Интро
– …дь! – с паузой отозвался мой друг, музыкант и поэт, услышав печальное известие. Растерянность, удивление, невозможность поверить в случившееся, осознать и много еще самых разнообразных чувств соединилось в одном сорвавшемся слове. Реакция несколько абсурдная и вместе с тем очень органичная. Пожалуй, более органичной реакции на известие – «Алексей Дидуров умер» – я ни от кого не услышал.
Алексей Дидуров и ситуация абсурда вообще всегда были тесно связаны. Абсурд не как абсолютная бессмыслица, а как фантастическое столкновение, переплетение противоположных, порой казалось бы взаимоисключающих обстоятельств, черт, ситуаций. Несомненный поэтический талант, рано проявивший себя и, что особенно важно, – рано замеченный признанными величинами в русской поэзии и почти полная – в масштабах страны – неизвестность на исходе жизни. Огромное количество друзей, знакомых, приятелей и абсолютное одиночество, из которого не докричаться. Здоровый образ жизни с регулярными пробежками в парк, игрой в футбол с дворовыми мальчишками и такой ранний уход – всего-то в 58 лет. Собрались на день рождения одного из поэтов в музее Булгакова, песни попеть, поздравить, оказалось – день смерти Дидурова.. Похороны спустя месяц после кончины… Поминки в ресторане «Зер Гут»… Абсурд.
Месяц спустя, сидя за столиком фастфудного ресторанчика, что напротив памятника Владимиру Маяковскому, и словно из аквариума наблюдая течение московской жизни за стеклом – как катятся по Тверской потоки машин, как спешат по делам муравьиные вереницы пешеходов, и в целом – всю эту суету и милое сердцу москвича мельтешение, я попытался сопоставить все видимое и ощущаемое с тем фактом, что Алексея Дидурова нет. Выселенный вскоре с теплого местечка у окна на Тверскую настойчивым вниманием новых поклонников фастфуда с подносами, я отправился восвояси с ощущением, что Москва без Дидурова и – ‘уже – моя собственная жизнь без этого загадочного человека – это как минимум странно. Из этой мысли-ощущения как из магического ларца и появились эти записки об Алексее Дидурове и его любимом детище – литературном рок-кабаре периода февраль 2003 – май 2006.
Предисловие
К Алексею Дидурову я относился с безусловным уважением и огромным интересом. Рискну утверждать, что наши отношения были обоюдно уважительными. Но дружескими, доверительными – нет, не были. Я никогда не приносил ему стихов, чтобы узнать мнение мэтра, каковым он, безусловно, являлся, не просил послушать тет-а-тет новую песенку, прежде чем предложить ее вниманию публики, он, хвала Господу, никогда не объявлял меня гением. Мы почти не беседовали – между нами всегда была определенная дистанция – и человеческая, и, с позволения сказать, художническая (отчасти это объясняется тем как исторически непросто складывались наши отношения, о чем будет немного сказано дальше, но были и принципиальные несовпадения).
Сии записки не есть результат серьезного литературоведческого исследования жизни и творчества поэта, а тем более не есть его биография. Все, о чем узнает читатель дальше – результат наблюдений за жизнью литературного рок-кабаре Алексея Дидурова, коего автору сиих записок случилось быть участником с 2003-го года по 2006 год, т.е. до момента смерти его создателя и руководителя (рок-кабаре на удивление многих и сейчас продолжает жить, но уже в несколько ином качестве, что неизбежно).
И все-таки, несмотря на отсутствие литературоведческой составляющей и некоторую бессистемность изложения, простительную, надеюсь, для жанра записок, я надеюсь, что частичку живого А.А.Д. читатель почувствует. И может быть откроет стихи Алексея Дидурова, или достанет книгу его прозы, или найдет и послушает его песни. Тогда можно будет сказать, что цель записок достигнута.
Впервые
Фамилию «Дидуров» я впервые услышал от одного знакомого рок-музыканта в телефонном разговоре, который случился, если я ничего не путаю, в 1995 г.. «Есть такой человек – Дидуров, – сказал знакомый музыкант. – У него своя тусовка, которая кочует по Москве с места на место, но собирается регулярно – каждое воскресенье». И сообщил телефон. Я собрался с духом и однажды позвонил. Мужской голос на другом конце провода довольно сухо сказал мне что-то вроде «приезжай с гитаркой, посмотрим» и сообщил адрес.
В назначенный день и час я пришел на Большую Пироговскую, где в то время проживало рок-кабаре (тогда я еще не знал этого странного словосочетания). Если подвести итог той давней нашей неровной беседе, Алексей Дидуров сказал, что выступать мне рановато, и приглашал походить в рок-кабаре, посмотреть как «ребята работают на сцене» (его слова). Я отказался. Я был уставший и расстроенный – школьными оценками, поставленными мне сидящим передо мной человеком, которого я воспринимал как руководителя некой неформальной тусовки и только, его манерой держаться, которая показалась мне заносчивой, его поучительным тоном. Отягощающим обстоятельством было то, что за моими плечами на тот момент уже были годы и годы творческого затворничества, множество кассет с песенками, записанными на магнитофоне «Весна-205», блокноты и тетрадки, исписанные стихами и прозой. И долгое одиночество, к которому, я возможно даже привык, освоился. Я приехал за помощью, мне предложили помощь, я от нее отказался. Помню, Алексей Алексеевич после моего решительного «нет» как-то переменился в лице и поспешил пригласить ожидающую пару со стихами, давая понять, что аудиенция окончена.
Теперь, спустя много лет, я понимаю, в чем была системная ошибка многих и многих встречавшихся с Алексеем Дидуровым: все видели перед собой человека, говорящего в лицо малоприятные для авторского самолюбия вещи, и мало кто видел Поэта, имеющего на то некоторое – как минимум – право.
Спустя много лет, в феврале 2003-го благодаря уникальному стечению обстоятельств (многие предпочитают слово «судьба») я оказался в рок-кабаре в качестве автора-исполнителя, допущенного к микрофону. Помню, послушав страстные монологи Алексея Дидурова, я вышел в коридор Еврейского культурного центра, где в ту пору проводилось рок-кабаре, и в нетерпении раскрыл книжку его стихов. На специальном столике в коридоре всегда были разложены стихи, кассеты поэтов, музыкантов. Мне захотелось немедленно убедиться в том, что этот человек имеет право говорить так ярко, образно, мощно. Говоря попросту – я все еще не знал кто такой Дидуров и опасался стать жертвой краснобая – такие случаи бывают. Открыл первое стихотворение, второе, третье… и вернулся в зал. Я не помню, что это были за стихи, но помню свое чувство изумления перед точностью, четкостью, чувственностью, образностью, одним словом – мастерством стиха. И еще помню, что именно тогда, прочитав несколько стихотворений А.А.Д. в коридоре ЕКЦ, я окончательно решил, что буду приходить на его литературное рок-кабаре.
Судьба Поэта
Алексей Дидуров был великолепнейшим, грандиозным оратором. Порой казалось, что его страстное, исполненное какой-то первобытной силы Слово может подвигнуть с места горы, обратить в новую веру целые народы. К несчастью или к счастью, но ни того, ни другого произойти не могло – зала Еврейского культурного центра на Большой Никитской, где проходило рок-кабаре с 2003 по начало 2006 года, не вмещала и пятидесяти человек, а частенько была и вовсе полупустой. Публика, как правило, слушала внимательно, но по-разному – впервые оказавшиеся на этом магическом действе слушали несколько ошалело, завсегдатаи – чуть утомленно, даже снисходительно, порой улыбаясь и переглядываясь между собой как будто с неким пониманием происходящего, но в сущности ни те, ни другие не понимали что происходит.
Меня же всегда поражала и страшно напрягала эта несообразность, несопоставимость неимоверной силы удара и практического отсутствия точки его приложения. Именно поражала и напрягала, а ни в коем случае не смешила (если и возникала порой ирония – то единственно как средство самозащиты от огромной и как мне порой ощущалось – разрушительной энергии). Моментами же мне казалось, что маленький человек у микрофона, заряженный энергией как шаровая молния, на какую бы тему ни говорил, кричит одно непрерывное, страстное «по-мо-ги-те!», «да по-мо-ги-те же, … вашу мать!», но никто этого потаенного крика не слышал, а даже если и ощущали что-то такое, то не знали что с этим делать. А живой человек у микрофона продолжал любить и ненавидеть, смешить и раздражать, клеймить и каяться…
Порой отчаяние обнажалось, всплывало на поверхность как подводная мина, страшная, невзорвавшаяся: «Если бы вы знали, сколько во мне пропало, прогоркло из-за вас! – вдруг гневно и горько бросал он в притихшую аудиторию. – Сколько стихов осталось ненаписанными, сколько романов не созданными!». И было очевидно, что это – наболевшее. Или вдруг, печально и тихо: «Я тоже когда-то был юн… И у меня впереди были целые вечности…».
Откуда у Алексея Алексеевича была такая невысказанность и такая потребность высказать все, до последней капли, хотя бы и почти в пустоту?
Смею утверждать, что для Алексея Дидурова, как для каждого сознающего свой Талант поэта, широкая известность и общее признание были чрезвычайно важными вещами. И дело не столько в лавровом венке, которым тебя увенчают, и ты будешь победно сиять с экранов телевизоров. Намного важнее понимание того, что ты – услышан, читаем, что если и не каждое твое слово или работа, но многое из созданного регулярно публикуется, замечается читателями, критиками, становится предметом широкого общественного обсуждения. Да, появляются издержки в виде обилия пустых и ненужных знакомств, встреч, на которые напрасно тратится драгоценное время поэта, но в конце концов это обязательные издержки известности и даже щекочет тщеславие, в котором Алексей Алексеевич открыто признавался («Я очень тщеславен» не раз и не два подчеркивал он в своих речах). Поэт получает главное – общественное внимание, свое Слово он ощущает востребованным, нужным, что сильно облегчает трудное его существование.
Вот этого самого – Большой Славы и Перманентного Успеха у Алексея Дидурова не было. Талант, достойный широкого признания, был, а широкого признания – не было. И я думаю, что один из внутренних надрывов Поэта был именно из-за этой великой несправедливости. Ведь он уже столько сказал им! И столько еще может сказать! А они ничего не слышат, не читают… Или почти ничего (как тут не вспомнить Писателя: «Они ничего не желают знать. Они только… жрут!»).
Переживать это, думается, было тем более сложно, что большие перспективы Алексею Дидурову открывались еще в юности. Он мог и должен был стать не просто известным, а одним из известнейших поэтов Союза. Чуть ли не в пятнадцать лет Алексей стал корреспондентом «Комсомолки», как поэт был ценим Булатом Окуджавой и многими другими признанными и состоявшимися поэтами и писателями (и, что очень важно – широко известными людьми). Но – что-то не сложилось. Бывает. А ведь Алексей Дидуров всю жизнь много и качественно («качество» – одно из любимых его слов) работал – писал стихи, прозу, даже создал рок-группу «Искусственные дети». На его стихи исполняли песни известные эстрадные исполнители. Он написал замечательный гимн выпускников школы, самый лиричный из всех гимнов на свете, который услышала, запомнила и до сих пор поет вся страна («Когда уйдем со школьного двора»). Песня фактически стала народной, потому что мало кто знает автора. И еще наверняка много чего важного и интересного сделал Алексей Дидуров, о чем я просто не знаю. А что в результате? Полупустой зал, в котором сидят девочки и мальчики, дяденьки и тетеньки разных возрастов, которые подчас благодарно слушают его, верят каждому слову, но большинство, увы, забудут, едва придут домой, и вспомнят в лучшем случае только в следующее воскресенье. Почему так получилось?
Бескомпромиссность Алексея Дидурова известна каждому, кто хоть однажды сталкивался с ним. Если Дидурову нравилось, то, что делал в поэзии или шире – в Слове человек, он возносил его на небеса, сажал на престол и увенчивал лавром, не нравилось – низвергал в бездны, в выражениях не стеснялся и порой бывал жесток (возможно – оправданно). Наверное, эти качества действительно были серьезным препятствием на пути к прижизненной Славе, особенно – в достопамятное советское время, которое было весьма специфическим.
Свободное слово Поэта, его свободная мысль (здесь я употребляю слово «свобода» в художественном смысле, а не в политическом) во все времена и у всех народов претила и будет претить Власти и обывателям, советским же поэтам и писателям по понятным причинам приходилось особенно тяжело.
Вообще-то, изгоем очень легко стать в любом обществе – достаточно повести себя особо, «отдельно» от общей массы, а если еще начнешь регулярно высказывать свое нелицеприятное мнение о неприличном поведении соседа ему в лицо – будешь многократно бит, а в итоге точно окажешься в бочке на городской площади как когда-то бедняга-счастливец Диоген. Возможно, такой вот «бочкой на городской площади» и было для Алексея Дидурова его знаменитое в узких кругах литературное рок-кабаре – место, где он был у себя дома, мог высказывать любые мысли, общаться с тем кругом избранных, которых он сам избрал для общения.
И все-таки, как мне кажется, главная причина отсутствия прижизненного Успеха поэта Алексея Дидурова была в другом – то самое банальное «не сложилось» или просто «Не Судьба». Почему один замечательный поэт получает при жизни и Славу и Успех, а другой – нет? Я не уверен, что дело здесь только в таланте или, например, в склонности к компромиссам одного и бескомпромиссности другого. Иначе придется допустить, что такие мелкие в сущности обстоятельства как чье-то задетое самолюбие, мстительность и обидчивость могли серьезно вмешаться в Высший Замысел. Разве это возможно?
Хотелось бы, чтобы судьба стихов поэта Алексея Дидурова была куда более счастливой. Они глубоки и прозрачны, умны и предметны, чувственны и точны. Кто знает, может, в скором времени его стихи будут в обязательной школьной программе? Как песня «Когда уйдем со школьного двора».
Еще раз о высшем замысле и особенностях характера
Если верить книжке одного известного рок-музыканта, то один из столпов отечественной эстрады (фамилии не так уж важны, а пожалуй что и не уместны) каждое свое утро начинает с того, что некоторое время диктует камердинеру (назовем это так, по старинке) по памяти кому надо послать цветы (день рождения и др.), кого поздравить со знаменательным событием, кому надо позвонить, справиться о здоровье и так далее. Что это – проявление человеческого внимания, заботы? Практичность, расчет? Не знаю. Возможно и то, и другое и еще что-то третье – например, проявление уникальных свойств памяти. Но думается мне почему-то, что именно по этой причине старейшина российской эстрадной сцены, представивший широкой публике свой исполнительский талант (безусловный, кстати говоря) лет пятьдесят назад, до сих пор востребован самыми различными кругами общественности, узнаваем и любим широкой публикой. Возможно, одна из необходимых составляющих успеха – желание и умение общаться. Порой с теми, кто тебе малоинтересен и даже малоприятен.
Алексей Дидуров этого не делал – не умел и не хотел. Хуже того – мог сказать – и, наверное, говорил влиятельным в литературных и прочих кругах людям резкости – без злого умысла, а просто в силу импульсивности своей страстной натуры.
Как у всех состоявшихся творцов от Слова у А.А.Д. буквально по всем вопросам было свое, особое мнение, которое к тому же часто отличалось категоричностью. Такие люди в глазах многих и многих как бы претендуют на исключительность положения. Кто ж такое потерпит?
Стать московской легендой
Несчастная, раздерганная, во многом несостоявшаяся, но безусловно настоящая жизнь Алексея Дидурова имеет все основания стать московской легендой, ибо Дидуров – вынужденно или сознательно – неважно – прожил свою жизнь в самых ее низах – до последнего времени играл с дворовыми мальчишками в футбол, с неизвестными музыкантами, поэтами и литераторами – в рок-кабаре, в его жизни был даже такой стремный период, довольно продолжительный, когда коренной москвич бомжевал и кормился за счет сданной стеклопосуды, о чем не раз с горечью рассказывал. Чем было литературное рок-кабаре Алексея Дидурова по сути? Попытка создать свою среду обитания, свой микрокосмос. И он необычайно сильно дорожил этим СВОИМ местом. Здесь уместно рассказать о таком эпизоде из жизни рок-кабаре.