Читать онлайн Первое число Смита

«Не говори: не проживу без него» –

Я сделаю так, что проживёшь.

Сменится время года, ветки деревьев, некогда дававшие тень, 

высохнут, терпение иссякнет, та любовь, 

что ты считал искренней, 

покинет тебя, ты будешь в замешательстве.

Твой друг обернётся врагом, а враг вдруг станет другом –

вот таков этот странный мир.

Всё, что ты считал невозможным, осуществится…

«Не упаду» – скажешь и упадёшь, 

«Не ошибусь» – и ошибёшься.

И самое странное в этом мире –

«Это конец» – скажешь, 

и всё равно будешь жить…

Джалаладдин Руми

Самому любить лучше, чем быть любимым

Аристотель

Abusus optimi pessimus

Злоупотребление лучшим есть худшее злоупотребление

А. Шопенгауэр

СЕНТЯБРЬ

Москва. 11:45. Сентябрь, 02, Понедельник

Серая площадь.

Незнакомка отстукивала стальными каблуками по тусклому асфальту, оглушая тихий будничный полдень. Она быстро шла, а кто-то сказал бы: бежала. Случайный наблюдатель, идущий навстречу, оценив скорость её передвижения, подумал: торопится. Но она всегда так ходила. Стремительно, нервно, дёргано. Как будто давно набрала обороты, а белые длинные ноги её, вторя спицам колёс проезжающих мимо авто, только превращали эту беспокойную энергию в движение. Прохожий, оглянувшись, сравнил её с порывом летящего мимо холодного ветра, мчащегося по каким-то своим срочным, одному ему известным делам. Вот он стиснул незнакомца, окутав ледяным туманом, вот заставил замереть на секунду, вздрогнуть, задержать дыхание, а мгновенье спустя расслабиться, согреться; поток, обогнув его, уже устремился прочь за своей хозяйкой, хлестнув по щёке прохладой волос.

Вынырнув из тени, мужчина пошёл дальше. К строениям из стекла и стали, гордо поднимающимся из бетонного плато маленькой площади, к которой он приближался неспешным шагом. Он шел размеренно, спокойно, как будто медленно плавя напирающее на него пространство. Оно таяло перед ним, тягучее, сливочно-жёлтое, осенне-пряное, открывая виду две зеркальные серые узкие башни, устремившиеся своими сводами в кобальтовое небо. Его офис располагался в Южной башне, на последнем из тридцати трёх этажей. Башни: Южная и Северная, будто сёстры, навсегда сцеплённые генами, соединялись между собой стеклянной галерей, скрывая в себе переход из одной в другую.

«Я ведь был когда-то другим, – вдруг подумал человек. – А теперь, запертый в своей башне, стал, как и она,лишь отражением себя». Он настоящий надежно скрылся за цинично обманчивой серебряной поталью. Незнакомец покидал сегодня Город на несколько дней. Он не думал, что будет скучать по этой Серой ветреной площади, по этим стеклянным близнецам-призракам, по своему отражению в них: застывшему, шлифованному, блестящему.

Он усмехнулся своим мыслям. Ему было скучно.

Москва. 18:04. Сентябрь, 09, Понедельник

Северная башня.

Она стояла перед панорамным окном своего кабинета в Северной башне на новом месте работы и обозревала открывшееся пространство. Она трудилась здесь вторую неделю и теперь еще больше боялась высоты. Каждый раз, подходя к этой стеклянной прозрачной стене, не ближе, чем на расстояние вытянутой руки, она внутренне содрогалась.

Её удивило, что ей предложили занять такую большую комнату, несмотря на то, что она была лишь Заместителем. Главный заверила, что чувствует себя здесь неуютно, привыкла к своему старому кабинету и с удовольствием предоставит в её распоряжение эту одиночную оранжерею.

Она стояла и думала, что ей повезло. Что, несмотря на страх высоты, она чувствует себя здесь спокойно и умиротворенно.

Рабочий день подошёл к концу.Осеннее солнце уже прощалось с ней и с этим днём, играя последними, уже совсем не яркими бликами по зеркальной глади окон Южной башни. Расстояние между высотками было не больше десяти метров, и она радовалась, что тот, или та, а может быть и те, чей кабинет был братом-близнецом её офиса в здании напротив, уже вторую неделю не давали о себе знать, и она не видела в их окне ни лиц, ни фигур, ни силуэтов. Она не то чтобы не любила людей, скорее побаивалась и не понимала.

Незнакомка вздрогнула, когда в дверь кабинета постучались, вырвав её из облака задумчивости.

Обернувшись, она увидела в открытом проёме молодого человека, лет восемнадцати, в серо-чёрном комбинезоне с логотипом компании, в которой она работала. Высокого и спортивного, с вихрем вьющихся каштановых волос. Он улыбнулся и спросил:

– Вы – Зам?

– Да. – Получилось строже, чем она рассчитывала, но парень, похоже, не обратил внимания на её тон и продолжал всё с той же улыбкой:

– Я привез документы. – Он кивнул на пачку листов подмышкой. – Главный уже ушла, кабинет закрыт. Вы примете?

Зам молча протянула руку за бумагами. И, как будто вспомнив о вежливости, сказала:

– Проходите.

– Можно на «ты», – предложил молодой человек, вручая ей документы. – Меня зовут Яков. Я – главный фельдъегерь Северной башни.

Она отвлеклась от рассмотрения бумаг и вскинула бровь, в изумлении посмотрев на него.

А Яков рассмеялся, проходя к окну:

– Курьер звучит не статусно.

– А я думала, что имперские замашки сейчас не в моде, – парировала она с улыбкой.

Зам любила такой юмор, застающий врасплох, обескураживающий каламбурами, с самоиронией и даже с сарказмом.

– И да, давай на «ты». Спасибо за контракты. Главный говорила, что давно ждет оригиналы.

–Не стоит благодарности. Я просто делаю свою работу, – пафосно сообщил Яков, выпячивая грудь.

В ответ на шутку она хохотнула. И показалось, что рой переливчатых струнных звуков выпорхнул на свободу из плена тишины. Зама всегда чрезвычайно преображала улыбка: стройнил смех, раскрытые губы полнели, она казалась моложе, глаза оживали и освещались каким-то непривычным для неё, тёплым, особенным внутренним светом.

Яков открыто рассматривал её, с удовольствием наблюдая за происходящими с лицом молодой женщины переменами, а потом спросил:

– Не страшно тебе здесь работать?

– Ты об окнах?– уточнила Зам.

– И о них тоже. – Молодой человек вдруг запнулся, и, опустив глаза, поинтересовался тихо:

– Тебе разве не рассказали?

– О чем?

– Ну… – замялся он и стих.

Она пристально всмотрелась в его лицо, ожидая ответа.

– В прошлом году…В мае… Здесь женщина умерла. Она работала в нашей компании. И её нашли здесь, в этом кабинете, – пробормотал Яков.

Зам замерла от этих слов. Мурашки побежали по её ногам, зародившись где-то под коленками: мелкие, пугливые, суетливые. Толкаясь и торопясь к её солнечному сплетению, как будто ища тепла и защиты они, глупенькие, сплочась, всем своим весом опустились на её грудь, сдавили, сжали, перекрыли доступ к кислороду.

Она медленно выдохнула, стараясь успокоиться, и спросила охрипшим голосом:

– Как?

– Мм… Я здесь еще не работал тогда, но сотрудники говорили, что компания только перебралась сюда, на высоту – этаж внезапно освободился. Все переезжали. А в этом кабинете должна была Главный сидеть. Генеральный распорядился сделать ремонт.

Он замолчал, как будто вспоминая детали.

– В общем. Девушка эта работала в бухгалтерии. В один из дней, утром, уборщица зашла в кабинет и увидела её. Она у окна лежала. Уже не живая. Голова вся в крови. Её убили.

Зам оторопело посмотрела на Якова.

– Нашли, кто это сделал? За что?

– Нет, мне не сказали. Те, с кем я общался, не знают. Давно это было.

– Ясно, – сказала она упавшим голосом.

Ей вдруг так сильно захотелось уйти отсюда, что, уже не думая о вежливости, Зам быстро выпалила:

– Мне пора, Яков. Думаю, еще увидимся.

Курьер поднял на неё глаза:

– Ты в порядке?

Она быстро кивнула.

– Да…, да, нормально. Я пойду.

– Услышал тебя. Извини, что напугал.

– Ничего. Это было несложно, – пробормотала она, снимая с вешалки плащ и хватая сумку.

Яков оглянулся на неё, выходя из кабинета:

– Я рад знакомству.

Зам ничего не ответила, провожая его взглядом. Она направилась в сторону лифта, спеша покинуть и этот кабинет и эту башню, торопилась и думала о том, почему она так испугалась, так напряглась от слов Якова. Не потому ли, что она родилась в мае. В месяце, когда убили эту девушку. Девушку, чье имя она забыла спросить.

Зама звали Майя. Ей было тридцать семь.

Москва. 18:24. Сентябрь, 10, Вторник

Южная башня.

Он вернулся в город. В добровольно-будничное заточение Южной башни.

Эти здания, как и все остальные, обрамляющие Серую площадь, большей частью принадлежали ему. Он был мажоритарным акционером и одним из бенефициарных владельцев компаний, в чьей собственности находились эти активы. Кабинет его находился на тридцать третьём, высшем этаже. Он зашёл в него и, оставив дипломат на столе, сел в дорогое, обитое кожей коньячного цвета кресло, развернув его к окну. Солнце скрылось. Рабочий день уже закончился, и сотрудники его компании покинули офис. Он был этому рад. Хотя нет, «рад» слишком сильное слово для описания чувств того, кто просто хочет немного побыть в одиночестве после утомительной деловой поездки.

Он не был одиноким человеком. У него были партнеры по бизнесу, приятели, знакомые, друзья, семья. Когда кто-то, по незнанию, спрашивал его о семейном положении, он говорил что вдов. Не вдовец, не овдовел, а именно вдов, как другие говорят «холост» или «женат». Он так проникся своим вдовством, был так опустошен, так свирепо отрицал смерть жены в первые годы своего вынужденного одиночества, что это состояние стало неотъемлемой его чертой, его качеством, его частью. Как ребенок становится частью родителя.

У него было двое взрослых детей. Сейчас он вспомнил о них, и вдруг, словно инстинктивно почувствовав приближение родного человека, повернулся к двери и увидел заходящего в кабинет сына. Яков. Второй из близнецов. «Следующий по пятам». Следующий за Евой, его дочерью – она была первой. Да, у его жены было отменное чувство юмора.

Он, улыбнувшись, быстро поднялся, развёл руки в стороны, и, предвкушая объятия, направился навстречу сыну. Семейные рандеву стали теперь не такими частыми, как ему бы хотелось, поэтому каждое из них было для него особенным и запоминающимся. Эти свидания отгоняли на время преследующую его скуку, и она, скалясь и скуля, пятилась обратно в свою пустоту.

Бенефициара звали Герман. Ему было сорок три.

Москва. 12:34. Сентябрь, 11, Среда

Северная башня.

Зам подняла глаза от экрана ноутбука, потёрла их, и повернулась в кресле к окну.

И вздрогнула. Майя не ожидала, что увидит там, в этой стеклянной шкатулке тридцать третьего этажа, человека и сначала ей показалось, что ей показалось. Но нет, вот он: стоит, высокий, большой, какой-то чересчур… она не смогла сразу подобрать слово, правильный, что ли. Как будто только такой мужчина и мог быть там, за этим прозрачным барьером, как ценный экспонат, выставленный на обозрение. Он замер в неподвижности, одетый в тёмный костюм и белую сорочку с расстегнутым воротом, без галстука, расставив длинные ноги, засунув руки в карманы брюк. Чуть приподнятое лицо с прикрытыми глазами он подставил ласкам солнца, шафрановые лучи которого нежно обнимали, окутывая медовой дымкой. Майя подумала, что это очень привлекательный мужчина – статный и широкоплечий.

В то время когда Южную башню весь день щедро заливало солнце, Северная всегда прозябала в тени. И теперь Майя поняла, почему к таким людям, как этот незнакомец всегда будут тянуться светила, и даже само небо будет благоволить им. Свет к свету. Столп общества. Уверенный. Пресыщенный. Твердо стоящий на ногах, вне суеты и метаний.

А Зам всю жизнь маялась. Она всегда была занята. Всегда спешила. Бежала и торопилась. На работу. На тренировку. В магазин. В гости. Прибраться. Приготовить. Погладить. Постирать. Поспать. Пожить. Полюбить… Время утекало сквозь её пальцы. Она не могла его остановить. Ей всегда его не хватало. Она опаздывала всегда. Везде. Не успевала. Она устала. Усталость была её непробиваемой оболочкой, её второй кожей, её тенью. Так было не всегда, но так было давно. Давным-давно, с тех пор, когда она полюбила, или думала, что полюбила. С тех пор, когда необдуманно отдала свою волю другим. Надолго, до прошлого года.

Год назад она услышала в записи лекцию психолога, в которой он отвечал на вопросы слушателей. Что-то задело Маю в его словах, и она, как утопающий, ухватилась за его фразу: «Вы можете жить по-другому». Она прослушала все его лекции, прочла все книги и статьи, которые смогла найти, она все ждала, ждала, когда его слова: «И тут вас отпустит» случатся с ней. И её отпустило. Неожиданно, резко, и так же трагично и необратимо как внезапная смерть. Она просто проснулась утром и поняла, что «низы больше не хотят». И множество новых слов: «воля своя и другого», «сильная и слабая позиция», «субъективная и объективная значимость», «опоры», «ресурсы», «границы», «территории», «самоуважение», «чувство собственного достоинства», «локус», «фокус», «дефект», «иллюзии», «психологическое поле» и «тяга» сложились разом в единое целое, синтезировались с её жизнью. Это была её собственная внутренняя революция, страшная, беспощадная, безжалостная и неожиданная для окружающих.

«Многие же первые будут последними, и последние первыми» (Мф. 19:27–30). Так она осталась одна, и, завершая свой жизненный переворот, сменила и место жительства и работу.

Очнувшись от своих воспоминаний Майя, сфокусировав взгляд, увидела, что мужчина из окна Южной башни смотрит на неё. Словно в оцепенении, она застыла под пристальным вниманием его глаз. Ей показалось, что они синего цвета. Зам смутилась, обратила кресло обратно к столу и скрылась за мебельной спинкой, прекратив, тем самым обоюдное изучение субъектов друг другом, остерегаясь неминуемости изменения их состояний.

Москва. 12:40. Сентябрь, 13, Пятница

Южная башня.

Бенефициар стоял у окна своего кабинета с закрытыми глазами, отдав солнцу в распоряжение собственное тело. Оно баюкало его своими лучами. Герман убивал время. Его всегда было слишком много. Оно тянулось слишком долго и неторопливо, и так бесчувственно не отвечало его желаниям. А он желал быть занятым, подвижным, думающим, делающим, решающим. Бенефициару казалось, что он не смог бы быть счастливым через сотню-другую лет, когда искусственный интеллект полностью или почти полностью, заменит участие человека в труде, оставив только горстке людей право принимать стратегические решения. Что делать тогда таким как он? Отдыхать? Сколько? Месяц? Три? Год? А дальше? Чем упражнять свой разум? Чем заниматься днями напролёт? Чем тешить свое самолюбие? В чем добиваться успеха? Куда пригодиться? У него не было ответов.

Герман рассматривал время с позиции «было» и «будет», но иногда, а последние несколько лет всё чаще и чаще, он начал застревать в третьей временной ипостаси, в «сейчас». И это «сейчас» протекало слишком туго, слишком неповоротливо, оно слишком плавно переворачивало страницы необратимого мерила его существования, словно и не должно было последовательно сменять его состояния в процессе жизни, да и сами процессы, приводить к изменениям, к развитию. Герман, читая в детстве фантастику, мечтал о гипарксисе, о многомерных мирах, о мультивселенных. А сейчас подумал, что рассуждает, как последний романтик двадцать первого века.

Он устало вздохнул и открыл глаза. Вернувшись в реальность, он увидел, что из окна Северной башни на него, вернее сквозь него, невидящим взглядом Навсикаи, смотрела девушка. Она сидела в черном кожаном кресле, скрестив на груди руки, застывшая, словно восковая фигурка. Его взгляд пробежался по её худому, угловатому лицу. В нём не было ничего примечательного, она была, что называется «обычной»: немного раскосые глаза, брови с приподнятыми вершинами, среднего размера губы, сжатые, будто с трудом удерживали во рту какую-то невысказанную словами мысль. Её чётко очерченный подбородок был таким же острым, как и скулы, а овал лица формой напоминал продолговатую клубнику. Волосы отсвечивали запыленной медью, разделялись прямым пробором и прятались за спиной. Герман подумал, что они, скорее всего длинные. На вид ей было не больше двадцати пяти.

Девушка была одета в темно-серый брючный костюм. В вырезе двубортного пиджака, похожего на военный китель, застегнутого наглухо, виднелся воротник белой рубашки, также плотно закрытой до самой середины шеи.

Внезапно она, словно очнувшись, посмотрела ему в глаза. Эта осмысленность во взгляде воскресила её, все нервные окончания тела пришли в действие, запуская внутренний двигатель, и весь облик стал казаться теперь каким-то чрезвычайно живым. Герману показалось, что глаза у девушки зелёные, когда она, последний раз сверкнув ими, развернулась от окна и спряталась от него за равнодушным серебром стекла. И он, привычно увидел только собственное отражение. Как всегда.

Ему стало интересно. Этот кабинет пустовал больше года.

Услышав звук шагов, бенефициар оглянулся и увидел спешащую к нему с документами и чашкой в руках Валеру. Она была его бизнес-ассистентом. Валера. Герман называл её именно так. Просто и по-мужски. Он не помнил, кто предложил, он или она, именовать её так, но уже не представлял, что будет обращаться к ней как-то по-другому. Валера была не против, и ей удивительно шло имя, произносимое в этой форме. Она была высокой, с низким грудным голосом, простоватыми, какими-то неуклюжими чертами лица и такими же манерами. Ассистент работала с ним много лет, и знала настолько хорошо, насколько это вообще было возможно.

– Ваш кофе, – сказала Валера, ставя перед ним на стол фарфоровую чашку.

Герман сел в кресло и аккуратно дотронулся внешней стороной указательного пальца до белой глянцевой поверхности. «Кипяток» – подумал он, а вслух произнёс с нажимом:

– Слишком горячий. Опять. – Герман взглянул на неё с упрёком.

– Ишьтыподишьты! – воскликнула Валера тоном матери, недовольной своим избалованным, но любимым сыном.

Он лишь усмехнулся в ответ. Бенефициар давно привык к её старорусским словечкам, они забавляли его. К чести Валеры, она всегда тонко чувствовала момент, когда их можно или нельзя употреблять. В присутствии гостей, посещавших кабинет, ассистент себе такого не позволяла.

– Типография изготовила приглашения. Проверьте. Все ли устраивает? – сказала она, передавая ему длинный бумажный конверт золотого цвета.

Герман взял его, положительно оценив плотность тисненой бумаги, открыл и вынул белый лист, в котором золотым витиеватым шрифтом было напечатано:

– Потрясающе. Я доволен, – ответил он. – Разошли по списку, в сопроводительном письме добавь: мы ждем только руководящий состав компаний-партнёров и арендаторов.

Валера кивнула, направилась к выходу и добавила:

– Совещание перенесли на тридцать минут, не все успевают. Начнется в тринадцать тридцать.

«Опять ждать» – подумал он разочарованно.

Москва. 16:14. Сентябрь, 16, Понедельник

Северная башня.

– Ты должна пойти. Пойми меня правильно. – Покидая кабинет, бросила Главный, уже не гладя на Зама.

Майя кивнула ей вслед.

Главный уведомила её, именно так, не попросила и не приказала, а просто уведомила её, как о свершившейся где-то на небесах договорённости, не подлежащей изменению, что Майя идёт на благотворительный аукцион, проводимый компанией, владеющей башнями и строениями Серой площади, вместе с Главным, Генеральным и его заместителями, в конце декабря.

Она, конечно, пойдет на это мероприятие, перетерпит пару часов, и, возможно поймет правильно то, что должна, по мнению Главного, понять. Хотя Зам плохо понимала даже себя, а других людей не понимала вовсе. Что там у них в головах? Их невозможно просчитать, вычислить, уравнять, вывести общий знаменатель, утвердить единые нормы и законы поведения, спрогнозировать реакции и эмоции, слова и поступки. Ей сложно давалось общение. Ребенком, ей внушили некоторые правила взаимодействия, но, наконец, повзрослев, она уличила их в шаблонности, однобокости, необъективности и перестала им следовать, а новых пока не приняла, предпочитая просто вести себя вежливо.

В людях сейчас она не видела четкой конструкции «если – то», у них были сплошные иллюзии, паралогизмы и исключения и при этом, у каждого человека – свои, да такие, что без знания вводных данных ей они были недоступны. Это теперь приводило ее в недоумение: как себя вести? Что может им понравится? А что нет? Что, когда и как говорить? Как реагировать? Она-то всегда старалась держать себя в руках и была несколько отстранённой. Майя почему-то с детства знала, что со всем справится и эмоционировать нет смысла. Эта мысль, как клеймо, была выжжена в её сознании. Неизвестно, откуда она произросла, эта мысль, но она всю жизнь сопровождала и защищала её, как верный пёс, преданность которого была много больше материнской. Мать называла её холодной. Возможно, она была права.

Зам подошла к окну. Её невольный соглядатай стоял у стеклянной стены своего кабинета и пил кофе. Она почему-то была уверена, что он пил именно кофе. Крепкий, масляный, терпкий, как и он сам.

«Если мы будем теперь часто видеться, нужно придумать, как приветствовать его, – подумала она. – Это будет вежливо». И, не дав себе опомниться и начать сомневаться, увидев, что мужчина смотрит на неё, она коротко кивнула ему. И тут же получила в ответ на своё приветствие лёгкий наклон головы, с зачесанными назад, чуть вьющимися каштановыми волосами.

Москва. 15:14. Сентябрь, 18, Среда

Южная башня.

Просматривая договор, Герман сопоставлял его с отчетами юридического и финансового департаментов, оценивая возможные риски и величину доходности, в случае его исполнения. С предполагаемым партнёром он раньше не работал, компания вышла на рынок недавно и ещё не обросла ни отзывами, ни репутацией. Обратив внимание на реквизиты подписанта со стороны исполнителя, бенефициар удивился: Новиков П.М.

Девушку, с которой он, до недавнего времени, состоял в отношениях, звали Марианной Новиковой. Родственники? Нужно уточнить. Он сделал себе пометку. Встречаться с бывшей любовницей Герману совершенно не хотелось. Он вздохнул с облегчением после их расставания: её было слишком много, вернее, в ней было слишком много. Много пустоты и обезличенной занятости. Это был интеллектуальный и духовный мезальянс. Ему очень скоро стало не о чем с ней разговаривать, а слушать её было неинтересно. Социальные сети, салоны, шопинг, бренды, тренды, коучи всего и вся, ретриты, гуру, практики, марафоны, мемы – таким был калейдоскоп её жизни. Красочным, зажигательным, но не воспламеняющим; тлеющим, но не горящим. Хотя в постели она была хороша. Хорошего понемножку, так говорят?

Марианна внешне спокойно восприняла его сообщение о желании прекратить отношения, однако искренне не понимала, почему он хочет это сделать? Она была полностью, абсолютно уверена в себе и своей привлекательности. И в этом была вполне естественна: эта детская наивность, такая бесхитростная, такая органически прямодушная, такая непоколебимая в своей правоте взывала к Герману только в одном вопросе: как можно хотеть расстаться с ней? С НЕЙ?! Эта монета открылась ему другой стороной: укоренившейся зашоренностью, эгоцентричной сфокусированностью на себе и своих желаниях, что в некотором смысле позабавило его силой этой веры в себя, но и испугало отрицанием всего отличного от неё. Марианна была младше его на четырнадцать лет. Это объясняло различие их мировоззрений, кругозора, слоёв их миров, накопленного опыта, иногда совершенно, как он думал, для неё неприемлемого. Контуры их, заполненные красками разного года выпуска, в его случае, видимо уже изрядно поблёкшими, оказались совершенно несовместимыми. Герман считал это очевидным, однако, услышав непонимание в словах Марианны, решил, что объяснять всё это он не будет. Она не поймет. Пусть её.

Закончив чтение контракта и отчетов, черкнув несколько замечаний, Герман бросил взгляд в окно. Безымянная незнакомка стояла на посту. Она пила, видимо, чай из прозрачной кружки, обнимая её двумя руками, словно пытаясь согреться. Девушка опять была, он не мог придумать иного слова для сравнения, «упакована» в строгий костюм и рубашку, и только волосы, не подчинившись, свободно расстелились по плечам. Ему было приятно теперь приветствовать её по утрам. «Нужно узнать у Якова, как её зовут, – подумал он – сын всё знает».

Москва. 14:33. Сентябрь, 20, Пятница

Северная башня.

Фыркнув в ответ на её: «Благодарю, что принёс отчеты, Главный просила срочно прочитать», Яков воскликнул:

– Сплошные числа, что тут можно прочитать?!

«Sapienti sat» – с улыбкой подумала Майя, но вслух произносить не стала, боясь, что курьер не поймет эту шутку на латыни.

Числа… Числа были её стихией. Стройные ряды их, связанные количественными артериями, всегда её успокаивали, она чувствовала себя среди них как дома. Зам считывала с них всё, что они пытались ей показать и всё, что старались стыдливо спрятать, мучаясь несостыковками, краснея и пыхтя при этом. Цифры были живыми для неё: двойка простушкой, тройка плутовкой, четвёрку она считала одиозной и мистической, пятёрку самодовольной отличницей, шестёрку хитрой обманщицей, семёрку грешницей, восьмерку не любила за вычурность, девятка была её фавориткой. Но больше всех она уважала единицу. За ее простоту и строгость. За её сложность и нежность. За её индивидуальность. За её цифровую царственность. За многозначность и единение. За то, что она невидимо присутствовала в любом числе, внутренне, скрытно, но всегда там была.

В прошлом году Майя читала Канта, про его безусловные формы бытия: пространство и время. Она добавила бы к этому списку еще и единицу. Как априорный признак существования: вещь существует, если её можно посчитать. И тут же думала, усмехаясь себе: «Экая я выдумщица!»

После ухода Якова, Зам углубилась в анализ данных, оформляя выводы и результаты своих изысканий в виде пояснительной записки. Увлекшись чтением, она не сразу заметила, что экран ноутбука погас. Понажимав на все кнопки, которые, по её мнению, должны были помочь в его реанимации, она решила, что всё-таки помощи «знающих людей» не избежать, и, вздохнув, набрала номер секретаря. Девушка-делопроизводитель, выслушав просьбу, обещала Майе как можно скорее прислать специалиста. Оставалось только ждать. Это она умела.

Появившийся вскоре системный администратор осмотрел ноутбук, так же, как и она, потыкал кнопки и, объявив Майе диагноз: «умер, но мы попробуем оживить», забрал компьютер с собой, обещав прислать другой на замену.

«Техника любит меня, но как друга» – подумала Зам.

Решив размяться после его ухода, она прошлась по кабинету, сделала наклоны шеи вперёд и назад, влево и вправо, и все-таки подошла к окну. Мужчина в Южной башне сидел спиной к ней и что-то печатал на клавиатуре ноутбука. Ритуал приветствия на сегодня был завершён, с незнакомцем они обменялись вежливыми наклонами головы утром, и эта странная традиция почему-то вызывала в ней улыбку. Майе теперь стало интересно, как зовут этого безымянного. «Нужно спросить у Якова, – думала она.– Он всё знает».

Москва. 18:43. Сентябрь, 23, Понедельник

Южная башня.

Герман смотрел в окно своего кабинета. Сегодня был хороший день, плодотворный, быстрый, интересный, сегодня он не скучал. Бенефициар любил ощущение небольшой усталости и удовлетворенности после таких рабочих дней. Он потягивал односолодовый виски из стакана «олд фэшн», сидя в кресле, и ждал сына.

Яков жил отдельно. Летом, во время каникул, у них с близнецом состоялся разговор о том, что Яков хочет стать самостоятельным и попробовать пожить один, хочет устроиться на работу и обеспечивать себя, хотя бы частично, сам. Герман удивился такому предложению, но спорить не стал, и даже был горд тем, что сыну пришло такое в голову, в его-то возрасте. Он снял ему недорогую однокомнатную квартиру в спальном районе, недалеко от университета и устроил курьером в компанию, с владельцем которой состоял в приятельских отношениях. Сын жил отдельно второй месяц и, по его словам, был доволен своей независимостью. Бенефициар вспоминал себя в его годы и прекрасно понимал своего ребёнка. Он тоже хотел быть свободным, взрослым, автономным.

Нарушая тишину сумеречного кабинета, в офис, шумно распахнув дверь, зашёл Яков. Кудри подпрыгивали на его голове, пружиня вместе с походкой.

– Привет, родитель! – воскликнул с улыбкой он.

– Привет, – ответил Герман, протягивая ему руку для пожатия.

Они расселись в кресла вокруг дубового письменного стола, и разговорились, обмениваясь последними новостями. Рассказывал, в основном, Яков, смеша отца историями про учёбу и работу, про нелепые попытки погладить рубашку, оплатить счета за коммунальные услуги и про свои первые шаги в кулинарии, про сожжённые, пересоленные и переваренные блюда. Герман предложил сыну поужинать в ресторане, но тот отказался, сославшись на запланированную встречу с друзьями.

– Хорошего вечера! – напутствовал Герман сына при прощании.

– И тебе, долго не сиди здесь, – ответил Яков, закидывая рюкзак на плечо.

– Не буду, поеду скоро. Да, хотел спросить тебя. – Он указал на свое окно. – У меня теперь соседка появилась. Кто она? Это же офис твоей компании?

Яков улыбнулся:

– Только заметил? Внимательный ты мой. Она три недели у нас работает.

– Да я давно заметил, думал раньше спросить, забыл. Как её имя?

– Майя её зовут. Заместитель главного бухгалтера. Тридцать семь лет. Из Москвы.

– Рост, вес, цвет глаз? – уточнил тоном следователя, ведущего допрос, Герман.

Сын заливисто расхохотался:

– Знаю только, что она не замужем.

– Потрясающе. Только вот последняя информация мне ни к чему. – Хмыкнул хозяин кабинета. – Вы с ней общаетесь? Как она тебе?

– По работе – да, иногда на нашей кухне парой слов о жизни перекинемся, когда она за чаем заходит. Она как шпион – лишнего слова не вытянешь. Но с юмором, понимает всё, – ответил Яков, взглянув на часы. – Пора, пап.

– Понял. Я завтра позвоню, – проговорил Герман, и, проводив взглядом удаляющегося сына, подумал: «Имя Майя ей не подходит. Оно слишком тёплое для такой холодной девушки».

Москва. 12:54. Сентябрь, 25, Среда

Северная башня.

Сегодня было ветрено. Ветер ударял с исполинской силой в спину Северной башни и, огибая её, рассеивал свою мощь по стеклянным бокам, постепенно ослабевая и не долетая в своей полярной злобе до Южной. Башня Майи, как форпост, принимала на себя сокрушительные удары природы. Зам подумала: «Это ничего. Я привыкла». Окно противно дребезжало при каждом порыве, гудело от проникающих струй небесного эфира, хотя казалось, что оно должно быть абсолютно герметично. Но эта воздушная кровь всё-таки находила микроскопические лазы своим невидимым щупальцам, напористо проскальзывающим в тёплый уют её кабинета. Майя передёрнула плечами. Зябко.

– Ноутбук не сказать, что шустро работает, но на недельку пойдет. – Услышала она голос входящего в кабинет мужчины. – Мы заявку на покупку нового оформили, ждём поставку. Этот запасной, для бухгалтерии. Я его почистил, все базы поставил, сетевые папки и справочные системы вывел на рабочий стол. Почта подключена, пароль тот же. Антивирус обновлён. Установили все плагины для работы с подписями и клиент-банками. Наверное, это всё,– объявил системный администратор, вручая Майе черный ноутбук, который оказался тяжелее и больше её так скоропостижно скончавшегося.

– Спасибо Вам! – поблагодарила Зам. – Видно на нём давно никто не работал?

Специалист чуть напрягся, но ответил:

– Да, год с небольшим, наверное. Девушка брала последней, ну та, которую в этом кабинете нашли. Она в тот день его как раз и вернула нам, на хранение. Вам же рассказывали, что здесь случилось?

Зам кивнула, вздохнув. Ей показалось на минуту, что тень этой погибшей преследует её.

Проводив специалиста, Мая, наконец, приступила к работе. Компьютер действительно работал медленнее, чем она привыкла, и это её немного нервировало. Но она напомнила себе, заметив раздражение, что решила жить более размеренно и эти лишние секунды, затрачиваемые на обработку машиной команд, не должны нарушать целостность её нервных клеток. Прокручивая текст на экране, и одновременно пытаясь вставить в слот ноутбука токен с электронной подписью, Майя поняла, что он почему-то никак не хочет внедряться в свое ложе. Отвлекшись от записей, она попробовала два других – носитель спокойно входил. Осмотрев первый разъем, Зам увидела что-то белёсое в его углублении. Присмотревшись внимательнее, она заметила там свернутый клочок бумаги. Решив его вынуть, Майя взяла тонкий канцелярский нож, подцепила его и достала. Это оказалась какая-то маленькая тонкая сложенная бумажка. Зам уже собиралась выкинуть ее, не понимая, зачем кому-то её вообще нужно было туда засовывать, но, приблизив квадратик к глазам, увидела, что внутри что-то написано: нажим писавшей руки и цвет чернил проступали на поверхности. Развернув пожелтевший комочек, она рассмотрела сделанную ручкой запись: LDTC2171.

Откинувшись в кресле, она уставилась на этот странный обрывок. Что это значит? Кто-то специально оставил записку в ноутбуке? Чтобы что? Спрятать? Зачем? От кого? Подумав, Майя напечатала в строке поиска браузера найденный текст. Просмотрев пару страниц с результатами, выданными системой, она не обнаружила ничего интересного, ничего, чем можно было бы объяснить искомую комбинацию символов. Отложив артефакт в сторону, она прикинула, выкинуть его или нет? А затем, пожав плечами, всё-таки убрала записку в ящик стола.

Раздавшийся стук в дверь ознаменовал приход всегда приветливо улыбающегося ей Якова.

– Удачно съездил? – спросила Зам.

– Непригоже сомневаться! Депеши со мной! – ответил он, ставя перед ней на стол бумажный пакет с документами.

– Не сомневалась. Спасибо.

– Идут дела? – поинтересовался Яков.

– Идут прекрасно. Благодарю, – ответила она, улыбаясь ему.

Они общались с Яковом в шутливой, несколько салонной манере, используя обороты и слова времен дореволюционной России. Он был с ней неизменно галантен: дружески расположен, выказывал искренний интерес, придерживал двери, пропускал вперед, помогал нести папки. Это было несколько странно, учитывая его возраст, но, в то же время внушало надежду на то, что сильный пол жив. Например, в таких людях, как этот молодой парень. Майя подумала, что Яков чем-то похож на незнакомца, занимающего такой же кабинет в Южной башне. Вспомнив его, Зам решилась:

– Будь добр, Яков, окажи мне услугу. Ты же всё и всех знаешь на этой площади и в башнях? Сам говорил.

– Верно, – подтвердил он. – Информация нужна?

– В некотором смысле. У меня появился видимый друг, – она ткнула большим пальцем за спину, метя в окно. – Знаешь кто он?

Яков хмыкнул.

– Знаю, – и замолчал.

Зам заметила эту тишину и, досадуя на собеседника, нахмурилась, а он продолжал стоять молча, не глядя на неё.

Пауза затягивалась.

– Не будешь ли ты так любезен, милый Яков, дать дефиницию этому человеку и представить его мне, заочно, разумеется, дабы избежать неподобающей невежливости при обращении к оному в случае непредвиденной встречи? – не выдержав, ядовито выдала Зам.

Молодой человек загрохотал смехом:

– Чегоооо???

– Зовут его как? – рявкнула она.

– Так бы сразу и спросила, – протянул Яков. – Елагин Герман Петрович его имя. Сорок три года, двое детей, вдовец, бизнесмен, владелец этих башен и еще много чего. Родился в Москве, родители умерли давно, воспитыв….

– Стоп, стоп, стоп! – не выдержала Майя. – Достаточно! Не знаю, откуда ты черпаешь эту информацию, и знать не хочу.

– И не нужно. Тебе не понравится, – весело ответил он.

– Теперь буду знать, что утром здороваюсь с Германом, могущественным городским рантье. – Она комично округлила глаза.

– Вот именно. Рад быть полезным. Если у тебя всё, то я, пожалуй, пойду – приносить людям пользу, – хохотнул он, направившись к двери.

– Иди, иди, фигляр! – Кинула она ему вслед.

– Фельдъегерь, не путай! – Не остался он в долгу.

Когда Яков ушёл, Майя, вертя на языке имя «Герман», склоняя его во всех возможных вариантах, подумала, что оно слишком мягкое для такого мощного человека.

Москва. 18:14. Сентябрь, 30, Понедельник

Южная башня.

Звонок стационарного телефона прервал изучение Германом проекта реконструкции:

– Да?

– За Вами пришли, – раздался строгий голос Валеры на другом конце провода.

– Пусть войдут. Я готов, – откликнулся он.

Герман улыбнулся. Эта древняя шутка возвещала о приходе его друга. Её придумала Валера, когда узнала, что его товарищ – Макар Михайлович Кандауров работает в Следственном комитете, в звании полковника юстиции.

Бенефициар отложил проект в сторону и поднялся ему навстречу.

– Приветствую! – улыбнулся Герман, пожимая руку Макара.

– И тебе не болеть, – ответствовал тот, хлопнув Германа по плечу.

Макар, он же Юст, как прозвал его Герман после поступления в юридический институт, подошёл к окну. Ему было чуть за сорок, он был мужчиной крепкого телосложения, с развитой мускулатурой, энергичным, бодрым. Они были знакомы с Германом с детства, с тех времён, когда шпана ещё заводила знакомство во дворах, меняясь фантиками от жвачки «Турбо», играя в «квадрат», лазая по помойкам, пробуя на вкус гудрон и жжёную спичечную серу. Они прыгали с крыш гаражей в снег, катали ртутные шарики, а затем, повзрослев, распивали спиртное в подъездах и подвалах. Укрепив дружбу совместными воровскими вылазками за «головами» магнитол и продавая их скупщикам на радиотехнических рынках, они делились сигаретами и мечтами стать в будущем богатыми и влиятельными людьми. Несмотря на то, что дороги их пошли в разном направлении, дружбу они сохранили, хотя встречались и нечасто.

– Как дети, как сам? – спросил Макар, повернувшись к другу.

– Хорошо, спасибо. Ева в Петербурге, учится на дизайнера, Яков здесь, в Москве, устроился на работу, перешёл на второй курс. Вот съехал от меня месяца три назад, отдельно теперь живёт.

Макар всмотрелся в лицо друга:

– Ну, это-то понятно. А ты? Живёшь? Или выживаешь?

– Да, я нормально. Привыкаю. У тебя какие новости? Чем обязан личному визиту?

И не дав Юсту ответить, подняв бровь, спросил:

– Кофе, чай? Может, ужин заказать? Какие планы на вечер?

Макар бросил взгляд на часы:

– Поужинал бы, да. И пригубил бы. Есть у тебя?

– Найдём.

Сделав звонок Валере, Герман встал рядом с другом у окна.

– Я приехал насчёт Новикова, ты просил разузнать о нём. – Макар, помолчав немного, продолжил:

– Сразу скажу: он не родственник твоей бывшей. Но, есть моменты, – Юст прервался, услышав, как открывается дверь кабинета. Вошла Валера, неся поднос с виски в хрустальном графине, два широких низких стакана, вазочку со льдом и хромированными щипцами. Поставив свою ношу на стол, она проговорила:

– Ужин заказала, привезут через полчаса. Охрана в курсе, пропустит к Вам, предварительно с поста позвонят на городской телефон. Приятного аппетита! Всё, ушла.

– Спасибо, дорогая Валера, но своим уходом Вы разбиваете мне сердце! – Подмигнул ей Юст.

– Льстец! – Махнула рукой смущенная ассистент, закрывая за собой дверь.

Они расселись по креслам, повернувшись к окну с бокалами в руках.

Герман посмотрел на друга. Его всегда удивляло, как он, с такой-то причёской, может работать в органах правопорядка. Полковник был обладателем объемной шевелюры, спускавшейся до самых плеч крупными волнами. Обычно он, освобождая лицо, стягивал их в небольшой хвост на затылке, оставляя свободной часть, растущую на задней части головы. Головы, в которой пряталась уникальная память. Юст легко вникал, запоминал и цитировал по памяти законодательные акты, кодексы, стандарты, методические рекомендации и прочие нормативные документы, написанные трудночитаемым канцелярским стилем.

– Так что же там с Новиковым? – напомнил Герман.

– Компания, которой ты интересуешься – «Новиком», действительно вышла на рынок недавно. Учредитель и генеральный директор её Новиков Пётр Миронович, сын Спасского Мирона Павловича. Он взял фамилию матери. Родство своё они напоказ не выставляют. Мы как-то проверяли деятельность холдинга, принадлежащего Спасскому, поэтому мне все эти связи известны. Говорят, сейчас отец практически отошёл от дел, но младшему видимо бизнес не отдал, там целый рой управляющих главенствует. Видимо, Новиков сам решил пробиваться, не знаю. Проект крупный планируешь с ним?

– Да нет, небольшой. Пару лет назад я купил через свою компанию долгострой у города, на аукционе, для целевого строительства – нам нужен волонтерский центр для фонда «Астрея». Первый этаж планируем отдать под коммерческие площади, чтобы хоть немного затраты окупить. Небольшой участок земли, залитый, но уже потрескавшийся фундамент, один этаж. Но район хороший и метро рядом. Пока проекты, пока согласования, разрешения на строительство, вот только недавно конкурс объявили. Проект не масштабный – три этажа всего, цена небольшая, сроки горят, контроль будет постоянный, от Департамента имущества в том числе – фонд частично финансируется за счёт государственных субсидий, сам понимаешь, немного подрядчиков изъявило желание участвовать. По всем параметрам, выигрывает «Новиком», но уверенности у меня нет. Отец говоришь Спасский? Я с ним немного знаком. А вот сына не припоминаю. – Герман задумчиво потёр подбородок.

– А сын бы тебе не понравился, мы на него тоже информацию собирали. – Хмыкнул Юст. – Он из тех мужчинок, что в метро сидят, а когда стоящая перед ним женщина просит его уступить, он искренне не понимает, почему это он должен дать ей сесть, если он и сам хочет?! – добавил он наигранно возмущенным тоном.

Герман рассмеялся:

– Молодой совсем?

– Около тридцати, в общем-то, уже достаточно взрослый, чтобы понимать такие вещи. То ли мы с тобой уже старые совсем, то ли учили нас по-другому, не знаю. С ужасом думаю, когда девчонки мои подрастут, к ним вот такие Новиковы будут ручки свои липкие тянуть.. Брр… – Передёрнул плечами Юст.

– Чувствую, многие без конечностей будут уходить из ваших гостей, – хохотнул Герман.

– Ну, это-то понятно. Про Новикова, если серьёзно, криминала никакого нет, с отцом только история не ясна – почему бизнес сыну не отдал? Внутренние конфликты? Или сын некомпетентен? Или не смог смириться с потерей старшего? Сложно сказать. Ну и сам он как личность обтекаемый какой-то, что ли. Не знаю, советовать не буду. По моей части – юридическую проверку прошёл, дальше – тебе решать.

– Услышал тебя. Спасибо, Юст. А что там со страшим сыном?

Друг пожал плечами:

– Странная история. Года два назад он пропал, никаких следов. Подключали все службы к поиску, нас в том числе. Всё перерыли, кучу следов, ниточек, ходов пересмотрели, людей сквозь сито просеивали, горы информации перелопатили – ничего. Отец и частников нанимал, и к военным обращался – нет результата. Пропал и всё.

Герман удивился:

– Действительно, странно, в наше время камер и цифровых следов, сложно потерять человека.

– Да. Но я папку по Новикову тебе подготовил, она в портфеле, напомни, отдам, когда уходить буду.

– Потрясающе. Спасибо.

Юст приподнял свой бокал:

– За встречу, что ли давай выпьем, а то с этой работой редко получается увидеться.

Они стукнулись бокалами, пригубили крепкий напиток, замолчали. Вдруг Юст, вглядевшись куда-то в темноту за окном, приподнялся в кресле и потянулся всем корпусом к стеклу:

– А это у нас тут что такое? Кто такая? А? – И повернулся к Герману, ожидая ответа.

Тот увидел в окне Зама, фигурка которой, окутанная чёрным одеянием, с длинными распущенными волосами, на фоне тёплого желтого излучения светильников, выглядела хрупко и женственно. Она перебирала какие-то бумаги на столе, по-видимому, наводила порядок перед уходом.

– Майя это, с Яковом работает.

– Нет, Вы посмотрите на него! Майя это! И молчал. Жениться соберёшься и на свадьбу не пригласишь? – надулся Юст.

Герман рассмеялся. Друг давно его сватал всем и вся, хотя сам был не женат, и остепеняться не планировал.

– Мы не знакомы. Но утром, как взрослые вежливые люди, учтиво киваем друг другу.

– Господи, дожили. Кивают они. Всё учить тебя нужно. Кофе её пригласи выпить. Симпатичная же девушка.

Улыбаясь, Герман уточнил:

– Знаками что ли показывать, через стекло?

Юст хмыкнул, и спросил:

– Ну, Яков пусть номер её достанет. В чём проблема?

– Да нет проблем. Я не хочу просто. Только от Марианны отошёл. А Яков в компании не распространяется, что я его отец. Хочет, чтобы отношение к нему было не предвзятым. Это – цитата.

– Ясно. И в кого только он такой, – сардонически бросил Юст, салютуя другу бокалом:

– За женщин!

– Только стоя! – поддержал Герман.

ОКТЯБРЬ

Москва. 10:04. Октябрь, 04, Пятница

Северная башня.

Октябрьское утро сквозило прохладой, сегодня не было солнца, и башня напротив выглядела враждебной и отчуждённой. Майя пила чай, стоя у окна, обхватив стеклянную кружку обеими руками. Рабочий день только начался, а она уже хотела домой. Домой. Иногда, она задумывалась, куда она так рвётся после работы? Является ли её маленькая съемная квартирка для неё настоящим домом. И отвечала себе, впервые честно и уверенно: «Да». Ей было там так хорошо, так уютно. Так приятно медленно и плавно тянулись её вечера, в которых она была предоставлена самой себе, где она ужинала не торопясь, медленно смакуя блюда, где она могла читать, когда захочется, валяться, хоть весь день, и слушать музыку, которая ей нравится, на старом, купленном на распродаже проигрывателе. Она любила звуки виниловых пластинок, они казались ей по-настоящему живыми, пронизывающими, такими яркими в своей подлинности. Правда её неуклюжей жизни заключалась в том, что ей не было скучно наедине с собой, хотя эта автономность пугала её немногочисленных родственников и друзей, с которыми она общалась теперь нечасто. «Дайте мне время» – говорила она им.

«Да, делу – время» – очнулась Майя, и, усевшись в свое кресло, приступила к работе. Открыв почту, Зам увидела письмо от респондента, ответа от которого давно ждала и сконцентрировалась на изучении содержимого послания. Закончив, она уже собиралась пойти к Главному, для обсуждения полученной информации, как неожиданно взгляд её выхватил из открытого письма адрес почты-получателя, её адрес. Он заканчивался на CTDL.RU.

Компания, в которой работала Зам, называлась «Цифровая Цитадель», по-английски – Digital Citadel, последнее слово и было представлено в адресе почты как доменное имя сервера, сокращенное до согласных букв. Это четыре буквы укололи её каким-то воспоминанием. Что-то похожее она видела недавно. LDTC2171. На записке, которую она извлекла из старого ноутбука. Буквы те же, последовательность другая. Тогда, если следовать логике превращения последних символов в аббревиатуру компании, следует отразить справа налево найденную запись. И? 1712CTDL. Это, конечно, на первый взгляд, ясности не внесло. Но всё же, всё же. Майя подумала: «Если эти знаки хоть каким-то образом относятся к деятельности фирмы, то искать нужно, либо на официальном сайте, либо во внутренних сетевых ресурсах». Последнее казалось ей более вероятным, и она открыла корпоративную папку с файлами для пользования резидентами компании. Указав в поиске необходимые параметры, Майя нашла точное упоминание в нескольких документах.

«…1712CTDL… Сличительная ведомость…»

«…1712CTDL… Инвентарная карточка…»

Зам поняла сразу, что речь идет об основном средстве, находящемся сейчас или бывшем когда-то на балансе компании. Открыв учётную информационную базу, а затем и соответствующий раздел, отсортировав имущество по инвентарному номеру, Майя нашла, наконец, искомый объект.

За номером 1712CTDL значился «…стеллаж архивный, металлический, с ручным приводом, мобильный, двухсторонний…». Так, стало еще запутаннее. Идти в архив? Что искать? Поиграть с цифрами, ряд, полка, место? Она еще ни разу не была в здешнем архиве и не знала, как расположены стеллажи, сколько их, кто им заведует. И куда её это заведет. Надо подумать.

Решив оставить пока решение этого вопроса, Мая обернулась к окну. Стал накрапывать мелкий дождь, образуя ничтожную водяную пыль, размывая и размазывая очертания предметов и пространства. Неясным силуэтом Герман вырисовывался ей из своего окна. Следуя традиции, она кивнула ему, и скорее почувствовала, чем увидела, его ответ.

Москва. 17:14. Октябрь, 07, Понедельник

Южная башня.

Герман задумчиво вертел в руках ферзя из карболита с латунным основанием и кожаным дном. Белого ферзя. Он любил играть именно светлыми фигурами. В детстве, бенефициар часто встречался с отцом за партией-другой в шахматы. Именно отец научил его правильно играть: обдумывая цель, выстраивая логические цепочки ходов, предугадывая шаги противника. Он научил его нападать, защищаться, и вовремя отступать. С тех пор шахматы помогали ему принимать решения. Размышляя над задачей «О восьми ферзях», он раз за разом, получал искомые ответы на вопросы, в которых сомневался. Нужно было только верно расставить фигуры на шахматной доске. На его столе всегда сияла белизной шеренга из резных участников игры: ферзь, слон и пешка. Триада ключевых действующих фигур. И сейчас он подумал, отставив ферзя и взяв в руки рядового: «Не хочет ли кто-то неизвестный превратить меня в разменную монету?».

Просмотрев папку с данными о Новикове, оставленную Юстом, Герман почувствовал какую-то смутную озабоченность, вызвавшую в нём неясные образы сомнения. В чём? В ком? Полковник умел работать с информацией, нужно отдать ему должное: она была краткой, сжатой, структурированной. Личные данные – от места и даты рождения, до адреса фактического проживания в настоящее время, родственные и дружеские связи, отношения с противоположным полом, партнерства в сфере предпринимательства, цепочки участия в обществах и объединениях – в качестве участника и исполнительного органа. По первым трём пунктам у Германа не возникло вопросов, но последний пункт его заинтересовал.

Юст расстарался: сведения об акционерах, тем более непубличных обществ, не находились в свободном доступе для всех желающих обладать такой информацией. Обычно, они хранились в депозитариях и в реестрах владельцев ценных бумаг. Исходя из представленных данных, Новиков П.М. был участником некоего Непубличного акционерного общества «Петротэк», и именно в этом названии проявилась озабоченность бенефициара. Он вспомнил, что уже сталкивался где-то с этой компанией. Герман, поискав информацию в папках юридического управления, обнаружил, наконец, упоминание о ней.

Это было полтора года назад, во время проведения Городом торгов по продаже объекта незавершенного строительства. «Петротэк» тоже участвовал. Но компания Германа предложила цену выше и выиграла этот лот. По информации юристов, на этот объект претендовали всего две компании: «Тальвег» и «Петротэк». Бенефициар ознакомился с доступной в интернет-ресурсах сведениях о своём конкуренте: основана пять лет назад, главная предпринимательская функция – консультирование по вопросам коммерческой деятельности и управления. Внеоборотных активов нет, оборотных – мало, прибыль минимальная, среднесписочная численность – десять человек. По всем признакам, компания небольшая. Инвестиции в недвижимость – не её приоритет. Зачем тогда участникам этого общества покупать недостроенное здание, обязательным условием покупки которого было строительство и реконструкция?

В момент объявления Городом аукциона участок с расположенным на нём лотом был огорожен, въезд закрыли, установили систему видеонаблюдения. После объявления победителя торгов и регистрации права собственности на имущество, обязанности по охране были переданы службе безопасности «Тальвег», следившей не столько за сохранностью объекта, сколько за недопущением на территорию подростков и всяких криминальных и полукриминальных личностей, которые могли скорее навредить себе, чем имуществу, навлекая проблемы на собственника. Полтора года назад Новикову не удалось приобрести этот объект, а сейчас, в качестве подрядчика, выигравшего конкурс на проведение работ по возведению нежилого объекта, объявленный Германом, Пётр Миронович, всё-таки получит доступ к этому участку. Зачем же ему так нужно туда попасть?

Бенефициар поставил пешку обратно, в свой привычный строй на столе. Вечерело. Мягкие тени сумерек наступали на город и Серую площадь, никелевой вуалью накрывая башни, пряча под ней краски дня и прозрачность осеннего воздуха. Северная башня уже сверкала жёлтыми огнями, в окне тридцать третьего этажа Майя, склонив голову над столом, что-то печатала на ноутбуке, мелькали темными силуэтами жильцы соседних офисов, внизу маленькими расплывчатыми точками перемещались прохожие, подсвеченные размытыми огнями фар, маячили авто, расфокусируя взгляд. Сегодня эта спокойная будничная монотонность не умиротворила Германа, не уменьшала его ощущение неопределённости, а наоборот словно мобилизовала его силы, мотивировала на достижение успеха. Герман был возбуждён.

Москва. 20:14. Октябрь, 10, Четверг

Северная башня.

– Спасибо тебе, – сказала Главный, поворачивая голову к Майе.

Они сидели в креслах в её кабинете и смотрели в окно, отпивая небольшими глотками из бокалов шираз. Терпким облаком он окутывал нёбо, бархатил язык лакрицей, щекотал фруктовым коктейлем горло, оставляя после себя послевкусие тёмного шоколада. Разливаясь по телу ягодными мотивами, он успокаивал и расслаблял напряженные после сложного дня тела.

– Пожалуйста, – откликнулась Майя с лёгкой улыбкой. – Мне самой было интересно, справимся мы или нет.

– А ты азартная, Майя, – насмешливо констатировала Главный.

– Есть такой грех. – Вздохнула Зам.

Главный уезжала в отпуск в эту субботу и очень просила, вернее, настаивала, чтобы её подчинённые ускорились, и, во что бы то ни стало, сдали квартальную отчётность на две недели раньше срока, установленного законом. Её сын жил в Северной столице и на следующей неделе должна была состояться его свадьба. Главный непременно желала присутствовать на ней. Отчётность всем заинтересованным лицам и органам они представили сегодня. На ближайшие две недели Главным будет Зам.

Все работники давно покинули свои места. Проверяя и сопоставляя последние данные, Майя и Главный остались вдвоём. Закончили они уже ближе к восьми вечера, уставшие, но удовлетворённые проделанной работой. Майя уже собиралась уходить, сложив в аккуратные стопки бумаги на столе, убрав карандаши и ручки в органайзеры, но увидев входящую в кабинет Главного с бутылкой вина и коробкой, скорее всего с конфетами, остановилась, вопросительно взглянув на начальство.

– Отметим? Отлично справились же! – предложило оно.

Зам согласилась составить компанию Главному, она нравилась Майе. Ей перевалило за пятьдесят, женщина она была строгая, прямолинейная, иногда грубоватая. Зам слышала, как иногда сотрудники офиса за глаза характеризовали Главного стервой, за её прямоту и непримиримость к глупости и разгильдяйству. Она называла вещи своими именами и не испытывала угрызений совести от того, что говорила дураку, что он – дурак. Майя была уверена, что Главный в этой своей непоколебимой правдивости была намного честнее и с людьми и с собой, чем те, кто, стараясь не обидеть, не ранить, не показаться неприятным человеком, всё время что-то сглаживали и скругляли, стирая ластиком замалчивания острые углы. В этих увёртываниях и исхищрениях не было правды, а если её там и можно было разглядеть, то такую немощную и блёклую, так глубоко скрытую за пеленой всех этих недомолвок и недосказанностей, что силы в ней не оставалось. А правда была нужна. Майе нужна. Она хотела знать, что думает о ней человек, чего он хочет, что ему не нравится, чего он ждёт от неё. Поэтому Майя любила таких, как Главный, ей было с ней легко, критику она переносила спокойно, а если чувствовала, что оппонент не прав, говорила это сразу. И это, как ни странно, Главному тоже было по душе. Ей нравилось, что Майя не пасует перед ней и не боится говорить начистоту.

Наслаждаясь шоколадом и вином, они обсуждали рабочие моменты, планы на эти две недели, обговаривали поручения и распределяли дела между сотрудниками. Рассматривая бокал с багряным напитком, напоминавшим кровь, Зам вдруг вспомнила о девушке, чья жизнь закончилась в её кабинете и поинтересовалась:

– Мне рассказали, что полтора года назад здесь нашли убитую девушку. Вы её знали?

Главный нахмурилась, вздохнула, и ответила:

– Знала, конечно, три года вместе проработали. Анна Лабзина. Хорошая девочка, умненькая, на лету всё схватывала, симпатичная такая была, добрая, ласковая: все любили её. До тридцати полтора месяца не дожила. Очень её жаль, и маму её, она одна совсем осталась. Мы помогли ей тогда деньгами. А толку-то? Они дочь не вернут, деньги эти.

– И правда жаль… Как же так получилось? Мне сказали, что убийцу не нашли?

– Да, мы так и не узнали, кто убил. Конечно, у меня актуальной информации нет, не интересовалась, но следователи к нам ходить давно перестали, мы звонили первое время, узнавали, как там дело продвигается, но нам говорили: следствие идет – не мешайте. Там Генеральный по своим знакомым из органов потом выяснил, что никого так и не арестовали, не нашли даже подозреваемых.

– А как же камеры? Они же тут на каждом шагу? – удивилась Майя.

Главный печально вздохнула.

– На этом этаже тогда был ремонт: стены красили, потолки, проводку проводили, серверную нам оборудовали новую, всё переподключали и настраивали, рабочие в масках и комбинезонах туда-сюда ходили. Камеры на нашем этаже пару месяцев не работали, только в лифтовом холле. А в тот день и там не видно ничего было – маляры потолки закрыли плёнкой: вечером, после того, как все уйдут, они стены собирались перекрашивать. Как знали! – нервно усмехнулась Главный.

– Думаете, специально так всё подстроили? Чтобы невозможно было установить передвижения людей?

– Ну, нет, Майя, это ты детективов начиталась. Я думаю, совпало. Какие у Ани враги в неполных тридцать лет? Она тогда ни с кем не встречалась вроде, из родственников мама и тётя. Здесь все её любили. Характер у неё был спокойный, ну, любопытна была, да. Но за это не убивают.

– Не убивают… наверное… – задумчиво пробормотала Майя. И подумала: «А за что убивают?»

Надевая пальто у окна, призрачным барьером отгораживающего её от мира, Зам, пребывая в пропитанной винным купажом истоме, окинула взглядом тёмный силуэт Южной башни. Свет еще горел на нескольких этажах, но большая часть тружеников этого улья уже упорхнула по своим домам, оставив пристанищу повседневных будничных дел только померкшие пустоты своих клеток. Окно Германа зияло чёрным ничто, никем не одушевлённое, но ждущее своего воскрешения в нечто завтра, чтобы стать опять может и неживым, но существующим, не оболочкой, а наполненным содержимым. Бытие и сущность Анны Лабзиной в прошлом тоже были реальны, а затем кто-то жёстко прервал их течение, оставляя живущим мучиться вечным вопросом о судьбе души после смерти тела.

Москва. 12:04. Октябрь, 15, Вторник

Южная башня.

Дождь лил стеной уже второй час. Прямыми дискретными линиями, простреливающими с неба, вертикально расчерчивая и полосуя пространство. Он заглушал любые другие звуки, кроме собственных шумов. Иногда он по косой бил в окна Северной башни, барабаня по стеклу, теряя свою мощь при столкновении с прозрачными препятствиями и, как будто ещё больше злился от этого. Южную же в такого вида нападении он всегда обходил стороной. Герман удивлялся этому парадоксу природы, ему не было страшно принять удар на себя, и иногда он даже хотел этого, но ледяные струи не спешили связываться с его монолитным убежищем, только грозно шипели издалека, не приближаясь, не врезаясь в окна его кабинета, они старались не нарушать одиночество затворённого в нём человека. Он отвернулся от причитающего слезами явления, мешавшего ему видеть сквозь разгневанную стихию ту, что в башне напротив держала оборону. Сегодня Герман не видел Майю.

Он пил кофе в своём кабинете, отрешённо уставившись на маленький предмет в руках. Это был, по-видимому, брелок для ключей, отлитый из металла в виде трёх переплетённых между собой треугольников. Он нашёл его на участке с незавершённым строительством, реконструкцию которого его компания планировала провести в ближайшие два года. Добытые Юстом сведения сподвигли бенефициара ещё раз, лично, осмотреть объект. Он приехал на участок рано утром, перед дождём, и, оставив машину у поста охраны, надев защитную каску, отправился вглубь разрушенного здания. По ночам уже подмораживало, и сейчас серебристая пыль инея лежала на земле и остатках жухлой травы, на торчащих в разные стороны траурных ветках кустарников, на смоляных стволах деревьев и на бетонном фундаменте, придавая ему вид посыпанного сахарной пудрой плоского зачерствевшего прямоугольного бисквита. Он обошёл здание по периметру, побродил внутри застывшего скелета, осмотрел стены и перекрытия незаконченного первого этажа, но не увидел ничего, привлекающего своей необычностью внимания. Строительный департамент его компании уже провёл сканирование бетонных и железобетонных конструкций на этом участке, и по результатам обследования специалистами не было найдено ни пустот, ни полостей, ни посторонних скрытых компонентов в исследуемых массивах. Три-Д визуализация не показала никаких подозрительных или неожидаемых особенностей. Герман и сам не знал, что он пытался найти здесь. Причины, по которым Новиков хотел сначала выкупить землю, а потом стать подрядчиком при выполнении работ на этом объекте? Может, и не было никаких особенных причин? Может, это просто совпадение и его инстинкты ложно взывают к нему?

Герман покинул бетонный остов, застывший реликтовым ископаемым на этой спокойной городской равнине и осмотрелся. Участок, огороженный под строительную площадку, составлял не более семидесяти соток площади, вытянутым прямоугольником располагаясь в лесопарковой зоне спального района. Передняя часть его обрезалась двухполосной дорогой, задняя – неглубоким оврагом, на вершинах которого белели немногочисленные берёзы. Землю с оврагом решили включить в периметр строительной зоны, во избежание возможных проблем и претензий со стороны жителей района. По бокам участок ограничивался естественно образованным природой ландшафтом: скудной древесно-кустарниковой растительностью, не выровненным грунтом, ямами, впадинами, ветками, перегнившей органикой. Проект благоустройства этого парка был уже разработан городом и ожидал своей реализации будущим летом. Здесь планировалось устроить новую рекреационную зону: выделить участки для детских площадок, спорта, пикников, йоги, посадить новые деревья и кусты, высеять газон, распланировать дорожки, установить беседки и скамейки. После завершения работ по реконструкции парка и здания здесь, Герман был в этом уверен, появится прекрасное, ухоженное, современное и комфортное пространство.

Бенефициар, кинув последний взгляд на серое уродливое чудовище с проткнутым ржавой арматурой брюхом и выпирающими стальными внутренностями, побрёл к оврагу. Сухие ветви и трава гулко хрустели под его ботинками. Подойдя, он устремил взгляд вниз, ко дну лощины, в его средоточие – в тальвег. Он выступал графитной полосой под слоем сизого инея. Выглянувшее из под хмурых облаков солнце не достигало его глубины, хотя она была не больше двух метров. Свет лишь едва задевал пологие склоны. Надвигающиеся тучи, словно стремясь вернуть своё господство на небе и наказать непослушно вырвавшееся светило, торопились зашторить его своими надутыми покрывалами. А последний, пока ещё живой отсвет, вдруг, сияя из последних сил, направил свой луч на какую-то вещь, блеснувшую на южном откосе. Герман, заметив эту вспышку, спустился вниз, в овраг, а затем, чуть поднявшись по пригорку, выхватил из земли сверкающий предмет и поднёс к глазам. Этим предметом оказался металлический брелок, его декоративная часть, со сломанным кольцом-держателем на маленькой цепи. Он был около пяти сантиметров в диаметре и представлял собой известный скандинавский символ – валькнут. Герман знал, что это старинный знак викингов, с ним было связано много легенд и мифов и, несмотря на обилие современных толкований его значения одно из них оставалось неизменным – связь со смертью и загробной жизнью. Бенефициар и сам не понял, почему, но решил оставить себе эту безделицу. Он не нашёл на этом участке объяснений, уничтоживших его сомнения и теперь уезжал, несмотря на то, что внутренний голос его не смолк, не успокоился от этого визита, он продолжал ждать ответов. Нужно подумать ещё.

Москва. 13:24. Октябрь, 21, Понедельник

Северная башня.

В финансовом управлении воцарилось спокойствие. Так всегда бывает, после напряжённого периода формирования отчётности. Все бухгалтеры, экономисты и финансисты точно знают эти загруженные месяца: октябрь, январь, март, апрель, июль. Остальные текут себе умиротворёнными ручейками, иногда отстаиваясь целыми неделями в тихом озере, чтобы всколыхнуть свою гладь неспокойными волнами только в отчётном месяце. Эта неделя была именно такой. Равнинной, рутинной, респектабельно уравновешенной.

Дел сегодня у Майи было не много. Она сидела в тишине своего кабинета, и пила чай, всматриваясь в голубое небо за окном. Кабинет в Южной башне, напротив, был полон людьми. «Совещание» – подумала Зам. Она видела, как Герман что-то объяснял своим многочисленным собеседникам, жестикулировал, указывая на большой лист ватмана, разложенный на столе. Видимо, новый проект.

Майя отвернулась от окна. Она не позволяла себе долго подглядывать за соседом – это было как-то невежливо. Всё-таки она взрослая женщина, а не любопытный подросток. Ндаа… любопытный. Это слово напомнило ей описание убитой здесь девушки, данное ей недавно Главным – «Она была любопытной, но ведь за это не убивают?». Майя надеялась, что нет. Зам решила узнать немного больше об этой Анне Лабзиной, и, найдя папку «Кадры» с персональными данными работников Цифровой Цитадели, доступ к которой у Майи был, открыла её файл.

Так, Лабзина Анна Дмитриевна, девяносто первого года рождения, рождённая в городе Москве, окончила Экономический институт с отличием, не замужем, из родственников указана только мать. Адрес проживания, телефон, электронная почта. Фотография. Анкета. Копии документов. Стандартный набор сведений, необходимых работодателю при приёме на работу. Ничего интересного. Майя закрыла папку.

Прошла только половина рабочего дня. Зам заскучала. Открыв ящик стола, чтобы проверить телефон, она наткнулась взглядом на клочок бумаги, найденный ей в старом ноутбуке пару недель назад. Если Анна Лабзина последней пользовалась ноутбуком, как сказал ей системный администратор, то, вероятность того, что это она оставила в разъеме для флэш-карт записку, весьма высока. «Прогуляться что ли в архив, проверить, так сказать сохранность данных?» – подумала Майя.

Взяв электронный ключ-карту и телефон, Зам направилась к лифтам. Она знала, что архив их компании располагался на первом этаже бизнес-центра. Он был централизован, арендодатель предлагал укомплектованные необходимым оборудованием помещения за плату. За это арендатор получал чистое, просторное помещение с современными стеллажами, системой кондиционирования, видеонаблюдением и охраной, возможностями электронной библиотеки, машинной обработки данных и маркировки, а также цифровую номенклатуру дел.

Пропустив её в секцию, арендованную Цифровой Цитаделью, охранник попросил, когда она будет уходить выключить свет и проверить, заперта ли дверь. Майя кивнула, заходя в внутрь и оглядывая пространство. Архив представлял собой большую вытянутую комнату, с расположенными по противоположным стенам металлическими стеллажами, на фронтальной стороне каждого из которых была установлена трёхлучевая ручка для продвижения по рельсам, вмонтированным в пол. Зам прошлась по узкому коридору, разделявшему эти стальные леса. Секции были пронумерованы: 1700CTDL, 1701CTDL, 1702CTDL…Найдя стеллаж 1712CTDL, Зам остановилась. Шкафы были плотно прижаты друг другу, содержимое их не просматривалось. Чтобы заглянуть в полки и хранящиеся там документы, нужно было поочередно отодвинуть по рельсам каждый стеллаж. Раскрутив их за ручки, последовательно продвигая по одному вперёд, она, наконец, добралась до искомого хранилища.

Зам осмотрела открывшуюся ей стойку. Она была разделена вертикально на две большие части, в каждой из которых было по пятнадцать полок, заставленных аккуратными пронумерованными папками. Ничего не выделялось. Это была сплошная чёрно-белая стена, с наполнением, похожим на стоящие фишки домино. Обозначения на папках были двузначными, с дополнительным буквенным идентификатором. АО 21, БК 21, ЗП 21…Майя озадаченно посмотрела на это упорядоченное собрание свидетельств хозяйственной деятельности, расставленное в алфавитном порядке, а затем рассортированное по возрастанию цифровых артикулов. Взгляд её скользнул по названиям. Она начала поиск с дальнего конца стеллажа, и, быстро разобравшись в системе маркировки, двинулась в середину. Майя искала на подписях инициалы погибшей: буквы АЛ или ЛА, а возможно и ДА или АД. Наконец, на одной из полок Майя нашла ряд регистраторов с самым подходящим вариантом искомых символов: АЛ20, АЛ21, АЛ22. Она открыла первую папку – в ней, аккуратно сложенные, лежали аналитические отчёты за указанный цифрами на корешке год. Вторая папка содержала те же документы, но за следующий период. Майя методично пролистала все до единого листы, выискивая заметки, записки, надписи на полях, сделанные ручкой или карандашом. Ничего. Осмотрев также корешок папки, на предмет сложенных и прикрепленных к ней вещей, Зам разочарованно вздохнула. Опять ничего. Уже не надеясь получить положительные результаты своих поисков, Майя взялась за последнюю папку, открыв которую увидела лежащую, в прозрачном файле, карту памяти с приклеенным скотчем описанием: «Архив». Как в случае с двумя предыдущими, Майя осмотрела и этот регистратор, но, кроме найденного носителя информации и отчётов, ничего интересного в нём не нашлось.

«А на что ты рассчитывала Майя? Раскрыть вселенский заговор?» – с усмешкой подумала Зам, неохотно вытаскивая носитель из заключения, решая проверить его, на всякий случай, на интересное внутреннее содержание. Она подошла к компьютеру, установленному в архиве, у дальней его стены, и вставила запоминающее устройство в слот. Система, спросила у пользователя, следует проверить и исправить ошибки или открыть эту папку для просмотра файлов? Зам подтвердила команду открытия и, в появившемся окошке показался текстовый документ, с названием «Без имён», а после двойного нажатия на него открылся лист с единственной строкой, состоящей из цепочки трёх и четырёхразрядных чисел, разделённых знаком тире:

043-296-313-274-736-274-145-309-736-077-313-327-296-324-274-642-045-327 5579-7523 3744-9489

Майя в изумлении уставилась на это цифровое скопление. Что оно может значить? Как его расшифровать? Кому и для чего оно предназначено? Нужно подумать. Зам понимала, что обратить эти глифы в информацию поможет только ключ к шифру, зная который можно предположить и алгоритм его использования.

Вернувшись в свой кабинет, Зам посмотрела в окно. Стало пасмурно, небо казалось серым и неприветливым, она заслонило свинцовым щитом солнце, так же, как и засекреченные сведения, спрятанные от Майи, скрылись под бронёй пока ещё не найденного ей ключа. Пока не найденного.

Москва. 15:24. Октябрь, 25, Пятница

Южная башня.

– Проходите, пожалуйста, – сказала Валера, пропуская в кабинет гостя. – Чай, кофе, воды желаете?

– Кофе, чёрный, благодарю, – вежливо откликнулся он.

Герман поднялся из кресла навстречу вошедшему визитёру. После поездки на объект реконструкции и подведения итогов конкурса по выбору генерального подрядчика для проведения строительных и отделочных работ, он решил, перед объявлением победителя, всё-таки встретиться с директором общества, выигравшего это соревнование. После описания Петра Новикова, данного Юстом, Герман предполагал увидеть неопытного, самоуверенного, возможно, нахального, или, наоборот, застенчивого и несерьезного юнца, но на этот раз, обычно прозорливый в вопросах характеристик личности полковник, ошибся. Хотя, внешность – вещь обманчивая. И нужно учесть, что референции, данной Кандауровым, уже, как минимум, пара лет, а людям свойственны изменения. Гостя никак нельзя было назвать юношей, несмотря на то, что ему, Герман это знал, было всего двадцать восемь, он охарактеризовал бы его скорее зрелым мужчиной. Не высокий, подтянутый, в отлично скроенном деловом костюме, сидевшем на его атлетической фигуре превосходно, с прямым взглядом серых глаз, с твёрдым подбородком, ухоженными и тщательно уложенными коротко стрижеными волосами, он уверенно, не торопясь, подошёл к бенефициару и крепко пожал предложенную руку.

– Здравствуйте, Герман Петрович.

Голос гостя был ему под стать: красивый баритон, с лёгкой хрипотцой, звучавшей на окончании фразы.

– Доброе утро, Пётр Миронович, – ответил Герман, всматриваясь внимательнее в лицо собеседника. Его внутреннее чувство беспокойства сейчас молчало.

– Можно просто, Пётр, без отчества, если не возражаете, – подняв уголки губ, предложил Новиков.

– Потрясающе. Как будет угодно. – Учтиво отреагировал хозяин кабинета. – В ответ прошу также называть меня Германом. – Располагайтесь. – Указав гостю на кресло, он сел в своё, откинувшись на спинку.

Вернувшаяся Валера с чашками кофе для гостя и бенефициара на подносе, расставляя напитки, невольно предоставила мужчинам время для наблюдения друг за другом. Оставив им эспрессо, воду, салфетки и сахарницу, она покинула кабинет, атмосфера в котором стала несколько расслабленнее.

– Я пригласил Вас, Пётр, – начал деловым тоном Герман, – Чтобы познакомиться, поскольку нам предстоит два года партнёрства, и уточнить ряд интересующих меня деталей. Результат конкурса, объявленного компанией «Тальвег», согласно регламенту его проведения, будет оглашён завтра и размещён на нашем официальном сайте, а также во всех необходимых ресурсах, в соответствии с законодательством. Но уже сегодня, я прошу Вас принять мои поздравления. Ваша компания выиграла это состязание.

Пётр, чуть улыбнувшись, как показалось Герману с облегчением, проговорил:

– Благодарю. От лица компании «Новиком» выражаю надежду на плодотворное и взаимовыгодное сотрудничество.

Герман кивнул.

– У Вашей компании отличные ресурсы, по крайней мере, исходя из представленной конкурсной документации, и не буду скрывать – цена работ, а, что для нас ещё важнее, возможность приступить к выполнению заказа в кратчайшие сроки. В связи с этим, я прошу Вас прояснить для меня некоторые моменты.

Герман почувствовал, как Новиков немного напрягся после его последних слов.

– Я Вас слушаю. Постараюсь исчерпывающе ответить на все вопросы.

«Какой-то учтиво-обходительный контрданс у нас тут получается: сплошные пти и па», – невесело подумал бенефициар, но продолжил:

– Судя по полученной информации, Ваша компания вышла на рынок совсем недавно. Отзывов о Вас пока мало, но в части комплектации штата специалистами с необходимыми допусками и разрешениями у Вас всё в порядке, Вы имеете превосходное новое оборудование, оборотными средствами, исходя из данных финансовой отчётности, Вы также не обделены. Прибыльность же нашего проекта на рынке не является высокой, я бы даже сказал, она минимальна, контроль предстоит постоянный, будет работать ревизионная комиссия, так как задействованы бюджетные средства. – Герман помолчал. – Я был представлен Вашему отцу несколько лет назад, и уверен, что он мог бы рекомендовать Вашу компанию, в качестве подрядчика, своим партнёрам по бизнесу. Вы заработали бы много больше, а репутация Вашего отца послужила бы прекрасной рекламой. Мне интересно, что побудило Вас участвовать в отборе? Вы были на объекте перед подачей заявки на конкурс?

Герман, задавая эти вопросы, хотел узнать не только причины, по которым Новиков так стремился иметь доступ к этому объекту, но и по реакции Петра понять, какие отношения сейчас у отца с сыном. Юст, помнится, недоумевал, почему он не трудится в империи родителя. Это решение отрока, например, как у Якова, развиваться вне успехов отца, или есть какие-то семейные разногласия? И конечно, основным вопросом в этом его долгом монологе был последний. Бенефициар желал знать, был ли Новиков на объекте, до или после объявления конкурса.

Пётр держался отлично, выдержка, у него, нужно отметить, была превосходной, но возраст и неопытность всё-таки выдали его волнение. Он чуть заметно вздрогнул на последнем вопросе, а после слов Германа об отце на секунду свёл брови на переносице, но тут же, взяв себя в руки, расслабил лоб.

Он начал говорить, медленно, но твёрдо выговаривая слова:

– Вы правильно заметили, Герман, что наша компания работает не так давно в этой сфере. Завершённых проектов у нас пока не много, но мы гордимся качеством выполненных работ. От наших заказчиков – только самые положительные отклики. Пока мы вначале своего предпринимательского пути и поэтому берёмся за интересные, возможно, и с не самой высокой маржинальностью проекты. Ваша компания зарекомендовала себя в качестве ответственного заказчика давно, гудвилл «Тальвега» незапятнан, поэтому мы хотим работать с Вами, в том числе, чтобы Вы, увидев качество работ «Новиком», могли анонсировать нас своим партнёрам. По поводу проекта – нам интересно, если хотите, в этом есть некий азарт, завершить работы в ограниченные сроки, не теряя качества, а также получить опыт проведения ревизии со стороны государственных органов. Мы также можем использовать его, как дополнительное преимущество по сравнению с конкурентами. На объекте лично я не был, но, главный инженер «Новиком» выезжал туда, перед подачей заявки, и, конечно мы использовали снимки с доступных спутниковых карт. По поводу протекции отца – я не хочу ей пользоваться, возможно, Вам покажется это странным, но я предпочитаю добиваться всего сам.

Пётр говорил ровно, уверенно, но негромко, поток слов лился неспешным ручейком, гладко и неторопливо. Это была речь квалифицированного управленца. Он ни разу не сбился, не замялся, не задумался над формулировкой фразы и Герман подумал, что это какая-то неестественная, явно выученная, подготовленная речь. Честно говоря, ему нечего было предъявить Петру, не в чем уличить, кроме информации об участии его, в качестве акционера «Петротэк», в аукционе на покупку участка два года назад. Но и Герман, и Пётр знали, что сведения эти конфиденциальны, обнародовать их сейчас, растрачивая свой единственный козырь, было бы крайне предосудительно.

Бенефициару понравился Пётр, конечно, он был ещё молод, но вёл себя достойно.

«Ну, хорошо, – подумал Герман, – сыграем».

Они проговорили ещё с полчаса. Обменявшись визитными карточками и договорившись о встрече на следующей неделе, для подписания контракта, мужчины встали и, пожимая руки у двери кабинета, Герман, отпуская ладонь собеседника, спросил:

– Мне известно о ситуации с Вашим братом. Я Вам искренне сочувствую. Надеюсь, он будет найден.

Пётр дёрнулся, побледнел, и слегка мотнув головой, не смотря на него, гулко ответил:

– Спасибо. Я тоже на это надеюсь.

Оставшись один, бенефициар подошёл к окну. Сегодня было ясно, небо добродушно раздавало свою синеву всем желающим, не скупясь, как обычно осенью и на солнце. Майя сидела в кресле вполоборота, разговаривая о чём-то с Яковом. Раскрасневшаяся, жестикулирующая, он, хотя и не мог этого слышать, чувствовал, что она громко смеётся, откинув голову назад, вытянув длинную шею. Герман видел, как смех заливает её лицо, раскрашивая его, как он превращает её в живую, очень привлекательную женщину. Он и сам улыбнулся, и, нехотя отворачиваясь от окна, подумал: «Не буду мешать. Она так редко смеётся».

НОЯБРЬ

Москва. 18:24. Ноябрь, 05, Вторник

Северная башня.

Светлячками в темноте ноябрьского вечера мелькали огни то включающихся, то гаснущих ламп в соседней башне. Майя сидела в кресле у окна своего кабинета и наблюдала это апериодическое поведение светодиодов в городской среде. Рабочий день уже завершился и она, по приобретённой с поступлением на эту работу традиции, провожала день за созерцанием энтропии излучений искусственных солнц в системе человеческого муравейника, частью которого была и она сама. Раздавшийся в тишине пустой комнаты звонок мобильного телефона нарушил сонную атмосферу. Майя взглянула на экран: «Кира». Улыбнувшись, она ответила:

– Привет, дорогая!

– Привет, привет! Ты где? – Отозвался громкий, звонкий голос.

– На работе. Собираюсь домой. А ты? Что за шум?

Майя слышала какой-то гул, дребезжание колёс, голоса людей.

– Я на вокзале. Отбываю в Петербург. Решила перед отъездом узнать, как у тебя дела? – ответила Кира, переходя почти на крик.

– Дела у меня хорошо. Время ты выбрала. Не опоздаешь?

– Нет, нет, вот, уже захожу в вагон. Сейчас потише будет. Поболтать сможем спокойно. У меня сегодня что-то как кольнуло внутри, очень захотелось услышать тебя. Всё точно хорошо? – затараторила Кира.

Шум в телефоне и, правда прекратился, и голос подруги стал слышен отчётливее и яснее.

– Всё, правда, в порядке, милая. Что за суеверные предчувствия вдруг? – усмехнулась Майя. – Ты по работе путешествуешь или отдохнуть решила?

– Уфф, – что-то зашуршало и зашелестело. – Всё, села, наконец. Успокоила. Ты же знаешь, на меня иногда накатывает что-то. – Она перевела дыхание. – Еду, да, по работе. У меня встреча с новым издателем.

– О, поздравляю! Экземпляр новой книги пришлёшь, когда отпечатают? – обрадовано спросила Зам.

– Пришлю, конечно, ты же мой самый преданный читатель, – засмеялась Кира. – Давай, рассказывай, что нового? Что на работе? Как родители? Что с личной жизнью? Давно не разговаривали, – попросила она.

Они были знакомы с Кирой с семи лет, вместе учились в школе, а потом и в институте. Кира знала про Майю всё, абсолютно всё. С ней не нужно было скрытничать и недоговаривать, маскировать некрасивые, неудобные, стыдливые и интимные вопросы и ответы на них. С ней можно было рассуждать как сама с собой: открыто, без прикрас, стыда и чувства вины. Кира понимала, не всегда одобряла, но, по крайней мере, понимала, по каким причинам Майя совершала те или иные поступки. Знакомым и родственникам Зама, не обладающим этими тайными помыслами, часто её действия казались нелогичными и безрассудными. Подруга, прекрасно владеющая словом, как-то давно назвала её сознание «несчастным», цитируя Гегеля. И только недавно, она же, по её словам, заметила проблеск не счастья, нет, но хотя бы небольшого стремления к этому призрачному состоянию в появившемся интересе к жизни, в участившихся улыбках Зама, в ставшем опять звонком голосе, в расправленных плечах. Кира, как всегда тонко почувствовала, как для Майи важна обретённая недавно свобода, несмотря на то, что ближайшее окружение списало непривычное поведение Зама в последние месяцы на кризис среднего возраста, на пагубное влияние современных психологов, на незрелость и инфантильность. Майю мало кто поддержал искренне: уважая её волю, свободу, различая в ней разумного, взрослого человека, принимая его желания. Полтора месяца назад, когда они общались последний раз, Зам просила подругу дать ей время: свыкнуться с новыми обстоятельствами своей жизни. И Кира поняла и согласилась. Майе нужно освоиться, успокоиться после перемен. Кира не беспокоила её, она любила и понимала. А сегодня она решилась позвонить. Обрадованная этим Зам, собиралась сполна развлечь подругу во время поездки, и начала рассказывать ей всё, что произошло за то время, что они не общались.

Они болтали уже больше получаса. Майя описала свою съемную квартиру, сообщила о том, что там заменила, что нового купила, как украсила; обрисовала соседей и домашних кошек, вольготно разгуливающих по подъезду без присмотра хозяев; рассказала про новых коллег и свой красивый просторный кабинет; упомянула про Главного, Германа и Якова. В этом месте её повествования Кира насела на неё с такими вопросами, что Майя даже раскраснелась, и, смеясь, кинулась возражать:

– Ну, уж нет! Какие такие отношения?! Какой замуж?! Я – свободный человек! Я сполна выплатила свой долг обществу! Меня туда больше не затянешь!

– Ой, Майя, не начинай! – воскликнула Кира, веселясь. – Какие наши годы? Развеяться тебе нужно! Про замуж я, конечно, перегнула, но, небольшой роман исключительно для здоровья, в медицинских, так сказать целях, почему нет?

– Ну, Кира! Не смеши. И вообще, ты не подумала, а может, он староват на мой вкус? Не находишь? – Майя дурачилась вовсю.

– Ах, вот, как ты запела? Юного тела ей подавай! Бери Якова в оборот тогда! – Заливалась подруга. – Только… паспорт… проверь! На предмет возраста… – Кира оглушала своим хохочущим голосом пространство. – Ой, не могу… Расскажешь ему, что после тридцати пяти всем специальную… п… при… прививку ставят! Опыт называется. – Не успокаивалась, уже почти рыдала от своих собственных шуток она. – Научишь его… х…х…хорошо делать плохое! – Кира уже начала заикаться от переполнявшего веселья.

Майя видела её сейчас, словно вживую. Маленькая хрупкая женщина, тоненькая, с чётко очерченным рыжеватым каре, длинными руками, ногами и пальцами, с ямочками на щеках, с белозубой очаровательной улыбкой, с вечными очками на носу, оправы которых ей всегда очень шли, смешливая, умная, тонко чувствующая людей, такая смелая и решительная, в отличие от неё, Майи.

– Ну, всё, хватит! Уже скулы сводит от смеха. Не хочу никаких романов. Мне пока одной хорошо. Там, в поезде, тебе ещё замечания не делают, что громко разговариваешь? – решив закончить обсуждение интимной темы, спросила Майя.

– Да нет, сегодня мало пассажиров, не пятница и не выходные. Полупустой вагон. Ладно, закрыли вопрос. Что ещё? Продолжай! – прогоняя остатки смеха, попросила Кира.

Зам, прокрутив события этих месяцев в голове, решила, что осталось рассказать только о найденных ей записке и числах на флэш-карте в архиве. Подробно описав находки и собственные действия, приведшие к их обнаружению, перечислила рождённые в связи с этими открытиями вопросы, она спросила, не перебивавшую её всё это время Киру:

– Ну, автор детективов, что думаешь?

Подруга задумчиво проговорила:

– Не зря мне сегодня ощущение какое-то неприятное садануло в живот, не нравится мне это Майя. По три цифры в ряд, говоришь? И сколько раз по три?

– Кира! Только пугать меня не нужно. Сама знаешь, мне и так страшно жить. Ничего же не случилось. Там давно всё это лежит. Может, это вообще какой-то розыгрыш? А по числам: по три – восемнадцать штук, а в конце по четыре цифры четыре раза.

– Так, по три сама знаешь, что угодно может быть: слишком много сейчас числовых кодов: город, цвет, паспорт, да полно чего, хоть книжный шифр в библиотеке. А вот по четыре в ряд…, знаешь, я в одной из своих книг использовала точки на карте Москвы, с долготой и широтой, и в итоге восемь цифр получалось: долгота и широта, по два раза, итого – шестнадцать. Может последние четвёрки это тоже координаты? Чем не вариант? – задумчиво проговорила Кира и добавила поспешно:

– Майя, милая моя, ты только не суйся, пожалуйста, никуда… без меня, – хохотнула она под конец. – Я приеду через две недели, ничего не предпринимай, хорошо? Встретимся, обсудим всё, находки мне покажешь, ладно?

– Ладно, ладно! За координаты – спасибо! Посмотрю, подумаю. И лезть не буду никуда. Дождусь. Вдвоём веселее, – отозвалась Майя.

Они проговорили ещё немного и Зам начала прощаться, она уже сильно припозднилась, а нужно было ещё доехать домой и отдохнуть, завтра был будний день – её ждала работа. Кира, закончив разговор, оставила ей их смех и тёплую улыбку на лице. И вечер стал не таким уж хмурым, усталость совсем не давящей, а одиночество – не вечным.

Майя взглянула в окно Южной башни. Герман сидел за столом напротив какого-то поджарого неизвестного мужчины с небольшим пучком волос, собранных на голове. Они смеялись и разговаривали. Герман был не один, и Майя была рада, что сегодня кабинеты тридцать третьего этажа наполнены весельем и общением, уединённая пустота вечера, как обычно, не властвовала над ними.

Москва. 14:47. Ноябрь, 13, Среда

Южная башня.

Герман вернулся с деловой встречи и с облегчением окунулся в тепло своего кабинета, нагретого солнцем. Сегодня было бесчувственно холодно, несмотря на то, что Гелиос охотно заливал небесные своды своим божественным сиянием. Лучи его, теряя свой жар в прозрачном, подрагивающем льдинками ноябрьском воздухе не доносили до земли пламенеющие стрелы, растрачивая драгоценный накал на противостояние с приближающейся зимой, они только освещали мир, но совсем не грели. Сёстры Бога Солнца словно отдали брату не только свой свет: розовый зари и бледный лунный, но и холодность подвластных им стихий, оставляя людям только минимальный предел температуры, в котором может существовать физическое тело во Вселенной.

Герман сел в своё кресло. Он ждал, когда Валера принесет кофе и надеялся, что сегодня она приготовит его, как всегда – обжигающе горячим: он хотел согреться. На встрече был подписан контракт с «Новиком» на выполнение строительно-монтажных работ. Все условия были согласованы сторонами и учтены в соответствующих пунктах договора. Работы начнутся в ближайшее время. К выходным техника и специалисты уже будут на объекте. Начиналось самое интересное – созидание нового. Герман любил свою работу, вернее, сквозь процесс строительства, ему нравилось оставлять память о себе, воплощая её в готовых зданиях и строениях. Его не пугала ответственность, забег наперегонки со временем, следования требованиям, проверки и согласования. Проект приходил в его жизнь и раскрашивал будни своими красками, цвета песка и бетона, перерождаясь вместе с ним в конце в прекрасное творение городского пейзажа.

Постучав, в кабинет вошла Валера с дымящейся чашкой кофе.

– Прошу, – сказала она, протягивая ему напиток.

– Благодарю. – Герман с наслаждением, отпил, прикрыв глаза.

– Герман Петрович? – каким-то слишком ласковым голосом, певуче растягивая «р» произнесла Валера, глядя на него заискивающе.

– Что это так официально? С отчеством… Надо же. Просить будешь о чём-то?

– Ну почему же сразу просить? – моментально приняв обычный деловой тон, вскинулась Валера. – Просто хотела предупредить, что сегодня закончу свой рабочий день пораньше, на час-полтора.

– Потрясающе. На свидание собралась? – Хмыкнул Герман. Он постепенно согревался, настроение заметно улучшалось.

– Пфф! Скажете тоже! Не родился ещё тот мужчина, который… Ну, в общем, Вы поняли.

– Понял, понял, – улыбнулся Герман. – А что тогда? У Розы Люксембург юбилей? Сто лет со дня рождения? – Бенефициар не выдержал и расхохотался, увидев, как Валера поджимает губы.

Она смотрела на него, озабоченно хмуря брови и покачивая головой:

– Про стэндап слышали? – Она поднесла ладонь к уху, делая вид, что прислушивается. – Плачет по Вас. Рыдает, я бы сказала.

Встав ровно, и глядя на него сверху вниз, с каменным лицом она сухо продолжила:

– У брата день рождения, юбилей. Я приглашена.

– Прости, пожалуйста, Валера, – отсмеявшись, Герман мягко продолжил. – Конечно, желаю хорошо отметить!

Гордо вскинув голову, Валера, взглянув на него свысока ещё раз, неторопливо выплыла из кабинета, а Герман, в очередной раз удивился, узнав, что у Валеры есть родственники. Она так мало говорила о своей жизни, что он сам иногда забывал о том, что людям свойственно иметь семью, а его ассистент – человек. Семью… Он вспомнил ещё одного представителя homo sapiens, у которого был брат, или есть брат. Пётр Новиков. Его новый деловой партнёр. Повинуясь своему любопытству, Герман открыл ноутбук и ввёл в строку поиска фамилию и инициалы брата Петра. Пролистывая страницы информационных ресурсов, он бегло считывал скудные данные: «Иван Миронович Новиков, сын Мирона Павловича Спасского, известного бизнесмена … взял фамилию матери…Мать скончалась… родился в одна тысяча девятьсот девяностом году, руководитель одной из компаний, входящих в холдинг отца… высшее образование … не женат… имеет брата… пропал без вести в две тысячи двадцать втором году…Следствие зашло в тупик…поиски ведутся… В две тысячи двадцать третьем году официально признан безвестно отсутствующим. До настоящего времени местонахождение не известно, находится в розыске… по истечение пяти лет может быть признан судом умершим». Герман просмотрел несколько фотографий Ивана: молодой серьёзный человек, похожий строением лица на Петра, возможно, более худощавый, с каким-то, Герману показалось, печальным взглядом. На снимках он не улыбался, а на единственной найденной фотографии всего семейства Спасских-Новиковых он заметил выражение враждебности во взгляде, обращенном к обнимающему его за плечи отцу. Интересно. Пётр же, на старых кадрах, наоборот, был совсем не похож на себя: со скучающим взглядом, растрёпанными волосами, в свободной одежде, расслабленный и высокомерный, с обиженно скривлёнными губами, словно его заставляли выполнять неприятную повинность. Герман подумал, что описание личности Петра, данное Юстом, оказалось правдиво, только до момента исчезновения Ивана. Что же случилось потом, что Пётр смог так измениться? Неужели он так любил своего брата, что его утрата повлияла на него столь радикальным образом? У Германа не было братьев и сестёр, он не мог оценить степень влияния таковых на себя, но, предполагал, что вид родства не так важен, как сила привязанности. Он вспомнил себя после смерти жены. Изменился ли он? Да, безусловно. Глобально? Нет, он не мог этого утверждать. Бенефициар сочувствовал своему новому партнёру и понимал, что неопределённость местонахождения брата оставляет открытым гештальт надежды, но, может быть, ясность в этом вопросе всё-таки принесла бы облегчение этой семье? Был бы он спокойнее и счастливее, если бы не видел своими глазами смерть своей жены, если бы до сих пор она не была им похоронена? Если бы он думал, что она пропала, и, что возможно, она жива? У него не было ответов на эти вопросы, хотя эта перспектива выглядела заманчиво. Но Герман не любил ждать. Нет. Он не хотел бы быть насаженным на крючок неизвестности. Бенефициар закрыл браузер и отвернулся к окну.

Кабинет Майи, как всегда, был в тени. В этом ноябрьском полусвете она, застыв, словно манекен на выставочном стенде, рекламирующем офисную мебель, что-то читала в мониторе ноутбука. Она сидела, чуть повернув кресло в сторону окна, сцепив руки в замок на коленях. Герман подумал, есть ли у Майи брат или сестра, или любой другой человек, в отношении которого она может испытывать сильные эмоции? Настолько сильные, чтобы подвергнуть кардинальным изменениям всю свою жизнь?

Москва. 12:54. Ноябрь, 18, Понедельник

Северная башня.

Туман. Сегодня он обволакивал верхние этажи, поднимаясь от земли ватным одеялом, ввергнув в молочную слепоту обретающих на последних этажах городских жителей. Градиентом от грифельно-серого к грязно-белому он возвышался к вершинам башен, застыв на их пиках белёсой дымкой, заключая пространство в безмолвную непроницаемую мглу. Окутывая в плёнку изолированности, запечатывая в капсулы собственных стен, отрезая от внешнего восприятие людей, привыкших к постоянному созерцанию себе подобных, он облекал их на внутреннюю сосредоточенность, на обращение пристального внимания к своему индивидуальному, собственному миру, исключая лицезрение обыденных, так часто меняющихся картинок жизни. К этому были готовы не все, а некоторые и вовсе противились, боялись такого внимания. Майю не пугал туман. Её сознание было кристально прозрачно. Она не страшилась остаться наедине с собой. Она была рада своему «Я».

А сейчас это «Я» было атаковано, по её мнению, абсолютно бестактными вопросами подрастающего поколения:

– Скажи, Майя, ты же женщина? – вопрошал, лукаво выгибая бровь Яков.

– Допустим. – Майя в ответ выгнула свою. – Я надеюсь, ты мне поверишь на слово и не попросишь сейчас предъявления неопровержимых доказательств?

Яков засмеялся:

– Нет, конечно. Бог с тобой! Я просто хотел спросить у тебя кое-что, как у представителя второго пола.

– Хотел – спрашивай. – Майя подумала, что зря согласилась, у неё не было ни педагогического, ни психологического образования, а после её советов, не образуется ли у него какая-нибудь травма? Нужно выражаться поаккуратнее.

– Ты же опытная женщина? – допрашивал Яков.

Майя вскинула теперь обе брови, округляя глаза:

– Кто тебе сказал? Не было ничего. – Она тщетно пыталась отшутиться, но видимо, вопрос так сильно волновал недоросль, что, просмеявшись, он продолжил:

– У моей однокурсницы день рождения. Она мне нравится. Хочу ей подарить что-нибудь особенное. Не как все. Посоветуй мне. Может тебе что-то дарили, и ты запомнила навсегда? Что, вам, женщинам, приятно было бы получить, кроме цветов?

– О как. Яков, это же всё очень индивидуально. Нужно вкусы знать, предпочтения. Как человек к тебе относится. И вообще, давно это было. Я уже не помню. Ты знаешь, сколько мне лет? Я по возрасту тебе в матери гожусь.

– Поэтому и спрашиваю. Доверие моё к тебе безгранично, – приняв самый невинный вид, тихо уверил он.

– Какая топорная лесть, Яков! Я бы сказала, ниже пояса. – Майя покачала головой, понимая, что конечно согласится ему помочь.

Они проговорили ещё час, попутно выискивая в интернете вещи, соответствующие вкусам и интересам юной Джульетты. Майя пыталась объяснить Якову, который собирался подарить девушке телефон последней модели, что, поскольку они ещё не встречаются и он даже не знает, как она к нему относится, дарить такие дорогие подарки не имеет смысла. Это, конечно красивый жест, но, если однокурсница не питает к нему каких-то особенных чувств, то и подарок этот исключительным вряд ли будет. Лучше сфокусировать своё внимание на том, что ей нравится, на её увлечениях и перестать проецировать свои желания на другого человека, а сделав подарок, не ждать в ответ чего бы то ни было. Ему сложно было понять этот момент, что дарение – это не обмен, это добровольное желание преподнести человеку приятные эмоции. Даже обычная ромашка запомнится на всю жизнь, если она принесена любимым, значимым человеком. А тысяча роз не вспомнится, а иногда и может даже раздражать, если подарена равнодушной к тебе женщине. Они остановили свой выбор на расширенном трёхчасовом уроке портретной фотосъемки, так как Яков знал, что его подруга с недавних пор увлеклась фотографией, и новоявленный Ромэо, с довольным видом покинул Майю, оставшуюся, его стараниями, без заслуженного обеда.

Вздохнув, она сходила на кухню, захватила с собой чай и горсть печенья, и вернулась к работе. Сигнал телефона, нарушив тишину кабинета, заставил её оторваться от экрана ноутбука, взгляд Майи переместился на экран поменьше: «Я в Москве. Когда и где встретимся?». Кира вернулась. Зам напечатала ответ. Итогом переписки стала договорённость о встрече в субботу для обсуждения за итальянским обедом последних новостей. Откладывая телефон, Майя вспомнила, что так и не проверила идею Киры о возможных координатах в странном послании, оставленном на флэш-карте из архива. Достав лист с напечатанным на нём числовым шифром из специально заведённой для находок папки, Зам ввела в поиск браузера «Найти координаты» и сначала, для проверки, ввела адрес своей башни. Записав полученные данные, она перепроверила их точность на другом сайте и, убедившись в том, что они верны, напечатала, по образцу, с точкой после первых двух цифр, две последние цепочки чисел из файла, найденного в архиве. Действительно, долгота Москвы равнялась тридцати семи, широта – пятидесяти пяти. Майя удивилась, когда система, обработав её запрос, выдала ей, в качестве результата, точку на карте, указывающую на реально существующее место. По описанию, это был одноэтажный объект, нежилые помещения в индивидуально разработанном проекте здания, расположенные в спальном районе. Она попыталась найти фотографии этого строения, но тщетно. Попробовала поиск по адресу, на публичной кадастровой карте, но информации больше не стало, добавились лишь данные о том, что собственность частная, а стены – бетонные. Можно, конечно, платно запросить выписку из государственного реестра прав, но есть ли в этом такая уж необходимость? Заму показалось, что она лезет не в своё дело. Распечатав карту с отмеченным на ней объектом, она присовокупила её к листу с числовым шифром и маленькой записке, извлечённой из ноутбука, положила всё свои улики в папку, и решила всё сначала обсудить с Кирой.

Заброшенное здание, спрятанные и закодированные координаты, убитая девушка, всё это странной зловещей пеленой вползало в размеренную и ставшую только недавно спокойной жизнь Майи. Этот с утра мешавший людям видеть мир ясно туман проник всё-таки с улицы и окутал жизнь мутной дымкой. Опытные водители говорят, что в такую погоду расстояние до предметов видится большим, чем есть на самом деле, и нужно соблюдать осторожность на дороге, убивая эту иллюзию безопасности, стараясь увеличивать промежуток между своим и другими авто. Майя подумала, неужели разгадка этих тайн, с которыми она нечаянно столкнулась, тоже гораздо ближе, чем кажется? Она посмотрела в окно, белёсая мгла всё еще стояла пудровой стеной перед ней. Сегодня Майя не видела Германа.

Москва. 13:14. Ноябрь, 26, Вторник

Южная башня.

Белые хлопья укрыли столицу. Ранний снег, словно проверяя, готов ли город к зиме, облепил тонкой марлей мостовые, деревья, дома. Эта первая, ослепляющая белизной, тончайшая кружевная жертва исчезнет к вечеру, отдав свою промёрзлую, только вылупившуюся душу на заклание осени, но ноябрь, предупреждённый о неминуемой смене погодного караула, уже перестанет радовать солнцем, усилит снижение градусов, спрячет последнее тепло, начнёт церемонию окончательного перерождения в морозное владычество, подгоняемый нетерпеливым ледяным провокатором.

– Ну и холод! – хрипло выдохнул Яков с порога кабинета, в качестве приветствия отцу. – Как ты?

Герман отвлёкся от экрана ноутбука и улыбнулся, посмотрев на сына. Кольца его волос сегодня были скрыты под яркой шапкой, нос и щёки раскраснелись, и от него повеяло свежестью и влажной землёй.

– Хорошо, сын, – отозвался он и пожал сыну руку. – Пообедаем? Успеваешь?

Они договорились утром, что проведут вместе обеденный перерыв, и Герман надеялся услышать положительный ответ.

– Конечно! Голодный, ужас!

Бенефициар отдал распоряжения Валере, отправил Якова в туалетную комнату и по его возвращении они утроились у окна, в ожидании основных блюд, грея пальцы и горло горячими напитками, принесёнными ассистентом. Площадь внизу и соседняя башня выглядели уныло и пустынно, и даже обычно весёлые огни кабинетов, сегодня не трепетали бодрыми жёлтыми маячками, но выглядели застывшими абстрактными пятнами в известковых кельях добровольных офисных затворников. Отец и сын, отдавая дань стихии, словно в религиозном почтении, молча смотрели это немое кино. И только тепло друг друга и чай в руках, скользящий внутрь, позволяли чувствовать себя живыми в этом застывшем в белом воске мире.

Синхронно обернувшись на звук открываемой двери, они увидели катившую перед собой сервировочный столик Валеру, и с одобрением наблюдали за появляющимися на столе блюдами, тарелками, приборами, сноровисто расставляемыми ей.

– Приятного аппетита! – провозгласила она и ушла.

– К барьеру! – скомандовал Герман, направляясь к сервированному брифингу. Яков, потирая руки, последовал за отцом. Проходя мимо его письменного стола, попутно задвигая кресло, он удивился, схватив лежащий на нём металлический брелок, и указывая на него отцу, спросил:

– Ого, откуда это у тебя? Это же брелок «Цифровой Цитадели». С нашим старым логотипом.

– Потрясающе. Не знал.

– Ага. Ребрендинг был пару лет назад. У моего начальника полно таких, на складе лежат. Заказывали в своё время для клиентов, там ещё и ручки, блокноты, и пакеты валяются. Ты где его взял? – Яков уже жевал, и последняя фраза была практически съедена, но Герман понял вопрос.

– Нашёл недавно. На своём объекте. Может, просто похож на ваш логотип? Знак распространенный.

– Нет, нет. Тут вот, смотри, на обратной стороне видны наши буквы: DC – Digital Citadel. Почти стёрты, конечно, но на свет видно углубление от штамповки. – Протягивая ему брелок, возразил Яков.

Герман пригляделся, действительно, на реверсе подвески были вытеснены в металле две буквы, краска в выемках линий уже выцвела, но контуры ещё читались. Он задумчиво произнёс:

– Что он означает, ваш логотип?

– Ну, мой начальник говорил, что этот знак придумал Генеральный, давно, когда основал компанию. Три треугольника, как три щита, охраняющих информацию. Компания тогда занималась обеспечением безопасности данных. Первый щит – защита прошлого, например архивов и баз данных, их хранение; второй – защита настоящего, тех данных, с которыми компании работают сейчас, антивирусы и прочее; третий – защита будущего: разработок, патентов, коммерческих тайн. Посыл такой был. Сейчас логотип устарел, конечно. Мы занимаемся теперь и разработкой программного обеспечения и поставками оборудования, и обучением персонала. Да и символ не современный какой-то. Хотя это – знак викингов. – Поглаживая сверкающую поверхность, закончил Яков.