебастра. Глаза чуть поблескивают. Она выглядит как ожившая фарфоровая кукла с медицинской маской.

– Ты… – шепчу я.

Зоя поднимает смартфон над безжизненным телом Дашули, собираясь сделать снимок. Я вдруг вспоминаю ту смазанную, нерезкую фотографию, которая пришла на почту Дашули вчера утром. Распростёртая на полу девушка с залитым кровью лицом, в зелёной куртке…. Той самой куртке, которую я набросила подруге на плечи, пытаясь её согреть.

Вспышка на долю секунды освещает всё вокруг, и я издаю дикий, неконтролируемый вопль, увидев то, что скрывалось в дальней комнате. Доля секунды – этого хватило, чтобы увиденное навсегда отпечаталось в моём мозгу, и ни одного лишнего мгновения я не выдержала бы этого зрелища, я бы помешалась или умерла на месте. Ведь в ту долю секунды на меня смотрел демон.

Тишина…

Я сижу у стены, обхватив голову руками, вся дрожу и тихонько подвываю от страха. Из носа течёт – то ли сопли, то ли кровь. Вижу ноги Зои в тёмных сапогах. Вот они разворачиваются носками ко мне, делают шаг, второй. Зоя приближается.

Худенькая, как птичья лапка, ладонь ложится мне на плечо. Я вздрагиваю, поднимаю голову и вижу, что Зоя наклоняется ко мне, её бледное лицо совсем близко, чувствую дуновение её дыхания. Она что – собирается впиться в меня зубами? Или поцеловать? Но Зоя тянется к моему уху, почти касается своей маской.

– Тише-тише, – шепчет Зоя. – Ты не должна бояться. Поверь мне, забыть – не самая худшая участь.

Сквозь пелену слёз вижу, как что-то выползает из комнаты.

Кажется, моё тело сейчас распадётся на молекулы…. Какое странное чувство.

Какое… странное… чувство… Какое стрêàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâî êàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå        ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå        ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå Какоестранноечуóâñòâîêàêîå        ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñò                        ðàííîå ÷óâñòâî                  êàêîå ñòðàííîå        ÷óâñòâанноечув ñòðàííîåóâñòâîêàêîå ñòðàííîå        ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå        ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñò            ðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå        ÷óâñòâîê                        àêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ñòð                        àííîå        ÷óâñòâîêàêîå ñòðàííîå ÷óâñòâîêàêîå ó      âñò      âîê îêàêîåñòðàííîå÷óâñòâîâîêà                               ñòâîêàêîñâ ñâîêà ðàííîåóâñòâîêàêîñâîêàêîåñòð àííîåó âñòâîêàêîåñò                   ðàííîåóâñòâîêàê îñâîêàêîåñòðà ííîåóâñòâîêàêî åñòðà í                                          îêàêîñâîêàêîåñòðàííîåó âñòâîêàêîåñòð                   àííîåóâñòâî êàêîñâîêàêîåñòðà ííîåóâñòâîêàêîåñò ðàííîåóâñòâîêàêîñâ îêàêîåñòðàííî åóâñòâî                               êàêîåñòðàíí îåóâñòâîêàêîñâîêà                               êîåñò ðàííîåóâñò âîêàêîåñòðàííîåóâñòâîêàêîñâîêàê âîêàêîåñòðàííîåóâñòâîêàêîñâîêàê

ñòðàí                                    âîêàêîåñòðàííîåóâñòâîêàêîåñò

îêàêîåñòðàííîå                                          âîêàêîâîêàêîñâîêàê

êîåñòðàííîåóâñòâîêà                                          àííîåóâ

 îåó

 àííîå                                    ñòðà

ñòðà                                          àííîå

 ñòðà

 ñòðà

Êàêîå…

ñòðàííîå…                                          ñòðà

÷óâñòâî…

ðàí

âî

î

…                                          ñòðà

…

Глаâà 1

Открываю глаза – я в своей комнате, лежу в мягкой постели, а на дворе раннее утро. Часы показывают полшестого. Возле кровати на тумбочке

мирно заряжается ноутбук, на котором я обычно смотрю сериалы; с постера на стене улыбается

голубоглазый солист Coldplay Крис Мартин – всем своим видом как бы говорит: «Успокойся, милая, всё хорошо! Спи дальше».

Но мне жутко не по себе. Сажусь на кровати и включаю свет. Майка вся взмокла от пота, прилипает к спине, и даже волосы слиплись в потные сосулины. Достаю любимый термос, наливаю немного чая в крышечку. Руки дрожат.

Ничего себе кошмар мне приснился! Я уже не раз видела страшные сны, и одно время они постоянно меня преследовали, но никогда еще кошмары не были такими реальными. От одного лишь воспоминания дурно становится; хорошо хоть, что я не напрудила в кровать от страха.

Отхлебываю еще немного сладкого чая. Блин, успокоиться не получается! Иногда после кошмара накатывает дикая паранойя, ощущение, будто что-то не в порядке. Моя подруга во сне умерла. Вдруг с ней на самом деле случилась беда, а я не в курсе? Тупость, конечно, но раз эта мысль уже поселилась в моей голове, её так просто не вытряхнешь.

На всякий случай проверяю смартфон: пропущенных звонков от Дашули не видно, да и вообще никаких звонков за последний день от неё не было. Может, позвонить ей быстренько, услышать её голос? Дашуля наверняка рассердится, даже матом меня пошлёт (в исключительных случаях она себе такое позволяет), но я буду знать, что всё в порядке.

Как странно…. Не могу найти Дашулю среди своих контактов в WhatsApp. На какую букву она была у меня записана – вроде бы, на «Д»? Или на «П», ведь она Петрова по фамилии? Но подруги не видно ни на «Д», ни на «П». Проще найти её телефон в списке звонков, мы ведь постоянно с ней перезваниваемся. Листаю этот список всё дальше и дальше, добираюсь сперва до начала сентября, затем до августа, июля, июня. Раз за разом вижу звонки от мамы и тренера, реже от Стаса, отчима, разных одноклассниц. Звонков от Дашули нет, вообще ни одного.

Я утираю пот со лба, сердце колотится всё быстрее…. Да уж, свихнуться можно. Я слышала, что у китайских смартфонов на Андроиде всякие глюки бывают, но исчезновение целого контакта – это что-то новенькое. У Дашули почти такой же телефон, как у меня, работает два года без проблем. Сегодня в школе первым делом расскажу ей о том, какой мне приснился кошмарный сон и как утром по совпадению заглючил смартфон. Вот уж действительно стрёмная ситуация! Дашуля будет ржать, как лошадь, а потом спросит, можно ли снять об этом видео. А я, как обычно, скажу, что мне пофиг, пусть снимает что хочет…

Бросаю взгляд на нашу общую с Дашулей фотографию в весёленькой синей рамочке, которую подруга подарила на День рождения. Фотографии нет на месте, как и рамочки, вместо неё на полке стоит пузатая банка с мелочью. Неужели мама опять тайком приходила наводить чистоту в комнате, пока меня не было, и рылась в моих вещах? Мама говорит, что я недостаточно аккуратна, но это просто оправдание, чтобы время от времени обшаривать комнату в поисках курева и дури. Такой себе пример взаимного доверия между мамой и дочкой.

Так я думаю, успокаивая себя, но тихий голос в глубине души говорит, что я ошибаюсь, и мама НЕ приходила. Осматриваю свою комнату и замечаю всё больше странностей. Почему тетрадь по химии, которую я вчера собственными руками запихнула в рюкзак, лежит на столе раскрытая? Не помню, как доставала её. Почему моя любимая толстовка висит на стуле?

Проклятая толстовка!! Хватаю её и осматриваю со всех сторон. Да, это та самая черная толстовка с красными полосами на рукавах – в ней я вчера вышла на пробежку, встретила Костю, и он случайно залил меня кофе. Вечером я сунула её в стиральную машину, смирившись с мыслью, что пятно останется в любом случае. Однако вот она у меня в руках – идеально чистая и сухая. У меня нет второй такой же.

«Думай, Алиса, думай. Ты уже догадалась, что происходит?»

Пытаюсь проглотить комок в горле. Как же душно в комнате! Воздух такой спёртый и густой, что захлебнуться можно. И вся родная обстановка почему-то кажется странно чужой, неуютной.

Не помню номер мобильного Дашули, зато в памяти всплывает номер её домашнего телефона. Да, у них в квартире есть старомодный домашний телефон – стоит на журнальном столике в гостиной, возле диванчика. Кто-то (наверное, мама Дашули) написал на клетчатой бумажке номер телефона и приклеил эту бумажку к аппарату прозрачным скотчем. Когда мы с подругой устраивали вечера просмотра фильмов, то сами размещались на диване, а на столике оставляли бутыль с колой, или печенюшки, или миску со сладкой кукурузой, или еще какие-нибудь вкусняшки. Номер телефона на бумажке я видела десятки раз, но никогда еще на него не звонила.

Достаю смартфон и набираю шесть цифр. Длинные гудки. Еще гудки.

– Алло, – слышу заспанный и недовольный голос Дашулиной мамы.

Я покрываюсь вторым слоем холодного пота. Она ведь должна работать этой ночью.

– Алло, здравствуйте! Извините, пожалуйста, что беспокою вас так рано. – Я пытаюсь говорить уверенно и мягко. – Это Алиса, подруга Даши….

– Вы ошиблись номером, – разочарованно бормочет моя собеседница, явно собираясь положить трубку.

– Нет-нет, постойте!..

Ой, как же её зовут? Я привыкла к родителям одноклассников обращаться просто «здрасьте», как будто у них одно имя на всех – Здрасьте. Но Дашулину маму я знаю почти год, мы много общались, и я даже приезжала к ним летом на дачу погостить. По имени она Валентина, а вот по отчеству… по отчеству…

– Валентина Александровна!

– Да, меня так зовут, – подтверждает дашулина мама с лёгким замешательством. – А вы, простите, девушка, вообще кто?

– Не узнаете меня? Говорю же, я Алиса, подруга вашей дочери. Такая глупая ситуация, забыла телефон Даши, а мне нужно срочно сообщить ей кое-что. До того как она в школу пойдет. Можете попросить её позвонить мне, когда проснётся?

Молчание. Слышу только прерывистое дыхание.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. У меня нет никакой дочери. Кто вам дал номер телефона?

Чувствую укол страха, болезненный и быстрый, словно ткнули иглой в сердце. Нет-нет-нет… Что за бред!..

– Вы так шутите что ли? Даша… Она же меня с вами и познакомила, мы с ней вместе учимся в одиннадцатом классе. Ей скоро восемнадцать исполнится.

– Девушка, вам это зачем? У меня нет детей и никогда не было, и это не самая приятная тема для разговора, – голос Валентины Александровны дрожит всё сильнее. – Это розыгрыш какой-то что ли? Посмеяться решили? Кто вас подговорил мне позвонить?

– Никто меня не подговаривал…

– Не признаетесь, да? Как, говорите, вас зовут – Алиса?

– Да.

– Так вот, Алиса, Бог вам судья. Вы, наверное, еще молоды и не понимаете многих вещей. Не осознаёте, что можно людей ранить словом. Надеюсь, вы повзрослеете и начнёте что-то понимать. И не звоните сюда больше никогда.

Короткие гудки. Я опускаю смартфон, и он вываливается из влажной ладони, падает на ковёр – БУХ! Комната качается и вращается вокруг меня. Я дышу часто-часто, с жадностью всасываю воздух, а в груди нарастает знакомое чувство тревоги – нет, катастрофы! Как будто земля сейчас разверзнется под ногами, сдавит меня и с хрустом сожрёт.

«Алиса, у тебя начинается паническая атака. Делай дыхательные упражнения, как доктор говорил».

Закрываю рот и нос ладонями, сложив руки вместе, чтобы получилась лодочка. Вдох – выдох, вдох – выдох; концентрирую внимание на кончике носа, на том, как ему холодно при каждом движении воздуха. Между тем, реальность потихоньку трескается на глазах, распадается на отдельные мутные картинки. Моя комната. Настольная лампа. Смартфон, валяющийся на ковре. Лицо Дашули, искаженное от ужаса, в кровавых пятнах. Грязная дыра в стене. Темнота. Белое, как соль, лицо.

Когда дыхание нормализуется, а в висках перестает стучать, я отчаянной решимостью бросаюсь к ноутбуку. Открываю все свои папки с фотографиями, открываю в браузере социальные сети одну за другой. Пытаюсь найти доказательства того, что моя подруга реальна (они должны быть, должны!), но каждая разочаровывающая находка, каждая пустая страница бьет как молотком по голове, всё сильнее и сильнее.

Ночной кошмар вовсе не закончился. Он выполз за границы сна и теперь обволакивает холодными щупальцами мою жизнь.

Кто-нибудь…

Разбудите меня…

Дашули нет на школьных фотографиях – ни на случайных снимках в классе, ни на общем фото нашего тогда еще десятого «Б», где все стоят стеной, выстроившись в два ряда. Пропали наши общие с ней селфи, где мы смеемся, обнявшись, или стоим щека к щеке, вытянув губы «уточкой», или красуемся в глупеньких секси-позах, как будто пытаясь соблазнить всех парней в округе. Дашули не видно среди моих друзей «Вконтакте» и в «Дискорде», её не находит ни одна социальная сеть. Даже её дурацкий Youtube-канал исчез без следа.

Дашули нет нигде.

Её нет. Её не существует.

РЕАЛЬНОСТЬ ВТОРАЯ

Отрывок из газеты:

«Сотрудниками УМВД России по г. Кнежину продолжаются поиски трёх без вести пропавших девушек. Все они исчезли в период с двадцать пятого августа по пятое октября 2018 года и до настоящего времени их судьба и местонахождение не известны.

Антуфьева Анна Петровна 1997 года рождения, студентка. Приметы: на вид 18-19 лет, рост 162 см, худощавого телосложения, волосы тёмно-русые до плеч, глаза голубые. Была одета в тёмно-синий спортивный костюм.

Никитина Елена Аркадьевна 1999 года рождения, студентка. Приметы: рост 170 см, нормального телосложения, волосы медного цвета, вьющиеся, носит очки в чёрной оправе. Была одета в куртку малинового цвета, светло-голубые джинсы.

Гаврилова Василиса Андреевна 2001 года рождения, учащаяся 11 класса. Приметы: рост 165 см, худощавого телосложения, волосы тёмно-русые, глаза карие. Была одета в желтую демисезонную куртку, тёмные брюки, носила бежевую шерстяную шапку с рисунком панды.

Всех, кому что-либо известно о судьбе и местонахождении пропавших, просим сообщить по указанным телефонам. Конфиденциальность гарантируется…»

Глава 2

Без пяти минут восемь – время, когда мы обычно встречались с подругой, чтобы вместе тащиться в школу. Я стою у её подъезда, неумытая, непричесанная, без сумки с учебниками. Забыла сумку дома.

По пути сюда я на всякий случай проверила водонапорную башню: сохранился ли тот жуткий силуэт человечка с длинной шеей. Я решила, что на этот раз обязательно сделаю снимок, пусть и нечёткий, но никакого рисунка не обнаружилось. Не знаю, что и думать об этом – у меня дикая дезориентация, в голове туман, мозги явно слегка набекрень. И ощущения такие, словно это не я здесь стою на холодном ветру, стуча зубами, а какая-то другая девушка, а я лишь наблюдаю со стороны.

Открывается дверь, и выходит незнакомая женщина. Воспользовавшись этим, я тут же ныряю в подъезд и пулей поднимаюсь на седьмой этаж. Нажимаю на кнопку звонка дашулиной квартиры – сперва робко, на пару секунд, а потом давлю на кнопку до упора, пока не слышу звук шагов.

А вдруг опять появится монстр? Меня пробивает дрожь, даже волосы на голове шевелятся от зловещего предчувствия. Вот сейчас дверь отворится, и вместо прихожей я опять увижу тёмную пустоту и бледное лицо где-то в глубине. И услышу этот глубокий вздох, откуда-то из глубин ада: «Хо-о-о-о-о…».

Щелкает замок. Я делаю шаг назад и невольно принюхиваюсь. Я знаю, как пахнет смерть.

– Девочка, тебе чего надо?

На пороге стоит дашулина мама и оглядывает меня недоброжелательно с ног до головы. В первый миг чувствую дикое облегчение, а потом опять мурашки бегут по спине. Странности продолжаются. Валентина Александровна работает начальником чего-то там на мебельном предприятии, и я запомнила её чуть полноватой, но здоровой и жизнерадостной женщиной с открытым лицом. Волосы у неё всегда завиты, одежда идеально опрятная, и говорит она очень быстро, тараторя.

Сейчас на меня смотрит, вроде бы, та же самая женщина, но какие разительные произошли перемены! Глаза потухли, под ними тёмные мешки, лицо нездорово-бледное, припухшее и хмурое. На ней замасленный цветастый халат, который явно не стирали полгода.

– Так чего молчишь-то? Или язык проглотила? – настойчиво спрашивает Дашулина мама. Кажется, даже её голос поменялся: стал каким-то заторможенным и на две октавы пониже.

– А… Даша дома?

– Вот оно что! Так это ты мне звонила ни свет ни заря! – Дашулина мама тут же складывает руки на груди. – И не стыдно тебе? Я ведь после этого разговора так и не смогла заснуть.

– Я тоже… – бормочу. Глаза у меня воспалены, одно веко чуть подёргивается – то ли от недосыпа, то ли от нервов.

– И зачем ты сюда заявилась?

– Хотела убедиться, что её тут нет. Подруги моей.

– М-м!?

– Понимаю, звучит бредово…

– Хорошо, что ты сама это понимаешь. – Валентина Александровна сдвигает брови. – А твои родители в курсе, что ты здесь?

– Нет, не в курсе.

Теперь дашулина мама думает, что я поехавшая на всю голову! И неудивительно – скорее всего, я выгляжу очень нездоровой, да и чувствую себя так же. Утром выскочила из дома раньше обычного, не особенно скрывая своё душевное состояние. Мама явно заметила, что творится что-то неладное, пыталась меня расспрашивать, потом позвонила, прислала СМС-ку, но я всё проигнорила.

– Можно мне зайти в квартиру? – спрашиваю после недолгого молчания. – Пожалуйста. Я на пару минут всего и тут же уйду. И больше не появлюсь.

– Еще и в дом тебя пустить? Чтобы ты припадок внутри устроила или мебель расколотила?

– Не будет припадков, честно.

– Видимо, по-другому ты от меня всё равно не отвяжешься, – вздыхает Валентина Александровна. – Заходи. Но если будешь плохо себя вести, я тебя мигом вытолкаю, учти это.

Оно отходит в сторонку, позволяя мне перешагнуть порог. Знакомая прихожая, даже запах знакомый, но обстановка сильно поменялась. Вместо нарядных оранжево-коричных обоев – какие-то старые, бумажные, которые выглядят так, словно их наклеили еще в 90-е годы. Шкаф-купе исчез, теперь на его месте стоит колченогий табурет, и вся остальная мебель тоже другая. Квартира выглядит намного беднее, чем прежде. Нигде не видно обуви Дашули, как и её куртки, как и других следов её существования. И самой Дашули здесь нет – ни живой, ни мёртвой.

(Я свихнулась, да?)

В гостиной жуткий беспорядок: комод приоткрыт, и одежда из верхнего ящика валяется на полу, как будто комод её выблевал. Рядом лежат рваные упаковки от еды быстрого приготовления и разный мусор. Валентина Александровна, закрыв дверь квартиры, тут же прикрывает и дверь в гостиную.

– Там не прибрано, – объясняет она. – Кухня в той стороне. Может быть, хочешь чаю?

– Да, конечно.

Я бы предпочла, чтобы дверь квартиры осталась приоткрытой, и была возможность в любой момент убежать. После всего, что случилось ночью, это место пугает меня до одури, пусть здесь всё так поменялось. Даже сейчас, при дневном свете, воздух в квартире по-прежнему странно густой и неподвижный.

Мои руки и плечи чуть дрожат, мышцы скованы. Я не могу их расслабить.

Мы заходим на кухню – здесь тоже бардак, на столе крошки хлеба, и мешанина из немытых чашек, тарелок и остатков еды, а под столом вижу аккуратный ряд бутылок из-под дешевого портвейна. На подоконнике поблескивает пепельница, полная окурков. Я и не знала, что дашулина мама курит. И выпивает.

– Откуда, говоришь, ты узнала мой телефон и адрес? – интересуется она, ставя на плиту чайник.

– Даша мне сказала, – отвечаю я, а сама нервно оглядываюсь. Трудно поверить, что когда-то эта кухня казалась мне такой уютной, сейчас здесь неприятно находиться.

– Ах, ну конечно. Как же я могла забыть! Даша, подруга твоя воображаемая. Которая еще и дочкой мне приходится, вроде как. Верно?

– Ну, да….

– И как мы с этой дочкой – нормально уживаемся? Душа в душу? – спрашивает Валентина Александровна саркастичным тоном. – Еще не поубивали друг друга?

– Нет, вы типа… хорошо ладите. Она вас очень любит. Мы с ней вместе выбирали вам подарок на День рождения.

– И что выбрали?

– Дорогую тушь для ресниц. Дашуля сказала, что вам очень понравился подарок. Хотя она и выторговала себе право краситься этой тушью хотя бы изредка.

– И когда же у меня День рождения, по-твоему?

– Точно не помню. Кажется, в конце января.

– Верно. Двадцать третьего числа.

Валентина Александровна суёт в зубы длинную и тонкую, как соломинка, сигарету, чиркает спичкой, затягивается. С каждой секундой она всё больше напоминает мне нетрезвую автобусную кондукторшу. Выпустив струйку дыма, она косится на пачку сигарет – там здоровенная надпись: «НЕ ТРАВИТЕ ДЕТЕЙ ТАБАЧНЫМ ДЫМОМ!»

– Ой, я и забыла. Не травите детей…. Хотя ты у нас, вроде как, и не дитё уже? Ты говорила, что в школе учишься? Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Значит, и этой твоей Даше тоже семнадцать.

Дашулина мама задумчиво потирает кончик носа, садится на табурет. Её глаза печально поблескивают. На кончике сигареты, зажатой между пальцев, тлеет без толку табак и сыпется на столешницу.

– Знаешь, что? Расскажи мне о ней побольше? Какая она вообще, подруга твоя? Как поживает, чем занимается?

Разговор начинает меня утомлять. Очень странные нездоровые эмоции испытываешь, когда рассказываешь чужой маме о её собственной дочери, которая вдруг исчезла без следа. И не совсем ясно, чего Валентина Александровна добивается – говорит с хитрецой в голосе, явно ждёт, что я налажаю, хочет подловить на вранье, но слушает внимательно, с интересом. Я и сама не до конца понимаю, зачем пришла сюда, зачем рассказываю о Дашуле здесь, сидя в этой грязной кухне. Мы обе ничего не понимаем.

– Хотите знать, как мы с ней познакомились?

– Ну, давай, расскажи, – просит Дашулина мама.

– У меня была общая тетрадь на пружине – такая толстая, я в ней вела записи сразу для нескольких уроков, – начинаю я. – С плотной обложкой, как из фанеры. В старой школе одноклассники меня не любили, и когда меня оттуда выперли, они решили напоследок оставить мне «подарок». Разрисовали эту тетрадь, оставили там…

Я закрываю глаза. Хорошо помню все художества: рисунки меня с членами во рту, оскорбления. Некоторые были выведены розовыми и зелеными гелевыми ручками – видимо, девочки постарались. Парни цветными ручками не пользуются. Да, у меня была классная школа, и я успела перессориться, кажется, со всеми, кто там учился.

– … в общем, всякие гадости, – продолжаю я после паузы. – Некоторые странички я вырвала, но на обложке всё осталось. А в новой школе я сразу оказалась за одной партой с Дашулей. Мы с ней поначалу совсем не разговаривали. А однажды она увидела оскорбления в этой моей тетрадке. Не знаю, зачем я притащила ей с собой – наверное, стоило дурацкую тетрадку сжечь, а я таскала её в школу целых полгода. Дашуля даже не стала спрашивать, откуда всё это взялось. Она взяла цветной карандаш и нарисовала сердечко – просто так. Так это глупо выглядело, по-детски, но меня почему-то насмешило. Ну, я и стала смеяться, и она тоже.

Валентина Александровна смотрит на меня не отрываясь.

– Как ты её называешь – «Дашуля». Ласково звучит.

– Ну, да. Мы ведь с ней подруги. Наверное, она почти как младшая сестренка мне, – признаюсь я.

– Видно, ты из тех, кто сильно привязывается к людям, да, Алиса? – вдруг спрашивает Дашулина мама.

– Не знаю…

– Хочешь добрый совет? Не нужно так делать. В этой жизни привыкай полагаться только на себя, на свои силы. Не нужно привязываться ни к кому, если не хочешь разочароваться…

Кровь бросается мне в лицо.

– Не привязываться…. Чтобы стать такой же, как вы, да? – вскидываюсь я.

Губы Дашулиной мамы изгибаются в печальной усмешке, а потом она смеётся хриплым смехом:

– Ну, да, тут ты меня подловила. Знаешь, а я ведь на самом деле была беременна семнадцать лет назад. – Она делает новую затяжку и выпускает дым через нос. – Откровенность за откровенность, Алиса. Мне тогда под тридцать уже было, и я никогда не думала обременять себя детьми. А тут увидела положительный тест и вдруг размечталась, как дурочка. Стала заходить в детские магазины, рассматривать пелёнки, коляски всякие. И эти носочки для младенцев – малюсенькие такие, синенькие и красненькие, очень милые.

Валентина Александровна вдруг замолкает, как будто рассказала всё, что собиралась. Я жду продолжения, а она молчит и пялится на стену.

– И что случилось? – не выдерживаю я.

– Что случилось… Мужчина мой… козёл, взял и бросил меня на произвол судьбы. Даже объяснять ничего не стал, просто уехал в другой город. А я испугалась, решила, что не потяну такое в одиночку. Ребёнок – это ведь не шутка. Два дня ревела, а потом пошла и сделала аборт…

И убила мою подругу.

– …даже не узнала, какого пола ребёнок. Видимо, это была девочка, да?

Я давлю вспышку гнева. Что бы Дашулина мама не натворила, не она в ответе за то, что происходит. Она слабая, жалкая – развалина, а не человек – но она должна была стать сильнее, должна была стать лучше ради своей дочери. Злая сила влезла в её жизнь и всё разрушила.

Что-то оглушительно воет у меня в голове, как будто в мозгу отворились адские врата. Потом я понимаю, что это свистит закипающий чайник. Дашулина мама выключает плиту и заодно тушит в чашке свою сигарету.

– Ну, какой чай обычно пьешь, болезная? – спрашивает она безэмоциональным тоном. – Черный, зелёный?

– Можно мне в туалет?

– Да, конечно. Он дальше по коридору. Только в заднюю комнату не заходи, жильца не беспокой.

Я выхожу из кухни, ступая нетвердыми шагами. Не туалет меня сейчас интересует, а та самая задняя комната, где жила Дашуля. Выходит, теперь Валентина Александровна сдает жильё? А я гадала, на какие деньги она существует.

Дверь в спальню закрыта, и слава Богу: вчера там прятался демон. Подхожу к комнате Дашули и очень-очень осторожно приоткрываю дверь, едва касаясь дверной ручки. Дыхание перехватывает. Мебель внутри совсем другая, явно купленная с рук по объявлению: дешевый платяной шкаф, кресло, накрытое пледом, занавески аляповатые. Кровать расстелена. В комнате довольно грязно, на полу мусор.

Какие еще доказательства тебе нужны, Алиса? Когда ты осознаешь, что твоя подруга исчезла без следа, испарилась, перестала существовать? Ничего хуже её участи и придумать нельзя. Когда человек умирает, после него остается могила, на которую можно положить цветы и постоять рядом в тишине. Остаются его личные вещи, фотографии, аккаунт в соцсети. После Дашули не осталось ничего, она стала фикцией, мифом. Болезненной фантазией девушки Алисы.

Я осторожно прикрываю дверь, и на меня обрушивается такая волна гнева, что в глазах темнеет. Зоя, долбаная тварь, ты это натворила! Не знаю, что за силы тебе подвластны, не знаю, откуда всё это взялось, но тебе не жить! Убью голыми руками. Выцарапаю твои злобные зенки.

Если подумать, ты совершила идеальное преступление. Уничтожила человека, и при этом не осталось даже жертвы – ведь как может быть жертвой девушка, которой никогда не существовало? Я могу сейчас пойти в полицию, к журналистам, могу бить в набат со всей дури, но никто не откликнется, все будут только смеяться. Никто тебя не накажет, кроме меня.

На кухне Дашулина мама колдует над заварочным чайником, стоя ко мне спиной, а я сразу замечаю то, что мне нужно – деревянную подставку, полную ножей. Вытаскиваю один из них, самый маленький. Это зазубренный нож для мягких овощей, заострённый на конце.

В голове крутятся чудовищные мысли, которые в других обстоятельствах меня бы напугали, но сейчас я злобно упиваюсь ими, как маньячка. Если пырнуть таким ножом в живот, а потом повернуть ручку, рана вряд ли закроется. И я уже вижу, как делаю это – бью изо всех сил, и кровавые брызги падают мне на лицо. Способна ли я совершить убийство? Сейчас мне кажется, что вполне способна.

– Что это ты делаешь? – Валентина Александровна застыла с заварочным чайником в руках. – А ну-ка положи, откуда взяла.

Я сверлю её злым взглядом и кошусь на нож, зажатый в руке. Не хочу его отдавать, он мне нужен.

– Ты что, оглохла? Живо положила нож на место!

Почему-то её крик действует отрезвляюще, как мамин подзатыльник. Я нерешительно кладу нож на стол, и Валентина Александровна тут же его подхватывает. Смотрит на меня с ужасом и отвращением – лицо побледнело, глаза широко распахнуты. Кажется, я опять всё испортила.

– А теперь выметайся отсюда. Немедленно! Уходи! Не стоило тебя пускать.

– Извините, – бормочу я вполголоса, а сама тихонько пячусь к выходу. Не хочется поворачиваться к хозяйке спиной, ведь теперь нож у неё в руках, и выглядит она воинственно.

– Господи! Посмотри на себя, по тебе ведь психушка плачет!

– Извините…

У выхода быстро натягиваю кеды и выбегаю в подъезд, не оглядываясь. К черту её. К черту всех.

***

Вы замечали, как жутковато выглядит школа осенним утром, когда еще не рассвело? За окнами сумрак, в коридорах безлюдно и тихо, только люминесцентные лампы потрескивают – и свет от них холодный, безжизненный.

Я явилась в школу к середине первого урока, и вахтёрша провожает меня недовольным взглядом. Здание нашей школы довольно старое, и потолки здесь высокие; когда идешь по пустому коридору, эхо твоих шагов далеко разносится. На лестнице между первым и вторым этажами меня настигает очередной приступ паники. Я присаживаюсь на ступеньку, дрожа с головы до пят, и опять начинаю дышать в ладони.

Наверное, виноват этот дурацкий стенд возле учительской: там есть картинка с отвратительно румяным улыбающимся мальчуганом, позади которого, бибикая, проезжает автобус (у него даже диалоговое облачко есть со словом «Бип-бип!»). Вот же долбанутая картинка! Никогда она мне не нравилась, а сейчас этот мальчуган с автобусом – как спусковой крючок, из-за него меня душит чувство ненависти к себе.

Внутри всё опять трескается, раскалывается, и сыплются вниз кусочки – некоторые малюсенькие, как песчинки, а другие чудовищно огромные, с целый континент размером. А ведь у меня не было таких сильных приступов почти два года, и я гордилась этим, даже считала себя почти нормальной. А теперь они накатывают один за другим.

Первый урок у «В» класса сегодня литература, как удачно. Я толкаю дверь кабинета и захожу, ни о чём не думая; руки действуют сами, как на автомате. Все сидят за партами, а Галина Сергеевна, училка, литературы, приготовилась что-то записать на доске. В одной руке у неё учебник, а в другой кусочек мела. Моё появление останавливает урок, все замирают – ни дать ни взять зарисовка «опоздавшая пришла».

– Вдовина, что такое? – восклицает Галина Сергеевна. – Ты что-то хотела? У вашего класса урок в другом кабинете.

Я хватаюсь за голову, стискиваю зубы. Зои нет в классе, она пропала, как и Дашуля!

– Алиса, ты меня слышишь? Что это вообще такое, я не понимаю? Что за поведение?

– Где Зоя? – спрашиваю я хриплым голосом.

– Кто?

– Зоя! Эта новенькая – не помню, как там её по фамилии! Где она?

– Алиса, о ком ты говоришь? Что случилось-то? – Галина Сергеевна с беспокойством осматривает меня с головы до ног.

Другие тоже чувствуют, что происходит что-то странное. Слышу смех, шепотки: «Что это с ней?» – «Вдовина бухая что ли в школу припёрлась?» – «Скорее под кайфом».