Читать онлайн Стрелочник Судьбы

Глава 1. Накануне новой жизни

Тарелки стояли пустые, а мой стакан был полон лишь на половину трети, но я так и сидел, уставившись на клетки скатерти, и тщательно наслаждался моментом. Свет, запахи свежеиспечённой пиццы, пряных трав и кофе, ненавязчивая музыка – всё это действовало на меня успокоительно, и хотелось задержаться ещё. Было уже поздно; я знал, что скоро придётся выйти в темноту, перебежать через дорогу, победить тёмный лестничный пролёт к моей квартирке. Ну да, и приготовить всё на утро. Но мне хотелось остаться – не просто здесь, в траттории, а в самом этом вечере воскресенья, совершенно обычном, ещё на минутку-другую, прежде чем начнётся моя новая жизнь.

Я не особенно планировал начинать новую жизнь, но она случилась сама по себе. Как вообще отличить жизнь новую от старой, привычной? В моём случае всё поменялось, когда начали происходить всякие вещи. Число минимально запоминающихся событий, которые случились со мной за последнюю пару месяцев, определённо превзошло их количество за прошедшие десять лет. Как будто поезд, который обычно проезжал среди ленивых пастбищ и ферм, вдруг резко свернул на неровную, трясучую колею, откуда взгляду предстают невиданные картины.

Всё началось с последнего частного урока с Мартой Мартинс. Я любил заниматься с Мартой, несмотря на прозрачную, но почти осязаемую стену, которая разделяла наши поколения. Толковая и остроумная, по поведению – обычный подросток, она легко усваивала новые слова и конструкции. Всякий раз, собираясь что-то записать, она заправляла свои короткие рыжие волосы за уши, а когда наклонялась над столом – волосы снова падали ей на глаза, так что приходилось заправлять их снова, но меня это нисколько не раздражало. Марта была лёгкой ученицей, и мне даже не было досадно тратить целый час, чтобы доехать на поезде к ней и обратно. В конце концов, времени у меня хватало: в то время, кроме Марты, у меня не было других учеников.

Я только собирался объяснить домашнее задание, как Марта прервала меня на полуслове.

– А следующего раза не будет, мистер Миллман.

Пришлось поглубже вдохнуть. Всё вдруг стало расплывчатым, будто я вошёл с холодной улицы в комнату, и у меня запотели очки. Но на сей раз дело было не в очках: это мои мысли затерялись в тумане. Марта тем временем продолжала объяснять, что родители больше не хотят, чтобы она изучала итальянский, и настаивают, чтобы дочь занялась французским.

Ну вот. Всё покатилось в никуда.

Дело в том, что у меня уже месяц был долг за квартиру, а ещё надо было чем-то питаться. Фрилансерская жизнь постепенно убивала, а вовсе не делала меня сильнее. Заказов на переводы какое-то время тоже не присылали, а без Марты у меня не останется и преподавательской работы, даже репетиторства не будет. Стоял конец лета, и никому не хотелось учить языки, да я и не стал бы никого судить за это. Понятно, что всем хотелось зависать с друзьями, надевать новые теннисные туфли и носиться в них, наслаждаться свободой и всеми прелестями летних каникул. Да я, чёрт возьми, и сам бы так хотел, если б не надо было зарабатывать на жизнь.

– Французский? А почему французский? – выдавил я из себя, стараясь не показывать отчаяния.

– Мы переезжаем в Европу в следующем году, – ответила Марта. Я сглотнул странный холодный комок, который всплыл у меня в горле.

– Почему все едут во Францию? – сорвалось у меня с языка. Было понятно, что мой вопрос совершенно идиотский, но сдержаться мне не удалось.

– Да фиг знает, во Франции клёво.

Конечно, во Франции клёво. Франция – по всей видимости – лучше любой воображаемой страны. Поэтому все и уезжают туда. От меня.

– А что твой парень? Ты всё время про него рассказывала, мне показалось, что он для тебя важен. Сильно расстроился, наверно.

– Пока ему не сказала, – безразлично ответила Марта. – Ну, тут останется. Мистер Миллман, а вы знаете Языковую школу «Гринвич»? Она хорошая?

Меня даже удивило, как Марта лишь мельком упомянула своего парня, как будто он предмет какой-то, максимум – гном садовый, и беспечно переключилась на другую тему, которая волновала её куда больше. Похоже, в эту школу родители и записали Марту изучать французский. А может, и нет. Я обоснованно решил, что это не моё дело.

– Не имею понятия, – честно ответил я. Мне и правда не приходилось слышать ни о какой школе «Гринвич».

– Окей. – Она неловко потёрла плечи. – Тогда удачи вашим остальным ученикам.

«Да нет у меня никаких других учеников!» – заорал я у себя в голове. Но в этом не было Мартиной вины, поэтому я предпринял ещё одну попытку проявить поддержку и внимание. Я сказал, что мне приятно было работать с Мартой и что я желаю ей всего наилучшего. Это была чистейшая правда.

Выходя, я закрыл дверь так бережно, как только мог. Снаружи дом Мартинсов выглядел, как огромная стеклянная клетка. Моё отражение в холодной поверхности двери смотрелось мрачным, и ему, казалось, совсем не было дела до того, как я пристально разглядываю его в последний раз.

*

Последующие недели слились в знакомое чувство, что ничего не двигается с места. Мой электронный почтовый ящик наконец-то благословило прибытие парочки заказов на переводы, так что время дня я проводил, занимаясь ими, а вечера оставлял на долгие прогулки. Погода балансировала на грани между терпимой и ужасной, и временами мне вообще не хотелось выходить на улицу, но это был единственный способ поправить здоровье моей затёкшей спины и уставших глаз после долгих часов сидения перед экраном. Я послушно выпинывал себя из дома и позволял поезду своих мыслей отправляться в случайно выбранных направлениях, глядя, как его красные огоньки растворяются в вечерней мороси.

Одного направления я всячески избегал, но мысли непременно возвращались туда. Надо было понять, что мне делать дальше. И загадка крылась не в плате за квартиру, которую я так до сих пор и не внёс, и не в том, где взять еды, или на что там мне были нужны деньги. Дело было совершенно точно не в этом.

В один из таких вечеров я следовал обычным маршрутом, который включал в себя несколько моих излюбленных мест для думания, ранжированных по пешей доступности и общей убогости района. Я только успел пройти мимо заброшенного парка, как меня осенило: у меня жалкая жизнь не потому, что я сижу без денег. Жалкая жизнь у меня потому, что я не могу себя полезно приложить к чему-нибудь. И мне не просто хотелось быть полезным – это было мне жизненно необходимо.

Вскоре у меня зазвонил мобильник. Я остановился рядом с детской площадкой, где никто меня не слышит.

– Pronto?1 – сказал я в трубку. Это была моя фирменная реакция, призванная отпугнуть любого, кто звонит с недоброй целью.

– Могу ли я поговорить с мистером Миллманом?

Я не узнал ни номера, ни голоса на том конце, но у меня всегда была надежда, что звонящий предложит работу. После краткой паузы было решено признаться, что это я.

– Слушаю. Чем могу помочь?

– Это Белла Мёрфи из старшей школы Ленсон. Мне дала ваш номер миссис Мартинс, вы занимались с её дочкой Мартой. Она сказала, что вы преподаёте итальянский.

Я признался и в этом тоже.

– Вам было бы интересно преподавать учащимся старших классов?

Когда я повесил трубку, ещё некоторое время до меня доходила суть разговора. Как и всегда, когда мне требовалось поразмыслить о чём-то без отвлечений, я пошёл слоняться вокруг железнодорожного вокзала. Водоворот мыслей у меня в голове бурлил так неистово, что, даже обойдя вокзал несколько раз, я так и не мог решить, стоит ли соглашаться на эту работу. Если меня возьмут, то я потеряю немалую часть своей свободы; только подумать, что мне придётся соблюдать расписание, а может, и вставать рано утром, чтобы приехать в школу Ленсон! Не то чтобы мне так нужна была эта свобода, но я к ней привык. А если я не устроюсь туда, то моя жизнь останется таким же бесцветным болотцем, как в последние десять лет. Я не был уверен, что хочу так. И мне было совершенно не понятно, что дальше делать.

А потом…

Нет, мне нельзя рассказывать об этом.

Глава 2. Увидимся в октябре

– Ещё что-нибудь? – спросил Бенни.

– Нет, спасибо, мне хватит. Пора идти.

– Это уже завтра? Твой первый день там?

– Ага.

И правда завтра. Я и не ожидал, что целый месяц пролетит так быстро.

Всего тридцать дней назад я стоял в кабинете в старшей школе Ленсон, разрываясь между стереотипом, что нужно смотреть в глаза своему собеседнику, и первобытным инстинктом, который велел мне ни в коем случае этого не делать. Она не предложила мне присесть; уже сам этот факт не обещал особо приятного разговора, и мой рефлекс «бей или беги» мог вот-вот сработать. Я заметил, что она тоже разговаривает стоя: высокая, представительная, похожая на разрастающуюся тень. На столе перед ней стояла жёлтая сумка, глянцевая, как пластик – от её вида меня аж перекосило. Надеюсь, лицо не слишком выдало меня.

– Я Белла Мёрфи, мы разговаривали с вами по телефону, – сказала она. – Полагаю, моё имя очень легко запомнить. Это же «красавица» на итальянском?

Мне трудно было сказать, к чему это она – просто к тому, что я пришёл преподавать итальянский и это было всё, что ей про меня известно, или это такая шутка, не похожая на шутку. Может, кому-то завуч Мёрфи и правда казалась красавицей – в конце концов, в каждом человеке своя красота, – но её заявление было настолько не к месту, что меня даже передёрнуло. Не помню случая, когда мне вот так, всем сердцем, хотелось не знать, что означают итальянские слова, а то слово, о котором шла речь – и подавно.

– Я отвечаю за школьную программу и буду следить за вашей работой, – наконец дошла до сути Мёрфи.

Я решил пойти безопасной дорожкой и ответил общими словами, как мне приятно встретиться с госпожой Мёрфи лично. Так я чувствовал себя безопаснее перед надвигающейся лавиной вопросов, которые вызывали у меня ужас, хоть я и понимал, что от них не убежать.

– Так, и что мне нужно знать? – спросил я, добровольно вызывая на себя все возможные беды.

– Это мне нужно много что узнать. – В её тёмных глазах сверкнула искорка обвинения. – У вас в письме говорится, что ваш опыт работы в старшем школьном звене несущественен.

Ну всё. Моя карьера сейчас закончится, даже не начавшись.

– Точнее, у вас его вообще нет!

Это было верное наблюдение, и всё же оно сразило меня, как удар кулаком в грудь. Всё правда: я никогда до этого не преподавал в старшей школе, и вообще ни в какой школе не работал, и что с того? Всем надо с чего-то начинать. Я помнил учителей, у которых были и квалификация, и опыт – как оказалось, опыт только в сфере педагогической бездарности, несмотря на все их дипломы и годы практики, которые украшали их резюме.

– Неужто вы ставите опыт выше знаний? – Я принял защитную позицию, хоть и сознавал, что мудрее всего было просто согласиться с Мёрфи.

– Вы грубо себя ведёте, мистер Миллман, – ответила она, глазом не моргнув.

Вот с этим я согласиться не мог. Пусть я и провалил экзамен на дипломатию и этикет, грубым я точно не был.

– Конечно, мы ценим знания, – уже спокойнее сказала она. – Но опыт важен.

С этим трудно было поспорить. Пришло время переводить разговор в более оптимистическое русло, пока не стало слишком поздно.

– Я буду стараться, – сказал я, но не был уверен, что вышло достаточно ободряюще, и ещё добавил: – Можете на меня положиться.

– Надеюсь, – кивнула Мёрфи, на этот раз менее враждебно. – Мы берём вас на работу потому, что…

Она замолкла, подбирая слова, но то, что я уже услышал, вызвало во мне надежду. Меня берут на работу?

– …потому что в городе действительно не хватает преподавателей итальянского. А нам сейчас очень нужен учитель.

Я даже поверить не мог своей удаче.

– У нас в школе Ленсон есть специализация по искусству. И она будет неполной, если не давать учащимся представления об итальянском языке, вы же знаете, мировая культура стольким обязана итальянским мастерам…

На это я охотно закивал, показывая, как сильно мне близка эта мысль.

– А ваши бывшие ученики дали хорошие рекомендации, – заключила она.

– Очень мило с их стороны, – осторожно сказал я. Это Марта меня порекомендовала? Или кто-то ещё? Внезапный прилив благодарности почти что вызвал у меня улыбку, но я тут же прервал эту операцию, опасаясь, что улыбка окажется неуместной.

– Мы назначим вам испытательный срок, – сказала Мёрфи. – Один месяц, начиная с первого понедельника октября. Потом посмотрим, получилось ли у вас завоевать любовь учеников…

Любовь? Я никогда не думал, что работа в школе может быть связана с любовью. Полюбят ли меня? И вообще когда-нибудь меня «любили» ученики? Как учителя, или как человека? Ясное дело, Мёрфи употребила это слово очень поверхностно. В школе «любовь учеников» наверняка сводится к тому, какой процент моих уроков они пропустят, и будет ли им за это стыдно или нет.

– И ещё доверие школы, – добавила завуч Мёрфи.

Конечно. Мне придётся доказать, что я достоин места в платёжной ведомости. Но я просто хотел быть полезным, видеть, что мой труд приносит реальные результаты, а вовсе не доказывать свою полезность кому-нибудь ещё.

– Кстати, я посмотрела примерные планы уроков, которые вы мне послали на электронную почту.

– И что вы о них думаете, госпожа Мёрфи? – спросил я, уже представляя у себя над головой тёмные облака, которые сейчас зальют меня холодным ливнем и закидают убийственными молниями.

– Их можно использовать.

И всё?

– Я бы дала вам пару советов, но мне надо бежать, – сказала Мёрфи, напряжённо разыскивая что-то в жёлтой сумке. – Увидимся в октябре.

*

– Как-то быстро наступил октябрь, – сказал я. Бенни улыбнулся.

– До сих пор не могу поверить, что ты пошёл на такую работу, – с усмешкой заметил он. – Помню, ты клялся, что ни в жизнь не пойдёшь преподавать в школу.

– Люди меняются. – Это прозвучало резковато, так что я поспешно добавил, «наверно». – Один человек, которому я доверяю, сказал, что стоит пойти, вот я и пошёл.

– Понятно, – с сочувствием сказал Бенни. – Ну, удачи тебе. От этих ребят у кого угодно крыша съедет, так что береги свои драгоценные мозги.

– Не такие уж они драгоценные, как раньше, – вздохнул я. Но мне не хотелось, чтобы Бенни бросился меня переубеждать, и я срочно сменил тему. – Вот бы все ученики были как ты, Бенни.

– Вот бы все учителя были как ты, Бэзил. – Хоть Бенни и ответил комплиментом на комплимент, было видно, что он и правда так думает. – Мне бы никогда не пройти то обучение бариста, если бы не ты.

– Так я для себя это делал. Чтобы мне гарантированно кто-нибудь мог сварить вкусный латте в любое время суток.

Бенни посмеялся, но ему было очевидно приятно.

– Кстати! Как тебе пицца, понравилась?

Я на секунду замер, подбирая подходящую степень честности.

– Отличная, как всегда, но…

– Что такое? – Спокойное лицо Бенни мигом преобразилось. – А что было не так с этой Quattro Stagioni?

– Ну, во-первых, в меню опечатка. – Я решил сказать всё, как есть. – В слове stagioni не нужна вторая G.

– Упс, скажу боссу. – Теперь Бенни выглядел виновато, хотя лично он к печати меню не имел никакого отношения. Я терпеть не мог моменты, когда приходилось выбирать: избавить друга от пары неловких секунд или восстановить нарушенную языковую справедливость? Обычно я воздерживался от комментариев, но в этот вечер меня переполняло предчувствие большого жизненного поворота, что и привело к повышенной лингвистической честности. Мне уже стало немного стыдно за это.

– Слушай, я просто сегодня чуть на взводе. Пицца была и правда хороша. Просто есть одна штука, которую я не выношу в пицце.

Бенни был озадачен.

– У вас пекарь новый? – спросил я наугад и не ошибся.

– Ага! – слегка удивлённо закивал Бенни. – С четверга. Марко в отпуске на месяц, поехал проведать семью. А ты как знаешь?

– Там был базилик.

– Блин, точно. Я забыл ему сказать. Бэз, прости, пожалуйста.

– Ерунда. Я просто свои навыки дедукции проверяю. – Гордиться было нечем, и всё же у меня вызвала определённую гордость эта неожиданная догадка.

– Твои навыки дедукции на высоте. Чем дальше, тем лучше. – Бенни искренне улыбнулся, как и всегда. – Ну что, счёт?

Только сейчас я осознал, что ко мне не подходила официантка и Бенни сам принял мой заказ, хотя это совсем не его работа.

– Я думал, бегать со счетами не входит в твои обязанности.

– Просто сегодняшняя официантка – дочь Марко, так что она тоже уехала, – пожал плечами Бенни. – Да мне не сложно. Даже в радость поболтать с гостями.

– Хорошо тогда. – Эта черта в Бенни вызывала у меня восторг: когда речь заходила о работе, он всегда был в своей тарелке, никогда не жаловался и не высокомерничал. Если что-то надо было сделать, он просто делал. – Тогда давай счёт!

– Subito2! – откликнулся Бенни уже на пути к барной стойке. Ему нравилось вставлять время от времени фразочки на итальянском, от чего атмосфера итальянской забегаловки становилась ещё приятнее. И потом, так он демонстрировал, что помнит наши уроки. Мне было радостно видеть его в тёплом свете зала всякий раз, когда я приходил сюда: и то, как он ловко управляется с кофемашиной, и как он вкладывается в каждый напиток и в жизнь траттории, хоть и проработал тут уже несколько лет. Я надеялся, что однажды Бенни будет заправлять этим местом или откроет свой ресторан, и не сомневался, что он бы далеко пошёл в жизни, даже если бы мы не встретились. Но я оказался одним из счастливчиков, кто помог ему на этом пути, – и этим я тоже гордился.

– О, Бэзил, привет! – услышал я голос от витрины с выпечкой. Меня охватило смешанное чувство тепла и неловкости. Встреча была неизбежна.

Так что я просто двинул туда.

Глава 3. Банановые булочки и карамельные капкейки

– Добрый вечер, Дана, – поприветствовал я.

Она посмотрела на меня с теплом, но в её взгляде сквозил неминуемый вопрос.

– Так когда вы зайдёте за деньгами за квартиру? – как ни в чём ни бывало поинтересовался я.

– Когда зайду? Надо бы ещё вчера! – рассмеялась она, прикрывая рукой свою немолодую, но очаровательную улыбку. – Сегодня же второе октября?

– Да…

– Но? – Она снова улыбнулась, выжидающе глядя на меня.

– Мне всё ещё не заплатили за переводы, так что…

Больше объяснений не потребовалось. Дана сразу же всё поняла.

– Ничего страшного, Бэзил. Ты за десять лет ни разу не забыл заплатить. Так что дело подождёт.

Я был безмерно благодарен.

– Вы – лучшая хозяйка в мире.

– Мне просто нужен человек, который умеет переводить настоящие итальянские рецепты!

Это была правда, но неполная: у Даны наверняка были и другие причины терпеть перепады в моём платёжном расписании. Я согласился, изобразив особо драматические чувства по этому поводу, и мы оба рассмеялись, как старые друзья.

– Волнуешься насчёт завтра?

Дана, как всегда, была любезна. Лучше бы было наоборот. Лучше бы она не задавала мне единственный вопрос, который мне не хотелось слышать в этот вечер.

– Конечно. Я в ужасе, как тот турист, что случайно напоролся на племя каннибалов и мысленно готовится быть съеденным.

– Да нет же, Бэзил! Это просто дети. Они не съедят тебя вот так сразу. Почему в ужасе-то? Это даже не студенты колледжа.

– Потому и в ужасе. – Я всё ещё мысленно просчитывал, как убежать от этой темы.

– Не говори так, Бэзил. Разве ты не хотел заниматься чем-то достойным? – Сейчас Дана говорила точь-в-точь, как моя мама. – Быть учителем в школе – это служение обществу.

Да, я хотел быть полезным. И скоро стану полезным. Если я сам этого не чувствую, может, хотя бы другие будут так думать обо мне?

– Мой внук, кстати, ходит в эту школу. Он будет рад такому учителю.

– Не уверен, – сказал я. Совсем не хотелось вызывать у людей излишние ожидания, а потом стараться их оправдать и соответствовать образу «хорошего учителя»: сначала Бенни наградил меня этим званием, а теперь и Дана.

– Главное, не позволяй им слопать тебя, пока не переведёшь мне тот рецепт. Если я всё правильно помню, ты обещал перевести страничку про истинную карбонару.

– Если я всё правильно помню, вы обещали мне её послать по электронке, – отпарировал я.

– Дружок, мне так стыдно, но я в компьютерах полный ноль.

– Ну тогда принесите сюда и оставьте у Бенни, я потом посмотрю.

Вечер неумолимо спускался на нас, и я решил, что это самый подходящий момент, чтобы начать всё-таки уходить отсюда – особенно теперь, когда я получил свою индульгенцию по поводу денег за квартиру.

– А вы какими судьбами тут, Дана? Вас манят скидки на булки поздним вечером? – Я особо подчеркнул слово «поздний».

– Да ты про меня лучше знаешь, чем я сама! – Дана определённо была в добром расположении духа, и почему-то от этого мне показалось, что и у меня всё сложится хорошо. – Кстати говоря, что мне взять? Брусничных маффинов не осталось.

– Peccato3, – посочувствовал я. Дана любила брусничные маффины больше всей остальной выпечки. Может, я и правда слишком много знаю о других людях?

– Всё бормочешь на своём итальянском! Лучше бы помог мне выбрать, – шутливо возмутилась Дана. – Помнишь, как тогда? Ты ещё мне сказал взять карамельные капкейки вместо банановых булочек.

Было дело. Несколько дней назад я заметил, как Дана просто приклеилась взглядом к витрине с выпечкой. И я бы ни за что не стал вмешиваться, если б не то неосязаемое, светло-голубое свечение, которое её окружало и которое я видел, даже несмотря на тёплый свет от свисающих ламп. «Что ты думаешь, Бэзил? Не могу решить, они все такие вкусные», – сказала она в тот вечер. Ход времени остановился, и пришла пора делать то, что я должен. Я не вправе был оставить без внимания голубое свечение.

Я осторожно спросил, какие у Даны варианты, и она ответила: «Банановые булочки». Свечение не изменилось. Я прикрыл глаза ладонями – всё равно ничего.

«Карамельные капкейки тоже выглядят неплохо», – сказала Дана, поразмыслив, и я сразу увидел, как воздух вокруг неё засветился особым оттенком зелёного: светлым, как лайм, сладким, немного пульсирующим.

Вот и правильный ответ.

«Думаю, определённо стоит взять капкейки», – сообщил я свой вердикт.

– И я должна тебя поблагодарить, Бэзил! – воскликнула Дана; видимо, она таки последовала моему совету. – Миссис Доннербаум рассказывала, что в тот день взяла банановые булочки и отравилась!

– С чего вы взяли, что это из-за булочек? – Рядом с нами внезапно нарисовался Бенни. – У нас всё свежее. Это она сама какую-то ботву приготовила.

– Вот видите, Дана, мне надо верить. – Я решил не поддерживать закипающий спор. – Плохих советов не даю.

– Но как ты это делаешь, Бэзил? Это магия какая-то?

– Да вряд ли. Но… я правда не могу сказать, как я это делаю.

– Слушайте, Дана, у нас выпечки почти не осталось, – выручил меня Бенни. – Как насчёт этих пончиков с корицей?

– Бэзил?

Дана посмотрела на меня крайне серьёзно. Голубого свечения не наблюдалось.

– Сегодня берите хоть что, – ответил я. Посмотрел на то, как Дана согласилась купить пончиков, к огромному удовлетворению Бенни. Я был рад, что мой совет не потребовался, и двинул к дверям. На все пожелания удачи, которые летели в мою сторону, я только отвечал, что завтра заскочу и всем всё расскажу про первый день в школе; потом ускорился, потому что надо было успеть подготовиться, и как можно лучше.

Это дело заняло у меня немало времени, и, закончив, я сразу же лёг спать. Всё, что я помню дальше – как я стою у дверей класса на следующее утро, бок о бок с завучем Мёрфи.

*

– Как ваше самочувствие, мистер Миллман? Готовы продемонстрировать свою блестящую методику?

Мёрфи выглядела чуть дружелюбнее, чем в прошлый раз, и было не ясно, есть ли в её словах сарказм или она правда так думает. Я натянул на лицо свою убогую профессиональную улыбку и сказал:

– Безусловно.

Мне не хотелось смотреть ей в глаза – хотя бы до тех пор, пока не проведу урок, так что я старался смотреть куда-нибудь ещё: на свои ботинки, на доску объявлений, на лица редких школьников, которые спешили по коридору.

Одна из них не спешила. В тяжёлых ботинках, она ступала немного неуклюже, но при этом проплыла мимо нас легко. Её хрупкие плечи скрывала большая, не по размеру, джинсовая куртка. Ни ботинки, ни куртка не были мне знакомы, но, увидев её лицо, я онемел от удивления и боли. Я знал: это не может быть та, о ком я подумал. Это не могла быть она, но…

Я не мог оторвать глаз от её лица, потом – от её худенькой фигуры, пока она не затерялась в негустой толпе.

– Мистер Миллман! Вы меня слышите? Пора начинать урок! – голос завуча Мёрфи зазвенел у меня в голове, как огромный колокол.

Но я застыл на месте. И я просто не мог не задать вопроса, который невыносимо мучил меня.

– Госпожа Мёрфи? Вы знаете ту девушку?

Глава 4. Первый понедельник

Завуч Мёрфи неприятно посмотрела на меня: лицо её выражало смесь удивления с отвращением. Очевидно, мысль, что я могу спрашивать про какую-то школьницу вместо того, чтобы полностью сконцентрироваться на предстоящем уроке, была совершенно несовместима с её картиной мира. Наконец она ответила:

– Не знаю, не видела её раньше. Наверно, новенькая.

Я стал переваривать это сообщение. Оно совершенно не давала ответа на вопрос, который изводил меня на самом деле.

– А что, вы сами её знаете? – теперь наступила очередь Мёрфи допрашивать меня.

– Нет. – И это было правдой. – Просто она мне кое-кого напоминает.

Всё так: она напомнила мне человека, которого я знал даже слишком хорошо. Когда я осознал, насколько глупо среагировал, мой изначальный шок сменился неловкостью. И всё же сходство между ними было неоспоримо. Пара глубоких вдохов, и я решил, что не стоит себя винить в том, как глупо я замер на месте.

– Урок вот-вот начнётся, – легонько подтолкнула меня Мёрфи, и мы вошли в класс.

– Доброе утро, уважаемые учащиеся, я с радостью представляю вам мистера Бэзила Миллмана, вашего нового учителя итальянского языка, – торжественно объявила завуч Мёрфи. Меня охватило чувство собственной важности и жалкости одновременно, так что я просто покивал, пока она заканчивала свою недлинную речь о том, как сильно надеется, что ученики оценят наши занятия. После этого завуч ушла, и я остался один на один с толпой подростков.

Я чуть ближе придвинулся к точке, которая по моим расчётам должна была быть центром доски, и для спокойствия схватился за справочник по грамматике. Это сработало. Мне всегда с трудом давался первый день чего бы то ни было – он же период, когда мне надо было доказывать свою ценность. Но как её доказать? Я и сам не был уверен в своей ценности. И потом, что сочли бы ценным ученики? Чуть подумав об этом, я решил, что ученикам наверняка захочется видеть учителя, который врубается в собственный предмет.

– Buongiorno, cari amici, – сказал я.

Никто не отреагировал на моё приветствие. Класс оказался небольшим: я увидел человек двенадцать учеников, разбросанных по большой классной комнате. Некоторые слушали, другие чем-то занимались в своих телефонах. Ни на ком не было школьной формы, и общая расслабленная обстановка привела меня к мысли, что «дух художественной свободы», который на сайте школы Ленсон был заявлен как часть школьной миссии, действительно существует. Кроме того, по отсутствию реакции я вычислил, что никто из учеников не говорит по-итальянски и даже не пытался его когда-нибудь учить.

– Иными словами, доброе утро, дорогие друзья!

Некоторые ученики продолжали глазеть на меня, но большинство не проявляло интереса. Я был рад уже тому, что они не болтают друг с дружкой. Снова осмотрев класс, я обнаружил лишь печального вида растение в громоздком горшке, надёжно спрятанное в углу от солнечного света. Растение вызывало у меня куда больше сочувствия, чем ученики, которых принудили заняться таким, по всей очевидности, неувлекательным предметом.

– Запишу это на доске, – сказал я и, обернувшись, обнаружил, что доска сплошь покрыта математическими уравнениями. В виде этой доски я столкнулся с печальной реальностью: у меня в воображении учителя и ученики всегда мыли доску перед тем, как придёт следующий класс. От этой иллюзии пришлось срочно отказаться.

– Что это тут у нас такое? – спросил я, надеясь вызвать какую-нибудь ответную активность, а может, и дать себе время, чтобы окончательно принять провал всех моих ожиданий. – Наверно, у кого-то тут была математика.

Я сказал это вслух с той же целью: немного растопить лёд, чтобы люди начали говорить.

– Так это же очевидно, – сказала полненькая светловолосая девочка. Её рыжая соседка охотно засмеялась над комментарием. Было ясно, что в жестокой игре социального взаимодействия они играют за одну и ту же команду.

– И правда, – согласился я. Что я тут вообще делаю? – Как вы уже знаете, меня зовут Бэзил Миллман. Mi chiamo Basil Millman. Так мы представляемся по-итальянски. Можете записать, если хотите.

Маркер в руке жёг мне пальцы; я старательно выписал корявые буквы на доске. Большинство учеников быстренько записали слова в тетрадки, но некоторые так и продолжали меня игнорировать. Я напомнил себе, что стопроцентный результат по статистике недостижим.

– Теперь мне бы хотелось, чтобы каждый из вас попробовал представиться. Так я узнаю все ваши имена.

В книге по методике было написано, что это эффективный педагогический приём.

– Mi chiamo Laura, – с готовностью ответила рыжеволосая девочка. В её внешности всё кричало, что человек хочет внимания: ярко-рыжий цвет шевелюры, выбритый висок с одной стороны, макияж, слишком яркий для школы. Похоже, у Лоры не было проблем с ощущением собственной ценности.

– Mi chiamo Lucy, – сказала её соседка – та самая девочка, которая поставила на моём замечании про урок математики штамп «Это очевидно». В её взгляде читалось, что она подозревает что-то нехорошее. Может, это не имело отношения лично ко мне, но мой внутренний контроль сразу усилился, и это мне совсем не нравилось. Впрочем, учеников не выбирают, так что я перешёл к опросу других ребят.

Все ученики, даже те, кто был по-прежнему погружён в телефоны, повторили формулу «Mi chiamo…» без труда. Я пытался извлечь как можно больше из их краткой самопрезентации, но все попытки что-то о них узнать были так же эффективны, как бегание под дождём с кофейной кружкой в надежде набрать воды.

Передо мной сидела дюжина личностей, все наполовину бодрые, наполовину уснувшие. Кто-то из них мог быть внуком Даны – если он вообще в школе в этот день. Был опрятный, активный мальчик по имени Дэниел с ярко-синими волосами – мне стало крайне любопытно, как ему пришла идея покраситься в такой цвет. Его сосед Джейми не переставая зевал и вообще демонстрировал все симптомы острой нехватки сна. Ученик, которого звали Эмери, был похож на местный фонтанчик радости: он озвучил своё имя с такой открытой душой и широкой улыбкой, что я сразу представил, что он всеобщий любимчик. Девочка, которая всё время смотрела в свой смартфон, сказала «Mi chiamo Lily», не переставая что-то набирать на экране. Я пытался запомнить всех: Нелли, которая рисовала в блокноте, и Лассе, чьё скандинавское имя подходило к его очень бледной коже. Кстати, волосы у него были кислотно-зелёные. Может, эти ребята проиграли какой-то спор? Или просто хотели выглядеть богемно? Ещё за партами сидели обаятельный Рон с африканскими дредами, и его соседка, тихоня Амалия, и другие ребята, чьи имена сразу выветрились у меня из памяти. Информации поступало много, я уже чувствовал, что перегружен, но надо было продолжать.

– Perfetto! Превосходно! – сказал я и на итальянском, и на английском, чтобы ребята увидели и запомнили общий латинский корень. – А теперь не могли бы вы ответить на один вопрос? Для чего нам изучать итальянский?

Это был простой способ обсудить цели обучения, задать направление нашему курсу и всякое такое. Я думал, что ребята поделятся ценными идеями, а я потом придумаю задания, которые эффективнее всего помогут им достичь своих целей. Ведь любой разумный учитель так бы и сделал, правда?

– Без понятия, – сказала Лили – так её зовут? – наконец оторвав глаза от экрана. – Мне кажется, он нам вообще ни к чему.

Такого ответа я не ожидал.

– Правда? – только и смог сказать я. – Peccato. То есть жаль, что вы не хотите открыть свои умы и сердца великой итальянской культуре, которая подарила вам столько шедевров.

Пожалуй, это прозвучало слишком воспитательно, но я не мог скрыть удивления. Конечно, я слышал, что молодёжь не хочет ничему учиться, но до сего момента в это не верил.

– В таком случае, ваша очередь задавать мне вопросы. – Это был рискованный путь, ведь нельзя быть готовым ко всему. И всё же я пошёл на этот риск.

– В смысле? Вообще любые вопросы? – спросил Лассе, совсем не излучая уверенности.

– Всё, что хотите узнать. – Я попытался сказать это ободряющим тоном.

– Мистер Миллман, а вы женаты? – внезапно спросила Лора с другой стороны классной комнаты.

Сотня печальных тромбонов загудела у меня в голове. Женат ли я? Не на такие вопросы я планировал отвечать на занятии. Oddio4.

– Я ожидал вопросов на тему нашего урока, – сказал я так твёрдо, как мог. – Вообще да, я был женат, но поубивал всех своих жён. А что, можете предложить новых кандидаток?

Половина класса, включая Лору, оценила шутку. Часть ребят, однако, посмотрела на меня с недоверием.

– Шучу. Не женат. Следующий вопрос.

– А вас зовут Бэзил потому, что вы любите базилик? – Это Рон. Если б не его обезоруживающая улыбка, меня бы порвало на месте: этот вопрос я ненавидел всей душой.

– Как вам сказать… Не особенно. Знаете, если я говорю по-итальянски, это не значит, что я должен любить всю итальянскую еду. Или там ингредиенты всякие.

Класс внимательно слушал, некоторые даже с энтузиазмом.

– Вообще это долгая история. Моя мама с ума сходила по итальянским травам, когда была беременна. Если хотите забавный факт, то сестру мою зовут Мента.

– Мента как мята? – лицо Дэниела осветила догадка. Похоже, у парня были задатки лингвиста; это дало мне надежду. Я даже не расстроился, когда его сосед отреагировал очередным широким зевком.

– Именно! – сказал я. – Родись я девочкой, меня бы назвали Розмари.

Это вызвало улыбку ещё у нескольких учеников, и моё чувство безнадёжности по сравнению с началом урока приуменьшилось.

– Может, у вас есть какие-нибудь… менее бессмысленные вопросы? Что-нибудь про наш урок, например?

– А где вы изучали итальянский? – обрушилась на меня Люси.

Лора поддержала её:

– Вы же не носитель? А мы надеялись, что у нас будет преподавать носитель.

– Как нам знать, что у вас хороший уровень? – напряжённо добавила Люси, скрестив руки на груди, как будто она защищает целое маленькое государство.

Я пожал плечами.

– В университете изучал. У меня была специальность – романские языки.

Девочки поглядывали на меня с осуждением, будто я самозванец какой-то. Может, я самозванец?

– Бесспорно, у носителей знание языка более глубокое, но редко встретишь носителя, у которого хорошие познания в теории, – начал я объяснять, едва не срываясь на ругань. Кто эти люди, чтобы меня допрашивать? Да я готов поспорить, что кто-нибудь из них и имя своё без ошибок не напишет. – К тому же, носители языка не проходили через процесс научения, будучи уже взрослыми, а я проходил. Так что могу поделиться с вами лайфхаками.

Даже теперь я не знал, достаточно ли убедительно это звучит. Пришлось прибегнуть к последнему аргументу.

– В любом случае, я тут на испытательном сроке. Если вам не понравится, меня просто не примут на работу.

Похоже, искать милосердия учеников тоже было плохой идеей. Где же взять волшебный ключик к взаимопониманию?

– А можно я тоже спрошу? – вдруг обратилась Нелли.

Я кивнул.

– Что за книжку вы всё время берёте со стола и кладёте обратно?

И правда, я всё ещё стоял, уцепившись за свой справочник по грамматике, как будто тону, и потрёпанный томик – единственное, что держит меня на плаву. Помимо того, это было священное сокровище, которое я поклялся защищать, единственный предмет, который я пронёс с собой через годы и который с недавнего времени хранил мой самый большой секрет. Поэтому не стоило сильно о нём распространяться.

– Это… просто мой старый справочник по грамматике. Очень полезный, кстати. Рекомендую.

Этого хватило, и я вздохнул с облегчением. Тем временем дверь класса распахнулась, и я застыл: мысль, что завуч Мёрфи снова пришла и увидит, что за первый урок я достиг примерно ничего, лишала меня последних сил. Но это оказался всего лишь парень в очках с толстыми стёклами и с длинными немытыми волосами, который стоял у двери и дальше не двигался.

– Мистлмор, – сказал он.

– Что, простите?

– Мистлмор, – повторил парень.

– Простите, а вы кто? – Если это ученик, то почему он появился через полчаса после начала урока? – И что вы сказали?

– Я Максимилиан, – ответил он без тени смущения. – Извините за опоздание, можно войти?

Я жестом пригласил его пройти в класс.

– И кстати, я сказал «mistlemor», – сообщил он по дороге к своему столу.

– Насколько мне известно, это не итальянский, – уточнил я.

– Конечно, не итальянский. Но так приветствовали друг друга благородные рыцари в Саге о Летнерождённых.

О, ещё один примерчик быстро растущей пропасти между поколениями.

– Мислмор, Максимилиан, – сказал я, пытаясь как можно точнее повторить приветствие. Максимилиан даже покраснел, удовлетворившись, и устроился за партой.

– Кстати, мы можем с вами изучить некоторые вежливые выражения. Чтобы извиниться, мы обычно говорим «Mi scusi», когда обращаемся к одному человеку, и «Scusatemi», если к нескольким людям. – Я начал записывать это на доске.

Прозвенел звонок.

Глава 5. Дорожные указания

Оставшись в классе один, я стёр с доски всё, что успел понаписать, и ненадолго завис. Чем считать мой урок – провалом? Или относительным успехом? Я так и не мог определиться. Наконец я созрел, чтобы выходить, и взял свой портфельчик, который купил на днях в надежде, что с ним буду выглядеть более представительно. Портфель был даже довольно тяжёлый из-за справочника по грамматике и всяких заданий, которые я до этого полночи печатал. Разумеется, ни одно из них не пригодилось, и теперь я думал, что лучше бы как следует выспался, а не готовил это всё.

В коридоре у входа в класс всё ещё стояли и болтали девочки. Я прошёл мимо них, совершенно не пытаясь вникать в разговор, но случайно расслышал несколько любопытных фраз. Кто-то сказал: «А что, он симпатичный». Я не узнал голос, да мне и не было дела, но потом девочка добавила: «Надеюсь, они оставят его в школе после испытательного срока», и я почти что обратился в камень. Это меня они назвали «симпатичным»? Шутка такая?

«Интересно, сколько ему. Сорок два?» – прозвучал другой голос. Я и не знал, что выгляжу почти на десяток лет старше. Как говорится, недосып делает это с тобой.

«Да ладно! Ему двадцать два, наверно, или меньше», – возразил третий голос, и я вспомнил, что для ребят, которым ещё нет двадцати, что двадцатилетние, что сорокалетние люди выглядят примерно одинаково.

«Подожди, я его сейчас погуглю», – сказал кто-то ещё. Я остановился у доски объявлений и притворился, что читаю. Моё онлайн-присутствие близилось к нулю, но я всё же заинтересовался, что эти любопытные подростки могут нарыть на меня в Сети.

«Неа, не могу найти», – сказала та же девочка.

«Говорю же, он старый», – откликнулась другая.

Ну конечно. Если ты решил, что профили в соцсетях – не твоё, то сразу попадаешь в категорию первобытных.

Я продолжил движение к выходу. Она на два года младше меня, значит, сейчас ей тридцать один. Нет, та девочка утром в коридоре точно не могла быть ею. Я даже не знаю, узнал бы её теперь, через десять лет. Как она выглядит теперь? Сильно старше?

Когда школа осталась позади, я шагнул в узкую улочку, которая ведёт к центру города. Пускай день только начинался, я уже был без сил, как моральных, так и физических, и поэтому принял контринтуитивное решение не садиться на автобус, а пойти домой пешком. Почему – я объяснить не мог.

На углу Парковой улицы и Бельвью-авеню я только остановился на светофоре, как позади меня раздался голос.

– Извините…

Я обернулся.

– Сэр, вы могли бы помочь?

Миниатюрная блондиночка смотрела мне прямо в глаза. Она была и правда крохотная для подростка, но уже далеко не ребёнок, судя по очертаниям её футболки со звёздным принтом.

– Чем я могу помочь, мисс?

Только сейчас я заметил голубое свечение: поначалу почти неуловимое, оно постепенно усилилось. Мне нужно сделать своё дело.

– Я знаю, это глупо, но… Вы можете сказать, куда мне пойти?

Я внимательно слушал.

– Пожалуйста, не задавайте вопросов, просто укажите мне случайное направление. Можно?

– Да, конечно. – Мне надо было понять, какие у неё есть варианты. – Но вы скажите всё-таки, из чего мы выбираем.

Она взглянула на меня с недоверием – и с удивлением. Скорее всего, она ожидала, что я просто уйду.

– Ну… Я могу сейчас пойти прямо по этой улице. А могу свернуть налево на авеню.

При этих словах я ощутил знакомое жёлто-зелёное свечение.

– Или можно пойти обратно, откуда я пришла.

Ответ был ясен. Оставалось доставить его адресату.

– Если вы серьёзно, тогда мой ответ – авеню.

– Хорошо. Пойду туда. Спасибо вам большое.

Я ещё немного посмотрел в сторону авеню, слегка сожалея, что никогда не узнаю, что ждёт там эту девушку.

– Пожалуйста, – ответил я, но миниатюрная блондинка уже исчезла из виду.

*

Я продолжал тащить свои уставшие ноги домой. Когда я выходил из школы, путь казался мне непреодолимым, да ещё и скучным. После этой встречи, однако, я наконец почувствовал, что смогу добраться до места, не заснув на полпути. В конце концов, я же назвал ей направление, куда указывал зелёный свет, и от этого моё самочувствие улучшилось. Всякий раз, когда я советовал людям выбрать зелёный вариант, город вокруг меня представал в новом, освежающем свете, как будто я смотрю на всё под необычным углом или в иное время суток. Я чувствовал облегчение и приятную легковесность в теле, словно шагаю по воздуху.

А всякий раз, когда я говорил людям, чтобы они выбрали что-то другое – да, я пробовал делать и так, чисто из любопытства и чувства протеста, – кончалось всё тем, что я ощущал себя жалко, потерянно, а наутро ещё и страдал от раздирающей головной боли. Если бы я мог кому-то про это рассказать, они бы просто посмеялись и сказали, что чувство собственной жалкости и головные боли – совершенно типичная история. И всё же я испытал на себе эту связь слишком много раз за короткое время, чтобы не придавать ей никакого значения.

Шагая по улице, я рассуждал, как моя жизнь, если взглянуть на неё изнутри, похожа на маленький вокзал с непредсказуемым расписанием. Невозможно знать, сколько поездов пройдёт через станцию в отдельно взятый день. Может – много, может – ни одного. С тех пор, как я встретил Стрелочника – хоть с самим собой-то мне можно говорить б этом? – в общем, с того самого дня эти странные ситуации стали происходить со мной всё время. Но я никогда не знал, сколько встречу людей, которым нужен мой совет. И не знал, увижусь ли с ними снова.

Перед девочкой с авеню и Даной с её маффинами – или это были капкейки? – почти пару недель никого не было. И кто мог знать…

Я остановился. Этот день был определённо богат на судьбоносные встречи.

Знакомое чувство тревоги прямо под солнечным сплетением, что-то между покалыванием и пульсирующей болью, заставило меня посмотреть направо. Там у здания стояла пара, и я прекрасно слышал их разговор. Мужчина курил одну сигарету за другой. Женщина не курила.

– Слушай, я что хочу сказать, – он затянулся дымом. – Ты слишком много думаешь.

– Неправда, – возразила она. Именно от неё и исходило свечение.

Похоже, парень не воспринял ответ. После очередной затяжки он ухмыльнулся:

– Не, реально, ты слишком много думаешь. Про всё. Ну, почти.

Последнее слово не смягчило его обвинений. Даже мне, простому прохожему, резко захотелось врезать этому парню посильнее.

– Я решаю проблемы, Мартин! – возразила женщина. Вид у неё был измотанный. – Ну правда, я же не думаю про одну и ту же проблему годами. Я подумаю, найду решение, потом перехожу к следующей.

– Ну ладно, – пробурчал мужчина, не вынимая сигареты изо рта. Я так и стоял на месте, наблюдая за ними из-за угла.

– Сиги кончились, – наконец сказал он. – Погоди тут немного.

– Хорошо.

Её послушный ответ просто бесил меня. Парень перешёл дорогу и направился, как я мог догадаться, в табачный магазин. Я подошёл к женщине: она смотрела в телефон, и голубое свечение окутывало её.

– Здрасте, – я нелепо помахал рукой. В этом деле я никуда не годился. Что могло сработать? – Простите, вы время не подскажете?

– Полагаю, сейчас время разговаривать с незнакомцами? – ответила женщина со знающей улыбкой и лёгким презрением. Я совершенно точно никуда не гожусь в этом деле.

– Типа того, – признался я. – А что у вас, проблемы с этим плохим парнем?

– Он не плохой, – девушка скрестила руки на груди. – А вовсе даже замечательный мужчина.

– Ну ладно. А я в таком случае женщина-паук.

Упс, это было грубовато.

– Так что, я могу вам чем-нибудь помочь? – похоже, девушка сжалилась надо мной. Я заслуживал худшего ответа.

– Я просто вижу, что вы сейчас решаете какую-то проблему…

– Вы что, подслушивали? – холодно бросила она.

– Нет-нет! – воскликнул я, но было слишком поздно.

– Думаю, нам не стоит это обсуждать.

Было очевидно, что наш разговор на этом окончен – а я потерпел неудачу. Женщина уверенно зашагала от меня в том же направлении, что и её парень. Я пошёл за ней.

– Послушайте…

– Эй, дружище, у тебя проблема какая-то? – Парень вернулся. Мне не сильно понравился его угрожающий взгляд, так что пришлось ответить на выпад.

– У меня? Нет никаких проблем. А у тебя какая проблема?

– Ты. И то, что ты с ней разговариваешь.

– Мартин, всё в порядке!

Было видно, что женщина стыдится, что её парень ведёт себя как собственник, но, похоже, она скорее бросилась бы защищать его от меня, чем себя от его дурацкого отношения. У меня не осталось выхода, кроме как извиниться и уйти.

Что будет с этой женщиной? Над ней висел какой-то выбор, а я не помог. Значит, ей придётся решать самой? Или она… встретит другого стрелочника? Сколько нас вообще ходит вот так по городу? Или я провалил эту миссию раз и навсегда? И ведь я никогда, совершенно никогда об этом не узнаю.

*

Я даже не заметил, как остановился у входа в офис. Табличка гласила:

ЯЗЫКОВАЯ ШКОЛА «ГРИНВИЧ»

Как я раньше не замечал этой таблички? Та самая школа, о которой говорила Марта? Неужели она всегда находилась прямо здесь? Вот он, эффект Баадера-Майнхофа во всей красе.

– Добрый день!

Пока я разглядывал табличку, на крыльце появилась элегантная светловолосая дама. Я инстинктивно поправил пиджак. А что мои брюки, мешковато висят?

– День добрый, ответил я.

– Меня зовут Ингрид. Вы хотели бы посещать нашу школу? – Она улыбнулась так, будто сошла с рекламного баннера. – Мы предлагаем самые разнообразные варианты…

– Нет, спасибо, – я поспешил отказаться, и баннерная улыбка тут же исчезла. – Вообще-то я сам преподаватель.

– Правда? – На лице у неё опять возник проблеск энтузиазма, достойный рекламной картинки. – А немецкий вы не преподаёте? У нас есть вакансии.

– Нет, к сожалению. Только итальянский. А вы тут работаете преподавателем?

– Нет! Я специалист по кадрам.

Примерно так она и выглядела.

– А знаете, может, вы дадите мне свою визитку? Вдруг нам в будущем потребуются ваши услуги.

Неужто ещё одна работа спешит мне навстречу? В моём положении стоило хвататься за любую возможность.

– Мне кажется, вы креативный преподаватель, – добавила она. Я так и не понял, что это было – флирт или насмешка.

Дело в том, что я никогда не пользовался визитками. Работа всегда находила меня самыми непредвиденными способами, в основном через максимально запутанную сеть сарафанного радио. Поначалу я терзался желанием сказать, что оставил визитки дома на столе, но решил ответить правду.

– Понятно! Сейчас многие предпочитают профессиональные сети онлайн.

– А я нет, – выпалил я с изяществом искусного собеседника, каким всегда и был. Выражение на лице Ингрид стало настолько нечитаемым, что явно наступил момент как-то исправить ситуацию. – Но я буду рад, если вы сами дадите мне визитку.

Она вытащила из кармана карточку и протянула мне.

– Пожалуйста, позвоните, если вам интересно преподавать у нас. Хорошего дня.

– Спасибо.

Не особо желая выслушивать мои благодарности, Ингрид ещё раз сверкнула своей деловой улыбкой и исчезла за дверью офиса.

Может, это и есть мой план Б? Я аккуратно поместил визитку в карман и пошёл к перекрёстку. Было чувство, что меня вот-вот озарит какая-то идея, и я ждал, когда же она проявится. Светофор горел красным. Я валился с ног.

Вот оно! Я понял, что не так с этим всем, что не так со мной. Что увидела кадровая девушка во мне, незнакомом ей учителе, которого она только что встретила впервые в жизни? Потенциального сотрудника, человеческий ресурс, как у них говорят. Но человека она не увидела. Иной врач видит болезнь, но не видит за ней пациента; полицейский замечает преступление или жертву, но что за личность стоит за этими событиями – они могут и не подумать об этом. Вот и я такой же.

Я заметил свечение, но забыл посмотреть на его источник. Увидел путь, высвеченный нужным цветом, но почти не разглядел смиренного странника, шагающего по нему. Мне нужно научиться видеть людей. И так же мне нужно смотреть на своих учеников. Боже, кто знал, что во мне проснётся такая мудрость, когда я сонный! И голодный.

Холодильник мой, прямо как я, требовал питания. Я свернул на рыночек, который был на самом деле чудом, потому что работал каждый день. Говорят, в Европе большинство рынков открываются только на выходные.

Я прошёл между рядами деревянных ящиков, в которых гордо лежали спелые фрукты и овощи самых разных сортов. Это напомнило мне одну игру, в которую она однажды научила меня играть. А может, мы вместе придумали ту игру? Но в одиночку играть в неё было вовсе не забавно.

– Чего желаете? – мой ход мысли прервал весёлый продавец. – Есть отличные помидорки черри.

– Вообще я хотел купить… Купить хотел… – Мне не хватало духа сказать, что я понятия не имею, за чем пришёл. – Яиц!

– Чего, не слышу? Душицы? Пшеницы?

– Нет, яйца! Ну, круглые… Не круглые, овальные. Ну как яйцо. Короче, куриные плоды.

Загорелый продавец расхохотался.

– Яйца? У нас тут только фрукты и овощи.

Я извинился за свою неожиданную тупость.

– Мне просто правда надо поспать.

– Вот, возьмите, – он протянул мне что-то завёрнутое в коричневую бумагу.

– А это что? – уточнил я, зевая.

– Гранат. За счёт заведения. Очень полезно для крови и для мозгов!

Я был весьма тронут его неожиданной добротой и от души поблагодарил продавца.

– Для вас работаем. И пойдите хорошенько отдохните.

Я кивнул и пошёл домой, на автопилоте считая шаги.

*

Когда моя голова наконец упала на подушку, я вдруг понял, что не зашёл в тратторию рассказать Бенни – а может, и Дане, – как прошёл мой первый день. Насколько я знал их обоих, они наверняка решат, что я пропал без вести. Но с этим я ничего не мог поделать: у меня слипались глаза. Мир вокруг полностью выключился.

Глава 6. Пропажи и находки

К тому времени, когда мне удалось снова установить контроль над собственными веками, мансарду уже заливал свет дня – такой яркий, какой только может быть в октябре в благословенном штате Нью-Джерси. Mamma mia, сколько я проспал? В памяти у меня обозначилась бездна между третьим октября, моим первым днём в школе, который также невероятным образом был известен как «вчера», и наполовину потраченным впустую четвёртым октября. Зато я хотя бы выспался. Это точно не было совпадением; всякий раз после того, как я подсказывал кому-нибудь ответ, подсвеченный зелёным, мне спалось блаженно и без сновидений.

Я сел в кровати. Внезапная волна амнезии смыла прочь все мои планы на день. Я хотел посмотреть на часы, но лишь обнаружил, что у меня разрядился телефон.

Через минуту я уже бегал по квартире, как полоумный, в поисках зарядки. Было жизненно необходимо оценить – и как можно скорее – масштаб моей профессиональной катастрофы, происходившей прямо сейчас в тонкой чёрной коробочке, которая никак не возвращалась к жизни.

Я оставил телефон заряжаться и вернулся в спальню посмотреть, что на ноутбуке. Перевод, который я должен был закончить, был открыт на экране и тяжко давил мне на совесть. Я быстренько подсчитал, сколько потребуется времени всё закончить, и остался недоволен результатом. Если сейчас же не сяду за работу, мне конец – по меньшей мере, в глазах редактора. Стоит ли завтракать? Или лучше сначала в душ? И вообще есть ли у меня время на это всё?

Лучший компромисс, который я придумал, состоял в том, чтобы не завтракать и быстро принять душ. Сразу после этого я вооружился бутылкой колы из холодильника, сел за ноутбук и снова испарился из этого мира.

Несколько часов спустя я нажал на кнопку «Отправить» в своей почте и в изнеможении откинулся на спинку стула. Заслуженный стул мой скрипнул, умоляя об отставке. Я уже давно откладывал покупку нового, частично потому, что не хотел избавляться от своего старого друга – или стоит называть его моим сообщником? Цвета, которые приобрела комната, намекали, что приближаются сумерки…

Opporca!5Я же так и не проверил телефон! Моё изнеможение выветрилось за секунды, когда я понял, насколько я весь день был отсоединён от мира и какие печальные последствия это могло иметь. Я вырвал из телефона кабель зарядки и дрожащими руками включил его. Три звонка от редактора! Ну и ладно, я же уже послал ему файл. Пять звонков от Бенни… Да, я же обещал держать его в курсе по поводу работы. Два звонка от завуча Мёрфи! А ей-то что нужно? Я не мог даже представить.

Я решил сначала набрать редактора, чтобы забыть уже хотя бы об одной задаче.

– Доброе утро! Да, простите, вечер. Да, я вам послал файл со всеми спецификациями.

Редактор настаивал, что файла не получал. Вот нахал.

– Я недавно выслал. Надеюсь, письмо не попало в папку со спамом.

Именно так всё и оказалось.

– Это отличная новость! – воскликнул я, радуясь, что не накосячил чего-нибудь в спешке. – Спасибо, до свидания.

Так, одну вещь из списка вещей, которые мне не хотелось делать, можно было вычеркнуть. Я сразу же перезвонил Мёрфи, пока во мне оставалась смелость. Звонок, однако, оказался лёгким: она просто хотела встретиться перед уроком и дать комментарии по моим планам занятий. С этим я, пожалуй, справлюсь.

Остались только неотвеченные вызовы от Бенни. Я ужасно мечтал поужинать и решил поговорить с ним лично, уже в траттории.

Нашёл я его, как всегда, за витриной с выпечкой. Бенни что-то искал на полках над кофемашиной – эти полки всегда напоминали мне кладовую в хижине сельского колдуна, со светящимися банками, пыльными жестянками и загадочными бутылочками, которые заполняли всё пространство до самой крыши. Как, интересно, выглядела траттория до того, как Бенни устроился работать сюда? Так же, или со временем что-то поменялось? До того, как Бенни стал моим учеником, я ни разу не бывал здесь.

Я проскользнул за стойку, надеясь поговорить с ним без посторонних глаз.

– Бенни?

– О, Бэз, привет. Я беспокоился. – Он наконец обернулся и посмотрел на меня. – Как всё прошло?

– Извини, я вымотался. Потом проспал часов двадцать. Ну а потом… были всякие, короче, трудности перевода.

Бенни сочувственно кивнул.

– У тебя-то как дела?

– Да у меня как всегда, – пожал он плечами. – Ты, наверно, помираешь с голоду! Тебе что-то сделать?

– Ты шутишь? Конечно, а то я скоро загнусь. Даже не завтракал.

– Ну ты и трудоголик.

– Спорим, ты не знаешь, как выглядит пустой холодильник. Хорошо так жить, когда вокруг всё время еда.

– В отличие от некоторых, у меня бывают выходные, – улыбнулся Бенни. – Давай я принесу тебе… феттуччине6 с лососем? Или спагетти аль помодоро?

Всё это звучало восхитительно. Я рассудил, что вариант с лососем будет более сытным – и это был разумный выбор, учитывая, что ужин стал единственным моим приёмом пищи в этот день.

– Давай феттуччине.

– Хорошо, пусть будут феттуччине. И ещё лепёшку, пока готовится.

Я согласился.

– Ты бы сел за стол. Сейчас ты в моей рабочей зоне.

– Прошу прощения. – Я поспешил к своему любимому столику, а Бенни исчез на кухне, чтобы передать мой заказ.

Я сидел и считал квадраты на клетчатой скатерти. Половина столиков была свободна; траттория не являла собой самое романтическое место в городе, так что разумные граждане ходили на свидания куда-то в другие рестораны, а те, кто не был, в отличие от меня, бездарным кулинаром или просто лентяем, наверняка по будням готовили ужин дома.

– Вижу, с фокаччей ты уже расправился, – сказал Бенни, ставя передо мной большую тарелку пасты.

Я кивнул, дожёвывая последний ломтик.

– Дана про тебя спрашивала. Сказала, что если ты в течение дня не подашь признаков жизни, то она возьмёт запасной ключ и пойдёт проверять, жив ты или нет.

– Ох уж эта Дана! Что со мной может случиться?

– А ещё она оставила тебе записку. Там рецепт какой-то…

Бенни протянул мне листок и пошёл обслуживать другого посетителя. Я развернул бумагу: это была страница с рецептом истинной, аутентичной пасты карбонара. Я вытащил ручку и начал писать перевод на той же бумажке, между предложениями отправляя в рот очередную порцию феттуччине, закрученных на вилке.

– Спасибо, Бенни, всё было очень вкусно, – сказал я, уже почти подойдя к выходу.

– Я рад. – Он подошёл ко мне. – Как насчёт пассивно покурить?

– Не вопрос.

Мы вышли на ночной воздух. Город напомнил о своём умиротворяющем присутствии: по соседней улице проезжали машины, в окне над нами кто-то смеялся, чуть шелестели редкие листья на деревьях напротив. Я вспомнил, что у звука ветра в листве есть научное название – psithurism – и улыбнулся асимметрии между тем, как нежен звук листьев и как нелепо выглядит слово, которое назначили этому явлению древние греки. По-прежнему стоя у дверей, Бенни закурил сигарету. Её оранжевая точка выглядела совсем крошечной в ночи.

– Тут же нельзя курить.

– Я знаю, – улыбнулся Бенни.

Кто-то наверху закрыл окно, так что больше не было слышно ни разговоров, ни смеха.

– Всё становится очень странно.

– Странно в каком смысле? – выдохнул дым Бенни.

– Я видел в школе девочку. И она…

– Секси-шмекси?

– Ну блин! – Мне и так было сложно кому-то рассказывать про своё понедельничное замешательство, а Бенни сейчас сделал только хуже.

– Спокойно, я просто прикалываюсь. Потому что у тебя пугающий вид. Пугающий – то есть грустный и серьёзный. – Бенни, по ходу дела, действительно обеспокоился.

– А я такой сейчас и есть. Грустный и серьёзный.

Я секунду подождал, чтобы проверить, хочу ли вообще это всё обсуждать. Забрать свои слова обратно уже не выйдет.

– Мне кажется, у меня были галлюцинации.

– Погоди. Ты серьёзно? – Бенни собирался затянуться, но его рука с сигаретой застыла на полпути ко рту и так там и осталась.

– По всей вероятности, да. Потому что та девочка была очень похожа на J.

– На ту самую J?

– Единственную и неповторимую.

Оранжевая точка медленно погасла в темноте.

– Я не знаю, почему ты скрываешь от меня её имя, но это ничего. Джей – годное кодовое обозначение. Я уже привык, – сказал Бенни, бросая окурок в урну.

– Его трудно произносить.

– Там что, пятьдесят букв?

– Чуть меньше. Но всё равно больно говорить это вслух.

– И что? Это могла быть она?

Вот поэтому мне так нравился Бенни. Он был готов отправиться со мной в любое мысленное путешествие без капли осуждения.

– Исключено. Она в другой стране. Да и потом, та девочка была совсем подросток.

Бенни сочувственно взглянул в мою сторону.

– Просто мои «драгоценные мозги» совсем никуда не годятся, – пояснил я.

– Да ладно тебе! Сам знаешь, всё с ними в порядке. – Он собирался вытащить ещё одну сигарету из пачки, но быстрым щелчком пальца отправил её обратно.

– Спасибо, Бенни. Ты единственный, кто не достаёт меня умными разговорами, что надо «жить дальше» и вот это всё.

– Ну я же не идиот, – засмеялся Бенни. – Я ж понимаю, что это бесполезно.

Я был благодарен миру, что в нём есть Бенни.

– Пойду-ка я поработаю, – сказал он. – Увидимся.

– Конечно, увидимся.

Я постоял ещё несколько минут под неоновой вывеской траттории. Для меня это был ещё один спокойный вечер. Многие люди наверняка обозвали бы его скучным. Но им просто не понять, как сильно я люблю такие спокойные и скучные вечера.

На следующий день, ровно в 11 утра, я стоял в кабинете завуча Мёрфи. В прошлый приход я слишком сильно волновался, чтобы рассмотреть все рамки с картинками на стене над её столом. Подборка была достаточно случайная: я увидел фотографию школы Ленсон в солнечный день, карту штата Нью-Джерси, репродукцию портрета Ван Гога. Рядом висел плакат с надписью «Закон Мёрфи»: видать, у этой дамы всё же было чувство юмора, или ей подарил этот постер какой-нибудь любитель изысканных шуток? Ещё в одной рамке было фото Эйфелевой башни. Чёртова Франция оказалась и здесь!

– Не поздновато ли вы, мистер Миллман? – спросила она вместо приветствия.

Я ответил, что на часах 11:01. Мёрфи не удостоила это заявление комментарием.

– Что ж, не будем терять время. Как прошёл урок в понедельник?

– Полагаю, неплохо прошёл.

– Есть ли какие-то особые наблюдения?

– Ну, – задумался я. – Не могу сказать, что все ученики хотели сотрудничать…

– Что значит не хотели сотрудничать? – Завуч Мёрфи сложила руки на груди, словно решила активировать щит, аннигилирующий всё вокруг.

– Я просто хотел сказать, что ученики порой отвлекались. И всё.

– Так это вам стоит подумать, как заинтересовать их, – сказала она тоном, который не оставлял места ни для каких возражений. Я подумывал сказать, что лишь нескольким ребятам вообще был интересен урок, а остальные – избалованные скучающие подростки и пошли на занятие только потому, что им велят. Но тут же мне стало ясно, что если я поделюсь этой мыслью, это не принесёт мне дополнительных очков в общении с начальством.

– Я подумаю, как это сделать.

– Вовлекайте их в различные виды активности. Пусть работают в группах, или в парах.

Я согласно моргнул.

– Про ваши планы уроков. Есть один большой вопрос: как вы собираетесь контролировать усвоенные языковые навыки?

– Так пока нечего контролировать, – пожал я плечами. – У нас только один урок был. Пока что они ничего не знают.

– Если ученики ничего не знают, в этом виноват преподаватель!

Всего за месяц мой мозг выстроил прочную связь между голосом завуча Мёрфи и чувством надвигающегося апокалипсиса. Я приготовился к худшему, но худшее не случилось.

– Надеюсь, к пятнице вы что-нибудь придумаете.

Я пообещал, что так и сделаю.

– И ещё одно. Девочка из нашей школы, Антония Мансвелл, пропала и была объявлена в розыск. Вот, посмотрите видео… Вы случайно её не видели?

Игла ужаса пронзила мои внутренности. На миг я подумал, что она говорит про девочку, которую я видел в коридоре в свой первый понедельник. Хоть я и не знал, кто та девочка, сама мысль, что с ней могло что-нибудь случиться, была просто невыносима.

Я с замиранием сердца посмотрел на экран телефона Мёрфи, в страхе, что увижу знакомые черты, от которых больно ныла моя память: тёмные волосы, зелёные глаза, оттенком похожие на мох. Но на видео, как оказалось, танцевала совершенно другая девочка.

Миниатюрная блондиночка, которую я встретил на углу авеню Бельвью и Парковой улицы.

Глава 7. Профессиональный лук

Вне всякого сомнения, на видео была именно она: робкая девушка с грустными глазами, которая недавно подошла ко мне на улице и спрашивала дорогу. Наконец я выяснил, что её зовут Антония Мансвелл – и сразу же узнал, что девочка пропала. Неужели это выбор, который помог сделать я, привёл к её исчезновению?

– Что такое, мистер Миллман? Вы знакомы с этой девочкой?

Я не нашёл причины скрывать правду.

– Один раз видел её. Но совсем с ней не знаком.

– О! Где видели? В школе? – Завуч Мёрфи оживилась: то ли она переживала за девочку, то ли беспокоилась, как бы кто не подал в суд.

– Нет. Я встретил её на улице в понедельник. Она спросила у меня дорогу, потом сразу ушла.

– Крайне любопытно, – сказала Мёрфи. Я не был уверен, что она сочла мой ответ за правду, но тут уже ничего не поделать. – Вам надо будет рассказать это полиции.

– Если это поможет… – Я даже не мог представить, как моё свидетельство поможет полиции разыскать Антонию, но был готов его предоставить. Не упоминая зелёного свечения, разумеется.

– Вы ещё спрашивали меня про девочку на днях…

Грудь у меня сжалась. Я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха.

– Она тоже исчезла?

– Нет, к счастью, ничего подобного! – Мёрфи вскинула от удивления руки, как хлопающая в испуге крыльями птица. Я отцепился от пуговицы на своём пиджаке, которую, как оказалось, уже давно неосознанно сжимал в пальцах.

– Я просто выяснила, как её зовут. Джемма Годфруа.

Это имя ни о чём мне не говорило.

– Их семья недавно переехала сюда. Она тоже должна ходить на ваши занятия.

– Её не было, – ответил я.

– Постараюсь узнать, почему не было. Сейчас у меня собрание, мистер Миллман, увидимся.

– Да, конечно. – Я попрощался и вышел. Карта моего внутреннего мира скомкалась, и я не мог осознать, в какой точке на ней нахожусь. Я-то надеялся, что узнаю, как зовут девочку, и это поможет разгадать тайну – мою маленькую личную тайну. Но в конце концов оказалось, что всё это – только совпадение, тупое и скучное совпадение, за которым ничего не стоит. В нём не было смысла, не было удовлетворения, как нет их в унылой бетонной стене, найденной там, где некогда была манящая зелёная дверь.

Выходя из школы, я увидел у шкафчиков девочек из моего класса.

– У него правда только один костюм? – спросила одна из них.

Судя по смешкам и тому, как они переглядывались между собой, речь шла обо мне.

– Да разве это костюм? Какой-то доисторический отстой, – добавила другая.

– Сто про, он был в этом же костюме на школьном выпускном!

Девочки явно не думали, что я могу их слышать, но я слышал всё. Какая жестокость! Подвергся нападению мой новейший костюм! Я был порядком уязвлён.

– Доброе утро, дамы, – сказал я, подходя к ученицам. Они перестали смеяться; к тому времени до них наверняка уже дошло, что я слышал их разговор. – Я тут собирался нанять стилиста, но трёх сразу мне не потянуть. Может, есть добровольцы?

Девочки рассмеялись; очевидно, они обрадовались, что я не отругал их за обсуждения. Я гордо проследовал к выходу. К величайшему моему сожалению, порочные семена сомнения в себе уже упали на подготовленную почву.

*

Когда утром пятницы я исследовал свой полупустой шкаф, мне не удавалось заткнуть мысли о том, как я одеваюсь и как это прискорбно сказывается на моей преподавательской репутации. В тихой темноте шкафа ожидали своего утреннего представления: мой единственный деловой костюм, со среды известный также как «доисторический отстой», клетчатая рубашка, в которой я вечерами сбегал на прогулки, кофта с капюшоном, которая делала меня невидимым в толпе, белая рубашка, которая в силу возраста перестала быть белоснежной, и жилет, который обычно надевался поверх неё. Чуть в стороне от всего этого добра висела моя старая джинсовая жилетка: она была усыпана шипами и цветами, и от неё веяло духом протеста, хоть она и запрятана в дальний тёмный угол шкафа. Я слегка её стыдился, но не был готов куда-нибудь её сдать вместе со всеми воспоминаниями. В конце концов, эта жилетка была единственным вещественным доказательством моей юности.

Я немного посомневался и вытащил жилетку на свет божий. Надел белую рубашку и более-менее цивильные джинсы. И, чтобы довершить этот роскошный наряд яркой деталью, я облачился в жилетку с шипами и цветами.

«Хотели доисторический отстой, детки-эстеты? Я покажу вам, как выглядит доисторическое», – погрозил я, разглядывая себя в замызганном зеркале формата А4 на стене.

Осознание, что я почти полчаса выбирал себе наряд, вызвало во мне угрызения совести и лёгкий ужас. Воистину, я ступил на путь деградации.

Когда я вошёл в класс, мне не терпелось услышать приговор своим экспериментам со стилем. Ученики молчали; я прошёл к доске и аккуратно пристроил портфельчик у стены. Все ребята в классе выглядели знакомо; я не был уверен, что вспомню всех по именам, но новых лиц не заметил. Точнее, я не заметил единственного лица, которое мне хотелось увидеть. Разве завуч Мёрфи не говорила, что та девочка по фамилии Годфруа тоже должна быть у меня на уроке?

– Buongiorno, cari amici, – начал я.

– Buongiorno, мистер Миллман! – тут же ответила Лора. Ну что ж, проверку памяти она прошла.

– Здрасте, – сказала её соседка Люси, очевидно, не собираясь порадовать меня чем-нибудь на итальянском. Я так и не понял, чем я ей не угодил.

– Бонджорно! – как всегда, с улыбкой, прокричал Эмери, будто пришёл сюда в качестве моей группы поддержки. А вот Лили, что сидела рядом с ним, не встретила меня так же приветливо.

– Мистер Миллман! Вы похожи на… такого странного рокера, знаете… До Рождества Христова?

Вот меня и настигла модная карма. Пришло время защищать позиции.

– Я тут слышал, что не всем в классе нравятся классические костюмы. Решил попробовать что-то более смелое.

– Да мистер Миллман, по ходу, крут! – сказал Лассе. Глядя на его зелёные волосы, я не сомневался, что он одобрит. Кто-то из девочек поддержал его одобрение короткими аплодисментами.

– Давайте-ка перейдём к более вдохновляющей теме, – предложил я, чувствуя, что дальнейшее обсуждение моего наряда ни к чему не приведёт. – Например, вспомним, какие прекрасные вежливые слова мы проходили в тот раз.

– Perfetto! – ответил Дэниел. Его увлечённость придала мне сил, и все сожаления о рано начавшемся утре мгновенно прошли. Мальчик-сосед Дэниела по-настоящему дремал за партой, но я проникся к нему сочувствием и ни капли не сердился.

– Buongiorno! – у дверей материализовался Максимилиан. – Клёвые шмотки, мистер Миллман. Можно войти?

– Buongiorno, Максимилиан. Проходи быстрее на место.

Максимилиан проследовал за свою парту, не изменяя своей неспешной полутанцующей, полумечтательной походке человека, у которого в голове происходит сразу сотня вещей: далёкие земли, другие измерения, формулы, ритмы и ничего такого, что бы относилось к школьной программе. Вряд ли это можно было описать словами «проходить быстрее», но я терпеливо дождался, пока он займёт своё место среди других учеников, чьи апатичные лица слились для меня в одно.

– Come va? – задал я вопрос всему классу и лишь потом вспомнил, что задавать вопросы каждому по отдельности было бы более эффективно – если верить моим полузабытым университетским лекциям и тем немногим статьям по методике преподавания из интернета, которые я бегло просмотрел перед началом октября. Реакция класса стопроцентно подтверждала эту мысль: всеобщее молчание угнетало. Подождав минуту, я утратил терпение и стал спрашивать всех по отдельности.

– Come va7, Лили?

По-прежнему поглядывая в экран телефона, она посмотрела на меня так, как будто я представлял собой мелкую помеху, от которой надо избавиться.

– Что вы сказали?

– Я спросил: come va?

– Не понимаю, что вы спрашиваете.

Говорил же кто-то, что дети в двадцать первом веке стали рождаться без органа, отвечающего за чувство вины и совесть? Утешало лишь то, что Эмери, кудрявый мальчик, сидевший рядом с Лили, посмотрел на неё без одобрения; может быть, эта поведенческая мутация произошла не с каждым индивидом.

– Ну как так, Лили? – Я не скрывал разочарования. – Мы же только что это изучили, на прошлом уроке. Ты там тоже была.

Лили только пожала плечами, демонстрируя, что для неё разговор окончен.

Я решил задать тот же вопрос Дэниелу. У меня не было намерения заводить любимчиков в классе, но мне нужен был кто-то, кто покажет, что моя работа здесь не на сто процентов бесполезна.

– Sto bene, grazie, e Lei?8– ответил Дэниел. Это вполне удовлетворило мои ожидания.

– Bene, grazie, – с удовольствием ответил я. – Максимилиан, come va?

– Tutto bene! – отвечал тот.

– Benissimo, Massimiliano! Ну, хоть некоторые из вас помнят материал. Это радует.

– Мы всё помним, просто это скучно, – объявила Люси от лица всего класса. Я проглотил своё неудовольствие; ученикам не нужен был ещё один всплеск моего педагогического гнева. Часть класса смотрела сконфуженно после заявления Люси; вероятно, они ожидали от меня худшей реакции из возможных и боялись и соглашаться, и не соглашаться.

– Может, мы что-нибудь новое изучим? – спросила Лора с самым невинным видом. Я не сомневался, что она пытается сгладить слова своей подружки.

– Конечно, изучим, – выдавил я из себя. – Сегодняшняя замечательная тема – правильные глаголы.

Рука Лоры взлетела в воздух.

– Да, Лора?

– Я знаю! Cantare, volare, parlare!

Стало ясно видно, что класс не особенно рад внезапному превосходству Лоры. Даже Максимилиан, которого, казалось, не особо беспокоило всё, что делают его одноклассники – возможно, из-за того, что в голове у него одновременно существовали миллионы фантастических миров, требующих внимания, – отреагировал, высокоинтеллектуально закатив глаза. Но я в этот момент восхищался Лорой: понятно, что ей хочется выделиться, и если уж она избрала для этого способ, в который входит задача чему-то научиться, то меня это более чем устраивает. Есть только риск, что её знания поверхностны и она это делает, только чтобы впечатлить других.

– Спасибо, Лора, – сказал я. Похоже, она осталась довольна. – На самом деле есть три больших группы правильных глаголов. В первой глаголы оканчиваются на ARE, во второй – на ERE, а в третьей…

– На IRE? – Лора снова засветилась, как очень уверенный в себе фейерверк. Может, не такие и поверхностные у неё знания. Но если она будет всё время так выпендриваться…

– Правильно, на IRE. Чтобы образовать простое настоящее время, нужно убрать это окончание и добавить другие… Сейчас запишу их на доске.

Как обычно, доска была испещрена всякими буквами, уравнениями, графиками и прочими свидетельствами человеческих познаний, которые обычно показывают в кино на стенке в комнате какого-нибудь выдающегося математика или физика, и всё нарисовано так, чтобы стало ясно: его гениальность поистине непостижима, по крайней мере, для среднего ума.

– Кстати, чья обязанность стирать с доски?

– Ничья.

Я всё ещё стоял лицом к доске и спиной к классу, но был готов поспорить, что голос принадлежал Рону и что тот беспечно пожал плечами, отвечая.

– Peccato, – вздохнул я. А чего я ждал? – Вот посмотрите, в итальянском языке для каждого лица есть своё окончание. Сейчас напишу.

Мне совершенно не хотелось поворачиваться лицом к классу, так что я расписывал всё не спеша. Но в конце концов пришло время развернуться к ученикам.

– Поскольку все формы разные, то местоимения, типа я и ты, можно опустить. Например, с глаголом parlare – говорить – вы можете просто сказать parlo, и это уже будет означать «я говорю». Это понятно?

– Всё понятно, – сказал Дэниел. Мне захотелось дать ему медаль за то, что он всё время возвращает мне веру в человечество.

– А можете повторить? Слишком быстро, я не успела записать!

Я поглядел на Люси. Ей причиталась медаль противоположного достоинства.

– Хорошо. Давайте пройдём это ещё раз.

После того, как я в энный раз объяснил правильные глаголы, наконец-то пришло время проследовать за моей маленькой толпой в коридор. Мысль, что до понедельника мне не надо будет никому ничего объяснять, была невероятно приятна, и я уже начал размышлять, каким способом мне потратить зря свои выходные.

– Мистер Миллман? – из ниоткуда возникла завуч Мёрфи, будто ястреб, выслеживавший меня с высоты. – Что на вас надето?

Джинсовая жилетка стала тяжёлой и тесной.

– Извините. – Это было всё, что я смог произнести в ответ.

– Надеюсь, вы больше никогда не появитесь в школе в неподобающем виде, мистер Миллман.

– Конечно, госпожа Мёрфи. Есть ли новости?

– Вообще-то есть, – сказала она. – Нашли Антонию Мансвелл.

Глава 8. Урок окончен

Антонию Мансвелл нашли?

Завуч Мёрфи донесла до меня это известие с крайне серьёзным видом. Я с опасением ждал, что же она скажет дальше, но не услышал ни слова.

– И? – спросил я, не в силах больше сдерживать беспокойство.

– Её сбил автобус. Сейчас она в больнице.

Автобус? Антонию сбили? Но я же указал ей путь, отмеченный зелёным светом…

– Но вы не беспокойтесь, мистер Миллман, – быстро продолжила Мёрфи. – Травмы незначительные. Через пару недель она полностью восстановится.

Завуч зевнула.

– Мы надеемся на лучшее.

– Конечно, – ответил я и пошёл. Издалека долетело «До встречи, мистер Миллман», но между нами уже были миллионы миль, земель и холмов, неразличимых в густом тумане.

Мне нужно было время, чтобы сжиться с этим. И не приходило в голову ничего лучше, чем долгая прогулка и место, где можно сосредоточиться. Обычно я пошёл бы на вокзал, но сейчас был совершенно не готов к очередной судьбоносной встрече, а поэтому смахнул эту мысль прочь, как заблудившуюся бабочку. Можно было пойти на детскую площадку – в этот час она обыкновенно напоминала небольшую пустыню с парой лавочек и качелями, но с конца лета это место привязалось к воспоминаниям о моём первом телефонном разговоре с завучем Мёрфи, так что я не рассчитывал, что на площадке на меня снизойдёт покой и кристально чистое состояние ума, которых я сейчас искал. Оставался только один вариант: парк Лайтвуд. Туда надо было ехать на автобусе, ну и пусть. Я зашагал к остановке.

В парке мне нравилось, помимо прочего, что он располагается на возвышении: с холма можно было смотреть на центр города, сверху вниз, от чего возникало чувство, что мои заботы на таком расстоянии заботят меня чуть меньше. Здесь я чувствовал себя легче – не до такой степени, чтобы потерять голову в плотных облаках, но всё же легче, умиротворённее, воссоединялся с растительностью и звуками природы, которые не всегда услышишь на городских улицах.

Ещё долго я созерцал жёлтую шуршащую траву под ногами, пока не дошёл до уголка парка, который показался мне уютным, и пока жужжащий рой мыслей не вылетел прочь из ноющего улья моей головы: здесь, на свежем воздухе, они разлетелись на свободе во все стороны.

Я ни капли не понимал в том, как работает судьба. Мой долг был указать Антонии тот путь, что был показан мне – так я и поступил. А в это время где-то наготове был автобус, который потом её сбил. Может, она в какой-то момент не туда свернула? Вряд ли. Связан ли этот несчастный случай с моим советом? Трудно сказать. Если да – то зачем всё это произошло? Я по-прежнему верил, что мир делает все вещи по определённой причине. Но мне было тяжело, –тяжелее, чем когда-либо, – принять, что нам так никогда и не узнать этой причины.

Когда наступил следующий понедельник, я был уже готов к любым превратностям жизни, связанным с моим чувством стиля. Я облачился в рубашку и жилетку, на которую можно было запросто прилепить ярлык «профессор»: эта комбинация сидела на мне, как надёжная броня.

Я вошёл в класс, воображая знамя победы у себя над головой, пару раз погладил свою выдуманную кольчугу для уверенности и начал урок:

– Buongiorno, cari studenti.

– Нормальная такая хитрость, – сказала Люси, проигнорировав моё приветствие. – Взять и нарядиться, чтобы выглядеть профессионально. Тогда можно не доказывать свою компетентность реальными действиями.

Лора рядом с ней захихикала:

– Как там говорят? Притворяйся, пока не получится?

Чтобы оставить эту ремарку без ответа, мне пришлось задействовать свои аварийные ресурсы терпения. Потом я снова оглядел класс.

– Buongiorno, professore! – весело смотрел на меня Лассе.

– Buongiorno! – поддержал его Рон, как тот саксофон, который повторяет фразу, только что сыгранную трубой. Даже его соседка Амалия не выглядела такой робкой, как обычно, а выпрямила спину и сказала: «Buongiorno, signor Millman!». Дэниел и Джейми – я наконец вспомнил, как зовут вечно сонного парня – эхом отозвались на это приветствие, и я был доволен. Не все в классе были вооружены отношением, которое вдребезги разбивало мою уверенность, и это не могло не радовать.

– Salve, – сказал чей-то голос. Это Максимилиан, что неудивительно: я не давал классу это приветствие, а он, возможно, единственный ученик, кто стал бы искать что-то по своей воле, ради знания. Я сразу же проникся к нему уважением, особенно потому, что он при этом нисколько не выделывался. Может, он считал себя для слишком крутым, чтобы выделываться, но уж лучше такие ученики в классе, чем люди, которые стараются доказать, что они лучше всех.

– Я рад, что вы рады меня видеть, – сказал я.

– А мы рады, что ли?

Люси, ну прекрати уже! Дай хоть немного отдохнуть.

– Важно другое: а вы сами рады нас видеть? – игриво спросила Лора. Её вмешательство было очень своевременно.

– Конечно, рад. По крайней мере, пока. – Я попытался ненавязчиво показать ученикам, что не обрадуюсь, если они начнут вести себя плохо. Правда, не было никаких гарантий, что предупреждение сработает.

– Сегодня мы поговорим про грамматический род. Когда вы видите в английском языке прилагательное, например – «итальянский», можете ли вы сказать, какого оно рода?

– Среднего! – сразу же отреагировала Лора. До меня не доходило, что ей нужно – показать, что она что-то знает, или укрепиться в звании королевы лингвистики или чего-то подобного. Ни с тем, ни с другим я бы не согласился.

– Или нет? – тихо спросила она. Пока я смотрел на Лору, её энтузиазм поугас. Может, это моя очередная учительская промашка? Вдруг стоило похвалить её за активность на уроке?

– В английском нет среднего рода. А у прилагательных нет грамматического рода вообще.

Лора и остальные слушали меня с тенью недоверия.

– Зато в итальянском – есть! – сообщил я. Собственный тон показался мне каким-то извиняющимся, как будто отсутствие родовых форм в английском – лично моя вина. – Когда вы видите слово, которое оканчивается на «О», оно вероятнее всего мужского рода. Например, italiano. А если оканчивается на «А» – то, скорее всего, женского. Давайте-ка напишу на доске.

Я привёл ещё несколько примеров.

– Если ragazzo italiano – это «итальянский мальчик», то как сказать «итальянская девочка»? – спросил я.

– Ragazza italiana? – сказала Лили. Ответ был верным, но больше всего меня поразило то, что Лили ради этого на секунду перестала переписываться в телефоне.

– Bravissima! – похвалил я, и с немалым восторгом. Надо же, я реально научил людей чему-то! – Это было единственное число, давайте посмотрим теперь, как работает множественное. Букву S нигде не добавляем…

– Почему вы так быстро объясняете? Вы можете, как бы, уважать скорость наших мозгов?

Ну что же, снова здравствуй, Люси.

– И у вас в объяснениях нет системы. Невозможно всё это переварить.

Пока я размышлял, что бы такое ответить, мне на помощь пришёл Дэниел.

– Да брось, Люси. Тут всё просто. Если ты прекратишь докапываться и начнёшь слушать, то легко всё осознаешь своей красивой маленькой головкой.

Воздух в классе вдруг стал очень напряжённым.

– Как ты смеешь с ней так разговаривать? – вступилась Лора за подругу. Дэниел даже не обернулся. Синий цвет волос оттенял холодное выражение его лица.

– А ну, прекратите этот бардак! – вмешался я. – Сейчас, если у вас есть вопросы, то задавайте. Я постараюсь на всё ответить.

Несколько секунд класс сидел тихо, никто не знал, что делать дальше.

– У меня есть вопрос, – заявила Лора.

Облегчение. Я почувствовал облегчение.

– Мистер Миллман, кто самая красивая девушка у нас в классе?

Никто не ожидал такого вопроса, и некоторым ребятам даже стало неловко. На подобные вопросы не бывает верных ответов, и Лоре это было прекрасно известно. Мои глаза бесконтрольно обследовали класс, как вращающийся фонарь на верхушке маяка. Где же та девушка, Джемма Годфруа? Разве она не должна быть у меня на уроке? Может, завуч Мёрфи что-то спутала? Сейчас её отсутствие было мне на руку, потому что, будь она здесь, я бы наверняка не смог соврать. Я бы назвал самой красивой её – хотя бы даже в своей голове. В этом было что-то неправильное. Да уж, тот факт, что Джемма почему-то игнорировала мои занятия, шёл мне точно на пользу. По крайней мере, я мог сосредоточиться на моей неуёмной толпе.

– Я не могу ответить на этот вопрос, Лора, – наконец сказал я. – Это слишком субъективно. Как говорится, красота в глазах смотрящего.

Было заметно, что Лору не особенно порадовал мой ответ.

– Мне это напомнило старую компьютерную игру, – сказал Максимилиан со своей задней парты. – Там тоже были Смотрящие, такие существа, они жили в пещерах. У них один глаз, но зато огромный. И щупальца. Дюжины щупалец.

– Заткнись, Макс, – прошипела Лора, не удостоив его даже взглядом, а Люси выраженно закатила глаза. Я поймал себя на мысли, что тут критикуют не только меня и что мне от этого даже как-то легче.

– Сама заткнись, – безучастно откликнулся тот. – И ещё, меня зовут Максимилиан. Сделай усилие, называй меня полным именем, если хочешь что-то мне сказать.

– Ребята, прекратите! – взмолился я. – Перестаньте сейчас же! Кому-то придётся учить вас дисциплине. И манерам. Надеюсь, это буду не я.