Читать онлайн Пролетая над самим собой
Лучшее, что мы можем сделать, – это правдиво выразить. «Правдиво выразить» – значит понять и подробно изложить субъективно данное.
Карл Густав Юнг
Коллекция доктора Табачникова
В. Высоцкий, 1967 г.
- И диктует про татар мемуар…
- «Лукоморья больше нет».
Уходит эпоха, и только талант и добрая воля мемуаристов сохраняют ее очертания для будущих поколений. С этой точки зрения предлагаемую читателю книгу можно назвать – повторив знаменитое пушкинское определение – «подвигом честного человека».
Доктор Табачников, следуя примеру своих великих предшественников и коллег по профессии – назовем Чехова и Булгакова, – решился доверить бумаге свои жизненные наблюдения и выступить в роли «небеспристрастного» свидетеля, за что ему отдельное спасибо!
Мы учились с автором в одной и той же московской средней школе № 135, в Малом Гнездниковском переулке, хотя и в разное время: я уже был старшеклассником, когда маленького Женю привели в первый класс. Но благодаря его приходу на школьных праздничных вечерах не раз выступал его отец, замечательный композитор Модест Табачников, вместе с другими именитыми родителями… Годы спустя судьба вновь свела и сплотила нас на жизненном пути, и я безмерно дорожу этой дружбой.
Алексей Букалов в римском офисе ИТАР-ТАСС. 2013
Со временем Евгений стал признанным знатоком и собирателем русской живописи ХХ века. И эту страсть коллекционера он распространил на многочисленные встречи, подаренные ему провидением. С неисчерпаемым любопытством собирателя он «пришпиливает к бумаге» (по словам Виктора Шкловского) наблюдения, воспоминания, высказывания своих друзей, спутников и просто интересных ему современников, сопровождая их подлинными, ранее не известными широкой публике архивными документами и уникальными фотографиями. Получилась удивительная смесь семейных преданий и хроники дружеских встреч, путешествий во времени и пространстве.
Евгений Табачников – энциклопедически эрудированный, ироничный и остроумный собеседник, он, поверьте, замечательный товарищ, воспринимающий беды и проблемы (но и радости!) многочисленных друзей как свои собственные. Эта привычка и потребность сохранились у него с младых ногтей, когда врач-анестезиолог (кандидат медицинских наук) сражался за жизнь и здоровье пациентов славного ЦИТО – Московского института травматологии и ортопедии. Он освоил восточное искусство акупунктуры, и его добрые записки так и хочется назвать «иглоукалываниями»… В них точность, дисциплина ума, неподдельный интерес к жизни и благодарная память.
Алексей Букалов.Рим
Часть I
Последние из могикан
Рыжий Моня. Модест Табачников
- «Об огнях-пожарищах,
- О друзьях-товарищах
- Где-нибудь, когда-нибудь
- Мы будем говорить.
- Вспомню я пехоту
- И родную роту,
- И тебя – за то, что ты дал мне закурить.
- Давай закурим, товарищ, по одной,
- Давай закурим, товарищ мой!»
Эти слова я впервые услышал от друга Модеста Табачникова – Изи Пунчика, коренного одессита, который все время улыбался, оголяя металлические зубы, и темпераментно картавил, делая мне «козу» и периодически подбрасывая меня, «четырехлетнего красавца», в воздух с криком: «Летим, брат, летим». И еще Изя любил повторять: «Вот увидела бы тебя тетя Сула, она бы умерла от радости, чтоб я так был здоров». Тетей Сулой называлась Изина жена Суламифь Гвоздь, ожидавшая его с малолетней дочуркой в «красавице Одессе». Вся эта жизнедеятельность происходила на Петровке, в большой коммунальной квартире, где мы тогда, в конце пятидесятых годов, проживали, занимая 15-метровую комнату с одним большим, во всю стену, окном, на подоконнике которого ютились горшки с чахлыми цветами да папки с нотами. В углу стояло пианино, в беспорядке разбросанные нотные листы валялись на полу вперемежку с черновиками стихов. Над пианино висели фотографии членов семьи и военного фронтового ансамбля «Веселый десант» 2-й гвардейской армии. Кривая деревянная полка с медными заклепками по всей длине, покрытая салфеткой цвета сгущенного молока, достойно украшала стену. На ней, как на параде, выстроились по росту, точно в ряд, слоники. То есть все было как у людей. Около батареи под окном, на полу, лежали газеты, на них покоился матрац, а на матраце, всхлипывая и нервно бормоча, возлежал друг семьи Изя, когда после походов по кабинетам и принятия «на грудь» (а грудь была весьма волосатой) он возвращался на базу. Другого места для друга дорогого в гостеприимном доме не было физически… Изя был другом Модеста с юношеских лет. Они вместе играли в оркестре народных инструментов при фабричном клубе, потом ушли на фронт. И вот теперь, изредка приезжая в Москву по «рыбным делам», он ночевал у нас.
Я вместе с отцом, Модестом Табачниковым. 1949
Модест Ефимович Табачников (для друзей просто Моня, а для друзей-фронтовиков – рыжий Моня) с юных лет самостоятельно начал зарабатывать на жизнь, сначала работая пианистом в клубе Одесской ВЧК – ОГПУ, а в 1936–1940 гг. – концертмейстером Одесской филармонии. С его слов: «Я стремился играть на всех возможных инструментах», сначала в духовом оркестре, а потом в оркестре народных инструментов. Причем любимыми на протяжении всей жизни оставались пианино и аккордеон, которыми он виртуозно владел. В 1940–1941 гг. заведовал музыкальной частью Одесской киностудии и одновременно служил в музыкальном театре «Мотор». На мой взгляд, самым важным и определяющим в его успешной музыкальной жизни было постоянное наигрывание или напевание каких-то мелодий, неоднозначно воспринимаемое окружающими. «Напевание» как творческое состояние нашло отражение в эпиграмме, написанной значительно позже, в 60-е годы:
- Табачников, твоей карьере
- Не помешал бы яд Сальери,
- Но Моцарт, выйдя из терпенья,
- Тебя бы задушил за пенье.