Читать онлайн Любовь во времена серийных убийц

© 2022 by Alicia Thompson. All rights reserved.

© Клемешов А.А., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Моей сестре Бриттани,

потому что я люблю тебя и потому что ты понимаешь.

Примечание автора

В этой книге описана история, наполненная безрадостными воспоминаниями об одиноком детстве в родительском доме. Роман поднимает серьезные темы, касающиеся переживания горя, а также содержит упоминание о суицидальных мыслях. Хотя в ней много ссылок на тру-крайм[1], на ее страницах нет сцен насилия или жестоких убийств.

Один

Очевидно, двухсотфунтовый письменный стол викторианской эпохи был создан не для того, чтобы его передвигали в одиночку. Вот только к нему не прилагалось ничего похожего на малопонятные инструкции из IKEA, где два приземистых парня с улыбками собирают мебель. Никаких предостережений, что не стоит и пробовать.

Я отступила на шаг, оценивая, как ремни крепят стол к крыше моей машины. Единственный предмет мебели, который я привезла с собой, выглядел чудовищно. Мой бывший домовладелец из Северной Каролины помог мне погрузить его, и именно по этой причине я добралась до Флориды одним махом, останавливаясь лишь ненадолго в зонах отдыха и Taco Bell[2] в Старке.

Если отстегнуть ремни, стол, вполне возможно, соскользнет с крыши. Я представила, как он расплющивает меня, словно пианино – героя мультфильма, пока я пытаюсь поймать его. Я могла бы опустить его вниз, прижимая к машине своим телом, и, как пингвин, пройти с ним по подъездной дорожке к дому.

Я обернулась и окинула взглядом старый дом моего отца, пустующий с тех пор, как он умер шесть месяцев назад в январе. Технически это жилище теперь принадлежало мне и моему младшему брату. Но я перестала чувствовать его своим лет с тринадцати, с того дня, как мы с мамой переехали, или даже раньше.

Мой брат Коннер, возможно, все еще бодрствовал, хотя цифры на экране моего телефона показывали два часа ночи. Он всегда был заядлым геймером и мог не спать часами, пытаясь пройти еще один уровень или победить финального босса. Но это было до того, как они с Шани съехались, до того, как после окончания колледжа он получил свою первую работу в колл-центре. В любом случае, я не собиралась писать ему СМС с просьбой помочь мне с такой ерундой, как стол.

Мы с Коннером не настолько близки. Мы недолго росли вместе. Когда наши родители развелись, он решил остаться с отцом, в то время как я уехала с мамой. К тому же он на семь лет моложе, ему двадцать три, хотя сам по себе этот факт не до конца объясняет его оптимистический пыл, так отличающийся от моего пресыщенного цинизма. Конечно, мы проводили вместе каникулы и некоторые выходные, но все же, думая о нем, первое, что я вспоминала, это как в шесть лет он ел кетчуп целыми мисками.

Я ввела в поиск на телефоне «как самостоятельно перенести тяжелую мебель» и просмотрела результаты. Объявления компаний по переезду, статья о том, как использовать ремни для перемещения, тележки и другое оборудование, которого у меня не было, еще пара статей, в основном сводящиеся к «не стоит этого делать».

– Нужна помощь? – У меня за спиной раздался голос. Я ойкнула, подскочила, в результате телефон вылетел из руки и с оглушительным треском ударился о тротуар.

Развернувшись, я оказалась лицом к лицу со случайным прохожим. Парень, конечно, стоял на тротуаре, на приличном расстоянии от меня, но все же. Он появился из ниоткуда. У него были темные взлохмаченные волосы, и он был одет в джинсы и футболку с огромной дырой на вороте. Мой взгляд переместился вниз, и я обнаружила, что он босой.

– Какого хрена? – буркнула я, больше из-за босых ног, чем из-за того, что он обратился ко мне.

Он сделал шаг назад, будто испугался, и засунул руки поглубже в карманы.

– Мне просто показалось…

– Показалось! – огрызнулась я и наклонилась, чтобы поднять телефон, у которого действительно треснул экран. Отлично! Результаты моего поиска ярко светились сквозь паутину трещин, и у меня мелькнула иррациональная мысль, что он их точно видел, что они вызвали его сюда с помощью своего рода бэт-сигнала[3] для жутких ночных парней, которые пристают к одиноким женщинам в пригороде.

И теперь он знал, где я живу. У меня возникло искушение вернуться в машину, доехать до местной заправки и посидеть на парковке, посмотреть один полный эпизод подкаста, затем несколько раз объехать квартал, прежде чем снова свернуть на подъездную дорожку. Хотя, честно говоря, именно этот подкаст, вероятно, сделал меня параноиком. И одна часть моего мозга разумно сознавала это, в то время как другая кричала: это именно тот сценарий, который два каких-нибудь гота-подкастера post-Evanescence однажды будут использовать для своего cold open[4]!

– Это не мой дом, – выпалила я.

Он моргнул, явно сбитый с толку. Чем дольше он стоял там с дурацким видом, с босыми ногами, тем безобиднее казался. Я отметила, что он всего на несколько дюймов выше меня и, скорее всего, мы с ним в разных весовых категориях, поскольку он очень жилистый и худощавый, тогда как я – довольно пышная.

Но ведь именно так парни, подобные ему, прорывают вашу оборону. Проявляя любезность, как убийца по кличке Зодиак[5], сообщавший, что у вас болтается колесо, и предлагающий его «починить» только для того, чтобы испортить вашу машину и взять вас в заложники. Или, изображая беспомощность, как Тед Банди[6] с его фальшивыми гипсами, который якобы был не в состоянии донести что-то до своей машины без посторонней помощи.

К черту это! Я предпочту, чтобы меня сочли грубоватой, нежели рисковать быть похищенной.

Парень указал на стол и произнес:

– Он выглядит тяжелым.

Должно быть, десять часов безостановочной езды взболтали мой мозг, потому что его слова заставили меня фыркнуть, а затем разразиться безудержным смехом. Все выглядело абсурдно: случайный лаконичный разговор, гигантский стол, пристегнутый ремнями к моей «камри», тот факт, что я вообще стою в два часа перед домом, о котором у меня осталось очень мало приятных воспоминаний. И на мне пижамные штаны, заляпанные кофе, потому что я решила, что одеться так, чтобы сразу по приезде завалиться в постель, – это отличная идея. Только я не учла свою ошеломляющую неспособность пить из кофейного стаканчика с нужной стороны.

– Чувак, – начала я, – ты рискуешь увидеть мой палец на спусковом крючке Mace[7] примерно через пять секунд, если не отойдешь.

Он смотрел на меня мгновение, будто собирался сказать что-то еще. И, возможно, пришло время перечитать «Дар страха»[8] еще раз, потому что я поняла, что бабочки в моем животе были не от беспокойства, а от… предвкушения. Как будто в выражении его лица появиласькакая-то тихая настороженность, которая пробила мою броню, и мне захотелось узнать, что он там увидел.

Но я просто развернулась обратно к столу и принялась демонстративно затягивать ремень, хотя это противоречило тому, что я пыталась сделать чуть раньше. Когда я оглянулась через плечо минуту спустя, парня и след простыл. Он исчез так же незаметно, как и появился.

Я прижалась лбом к крыше машины, мои руки, вцепившиеся в ножки стола, расслабились. Я так устала! И, поскольку дождя в ту ночь не предвиделось и вряд ли кто-то позарился бы на этот предмет мебели, я решила пойти в дом и лечь спать. А наутро, отдохнув и подзарядившись кофе, разобраться с этой проблемой.

Я схватила рюкзак с переднего пассажирского сидения, вытащила с заднего сумку побольше и заперла машину. Район, где жил мой отец, довольно старый, каким-то образом избежавший ассоциации домовладельцев, которые регулировали бы, например, уличное освещение, так что здесь было темно. Я бегло оглядела окрестности: с подъездной дорожки соседского дома смотрел на меня уличный кот, а в доме справа горел свет в единственном окне. Удовлетворенная тем, что вокруг никого, я направилась к входной двери папиного жилища.

Первое, что меня поразило, – это смесь запахов влажного полотенца, слишком долго пролежавшего на полу в ванной, и антисептика Windex, которым его пару раз опрыскивали. Должно быть, именно это имел в виду Коннер, когда сказал, что приходил раз в неделю убираться.

Место, конечно, не выглядело чистым. Я знала, что это не совсем вина брата. Наш отец был немного барахольщиком, не настолько ужасным, чтобы его пригласили в телешоу, но определенно склонный к скопидомству. Едва войдя в прихожую, я ушибла палец ноги о пластиковую ванну, наполненную журналами и почтой, а затем уронила метлу. Вся она была облеплена паутиной. Коннер точно ей не пользовался.

Я поставила сумки на первый же свободный участок пола, который смогла найти в гостиной. Комната отца находилась слева, но я ни при каких условиях не смогла бы там спать. Он не умер в ней, ничего подобного (у него случился сердечный приступ в бакалейной лавке, весьма скоропостижный, как сообщили нам врачи), но все же. То была папина комната.

Тем не менее я открыла дверь, просто чтобы заглянуть внутрь. Еще журналы, сложенные стопкой рядом с кроватью. Хотя некоторые из них рассыпались по полу веером. Что за страсть хранить журналы? Не думаю, что он так уж любил читать, зато обожал приобретать юбилейные номера, в частности, «100 величайших фильмов», «Вспоминая день Д» или «Фотографии, которые изменили мир».

Затем я осмотрела кухню, не ожидая ничего необычного, просто хотела убедиться, что там нет какого-нибудь открытого пакета с сахаром, который упал в кладовке и последние полгода привлекает муравьев. Открыв холодильник, я отметила, что внутри на удивление чисто, а на полке лежит большой пакет Kit Kats и двадцать четыре бутылки Mountain Dew.

К упаковке с напитком был прикреплен стикер, на котором небрежными заглавными буквам красовалось: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ОБРАТНО, ФИБИ!» Подписи не было, но, конечно же, ключи от этого места имелись только у одного человека. И только один человек любил Mountain Dew так сильно, что однажды его арестовали за попытку украсть с заправки вырезанную из картона двухлитровую бутылку высотой в шесть футов. Он тогда признался, что хотел заполучить ее для своей комнаты в общежитии.

Я улыбнулась про себя, покачала головой и закрыла холодильник. На самом деле очень мило, даже несколько приторно со стороны Коннера позаботиться обо мне. «Приторно» – ключевое слово, поскольку начни я питаться исключительно его подарками, через пять секунд заработала бы сахарный диабет. Утром мне придется пройтись по магазинам.

Но в данную минуту я была измотана, и все, чего мне хотелось, – это снять заляпанные пижамные штаны и лечь в постель. Я лишь надеялась, что папа оставил кровать либо в комнате брата, либо в моей детской. Коннер жил в этом доме дольше меня и уехал всего три года назад, когда перевелся из местного колледжа в другой в нескольких часах езды отсюда.

Зайдя в его комнату, я обнаружила, что он, вероятно, в какой-то момент забрал свою кровать. Или же отец от нее избавился. На стене все еще висел огромный плакат Red Dead Redemption[9], напоминавший, что здесь обитал Коннер. Старый стол был сдвинут в угол, на полу – пара корзин для белья, наполненных чем угодно, кроме белья, и детали компьютера, лежащие так, будто кого-то прервали посреди процесса сборки.

Увиденное подействовало на меня странным образом. Я ясно представила отца, работающего с этими деталями, пытающегося объяснить Коннеру, как они сочетаются друг с другом, раздраженного тем, что брат продолжает задавать вопросы о каком-то аспекте, который папа не удосужился объяснить.

Насколько я знала, все происходило совсем не так. Но на мгновение я увидела это так отчетливо, словно он все еще был жив и находился в этой комнате. Мой папа, мягко улыбаясь, описывает, как работает микропроцессорный чип или что-то в этом роде. Мой папа швыряет материнскую плату через всю комнату, и та оставляет вмятину в гипсокартоне, а он кричит Коннеру, чтобы тот слушал, просто, черт возьми, слушал.

Я глубоко вздохнула, прежде чем открыть дверь в свою старую комнату. Я не переступала этот порог много лет, с тех пор как мне исполнилось пятнадцать и я объявила, что больше не буду приезжать сюда на выходные. Отец был не из тех, кому нужен домашний тренажерный зал или даже комната для гостей, поскольку он избегал большинства физических нагрузок и никогда не принимал посетителей. Я понятия не имела, что меня в ней ждет.

Оказалось, ничего не изменилось. Моя двуспальная кровать с каркасом из кованого железа, сине-желтое стеганое одеяло из Walmart, стены, выкрашенные в черный цвет, коллажи с глазами, которые я вырезала из журналов и развешивала повсюду. Письменный стол, за которым я проводила большую часть своего времени, болтая с друзьями за ноутбуком, как и прежде стоял в углу. Ваза с засушенными цветами на моем комоде, стопка DVD с моими любимыми фильмами. Так вот куда делся мой экземпляр Hathers[10]!

Я нашла несколько простыней в бельевом шкафу – от них исходил стойкий запах нафталина и запущенности, но они определенно выглядели лучше той, что сейчас была постелена на кровати. Затем внесла свои сумки, бросила их на пол и постаралась как можно быстрее почистить зубы и лечь спать.

Последнее, что я сделала перед тем, как выключить свет, – сорвала со стен все до единого коллажи с глазами. Если бы мне пришлось иметь дело с отвергнутыми America’s Next Top Model[11], которые пялились на меня сверху вниз, пока я сплю, мне бы снились кошмары о том, как Тайра пытается вывести меня из себя, обесцвечивая мои брови.

Полежав в постели несколько минут, я снова села, включила лампу на прикроватной тумбочке и полезла в рюкзак за своим ежедневником, куда записываю все свои наблюдения для диссертации.

Встреча со странным мужчиной третьего июня, около двух часов ночи. Белый, рост пять футов девять дюймов, слегка неопрятный, лохматые каштановые волосы. Рваная футболка, джинсы; без обуви. Происхождение и пункт назначения неизвестны, предположительно ночной бродяга.

Я пожевала кончик ручки, размышляя, стоит ли мне включать какие-либо другие подробности. Было слишком темно, чтобы определить цвет его глаз. Его голос был глубоким, с хрипотцой, почти… Но я не могла такое написать. Если бы мое тело было найдено в лесу за домом и следователи оказались бы достаточно компетентны, чтобы провести тщательный анализ этой записной книжки, я бы не хотела, чтобы некоторые слова усложняли повествование. Такие, как «неотразимый» или, боже упаси, «сексуальный». Я положила блокнот на прикроватную тумбочку и выключила лампу.

Два

На следующее утро меня разбудил телефонный рингтон, из тихого механического звука постепенно переросший, по ощущениям, в сирену, объявляющую о ядерной атаке. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что экран представляет собой путаницу линий паутины, и еще больше времени, чтобы вспомнить события прошлой ночи. Я так долго тупо пялилась на телефон, открыв лишь один глаз, что упустила звонок.

Невозможно было даже понять, кто это, учитывая стратегическое расположение самой большой трещины. Но затем раздался стук во входную дверь в ритме «побриться и постричься – два бита»[12], настойчивый и бесцеремонный, и я застонала. Коннер. Этого следовало ожидать.

Тем не менее я на всякий случай прихватила из шкафа свою старую электрогитару. Если на пороге окажется незваный гость, я всегда смогу стукнуть его инструментом… или, по крайней мере, играть на расстроенной гитаре When I Come Around[13], пока он не уйдет.

Распахнув дверь, я обнаружила на крыльце Коннера в смехотворно больших солнцезащитных очках и с дурацкой ухмылкой.

– Привет! – произнес он с излишним энтузиазмом. – Что за гитара?

Я прислонила инструмент к спинке дивана.

– Да просто… – промямлила я, открывая дверь шире, чтобы впустить его. – Я приехала поздно, так что тут бардак.

– Ну, Фиби, я и не ожидал, что ты сотворишь чудо за ночь, – усмехнулся Коннер. – А что это за стол?

Я посмотрела через плечо Коннера на свою машину, ожидая увидеть на ее крыше восемь резных деревянных ножек, по четыре с каждой стороны, с набором выдвижных ящиков и полкой. Однако письменного стола там не было.

Его перенесли прямо к дому, разместив под козырьком гаража. И если только письменный стол в викторианском стиле каким-то образом не обрел способность самостоятельно передвигаться, переместить его мог лишь один человек: ночной бродяга.

(Уличный Сталкер? Полуночный Грузчик? Босоногий Мясник? Будем надеяться, что последний вариант точно не окажется верным.)

– Это очень странный район, – проговорила я невпопад. – Заходи.

Запирая дверь, я улучила минутку, чтобы понаблюдать за Коннером, пока он осматривал гостиную. Он выглядел более мускулистым, чем я помнила. Интересно, занимался ли он спортом? Мысль о том, что мой младший брат достаточно взрослый, чтобы иметь абонемент в спортзал, казалась странной. Но потом я заметила татуировку на его икре – Crash Bandicoot[14] в классической позе, которую он принимал, оглядываясь через плечо, если вы слишком долго бездействовали. Ну да, это больше походило на Коннера, которого я помнила.

Был момент, когда мы могли обняться. Это было бы наиболее естественно в самом начале, когда повисла небольшая пауза, прежде чем разговор возобновился. Коннер повернулся ко мне с улыбкой, а я потянулась за одним из папиных журналов в коробке у двери.

– Откуда все это? – поинтересовалась я. – Неужели его обманом заставляли подписываться на каждое издание?

Коннер пожал плечами:

– Он много брал с бесплатного столика в библиотеке. Ему нравилось вырезать статьи, которые казались интересными.

Я пролистала страницы. И, разумеется, обнаружила несколько аккуратно вырезанных прямоугольников и неровный гребень в месте склейки, там, где были вырваны целые листы. Я бросила журнал обратно на коробку.

– Я переписывалась по электронной почте с женщиной из агентства недвижимости, – сообщила я. – Она рекомендовала нам постараться подготовить дом к продаже к середине июля, учитывая, что люди, вероятнее всего, захотят купить жилье к тому времени, когда их дети пойдут в школу. Значит, у нас есть около полутора месяцев, чтобы навести порядок.

Коннер оглядел царящий вокруг хаос, его взгляд скользнул от старой посуды, оставленной на приставном столике, к вороху белья в центре комнаты и смятым картонным коробкам, втиснутым между диваном и стеной. Я не могла понять, для чего отцу было нужно так много вещей, столько бесполезного хлама и откровенного мусора, и внезапно почувствовала, что начинаю злиться на Коннера за то, что он раньше не ухаживал за домом. Не заботился о нашем отце, который, как ни крути, всегда был больше его, чем моим.

Наконец Коннер снова повернулся ко мне, состроив утрированную гримасу отвращения, которая почти заставила меня улыбнуться. Почти. Я еще не пила кофе.

– Знаешь что? – предложила я. – Дай мне пятнадцать минут – принять душ и одеться, а потом можем перекусить и придумать план действий. Согласен?

В итоге мы зашли в расположенный неподалеку Waffle House[15]. В этом месте было нечто успокаивающее, нечто незыблемое. Я сразу же почувствовала себя куда комфортнее, отмораживая задницу в кабинке этого кафе, сидя напротив своего брата, пока мы оба вглядывались в засаленные меню, точно собирались выбрать нечто отличное от того, что брали обычно, находясь в этом старом заведении.

– Ну, – проговорила я после того, как мы сделали заказ, – как дела у Шани?

Лицо Коннера просияло. Он так сильно любил свою девушку, что это практически вызывало у меня тошноту. Я не горжусь этим, но я даже отключила уведомления о новых постах Коннера в социальных сетях в месяц их годовщины, потому что он каждый день писал о том, что еще он в ней любит. Как мило морщится ее носик, когда она смеется. Как она готовит масала доса по рецепту своей матери-индианки. Что она всегда рядом с ним… Список можно продолжать и продолжать.

Он даже придумал хэштег. Не то чтобы #Shanielove было невероятно креативно, но тем не менее. По-настоящему вывела меня из себя фотография, где он написал хэштег горчицей на хот-доге в память об их пятом свидании на бейсбольном матче. Кто вообще помнит, куда они ходили на пятое свидание?

– Замечательно! – воскликнул он. – Ей осталось проучиться еще один год в школе медсестер. Она сказала, что ей очень понравилось работать в неврологическом отделении, но там не так много работы, поэтому она просто максимально наберется опыта и уйдет оттуда.

Его нога подпрыгивала под столом со скоростью мили в минуту. Эту его привычку, сигнализирующую, что он чем-то взволнован, я помнила с тех пор, когда он был ребенком. Ему не терпелось сказать что-то еще, я это чувствовала.

– Хорошо… – протянула я, прощупывая его. Может быть, они с Шани думали о переезде после того, как она выпустится? Но тогда непонятно, почему бы просто не сообщить мне об этом. Я планировала пробыть во Флориде ровно столько, чтобы привести в порядок и продать папин дом, так что для меня не имело значения, останется Коннер или тоже уедет.

Черт, неужели Шани беременна? Но тогда он не стал бы говорить о ее учебе и перспективах работы, верно?

– Я собираюсь сделать предложение! – выпалил Коннер и достал из кармана темно-синюю бархатную коробочку, сразу же открыв ее и впихнув мне в руки. Боковым зрением я увидела, как единственный гость в зале оторвался от своей газеты, и моя рука метнулась, чтобы быстро захлопнуть коробку.

– Господи, – громко зашептала я, – убери это, пока все не подумали, что ты делаешь предложение мне.

– Прости, – пробормотал он и снова открыл коробочку, чтобы еще раз взглянуть на кольцо, прежде чем сунуть ее обратно в карман. – Я продал свою систему виртуальной реальности, чтобы купить его. Оно стоило четыреста баксов, но я купил за триста пятьдесят, и они бесплатно переложили его в более симпатичную упаковку.

– Это здорово, – поддержала я. Мой голос прозвучал менее бодро, чем мне хотелось. Не то чтобы я не была рада за своего брата, но новость обрушились на меня внезапно. Все случилось очень быстро. – Ты не думаешь, что тебе стоит подождать? Пока ты не станешь… старше?

Меня саму внутренне передернуло, когда я произнесла это, но Коннер, похоже, не обиделся.

– Нет, – покачал он головой. – Мое сердце полностью принадлежит Шани. К чему мне ждать и держать это в тайне?

В этот момент подошла официантка с нашей едой, и Коннер пустился в рассуждения о том, что бекон настолько пережарен, что может стоять сам по себе. Официантка, сухо спросившая, не нужно ли его переделать, через секунду уже смеялась вместе с Коннером, когда тот шутливо продемонстрировал, как бекон марширует по тарелке. В этом весь мой брат.

Однако я не могла понять, почему его слова так потрясли меня. Неужели просто из-за беспокойства, что он действует импульсивно? Не думаю. Он казался мне слишком юным, потому что едва окончил колледж, но, с другой стороны, они с Шани встречались с выпускного класса средней школы, так что их отношения имели давнюю историю. Если отбросить мою спонтанную реакцию, Шани, с которой я пару раз встречалась, мне очень даже нравилась, и они с моим братом действительно выглядели счастливыми вместе.

Что, если я завидовала? Мои последние отношения даже нельзя было по-настоящему назвать отношениями. Я подцепила парня, в которого была влюблена еще на первом курсе, – безупречно красивого светловолосого Адониса, изучавшего «Беовульфа» (первый звоночек) и несколько раз звавшего меня к себе для секса (еще один сигнал, я полагаю), прежде чем начать вести себя так, словно я призрак.

Но это задело мою гордость, а не сердце. И я думаю, что именно фраза брата: «забрала мое сердце целиком», засела во мне глубоко, словно заноза. Отдавала ли я когда-нибудь кому-нибудь или чему-нибудь всю себя? Хотела ли я этого вообще?

– Ты собираешься есть яичные белки? – спросил Коннер, уже занеся вилку над моей тарелкой.

Мелочная часть меня хотела сказать «да», но он знал, что я заказала глазунью только для того, чтобы макать тост в желтки, а остальное проигнорировать. Он называл это «Глазунья без глаз».

Я пододвинула к нему свою тарелку.

– Ты мог бы, по крайней мере, подождать, пока я закончу есть, – заметила я, когда он начал отделять белки от желтков и перекладывать их себе.

– Но тогда они уже не были бы такими горячими, Фиби, – возразил он, подняв брови домиком.

– Итак, – спросила я, – когда же ты собираешься сделать предложение?

– Дело не столько в том, когда, сколько в том, как, – заявил Коннер, откусывая кусочек яйца.

Я подождала, пока он дожует, затем покрутила кистью, призывая его продолжать.

– Ладно… в таком случае – как ты планируешь сделать предложение?

– В том-то и дело, что я не знаю! – воскликнул Коннер. – И поэтому не знаю когда. Это должно быть эпично, вроде вирусного видео с кликбейтным заголовком типа: «вы-не-поверите-что-произошло-дальше-жесть-он-крут», настолько эпично.

Мне казалось, что самый быстрый способ добиться подобного эффекта – это сделать так, чтобы все эпически пошло не так, но я не произнесла это вслух.

– Дорожка из лепестков роз, ведущая ее к какому-нибудь значимому месту, – предложила я.

– Банально.

– Попроси дайвера в аквариуме подержать табличку с предложением.

Коннер печально улыбнулся:

– Шани ненавидит черепах.

– Надписи в небе?

– Я думал об этом, – кивнул он. – Слишком дорого.

Очевидно, подобные мероприятия не были моей сильной стороной. Я никогда никому не делала предложения, и уж тем более никто не делал его мне. Я даже близко к этому моменту не подходила. И сама идея выставить себя на всеобщее обозрение или чтобы кто-то другой сделал это, ради публичного отклика… Я бы предпочла такого рода ужасам просмотр абсолютно мрачного эпизода «48 часов»[16]. Например «Кошмар в Напе», где убийцей девушки оказался муж ее соседки по комнате, тот самый парень, который дал интервью, полное сочувствия, за сорок восемь часов до того, как выяснилось, что это был он.

– Подожди. – До меня наконец дошел смысл сказанного Коннером. – Шани ненавидит черепах?! Не акул, медуз или угрей, а черепах?!

– У них нет плоти внутри панцирей, – объяснил он, – их панцирь и есть их тело. Ее это бесит.

– Понятно. – Я отбросила эту информацию, прежде чем перейти к животрепещущей теме, которую требовалось обсудить. – В общем, как я уже говорила, я связалась с агентом по недвижимости. Она считает, что мы никак не успеем сделать дом идеальным в нужные сроки, поэтому мы должны просто отмыть его, привести в порядок, насколько сможем, и быть готовыми продать его по заниженной цене. И мы должны быть осторожны, чтобы не вложить в него слишком много денег, потому что после того, как будут выплачены папины долги, останется не так уж много.

Брови Коннера сошлись на переносице.

– Какие еще долги?

– По кредитной карте, которая, похоже, предназначалась в основном для покупок в телемагазине. – Я сделала паузу. – Кредит на твое обучение.

– А-а, – кивнул Коннер. – Точно.

Меня немного убило, что он вообще не выказал по этому поводу ни чувства вины, ни огорчения. Когда наши родители развелись, выяснилось, что каждый условился взять на себя финансовое обеспечение ребенка, находящегося под его постоянной опекой. Однако в то время, как мама отказалась платить за мое образование, заявив, что мне восемнадцать и я должна начинать самостоятельно о себе заботиться, папа согласился на оплату обучения Коннера в бакалавриате.

– Дело в том, – продолжила я, – что мне необходимо закончить мою диссертацию этим летом, чтобы защититься осенью. У меня не будет финансирования, если я затяну с этим. Знаю, у тебя новая работа, так что не жду, что ты будешь приходить каждый день или что-то в этом роде… но мне действительно нужно, чтобы ты выкраивал время на выходных, чтобы помогать. Договорились?

– Конечно, доктор Уолш, – проговорил Коннер. – О чем твоя диссертация?

Я сделала большой глоток остывшего кофе.

– Я еще не доктор. Пишу о тру-крайме как жанре. – Такое объяснение я обычно даю, когда просто не хочу вдаваться в подробности. – Отношения между автором и объектом, наше отношение к серийным убийцам как к явлению. Что-то в этом роде.

– Жизнерадостно, – усмехнулся Коннер. – Ты собираешься доедать эту вафлю?

Я отправила в рот еще кусочек.

– Отвали, братец. Остальное – мое.

Вопрос о том, что делать с гигантским письменным столом, поднял свою уродливую голову, как только мы вернулись домой. Стол все еще стоял рядом с входной дверью. Я подумала, что должна испытывать облегчение, что услуги Полуночного Грузчика не включают взлом и проникновение.

В гостиной имелся укромный уголок, идеального размера для того, чтобы поставить пианино, будь у нас соответствующая семья, но вместо этого отец разместил там старое кожаное кресло и завалил его всякой всячиной. Я попросила Коннера помочь перетащить кресло на середину комнаты, а на его место задвинуть письменный стол.

– Разве мы, – фыркнул Коннер, когда мы с трудом втиснули стол в дверной проем, – не должны наоборот выносить вещи?

– Этот кусок дерева – единственная вещь в мире, которую я люблю, – ответила я, прежде чем разразиться яростным проклятием оттого, что мой палец оказался зажат между столом и стеной. Осмотрев покрасневший сустав, я задумалась, как тяжело будет печатать сломанным пальцем, прежде чем боль притупится и пройдет. – Кроме того, он нужен мне для работы.

Я собралась закрыть входную дверь, но вдруг заметила парня, идущего по тротуару. Не просто парня! Того самого парня. Полуночного грузчика.

Как раз в тот момент, когда я замерла в дверном проеме, с сердцем, выпрыгивающим из груди, он поднял взгляд. При дневном свете он выглядел чуть более презентабельно – брюки цвета хаки, белая рубашка на пуговицах, каштановые волосы, похоже, причесаны, и он определенно был в обуви. Поскольку я продолжала пялиться на него, он поднял руку в приветственном жесте.

В ту же минуту я захлопнула дверь так резко, что моя старая гитара завибрировала низким, бесцветным гудением.

– Что случилось? – спросил Коннер.

– Это он, – пробормотала я, подходя к окну, чтобы раздвинуть жалюзи и выглянуть наружу. – Парень, который вчера вечером перенес мой стол.

– Э-э, – промычал Коннер, – разве мы только что не сделали это сами? Или у тебя есть еще один?

– Нет, – нетерпеливо ответила я, не испытывая ни малейшего желания вдаваться в подробности. – Этот стол был закреплен на крыше моей машины. Должно быть, этот человек снял его и принес к дому.

– Довольно мило, – проговорил Коннер. – Очень по-соседски.

– Он не… – начала я, но замолчала, увидев, как парень садится в грузовик, стоящий на подъездной дорожке соседнего дома, и задним ходом выезжает на улицу. Хм-м. Он оказался соседом.

Что ж, я знала одно. Если местные новости когда-нибудь возьмут у меня интервью после того, как его арестуют за серийные убийства, я не хочу быть в роли тех шокированных простаков, восклицающих: «Кто? Этот парень? Он был таким милым и таким добрым соседом! Однажды он помог мне передвинуть тяжелую мебель. Вел себя тихо. Вежлив, насколько возможно. Всегда махал рукой, увидев меня на улице».

Был ли он действительно добрым соседом или просто изображал? Было ли перемещение стола способом заставить меня почувствовать себя в некотором долгу перед ним? Конспирация – практическая необходимость, если вам есть что скрывать; вежливость становится социальным хлороформом.

Говорят, все серийные убийцы в какой-то степени хотят, чтобы их поймали, и это было единственным объяснением того, почему он махал рукой при встрече.

– …Старые соседи смотрели друг на друга странно, как пара незнакомцев, – тихо пробормотала я себе под нос.

Позади меня засмеялся Коннер.

– Если кто-то здесь и ведет себя странно, так это ты. Совсем как в эпизоде: «Да! – ответила тетя Хельга».

Я цитировала классику – «Хладнокровное убийство» Трумэна Капоте, позволяя брату ответить отсылкой к одному из любимых нами в детстве эпизодов «Симпсонов».

– Мы вполне можем начать уборку с этой комнаты, – проговорила я, опуская жалюзи. – Я принесу мешки для мусора.

Три

К тому времени, как Коннер ушел, мы довольно неплохо продвинулись в уборке гостиной. Она все еще была забита барахлом, но, по крайней мере, вещи были аккуратно сложены и рассортированы на то, что можно отдать на благотворительность, и то, что необходимо выбросить.

После этого я отправилась в продуктовый, чтобы запастись какой-нибудь едой. Пришлось проехать несколько лишних миль, зато я оказалась в магазине, где мой отец не терял сознание.

Занеся покупки в дом – это заняло больше времени, чем я рассчитывала, – я почувствовала себя выжатой как лимон. Моих радужных планов начать работу над диссертацией как не бывало. Я испытывала лишь одно желание – поспать.

Однако как раз в тот момент, когда я начала погружаться в сон, раздался резкий стук в дверь, заставивший меня подскочить. На сей раз это не мог быть Коннер – он ни за что не вернулся бы сегодня, из-за перспективы быть вновь задействованным в уборке, к тому же он забрал с собой коробку Mountain Dew, так что даже обещание этой неоново-зеленой жидкости не стало бы приманкой.

Я открыла дверь как раз вовремя, чтобы увидеть отъезжающий курьерский автомобиль, и, взглянув вниз, обнаружила у своих ног посылку. Папа заказывал много дерьма; возможно ли, что у него была какая-то автоматическая подписка, которую нужно было отменить теперь, когда его не стало?

Но нет. На этикетке, приклеенной к коробке, ясно значилось «Сэмюэл Деннингс» и номер соседского дома.

Полуночный грузчик!

Темно-синий грузовик стоял у него на подъездной дорожке, поэтому, не успев дважды подумать, я направилась к его крыльцу и постучала в дверь. Я могла бы просто оставить коробку, но это бы меня не удовлетворило. Теперь, зная имя этого парня, я хотела получше рассмотреть его.

Я уже собиралась постучать во второй раз, когда он, наконец, открыл дверь. Я не была готова к тому, что мы окажемся буквально нос к носу, и автоматически сделала шаг назад, держа перед собой коробку, точно барьер.

На нем все еще были брюки цвета хаки, но рубашка с закатанными рукавами была расстегнута и слегка съехала набок. Его темные волосы прикрывали один глаз, но я заметила, как он скользнул по мне оценивающим взглядом. По крайней мере, на этот раз на мне не было пижамных штанов, заляпанных кофе.

Утром я надела то, что, по сути, являлось моей униформой – черные леггинсы, черную футболку, волосы собрала в небрежный пучок и подкрасила глаза, потому что, черт возьми, почему бы и нет. Тем не менее я подавила желание поправить одежду, чтобы убедиться, что мой живот не обнажен.

Не то чтобы меня волновало, что он думает…

– Я полагаю, это ваше, Сэмюэл, – произнесла я, протягивая коробку. Он на мгновение замер, прежде чем взять ее. Я не могла не заметить, что планировка пространства за его спиной та же, что у моего отца, но зеркальная. И, черт возьми, там было намного чище! Казалось, нет никакой необходимости говорить что-либо еще, поэтому я повернулась, чтобы уйти и тут же услышала, как он прочистил горло и что-то пробормотал.

– Что? – спросила я, оборачиваясь.

– Сэм, – повторил он. – Меня зовут просто Сэм.

– Ну что ж, просто Сэм, – ответила я. – Если бы вы просто указали номер своего дома на почтовом ящике, путаницы, вероятно, не случилось бы.

Это прозвучало довольно стервозно, хотя я этого не хотела. Зачем вообще нужно было критиковать почтовый ящик этого парня? Конечно, мне было тревожно возвращаться в папин дом, и я все время чувствовала себя на взводе. Тем не менее не стоило вымещать это на ни в чем не повинном человеке. Хорошо бы дружить со своими соседями. Я читала историю о семье из Нью-Джерси, которая получала загадочные записки от некоего наблюдателя, пока в конце концов им не пришлось съехать.

Я перевела дыхание и попыталась исправить ситуацию.

– Кстати, спасибо, – заговорила я, чувствуя, что даже это прозвучало сухо и слегка грубовато. Я неопределенно махнула рукой в сторону своей машины, а он уставился на меня, наморщив лоб. – За помощь со столом.

Мужчина прислонился к дверному проему, и я попыталась не обращать внимания на то, что на самом деле он довольно привлекателен. Он продолжал вертеть в руках коробку, и от этого движения мышцы на его предплечьях, покрытых легким пушком темных волос, напрягались. Возможно, из-за моих недавних разговоров о воздержании, я почувствовала, как мои ладони становятся липкими.

– Вы ведь Фиби? – произнес он наконец.

Ладно, похоже, ему нужно придумать новое прозвище. Уличный Шпион. Преследователь-Экстрасенс. Последнее лучше произнести это вслух, чтобы получить аллитерационный эффект.

Должно быть, он заметил растерянное выражение моего лица, потому что сдул волосы с глаз и сконфуженно мотнул головой. Оказалось, у него голубые глаза.

– Я был на похоронах, – проговорил он. – В январе. Сожалею о вашем отце.

Вот оно что! Это все объясняло – в конце концов, он сосед моего отца. Тем не менее мысль о том, что он был там и у него было достаточно времени, чтобы понаблюдать за мной и моей семьей, прежде чем я даже узнала о его существовании, заставила меня насторожиться и смутиться. Конечно, у него не было причин обращать на меня особое внимание в тот день. Но я не могла не представить себя глазами незнакомца, и увиденное мне не понравилось.

Во-первых, я выглядела дерьмово. Мы с Коннером, в редкий момент родственной близости, решили накануне вечером напиться. И оба мучились от похмелья во время похорон, но, если Коннер все еще был похож на человека, я выглядела так, словно сделала макияж на Хэллоуин: невероятно бледная, с фиолетовыми кругами под глазами.

К тому же я забыла взять с собой подходящую к черному платью обувь, в результате пришлось надеть золотистые блестящие балетки с острым носком, напоминавшие мигающую неоновую вывеску посреди окружающих меня мрачных одежд. Я – женщина, которая девяносто пять процентов времени одевалась в черное, никак не должна была облажаться в этом аспекте, но увы.

Мое драпированное платье из муслина, выглядевшее неземным на модели сорок второго размера, на мне смотрелось так, словно я обернула вокруг себя сшитые воедино костюмы танцевальной труппы. Садясь, я боялась, что люди будут сваливать на меня грязные вещи.

Но, возможно, хуже всего то, что я не знаю, выглядела ли я тогда… убитой горем. Похороны прошли как в тумане. Смерть отца стала шоком – ему было немногим больше пятидесяти, обычно у людей в его возрасте еще есть время в запасе.

Весь тот день казался сюрреалистичным, будто я находилась в ужасном сне или в чьей-то чужой жизни. Я не знала, что говорить или как себя вести, и поэтому просто замкнулась, ушла в себя, как делала это ребенком, когда мне требовалось немного тишины.

И теперь люди постоянно говорили мне нечто подобное. Мой научный консультант, когда услышала, почему мне нужно перенести нашу встречу. Пара человек с моего курса, когда я проговорилась на вечере настольных игр. Мой домовладелец, когда я рассказала ему, для чего уезжаю во Флориду.

На этот раз их произнес Сэм, вероятно, он говорил мне эти слова и на похоронах, хоть я и не помню. И сейчас так же, как тогда, я не знала, что ответить. Мы не были настолько близки? На самом деле, он не был частью моей жизни с тех пор, как я стала подростком? Он был не так уж добр ко мне?

– Спасибо, – просто сказала я вместо этого, потому что это был самый безопасный ответ, которого хотело большинство людей, чтобы мы могли перейти к следующей теме.

Но Сэм продолжал смотреть на меня, и на минуту я забеспокоилась, что все эти мысли отразились на моем лице – мое двойственное отношение, чувство вины, гнев. Я сложила пальцы пистолетом и ткнула ими в направлении коробки в его руках, воспоминание о которой будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

– Если это отрубленная голова, я буду очень расстроена, – проговорила я, но, увидев растерянное выражение его лица, поспешно добавила: – Это отсылка к фильму «Мир Уэйна». Забудь.

Он начал что-то отвечать, но мне вдруг отчаянно захотелось убраться оттуда. И дабы не сделать обмен репликами еще более странным, я развернулась на каблуках и направилась к себе.

До конца недели у меня не было возможности понаблюдать за Сэмом. Его приезды и отъезды по-прежнему ставили меня в тупик. Он выходил из дома в одном и том же невыразительном деловом костюме – иногда отсутствовал всего час или около того, но порой его могло не быть по полдня. В среду перед его домом стоял неприметный седан, но я упустила момент и не увидела человека, которому он принадлежал, так что пока никаких зацепок.

Кроме того, он почти всегда ложился спать очень поздно, почти так же, как и я, если судить по свету в окнах. Я знала, что меня это не касается, однако это не помешало мне как одержимой размышлять над тем, кем он работает и кем является по типологии Майерс-Бриггс[17]. Я почти жалела, что мне не доставили ошибочно еще одну его посылку, просто чтобы у меня была возможность зайти к нему снова. Но, о чудо, он действительно последовал моему совету и приклеил виниловые номера на свой почтовый ящик.

Мне нужно успокоиться и сосредоточиться на своей диссертации, а не на психологическом портрете соседа. К концу следующей недели я должна отправить своему руководителю еще одну главу.

Было нелегко убедить кафедру английского языка разрешить мне изучать тру-крайм. Я до сих пор помню, как впервые ступила на территорию кампуса для собеседования и ознакомительной экскурсии, прежде чем меня официально приняли на курс. Студентка старших курсов, которая показывала мне все вокруг, объяснила план работы на первые несколько лет, направления, которыми можно заниматься, в зависимости от того, изучаете ли вы литературу, риторику или технические коммуникации, рассказала про ужасные вступительные экзамены. Но в итоге она заявила, что в принципе можно «изучать все что хочется». Ее глаза в этот момент загорелись.

На самом деле имелось в виду, что можно изучать выхолащивание уязвленных персонажей Хемингуэя, или аллюзии на Фауста в «Лолите», или пересечение композиции и педагогики творческого письма.

Но тру-крайм[18] – такой же жанр, как и любой другой, со своими условностями. Это литературное направление никогда не было полностью объективным, всегда отражало тенденции, культурные реакции или общественные чаяния. Я была увлечена им с тринадцати лет, с тех пор как впервые прочитала «Helter Skelter[19]».

Кстати, это произведение лежало в основе главы, над которой я работала. Я решила сосредоточиться на отношениях между автором и объектом в тру-крайме, с разделами, посвященными профессиональным, личным и семейным отношениям. Когда я впервые прочитала «Helter Skelter», книгу с подзаголовком «Правдивая история убийств Мэнсона», мне даже в голову не пришло усомниться в содержащейся в ней информации или в мотивах, сподвигнувших автора написать ее. В конце концов, как главный обвинитель, Буглиози практически был свидетелем происходящего. Это в любом случае потрясающее повествование, но стоит задуматься о предвзятости чувака, пишущего о работе, которую он проделал, чтобы упрятать преступников за решетку.

Но сейчас я никак не могла найти экземпляр книги, с которым работала и оставляла пометки. Это была проблема. Я перерыла все коробки, которые привезла из своей квартиры, дважды убедилась, что не положила его в рюкзак, чтобы держать поближе к сердцу, но так и не нашла.

Был шанс, что где-то в моей комнате все еще хранилось издание, которое я читала в детстве. Я, конечно, забрала с собой много вещей, когда мы с мамой переехали, но и у отца оставила достаточно, чтобы комфортно проводить у него выходные. В результате быстрого поиска на книжных полках обнаружились все три тома из серии «Эмили из «Молодой Луны» и гигантский том о Распутине, который я любила таскать с собой, но никогда не читала, однако единственной нужной мне книги не оказалось.

Я знала, что могу заказать ее через какой-нибудь веб-сайт с быстрой доставкой, но что-то мешало мне потратить еще пятнадцать долларов на книгу, несколько экземпляров которой я уже приобрела в течение жизни. Я открыла онлайн-каталог окружной библиотеки и убедилась, что она имеется в местном филиале. Если я собиралась застрять здесь на все лето, в любом случае имело смысл подать заявку на получение читательского билета. Я заполнила всю нужную для этого информацию, используя папин адрес как свой собственный.

Как только я отправила форму, на улице раздался громкий звук. Если это было какое-то дерьмо в духе Golden State Killer[20] то, вероятно, было не лучшей идеей подходить к окну и проверять, что там происходит. Но опять же, предположительно, серийный убийца должен был быть немного более ловким и не ходить по окрестностям, роняя чемоданы с гаечными ключами или что там громыхало.

Я приподняла жалюзи, и увидела Сэма, выходящего из собственного гаража. Он снова был босиком и шел, неловко разведя руки в стороны. Они, казалось, были испачканы… чем же? Это была жидкость, но в темноте невозможно было определить цвет. Может, красная? Может, это кровь?

Он подошел, чтобы открыть дверцу грузовика, затем остановился, видимо, вспомнив, что его руки испачканы. Он просто постоял там мгновение, его плечи выразительно передавали проклятия, которые он, вероятно, бормотал себе под нос, прежде чем повернуться и направиться обратно в гараж.

Было одиннадцать часов вечера. Что, черт возьми, он делал?

Он появился снова, на этот раз выглядел чище, и с помощью тряпки открыл дверцу авто. Отпечатков пальцев не будет. Разумно.

(Хотя… разве слишком чистая ручка не будет выглядеть более подозрительно? Это же его собственный грузовик!)

Когда он вытащил из машины пластиковый рулон, я закрыла жалюзи и отошла от окна. Это было слишком странно. Я понимала, что слегка накручиваю себя, учитывая сколько в последний год маринуюсь в прозаических описаниях жестоких преступлений, но все, о чем я могла думать, так это о воспроизведении этой сцены в Forensic Files[21]. Нехорошо… Надеюсь, что, по крайней мере, на мою роль выберут полную актрису. Внешность была важна.

Не успев хорошенько обдумать все это, я набрала номер Коннера и вздохнула с облегчением, когда он ответил своим обычным жизнерадостным «алло».

– Что ты знаешь об этом соседе? – спросила я, и вопрос этот был скорее риторическим. Я снова подняла жалюзи. Сэма нигде не было видно, но свет из его гаража падал на подъездную дорожку. Это, должно быть, хороший знак. Он же не будет работать в своей пластиковой мастерской а-ля Декстер на виду у всей улицы, верно?

– Фибс, – вздохнул Коннер, – ты опять? Успокойся, подруга!

Я никогда в жизни не была настолько спокойна.

– Его зовут Сэм Деннингс, – продолжила я, затем поправила себя, как будто это была официальная проверка биографии и мне нужно было использовать его полное имя. – Сэмюэл. Примерно моего возраста, плюс-минус несколько лет. Род занятий неизвестен, но одевается так, будто работает в киоске Verizon.

Коннер вздохнул.

– Он переехал сюда около года назад, – проговорил он. – Все время, пока я там жил, нашими соседями была пожилая пара, которая вычесывала своих собак на подъездной дорожке. Как же их звали? Помню, что мы им не нравились.

Рэнди и Вив. Теперь я их вспомнила. У них были две вечно лающие колли, и мы точно знали, что их недавно вычесывали, потому что пучки шерсти после этого неделями парили в воздухе. И да, они нас тихо ненавидели. Наверное, потому что, когда мои родители поженились, усилий, затраченных на разрушение этого брака изнутри, было гораздо меньше, чем затраченных на благоустройство территории.

– Я даже не знал его имени, пока ты не сказала, – продолжал Коннер. – Но мне кажется, что он вполне нормальный. Тебе следует быть с ним поласковее. Нам может понадобиться его помощь в перевозке вещей.

Даже сейчас, когда отца не стало, у меня все еще сохранялась инстинктивная отрицательная реакция на мысль о том, что кто-то, не будучи членом семьи или специалистом по системе кондиционирования воздуха, может переступить порог этого дома. Так было всегда, все мое детство. Единственной подругой, которую мне разрешали пригласить к себе, была Элисон, и то лишь после того, как я убрала половину дома и пообещала, что мы не высунем носа из моей комнаты.

Однако, учитывая то, как закончилась наша дружба, лучше было не думать о том, насколько узким стал круг моих доверенных лиц после развода моих родителей.

На другом конце провода я услышала какой-то приглушенный разговор, затем снова появился Коннер.

– Шани передает привет, – проговорил он, после чего, вероятно, поднес трубку ближе к ней, потому что я услышала далекое жестяное: «Привет, Фиби!» Вновь шуршание и голос Шани совсем близко: – На днях я наткнулась на книгу и взяла ее для тебя. Я, конечно, не настаиваю, что тебе необходимо ее прочитать, но я подумала, что, если она будет полезна.

– Скажи мне, что это «Helter Skelter», и я назову своего первенца в твою честь! – воскликнула я.

Она рассмеялась, но я почувствовала, что моя реакция скорее смутила ее, чем развеселила.

– Нет, называется… – снова шуршание, прежде чем она зачитала название чуть сдавленным голосом: – «Жизнь после потери: подростки говорят о горе». Понимаю, что ты, очевидно, не подросток. Но поскольку мне известно, что ты рассталась с отцом именно в этом возрасте…

Она замолчала, вероятно, осознав, что, возможно, перешла границы дозволенного. Мне нравилась Шани. Она была одной из тех людей, которых вы искренне считаете милыми. Но да, мне не особенно хотелось говорить о моем покойном отце или о том, что у нас с ним не было никаких отношений.

– Спасибо, – проговорила я. В последнее время это слово помогало справляться с большим количеством трудных ситуаций.

– Хорошо, – ответила она. – Я привезу ее в субботу. Если ты считаешь, что для тебя это будет полезным.

Вряд ли когда-либо в жизни я прочту эту книгу, тем более сейчас, когда у меня хватало времени только на произведения, которые я могла бы с любовью оформить в стиле MLA[22].

– Конечно, – согласилась я. – Но, может быть, сперва Коннер захочет ее одолжить?

Шани не общалась со мной достаточно для того, чтобы понимать, когда я иронизирую, но мой брат определенно замечал это.

Очевидно, они разговаривали по громкой связи.

– У Коннера уже есть список для чтения от его психотерапевта, – вставил он.

– Ты посещаешь психотерапевта?

– Да, подруга, – произнес он. – Тебе, наверное, тоже стоит. Это идеальное место, чтобы поговорить о наших родителях и понять, почему ты так одержима нашим соседом.

Его слова заставили меня покраснеть, и я была рада, что Коннер не может видеть этого по телефону.

– Вовсе я не одержима, – возразила я. – Мне любопытно. Даже подозрительно.

– Те же яйца, вид сбоку, – заявил Коннер. – Если ты действительно обеспокоена, вместо того чтобы звонить мне, позвони в девять-один-один.

Что ж, в этом он был прав.

– Есть и другие местные номера, по которым можно позвонить, прежде чем обращаться в полицию. Я просто хотела попросить тебя привезти с собой несколько коробок.

– Конечно.

– Клянусь, именно поэтому я и позвонила!

– Ну, как скажешь. Я привезу несколько.

– Только, пожалуйста, не те, на которых написано Smirnoff, – предупредила я. – Специальные коробки для переездов, разных размеров.

Мой брат выдержал достаточно долгую паузу, чтобы я точно уверилась: он планировал совершить налет на мусорный контейнер винного магазина.

– Я куплю их, – наконец проговорил он. – Но Фиби…

– Да?

– Расслабься.

И я бы немедленно парировала, но он рассмеялся и повесил трубку. Очевидно, несносность выдерживалась в младших братьях, как хорошее вино.

Я еще раз выглянула из-за жалюзи, но на улице было темно. Даже мой таинственный сосед лег спать.

Четыре

На следующий день, подъезжая к библиотеке, я сразу же ощутила ностальгию. Будучи ребенком, я ходила сюда почти каждую субботу, просто чтобы еще раз полистать «Улицу страха» или успеть прочитать сколько-нибудь из книг издательства Harlequin[23], прежде чем мама поймает меня и выдернет из этой секции. На мой взгляд, она должна была чувствовать облегчение от того, что я получаю сексуальное образование таким образом, а не в порно.

Это было высокое здание, где все детские книги, средства массовой информации и художественная литература находились на первом этаже, а вся научная литература и компьютеры – на втором. К этому моменту я могла вычислить тру-крайм по десятичной системе Дьюи или классификации Библиотеки Конгресса за пять секунд. Я недолго искала «Helter Skelter» и принялась просматривать оставшуюся часть раздела в поисках чего-нибудь, что могло показаться интересным. Книга в засаленной пластиковой обложке, как меню в Waffle House, с заголовком, набранным крупным, кричащим красным шрифтом, обещала рассказ дочери серийного убийцы, жившего в Центральной Флориде в 1980-х годах. Я не помнила, чтобы включала ее в свою библиографию для раздела, посвященного отношениям между автором и объектом, но она могла оказаться полезной.

В конце концов, я выбрала три книги, в том числе эти две и одну о подготовке дома к продаже, которую предполагала пролистать за ужином. Я принесла их к стойке регистрации и начала листать свой телефон в поисках электронного письма с временным номером, который требовалось указать, чтобы получить читательский билет.

– Боже мой! – услышала я. – Фиби Уолш?

Я подняла взгляд. Библиотекаршей оказалась симпатичная кореянка, ее черные волосы были подстрижены в шикарный боб длиной до подбородка, очки в красной оправе совсем не придавали ей занудный вид, скорее добавляли стиля. Может быть, из-за того, что она выглядела намного утонченнее, чем когда нам было по пятнадцать, а может, из-за того, что она неожиданно обрадовалась, увидев меня, мне потребовалась секунда, чтобы узнать ее.

– Элисон, – проговорила я. – Вау! Ты здесь работаешь?

Тот факт, что она стояла за прилавком, говорил сам за себя, но я не могла придумать, что еще сказать.

– В прошлом году я получила степень магистра библиотечного дела, – ответила она. – Помнишь, мы хотели стать библиотекарями, потому что у нас всегда хорошо получалось рекомендовать книги знакомым? – Она широко развела руки, как будто все это могло бы быть моим, исключая кладбище слонов[24]. – Ну, теперь я этим занимаюсь, и я люблю все это.

Элисон всегда была одним из самых организованных людей, которых я знала, так что я вполне могла представить ее библиотекарем. Но мне было непонятно, помнила ли она, почему мы перестали дружить. Ей стоило бы. В то время это было очень важно, по крайней мере для меня. Но по тому, как она вела себя сейчас, казалось, что все хорошо и мы просто общаемся, как две приятельницы.

– Н-да, – произнесла я, – круто.

Честно говоря, я была уверена, что хотела работать в местном отделении Barnes & Noble[25], потому что в детстве мне почему-то казалось, что все библиотекари – неоплачиваемые волонтеры. И уж коли я собиралась рекомендовать людям книги, то хотела получать за это хотя бы минимальную зарплату. Но руководство книжного магазина предложило мне пройти личностный тест из ста вопросов в рамках процесса подачи заявки, и меня так и не пригласили на собеседование.

– А как у тебя дела? – спросила она. – Я не знала, что ты вернулась. Или ты просто навещаешь отца?

Наверное, с моей стороны было странно не упомянуть о том, что он умер. Элисон была девушкой, с которой я дружила в годы становления, когда была влюблена в Джозефа Гордона-Левитта так сильно, что у меня все внутри скручивало. Она знала моего отца, пробовала его фирменный южный гуляш, и слышала, как он кричал на меня за то, что я оставила пакет с хлебом открытым.

Но именно поэтому мне не хотелось вдаваться в подробности. Я не смогла бы отделаться от нее простым спасибо.

– Я здесь только на лето, – бросила я. – Вообще-то, я подала заявку на получение читательского билета онлайн. Тебе нужен код?

На ее лице промелькнула обида.

– Я могу посмотреть по фамилии, – проговорила она. – У-о-л-ш?

Ладно, думаю, я это заслужила.

– Ну да.

Она молча набрала еще несколько слов на клавиатуре и застыла в ожидании моей готовой карточки. Я собиралась сделать несколько замечаний о том, как здорово, что теперь их могут печатать на месте. Но это выглядело бы либо так, будто я пытаюсь завязать разговор, потому что мне стало неловко из-за моей неприветливости раньше (что было правдой), либо так, будто меня легко впечатлить (возможно, в данном случае это тоже правда).

Как только карточка была готова, она отсканировала ее и затем три мои книги, не сделав никаких замечаний относительно содержания. Настоящий профессионал!

– Вот, пожалуйста, – произнесла она. – Ты сэкономила сорок девять долларов восемьдесят девять центов, воспользовавшись сегодня услугами публичной библиотеки.

Я взяла книги и карточку и попыталась одарить ее короткой, осторожно-дружелюбной улыбкой. Но она уже смотрела на другую стопку, которую принялась аккуратно раскладывать. Я подумала, что разговор окончен и она дает мне понять, что может отмахнуться от меня так же резко, как я от нее в свое время, но, когда уже собралась уходить, снова услышала ее голос.

– Я просто беспокоюсь за тебя, Фиби, – проговорила она. Теперь ее руки лежали поверх книг. Я заметила на ее пальце обручальное кольцо. Когда-то эта девушка была моей лучшей подругой, и в какой-то момент, вероятно, в недавнем прошлом, она вышла замуж, а я даже не знала об этом. – Я не имела в виду… В общем. Ты напугала меня.

Внезапный комок в горле помешал мне сглотнуть. Я хотела что-то сказать, но в голове было пусто, слова застревали где-то там, куда я не могла дотянуться.

– Кажется, сейчас у тебя все хорошо, – продолжила она, поднимая на меня глаза и слегка улыбаясь. Я поняла, о чем она спрашивает, и могла бы ответить, по крайней мере, просто «да».

Но я не смогла. Лишь коротко кивнула и вышла из библиотеки.

Несколько раз по дороге домой я чуть было не развернулась и не поехала обратно. Я придумала миллион тем для разговора. Я могла бы рассказать ей о своем отце. Странно, что я этого не сделала. Я могла бы сказать, что больше не сержусь на нее, что понимаю, почему она сделала то, что сделала. Я могла бы извиниться за то, что позволила нам отдалиться друг от друга. Я могла бы расспросить ее о свадьбе.

Но вместо этого мои мысли метались по кругу, пока идея о возвращении не стала казаться абсурдной. Я въехала на свою подъездную дорожку, заглушила двигатель и, прислонившись лбом к рулю, задумалась: я в городе всего несколько дней, а все уже кажется довольно хреновым.

Снаружи послышался утробный звук мотора. Я подняла голову как раз в тот момент, когда из-за угла на газонокосилке выехал Сэм в дурацких гигантских наушниках. Он прошелся по дорожке до края заднего двора, затем вернулся, поравнявшись со мной как раз в тот момент, когда я выходила из машины. Я стояла, уперев руки в бока, пока он еще раз проехался по траве туда и обратно. Наконец он, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что остановился и снял наушник с одного уха; двигатель все еще работал на холостом ходу.

– Это мой двор! – прокричала я, перекрывая грохот.

Он наклонил голову, щурясь на солнце.

– Я знаю, – спокойно произнес он.

– Так почему же ты… – Я указала на траву. – Ты что, один из тех, кто считает, что женщины не способны пользоваться электроинструментами? Или управлять газонокосилкой? Или передвигать столы? Я не просила тебя о помощи, и с какого-то момента мне уже начинает казаться, что ты…

Он заглушил двигатель, и во внезапно возникшей тишине последнее слово, произнесенное мной, разнеслось по улице и по окрестностям.

– …сексист! – закончила я и затем буркнула себе под нос: – Я не просила тебя о помощи.

Он повесил наушники на шею и прислонился к рулю газонокосилки. Он действительно выглядел непозволительно хорошо. Я напомнила себе, что в последний раз, когда я его видела, он был запачкан каким-то таинственным веществом, которое могло быть кровью, и нес в свой гараж пластиковые пакеты.

– Прости, – проговорил он. – Раньше, убирая свой двор, я заодно косил и для твоего отца. А потом, после того как он… Ну, я продолжил это делать. Но я, конечно, должен был спросить тебя. Прости.

В последнее время мне казалось, что вся моя жизнь – это один большой тред AITA[26], и ответ для меня всегда один: «Да, ты задница».

– Нет, это не… – Я потерла лоб. – Так ты раньше подстригал газон у моего отца?

– Он быстро уставал, – объяснил мужчина. – Это было за несколько месяцев до сердечного приступа, не знаю, связано это или нет. Но у него были небольшие проблемы, он передвигался с трудом.

Я этого не знала.

– Ты можешь одалживать мою газонокосилку, если предпочитаешь делать это самостоятельно, – добавил он.

– Только не я, – возразила я. – Предпочту, чтобы весь двор превратился в зону X. Но, если стрижка доставляет тебе удовольствие, действуй. Я не буду мешать.

Возможно, в этот самый момент у меня появилась возможность спросить, чем он занимался прошлой ночью. Я могла бы сделать это как ни в чем не бывало, например: «Кстати, прошлой ночью я слышала грохот в твоем гараже… Все в порядке? Может, мне стоит позвонить на какую-нибудь горячую линию?» Но тут он снова надел наушники и шутя отсалютовал, и мне ничего не оставалось, как исчезнуть в доме.

Теперь, когда у меня имелась нужная книга, мне, вероятно, следовало сесть за письменный стол и напечатать еще три тысячи слов анализа роли Буглиози как адвоката и рассказчика правды о деле Мэнсона. Но вместо этого я бросила книги на кухонный стол и направилась обратно в спальню.

Я открыла дверцы шкафа и, встав на цыпочки, тянулась, пока не увидела коробку из-под обуви Converse All Stars. В ней я хранила пачку записок, которыми мы с Элисон обменивались в восьмом классе, – аккуратно сложенные маленькие прямоугольнички с язычком, чтобы их можно было легко развернуть, до боли знакомые строчки, чаще всего написанные розовой, фиолетовой или бирюзовой гелевой ручкой.

Развернув первую записку, я обнаружила изображение лазаньи, которую подавали на обед в тот день. Теперь я вспомнила, что была в восторге от этой лазаньи. Обычно я доплачивала за второй кусок и брала его домой, чтобы разогреть на ужин. В тот год я много готовила Easy Mac и сэндвичей с тунцом для себя и Коннера. Подобные вещи забываются. Но стоило мне увидеть яркий рисунок с румяным дымящимся квадратиком лазаньи, и все это обрушилось на меня снова.

Ты ДОЛЖНА спросить у мамы, можно ли тебе сходить в кино в пятницу вечером. Стивен тоже будет там. Я знаю, ты говорила, что он тебе больше не нравится, но…

Я развернула еще один листок, на котором большие буквы-пузыри, раскрашенные радужными полосками, занимали целых шесть строк.

Мне СКУЧНО!!!!

Еще один:

Ты задаешь ужасные вопросы о том, что бы я выбрала, лол. Думаю, я бы тоже выбрала утонуть. Мне кажется, это быстрее, чем сгореть?

И еще:

Извини, что не перезвонила тебе. Моя мама хотела, чтобы мы вместе еще раз посмотрели «Друзей». Ты когда-нибудь видела ту серию, где Джоуи надевает одежду Чендлера? Так забавно!

Я сунула записки обратно в коробку, не потрудившись их сложить. У нас с Элисон были общие занятия по естествознанию, на которых мы и вели большую часть нашей тайной переписки. Стоило подержать в руках эти бумажки, и я перенеслась в тот класс – к черным пластиковым столам, за которыми мы сидели группами по четыре человека, к химическому запаху, который никогда не выветривался, к отблеску флуоресцентных ламп на лысой голове мистера Форда.

Первые несколько лет после того, как мы с мамой переехали, мы жили недалеко, в том же округе, в квартире, расположенной дальше к востоку. Навещая каждые выходные отца, я тратила на дорогу всего двадцать пять минут.

Тем не менее двадцать пять минут могут стать шагом от лучших друзей навсегда к простым знакомым, если вы еще не водите машину. Мы с Элисон делали все возможное, чтобы оставаться на связи, в основном переписываясь или болтая по телефону, и я старалась встречаться с ней, когда могла. Но это было не то же самое, что учиться вместе.

Кроме того, у меня сложилось ощущение, что ее родителям не очень нравится, что она общается со мной, потому что мои развелись. Мама и папа Элисон души в ней не чаяли – не знаю, то ли из-за того, что она была единственным ребенком, то ли из-за того, что она была приемным ребенком, то ли просто из-за правильного сочетания родителей-невротиков и ребенка, который никогда не доставлял им никаких хлопот. Но они всячески ее оберегали. Им не нравилось, что Элисон смотрит шоу на канале Disney, потому что, по их словам, в них недостаточно сильны родительские роли.

А потом случился тот инцидент.

Я проводила выходные у отца. По сути, это означало, что я сижу в своей комнате, переключаясь между фанфиками и «Энциклопедией убийств», одновременно переписываясь с Элисон. Я сама не поняла, как это произошло, но я шутки ради брякнула, что собираюсь проглотить целый пузырек таблеток.

Конечно, теперь я сознаю, что шутить о чем-то подобном довольно жестоко и гадко. Но в то время мне казалось, что это драматичный способ заявить, что мне скучно, или беспокойно, или от чего-то тошнит. На самом деле я ничего такого не планировала.

Но что-то заставило Элисон вообразить, что я всерьез об этом думаю. Она позвонила моей матери, та позвонила отцу, и вскоре после этого я убедила маму, что, вероятно, мне не стоит дважды в месяц ездить к папе или даже вообще.

Мне не следовало так шутить. Я понимала это. И Элисон старалась быть хорошей подругой. Но я не могла не разозлиться на то, как она отреагировала – слишком остро, на мой взгляд, – и на то, какая цепь событий за этим последовала. Возможно, это было несправедливо, но тогда я ничего не могла поделать со своими эмоциями.

Я закрыла коробку и поставила ее обратно на полку в шкафу. Загляну в нее позже, когда буду убирать в комнате. Сейчас у меня не было сил копаться в прошлом.

Пять

Мой научный руководитель хотела, чтобы я перезвонила ей до того, как приступлю к работе над следующей главой, поэтому, добавив еще несколько цитат и примеров, я отправила ей электронное письмо, намереваясь назначить время беседы. К моему удивлению, она сразу же перезвонила и сообщила, что готова поработать со мной прямо сейчас.

Доктор Нильссон была чертовски грозной. Она вела курс библиографии для первокурсников, который нам всем пришлось посещать, и имела репутацию человека, который слишком ценит свое время, чтобы трепаться попусту. Я видела, как она смотрит на часы, когда, обсуждая какой-то вопрос, кто-то ходит вокруг да около. Я видела, как самые красноречивые научные работники, которых я знала, – люди, заставляющие меня чувствовать себя самозванкой, Билли Мэдисоном[27], который из-за ошибки в почтовой системе будто бы попал в аспирантуру, – начинали заикаться и краснеть, теряя под ее испепеляющим взглядом способность аргументированно защищать свою позицию в споре. Она специализировалась на Вирджинии Вулф, и нашим совместным проектом стали поиски в университетской библиотеке ответов на эзотерические вопросы о текстах Вулф, например, сколько всего существует экземпляров, в каком издании содержится та или иная аннотация или где хранятся оригиналы написанных ею писем.

Я с трудом зарабатывала четверки с минусом, которые были мне необходимы, для поддержания среднего балла успеваемости на высоком уровне, но однажды она написала комментарий к моей статье: «вольнодумно», и это выглядело как комплимент. Поэтому, когда я искала на кафедре кого-нибудь (кого угодно!), кто согласился бы помочь мне изучать тру-крайм для диссертации, на ум пришла она.

– Доктор Нильссон, здравствуйте, – проговорила я, поправляя наушники, чтобы убедиться, что микрофон находится достаточно близко ко рту. Чем дольше я общалась с доктором Нильссон, тем больше подозревала, что некоторые выражения ее лица на занятиях скорее были вызваны проблемами со слухом, чем ее сложным характером. – Это Фиби Уолш.

– Фиби, – произнесла она своим холодным, резким голосом. – Я так понимаю, у вас есть для меня еще одна глава. Что вы хотели обсудить?

Она делала это каждый раз в обязательном порядке, сначала просила меня позвонить, а затем мгновенно представляла все так, будто это была моя инициатива. Это неизбежно приводило к тому, что я разочаровывала ее своими невнятными и непродуманными вопросами. Я почти слышала, как она думает: «Зачем она назначила беседу, если не готова?»

– Что ж, – начала я, подыскивая что-нибудь, что, как я надеялась, звучало бы достаточно разумно. – В этой главе я сосредоточилась на книге Буглиози – помните, он был обвинителем на процессе Мэнсона? Но я не знаю, стоит ли мне использовать в своем анализе книгу о Гейси[28], написанную его адвокатом, чтобы противопоставить их подходы. Или мне следует включить какой-то эпизод из книги прокурора по делу Эйвери[29]? Она редактировалась так много раз, это дико, но, думаю, именно так происходит, если Нэнси Грейс[30] пишет ваше предисловие…

– Мне необходимо это прочитать, – прервала меня доктор Нильссон. – Только тогда я смогу дать вам объективный отзыв о вашем подходе.

Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не сказать, что именно, поэтому мне и не нужен был этот звонок немедленно. Вместо этого я покорно отправила ей электронное письмо с прикрепленным черновиком.

– Хорошо, – проговорила я. – Звучит заманчиво. Черновик уже у вас в почтовом ящике.

– Отлично, – ответила она, но в ее голосе уже слышались нотки разочарования. – Теперь давайте поговорим о материалах для вашего заявления о приеме на работу. Что у вас готово – ваше резюме, философия преподавания, примерные учебные программы и задания?..

Что у меня готово? Ничего из этого. На моем компьютере была папка с папками, напоминавшая русскую матрешку. Там хранились файлы с уроками, которые я вела, и можно было порыться в них, пытаясь найти свои лучшие учебные планы и задания, надеюсь, наименее заимствованные у людей, которые преподавали этот курс до меня. У меня имелось резюме, которое я использовала при подаче заявок на участие в конференциях, но его нужно было доработать, чтобы оно подходило для трудоустройства. Я даже думать не хотела о том, чтобы расписывать свою философию преподавания. Это меня чертовски пугало.

Снаружи послышался шум грузовика Сэма. Я пробыла здесь всего несколько дней, но уже по звуку определяла, когда он уходил и возвращался. График его все еще казался мне загадочным. Я посмотрела сквозь жалюзи и увидела, как он тащит в свой дом совершенно невероятное количество льда в пакетиках. Интересно.

Должно быть, я молчала слишком долго, потому что доктор Нильссон нетерпеливо продолжила:

– Вы планируете выйти на работу в следующем году?

– Ага, – брякнула я, опуская жалюзи, и поспешила поправить себя. – То есть да. Я надеюсь на это. Работа – это всегда хорошо, верно?

На мгновение я забыла, что чувство юмора не входило в число поистине блестящих качеств доктора Нильссон.

– У вас есть географические предпочтения?

Все эти вопросы, и я это знала, должны были возникнуть в конце моего шестилетнего пребывания в академическом коконе. Однако я полагала, что у меня достаточно времени, чтобы обдумать их. Но теперь у меня в голове все перепуталось – мой единственный брат находился во Флориде, моя мать и ее новый муж переехали в Джорджию, последние пять лет я жила в Северной Каролине, где училась в аспирантуре. Чувствовала ли я привязанность к какому-либо из этих мест?

– Не совсем, – ответила я. – Нет.

Что-то в вопросе доктора Нильссон заставило меня ощутить беспокойство, и, просто чтобы чем-то занять себя во время нашего разговора, я пошла проверить папин почтовый ящик. Гнетущая влажность обрушилась на меня, как только я вышла на улицу. Сэм уже был в доме, по-видимому, складывал лед в холодильник. Я старалась не думать о Джеффри Дамере[31], но в данный момент это получилось рефлекторно.

Кошка моей соседки – я предположила, что это ее кошка, поскольку в тот вечер, когда я приехала, она устроилась на подъездной дорожке к ее дому, – теперь лежала на испанской плитке моего крыльца, вероятно придя сюда в поисках прохлады. Я чуть было не остановилась, чтобы поздороваться, но вспомнила, что все еще разговариваю по телефону, и к тому же это прозвучало бы безумно. Тем не менее я попыталась слегка кивнуть кошке, перешагнула через нее и закрыла за собой дверь, чтобы она не проникла внутрь.

– Напомните, – продолжала доктор Нильссон, – есть ли кто-то в вашей жизни?

С тех пор, как я попала сюда, кошка была первым существом, которое вызвало у меня искреннее дружелюбие, поэтому я была склонна ответить «нет». И вдруг поняла, что доктор Нильссон интересуется, есть ли у меня романтические отношения, и ответ был – категорически нет.

– Прямо сейчас – нет.

– Хорошо, – впервые за все время разговора я услышала, что она по-настоящему довольна. – Оставляет возможность выбора. И у вас есть высокие шансы осесть там, где захочется.

– Определенно, – рассеянно ответила я. Почтовый ящик отца был забит всяким хламом. Купоны, уведомление по страховке, которое, как я поняла, было всего лишь рекламой, и местный рекламный проспект, в котором первую полосу занимала статья о парне, выигравшем общегосударственный конкурс авторов песен.

– Итак, вы переходите к следующему разделу? – подсказала доктор Нильссон. – Где собираетесь подробнее проанализировать Капоте, если я правильно помню вашу заявку.

Кошка все еще лежала, растянувшись на крыльце. Когда я подошла к двери, она запрокинула голову и, прищурившись, посмотрела на меня, будто хотела привлечь к себе внимание.

– Верно, – подтвердила я, опускаясь на колени, чтобы осторожно почесать животное под подбородком. Я понятия не имела, насколько дикой была эта кошка, бездомная, домашняя или талисман района. Она была маленькой, не совсем котенок, вероятно, подросток. Ее окрас создавал впечатление, будто она в маленьком смокинге – белые лапы и грудка, и остальная шерсть абсолютно черная. – В «Хладнокровном убийстве» есть целая глава, посвященная тому, как Капоте сблизился с Перри[32] и Диком[33], как эти отношения повлияли на его повествование и жанр тру-крайм в целом. Затем я собираюсь прочитать главу из книги Энн Рул о Теде Банди «Убийца рядом со мной», где она описывает время, когда работала с ним в кризисной клинике Сиэтла. На самом деле это интересно, потому что…

– Я рада слышать, что у вас есть план, – снова перебила меня доктор Нильссон. – Я получила последнюю главу вашей работы, и свои комментарии по ней пришлю на следующей неделе. Если захотите прислать мне черновые материалы, которые вы собрали для подачи заявки, я буду рада ознакомиться и с ними.

– О-о! – вымолвила я. – Хорошо.

Это было щедрое предложение. У меня было несколько друзей, чьи консультанты просматривали их наработки, но в большинстве случаев это было обусловлено тем, что они долгие годы работали вместе. Во многих случаях это происходило потому, что их исследования были связаны – они могли быть соавторами научной статьи или вместе выступать на конференции, кого-то могли свести профессора.

В моем случае несмотря на то, что я работала с доктором Нильссон над, возможно, самым крупным на сегодняшний день проектом в моей жизни, мы не очень хорошо знали друг друга. Я не думала, что она считает меня протеже или кем-то в этом роде.

– Поговорим позже, – сказала она и повесила трубку.

Кошка, негромко мурлыча, продолжала выпрашивать ласку. На ней не было ошейника, но она определенно не была дикой.

– Тебе будет интересно узнать побольше о Теде Банди, – пробормотала я. – После того, как Энн впервые навестила его в тюрьме, ей приснился сон, в котором она должна была спасти ребенка, только этот ребенок оказался демоном, который укусил ее за руку. Очень похож на ребенка Розмари, если хочешь знать мое мнение. Который ведет к Роману Полански, затем к Шэрон Тейт и обратно к Мэнсону…

Кошка скептически дернула усами.

– Поняла, – кивнула я. – Ухожу.

В тот вечер Коннер и Шани удивили меня, заявившись. Я бы никогда в этом не призналась, но я была безмерно благодарна не только за еду, но и за компанию. Уже через несколько дней, проведенных в этом доме, я была на грани срыва, а буррито меня немного взбодрил.

Общение с ними как с парой давалось мне легко, и единственная проблема, с которой я сталкивалась при этом (помимо иногда отвратительной, на мой взгляд, излишней демонстрации чувств), заключалась в том, что я до смерти боялась сболтнуть что-нибудь о предложении руки и сердца. Я пожалела, что Коннер вообще сообщил мне, потому что теперь я постоянно думала об этом, какую бы тему мы ни обсуждали. Они рассказали, что собираются на бейсбольный матч, и я чуть было не брякнула что-то вроде: «Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься делать предложение с помощью jumbotron[34]. Шани прокомментировала, что не ждет ничего особенного от предстоящего распределения, и мне захотелось подмигнуть ей и сказать, что на самом деле ей есть чего ждать. Я, к счастью, сдержалась и не подмигнула. Но этот секрет пожирал меня изнутри.

– Фиби?! – Очевидно, Коннер уже некоторое время пытался привлечь мое внимание.

– Хм-м-м, да?

– Я спросил, не думаешь ли ты, что нам стоит обзавестись мусорным контейнером, – продолжил он. – Чтобы избавиться от этого… – Он растерянно огляделся, будто ни одно слово в английском языке не могло в полной мере описать то, что было у него перед глазами. Наконец, он остановился на разочаровывающем: – …этих вещей.

– Сколько он стоит? – Одним из результатов разговора с доктором Нильссон, состоявшегося ранее, было то, что он заставил меня еще раз задуматься о моих финансах, о том, во сколько мне обойдется сам процесс поступления на работу. Сайты с вакансиями, на которые я могу загрузить свои резюме, стоимость полетов на собеседования, которые мне никто не оплатит, а еще мне, вероятно, понадобится хороший блейзер…

– Я должен получить первую зарплату в эту пятницу, – ответил Коннер. – Смогу заплатить.

– Мы можем разделить эту сумму на двоих, – проговорила я. Какая-то часть меня как старшей сестры все еще считала невозможным позволить моему младшему брату взвалить все на себя, хотя было бы облегчением не беспокоиться об этом.

Он пожал плечами.

– Он отлично справляется со своей работой, – вставила Шани, будто это было родительское собрание. – Сколько у тебя уходит, восемь минут?

– Семь с половиной, – поправил он, откусывая буррито, – и это не лучший результат. Мне предстоит еще сильно вырасти.

– Ты мог бы вести более непринужденную беседу, – заметила я, – чтобы растянуть время? У тебя всегда хорошо получалось просто разговаривать с незнакомцами.

Коннер сглотнул и демонстративно закатил глаза.

– Предполагается, что звонки должны быть короткие, – объяснил он. – Вас оценивают по эффективности, и они хотят, чтобы каждый час вы делали девять звонков, в среднем по шесть минут и пятнадцать секунд каждый. Это оставляет почти четыре минуты в час на перерыв, но вы просто экономите их все сразу, а затем можно делать пятнадцатиминутный перерыв каждые четыре часа.

Я взглянула на Шани, которая ободряюще улыбалась Коннеру.

– Как-то… много цифр, – пробормотала я.

Коннер снова пожал плечами.

– Мне дали заламинированную распечатку, чтобы я хранил ее на своем рабочем месте, – сказал он. – Так что мне не нужно самому заниматься математикой.

– Тебе это нравится?

– Это здорово, – ответил он. – Мне подарили спортивную бутылку для воды с логотипом компании. Если проработаешь там год, получишь футболку.

– Ну что ж, – проговорила я. – Продолжай усердно трудиться.

– Это то, что у меня получается лучше всего, – улыбнулся Коннер. – Помнишь, как мы играли в Heavy Machinery[35] снова и снова, просто чтобы набрать достаточно жизней и пройти более сложные уровни?

Мне потребовалась секунда, чтобы понять, о чем он говорит. Затем он указал на татуировку Крэша Бандикута на своей икре, на его лице появилась глупая улыбка, и я закрыла глаза. Конечно!

– Еще был Slippery Climb[36], – вспомнила я. – Там до первой контрольной точки нужно было добираться миллиард лет.

– Но там еще была High Road[37], – заметил Коннер. – Этот уровень был просто ужасным.

Шани перевела взгляд с меня на Коннера.

– Полагаю, речь о видеоигре?

– Это та самая видеоигра, – проговорил Коннер, – с которой все началось.

Судя по озадаченному выражению лица Шани, допускаю, что она не очень довольна Коннером.

– О! – воскликнула она, вскакивая со своего места на диване. – Я принесла книгу, о которой тебе рассказывала.

Она порылась в своей огромной сумке и достала тонкую книжку в черно-белой обложке, шрифт которой напоминал шрифт церковной брошюры. Очевидно, что она предназначалась для еще более юной аудитории, чем я себе представляла, скорее для детей, чем для подростков. По ряду причин это показалось мне неуместным в моей ситуации, и у меня возникла внутренняя негативная реакция на то, что при ближайшем рассмотрении оказалось, по сути, шрифтом Brush Script MT с эффектом тени. Но Шани было приятно заботиться обо мне, и скоро она собиралась стать частью моей семьи, поэтому я приняла книгу с улыбкой.

– Я прочитала несколько страниц по дороге сюда, и это действительно впечатляет, – произнесла Шани, взглянув на Коннера, словно ища поддержки. – Думаю, ты найдешь для себя много интересного.

Этот взгляд сказал мне о многом. Мне стало ясно, что они обсуждали нашу семью, обсуждали меня. Теперь я могу только догадываться, к каким выводам они пришли. Коннеру было шесть, когда наши родители развелись, и всего восемь, когда я вообще перестала приезжать к отцу. Интересно послушать, какие представления о моих чувствах от потери отца он себе насоставлял.

Но Шани грустно улыбнулась мне, и вся моя злость улетучилась. С ее стороны было очень любезно волноваться обо мне, хотя мне и не нравилась мысль о том, что они с Коннером сговорились мне «помочь». Я сделала вид, что заинтересовалась, и пролистнула пару страничек.

– Я добавлю ее в свою стопку для чтения, – сказала я. – Сразу после мемуаров дочери Утреннего Убийцы. Помнишь его, Коннер? В восьмидесятых его связывали по меньшей мере с восемью убийствами в Центральной Флориде.

Коннер покачал головой:

– Это было еще до моего рождения. И я не смотрю черно-белое телевидение.

Я закатила глаза:

– Это было и до моего рождения, придурок. Но это случилось недалеко отсюда, чуть больше чем в часе езды к северу. Ты должен был слышать об этом парне.

– Я просто собирал карточки с покемонами, как нормальный человек, – парировал Коннер. – Кстати о нормальных людях: у соседа вечеринка или что-то в этом роде? Перед домом стоит несколько машин.

Я подскочила к окну, чтобы убедиться. Конечно же на подъездной дорожке к его дому стояли три машины, и еще несколько расположились вдоль улицы. При всей своей бдительности я неожиданно упустила это развитие событий.

– Что ж, это объясняет пакеты со льдом, – пробормотала я.

Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Коннер бросает на Шани красноречивый взгляд. Сначала книга, теперь это. Я не могла промолчать:

– Что?!

– Ничего, – ответил он, сделав круглые глаза.

– Коннер считает, что зацикленность на соседе – это способ справиться с переменами в твоей жизни, – в этот же момент произнесла Шани.

Коннер одарил ее осуждающим взглядом, означавшем «вот спасибо!», который казался бы более выразительным, если бы его рот не был измазан соусом тако.

– Я никогда такого не говорил. Я сказал, что мой психотерапевт предположила, что это может быть одним из объяснений зацикленности Фиби, но…

Я подняла руки, как бы отгораживаясь от этого разговора. Он обсуждал меня и со своим психотерапевтом?! Господе Иисусе!

– Вы оба и ваш доктор Фрейд придаете этому больше значения, чем стоило бы, – проговорила я. – У нас с ним было несколько контактов, и всякий раз все выглядело несколько странно. Так что вполне естественно, что я хочу позаботиться о себе. Я одинокая женщина и живу одна.

– Ладно, но… – Коннер сморщил нос, изображая на лице крайнюю степень сомнения. – Странно – потому что он вел себя странно? Или все же ты?

– Да он… – Я внезапно поняла, что никак не могу закончить фразу фактами, говорящими в мою пользу. Он перенес мой стол, вежливо принял ошибочно доставленную посылку, подстриг газон. Вряд ли это была триада Макдональда[38].

Была еще та ночь, когда он что-то делал в своем гараже. Таинственная жидкость на его руках. Пластиковые пакеты в его машине. Ничто из этого не делало его самым осторожным убийцей на свете, но «форд бронко» был весь в крови, а О. Джей[39] все равно вышел сухим из воды.

– Неважно, – бросила я. – В ближайшее время мне не понадобится сахар или соль, а если и понадобится, на другой стороне есть соседка-кошатница.

– Пэт все еще там? – удивился Коннер. – Она всегда напоминала мне бабушку из фильма «Наполеон Динамит». Она выходила во двор и бросала хлеб птицам, всем своим видом будто говоря: «Ешьте, маленькие засранцы! Я делаю это для вас!»

– Если вдуматься, – проговорила я, – к ее услугам все кошки на улице, а она по-прежнему приманивает птиц. Довольно мрачно.

– Я не думал об этом с такой точки зрения, – сказал Коннер, скривившись. – Но послушай! На самом деле мы понимаем, что ты здесь в одиночестве. Нам ненавистна сама мысль о том, что ты нервничаешь или чувствуешь себя в опасности.

Он потянулся, чтобы взять Шани за руку, и, честно говоря, это был первый намек на то, что «мы» в его предложении означает: он и его девушка, а не он и его психотерапевт. По крайней мере, это предотвратило серьезный разговор о границах дозволенного.

– И именно поэтому мы решили, – подхватила Шани, взглянув на него, словно ища поддержки, – что нам стоит переехать сюда. Тогда ты не будешь одинока.

Я не представляла, что в этот момент творилось на моем лице. В моем воображении мои глаза были широко распахнуты от недоумения, рот открывался и закрывался, как у рыбы, ноздри раздувались от едва сдерживаемого раздражения. Но внешне я, должно быть, сохраняла некое подобие самообладания, потому что мой брат улыбался мне так, словно только что преподнес величайший подарок.

И объективно, с их стороны это было сделано из самых лучших побуждений. По доброте душевной. Это правда, что я вернулась в город, где на самом деле никого не знала – кроме Элисон, отношения с которой лучше было оставить похороненными под старыми выпусками Teen Beat. Правда и то, что впереди было много работы по дому и мне бы хотелось, чтобы Коннер иногда был рядом и помогал.

Что, впрочем, не означало, что я не сойду с ума, если мы с братом и его девушкой будем жить в одном доме.

– Что ж, – заговорила я, тщательно подбирая слова. – Я ценю это предложение, но…

– Это на пару месяцев, пока мы не подготовим дом к продаже, – перебил Коннер, чтобы успокоить меня. – У нас остался всего месяц оплаченной аренды нашей квартиры, и мы можем сдать наши вещи на хранение, прежде чем подпишем новый договор.

– За исключением кровати, конечно, – заметила Шани.

– Да, мы же не будем спать на полу, – поддержал ее Коннер. – И еще нам нужны Xbox и PlayStation. Он с надеждой посмотрел на меня. – А ты не привезла свои?

Я потерла виски, слегка покачав головой.

– Все в порядке, – махнул рукой брат. – В моем есть все самое интересное. А еще у Шани есть статуя Будды, которая очень важна для нее лично…

– Я не буддистка, – смущенно произнесла Шани, – но ее подарила мне моя тренер по кроссу в старших классах, и она сказала…

– Она не такая уж большая, – вставил Коннер, – легко поместится в углу гостиной, если мы передвинем ящики с рождественскими штучками. О, и мы, конечно, возьмем с собой Хэнка, но он почти не занимает места, подойдет любая плоская поверхность, которая выдержит десять фунтов…

– Десять галлонов, – поправила Шани, – что ближе к восьмидесяти фунтам. Но, детка, мы всегда можем принести столик, на котором сейчас располагается Хэнк.

Ситуация выходила из-под контроля.

– Кто такой Хэнк?

В комнате стало тихо, Коннер и Шани смотрели на меня так, словно я совершила нечто похожее на… предательство. Будто они не могли поверить, что я способна задать такой вопрос и что мне еще многому нужно научиться.

– Хэнк – наша золотая рыбка, – объяснил Кон-нер. – Мы выиграли ее на окружной ярмарке в прошлом году.

– Говорят, такие долго не живут, – добавила Шани, – но Хэнк выносливый.

– Ну а мы о нем заботимся, – продолжал Коннер. – Большинство людей просто кормят своих рыб любыми старыми хлопьями, но мы заказываем…

– Ладно, хватит, – отрезала я. – Хэнк сюда не переедет.

Это прозвучало грубо и несправедливо предвзято по отношению к рыбам. На самом деле, из них троих у Хэнка было больше всего шансов переехать сюда. Я попыталась немного сгладить ситуацию:

– Не то чтобы я не оценила ваше предложение. Поверьте, оценила. Мне наверняка понадобится помощь по дому, и я действительно… – Следующая часть была настолько трогательной, насколько я на нее способна, и я почувствовала, как слова застревают у меня в горле: – …рада возможности проводить больше времени с вами обоими. Но мне нужно работать над диссертацией, а для этого мне необходимы тишина и покой и…

Коннер нахмурился.

– Но именно об этом я и говорю. Ты торчишь здесь, читаешь о жутких убийствах, а потом становишься параноиком из-за своего соседа.

– Я не параноик! – воскликнула я. – И дело не в соседе. Кстати, его зовут Сэм.

– Я помню, – ответил Коннер. – Кажется, на днях ты произнесла, цитирую, «Сэм, запятая, сукин сын».

– Это была шутка, – возразила я. – Разумеется, я не думаю про соседа, что он на самом деле серийный убийца. Во-первых, в округе нет ни одного нераскрытого убийства, которое можно было бы с ним связать. А во-вторых…

Коннер поднял брови в ожидании. Я ясно видела, что мои аргументы не произвели на него впечатления, хотя должны были бы. Так что, возможно, отчаянно пытаясь найти нечто достаточно убедительное, чтобы заставить Коннера и Шани отказаться от идеи жить со мной, я выпалила:

– Как вы думаете, я бы пошла на вечеринку домой к серийному убийце?

Шесть

Пять минут спустя мы втроем стояли на пороге дома Сэма: я впереди, Шани и Коннер за мной. Мы уже звонили в дверь, но, судя по слабым звукам музыки луау[40], игравшей внутри, я решила, что Сэм, должно быть, нас не слышал.

– Это что, тематическая вечеринка? – поинтересовался Коннер из-за моей спины. – Может, нам стоило одеться соответственно?

– Не знаю, – отмахнулась я, перекладывая пакет с «Кит-Кат», который держала в левой руке, чтобы позвонить снова, и сильнее вдавила кнопку, удерживая ее несколько секунд, прежде чем отпустить.

– А что он сказал, когда пригласил тебя?

Я услышала, как внутри кто-то крикнул, что у двери стоят люди.

– Тс-с-с, – прошипела я Коннеру.

– Боже мой, мы незваные гости, – ахнул Коннер, и в этот момент дверь распахнулась.

Глаза Сэма на мгновение расширились при виде нас троих, но я сунула «Кит-Кат» ему в руки, прежде чем он успел что-либо сказать.

– Привет, – проговорила я, внезапно занервничав. – Мы услышали, что в соседнем доме играет музыка и…

Я замолчала. Оказалось, это действительно тематическая вечеринка. Все были одеты в рубашки с яркими рисунками и пили из пластиковых ананасов. На Сэме была ярко-розовая рубашка с белыми цветами. Это вкупе с дневной щетиной на подбородке придавало ему сходство с представителем полиции Майами, но меня это не раздражало.

– Тебе нужно, чтобы я убавил звук? – уточнил он.

– О-о! – выдавила я. – Нет. Все в порядке. Мы на самом деле…

К моему удивлению, Сэм вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь. Мне пришлось отступить, чтобы сохранить личное пространство, в результате я наступила Коннеру на ногу, отчего он драматично взвизгнул. Не сказав больше ни слова, Сэм подошел к моей подъездной дорожке, где постоял минуту, склонив голову набок, словно прислушиваясь.

– Ой! – еще раз воскликнул Коннер, будто был недоволен моей реакцией на его страдания.

– Да ладно тебе, – прошипела я в ответ, все еще наблюдая за Сэмом. – Я едва тебя коснулась.

– На тебе армейские ботинки!

Я посмотрела на его ноги.

– А на тебе шлепанцы, тебя нужно научить прикрывать пальцы ног. Никто не жаждет их видеть.

– По крайней мере, сейчас я в теме, – проворчал брат. – Что он делает?

Честно говоря, я понятия не имела. Сэм подошел еще ближе к моему дому и встал прямо перед дверью, пока мы продолжали стоять на его крыльце. Наконец он вернулся к нам.

– У вас, должно быть, невероятно хороший слух, – проговорил он, при этом хмуро глядя на «Кит-Кат», будто они его чем-то беспокоили. Затем он поднял глаза, оглядел внимательно Коннера и Шани, прежде чем снова обратить свое внимание на меня. – Прости. Я сделал в гараже хорошую звукоизоляцию и был уверен, что она достаточно приглушит музыку. Ребята, не хотите зайти, выпить?

Он направился внутрь, оставив дверь открытой, чтобы мы могли последовать за ним, но Коннер остановил меня, положив руку мне на плечо.

– Фиби, – зашептал он. – Ты слышала? Звукоизоляция!

– Я тебе говорила, – бросила я, после чего мы вошли в дом.

Первым я заметила пианино, стоящее в укромном уголке гостиной. Казалось, оно идеально вписывается в интерьер. Готова поспорить, Сэм даже не играл. Скорее всего, ему просто нравилось, когда создавалось впечатление, что он умеет это делать. Но потом я увидела на стене большой плакат: «МЫ БУДЕМ скучать по ТЕБЕ, БАРБАРА!», и мне стало немного сложнее анализировать ситуацию.

– Как думаешь, куда уезжает Барбара? – спросила Шани.

– В подвал? – предположила я, и мы с Коннером расхохотались. Мы все еще смеялись, когда появился Сэм, жонглируя несколькими банками «Лакруа», прежде чем раздать их нам.

– Извините, у нас нет газировки, – произнес он несколько смущенно, – но… – Он неопределенным жестом указал на тропические украшения, которые при ближайшем рассмотрении оказались в основном поделками из гофрированного картона с маленькими пальмами, развешанными по всей комнате. – Алкогольные напитки на кухне. Я подумал, вы сами захотите приготовить себе коктейль.

При этих словах его взгляд на мгновение скользнул по мне. С другого конца комнаты кто-то окликнул его по имени, и я подождала, пока он отойдет за пределы слышимости, прежде чем повернуться к Коннеру:

– Думаю, он мог нас услышать, – поморщилась я.

– И что? – Коннер поменялся банками с Шани (она взяла клубничную, а он – апельсиновую) и с громким хлопком открыл ее.

Я прикусила нижнюю губу, наблюдая, как Сэм, пробираясь сквозь толпу гостей, задержался, чтобы пообщаться с парой, прежде чем исчезнуть на кухне. Несмотря на слова Коннера, мой живот скрутило от тревожного чувства вины при мысли о том, что я снова веду себя как идиотка. На этот раз я ворвалась на чужую вечеринку и начала нести чушь. Я протянула Коннеру свой неоткрытый «Лакруа», потому что он мог осилить два бокала за то время, пока я лихорадочно соображала, чего мне хочется выпить, и направилась на кухню.

Там Сэм тянулся к верхнему шкафчику за вазочкой, и это движение обнажило кожу между джинсами и полой рубашки, демонстрируя тонкую полоску волос, ведущую к пупку. Он поставил вазочку на стол, откинул волосы с глаз и слегка вздрогнул, увидев меня. К этому моменту мое лицо уже горело, и меня очень беспокоило, что моя бледная кожа, вероятно, предательски порозовела. Я оглянулась и увидела через кухонное окно бассейн на заднем дворе. Вокруг него собралось несколько человек, некоторые сидели на краю, свесив ноги в воду.

– У тебя есть бассейн, – глупо проговорила я. Хотя на самом деле имела в виду: «Могу ли я погрузиться в воду и вынырнуть только тогда, когда все уйдут, включая тебя?»

Он проследил за моим взглядом.

– Да, – кивнул он, затем разорвал зубами упаковку «Кит-Кат» и высыпал шоколадные батончики в индивидуальной упаковке в вазочку. Слегка встряхнув ее, как бы корректируя вид, Сэм поставил конфеты рядом с чипсами и маком.

– Тебе не следует этого делать, – произнесла я, прежде чем смогла себя остановить. Брови Сэма сошлись на переносице, а рука зависла на вазочке, словно ожидая, что я укажу место, куда ее следует поставить. Я покачала головой, в восьмимиллионный раз задаваясь вопросом, что конкретно со мной не так. – Я имею в виду, что открывать что-то зубами вредно для их здоровья. Я бы рассказала тебе душераздирающую историю о девочке из второго класса и фруктовом рулете, но это не очень подходящий анекдот для вечеринки.

Он просто уставился на меня, и это почему-то послужило для меня сигналом продолжать:

– Честно говоря, у нее и до этого шатался зуб. В общем… – Я взяла батончик из вазочки, просто чтобы чем-то занять руки. После того, как я устроила ему выговор из-за того, как он открыл обертку, она, разумеется, оказалась сделана из тефлона. Я крутила и тянула, но не могла открыть эту дурацкую конфету. В конце концов, я сдалась. – На самом деле, это вся история. Больше особо нечего рассказывать.

Его губы слегка приоткрылись, будто он собирался что-то сказать, но он просто схватил ими батончик, легко открыл его и отправил в рот небольшой кусочек. Вот ублюдок!

Оказалось, что просто наблюдать за тем, как кто-то жует, почти неудобно и несколько интимно. И все же по какой-то причине я не могла отвести взгляд, и мы просто стояли вдвоем на кухне. Его голубые глаза изучали мое лицо, начиная от слишком высокого лба до заостренного подбородка, задержавшись на губах на мгновение, такое мимолетное, что я подумала, не показалось ли мне это. На заднем плане играла песня «Don’t Worry Baby» группы Beach Boys, и я поняла, что затаила дыхание.

Он дожевал.

– Как стол?

Теперь настала моя очередь уставиться на него, его вопрос метался у меня в голове и по какой-то причине никак не мог осесть.

Он приподнял бровь.

– Ну, тот, деревянный… тяжелый…

– О-о-о, – протянула я. – Тот стол. Он… стоит неподвижно.

Я и не заметила, что пока мы разговаривали, он открыл еще один «Кит-Кат» и протянул его мне. Я взяла батончик, чувствуя себя такой же деревянной, как мебель, о которой мы говорили, а в уголках его глаз появились морщинки-лучики.

– Хорошо, – проговорил он. – Будем надеяться, что он так и останется стоять.

Я нашла Коннера и Шани в углу комнаты беседующими с бородатым парнем, одетым в невероятно яркую оранжевую рубашку. Увидев меня, Коннер помахал рукой.

– Фибс! – воскликнул он. – Оказывается, я играл в League of Legends с этим чуваком три года, с ума сойти! Это друг Дэна, который добавил меня на свой сервер, и даже после того, как Дэн ушел, я остался, потому что эти парни умели играть. – Шани многозначительно покашляла, и Коннер поспешил добавить: – И девушки! Я имею в виду, что в той команде не было девушек – очевидно, что я это точно знаю, – но девушки тоже умеют играть, и я не собираюсь распространять всякую токсичную чушь от gamergate[41]. – Шани ткнула его локтем, и он поспешил добавить: – Играть может любой, независимо от его половой принадлежности! Это не обязательно должно быть бинарным понятием.

Парень в оранжевой рубашке рассмеялся и протянул мне руку.

– Джоуи, – представился он. – Ребята, вы знакомы с Барбарой?

– Не совсем… – ответила я, сознавая, что недавно искала Сэма, чтобы извиниться за то, что нарушила ход его вечеринки, а вместо этого болтала о его бассейне и рассказывала страшные истории о зубах.

– Сэм – ее сосед, – вставил Коннер.

– Ну, вроде того. – Я почувствовала необходимость пояснить. – Это дом нашего отца. Он умер, и мы готовим его к продаже, так что… – И тут я поняла, что Джоуи нет до всего этого никакого дела, и умолкла.

– Сожалею о вашем отце, – произнес Джоуи, стараясь, чтобы это прозвучало искренне, и мгновенно перешел к менее эмоциональной теме. Это было сделано так ловко, что мне захотелось поаплодировать. – Когда вы думаете выставить дом на продажу?

– Надеюсь, скоро, – ответила я, в то время как Коннер сказал:

– В течение месяца, если Фиби примет нашу помощь.

В ответ я закатила глаза – я совсем не против принять его помощь, если это означало, что он появится в эти выходные с инициативой разобрать все журналы, которые выходили до франшизы CSI. Мне просто не нужно было, чтобы он и Шани находились в моем личном пространстве.

– Что ж, я бы с удовольствием взглянул, – заявил Джоуи. – Напишите мне в чате, когда все будет готово.

– Правда? – удивился Коннер, глядя на меня с торжествующим видом, как будто он только что самостоятельно продал наш дом прямо здесь и сейчас.

– Правда? – повторила я. – Он, знаете ли, требует ремонта.

Джоуи пожал плечами.

– Сэм – хороший парень, и я не прочь стать его соседом. К тому же это очень удобно, жить так близко к школе.

– К школе? – с любопытством уточнила Шани. Я рада, что спросила она, потому что я определенно сформулировала бы вопрос так, что он звучал бы почти как обвинение.

– Ну да, – проговорил Джоуи, делая глоток пива. – Сэм преподает музыку в начальной школе неподалеку. Я учу четвероклассников математике, естественным наукам и основам гигиены, когда у меня хватает смелости. Большинство присутствующих в этом зале преподают там – мы собрались здесь в связи с уходом Барбары на пенсию.

Хорошо. Это многое объясняло, хотя меня все еще немного смущала мысль о том, что Сэм – учитель начальной школы. Я этого не ожидала. И как раз в этот момент заиграла «Wouldn’t It Be Nice», и я осознала, что с тех пор, как мы пришли сюда, мы слышали только песни Beach Boys, и еще один фрагмент встал на свое место.

– Дайте угадаю, – сказала я. – Barbara Ann[42]?

– Да! – Джоуи был искренне рад. – Ей понравится, что вы поняли эту связь. Подождите-ка, я ее найду. Барб!

Прежде чем я успела возразить, он уже пересек половину зала, привлекая внимание пожилой женщины в пышном платье в цветочек, которое выглядело чертовски удобным.

– О, – произнес Коннер. – Ты заводишь друзей.

– Этой девушке по меньшей мере шестьдесят, – пробормотала я, – а это намного больше, чем мне подходит.

– Ты немного поболтала с Сэмом, – заметил Коннер. – О чем вы говорили?

Я пожалела, что не прихватила с собой с кухни какой-нибудь другой напиток. Даже «Лакруа» начал казаться мне вкусным.

– О зубах.

Губы Шани скривились в непроизвольную гримасу, по-видимому, означавшую: «Девочка, ты безнадежна». Коннер чуть не поперхнулся газировкой.

– Надеюсь, не про улики с отпечатками зубов Теда Банди? – поинтересовался он. – Пожалуйста, во имя Neo Cortex[43], скажи мне, что ты не доставала свой телефон, чтобы показать ему фотографии с судебного процесса.

– Я не совсем дикая, – раздраженно ответила я. – Я знаю, как вести себя на вечеринке. В своей следующей жизни я вернусь в качестве свидетеля-эксперта, вот и все, и видит бог, я заработаю на этом больше денег.

Коннер закатил глаза, услышав это.

– Итак, Сэм преподает в школе. Как это соотносится с твоей теорией о серийном убийце?

– Никак, – буркнула я. – Отождествление предполагаемого социального идеала профессии с личной моралью индивида – это одна из причин, по которой полиция в нашей стране в таком дерьме.

– Другими словами, соседская угроза не нейтрализована.

Я пожала плечами. Краем глаза я заметила Сэма, стоявшего в другой группе, лицом к нам, но не осмелилась повернуть голову. Я не знала, почему для меня вообще имело значение, обращает ли он на меня внимание и важно ли ему, нахожусь ли я в комнате.

– Ну ладно, – неохотно согласилась я. – Может быть, он действительно играет на этом пианино.

Барбара оказалась учительницей словесности пятых классов – такой, о которой я мечтала, и как только Джоуи представил нас друг другу, мы провели приятные двадцать минут, беседуя о Гарри Поттере и о том, как жаль, что автор была такой занудой. Я поздравила Барбару с выходом на пенсию, а она показала мне фотографии внуков: она намеревалась переехать в Индиану, чтобы быть к ним поближе.

Наша оживленная беседа об эссе из трех абзацев была в самом разгаре, когда нескончаемые Beach Boys внезапно перестали играть. Я подняла глаза и увидела Сэма, который стоял в центре комнаты и бессмысленно постукивал пластиковой вилкой по бутылке пива.

– Эм-м, – промычал он, и кто-то из толпы предложил ему взобраться на стул, чтобы произнести речь. Он так и сделал, к моему удивлению. Меня-то вы ни за что не увидите на старом обеденном стуле, тем более в присутствии большого количества людей.

Теперь мне приходилось вытягивать шею, чтобы увидеть Сэма, но мне нравилось положение дел, когда я могла свободно и открыто наблюдать за ним, потому что все внимание присутствующих было сосредоточено на нем. Объективно говоря, он не выглядел таким уж привлекательным. Его нос был кривоват и немного великоват для его лица, волосы – растрепаны, а ярко-розовая рубашка вызывала у меня ожоги роговицы.

И все же в нем было что-то такое, что заставляло меня хотеть узнать его получше.

– Спасибо вам всем, что пришли, – начал он. – И спасибо тебе, Терри, за то, что занялся уничтожением термитов в своем доме как раз вовремя, чтобы мы перенесли место нашей встречи ко мне.

В толпе раздались смешки и хихиканье, и пожилой мужчина, в котором я предположила Терри, поднял свой пластиковый стаканчик в знак одобрения. Барбара наклонилась ко мне.

– К лучшему, – проговорила она. – Единственная причина, по которой Терри принимает гостей, – это желание продемонстрировать свой последний проект реконструкции. Нам повезло, что нынешние мероприятия по дезинсекции не позволили воспользоваться его домом.

– Как бы то ни было, – продолжил Сэм, – конечно, мы все здесь, чтобы почтить нашу любимую чемпионку с красной ручкой, талантливого чтеца, чей британский акцент – почти как на BBC, единственную из нас, кто смог заставить восемьдесят пятиклассников замереть для группового фото, хранительницу диетической колы в учительской… – Тут Сэм указал на кого-то в аудитории: – Эй, откажитесь от всякой веры, вы, пьющие то, что четко обозначено маркером Sharpie. Пожертвуйте этим ради прекрасного человека и коллеги, которой нам будет не хватать… нашей Барбары!

Мне стоило сориентироваться заранее, чтобы не стоять рядом с Барбарой. Потому что теперь Сэм указывал прямо на меня. Вернее, не на меня, конечно, но я почувствовала, что все взгляды устремились в мою сторону, и постаралась незаметно отойти подальше от метафорического внимания, аплодируя вместе со всеми.

Обратив взгляд на Сэма, я увидела, как он спрыгнул со стула. Его грудь вздымалась и опускалась. Он собирался сделать глоток пива, но его банка оказалась пуста. Не успел он поставить ее на стол, как подошедшая Барбара заключила его в крепкие объятия.

– Это была замечательная речь! – проговорила она. – Я буду скучать по нашей работе.

Со своего наблюдательного пункта я видела, как он обнял ее в ответ, как порозовели кончики его ушей, когда она сказала ему еще что-то, чего я, разумеется, не расслышала. Он сжал ее плечо, оглядывая комнату, пока его взгляд не остановился на мне. Я вздрогнула и, развернувшись на каблуках, принялась высматривать Коннера и Шани. Внезапно мне отчаянно захотелось уйти с этой вечеринки.

Семь

В тот уик-энд Коннер разобрался с мусорным контейнером и коробками, что было почти досадно. Я надеялась, что он забудет или закажет что-нибудь не то, и тогда у меня бы появился повод провести время, сгорбившись над письменным столом Эдгара Аллана По, продолжая печатать анализ «Хладнокровного убийства».

Это было, по сути, все, чем я занималась в начале недели, после вечеринки у Сэма. Несмотря на то, что обычно я хорошо разбираюсь в подобных вещах, пришлось признать, что читать Капоте поздно вечером, находясь дома в одиночестве, довольно трудно. Я изменила рабочий график, чтобы днем делать больше, а по вечерам бродить из комнаты в комнату и размышлять… возможно, дом моего отца был более пугающим местом, чем то, откуда Дик и Перри направлялись в дом Клаттеров в Холкомбе, штат Канзас.

Отец особо не любил выставлять что-либо напоказ. В доме было не так уж много свидетельств того, что у него вообще имелись дети, даже когда мы были маленькими. Ни школьных фотографий, висящих на стене, ни рисунков на холодильнике, ни дверцы кладовой, где на протяжении многих лет отмечались бы наши успехи. Мама была более сентиментальной, но для нее был важен внешний аспект, поэтому после развода она придала нашему новому жилью шикарный, утонченный вид, в котором не допускались разные безделушки или украшения, сделанные своими руками. Теперь каждое Рождество, когда они с моим отчимом Биллом были вместе, она наряжала искусственную серебряную елку только белыми и серебряными игрушками, а на верхушку водружала звезду из уотерфордского хрусталя. И я не представляла, где при подобном раскладе можно пристроить такую вещицу, как глиняное украшение с отпечатками ладоней Коннера, сделанное им в детском саду.

Себя я тоже не считаю особо сентиментальным или стремящимся к публичной демонстрации чувств человеком. Как в том эпизоде сериала «Офис», где Джим устраивает дурацкую версию Олимпийских игр и мастерит всем медали из крышечек от йогурта. В конце концов, Райан, временный работник, выбрасывает свою медаль и начинает рассуждать о том, что мог бы либо выбросить ее сразу, либо подождать два месяца, но в любом случае, именно так он должен был поступить с медалью, сделанной из мусора. Райан явно отрицательный персонаж, но в тот момент я почувствовала, что меня понимают.

Там, в Северной Каролине, небольшой кабинет на кафедре английского языка, где я занималась преподавательскими заданиями и который делила с другой аспиранткой, выглядел как декорация для «Доктора Джекила и мистера Хайда». Причем по всему было видно, что Джекил любит фильм «Очень странные дела», фигурки «Фанко Попс» и свадебные фотографии в пастельных тонах, а Хайд – стены из шлакоблоков в камере смертников. Я никогда не утруждала себя тем, чтобы что-нибудь повесить на стену кабинета, поскольку всегда думала, что это временная работа – лишь до того момента, как я закончу учебу. Ну, это если не учитывать, что я преподавала там последние четыре года, то есть дольше, чем работала где-либо еще.

Так что мне было совсем не в тягость начать выбрасывать из дома вещи. Коннер, с другой стороны, сопротивлялся изо всех сил.

– Подруга, – проговорил он, – зацени это. Моя награда за испанский в восьмом классе. Я должен сохранить это. Так круто!

Я выбросила еще одну коробку со старыми деталями от бытовой техники, полагая, что никто не знает, для чего они предназначены. Мы занимались этим всего час, а я уже взмокла от пота. Боже, ненавижу Флориду.

– Скажи «круто» по-испански, – потребовала я.

– Э-э-э… – Он повертел приз в руках, будто ответ мог быть выгравирован где-то внизу. – Ну, в данном случае я употребил «круто» в значении «отлично», так что… excelente.

– Положи это в свою машину и забери к себе, если хочешь, – предложила я. – В этот дом он не вернется.

Он подбросил приз в воздух, позволив ему повертеться, прежде чем поймать снова. Угол статуэтки врезался в его ладонь.

– Ой, – произнес он и, словно смертельно оскорбленный самим фактом существования трофея, выбросил его в мусорный контейнер.

Из соседнего дома вышел Сэм, снова одетый в свой обычный костюм, похожий на фотографию работника кредитного союза с официального сайта. Брюки цвета хаки, белая рубашка на пуговицах, солнцезащитные очки на макушке. Он коротко кивнул нам с Коннером, опустил очки на глаза и забрался в грузовик.

– Ну, это было странно, – проговорил Коннер.

Я опустила взгляд, чтобы убедиться, что в реальности выгляжу такой же потной и мерзкой, как и по ощущениям. Слава богу, на мне были черные джинсы-скинни и на них не было заметно пятен. Возможно, именно они были одной из причин, по которой мне было так жарко, но я не носила шорты уже больше десяти лет. Из-за палящего солнца я вопреки обыкновению надела не черную, а серую футболку, на груди которой красовалась надпись, сделанная растрескавшимися трафаретными буквами «СМЕРТЬ + ТЕХАС». Я купила ее, когда была в Остине на конференции по поп-культуре и литературе, которую посещаю каждый год. Теперь это одна из любимых моих футболок. Волосы, собранные в небрежный пучок, смотрелись еще более растрепанными, чем всегда; пряди выбились и прилипли к шее и лицу. Я распустила волосы и снова собрала в пучок, туго обмотав резинкой, в надежде их зафиксировать.

– Да, знаю, – проговорила я. – Не пытайся выяснить, что он задумал. Может быть, он получает скидки в Dockers, если время от времени на часок заглядывает в магазин.

– Нет, – заметил Коннер, – я имею в виду, странно, что ты даже не поздоровалась. Мы были дома у этого парня всего несколько дней назад.

И я даже забыла проверить, заперта ли дверь гаража. Поистине упущенная возможность.

– Ага.

Коннер бросил на меня раздраженный взгляд, который я не смогла расшифровать. Он был немного озадачен, когда я внезапно захотела уйти с вечеринки, но потом Шани напомнила ему, что им обоим рано вставать на работу, и, пожав плечами, он согласился. Мы даже не попрощались. Это было невежливо?

Ну да, у меня было ощущение, что это невежливо.

– Джоуи рассказал мне кое-что очень интересное о твоем соседе Сэме, – произнес Коннер, приподняв брови.

– Он предоставил образец его почерка? – спросила я, одновременно роясь в коробке со старой почтой, прежде чем выбросить все ее содержимое в мусорный контейнер. – Сэм слишком сильно нажимает на ручку и оставляет неправильные интервалы между отдельными буквами?

– Ты изображаешь равнодушие, – усмехнулся Коннер, – но я-то знаю, что ты заговариваешь об анализе почерка, когда тебе до смерти хочется получить ответы.

– Только из-за неопределенности с запиской с требованием выкупа за Джонбенет[44], – произнесла я с досадой. – Просто расскажи мне, что ты узнал, Коннер. Очевидно, ты не успокоишься, пока не сделаешь это.

– Ну что ж, – начал Коннер. – Во-первых, он холост.

Предательский трепет внизу живота.

– И что?

– Очевидно, у него была девушка, – продолжал Коннер. – Они встречались долгое время. Джоуи назвал ее имя, но я не помню, что-то на букву А. В любом случае, она ушла от Сэма прямо перед Рождеством. Он очень страдал.

Нам действительно нужно было вернуться в дом, чтобы продолжить уборку. Мы уже закончили с тем, что вынесли наружу, и в данный момент просто стояли на подъездной дорожке и беседовали. Но по какой-то причине мне пока не хотелось уходить.

– Зачем Джоуи вообще тебе все это рассказал?

– О, – протянул Коннер. – Я его спросил.

Я постаралась не отреагировать на это заявление. Зная Коннера, вполне можно было предположить, что он ляпнул что-то действительно кошмарное, например, что у его сестры паранойя, или, что еще хуже, что его сестра очень одинока и совсем изголодалась.

– Аманда! – воскликнул Коннер, и это прозвучало как «Эврика!». – Так звали его девушку. Бывшую девушку.

Было слишком жарко, чтобы продолжать разговор на улице. Я наконец направилась к входной двери, уже опасаясь, что в следующий раз нам придется вытащить сюда еще больше хлама.

– Дай-ка угадаю, – проговорила я. – Она стройная и утонченная, и волосы у нее уложены на прямой пробор.

– Видишь, в этом твоя проблема. – Коннер последовал за мной в дом и пнул коробку у двери, проверяя, пуста ли она. Конечно, она оказалась полной. – Я никогда не мог понять твоих интонаций. Вот сейчас – ты говоришь как ревнивая девчонка или как девчонка, замороченная серийными убийцами?

– Я не ревную, – решительно заявила я. – Во-первых, у меня нет никаких прав на Сэма, да мне и не нужно. Во-вторых, ты знаешь, что величайшим трюком патриархата было натравливание женщин друг на друга.

Я говорила искренне. В то же время, узнавая о Сэме больше, я испытывала странное чувство. Не знаю почему. Может быть, мне просто странно было осознавать, что он был реальным человеком с прошлым и настоящим, с жизнью, выходящей за рамки тех маленьких фрагментов, которые я наблюдала в окно.

Именно это я ощутила, когда увидела, как он обнимает Барбару на вечеринке. В тот момент стало ясно, что у всех этих людей были отношения друг с другом, между ними были шутки, истории и настоящие эмоции. И если на большинстве вечеринок я обычно чувствовала себя как рыба, выброшенная из воды, то на этот раз я вдруг почувствовала себя самым настоящим обитателем дна, который избегает любого дневного света. Сэм выглядел так, будто дарил мне крепкие объятия, а я так этого хотела.

Отвратительно.

– Появились какие-то идеи по поводу предложения руки и сердца? – спросила я, лишь бы сменить тему. На стуле, придвинутом к стене, были свалены самые разные вещи – одежда, картонная папка с гарантиями и беспроводные наушники, которые все еще лежали в чехле. Я вытащила наушники и начала запихивать остальное в корзину для белья.

Его лицо просветлело.

– Я подумал о граффити! Гигантская фреска, на которой я прошу ее выйти за меня замуж. Мы можем пойти прогуляться и просто наткнуться на нее. Но ты знаешь, что мои художественные способности остались на уровне первого класса, и я понятия не имею, как вообще нанимать кого-то для этого, и законно ли это вообще. Поэтому я опять вернулся к началу.

– Каламбур, – проговорила я. Он моргнул, глядя на меня. – Или нет, – я подняла корзину для белья, прижала ее к бедру, чтобы легче было нести на улицу и вываливать содержимое в мусорный контейнер. Коннер беспомощно плелся за мной с пустыми руками и не замечал, как я пытаюсь открыть дверь, не уронив корзину.

– Я подумал о том, чтобы сделать что-то в больнице, – продолжал он. – Во время одной из ее смен. Хотел узнать, позволят ли мне сказать это по внутренней связи или что-то в этом роде. Но сомневаюсь, вдруг это противоречит их правилам? Ты бы разозлились, если бы кто-нибудь сделал тебе предложение, пока ты работаешь?

– Да, – ответила я. Затем, увидев удрученное выражение лица Коннера и почувствовав себя немного виноватой за свою резкость, вздохнула и поспешила исправиться: – Но Шани сильно отличается от меня! Ты знаешь ее лучше всех. Однако в целом я бы подумала о том, чтобы сделать предложение в такое время, когда это не доставило бы ей особых неудобств и не поставило бы ее в неловкое положение. Например, что, если у нее просто выдался ужасный день, и она испытывает сильный стресс, и она все еще покрыта содержимым ночного судна пациента или чем-то в этом роде? Предложение руки и сердца может показаться ей всего лишь еще одной неприятностью, с которой нужно справиться, в то время как это должен быть самый счастливый момент в ее жизни.

Я коротко взглянула на Коннера, который смотрел на меня с нехарактерной для него задумчивостью на лице.

– Это все предположения, – пробормотала я. – Ты же понимаешь, что я имею в виду.

– Нет-нет, это хороший совет, – произнес он. – Спасибо. Конечно, я не хочу выставлять себя идиотом.

– Это должно быть жизненным кредо.

Соседская кошка снова вернулась и на этот раз расположилась на подъездной дорожке в луче солнечного света, пробивающегося сквозь высокие кроны дубов. Она выставила свое брюшко на обозрение нам, но я не была достаточно уверена, что это приглашение погладить ее. Возможно, она просто хотела получить ровный загар.

Коннер, однако, не испытывал подобных сомнений. Он присел на корточки и легонько почесал ей живот. С минуту она терпела это, прищурив глаза от удовольствия, потом протянула лапу, отталкивая его руку, вскочила на ноги и отошла в сторону, отыскав укромное местечко под машиной.

– А как бы ты хотела, чтобы тебе сделали предложение? – неожиданно спросил Коннер.

– Ты собираешься опять наступить на те же грабли, смельчак?

Он снова выпрямился и закатил глаза:

– Я серьезно. Я знаю, что ты сильно отличаешься от Шани, и я знаю, что мы живем в современную эпоху, и ты могла бы сама сделать предложение, и бла-бла-бла. Но мне бы хотелось узнать твою точку зрения.

Я попыталась представить, каково это жить с кем-то долгие годы, как это было у Коннера и Шани. Вместе принимать все решения, например, согласиться участвовать в расследовании на канале Discovery или придумать предлог, чтобы уйти с вечеринки по случаю рождения ребенка у коллеги. Пыталась представить, что я настолько уверена в этом единственном человеке, что хочу официально пообещать любить его вечно. Пыталась забыть, как мало на самом деле значит слово «навсегда», как мало оно значило для таких людей, как наши родители. Им, возможно, вообще не стоило вступать в брак.

Но Коннер пристально смотрел на меня, и все эмоции отражались у него на лице. Как получилось, что, будучи продуктом той же истории, что и я, он все же умудрился сохранить этот искренний оптимизм?

Я не понимала, но не собиралась становиться той, кто его разрушит.

– Думаю, мне было бы все равно, – ответила я. – Главное, чтобы я могла почувствовать, что этот человек действительно любит меня.

К концу дня мы с Коннером вытащили из гостиной практически все, за исключением моего письменного стола и нескольких коробок с вещами, которые мы сложили в углу. Мы поспорили только один раз – о том, стоит ли выносить гигантский телевизор на обочину дороги или нет. Коннер настаивал, что мы должны это сделать, потому что было бы расточительством выбрасывать его, когда он все еще прекрасно работает. Я заметила, что не собираюсь переносить эту чертову штуку дважды: один раз на обочину, а второй раз в мусорный контейнер, после того как она простоит там всю ночь и промокнет от росы. Коннер уверял, что кто-нибудь её заберет. Мы зашли внутрь на пять минут, чтобы попить воды, и, к моему сильному раздражению и одновременно облегчению, к тому времени, как мы вернулись, телевизора уже не было.

– Не волнуйся, – проговорил Коннер. – Если мы с Шани переедем, мы привезем телевизор.

– Этого не случится, – отрезала я.

Коннер остановился, чтобы взять с моего стола мемуары, написанные дочерью серийного убийцы. Я читала их вместе с «Хладнокровным убийством», что являлось настоящим издевательством. Потому что, во-первых, Капоте писал намного лучше, а во-вторых, следующая глава диссертации должна быть как раз о нем. Даже если бы я захотела включить в нее мемуары (в чем я сомневаюсь, разве что упомяну вскользь), доктор Нильссон ни за что бы мне не позволила. По ее мнению, в них очевидна «жажда сенсации» и они сродни «желтой прессе» – эти два словосочетания она произносила так, словно они эквивалентны свежему собачьему дерьму, оставленному на крыльце. Я могла обсудить культурное значение жанра тру-крайм в целом и привести несколько примеров, но позволь я себе больше – и какой-нибудь халтурщик[45] посвятил бы первую главу своего популярного на массовом рынке издания в мягкой обложке описанию того, как был обнаружен мой труп.

Но, несмотря на все это, в данных мемуарах было что-то притягательное, привлекающее мое внимание. Возможно, дело было в том, насколько она разделяла своего отца – убийцу и своего отца – мужчину, с которым выросла и которого любила. Это было объяснимо, учитывая непостижимую тьму, в которой ей приходилось жить, зная о том, что он творил. Одновременно казалось, что поднятый в них вопрос является именно тем, на который вы хотели получить ответ. И именно из-за ответа вы продолжаете читать.

Коннер пролистал глянцевые страницы до середины, сразу перейдя к фотографиям. Я сразу поняла, на какой именно фотографии он остановился – на ней снятые на фоне родника автор и ее отец выглядели как любая другая семья, в своих дурацких панамах и с усталыми улыбками.

– Ты помнишь тот поход?

Ему не нужно было уточнять, какой именно. В детстве мы несколько раз ходили в походы, но самым запоминающимся был последний, перед разводом. Мне было двенадцать, Коннеру – пять.

– Что его тогда вывело из себя? – спросила я.

– Маршмеллоу, – ответил Коннер. – Мы перекусили ими, и их не хватило, чтобы поджарить на огне.

Я закрыла глаза. Конечно, на протяжении тех выходных нам то и дело приходилось выслушивать возмущенное бурчание – никто не помогал ему ставить палатку, никто не знал, как правильно поставить палатку, он был убежден, что кемпинг пытается выманить у него пять долларов скрытым платежом, были двадцать минут, когда он не мог найти ключи от машины. Но в ситуации с маршмеллоу он превзошел себя.

– Там еще оставалось немного, – продолжал Коннер. – Мама сказала, что она все равно наелась за ужином, а я, наверное, к тому времени объелся сладким. Папа мог бы просто предупредить меня, что я не получу десерт, поджарить парочку для себя и тебя и закончить на этом.

Но тогда Коннер расстроился бы и начал плакать, а папа посмотрел бы на маму так, будто она виновата в том, что ее ребенок неуправляем, и это была бы та же проблема, только с другим оттенком. Как бы то ни было, в конце концов он сердито заявил, что идет в магазин купить еще зефир, а потом просто… не вернулся. Я до сих пор помню, как мы пытались собрать свои вещи, как нам пришлось сгрести их в сторону и неловко стоять, пока вновь прибывшая пара размещалась на ночлег. Как эта парочка поглядывала на нас, недоумевая. И как мама прижимала телефон к уху и улыбалась, пытаясь дозвониться до отца снова и снова.

Очевидно, в конце концов, он все-таки приехал. И мы молча погрузили вещи в машину.

– Пока мы ждали, ты играла со мной в камень, ножницы, бумагу, – произнес Коннер. – Я запомнил это, потому что не поверил тебе, что бумага побеждает камень.

– Ты сказал, что камень разорвет бумагу в клочья.

– Разве я был неправ? – поднял брови Коннер. – Камень обладает огромной силой. Он может сломать ножницы, но ни хрена не может сделать с бумагой? Я тебя умоляю!

Он снова опустил взгляд на книгу в своих руках. Как ни странно, я почувствовала облегчение оттого, что, взглянув на нее, он вспомнил о нашем детстве. Это означало, что я была не одинока.

Читая ее, я поняла, что одной из главных причин, по которой меня привлекло это повествование, было то, что оно заставило задуматься о собственном отце. Я вовсе не думала, что мой отец мог быть серийным убийцей или кем-то в этом роде, просто были такие моменты в детстве автора, которые казались слишком знакомыми, чтобы их игнорировать. Как они ходили на цыпочках вокруг отца, когда он был не в настроении. То, что все знали, что нельзя трогать его вещи и задавать какие-либо вопросы. Как много было моментов настоящей привязанности и счастья, но позже, под грузом других воспоминаний, они стали казаться далекими и призрачными.

– Не представляю, как ты спишь, читая подобные книги, – заявил Коннер.

– Это лучше, чем мелатонин.

– Правда?

Я тихонько рассмеялась.

– Нет, не совсем. В настоящее время я мало сплю. Но этого и следовало ожидать, учитывая работу над диссертацией и… – Я обвела рукой гостиную.

– Твои ночные наблюдения?

Я поморщилась, выхватывая у него книгу.

– В основном, они уже закончились, спасибо тебе большое, – буркнула я. – По крайней мере, Сэм в последнее время не занимался ничем интересным. Больше никаких подозрительных звуков или таинственных предметов, перемещаемых из его грузовика в гараж поздно ночью. На самом деле, после вечеринки в соседнем доме стало довольно тихо, за исключением единственного всплеска, который я слышала прошлой ночью около одиннадцати, как если бы Сэм допоздна купался в своем бассейне.

Коннер собрал коробку с вещами, которые собирался увезти с собой домой, и перед выходом еще раз ненадолго задержался у двери.

– Единственное, что я хочу сказать: возможно, пришло время вызвать криминалистов, если ты думаешь, что твой сосед замышляет что-то очень плохое.

Было так заманчиво запустить книгой в Коннера, но это была собственность библиотеки, и я хотела иметь возможность вернуть ее в целости и сохранности.

– Не собираюсь я этого делать, – возмутилась я. – Просто на мгновение поддалась паранойе, которая является моим врожденным эволюционным правом на выживание. Теперь ты спокойно можешь забыть об этом. Я уже забыла.

– М-м-м, – промычал Коннер. – Жаль.

– Это еще почему?

Коннер одарил меня раздражающей ухмылкой.

– Потому что, – произнес он, – я случайно узнал от Джоуи, что Сэм тоже находит тебя очень интересной.

Восемь

Когда я пришла в библиотеку во второй раз, Элисон снова работала за стойкой. К счастью, она была занята другим посетителем, поэтому я сунула мемуары дочери серийного убийцы в ячейку для возврата книг и ушла наверх, прежде чем она меня заметила.

Я не искала ничего особенного в разделе тру-крайма – просто хотела вдохновения. Мне следовало бы писать о «Хладнокровном убийстве», но по непонятной мне самой причине я откладывала это. Пожалуй, именно эта книга больше других вдохновила меня писать о жанре. Возможно, в этом и заключалась проблема – я начала ощущать давление.

На полке стояла еще одна книга об Утреннем Убийце. Она выглядела более похожей на тру-крайм: черная обложка с матово-красными буквами в названии, коллаж из восьми картинок. Напоминает нечто среднее между романом Стивена Кинга 1980-х годов и ежегодной антологией ужастиков. Я схватила ее и спустилась, направляясь к одному из киосков самообслуживания в центре первого этажа.

НЕ РАБОТАЕТ

Пожалуйста, принесите книги на стойку регистрации для проверки.

Я постояла с минуту, просто глядя на офисную бумагу, приклеенную скотчем к передней панели каждого аппарата, на сообщение, напечатанное шрифтом Times New Roman. Бросив взгляд на стойку регистрации, убедилась в том, что и так уже знала, и у меня в животе все сжалось. В настоящее время Элисон была единственным сотрудником, сидевшим за главным компьютером, а это означало, что, если я хочу взять книгу, у меня нет никакой возможности избежать встречи с ней.

Я хотела прочитать книгу. Но не хотела разговаривать с Элисон. Неразрешимая головоломка.

Поэтому, естественно, я поднялась наверх, уселась за стол в читальном зале и принялась читать.

Странно, что при всем моем интересе к тру-крайму я ничего не читала о серийном убийце, который совершал преступления так близко от моего собственного дома. Свое прозвище он заслужил в основном за то, что нападал на женщин во время их утренних пробежек – конечно, именно по этой причине вы никогда не увидите, как я топаю по тротуару, а в наушниках у меня так громко гремит Paramore[46], что я не слышу неизбежной угрозы. А еще потому, что бегать трусцой – отстой.

Настоящим сюрпризом для меня стало описание, как его поймали. Его подозревали в течение десяти лет, вплоть до середины девяностых, потому что он жил неподалеку и однажды был остановлен полицейским за то, что подглядывал в окна. В результате все закончилось тем, что дочь случайно предоставила важную улику, позволившую собрать все воедино.

Ее дом ограбили, и она составила отчет, в котором перечислила все украденные предметы. Среди них было обычное ювелирное изделие – тонкая золотая цепочка с кулоном в виде птицы. Она описала птицу как ласточку с распростертыми крыльями. Один из сотрудников недавно проводил повторную проверку нераскрытых дел и зацепился за это описание. Похожая подвеска, как полагали, была снята с жертвы Утреннего Убийцы почти пятнадцать лет назад.

После прочтения этого отрывка мне пришлось откинуться на спинку стула. В мемуарах нет ни одного слова об этом. Огромная недоработка. Дочь серийного убийцы получила самый жуткий подарок из всех возможных, и, дав описание этого подарка, она помогла посадить собственного отца.

Я уже прочитала в Википедии историю Утреннего Убийцы и знала, что он умер в тюрьме несколько лет назад в возрасте шестидесяти семи лет. И мне было интересно, живет ли его дочь по-прежнему в этом районе.