Читать онлайн Рассказы

© Анастасия Уткина, 2024

ISBN 978-5-0065-1431-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Анастасия Уткина

ОДНАЖДЫ Я СПОЮ ДЛЯ ВАС…

1. Сон

Яркий свет манит к себе стоящую за кулисами Изабель. Она уверенно подаётся вперёд и выходит на сцену под громкие аплодисменты публики. Оркестр замирает в ожидании, но вот лёгкий взмах дирижёрской палочки – и в воздухе растворяются первые звуки увертюры, готовые соединиться со звенящим сопрано любимой всеми оперной дивы. Однако голос дивы еле слышен… Она старается петь громче, но, увы, все усилия тщетны. Изабель в отчаянии смотрит в зал и сквозь слёзы видит сидящего в первом ряду мужчину в военной форме с суровым пронзительным взглядом. Несчастная закрывает глаза и… просыпается.

Этот сон Изабель видит уже третий или четвёртый раз кряду. Как любая певица, она ужасно боится лишиться своего голоса, и потому всякий раз после тревожного сновидения спешит удостовериться, всё ли в порядке с её звенящим сопрано, и, убедившись, что всё в порядке, отправляется в оперу.

Изабель де Лоранс служит в опере уже добрый десяток лет. Она довольно известна и любима публикой благодаря своему завораживающему бельканто. До войны она часто гастролировала по Франции и Европе и, скорее всего, перебралась бы в Париж, но война разрушила все её планы. Изабель смирилась и продолжила карьеру в родном Лионе. Когда летом сорокового года Компьенское перемирие отрезало Лион от оккупированных департаментов, оставив его в «свободной зоне», директор оперы вздохнул с облегчением – ему казалось, что война никак не нарушит сложившийся уклад старого театра, но, увы, эта мысль оказалась верной лишь отчасти, ибо вскоре реальное лицо свободы исказилось жуткой гримасой. Какое-то время неприятности обходили стороной Лионскую оперу, но в начале зимы сорок первого года подобрались и к ней…

***

Вопреки расхожей фразе «театр начинается с вешалки» опера старинного города начиналась далеко за пределами своего вестибюля. По меньшей мере для Изабель де Лоранс. Для неё театр начинался с массивных колонн северного портика, за которыми каждое утро её неизменно поджидал восьмилетний сын театральной гардеробщицы. С недавнего времени Изабель взялась давать ему бесплатные уроки вокала, за что благодарный Жан-Пьер снабжал её свежими театральными новостями.

В то хмурое утро, находясь под гнетущим впечатлением от мрачного сновидения, Изабель не сразу заметила, что её урок не задался с самого начала.

– Что с тобой, Жан-Пьер? – спросила она, уловив, наконец, безрадостное настроение своего ученика.

– А вы не бросите меня, мадемуазель де Лоранс?

Изабель улыбнулась:

– А почему я должна тебя бросить?

– Вы не уедете, как мсье Бравински? Его тоже все любили, но он уехал…

– Что ты такое говоришь? Куда он мог уехать? У нас через час репетиция, мсье Бравински, вероятно, уже в оркестровой яме.

– Нет, сегодня утром все сказали, что он уехал в Швейцарию.

Изабель удивлённо посмотрела на мальчика:

– Ты ничего не путаешь?

Жан-Пьер отрицательно мотнул головой.

Изабель вышла из гримёрной и прямиком направилась к своей подруге Мари Кортес, которая, как она полагала, могла быть в курсе неожиданных утренних событий, так сильно взволновавших маленького Жана-Пьера. Мари увлечённо распевалась, наполняя воздух своим нежным бархатистым контральто.

– Мари, прости, что отвлекаю тебя, но мсье Бравински… Ты что-нибудь знаешь о нём?

Маленькая корсиканка удручённо вздохнула и, указав подруге рукой на кресло, ответила неохотно и не сразу:

– Он уехал рано утром.

– Ничего никому не сказав?

– Ты ведь знаешь, что творится вокруг после появления второго статута. На днях в Виши интернировали известного адвоката, если я не ошибаюсь, французского гражданина.

– Но это Виши!

– Кто знает, что случится в Лионе… Мсье Бравински не стал ждать, и я полностью его поддерживаю: он выбрал верный путь. Не сегодня завтра начнут повсеместно интернировать французских граждан или, что ещё хуже, лишать их гражданства и тогда… Не время теперь служить искусству, надо спасать свою жизнь.

– Да, я понимаю. Но кто будет дирижировать? Премьера через неделю.

– Мсье Шантен.

– Шантен?! И как директор это стерпел?

– А у него был выбор?

Оноре Шантен слыл неплохим дирижёром, однако, его скандальная репутация закрыла перед ним двери многих французских театров, и в итоге он оказался в Лионе в роли первой скрипки, успев за полгода настроить против себя весь оркестр и половину труппы. Директор не любил Шантена, но терпел в силу безвыходного положения и вот теперь вынужден был в срочном порядке назначить его новым дирижёром из-за страха сорвать намеченную на начало декабря премьеру. Данное решение было настолько же оправданным, насколько и странным. Таким же странным, какой была личность самого директора оперы мсье де Бардена. Он не был закоренелым петенистом, однако, все указания правительства выполнял аккуратно и доброхотно и даже опережая некоторые из них. Поговаривали, что он давно косился на дирижёра-еврея, недвусмысленно намекая ему на возможность скорой отставки с вытекающими из неё печальными последствиями, отчего бедный Бравински вынужден был бросить всё и спешно ехать в Швейцарию, отдавшись во власть неизвестности своей дальнейшей судьбы.

В итоге несчастный оркестр впал в руки ненавистного Шантена, что грозило рано или поздно разразиться громким скандалом, способным нанести репутации известного оперного театра непоправимый вред. В такой ситуации никто не брался гарантировать успех новоиспечённой «Травиате», равно как и намеченной на весну следующего года «Аиде».

Последние полтора года даже во время тотального застоя в опере Лиона предпочтение отдавалось исключительно итальянским шедеврам. Было ли это продиктовано близостью итальянской зоны либо вкусами часто посещавшего Лион высокого чина из Виши – неизвестно. Но на сцене один за другим блистали бессмертные творения Верди и Россини, и, казалось, разборчивая лионская публика пересмотрела абсолютно все постановки за исключением «Иерусалима» и «Набуко», не увидевших свет по известным всем причинам.

Несмотря ни на что, время шло своим чередом. Мсье Шантен наслаждался внезапно свалившейся на него властью, сопровождавшейся непрерывными склоками и жалобами, от которых нервы у всех были на пределе. В гримёрных то и дело вспыхивали дискуссии, и к концу декабря два тенора и один альт покинули труппу, объяснив свой уход «нежеланием работать в невыносимых условиях». На самом деле причина была иной, но о ней не говорили никак, разве что шёпотом и по секрету, тем не менее скоро всем стало известно, что эти трое ушли в Сопротивление, присоединившись к одной из действовавшей в свободной зоне подпольных групп.

Это известие ошеломило Изабель, сильно подорвав её душевный покой. Как и многие другие добропорядочные дети Франции, Изабель не хотела мириться с мыслью о пассивности и непротивлении. Она не хотела ждать, однако, ждала, коря себя за то, что не в силах была изменить. Несчастная делилась своими терзаниями с родными и друзьями, но далеко не все разделяли её беспокойство. Мари, напротив, пугала подругу своей горячей решимостью, и в итоге Изабель замкнулась в себе, решив дождаться момента, когда её мысли и чувства примут, наконец, осязаемые очертания. И этот момент не стал долго испытывать её терпение.

2. Пробуждение

К концу декабря Изабель отправилась на рождество к своей кузине, давно променявшей суету Лиона на тихую жизнь в окружении лавандовых полей. После обмена пылкими приветствиями кузина напоила Изабель довоенным чаем с местными булками и принялась рассказывать обо всех родственниках и знакомых, которых Изабель когда-либо знала. Она готовилась говорить бесконечно и могла бы проговорить до вечера, если бы её вовремя не остановили. В середине повествования о непутёвом муже двоюродной тётушки – имя которой Изабель никак не могла вспомнить – дверь в комнату приоткрылась, и перед Изабель возникла незнакомая маленькая девочка. Изабель удивлённо посмотрела на кузину, а та почему-то смутилась и, как бы извиняясь, сказала:

– Познакомься, Белла, это Софи – племянница Жерома.

– У Жерома есть племянница?

– Да…, привезли недавно из Тулузы… Там сама знаешь, какая ситуация…

Изабель не знала, какая ситуация в Тулузе.

– Я достала к празднику небольшую индейку, – быстро продолжила кузина. – Знаешь, на рынке в Шапоне можно достать что угодно!

– Где это? Ах, я же привезла вам кое-что. Если бы я знала, что здесь Софи, то захватила бы ещё и конфет.

Видя замешательство кузины, Изабель решила повременить с расспросами насчёт неизвестной ей доселе племянницы Жерома, ибо Клара умела хранить молчание, если речь шла о делах, чересчур для неё важных.

Софи оказалась милым ребёнком с большими синими глазами и коротко остриженными каштановыми волосами. На вопрос Изабель, почему девочка носит такую причёску, кузина ответила, что малышка была серьёзно больна…

Спустя два дня Изабель вернулась в Лион, и вскоре её мысли о маленькой Софи поглотила оперная суета. Она вспомнила о племяннице Жерома лишь спустя месяц, когда на её глазах разыгралась безобразная сцена, ставшая последней каплей в её мятежном ожидании.

Как-то утром перед очередной репетицией Изабель непривычно долго задержалась дома. У неё болел зуб, и она никак не могла отыскать нужного лекарства. Отчаявшись его найти, она наспех обмотала вокруг шеи толстый шарф и выскочила на улицу, надеясь заглянуть в соседнюю аптеку. Однако и это её намерение осталось без плода – аптека была закрыта. Изабель безуспешно дёрнула за ручку двери и собралась уходить, как вдруг заметила за стеклянной витриной чей-то силуэт. Она постучала по стеклу, и вскоре в дверном проёме показалась голова аптекаря.

– Мадемуазель де Лоранс, простите, но мы закрыты.

Аптекарь говорил шёпотом, искоса поглядывая в глубину комнаты.

– Мсье Фавер, мне бы лекарство от зубной боли…

– Сожалею, мадемуазель, но мы закрыты.

– И как надолго?

– Простите, надолго, может быть, навсегда…

– Но…

– Простите, мадемуазель. У меня всего час, мне нужно собрать вещи.

– Вас интернируют?

– Нет, слава Богу, но мы не можем рисковать. Вчера мы узнали, что арестовали наших родственников. Мы перебираемся в итальянскую зону, а потом постараемся выехать в Швейцарию.

– А это… разумно?

– Кто знает, что теперь разумно, простите, мадемуазель. Прощайте.

Дверь захлопнулась. Изабель ещё немного помедлила и направилась к ожидавшему её такси, как вдруг дорогу ей перегородил полицейский фургон, из которого выскочили несколько человек в униформе и устремились к аптеке мсье Фавера.

– Немедленно откройте, полиция!

Окрик, открывающий без ключа любые двери, на этот раз не возымел действия, и полицейские бросились к чёрному входу. Вероятно, там завязалась потасовка, ибо до Изабель донёсся детский плач и женские крики, а спустя мгновенье она увидела, как полицейские тащат к машине двух женщин и ребёнка, за которыми в ужасе бегут мсье Фавер и его жена.

– Мила, Мила, постойте, куда вы их увозите? Это моя сестра… Мила!

– У них нет французского гражданства. Все евреи без французского гражданства подлежат обязательному интернированию. Ваш час тоже скоро пробьёт.

Процессия начала собирать зевак, и полицейские, с силой оторвав родственников друг от друга, поспешно затолкали несчастных в фургон и укатили прочь. Бедный Фавер в отчаянии рвал на себе седые волосы и беспомощно воздевал руки вслед уехавшего автомобиля.

– Мила, Мила… Как же мне теперь ехать?..

Его попытались утешить, но он не реагировал и продолжал смотреть на дорогу, громко повторяя имя сестры.

Поднявшись в свою гримёрную, Изабель разрыдалась. Её всхлипывания привлекли внимание проходившей по коридору Мари, которая не замедлила поинтересоваться причиной столь непредвиденной меланхолии. Она напоила Изабель водой и потребовала немедленных объяснений. Изабель объяснила как могла.

– Его сестру с дочерью и внучкой… Куда их увезли, Мари? Куда их всех увозят?.. В немецкую зону?

– Нет, Белла, здесь, в свободной зоне есть лагеря для евреев.

– Лагеря? Какие лагеря?

– Мы не говорили прежде с тобой на эту тему…, ты была не готова.

– Но тебе откуда это известно?

– От Луи… Помнишь, я говорила тебе о нём?

– Да, помню, а что он ещё тебе рассказывал?

– Многое, Белла, многое… Хочешь узнать?

– Сейчас, дай мне минутку.

Изабель замолчала и, пытаясь успокоиться, тяжело вздыхала, глядя на мелкий, сыплющий за окном, дождь. Мари тоже молчала.

– Знаешь, Белла, – начала она вновь после долгой паузы, – я всегда говорила, что никто не может оставаться в стороне от этих событий. Это невозможно – видеть и ничего не делать, иначе эта проклятая война никогда не закончится!

– Мари! – вскричала Изабель. – Я постоянно прошу Бога показать мне, что я должна делать!

– И что?

– Думаю, сегодня я, наконец, это увидела. Я больше не сомневаюсь и не колеблюсь ни секунды, но я не знаю, с чего начать… Я вообще ничего не знаю!

– Приходи ко мне в понедельник вечером, я тебя кое с кем познакомлю. Возможно, вместе мы придём к какому-нибудь решению.

3. Начало

Изабель редко бывала у подруги. Большей частью она жила изолированно ото всех, регулярно навещая лишь своих родителей и сестру, живших здесь же в Лионе в старой части города в родовом особняке эпохи Наполеона III. Сама же Изабель снимала квартиру неподалёку от оперы и пышного сквера, в котором и проводила всё своё свободное время. Однако в тот значимый для Изабель вечер это уединение, равно как и размеренная жизнь, было нарушено внезапно свалившимися на неё планами.

Вместе с Мари Изабель ждали ещё пять человек, одним из них был тот самый Луи, о котором Мари столько рассказывала подруге в перерывах между репетициями. После взаимных представлений Луи быстро перешёл к сути наболевшего вопроса, из чего Изабель узнала, что он и его друзья состоят в Сопротивлении, борясь с нацистским и вишистским режимами всеми известными истории способами. Он не стал посвящать Изабель во все их детали, ограничившись в конце своего повествования фразой:

– Сопротивление – это не только борьба с оружием в руках, мадемуазель де Лоранс. Это ещё и возможность спасать тех, кто страдает в это время больше всех остальных.

– Да, я понимаю, мсье Леклер. Я понимаю, что есть люди вроде вас, готовые рисковать своей жизнью и свободой, знающие, что нужно делать, смелые и отчаянные. Но я что могу сделать? Как я могу кого-то спасти?

– Мадемуазель де Лоранс, на защите таких, как ваш мсье Фавер, стоят самые обычные люди, не военные и часто даже не сопротивленцы. Я не скажу, что они чересчур смелые и отчаянные, нет. Они просто хотят спасать и делают всё, что в их силах. Да, это риск, но на войне мы все рискуем ежечасно. Сколько людей погибло в сороковом во время бомбёжек…

– И как происходит это спасение?

– По-разному. Иногда тех, кому грозит интернирование, прячут в укромных местах, снабжают поддельными документами, а потом переправляют заграницу. Чаще всего – в Швейцарию и Испанию, ещё в Англию и Штаты, если это возможно… Сотрудники ОЗЕ всеми правдами и неправдами вызволяют еврейских детей из транзитных лагерей и пускают их позже по той же схеме: укрытие, документы и переправка. Другого пути пока не существует.

– ОЗЕ?.. Простите…

– Вы никогда не слышали об ОЗЕ? Расскажи, Себастьян.

Изабель посмотрела на приятного молодого мужчину, сидящего напротив неё и внимательно следившего за каждой её реакцией.

– Это Организация помощи еврейским детям, – ответил Себастьян мерным спокойным голосом, не сводя с Изабель своих красивых тёмных глаз. – Она зародилась в Петербурге в 1912 году силами русских врачей, а в двадцатые переехала в Берлин под покровительство Альберта Эйнштейна. В тридцать третьем, когда к власти пришли нацисты, ОЗЕ переместилась в Париж, там помогала детям еврейских беженцев из Австрии и Германии. Теперь в Париже она на нелегальном положении. Здесь же у неё пока руки не связаны. Пока… Если можно так сказать, ОЗЕ в нашем городе находится под патронажем всеобщего союза евреев Франции. Вы слышали о таком? Нет. Его верхушка базируется в Лионе. Любопытно всё-таки ведёт себя наше новое правительство: терпит существование еврейского союза, одновременно интернируя тех, чьи интересы он защищает. Вы не находите, что здесь что-то не так?.. Ну, да ладно.

Наступила пауза. Изабель не находила уместным делиться своими замечаниями по поводу только что полученной ею информации. Эта информация была слишком нова для неё, и слишком не готова была Изабель её услышать. Она с горячностью теперь перебирала в мыслях то, о чём ещё полчаса назад не имела ни малейшего понятия: транзитные лагеря, ОЗЕ, убежища для детей и взрослых. Её мучил лишь один-единственный вопрос, который она не осмелилась озвучить перед своими новыми знакомыми: почему так долго она ничего обо всём этом не знала. Мари и все остальные не стали торопить Изабель с поспешными ответами и перешли к обсуждению других злободневных тем, дав тем самым последней возможность справиться со своими эмоциями и собраться с мыслями. Изабель слушала краем уха их реплики, попутно отмечая для себя, что Мари уже давно вносит в деятельность ОЗЕ свою посильную лепту.

– Скажи, Мари, – шепнула Изабель подруге, улучив для этого удобный момент. – Почему мы раньше с тобой этого не обсуждали? Почему ты мне ничего не рассказывала?

– Я уже говорила: ты не была готова. Да и притом не ты ли повторяла мне сотни раз, что всё на этой земле делается в своё время?! Полагаю, твоё время, наконец, настало и именно сейчас.

– Скажи, что ты делаешь? Ездишь по транзитным лагерям и вызволяешь оттуда малюток?

– Нет. Я нахожу для них новые тайные укрытия. Ты сможешь делать то же, что и я, если возьмёшься за это дело.

– Конечно, возьмусь. Но почему я не могу, к примеру, ездить по лагерям, как сестра милосердия?

– Вы слишком известны, мадемуазель де Лоранс, – вмешался в разговор Луи. – Так не пойдёт. У нас есть сёстры милосердия и врачи, которые прекрасно справляются со своими обязанностями. Вы им поможете, если откроете новые пути отхода. У вас есть, полагаю, достаточно связей и не только в Лионе. Подойдёт всё: приюты, монастыри, приёмные семьи, готовые рисковать. Уже спасены десятки детских жизней.

Изабель живо представила себе маленькую Софи и замешательство кузины. Она всё поняла.

– Но почему только дети? – спросила она, чувствуя нарастающее волнение. Изабель уже видела себя стоящей на стезе спасения, однако никак не могла осознать свою роль и своё место в этом великом и опасном деле. – Почему не взрослые тоже?

– Детей легче спрятать и потом… несравнимо легче получить разрешение на их вывоз из транзитного лагеря для оказания необходимой помощи. Вы должны принять для себя решение, мадемуазель де Лоранс. Да, это непросто: вишистская милиция порой наступает на пятки. Но если не мы, то кто?

– Я здесь, чтобы остаться, – ответила Изабель, стараясь придать своему голосу необходимую твёрдость. – Я не могу просто жить и ничего не делать.

– Хорошо. Теперь вы знаете всех нас и всегда можете рассчитывать на нашу помощь и наши советы.

– Кажется, я знаю, кто может дать мне первый совет, – сказала Изабель Мари, когда все разошлись.

– Кто же?

– Моя кузина Клара. На рождество я познакомилась в её доме с маленькой девочкой. Клара настаивала, что это племянница её мужа, но я точно знаю, что у Жерома нет племянниц. Это еврейский ребёнок, Мари, и я заставлю Клару сознаться в этом. Я съезжу к ней на днях.

Однако ехать никуда не пришлось – совет явился сам. Изабель увидела его на следующий день, выходя из оперы. Навстречу ей со свёртком в руках, сосредоточенно разглядывая витрины магазинов, медленно шла кузина.

– Клара!

Клара вздрогнула и, заметив Изабель, изобразила на лице неподдельную радость.

– Белла, дорогая!

– Как давно ты в Лионе? Почему не сообщила мне о приезде?

– Белла, дорогая, я приехала всего на один день и не хотела тебя беспокоить. Я знаю, как ты занята в театре…

– Клара, послушай: мне нужно очень серьёзно с тобой поговорить.

– Прости, но я должна засветло вернуться домой, – Клара отвела в сторону взгляд и посмотрела на башенные часы. – О, уже без четверти пять!

– Клара, умоляю тебя! Ты нужна мне сейчас как никогда! Прошу, всего полчаса, а потом я отвезу тебя на такси.

– Белла, я не позволю тебе тратиться на меня.

– Ты хочешь меня обидеть?

– Нет, но…

– Тогда идём.

Изабель схватила кузину за руку и, несмотря на её пассивное сопротивление, увлекла за собой в ближайшее кафе. Клара поняла, к чему клонится дело и, не дав Изабель опомниться, поспешила ввести её в курс последних деревенских новостей.

– Клара, – Изабель мягко остановила сестру и пристально посмотрела ей в глаза. Клара забеспокоилась.

– Скажи мне, пожалуйста, Софи – еврейский ребёнок?

Клара вздрогнула, побледнела и, озираясь по сторонам, отчаянно зашептала:

– Тише, Белла, тише! Что ты такое говоришь?

– Никто меня не слышит. Ты сама едва не кричишь. Успокойся. Не говори ничего, просто кивни.

Клара осознала, что её загнали в угол и обречённо повесила голову.

– Я так и знала, – Изабель довольно откинулась на спинку стула. – Но почему ты мне сразу не сказала? Ты не доверяешь мне?

– Прости, Белла, но мы с Жеромом условились никому об этом не говорить.

– Откуда она у вас?

– Жером привёз из-под Тулузы. Его друга и компаньона интернировали прямо у него на глазах. Он чудом успел выхватить Софи, выдав её за свою дочь.

– Теперь понятно.

Изабель медлила, позволяя кузине прийти в себя.

– Прости, что заставила тебя так сильно переживать, но… Клара, дорогая, мне нужен твой совет.

Клара подняла голову.

– Обещай, что в выходные ты приедешь ко мне, обещай немедленно, иначе я уже не знаю, что думать!

Изабель говорила с жаром и нетерпением, которых Клара раньше никогда за ней не замечала. Ей не оставалось ничего, как согласиться.

– Ну а теперь я провожу тебя на такси. Кстати, зачем ты приезжала?

– Купить Софи кое-какую одежду, ведь у неё ничего нет. Бедняжка…

Изабель достала из сумки несколько купюр и протянула их Кларе.

– Нет, нет, я не возьму! – запротестовала та.

– Возьми, я хочу сделать ей подарок. А теперь идём, уже темнеет.

4. Первые хлопоты

В следующий понедельник Изабель вновь была у Мари в окружении своих новых знакомых. Она рассказала им о Софи и о беседе с кузиной, которая, побывав у неё накануне, согласилась на разумное сотрудничество.

– В детстве Клара воспитывалась в католическом пансионе. Она обещала мне сегодня быть там и откровенно поговорить с настоятельницей.

– Этой настоятельнице можно доверять?

– Вполне, она знает Клару много лет и любит как родную.

– Ну, в таком случае надеемся, что у нас появился новый союзник. Браво, мадемуазель де Лоранс! Огромная вам за то благодарность.

Себастьян пристально посмотрел Изабель в глаза, отчего та сильно смутилась.

– Я лишь выполняю своё дело, мсье Бешам, – пробормотала она. – Коль скоро я взялась за него – должна отдать ему всё своё время, а если понадобится, то и… жизнь.

– Когда Клара сможет сообщить вам о своём разговоре с настоятельницей?

– Завтра.

– Если всё выйдет удачно, думаю, мы могли бы отправить в этот пансион несколько девочек. Разузнайте у Клары все детали. Отныне у вас открывается собственная ветвь потайных коридоров, мадемуазель де Лоранс, и я надеюсь, что она будет расширяться. Только прошу вас: будьте осторожны. Неплохо жертвовать своей жизнью ради других, однако помните, что самопожертвование допускается в самых крайних случаях. В остальном ваша жизнь так же ценна для нашего общего дела, как и жизни всех его участников. Обещайте, что будете предельно осторожны.

– Обещаю, мсье Бешам. Да, кстати, я хотела узнать… У Софи нет документов…

– Разумеется. Пора вас с ним познакомить.

Себастьян вырвал из блокнота листок и, набросав на нём несколько слов, протянул Изабель:

– Это адрес человека, который делает новые документы нелегалам и французским евреям, а мы потом переправляем этих несчастных заграницу.

Изабель взяла бумагу и, посмотрев на размашистый почерк Себастьяна, задумалась ненадолго, изучая адрес. Человек, которому он принадлежал, жил неподалёку от центра, что, как отметила про себя Изабель, было весьма удобно для неё, если ей придётся часто к нему обращаться. Она немного удивилась этой мысли, и даже не самой мысли обращения за поддельными документами, а тому, с какой лёгкостью она пришла ей в голову.

– Скажите, – задумчиво произнесла Изабель, прервав оживлённую беседу собравшихся. – Я понимаю, что кажусь вам несколько наивной, но… Для документов ведь необходимы специальные бланки. Их надо где-то доставать…

– Это не наивный вопрос, мадемуазель де Лоранс, – быстро и чётко ответил другой доброволец из ОЗЕ – Арно.

Изабель плохо запомнила этого человека в свой первый визит к Мари и теперь, услышав его голос, подняла голову и посмотрела ему в лицо. Светловолосый Арно – уроженец Эльзаса – вместе с такой же светловолосой Изабель являл яркий контраст на фоне четырёх жгучих брюнетов и медно-рыжего Филиппа. Изабель не смогла сдержать лёгкой улыбки.

– На территории свободной зоны в разных местах работают несколько лабораторий по производству фальшивых бланков. От настоящих их может отличить разве что специалист высокого класса. Хотя бывает всякое. Безусловно, это риск. А нам, в Лионе, ещё и префект в помощь. Вы знали, что сам префект на нашей стороне и, с позволения сказать, активно прикрывает нашу деятельность?

– Но почему же тогда родственниц мсье Фавера?..

– Даже наш префект не всесилен. Время от времени в Лион наведываются овчарки из Виши. Хотя, если не судить слишком уж строго… Знаете, возможно, кому-то это покажется дикостью, но я всё равно скажу: демаркационная линия во многом спасла Францию…

– И то, что её сдали практически без боя? Это её спасло, Арно? Петен покрыл нас всех несмываемым позором.

– Перестань, Филипп!

– А кто, вы думаете, арестовывает евреев в оккупированной зоне, а здесь свозит в транзитные лагеря? Боши? Нет, французы! Французские полицейские!

– Я думаю, после войны будут говорить не только об этом, но и о том, сколько французов участвовало в деле Сопротивления и спасения.

– После войны…

Мари взглянула на Изабель. Ей неловко было, что в её присутствии вспыхнула эта кратковременная перепалка.

– Может, ты нам споёшь, Белла?

– О, да, мадемуазель де Лоранс, окажите милость! Я никак не попаду в вашу оперу. Просим, просим!

Изабель смутилась:

– Да, но я…

– Что-нибудь лёгкое из последней постановки.

Ей пришлось уступить. Мари села за рояль, и вскоре на разгорячённые сердца полились нежные звуки одной из любимых арий Изабель, так успешно открывшей весенний сезон старой лионской оперы.

На следующий день Клара прислала с Жеромом записку, в которой сообщалось, что настоятельница пансиона готова принимать девочек в возрасте от шести до шестнадцати лет, только не всех сразу, а по одной-две девочки и не чаще одного раза в неделю, чтобы не навлечь излишнего подозрения. Всё складывалось весьма удачно. Изабель передала эту добрую новость Мари и отправилась по данному Себастьяном адресу за новыми документами для Софи.

Дом, указанный на клочке бумаги, располагался в глубине длинного трабуля, связывающего собой улицу Св. Клемента с одним из старейших городских кварталов. Изабель редко приходилось путешествовать по городским лабиринтам, и поэтому на поиск нужной квартиры она потратила около часа, прежде чем, пройдя по безлюдному тёмному коридору, постучала в окрашенную синей краской дверь и услышала торопливую поступь хозяина и его шёпот:

– Кто там?

– Я от Себастьяна Бешама.

Дверь открылась, и Изабель впустили внутрь. Она увидела перед собой человека лет шестидесяти с добрым простым лицом.

– Вы новенькая? – спросил он, как только Изабель назвала своё имя. – Себястьян говорил мне о вас.

– Да, я недавно…

– Прошу вас, проходите.

Он провёл Изабель в небольшую комнату, больше походившую на адресное бюро, угол которой был отведён для фотографирования посетителей.

– Вот тут мы, так сказать, куём новые биографии, – сказал хозяин, следя за взглядом Изабель. – Прошу, садитесь. Себастьян прислал вас за готовыми документами?

– Право, я… я пришла немного не за тем…

– А зачем же?

– Мне нужны документы для девочки.

– Где эта девочка?

– У моей кузины в Эльене.

– Хорошо. Привозите её, я сделаю фотографию и изготовлю новые документы.

– Благодарю вас. Это будет… сколько-нибудь стоить?

– Что вы, мадемуазель! – мужчина развёл руками и рассмеялся. – Что вы! Мы все делаем одно дело. Это не услуга, это необходимость, наша обязанность! Если бы вы знали, сколько несчастных обрело здесь надежду… Вот здесь, в этой комнате. И я сам…

Изабель внимательно посмотрела на хозяина квартиры.

– Я приехал сюда из Бреста в сороковом. У меня ведь тоже новые документы.

– Вы… тоже еврей?

– Да. Но вам лучше не знать моего настоящего имени, вам вообще лучше многого не знать. Называйте меня так, как вам меня представили. Мишель Мартен, верно?

– Именно так.

– Ну вот. Раз уж вы пришли, возьмёте документы для Себастьяна?

– Да, конечно.

Мсье Мартен вынул из ящика письменного стола пачку карточек и, старательно завернув их в бумагу, передал Изабель.

– Скажите Себастьяну, что новые будут готовы не раньше чем через неделю.

– Хорошо.

– Вы можете привести вашу девочку завтра.

– Благодарю вас, я сообщу кузине.

Спустя два дня Изабель вновь сидела в уже знакомой ей комнате вместе с Кларой и Софи. Мсье Мартен сфотографировал малышку, и теперь они все вместе сочиняли ей новую биографию.

– Пусть у неё будет фамилия моего мужа, ведь мы всем говорим, что это его племянница, – тараторила Клара. – Софи де Морьяк, да, Софи де Морьяк. Пять лет, родилась в Тулузе, шатенка…

Мишель виртуозно переносил информацию на новенький бланк. «Вот уж никогда не думала, что мне суждено будет присутствовать при изготовлении фальшивых бумаг», – подумала Изабель.

– Скажите, мсье Мартен, – обратилась она к Мишелю, – как долго мы сможем беспрепятственно пользоваться покровительством префекта?

– Пока существует вишистский режим, мадемуазель.

– А вы полагаете?

– Всё может случиться. Наблюдательные люди склонны считать, что близится нечто страшное.

Изабель покосилась на Клару.

– Что именно?

– Пока я не могу сказать ничего определённого.

– Пожалуйста, расскажите, как там, в оккупированной зоне…

Мсье Мартен отложил документ в сторону и, помедлив мгновенье, ответил:

– Страшно и непонятно. Каждую минуту приходится ждать, что за тобой придут полицейские, арестуют и увезут неизвестно куда. Хотя известно, конечно. Для начала тебя везут, к примеру, в Дранси или Питивье… Один из этих кошмаров, о котором я знаю лишь понаслышке. Мне удалось уехать до начала всего этого ужаса, в то время, когда у евреев стали отбирать их имущество. Но одно дело – потерять имущество, а другое – жизнь.

Мишель подсел ближе к женщинам и добавил вполголоса, как если бы его мог услышать кто-то из посторонних:

– Сюда почти каждый день прибегают несчастные в поисках укрытия. Каждый раз они приносят с собой новые вести.

– А как же демаркационная линия?

– Всегда найдётся тот, кто рискнёт провести вас в обход всех постов. За разумную плату, конечно. А порой и за неразумную.

Мужчина тяжело вздохнул, но вскоре улыбнулся и, хлопнув себя по коленям, добавил почти весело:

– Ну, да ладно, дело в шляпе. Осталось прикрепить фотографию. Если мадемуазель сможет прийти за бумагой завтра, будет очень хорошо!

На следующий день Изабель забрала документ, а ещё через несколько дней привела к Мишелю четырёх испуганных худеньких девочек, вызволенных её соратниками из транзитного лагеря, чтобы потом с новыми бумагами отправить их в пансион под кров пожилой настоятельницы, не побоявшейся принять на свои плечи столь непростую обязанность.

5. Прозрение

Постепенно Изабель настолько привыкла к своей новой миссии, что начинала скучать, если несколько дней оставалась без дела. Однако такое затишье случалось крайне редко. Хорошо отлаженный механизм тайных коридоров спасения действовал безотказно, возвращая надежду и жизнь не только детям из транзитных лагерей, но и тем, кому удавалось пересекать демаркационную линию, вырвавшись из цепких когтей лютующей оккупации.

В целом события развивались довольно неплохо, особенно учитывая тот факт, что администрация Лиона в большинстве своём стояла на стороне ОЗЕ и прочих, кому небезразлична была судьба гонимых детей Израиля. К сожалению, львиная доля вишистского протектората не могла похвастать подобным благословением, отчего еврейские беженцы, целыми семьями прибывающие во Францию из разных концов Европы, безжалостно свозились в транзитные лагеря. Их несчастную компанию нередко разделяли лишённые своего гражданства французские евреи, совсем ещё недавно свято верившие в то, что правительство маршала Петена никогда не посягнёт на это их единственное и непогрешимое доселе право.

Изабель постаралась задействовать все свои связи, гарантировавшие беженцам до отправки их в Швейцарию и Испанию более или менее безопасный приют в пределах свободной зоны. Помимо Клары и настоятельницы женского пансиона в круг доверенных лиц Изабель вошли в основном представители лютеранской и католической церквей, а также её близкие и дальние родственники, живущие за пределами Лиона, среди которых активную позицию занимали приверженцы генерала де Голля.

Вышеперечисленные патриоты прятали изгнанников в своих домах до тех пор, пока последним не выпадал счастливый билет на переезд в более надёжное укрытие. К тому времени очередной статут лишил работы тех, кого обошли стороной несколько предыдущих, и Изабель искренне радовалась за мсье Бравински, который так вовремя успел покинуть Лион.

К началу мая на счету мадемуазель де Лоранс уже числились тридцать два ребёнка, спрятанных ею в разных уголках её тайной сети. Она завела на каждого краткое досье с указанием его подлинного имени и имён его родителей на тот счастливый случай, если разлучённым войной семьям когда-либо удастся встретиться. Изабель положила досье в жестяную коробку и спрятала в своём старинном детском тайничке в родительском саду. Мадам и мсье де Лоранс по-прежнему не были посвящены во все детали опасного предприятия, целиком и полностью поглотившего их дочь, однако, всякий раз, когда Изабель навещала их, она видела и чувствовала, что всё в доме пронизано отчаянным беспокойством за её судьбу. О чём бы ни говорили в семье де Лоранс, разговор неизменно сводился к еврейскому вопросу.

– Не понимаю, чем они думают. Отбирая у евреев предприятия, они и французов обрекают на безработицу.

– Евреи тоже французы, папа. Петен безжалостно уничтожает и рушит Францию.

– Петен не француз ли? Не понимаю.

– Стало быть, не француз. Поэтому каждый из нас сегодня должен делать то, что ему по силам, чтобы…

– Белла, дорогая, прошу тебя! Не каждый может понять, что ему по силам. Я так боюсь за тебя!

– Не надо бояться, мама. Мне ничто не угрожает.

После подобного рода реплик Изабель всегда направляла беседу в другое русло, и её инициативу обычно поддерживали.

– Вчера вновь повысили цены на продукты.

– О да. Слава Богу, мы не голодаем. Во многом благодаря тебе, дорогая! Ведь папины клиенты теперь так редко появляются. Кому нужен адвокат во время войны?

Примерно так проходили все воскресные обеды семьи де Лоранс. Но однажды Изабель решила прояснить ситуацию и, оставшись наедине с отцом, поведала ему о своём тайном списке.

– Обещай мне, что сохранишь его во что бы то ни стало. В этой коробке – детские жизни. Если вдруг… если вдруг мне не суждено будет дожить до конца войны, ты обязательно должен будешь всех разыскать. Я верю и знаю, что мы всё равно выстоим перед бошами, потому что у нас – человечность, а человечность охраняется Самим Богом!

Отец слушал не перебивая.

– Делай, что можешь, остальное сделает Бог, – заключил он, тяжело вздохнув. – Белла, я хотел тебе сказать…, наш дом открыт для них. Я понимаю, мы всегда на виду, здесь не так безопасно, возможно, но всё же… Я поговорю кое с кем из своих клиентов.

Так у Изабель появились новые союзники. И весьма кстати, поскольку из оккупированной зоны всё чаще стали поступать тревожные известия. Себастьяну сообщили, что в Польшу периодически отправляются товарные составы, вывозящие заключённых из Дранси и других лагерей. При этом лагеря тут же пополняются новыми людьми.

– Почему в Польшу? – не раз спрашивала Изабель, но её вопрос всякий раз повисал в воздухе. Никто из её окружения толком ничего не знал. Все понимали, что творится что-то неладное, и трудились не покладая рук.

Самой сложной задачей для Изабель было убедить детей в том, что они расстаются со своими родителями не навсегда. Она сама в это верила с трудом, а в конце июля эта вера угасла почти совершенно.

Всё началось с неожиданной встречи Изабель с маленьким мальчиком, на которого она натолкнулась в трабуле, возвращаясь от мсье Мартена с документами для очередной партии спасённых детей. Мальчик сидел, прижавшись спиной к тёмной стене и положив голову на руки. Изабель чуть тронула его за локоть, и ребёнок поднял голову.

– Добрый день, мадам, – сказал он.

– Уже вечер, малыш. Что ты делаешь здесь один?

– Жду папу.

– А где твой папа?

– Не знаю. Он сказал мне, чтобы я бежал сюда и ждал его здесь. Это ведь Лион?

– Лион. Ты откуда?

В сердце Изабель закралось подозрение.

– Из Парижа. Мы с папой должны были ехать куда-то на поезде, но папа что-то сказал полицейскому, и он позволил нам не ехать. Потом добрый мсье показывал нам дорогу, а потом другие полицейские погнались за нами и закричали «Стой!» Я слышал, как они стреляли в нас. Мы с папой побежали, но папа не может бегать так быстро, как я. Он устал и лёг на землю. Я говорил ему: «Папа, вставай!», а он сказал, чтобы я бежал в Лион и ждал его там.

Изабель присела рядом с мальчиком. Из его сбивчивого рассказа она поняла главную мысль: они с отцом бежали из зоны оккупации, сумели перейти демаркационную линию, но в свободной зоне столкнулись с патрулём, и отец, если он жив, теперь находится в руках вишистской милиции. Единственное, что ему было уготовано – это оказаться в одном из транзитных лагерей свободного юга, а потом – в Дранси.

– Вот что, малыш, – сказала Изабель, поднимая ребёнка, – сейчас мы пойдём ко мне домой, и я угощу тебя чаем с булочками. Ты любишь булочки?

– Да! А как же папа? Он найдёт меня?

– Найдёт. Ведь он велел тебе ждать его в Лионе, а не в трабуле. Идём.

И Изабель, взяв мальчика за руку, быстро зашагала к выходу из мрачного тоннеля.

Дома она выкупала и накормила своего маленького гостя, чему последний несказанно обрадовался. Было очевидно, что он долгое время был лишён этих простых радостей. После ужина мальчик рассказал Изабель, что его зовут Матье Шпигель, что он жил в центре Парижа с родителями и старшей сестрой, но однажды рано утром в их квартиру пришли полицейские и велели собирать вещи. Потом они посадили всех в машину и увезли на большой стадион. Там, по словам Матье, они пробыли несколько дней. Там же он потерял из виду мать и сестру. Отец объяснил их исчезновение болезнью обеих. Как-то поздним вечером он взял сына на руки и ушёл со стадиона. Подробностей этого ухода Изабель так и не смогла добиться. Единственное, что ей удалось понять, так это то, что им помог какой-то полицейский – один из тех, кто день и ночь зорко стерёг великое множество пленников. Потом был долгий путь по оккупированной территории, большей частью по ночам, вслед за отважным проводником, после чего, наконец, перед беглецами замаячили огни возможной свободы. Но когда они подходили к окрестностям Лиона, их настигли люди в форме. Остальное Изабель было известно. Что случилось с отцом – Матье не знал. Он бежал стремглав, как тот ему велел. На бегу он, правда, пару раз обернулся, но отца не увидел. В довершении рассказа мальчик вынул из кармана своей курточки небольшой лоскуток и, протянув его Изабель, спросил:

– Скажите, мадам, а здесь мне надо это носить?

На ладошке лежала вырезанная из жёлтой ткани звезда Давида с надписью «еврей». Изабель постаралась скрыть от ребёнка своё волнение.

– Нет, не надо, – ответила она, не отводя глаз от звезды.

– Вот хорошо! – воскликнул малыш. – А то я всегда боялся, что булавка раскроется и проткнёт мне сердце!

Изабель улыбнулась сквозь слёзы: как наивен был этот страх по сравнению с реальной опасностью, чёрной тучей нависшей над маленькой кудрявой головкой.

Изабель почти не надеялась, что отцу и сыну суждено будет когда-либо встретиться. Тем не менее, следующим утром она отправилась к Мишелю Мартену и сообщила ему всю информацию о найденном ею в трабуле ребёнке, которую Мишель незамедлительно передал другим сотрудникам ОЗЕ, посещавшим транзитные лагеря. В тот же день она попросила у Себастьяна разъяснений по поводу произошедшего в Париже. Себястьян располагал некоторыми сведениями, и то, что он сообщил, повергло Изабель в шок.

– Это была облава. Всех арестованных свезли на зимний велодром и продержали там несколько дней. Всех: женщин, мужчин, детей, стариков. Практически без еды и воды. И всё это сразу после Дня независимости! А потом развезли по лагерям вблизи Парижа.

– Но почему?..

– Почему? Ты спрашиваешь: почему? Изабель, это не первая облава, хотя и самая крупная, пожалуй. Мне сказали, многих евреев спрятали парижане, сорвав грандиозные планы бошей.

– Себастьян, скажи мне, кто арестовывал этих людей?

– Не догадываешься?

– Французская полиция?

– Она самая.

Наступила продолжительная пауза. Себастьян напряжённо всматривался в несущиеся по небу облака, он не решался поведать своей соратнице главную новость. Однако молчание затянулось, и оба чувствовали неловкость.

– В лагерях под Парижем они долго не задерживаются. Ты знаешь, куда их потом отправляют? – спросил Себастьян, не глядя на Изабель.

– Ты говорил, что в Польшу, в трудовые лагеря.

– Я так думал раньше…

– А теперь? Себастьян…

– Видишь ли…, в Польше нет никаких трудовых лагерей. И в гетто их тоже не свозят.

– Куда же?

– В Польше недалеко от городка Освенцим есть лагерь. Его построили ещё в сороковом для осуждённых и военнопленных. Печально известный лагерь… Его можно называть по-разному, но, пожалуй, самое подходящее название для него сегодня – это лагерь смерти.

Изабель вздрогнула.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что у попавших туда людей практически нет шансов. В особенности у евреев и цыган.

– Их там… расстреливают?

– Нет. Их там душат газом в специальных камерах. А трупы потом сжигают в огромных печах.

Изабель не была готова к такому пояснению. Она поднялась и осталась стоять неподвижно, опершись рукою о спинку кресла, не в силах продолжать эти мучительные откровения.

– Откуда тебе это всё известно? Может быть, это ложь? – она с надеждой посмотрела Себастьяну в глаза. – Как ты можешь быть уверен?

– Эти сведения получены от польских партизан. Они знают наверняка. Арестованных с Вельдива, скорее всего, уже нет в живых. Рассказывать тебе дальше?

– Рассказывай.

Изабель удалось взять себя в руки.

– Есть мнение, что душегубка была построена специально для уничтожения евреев… Всех евреев Европы. Представляешь, Изабель? А в камере можно умертвить сразу несколько десятков людей за один раз. Известно, что из лагерей в Польшу сначала отправили взрослых, а потом детей, дня через три. И этот поток будет нескончаем.

Изабель вновь опустилась в кресло. Она была опустошена.

– И это делают люди…

– Да, люди, к сожалению. Пока они господствуют в оккупированной зоне. Представляешь, если вдруг они прорвутся сюда? Мы должны утроить свои силы. Кстати, где сейчас твой малыш?

– Я отвезла его к своим родителям. Мишель делает ему новые документы, а мой отец взялся придумывать новую биографию. Впрочем, это то, чем он занимается последний месяц: сочиняет новые биографии на любой возраст и вкус.

– Благослови его Бог!

6. Кардинальные изменения

Следующую неделю Изабель была сама не своя. В каждом новом документе, в каждом спасённом ребёнке ей виделся польский лагерь смерти. Мари старалась вывести подругу из оцепенения и, в конце концов, решила её побранить.

– Я понимаю, Мари, но дай мне время, – отвечала Изабель на её укоры.

– У нас нет этого времени, Белла, это реальность, в которой нам надо как-то жить. Кстати, о Матье: я нашла арабскую семью в Брине, готовую принять его и ещё одного мальчика. Отвезёшь их туда? Надо постараться распределить мальчишек по мусульманским семьям.

– Конечно, отвезу. Настоятельница пансиона просила передать, что сможет принять ещё пять девочек.

– Это хорошая новость.

Подобные диалоги случались между подругами ежедневно. Ежедневно появлялись новые гонимые войной беженцы и обсуждались новые пути их спасения. Регулярно пополнялась и тайная картотека Изабель, в которую она помещала все сведения о своих подопечных: их настоящие и вымышленные имена, адреса их приёмных семей, приютов, пансионов и школ. Помимо детей из транзитных лагерей, среди спасаемых бывали и взрослые, изредка целые семьи, поток которых увеличился в несколько крат после «весеннего ветра». С ними дела обстояли сложнее, но, к счастью, наряду с пополнением новоприбывших ширился и список их спасателей. И происходило это не только благодаря обычному человеколюбию, но и тому, что многие поддержавшие в своё время маршала Петена французы теперь отворачивались от него. Множился патриотизм уставших от военных невзгод людей. Многочисленные группы французских сопротивленцев, объединённые общими целями и стоящим во главе движения руководством, полнились новыми силами и новыми возможностями.

У Изабель же в начале августа появился очередной союзник из бывших клиентов её отца, которому мсье де Лоранс помог некогда выиграть крупную тяжбу. Этот почтенный господин имел в собственности гостиницу в предгорье Альп, приносившую ему до войны немалый доход. Теперь же его дела пришли в упадок, и после непродолжительных переговоров мсье Токма согласился поселить в своём шале еврейских беженцев. Последние прибывали в гостиницу с поддельными документами под видом ищущих спокойствия французов, остро нуждающихся в свежем горном воздухе. Крамольных подозрений эти постояльцы не вызывали в силу изолированности своего пристанища и неоценимой помощи со стороны лионской администрации. Одновременно гостиница могла принимать до сорока постояльцев, но, учитывая условия военного времени, желающих найти в ней приют оказалось не менее ста. Путь в этот альпийский уголок беглецам указывался разными ориентирами, среди которых заметную роль играл небезызвестный Союз израильтян Франции, возникший на волне вишистской политики и заменивший собой довоенные еврейские организации.

Союз худо ли бедно координировал действия добровольцев, связывая их в единую неразрывную сеть. Эта связь приобрела особенную ценность во второй половине августа после обрушения основной надежды спасаемых и спасающихся: Швейцарская Конфедерация по только ей одной известной причине закрыла свои границы для евреев. Все разом почувствовали, что для свободной зоны готовится тщательно продуманная западня.

Изабель и Мари узнали эту печальную новость от Филиппа во время очередного обсуждения своих насущных вопросов.

– Но как же так? Выходит, отныне у них один выход: прятаться здесь и ждать окончания войны.

– Слава Богу, рядом с нами Альпы, Мари. В горах всегда найдутся тайные тропы и проводник, готовый провести по ним беглецов.

– За разумную плату, конечно, а порой и за неразумную, – повторила Изабель слова Мишеля Мартена.

– О да, Изабель! Но мы стараемся найти проводника без платы. Сегодня Пьер хочет ехать в Швейцарию для налаживания новых контактов.

Пьер вернулся спустя несколько дней вполне довольный своей поездкой, открывшей перед группой Себастьяна Бешама не только новые пути спасения в обход пограничных постов, но и связи с надёжными пограничниками, отказавшимися соблюдать предписания своего руководства. Этой информации ждали не только люди Себастьяна, но и все, кто занимался спасением неугодных Рейху людей.

Однако одной надежды на поддельные документы и верных пограничников было мало. Все осознавали, что при малейшей оплошности на границе беглецов легко могли отослать обратно или передать в оккупированную зону. Поэтому основное внимание уделялось тайным альпийским коридорам. Легально через границу решено было переправлять лишь тех, у кого было больше шансов сойти за природных французов. Были, правда, и те, кто предпочёл вовсе не рисковать и переждать войну во Франции. Но как известно, время часто меняет наши планы.

В конце августа сорок второго в свободной зоне начались массовые облавы, поглотившие семь тысяч еврейских имён. Это заставило многих, намеревавшихся до конца войны не покидать Францию, пересмотреть своё решение. Те же, кому посчастливилось уцелеть во время облав, вереницей потянулись к Лиону, как к спасительному маяку во время смертельно опасного шторма. Гостиница мсье Токма трещала по швам. Хозяину пришлось приспособить под жильё все построенные рядом с ней амбары, гаражи и конюшни, но и этого порой бывало недостаточно.

В сентябре удалось переправить в Швейцарию первую нелегальную группу и, судя по полученным с той стороны сведениям, переправка эта прошла удачно.

Особое внимание Изабель уделяла разрозненным семьям. Она зорко следила за тем, чтобы по возможности ей сообщались точные швейцарские адреса тех, кому благополучно удавалось пересечь границу и немедленно вносила изменения в свой каталог, хранящийся в тайнике родительского сада. Однако благополучно пересекать границу удавалось не всем. С болью в сердце Изабель узнала, что двух женщин, отправленных ею в Швейцарию, пограничники задержали, и судьба их отныне неизвестна.

– Это не твоя вина, – успокаивал Себастьян мятущуюся в переживаниях Изабель, – они сами пожелали переходить легально.

– Да, да…, – соглашалась Изабель. – И не наша вина, что на посту не оказалось нужного пограничника.

– Сколько сейчас в твоём списке детей?

– Сорок один, не считая тех, кого приёмные семьи увезли в Испанию.

– Значит, мы сможем постепенно переправить их через Альпы. Восемь групп по пять-шесть человек. Как ты думаешь?

– Возможно.

– Причём часть из них мы оставим в альпийских деревнях у пастухов.

– Это не опасно?

– Не опаснее, чем находиться здесь.

Спустя некоторое время данный план начал воплощаться в жизнь, и всё бы шло сносно, если бы среди ясного неба однажды не грянул гром.

Одиннадцатое ноября сорок второго года никак не должно было отличаться от других ноябрьских дней. В лионской опере полным ходом шли репетиции очередной премьеры, Изабель давала уроки вокала Жану-Пьеру, обдумывая попутно новые комбинации своей подпольной деятельности, моросил дождь, и директор грозил всех уволить из-за перепалок с Шантеном… Трагическую новость этого обычного, казалось бы, дня Изабель узнала под вечер, по дороге домой.

Отпустив машину, она неспешно шла по опустевшей улице, старательно избегая редких прохожих. Глядя на тёмные окна аптеки уехавшего из Лиона мсье Фавера, Изабель замедлила шаг, с болью в сердце вспомнив безобразную сцену ареста сестры и племянницы последнего. Она не сразу услышала чьи-то быстрые шаги и заметила съёжившуюся фигуру, поравнявшуюся с ней.

– Мадемуазель де Лоранс…

Обернувшись, Изабель увидела рядом с собой Гюстава – самого юного члена группы Себастьяна Бешама, давно мечтавшего присоединиться к боевому отряду, успешно действовавшему на территории Прованс-Альп-Кот-д’Азюр, но Себастьян удерживал его, поскольку Гюстав был незаменим в Лионе.

– Знаете, что случилось сегодня? – спросил Гюстав, склонившись над ухом Изабель.

– Нет, – ответила она насторожившись.

– Боши перешли демаркационную линию. Свободной зоны больше не существует.

Изабель показалось, что она неверно поняла и попросила Гюстава повторить сказанное.

– Мы оккупированы, мадемуазель де Лоранс.

– И что…, что теперь?

– Себастьян просит всех собраться немедленно у мадемуазель Кортес. Изменения будут кардинальными.

7. Жизнь в новых условиях

Как ни заигрывай с врагом, он рано или поздно тебя проглотит. На какие бы уступки перед третьим Рейхом ни шло правительство Виши, в глазах Германии они были ничтожны. Ей не нужна была часть Франции, но вся Франция, целиком и полностью находящаяся во власти адской машины, намеревавшейся в итоге смешать её с прахом.

Однако свет ещё брезжил, ибо немцы не тронули итальянскую зону и позволили даже своим союзникам несколько расширить зону влияния, распространившуюся, в том числе и на Лион. Это гарантировало сопротивленцам некоторую свободу, однако, не искушая судьбу, они предпочли уйти в глубокое подполье. На нелегальном положении оказалась ОЗЕ, и вывоз детей из транзитных лагерей стал невозможен. Худшим было то, что Лион, несмотря на присутствие в нём итальянцев, превратился в центр немецкого гестапо, которое хоть и не в полную силу, но довольно жёстко пресекало любую подозрительную активность.

– Итальянцы мешают бошам разгуляться, и префект всё ещё на нашей стороне, но нам нужны дополнительные лаборатории: возможно, очень скоро мы прекратим получать бланки из префектуры. Лаборатории Мишеля Мартена скоро станет недостаточно, а нам надо готовиться к тому, что поток беженцев увеличится в разы. Понадобятся дополнительные связи и убежища, – констатировал Себастьян Бешам.

– И всё это под носом у немцев, – вздохнула Изабель.

– Да, и всё это под носом у немцев. У кого-нибудь есть соображения по этому поводу?

– Мадам Бертье может принять десять человек в больнице, четверых я вчера отвёз в доминиканский монастырь, они могут взять ещё двоих. Человек тридцать мы развезли по деревням. Себастьян, привлечение новых связей становится опасным.

– Я знаю, Жермен. Вчера мы вновь встречались с архиепископом, он делает всё, что может, но его возможности тоже не безграничны. Что лютеранская церковь, Изабель?

– Там почти в каждой семье есть беженцы, в основном иностранцы. Пастор хочет организовать ещё один приют. Мы сможем перевезти туда детей из приёмных семей. Человек двадцать, полагаю, приют сможет вместить.

Этот второй приют предполагалось открыть за городом в соседней коммуне в пустующем особняке одного из прихожан. Особняк не был рассчитан на большое количество постояльцев, – впрочем, как и первый приют, открытый зимой в пригороде Лиона – тем не менее, укрыв в себе несчастных сирот, эти два приюта позволили спасти и некоторых взрослых, принявших на себя роль воспитателей и обслуживающего персонала. Как долго ещё можно будет обманывать оккупантов – никто не знал, и потому любая мало-мальская возможность была на вес золота.

Не менее ценными были и новые помощники. Порой они находились неожиданно, как бы невзначай. Так, однажды одна из сотрудниц церковного приюта сообщила Изабель, что встретила в городе свою знакомую, приехавшую в Лион из Бельгии по поддельным документам. Вся её семья была арестована, ей самой чудом удалось бежать, и теперь она желает спасать других.

Изабель тут же отправилась по данному ей адресу. Беглянка снимала комнату в рабочем квартале Лиона. Квартирная хозяйка, крайне недоверчивая и неприветливая дама, проводила Изабель до двери комнаты своей постоялицы и, пристально оглядев изысканный наряд гостьи, буркнула что-то неразборчивое и неспешно удалилась. Изабель знала, что приехавшая была хорошей портнихой, и потому явилась к ней под видом клиентки с отрезом материи в руках.

– Добрый день, мадам Ниве, я к вам от мадам…, – и Изабель назвала имя сотрудницы приюта.

Дама сразу поняла, в чём дело и поспешно пригласила Изабель в комнату, намеренно громко заведя разговор о её заказе на тот случай, если кто-то из досужих соседей решит их подслушать. Портниха принялась снимать с Изабель мерки, перемежая громкую речь тихими комментариями.

– Мне хотелось бы хоть чем-то быть полезной, – шептала она, – я сама вырвалась из ада. Мои родители, брат, сестра, тётя – все увезены в Польшу. Но как я могу помочь? Может, начну шить одежду? Ведь у многих, кто скрывается здесь, почти ничего нет.

– Не беспокойтесь об этом, им помогают по мере сил, – раздавался в ответ шёпот Изабель. – Вы можете делать другое. Скажите, к вам часто приходят новые клиентки?

– Сейчас, во время войны?.. Нет, не часто. В основном меня просят перешить что-нибудь для детей.

– Возможно, к вам станут обращаться люди в поисках убежища. Чтобы не вызывать подозрений, станут обращаться только женщины. Вы будете снабжать их нужными адресами. Адреса буду приносить я или кто-нибудь из моих знакомых. Они будут называть моё имя. Возможно, кто-то из ваших редких клиенток тоже сможет нам помочь. Только будьте осторожны.

Отныне адрес мадам Ниве стал известен в широких кругах. Его, как и адреса других сопротивленцев и членов ОЗЕ, сообщал еврейским беженцам Всеобщий Союз израильтян Франции, а порой эти адреса передавались из уст в уста. В помощь Мишелю Мартену в Лионе к концу декабря действовали уже две подпольные лаборатории, выпускавшие поддельные документы и продуктовые карточки. Из мусульманской среды сопротивленцы получали фальшивые свидетельства о рождении, большей частью, для мальчиков и мужчин, от католической – фальшивые свидетельства о крещении, и от всех вместе – кров для обездоленных. Отправки в Швейцарию хоть и очень медленно, но шли своим чередом, чаще всего, тайными тропами во главе с проводниками. Правда, зимой они были весьма затруднительными и опасными, и не только по причине рыскавших повсюду немецких солдат: на одной из основных троп случился обвал, и Себастьян, не желая останавливать процесс, отважился отправить несколько человек легально через границу, возложив попечение о них на верных делу пограничников.

Изабель частенько наведывалась в детские приюты и гостиницу мсье Токма. Все свои более или менее ценные вещи она теперь старалась обменивать на продукты для родных и беженцев. Так поступали все сопротивленцы. На небольших железнодорожных станциях вблизи Лиона такой обмен шёл весьма бойко, и за хорошую вещь можно было легко выручить хлеб или картофель, редко – мясо. Весь обмен совершался доверенными лицами, которых Изабель называла интендантами. Иногда она сама отвозила ценные вещи Кларе, и та меняла их в своей деревне. В один из таких дней на перроне пригородного вокзальчика Изабель натолкнулась на незнакомца, всем своим видом являвшего принадлежность к тем, кого Изабель со своими соратниками уже более года прятала от посторонних глаз. Она научилась различать их в толпе если не по внешности, то по выражению испуганных глаз и мятущемуся взгляду. Изабель попыталась догнать мужчину, но так, чтобы не привлечь внимания прохожих, в особенности разгуливавших по перрону итальянских патрульных. Идя следом за незнакомцем, она увидела, как у того выпал из кармана смятый клочок бумаги и, воспользовавшись этим, окликнула мужчину:

– Мсье, постойте, вы потеряли…

Незнакомец на мгновенье обернулся, но тут же ускорил шаг, стараясь скрыться от преследовавшей его Изабель.

– Мсье, прошу вас, не бойтесь, остановитесь! Мне нужно с вами поговорить, я могу вам помочь.

Последние слова Изабель произнесла, не боясь быть услышанной.

Беглец остановился и боязливо посмотрел на приблизившуюся к нему молодую женщину:

– Чего вы хотите? Кто вы? Что вам нужно?

– Не бойтесь меня, – переводя дыхание, ответила Изабель, протягивая незнакомцу сложенный вчетверо плотный лист бумаги. Мужчина бережно взял его и быстро сунул в карман куртки.

– Я могу вам помочь, – повторила Изабель, многозначительно глядя несчастному в глаза. – Сейчас мы поедем в Лион, и там я поселю вас у хороших людей, у них вы будете в безопасности.

Незнакомец вопросительно посмотрел на Изабель, не понимая до конца, почему та желает ему помочь и так убедительно его в этом заверяет. Было очевидно, что мужчина устал сопротивляться и скрываться. Поколебавшись немного, он последовал за ней без дополнительных расспросов, доверившись ей, как ребёнок. Они добрались до Лиона без приключений и по приезде сразу направились в гостиницу мсье Токма, который смог найти для нового постояльца спокойный тёплый уголок.

Спустя несколько дней Изабель навестила своего нового знакомого. Его звали Шломо Зельман. Тремя месяцами ранее он был арестован в Тулузе и отправлен в Ривзальт, откуда ему удалось благополучно бежать, однако, один из патриотов Петена его предал, и Шломо в итоге оказался в Дранси, но вновь решился на побег. На этот раз с ним бежали ещё двое заключённых, судьба же улыбнулась одному Шломо. Спустя два месяца блужданий по оккупированной территории беглец попал в пригород Лиона, желая попытать счастье в итальянской зоне, и, будучи на полпути туда, встретил Изабель.

– Я безмерно благодарен вам, мадемуазель, – говорил Шломо, держа за руку свою спасительницу, – вы даже не представляете, какое дело вы делаете для всех нас.

– О, если бы нас было больше, – вздыхала в ответ Изабель. – Я хочу просить вас рассказать мне о Дранси. Я много раз слышала об этом лагере, но никто толком не может мне сказать, что там происходит…

– Лучше, мадемуазель, вам о нём ничего не знать, – сказал Шломо, прислонившись к стене и потупив взгляд. – Здесь дело даже не в ужасных условиях, холоде и голоде – всё это можно пережить. Дело в неизвестности, которую переносить куда сложнее. Никто не знает, что ждёт его там, куда суждено ему отправиться следующим поездом.

– Вы о Польше?

– Да, никто этого не знает.

Изабель отвернулась – она знала, что ждёт этих людей в Польше.

– А… ваши родные?..

– Я потерял их во время августовской облавы. Не знаю даже, что с ними теперь стало. Тот клочок бумаги, который вы мне вернули на станции – фотография моих детей. Всё, что у меня осталось…

Изабель захотелось как-то утешить несчастного и, поколебавшись немного, она быстро произнесла, удивляясь собственной решимости:

– Знаете, Шломо, я отправлю вас в Швейцарию, как отправила уже многих до вас. А после войны мы будем вместе искать ваших родных. Чудеса случаются, и я всем сердцем в них верю.

– Нет, нет, мадемуазель, помогите мне лучше добраться до Испании. Я хочу присоединиться к еврейским отрядам, я хочу воевать!

***

Себастьян, узнав о намерениях Изабель, пришёл в ужас.

– И как ты собираешься делать ему документы? Его имя написано у него на лице!

– Будем надеяться, что патрульные не смогут его прочесть, – спокойно ответила Изабель. – Попробуем его как следует загримировать. Ты забыл, где я служу?

– Да здесь бессилен самый искусный грим!

– А вот и нет. Наш гримёр творит чудеса.

– Он в деле?

– Нет, но мы можем его привлечь, его услуги были бы нам очень кстати.

– Это небезопасно, Изабель.

– Можно подумать, всё, что мы делали до сих пор, было безопасно. Я верю, что он пройдёт.

Через три дня Изабель, поработав над внешностью Шломо, сделала ему новые документы на имя Фернандо де Кастильо и отправила его к испанской границе. Спустя какое-то время она получила известие о том, что он благополучно добрался до нужного места.

8. Новые горизонты

К началу сорок третьего года на счету Изабель числилось больше сотни спасённых жизней. Но скольких ещё предстояло ей спасти… А оккупанты наступали сопротивленцам на пятки: к прошлогодним августовским облавам добавилась облава январская, учинённая в Марселе.

– Тысячи арестованных и депортированных! Тысячи! Мы ничего не успеваем! – громовым голосом сокрушался Филипп, меряя гостиную широкими шагами. – Хватают и евреев, и сопротивленцев! Они хотят связать нам руки!

– Тише, тише, Филипп, мой дом не на опушке леса.

– Прости, Мари.

– Криком ничего не добьёшься. Каковы наши дальнейшие действия?

– Дальнейшие действия? – раздался голос вошедшего в квартиру Себастьяна. – Сейчас я вам скажу.

– Изволь.

– Вы не слышали, что произошло сегодня утром на улице Св. Катрины?

– А что произошло на улице Св. Катрины?

– Конечно, он не был эталоном честности и самоотверженности, поговаривали даже, что порой он сотрудничал с нацистами и Виши. Тем не менее без него нам будет сложнее решать свои вопросы, потому что мы были связаны с истинными патриотами его народа – теми, которые нас не предавали.

– О чём ты? Нельзя ли объяснить яснее?

– Яснее? Сегодня утром были арестованы руководители Всеобщего Союза Израильтян. Все, подчистую! Изъяты фальшивые документы и всё конфисковано.

Мари и Изабель ахнули.

– Им надо было уйти в подполье, как сделали другие. Во Франции столько еврейских организаций, и все они действуют подпольно! Неужели Союз так доверился Петену? На что он рассчитывал?

– Не знаю, на что он рассчитывал.

– А что итальянцы? Почему они не воспрепятствовали аресту? Ведь в Ницце они даже синагогу не тронули.

– Ох, сдаётся мне, что всё это предприятие дурно пахнет…

– О чём ты, Филипп?

– Нам надо искать новые связи.

– Возможно, стоит немного подождать?

– У меня есть идея получше, – Себастьян обвёл взглядом собравшихся и, помедлив немного, обратился к хозяйке явочной квартиры, в задумчивости сидевшей у окна, занавешенного тёмными портьерами:

– Неужели тебе совсем нечего нам сказать, Мари?

Все посмотрели на маленькую корсиканку, и она, подняв глаза, ответила сдержанно и спокойно:

– Почему же? Мне есть что сказать. Но, думаю, будет лучше, если ты сам всё объяснишь, Себастьян.

– Всегда приходится всё брать на себя.

Высокая фигура Себастьяна возвышалась перед сидящими как вандомская колонна, приковывая к себе удивлённые взгляды сопротивленцев, с нетерпением ожидавших развязки возникшей интриги.

– Дело в том, что дядя Мари вступил в ряды итальянской армии и ныне находится в их зоне.

– Это кузен мамы, она позавчера известила меня об этом, – добавила Мари, пристально глядя на Изабель.

– Данное обстоятельство открывает перед нами новые перспективы. Мари попытается связаться с дядюшкой, вполне вероятно, что у нас появится очередной союзник. Если всё выйдет хорошо, я предлагаю Мари на время перебраться в Гренобль.

– В Гренобль! – молчавшая до той поры Изабель отчаянно всплеснула руками. – Но вы лишаете меня верной помощницы и подруги! На кого ещё я смогу так полагаться в своём деле?

– Ты не одна, Изабель. Не бойся, ты прекрасно справляешься со своими делами. А Мари нужна нам там.

– Но ведь в итальянской зоне и без того хватает добровольцев. Нам всем известно, что итальянцы очень лояльны к евреям. Мы знаем, сколько несчастных нашли там свой приют. Итальянцы даже в облавах не участвуют. Там евреи в безопасности.

– Позволь мне кое-что объяснить тебе, – Себастьян сел рядом с Изабель. Его мягкий голос звучал убедительно, приводя мысли Изабель в обычный стройный порядок. – Видишь ли, боюсь, это не навсегда.

– Что именно?

– Итальянцы здесь не навсегда.

– Откуда такое сомнение?

– Есть кое-какая информация… Как бы хорошо ни было там евреям сейчас, никто не возьмётся гарантировать, что их дальнейшее пребывание в зоне всегда будет безоблачным. Нам нужны свои люди в этом тылу для налаживания ещё одного канала переправки. И переправка эта должна быть организована как можно быстрее, а дядя Мари играет далеко не последнюю скрипку. Так, кажется, говорят у вас в опере?

– Так, скорее, говорят в оркестровой яме Шантена…

– Ну, хорошо.

– Опера…, – пробормотала Изабель. – Она лишится своего яркого контральто, если ты уедешь, Мари.

– Это только до конца войны. И потом, что такое моё контральто в сравнении с человеческими жизнями, Белла! Ты ведь тоже своё сопрано не пожалеешь.

– Не пожалею…

На налаживание контакта с дядей у Мари ушло не менее двух недель, после чего она покинула оперу и благополучно перебралась к итальянцам. Но не в Гренобль, как изначально предполагал Себастьян, а на Корсику, ибо оттуда перспектива открытия нового пути спасения просматривалась куда более чётко.

Мсье де Барден рвал на себе последние волосы: труппа теряла свои ведущие голоса один за другим. Однако шла война, и отъезд Мари не вызвал особенных кривотолков, ибо мнимая его причина выглядела вполне убедительно: в столь тяжёлое для всех время мадемуазель Кортес вынуждена вернуться к своей семье.

Изабель продолжала трудиться, не жалея сил. Она находила новые каналы для сокрытия страждущих, приток которых в окрестности Лиона возрастал в геометрической прогрессии. Новые пути открывались в основном с подачи верных знакомых, таких как мадам Ниве, которая сумела наладить целую сеть, идущую порой далеко за пределы Прованса. Проще всего было распределять по этой сети детей – они легко могли сойти за обычных французских сирот, в которых теперь, впрочем, как и всегда, во Франции не было недостатка. Также у Изабель не было недостатка и в помощниках, с которыми время от времени сводил её Себастьян. Однажды она попросила познакомить её с другими членами ОЗЕ, на что Себастьян ответил, что на этот счёт у него есть своё особое видение.

– Я предпочёл бы, чтобы ты знала как можно меньше людей из ОЗЕ да и из самого Сопротивления тоже, – сказал он. – Это обезопасит тебя и других в случае провала.

– И ты убеждён, что немцы поверят мне, что я почти ни с кем не знакома?

– Будем на это уповать, Изабель. Ты ведь понимаешь, что движение очень мощно, всех узнать всё равно не получится. Иногда лучше действовать обособленно от других. Я лично знаю тех, кто спасает еврейских беженцев практически в одиночку. Недалеко от нас в Изьё есть приют. С тех пор как боши вторглись в свободную зону, одна женщина прячет в нём десятки детей. С ней только её муж и несколько добровольцев. Кстати, Изабель…

Себастьян выдержал многозначительную паузу и, посмотрев внимательно на свою собеседницу, нерешительно произнёс:

– Как ты думаешь, могла бы ты теперь целиком взять на себя работу по сокрытию и переправке евреев? Вместо меня…

– То есть? А ты?..

Недоумение Изабель граничило с паникой.

– Я хочу всецело посвятить себя делу Сопротивления.

– Бороться с оружием в руках?

– Именно так. От нас тоже во многом зависит, как скоро Франция будет очищена от нацистов. Мы не можем сидеть сложа руки и ждать союзников.

Изабель не ответила. Она не знала, что сказать и как реагировать на столь нелепое, как ей казалось, предложение, и в итоге ограничилась обычным в подобных ситуациях вопросом:

– Почему я?

– Потому что тебе я могу доверить эту работу безоговорочно. Не бойся, я буду рядом. И ещё… Прости, Изабель, но мне кажется, что тебе пора переехать поближе к свежему воздуху. Ты выглядишь очень уставшей…

Изабель не нашлась, что ответить на эту реплику. Она действительно выглядела очень уставшей в последнее время. Она побледнела и, как ей казалось, постарела, однако, никак не думала, что эти перемены стали заметны её окружению.

– Прости, я хотел сказать…, нет, нет, это совсем не то…, – сконфузился Себастьян в ответ на молчание Изабель. – Я имел в виду…, что если ты снимешь небольшой дом в предместье Лиона?.. Небольшой, одиноко стоящий дом, который позволил бы тебе безопасно укрывать беглецов?

– Как та дама из Изьё?

– Ну… не вполне так, конечно.

Изабель прерывисто вздохнула. Она и сама не раз уже задумывалась над тем, что её квартира в центре Лиона совсем не похожа на конспиративное жильё, в котором время от времени можно оставлять на ночлег ищущих приюта людей. Она вспомнила, как не единожды ей приходилась под покровом ночи провожать того или иного несчастного в более надёжное укрытие, расположенное в глубине глухого трабуля или на окраине города, чтобы случайный соседский взгляд не обнаружил у дома оперной певицы подозрительную тень. Не могла Изабель рисковать и в родительском особняке. Поразмыслив немного, она отыскала небольшой дом в спокойном и почти безлюдном местечке далеко от Оперы и оживлённых кварталов, куда вскоре и перебралась. На вопросы удивлённых соседей и коллег Изабель ответила просто, сославшись на плохое самочувствие, и все с ней согласились, подтвердив, что мадемуазель де Лоранс действительно нуждается в покое и свежем воздухе.

Новое место обитания Изабель немного походило на деревенское подворье с домом и амбаром, который решено было немедленно приспособить под временное жилище. Особенно радовал Изабель большой, вырытый под амбаром, подвал, где во время облавы легко могли укрыться человек десять – двенадцать. Его тщательно замаскировали, и Изабель приготовилась к встрече первых постояльцев. Её теперешний адрес попадал в руки беглецов посредством всё той же разветвлённой сети многочисленных помощников и посредников.

Изабель давно уже привыкла к неожиданным гостям и связанной с ними суете, но никак не могла привыкнуть к чужим страданиям и слезам, опустошающим её собственную душу. «Если хочешь искренне помочь человеку – будь готова примерить на себя его боль», – сказал как-то своей дочери мсье де Лоранс, и теперь Изабель несла с собой эти слова как знамя. Однако порой ей казалось, что эта боль однажды сломит её саму, и тогда, взяв велосипед, Изабель ехала к Альпам и успокаивала свою душу горячими беседами с Богом. После таких прогулок она обычно находила в своём амбаре новых пришельцев. Чаще всего это были беглецы – одиночки. Иногда дом Изабель служил перевалочным пунктом для тех, кто пробирался к границе самостоятельно с фальшивыми документами на руках. Но в основном на заветный огонёк тянулись те, у кого не было ничего, кроме слабой надежды на чудо. И Изабель делала для них всё, что было в её силах: приносила документы, кормила и ободряла.

Порой ей приходилось сталкиваться с совершенно непредвиденными обстоятельствами. Так, однажды в её доме скончалась молодая женщина, и Изабель вынуждена была среди ночи мчаться к Себастьяну и просить его о помощи. Они похоронили несчастную в ближайшей рощице, а её осиротевшую дочь позже забрали с собой другие беженцы. После этого случая Изабель решила обзавестись верной делу спасения компаньонкой. Она уговорила одну еврейскую девушку, очень похожую на француженку, стать её помощницей, и та согласилась. Девушка неплохо знала польский, а Изабель – немецкий, поэтому вдвоём они могли худо ли бедно объясняться с беглецами, совсем не говорящими по-французски. Но и этих языков порой бывало недостаточно.

Как-то вечером Мари-Анж обнаружила в амбаре маленькую девочку. Как ни бились они с Изабель, но так и не смогли выяснить, откуда пришёл к ним этот ребёнок и как очутился в Лионе. Отчаявшаяся Изабель принесла большой старый словарь европейских языков и начала медленно читать слова с дюжиной переводов. Когда она доходила до голландского, девочка вздрагивала и, в конце концов, поняв, что в этом доме опасность ей не угрожает, разговорилась. Изабель всплеснула руками:

– Что же нам теперь с тобой делать!

Она не могла припомнить, чтобы в поле её зрения когда-либо попадали голландцы. Однако выход был найден – девочку решили оставить в лютеранском приюте и дождаться её родных, которые, увы, так и не объявились. В итоге пастор взял малышку в свою семью, дав ей имя Мадлен.

9. Новое испытание

Изабель потеряла счёт людям, побывавшим в её доме, и если бы не тайная картотека, то по истечении многих лет она вряд ли вспомнила бы их всех до единого. Когда гости уходили, Изабель подолгу стояла у порога, прося Бога защиты для них и для тех, кто возложил себя на жертвенный алтарь любви к ближнему.

– Вы – руки Всевышнего, – сказал Изабель один пожилой еврей. – Кто спас одну жизнь – спас весь мир. А вы… сколько же миров спасли вы! Великое дело для человека – сделаться помощником Создателя.

Дядюшка Самюэль гостил у Изабель около двух месяцев. Он забавно выговаривал слова, шутил и учил свою спасительницу готовить нехитрые еврейские угощения.

– А знаете, мадемуазель де Лоранс, – говорил дядюшка Самюэль, – если и есть на свете одновременно везучий и невезучий человек – так это я! В Германии у меня была небольшая практика, я не бедствовал, и моя несчастная Грета была всем довольна. Но потом пришли нацисты… Когда в тридцать девятом мы с Гретой сели на пароход, нам стало казаться, что наша жизнь может наладиться на новом месте, но проклятые американцы и кубинцы не приняли нас. Опять невезение! Но после, благослови Всевышний те страны, которые нас приютили, мы с Гретой оказались в Гавре. И что же? Год спустя нацисты и туда добрались, а мы опять должны были бежать… Мы ушли с севера и остановились в свободной зоне, мы решили, что все наши несчастья позади, но в сорок втором и туда явились нацисты! Что делать?.. Видите, мадемуазель де Лоранс, нацисты преследуют нас по пятам, но никак не могут нас схватить. И здесь я везучий человек! Мы опять бежали и спрятались в итальянской зоне, и вот теперь мы у вас. Нам опять повезло: нас приютили и обещают отправить в Швейцарию. Видите, везение и невезение постоянно ходят рядом в моей жизни. Не знаю, что нас ждёт впереди. Может быть, и в Швейцарию потом придут нацисты. Раньше мне говорили: «Самюэль, ты несчастный человек, потому что у тебя нет детей», а теперь я говорю себе, что я счастливый человек, потому что у меня нет детей. Мне не нужно бояться, что мои дети и внуки однажды окажутся в лагере. И поэтому я везучий человек! И моя Грета может это подтвердить. Грета, скажи сама!

Пожилая еврейка устало качала большой седой головой.

– Вот видите, моя Грета не будет лгать.

Грета не лгала. Им с мужем действительно повезло, ибо Изабель удалось переправить их через Альпы за три дня до того, как Франция окончательно погрузилась во мрак.

В начале сентября итальянцы покинули насиженные места, отдав их на растерзание немецким своим союзникам, ставшим полновластными хозяевами многострадальной галльской земли.

– И вновь римляне оккупировали Галлию, и вновь они отступили перед полчищами германцев. История повторяется. Может, сыщется и новый Версен Геторикс? – произнёс мсье де Лоранс, задумчиво наблюдая за тем, как его старшая дочь со знанием дела сортирует фальшивые карточки для новых беженцев.

– Новый Версен Геторикс теперь в Лондоне, папа, – ответила Изабель, – будем надеяться, что он не склонит голову перед нынешним Цезарем.

– Будем надеяться, что теперешнему герою удача улыбнётся. Вот уж поистине, когда понимаешь смысл в выборе из двух зол.

Выбирать из двух зол пришлось абсолютно всем. Участникам Сопротивления и ОЗЕ пришлось приспосабливаться к очередному нелегальному положению. Изабель разработала дополнительные способы связи со своими помощниками, построенные на исключительной конспирации, и поначалу каждую ночь ожидала визита непрошеных гостей из гестапо. Но проходили недели, а жизнь, казалось, протекала в относительном затишье, которого Изабель со временем стала бояться больше, чем непрошеных гостей. Она опасалась однажды поддаться этому затишью и в итоге оказаться в руках Метцгера, о котором в Лионе давно ходили легенды. Курт Метцгер – начальник гестапо – внушал страх даже своим сослуживцам, и Изабель вздрагивала всякий раз, когда вспоминала это имя.

Самым обескураживающим обстоятельством стало то, что с приходом в город немецкой власти префект перестал помогать сотрудникам ОЗЕ, и отныне им приходилось рассчитывать лишь на собственные силы. С великим напряжением работали лаборатории по изготовлению фальшивых бумаг, одной из которых руководил мсье Мартен, перебравшийся из глубины своего трабуля в подвал пострадавшего от бомбардировок союзников старого завода на окраине города. Теперь документы от него Изабель доставлял посыльный, являвшийся к ней под видом торговца из соседней деревни. Сообщения с адресами от мадам Ниве Изабель иногда получала сама, наведываясь к портнихе на правах постоянной клиентки. Так же поступали и другие женщины из числа её доверенных лиц. Порой адреса попадали к Изабель с букетами цветов, щедро преподносимыми ей после спектаклей. Однако такой способ передачи информации был позволителен лишь в самых крайних случаях.

Временами в амбаре мадемуазель де Лоранс собиралось до пятнадцати, а порой и до двадцати человек. Всем им приходилось ждать отправки в Швейцарию по нескольку недель кряду. К середине осени переход через Альпы сильно замедлился, и Изабель пришлось переселить беженцев из холодного амбара в свой дом. Она понимала, насколько огромен был риск, поскольку в случае облавы добежать до безопасного подвала никто не успеет, но выхода иного не было, и Изабель приходилось рисковать. Она разместила людей и в гостиной, и даже в комнате Мари-Анж, разделив с последней собственную комнату. Теснота была ужасная, а для любящей уединение Изабель – просто невыносимая. Но она постепенно свыклась со всеми неудобствами, и однажды наступил момент, когда долгожданная тишина показалась Изабель неестественной.

Беженцев удалось эвакуировать малыми группами: кого за границу, кого – в глубокий тыл в надёжные руки. В доме Изабель осталось лишь два человека, не могущих пуститься в путь по причине истощения и болезни. Одним из них был молодой еврей по имени Яков, родом из северной Франции. Ему пришлось уже однажды легально переходить швейцарскую границу, однако, вместо Швейцарии он оказался в одном из транзитных лагерей, откуда успешно бежал и после скитания по разным укромным уголкам оказался в убежище Изабель. Яков тосковал по родным местам, суровому северному морю и брошенному на произвол судьбы дому. Он часто вздыхал и послушно принимал лекарство из рук Изабель и Мари-Анж.

– Азохен вей, – тихо повторял Яков, глядя в лионское небо, – сколько же ещё страдать несчастным детям Исраэля… Если бы не вы, нас бы совсем не осталось. И это удивительно: многие помогают евреям!

– Что же здесь удивительного, дорогой Яков? – отвечала ему Изабель. – Случись на вашем месте другой народ – многие помогали бы и ему. Да и потом… должники мы перед вами…

– Не привыкли мы к такому вниманию… Поймите меня правильно, драгоценная мадемуазель де Лоранс.

– Я понимаю, Яков, понимаю, о чём вы говорите. Однако стоит ли помнить о таких днях? Ведь теперь мы вместе с вами. Я верю, что придёт время, когда вашим недругам станет стыдно за своё безрассудство.

– Несомненно, придёт, – устало соглашался второй мужчина, внимательно вслушивающийся в беседу Якова и Изабель. – Только я думаю, что неспроста творится сейчас всё это беззаконие. Что-то потом после него будет.

– Что именно?

– Не знаю, но после будет великое утешение евреям. Если древние пророчества сбывались до сих пор, то продолжат сбываться и в будущем. Мы должны жить верой. Видно, близко время огромных перемен, о которых молились наши отцы и молимся мы.

Морис, второй оставшийся под кровом Изабель путник, говорил медленно и с большим трудом. Он был сильно истощён и неизлечимо болен. Всё, что могла сделать для него Изабель – позволить ему спокойно завершить свой жизненный путь в её доме. Она понимала, что земные скитания для Мориса подошли к концу. Он тоже это понимал и безропотно мирился со своей судьбой. К началу декабря Морис скончался, и Изабель, оплакав его, погрузилась в свои привычные хлопоты.

Это была уже вторая смерть, случившаяся на её глазах, и, увы, не последняя. Спустя несколько дней Изабель суждено было стать свидетельницей очередной уличной перестрелки между солдатами СС и бойцами Сопротивления, в результате которой погиб Гюстав и ещё двое бойцов из отряда Себастьяна Бешама.

– Они едва нас всех не подставили! – возмущался Себастьян, объясняя Изабель этот никому не нужный безумный шаг. – Придумать такое: втроём на отряд эсэсовцев!

– И зачем это?

– Гестапо арестовало на днях наших ребят из Гренобля, эти трое вознамерились их освободить… Сама видишь, что из этого вышло.

– Почему же руководство их не остановило?.. Где же ваша скоординированность?

– Где… Разве не бывает так, что каждый решает сам? Помнишь, скольких людей ты отправила через границу вопреки моим советам? И все случаи оказались удачными. Далеко не всегда можно скоординировать чужие действия и дать правильный совет. Да и потом, далеко не всегда можно просчитать каждый шаг, жизнь – не аптечные весы. Будь осторожна, Изабель, в бывшей итальянской зоне вместе с депортированными были арестованы и сотрудники ОЗЕ.

– Мне это известно.

– Откуда?

– Арно сказал ещё в сентябре. Он сказал также, что в Лионе находится человек от центра, координирующий и направляющий наши действия. Ему ведомы все наши тайные пути переправки, и он часто помогает в размещении беженцев через третьих лиц. Ты знаком с ним?

– Не думаю, что ему ведомы абсолютно все наши тайные пути, особенно твои. Даже я их не знаю. Он организует борьбу Сопротивления, на него возложена очень сложная задача. Я знаю его в лицо и даже знаю его имя, правда, не уверен, что оно подлинное. Он здесь с начала сорок первого. Я не могу сказать тебе, кто он, но полагаю, ты сильно удивишься, если узнаешь, кто этот человек.

Изабель промолчала – она научилась не задавать лишних вопросов и решила, как всегда, «дать времени время».

Незадолго до рождества в Лион вернулась Мари. Её миссия на Корсике была выполнена – она сделала, что смогла и теперь готовилась возобновить прерванную деятельность под началом Изабель. Последняя поселила подругу у себя и в течение двух недель строго следила за поправкой её здоровья, ибо Мари сильно сдала за прошедшие месяцы и выглядела неимоверно уставшей и больной. Она сильно сокрушалась по поводу облав и невозможности их избежать. Случалось, что она не спала сутки напролёт и сама едва не угодила в гестапо.

– Я хочу быть полезной тебе здесь, Белла, – сказала Мари, испытующе глядя на подругу. Изабель ответила не сразу. В её голове давно зрела одна замечательная мысль, которую она не решалась сообщить Мари. Но теперь ей показалось, что момент настал.

– Знаешь, Мари, ты очень будешь мне полезна, но не здесь…, – осторожно начала Изабель.

– Ты говоришь как Себастьян! Куда ты ещё хочешь меня отослать?

– В Швейцарию. Понимаешь, на той стороне что-то нарушилось, а мне нужны там надёжные связи. Ты сможешь всё организовать. Поедешь? Люди, которые принимали нелегалов, не выходят больше на связь, я не знаю, что у них случилось.

Мари молчала.

– Луи сделал мне предложение, – несмело отозвалась она, и её голос дрогнул.

– Ну вот и прекрасно! Выходи за него замуж и уезжайте вместе. Он очень опытный сотрудник и за тобой поедет хоть на край света.

– Мне кажется, сейчас не время для любви.

– Для любви всегда время, Мари. Пожалуйста, уезжай с ним в Швейцарию и не возвращайся оттуда до конца войны ни под каким предлогом.

– А как же ты?

– А что я?

– Разве ты не отвечаешь взаимностью Себастьяну? Я давно заметила, как он на тебя смотрит.

– Но, Мари, позволь…, я не знаю, что тебе показалось. В любом случае у меня нет в отношении него никаких намерений.

– Ты не можешь забыть Теодора? Но ведь его не воскресить.

Изабель резко поднялась и подошла к окну. Последние слова Мари вызвали в ней волну воспоминаний.

– Я ранила тебя?

– Нет.

Наступило молчание. Изабель смотрела в лазурное небо, вороша своё прошлое.

– Если бы я стала его женой и поехала с ним, он, возможно, остался бы жив.

– Как ты могла его спасти, Белла? Скорее всего, ты тоже погибла бы. В Китае всегда было небезопасно, а тут ещё эта война…

– Война нашла меня и во Франции. Судьбу не обманешь.

– Я поеду в Швейцарию, Белла, и сделаю всё, о чём ты меня просишь.

10. Неожиданная встреча

В январе сорок четвёртого года Мари обвенчалась с Луи, а через несколько дней молодожёны отправились в Швейцарию в сопровождении небольшой группы еврейских беженцев. Спустя пару недель Изабель получила от подруги сообщение о том, что она неплохо обосновалась на новом месте и успешно организует сеть по размещению пребывающих из Франции нелегалов. Отныне у Изабель вновь был надёжный тыл взамен прежнего, открытого сотрудниками ОЗЕ три года тому назад, но пошатнувшегося в результате военных передряг.

В отличие от этого тыла, французский фронт мадемуазель де Лоранс, как и фронт прочих сотрудников тайных миссий, всецело ощущал на себе железную хватку кровавого Метцгера. Очередная облава опустошила один из детских приютов и едва не погубила гостиницу мсье Токма, успевшего увести постояльцев в альпийский лес. Подопечные Изабель теперь безвылазно сидели в амбарном подвале, и сама она вновь просыпалась по ночам, внимательно вслушиваясь в ночную тишину.

Однако это были лишь временные неудобства по сравнению с сокрушительным ударом, постигшим Изабель на исходе марта: была арестована мадам Ниве – одна из самых активных её помощниц. Худшим было то, что Изабель оказалась свидетельницей её ареста и сама, едва не выдав себя, чудом избежала подобной участи отчасти благодаря самой мадам Ниве. За несколько дней до случившегося Изабель получила от связной сообщение о том, что та располагает новым списком адресов для размещения беженцев и о том, что данный список будет вручён ей, как всегда, с готовым платьем. В назначенный день Изабель отправилась к мадам Ниве. Она сильно удивилась, найдя дверь в квартиру распахнутой настежь, а обычно угрюмую квартирную хозяйку – насмерть перепуганной и сидящей за этой самой дверью.

– Давно вас не было, сударыня, – обрадовалась хозяйка, увидев Изабель. – Эта еврейка долго шила вам в этот раз!

Еврейка?! Изабель с ужасом посмотрела на говорившую, и та истолковала этот взгляд по-своему:

– Да, а вы и не знали… Она скрывалась у меня под видом добропорядочной француженки, и надо же, какая оказия! Не хватало ещё, чтобы боши сочли меня причастной. Да вы не бойтесь: забирайте свою вещь и уходите.

Бежать было поздно. Изабель прошла по коридору к комнате мадам Ниве и, толкнув трясущейся рукой дверь, вошла внутрь. В небольшой комнате, переворачивая всё верх дном, копошились трое солдат, поодаль стоял офицер, хозяйка же сидела возле швейного столика и спокойно наблюдала за происходящим. При появлении Изабель все пятеро обернулись.

– Кто вы? – спросил офицер.

От страха Изабель не смогла в ответ произнести ни слова.

– Это моя клиентка, – ответила за Изабель мадам Ниве, – она пришла в назначенный мною день за своим платьем.

– За платьем? – офицер пристально посмотрел на Изабель. – И часто вы делаете здесь заказы?

– Нечасто, – вновь послышался голос мадам Ниве, – теперь не время для частых заказов.

– Что ж, забирайте своё платье и уходите. Думаю, деньги вашей портнихе уже не понадобятся, так что можете не платить. Где её платье?

Мадам Ниве протянула офицеру свёрток, который он уже готов был передать Изабель, но вдруг остановился и, обратившись к одному из солдат, резко бросил:

– Проверьте!

Солдат развернул свёрток и принялся со знанием дела ощупывать лёгкую материю, просматривая каждый шов. Пока длилась эта процедура, немец пристально смотрел на Изабель, стараясь уловить малейшие изменения в её взгляде и жестах, способных рассказать о ней больше того, что поведала ему мадам Ниве. У последней сильно дрожали ноги, казалось, ещё немного – и зубы застучат. Несчастная опустилась на табурет и попыталась хоть немного успокоиться, стараясь не глядеть на немца.

– Ничего нет, г-н лейтенант, – отрапортовал солдат, возвращая офицеру платье. Тот слегка ухмыльнулся и велел отдать его Изабель, всё измятое и уже без свёртка.

– Вы свободны, можете идти.

Изабель поднялась и, улучив момент, когда на неё никто не смотрел, подняла глаза на мадам Ниве. Женщина улыбнулась ей в ответ, едва заметно указав взглядом на платье. Изабель всё поняла. Она тихо покинула комнату и, не помня себя, поспешила домой.

Мари-Анж застала Изабель сидящей за столом в гостиной. Подперев голову руками, она безнадёжно смотрела на лежавшее перед ней платье.

– Какое красивое! – восхитилась Мари-Анж. – Она просто волшебница!

– Да, волшебница, – отозвалась Изабель, не поднимая головы. – Бедная мадам Ниве… Но где же она могла их спрятать?

– Может, зашила в швы?

– Я всё проверила. Притом немецкий солдат сразу бы их обнаружил. Я и на свет смотрела – ничего. Ровным счётом! – Изабель горестно вздохнула.