Читать онлайн Неква, или Проблема веков

ПОСВЯЩЕНИЕ

Всем любящим человечество, где бы они ни находились, которые верят, что применение Золотого правила в человеческих взаимоотношениях снимет все тяготы, которые невежество и алчность наложили на человеческую душу, этот роман с уважением посвящается

Автор.

ПОЯСНЕНИЕ

Нижеподписавшийся не присваивает себе право на концепцию "Внутреннего мира", в котором великие экономические проблемы, стоящие сейчас перед людьми, были бы решены в интересах гуманизма и созданы идеальные условия для всех. Эта мысль была главной в работе доктора Т.А.Х. Лоу, ныне покойного, которая попала в руки автора от его вдовы, миссис Мэри П. Лоу. В ней содержится яркое описание идеальных условий, которые могли бы преобладать при практическом применении принципов Свободы, Равенства и Братства в жизни всего человечества, но автор умер, не успев разработать практическую систему, с помощью которой народные массы, находящиеся в нынешнем положении, даже не имея четкого понимания, в чем дело, могли бы оттолкнуться от существующих условий и мирно, эффективно и быстро установить столь желанную систему абсолютной справедливости в сфере распределения, которую он описал. Поэтому было решено подготовить серию томов, иллюстрирующих действие практических методов работы, с помощью которых можно добиться такого результата, а затем опубликовать оригинальный том доктора Лоу в том виде, в каком он был написан, в качестве лучшего финала; и теперь мы с удовольствием представляем читателю первый том этой серии и с уважением просим внимательно отнестись к принципам, которые эти книги должны прояснить.

Джек Адамс.

Глава

I

Мой личный кабинет находился на втором этаже клиники, которую я оборудовал в Канзас-Сити для полного и комфортного осуществления своих трудов в лечении хронических заболеваний. Мебель состояла из большого книжного шкафа, в котором хранилась моя библиотека со справочниками и другими изданиями, полезными в моей практике; письменного стола, нескольких стульев, дивана и других удобств, обычно встречающихся в таких местах. Одна дверь выходила в холл, а другая соединялась с моей спальней, ванной и лабораторией в задней части комнаты. В передней части находился большой эркер, где я часто сидел в задумчивости, скрытый тяжелыми кружевными занавесками, глядя на толпы людей и многочисленные автомобили, проезжающие по улице внизу. На противоположной стороне главного зала, отделенная от него широкой лестницей, находилась гостиная, где я принимала посетителей. В задней части находились приемная и операционная. Обедал я обычно в своем личном кабинете, а еду мне присылали на лифте из ресторана, бывшего по соседству с клиникой.

Как правило, в мой личный кабинет не пускали никого, кроме секретаря, который занимал небольшую комнату над лестницей. Юноша открывал дверь, провожал посетителей в кабинет, а затем докладывал, кто меня ожидает. Если я хотел их увидеть, то проходил по лестнице в кабинет, в противном случае следовало: "Не входить".

Многие из моих пациентов приезжали издалека и размещались в санатории. Другие заходили ко мне в приемную в обычные часы работы, с 9 до 11 утра. В другие часы я обычно находился в своем личном кабинете, читал, думал и писал, или в своей лаборатории, где занимался составлением лекарств и т. д. Но было принято считать, что я часто отлучаюсь, и поэтому люди, желающие увидеться со мной, кроме как в рабочее время, не удивлялись, узнав, что меня нельзя застать на месте.

Такое положение дел стало абсолютной необходимостью, чтобы у меня было время заниматься своей обширной корреспонденцией и изучать болезни пациентов, которые отдали себя в мои руки в качестве последней надежды на восстановление здоровья. Мои успехи в лечении этих больных, от которых отказались как от неизлечимых, были таковы, что санаторий всегда был полон, и я очень редко принимал пациентов на дому.

В один яркий и необычайно приятный день в июне 189… года, после всех забот о своих пациентах, я удалился в свой личный кабинет, чувствуя, что визит даже самых близких друзей был бы сейчас крайне нежелателен. Мне очень хотелось побыть одному. Мне нужно было написать много писем и выполнить кое-какую работу, которой я не мог пренебречь, но я, казалось, вопреки самому себе, потерял свой обычный активный интерес к работе. Я чувствовал себя угнетенным и недовольным ее ограничениями и, покончив с самой важной корреспонденцией, встал и зашагал по комнате взад-вперед.

Что бы это могло значить? Почему я испытывал такое беспокойное желание чего-то, что казалось мне прямо-таки недостижимым? Мой бизнес процветал, здоровье было как никогда крепким, друзей было много, а все окружение – приятным. Почему же тогда я не мог заставить себя читать или писать? Всякий раз, когда я пытался что-либо сделать, мои мысли невольно возвращались к прошлому, и особенно к путешествию, которое я совершил несколько лет назад в качестве корабельного хирурга. В конце концов я окончательно разуверился в том, что смогу завершить свою работу, и решил потакать этой непреодолимой потребности в воспоминаниях.

Всю вторую половину дня, что бы я ни делал или предпринимал, мои мысли обращались к Джеку Адамсу, безбородому молодому человеку, который плыл со мной на одном судне в качестве суперкарго. Куда бы я ни повернулся, его образ всплывал в моей памяти с поразительной яркостью. Почему я должен постоянно думать о нем? Действительно, мы были самыми близкими друзьями и часто проводили вместе часы в самых приятных беседах.

Однако, несмотря на нашу близость, вокруг Джека всегда витала атмосфера бесконечной загадочности. Его характер был безупречным, скромность, утонченность и культура – непревзойденными. Его восприятие было чутким, способности к рассуждению – глубокими и всеобъемлющими, а врожденная правдивость внушала безграничное доверие каждому, кто вступал с ним в контакт. В минуты опасности он был смел, как лев, и в то же время мягок, как дитя.

Он был среднего роста и идеально округлых форм, слишком утонченный, чтобы быть мужественным, но тем не менее активный и деятельный; и я должен сказать, что его лицо было самым красивым и выражало самые тонкие эмоции души, которые я когда-либо встречал в человеке. Мы были единомышленниками, и я привязался к его персоне больше, чем когда-либо прежде к представителям своего пола. Хотя он был молод и безбород, его интеллект превосходил его годы, и по общему согласию старые и опытные люди вскоре стали признавать его необычайно выдающиеся суждения.

Для меня он был феноменом, который я никак не мог понять. Хотя он не был застенчивым, он всегда был сдержанным и замкнутым. Он никогда не вторгался туда, где у него не было никаких дел, за исключением моей каюты, куда он часто приходил, чтобы скоротать часок за обсуждением возвышенных и далеко идущих тем. Казалось, он не живет на обычной плоскости жизни, а парит гораздо выше нее. Тем не менее он быстро и энергично выполнял все свои обязанности, часто протягивая руку помощи другим, когда от него не требовалось и пошевелить мускулами. Казалось, он получал истинное удовольствие от того, что облегчал бремя других, даже жертвуя собственным комфортом.

Таков был Джек Адамс, который прошел путь от самой незначительной работы на судне до ответственной должности. Таким был мой самый дорогой друг, всегда сдержанный и немногословный с другими, но общительный, любезный и доверительный со мной, несмотря на разницу в возрасте. Но почему именно сейчас он стал вторгаться в мою память и удерживать мои мысли каким-то мистическим притяжением, которое я не в силах был разорвать, как ни старался это сделать?

Я оставил море по завершении этого плавания, воспоминания о котором преследовали меня весь сегодняшний день. В течение многих лет я почти не вспоминал о Джеке Адамсе, а теперь мне казалось невозможным не думать о нем постоянно. Я стал слишком суеверным и начал рассуждать о том, что, возможно, он только что отошел в мир иной и что его дух сейчас находится рядом со мной, пытаясь добиться от меня признания. Пока я размышлял, мой секретарь доложил, что меня хочет видеть некий джентльмен.

Я уже собирался ответить: "Не входите", как вдруг за его спиной, через полуоткрытую дверь, показался высокий, красивый и элегантно одетый мужчина с располагающей внешностью.

Я придерживался правила никогда не позволять никому входить в мои личные апартаменты иначе, как по моему собственному приглашению, и поскольку юноша, казалось, совершенно не замечал его присутствия, я понял, что произошла какая-то ошибка, и инстинктивно почувствовал, что этот человек не был незваным гостем; поэтому мне оставалось только признать соблюдение требований общепринятой этики и пригласить его войти.

Когда он вошел в комнату, я машинально внутренне сфотографировал его. Он был высоким, с симметричным, властным лицом, высоким лбом интеллектуала, темными, глубоко посаженными глазами, темными волосами и усами, смуглым цветом лица. Его лицо производило сильное впечатление, вызывая у зрителя чувство уважения и доверия. Когда за ним закрылась дверь, он устремил на меня свои большие, проницательные глаза, словно читая мои сокровенные мысли, и после минутного раздумья произнес:

– Имею ли я честь обратиться к доктору Томасу Дэю, который несколько лет назад был хирургом на судне, вовлеченном в торговлю в Ост-Индии?

– Да, – ответил я, – так меня зовут, и я был хирургом на одном из ост-индских судов.

– Тогда, – продолжал он, – могу я спросить, помните ли вы молодого человека служившего на этом судне в качестве суперкарго, который очень доверял вам и полагался на вас?

Его слова пронзили меня до глубины души, как удар током, и я импульсивно воскликнул:

– Вы имеете в виду Джека Адамса! Я же чувствую! Я точно это знаю! Он жив?

– Он жив и здоров, – сказал он, – и ваше мгновенное прозрение свидетельствует о том, что вы именно тот человек, которого я ищу. Я принес вам весточку от Джека Адамса. Он тоже стал моим верным другом, к которому я испытывал глубокий интерес, когда занимал скромную должность юнги на пароходе, курсировавшем между Нью-Йорком и Ливерпулем.

Его слова прозвучали для меня как вспышка солнечного света, сразу же рассеяв тучи, которые, словно парализовали все мои силы. Я почувствовал, что любая весточка от Джека Адамса станет несказанным облегчением для моего нынешнего взволнованного состояния духа. Я, вцепившись в руку моего гостя с горячностью, которую не мог сдержать, и с энтузиазмом, который, должно быть, показался ему излишним, произнес:

– Слава Богу! Ваши слова вызывают у меня восторг. Я буду считать любое послание от Джека Адамса благословением, а посланника – благодетелем. Вы действительно желанный гость, и вы меня уже отблагодарили, сняв с меня гнетущее бремя.

В ответ он сжал мою руку так сильно, как я и не ожидал, и протянул мне бумажку, на которой хорошо знакомым почерком Джека была выведена многозначительная надпись, которая, если бы требовалось какое-то подтверждение, устранила бы все возможные сомнения. Снова пожав ему руку, я спросил:

– Будет ли у нас когда-нибудь этот мир истины, о котором мечтает каждый из альтруистов?

– Джек нашел его, – ответил мой гость, – и мы должны его создать здесь. Именно с этой миссией он посылает меня. Он сделал делом своей жизни выяснить, как это можно осуществить с наибольшей легкостью, и передать эту информацию нам.

– Тогда мы вдвойне рады вам, – сказал я. – Садитесь и чувствуйте себя как дома. Я приветствую вас как брата по общему делу, даже если пока не знаю, как вас называть.

– Простите, – сказал он, – я должен был представиться раньше, но я так обрадовался, встретив доктора Дэя, что забыл, что он ничего обо мне не знает. Меня зовут Лео Винсенс. Я был государственным служащим в определенном качестве с тех пор, как достиг зрелого возраста: солдатом, моряком, разведчиком, а позже – инженером-строителем и исследователем. Сейчас я прибыл с Аляски, и мое особое дело – встретиться с вами и передать вам послание, доверенное мне нашим уважаемым братом и коллегой, Джеком Адамсом.

Я придвинул свой стул так близко к нему, насколько позволяли приличия, и сказал в ответ:

– Я действительно счастлив встретиться с вами, мистер Винсенс. Я весь день думал о Джеке и хочу, чтобы вы рассказали мне о нем все.

– В последний раз я видел его на мысе Лисберн, на северо-западном побережье Аляски, где я искал судно, которое должно было доставить меня и мою группу в Сан-Франциско. Мы были заняты съемками побережья, и в число наших работ входил этот мыс, где мы расположились лагерем примерно в последних числах июня. Наш наблюдательный пункт находился на вершине отвесной скалы, которая в этом месте возвышается над уровнем моря примерно на восемьсот футов. Другие члены нашей партии ушли на охоту, а я остался на смотровой площадке. Через мой бинокль было хорошо видно море на целые лиги, и я продолжал осматривать горизонт, так как необычайно раннее вскрытие льда заставляло меня ожидать появления корабля в любой момент. Случайно развернув бинокль, я заметил на горизонте, немного восточнее северного направления, пятнышко, которое поначалу показалось мне далеким парусом. Не предполагая, что в этом направлении может быть судно, я стал наблюдать за ним внимательнее и вскоре увидел, что оно находится не на поверхности воды, а явно в воздухе и приближается прямо ко мне. Оно было похоже на какую-то чудовищную птицу, такой величины, какой я никогда не мог себе представить.

– За свой долгий опыт солдата, моряка, разведчика и исследователя полярных областей я привык к удивительным приключениям и гордился тем, что могу без содрогания встретить опасность любого рода; но я без колебаний признаюсь, что, когда это гигантское крылатое небесное явление спускалось ко мне, я дрожал всеми жилами и фибрами своего существа. Оно приближалось с поразительной быстротой, и прежде чем я успел вернуть себе спокойствие, чтобы решить, стоит ли мне попытаться уйти с дороги или рискнуть столкнуться с чудовищем, оно остановилось прямо над моей головой, и я увидел, что это какое-то механическое устройство для передвижения по воздуху и что его движениями управляет человеческий разум. На мгновение судно осталось неподвижным, как будто его обитатель вел наблюдения, а затем медленно опустилось и приземлилось на самой высокой точке мыса, в двадцати футах от того места, где я стоял. Когда это странное судно остановилось, открылась дверь, и из нее вышел молодой человек, который на чистейшем английском языке сказал:

– "Славно, славно, доложу я вам! Это тот самый Лео Винсенс, который давал мне первые уроки навигации. Как я рад видеть вас так далеко на севере. Я направлялся на юг, к устью Юкона, когда обнаружил, что вы осматриваете горизонт в свой бинокль. Затем я изменил курс на запад и подошел прямо к вам".

– Я узнал его внешность, но был ошеломлен и стоял, пригнувшись к земле. Видя мое смущение, он подошел ко мне и протянул руку:

– "Вы, конечно, не забыли Джека Адамса, того самого юнгу, который плыл с вами на одном корабле из Нью-Йорка в Ливерпуль и задавал вам столько вопросов о кораблях и морской жизни".

– Я схватил его за руку, но на мгновение мой мозг словно оцепенел, а язык, если воспользоваться часто цитируемой фразой, "прилип к нёбу". Я мог лишь смотреть на него, распахнув глаза от удивления, – тот самый гладколицый парень, которого я знал и восхищался, более того, обожал, пятнадцать лет назад. После временного оцепенения меня охватил такой прилив чувств, какого я еще никогда не испытывал, и я судорожно пожал ему руку, воскликнув:

– "Да! Да! Мой дорогой старина Джек, я помню тебя, но не ожидал встретить… и уж тем более на этой бесплодной скале, в стране вечных льдов, под полуночным солнцем, спустившимся с небес в эту земную сферу. Откуда вы пришли и куда направляетесь? Неужели вы отбросили эту смертную оболочку со всеми ее слабостями и облеклись в бессмертие в каком-то далеком краю вечной юности, за пределом нашего земного видения?"

– "Погоди, Лео", – воскликнул он с тем озорным блеском в глазах, который я так хорошо помню, – "ради всего святого, не будь слишком суеверным. Помни, что если Царство Небесное может утвердиться в нас, то в этой мирской сфере, безусловно, существует нечто более реальное, чем то, о чем когда-либо мечтали наши философы. Я не гость из другого мира, но я прибыл из другой земли, где человек является хозяином своего мира, а не его порабощенной подневольной жертвой, как вы, я и все братья и сестры на нашем уровне бытия, считающие, что весь этот славный старый мир и должен быть таким. Мы должны продолжать распространять свет и вдохновлять наше единое человечество на всех стадиях развития, где бы оно ни находилось, более высокими устремлениями и светлыми представлениями о том, что его ждет. Мы должны вселить в людей надежду и мужество. Грядущее благое время, о котором так часто говорят, уже почти наступило, и оно осуществится, как только добропорядочное большинство сможет в полной мере представить себе выход из всех своих бед, так же как они сейчас понимают разрушительное воздействие своего нынешнего положения. Именно мы должны сказать слово, которое избавит их от всех страданий, боли и несчастий, здесь и сейчас, не дожидаясь какого-то далекого времени и чудесных перемен, которые должны произойти каким-то таинственным и непостижимым образом. Нет! Нет! Лео, сейчас не время удивляться тому, что по праву рождения принадлежит каждому человеку, и лишь немного продуманных, разумных и искренних усилий со стороны тех немногих реформаторов, которые еще не до конца погрязли в грехах, позволят нам обеспечить каждому человеку все блага, которые он или она способны оценить. В этом нет ничего невозможного, и если мир не будет избавлен от своего нынешнего низменного бытия, это произойдет лишь потому, что немногие альтруисты в мире не предпримут необходимых усилий; а они непременно предпримут эти усилия, когда поймут, как несложно тихо и мирно снять бремя, наложенное невежеством и жадностью, и таким образом спасти труженика от власти корыстолюбцев. Как велика ваша готовность участвовать в этой деятельности, направленной на спасение мира? Можно ли убедить вас на время забыть о себе и отдать свои силы делу человечества, распространяя свет, который спасет его, и спасет еще до того, как сойдут со сцены люди старшего поколения?"

– Я был увлечен его искренним призывом и незамедлительно ответил:

– "Я готов принести любую мыслимую жертву ради такого дела, мой дорогой старина Джек, но ты должен объяснить мне, что и как нужно делать".

– "Не могли бы вы отправиться в глубь Соединенных Штатов, в долину Миссури, и передать от меня послание одному дорогому другу, которое обеспечит его помощь?"

– "Конечно, смогу", – ответил я. – "Личные дела требуют моего присутствия в Нью-Йорке. Я отправлюсь отсюда в Сан-Франциско, а затем через весь континент по железной дороге и смогу задержаться в любом месте, где вы пожелаете. Меня уведомили, что в личных бумагах Ричарда Сейджа, умершего несколько лет назад, был найден документ, ясно доказывающий, что я являюсь одним из наследников крупного имущества, которое находилось на содержании несовершеннолетних, местонахождение которых было неизвестно наследодателю, моему деду. Я являюсь представителем этих наследников".

– По мере того как я говорил, лицо Джека становилось все бледнее и бледнее, а выражение лица – все жестче и суровее, и, когда я закончил, он спросил таким голосом, от которого меня пробрал холод, как от полярной морской волны:

– "Ричард Сейдж умер?"

– "Он умер почти пятнадцать лет назад", – ответил я. – "Полагаю, покончил жизнь самоубийством. Вы его знали?"

– "Да", – сказал он. – "Он был другом моего отца…"

– "Но", – добавил он после небольшой паузы, и его лицо вновь приобрело прежнее доброжелательное выражение, – "у нас нет времени обсуждать мертвое прошлое. Пойдемте со мной, посмотрите на нашу Землю из уютной каюты "Эолуса", а я расскажу вам о своих приключениях в полярных исследованиях и объясню, что именно я хочу, чтобы вы сделали".

– Мы вошли в небольшой, но роскошно обставленный салон, который я даже не буду пытаться описывать, и расположились на мягком диване с подушками. Стены со всех сторон были обшиты большими прозрачными панелями, через которые открывался прекрасный и как будто увеличенный вид на окружающий пейзаж. Мы находились на самой высокой точке вздымающейся скалы, откуда открывался вид на море, волны которого разбивались в пену о скалы внизу. Джек манипулировал изящно устроенной клавиатурой у себя под боком, и через минуту мы уже летали над землей с почти немыслимой скоростью, иногда задерживаясь и замирая, чтобы получше рассмотреть особо интересные объекты.

– Джек протянул мне нечто, похожее на театральный бинокль необычной конструкции, и попросил взглянуть на мыс Лисберн через прозрачную часть в носовой части корабля. Хотя мы и находились на расстоянии многих миль, мне показалось, что я могу протянуть руку и подобрать камешек в любом месте этого скалистого берега. Это объяснило одну загадку, и я обратился к Джеку:

– "Теперь я понимаю, как получилось, что вы обнаружили меня на таком большом расстоянии, ведь когда я впервые увидел вас, ваш корабль был всего лишь пятнышком и находился в нескольких градусах к востоку от северного направления".

– "Да", – сказал он, – "я обнаружил вас во время наблюдений в нескольких лигах отсюда. Я не ожидал встретить цивилизованных людей так далеко на севере. Как только я увидел вас, я направил "Эолус" с максимальной скоростью прямо к вам, чтобы вы не успели покинули наблюдательный пункт. По мере приближения я почувствовал, что узнаю черты вашего лица, и сразу же решил, что нашел человека, которому могу довериться и который поможет мне в деле, которое я взялся выполнить. Эта счастливая встреча позволяет мне немедленно вернуться и снять мучительную тревогу за мою безопасность со многих любящих сердец. Они имели весьма преувеличенное представление о тех опасностях, с которыми мне придется столкнуться, пытаясь преодолеть эти замерзшие края".

– Он рассказал мне удивительную историю о пережитых им испытаниях, опасностях и приключениях, связанных с преодолением огромного ледяного барьера и открытием за ним Мира Истины.

– Когда мы обогнули территорию на многие мили вокруг, мы медленно спустились на землю и приземлились в том же месте, откуда стартовали, и когда мы расстались, он – чтобы вернуться в свой новый дом за ледяным барьером, а я – чтобы прийти к вам, он вложил мне в руки свой портфель и сказал:

– "Отправляйтесь к доктору Томасу Дэю в Канзас-Сити, и если он согласится опубликовать рукопись, содержащуюся в этом портфеле, и распространить ее по всему миру, отдайте ее ему в руки и скажите, чтобы он использовал для этой цели содержащееся в портфеле золото, пожертвованное экипажем "Ледяного короля"; ибо ничто, кроме золота, фетиша этого погрязшего в рабстве денег внешнего мира, не способно повелевать трудом; и все же именно труд, а не золото, является единственным производителем всего необходимого для пропитания и комфорта человечества.

– А теперь, доктор Дэй, – продолжал мой посетитель, – возьметесь ли вы выполнить поручение, оказанное вам Джеком Адамсом?

– Я с радостью это сделаю, – ответил я, – ибо все, что будет получено от Джека, несомненно, станет благословением для человечества.

Он передал портфель в мои руки и сказал:

– Я должен попрощаться с вами. Отправьте восемь томов для Джека по моему адресу в Форт Юкон, Аляска, и еще столько же для меня, если только я не передам вам другие указания. Мне не терпится прочитать книгу, как только она будет опубликована. Джек, должно быть, прошел через тяжелые испытания, и, судя по тому, что я видел, его открытия были просто удивительными. Но я должен уходить.

Я попытался задержать его, но, сердечно пожав мне руку, он удалился.

Я развернул и открыл портфель прилагавшимся к нему ключом. В нем лежал пакет, надежно упакованный в обертку из какого-то непромокаемого материала, с надписью «MS», а под ней сверкнули золотые орлы1.

Я внимательнее осмотрел пакет с рукописью. С обеих сторон она была адресована доктору Томасу Дэю, Канзас-Сити, а ниже было написано следующее:

"Во имя развития цивилизации я прошу того, кто найдет этот пакет, передать его в руки тех, кто опубликует содержащиеся в нем рукописи и распространит их по всему миру, чтобы записанные в них открытия не были потеряны для человечества.

Неква".

Это послание было продублировано на французском, немецком, норвежском, русском и испанском языках.

А теперь, дорогой читатель, я расскажу вам о содержании этого замечательного манускрипта, написанного моим товарищем по моряцкой службе много лет назад, Джеком Адамсом, но известным в своем новом доме как Неква, "учитель". Вдумайтесь в уроки, преподнесенные этими чудесными открытиями.

Искренне ваш, Томас Дэй.

Глава

II

Я находилась в холле отеля "Палас" в Сан-Франциско. Со времени моего последнего визита в этот город я успела обогнуть весь земной шар. За последние три года я не только вновь посетила основные достопримечательности Азии, Африки, Европы и Австралии, но и отправилась в плавание на китобойном судне в ледяные края крайнего юга. И все же я не нашла того, что искала.

Неудача принесла мне чувство глубокой печали и депрессии, которое я не стану подробно описывать. В течение пятнадцати лет я была странником в открытом море. Я прошла все широты от Гренландии до Южной ледяной полосы и теперь мысленно задавался вопросом: «Куда идти дальше?». Я решила, что не откажусь от этих долгих поисков, пока они не увенчаются успехом, или пока не наступит смерть, или пока на земле не останется ни одного неисследованного места.

Размышляя о том, что делать дальше, я взяла в руки вечернюю газету и рассеянно просмотрела ее страницы, пытаясь составить представление о ее содержании, читая заголовки. В редакционной колонке мой взгляд остановился на заголовке:

"НА СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС".

Речь шла о путешествии в регион, в который я еще не заглядывала. Я сразу же заинтересовалась и, пробежав взглядом по колонке, прочитала комментарии редактора.

"Открытие Америки, – говорил он, – было попыткой обнаружить более прямой и, следовательно, более короткий путь в Индию, плывя на запад. Цель не была достигнута, но эти поиски дали миллионам обездоленных и угнетенных людей христианского мира Новый свет, где они могли бы вершить свою судьбу в соответствии с идеалом основателя их религии, вне досягаемости политических и религиозных деспотий старого мира; и почему бы этому путешествию, даже если оно не достигнет полюса, не привести в конце концов к открытиям, имеющим неоценимое значение для человечества? Мы надеемся на это, и поэтому желаем самого большого успеха экспедиции, которая сейчас организуется в этом городе опытным путешественником и мореплавателем капитаном Рафаэлем Ганоэ".

Бумага выпала у меня из рук; я была потрясена; мои чувства были словно парализованы; сердце почти перестало биться; мой мозг на мгновение лишился способности мыслить. Когда до меня дошел весь смысл этого неожиданного заявления, я встала и зашагала по полу.

– Боже мой, – воскликнула я, – этого не может быть, этого не должно быть, но как я могу этому помешать? Все приготовления завершены. Я не могу, не смею в сложившихся обстоятельствах произнести ни слова, которое могло бы помешать этому отчаянному предприятию.

Я оказалась бессильна. Но в голове крутился голос:

– Если я не могу предотвратить это, я должна присоединиться к экспедиции, ибо никогда больше не позволю ему покинуть меня.

Мной было принято окончательное решение. Я была в самом расцвете сил, мне было около тридцати пяти лет, и я много путешествовала. Я прекрасно знакома с мореходством и разбиралась во всех науках, преподаваемых в наших высших учебных заведениях. Я подала бы заявление на должность научного советника, а если бы не получилось, то записалась бы на корабль простым матросом, если бы не предложили ничего лучшего.

Я приблизилась к зеркалу и долго и внимательно рассматривала себя. Я встала во весь рост и критически осмотрела женское лицо и фигуру, открывшиеся моему взору. Хотя я и не выглядела мужественно, но моя фигура была крепкой и мускулистой для представительницы моего пола, и при соответствующей маскировке она вполне сгодилась бы. Впервые за много лет я надела женские одеяния. Я путешествовала в мужском одеянии и никто не догадался, кем я была на самом деле. Защищенная этой маскировкой, я выполняла почти все обязанности на корабле и сумела получить должность, чего никогда не смогла бы добиться, оставаясь женщиной. Это не было чем-то новым. Я успешно применяла этот метод в течение многих лет и буду применять его снова.

Я взяла газету и более внимательно прочитала отчет об экспедиции. Корабль был одним из самых прочных из когда-либо построенных и оснащен всеми современными приспособлениями для комфорта и защиты экипажа во время плавания, которое предполагалось продлить на неопределенное время. В команду были набраны только смелые и опытные моряки. Поскольку времени было предостаточно, предполагалось использовать паруса вместо пара везде, где это было возможно. Поэтому большое пространство, обычно отводимое под уголь, в основном было зарезервировано под огромный запас тщательно подготовленной провизии для длительного пребывания в арктических регионах. Было учтено все, что человеческая предусмотрительность могла придумать для успеха этой экспедиции. Отважный командир решил потратить все необходимое время на тщательную разведку береговой линии замерзшего севера и обследование его морей.

Итак, решение принято. Я сразу же удалилась в свои комнаты. Мужское одеяние, которое я с таким успехом использовала, лежало в моих сундуках. Не стану сейчас утруждать читателя подробностями моей поспешной, но тщательной подготовки к сокрытию своей личности от зоркого взгляда того, кто знал меня гораздо лучше, чем многие, с кем я познакомилась в своих странствиях. Достаточно сказать, что все приготовления были завершены в моих личных апартаментах, не вызвав ни у кого подозрений. Я принарядилась в аккуратный матросский костюм, который был скрыт от посторонних глаз под широкими складками модного плаща. Я упаковала чемоданы, вызвала носильщика и приказала отнести свои вещи в меблированные комнаты, которые я заранее сняла. Там я избавилась от всех вещей, которые могли бы указать на то, что я женщина, и с саквояжем в руках направилась в док, где "Ледяной король" с невероятной тщательностью снаряжался опытным штурманом, на службу к которому я намеревалась поступить.

Это было в ранних сумерках великолепного вечера в мае 189… года. Я застыла на пристани на несколько мгновений, чтобы насладиться происходящим и собраться с силами для предстоящего испытания. Я была высокой и стройной, а моя внешность отличалась молодостью и утонченностью. И все же я льстила себе, что, имея за плечами многолетний опыт маскировки, смогу успешно сыграть выбранную роль. Когда я ступила на борт, меня встретил офицер, который обратился ко мне с привычным приветствием:

– Привет, Джек, что желаешь?

– Я хочу видеть капитана Ганоэ, – промолвила я. – Где я могу его найти?

– Он в своей каюте, – ответил офицер и пошел дальше.

Я поднялась на палубу. В спокойных водах залива отражалась полная круглая луна и ее звездные спутники. Гавань была почти пустынна. Суда то тут, то там украшали спокойную гладь воды. До моих ушей доносилась негромкая, тягучая и печальная музыка. Ее меланхоличные нотки манили меня к себе. Душа исполнителя, казалось, парила в воздухе под нежные прикосновения волшебного смычка. Сами волны, искрящиеся в лунных лучах, казалось, пританцовывали под ласковую мелодию.

Она доносилась из капитанской каюты. Я прошла туда так тихо, что меня не заметили. Как я и предполагала, музыкантом был капитан Ганоэ. Он был так поглощен жалобными нотами скрипки, через которую говорила его душа, что даже не заметил моего вторжения. Он был в задумчивости, отрешенный и не замечающий окружающей обстановки.

Я стояла и внимательно изучала стоящую передо мной фигуру. Это был мужчина зрелых лет, широкоплечий, среднего роста, крепко сбитый, плотного телосложения, со светлым цветом лица. Глаза у него были голубые, нос совмещал в себе греческие и римские черты, рот был твердым, а вся его осанка свидетельствовала о мужестве и силе характера. Его брови были широкими и глубокомысленными, выражение лица – добрым и твердым. Все оставляло впечатление, что, хотя он и был еще относительно молод, он до дна осушил чашу горького разочарования. Несмотря на то что я сочувствовала ему, его печаль приносила чувство сладостного облегчения. О, как заколотилось мое сердце, и на мгновение я почувствовала, что мне хочется припасть к его груди и с рыданиями поведать о своих обидах. Но нет, так не пойдет. Я должна проявить терпение и сначала выяснить из его собственных уст, в каком свете он будет воспринимать меня, когда узнает всю правду.

Я вывела его из задумчивости вопросом:

– Здесь ли капитан Ганоэ?

Он быстро поднял голову, удивленный появлением незнакомца в своей каюте, и ответил:

– Да, молодой человек, я капитан Ганоэ, и позвольте спросить, чем я обязан чести этого визита. Неужели вы не встретили офицера, который мог бы позаботиться о ваших нуждах?

– Да, – ответила я, – но я хотел увидеть и поговорить именно с капитаном Ганоэ.

Суровость покинула его лицо, и он велел мне сесть.

– Теперь, молодой человек, – сказал он, – пожалуйста, изложите полностью, но кратко, что вам нужно, потому что мое время полностью занято.

Я незамедлительно отреагировала и без предварительных объяснений сказала:

– Я только что узнал из газет, что вы собираетесь отплыть в путешествие для тщательного исследования арктических районов, что еще не никто не пытался сделать, и я хочу отправиться с вами.

Он прибавил яркости лампе, которая до этого горела несколько тускло, и посмотрел мне прямо в лицо. Я почувствовала его пристальный взгляд, но выдержала его, ничем не выдав страха, который испытывала по поводу успеха своих планов. Но с внутренним трепетом я ждала его ответа. Поколебавшись мгновение, он решительно произнес:

– Вы не знаете, о чем просите. Вы молоды и утонченны. Эта экспедиция должна столкнуться со всеми известными и неизвестными опасностями, и никто, кроме сильных и опытных, не будет допущен к участию в ней. С моей стороны было бы неправильно отрывать такого молодого человека, как вы, от семьи, от общества и всех возможностей для успешной и полезной жизни, ради того чтобы отправиться со мной в эту опасную экспедицию. Дело в том, что вам лучше вернуться домой и оставить подобные опасные приключения для тех, кто не питает никаких надежд и по собственным причинам хочет спрятаться от мира. Пожалуйста, скажите мне, как вас зовут и откуда вы родом.

– Меня зовут, сэр, – ответила я, – Джек Адамс, и я только что вернулся из трехлетнего плавания, за время которого посетил крупнейшие морские порты мира. Я познакомился с жизнью в открытом море во всех центральных широтах, а теперь намереваюсь исследовать северный край. Что касается семьи, то у меня ее нет. Я сирота и совершенно один в этом мире. Я окончил школу, а затем поступил на судно в качестве юнги и дослужился до должности суперкарго. Я на практике изучил навигацию и никогда не плавал дважды по одному и тому же маршруту, когда мог этого избежать. Сейчас я предлагаю вам свои услуги, потому что хочу отправиться с вами в неизведанные районы севера. С меня хватит тропиков и умеренных зон. Если я не вернусь, то не оставлю никого, кто бы оплакивал утрату.

Он удивленно посмотрел на меня и заметно смягчился, ответив:

– Нам не нужен суперкарго, и у нас достаточно моряков. Я только что заключил партнерство с капитаном Сэмюэлем Баттеллом, который является не только способным офицером, имеющим большой опыт работы в Арктике, но и опытным ученым и математиком. Похоже, все места заняты.

– Я не ищу должности суперкарго, не прошу ни жалованья, ни даже питания, если в вашем магазине найдется место для припасов, которые я готов предоставить. Я могу и буду выполнять любую работу, которую мне поручат. Все, чего я хочу, – это чтобы мне разрешили отправиться с этой экспедицией, использовать свой собственный шанс и оплатить свой собственный путь.

– Вы, кажется, очень серьезно настроены, мистер Адамс, и я откровенно признаюсь, что восхищен вашим мужеством, хотя и сомневаюсь в вашем благоразумии в этом вопросе. Но что вы можете сделать и какие у вас есть доказательства того, что вы способны оказать ценную услугу в экспедиции такого рода? Что касается оплаты, то я не хотел бы, чтобы вы заключили, что я рассматриваю ее в качестве цели для человека с вашими авантюрными наклонностями. Никому из участников этой экспедиции не обещано жалованье, кроме простых матросов, а им платим мы с капитаном Баттеллом.

– Что касается того, что я могу предложить, – ответила я, – то по уровню образования и опыта я способен управлять судном и проводить все необходимые научные наблюдения и расчеты. Я знаком со всем, что было опубликовано об исследовании и освоении Арктики. Что касается моих способностей, то вы можете убедиться в этом, поинтересовавшись тем, что я знаю. Это лучшее доказательство моей подготовки и опыта работы в открытом море. Я не уклоняюсь от необходимой проверки.

– Вы правильно поступили, – сказал он, – и я посоветуюсь со своим партнером. Если он согласится, вы можете распоряжаться нашей библиотекой и научными приборами, помогать нам в наблюдениях и вести отчет об экспедиции. Я вызову капитана Баттелла.

Он прикоснулся к электрической кнопке, и через мгновение рядом с ним раздался звонок. Он сказал мне:

– Капитан Баттелл будет здесь через минуту, и я предоставлю это дело ему.

Мгновение спустя вошел тот самый офицер, которого я встретила, когда впервые поднялась на борт корабля, и я была официально представлена. Он сердечно пожал мне руку, и капитан Ганоэ рассказал ему, зачем я пожаловала, и, совершенно неожиданно для меня, сказал:

– Мистер Адамс обладает прекрасной квалификацией, и я думаю, что нам лучше поручить ему научную работу экспедиции. Мы сможем помогать ему в случае необходимости. Это позволит нам полностью посвятить себя изучению ситуации в опасных водах Арктики, а мистер Адамс будет вести протокол всех открытий, которые могут представлять ценность, и посылать их копии на воздушных шарах, как мы и предполагали, чтобы в случае гибели экспедиции ветры могли донести информацию о наших открытиях до цивилизованных частей земного шара.

Очевидно, в мыслях капитана Ганоэ я уже была назначена на должность, которую из всех других я бы предпочла, и которая позволит мне всегда находиться рядом с его собственной каютой. И капитан Баттелл согласился с этим, сказав:

– Я встретил мистера Адамса по прибытии и был приятно поражен его внешним видом и явной решимостью видеть старшего офицера "Ледяного короля".

И, повернувшись ко мне, продолжил:

– Теперь я с удовольствием проведу вас в библиотеку, которая станет вашей каютой на время плавания.

Капитан Баттелл по внешнему виду был полной противоположностью капитану Ганоэ. Он был мощного телосложения, среднего роста, со смуглым цветом лица, темными волосами и стальными серыми глазами под широкими и насупленными бровями. Общий контур его черт говорил о мужестве, твердости и силе характера. Он был именно тем типом человека, от которого можно ожидать наилучшего результата в чрезвычайной ситуации, требующей качеств высшего порядка.

Все научные сотрудники соответствовали самым высоким требованиям. Библиотека содержала ведущие научные издания, а также энциклопедии, историческую и общую литературу, тщательно каталогизированную для удобства пользования.

Всевозможные научные приборы, диаграммы, карты, глобусы, фотоаппараты и т. д. были подобраны с особой тщательностью. Среди специальных принадлежностей были воздушные шары, о которых упоминал капитан Ганоэ. Они были небольшими и могли быть запущены в кратчайшие сроки. Они предназначались для того, чтобы время от времени отправлять их в небо с герметично запечатанными отчетами об экспедиции, ее ходе, открытиях и т. д. Хорошо известно, что во время равноденствия нагретый воздух из тропиков поднимается на большую высоту и устремляется к полюсам, а холодный воздух течет к экватору, заполняя вакуум и вызывая равноденственные бури. Предполагалось, что эти маленькие шары будут отнесены ветрами на юг и окажутся на поверхности суши, где их подберут цивилизованные люди; если же они упадут в воду, то содержимое капсул сохранится, и океанские течения смогут доставить их до берегов цивилизованных стран. Таким образом, были приняты все меры предосторожности, чтобы мир получил пользу от возможных открытий, даже если экспедиция потерпит крушение.

Я была довольна своей каютой. Вся окружающая обстановка показалась мне вполне подходящей, независимо от испытаний и опасностей, с которыми мы могли бы столкнуться. Я была зачислена в экспедицию и занимала должность, которую предпочитала всем другим, так как она позволяла мне часто общаться с командиром и знакомиться с его мнениями и настроениями, а также отмечать, какие изменения произошли с тех пор, как я его видела в последний раз.

Я не теряя времени погрузила свои чемоданы на борт и приготовилась к путешествию. Вскоре "Ледяной король" вышел в море. Мы остановились у одного из Алеутских островов, где приняли на борт собачьи упряжки, которые предназначались для исследований во льдах. Сани были сконструированы таким образом, что их можно было легко переделать в лодки, в которых поместилась бы вся команда и хороший запас провизии на случай, если мы будем вынуждены покинуть корабль. Мы ожидали, что будем заперты во льдах на всю зиму, но с нашими санями и собачьими упряжками мы могли продолжать наши исследования на большие расстояния во всех направлениях, имея корабль в качестве отправной точки. Капитан Баттелл был китобоем и был знаком со всеми методами арктических путешествий. Его долгий опыт плавания по северным водам позволил ему предвидеть многие опасности, с которыми мы могли столкнуться, и сделать необходимые приготовления для их преодоления.

С этого момента наше плавание на север через Берингов пролив и в Северный Ледовитый океан прошло без каких-либо происшествий, достойных упоминания. После прохождения пролива наш курс лежал немного восточнее севера, чтобы избежать льдов, пока мы не достигли 165 градусов западной долготы от Гринвича, а затем – на север. Капитан Ганоэ часто заходил в мою каюту, чтобы скоротать время за беседой. С каждым разом его дружеские чувства, похоже, только усиливались. Он всегда обращался ко мне по имени Джек, и в этих беседах он становился все более доверительным и все больше раскрывал мне свою внутреннюю сущность, свои давние надежды и разочарования.

Однажды вечером, после того как мы провели в море примерно четыре месяца, он вошел в мою каюту с необычайно мрачным видом. После обычного приветствия он зажег сигару и погрузился в изучение материалов, не разговаривая со мной в течение нескольких минут, как вдруг произнес:

– Джек, ты когда-нибудь задумывался, какие пустяки порой меняют весь ход жизни? Я часто удивляюсь себе, что пускаюсь в эту дикую охоту за гусями, с риском потерять имущество, бизнес, комфорт, а возможно, и саму жизнь, в поисках того, что мне не нужно и что в лучшем случае, если я найду, удовлетворит лишь праздное любопытство. И все это из-за пустякового происшествия. Вы когда-нибудь задумывались об этих странных следствиях, вытекающих из пустяков?

Он говорил с горечью, и я решила воспользоваться случаем и вывести его на откровенность. Мне хотелось проникнуть в самые глубины его души, и с этой целью я ответила:

– Да, капитан, я часто думал об этом и осознал это на собственном опыте. Иногда мне кажется, что после долгих лет скитаний я нахожусь здесь, с вами, и это почти чудо. В моем случае на меня повлиял не пустяк, а суровая необходимость. Мне было совершенно нечего терять, и я думал, что смогу найти нечто такое, что в сложившихся обстоятельствах сполна возместит мне все трудности и опасности, с которыми мне придется столкнуться. Но вы находились в другом положении. Вы были независимы. У вас было богатство, бизнес и влиятельные друзья, в то время как меня лишили наследства, и я был брошен на произвол судьбы, не имея ничего, кроме рук и мозгов, чтобы работать. Мой выбор был вынужденным, но остается загадкой, почему вы бросили прибыльное дело и организовали эту экспедицию, затратив на нее столько труда и денег, в то время как ее заявленные цели представляются вам малозначительными. Похоже, что в вашем поступке кроется противоречие, которое я не могу понять.

– И в этом кроется загадка, – сказал капитан. – На самом деле я никогда не придавал большого значения освоению Арктики. С моей точки зрения, открытие полюса не представляло бы особой ценности для человечества, поскольку от него не было бы никакой практической пользы. Даже открытие плодородной территории, что может быть вполне возможным, не принесет большой пользы миру, так как все это будет недоступно для тех представителей человечества, чье положение могло бы улучшиться благодаря открытию новой земли и строительства дешевых домов. Если такая успешная развязка принесет мало пользы миру, то для меня самого она будет представлять еще меньший интерес. Меня мало волнует, что мы найдем в конце этого путешествия.

– Тогда, – сказала я, – если вы так расцениваете цели этой экспедиции, мне как никогда любопытно узнать, что могло побудить вас предпринять ее. У вас должна была быть какая-то веская причина. Я не могу понять, как люди могут действовать без мотивации.

– Да, – сказал он, – меня побудила организовать эту экспедицию сила, более могущественная, чем я сам, но когда я спрашиваю себя, чего я ожидаю добиться этим, правда заставляет меня ответить: "Ничего". Что же касается мотивации, то я полагаю, что мною двигало всепоглощающее желание забыть страдания прошлого в активной деятельности настоящего.

– Однако это не та информация, которая открывает тайну. – ответила я. – Вы довели мое любопытство до предела, но не смогли его удовлетворить. Возможно, я смогу подлить елея в мутную воду и дать вам возможность понять, что вы руководствовались ошибочными представлениями и что на самом деле в прошлом нет ничего такого, о чем бы вы хотели забыть. Пересмотр дела, конечно, не повредит, и он выявит тот факт, что оно было источником страданий просто потому, что все обстоятельства не были до конца поняты.

– У меня нет желания, – сказал капитан, – скрывать от вас историю моей жизни, если вы хотите ее услышать. Но я прекрасно ее осознаю, и она такова, что ни что ее не исправит.

– Не будьте слишком уверены в этом, – сказала я. – Но пока история не будет рассказана, я, разумеется, не смогу составить разумное мнение о деле. Однако наблюдения и опыт убедили меня в том, что у каждого вопроса всегда есть две стороны и что для того, чтобы разобраться в фактах во всей их полноте, мы должны внимательно изучить обе стороны.

– Что ж, – сказал капитан, – я вижу, что вы созданы для работы юристом и удивляюсь, как вы вообще стали моряком. Вы, несомненно, обладаете судейским складом ума, и, чтобы скоротать однообразие времени, я передам этот вопрос на ваше рассмотрение, оставляя за собой право, однако, принять решение самому. Я всегда пользовался своим естественным правом рассматривать любой вопрос с собственной точки зрения и решать его в соответствии со своим собственным пониманием добра и зла.

– Это все та же известная всем история о всепоглощающей любви и жестоком разочаровании, за которой последовали долгие годы душевных терзаний, от которых я до сих пор пытаюсь избавиться. Я был сиротой и жил с дядей-холостяком, Ричардом Сейджем, в одном из пригородов Нью-Йорка. Он был моим опекуном и душеприказчиком наследства, оставленного мне отцом. Дядя был добр и снисходителен, а овдовевшая тетя, которая вела его хозяйство, была для меня почти любящей матерью, и поэтому дни моего детства прошли в счастливом довольстве.

– Однажды туманным, пасмурным утром мой дядя объявил за завтраком, что его вызвали к постели старого друга Джеймса Ван Несса, который, как говорят, умирает. Он сказал, что не вернется, пока его другу или не станет значительно лучше, или он не умрет, и чтобы я не расстраивался, если он будет отсутствовать несколько дней, а может быть, и недель.

– Через неделю я увидел, как мой дядя подъехал к воротам и помог выйти из кареты очень красивой девушке. Он подозвал меня к себе и представив меня, сказал:

– "Рафаэль, я привез тебе младшую сестру. Это мисс Кэсси Ван Несс, к отцу которой меня позвали. Меня назначили ее опекуном, и здесь будет ее новый дом. И мать, и отец ее умерли, и у нее нет близких родственников. Помните об этом и сделайте все, что в ваших силах, чтобы ее пребывание у нас стало как можно более счастливым."

– Мы сразу же стали большими друзьями. В то время Кэсси было четырнадцать или пятнадцать лет, а мне – восемнадцать. Она оказалась самой веселой, яркой и очаровательной маленькой леди, которую я когда-либо видел. Наверное, я влюбился в нее с первого взгляда.

– С тех пор я часто думал, – медленно добавил он, – что даже его сатанинское величество может выглядеть очаровательно красивым, потому что, к моему глубокому сожалению, Кэсси оказалась, как мне кажется, в десять раз большей лицемеркой, чем древний Иуда, который предал поцелуем.

– Но довольно об этом. Наши занятия в школе, продолжавшиеся около пяти лет, были для меня непрерывным круговоротом восхитительных впечатлений, которые, казалось, наполняли каждую прожилку и фибру моего существа безграничным счастьем. Во время каникул мы с Кэсси всегда были вместе, либо дома, либо в путешествии, и многие экскурсии, прогулки и поездки доставляли нам удовольствие.

– Я окончил колледж в двадцать три года, и мы строили планы на будущее. Я унаследовал долю в пароходстве, работающем по маршруту Ливерпуль – Нью-Йорк, что позволяло нам часто пересекать Атлантику во время каникул и посещать главные достопримечательности Великобритании и континента. Я приобрел вкус к путешествиям, и было решено, что я должен посетить Восток, в то время как Кэсси вернется в колледж, чтобы завершить изучение предметов высшего образования. Предполагалось, что я пробуду там около трех лет, за это время я должен был обогнуть земной шар, а по возвращении мы бы поженились.

– С этими намерениями я, благодаря влиянию моего дяди, получил выгодную должность в фирме импортеров, чья торговля распространялась на все части восточного континента и Австралию. Вечером накануне отъезда я надел на палец Кэсси обручальное кольцо с бриллиантом, а на шею – золотую цепочку и медальон особой работы.

– Эти подарки были сделаны по специальным эскизам, а сами рисунки уничтожены. Я никогда не забуду последнюю ночь, которую мы провели вместе. Вид моей невесты в великолепном вечернем платье, бриллиантовое обручальное кольцо, сверкающее на ее прекрасной руке, золотая цепочка и медальон с бриллиантами, роскошная копна золотистых волос с красивым украшением – все это навсегда запечатлелось в моей памяти.

– Мой корабль отплыл от одного из причалов на Гудзоне возле Батареи. Мы планировали обогнуть земной шар мимо мыса Горн, Сандвичевых островов, Японии, Китая, Австралии, Африки, Европы и затем вернуться в Америку, останавливаясь во время плавания во всех важнейших морских портах и интересных местах. Это позволит нам с Кэсси вести переписку без длительных перерывов.

– В течение первого года моего отсутствия в каждом порту я получал пачку писем из дома, и в ней всегда были письма от Кэсси. Мы договорились писать друг другу по крайней мере раз в неделю, не дожидаясь ответов, а потому часто случалось, что я получал от нее целую пачку писем за один раз, и чтение этих ласковых посланий было единственным всепоглощающим удовольствием, которого я с нетерпением ждал, когда мы приходили в порт. Каких бы проблем ни возникало, но любящие письма Кэсси никогда не подводили.

– Однако в конце концов они разом прервались. Письма от дяди приходили регулярно, и через них я узнавал о Кэсси, но не получал никаких вестей от нее самой. Я писал ей каждую неделю, но мои письма не приносили ответа. Я был несчастен и просил дядю выяснить, в чем дело, и сообщить мне, благополучно ли доходят мои письма.

– Ответы дяди сначала были уклончивыми, но наконец, выразив самое сердечное сочувствие мне, он сообщил, что мои письма приходят регулярно, но Кэсси передумала о наших отношения, и они остаются нераспечатанными. Он приложил лондонский вексель на сумму, причитающуюся мне по наследству, а также полный отчет о состоянии дел с момента вступления в должность и заключение суда относительно всего имущества и инвестиций, перешедших ко мне от отца. Все документы были готовы и должным образом заверены, так что не было ничего, что требовало бы моего присутствия в Нью-Йорке. Он посоветовал мне не возвращаться домой, а продолжать работать на прежнем месте, поскольку Кэсси скоро выйдет замуж и мое присутствие будет болезненным как для нее, так и для меня самого, и поставит в неловкое положение всех заинтересованных лиц.

– Я был поражен. Я не мог, не желал, не хотел верить, что Кэсси изменила нашим взаимным и неоднократным обещаниям любить и хранить верность друг другу. Я не мог получить никакого ответа от своего дяди. Тетя умерла уже несколько лет назад. Я написал своему адвокату, чтобы узнать, если это возможно, о правдивости сообщения о помолвке и предстоящем браке. Он ответил незамедлительно, заявив, что это не только правда, но и что брак уже заключен. Он писал, что его вызвал мой дядя, который был слаб здоровьем, чтобы оформить бумаги по поводу имущества Кэсси Ван Несс, которое она очень хотела уладить с пользой для себя до своего замужества.

– "Когда все финансовые вопросы были улажены, – писал мой адвокат, – я был удивлен, когда меня позвали стать свидетелем ее брака с Ричардом Сейджем. В финансовом отношении она преуспела, но мне трудно поверить, что это была взаимная любовь. Однако ваш дядя, несомненно, влюблен в нее, и она действительно красива".

– В этом же письме содержалось лестное предложение от фирмы нью-йоркских импортеров за мою долю в пароходной компании, и я посоветовал своему поверенному немедленно заключить сделку и переслать вырученные деньги в Лондон, а также избавиться от всего моего имущества в Нью-Йорке и его окрестностях, списки которого находились в его распоряжении. Я решил никогда не возвращаться домой, так как это было бы неприятно для меня и, конечно, неудобно для моего дяди. После этого единственной моей корреспонденцией из Нью-Йорка была почта от моего адвоката.

– Когда я добрался до Лондона, то нашел письмо от своего поверенного с векселями в банке Англии на все мои капиталы и интересы в Америке. В этом письме также содержалась информация о том, что у моего дяди большие проблемы: его брак с Кэсси привел к большому несчастью. Она внезапно покинула его, не объяснив причины своего странного поведения. Она просто оставила записку, в которой сообщала, что не будет жить с ним. Это было последнее известие о ней.

– "Конечно", – добавил мой адвокат, – "найти ее в этом большом городе будет практически невозможно, если она намерена скрываться."

– С тех пор я стал странствовать, мало заботясь о том, куда направляюсь, поскольку мои мысли были всецело заняты. Я купил крепкий корабль, на котором крейсировал несколько лет, избегая, насколько это было возможно, регулярных торговых линий и часто плавая без груза, ища успокоения, которого так и не смог найти. Наконец мне пришла в голову идея полностью уйти от цивилизации, включиться в исследование Арктики и, по возможности, достичь полюса. С этой целью я построил Ледяного короля по специальному проекту и приспособил его, насколько хватило человеческой предусмотрительности и изобретательности, для длительного пребывания на холодном севере. И вот мы здесь, в Северном Ледовитом океане, в любой момент можем оказаться между ледяными полями, которые простираются по обе стороны, и, возможно, быть раздавленными. Что будет дальше? Одному Богу известно.

– Таково краткое изложение вероломства женщины, которую я любил, и его последствий. Вот почему я отправился в эту опасную экспедицию, чтобы найти то, что меня очень мало волнует. Думаю, вы согласитесь со мной, что это не поддается никакому исправлению.

– Мне так не кажется, – ответила я. – Я бы не хотел осуждать вашу невесту, пока не выслушаю ее версию. Возможно, ее брак с вашим дядей был заключен нечестным путем, и когда она обнаружила обман, то в отчаянии стала искать вас. В таком случае вы должны найти ее и повторить свои клятвы.

– Никогда! – сказал капитан Ганоэ. – Даже если ваше предположение верно, это не изменит фактов. Она знала, что, выходя замуж за моего дядю, она изменяла мне, а покинув его без законной причины для разрыва, она изменила своему мужу, с которым была связана священными узами брака. Она поступила по собственному выбору. Ее никто не принуждал вступать со мной в брак, и никакой закон не мог заставить ее выйти замуж за моего дядю. Ее поведение в обоих случаях свидетельствует о врожденной вероломности характера, и ни при каких обстоятельствах я, как благородный человек, не смог бы взять такую женщину в жены. Ее запятнанная репутация, если не больше, поставила бы между нами непреодолимый барьер, даже если бы она не являлась женой другого мужчины по закону.

Меня словно окатило волной холода. Мне и в самом деле удалось добиться от него яркого выражения чувств, касающихся непосредственно моей ситуации. Я проникала в самые сокровенные глубины его души, но разожгла дремлющий огонь вулкана лишь для того, чтобы быть погруженной в извергающуюся расплавленную лаву.

Удар был столь неожиданным и внезапным, что я остолбенела, и мое изумление не оставило места для скорби, что дало мне время для размышлений. Я находилась с ним на корабле, далеко за полярным кругом, в самом начале арктической зимы, и была уверена, что буду заперта во льдах на месяцы, если не на годы. Я не могла сбежать от него, даже если бы захотела, и из его собственных уст я слышала, как мое поведение осуждается как верх вероломства, а моя любовь отвергается как нечто коварное и подлое. С горечью и в самой категоричной форме он заявил, что, как человек чести, никогда не сможет связать себя нежными отношениями супружеской любви с человеком с такой запятнанной репутацией, как моя. По его собственному мнению, он уже отводил мне место среди самых низменных и отверженных персонажей, и мне оставалось лишь сохранять маскировку, чтобы добиться хотя бы уважительного отношения со стороны любимого мужчины.

Когда на меня обрушилась вся тяжесть происходящего, вся тяжесть унижения и страданий, я, верно, упала бы к его ногам в глубоком обмороке, если бы не звон огромного колокола, который было решено использовать как сигнал о надвигающейся опасности, чтобы призвать каждого на тот пост, который был ему назначен на случай непредвиденных обстоятельств. Этот сигнал стал для меня сладостным облегчением от мучений, которые было в десять раз труднее перенести, чем любые возможные трудности или опасности, связанные с арктическим штормом, среди высоченных гор льда.

Времени для печали не оставалось. Чрезвычайная ситуация требовала немедленных действий, и мы поспешили на палубу. В соответствии с ранее достигнутыми договоренностями капитан Ганоэ взял штурвал на себя, капитан Баттелл, как опытный арктический штурман, принял командование, а я с биноклем и блокнотом встала у штурвала, чтобы вести наблюдения и оказывать капитану Ганоэ любую помощь, которая может потребоваться.

Причина тревоги сразу же стала очевидна. Дувший весь день с юго-запада крепкий бриз теперь усилился до штормового, и айсберги, которые в течение нескольких дней становились все многочисленнее по правому борту, образовали сплошную цепь, которая, по всей видимости, была прикована к суше, поскольку оставалась неподвижной, в то время как по правому борту приближалось сплошное поле льда огромной протяженности. Оставалось не более нескольких часов, когда эти две огромные ледяные стены сойдутся и мы окажемся в их смертельных объятиях.

Отступление было невозможно. Единственным открытым руслом было то, по которому мы и шли. Стены с обеих сторон были сплошными, и в бинокль я видела, что фарватер позади нас перекрыт айсбергами, надвигающимися на нас под напором ветра и волн, словно решив не дать нам уйти. Казалось, наша единственная надежда – успеть проплыть мимо этих двух сплошных ледяных стен до того, как они сойдутся вместе. Капитан Баттелл с помощью своего бинокля быстро осматривал горизонт и отдавал приказы через рупор так спокойно, словно подобные сцены происходили каждый день, а капитан Ганоэ, стоявший у руля, отвечал так, словно был частью механизма, которым он управлял с отменной быстротой и точностью.

Эту сцену невозможно забыть. Полуночное солнце висело прямо над горизонтом. По правому борту на нас надвигалась сплошная стена льда, простирающаяся настолько далеко, насколько мог охватить глаз с помощью мощного окуляра. По правому борту еще одна стена льда, о которую волны бились со всей своей яростью, стояла, казалось, так же прочно, как гранитные берега, в которые она упиралась. За нами русло было заполнено оторвавшимися массами льда, которые, попав между этими ледяными стенами, могли ускорить закрытие русла перед нами. Сможем ли мы спастись? – вот вопрос, который стоял перед нами.

Все паруса были подняты, и под давлением каждого фунта пара, который могли выдать наши котлы, "Ледяной король" рванулся вперед, как испуганный олень, словно осознавая надвигающуюся гибель. В течение нескольких часов мы сохраняли эту безрассудную скорость. Пена ослепительными брызгами летела через борта корабля и создавала широкую белую полосу. Свист ветра в такелаже и равномерное пыхтение двигателей создавали на борту ощущение столпотворения.

Это действительно была гонка на выживание, и в своем взволнованном состоянии я наслаждалась волнением, отчаянно надеясь, что она завершится катастрофой. С мужеством отчаяния я спокойно наблюдала за происходящим и делала свои записи, время от времени помогая капитану Ганоэ за штурвалом. Это была первая реальная опасность, с которой мы столкнулись, и беседа с капитаном придала мне безрассудную смелость, чтобы встретить ее без содрогания, что представляется почти чудом.

Мы продолжали стремительный бег, а две огромные ледяные стены, насколько хватало глаз, все еще противостояли друг другу, и открытая водная гладь становилась все более узкой. Вскоре нам пришлось отклоняться от курса, чтобы избежать столкновения с неровными линиями льда, но не было никаких признаков того, что, когда они сойдутся, появится открытое пространство, достаточное для безопасности корабля. Мы были вынуждены снизить скорость, а льдины все сближались, и наконец мы были вынуждены пробираться по узкому извилистому каналу между двумя огромными ледяными горами, которые зачастую возвышались намного выше грот-мачты Ледяного короля.

Перспектива была отчаянной, но лед по правому борту перестал приближаться, и на мгновение показалось, что мы сможем выбраться на открытую воду. Но не тут-то было. Наш путь был закрыт. Перед нами высилась ледяная гора, и мы остановились. Вероятно, именно она сдержала продвижение подвижного ледяного покрова и спасла нас от жестокой "удавки", которая погубила так много незадачливых судов в этих опасных водах.

"Ледяной король" лежал между двумя огромными нависающими ледяными горами, которые возвышались над нами. Впереди находился огромный айсберг, который препятствовал сближению с ледяной стеной. Канал, в котором мы находились, мог быть закрыт только в результате разрушения ледяных полей позади нас, и мы не видели причин, почему это должно произойти. Если бы ледяные поля оставались целыми до замерзания канала, то никакого столкновения не произойдет, и мы до поры до времени будем в безопасности.

Сильно похолодало, и нам уже начало казаться, что опасность миновала, когда раздался зловещий рев и резкие звуки ломающегося льда, предупредившие о единственном, чего нам следовало опасаться. Сильное землетрясение приводило океан в ярость, и ледяной покров был расколот на бесчисленные фрагменты, которые в сильнейшем беспорядке бились друг о друга. Капитан Баттелл крикнул со смотровой площадки, на которой он расположился:

– Спасайтесь, если можете. Канал закрывается и корабль потерян.

Я подняла голову, и в этот момент мне показалось, что высоченные ледяные горы, между которыми мы лежали, падают прямо на нас, и в то же время мощный удар бросил меня на палубу с такой силой, что я, должно быть, на несколько секунд потеряла сознание.

Глава

III

Первое, что я помню после того, как меня швырнуло на палубу, – это глубокая тишина и сознание того, что в нашем окружении произошла какая-то грандиозная перемена. Я открыла глаза. Палуба была окутана полумраком, и вместо громовых раскатов ломающегося льда и волн, разбивающихся в пену о ледяные преграды, до меня доносилось лишь мягкое шуршание моря, бьющегося о борта корабля. Я испытывала сильное потрясение, и воспоминания об ужасных картинах, через которые мы прошли, нахлынули на меня, как яркие образы и фантастические сцены какого-то жуткого сна.

В момент столкновения, под впечатлением полного убеждения, что все потеряно, я обернулась, чтобы схватить Рафаэля в объятия, чтобы погибнуть с ним вместе, и, когда я пришла в себя, первая мысль была о нем. Я вскочила на ноги и в неярком свете увидела, как что-то скользит от меня к краю палубы, и инстинктивно схватилась за это, так как оно вот-вот должно было упасть за борт. Это оказался капитан Ганоэ. Он был жив, но без сознания. Неустойчиво стоя на ногах, я на мгновение испугалась, что мы оба вылетим за борт, но тут возникла вспышка света, и Баттелл схватил меня за руку, воскликнув:

– Слава Богу, вы оба живы! Я звал вас, но так как вы не отвечали, я боялся, что вас обоих убило падающим льдом. Счастье, что вы успели схватить капитана в тот момент, когда это произошло, иначе он наверняка бы погиб.

Я держала капитана Ганоэ на руках, а Баттелл энергично растирал ему руки. Через мгновение он очнулся, словно от глубокого сна, и, выпрямившись, в изумлении воскликнул:

– Боже правый, Джек, что случилось? Где мы? Неужели я потерял сознание?

– О, мы просто зажаты во льдах, – сказал Баттелл. – Я боялся, что вас раздавило той огромной глыбой льда, которая была так близка к тому, чтобы снести как раз ту часть палубы, где вы стояли. Если бы Джек не поймал вас и не вытащил обратно, рискуя собственной жизнью, вы бы сейчас были на дне моря.

Капитан Ганоэ, уже окончательно пришедший в себя, с первого взгляда оценил ситуацию и, схватив меня за руку, воскликнул:

– Джек, мой спаситель! Последнее, что я помню, это то, что ты повернулся, чтобы схватить меня в объятия. Это действительно было очень опасно. Но почему ты рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою?

Я практически не произнесла ни слова с тех пор, как тревога прервала нашу беседу в каюте, и чувствовала, что если сделаю это сейчас, отвечая на такой вопрос, то выдам свою слабость и, возможно, свою тайну, которую я решила охранять как никогда тщательно. Однако, к счастью, он не стал дожидаться ответа, а со свойственной ему заботой об экипаже и безопасности корабля спустился вниз, сказав:

– Пойдемте, мои синяки не так уж серьезны, и мы должны позаботиться о матросах, осмотреть корабль и выяснить, насколько это возможно, в каком месте мы находимся.

Как раз когда мы спустились на палубу ниже, нам встретились Пол Хьюстон, инженер, Пэт О'Брайен, второй помощник, и Майк Галлахер, юнга из кают-компании. Они отлично поняли, что произошло, и опасались, что мы были ранены или убиты ледяным потоком, обрушившимся на верхнюю палубу. Они сообщили, что с экипажем все в порядке и что судно, по-видимому, не пострадало.

Мы прошли вокруг корабля, внимательно осматривая стены нашей ледяной тюрьмы с помощью мощного прожектора, который высвечивал каждую щель. Мы находились в замкнутом пространстве, которое давало судну более чем достаточно места, чтобы развернуться при осторожном управлении. Мы убедились, что огромные нависающие ледяные горы, между которыми мы лежали и которые грозили нам мгновенной гибелью, на самом деле были нашим спасением. Когда землетрясение раскололо два больших ледяных поля, эти горы одновременно начали обрушиваться на корабль и, встретившись далеко вверху, образовали массивную арку, которая предотвратила закрытие канала в этом месте. То тут, то там в ледяной крыше появлялись прорехи, но в основном сталкивающиеся массы тесно прилегали друг к другу. Единственным уроном для корабля стала глыба льда, упавшая так близко от капитана Ганоэ. Судя по количеству осколков весом от одного до нескольких фунтов, которые были разбросаны по верхней палубе, было удивительно, что нам удалось спастись без серьезных травм.

Когда осмотр был завершен, мы вернулись в библиотеку, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Обращаясь к Баттеллу, капитан Ганоэ спросил:

– Каково ваше мнение о ситуации?

– Я не вижу непосредственной опасности, – ответил капитан Баттелл. – Через несколько часов при нынешнем сильном холоде этот ледяной массив превратится в одну сплошную глыбу. Но если нас не раздавит льдом, одному Богу известно, когда мы выберемся. Что касается настоящего момента, то мы находимся в самом удачном положении. Лучшего места для зимовки в этом холодном краю не найти. Мы хорошо защищены от холода, и рыбалка будет хорошей, поскольку это отличное место для продыха, где рыба будет собираться, чтобы подышать воздухом. Мы сможем заготовить достаточное количество корма для собак, и я склонен полагать, что мы сможем поймать кита и заготовить жир для топлива.

– Но как вы думаете, сколько времени пройдет, – спросил капитан, – прежде чем у нас появится возможность вывести судно из льдов?

– Я бы не рискнул предсказывать, – ответил Баттелл. – Одно можно сказать наверняка. Мы запечатаны на зиму, и может статься, что всего лета будет недостаточно, чтобы расколоть ледяное поле, в котором мы оказались. Так что, возможно, нам придется провести в заточении год или два. Неизвестно, как долго мы будем в плену.

– Что ж, тогда, полагаю, – сказал капитан, – нам остается только ждать.

– Да, – сказал Баттелл, – это все, что мы можем сделать, и, – добавил он, улыбаясь, – это не потребует от нас больших усилий. Но, – заметил он после паузы, – с нашей стороны потребуется приложить некоторые усилия, чтобы обеспечить достаточное количество физической активности и развлечений для сохранения здоровья и дисциплины экипажа, и тогда у нас будет реальная перспектива освободиться ото льда, когда произойдет разлом.

– Это хорошая мысль, – сказал капитан Гано, – и я думаю, что было бы неплохо собрать команду и организовать регулярную систему занятий и развлечений. И, – повернувшись ко мне, продолжил он, – что можешь сказать ты, Джек? Никогда не подозревал, что ты такой молчаливый. В чем дело? Неужели тебе нечего добавить и нечего предложить?

– У меня, конечно, есть мнения, и я мог бы высказать несколько соображений, – заметила я, – но прежде чем это сделать, я хочу ознакомиться с имеющимися условиями. На данный момент только одно кажется несомненным, а именно то, что мы заперты во льдах на несколько месяцев, а возможно, и на долгие годы. Это даст нам достаточно времени для всестороннего осмысления. Нет никаких причин торопиться с введением какой-либо жесткой системы, чтобы сохранить дисциплину экипажа. Нет никакой опасности, что они покинут корабль, и мы вполне можем позволить себе подождать, пока новизна нашего нынешнего окружения не улетучится.

– Вы правы, – сказал капитан. – Конечно, в нашей нынешней обстановке есть новизна, которая на время привлечет всеобщее внимание и предотвратит уныние, но вскоре она исчезнет, и монотонность нашего заточения станет невыносимой, за исключением самых дисциплинированных умов. Особенно тяжело придется нашим простым морякам, необразованным и лишенным тех бесчисленных источников отдыха и развлечений, к которым мы имеем свободный доступ. Что вы будете делать, когда наступит это время?

– Что касается меня, – сказала я, – то у меня есть доступ к библиотеке, и я действительно буду наслаждаться общением с самыми яркими умами и благородными личностями Земли, как прошлого, так и настоящего. Если бы я мог предложить что-нибудь для облегчения жизни простых моряков, кроме таких упражнений и развлечений, которые необходимы для здоровья, я бы организовал для них школу и постарался сделать эти столь возвышенные удовольствия доступными для них, расширив их знания, дав им более широкий взгляд на жизнь и более высокие устремления. Это также обеспечит нас необходимой и полезной работой и, несомненно, предоставит нам великолепную возможность делать добро другим и в то же время расширить наши собственные знания о человеческой природе и проследить влияние, оказываемое средой, на массы, которые не пользуются преимуществами гуманитарного образования.

– Ваше предложение, – сказал капитан, – верно в отношении более образованных людей, но для простых моряков оно бесполезно и, возможно, вредно. Помните старую пословицу: "Недоученный хуже неучёного". В той мере, в какой нам удастся привить им более широкие взгляды на жизнь и более высокие устремления, мы добьемся лишь того, что они будут недовольны своей участью, а значит, ослабим дисциплину, от которой зависит всеобщая безопасность. Все, что мы можем сделать для простых моряков, – это обеспечить им такие полезные упражнения для мышц, которые обеспечат им хороший аппетит и позволят наслаждаться отдыхом и сном. Они не оценят умственного пиршества, которое вы по доброте душевной устроите для них. Их подготовка была физической, и, следовательно, их удовольствия должны быть того же характера. К ним не применимы те же правила, что и к натренированным интеллектуалам.

– Если вы так считаете, – сказал я, – то мои предложения излишни. Вы – владелец и старший офицер "Ледяного короля", и, разумеется, хорошая дисциплина требует, чтобы ваша воля была законом. Вы должны лучше меня понимать материю, из которой состоит ваш экипаж. По долгу службы я не общался с вашими матросами и, конечно, практически ничего о них не знаю, кроме того, что вижу, что они храбры и исполнительны. Но, тем не менее, исходя из общих принципов, я верю, что природа заложила зародыши всего хорошего и благородного в каждую человеческую душу, а если это так, то все хорошее и благородное может быть развито в них под соответствующим влиянием, ничуть не умаляя их полезности как простых рабочих; Кроме того, стремление возвысить их приближает их к нам и, как мне кажется, будет способствовать возникновению чувств взаимной любви и доверия, которые укрепят, а не ослабят ту безупречную дисциплину, которая имеет такое неоценимое значение для экспедиции, подобной этой, когда безопасность и благополучие каждого отдельного члена имеет жизненно важное значение для безопасности и благополучия всего экипажа.

– Я всегда пользовался уважением и доверием своих матросов, – сказал капитан, – не потому, что пытался поднять их на ту же ступень, которую занимал сам, а потому, что обеспечивал их хорошей пищей, хорошими помещениями, никогда не истощал их силы, давал им достаточно времени для отдыха и таких развлечений, которые они могли оценить. Я добился того, что простые матросы всегда проявляли добрую волю и безропотное послушание, потому что я заботился об их физических потребностях и относился к ним по-доброму.

– Я в этом не сомневаюсь, – сказала я. – Но в прошлом ваши путешествия совершались между цивилизованными портами, и все, что требовалось вашим морякам, – это плата, а в дополнение к этому вы обеспечивали им лучшее обращение, чем они могли получить в других местах. Следовательно, их эгоистические побуждения удерживали их у вас. Отношения между вами и ними были чисто физическими, и все, что требовалось, чтобы сделать их верными вам, – это заботиться об их физических потребностях и относиться к ним по-доброму. С их точки зрения, это была просто прибавка к зарплате, которую они не могли получить у более бессердечных работодателей. Но сейчас вы находитесь в другом положении. Вас не ждут в цивилизованном порту, где моряки могут тратить свое жалованье так, как это обычно делают они. Им не на что надеяться, и у них, как у простых рабочих, нет общих с вами интересов. Но при более широком взгляде на жизнь, который дает общение с лучшими интеллектуалами и благороднейшими личностями, они будут более возвышенно смотреть на работу, которой занимаются, и будут верны вам из более высоких побуждений, чем заработная плата, которую они не могут использовать для удовлетворения своих физических потребностей. Вот почему я предложил организовать школу.

– Я признаю силу ваших рассуждений, – сказал капитан, – и если бы я считал ваши предпосылки верными, то пришел бы к тому же выводу, что и вы. Но вы ошибаетесь, упуская из виду тот факт, что гуманитарное образование может быть получено только в результате многолетнего обучения в школе, от детского сада до колледжа, и должно сопровождаться благотворным влиянием дома и культурного общества, а затем и жизнью в процессе обучения и приобретения опыта в высших слоях общества, прежде чем можно будет с полным основанием ожидать, что средний человек поднимется над уровнем простого физического существования и будет действовать на основе высоких интеллектуальных и нравственных побуждений, которые движут наиболее культурными и возвышенными личностями. И, кроме того, вы должны принять во внимание тот факт, что даже если бы мы были заключены во льдах на год или больше, у нас было бы достаточно времени, чтобы дать нашим морякам лишь малую толику того, что они должны знать, чтобы развить предлагаемый вами высокий уровень личности, даже если бы мы смогли преодолеть влияние их привычной жизни и низкого социального статуса того общества, в котором они всегда пребывали. Вы не понимаете, мой дорогой Джек, всю невыполнимость задачи, которую вы хотите перед нами поставить. Они должны оставаться моряками и выполнять тяжелую работу, для которой их наняли, и мы должны быть осторожны, чтобы не зародить в их умах надежды и стремления, которые заставят их испытывать недовольство своей участью.

– Я бы точно не стал делать ничего, – ответила я, – что могло бы вызвать их недовольство. Это то, чего следует избегать самым тщательным образом. Но, тем не менее, я считаю, что мое предложение, если бы оно было реализовано, имело бы прямо противоположную динамику. Исходя из собственного опыта, я считаю, что мои доводы весомее, чем мои опасения. Я пользовался всеми преимуществами гуманитарного образования и возвышающим влиянием семьи и культурного общества, и все же я занимался самой простой работой. И все же я не обнаружил, что мое образование сделало меня неудовлетворенным своей участью. Напротив, оно во многом помогло мне приспособиться к ситуации и найти источники удовольствия, которые были недоступны моим необразованным товарищам. Но, кроме того, мой жизненный опыт среди низших слоев населения убеждает меня в том, что высшее образование не является необходимым для развития самых благородных качеств. Я встречал матросов, накопивших огромный запас полезных знаний и имевших самые широкие и всесторонние взгляды на жизнь и ее задачи. Предпосылки, на основании которых я рассуждаю, – это результаты реального опыта общения со всеми этими скромными людьми.

– Боюсь, – ответил капитан, – что в своей восторженной любви к человечеству вы совершили вполне естественную ошибку, судя о необразованных людях по себе. Я не хочу вам польстить, но вы, несомненно, унаследовали качества высшего класса и такой сильный характер, что могли бы с достоинством проявить себя в любом качестве, в каковом бы вы ни оказались. Ваши работодатели не могли не заметить ваших достоинств, и, согласно вашему собственному заявлению, вас быстро повысили в должности. Это обычная награда для тех, кто унаследовал выдающиеся качества. По-настоящему способные люди никогда не задерживаются на низших должностях. Тот простой факт, что наши моряки, которые намного выше среднего уровня в своем классе, после многих лет опыта все еще остаются на той же скромной должности, является очень хорошим доказательством того, что они не подходят ни для чего более высокого. Вот, например, Лиф и Эрик. Они служат со мной уже несколько лет и даже не пытались освоить иностранный язык. Как простые матросы, они лучшие ребята, но вы бы никогда не выбрали их для чрезвычайных ситуаций, требующих необычайной быстроты восприятия и умения руководить.

Я уже собралась ответить, чувствуя себя хозяйкой положения, поскольку спор был нешуточным, как вдруг сверху раздался грохот, и корабль резко дернулся, заставив нас подняться на ноги. Выйдя на палубу, мы сразу же увидели причину суматохи. Корабль смещался вправо, и его заносило под нависающий лед. Грохот был вызван тем, что мачты соприкоснулись с наклонной ледяной крышей. Мачты оказались зажаты в крыше и не могли двигаться дальше, а корпус корабля по-прежнему несло вперед, как могло показаться, сильным океанским течением. Ситуация была крайне опасной, ведь если движение продолжится, нам грозило опрокидывание. Корабль уже кренился на правый борт.

Верхняя часть не могла идти дальше, а корпус был слишком далеко от твердого льда, чтобы можно было использовать шесты и лонжероны для его поддержания.

Баттелл уже искал топоры, чтобы срубить мачты, когда крик, донесшийся от стены нашей тюрьмы по правому борту, привлек наше внимание. В свете корабельных прожекторов мы увидели, как Лиф на ледяной площадке закрепил трос вокруг ледяного тороса, и в то же время услышали голос Эрика, призывавшего на помощь к вороту с верхней палубы. Мы сразу же поняли, что именно так и нужно поступить, и капитан Ганоэ, Баттелл, Хьюстон и я первыми взялись за рычаги. Эрик сразу же приказал людям, которые шли вперед с топорами, заняться другим воротом, а сам схватил моток троса, прикрепленного к канату, прыгнул в море и быстро поплыл к Лифу на ледяную площадку. Люди с топорами на мгновение замешкались, и капитан Гэноэ крикнул:

– Крутите шпиль! Норвежцы знают, что делают.

С поразительной быстротой новый трос был закреплен, и люди начали вращать шпиль. Это произошло не сразу, так как первый трос, не выдержав напряжения, продемонстрировал явные признаки обрыва. Движение судна вправо и в сторону льда было остановлено. Но норвежцы срочно запросили шлюпку и дополнительные тросы. Их приказы были быстро выполнены. Капитан Ганоэ, Баттелл и я первыми откликнулись на этот сигнал. На данный момент командовали наши норвежские моряки, и все с готовностью подчинялись их приказам. Шлюпка была снаряжена, и "Ледяной король" был закреплен в нескольких местах к стене нашей тюрьмы по правому борту. Корабль был спасен от неминуемой катастрофы, но все же его слегка кренило, а мачты были согнуты практически до отказа.

Вернувшись на корабль, капитан Ганоэ и Баттелл начали решать, как освободить мачты ото льда и выправить судно. Давление воды на правый борт было огромным, но тросы держали судно, и особой необходимости в спешке не было. Первой мыслью было снять верхний штевень грот-мачты, что ослабило бы давление, но норвежцы разработали более простой план. Они предложили инженеру постепенно приводить винты в движение. Как только судно начало двигаться вперед, мачты изогнулись в сторону кормы, а тросы, удерживающие судно на правом борту, были относительно укорочены движением вперед, судно дернулось в этом направлении и выровнялось. Теперь мы передвинули судно в центр вольера, в котором оно плавало, а тросы закрепили на льду со всех сторон, и, таким образом обезопасив себя от соприкосновения с ним, "Ледяной король" стал похож на огромного паука с раскинутой во все стороны паутиной.

Опасность миновала, корабль был в безопасности, и у нас появилось время узнать подробности о той важной роли, которую сыграли два наших норвежских матроса. Теперь мы узнали, что, хотя вся команда, за исключением их самих, спокойно отдыхала от недавней нагрузки, Лиф и Эрик были далеки от мысли, что наша зимняя резиденция в полной безопасности, пока корабль не был надежно привязан к стенам нашей тюрьмы. В их обязанности входило держать в готовности к использованию в любой момент тросы, шпангоуты и якоря, и они были уверены, что сейчас как раз тот случай, когда они понадобятся. Поэтому, вместо того чтобы улечься спать в своих гамаках, они решили внимательно изучить обстановку. Они заметили, что стена правого борта была почти перпендикулярна до точки, расположенной на несколько футов выше верхушек мачт, а по правому борту наклонная крыша простиралась далеко до самой кромки воды. Кроме того, они заметили, что вдоль правого борта находилась низкая площадка, на которой падающий лед образовал несколько торосов. Это было безопасное место, к которому можно было привязаться.

Только убедившись в этом, они заметили, что судно дрейфует в сторону правого борта, мачты опасно приближаются к крыше, и через несколько минут мы можем оказаться опрокинутыми. Нельзя было терять ни минуты. Необходимо было остановить это движение вправо, и Лиф с одним концом небольшой веревки спрыгнул в воду и поплыл к платформе вдоль стены правого борта, пока Эрик прикреплял другой конец к тросу. Но прежде чем его удалось закрепить за стенку по правому борту, мачты соприкоснулись с наклонной крышей, что и послужило сигналом тревоги, который поднял команду на ноги и вывел офицеров на палубу с уже упомянутыми результатами.

Капитан Ганоэ был поражен, когда узнал, как корабль и жизни команды были спасены благодаря быстрому осмыслению и оперативным действиям двух матросов. Он пожал им руки и снова и снова благодарил их, заявляя, что такая исключительно полезная услуга не должна остаться неоцененной. Они поняли его намек и заявили на своем весьма скудном английском языке, что их не заставишь взять с капитана плату за спасение корабля и одновременно за спасение самих себя. Мы должны держаться все вместе, иначе все погибнем.

Как только им все-таки удалось добиться понимания, они удалились. Как правило, они держались особняком, за исключением тех случаев, когда требовались их услуги. Однако они не были необщительными и часто беседовали с инженером Полом Хьюстоном, который понимал их язык. Когда им нужно было сделать важное сообщение, они прибегали к его услугам в качестве переводчика. Создавалось впечатление, что они не любят использовать английский язык.

Когда они ушли, капитан Ганоэ сказал:

– Я не думал, что Лиф и Эрик обладают настолько выдающимися талантами, но с тех пор, как я открыл для себя истинное благородство их характера, я больше, чем когда-либо, хочу, чтобы они изучали английский язык, так как это позволит мне добиться от них гораздо большего.

– Вы плохо понимаете, из какого материала сделаны эти норвежцы, – сказал Хьюстон, стоявший рядом. – Они не хотят, чтобы вы что-то для них делали. Они чувствуют себя более чем способными позаботиться о себе сами. Они не всегда были моряками, но сейчас это занятие лучше всего подходит для их предназначения. Они с нетерпением ждут великих свершений, которые может принести эта экспедиция, и больше заботятся о ее успехе, чем о том, что вы могли бы для них сделать. Что касается языка, то они уже понимают больше, чем желают использовать. Они гордятся своим родным норвежским языком.

– Вы меня удивляете! – воскликнул капитан. – Я должен познакомиться с ними поближе.

– Тогда, – сказал Хьюстон, – вы должны выучить их язык, но даже в этом случае они могут отвергнуть любое проявление дружелюбия. Они предпочитали работать на вас, потому что вы не понимали их языка. Они не хотят ни с кем общаться на доверительных началах. Когда они обнаружили, что я их понимаю, они стали немного общительными, но не откровенными. Тем не менее я узнал достаточно, чтобы поверить, что у них есть история и какая-то определенная цель в жизни. Однако мне и в голову не придет вытягивать из них то, что они не хотят рассказать по собственной воле. Одно можно сказать с уверенностью. Вы можете безоговорочно верить в их мужество, способности, благородство характера и верность целям этой экспедиции.

– Что ж, благодаря их бдительности, быстрому реагированию и оперативным действиям, – сказал капитан Ганоэ, – мы можем теперь получить столь необходимый отдых, которым пытались насладиться до того, как приняли меры предосторожности, необходимые для нашей безопасности. Я удивлен, что мы не подумали о возможных опасностях, которые могут подстерегать нас из-за океанских течений. Единственное, чего я опасался, – это что какая-нибудь неприятность может разрушить стены нашей тюрьмы, прежде чем они прочно застынут. И даже сейчас у меня есть некоторые опасения на этот счет.

– Никакой опасности такого рода нет, – ответил Баттелл. – Прошло уже несколько часов, а мороз резко усилился, прежде чем канал закрылся. Только послушайте, как до сих пор бушует шторм.

Сквозь прорехи в ледяной крыше нам удалось разглядеть небо, но теперь оно было непроглядно черным. Шторм, соединивший два огромных ледяных поля, превратился в ужасающую бурю и изменил свое направление. Ветры ревели и бушевали, словно демоны в смертельной схватке, а снег то и дело сыпался на нас, как мелкая пыль, усугубляя сильный холод. Теперь, когда корабль был в безопасности, у нас были все основания поздравить себя с уютной зимней камерой. Наша ледяная тюрьма была одновременно и нашим спасением от жестокого шторма, и нашей защитой от сильного холода. Мы сытно пообедали и улеглись отдыхать с чувством полной безопасности.

Когда я проснулась, на борту все было в полном порядке. Плотники деловито ремонтировали разбитую палубу, а матросы убирали лед и снег. Все приводилось в надлежащий вид, словно мы готовились к путешествию. Шторм перестал завывать, и мы оказались во власти арктической зимы. Даже в нашем уединенном убежище нам приходилось кутаться в меха и шерсть, когда мы выходили на верхнюю палубу. Но в наших каютах было тепло, и мы имели в изобилии все необходимое для еды и одежды, чтобы чувствовать себя комфортно. Ледяное поле застыло сплошной глыбой, и не было никаких сомнений в нашей безопасности, но у нас не было средств наблюдения, которые могли бы указать наше местоположение. Для меня это было потерей той деятельности, которая мне действительно нравилась, и я испытывала потребность в чем-то, что могло бы ее заменить.

Мы оказались во льдах 23 сентября, и из последних наблюдений я сделала вывод, что наше местонахождение было примерно на 77° северной широты и 160° западной долготы. Солнце появлялось на короткое время каждый день, и я вычислила, что долгая арктическая ночь окончательно воцарится к последним числам октября. Прорехи в крыше нашей тюрьмы не давали нам возможности определить местоположение. Недавняя опасность показала, что мы движемся. Мы попробовали промерять курс и обнаружили, что под нами большая глубина и что наше движение, очевидно, связано с движением ледяного поля. Мы плыли, отданные на милость ветров и океанских течений. Но куда они нас понесут? Никто не мог сказать. Предположив, однако, что течения ориентированы на север, и исходя из того, что Земля движется с запада на восток, а значит, имеет тенденцию как бы ускользать из-под ног, мы пришли к выводу, что, пока лед находится в свободном плавании, наше общее движение будет направлено на северо-запад.

Пока что мы чувствовали себя в безопасности и комфорте, ведь корабль был надежно прикреплен к прочным стенам нашей тюрьмы. Но мы знали, что наступит лето, и теплые лучи солнца будут месяцами падать на нас, растапливая и разрушая замерзшую поверхность океана, которая сейчас была нашей защитой, но потом могла стать причиной нашей гибели. Для нашей будущей безопасности и успеха экспедиции необходимо было иметь свободный доступ к поверхности, чтобы мы могли провести необходимые наблюдения и, если возможно, найти средства для обеспечения сохранности корабля и команды, когда лед разлетится на куски. Перед нами стояла именно такая задача, но у нас не было возможности рассчитать, сколько времени она займет. Мы знали только, что две ледяные горы, соединившись, образовали крышу над нашими головами и возвышались на много футов над мачтами корабля, и если остальные их размеры были пропорциональны, то нам потребуется много времени, чтобы пробить туннель к наружной поверхности.

Мы решили, что времени терять нельзя. Вскоре все необходимые приготовления были завершены под руководством Баттелла, который взял на себя обязанности инженера и руководителя. Точкой старта была выбрана ледяная скала по правому борту. Команда была разделена на три группы, каждая из которых имела бригадира, и работа по выемке льда шла без перерыва. При таком раскладе восемь часов отводилось на работу в туннеле, а шестнадцать – на отдых и восстановление сил.

Я снова предложила свое «любимое хобби», как его называли, – организовать из команды школу и посвящать несколько часов каждый день образовательным целям. Но я оставалась в одиночестве, и эта идея не была реализована, но библиотека была бесплатной для всех, кто хотел читать. Однако я заметила, что Пол Хьюстон, Пэт О'Брайен и Майк Галлахер были единственными, кто когда-либо обращался за книгами, и Хьюстон был единственным, кто, казалось, знал, что именно ему нужно. У Лифа и Эрика было несколько норвежских книг и трудов, к которым они часто обращались, но все остальные, когда не работали, проводили время за играми, прядением пряжи и рыбалкой.

Как и предсказывал Баттелл, вольер, в котором плавал корабль, казалось, привлекал ластоногих обитателей глубин, поставляя свежую пищу для команды и наших собак, а также жир, который мы использовали в качестве топлива. Библиотека была излюбленным местом отдыха тех, кто любил читать и обсуждать темы, представляющие общий интерес. Здесь мы проводили часы досуга, читая, беседуя на всевозможные темы и придумывая развлечения, которые позволяли приятно скоротать время. Когда мы уставали от этих занятий, то присоединялись к рабочим в туннеле и упражняли свои мышцы. Это была не только необходимая работа, но и полезный отдых, и мы взялись за нее с огромным энтузиазмом. Каждый день нам удавалось неплохо уставать, и в результате мы наслаждались отличным аппетитом и самым крепким сном. В целом зима прошла очень приятно.

До весны оставалось совсем немного, и туннель был закончен. Теперь мы вышли на поверхность, поднялись по небольшому склону, и перед нами открылась непрекращающаяся красота арктической ночи. Пейзаж, который нас встретил, не поддается описанию. Небо было безоблачным, а северное сияние с его яркими переливами – компенсация природы за долгую полярную ночь – представляло собой невероятное по своей красоте пиротехническое зрелище, величие и красота которого неизгладимо запечатлелись в моей памяти.

Мы сориентировались и обнаружили, что находимся на 84° северной широты и 170° западной долготы. Мы были на семь градусов дальше к северу, чем когда нас зажало во льдах, и на десять градусов дальше к западу. Очевидно, что мы находились в плену северных течений, а наше движение на запад было неустойчивым. Последующие наблюдения показали, что временами наша долгота оставалась неизменной или даже несколько смещалась к востоку. В целом наше продвижение к западу превосходило всякую противоположную тенденцию, но наше продвижение к северу было значительным, хотя и не равномерным, как будто нас тормозили препятствия, которые через определенные промежутки времени преодолевались силой северных течений.

Наступило 20 февраля, и было решено приступить к исследованиям. Под руководством капитана Баттелла собачьи упряжки и сани были подготовлены и снаряжены к путешествию на восток. На корабле остались капитан Ганоэ, Пэт О'Брайен, Майк Галлахер, Пол Хьюстон, два норвежских матроса и я. Санная экспедиция должна была отсутствовать месяц, а возможно, и дольше. Капитан Баттелл хотел провести тщательные наблюдения на восточных границах ледяного поля и сделать промеры, если удастся выйти на открытую воду.

У нас впереди было еще несколько недель арктической ночи, но полная круглая луна и Северное сияние делали все предметы видимыми на большом расстоянии. Погода была очень холодной, но пейзажи были настолько притягательны, что я проводила большую часть своего времени, исследуя ледяное поле в непосредственной близости от корабля. Много странных и фантастических сцен я зарисовала, много прогулок совершила, тщетно пытаясь найти какую-нибудь приметную точку, с которой можно было бы беспрепятственно наблюдать за горизонтом. Но, как и в нашей ледяной тюрьме, вся природа выглядела стесненной. Звездный свод сузился из-за затемнения звезд, которые, как мне казалось, должны были быть видны над горизонтом. Я постоянно искала возвышенную точку обзора, но она всегда оказывалась далеко впереди. Эти прогулки часто растягивались на многие мили и занимали несколько часов.

Возвращаясь с одной из них, я встретила Лифа и Эрика, которые указали на гребень ледяной горы, образующей крышу нашей тюрьмы, и пригласили меня следовать за ними. Я так и поступила и увидела, что они проложили вокруг ледяной горы наклонную дорогу к вершине, где из ледяных глыб соорудили обсерваторию. Она была построена над разломом в крыше нашей тюрьмы, расположенным прямо над ледяной площадкой по правому борту неподалеку от устья туннеля. Стена в этом месте была почти перпендикулярна, и без особого труда они смогли установить лифт, состоящий из платформы, закрепленной веревками и прикрепленной к шкиву внутри обсерватории.

Они показали мне, что у них вышло, и, чтобы убедить меня в полной безопасности, спустили себя на лифте и снова поднялись, как это делает маляр на своих качающихся строительных лесах, только более быстро. Я осталась довольна этим приспособлением, а еще больше – тем, с каким интересом Лиф и Эрик принимали меры, чтобы облегчить мои наблюдения. Я без колебаний разместилась на платформе вместе с ними и вернулась на корабль этим прямым путем.

Теперь я выяснила, что, как только туннель был закончен, Лиф и Эрик нашли путь на вершину нашей тюрьмы и, видя преимущества, которые давала эта возвышенность в качестве смотровой площадки, задумали построить на ней обсерваторию, которая должна была быть соединена с кораблем лифтом. Они не доверились никому, кроме Хьюстона, и немедленно приступили к работе. Чуть больше чем через две недели они были готовы установить лифт, который соединялся непосредственно с кораблем и избавлял от долгой прогулки по туннелю. Эта работа была только что завершена, и они смогли преподнести мне очень неожиданный, но приятный сюрприз, когда я вернулась с одной из своих обычных прогулок.

Однако удивительным для меня он был не больше, нежели для капитана Ганоэ, который как раз выходил на площадку через туннель, когда Лиф, Эрик и я спустились из обсерватории на платформе, представлявшей собой клеть. Лиф, державший канат, остановил наш спуск как раз вовремя, чтобы не дать платформе упасть на капитана, который, подняв голову, воскликнул:

– Привет, Джек! Откуда ты взялся и для чего весь этот такелаж?

– Просто спросите Лифа и Эрика, – ответила я. – Они искали более прямой путь на поверхность, чем через туннель. Они построили обсерваторию на крыше, и если вы собрались на прогулку, то вам лучше воспользоваться лифтом.

– Хорошо, – сказал капитан, выходя на платформу, – но я бы посоветовал вам иметь на борту фонарь, чтобы в этом мраке предупредить всех, кого это может касаться, убраться с пути движения.

– Это можно предусмотреть в будущем, – сказал я. – Сейчас было всего лишь первое испытание, и мы убедились, что все работает нормально. Теперь мы ждем усовершенствований, которые вы можете предложить. Хотя изобретение принадлежит нашим норвежским друзьям, у нас в этой стране нет патентного законодательства, а значит, не может быть и нарушений. Здесь нет ограничительного законодательства, которое могло бы встать на пути прогресса.

– Я думаю, учитывая все факты, – сказал капитан, – что этот вопрос лучше оставить в руках изобретателей. Я не сомневаюсь, что они вполне справятся с этой задачей, и для этого у них есть свободный доступ к корабельным складам. Мне кажется, что самое необходимое усовершенствование – это устройство, которое будет противодействовать раскачиванию, и, несомненно, у Лифа и Эрика уже есть план, который позволит это сделать.

Теперь мы находились в обсерватории, и вид во всех направлениях был очень удачным. Это было самое возвышенное место в округе, и капитан Ганоэ охотно согласился с моим предложением обустроить его как следует для целей обсерватории, а также как место для отдыха, когда установится теплая погода. Мы тщательно исследовали ближайшие окрестности и обнаружили, что к этой возвышающейся ледяной горе можно подойти как с востока, так и с запада. На севере и юге можно было легко проследить шов, по которому сходились ледяные стены, а вдоль этой линии располагались многочисленные провалы большой глубины.

Когда мы были готовы вернуться на корабль, то обнаружили, что Лиф и Эрик протянули сверху вниз веревки, которые, проходя через платформу, удерживали ее на месте, когда она поднималась и опускалась. Они также придумали приспособление, с помощью которого лифтом можно было управлять как сверху, так и снизу, в зависимости от обстоятельств; кроме того, между обсерваторией и кораблем была установлена телефонная связь.

С таким легким доступом на поверхность мы редко пользовались туннелем, разве что для передвижения саней или перевозки тяжелой поклажи. С этой возвышенности я с постоянно растущим интересом наблюдала за розовыми оттенками на горизонте, которые указывали на местоположение восходящего солнца. Они становились все ярче и ярче, пока не показался король дня. Это был сигнал к надуванию воздушных шаров и отправке депеш в надежде, что их отнесет на юг, в цивилизованные районы земного шара, равноденственными ветрами. Это было также время возвращения Баттелла из его исследовательской экспедиции по восточной части ледяного поля. Его наблюдения в сочетании с моими собственными представляли собой единственное средство накопить тот набор сведений об этих неизвестных регионах, который сделал бы эту экспедицию ценной для всего мира. Кроме того, наша собственная безопасность в очень большой степени зависела от точности знаний, которые мы могли бы получить относительно сил, управляющих движением этого огромного ледяного острова. Мое отношение к научной работе экспедиции заставляло меня стремиться как можно лучше использовать нынешнюю благоприятную возможность для исследований.

Во время нашего долгого заключения в ледяной тюрьме я вела столько записей и проводила столько наблюдений, сколько позволяла обстановка. Движение ледяного поля на запад, которое поначалу грозило затянуть нас под лед и опрокинуть корабль, утратило свою силу, и теперь, когда мы находились над поверхностью и могли проследить за швом, обозначавшим канал, по которому мы двигались, мы обнаружили, что его общее направление было с юго-востока на северо-запад, тогда как в то время, когда мы оказались между столкнувшимися ледяными полями, мы, согласно моим записям, двигались на северо-восток. Это свидетельствовало о том, что все тело льда повернулось на четверть оборота, в то время как его общее движение было направлено на запад и север. А теперь мои ежедневные наблюдения показали, что оно постоянно меняло свое положение, и хотя его движение в целом было направлено на запад, оно отнюдь не было равномерным. Казалось, что с тех пор, как мы оказались в его власти, он испытывает на себе влияние противоборствующих сил, и одной из главных задач экспедиции было тщательное изучение именно такого рода влияний.

Как только солнце стало показываться над горизонтом, я постоянно высматривала, не возвращается ли капитан Баттелл со своей командой на санях. Мы знали, что он отправился на восток и что в его намерения входило начать исследование западной части ледяного поля до того, как солнце продержится над горизонтом полные двадцать четыре часа. Но погода в начале весны была неблагоприятной, и я не обнаружила ничего достойного внимания. Когда дни стали длиннее и солнце оказалось на западе, я надеялась сделать несколько важных открытий с помощью своего бинокля. Но когда мне открылся ясный обзор, я с удивлением заметила то, что казалось бесплодной пустошью, состоящей из песка и песчаных косогоров. Я обратил внимание капитана Ганоэ на эту картину, и после тщательного изучения через бинокль он сказал:

– Это очень похоже на землю. На поверхности, безусловно, нет ни снега, ни льда. Но откуда взялся весь этот бесконечный песок? Я попрошу Хьюстона принести больший телескоп, и мы проведем более тщательное наблюдение.

Через несколько минут появился Хьюстон, и мы установили инструмент на позицию. С более сильным окуляром наши первые впечатления о природе поверхности подтвердились, но мы не обнаружили ничего, что позволило бы объяснить это явление. Это была загадка, и теперь мы с еще большим нетерпением ждали возвращения капитана Баттелла, который, как мы были уверены, сделал несколько очень интересных открытий.

Я продолжала наблюдать за горизонтом с помощью большого телескопа, и вскоре мои поиски были вознаграждены: я обнаружила человека, который, казалось, только что достиг гребня длинного песчаного хребта, уходящего на север и юг, но находящегося на расстоянии нескольких миль. Похоже, он помогал другим добраться до того же места. Настроив прибор на максимальную мощность, я смогла распознать капитана Баттелла и нескольких матросов. Они подтягивали с противоположной стороны с помощью веревки других людей, которые, как только достигали вершины, брались за руки и помогали поднимать остальных.

Я рассказала о происходящем и попросила капитана Ганоэ посмотреть на все своими глазами. Он с первого взгляда оценил ситуацию и сказал;

– Мы должны идти к ним на помощь. Сани и собачьи упряжки, очевидно, находятся на противоположной стороне, и их нужно поднять так же, как и людей, – и, повернувшись к Хьюстону, сказал:

– Возвращайтесь на корабль. Соберите весь экипаж. Объясните норвежцам ситуацию, скажите им, чтобы они немедленно достали сани и взяли все приспособления, какие сочтут нужными, а мы с Джеком встретим вас у подножия горы на восточном склоне. Поторопитесь, так как мы должны спешить на помощь нашим товарищам, которые, очевидно, находятся на грани истощения.

Глава

IV

Хьюстон вошел в лифт и спустился на корабль, чтобы выполнить полученные инструкции, а капитан Ганоэ и я остались в обсерватории, чтобы более тщательно изучить местность и наметить маршрут, по которому мы должны двигаться. Насколько мы могли судить, серьезных препятствий на пути не было. Поверхность между нами и песчаной грядой, которую должен пересечь Баттелл, выглядела как плоская равнина из снега и льда, с многочисленными торосами, разбросанными тут и там. За ней – хребет с возвышенностями, образующими очертания картины.

Точка, которую Баттелл выбрал для перехода, была брешью в этом хребте. Непосредственно под ней хребет был очень крутым, но с этой точки можно было добраться до вершины по некрутому склону к югу. Я набросала все приметные объекты по прямой линии от обсерватории до разлома, к которому мы хотели добраться как можно скорее, так как чувствовали, что наша помощь крайне необходима. Эта работа была завершена, когда мы заметили, что команда с санями обходит северную сторону, и поспешили вниз, чтобы встретить их у подножия горы на востоке. Мы убедились, что все готово к быстрому маршу: сани были легко нагружены такими приспособлениями, веревками, шкивами и т. д., которые были необходимы для оказания нам наиболее эффективной помощи. Собаки натягивали упряжь, словно желая пробежаться, а мужчины были свежи и чувствовали необходимость физических нагрузок.

Оттепель только началась, и дорога была хорошей. Все условия казались благоприятными. Капитан Ганоэ и я отправились по маршруту, который, по нашим наблюдениям, был наиболее удобным. Менее чем через два часа мы достигли подножия хребта, расположенного чуть ниже расщелины, где мы нашли капитана Баттелла. Мы наткнулись на поверхность, покрытую вулканическим пеплом и окалиной, и наши мысли мгновенно вернулись к землетрясению, разорвавшему ледяное поле, и к нашему спасению от гибели. Однако сейчас было не до размышлений. Наша задача заключалась в том, чтобы как можно скорее достичь вершины.

Мы убедились, что прямой подъем будет очень трудным, но наклонная полка вдоль грани хребта позволит нам достичь вершины в точке, находящейся примерно в полумиле к югу от расщелины. Эта полка, или уступ, была шириной в несколько ярдов, и ее вид, покрытый пеплом, создавал впечатление, что это была ровная береговая линия, которая в результате какого-то мощного природного катаклизма была опрокинута с юга под углом около двадцати пяти градусов, и что общая поверхность была выровнена последующим отложением в нижней части.

Мы сразу же начали подъем по этому сравнительно легкому маршруту. Однако затащить сани с необходимым инвентарем на вершину оказалось делом утомительным и хлопотным. Однако менее чем через час, несмотря на многочисленные передышки, мы достигли вершины и оказались на ровном плато шириной в несколько сотен футов, примерно в полумиле к югу от того места, где мы ожидали найти капитана Баттелла и его товарищей.

Пока наша группа задержалась, чтобы дать собачьей упряжке отдохнуть, капитан Ганоэ и я поспешили к разрыву. Добравшись до края, мы обнаружили, что люди отдыхают, подняв большую часть содержимого саней на вершину. Видно было, что им пришлось прокладывать дорогу через сотни футов мерзлого пепла, чтобы достичь нынешнего положения, и не нужно было говорить, что им пришлось очень нелегко.

Большая часть команды спала, и никто не заметил нашего приближения, пока мы не спустились в расщелину, и капитан Ганоэ не выкрикнул в обычном матросском стиле знакомое:

– Корабль ахой!

Это неожиданное приветствие подняло капитана Баттелла на ноги, но на мгновение он был слишком поражен, чтобы что-либо ответить.

Опомнившись, он подошел и крепко стиснул руку капитана Ганоэ, воскликнув:

– Как вы здесь оказались? Я как раз думал о том, как было бы удачно, если бы вы, догадавшись о нашем затруднительном положении, пришли нам на помощь с лебедкой и еще несколькими канатами и шкивами.

– Именно так мы и поступили, – сказал капитан Ганоэ. – Джек следил за вами из своей обсерватории на вершине ледяной горы, которая покрывает место упокоения Ледяного короля. Как только мы обнаружили вас, мы отправились к вам на помощь с санями, нагруженными такими приспособлениями, в которых вы, как нам показалось, больше всего нуждались.

– Это действительно удача, – сказал Баттелл. – Мы уже почти выдохлись от усилий, которые нам пришлось приложить, чтобы добраться до этой расщелины, и вот теперь, когда мы оказались здесь, мы понимаем, что наши трудности отнюдь не исчерпаны, и нам очень важно перебраться через хребет и приступить к исследованию западной части этого огромного острова из пепла и льда.

Пока он говорил, наши сани показались над пропастью, и люди сразу же присоединились к нам. Хьюстон, выступая в роли представителя наших норвежских моряков, сказал:

– Лиф и Эрик просят разрешить им завершить работу по переносу саней с грузом на западную сторону.

– Передайте им, – сказал капитан, – пусть действуют по своему усмотрению и примут нашу благодарность за оказанные услуги.

Через несколько минут они установили канаты, шкивы и шкворень и дали нам понять, что собаки обеспечат всю необходимую энергию. Вскоре одна из упряжек медленно, но верно понеслась вверх по крутому склону к вершине.

Мы наблюдали за ними несколько минут, когда капитан Гано сказал:

– Я думаю, мы можем спокойно оставить это дело норвежцам и начать возвращение на корабль.

– Я готов довериться им, – сказал Баттелл, – и важно, чтобы мы незамедлительно приступили к сопоставлению наблюдений и составлению планов на будущее. Я чувствую, что нельзя терять время». И, дав несколько указаний Брауну, который был выбран бригадиром на прокладке дороги, чтобы тот оказал посильную помощь, мы отправились пешком к кораблю, что составляло от пяти до шести миль.

На обратном пути Баттелл вкратце рассказал нам о своих наблюдениях и выводах, к которым он пришел.

– Когда мы покинули корабль, – сказал он, – мы взяли юго-восточное направление. Холод был сильным, но благодаря нашим тщательным приготовлениям мы не пострадали так сильно, как можно было бы ожидать. Мы достигли открытой воды через три дня, но берег был настолько обрывистым, что мы не смогли спустить на воду наши лодки-сани и обойти их под парусами, как я предполагал. Поэтому мы продолжили наше путешествие вокруг ледяного поля на север, как и начали его. Общее направление береговой линии в этой точке было с юго-запада на северо-восток. Скорость движения была довольно хорошей, и мы успешно шли около недели, а затем начались проблемы. Вся поверхность была покрыта вулканическим пеплом на неопределенную глубину.

– Поверхность была, очевидно, новой формацией, но тщательное изучение показало, что она покрывала более древнюю формацию очень значительной толщины. Наши зондирования из-за обрывистого характера береговой линии были недостаточно эффективными, но, принимая во внимание мои наблюдения за движениями ледяного поля, я пришел к выводу, что оно зачастую опирается на вершины подводных гор. Если это так, то это, вероятно, ускорит разрушение, когда лед станет таять под воздействием продолжительного солнечного света.

– Удостоверившись в этом, мы отправились в обратный путь, и, если бы не сложный характер местности и не необходимость часто выбирать дорогу, мы были бы уже у вас, когда выглянуло солнце.

Еще до того, как мы добрались до корабля, было решено, что после короткого отдыха Баттелл продолжит свои исследования в направлении западных границ ледяного поля и рассчитает время экспедиции так, чтобы вернуться на корабль до того, как возникнет непосредственная опасность из-за оттепели. Мы пришли к выводу, что плывем в открытом море, и намеревались двигаться на север, когда лед растает; некоторые явления, которые мы наблюдали вместе с другими исследователями, привели нас к мысли, что мы найдем в районе полюса сушу и вряд ли пригодную для жизни территорию.

С тех пор как выглянуло солнце, стаи уток, селезней и гусей, прилетевших с севера, стали довольно многочисленными. При разделке мы находили их жирными и сочными, а в их потрохах часто встречалось зерно, напоминающее рис, что, по-видимому, указывало на то, что они прибыли из умеренного климата. Теперь мы стали уверенно ожидать, что, когда ледяное поле разлетится на куски, мы найдем землю, в которой произрастает это зерно – северный дом этих стай птиц.

Мы считали, что шесть и более месяцев непрерывного солнечного сияния на полюсе обязательно приведут к мягкому, если не теплому климату, в течение большей части года. Мы считали, что рефракция обеспечит, возможно, до семи месяцев солнечного сияния на полюсе, а если к этому добавить длинные сумерки и Северное сияние, препятствующее абсолютной темноте, то окрестности полюса могут стать во многих отношениях самым благоприятным климатом. В одном мы были уверены: стаи уток и гусей, прилетевшие с севера, были откормлены зерном, которое должно было вырасти в плодородной местности.

Когда мы подошли к ледяной горе, накрывшей корабль, капитан Баттелл повернулся к северу и сказал:

– Я полагаю, что это путь к горловине туннеля.

– Да, так и есть, – ответил капитан Ганоэ, – но давайте отправимся в сторону обсерватории Джека, которая находится прямо над кораблем.

– Хорошо, – сказал Баттелл. – Ведите. Я в любом случае хотел бы увидеть обсерваторию, а она, вероятно, расположена не далее чем за этой горой, даже если путь будет немного более трудным.

Мы не стали ему ничего рассказывать о лифте, и через несколько минут оказались в обсерватории, под навесом из парусины, защищавшим ее от солнечных лучей.

– Уютное местечко, – сказал Баттелл, усаживаясь на одно из мягких кресел, которыми оно было обставлено.

– Да, – ответила я, – но мне интереснее посмотреть, как Лиф и Эрик справляются со своей долгожданной миссией по переброске саней на эту сторону хребта.

Сказав это, я направилась к большому телескопу, который мы направили на разлом, выбранный Баттеллом в качестве места для переправы. Достаточно было одного взгляда, и в ответ на вопросительный взгляд Баттелла я сказала:

– Обе упряжки на вершине, и они готовятся спустить их на эту сторону. Подойдите и посмотрите сами. Я считаю, что нашим норвежским морякам по плечу любое дело, за которое они готовы взяться.

– Думаю, вы правы, – сказал Баттелл, заняв свое место у телескопа.

– Там, – продолжал он, – они спускают сани по крутому склону полностью загруженными. Судя по тому, как они продвигаются вперед, через несколько часов они будут здесь со всем необходимым для экспедиции на запад. Это меня так успокаивает, что я не против спуститься к горловине туннеля.

– Зачем спускаться в туннель? – спросил капитан Ганоэ. – Просто займите место на диване, и не нужно будет спускаться.

– Да, – сказала я, – и позвольте мне разделить с вами место, а капитан пусть исполняет обязанности начальника службы перевозок и руководит работой экспедиции, вплоть до спуска на корабль.

С озадаченным видом он сделал то, что ему было велено. Капитан Ганоэ взялся за веревку, а я включила фонарь, и мы начали спускаться к кораблю.

– Ну и дела у вас тут творятся, – сказал Баттелл. – Кто бы мог подумать несколько недель назад, что мы будем спускаться в недра айсберга на роскошном лифте с мягкой обивкой, а суровый капитан "Ледяного короля" будет нашим лифтером? Не слишком ли это шикарно для этих регионов вечных льдов?

– Вовсе нет, – ответила я. – Мне совершенно ясно, что каждый человек по справедливости имеет право на самое лучшее, что может произвести его собственный труд. Но это сооружение, облегчающее нам доступ к внешнему миру, – плод труда и мастерства наших норвежских моряков. Они почти закончили строительство обсерватории, прежде чем раскрыли свои замыслы кому-то, помимо Хьюстона.

– Тогда, – сказал Баттелл, – если они такие люди, думаю, им лучше остаться на корабле. Я думал предложить им отправиться со мной в западную экспедицию и оставить кого-то из наших людей, чтобы они заменили их здесь.

– Я вряд ли соглашусь расстаться с нашими норвежцами даже на несколько дней, – сказал капитан Ганоэ. – Раз уж я открыл их способности, я хочу, чтобы они были на корабле в случае непредвиденных обстоятельств. Если понадобится, я без колебаний назначу их командирами. Быстрота восприятия и их надежность в целом почти убеждают меня в том, что Джек прав и что при некоторых обстоятельствах самые возвышенные качества могут быть развиты среди самых простых людей.

– А может быть, – сказал Баттелл, – как намекнул Хьюстон, у Лифа и Эрика есть какая-то великая цель в жизни, и благодаря такому воспитанию, которое Джек хотел бы создать вокруг простых матросов, многие из них смогут развить в себе качества высочайшего порядка. Я много думал о « любимом хобби» Джека. Во время этой последней экспедиции я как никогда осознал важность того, чтобы в роли простых матросов выступали люди с выдающимися качествами, если это возможно.

– И это возможно, – добавила я. – И независимо от того, получится это или нет, наш долг перед собой и перед человечеством – сделать все, что в наших силах, чтобы внушить всем, с кем мы соприкасаемся, более масштабные взгляды на жизнь и более благородные устремления в будущее.

– Что ж, – сказал капитан Ганоэ, – я, конечно же, не намерен опровергать ваше возвышенное представление о нашем долге по отношению к ближним. Мысль эта благородна, но независимо от того, сможем ли мы когда-нибудь сделать много полезного для наших моряков таким образом или нет, предпринять что-либо немедленно явно невозможно, а капитан Баттелл, несомненно, хочет хорошенько выспаться в своей постели, прежде чем отправиться в очередную экспедицию. А потому я предлагаю сейчас разойтись по своим каютам и отдохнуть. Нам это совершенно необходимо, и нет никакой причины откладывать это на потом.

Мы воспользовались советом капитана, как только смогли добраться до своих кают. Через несколько минут я уже крепко спала и проснулась только после того, как сигнал рынды возвестил о готовности завтрака. Экипаж вернулся с санями и, вздремнув, был готов к первой за месяц трапезе на корабле. Капитан Баттелл закончил подготовку к экспедиции на запад, и офицерский состав снова был в сборе, а мы, наслаждаясь трапезой, обсуждали планы на будущее. Когда мы встали из-за стола, Баттелл взял меня за руку и сказал:

– После первого июля вам предстоит постоянно быть начеку. К тому времени мы должны успеть добраться до открытой воды на западе и вернуться. Если мы сможем спустить сани на воду, я намерен обогнуть лед на севере и, по возможности, вернуться вдоль канала, по которому мы двигались, когда были замурованы под этими "берегами". Я уже воспользовался вашей обсерваторией, чтобы сделать набросок наиболее заметных объектов на западе и севере. Я не ожидаю никаких проблем. Конечно, до возвращения нам придется преодолевать протоки, но поскольку наши сани – это и отличные лодки, они скорее ускорят, чем затруднят наше движение. Мне нет нужды предупреждать вас, чтобы вы продолжали свои наблюдения и отмечали все, что имеет отношение к нашей ситуации. Я буду делать то же самое, и вместе мы наверняка накопим много ценной информации.

Он попрощался с нами и тут же ушел. Я направилась в обсерваторию и через бинокль наблюдала за упряжками, пока они не скрылись из виду вдали.

Было уже 20 апреля, и до возвращения исследовательской партии оставалось два с половиной месяца, и если с ней не случится никаких несчастий, то у нас будет достаточно времени для длительной экскурсии по ледяному полю. Я предвкушала большие успехи от наблюдений, которые можно было бы произвести.

Капитан Баттелл оставил с нами трех человек из своей группы, которые, похоже, были менее всего в состоянии перенести усталость от долгого путешествия по льду, которое он планировал. Это было ценным дополнением к силам, оставленным на корабле, и в то же время относительно укрепляло исследовательскую партию, поскольку избавляло их от потенциальной опасности быть вынужденными заботиться о товарищах с физическими ограничениями.

Погода благоприятствовала, и вскоре солнечные лучи начали медленно, но верно изменять поверхность льда. Я наблюдала за этим процессом с постоянно растущим интересом. Если нам и суждено было вырваться из заточения, то освобождение должно было произойти в результате оттепели. Поэтому я стал считать, что маленькие ручейки, которые образовывались во всех направлениях и обычно исчезали на небольшом расстоянии через какую-нибудь расщелину, были нашими спасителями. Если процесс будет продолжаться достаточно энергично, ледяное поле обязательно расколется, прежде чем мы снова окажемся в объятиях арктической зимы, и у нас появится возможность спастись.

Наконец солнце поднялось на максимальную высоту, и наступило время, когда мы вправе ожидать возвращения Баттелла. Оттепель быстро прогрессировала, лед становился все более хрупким и при первом же шторме, вероятно, разлетится на куски. Но погода была безмятежной, и непосредственной опасности не было. Наступило 1 июля, а Баттелла все еще не было. Оттепель под непрерывными лучами солнца ускорялась, и я начала опасаться, что разлом произойдет до его возвращения с большей частью экипажа. Это может оказаться роковым для всех наших чаяний. Я чувствовала, что нам очень нужен капитан Баттелл с его богатым опытом навигации в этих ледяных морях.

Теперь я стала бояться оттепели так же сильно, как за два месяца до этого была склонна ее радостно приветствовать. Я продолжала свои наблюдения с еще большим вниманием, насколько это возможно. Подвижность ледяного поля озадачивала меня. Казалось, что мы слегка колеблемся от одной стороны к другой по 180° долготы, но с постоянным движением к северу.

Большую часть времени я проводила в обсерватории, скорее в поисках хоть каких-то признаков возвращения капитана Баттелла, чем с какой-либо другой целью. Этот интерес разделяли все члены команды, и мы установили регулярные вахты для выполнения этой единственной цели, так что у телескопа всегда кто-то находился. Капитан Ганоэ и я несли первую вахту, Пэт О'Брайен и Хьюстон – вторую, а Лиф и Эрик – третью. Таким образом, все двадцать четыре часа были заняты поисками Баттелла. Кроме того, мы совершили несколько экспедиций на север и запад на многие мили. Хотя мы поняли, что путешествие было очень утомительным, мы не нашли причин, по которым исследовательская группа не смогла бы вернуться, пока ледяное поле остается сплошным. Правда, экспедиция могла попасть на участок, где оттепель нарушила прочность льда, но она была хорошо оснащена на такой случай, поскольку сани можно было легко переделать в лодки.

Мы тщетно пытались выяснить причину задержки капитана Баттелла. Лед с каждым днем становился все более непрочным, и наше ожидание становилось все более мучительным. Мы уже почти отчаялись в его возвращении, когда через свой бинокль я заметила к западу от нас человека, который медленно пробирался по слякоти и трухе на поверхности льда.

Я обратила внимание капитана Ганоэ на это событие, и после тщательного изучения объекта он воскликнул:

– Это определенно человек. Должно быть, это Баттелл или один из его людей, возвращающийся в одиночку. И, – он сделал паузу, а затем поспешно добавил:

– Он едва может идти и падает от полного изнеможения. Мы должны немедленно прийти ему на помощь.

И, повернувшись к присутствовавшему при этом Майку Галлахеру, он сказал:

– Поспешите на корабль и скажите О'Брайену, чтобы он собрал отряд спасателей с носилками. Принесите мою аптечку с восстанавливающими средствами для истощенного человека. Скажите Хьюстону, чтобы он объяснил ситуацию Лифу и Эрику. Поспешите как можно быстрее и встречайте нас у входа в туннель.

Майк немедленно спустился на лифте, чтобы передать эти распоряжения, а мы с капитаном Ганоэ пошли по извилистому пути на западную сторону. В конце туннеля к нам присоединилась группа спасателей. Лиф и Эрик несли носилки, а Пэт О'Брайен, Пол Хьюстон и Майк Галлахер держали по сумке, в каждой из которых было что-то, предназначенное для облегчения состояния измученного человека. На носилках лежали аптечка и несколько теплых одеял.

Ледяное поле в этом направлении расстилалось перед нами огромной равниной, но точное место, где мы заметили приближающегося человека, было скрыто от глаз множеством торосов, и мы ориентировались по ним.

Как только мы достигли ближайшей и самой высокой из этих возвышенностей, я взобралась на вершину и внимательно осмотрела равнину. Прошло несколько минут, и я не обнаружила никаких признаков объекта наших поисков, когда не более чем в миле от нас я увидела через бинокль голову и плечи человека, возвышающиеся над поверхностью. На мгновение показалось, что он опирается на руки, а затем снова пропал из виду. Я старательно отметила это место, и мы поспешили дальше.

Через несколько минут мы подошли к протоке во льду, пробитой потоком воды. Немного в стороне от нас на дне лежал человек, словно мертвый. Мы позвали его, но он не шевелился. Лиф и Эрик спрыгнули в протоку и подняли его.

Это был капитан Баттелл, и он был в полной отключке. Теперь было видно, что он изо всех сил пытался выбраться из канала, глубина которого не превышала четырех с половиной футов, а ширина – шести или семи. Когда я увидела его с вершины ледяного тороса, он, несомненно, делал последнюю попытку выбраться наружу, на которую были способны его истощенные силы. Мы подоспели как раз вовремя, чтобы спасти его от верной смерти.

Пока он лежал на носилках без сознания и едва дышал, я представляла себе испытания, через которые он, должно быть, прошел. Его сношенные ботинки и рваная одежда, запавшие глаза и исхудавшее лицо – все это говорило о его отчаянной борьбе за жизнь с объединенными силами холода и голода. Правда, погода была не морозная, но вода, через которую ему пришлось пробираться, была ледяной, а ложе, на котором он распластался, должно быть, представляло собой тающий ледяной торос. Все это было очевидно из окружающей обстановки и не нуждалось в словесном описании, чтобы быть понятым и оцененным. Хотя он один мог рассказать нам о деталях, мы уже были в общих чертах знакомы с его опытом, путешествуя пешком по быстро тающему льду и почти без пищи в течение недель, а возможно, и месяцев.

И хотя для этой экспедиции не было нанято врача, капитан Ганоэ по образованию и опыту был вполне способен занять это место в случае необходимости, а среди запасов «Ледяного короля» имелся достаточный арсенал лекарств, хирургических инструментов и всевозможных приспособлений. Капитан очень не хотел, чтобы его называли врачом, но его знания в области медицины, хирургии и практической деятельности позволили бы ему претендовать на самый высокий ранг в этой профессии. Поэтому он сразу же занялся пациентом с готовностью и мастерством опытного врача, и вскоре ему стало настолько лучше, насколько это могли сделать сухая одежда, теплая постель и соответствующие восстанавливающие средства.

Пациент не пришел в сознание, но вскоре он уже спокойно дышал и, судя по всему, наслаждался крепким и освежающим сном.

Когда все было готово к возвращению на корабль, капитан Ганоэ сказал:

– Так как очевидно, что я должен стать врачом на несколько дней, я назначаю Джека Адамса командиром. Нас останется только шестеро, чтобы доставить капитана Баттелла в его каюту на "Ледяном короле". Для этого мы разделимся на три группы. Мы с Хьюстоном пойдем первыми, Пэт и Майк – вторыми, а Лиф и Эрик – третьими. Кажется, это самый правильный порядок, ведь наши норвежские товарищи несли на себе походную кровать и аптечку всю дорогу от корабля.

– Но что, если я буду возражать против такого порядка? – спросила я. – Хотя я и готов, – продолжала я, – оказать любую посильную помощь, я не намерена узурпировать ваше место командира. Вы поведете, а я займу свое место у носилок. Я поступил на службу, чтобы подчиняться приказам и занимать любое отведенное мне место, но не для того, чтобы присвоить себе прерогативы командира.

– Тогда мне остается только настаивать на соблюдении условий контракта, как вы его понимаете, – сказал капитан. – Вы говорите, что поступили на службу, чтобы подчиняться приказам и занимать любое место, которое вам укажут, и поэтому, как капитан „Ледяного короля“, я приказываю вам занять место командира до тех пор, пока я не решу вернуться к исполнению обязанностей на этом посту. Именно так и должно быть. Именно вы обнаружили капитана Баттелла и привели нас к тому месту, где мы его нашли, а теперь вам поручено провести нас обратно на корабль самым прямым и удобным путем. Нам повезло, что вы потратили столько времени на изучение топографии этой местности, если это слово можно применить к унылым ледяным пустошам. Ваша первая обязанность как командира – разбить расстояние до корабля на легкие этапы и проследить, чтобы каждый участник выполнял свою часть работы со всей возможной заботой о комфорте нашего товарища. Это и есть "приказ", если вы предпочитаете смотреть на это с такой точки зрения. Я, конечно, займу свое место у носилок, пока, по вашему мнению, вторая группа спасателей, Пэт и Майк, не возьмутся за дело.

– Хорошо, – сказала я. – Если я должен стать командиром, неважно, буду я им или нет, мой первый приказ будет: "Следуйте за мной".

Мы вернулись на корабль без особой спешки, часто останавливаясь, чтобы отдохнуть и поднести восстанавливающие средства к губам нашего измученного товарища. Его доставили в его собственную каюту, и все, по указанию капитана Ганоэ, было приведено, насколько это было возможно, в тот же вид, в каком он покинул ее.

Он все еще спал, и капитан заверил нас, что с ним все в порядке и что, если удастся избежать лихорадки, он скоро поправится. Он предупредил нас, чтобы мы вели себя тихо и не задавали ему никаких вопросов, если он вдруг придет в сознание.

Капитан Ганоэ занял свое место рядом с пациентом и время от времени прикладывал к его губам воду. Через несколько часов он отчасти очнулся от своей летаргии, и капитан дал ему несколько ложек бульона, которые были с жадностью проглочены, после чего он снова погрузился в глубокую дремоту.

Капитан велел нам оставить его наедине с пациентом, но держаться наготове, чтобы прийти в любую минуту. Он сказал нам, что все, что сейчас нужно пациенту, – это глубокая тишина и немного еды, когда он будет достаточно бодр, чтобы принять ее.

– Я хочу, чтобы Майк, – сказал он, – оставался со мной, с тем чтобы в любой момент быть готовым исполнить мои приказы. Восстановление здоровья и сил капитана Баттелла имеет для нас сейчас большее значение, чем любое другое обстоятельство. Майк нужен мне больше, чем вам, и вы должны обходиться холодными обедами или готовить самостоятельно. Если мне понадобится кто-то из вас, Майк даст вам знать.

Через Майка мы время от времени получали новости из больничной палаты, но они всегда были одинаковыми: пациент шел на поправку, но все еще спал. Майк говорил, что всякий раз, когда Баттелл проявлял признаки пробуждения, капитан давал ему ложку супа, и он снова засыпал, так и не придя в сознание.

Я прекрасно понимала, что смерть или даже серьезная немощность капитана Баттелла станет невосполнимой потерей для всех нас. Он был единственным среди нас опытным арктическим мореплавателем и исследователем, и, несмотря на радостные вести из больничной палаты, я испытывала сильнейшую тревогу и все время оставалась в библиотеке, чтобы быть готовой немедленно откликнуться на любой зов капитана Ганоэ.

После сорока восьми часов этого тревожного ожидания я была удивлена личным визитом капитана Ганоэ, который приветствовал меня в своей обычной сердечной манере, а его лицо прямо-таки светилось от счастья. Не дожидаясь, пока я засыплю его вопросами, он воскликнул:

– Что ж, Джек, опасность миновала. Капитан Баттелл пришел в себя. Он все еще очень слаб, но признаков лихорадки нет. Я попросил его не разговаривать, пока он не вздремнет еще раз, и он согласился при условии, что я позову вас. Ему нужна немедленная консультация.

– Я счастлив слышать такие хорошие новости! – воскликнула я. – Но что он сказал, когда понял, что находится в своей каюте, а вы сидите рядом с ним в качестве сиделки. Я испытываю настоящее женское любопытство по этому поводу и настаиваю, чтобы вы рассказали мне все подробности.

– Конечно, – ответил он. – Ваш интерес вполне естественен и будет утолен настолько, насколько позволит моя память. При его лечении я старался держать его в состоянии сна, пока он не наберется сил для умственных и физических усилий. Когда он проявлял признаки пробуждения, я понимал, что это от голода, и давал ему небольшое количество говяжьего отвара или укрепляющего сердце напитка, после чего он снова погружался в глубокую дремоту. Эти приступы полубессознательного состояния становились все более частыми по мере того, как он набирался сил, и наконец он открыл глаза и посмотрел мне прямо в лицо. Снова закрыв их, он, казалось, задумался, а затем, глядя на меня, сказал в своей обычной спокойной и неторопливой манере:

"Последнее, что я помню, – это то, что я пытался выбраться из канала, пробитого во льду небольшим потоком воды. Высота склона доходила мне лишь до подбородка, но я был так слаб, что не смог справиться. После этого мне, кажется, снились сны с воспоминаниями о вкусных пирах и возлежании на роскошных диванах. Я хочу, чтобы вы немедленно рассказали мне, как я попал сюда, в свои собственные покои".

– Я велел ему быть осторожным и не позволил себе вызвать ни малейшего волнения, пока он не наберется сил, а довольствоваться простым заявлением, что Джек заметил его приближение из своей обсерватории, и что мы немедленно отправились ему на помощь. "А теперь, – сказал я, – выпейте эту чашку говяжьего отвара, повернитесь на бок и вздремните еще немного".

Он выпил напиток и сказал: "Я сделаю все, как вы скажете, если вы согласитесь, чтобы Джек был здесь, когда я проснусь. Это дело величайшей важности – мы должны немедленно провести совещание. Мы должны быть готовы к расколу, и мне нужно многое вам сообщить".

– Произнеся это, он перевернулся на другой бок и вскоре крепко спал, а я пришел попросить вас зайти к нему в каюту. Поскольку он вряд ли будет спать долго, то нам лучше пойти немедленно. Природа скоро потребует упражнений для ума и тела так же настойчиво, как она требовала отдыха. Пойдемте.

Через десять – пятнадцать минут после того, как мы вошли в каюту капитана Баттелла, он проснулся, сразу же встал и сердечно пожал мне руку. От природы он был человеком немногословным, никогда не демонстрировал ни радости, ни горя, ни привязанности, ни гнева и обычно сохранял полное самообладание, но на его лице отразилось заметное волнение, когда он сказал:

– Мой дорогой Джек! Как удачно для нас с капитаном Ганоэ, что ты присоединился к этой экспедиции. Если бы не твоя забота, мы бы погибли, и, по всей вероятности, Ледяной король и вся команда были бы потеряны. Вы, безусловно, были нашим ангелом-хранителем и должны навсегда занять самое высокое положение в нашем уважении и привязанности.

– Я не заслуживаю особой благодарности за то, что сделал, – ответила я. – Мы здесь совсем одни, заключенные во льдах, и наша единственная надежда на спасение зависит от того, будем ли мы держаться вместе и помогать друг другу, в любое время и при любых обстоятельствах. Безопасность каждого человека зависит от безопасности всех остальных людей. Здравый смысл и наши общие интересы диктуют, что мы должны быть единым целым и понимать, что "травма одного – забота для всех". Нашим правилом поведения по отношению друг к другу должно быть: "один за всех и все за одного". Это единственный принцип, который по-настоящему разумные люди где бы то ни было могли применить, но здесь, на этом плавучем льду, где мы находимся, даже самые глупые должны быть в состоянии понять необходимость его использования. Поэтому, повторяю, я не заслуживаю особой похвалы, ибо, заботясь о безопасности других, я делаю единственное, что можно сделать для своей собственной безопасности. Забота только о самом себе, независимо от интересов других, свидетельствует о недостатке интеллектуального развития в той же степени, что и черствость сердца; а внимательное отношение к удобствам и интересам других свидетельствует об интеллектуальном развитии в той же степени, что и доброта сердца и любовь к нашим ближним.

– Ваша философия, – сказал капитан Баттелл, – как всегда верна; но еще лучше то, что вы на практике исполняете то, что проповедуете. Дай Бог, чтобы наш непутевый экипаж понял те очевидные истины, которые вы так часто излагаете. Они могли бы спасти себя от ужасной участи, и мы не остались бы без поддержки, ведь лед может разлететься на куски в любой момент. И раз уж речь зашла об этом, полагаю, мне лучше сразу рассказать вам, что с ними стало и почему я оказался во льдах в таком плачевном состоянии.

– И это как раз то, что нам очень хочется услышать, – сказал капитан Ганоэ, – но я решительно сдерживал это стремление, поскольку опасался лихорадки и возможного летального исхода, как результата вашего состояния и лишений. Мы, конечно, хотим услышать все о вашей экспедиции, о вашем экипаже и о том, что вы обнаружили. Но не стоит рассказывать об этом даже сейчас, если это вас хоть немного взволнует. Дело в том, что вы должны быть очень осторожны в течение нескольких дней, пока ваши силы полностью не восстановятся.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Баттелл. – Я не в первый раз оказываюсь на льдине, и прошлый опыт в какой-то степени подготовил меня к этому; кроме того, вы знаете, что я склонен быть стоиком и никогда не позволяю своим чувствам серьезно нарушать мое душевное равновесие.

– Тогда вперед, – сказал капитан. – Мы хотим узнать, что у вас на уме, и мы будем внимательно слушать. Если у нас возникнут вопросы или другие темы для обсуждения, мы сделаем это, когда вы закончите.

– Говорите тогда, когда дух подскажет, – сказал Баттелл. – Меня это не потревожит. Как вы, несомненно, помните, когда мы отправлялись в последнюю экспедицию, я стремился достичь открытой воды на западе и, по возможности, спустить лодки на воду и обогнуть этот ледяной остров по направлению к северу, насколько это возможно, чтобы иметь возможность вернуться в начале июля, внимательно следя за движением и состоянием льда и отмечая любые признаки его разрушения. Путешествие оказалось очень трудным, и только в конце июня мы достигли открытой воды, примерно в ста пятидесяти милях к западу от этого места. Мы обнаружили, что лед откалывается большими участками и отплывает от основного массива, что свидетельствовало о том, что ледяное поле было относительно неподвижно, насколько это было возможно при западном течении. Путем тщательного наблюдения я убедился, что он сел на мель где-то к северу, вероятно, у какого-то острова, и теперь колеблется на этой точке.

– Это заставило меня с еще большим нетерпением ожидать, когда мы спустим на воду наши лодки и проведем наблюдения вдоль берега ледяного поля, отлого уходящего к северо-востоку. Таким образом, исследуя его береговую линию, мы приближались к кораблю, и я думал, что мы сможем достичь преграды, на которую он сел, которая, как я полагал, находилась не очень далеко к северу от корабля и, вероятно, около соединения двух первоначальных ледяных полей. Я рассудил, что оно прижато к острову под влиянием северных течений и что можно ожидать, что все поле разойдется по этой линии, как только лед станет достаточно рыхлым, что даст нам возможность продолжать путь. Если такой разлом произойдет по линии этого стыка, то ледяное поле, подгоняемое северными течениями, разойдется в стороны, и нам останется только следовать за образовавшейся трещиной, чтобы выйти либо на сушу, либо в открытое полярное море. В любом случае мы будем в безопасности на ближайшую зиму. Наибольшую опасность для нас будет представлять падение льда, когда эти "берги" разойдутся, а это в значительной степени можно предвидеть.

– После тщательного исследования мы выбрали место, где, проложив короткую дорогу к урезу воды, можно было легко спустить лодки на воду. Когда я дал команду, люди с величайшей готовностью принялись за работу, и в кратчайшие сроки мы проложили наклонный путь, прекрасно оборудованный для спуска лодок на воду. Сначала мы выгрузили все самое важное, поскольку наши запасы были слишком ценными, чтобы подвергать их риску потери или повреждения. Очень скоро наши лодки без всяких происшествий покатились по волнам, а собаки и багаж были размещены на борту. Пока все это происходило, я заметил, что между людьми часто происходили какие-то обсуждения, но, как мне тогда показалось, это было связано с тем, что они с необычайной внимательностью относились к своей работе. Как только последний багаж был поднят на борт, мужчины заняли свои места за веслами с быстротой, которую я оценил как весьма похвальную. Затем наступила кульминация, которой я меньше всего ожидал. Том Браун остановил меня у настила и потребовал слова. Он сказал, что люди решили вернуться к цивилизации и что они предпочли бы, чтобы я пошел с ними и сохранил за собой командование.

– Я был поражен столь неразумным и позорным предложением покинуть корабль и сказал ему, что не верю, будто кто-нибудь из здравомыслящих людей решится на такое самоубийственное предприятие. Он ответил весьма категорично:

– "Тогда, если вы не верите моему слову, можете поговорить с людьми. Я выступаю только по их инициативе".

– И, сказав это, он быстро шагнул в лодку и потянул за собой планшир. Люди в лодках высунулись из них и остановились, словно желая послушать, что я скажу.

– Я объяснил им, что на таких хлипких лодках им совершенно невозможно добраться до цивилизации и что их провизии хватит не более чем на четыре-пять недель, а потом им придется смотреть в лицо голоду. Браун, выступавший в качестве официального представителя, ответил:

– "Мы приняли это решение сознательно и тщательно рассчитали, на сколько хватит провизии. Кроме того, у нас много боеприпасов, и мы наверняка сможем добыть немного дичи, а если дичи будет мало, мы убьем собак и засолим их".

– Затем я попробовал взять другой галс и обратил их внимание на товарищей, которых они бросили, и на неминуемую угрозу их гибели, как и их самих, если мы не будем держаться все вместе и не воспользуемся сделанными нами наблюдениями.

– "У них есть корабль, и они должны действовать на свой страх и риск", – сказал Браун. – "Мы же знаем, что нет никакой надежды на то, что корабль сможет выбраться из льдов, и предлагаем спастись, пока есть возможность, и вам лучше пойти с нами. Пусть капитан Ганоэ и его товарищи сами о себе позаботятся. В подобном случае мы не можем пойти на риск, чтобы спасти их. Мы намерены позаботиться о себе, и пусть они сделают то же самое".

Меня так взбесила эта хладнокровная речь, обнажившая, как оказалось, такую глубину вероломства, что я почувствовал, что едва могу удержаться от того, чтобы не открыть по ним огонь, и, очевидно, они опасались чего-то подобного, потому что, когда я повернулся, чтобы взять свое ружье, прислоненное к глыбе льда, Браун отдал приказ: "Готовсь!" – и мгновенно двадцать винтовок были направлены на меня, и он сказал:

– "Мы не хотим причинить вам вреда, но если вы не оставите свое ружье в покое, пока мы не выйдем из зоны досягаемости, я отдам приказ стрелять, и вас нашпигуют пулями, и вы не получите даже скудного удовольствия умереть вместе со своими друзьями на корабле, которые, как вы думаете, стоят для вас больше, чем весь экипаж".

– "Поступайте по-своему", – сказал я. – "Я не запятнаю свои руки вашей кровью и не буду нести ответственность за ту несчастную судьбу, которая ожидает вас в результате этого позорного и необдуманного предприятия. Я честно предупредил вас".

– Я наблюдал за ними, пока они не скрылись из виду, а затем начал свой путь к кораблю. Из еды у меня были только сухари и бекон, которые я всегда ношу с собой в рюкзаке на всякий случай. У меня, правда, был патронный ящик с патронами, и я мог убивать дичь, но, учитывая долгий путь и медленное продвижение вперед, запас был очень мал.

– Путешествие было ужасным, по воде и скользкому льду, зачастую на протяжении многих миль. Мне часто приходилось обходить пропасти и недоступные возвышенности. Когда я спал, то спал на тающем торосе. Я мог бы убить большое количество птиц для еды, но я чувствовал, что было бы самоубийством тратить свои боеприпасы на такую мелкую дичь. Поэтому я рискнул найти что-нибудь покрупнее. Изредка я убивал гуся, но был вынужден есть его сырым, поскольку у меня не было возможности развести огонь. Но я не боялся голодной смерти, пока хватало боеприпасов.

– Однако у меня были основания опасаться, что между мной и кораблем проломится лед, и это действительно едва не произошло, когда я впервые отправился в обратный путь. Когда я находился всего в нескольких сотнях ярдов от места, где были спущены шлюпки, позади меня откололась большая полоса береговой линии. Но теперь я думаю, что этот стремительный разрыв на западной границе был вызван сильным океанским течением, которое простиралось не очень далеко на восток. Однако я очень боялся, что меня может унести в неизведанный океан на ледяной глыбе, и, вероятно, по этой причине в первые несколько дней я напрягался больше, чем следовало.

– Я шел довольно неплохо, пока мои ботинки не прохудились, а затем ледяная вода словно парализовала мои конечности, и мое продвижение соответственно замедлилось.

– Мне часто казалось, что я должен упасть на лед и больше не двигаться. Но меня подбадривала мысль, что каждый шаг приближает меня к кораблю. Наконец мне удалось мельком увидеть ледяную гору, и это зрелище придало мне новые силы и мужество. Но мои боеприпасы были на исходе, и мне не хватало еды. Я часто падал от полного изнеможения, но снова поднимался и, шатаясь, шел к намеченной цели. Когда я подошел к каналу, где вы меня нашли, я попытался перебраться через него, но упал на дно. Я неоднократно пытался выбраться на эту сторону, но безуспешно. Остальное вы знаете.

– Я благодарю Бога, – сказал капитан Ганоэ, – что Джек обнаружил ваше приближение, и мы смогли прийти к вам на помощь. Потеря стольких членов нашего экипажа вызывает сожаление, но потеря вас была бы гораздо страшнее, поскольку ваш опыт необходим для безопасности всех нас. А сейчас вы должны немного подкрепиться и еще раз вздремнуть, и тогда, я думаю, с вами все будет в порядке.

– Я перекушу, – сказал Баттелл, – но у нас нет времени тратить время на сон, пока не начнется серьезная работа по подготовке к нашему освобождению. Как долго я здесь нахожусь?

– Чуть больше сорока восьми часов.

– Значит, мы не можем позволить себе промедления еще на два дня, чтобы приступить к работе.

– Вы считаете, что опасность настолько велика? – спросил капитан.

– Да, – решительно ответил Баттелл. – Мы находимся в конце арктического лета и в любой момент можем ожидать шторма и разрушения льда. Лед очень тонкий, и океанские течения, прижимающие это ледяное поле к какой-нибудь точке суши или подводной горе, могут в любой момент расколоть его на две части, и тогда мы будем вынуждены спасаться бегством.

– И что же вы посоветуете? – спросил капитан. – Скажите нам, что делать, и я прослежу, чтобы работы были начаты немедленно и доведены до конца так быстро, как только позволят наши немногочисленные силы.