Читать онлайн Русские непобедимы. Главные сражения нашей истории

Сергей Перевезенцев. Преславное чудо (Стояние на Угре)

В народном сознании героическая победа на Куликовом поле (1380) заслонила собой другой исторический успех – итог противостояния осени 1480-го. А ведь он по своей политической значимости и практическому эффекту намного превосходит результаты, достигнутые столетием ранее. За победным 1380-м последовал страшный и трагический 1382-й, когда орда Тохтамыша захватила и сожгла Москву, а русские земли были вынуждены вновь платить «ордынский выход» – ту самую печальной памяти дань восточным ханам. И хотя великий князь Дмитрий Донской передал старшему сыну Василию княжество как отчину (не испрашивая в Орде ярлыка на княжение), московским князьям пришлось в XV веке ездить на поклон к «ордынскому царю».

Куликовская битва принесла вечную славу ее участникам, но не даровала полного освобождения русским землям. А вот после Стояния в осенние месяцы 1480 года наше государство все-таки добилось того, к чему княжества стремились долгие 240 лет: Русь окончательно избавилась от татаро-монгольского ига. С того момента, как хан Ахмат увел свои войска с берегов Угры, наша страна никогда не теряла независимости – даже в Смутное время. Пусть и был королевич Владислав призван на русский престол, но до Москвы он так и не добрался и на царство венчан не был. А это значит, что поздней осенью 1480 года Русское государство обрело политическую самостоятельность раз и навсегда, и прав был писатель Александр Сегень, который одним из первых (если вообще не самым первым) заговорил о необходимости всенародного празднования 24 ноября Дня независимости России.

И тем не менее память о битве с войском Мамая мы отмечаем как великую дату (и это справедливо), а вот о Стоянии на Угре вспоминаем редко. Как же так получилось?

Куликовское, или, как его называли в старину, Мамаево, побоище – несомненно, важнейший факт нашей истории. Тогда, в 1380 году, решалась судьба страны – быть ей или не быть. Именно поэтому под знамена Дмитрия Ивановича привели свои дружины не только русские князья, но и сыновья литовского правителя, а само сражение шло не на жизнь, а на смерть. Если бы Мамаевой орде удалось раздавить наши полки, то защищать русские города и веси было бы впоследствии просто-напросто некому. И как бы в таком случае повернулась история – неизвестно.

Успех, которого предки добились на поле Куликовом 8 сентября, в день Рождества Пресвятой Богородицы, стал не просто триумфом русского оружия, но торжеством православного духа, победой правды над кривдой, света над тьмой; в таком качестве он и вошел в нашу историю, проник в национальное сознание, души и сердца соотечественников.

Во второй половине XV века события развивались иначе. Еще в 1472-м великий князь Иван III прекратил выплату дани Большой Орде. Несколько лет Ахмат пытался силой заставить его возобновить платежи, но все набеги с Востока русские полки отражали. В июне 1480-го татарский военачальник выступил в «великий поход» против Москвы, однако наши рати опередили ордынцев и вышли к границам Московского княжества. Подойдя к Оке, хан увидел, что все переправы через нее заняты отрядами под командованием сына великого князя – Ивана Молодого и воеводы Данилы Холмского. Татарское войско двинулось к левому притоку Оки Угре, надеясь там переправиться в московские земли. Но русские уже успели туда подойти. Так и стояли друг против друга две рати, не вступая в большую битву, встречаясь в жарких и яростных стычках. Наши войска успешно отразили несколько попыток татар форсировать реку, умело применяя пушки и ручное огнестрельное оружие.

Иван III в то время находился в постоянных разъездах между Коломной, Москвой и Кременцом (небольшим городком на реке Луже), большую часть октября провел в столичном граде, а точнее, в своей подмосковной усадьбе Красное село. Сам в войсках на Угре не был и своего молодого, горячего сына от излишней воинственности сдерживал. Даже повелел ему срочно вернуться в Москву.

Однако родителя Иван Иванович ослушался. Соратники упрекали 22-летнего полководца чуть ли не в трусости, особенно когда стало известно, что его отец вступил в переговоры с Ахматом, великую княгиню Софью отправил на Север, на Белоозеро, а сам вроде бы готовился уйти из столицы, как поступали в похожих ситуациях предшественники, московские князья: ведь даже Дмитрий Донской в 1382 году покинул Москву, узнав о приближении Тохтамыша. Горожане начали открыто роптать на своего повелителя: «Когда ты, государь, князь великий, над нами в кротости и тихости княжишь, тогда разоряешь нас непомерно. А нынче сам разгневал царя, дань ему не платя, нас выдаешь царю и татарам». Ростовский архиепископ Вассиан обозвал Ивана Васильевича «бегуном».

Наконец, он отправился к армии, но остановился в Кременце. Тут все и закончилось, причем как-то уж слишком прозаично. В конце октября неожиданно и на редкость быстро наступила зима, лед сковал реки, поля покрылись снегом. Опасаясь того, что по речному льду и зимним дорогам ордынцы быстро переберутся на противоположный берег, великий князь повелел войскам идти к Кременцу, сам же оттуда перебрался еще дальше, в Боровск, где готовился дать решающее сражение.

И вдруг неприятель стал отходить в степь. Летописец записал: «Бежали же татары с Угры, а были наги и босы, ободрались». Ушел и Ахмат. Все – власть Орды над Русью кончилась.

И вот ведь какая штука: событие вроде бы чрезвычайно знаменательное, однако без ярких подвигов, эффектных жестов, даже без князя-победителя. Видимо, потому и затмила Куликовская победа историческую значимость противостояния на Угре. И, наверное, не случайно уже во второй половине XVI века в русской литературной традиции появился миф о том, как князь Иван III растоптал ханскую басму и приказал побить басурманских послов. Русским книжникам хотелось хоть как-то героизировать совсем, казалось бы, негероическое поведение Ивана III в те грозные осенние месяцы 1480 года.

Но… И тогда, и много позднее мало кто обращал внимание на то, что государю удалось решить невероятно сложную задачу – освобождение от ордынского ига малой кровью, без серьезных жертв. Редко говорится и о том, что как раз в те дни, когда он пребывал в Москве, ему пришлось мириться с собственными братьями, уже больше полугода «державшими мятеж», и в итоге их дружины пришли на Угру.

Не придается большого значения и поведению московского боярства, часть которого уговаривала великого князя покориться Ахмату, начать заново выплачивать дань: не смеешь-де с царем биться! Почти незамеченным остается и такой факт: по мнению современного историка Николая Борисова, именно Иван III разработал успешную стратегию борьбы со степняками, полагая, что самое разумное в противостоянии с ними – во-первых, не идти им навстречу, в Степь, а во-вторых, не подпускать их к Москве, останавливать на рубеже Оки.

По сей день многие историки не принимают во внимание следующее обстоятельство: Ахмат не просто так стоял на Угре, он поджидал войска польского короля Казимира для совместного похода по русским землям. Благодаря мудрой политике Ивана Васильевича, заключившего договор с Крымской ордой, ее подданные напали на Польшу, и Казимиру стало не до войны с Русью, хотя великому князю московскому приходилось какое-то время ждать вестей с западных границ.

И еще об одной вещи нельзя не упомянуть. Куликовская победа, несмотря на ее огромную духовную значимость, так и не вошла в русский церковный календарь. Были прославлены некоторые участники Мамаева побоища, духовную память о них хранит Димитриевская суббота, но сама битва не нашла отражения в нашем месяцеслове. А вот «негероическое» Стояние на Угре там отражено.

Еще летом 1480 года в Москву была принесена Владимирская икона Божией Матери, перед которой стали совершать непрерывные молебны. Освобождение Руси от ордынского ига церковное и народное сознание связало с заступничеством Приснодевы. «И случилось тогда преславное чудо Святой Богородицы: когда отступили наши от берега, тогда татары, охваченные страхом, побежали, думая, что русские уступают им берег для того, чтобы биться», – записано в одной из летописей.

Буквально сразу же, зимой 1480/81 года, в честь спасения Москвы от нашествия Ахмата был установлен новый церковный праздник – День второго Сретения Владимирской иконы Божией Матери, отмечаемый 6 июля (по н. ст.). Да и саму Угру, разделившую ордынскую рать и московские полки, уже в те стародавние времена один из летописцев сравнил с Поясом Пречистой Богородицы – с великой святыней, спасающей христиан от нашествия поганых.

Позже успехи в собирании страны позволили Ивану III заявить о себе как о единственном властителе русских земель и принять высокий титул государя всея Руси. В 1547 году его внук великий князь Иван IV официально стал царем. Но чтобы это случилось, нашим предкам пришлось сразиться на Куликовом поле и устоять на берегах Угры.

Валерий Шамбаров. У Воскресения на Молодях (Битва при Молодях)

При Иване Грозном Россия достигла колоссальных успехов: присоединила Казань и Астрахань, утвердилась на Северном Кавказе, открыла себе путь к Балтике. Геополитические успехи державы ополчили против нее всю Европу. При финансовой поддержке со стороны целого ряда западных государств противостоять русским решились Литва, Польша, Швеция, Крымское ханство. Тяжелую и затяжную войну усугубили измены прозападных бояр, вынудивших царя ввести опричнину. Ко всем этим напастям добавились засуха, неурожай, унесшая множество жизней эпидемия чумы.

Другом нашей страны турецкий султан Сулейман Великолепный никогда не был. Он поощрял набеги крымцев, экспансию единоверцев в Астрахани, Казани, на Кавказе, однако предусматривавшие прямое столкновение Османской империи с Россией планы европейских дипломатов мудро отклонял, понимая, что от этого выиграет только Запад.

Умершего Сулеймана на троне сменил сын Селим с характерным прозвищем «Пьяница». Споили его, разумеется, не патриоты Турции и вообще не мусульмане, а друзья-советники из-за рубежа. Войны с западными странами Селим сразу же прекратил, перенацеливаясь на север.

В 1569 году турки с крымцами предприняли поход на Астрахань, который закончился для них плачевно, остатки войска едва спаслись. В то же время нанесли удар изменники внутри России: при покушении на царя умерла его отравленная жена Мария Темрюковна. Следствие перетряхнуло Москву и Новгород, вскрыло широкий заговор. Полосу бедствий дополнила вторая волна чумы, а при осаде Ревеля воеводы бестолково погубили целую армию. Иван Васильевич надеялся, что после провала под Астраханью образумятся хотя бы турки с крымцами, обратился к ним с предложением о примирении.

Не тут-то было. Крымский хан Девлет-Гирей погромил кавказских подданных царя кабардинцев, все лето 1570 года тревожил русские границы, прощупывал оборону, не принимая боя. В 1571-м польско-литовский король Сигизмунд стал хана попрекать: мол, не отрабатываешь крупные авансы Речи Посполитой, за три года не причинил России «никакой шкоты». Когда же описал союзнику тяжелое положение московитов, Девлет-Гирей вывел орду в поле.

Сперва он задумал разграбить Козельск. И тут к хану явились изменники Башуй Сумароков и Кудеяр Тишенков с группой дворян, сообщившие, что русские войска поредели от чумы, а большая их часть отправлена в Ливонию. Уговорили идти прямо на Москву, вызвавшись провести хитрым путем.

Донесения о набеге наш государь получил вовремя. Развернул на Оке рать Ивана Бельского и сам к ней приехал. Татар высланная разведка не обнаружила, ратники сочли, что хан, узнавший о выдвинутых ему навстречу полках, повернул назад, как годом ранее. Царь спокойно убыл в Александровскую Слободу, а Девлет по советам изменников переправился через Оку в верховьях. Лавина врагов выплеснулась на русских с неожиданного направления, смела заслоны и устремилась к Москве. Туда же погнал свои отряды наш воевода. Мчались без отдыха и на день опередили татар. Когда отразили первую атаку крымцев, те подожгли город. Случился один из самых страшных пожаров в истории Первопрестольной, уничтоживший большую часть жителей, включая воинов и самого Бельского. От армии уцелело всего два полка, стоявших вне улиц, на открытых местах. Девлет-Гирей и не рассчитывал на подобный успех. Изначально он шел лишь пограбить, однако, воспользовавшись ситуацией, нахватал пленных и повел орду домой. Преследовал его лишь полк Михаила Воротынского, который в итоге отбил часть полона, но Девлет-Гирея расстроил несильно. Тот хвастался, что угнал 60 тысяч человек и столько же сжег в Москве, а русскому самодержцу послал оскорбительный подарок – нож: дескать, можешь зарезаться.

Грозный царь умел и смирять себя, на издевки врагов никак не отреагировал. После чудовищной катастрофы требовалась передышка, и он снова отправил послов к туркам и крымцам, в уплату за мир соглашался на огромные уступки: уйти с Кавказа, разрушив там Терский городок, платить «поминки» хану и даже отдать Астрахань. Впрочем, надеялся схитрить, послу в Бахчисарае Афанасию Нагому поручил поторговаться о двойном подчинении астраханского правителя – Крыму и Москве.

Но теперь врагам и этого было мало. Селим Пьяница объявил свои условия: царь должен отдать Казань и Астрахань, а сам стать его «подручным», вассалом, перейти «под начало да в береженье к султану». В Крыму были настроены еще жестче: зачем принимать какие-то уступки, если можно взять все? Недавний поход показал, что громить Русь легко и приятно, остается только добить ее… Девлет-Гирей заверил султана: с турецкой помощью он возьмет Москву, а царя и царевичей приведет пленными. Заранее делил между мурзами наместничества в русских городах, собственных сыновей назначил казанским и астраханским ханами.

Новый поход проспонсировали крымские работорговцы, за что им были обещаны ярлыки на беспошлинную торговлю на Руси. Селим тоже решил стать великим завоевателем: попросил Сигизмунда «одолжить» Киев как промежуточную базу на пути в Россию, молдавскому господарю приказал строить мосты на Дунае и запасать продукты для большой армии.

Ханский гонец Ян Магмет к тому времени уже давно был русским агентом. Приехав в Москву с крымским ультиматумом, он предупредил: даже если Иван Васильевич отдаст Казань и Астрахань, то хана это «не утешит», война все равно начнется.

Летом 1572 года речь шла уже не о территориях или городах, но о самом существовании Руси. Она страшно ослабела: военные потери, чума, гибель армий под Ревелем и в Москве… Составлявшие поместную конницу профессионалы учились военному искусству с детства, а потому быстро подготовить им замену было невозможно. Других дворян разорили стихийные бедствия, эпидемия и татарское нашествие, поэтому снарядиться «конно и оружно», привести, как полагалось, вооруженных слуг они не могли. Наличные войска приходилось еще и распылять: вторжением турок и татар вполне могли воспользоваться поляки и шведы, возникла угроза восстаний в Казани и Астрахани.

Командовать армией на Оке царь назначил лучших воевод Михаила Воротынского и Ивана Меньшого Шереметева (документы показывают, что рать из городов набирали с превеликим трудом, по чуть-чуть). Первому из этого тандема Грозный отдал свои элитные части – опричников, московских стрельцов, 300 человек иноземной гвардии. Тысячу волжских казаков снарядили за свой счет Строгановы, примерно такое же количество «казаков польских с пищальми» (очевидно, запорожцев, в то время они служили русскому монарху, а не польскому королю) наняло царское правительство. Оборону Москвы государь поручил князьям Юрию Токмакову и Тимофею Долгорукому, но им воинов уже не хватило, пришлось вооружать местных жителей.

Надежд отстоять столицу почти не было. Казну, архивы и другие ценности эвакуировали в Новгород. Туда уехал и царь – не из трусости, составив духовную грамоту (завещание), он готовился погибнуть, однако должен был до последнего держать в своих руках управление страной, а значит, и само государство. Иван Грозный принялся отчаянно блефовать, угрожал вторжением в Швецию, предъявлял ей чрезмерные, просто-напросто фантастические требования. И шведы с поляками ему поверили, полагая, что у него нашлись крупные, готовые наступать силы. Потому-то и не ударили в спину.

Разрядные записи сохранили точную численность армии Воротынского: «И всего во всех полках со всеми воеводами всяких людей 20,034, опричь Мишки с казаки» (имелся в виду атаман Михаил Черкашин, который привел с собой весь казачий Дон, где население было еще редким – с «Мишкой» пришло не более трех-пяти тысяч).

Против русских собрались крымская и две ногайские орды. Султан прислал им в помощь семь тысяч янычар, артиллерию, великий визирь Мехмед Соколович – многочисленных вассалов собственного двора. К ним присоединились также горские князья Кавказа, ополчения Азова, Очакова, Кафы, Темрюка, Тамани. Шли уже не налегке – с огромными обозами и прислугой. Полчища достигали численности в 120 000 человек, а со слугами и прочими участниками похода – до 200 тысяч.

Наступил один из самых критических моментов в нашей истории. Тучи неприятеля заполонили всю степь. Крестьяне разбегались по лесам, пограничные города затворяли ворота. Но враги на них не отвлекались, целью была Москва. 27 июля они вышли к Оке у Серпухова. На другом берегу встречала выставившая батареи рать Воротынского. Девлет-Гирей тоже развернул пушки и открыл огонь, будто намереваясь форсировать реку. А сам тайно послал орду вниз по течению. Ночью татары хлынули через Сенькин брод, сшибли стоявший там Сторожевой полк Ивана Шуйского. К месту сражения прискакал воевода Передового полка Дмитрий Хворостинин, который, столкнувшись с массами вражеской конницы, еле вывел своих воинов из-под удара. Полк Правой руки Никиты Одоевского пытался перехватить противника на рубеже реки Нары, но и тут русских с ходу отбросили. Войско Девлет-Гирея обошло нашу небольшую армию и по Серпуховской дороге направилось к Москве, фактически беззащитной.

Воротынский не помчался наперегонки с ханом к столице (как год назад Бельский), затеял другую игру: решил оттянуть врагов на себя. Хворостинин с конницей Передового полка (около 4 тыс.) ринулся за неприятелем, догнал арьергард, которым командовали крымские царевичи, погромил обозы. Хан уже переправлялся было через Пахру возле Подольска, но, узнав о нападении, дал сыновьям еще 12 тысяч всадников и приказал изрубить дерзких московитов.

Следом от Оки с основными силами шел Воротынский. Он подготовил ловушку «на Молодех у Воскресенья» – возле Воскресенской церкви в селе Молоди: на прикрытом речкой Рожайкой холме поставили и замаскировали гуляй-город, передвижное укрепление из щитов на телегах. Хворостинин, удиравший от крымцев, подвел их прямо под батареи и ружья защитников. Врагов покосили ураганным огнем.

Девлет-Гирей сделал именно то, чего хотели от него царские воеводы: не дойдя до Москвы всего-то 40 верст, повернул назад, стремясь сначала раздавить досаждавшую ему русскую рать, а уж потом, без помех, напасть-таки на столицу.

30 июля враг обрушился всей массой. три тысячи московских стрельцов, прикрывавших подножие холма у Рожайки, полегли до единого. Оборонявшую фланги конницу татары оттеснили в гуляй-город. Но само укрепление удержалось, стойко отражая атаки. Главный полководец хана Дивей-мурза, решивший разобраться в обстановке, неосторожно приблизился к укрытию. Оттуда выскочили «резвые дети боярские» во главе с суздальцем Темиром Алалыкиным, которые порубили свиту мурзы, а его самого утащили в плен.

Враги понесли такой урон, что два дня приходили в себя. Но и русские оказались заперты в укреплении почти без еды и фуража, отрезаны от воды. Люди и кони слабели, воины пытались копать колодцы «всяк о своей голове». В это время воевода Москвы Токмаков послал к Воротынскому гонца с ложной грамотой, призывая «сидеть бесстрашно»: мол, царь послал к ним большую новгородскую рать. Либо хотел подбодрить своих, либо пытался напугать татар, заранее предположив, что те перехватят вестника. Так и случилось: гонца поймали и после пыток казнили. Дезинформация не подтолкнула Девлет-Гирея к отступлению, наоборот, он пришел к выводу о том, что надо как можно быстрей покончить с гуляй-городом. Впрочем, его огромное войско и не могло долго стоять на одном месте, опустошив окрестности, оно должно было двигаться дальше.

2 августа возобновился яростный штурм. Татары и турки устилали холм трупами, а хан бросал новые силы, волна за волной. Добежав до невысоких стен гуляй-города, враги рубили их саблями, стремились расшатать. «Изымалися у города за стену руками, и тут многих татар побили и руки пообсекли безчисленно много».

Уже под вечер Воротынский воспользовался тем, что противник увлекся атаками, оставил в укреплении Хворостинина с казаками, пушкарями, иноземной гвардией и безлошадными, а конницу скрытно вывел оврагами, двинул в обход. Врагов при очередном штурме подпустили к «крепости» без выстрелов, а затем дали страшный залп по густой массе в упор, «изо всево наряду», «из пушек и изо всех пищалей». Сразу же за шквалом пуль и ядер, в клубах дыма, защитники с криком бросились в контратаку. Для конницы Воротынского залп соотечественников послужил сигналом, она ударила в тыл неприятеля.

И орда побежала, бросая оружие, имущество, повозки. Ее гнали и рубили, невзирая на усталость. На следующий день, прижав к Оке, добивали. Многие интервенты, переплывая реку, утонули. Вышедшие из-за стен гарнизоны южных крепостей, прятавшиеся по лесам крестьяне принялись истреблять бежавших. По всей России радостно зазвонили колокола, возвещая о том, что бесчисленные вражьи полчища рассеялись. Девлет-Гирей улепетывал «со срамом» «в мале дружине». До Крыма, по некоторым данным, добрались 20 тысяч татар. Туркам, особенно пешим янычарам и пушкарям, удирать было куда труднее, они сгинули практически поголовно. Османскую империю так хорошо проучили, что она на сотню лет зареклась воевать с Россией…

Либеральные историки, заливая черным фигуру Ивана Грозного, сумели «заодно» очернить и всю его эпоху. Память о битве при Молодях затерлась. Об этом сражении не упоминают ни учебники, ни перечни воинских дат. На месте решающего боя энтузиасты в 2002 году собственными силами и средствами установили скромный закладной камень часовни – до сих пор он остается единственным памятником великому событию. Да и археологические раскопки в Молодях начались лишь недавно.

А ведь именно здесь, на ближних подступах к Москве, решалась судьба всей России. Этот военный успех должен по праву стоять в одном ряду с величайшими, прославившими русское оружие победами.

Судьбы Михаила Воротынского, чью биографию наполнили всевозможными фальсификациями, следует коснуться отдельно. Согласно «свидетельствам» Курбского, царь обвинил воеводу в измене и «чародействе», собственноручно пытал и сослал в Кирилло-Белозерский монастырь. Якобы князь умер по дороге и в монастыре был похоронен. Известнейший предатель эпохи Ивана Грозного, вбрасывая свои фейки в «информационное пространство», датировал те зверства годами, предшествующими Молодинской битве. У него Воротынский умер за семь лет до сражения, в 1565 году! Нестыковку в свое время заметил Карамзин, но лишь затем, чтобы передвинуть картину пыток и смерти в 1573-й.

Если же перейти от домыслов к фактам, то выяснится, что за победу царь пожаловал верному князю-воеводе город Перемышль и высший почетный чин «Государева слуги». Никаких документальных свидетельств расправы над ним не существует. Даже в пресловутом, собранном из множества разнородных источников «синодике опальных», его имени нет. Зато известно, что в том же 1573 году царь назначил сына Воротынского, Ивана, на высокий и ответственный пост – воеводой Мурома, а потом выдвинул командовать армией. Мог ли Иван Грозный доверить армию отпрыску казненного «изменника» и «чародея»?

Между прочим, Воротынские являлись прямыми потомками святого князя Михаила Черниговского, а воевода молился ему перед битвой при Молодях. Знавший об этом царь оценил помощь святого на государственном уровне. По повелению Ивана Васильевича в 1578 году мощи праведника были перенесены из Чернигова в Москву. При этом Иван Грозный самолично написал в честь святого тропарь и кондак и вместе с митрополитом Антонием составил к нему молитвенное послание.

Михаил Воротынский умер 12 июля 1573 года и был похоронен в Кашине. Тюрем для государственных преступников там никогда не было, город славился в первую очередь как духовный центр. Судя по всему, воевода, уже пожилой и больной, отправился в паломничество по здешним монастырям, желал подлечиться на целебных источниках, возникших, по преданию, из слез святой Анны Кашинской. Там и преставился. В Кирилло-Белозерский монастырь он попал лишь через 33 года после того, как его туда (по Карамзину) «привезли замученного». Когда-то в этой обители подвизался монахом брат воеводы Владимир, над гробницей коего вдова построила храм. В конце концов потомки Воротынских решили сделать означенное место фамильной усыпальницей и в 1606 году перенесли туда из Кашина останки героя-полководца.

Валерий Шамбаров. Иудина медаль для евроинтегратора Мазепы

(Полтавская битва)

Летом 1709 года отгремело одно из ключевых сражений в истории России – Полтавская битва. Отмечая славную дату, мало кто из нас задумывается: почему же Карл XII со своей армией очутился на Украине? Швеция-то лежит совсем в другой стороне. Пушкин совсем не случайно построил сюжет поэмы «Полтава» на предательстве Мазепы. Это и есть ответ на вопрос…

Чтобы разобраться в причинах измены гетмана, нужно вспомнить: Украина вошла в состав России всего за полвека до рассматриваемых событий. Доведенная до отчаяния гнетом польских панов, насильственным внедрением церковной унии, она восстала под предводительством Богдана Хмельницкого. Польский сейм в ответ принял постановление о геноциде. Королевские войска оставляли за собой выжженную пустыню, леса виселиц и кольев. Но украинцы обратились к единоверной и единокровной России. Земский собор постановил взять их под покровительство.

В 1654 году делегации от различных украинских городов и областей, съехавшиеся на Переяславскую Раду, единодушно постановили: вместе с Россией «во веки всем едино быть», принесли присягу на верность царю. А государь Алексей Михайлович даровал Украине полную автономию. Она сохраняла свои законы, сама выбирала правителей, гетмана и старшин. На Украине не размещались царские войска, она сама собирала налоги, содержала свои воинские контингенты. Кстати, термин «Украина» в данном случае является анахронизмом. В то время он употреблялся только в прямом смысле – «окраина». В документах фигурируют «польская украина», «московская украина», «сибирская украина». Сами украинцы называли себя «русскими», Львовщина в Польше числилась Русским воеводством. А в Москве новую область обозначили как Малороссию.

Проблема воссоединения оказалась отнюдь не простой. Кроме Польши в войну ввязались Швеция, Крымское ханство, Турция. Бои продолжались 27 лет. Но и украинцы раскололись. Простонародье вполне устраивала сильная власть царя, который поддерживал порядок в стране, пресекал хищничества и злоупотребления знати.

Богатые старшины захватили земли и замки панов, и их-то больше привлекали не российские, а польские обычаи. Там аристократы вытворяли что хотели, диктовали волю королю. Хотелось жить так же.

Сразу после смерти Богдана Хмельницкого его преемник Выговский подписал Гадячский договор о возвращении под власть Польши. Казнил верхушку пророссийской «народной» партии, призвал татар, подло напал и вырезал русский корпус на реке Сосновке. Большинство украинцев не поддержало его, Выговский был разбит и бежал. Но и следующие гетманы – Юрий Хмельницкий, Тетеря, Брюховецкий, Дорошенко – тоже изменяли. Возбуждали подданных ложью о «русском рабстве», натравливали, призывали резать «москалей». А сами при этом передавали страну то польскому королю, то турецкому султану.

Результатом стало разделение Украины. Алексей Михайлович не хотел завоевывать ее – ведь он пришел на помощь по просьбе самих украинцев. За Россией осталось Левобережье Днепра. А Правобережье поделили поляки и турки. Но жители оттуда стали переселяться к русским. Проклинали предателей, приводивших на родину то татар, то янычар. На пост левобережного гетмана избрали Ивана Самойловича, верного Москве.

В этих склоках выдвинулся и Иван Мазепа. Точнее, Ян. Он был польским шляхтичем. Получил хорошее образование в иезуитском колледже, служил при дворе короля. Потом показалось выгоднее перейти в свиту одного из магнатов. Однако он слишком увлекся супругой хозяина, тот застал их в постели. Пан был добродушным, убивать не стал. Приказал раздеть Мазепу догола, вымазать смолой, вывалять в перьях, привязать к коню задом наперед и пустить на дорогу. После такого позора оставаться в шляхетской среде было невозможно, он ушел в казаки.

Приличное образование и полная беспринципность позволили ему возвыситься. Он стал генеральным писарем (начальником штаба) у «турецкого» гетмана Дорошенко. В 1674-м поехал в Стамбул просить помощи, но попался в степи запорожцам. Его доставили в Москву, и боярин Матвеев перевербовал его. Мазепа начал работать на русских. Когда Дорошенко попал в плен, его помощник пристроился к Самойловичу.

В 1682-м до власти дорвались царевна Софья и ее фаворит Голицын. Поход на Крым, затеянный по его инициативе, позорно провалился, и Голицын решил свалить вину на Самойловича, которого невзлюбил – гетман указывал на грубейшие ошибки фаворита. Вот тут-то хронический предатель Мазепа очень пригодился. Состряпал донос, будто Самойлович изменник. Его сослали в Сибирь, а клеветники разделили плоды интриги. Голицын единолично, без выборов, поставил гетманом Мазепу. За это Мазепа отвалил Голицыну 100 тысяч червонцев – всю украинскую войсковую казну.

Нашлись у них и другие общие интересы. Софья и Голицын были убежденными «западниками». Внедряли реформы по образцам Польши, раздаривали привилегии иностранцам, запустили в Россию иезуитов. Духовника Софьи Медведева намечали поставить патриархом – он планировал заключить церковную унию с Римом.

Тем временем подрастал царевич Петр. Летом 1689 года Софья и ее приближенные готовили переворот. Намеревались устранить помеху, чтобы рулить государством уже беспрепятственно. В Москву в эти месяцы понаехали дипломаты разных стран, шпионы. Прикатил и Мазепа. Велись тайные переговоры с Голицыным, с представителем ордена иезуитов и французским агентом де Невилем. Сходились на том, что за помощь в захвате власти Украина вернется к Польше.

Но в разыгравшихся событиях взяла верх патриотическая партия, сплотившаяся вокруг Петра. Иезуитов выдворили вон, Медведева казнили, Голицына сослали. Мазепа сумел изобразить из себя «верного». Мало того, он понравился молодому царю европейской культурой, образованием. Неплохо проявил себя в Азовских походах. Петр сохранил ему пост гетмана и даже расширил Украину – передал под власть Мазепы районы Харькова, Изюма, Бахмута (ранее они относились к московским владениям, подчинялись белгородскому воеводе). Хотя гетман не прерывал тайные связи с теми же иезуитами.

А в 1700 году началась Северная война. Петр заключил союз с Данией, с королем Польши Августом – каждой державе хотелось вернуть области, отнятые шведами в прошлых войнах. Но и Швеция была тогда обширной империей, ей принадлежали Финляндия, Эстония, Латвия, Северная Германия. Кроме того, она являлась союзницей Франции. А Людовик XIV вообще претендовал на мировое лидерство. Вынашивал глобальные планы – в том числе перетянуть под свое покровительство Польшу. При этом вернуть ей Украину и таким образом распространить влияние Франции на Восточную Европу.

Карл XII на ведение войны стал получать щедрые субсидии из Версаля, а его армия считалась лучшей в Европе. Она мгновенно разгромила и принудила к капитуляции Данию. Разнесла под Нарвой полки новобранцев, только что сформированные Петром.

Русских Карл недооценил. Счел, что они больше не представляют серьезной угрозы. Пошел отрабатывать французский заказ – побил саксонцев, вторгся в Польшу. Большинство панов перекинулись к нему, избрали королем креатуру французов Станислава Лещинского. Потом шведы заставили Августа заключить сепаратный мир.

Теперь перед лицом шведов и поляков Россия осталась одна. В 1708-м Карл выступил на восток. Хвастался, что дойдет до Москвы, посадит на трон своего ставленника, расчленит нашу страну на княжества. Но в польской и саксонской кампаниях он потерял время.

Армия Петра значительно окрепла. С южных границ перебрасывались старые полки солдат, драгун, казаков. Новые части набирались опыта. Теснили врага в Прибалтике, отбирая город за городом. Тем не менее Петр решил не рисковать, не давать генерального сражения на чужой территории (а Белоруссия еще была «чужой», польской). Царская армия отошла к Днепру. Здесь, на подступах к Смоленску, шведы встретили упорное сопротивление. А белорусские крестьяне симпатизировали России. Начали партизанскую войну, убивали вражеских фуражиров, уничтожали припасы.

Войска Карла застряли во враждебном окружении, голодали. И тут-то сказал свое слово Мазепа! Направил к шведам тайное посольство, звал на Украину. Обещал выставить 50 тысяч казаков, обеспечить продуктами и фуражом. Их армия-де перезимует со всеми удобствами, дождется подмоги, а следующим летом двинется на Москву.

Король счел подобный маневр подходящим. Повернул на юго-восток. Гетман рассудил, что с таким союзником уже может безопасно отпасть от царя. В октябре 1708-го он поднял украинские полки. Но стоило Мазепе объявить: он ведет казаков к шведам драться против русских, – как его подчиненные буквально ошалели. Взорвались от возмущения и хлынули прочь. Вместо войска гетман привел к Карлу лишь 2 тысячи сердюков, свою личную гвардию.

А Петр, узнав об измене, без промедлений бросил корпус Меншикова к Батурину, гетманской столице. Город взяли штурмом, вывезли и пожгли заготовленные там огромные запасы для шведов. В Батурине захватили и письма, где Мазепа сулил Украину Польше. Они стали лучшим агитационным материалом – от гетмана отвернулись все украинцы. Задурить головы он сумел только запорожцам, соблазнив их «вольностями» и «свободами». Казаки внезапно напали на русские гарнизоны, привели к шведам сотню пленных. Карл похвалил, выплатил в награду по 20 талеров. Мазепа от себя добавил еще по десять. В целом получилось – по 30 сребреников.

Царь немедленно покарал изменников. Русские войска и казаки, сохранившие верность Петру, разметали их разношерстные отряды, сожгли Сечь. Уцелевшие запорожцы укрылись у Карла. А имя Мазепы стало отныне синонимом предателя. Церковь предала его анафеме. Петр велел изготовить огромную чугунную медаль Иуды – «наградить» его, если поймают. Пока же повесили чучело Мазепы. Ну, а Украина вместо удобной и изобильной базы превратилась для шведов в ловушку. Русская армия зимовала с относительными удобствами. Карлу же, чтобы добыть продовольствие, приходилось совершать марши через снега и морозы, брать города. Он нес потери, расходовал боеприпасы. Подкрепления, корпус Левенгаупта, шедший из Прибалтики, и армию Лещинского из Польши, русские не пропустили и разгромили.

Весной 1709 года поход на Москву был уже сомнительным. Но и стоять на месте шведам было нельзя, это грозило голодом. Они осадили Полтаву – в городе располагались большие склады. Хотя Карла устраивал и второй вариант – приход Петра на выручку городу. Ведь шведский король давно мечтал о генеральном сражении.

Он даже в этот раз надеялся на таранный штыковой удар своей армии. До сих пор его не выдерживал никто! Что ж, царь принял вызов, подошел с основными силами. Однако исполнился стратегический замысел не Карла, а Петра. Он измотал и ослабил врага еще до битвы. У русских в строю стояли отборные воины, а у противника – помимо шведов с десяток тысяч мазепинцев. Это был сброд, начавший разбегаться еще до боя. Оставшихся опасались посылать в схватки, ставили сторожить обозы. Пороха шведы наскребли только для четырех пушек.

Битва была жаркой, яростной, но короткой. Главное было – сломать первый страшный натиск шведов. А когда сломали, рухнул их боевой дух. Они побежали, чуть не раздавили собственного короля. Нашим войскам оставалось гнать врага и забирать в плен. Хваленая шведская армия, которой не было равных в Европе, перестала существовать. Карл спасся с двумя сотнями личной свиты, меняя коней, доскакал до турецких владений. Удрал и Мазепа, но крушения своих замыслов не перенес. Через два с половиной месяца он умер. Кто бы мог предполагать, что минует три столетия и всеми проклятого предателя провозгласят «национальным героем», поставят ему памятник в Киеве, а Полтавскую битву новые украинские власти начнут изображать как незначительный эпизод, не сыгравший никакой роли в истории их страны…

Валерий Шамбаров. Царское ли это дело – абордаж? (Сражение в устье Невы)

Почему русские мальчишки, даже те, что родились и выросли вдалеке от больших акваторий, испокон веков влюблялись в море? Адмиралы Федор Ушаков и Павел Нахимов, братья Михаил, Андрей и Алексей Лазаревы, Сергей Горшков, Арсений Головко, Иван Исаков и другие великие мореходы о штилях и штормах, горько-соленых ветрах и бескрайних морских просторах в детстве могли лишь мечтать. Ну а первым в этом ряду стоит император Петр Великий. Казалось бы, его путь к морям определился с младых лет цепочкой случайностей. Но разве подобные судьбы могут быть обусловлены исключительно совпадениями?

В 1713 году русские одержали первую морскую победу над шведами.

Однажды Петр со своим учителем, голландским офицером Францем Тиммерманом отправились погулять в старую, запущенную отцовскую усадьбу Измайлово, где в сараях обнаружили массу интересной рухляди. Внимание мальчика привлекли не поломанные кареты или театральные декорации, а утлый ботик. Позже выяснилось, что тот принадлежал двоюродному дедушке юного царя боярину Никите Романову, купившему суденышко у англичан. Имя бот носил гордое – «Святой Николай», то есть назван был в честь покровителя мореходов. Еще полувеком ранее его, судя по всему, видели на Москве-реке, однако ни к каким далеко идущим последствиям тогда это не привело: поглазели люди на диковинку и забыли. Посудина за ненадобностью лежала в сарае с прочим хламом, покуда туда не заявился юный государь в сопровождении кстати оказавшегося поблизости голландца. Мальчика увлекли его рассказы о парусах, мачтах, искусстве плавать против ветра. К тому же у юного монарха имелись немалые возможности для удовлетворения собственного любопытства.

Отец Петра тоже в свое время задумывался о мореходстве. Он построил корабль «Орел», совершивший единственное плавание от верфи в Дединове до Астрахани и брошенный там при восстании Степана Разина. Алексей Михайлович давал указание измерить глубины в устье Дона, прикидывал, можно ли построить и вывести в море суда для войны с Турцией. Но такие вопросы считались второстепенными, отвлекали иные дела.

У мальчишек – другая логика, их порыв часто подкрепляется бешеным напором и недюжинной энергией. В Немецкой слободе удалось отыскать строившего «Орел» мастера Карштена Брандта. Старик и найденный ботик починил, и Петра взялся обучить управлению парусами.

На узкой Яузе и в загородных прудах развернуться было негде, однако и эту проблему решили. Тайком от матери будущий император с верными друзьями и случайно найденным ботиком очутился в Переславле на Плещеевом озере. Плавания ему так понравились, что царь тут же повелел строить потешную флотилию.

Когда же стал полноправным государем, мальчишескую мечту не оставил. В 1693-м отправился в единственный русский порт Архангельск, где попал в особый мир моряков и кораблей. Самолично выходил в море. Северные волны обдавали солеными брызгами, густые кудри трепал свежий ветер – море окончательно пленило Петра. Он тут же приказал основать верфь в Соломбале, сам заложил первое судно «Святой Павел».

В следующем году на Русский Север царь помчался ранней весной. Увлечения европейскими новшествами сочетались у него с уважением к русским традициям, с твердой православной верой. Великий пост государь провел в Соловецком монастыре, молился под наставничеством прозорливого старца Иова, которому являлась сама Пресвятая Богородица. Здесь тоже дул соленый морской ветер, слышался шум прибоя, а летом открывались возможности для дальнего плавания. Петру Алексеевичу довелось испытать и страшный шторм. Царь кинулся было давать советы лоцману, опытному помору Антипу Тимофееву, но тот обложил порфироносного «моряка» по матушке – чтоб не мешался. Будучи на волосок от гибели, бывалый мореход сумел ввести судно в узкую Унскую губу, а потом опустился перед Петром на колени, стал каяться, готовый понести наказание. Однако государь его поднял, расцеловал и наградил за правильное поведение. Так и набирался опыта строитель нашего военного флота, превращаясь из увлеченного мальчишки в морского волка.

Наконец пришел черед воплощать отцовскую идею о русских кораблях на Азовском море с использованием их против турок. В 1696 году под Воронежем царь спустил на воду боевую флотилию. Дойдя с ней до Черкасска, он узнал от казаков: недалеко от побережья видели турецкие корабли. Для воплощения давней заветной мечты недоставало лишь морского сражения: грохота орудий, густых клубов дыма на палубах, перебитых снастей, жарких атак… Петр I повел к устью Дона девять галер, к которым присоединились 40 казачьих лодок. Битвы не получилось: из-за сильного ветра и сложного фарватера вывести большие суда в море не удалось. Петр на одной из лодок отправился на разведку. Вскоре обнаружились 13 неприятельских кораблей, их команды, доставившие в Азов припасы, перегружали их на небольшие плоскодонные посудины.

По приказу государя казаки устроили засаду. Захватив 10 тунбасов, погнались за кораблями неприятеля. Один взяли на абордаж, другой перепуганные турки подожгли и бросили. Впоследствии возникла легенда о том, что русский самодержец также участвовал в том бою, но документами сей факт не подтверждается (иначе морская победа оставила бы куда более заметный след в истории).

Как бы то ни было, дождавшись благоприятного ветра, царь смог вывести из устья реки всю флотилию. В ту пору на кораблях он проводил гораздо больше времени, чем под стенами Азова, где распоряжался генералиссимус Алексей Шеин. На выручку осажденному русскими городу вскоре пожаловала вражеская эскадра – уже не лодки или грузовые суда, а фрегаты и галеры. Увидев наши корабли и береговые батареи, османские моряки на сражение не отважились, убрались прочь.

После взятия Азова Боярская дума постановила: «Морским судам быть». В Таганроге строился порт, а русский царь совершенствовал свои познания в Голландии и Англии, собственными глазами видел масштабные, впечатляющие учения британского флота. Усиливалась тем временем и Азовская флотилия. Петр выводил ее в море в 1699, 1700 и 1701-м, проводил маневры. Выстраивал корабли у стен Керчи и Кафы (Феодосии), однако до сражений дело не дошло, пушки грохотали ради салютов и тренировок артиллеристов, а целью маневров были всего лишь демонстрации. Сперва требовалось подтолкнуть турок к заключению мира, потом – предостеречь от нарушений договоренностей в условиях начавшейся войны со шведами.

Задачи стояли уже иные – прорываться к Балтийскому морю. Первая попытка обернулась бедой, поражением под Нарвой. Однако русский царь воспользовался ошибкой Карла XII, бросившегося со своими главными силами утюжить Польшу и Саксонию (хотел вернуть себе древнюю русскую дорогу к Балтике по Неве). Армия фельдмаршала Бориса Шереметева била и теснила врага на суше. По указу Петра мобилизовали речные суда и лодки, чтобы отвоевать у флотилий противника Чудское и Ладожское озера.

Шведы не сидели сложа руки, периодически отвечали. В 1701 году они, стремясь закрыть для России пути не только на Балтике, но и на Беломорье, послали свою эскадру громить Архангельск. Захватив лодку с местными рыбаками Иваном Рябовым и Дмитрием Борисовым, потребовали от них быть лоцманами. Те для видимости согласились, однако, жертвуя собой, посадили два фрегата на мель. (Борисова истязали и в конце концов убили, раненый Рябов, сумев выскочить за борт, уплыл, спасся.) В устье Двины орудия вовремя построенной русскими крепости подбили еще два вражеских корабля. Из семи судов в Швецию вернулись три.

Следующим летом ожидалось повторное нападение на Архангельск – уже более крупными силами. Защищать порт выехал сам царь с гвардией – преображенцами и семеновцами. Неприятели так и не появились, прошлогоднего урока им, видимо, хватило. Тогда у Петра возникла идея ударить на Неве, причем так, чтобы время и направление атаки оказались для врагов сюрпризом.

Русский царь заранее позаботился о всестороннем обеспечении предстоявшей борьбы за море. В Архангельске к тому моменту у него уже имелись две 18-пушечные яхты «Святой Дух» и «Курьер» (одну сами построили, другую подарил английский король). Чтобы доставить их на Неву, Петр Алексеевич велел прорубить Осудареву дорогу через леса.

Перед важнейшим делом своей жизни он не забыл обратиться и к Господу. Поход начал из полюбившегося ему Соловецкого монастыря, с благословения старца Иова. Тогда же вместе с гвардейцами срубил на Заячьем острове обетную деревянную церковь и только после этого предпринял высадку на пристани Нюхча. Далее его бойцы шли по вновь прорубленной Осударевой дороге и 160 километров тащили волоком обе яхты, пышно названные малыми фрегатами. Увы, из-за штормов и ветров вести суда через мелководное и бурное Ладожское озеро было слишком опасно, пришлось опять-таки довольствоваться лодками. С юга тем временем прибыли полки Шереметева, которые 11 октября штурмом взяли Нотебург (бывший русский Орешек) у истоков Невы.

Низовья у впадения в нее Охты контролировала другая крепость – Ниеншанц (бывший русский порт Невское Устье, построенный в 1556 году по приказу Ивана Грозного), правда, укреплена она была слабо, ведь с востока ее прикрывал мощный Нотебург. А кто в ту пору мог угрожать шведам с моря?..

Усилить крепость и местный гарнизон неприятелю помешала суровая зима. Шведы ждали, когда вскроются река и Финский залив, чтобы прислать подмогу.

Царь Петр опередил. Его войска по весне были уже здесь и подступали к Ниеншанцу, который 1 мая после шквальной бомбардировки сдался. Русский самодержец переименовал крепость в Шлотебург, «город-замОк». Открыв его своим ключом, наши освободили для себя путь к Неве. Как выяснилось, овладеть форпостом успели буквально под носом у неприятеля. К морю, на Гутуевский остров царь выслал наблюдателей под командованием Михаила Щепотьева, и уже 2 мая они доложили: показались паруса, девять кораблей.

Эскадра вице-адмирала Гидеона фон Нумерса всего на день опоздала на помощь капитулировавшему гарнизону. Подавая условный сигнал, она произвела два пушечных выстрела. Шереметев приказал ответить аналогично, парой залпов из трофейных крепостных пушек, и угадал с паролем: шведы сочли, что в Ниеншанце все в порядке, после чего их корабли встали на якоря. Посланная за лоцманом шлюпка неприятеля причалила к Гутуевскому острову, где ее встретили кинувшиеся на матросов наблюдатели Щепотьева. Русские слишком поторопились, рано выскочили, а потому схватили лишь одного, остальные успели столкнуть шлюпку на воду и поспешно вернулись к своей эскадре.

Нумерса даже это сперва не встревожило. Он рассудил: вокруг крепости бродят мелкие группы русской разведки, на них и нарвались; но в Ниеншанце-то наверняка свои, ведь шума сражений слышно не было. Каждые утро и вечер Шереметев повторял два условных выстрела, однако шведским кораблям мешал войти в Неву сильный встречный ветер. Лишь через четыре дня, не получая никаких иных сигналов с берега, вражеский адмирал счел все это подозрительным, послал на разведку два легких судна, 10-пушечный бот «Гедан» («Щука») и 8-пушечную шняву «Астрильд» («Звезда»). Шведы, осторожно маневрируя среди мелей, постоянно мерили глубину и миновать протоки дельты Невы до вечера не успели, а в темноте продолжать путь не рискнули, бросили якоря.