Читать онлайн Чары крови и роз. Другая история Белль

Глава 1. Роза

Аннабелль Грейс Тэйлор была последней фейри и самой красивой девушкой на свете, поэтому легко могла позволить себе опоздать на работу. Будь Белль иного склада характера, она могла бы и вовсе не работать, играя на вожделении мужчин и заставляя их делать, что ей заблагорассудится. Но Белль не желала пользоваться чарами фейри и старалась соблюдать правила, установленные для всех. Вот и сейчас ей не хотелось подводить хозяина кафе, у которого она работала официанткой.

Укорив себя, что не вызвала такси десять минут назад, Белль свернула в квартал Пророчеств, который обычно обходила стороной. Проскользнув мимо поворота на улицу Ясеней, ведущую к особняку, где сто шестьдесят пять лет назад жила печально знаменитая ведьма Айрин Бёрд, Аннабелль вышла на широкую улицу Бражников. Дедушка рассказывал, что когда-то здесь жили банши. А лет сто назад квартал Пророчеств заселили цыгане, и теперь улица Бражников пестрела красными крышами домов, жёлтой штукатуркой стен, и мелькающими то здесь, то там полосатыми юбками и цветастыми платками. Завидев Белль, несколько молодых цыганок, звеня монистами, стали радостно зазывать её к себе. Аннабелль со смешком подумала, что среди них она вполне могла бы сойти за свою: спасибо бабушке-итальянке за тёмно-каштановые кудри, на которых бы так хорошо смотрелся узорчатый платок, и большие карие глаза – их можно было бы подвести чёрным карандашом. Лёгкий загар вполне сошёл бы за цыганскую смуглость, оставалось добавить золотые серьги-кольца, браслеты и мониста – и образ готов. А уж со своими чарами фейри Белль могла бы внушить людям что угодно. Усмехнувшись перспективе сделать карьеру цыганской пророчицы, Аннабелль ускорила шаг.

– Яхонтовая моя! – Цыганка средних лет преградила Белль дорогу и радостно затараторила, широко улыбаясь. – Перемены ждут тебя, бриллиантовая! Большие перемены!

– Дай ручку, нагадаю тебе жениха, красивого да богатого! – пообещала вторая, помоложе.

«Мне имеющихся женихов некуда сбыть, куда мне ещё один», – подумала Аннабелль, резко сворачивая в сторону. Женщины дружным табором последовали за ней.

Белль ещё раз свернула направо и вниз, к ручью, и, когда уже поднималась на мостик, едва не столкнулась со старой цыганкой в чёрно-зелёном залатанном платье и хитро скрученной на голове чалме, из-под которой выбивались тёмные с сединой пряди.

Аннабелль отшатнулась. В руке у старухи была красная роза, а белёсые мутные глаза не мигая смотрели вперёд.

– Предначертанное – да свершится, – глухо и скрипуче проговорила она. – Прими свою судьбу, последняя фейри.

Белль стало не по себе, и она попыталась обойти старуху. Но та вновь преградила дорогу и, вцепившись Аннабелль в запястье ледяной рукой, заговорила:

– Сладкая, сладкая кровь! Создания тьмы придут, они близко! Маленькая фейри в опасности! Пусть роза укажет путь!! – старуха казалась не в своём уме, её голос звучал надсадно и хрипло, как несмазанное колесо или карканье вороны в зимнее студёное утро, и под конец фразы сорвался почти на визг. Потом безумная пророчица вложила в ладонь Белль розу и наконец отпустила её руку.

Аннабелль отшатнулась и опрометью бросилась через мост в сторону кафе «Клевер и фиалка». Она торопилась и не сразу заметила, что по-прежнему сжимает в ладони стебель розы, да так сильно, что шипы расцарапали ей кожу до крови. Белль разжала пальцы, и маленькие ранки стали затягиваться, оставляя на коже лишь пятнышки крови, тонко пахнущей фиалками. В руке Белль красная роза расправила лепестки и её аромат стал выразительнее. Аннабелль вспомнились алые розы, прорастающие сквозь могилу её друга, погибшего полгода назад в горах1…

На работу Белль всё же опоздала, но лишь на семь минут. Серебристые колокольчики на входе в «Клевер и фиалку» мелодично прозвенели, впуская в кафе. Мистера Льюиса не было видно, Роберт вышел из-за бара и принял у Белль её молочно-белое пальто и розу. Поставив цветок в вазу, Роб приготовил для Белль чашечку её любимого лавандового рафа. Она присела за барную стойку, наблюдая за спорой работой парня. Вскоре напиток был готов, и Роб поставил кружку перед Белль.

– Красивая, – произнёс он, глядя на розу.

Потом Роберт перевёл взгляд на Аннабелль и, как всегда, смутился, густо покраснев.

Белль задумчиво коснулась пальцем стебля розы, провела перламутрово-розовым ноготком по одному из шипов, чувствуя взгляд Роберта, зачарованно следившего за её движениями.

– Откуда она?.. – смущённо спросил он.

– Цыганка дала. – Белль не спеша сделала глоток рафа. – Сказала, что эта роза укажет мне путь.

– Укажет путь?.. – переспросил Роб, быстро взглянув на Белль.

– Да, – ответила она, улыбнувшись.

Роберт кивнул. Помолчав, он заметил:

– На гербе Спенсера красная роза.

– Ага, и волчья голова, – отозвалась Белль. – Повезло, что пророчица не вручила мне отрубленную волчью голову.

Роберт издал неловкий смешок, смутился и вновь робко посмотрел на Белль.

Минувшим летом Белль едва ли не прописалась в замке Спенсера: большинство заказов из «Розы ветров», туристического агентства, в котором Белль работала гидом в летний сезон, были экскурсиями в Волчий Клык – некогда элфинскую резиденцию герцогов Спенсеров, а теперь памятник уолтерианской2 эпохи, построенный, как и многие здания того времени по типу средневековых замков. Аннабелль любила маршрут в долину Ришты, и ей за него хорошо платили (больше, чем другим гидам). И, хоть двадцать девять раз за сезон – это всё-таки перебор, она бы не отказалась сводить туда ещё раз. Может, и найдутся желающие посетить замок, пока не выпал снег и не закрыл Волчий перевал.

Возле кафе раздались голоса, Белль допила раф, спустилась с высокого стульчика, повязала поверх лавандового платья зелёный фартук официантки и, улыбнувшись бармену, пошла встречать посетителей.

В дни, когда у Белль были смены в «Клевере и фиалке», от народу в кафе не было отбоя: ведь туристы, приезжавшие на Элфин, желали посмотреть на последнюю фейри. И жители Торнфилда, как могли, пользовались популярностью Белль для увеличения своих доходов: продавали сувениры с её изображением, одежду в оттенках её брендового лавандового цвета, чай или еду, позиционируя их, как её любимые. Аннабелль знала, что, устроившись два года назад в «Клевер и фиалку» официанткой, помогла хозяину кафе, Джозефу Льюису, решить проблемы с долгами, ведь открыть кафе на Элфине было крайне затратным удовольствием. Белль чувствовала благодарность Джозефа, но часто ловила на себе его взгляд, в котором читалось недоумение: он не понимал, почему она вообще работает. Ведь стоило ей поманить пальцем почти любого мужчину, и тот сделал бы всё, что она пожелает. Но вместо этого первая красавица Элфина, Британского королевства и всего мира ловко собирала и разносила заказы, выслушивая упрёки от ревнивых женщин, а от мужчин – похабные комментарии.

Аннабелль работала много: летом гидом, зимой инструктором по горным лыжам, а в межсезонье – официанткой. Ей нужны были средства на переезд в Нью-Йорк и учёбу в университете, однако последнее, что она бы сделала – это прибегла к чарам фейри ради денег. Это было бы нечестно и подло по отношению к людям. К тому же Белль знала: за то, что легко даётся, потом часто приходится платить вдвойне. Это была одна из тех истин, которые Белль усвоила от своей матери.

Телефон в кармане фартука вдруг будто стал тяжелее: Белль вспомнила, что до сих пор не ответила на сообщение от матери, которое пришло ещё до начала смены. «Если у тебя в этом году снова не получится с поступлением, – писала София Тэйлор, – ты можешь вернуться домой. На ферме всегда пригодится лишняя пара рук».

Этот снисходительный тон – как же он раздражал Белль! Мать считала глупостью желание дочери уехать в Нью-Йорк, а стремление заниматься наукой («…которой даже не существует!») – нелепой блажью. София Тэйлор обвиняла своего отца в том, что тот заразил Белль мечтами о путешествиях и учёбе. Аннабелль чувствовала, что за раздражением матери прячется страх за неё и забота, но ей хотелось бы ощутить ещё поддержку и понимание. В детстве Белль нравилось весь день проводить в седле: скакать среди холмов, петлять по лесу, преодолевая барьеры в виде поваленных деревьев, читать, усевшись (а чаще улёгшись) на лошади, и между делом присматривать за неспешно жующими сочную траву овцами, дважды в день гоняя стадо на водопой. Но возвращаться к той жизни Белль определённо не собиралась.

Скоро придёт зима, и Торнфилд наполнится отдыхающими. Белль уже прикинула по броням: за зимний сезон она, получающая за свои услуги инструктора по повышенной ставке, накопит недостающую сумму и к началу марта сможет уехать.

Осталось всего четыре месяца, и она отправится учиться. В конце концов, что её здесь держит? «Фредерик…» – мелькнуло в мыслях. Но Белль уже распрощалась с грёзами о нём. Она уже не та девочка-подросток, которой была, когда влюбилась, и глупо продолжать мечтать о том, кто всегда выбирал другую.

Сердце болезненно-сладко сжалось, когда Белль вспомнила его взгляд тогда, на кладбище… «Взаимная любовь, – прозвучал в голове напевный голос дедушки, – вот истинный дар Лилит для каждого из своих детей». С шестнадцати лет Белль думала, что будет по-настоящему счастлива лишь с Фредериком, но, возможно, считать так – ошибка. Возможно, она ещё не встретила того, кто станет её настоящей любовью. Ей нет и девятнадцати – в таком возрасте даже у людей вся жизнь впереди, а она – фейри. «Однажды ты встретишь того, кто будет достоин твоей любви, дочь Лилит», – вдруг вспомнились Белль слова крёстной. В тот день на кладбище, когда хоронили погибшего в горах Капкейка и других альпинистов, крёстная, конечно, заметила, с какой жадностью Белль смотрела на Фредерика, обнимавшего Камиллу.

Аннабелль вздохнула и, чтобы отвлечься от грустных воспоминаний, достала из кармана фартука телефон и написала: «Спасибо за заботу, мама. Но у меня всё под контролем».

Она поедет в Нью-Йорк и будет штудировать антропологию, этнологию, археологию, психологию. И раз нет науки, изучающей детей Лилит, Белль создаст её. Когда дедушка вернётся (а он обязательно вернётся – Белль не допускала никаких «если»), он сможет ею гордиться и наверняка захочет присоединиться к исследованиям.

Телефон коротко тренькнул: пришёл ответ от матери. «Хорошо, дочь. Увидимся в День Всех Душ3. От папы привет». Белль горько усмехнулась: мама упорно притворяется, будто у них нормальная семья, в которой отец признаёт существование младшей дочери и может даже – любит её. Потом Белль с тоской подумала про ежегодную поездку домой в День Всех Душ и вздохнула. «Да, мама», – быстро напечатала Белль и убрала телефон в карман.

В этот момент до её слуха донёсся обрывок разговора молодых парней, ведущих себя грубо и развязно. Белль прислушалась: парни говорили на брамми4, а ей нравились разные языки, диалекты и акценты – точно приветы с разных концов мира.

– И чо, королевской семье норм, что невеста наследника престола разносит выпивку в какой-то дыре? – спросил первый.

Белль усмехнулась про себя: с тех пор, как три года назад на Молочном балу она познакомилась с принцем Ричардом (которому тогда было тринадцать), жёлтая пресса с удовольствием смаковала всякие подробности романа, а то и тайной помолвки наследника престола с последней фейри. Что было, конечно, неправдой. Более того – невозможно, ведь на браки членов королевской семьи с детьми Лилит было наложено вето ещё в конце восемнадцатого века – во время правления короля Артура5.

– Дыра? – раздражённо проворчал второй голос. – Мы на поездку сюда три года копили.

Белль мысленно согласилась: называть дырой Торнфилд, курортный город на волшебном острове, было по меньше мере странно.

– Джонни опять «Жёлтых листков»6 начитался, – насмешливо заметил третий голос. – Почему здесь не подают пиво? – риторически возмутился он.

– Никакая она не невеста наследника, Джонни, – поддержал третьего ещё один голос. – Ты башкой своей думай. – Раздался характерный звук, с каким стучат костяшками пальцев по лбу.

В этот момент дверь распахнулась, мелодично прозвонив входными колокольчиками, и Белль почувствовала до раздражения знакомый парфюм: кедр, тубероза, медовый мускус и корица. Гидеон Джонсон вошёл в «Клевер и фиалку». Сын члена Совета Основателей и главного редактора «Торнфилд ньюз», а также самый надоедливый из всех поклонников Белль на Элфине, Гидеон оставлял ей чаевые, превышающие стоимость его заказа раз в десять. И как бы Аннабелль не нужны были деньги, от Гидеона она их никогда не брала – ни в виде чаевых, ни в виде переводов, ни в виде стопки банкнот в конверте, засунутом ей в карман пальто. Гидеон пытался подкупить Белль ещё со старшей школы и смотрел щенячьими глазками каждый раз, когда видел её.

Найдя глазами Белль, Гидеон пошёл к ней. Он выглядел так, точно отправлялся на вечеринку миллиардеров: великолепный костюм цвета слоновой кости, стоивший больше, чем Белль зарабатывала в «Клевере и фиалке» за год, запонки с бриллиантами, бабочка с вышивкой ручной работы. Каштановые волосы Гидеона были уложены одним из лучших парикмахеров Лондона, которого мистер Джонсон ради сына уговорил переехать в Торнфилд и чьи услуги оплачивал по-королевски. Гидеон следил за собой ещё тщательнее, чем все знакомые парни Белль вместе взятые, и уже два года ходил за ней хвостиком, умоляя о свидании.

– Аннабелль… – начал Гидеон и смолк, точно забыл, о чём хотел спросить, жадно глядя на фейри и едва ли не пуская слюни из приоткрытого рта.

– Ты можешь занять свободный столик, Гидеон. – Белль заставила себя дежурно улыбнуться.

– Хорошо, – сморгнув, произнёс он и послушно пошёл к незанятому столику у клетки с канарейками.

Когда Белль вернулась к нему с меню, он, умоляюще глядя на неё снизу вверх, выдал на одном дыхании:

– Ужин сегодня в «Королевской пристани» в восемь, приходи, пожалуйста!

– Ох, извини, Гидеон… – произнесла Белль, принимая расстроенный вид. – Сегодня Совет Основателей и потом… На сегодняшний вечер у меня уже есть планы.

«Реформы Ришелье сами себя не изучат», – подумала Аннабелль. Это было значительно интереснее, чем ужинать в компании Гидеона.

Парень расстроенно вздохнул и с новой надеждой спросил:

– А завтра?

– Завтра – семейный день, – ответила Белль. Она несколько недель мечтала наконец выбраться со старшей сестрой и племянниками на пикник к заливу святого Элреда, а завтра как раз обещали хорошую погоду.

– А послезавтра?

– Послезавтра двадцать седьмое октября, – ответила Аннабелль.

– Прости, пожалуйста, Белль, – смутился Гидеон и торопливо сделал заказ: брускетта с авокадо и зелёный чай.

Сегодня из-за своей ошибки Гидеон не досаждал Белль разговорами, только виновато следил за ней взглядом. Аннабелль на самом деле вовсе не обиделась: она привыкла, что в Торнфилде большинство предпочитало не вспоминать о том, что семьдесят лет назад двадцать седьмого октября были убиты почти все фейри-полукровки Элфина. Но ей и не нужно было сочувствие большинства: главное, что самые близкие были рядом и поддерживали её. Конечно, Белль по-прежнему оставалась последней фейри, но она верила, что однажды дедушка вернётся из Заповедника и она больше не будет одна.

Аннабелль приняла очередной заказ и направилась к бару, как вдруг, сияя светлой улыбкой, к ней подбежала девочка лет четырёх в синем платье-матроске. Малышка обняла колени Белль, запрокинула голову и, улыбаясь доверчиво и восхищённо, выпалила:

– Я тозе хотю быть «фейлино отлодье», как ты! – и прижалась щекой к ноге Белль.

Детский восторг, искренняя радость окутали Белль в кокон света и тепла, ей так хотелось погладить малышку по светлой голове и чмокнуть в румяную щёчку, но она не стала этого делать. Подбежала мама девочки и, пробуравив Белль злым взглядом, увела сопротивляющуюся дочку прочь.

– Сколько раз тебе повторять: к этой тёте подходить нельзя! – сквозь зубы внушала женщина малышке, торопливо натягивая на всхлипывающую девочку пальто. – Давай руку! Ну что ты..! – женщина с силой всунула ручку дочери в рукав пальтишка.

– Я не хотю!.. – всхлипывала та.

– Всё, пойдём, – женщина взяла плачущую дочь на руки и вынесла из кафе.

Сердце Аннабелль тоскливо сжалось, чувствуя обиду девочки и чёрную ненависть женщины.

Дети любили Белль и тянулись к ней как цветы к солнцу. Вот только их матери были как правило отнюдь этому не рады. И каждый раз Белль было больно – не за себя, а за малышей, которые не понимали, за что на них накричали. Аннабелль подумала о своей далёкой прабабушке Амире́ль – её, как и других первородных фейри, люди любили: и дети, и взрослые. Вся человеческая ненависть досталась полукровкам. Впрочем, по рассказам дедушки, так тоже было не всегда. Проклятие всё изменило.

Без двадцати пять Белль закончила смену и вышла из кафе, листая заголовки статей на «Торнфилд ньюз»: «Открытие «Зимней сказки», «Часовую башню Дэвиса закроют на реставрацию», «Курорт «Эдельвейс» готов к новому сезону», «Розы в конце октября». Белль нахмурилась и открыла последнюю статью. «Сегодня утром горожане обнаружили большой куст красных роз возле моста через ручей Хэмпшира в квартале Пророчеств. Очевидцы утверждают, что куст появился между девятью и десятью утра…» Белль заблокировала экран телефона и пошла к серебристо-серому роллс-ройсу, который уже ждал её возле кафе. Она расстроилась из-за роз: уже конец октября, скоро ударят морозы, и цветы погибнут. Ей было досадно, что она по-прежнему не может контролировать свои способности и что по-прежнему, вот уже пять месяцев, у неё получаются только красные розы.

– Добрый вечер, Аннабелль, – распахнув дверцу автомобиля, поздоровался Энтони Чейз, личный водитель мэра. Часто он возил и Белль, ведь она, будучи последней фейри и символом Элфина, находилась под протекцией правительства Торнфилда. – Сегодня чудный закат.

– Добрый вечер, мистер Чейз, – ответила Белль и взглянула на запад: солнце почти скрылось за Маунт-Белл, окрасив небо вокруг гор в персиково-винные цвета. – Да, очень красиво, – Белль села позади водительского кресла. – Как думаете, скоро снег выпадет?

– Обещают недели через две, – ответил Энтони и, захлопнув заднюю дверцу машины, вернулся за руль. – Ты работаешь в этом сезоне?

Белль кивнула.

– Да, у меня уже декабрь, январь и почти весь февраль забронированы.

– Значит, без работы не сидишь, – улыбнулся Энтони в зеркало дальнего вида. Машина плавно тронулась с места.

Белль вспомнила, что у мистера Чейза шурин работает инструктором, и, хоть в словах Энтони не было упрёка, ей стало немного неловко, что она рассказала о своей загруженности: не все были так востребованы, как она.

Чтобы отвлечься, Белль снова достала из сумочки телефон. «Андроид Дэвиса продан на лондонском аукционе за пятьдесят пять тысяч фунтов» – гласил один из новостных заголовков. «Интересно, почему так дёшево?» – подумала Белль и открыла статью. Оказалось, у андроида неполадки с речевым центром, поэтому цена так снижена. В комментариях под статьёй велись жаркие споры: нормально ли продавать механических людей на аукционах как вещи? Аннабелль вспомнила гиноида Стеллу. Десять лет назад Стелла разносила подносы с едой в кафе «У Джорджа» и собирала грязную посуду со столиков. Её, как и остальных андроидов и гиноидов, больше ста лет назад сделал Александр Дэвис, самый известный элфинский фейри, учёный и филантроп. Когда маленькая Белль приходила с дедушкой поесть пирожных, ей ужасно нравилось наблюдать за работой официантки-гиноида. Ту было не отличить от людей: она говорила и выглядела, как человек, а кожа у неё была хоть и тёплой, но неживой: неестественно бархатная, искусственная. Потом Стелла сломалась, а у тогдашних хозяев кафе не было денег на починку: они продали её, а затем и кафе, которое позже выкупил Джозеф Льюис и переименовал в «Клевер и фиалку».

Белль нашла ещё две статьи о механических людях. Первая была опубликована в «Вечернем Лондоне», и в ней автор утверждал, что андроиды и гиноиды Дэвиса обладают сознанием, а значит имеют равные права со всеми разумными существами. «Вечерний Лондон» славился своими провокационными заявлениями по любому поводу: то ли для того, чтобы споры в комментариях увеличивали статье просмотры, то ли потому, что «Вечерний Лондон» желал регулярно доказывать общественности, что является оппозиционной газетой, ведь Королевская академия до сих пор продолжала утверждать, что андроиды и гиноиды Дэвиса – не более, чем машины, подчинённые программе и не способные переступить через неё.

Статья вышла ещё на прошлой неделе, поэтому комментариев под ней было больше десяти тысяч. Вверху обсуждения с четырьмя тысячами лайков красовалось сообщение счастливчика, успевшего первым написать «Дэвис гений». Ниже велись жаркие споры о разумности механических людей, их правах и положении в обществе.

Вторая статья была опубликована в «Таймс», и в ней был анонс научной конференции и выставки, посвящённых разработкам учёных со всего мира в области искусственного интеллекта. Имя Александра Дэвиса в статье не называлось, но зато в комментариях его вспоминали почти все. И неудивительно, ведь никому из учёных и инженеров так до сих пор не удалось приблизиться к тому, что создал Дэвис ещё век назад. Программы современных роботов были примитивны, и их ни за что нельзя было спутать с людьми, что, вполне возможно, было скорее благом, чем недостатком.

Выйдя у Мэрии из машины, Белль по привычке надела перчатки, которые всегда лежали у неё в сумочке, и лишь потом вспомнила, что неделю назад по приказу мэра все ручки, среди которых были и железные, заменили на бронзовые. Мистер Купер объяснил это дизайнерским решением, ведь Белль не хотела напоминать всем, что железо опасно для фейри. Об этом в Торнфилде, конечно, и так знали, но это знание жило где-то в бессознательном в виде легенды. Поэтому Белль могла получить, к примеру, в ресторане содержащие железо приборы скорее по случайности, чем из-за злого намерения, и ей хотелось, чтобы так и оставалось. Мистер Купер сначала возражал против такой скрытности, так как считал, что весь город должен оберегать последнюю фейри, но потом, случайно услышав разговор двух ревнивых торнфилдских женщин, согласился с Белль.

Мэр был у себя в кабинете.

– Аннабелль! – поприветствовал он, встав из-за рабочего стола. – Хорошо, что ты приехала чуть раньше.

Мистер Купер был среднего роста, коренастый и широкоплечий. Он выглядел чуть старше сорока, но на самом деле год назад отпраздновал своё пятидесяти пятилетие. В его русых в лёгкую рыжину волнистых волосах кое-где виднелась седина, но в серых глазах неизменно горел огонёк неутомимости и оптимизма.

– Здравствуйте, мистер Купер, – ответила Белль, подходя ближе.

– Твоё платье пришло из ателье, – улыбнувшись, сказал мэр. – Примеришь? Или уже после Совета?

– Сейчас, конечно! – обрадовалась Белль.

Мистер Купер снова улыбнулся, видя её радость.

– Оно у миссис Марч, – сказал он.

Миссис Эдвина Марч была невысокой и худой, но очень подвижной и деятельной старушкой. В свои семьдесят три года она продолжала отлично справляться с обязанностями секретарши мэра. Миссис Марч успела поработать с пятью мэрами, двое из которых избирались на второй срок, а ещё пережила двух мужей. Она стригла свои белые волосы под пажа, носила брючные костюмы, мужские монки7 жёлтого, красного и зелёного цветов, серебряные кольца с крупными камнями, обожала цветастые платки, джазовую музыку и возиться с цветами, а также она находила Белль ужасно худой и постоянно подкармливала, чем та с удовольствием пользовалась на радость старушке.

– Детка, твоё платье готово, – с улыбкой сказала миссис Марч, держа в руке узкую лопатку, которой взрыхляла землю в горшке с бегонией. – Оно в коробке на столе.

Белль увидела белую коробку, перевязанную лавандовой лентой и, нетерпеливо развязав бант, аккуратно подняла крышку.

– Ох… – восхищённо выдохнула Аннабелль. – Вы всё-таки выбрали этот атлас… Он же такой дорогой… – и коснулась тонкой и нежной, струящейся как вода, переливающейся лавандовой ткани.

– Надевай скорее, – произнесла миссис Марч, вытирая руки полотенцем. – Сейчас я только дверь закрою.

Когда Аннабелль надела платье, миссис Марч попросила её повернуться, застегнула на спине потайную молнию и оправила длинные рукава.

– А декольте не слишком глубокое? – с беспокойством спросила Белль, придирчиво осматривая себя в зеркале.

Миссис Марч рассмеялась:

– Детка, это ты называешь декольте? – она показала на круглый вырез платья, слегка открывающий ключицы. – Не бойся, милая, – она ласково коснулась руки Белль. – Это платье достаточно скромное. А ткань и правда прелестная, – миссис Марч приподняла пальцами подол. – Подчёркивает фигуру. – И, кажется, заметив, что Белль вновь забеспокоилась, добавила: – Но целомудренно.

Аннабелль улыбнулась себе в зеркало, немного успокоившись.

Нежно-лавандовое платье струилось от талии до самого пола длинными складками, красиво и переменчиво переливаясь при каждом движении. Расшитый бисером лиф обтягивал тонкий стан Белль, сияя в свете ламп. Длинные свободные рукава не скрывали изящества рук и заканчивались длинными узкими манжетами, также украшенными бисером.

Прохладная мерцающая ткань оттеняла загар Белль и подчёркивала её огромные карие, почти чёрные глаза. Лишь в такие моменты как этот, Аннабелль по-настоящему радовалась, что нечеловечески красива.

– И ещё сюда жемчужное колье, – сказала миссис Марч, в задумчивости склонив голову на бок. – И, конечно, волосы в причёску, чтоб подчеркнуть шею, – она приподняла собранные в тяжёлую косу каштановые волосы Белль, любуясь образом в зеркале. – А, и туфли! – вспомнила миссис Марч и, отпустив косу, пошла за другой коробкой.

Лавандовые босоножки на тонком каблучке с полупрозрачными бабочками на ремешках были восхитительны. Белль ужасно захотелось их примерить, но она знала, что на бал их точно не наденет.

– Миссис Марч, они прелестны, – произнесла Белль, взяв одну босоножку. – Но я не могу их надеть, – вздохнув, с грустью произнесла она и положила босоножку обратно в коробку. – Вспомните, что было на позапрошлый рождественский бал.

– В тот раз у тебя было платье чайной длины, – возразила старушка. – И сейчас уже все помнят про штрафы.

Белль снова вздохнула и твёрдо сказала:

– Нет. Я надену лодочки d'Orsay, которые купили к Молочному балу.

– Но ты их уже надевала на День города!

– Никто не заметит, – улыбнулась Белль. – Но босоножки я не могу… Это только людей дразнить.

– Значит, оставим на следующий раз, – решила миссис Марч.

– Вряд ли к Рождеству что-то изменится, – вздохнув, возразила Белль. – Лучше сдать их. Очевидно, они недешёвые. Расстегните, пожалуйста молнию, – и она повернулась к миссис Марч спиной.

Пока миссис Марч помогала снимать платье, Белль думала о том, что вряд ли когда-нибудь сможет выйти из дома в таких босоножках или в топе на бретельках, или в платье-комбинации, или короткой юбке. Каждый открытый участок её кожи – как красная тряпка для некоторых людей. Можно было бы, конечно, взять кого-нибудь из полиции в охрану, но зачем? К ней не позволят прикоснуться, но чужую похоть она всё равно будет чувствовать, а это ужасно неприятные ощущения. И ради чего? Белль обругала себя за то, что вообще об этом думает, надела своё закрытое лавандовое платье из джерси и, поблагодарив миссис Марч за помощь, пошла в зал заседаний.

Там уже собрались все члены Совета Основателей, кроме мисс Уэлш: крёстная Белль была на репетиции оркестра с хэллоуинской программой танцев. Мисс Уэлш уже давно не играла сама, и в этом году, как и в предыдущих, концертмейстером оркестра была одна из её учениц. Белль не хотела себе признаваться, но ей было обидно, что крёстная пошла поддержать пианистку, которая, очевидно, и так справится, а не Белль, свою крестницу, нуждавшуюся в поддержке гораздо больше: ведь сегодня на заседании вновь присутствовал судья Морган.

Белль вскинула подбородок и, сконцентрировавшись на текстуре ткани своего платья, прилегающего к коже, на тяжести косы, лежавшей на спине, и не позволила похотливым чувствам судьи Моргана проникнуть под её защитный барьер. Вот почему судья не любит свою жену?.. Она молодая, симпатичная, покладистая, души в нём не чает и недавно подарила ему сына, а он! Может, такие, как судья Морган не способны любить, и чары фейри тут не при чём? Не было бы фейри, нашёл бы другую девушку для вожделения… Хорошо, что остальные мужчины в Совете любят своих жён, иначе Белль бы не вынесла эти собрания.

Пока все рассаживались по местам и обменивались приветствиями, мистер Джонсон выразил мэру восхищение новой статьёй его дочери. Марина Купер изучала психологию в Оксфорде и вот уже два месяца занималась исследованием так называемого Элфинского синдрома. Его суть состояла в том, что, уезжая с Элфина, человек годами продолжает скучать по нему, ища повсюду его частички и мечтая вернуться, но вернувшись, его тянет прочь, потому что остров за годы разлуки стал для него слишком тесен. Но стоит уехать, и человека снова тянет обратно. Термин «Элфинский синдром» появился в узких кругах ещё лет двадцать назад, но впервые изучить его и рассказать о нём научному сообществу решилась Марина Купер в сентябре этого года. Её тут же забросали письмами со своими историями о взаимоотношениях с Элфином, создав ей большую базу для исследования. Белль вновь задумалась, а будет ли её тянуть домой, когда она уедет в Нью-Йорк?..

Мистер Купер был польщён оценкой мистера Джонсона и сердечно поблагодарил его. Он гордился дочерью и был рад, что теперь ею гордятся многие торнфилдцы. Затем он поприветствовал присутствующих и объявил Совет Основателей открытым.

Мистер Купер, мистер Свон, мистер Вуд и мистер Джонсон как всегда активно вступили в обсуждение, судья Морган не сводил с Белль глаз, а мистер Уайт и шериф Вольфген молчали, почти равнодушно наблюдая за беседой. Ледяное спокойствие Виктора Уайта и повышенная сосредоточенность шерифа нервировали Белль почти так же, как сладострастное внимание судьи Моргана.

Совет Основателей, как всегда, начался с обсуждения не самых интересных, но важных тем: количество запросов на туристические визы на Элфин, экспорт вина и сыров, требующий ремонта паром, необходимость после июньского землетрясения экспертизы вулканологов, участившиеся сбои мобильной сети, украшение города к Хэллоуину.

– Площадь Перемирия в этом году украсят декораторы из Лондона, – сказал мэр. – Мистер Голдинг уже всё оплатил.

– Это тот, который спонсировал День города в этом году? – уточнил Питер Джонсон, главред «Торнфилд ньюз», и пролистнул свой ежедневник. – И День осеннего равноденствия, – добавил он.

– И о котором нам ничего не известно, – заметил Джон Вуд, поджав губы.

Белль вспомнила, что отец Камиллы пытался узнать что-нибудь о мистере Голдинге после Осеннего равноденствия через свои адвокатские связи, но ничего не нашёл.

– Джентльмены, не всё ли равно, кто оплачивает праздник? – сказал судья Морган весело. Взглянул на Белль и подмигнул ей.

Она отвернулась. Его обритая наголо голова, хищный прищур, самоуверенная улыбка, кривящая тонкие губы, и вся его высокая и мускулистая фигура вызывали у Белль отвращение. Она скучала по тем месяцам, когда судья Морган, после того как она поцеловала его, лишился возможности смотреть на неё, но ещё больше по тем трём неделям, когда он вынужденно уехал в Плимут сопровождать жену на роды. Но вот теперь он вернулся и всё началось с начала. В таких случаях, как этот, Белль досадовала, что действие поцелуя фейри заканчивается, стоит тому, кого поцеловали, уехать хотя бы на две недели.

– Меня тоже беспокоит этот загадочный спонсор, – помолчав, произнёс мэр. – У него есть связи при дворе и, кажется, он знаком с принцем Элиотом.

Само имя принца Элфинского вызывало у Белль тошноту. К сожалению, в этот Хэллоуин ей точно не удастся избежать участи вновь встретиться с ним за ужином. Покровительство короля обходилось ей дороговато, когда приезжал принц Элиот, приходившийся дядей монарху Великобритании. По слухам, король Александр три года назад подарил дядюшке титул принца Элфинского, чтобы пореже видеть при дворе. Ещё бы! Ведь принц Элиот постоянно впутывал высокородных джентльменов и леди в пикантные истории, и самый приличный, даже чопорный вечер в присутствии его высочества мог плавно превратиться чуть ли не в оргию. На Элфине же принц вообще терял всякий стыд: в этом июне, например, когда мэр и Белль приехали к нему в «Королевскую пристань», чтобы объявить об отмене Молочного бала из-за трагедии в Базовом лагере, они застали его высочество в почти невменяемом состоянии в окружении голых девушек и парней. А главным элфинским фетишем принца было наблюдать, как последняя фейри ест сладости. Белль ненавидела его за это всей душой.

Вдруг она услышала своё имя и отвлеклась от неприятных мыслей.

– Что скажешь, Белль? – спросил мистер Купер.

Она прокрутила в голове диалог мэра с мистером Своном. Второй предположил, что Белль могла бы посетить церемонию посвящения принца Ричарда: в день своего шестнадцатилетия, двенадцатого марта, наследнику престола предстояло отправиться в Авалон. Такова была традиция Пендрагонов, заложенная ещё королём Артуром, вернувшимся с острова Блаженных в 1784 году. Аннабелль сама мечтала побывать в Авалоне – ведь это была земля обетованная первых детей Лилит, истреблённых по всему миру задолго до возвращения Артура.

– Я с радостью, – ответила Белль, улыбнувшись. Хоть она и не была уверена, что её пригласят на такое важное и закрытое событие.

– Говорят, никто из Пендрагонов не может войти в Авалон уже лет сто, – произнёс мистер Вуд.

– Вот ты адвокат, Джон, – с укором заметил мистер Купер, – а веришь в слухи.

– Не такие уж это слухи, – возразил главный редактор «Торнфилд ньюз». – Буквально пару месяцев назад я читал статью в «Вечернем Лондоне» за 1879 год, посвящённую восшествию на престол короля Эдгара. После смерти своего старшего брата Генри в 1864 Эдгар стал наследником престола. И в день своего шестнадцатилетия в 1865 году так и не смог пройти испытание Авалоном, – многозначительно закончил мистер Джонсон.

– Это не подтверждено, – холодно возразил мэр. – Давайте вернёмся к организации бала.

– «Вечерний Лондон» – оппозиционная газета, – напомнил мистер Вуд. – Они поддерживали то Ганноверов, то французских революционеров – удивительно, как их до сих пор не закрыли.

– Нужно же как-то показывать, что в стране свобода слова, – насмешливо заметил судья Морган.

– Мы на Элфине этого не чувствуем, – продолжил мистер Джонсон с упрёком в сторону мэра, не желающего обсуждать действительно важные проблемы, – но в стране зреет недовольство властью. Возле Драгон-касл8 регулярные митинги…

– Кучка отбитых фанатиков, – небрежно бросил судья Морган.

– Недовольные всегда найдутся, им даже повод не нужен, – сказал мистер Свон. – Главное, что Экскалибур по-прежнему принимает кровь Пендрагонов. А значит, всё в порядке, – оптимистично закончил он. Белль улыбнулась, вспомнив своего лучшего друга Кевина, сына мистера Свона: тот тоже, несмотря ни на что был убеждённым оптимистом.

– Принимать-то принимает, – проговорил мистер Джонсон, явно недовольный тоном и словами мистера Свона. – Но он же ожоги оставляет! Вы видели руки короля Александра и принца Ричарда после того, как они брали меч?

– Я не всматривался, – отмахнулся мистер Свон.

– Ну хватит, Питер, – нахмурился мэр, взглянув на мистера Джонсона. – Надеюсь, никто из твоих сотрудников не пишет об этом статью?

– А если и пишет, то что? – с вызовом сложил руки на груди мистер Джонсон.

– Ты же не будешь рисковать репутацией «Торнфилд ньюз» и пересказывать сплетни? – обеспокоенно спросил мистер Купер.

– Дэниел! – обиделся мистер Джонсон. – «Торнфилд ньюз» – это тебе не жёлтая газетёнка, и я…

– Джентльмены, прекращайте, – раздражающе снисходительно остановил начавшийся спор судья Морган. – Среди нас дама, – напомнил он, понизив голос, и посмотрел на Белль.

Она не удостоила его взглядом, хоть он и был прав. Дискуссия о Пендрагонах в самом деле принимала опасный характер: ещё немного – и можно будет говорить о государственной измене. О том, что в жилах короля Александра, как и его отца, и деда, вплоть до короля Эдгара, не течёт кровь Пендрагонов, шептались уже очень давно. Как бы королевская семья не скрывала от народа результаты паломничества наследников крови короля Артура в Авалон, до людей всё равно доходили обрывки информации. Они пересказывали её друг другу, и истории обрастали далёкими от правды подробностями. Конечно, подобные разговоры не приветствовались правительством Британии, и по статье за клевету кого-то регулярно штрафовали или наказывали принудительными работами или даже лишением свободы, но народ это не останавливало.

Аннабелль была знакома с принцем Ричардом (тот приезжал в Торнфилд на Молочный бал два с половиной года назад), и она чувствовала, что он – Пендрагон, ведь Пендрагоны благословлены магией Лилит. И пусть говорят, что принц Ричард не сможет войти в Авалон, и что Эскалибур в его руках горит тусклее, чем в руках его отца и деда, и что рукоять священного клинка обжигает кожу его ладоней, Аннабелль всё равно будет верить: принц Ричард – достойный наследник престола и в его жилах течёт кровь короля Артура.

А вот насчёт законнорождённости принца Элиота у Белль были большие сомнения: в нём она не чувствовала магии Лилит. Но, возможно, дело было в том, что все ощущения рядом с его высочеством перебивало чувство омерзения.

Белль прислушалась к разговору: мистер Вуд упомянул Фредерика. И, как всегда, в весьма предсказуемом контексте.

– Камилла сказала, что он куда-то уезжает? – спросил мистер Вуд у Виктора Уайта.

– Может быть, – холодно ответил тот.

– Ты что, об этом ничего не знаешь? – изумился мистер Вуд. – Он же твой младший брат! – добавил с упрёком, в котором звучали нотки негодования.

– Джон, ему не пять лет, – сухо напомнил Виктор Уайт. – Он давно передо мной не отчитывается.

Белль слышала подобные разговоры почти каждый Совет Основателей. Мистер Вуд определённо испытывал на прочность знаменитое уайтовское терпение. Кажется, он искренне считал, что Виктор должен повлиять на своего младшего брата, который уже семь лет встречается с дочерью мистера Вуда, но до сих пор не женился.

Белль вдруг вспомнила Фредерика, и её сердце сжалось. Взглянув на Виктора, она вновь подумала, как всё же не похожи братья Уайт друг на друга. Не только возрастом и внешностью: Виктору было сорок девять, а Фредерику – двадцать семь, старший был коренастый и среднего роста, а младший – худощавый и высокий; у первого были серые глаза и каштановые волосы, а у второго – русые волосы и зелёные глаза. Но самое главное было в другом: спокойствие Виктора напоминало скованную льдом воду, у Фредерика же оно было похоже на мягкий плед, в который так приятно завернуться, когда за окном идёт снегопад; на кружку горячего чая, о которую греешь руки, а от каждого глотка внутри разливается тепло.

Белль стало стыдно. Ещё летом, после похорон альпинистов, она зареклась мечтать о чужом парне, но за эти пять месяцев успела неоднократно нарушить данное себе обещание.

– Аннабелль, сколько у тебя танцев с Гидеоном? – неожиданно спросил мистер Джонсон, вырвав её из задумчивости. – Вы такая красивая пара, – слащаво улыбаясь, добавил он. Мистер Джонсон очень надеялся породниться с последней фейри и при любом удобном случае намекал Белль на такую возможность.

«Ведь прекрасно знает, что три», – устало подумала Белль, но, мило улыбнувшись, ответила:

– Кажется, два.

– Нет, три, – возразил мистер Джонсон. – Один с Молочного бала остался.

«Будь неладна эта мазурка», – промелькнуло в голове у Белль. Гидеон при всех своих недостатках ещё и отвратительно танцевал. Он путался в движениях, наступал партнёршам на ноги и, конечно, совершенно не мог вести. Поэтому-то, наверное, он предпочитал танцевать с фейри, с которой даже хромой выглядел бы изысканным танцором. Так успокаивала себя Белль: ей не хотелось верить, что сынок главреда «Торнфилд ньюз» в самом деле всерьёз увлёкся ею.

– Ах, да, точно, – ответила Белль, легкомысленно улыбнувшись. И тут встретила строгий взгляд мистера Купера: тот отлично знал, что у неё прекрасная память.

Потом все вновь вернулись к обсуждению Хэллоуинского бала: последние штрихи в украшении столов; рассадка гостей, приехавших на бал с большой земли; стол для выпускников.

– Аннабелль, как ваш вальс с выпускниками? – спросил мэр. – Ребята готовы?

– Вполне, – ответила она. – Вчера была последняя репетиция, я всем довольна.

«Не считая раздражающей самоуверенности Никлауса Скотта и его удушающей зависти к Патрику», – подумала Белль. Обычно, ей в пару ставили именно таких, как Ник – капитанов футбольной команды или команды гребцов, нахальных и уверенных в себе. А Патрик Хилл был круглым отличником, победителем международных олимпиад по физике и вдобавок очень скромным и милым парнем.

– Отлично, – сказал мэр. – Теперь очень важный момент – безопасность на празднике. Шериф, – мистер Купер повернулся к шерифу Вольфгену.

Белль всегда было не по себе рядом с ним. Особенно после того, когда она тайком решила проверить именно на нём, как действует на варгисов аконит. Но и до этого, глядя на шерифа Вольфгена, черноволосого с сединой в белизну, с бледно-голубыми глазами, сверкавшими сталью из-под косматых бровей, Белль не могла не думать о том, что сто шестьдесят лет назад, при Адаме Спенсере, варгисы (а среди них наверняка и предок шерифа) позволяли ведьмам убивать фейри.

…А ведь были времена, когда варгисы и фейри жили в мире, как и подобает детям одной матери. Но теперь фейри истреблены, а варгисы под проклятием. Белль всегда было интересно, в чём же заключалось проклятие? От дедушки она знала (да и все в городе это знали), что варгисы потеряли волчью ипостась и стали менее сильными. Дедушка не любил говорить о варгисах, какими они стали после проклятия: Белль чувствовала, что это причиняет ему боль и не расспрашивала.

– В Торнфилде семь полицейских, – сказал шериф, – трое из них, включая меня, – варгисы. Я уже обсудил с мэром и позвал для усиления ещё четверых из резерва.

– Какие-то проблемы, шериф? – спросил судья Морган, откинувшись на спинку кресла.

– Патрик, это меры предосторожности, – ответил мистер Купер, так как шериф не посчитал нужным отвечать на вопрос судьи.

– В прошлом году мы как-то сумели обойтись усилиями исключительно полиции, – напомнил судья.

– Времена меняются, – ответил шериф Вольфген и смерил судью Моргана таким пронзительным взглядом, что тот поспешил отвести глаза.

Белль позавидовала таланту шерифа Вольфгена так уничижительно смотреть. Если бы она сама не побаивалась шерифа, то рискнула бы попросить его поговорить с судьёй. Возможно, это помогло бы.

Шериф вкратце объяснил, как будет осуществляться патруль по городу и охраняться Мэрия внутри, но Белль особенно не вникала.

– И я по-прежнему рекомендую пить вербеновый чай, – добавил шериф.

– От вампиров? – уточнил мистер Вуд.

– Их же не было в городе лет сто, – небрежно возразил судья Морган.

– Не сто, а восемьдесят три года, – педантично поправил мистер Джонсон. Вампиры были одной из его любимых тем накануне Хэллоуина. После ведьм, конечно. Об Айрин Бёрд, Верховной ведьме ковена Волчьей Звезды, с чьего приезда в 1861 году начались все беды Элфина, мистер Джонс мог говорить часами.

– Есть основания полагать, что вампиры могут появиться в городе? – обеспокоенно спросил мистер Купер.

– Наступают предхэллоуинские дни, – произнёс шериф. – Мы должны быть готовы ко всему.

Белль вспомнила пугающее пророчество старой цыганки с розой и ощутила, как её спина покрылась сетью ледяных мурашек.

Затем все вернулись к обсуждению Хэллоуинского бала.

– Я слышал, – судья Морган сделал паузу и посмотрел на Белль, пытаясь поймать её взгляд, – что нашей прелестной фейри пришло платье из ателье. Хотелось бы увидеть его.

– Увидишь вместе со всеми на балу, – ответил мэр.

– Почему привилегии распространяются только на тебя, Дэн? – недобро сощурившись, спросил судья Морган.

– Я тоже не видел Белль в этом платье, – возразил мистер Купер. – А что касается фейерверков… – продолжил он.

– Не переводи тему, – перебил судья.

Мистер Купер вздохнул и спросил, повернувшись к Белль:

– Ты хочешь показать платье?

– Нет, мистер Купер, – ответила она с улыбкой.

– Ты слышал, – развёл руками мэр и вернулся к обсуждению фейерверков.

Судья Морган источал презрение к мистеру Куперу и не сводил глаз с Белль до конца Совета. Ей с каждой минутой становилось всё тяжелее выносить его присутствие – жаркое, влажное и липкое как паутина. Белль открыла складной нож и кольнула кончиком лезвия подушечку указательного пальца. Острая боль прогнала тошнотворные эмоции судьи Моргана, подарив освобождение. Незаметно вытерев выступившую капельку крови, распространявшую тонкий аромат фиалок, Белль спрятала нож обратно в сумочку.

Под конец Совета мэра вызвали к телефону согласовывать какие-то детали приезда принца Элфинского. Все стали расходиться, и как-то внезапно в зале остались только мистер Джонсон, Белль и судья Морган, который по-прежнему не отрывал от неё взгляда. Проходя к дверям мимо последнего, Аннабелль негромко произнесла ледяным тоном:

– Будете так на меня смотреть, я вас опять поцелую.

– Какая соблазнительная угроза, моя дорогая Аннабелль, – придержав её за локоть и склонившись к её уху, шепнул судья Морган в ответ. – Вот он я, перед тобой. Целуй.

Белль сбросила его руку и сделала шаг к дверям. Конечно, она не собиралась его целовать: пять месяцев назад она пообещала себе не целовать больше никого и была намерена сдерживать это обещание как можно дольше.

– Как будто вам нравится, когда вашей волей управляют, – проговорила она.

– Если это делаешь ты, моя дорогая, то я не против, – улыбнулся судья, сделав шаг ей навстречу.

– А если я велю вам съесть свою ногу? – вскинув подбородок, с вызовом спросила Белль.

– То я сделаю это с улыбкой на лице, – ответил судья Морган, придвинувшись ближе и попытавшись коснуться кончиками пальцев её щеки.

Белль отпрянула и, развернувшись, пошла к кабинету мэра.

После Совета Основателей Энтони довёз Белль до супермаркета. Осенние сумерки уже сгустились в ночную темноту и стало ощутимо прохладно.

– Может, тебя подождать? – спросил мистер Чейз, опустив окно.

– Нет, спасибо, я прогуляюсь, – улыбнулась Белль и вошла в магазин.

Она решила приготовить на ужин пасту с грибным соусом, а у неё не было грибов и закончились сливки. Белль взяла всё необходимое, прихватив пачку мюсли на завтрак, и встала в очередь на кассу. Касса работала всего одна, поэтому очередь постепенно росла. Вдобавок ко всему какая-то женщина начала спорить с кассиршей из-за четырёх пенни: мол, цены на полках не соответствуют тем, что ей пробили на кассе.

– …странная, при её внешности – и столько работать, – расслышала Белль женский голос позади себя.

Другой женский голос пренебрежительно цыкнул и возразил:

– И что в её внешности прямо такого?

– Волосы шикарные! – в первом голосе прозвучали восхищение и зависть. – Я б за такие кудри полжизни отдала! Зря она их в косу собирает …

– Обычные волосы, – фыркнула собеседница. – Была б она блондинкой или рыжей – другое дело. И глаза – карие. Пф.

– Нет, глаза красивые, – возразил первый голос. – Такие большие!..

– Так у неё папаша наполовину итальянец, – ответил второй голос. – Это просто генетика.

– Я б на её месте не работала, – мечтательно произнёс первый голос. – Вышла бы замуж за миллиардера и целыми днями отдыхала на яхте где-нибудь в Средиземном море.

Белль усмехнулась: чего-чего, а выйти замуж за богача и превратить свою жизнь в бесконечную сиесту она никогда не хотела. Можно отдохнуть, к примеру, год, целыми днями катаясь на яхте, загорая и попивая коктейли, но жить, ничего не делая, – это ведь ужасно скучно, к тому же будешь всё время чувствовать свою никчёмность и бесполезность. Жизнь фейри длинная, поэтому в поиске своего места в мире ты можешь чуть ли не бесконечно учиться новому, каждый раз начиная хоть с самого начала и оставаясь при этом молодой и полной сил. Дедушка, например, владел семью языками и виртуозно играл на скрипке и гитаре, а его старший сын, дядя Майкл, тоже фейри, с лёгкостью побеждал в международных соревнованиях по яхтингу, мотокроссу и скалолазанию.

Женщина с четырьмя пенни и кассирша, наконец, пришли к соглашению, и очередь вновь поползла вперёд.

Расплатившись, Белль убрала покупки в шопер и вышла из супермаркета. На улице было темно, зябко и вдобавок ко всему Аннабелль услышала голос Камиллы Вуд, разговаривающей по телефону. Прижав мобильник к уху, она говорила и одновременно рылась в сумке, стоя возле своего бордового «Ниссан Джука»:

– Фред?.. Да я тебя умоляю – у него на уме одни цифры.

«Вообще-то там есть ещё буквы и знаки препинания», – вспомнила Белль возражение Фредерика на эти слова Камиллы и улыбнулась. Аннабелль никогда не могла понять, отчего многие, включая Камиллу, обвиняли Фредерика в отстранённости, безэмоциональности и любви исключительно к строчкам программного кода. Фредерик может и казался таким, но в том-то и дело, что лишь казался.

Аннабелль была не в настроении разговаривать с Камиллой и хотела тихонько пройти мимо, но та уже заметила Белль.

– О, привет, Белль, – сказала Камилла, убирая в сумочку телефон и выправляя из-под бордового шарфа длинные чёрные волосы.

В неверном приглушённо-оранжевом свете фонарей Камилла выглядела немного младше своих двадцати семи лет, а её резкие черты лица казались более мягкими: и угловатая челюсть, и острая линия скул, и тонкие дуги бровей над обведёнными чёрной подводкой глазами, и длинноватый нос. Каждый раз глядя на Камиллу Белль искала в её чертах недостатки и, конечно же, находила их. Но легче ей от этого не становилось.

– Привет, Кам, – ответила Белль и, надеясь, что разговор исчерпан, свернула в сторону, но Камилла остановила её:

– Ты не к Вики сейчас?

– Нет, я домой.

– А я к ней. Могу тебя подбросить.

– Хочу пройтись, – вежливо отказалась Белль.

– Значит, увидимся завтра на пикнике, – сказала Камилла, надевая сумочку на плечо.

– Увидимся, – кивнула Белль.

Вернувшись домой, Аннабелль первым делом приняла душ. Память назойливо подбрасывала неприятные моменты дня: хриплый голос старой цыганки, произносящий странные слова о созданиях тьмы, и острые шипы красной розы; злые слова женщины, выговаривающей своей плачущей дочери; тяжёлый парфюм Гидеона – кедр и тубероза; сальные взгляды судьи Моргана, голоса глупых сплетниц из супермаркета и снисходительный тон Камиллы – пусть всё это смоет водой. «Надо было всё-таки сходить к сиренам», – подумала Белль, подставляя лицо струям тёплой воды.

Выйдя из душа, она почувствовала себя лучше. Однако для готовки уже не было ни сил, ни настроения. Белль заварила вербеновый чай и включила на виниловом проигрывателе «Остров блаженных» Наннерль Моцарт в адаптации Рахманинова для фортепиано.

Возвращаясь с кухни с чашкой чая, Белль остановилась возле комода, на котором стояли фотографии, и улыбнулась. Когда она видела улыбку дедушки, пусть даже и на фото, ей тоже хотелось улыбнуться – как будто ему в ответ. На одном из фото девятилетняя Белль, пятнадцатилетняя Вики и дедушка раскатывали присыпанное мукой тесто на кухне дедушкиного дома в Линденшире. А на другом фото Белль было пять, и она, весело хохоча, убегала от Мышки, совсем ещё жеребёнка, а дедушка стоял рядом с букетиком морковок и смеялся. На третьем фото Белль было одиннадцать: жмурясь и широко улыбаясь, она прижималась щекой к дедушкиной щеке. Аннабелль помнила, как сейчас, мягкое покалывание бороды, запах жимолости и можжевельника, сопровождавший дедушку повсюду; голос, такой мягкий, тёплый и густой как горячий шоколад зимним вечером; блеск голубых глаз, и каштановые волосы, плавными волнами падавшие на лоб и шею. Дедушке было сто восемьдесят два года, но выглядел он от силы лет на двадцать пять – и то из-за того, что носил бороду и усы: ему не хотелось казаться сильно младше бабушки, это её расстраивало. Дедушка никогда не терял оптимизма и не стеснялся веселиться как мальчишка, и при этом Белль всегда чувствовала себя рядом с ним в полной безопасности. В детстве она никогда не допускала мысли, что когда-нибудь разлучится с дедушкой. Но спустя две недели после того, как было сделано третье фото, дедушка пропал в горах, и все считали, что он погиб под лавиной, сошедшей в Долину Снов.

Белль не верила в его гибель, и лишь мисс Уэлш всегда поддерживала её в этом, что очень много значило для Белль, хотя она и не знала наверняка, верила ли сама крёстная, что дедушка жив, или просто хотела утешить крестницу. И какое облегчение Белль испытала пять месяцев назад, когда узнала, что дедушка жив, что он в Заповеднике!.. Она вспомнила тот ясный тёплый июньский день похорон альпинистов, и Фредерика, который отдал ей дедушкин шёлковый платок. Сколько мучительных часов Белль провела, беспокоясь за Фредерика, боясь, что он вместе с друзьями погиб под лавиной!.. Но он вернулся. И принёс Белль дедушкин платок, который передала через него Таунара – ореада9 Загадочницы. Шестнадцатое июня был траурным днём прощания с девятью погибшими под лавиной альпинистами, и Белль едва не сошла с ума от горя родственников погибших. Чтобы не потеряться в потоке чужих страданий, она снова и снова растравливала шипом розы кожу на руке до крови. Но не только боль спасла её в тот день. Когда она касалась прохладного шёлка дедушкиного платка, когда видела Фредерика живым, ей становилось легче.

Белль открыла шкатулку, стоявшую тут же, на комоде, и прижалась лицом к прохладному незабудковому шёлку, пахнущему жимолостью и можжевельником. Ей вспомнился голос дедушки, как он ласково звал её Оленёнком, Звёздочкой и Соколёнком, как он по-особенному произносил её имя «Белль», и на миг она оказалась в беззаботном детстве. Именно дедушка начал сокращать её имя не так, как было принято в Англии – «Ана», а на французский манер – «Белль», и это быстро прижилось, так что даже её полное имя все вокруг стали произносить с ударением на последний слог. Аннабелль улыбнулась и коснулась губами шёлка: теперь этот платок объединял в её сердце двух дорогих ей мужчин: дедушку и Фредерика. Белль вернула платок в шкатулку и, сев за стол, решительно открыла учебник по истории.

Аннабелль полюбила историю, когда в пятнадцать лет перевелась в Торнфилдскую старшую школу. Мистер Гибсон увлекательно рассказывал не только об истории Британского королевства и мира, но и очень глубоко разбирался в истории Элфина. Конечно, он не был, как дедушка, свидетелем многих значимых событий на острове, но иногда Белль об этом забывала. Когда мистер Гибсон с невероятным воодушевлением говорил о загадочном исчезновении (и вероятной гибели) драконов пятьсот лет назад, о засухе 1803-го, об Адаме Спенсере, о приезде Айрин Бёрд и её ковене, о гибели почти всех фейри в 1951-м, Белль казалось, будто он сам всё видел и слышал.

Но сейчас Аннабелль нужно было погрузиться во Всемирную историю. На очереди было становление французского абсолютизма и политика Ришелье.

– «Подчинив своему влиянию короля Людовика XIII, кардинал Ришелье фактически безраздельно управлял страной», – борясь с подступающим сном, прочитала Белль вслух. Весеннее солнышко нежно припекало, а зелёная лужайка в нескольких шагах манила сделать из травинки свистульку и сплести венок из клевера и фиалок. Пахло зеленью и цветущим шиповником, над кустом которого сонно жужжала пчела.

– Интересная книжка? – спросила рыжеволосая девочка, подошедшая к дереву, на корнях которого сидела Белль. По виду она была ровесницей – лет пять-шесть.

– Не очень, – призналась Белль. – Мне так хочется сейчас плести венок и играть!..

– Так пойдём, – улыбнулась девочка и протянула руку.

Они бегали по лужайке, собирая клевер, тимьян, лобелии, колокольчики, лютики, лесную герань, фиалки и львиные зевы, плели венки, примеряя их друг другу, и заливисто смеялись – Белль, кажется, никогда не было так радостно и легко.

– Давай сорвём? – предложила она новой подруге.

Обе остановились около раскидистого куста белого шиповника с нежными белоснежными цветами.

– Давай, – подруга радостно блеснула зелёными глазами.

Она подошла к кусту и, осторожно сорвав хрупкий цветок, вдруг ойкнула.

– Ты укололась?.. – Белль обеспокоенно взяла подругу за руку. На большом пальце выступила капелька крови. – Больно?.. – с сочувствием спросила она.

Рыжеволосая девочка подняла на Белль глаза и, вдруг посерьёзнев, сказала:

– Тебе будет больнее.

В её голосе прозвучала глубокая печаль – не о себе, хотя это она уколола палец, а о Белль. Алая капелька крови коснулась краешка белого цветка, и он окрасился в ярко-красный цвет.

– Выдержишь? – глядя в упор, спросила девочка, и её зелёные глаза наполнились слезами.

Аннабелль услышала треск доигравшей пластинки, подняла отяжелевшие веки и увидела корешки книг, страницу раскрытой тетради в клеточку с конспектом, на которой лежала щекой. Шея затекла от неудобной позы, пальцы рук покалывало. Белль встала с кресла и потянулась. На часах было за полночь.

Белль не верила в сны, хоть в этом всё было как наяву: пение птиц, запах сочной травы и цветов, дуновение ветра и тёплые лучи солнца. А ещё девочка. Белль чувствовала её любовь, такую огромную, какую не мог вместить разум – никто на свете никогда не любил её так.

«Сны – это небывалая комбинация бывалых впечатлений, – повторила себе Аннабелль заученную ещё со школьных уроков биологии формулировку. – Наверное, поэтому девочка показалась мне знакомой – будто я знаю её всю жизнь».

А ещё цветок шиповника, окрасившийся в красный. Роза.

«Это цыганское пророчество с ума меня сведёт», – подумала Белль, переодеваясь в пижаму и забираясь под одеяло.

Глава 2. Пикник

День выдался погожим и на редкость тёплым. У залива святого Элреда было полно отдыхающих, и Уайты поехали дальше на запад, к своему любимому месту для пикников.

Генри остановил машину у пляжа с видом на скалу Парус, вынес корзину с едой и пошёл с Марком и Алексом запускать воздушного змея, а Вики и Аннабелль в это время расстелили покрывала, достали бутылки с лимонадом и сидром, контейнеры с фруктами и разными закусками.

Море шипело, разбиваясь о галечный берег, солнце блестело на подвижных волнах, а вокруг Паруса с криками носились чайки. Ветер подхватывал воздушного змея в виде белого дракона, развевая его длинный хвост. Аннабелль вспомнила рассказ дедушки о белоснежной драконице Эйсузе, погибшей вместе со своим возлюбленным во чреве Драконьей горы почти пятьсот лет назад. Последние драконы Элфина… Они прожили вместе немногим больше века – ничтожно мало по меркам драконов.

«Каждый, кто отважится ответить взаимностью на любовь дракона, – услышала Белль певучий голос дедушки, – сам станет драконом…»

– Да, мы к Парусу поехали, – вставив наушник в ухо, сказала Вики, и Белль вернулась в реальность. – Да ничего не надо, Кам, мы всё взяли… Нет, довольно тепло, только ветер. Хорошо, ждём.

Вики стала расставлять стаканы на покрывале.

– О чём задумалась, Фиалка? – спросила она.

Белль улыбнулась: ярко-голубые глаза и каштановые волосы старшей сестры всегда напоминали Белль дедушку. Вики стригла волосы под каре, носила чёлку и очки. У неё было отличное зрение, и это были очки для работы на компьютере: за годы учёбы в колледже она так привыкла к ним, что они стали частью её имиджа.

– Как ты думаешь, – задумчиво проговорила Белль, глядя на извивающегося в небе белого дракона, – создатели этого воздушного змея вдохновились образом Эйсузы?

Вики обернулась и посмотрела на мужа, поднимающего в воздух змея, и сыновей, радостно бегающих вокруг, задрав головы. Двухлетний Алекс споткнулся, потерял равновесие и растеряно сел на гальку. К нему тотчас подбежал Марк. Он был старше брата на три года и всегда чувствовал ответственность за младшего.

– Не знаю, – ответила Вики, с любовью глядя на своих мужчин. – Но мне кажется, белый дракон давно стал негласным символом Элфина. Кстати, – она повернулась к сестре, – Фредерик не приедет. Нужно срочно доделать какие-то дела.

Аннабелль отвернулась к морю. Она не видела Фредерика полтора месяца, с десятого сентября – дня рождения Генри. Да и летом они почти не общались. После июньской поминальной мессы по погибшим альпинистам они встретились всего несколько раз – на семейных обедах у Генри и Вики. Фредерик много работал: взял несколько новых проектов, а Белль почти всё время была в походах.

«А весной я уеду в Нью-Йорк, и мы совсем перестанем общаться», – с грустью подумала Белль. Она не питала иллюзий, что они будут созваниваться и переписываться: два года назад, когда он уехал с Камиллой в Лондон, их общение практически прекратилось.

«Наверное, оно и к лучшему», – подумала Белль. Давно пора уже принять, что он любит Камиллу, и двигаться дальше.

– Крёстная! – подбежал Марк к Белль, вырвав её из задумчивости. – Смотри! – он указал на силуэт парящего в ста метрах от берега альбатроса. – Ты можешь его позвать?

– Марк! – одёрнула сына Вики. – Это большая и очень опасная птица. Не надо её сюда звать.

– Твоя мама права, – улыбнувшись племяннику, ответила Белль. – К тому же он слишком далеко и не услышит меня.

– Ладно, – расстроенно кивнул Марк и побежал обратно к отцу.

– А если между нами, – заговорщицки шепнула Вики, придвинувшись к сестре, – ты смогла бы его позвать?

– Позвать – да, – ответила Белль. – Но получилось бы у меня его прогнать –другой вопрос.

Сёстры рассмеялись. Некоторое время они просто сидели, прикрыв глаза и подставляя лица нежаркому октябрьскому солнышку. А потом Белль услышала далёкий рёв мотора.

– Кажется, Кам скоро будет здесь, – сказала она.

Вскоре Камилла в развевающемся на ветру бежевом тренче и с небольшой плетёной корзинкой в руке спустилась по тропинке на пляж. Вики и Белль пошли ей навстречу.

– Как доехала? – спросила Вики, забирая у Камиллы корзинку. – Какая тяжёлая! – удивилась она. – Я же попросила ничего не брать, – с мягким упрёком произнесла она.

– Фред в последнее время слишком много всего готовит, – ответила Камилла, повернув голову к морю и поправляя солнцезащитные очки.

– Так это же хорошо, – улыбнулась Вики. – Ты же сама только на прошлой неделе жаловалась, что он со своими проектами совсем забросил готовку.

Вики приоткрыла крышку корзинки и заглянула внутрь. Аннабелль уловила аромат шоколадного теста с вишнёвой пропиткой, ванильного творожного крема, миндального печенья: с малиной и фисташками.

– Ого, сколько тут всего! Круассаны, эклеры, сконы, маффины, макаруны… Когда он успевает?

– А он больше ничего и не делает, – раздражённо ответила Камилла. – Да, погода сегодня отличная, – произнесла она, видимо желая переключить тему, и сняла тренч.

Уайты, Белль и Камилла расселись на покрывалах с видом на скалу Парус. Алекс устроился возле матери, а Марк – около Белль. Некоторое время взрослые перебрасывались фразами вроде: «Попробуй вот этот макарун», или «Отличный лимонад, Генри. Это из новой линейки?», или «Сегодня тепло, как летом», или «Подай мне, пожалуйста, бутылку ежевичного сидра», или «Очень вкусный маффин». А дети торопливо ели положенный им на ланч суп и с завистью смотрели на старших, уплетающих сладости. Потом Вики выдала сыновьям по персиковому скону10 и разрешила поиграть у воды, после чего мальчики убежали.

– Какие у тебя планы на Хэллоуин? – спросила Вики у Камиллы. – Ты на бал идёшь?

– Пока ещё не знаю, – ответила та, забирая у Генри стакан с лимонадом «Яблоневый цвет» линейки «Легенды Элфина». – Фреда не будет, но я, наверное, схожу с Алиной и Кристиной.

– А почему его не будет? – спросила Вики.

– Двадцать восьмого он ненадолго уедет, – ответил Генри. – Но больше ничего не спрашивай, пожалуйста, – повернулся он к жене. – Я обещал ему, что никому не расскажу. Кажется, этот новый проект очень важен для него.

– Там ничего интересного, поверь, – сказала Камилла, доверительно коснувшись руки Вики.

«Странно, что из-за нового проекта нужно куда-то уезжать», – подумала Белль. Фредерик ведь работал в Data science, занимался разработкой мобильных приложений и иногда писал сайты, а это можно было делать откуда угодно. А ещё Белль подумала о своём дне рождения: вернётся ли Фредерик к пятому ноября?..

– А когда он вернётся хоть? – точно прочитав её мысли, спросила Вики.

– Ко дню рождения Аннабелль должен, – ответил Генри.

– Скорее всего, не получится, – сказала Кам, скривившись как от кислого. – Он может задержаться на две недели.

– Если всё пройдёт хорошо, он приедет, а потом снова уедет, – возразил Генри.

– Папа, папа! – позвал Марк. – Покажи, как кидать попрыгунчиков!

Девушки посмотрели на беспокойное море: по таким волнам вряд ли будет удобно запускать камешки. Тем не менее Генри пошёл к сыновьям. Вики улыбнулась, провожая мужа взглядом.

Белль тоже улыбнулась, подумав, что детская мечта сестры исполнилась. Вики всегда была любимицей отца, и они очень много времени проводили вместе. Со всеми неудачами и радостями маленькая Вики бежала к отцу, и он всегда принимал сторону старшей дочери. Родители даже ссорились из-за этого, и Белль много раз слышала, как мама упрекала отца в чрезмерной любви к старшей дочери и холодности к младшей. Однако пока был жив дедушка, Белль не чувствовала недостатка в любви, а когда он пропал без вести… Она отвернулась к морю, отгоняя грустные воспоминания. У самой кромки воды Генри, присев на корточки, пускал камешки по волнам неспокойного моря, а Марк с Алексом внимательно следили за процессом, наклонив головы вбок, и подскакивали, радуясь, когда камешек подпрыгивал хотя бы раза три.

…Да, мечта Вики сбылась: у её детей такие же тёплые отношения с отцом, как были у неё. Белль на миг стало ужасно обидно за себя – родись она человеком, отец бы тоже её любил.

Вики и Генри поженились рано – им было всего по девятнадцать. Вопреки расхожему мнению у них не было бурного романа. Они познакомились в Линденшире, куда Генри впервые привезли на лето к бабушке и дедушке. Вики и Генри было по десять, и они сразу нашли общий язык и подружились. Став подростками, они поняли, что у них одинаковые цели в жизни: иметь свой дом, детей, любимое дело, и решили, что однажды поженятся. Когда пятнадцатилетний Генри сказал об этом отцу, тот, подумав, согласился. Со стороны Тэйлоров тоже не было возражений. Тэйлоры и Уайты были одними из уважаемых семей Элфина и казалось вполне логичным, что однажды они породнятся.

– А на ужин к нам придёшь? – спросила Вики у Камиллы, вернув Белль в реальность.

– Возможно, – уклончиво ответила Кам.

– Я буду печь молчаливый пирог11, – сказала Вики. – Может, тебе снова выпадет колечко? – улыбнулась она Камилле.

Та нахмурилась. Белль почувствовала раздражение и обиду Камиллы. Это удивляло, ведь молчаливый пирог не предсказывал судьбу, это была просто традиционная хэллоуинская забава. К тому же, в позапрошлый канун Дня Всех Святых, Камилла вытащила кольцо, но, понятно, замуж из-за этого не вышла. А Генри как-то вытянул напёрсток, но, конечно, они с Вики не развелись из-за этого, только от души посмеялись. С другой стороны Фредерик из года в год вытаскивал монетку, и его и без того большие доходы росли, но, разумеется, вовсе не из-за монетки из пирога, а потому что он много работал.

– Это всё глупости, – с напускной небрежностью отмахнулась Камилла и вновь перевела тему: – Вы с Генри на бал идёте? – спросила она.

– Нет, – ответила Вики. – В Хэллоуин на Элфине неспокойно. Мы будем как всегда дома. Жаль, что ты, Белль, – она повернулась к сестре, – не можешь остаться с нами.

– Да, – кивнула та, взяв из корзинки очередной макарун. – И мне жаль.

Она вспомнила про три танца с Гидеоном, и грядущий бал окрасился совсем уж в тоскливые цвета.

– О чём говорите, девочки? – вернувшийся Генри уселся рядом с Вики.

– О Хэллоуинском бале, – ответила Вики.

Генри приобнял супругу за талию и, многозначительно улыбнувшись ей, спросил:

– Помнишь Хэллоуинский бал в выпускном классе?

– Ещё бы! – Вики хихикнула. – Мы, кажется, никогда так не веселились.

– Это тот бал, после которого вам дали две недели общественных работ? – уточнила Камилла.

– О да, директор Стокетт был в ярости! – ответила Вики. – Но это того стоило.

– Однозначно, – согласился Генри.

– И что же вы тогда сделали? – спросила Камилла, которая, насколько Белль знала, в своём выпускном классе была первой тусовщицей.

– Я же говорил, что Фредерик никому не расскажет, – повернулся Генри к жене. Та кивнула. – На самом деле ничего особенного, – уклончиво сказал он Камилле.

У Белль в кармане завибрировал телефон, и она отошла в сторону ответить на звонок. Краем уха она прислушивалась к разговору Вики и Генри, но те так ничего и не рассказали Камилле.

– Добрый день, мистер Хэмбли, – сказала Белль в трубку.

– Добрый, добрый, – ответил хозяин «Розы ветров». – Тут ребята с тридцатого на тридцать первое хотят экскурсию в Волчий Клык. Возьмёшь?

Аннабелль не поверила своим ушам: из той цыганки в чалме всё-таки получился пророк! Белль едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

– Если их устроит выйти обратно часов в восемь утра, то возьму, – серьёзно ответила она.

– Обратно они закажут вертолёт, – ответил хозяин «Розы ветров». – Я предупредил их, что у тебя вечером бал, но они не хотят с утра спешить.

– Отлично.

– Договорились, – сказал мистер Хэмбли. – Они приедут утром двадцать восьмого. Скину тебе их контакт, договоришься о встрече.

– Начала ставить брони на конец февраля? – нахмурившись, спросила Вики, когда Белль вернулась, на ходу просматривая анкету своих туристов: Колдер и Сильвия Фрост, двадцать четыре года; дата рождения одна и та же – кажется, они двойняшки или близнецы.

– Нет, это мистер Хэмбли, – ответила Белль, усаживаясь рядом. – Заказ на экскурсию в Волчий Клык.

– Сезон разве не закончился? – Генри протянул ей бокал с сидром.

– Пока снег не лёг, ходить можно, – поблагодарив кивком, ответила Белль. – К тому же вернёмся вертолётом. Так что, расскажете, что вы такого сделали на Хэллоуин в выпускном классе? – спросила она, взглянув на сестру и зятя.

Те синхронно покачали головами и, переглянувшись, рассмеялись.

– Скорее всего просто напились, а Стокетт их застукал, – сказала Камилла, сделав глоток. – Но теперь им стыдно признаться, что они были не так круты, как им тогда казалось.

Белль усмехнулась: предположение Камиллы звучало правдоподобно. Вики и Генри никогда не были оторвами, особенно в старшей школе. Они постоянно учились, готовясь к поступлению; в свободное время Вики подрабатывала в сувенирной лавке, а Генри помогал отцу в винодельне, поэтому даже самая маленькая шалость могла показаться им грандиозным весельем.

– Ну до тебя нам было далеко, – Вики улыбнулась Камилле. – Помню, как вы с Крис в выпускном классе на день города подлили в контейнер с соком водку. Пятиклассники начали падать как подкошенные. Учителя были в ужасе.

– Признаться, до сих пор не могу понять, зачем вы это сделали, – сказал Генри.

– Вообще-то это было весело, – поджав губы, ответила Камилла. – Я скучаю по тем временам… – неожиданно добавила она, отвернувшись к морю.

– Если б мне тогда сказали, что мы с тобой станем подругами, – произнесла Вики с улыбкой, – я б ни за что не поверила. Вы с Крис и Алиной были самыми популярными девчонками в школе. Устраивали вечеринки в середине недели и регулярно не носили школьную форму. Помню, как ты красила волосы каждый месяц в разные цвета, и младшие девочки потом умоляли мам тоже покраситься как ты.

– Я и в университете так делала, – усмехнулась Камилла. – Фред каждый раз был в шоке. А когда я сделала первую татуировку, он чуть не плакал, – она засмеялась, будто в этом было что-то смешное.

– Кто был в шоке, – заметила Вики, – так это Генри, когда узнал, что вы начали встречаться.

– Это правда, – подтвердил Генри, отпив лимонада. – Фредерик ведь всегда был в команде ботанов.

– Противоположности притягиваются, – натянув улыбку, ответила Камилла.

Аннабелль не знала Камиллу-выпускницу и Камиллу-студентку, любительницу вечеринок и ярких волос. Всё-таки Фредерик повлиял на неё больше, чем Белль думала. Наверное, и Камилла повлияла на него, но Белль не знала Фредерика до Камиллы. По рассказам Генри в школе Фредерик любил математику, программирование, альпинизм и готовить по рецепту разные необычные блюда – вроде бы ничего не поменялось с тех пор. Даже машину он до сих пор не любит водить и не водит, хотя в шестнадцать лет получил права по настоянию старшего брата. Родители Фредерика занимались расширением бизнеса и активно налаживали международную торговлю, поэтому он с детства много времени проводил в семье своего старшего брата Виктора и рос вместе с Генри, которому хоть и приходился дядей, но был старше всего на полтора года, и поэтому оба ощущали себя скорее братьями.

Марк и Алекс уронили змея в море, и Генри ушёл вытаскивать из воды всех троих, после чего пикник пришлось спешно сворачивать. Вики переодела сыновей в сухое, закутала в пледы, и они с Генри, который тоже намочил ноги, заторопились домой.

– Белль, поедешь к нам? – спросила Вики.

Та заколебалась: сегодня нужно было дописывать эссе, а если поехать к Уайтам, то домой она вернётся поздно.

– Я могу тебя отвезти, – неожиданно предложила Камилла.

– Спасибо, – согласилась Белль. – У меня сегодня ещё дела, – сказала она сестре.

Аннабелль сначала опасалась, что Камилла снова начнёт говорить о Фредерике, но, к счастью, получилось продолжить тему Хэллоуина, и они всю дорогу обсуждали обстоятельства гибели четырёх выпускников в Хэллоуинскую ночь в доме Айрин Бёрд. Это случилось пять лет назад, и по городу до сих пор ходили самые разные слухи: от несчастного случая до жертвоприношения во славу Х’гивхаты, порождения дьявола и матери ведьм. Камилла, которой не было во время трагедии в Торнфилде, рассказала, что пыталась расспросить отца, но тот отмахивался. А Белль однажды подняла эту тему с мэром, но быстро поняла, что мистеру Куперу тяжело об этом говорить. В доме Айрин Бёрд люди гибли не только в канун Дня Всех Святых, а в сам праздник на Элфине смерти случались каждый год. Но как правило это были несчастные случаи: пьяным уснул в лодке у причала и замёрз, поскользнулся и разбил голову, упала из окна, когда снимала бельё – это смерти перед Хэллоуином за последние три года. Ничего загадочного или мистического. Подобное могло случится в любой другой день – считала Камилла. Но Белль, воспитанная на рассказах дедушки, придерживалась иного мнения. Джеймс Тэйлор говорил, что в 1863-м году, именно в предхэллоуинскую неделю, Айрин Бёрд, готовясь к особому ритуалу в Волчьем Клыке, сумела использовать огонь тыквенных фонарей как проводник для потусторонних сил. Так что теперь даже после её смерти злые духи по-прежнему летят на свет лампад Джека и забирают человеческие жизни по всему Элфину. Впрочем, гибель Верховной ведьмы и всего ковена Волчьей Звезды по-прежнему не доказана, ведь их тела так и не были найдены.

Белль тепло попрощалась с Камиллой возле своего дома, подумав, что они, кажется, впервые так увлечённо разговаривали на интересную обеим тему. Ведь когда пятнадцатилетняя Белль только переехала в Торнфилд к сестре, Камилла, в тот же год вернувшаяся вместе с Фредериком из Лондона, не замечала Белль, а потом стала ненавидеть.

– Спасибо, что подвезла, – сказала Белль, улыбнувшись. – И за разговор.

– И тебе, – ответила Камилла.

Зайдя к себе в квартиру, Аннабелль подумала, что при других обстоятельствах они с Камиллой могли бы даже подружиться. Это ещё может случиться, если Белль забудет Фредерика и полюбит кого-то другого.

Глава 3. Кладбище

Проснувшись утром двадцать седьмого октября, Аннабелль раздвинула плотные светло-лавандовые портьеры и увидела сквозь белый тюль низкое серое небо и кренящиеся от ветра полуобнажённые деревья. Кое-где возле домов и вдоль улиц люди уже развесили праздничные гирлянды, паутину и тыквенных Джеков, которые как будто кивали, раскачиваясь на ветру.

Позавтракав ягодным чизкейком и неизменным в эти октябрьские дни вербеновым чаем, Аннабелль вернулась в спальню и долго стояла перед платяным шкафом, глядя на висящее среди светлой одежды единственное обсидианово-чёрное платье. Ей вспомнился Совет Основателей, на котором отменили Молочный бал, визит к принцу Элиоту и встреча с Фредериком… И заупокойная месса, и алые розы на могилах… Слишком много воспоминаний связано с этим платьем, но Белль твёрдо решила пойти на кладбище именно в нём. Пусть для остальных двадцать седьмое октября мало что значит, но для неё это трагическая годовщина дня, когда она потеряла почти всех своих родственников-фейри, даже не успев познакомиться с ними.

Шёлковый лавандовый пеньюар упал к ногам, и, переступив через него, Белль достала из шкафа траурное платье.

Спустя четверть часа Аннабелль, уже одетая, стояла в прихожей перед зеркалом в полный рост и закручивала густые длинные каштановые кудри в тугой узел ниже затылка, закрепляя его шпильками. Потом надела фетровую шляпу с широкими полями. Несколько выбившихся из причёски прядок змейками вились вдоль лица, падая на обнажённые ключицы в квадратном вырезе платья. Белль поправила бархотку на шее, и, надевая тонкие кружевные перчатки, оглядела себя в зеркале, размышляя о том, что если бы она выбрала своими любимыми цветами чёрный и, к примеру, бордовый, то вполне могла бы пополнить ряды фейри, что плели придворные интриги и свергали королей, вдохновляли лучших поэтов и разбивали им сердца.

Когда Белль вышла из дома, белоснежный «Бентли Бентейга» Уайтов уже стоял внизу. Усевшись на заднее сидение, Аннабелль повернулась к окну. Сегодня она увидит Фредерика. Если он, конечно, придёт.

Машина развернулась и выехала на шоссе. Белль вновь подумала, что почти никогда не знает, что Фредерик чувствует, о чём думает. Ей было это непривычно, ведь большинство людей не умеет сдерживать всплески своих чувств. Но Фредерик… Сквозь густое облако его доброжелательного спокойствия редко пробивались иные эмоции. Разве что в день похорон… Тогда, на кладбище, он…

Белль ощутила, как к её щекам прилила кровь. Она зажмурилась, отгоняя воспоминание. Конечно, она тогда едва-едва не поцеловала его! Ещё бы он не отреагировал. Другой бы на его месте первый бы побежал ей навстречу. А он всего лишь не мог отвести взгляда. Но это было так волшебно!..

Аннабелль прижала ладонь к пылающей щеке и глубоко вдохнула, успокаиваясь. За окном мелькнул чёрный частокол высокой кладбищенской ограды. Возле распахнутых ворот уже стоял бордовый «Ниссан Джук» Камиллы.

Камилла и Фредерик уже стояли у ворот. Пока все здоровались, Аннабелль с удивлением отметила, что Фредерик, как и она, пришёл в чёрном. Вики – в тёмно-синем платье и пальто, Генри – в костюме цвета графита, Камилла – в бордовом платье и бежевом пальто, а Фредерик – в чёрных костюме и пальто. Белль подумала, что в этом образе он похож на героя готического романа с загадочным прошлым. Ей было приятно, что он тоже надел траур сегодня. Странно, но Камилла будто не замечала, что лишь они двое, словно договорившись, выбрали один и тот же цвет. В этот момент к Белль как раз подошла Камилла, поздоровалась и, сочувствующе пожав руку, сказала:

– Соболезную тебе, Аннабелль.

– Спасибо, Кам, – немного растерявшись, ответила Белль.

Она даже не сразу ощутила, что Камилла говорила не вполне искренне. Хотя доля сочувствия в её словах всё-таки была.

«Конечно, – спустя минуту подумала Аннабелль, наблюдая, как Камилла идёт под руку с Фредериком чуть впереди, – легко быть великодушной, когда у тебя и так есть всё, о чём только можно мечтать». Белль вздохнула: «О, Лилит! Какая же я жалкая!..»

Аннабелль расправила плечи и ускорила шаг. Она последняя фейри Элфина и подойдёт к могилам своих убитых родственников первой.

Братья дедушки – Александр вместе с детьми и Дэниел, тётушки и дяди, троюродные бабушки и дедушки – покоились в глубине кладбища, в самой северной его части. Шестеро фейри-полукровок из рода Уильяма Тэйлора и первородной фейри Амирель были отравлены в 1951-м году. В тот день, двадцать седьмого октября, дедушка лишился всех своих родственников. Аннабелль было страшно представить, что он пережил, как смог сохранить рассудок и желание жить на острове, где люди устроили геноцид всей его расы.

Обогнав остальных, Белль шагала между старых пихт и могил, которые, несмотря на конец октября, утопали в цветущих левкоях и гиацинтах, анютиных глазках и львиных зевах, барвинках и флоксах, колхикумах и васильках, шток-розах и гвоздиках, их нежное благоухание неслось над кладбищем. Белль читала на потемневших от времени надгробьях имена и даты жизни погибших фейри: Коул Тэйлор (1873-1951), его дочь Джезабель (1909-1951), её дочь Кристин (1934-1951); дедушкин младший брат Александр, родившийся в 1849, был отравлен вместе с двадцатилетней дочерью-фейри Анной в 1951-м. А сыновья Александра, Кевин и Марк, были людьми и умерли позже, дожив свой человеческий век в Германии. Они не смогли остаться на Элфине после случившегося. В Мюнхене у них родились дети, а затем и внуки, и правнуки, но все они были просто людьми. Белль шагнула дальше, к могиле дедушкиного дяди, Стюарта Тэйлора (1805-1951), переехавшего из Линденшира в Торнфилд за три года до трагедии.

Аннабелль прошла к благоухающим цветами могилам Ламбертов и Льюисов: оба рода прервались в 1951-м. Возможно, лишь шестнадцатилетняя Аннабель Ламберт была всё ещё жива: летом 1951-го она уехала погостить к дяде в Лондон и, разумеется, не захотела возвращаться на Элфин после трагедии. Больше о ней ничего было неизвестно, но Белль хотелось верить, что её тёзка из рода Ламбертов жива, хоть по официальным данным в мире не осталось больше фейри, кроме самой Белль. Даже Эмбер Найтингейл, знаменитая охотница на вампиров, которая часто исчезала и потом неожиданно возвращалась, уже четыре месяца считалась погибшей. Хотя в её смерть верили далеко не все.

Белль пошла к могиле Вероники Льюис. Ей было всего пятнадцать… Как же надо было ненавидеть фейри, чтобы холоднокровно убить ребёнка!

Люди так боялись подвергнуться внушению фейри, что легко поверили клеветническим речам чуть ли не первого встречного. Преподобный Джулиан Красовски был, конечно, превосходным оратором, но как ему удалось меньше чем за полгода настроить треть жителей Торнфилда против семей фейри?..

С какой лицемерной благожелательностью заговорщики относились к фейри, втайне обдумывая их убийство! Когда Блэки пригласили на свадьбу чуть ли полгорода, включая и все семьи фейри, последние, несмотря на свою магическую эмпатию, ничего не заподозрили. В детстве Белль не могла понять, как же так вышло?.. Дедушка полагал, что Красовский внушил своим последователям, что, убивая нелюдей-фейри, они делают благое дело, и те искренне в это поверили.

Самое интересное, что, совершив массовое убийство, Блэки, Вильямсоны, сам Джулиан Красовски и другие избежали наказания: сразу после трагедии они бесследно исчезли, и в последний раз их видели на берегу в ожидании утреннего парома. Когда мэр (отец судьи Моргана) вместе с другими членами Совета, стал разбираться в произошедшем, никого из зачинщиков найти не удалось, и все обвинения повесили на Галлахеров: ведь именно в их винодельне приготовили вино «Сладкие мечты», которое убило фейри: его подмешивали во все их напитки. Галлахеры срочно покинули остров, а Уайты стали монополистами в торговле вином на Элфине. Некоторые тут же обвинили Уайтов в том, что они подставили Галлахеров, чтобы устранить конкурентов. Белль, конечно, не знала дедушку Фредерика и Виктора, но ей не верилось, что он мог совершить такое. Или она просто не хотела верить в это. В конце концов правды уже не узнать.

– Аннабелль. – Негромкий голос преподобного Мэтью Ричардсона вырвал её из задумчивости. Для мужчины у него был на удивление высокий голос, но он отлично гармонировал со всем его обликом: священник был невысок и аскетически худощав, одет как всегда с безупречным вкусом в чёрное.

– Здравствуйте, преподобный, – Белль встретилась с серо-голубыми глазами священника. – Спасибо, что пришли. Это очень важно для меня.

– Быть здесь, среди могил несправедливо убиенных фейри, важно и для меня, Аннабелль, – ответил священник. – Торнфилд до сих пор не искупил вину перед детьми Лилит и, увы, даже не пытается это сделать.

– Все, кто были ответственны за их смерть, наверное, уже давно мертвы, – задумчиво проговорила Белль.

– Вероятно, это так, – ответил преподобный.

Неподалёку послышался голос мэра. Вскоре мистер Купер, Вики, Генри и Фредерик с Камиллой появились из-за деревьев и подошли к стоящим у могил Белль и священнику.

Высокий голос преподобного Мэтью Ричардсона, читающий поминальные молитвы, одиноко звучал в тишине кладбища, лишь ветер в ветвях пихт вторил ему.

– Боже, Господь милосердный, – произнёс священник, – вспоминая годовщину смерти рабов Твоих… – он повернулся к Белль, чтобы она назвала имена погибших родных.

– Александра, Стюарта, – стала перечислять Аннабелль имена погибших фейри из рода Тэйлоров, – Коула, Джезабель, Кристины, Анны… – Затем она повернулась к могилам Льюисов и Ламбертов и прочла их имена тоже.

– Просим Тебя, – продолжил преподобный Мэтью Ричардсон, – удостой их места в Царствии Твоём, даруй благословенный покой и введи в сияние славы Твоей.

– Аминь, – произнесла Белль, а за ней и все остальные.

Уходить с кладбища не хотелось. Аннабелль с детства нравились тишина и спокойствие, царившие здесь. Раньше она часто приходила сюда с дедушкой.

Потемневшие от дождей и ветров скорбящие каменные ангелы, мраморные надгробья, тонущие в зарослях жухлой травы, и усыпанные листьями могилы в окружении тёмных пихт – всё это вызывало щемящее чувство грусти и странное ощущение уюта, особенно сейчас, в конце октября.

Аннабелль решила сходить на могилу друга, погибшего в горах полгода назад, накануне Молочного бала. Благодаря Капкейку она стала гидом и после его гибели всё лето на маршрутах вспоминала о нём. Как же часто бывает, пока человек жив, общение с ним кажется таким обыденным и как будто вовсе не ценным, но стоит ему умереть…

Генри захотел навестить могилу матери. Вики, конечно, пошла с ним. Камилла сказала, что она и Фредерик тоже присоединятся; мистера Купера срочно вызвали в Мэрию, и Аннабелль пошла к могиле Капкейка одна.

Вскоре Белль увидела большую мраморную плиту в окружении кустов роз: они цвели всё лето, а теперь засохли. «Калеб Эндрю Каппер. Сын, друг, гид» – было написано на плите. И даты рождения и смерти. Жизнь отмерила ему всего-ничего – двадцать четыре года. Слишком мало.

Белль вспомнилось погожее утро шестнадцатого июня: синее небо, аромат цветущих лип и длинная вереница торнфилдцев в траурных одеждах, что пришли проводить в последний путь своих четырёх сограждан, погибших под лавиной. Белль увидела летящие в могилы белые розы, которые должны были украшать Молочный бал. Она увидела плачущую над гробом сына миссис Каппер. И лицо Капкейка среди цветов – обычно такое красное от безжалостного горного солнца – теперь непривычно белое, а всегда растрёпанные волосы – аккуратно расчёсанные на пробор.

Она вспомнила боль от розового шипа, которая помогала не сойти с ума от накрывающего её с головой шторма чужой боли, отчаяния и горя. Белль вспомнила Фредерика – его тепло и свет сквозь ужасающую бурю чужих эмоций, порождённых смертью. Ей всего лишь хотелось…

Белль обернулась, почувствовав чьё-то присутствие. Чьё-то?.. Она сразу поняла, что это Фредерик.

– Ты как? – негромко спросил он.

– Нормально, – ответила она, неуверенно улыбнувшись.

– Точно?.. – И он указал на могилу Калеба.

Безжизненные сухие стебли выпрямились, зазеленели и распустились ярко-красными розами, которые чуть покачивали прелестными головами в такт порывам осеннего ветра.

– Я… – проговорила Белль, поспешно отворачиваясь.

«…вспоминала о тебе, когда ты внезапно подошёл ко мне», – подумала она. Но вслух сказала, улыбнувшись:

– Может, однажды я научусь выращивать что-то, кроме красных роз.

– Скоро за тобой начнут охотиться цветочники, – сказал Фредерик. – Ты, кажется, научилась генерировать розы из воздуха.

– Нет, на самом деле, в могиле Капейка были розы, – возразила Белль. – Просто белые.

– Я про розовый куст в квартале Пророчеств, – ответил Фредерик.

– Надеюсь, не все такие догадливые, как ты, – усмехнулась она.

– Думаю, мы сможем отвадить назойливых торговцев, готовых отдать тебе все деньги за волшебные розы, – подмигнув, улыбнулся он.

– Вовсе они не волшебные… – возразила Белль, смущённо отвернувшись.

Все попытки Белль отпустить Фредерика, забыть и жить дальше развеивались как утренний туман, стоило ему оказаться рядом. Может быть, она и жестока, что влюблена в него. Но и ему не сто́ило приходить сегодня в чёрном и вновь дарить ей надежду, что она важна для него.

Через несколько минут они пошли к выходу. Ветер усиливался, пихты поскрипывали, раскачиваясь, а небо ещё сильнее потемнело: скоро начнётся ливень. Однако Белль совсем не хотелось уходить с кладбища. Она старалась не думать об этом, но рядом с Фредериком ей стало ещё уютнее, и она была готова бродить среди могил и надгробий хоть до самой темноты.

Они вышли с тропинки на дорогу, ведущую к воротам. Справа раскинулась лужайка клевера. Белль наклонилась, чтобы сорвать четырёхлистник – она всегда находила их, если хотела. В её руке поблёкший стебелёк вновь стал зелёным, душисто пахнущим июльским сенокосом.

– Держи, – она протянула клевер Фредерику.

– Оставь себе, – покачал головой тот. – Отдавать четырёхлистный клевер – дурная примета.

– С каких пор ты веришь в эти глупые суеверия? – рассмеялась Аннабелль. – К тому же, я фейри: удачливость – наша сильная сторона.

– Если бы это было так, – возразил Фредерик, – мы бы не собрались здесь сегодня.

К сожалению, он был прав, и Белль кивнула.

– Просто знаешь, – задумчиво произнесла она минуту спустя, – Генри сказал, что ты работаешь над каким-то секретным проектом, который очень важен для тебя. Я хочу, чтобы у тебя всё получилось, – и, улыбнувшись, она вновь протянула четырёхлистник Фредерику.

– Спасибо, – ответил он и на этот раз взял подарок, едва коснувшись её пальцев.

До слуха Белль донеслись голоса Вики, Кам и Генри, и вскоре все трое показались на дороге, вынырнув из-за деревьев. Раздался раскат грома, и с неба сорвалось несколько капель. Пора было уезжать.

Аннабелль любила белый дом Уайтов, построенный в конце пятидесятых годов девятнадцатого века в стиле александрийского12 рококо. Хотя сам стиль ей был не близок: она предпочитала более простые формы, ей нравились классицизм и эклектика, а особую любовь Белль питала к колониальному стилю, с его лёгкими конструкциями из дерева и камня, этническими орнаментами и обилием света.

Снаружи особняк Уайтов (именно так он и обозначался в туристических путеводителях) выглядел, как и подобает дому своей эпохи: ассиметричная композиция и ломанная линия фронтонов с вазами и скульптурами, роскошная лепнина с мифологическими мотивами; полуциркульные окна, украшенные наличниками; опоясанная балюстрадами крыша, арочные проёмы дверей. По семейному преданию Герберт Уайт, активно занимавшийся тогда развитием винодельного бизнеса на Элфине, дал денег Жану Гийому, знаменитому французскому архитектору тех лет, чтобы тот построил ему дом. Гийом и построил самый модный на Элфине дом в стиле господствовавшего тогда рококо. Герберту дом не очень понравился, но его жена пришла в восторг, поэтому Уайты поселились там. Но уже сын Герберта избавился от роскошных фресок, тяжёлых люстр и громоздкой лепнины внутри дома. Сейчас интерьер особняка Уайтов совершенно не напоминал роскошество александрийского рококо – всё было минималистично, современно и практично.

Вернувшись с кладбища, Аннабелль пошла переодеться в комнату, в которой жила, когда переехала из Линденшира в Торнфилд. Да и теперь Белль нередко ночевала тут, когда засиживалась у Уайтов.

Игнорируя голоса из кухни, она расстегнула и сняла платье. Переодевшись в любимый сарафан из лавандового льна с белой батистовой рубашкой, Белль уже хотела выйти из комнаты, как вдруг услышала голос Камиллы:

– Я честно пыталась быть милой с ней, раз уж Фред попросил. И я правда сочувствую ей. Такой день… Но зачем он пошёл на могилу Калеба? С ней!

– Капкейк вообще-то был другом и Фредерику, – напомнила Вики. – Они вместе ходили на сборы.

– Всё равно, он мог бы пойти туда позже, а не вместе с ней! – раздражённо не согласилась Камилла. – И почему они оба пришли в чёрном? Как ты это объяснишь? Они как будто договорились! Фред не мог так поступить за моей спиной!

– Я уверена, что они на договаривались, Кам, – негромко возразила Вики. – Просто Фредерик решил её поддержать.

– Поддержать? – переспросила Камилла. – А почему мне не сказал? Я бы тоже поддержала, тоже надела чёрное платье!

– Или это случайность, – аккуратно предположила Вики.

– Какая случайность, если у Фреда и чёрной одежды-то почти нет, – возразила Камилла. – Рубашку он точно купил недавно.

– Прости, Кам, но я не понимаю, к чему ты клонишь.

– К тому, что… – Камилла смолкла на секунду. – Генри ведь так не поддерживает её?

– Кого? – послышался голос Генри.

– Белль, – ответила Вики.

– Почему это я не поддерживаю? – удивился Генри. – Семья ведь для этого и нужна.

– Но ты не пришёл сегодня в чёрном костюме, – сказала Камилла.

– Да, – расстроенно ответил Генри. – Мы с Вики что-то не догадались.

Белль вздохнула и, толкнув дверь, вышла из комнаты. Какой хороший вечер получился бы, если бы не Камилла…

Глава 4. Золото Элфина

Пока Вики и Камилла раскладывали тарелки в гостиной, Аннабелль зашла в кухню взять бокалы. Вдруг её внимание привлёк тонкий аромат яблок. Белль подошла к столу и увидела блюдо, наполненное канареечно-жёлтыми маленькими яблочками. Она взяла одно, вдыхая нежный медовый дух. Наверное, в этом году уже не удастся испечь пирог… Не успела она подумать об этом, как послышались шаги Фредерика.

– «Золото Элфина», – сказал он, подойдя ближе.

Белль кивнула.

– Можно приготовить пирог, – в задумчивости произнёс Фредерик, словно размышляя вслух.

– Пирог? – обрадованно переспросил Генри, входя в кухню. Он взял штопор из ящика стола. – Я б не отказался.

Фредерик и Аннабелль переглянулись.

– Давай, – улыбнувшись, сказала Белль.

Фредерик подал ей фартук, снял запонки и закатал рукава рубашки. Белль подумала, до чего же ей непривычно видеть его в чёрном, но как приятно знать, что он оделся так, чтобы поддержать её – теперь она в этом не сомневалась. Пряча улыбку, Белль надела фартук и, завязав тесёмки, по привычке опустила руку в карман.

Когда ей было девять лет, она вместе с мамой сшила свой первый фартук. И для кармашка она выбрала ткань, гладкую с одной стороны и мягкую и пушистую – с другой. Мама считала, что эта ткань не подходит для хлопкового фартука, но дедушка, как всегда, поддержал любимую внучку. Белль пришила кармашек пушистой стороной внутрь, и ей очень нравилось засовывать в него руку – зажмурившись, она представляла, что гладит котёнка. Потом, конечно, Белль выросла из того фартука, но привычка осталась. Когда ей было шестнадцать, и она только начала готовить с Фредериком, он заметил эту привычку и стал прятать в кармашек её фартука конфеты. Белль каждый раз была в восторге и, нащупав конфету, пыталась угадать, с чем она будет.

В этот раз карман был, конечно, пуст, но Белль улыбнулась, вспоминая о беззаботном прошлом.

Фредерик ловко нарезал яблоки, а Белль смешала в кружке корицу с сахаром.

– La cannelle, s'il te plaît13, – попросил Фредерик, по привычке переходя на французский и, не глядя, протянул ладонь.

– Tenez, chef14, – с улыбкой ответила Аннабелль, вкладывая в его пальцы кружку с получившейся смесью.

– Спасибо. – Он высыпал корицу с сахаром в блюдо с нарезанными яблоками и стал перемешивать. – Ты знаешь, – произнёс он, взглянув на Белль, – когда мы начали вместе готовить, я не знал на английском многих слов, обозначающих пряности или даже кухонную утварь.

– Ты шутишь! – не поверила Аннабелль. – Я была уверена, что ты в основном называешь всё по-французски для моего полного погружения в язык. Когда дедушка пропал без вести, со мной никто толком не занимался, и мой французский был ужасен.

– Он никогда не был ужасен, – возразил Фредерик. – У тебя всегда было чистое произношение. Просто не хватало лексики, некоторых знаний грамматики и практики.

Белль улыбнулась. Учителя говорили, что у неё талант к языкам, но услышать от Фредерика комплимент её произношению было особенно приятно.

– Когда я понял в разговоре с тобой, что не знаю, как будет «поварёшка» по-английски, – продолжил Фредерик, ловко взбивая венчиком белки́ с сахаром, – то стал заранее переводить французские названия. До этого я готовил один и не задумывался, что не знаю многих английских слов.

– Откуда ты такой ответственный, Фредерик Уильям Уайт? – спросила Белль, шутливо толкнув его в бок.

– Должны же были когда-нибудь сбыться чаяния шефа Бомо́на, – усмехнувшись, ответил он.

Аннабелль замерла. Фредерик избегал упоминать своего наставника и вообще говорить том, как начал готовить, но, кажется, сейчас…

– Но ведь он не прогонял тебя с кухни, – осторожно произнесла Белль, зачерпывая ситом муку и протягивая Фредерику.

– Может, по началу и прогонял, – ответил тот, просеивая муку над тестом, и усмехнулся. – Я ведь ни слова не понимал по-французски, а шеф никогда не снисходил до пояснений на английском. Мне было шесть, когда родители наняли его.

Он смолк, и Белль уже решила, что на этом всё. Однако спустя минуту он продолжил в задумчивости:

– Однажды я забежал на кухню, чтобы взять для нас с Генри какой-нибудь еды, и увидел, как он готовит. Это выглядело увлекательно, и я стал регулярно наведываться на кухню. А спустя, наверное, полгода спросил, можно ли порезать морковку? Шеф так ловко резал её – мне захотелось попробовать. Он дал доску, морковь и нож. Конечно, у меня получилось плохо, и он долго ворчал, хотя, очевидно, заранее знал, что шестилетний ребёнок вряд ли справится хорошо. – Фредерик помолчал. – Я несколько лет думал, что моё имя на французском звучит как «morveux15», пока не посмотрел в интернете перевод. – Он усмехнулся.

– Ты ему сказал, что знаешь значение слова? – спросила Аннабелль.

– Сказал. Он посмотрел меня вот так, – Фредерик повернулся к Белль, поджал губы и свёл брови к переносице, – и сказал: «D'accord, gamin16». И с тех пор он называл меня только «gamin».

Аннабелль улыбнулась. Фредерик вытащил тесто из миски.

– Он постоянно ворчал и ругал меня за малейшую оплошность, – продолжил он, взяв у Белль скалку и начав раскатывать тесто. – Но я пропускал его ругань мимо ушей. Я всегда знал, что он незлой и привязан ко мне. К тому же я не понимал смысл его ругательств, – Фредерик усмехнулся. – Когда мне было двенадцать, отец услышал, как шеф ругает меня. Родители возмутились, хотели уволить его и нанять другого повара. Но мне было жаль расставаться с шефом, и я уговорил отца оставить его. С тех пор он перестал меня ругать.

Аннабелль поставила на стол, смазанный маслом противень. Фредерик аккуратно перенёс на него раскатанное тесто.

– Почему ты… – начала негромко Белль, – так редко говоришь о нём?..

Фредерик задумался.

– Не знаю, – произнёс он. – Не приходилось к слову, наверное. – Он взглянул на Белль. – А ты никогда не говоришь об отце, – заметил он.

Она кивнула.

– Да. Потому что… – Белль помолчала. – Мой отец… всегда избегал меня. Даже когда я была маленькой, – проговорила она, чувствуя, как тяжёлый камень старой обиды вновь болезненно сдавил ей сердце. – Я думаю, он всегда боялся меня.

Фредерик внимательно посмотрел на неё.

– Наверное, он просто тебя не понимал, – тихо произнёс он.

– Да, – ответила Белль. – Он так и не смог принять, что я не человек.

– Странно, что так произошло, – задумчиво проговорил Фредерик. – Он ведь был знаком с твоим дедушкой.

– Моему дедушке было много лет, и он умел жить среди людей, не привлекая к себе внимания, – возразила Белль. – А я…

Она подала Фредерику миску со смесью корицы, яблок и сахара. Он взял её и стал распределять яблоки по тесту. Подняв голову, он взглянул на Белль, точно ожидая продолжения. Ей захотелось поделиться с ним. Его ненавязчивое сочувствие было так приятно ощущать…

– Когда мне было полгода, – проговорила она, – дедушка с бабушкой ушли, маме с Вики надо было ненадолго уехать, и мама оставила меня под присмотром отца. Я спокойно спала в коляске под цветущей яблоней, но потом что-то разбудило меня, и я заплакала. Отец запаниковал, тряс коляску, пытаясь меня успокоить, но даже не подумал взять меня на руки. Я продолжала плакать, и когда вернулась мама, цветущая яблоня превратилась в высохший скелет, а отец был на грани сумасшествия. Вики боялась, что мама с папой разведутся из-за этого.

– Откуда ты об этом узнала?.. – потрясённо спросил Фредерик. Исходящее от него сочувствие смешалось с негодованием по отношению к её отцу. – Кто тебе рассказал?..

– Я несколько раз слышала, как родители обсуждали эту историю, – ответила Белль.

– При тебе?..

– Нет, конечно. Просто я…

Аннабелль услышала шаги и смолкла. Обернувшись, она увидела Марка. Привстав на цыпочки, мальчик заглянул на стол, где стоял противень с пирогом.

– Это мы с папой собрали, – обернувшись, сказал Марк доверительно. – Я рад, что вы делаете пирог.

– Мы тоже, – ответил Фредерик.

Когда Марк вышел, Фредерик сказал:

– Спасибо, что поделилась.

– Спасибо, что выслушал, – Белль улыбнулась.

Фредерик помолчал, а потом сказал:

– Давай украшать.

Белль кивнула, наблюдая, как он растягивает тонкий жгут теста, немного сплющивает и делает ножом надрезы.

Работа дальше пошла в тишине. Фредерик и Аннабелль склонились над пирогом, сплетая поверх тонких яблочных ломтиков ниточки теста в прихотливый узор.

– Что вы делаете? – раздался раздражённый голос Камиллы.

Увлёкшись украшением пирога, Аннабелль не услышала, как Камилла вошла в кухню.

– Яблочный пирог, – в один голос ответили Фредерик и Аннабелль, подняв головы и обернувшись. Белль совсем забыла про Камиллу, и оттого её голос прозвучал немного растерянно, виновато, точно её застали за чем-то не совсем законным, голос Фредерика – спокойно.

– Мы же специально заказали торт. – Камилла скрестила руки на груди. – Куда теперь столько выпечки?

Из-за её спины показалась Вики.

– Отстань от них, Кам, – сказала она. – Пусть готовят. Марк и Генри обожают яблочные пироги, если что они съедят.

– Можно тебе на минуточку, – прошипела Камилла Фредерику и потянула его за локоть.

– Конечно, – ответил тот, отряхивая руки. – Сейчас вернусь, – сказал он Белль.

Из смежной с кухней комнаты Аннабелль было слышно каждое слово, каждый интонационный оттенок.

– Ты и так каждый день готовишь! У тебя же скоро курсы, тебе мало? Сейчас уже мэр придёт и мисс Уэлш. Что вы тут устроили?

– Кам, – остановил её Фредерик, – это…

– Если ты сейчас скажешь, – перебила его Камилла, и голос её дрогнул, – что это просто пирог, я тебе…

– Это не просто пирог, – ответил Фредерик. – Это пирог с яблоками «Золото Элфина».

– Откуда вообще взялись эти яблоки?!

– Они растут на заднем дворе и как раз в это время созревают; Генри и Марк их принесли, – педантично пояснил Фредерик. – С ними получаются самые вкусные яблочные пироги. Вот увидишь, пирог будет не хуже торта.

– Да при чём тут это!.. – задохнулась от возмущения и обиды Камилла.

В коридоре раздались шаги и вскоре послышался голос мистера Купера. Белль вышла ему навстречу. Пока она здоровалась с мэром, пришла мисс Уэлш.

Эбигейл Уэлш была статной женщиной с серебристо-белыми волосами, убранными в высокую причёску и заколотыми серебряными шпильками. Её возраст было невозможно определить: она выглядела лет на сорок, но по рассказам дедушки Белль знала, что крёстная значительно старше сорока. Спину мисс Уэлш держала прямо, говорила и двигалась неторопливо, величественно, а в своих изысканных чёрных платьях, расшитых серебром, казалась героиней мистического романа.

– Моя любимая крестница, – мисс Уэлш мягко обняла Белль. – Сожалею, что не смогла прийти сегодня на кладбище поддержать тебя.

– Ничего страшного, крёстная, я понимаю, – ответила Аннабелль.

Она знала, что мисс Уэлш не любит кладбища. Белль видела крёстную там лишь однажды – полгода назад, когда хоронили погибших альпинистов. А до этого – никогда. Раньше, когда маленькая Белль вместе с дедушкой приезжала в Торнфилд, мисс Уэлш иногда сопровождала их на прогулках по городу, но только не