Читать онлайн « Опаленные янтарем». Рассказы и повести

Тайна Мастера. По мотивам старинных легенд.

….Приснился странный сон, что я будто бы пришла к мастеру дамского платья, заказать себе маскарадный костюм. На мне было роскошное визитное – что-то: гипюр, атлас, по моде 1870 -х… А ля Каренина. Манто, перчатки и шляпка – портрет и только. Все волнует и блещет, и ткань необыкновенно легкая и плотная на платье. Мне удивительно легко в нем.

Портной жил в каком-то старинном доме, с закоулками, переходами, кладовками, каморками, сводами, мансардой, и я с трудом отыскала каморку – мастерскую – ателье.

Мастер он был необыкновенный, волшебный. Легко скроил мне платье из какого-то будто бы -лоскута, обернул меня им. Я обратила тотчас внимание, что лицо его под маской, а ноги будто бы – плети.

Мне стало его жаль, я смутилась, хотела заплатить больше. А сама все думала: «Что у него с лицом, почему оно маскою закрыто?»

И тут он внезапно, со страстью влюбленного мужчины, стал меня умолять подарить ему полтора – два часа близости, потому то его жена отказывается с ним спать… У нее есть любовник. Она моложе, и презирает мужа – инвалида и убегает к молодому, а он, калека – портной, не может ее держать. Ни нарядами. ни шляпками, ничем.

Он так страстно умолял меня, целовал мои ноги, туфельки, край платья, ласкал щиколотки, что я решилась…

***

Пожалела его. Близость была волнующая, голос его, хриплый и одновременно – мягкий, глубокий,

Я была, как амазонка, потом он целовал меня всю и тайные глубины страсти открылись мне так, что кружилась голова, и потом я приходила к нему, но не чисел, ни дней не помнила, лишь волнующий, глубокий голос. И неотвязный вопрос без ответа:

«Почему – маска, что у него с лицом? Какая с ним живет тайна?»

Через какое то время у меня рождается мальчик, с огромными глубокими глазами- омутами, которых я, в семейных легендах – не помню вовсе. А я покупаю, с тайной помощью маэстро дамского платья, маленькую кофейню, со старинными гобеленами, картинами на стенах из шелка… Он сам их делает, а на его ароматный кофе сходится поболтать в кофейню полгорода, но никто, никто не знает, что это – его рецепт.

Кофе то все – таки варю – я…

_____________

Свидетельство о публикации: izba-2024-3756536

© 08.04.2024г. Лана Астрикова

«Радуга для Ланочки"

Она не подпускала его к себе… Странно, ведь они встречались почти полгода. Но всегда она останавливала его у подъезда, запрещая взглядом или жестом шаг вслед за нею. Будто лестничные площадки, этажи и даже – кабина лифта были «аидовым нутром,» пещерой, обителью неизвестности, тоски, печали. А она – Эвридикой, за которой Орфею нельзя последовать.

Он и не знал, насколько был близок к истине, думая об этом тогда, нервно, в недоумении, злясь, негодуя, называя ее про себя ломакой, кокеткой, вздорной дурой, идиоткой.

Но проходило дня два, три, и его снова неудержимо тянуло к ней: увидеть, коснуться запястья, плеча, спины, волос.

Она часто надевала платья с открытой спиной, невероятными бантами, перекрестьем лямок, лент, ожерельем, шарфами. Больше дразнила, чем скрывала, но у нее были красивые лопатки, нежная кожа, светящаяся, как розовый перламутр. Горло же, напротив, было стянуто высоким воротом. Декольте она не носила.

–Вы прячете шрам на шее? Или у вас там ожог? – окончательно потеряв голову, однажды спросил он.

– Нет, с чего вы взяли? – она легко рассмеялась, посмотрев на него сбоку, взмахнув ресницами. – Это мой стиль. Мне так нравится. Можно показать сразу много деталей: и бант, и ожерелье… Как будто бы – радуга. В жизни ведь мало красок, надо все успеть, как говорила Шанель.

–Вам нравится эта стерва? – Он сильно сжал рукой ее запястье. Они как раз шли мимо картин Ренуара, в прихотливом овале, висящих на стенах одного из залов галереи.

И на маленьком холсте, в багете, он мельком заметил на руке дамы, держащей на коленях ребенка, точь в точь такую же бархатную ленту -браслет, как у нее, Элины…

Как же эти ленты назывались тогда? Он все время забывал и путал названия предметов: брошей, шатленов, аграфов, колье… Даром, что считался лучшим галеристом в городе, знатоком Ренуара и Моне…

–Она не стерва, Игорь, что Вы! – Ему вдруг показалось, что Элина с изумлением смотрит на него, как на незнающего ничего ребенка – баловника…

– Шанель была ужасно одинока, с блестящим вкусом и чувством меры, но ее мало кто понимал, разве что, этот писатель – мальчик, Редиге. Она звала его Эдгар. Хотите, я тоже буду Вас звать так, Эдгар? Ваше имя похоже. Созвучно.

Он пожал плечами, но под ложечкой сладко заныло. «Дурак, влюбился ты, что ли?!» -сердито подумал он, а вслух произнес сжатыми губами, что нестерпимо ныли от простого и неистового желания поцеловать ее, повернув лицом к себе:

– Есть поговорка: «Хоть горшком назови, только в печь…»

Мне мое имя тоже не очень нравится, древнее, но я назван в честь деда. Он погиб в сорок втором, подо Ржевом. Мальчишки в классе и во дворе звали меня Гошкой. И на это имя я отзовусь, если захотите, – он улыбнулся, чуть устало, и лицо его словно осветилось изнутри, черты смягчились.

– А мой дед, Миша, умер в госпитале, в Москве, от ранений. В январе сорок второго. Наша семья ничего не знала долго…. Потом уже, мне, по запросу, из Минобороны прислали документ. Ни бабушки, ни мамы не было. И кому показывать то его? Некому уже. Сломила пополам гербовую бумагу, так и лежит в шкафу….

–Леша мне говорил, отнести в школьный музей, школа ведь рядом, да я все никак не доберусь, некогда!

– Леша? – он вопросительно поднял бровь. Кажется, в администрации галереи ему сказали, что у нее дочь четырех лет, Ланочка. О никаком сыне не было и речи

Игорь хотел было еще что-то уточнить у нее, и все-таки коснуться виолончельной спины, со страстью и дрожью в пальцах и в висках. Но помешали, как всегда!

…Вбежала в зал хранительница фондов, седовласая, полненькая, в туфлях на низком каблучке, протягивая к нему руки, очки, и всю себя сразу, и затараторила что-то: о картинах и рамах, о Матиссе в овальном сером зале, об освещении…

Пришлось отвлечься, отвечать, вникнуть в историю, кивать головой. А когда он опомнился, Элины уже не было рядом, а из другого конца галереи негромко доносился ее серебристо влекущий голос. Отрывисто и таинственно, чуть хрипловато, она рассказывала о Французской революции и о Франсуа Буше, легкомысленном гении колонковой кисти и отважном ловеласе…

«Почему я не знаю многого о ней? Она – курит? – совершенно некстати подумал Игорь Константинович, вслушиваясь в ошеломляющие ноты и вибрации, прозрачного, легкого голоса, погружаясь в него, как в расплавленное серебро, как в освежающий поток воды. Выныривать из потока не хотелось. Совершенно.

***

Элина не курила. Всему предпочитала гранатовый сок, крепкий кофе и вишню в шоколаде… На прогулках часто выглядела слегка рассеянной, но ее это только красило. Она нежно улыбалась, смотрела на Игоря с задумчивым видом, когда он пытался ее растормошить.

Впрочем, танцевала она хорошо, двигалась легко, без напряжения. Если они посещали ресторан, то в попытках пригласить ее танцевать, кавалеры не знали меры. Игорь им не мешал. Ему же просто нравилось смотреть, как Эля двигается, улыбается, поворачивает голову в его сторону, слушая партнера.

К ним на столик часто клали букет или бонбоньерки с шоколадом.

Эля не брала подношений и только однажды взяла в руки с теплой улыбкой большого сливочного цвета мишку с красным сердечком в лапах.

– Я давно хотела купить такого. Для Ланочки.

Игорь кивнул и подозвал официанта, бросая на барную стойку более чем солидную сумму.

– То, что останется от оплаты счета, передайте тому, кто оставил подарок. Скажете, мы с благодарностью забрали. Для доченьки.

Элины глаза сверкнули, как две звезды, и, не глядя ни на кого, она быстро прошла к выходу, вскинув голову, покачивая бедрами и прямо держа виолончельную спину.

Всю дорогу до своего дома она молчала. Лишь выходя из такси хрипло произнесла:

– Ты хотел быть со мной? Увидеть Ланочку? Тогда идем!

Игорь ошеломленно кивнул, почувствовав холод апрельского вечера на своих плечах, спине, шее.

Он не вполне понимал внезапную решимость Эли, но покорно следовал за нею. Она не вызвала лифт, они пешком поднялись на пятый этаж, но Игорь не заметил этого, он будто бы – летел, ощущая за спиною крылья.

***

Крохотная девочка, лет четырех, сидела, опираясь на подушки, на большом, светлом кожаном диване, заваленном игрушками и кубиками. Через всю ее правую щеку, от подбородка к виску, тянулся уродливый, грубо алеющий шрам, стягивая всю кожу лица и делая маленького, светлокожего ребенка, с большими серыми глазами похожим на старого карлика, а не на ангела.

–Ма- амочка м -оя плии -шла! – с трудом пролепетала кроха.

Игорь, уже собиравшийся улыбнуться девочке, невольно отпрянул. И тут же услышал за спиной холодный и твердый голос Эли.

–Если тебе неприятно, ты можешь сразу уйти.

–Не неприятно, —медленно сглатывая и приходя в себя, произнес Игорь. -Безумно жаль дитя. Почему так… она…?

– Это все после аварии. «шевроле» скрылся, в том месте не было камер, свидетелей… .. Глухой перекресток, ночь… Мой Леша тогда погиб, сразу, а Лана не может толком есть и ее не берут в садик. Дети чураются ее, пытаются обижать. Пока я на работе, с ней сидит няня. Мне нужно работать, чтобы оплачивать лечение. Но гелевые инъекции и криомассаж мало помогают, а на Швейцарию у нас денег нет… На няню то не хватает. Мы просто дружим с ней, вот она и приходит.

Говоря все это, Эля ловко и тихо управлялась с девочкой, снимая с нее одежду, обтирая полотенцем ножки и спину.

– Сейчас, детка, сейчас… Пойдём купаться.

Эля попыталась взять ребенка на руки так, чтобы не коснуться шрама не задеть его, но заторопилась. И у нее не очень получилось быть осторожной. Девочка тоненько вскрикнула.

Игорь решительно шагнул от двери в комнату

–Давай, я понесу. Показывай, где ванная. Дружочек, пойдем ко мне на руки? Не бойся, я друг, я Гоша.

–Дяяя О -оша? – С любопытством уточнила тихая малышка, картавя и силясь улыбнуться.

. Нет. Просто Гоша. – решительно сказал Игорь, и поднял ребенка на руки. -Эля, чего застыла? Тащи принцессе полотенце, ее высочеству пора ванну принимать…

***

Ночь длилась для них бесконечно, обволакивая то нежностью, то порывами безудержной страсти, что оба так долго сдерживали.

–Почему, почему ты мне сразу ничего не рассказала? – Игорь осторожно повторил пальцами линию подбородка Эли, – Я могу помочь, у меня есть деньги. Много, нам на все хватит.

В темноте он не видел ее лица, но показалось, что и в голосе Элины вдруг сверкнула молния.

– Ничего не нужно. Я с тобою не из-за денег. И Лана останется моей дочерью. Я с нею не расстанусь. Никогда.

–Эля, я не о том. – Игорь пересохшими губами пытался коснуться ее щеки, плеча. Она опять отстранялась.

– Однажды я также почти радовалась. Попусту. Один шевалье романтик тоже предложил мне сердце, и дом впридачу, лечение для Ланы оплачивал какое-то время, а потом ему надоело, он исчез. Просто бросил нас. Я попыталась его искать, выяснить, отчего и почему, но он мне, в сердцах, так и сказал, что со мною бы еще остался, а с уродцем моим – не может.

Вот если бы я ее в детдом отдала, а ему родила здоровую… И не проси, и не отдам! – Эля обхватила колени руками и опустив на них голову, глухо прорычала: – Сам лучше убирайся сразу и не морочь мне голову!

Игорь, в сердцах, плюнул, расхохотался, а потом неожиданно крепко стиснул молодую женщину в объятиях, в тон ей отвечая:

– Элька, ну и дура ты! И не проси, и не уйду, и не подумаю даже. Вот тебе, видела?! – озорно выкрикнул он, скручивая перед ее носом фигуру из трех пальцев и чувствуя себя мальчишкой лет на двадцать. Элина замерла от неожиданности, потом внезапно расхохоталась, заливисто и безмятежно.

Впервые за все время знакомства Игорь услышал, как она смеется. Он был ошеломлен. Ее смех походил на смех ее маленькой дочери. Она смеялась в ванной хлопая ручками по мыльным пузырькам, заливаясь безбрежным колокольчиком.

А Эля нежно вытирала краем полотенца капли крови, что выступали на губках малышки. Шрам причинял ей боль, настоящую, но девочка будто и не замечала ее совсем.

– Ма -ма, моти я адугу ловлю, а – дугу.. – В мыльных пузырьках и вправду, тонко переливалась маленькая радужка. Девочка пыталась зажать ее в кулачке. И смеялась, без удержу…

– Она любит рисовать радугу… Я ведь выношу ее на улицу почти в сумерках. Чтобы меньше видели люди, меньше.. тара.. удивлялись. -Эля нервно сглотнула. – А в сумерках радуги не видно, хоть она всюду ее ищет, понимаешь. Радуга для нее, как счастье.

– А не надо искать! – внезапно вслух проговорил Игорь, очнувшись от воспоминаний сегодняшнего вечера. – Не надо ей больше радуги искать, Элька, да, не надо!! Он же сама, как радуга… Нам Бог ее в руки дал. Теперь удержать надо… Как ты думаешь, сможем мы с тобой такой Божий подарок сохранить, а?

Игорь, вдруг замерев, в тишине, неотрывно смотрел на Элю. Она изумленно молчала. Ланочка тихо сопела в соседней комнате, ее дыхание едва доносилось до спальни, но Игорь отчетливо слышал его.

И он совсем не знал в этот момент, которую же из них, Ланочку, Элю, он любит больше…

***

Две недели спустя знаменитый антиквар и галерист города N-ска , меценат и «бизнесмен от искусства», Игорь Константинович Ратомский, отдал распоряжение своим офисным помощникам переоформить одну из машин, прикрепленную к галерее «Атлант», в безвозмездный дар детскому хоспису «Светлячок».

Серебристый шевроле был обновлен полностью, начиная от колес и кончая номером двигателя.

_____________

Свидетельство о публикации: izba-2024-3761776

© 16.04.2024г. Лана Астрикова.

"АлЕксия, наследница…". Тайна семейного фото.

Алексия. Так странно, начитавшись старинных романов, что она сама насмешливо называла «дворянскими», непреклонно окрестила ее бабушка, едва узнав о ее рождении.

Бабуля сумела отстоять и потом это имя у родителей, у школы, у знакомых, у соседей.

И даже -у ее одноклассников, задиристых и веселых. В классе Алексии почему-то было больше мальчишек. Это казалось странным, на первый взгляд. Но так сложилось в школе гимназии номер пятьдесят четыре, что считалось лучшей в городе.

Алексии же в «спартанском классе» понравилось сразу, и необычайно. Девчушка быстро освоилась в нем, хотя в первые дни немного терялась и не сразу отзывалась на имя «Лёшка», которым окликали ее соклассники, чуть дразня и сердя.

Она училась ровно по всем предметам. С большей охотой предавалась, пожалуй, лишь чтению. Очень просто давалось ей, например, черчение. Будто бы – пером, и – на лету, хотя нужно было к пальцам приручить всякие там рейсфедеры, циркули, угольники. У нее – получилось, и оттого, в старших классах авторитет Алексии среди мальчишек стал еще больше.

Выпускные экзамены тоже для нее не были чем-то каверзным. Девочка окончила школу с серебряной медалью. Родители – геологи, порадовавшись за дочь, тут же заторопились в очередную экспедицию, посетовав, что вряд ли смогут вернуться домой к ее поступлению в университет.

Алексия ничем и не возмущалась. С детства привыкла к тому, что родители – серьезные люди, и профессия у них тоже – нужная и серьезная.

Поступать никуда ей не пришлось. По дороге к месту сбора экспедиции родители попали в большую аварию. Их машина, столкнувшись с крупногабаритным самосвалом, загорелась, и тела с трудом удалось опознать. На опознавание в райцентр ездила бабуля.

А после похорон она тотчас слегла с микроинсультом. И Алексия уже совсем не думала о поступлении в вуз, целыми днями бегая по городу, в поисках хоть какой-то работы.

Вечером ее одолевали заботы о бабушке и приготовлении ужина. У Ксении Андреевны плохо действовала левая рука, но от внучки старушка неукоснительно требовала полной сервировки стола к ужину, и настаивала еще и на том, чтобы та сделала ей прическу, прежде чем сесть за трапезу.

– Ты, бабуля, прямо, как императрица какая-то. Никого нет, мы с тобой вдвоем ужинаем. Тебя видит зеркало и я. Кому прическа, перед кем красоваться? – бурчала Алексия, осторожно расчесывая все еще густые, не по летам, чуть седоватые кудри Ксении Андреевны.

– Зеркало – это дверь в параллельные миры! –Тихо посмеиваясь и поднимая кверху тонкий указательный палец, с яшмовым перстнем в серебряной, потемневшей оправе, наставительно отвечала бабуля.

–А вдруг меня увидит твой дед? Ты что хочешь, чтобы я предстала перед ним в неподобающем виде, растрепой? Не забывай, он был красавцем, твой дедушка. Профессор минералогии. За ним полкафедры бегало.

– Я знаю, ты говорила, – Алексия фыркнула, на ее щеках сразу проступали ямочки. – А как он тебя то заметил?

–В библиотеку пришел, за справочником – коротко ответила бабушка, поворачивая голову и поправляя волосы, по-своему перекалывая шпильки. – Кстати, надо бы мне завтра позвонить Ирине Петровне, может, и найдет она для тебя местечко какое-то при книжках. Не откажет, по старому знакомству. Ксения Андреевна легонько потрепала внучку по щеке, и чуть неуверенно опираясь на трость с костяным набалдашником, пошла к столу.

***

Местечко «при книгах», конечно же, нашлось и, спустя неделю, Алексия уже работала в читальном зале городской библиотеки, небольшой, но уютной. Строгим готическим, чертежным почерком, которому научила ее бабуля, она старательно заполняла карточки, формуляры, осторожно передвигая книги, протирала пыль на стеллажах.

А чаще всего зачитывалась старыми, потрепанными книжками с верхних полок, в прохладном книжном хранилище, в цокольном этаже.

Там было так зябко, что приходилось накидывать на плечи шарф или кофту. Но Алексия времени и холода совершенно не замечала.

Не заметила она сперва и его – темноволосого, тонколицего, чуть нахмуренного. Он постучал карандашом, взятым с библиотечного барьера, нетерпеливо, чуть раздраженно:

– Девушка, вы слышите меня? Второй раз обращаюсь. Мне нужна книга Романа Адамчика «Словарь символов». Есть она у Вас?

– Это – редкость. – Алексия подняла лицо и чуть сощурившись, взглянула на парня. Кажется, в последнее время у нее испортилось зрение. – Издание на руках сейчас. Давайте, я впишу вас в формуляр ожидания?

– Вот тебе и раз! Парень прикусил губу, досадливо фыркнул. – Меня заведующая к Вам сюда отправила, сказала. что вы найдете и дадите. Мне нужно для дипломной работы. Может быть, поищете все – таки? Позарез нужно!

–Нет ее здесь. Она на руках, я хорошо помню. – твердо сказала Алексия.

– Ну, значит, все. Горел тогда мой диплом! – помрачнел парень и как будто даже сразу осунулся лицом. Алексии стало почему-то жаль его. Ей нестерпимо захотелось дотронуться рукой до его щеки, погладить легонько. – Мне черновик надо завтра нести куратору. – Он поморщился болезненно, почти скривился.

Парень неожиданно ей напомнил обиженного, невесть на кого, мальчугана. Алексия видела такого однажды, во дворе школы. У того улетел в небо воздушный шарик, и он горько рыдал, размазывая ладошкой по щеке детский, неудержимый, соленый водопад. Тогда она успокоила малыша ириской из кармашка. Но сейчас то была другая история. Совершенно другая.

Алексия бросила взгляд на маленькие часики. Циферблат их был повернут внутрь запястья. Сверху часики казались обычным, тонким браслетом. Бабушка подарила ей их на выпускной, сняв со своей руки. Сказала, что стали велики.

– Если вы согласны подождать полчаса, то мы с Вами зайдем ко мне домой и я дам Вам книгу. В библиотеке деда она есть.

– Спасибо, конечно. И кем же был Ваш дед? – вскинул брови вверх парень, кивнув головою в знак согласия.

–Геологом, профессором минералогии. Он умер давно. Дома собрание книг и редких минералов, и мы с бабушкой все это храним.

–А Вы не боитесь обо всем рассказывать мне, незнакомцу? Как же так?

–А что такого здесь? – Алексия пожала плечами. -Кому в наше время нужна коллекция минералов и старых книг?! Сейчас все на флешках, дисках, граверах каких-то.

–Грабберах – тихонько поправил ее незнакомец, и губы его опять тронула медленная и спокойная улыбка.

Странно, но Алекс совсем не рассердилась. Сама улыбнулась в ответ.

– Путаюсь всегда в этих терминах. Но ноутбук у меня тоже есть. – Неизвестно для чего, невпопад пробормотала она и тотчас же перевела разговор на другое. – А что же Вам нужно в этой книге? – Это же энциклопедия. Там ведь совсем небольшие статьи.

– Я пишу историю мифов о Лилит. И мне интересно, как, например, трактует это всё Адамчик.

–Никак. Там статья, в пол гранки, столбик, основные определения, кто такая Лилит, откуда культ. И, кажется, все…

У Алексии внезапно закружилась голова. Ей нестерпимо захотелось поцеловать черноволосого кудрявого незнакомца, с белой, тонкой проседью около середины лба.

Она с трудом сдержала себя.

– А вы, наверное, знаете о Лилит больше? – Как из тумана, глухо, подобно морскому гулу, донесся до нее голос парня. Она встряхнула кудрями, делая вид, что поправляет заколку – гребень в волосах, что пышно окутывали плечи.

– Нет. Совсем ничего не знаю. Кроме, пожалуй, стихов, ей посвященных. Крандиевская, Брюсов. Бабушка, кстати, знала Наталью Васильевну Крандиевскую. Они встречались в Ленинграде, когда Наталия Васильевна там издавала книгу в 1972 году. Да она Вам сама расскажет, если Вы к нам придете.

У Алексии засосало под ложечкой. Противно, тонко. Она вспомнила, что не ела с самого завтрака, а время уже подходило к половине шестого. Почему же вместо еды он думает только о поцелуе?! А вдруг, он все – таки откажется идти с нею? Или бабуля не даст книгу? Что же тогда?!

***

–Валерий Канышев, диссертант, – ясно и твердо отрекомендовался он Ксении Андреевне, чуть склонив голову, едва та отворила двери.

–Очень приятно. Чем обязана? – со спокойным любопытством бабуля взирала на юношу с седым чубом. Увидев рядом с ним Алексию, она ничуть не встревожилась. Привыкла внучке доверять.

– Ваша наследница обещала мне помощь в работе над диссером. – уверенно начал незнакомец. –Завтра у меня крайний срок показа черновика, и нужна одна книга, которая есть только у Вас. Так мне сказали. – Валерий развел руками.

Ксения Андреевна сняла очки, вздохнула.

– Идите в кабинет. Прямо и направо. Алексия, веди гостя, раз пообещала. Обедать будем?

Она сказала это, ни к кому не обращаясь, но Алексия звонко отозвалась:

–Будем, будем, бабулечка. Я такая голодная! – И, схватив за руку Валерия, Алексия буквально втянула его за собою в кабинет, и рванулась к огромным, тянувшимся вверх книжным стеллажам.

– Здесь где-то должно быть! – слегка задыхаясь, она потянулась, на цыпочках вверх, чуть вытянув шею. Квадрат книги мягко упал на пол, а девушка будто нечаянно, коснулась пальцами волос нечаянного гостя, его щеки, губ… Она не сразу поняла, что ей не хватает воздуха, но вскрикнуть не могла, так крепко он держал ее.

– Вы с таким напором расшибетесь еще, чего доброго! – горячо прошептал он ей в ухо. Она вместо ответа с жадностью потянулась к нему и коснулась губами прохладной твердой щеки с едва заметным пушком. И со странным удовольствием, почти машинально, отметила про себя его аккуратность….

Он тотчас же отстранился от девушки, отняв ладони от ее лопаток и талии.

– Странно. мы с вами едва знакомы, но похоже это знакомство обещает быть бурным – Валерий жестко усмехнулся, но взгляд его, напротив, был очень мягким, теплым.

–Извините – пробормотала Алексия смущенно, и щеки ее заалели, как маков цвет – я не хотела вас… смутить – Она тихонько прокашлялась. – Идемте обедать, я умираю от голода, и по-моему, бабушка нас уже зовет…

***

-Вы знаете, Валерий, Крандиевская была такой располагающей к себе… Чуть седоватая, полная, но что-то в ней было необъяснимое: искра прошлого, тонкой прелести и светскости, знаете, как будто она сошла откуда-то со страниц старинных романов. Как она сама говорила: «успела до революции по – сиять». Все-таки, она же была графиней. Хоть и не очень долго. – Ксения Андреевна грустно улыбнулась уголками губ и на лбу ее пролегла резкая морщина.

Знаю еще, что она мастерски играла в покер. Рассказывала, как на пароходе, по пути в эмиграцию, в Берлин, села, «без монетки», как она выразилась, к профессиональным игрокам, и выиграла огромную, по тем временам, сумму денег, они долгое время жили на нее в Берлине.

А в Париже она обшивала знакомых светских дам, вышивала для них воротнички и манжеты, метила монограммами столовое белье. И стихи она сочиняла как то просто, между делом, но вот, случайно, накопилось на сборник. А я тогда работала в типографии, и мы готовились этот сборник набирать.

– И что? Что-то помешало? – с тревогой выдохнула Алексия. Они с Валерием боялись перебить Ксению Андреевну, слушая ее рассказ затаив дыхание.

Я вышла замуж за твоего деда, и мы уехали из Ленинграда. Спокойно ответила Ксения Андреевна. Стихи Натальи Васильевны остались лишь в моей памяти.

Вот это вот, к примеру:

Я шла пустыней выжженной и знойной.

За мною тень моя ленивая ползла

Был воздух впереди сухой и беспокойный,

И я не ведала, куда, зачем я шла.

И тень свою в тоске спросила я тогда: