Читать онлайн Операция «Академик»

Все персонажи, их высказывания, и события этого произведения являются вымышленными и любое совпадение с реально жившими людьми случайно.

ВСТУПЛЕНИЕ

Июнь 1940го года. Один год до нападения фашисткой германии на СССР. Французские и английские войска, в союзе с Бельгией, Голландией и Люксембургом, имея преимущество в живой силе и современной технике над наступающими войсками нацистской Германии, не сумев оказать достойного сопротивления, сдают неприступную линию "Мажино". Войска деморализованы и массово сдаются в плен, отдельные очаги сопротивления не спасают коалицию от полной капитуляции. Триста тысяч англичан из экспедиционного корпуса, оставляют тяжелую технику и успевают эвакуироваться. Оставшиеся, полтора миллиона военнослужащих благополучной Европы оказались не готовы драться до последнего: за каждый город, улицу или дом, бросив оружие и всю технику, сдаются в плен. И теперь в руках у гитлеровской Германии сосредоточилась вся экономика Западной Европы с ее природными, людскими и промышленными ресурсами…

ГЛАВА ПЕРВАЯ. УДАЧНАЯ «РЫБАЛКА»

ПОДМОСКОВЬЕ 09 ИЮНЯ 1941 ГОДА 09:00 ЧАСОВ 25 МИН

Лес. В лесу тихо: время от времени доносится пение птиц, жужжит шмель и стрекочут сверчки. Над небольшим кустарником видна синяя фуражка с лиловым о колышком.

На земле, преклонив одно колено, сидит сотрудник НКВД, в звании капитана, Андрей Кряжев. Ему тридцать пять лет, коренастый, с крепко сбитым телом, с широким носом, лицо, как литое, с азиатскими скулами, чуть обветренное, с землистым оттенком, что говорит о частых командировках, а не о штабной работе; не многословный, опытный оперативник, с волевым взглядом, однако, в отношениях с женским полом чувствует себя не в своей тарелке, и потому старается держаться от них подальше.

Он опирается одной рукой на дерево и прислушивается. Его уставшие глаза и внешний вид подсказывают, что он уже не один час что-то ищет в этом лесу.

Вот, он осторожно встает, выходит на тропинку, и идет по ней продолжая исследовать местность вокруг себя. Он собран и предельно внимателен.

Кряжев, выходит на берег озера, и, вглядываясь в траву под ногами, делает пару шагов направо. Неожиданно разворачивается и идет уже налево. Метров через десять он припадает к земле и трогает надломанные травинки.

Он находит в траве какую-то небольшую деталь темного цвета, величиной с пол мизинца, и, осмотрев ее, кладет к себе в карман.

Неожиданно, НКВДшник приседает, торопливо снимает с себя: фуражку, ремень, китель и сапоги; оставшись в галифе и майке, он резко встает, и с разбега "ласточкой" ныряет в воду.

Секунд через десять появляется голова Кряжева, он делает глубокий вздох и вновь скрывается под водой. На этот раз его нет секунд тридцать. На поверхности воды появляются пузыри.

Еще через несколько секунд над водой появляется рука, а затем и голова Кряжева. Он с трудом, но неумолимо, что-то тащит из воды – видно, что он с кем-то борется.

Андрей Кряжев, сын таежного охотника-красноармейца, получившего от командования именной американский винчестер за уничтожение, двух пушечных расчетов белых, в гражданскую, под Волочаевкой, едва не «скосивших» шрапнелью, разгаре атаки, всю его роту. Когда Андрею было 7 лет на большом таёжном озере его ухватил за левую ногу огромный сом пытаясь затащить под корягу у берега, тогда он не растерялся, держась за плавающие корни, несколько раз ударил водяного монстра пяткой правой ноги по глазам и выплыл.

Через пару минут мокрый Кряжев, повалив на живот неизвестного мужчину, лет сорока, одевает ему за спиной наручники.

На неизвестном, задержанном мужчине, толстый шерстяной свитер и высокие, по грудь, резиновые рыбацкие сапоги, из которых сочится вода.

ЛУБЯНКА 09 ИЮНЯ 1941 ГОДА 12 ЧАСОВ 11 МИН

В кабинете Берии двое: Берия и комиссар Государственной Безопасности третьего ранга Павел Крапивин, сорока девяти лет, высокий, статный, сдержанный и образованный.

Павел Крапивин вышел из династии известных самарских врачей.

Выпускник медицинского факультета Саратовского университета, всем сердцем принял Революцию. В гражданскую был назначен начальником санитарного поезда, и несколько раз руководил его обороной от прорвавшихся отрядов белых и разношерстных банд, не признававших ни белых, ни красных.

В 1920 году Крапивин, прибыв с обозом, за ранеными красноармейцами, в стрелковый полк перед наступающим добровольческим корпусом генерала Кутепова, узнает, что руководство, состоящее из «бывших спецов» сбежало. Командиры подразделений деморализованы и обороной руководить некому. Взяв под арест паникеров и пораженцев, он принимает на себя руководство. Грамотно построив оборону, и выставив на флангах пулеметные гнезда, перекрестным огнем, положив треть наступающей кавалерии белых, заставил противника повернуть назад.

Руководством были замечены незаурядные лидерские качества Крапивина. Окончив с отличием в 1933 году военно-техническую академию РККА был направлен как, преподаватель в Военную академию РККА имени М. В. Фрунзе. В 1939 году послали на усиление сначала в МУР, где проявились его аналитические способности и вот перевод на Лубянку, в НКВД.

Крапивин и сам до конца не понял, как он оказался на Лубянке раз, и в прямом подчинении у наркома Берии два. Хотя понятно, что после разгрома троцкистов освободились должности в многих ведомствах, в том числе и НКВД. Сторонники и сочувствующие идеям Троцкого выявлялись и по сей день. Крапивин поддерживал эту жесткую линию по их выявлению, хотя, пора было уже ослабить прессинг – не то уже недалеко до атмосферы всеобщего страха и подозрительности во всем. Но, пока все было оправдано – в Европе намечалась грандиозная драка и к ней мы должны подойти единым, стальным, слаженно работающим механизмом. Это все Крапивин понимал, но почему Берия выбрал его, а не кадрового военного – это конечно еще тот вопрос, на который у него не было ответа.

Берия сидел за широким столом, что-то сосредоточенно помечая у себя в блокноте. Напротив него, в центре кабинета, на вытяжку стоял Крапивин.

– Я ждал вашего доклада, еще полтора часа назад, – Берия поднимает голову, и проницательно, какое- то время, сквозь очки, смотрит на Крапивина, затем, с нотками одобрения, – Хорошо порыбачили товарищ Крапивин, жирного выловили… шпиона. Как он там – воспаление легких не грозит?

Крапивин, чеканя каждое слово.

– Оклемался, товарищ нарком, вполне здоров, и с ним уже работают!

– Значит, он… как сом, сидел под корягой?

– Держался руками, за корягу и дышал через трубочку.

Берия, пальцем, осторожно смахнув с края стола пылинку.

– Только аккуратно… все из него выпотрошить, по новой набить и опять в Англию – пусть теперь у них поплавает.

Через полчаса Крапивин по лестнице спускается к вестибюлю, за ним, почти вплотную, Кряжев.

Напряжение, после доклада у Берии, спало, и Крапивин, был, теперь, как никогда, в приподнятом настроении.

– Ну, как ты – уже обсох?

Кряжев, коротко, сняв свою фуражку, пригладил волосы у висков.

– Так точно!

– И как ты нашел то место… и еще догадался, что он в озере? Ума не приложу – Кряжев, ты что медиум?

– Там, у берега, были надломаны травинки, и рядом я нашел короткий обрезок резиновой трубки.

– Два дня отдохни. И без возражений.

– Есть два дня отдохнуть!

После поста охраны, у выхода, Крапивина окликает, стоящий на вытяжку майор милиции, Григорий Лукич, пятидесяти пяти лет, плотного телосложения, с короткими "буденовскими" усами, а Кряжев выходит из здания.

Григорий Лукич, прислонив ладонь к виску, громко.

– Товарищ комиссар Государственной Безопасности третьего ранга разрешите…

Перед переводом, с повышением на Лубянку, Крапивин два года служил в МУРе под руководством майора Григория Лукича Федина. Федин не просто "горел" – он жил на своей работе , и каждый промах подчиненных, воспринимал как свой. Порой, для решения поставленных задач, шел напролом, не соблюдая субординацию: стучался в высокие кабинеты, получал взыскания, но "мылом и катаньем" результат раскрытия преступлений выдавал высокий – порученные ему, особенно громкие дела закрывались. Но, в последнее время два "висяка" основательно подмывали под ним почву – это неуловимые фальшивомонетчики на Тишинке и расстрел инкассаторов на Чистых прудах.

Крапивин, кинув на майора недовольный взгляд, жестом показывает ему на выход, и выходит следом за ним.

ГЛАВА ВТОРАЯ . «ПАУК»

Через пять минут Крапивин и Григорий Лукич уже были на заднем сиденье в автомобиле Крапивина. Его водитель, подтянутый офицер, лет тридцати, в звании старшего лейтенанта НКВД курил на противоположной стороне переулка.

Крапивин несколько раздраженно.

– Григорий Лукич, Гриша… ты чего творишь? Ты на прием запишись!

– Некогда, Павел! Горю я… синим пламенем!

– Ну, говори, что?

– Паш, там – на лестнице, в вестибюле… это был твой человек?

Крапивин, молча посмотрел на Григория Лукича.

Григорий Лукич, с жаром.

– Дай мне его сегодня … до вечера!

– Ты понимаешь – о чем просишь?

– Я все понимаю, но если у меня опять сорвется операция с фальшивомонетчиками – ты сам знаешь, что будет. Паш, выручи! Я уже всех своих и чужих пересмотрел – не один не похож, к тебе решил – может что посоветуешь, и вдруг смотрю и глазам не верю – рядом с тобой… нужное мне лицо – вылитый посредник, он как никто похож на Фрукта! Вот взгляни, – показывает фото Фрукта, Крапивин бросает взгляд на снимок.

Крапивин, повертев, в руках фото.

– Ну, я бы так сразу не сказал, но сходство есть.

Григорий Лукич, клятвенно прижимая руку к груди.

– Вечером верну. Ему только войти в ресторан и посидеть там пару минут за столиком. Все! – Крапивин колеблется, – Вспомни, как мы братьев-головорезов в Хлыновском переулке по утру взяли – они даже пикнуть не успели, а все – липовая Варька-молочница!

Тем же вечером Кряжев уже сидел в легковой машине Григория Лукича, в безлюдном переулке: оба в гражданской одежде, Григорий Лукич заметно нервничал.

– Еще раз: заходишь в ресторан, говоришь метрдотелю: "У меня бронь на девятый столик". Проходишь, садишься, закажешь там… чего-нибудь, а рядом, на стол, положишь этот портсигар с вензелем. И дальше – к тебе подойдет человек, и спросит: "Товарищ, у вас закурить не найдется?". Ответить: " Я не курю, но хорошего человека могу угостить". У этого человека на тыльной стороне правой ладони будет наколка в виде паука. Угостишь его из портсигара, вот этой папиросой и ты свободен – можешь через пять минут расплатится и выйти.

– Что в папиросе?

– Там… адрес, куда они доставят партию фальшивых купюр для обмена на "брюлики", бриллианты.

Кряжев, в недоумении.

– Уж слишком… просто. И в людном месте? Странно…

– Вот и я об этом… но другой зацепки нет.

– Откуда эта информация?

– Да есть один… "сливает" нам иногда, картавый такой, шестерка, по кличке Зуб.

– Он в банде фальшивомонетчиков?

– Нет, в другой – промежуточная группировка, но мы их пока не трогаем из-за этого Зуба, – кидает взгляд на одежду Кряжева. – Прикид у тебя нормальный. – смотрит на часы, – Так… у нас полчаса…

Неожиданно в боковом окне водителя появляется голова флегматичного сотрудника НКВД Корнеева, в штатском, тридцати двух лет, крепкого телосложения, с низким тягугучим голосом.

– Товарищ майор, Фрукт должен прийти в ресторан со своей новой пассией!

Григрий Лукич, взрывается.

– Какой еще пассией?!

– Зуб только, что позвонил – какая-то начинающая певичка… и она еще… должна выйти на сцену и… спеть.

Гробовая тишина.

Григорий Лукич, с горьким сарказмом.

– А, станцевать?!

– Сказал – только спеть.

– Корнеев, вот… ты всегда в последний момент срываешь мне операции!

Корнеев обиженно.

– Ну, товарищ майор – я то здесь причем?!

– Ладно, иди, – упавшим голосом, – Все… операция отменяется.

После напряженной паузы Кряжев выходит из машины.

– Я прогуляюсь.

Грикорий Лукич, почти безнадежно.

– Далеко?

– Нет. Есть одна мысль. Я скоро.

Кряжев, дворами, из знакомого ему переулка, выходит на городскую улицу. Напротив, через дорогу, вывеска: Городской театр "Новая Колхида".

Кряжев заходит в театр и в вестибюле предъявляет удостоверение пожилому вахтеру.

– Где у вас кабинет директора?

– По лестнице и налево.

Кряжев поднимается по лестнице на второй этаж и идет к кабинету директора.

Неожиданно, до него доносится возмущенный женский голос, затем, настежь, распахивается дверь с табличкой "Директор театра", и из кабинета, как фурия, появляется раскрасневшаяся молодая девушка, приятной наружности, двадцати пяти лет от роду, Алька, гибкая, хрупкая, изящная, эксцентричная, с правильными чертами лица, отчасти, избалованная вниманием мужчин – и потому знает себе цену.

Через несколько шагов она резко останавливается, поправляет платье на груди, прическу, не жалея при этом эпитетов тому – кто остался в кабинете.

– Вот, мразь! Козел облезлый, чуть платье не порвал!

Она встречается лицом к лицу с Кряжевым. Кряжев к ней, по-деловому.

– Вы актриса?

– Еще вчера я мечтала быть актрисой, а сегодня – да пропади оно все пропадом! – с вызовом – А, вы, наверное, главный режиссер… этого дома терпимости?!

– Нет, я не из театра, но у меня к вам есть предложение. – предъявляет удостоверение.

Из-за двери кабинета, придерживая рукой низ живота, с воплем "Вот, стерва!" появляется немолодой лысый, под шестьдесят, директор, но увидев чекиста с "корочкой" меняется в лице и скрывается за дверью.

Кряжев кивает на дверь директора.

– Может…?

– Да, ладно – я ему хорошо врезала!

Вечером того же дня Кряжев, с Алькой под ручку, вразвалочку, шаркающей походкой, в вестибюле дорогого ресторана, подходит к дородному метрдотелю в черном костюме-тройке, смерив его взглядом, лениво ворочая языком.

– У нас бронь на девятый столик.

Метродотель, глянув на обоих, через паузу, услужливо.

– Прошу за мной.

В зале свободно почти половина столиков. Кряжев и Алька сидят за столиком у стены, рядом со сценой. У них на столике: водка в графине, вино, закуски, и на видном месте портсигар с вензелем.

Алька так и не смогла сама себе ответить – зачем она согласилась на этот поход в ресторан. Казалось бы, ее авантюрное участие со встречей с неизвестным бандитом должно было посеять в ней тревожные ощущения. Но нет, напротив, с каждой минутой ее все больше и больше охватывал водоворот какого-то неуловимого праздника, как когда-то в детстве, когда на Новый год родители подарили ей плюшевого мишку. Ей было, неожиданно, легко и спокойно, с этим простым, на первый взгляд, и немногословный чекистом, неожданно, для нее так удачно вошедшим в роль уголовника.

Кряжев, вальяжно откинувшись на стуле, сидит сложив руки на груди, слушал Альку в пол-уха.

– А где сейчас настоящий бандит Фрукт? – с бокалом в руке Алька негромко к НКВДшнику, – вдруг, он сейчас заявится… – и улыбнувшись одними глазами, – и нас тут застрелит?

– Не заявится, кутузке он. Его еще утром сняли с поезда в Одинцове.

– А тот бандит, что должен подойти, наверно, сейчас сидит в зале и наблюдает за нами?

– Возможно.

Алька, наклонившись к Кряжеву, в полголоса, отчасти, с вызовом.

– И не думайте, что я всегда вот – так, запросто, соглашаюсь на всякие там… авантюры! Просто, настроилась на просмотр в театре… готовилась, а там… – отпивает из бокала глоток вина, – Но, на ближних столах этого бандита – точно нет. Вот эти, – кивает на "кругленького", крупного полного мужчину, с коротким ежиком волос и солидным "загривком" на толстой шее, и, на важного военного в звании майора, – точно не похожи на бандюг. Этот военный, с красавицей блондинкой, и тот "боров" с молоденькой, наверное, заведующий какой-нибудь… базой, такие… самодовольные. А рядом с ними сидят куклы, с потухшими глазами. В стране нет частной собственности, а за столами сидят собственники – для них женщины – это вещи которыми они владеют. Их спутницы… мечтали о любви, а стали вещью. Вот так! И я должна играть… вашу вещь.

Кряжев наклоняется к Альке, вполголоса.

– Вы обещали спеть.

Алька, несколько манерно.

– Но только учтите – эту песню я спою не для вас, а для мужчины моей мечты, возможно, что он так и останется… мечтой.

– Для кого угодно, только спойте.

Алька умолкает, бросает на Кряжева недовольный взгляд, грациозно встает и поднимается к музыкантам на сцену, что-то им говорит, и затем исполняет популярное в СССР танго 30-40х годов "Дождь идет": не громко, грудным голосом, почти речитативом.

Аккордеон и оркестр п/у Анри де Принса, Франция, солист – Ролан; 1936 г.

Источник:

https://ok.ru/pesnivideosssr/topic/62760393834736

Музыка Г. Химмеля,

слова Б. Дубровина

"Дождь идет"

Дождь стучит по крыше,

Я его не слышу,

Я его не вижу, я все жду тебя.

Снова днем и ночью

Дождь стучит все громче,

Но ты придешь в этот дождь,

Скажешь мне любя:

Припев:

Мне так легко с тобой,

И сердце так бьется,

И снова в нем солнце, как весной!

Пусть была разлука -

Мы нашли друг друга,

Мы оба верим в любовь,

Счастье будет вновь!…

После исполнения песни в зале ей аплодируют. Алька возвращается к столику.

Кряжев, разводя руками.

– Вы прямо как…

– Певица Вера Красовицкая?

Кряжев, не уверенно.

– Да, наверное…

Алька, в полголоса.

– Вы должны поцеловать мне руку.

– Простите, виноват… я… – не ловко, целует ей руку.

Кряжев встает и пододвигает ей стул, Алька, садится, с грацией придворной дамы.

Кряжев, присев за стол.

– Вы где-то учились петь?

– Нет – это я дома… все ее пластики выучила. А так – у моего папы был когда-то один знакомый… концертмейстер, и я брала у него уроки.

Мимо столика Кряжева идет подозрительный мужчина, около сорока, с колючим взглядом, с золотыми зубами, в светлых широких брюках, и темном пиджаке, чуть сдвинутым за плечи. Неожиданно, он останавливается и опирается ладонью на их столик. На тыльной стороне ладони у него наколка в виде паука.

– Гражданин закурить не найдется?

Кряжев, в той же манере, развязно.

– Я не курю, но хорошего человека могу угостить, – подает Пауку из портсигара папиросу.

Паук, смерив взглядом Кряжева и Альку.

– Благодарю.

Сминает папиросу в "козью ножку". Затем идет к своему столику, недалеко от выхода, расплачивается и выходит из ресторана.

Тихий вечер. Глубокие сумерки, но звезд между высокими домами еще не видно. Кряжев и Алька идут по улице, под ручку, молча, не торопливо, даже нарочито медленно, так, будто ни он, ни она не хотят дойти до той точки, где будет необходимо подобрать дежурные слова прощания и разойтись, возможно навсегда.

В какое-то мгновение, прямо над ними, неожиданно, вспыхнула яркая звездочка, они одновременно посмотрели друг на друга

Как бы спрашивая:

– «Ты видел?»

– «А ты видела?»

И тут же, где-то с верхних этажей, как по волшебству, из граммофона» прямо к небу, со звездочкой, едва прикрытому, как занавесками, полупрозрачными облаками, поплыл нежный голос Веры Красовицкой

Все стало вокруг голубым и зеленым,

В ручьях забурлила, запела вода.

Вся жизнь потекла по весенним законам

Теперь от любви уйти никуда…

Как школьники, смущенно наклонив головы, они также продолжали идти, но, только уже не двусмысленно прижавшись плечами друг к другу.

На улице почти некого. Впереди, недалеко от них, остановился небольшой автобус. Вот они проходят мимо автобуса.

Неожиданно от стены и от автобуса отделяются двое мужчин. Один, незаметно, приставляет пистолет к боку Кряжева, другой нож к боку Альки.

Седой, невысокий главарь, за пятьдесят, в сером костюме тройке, с низко натянутой на глаза кепкой, ввинчивая дуло нагана в бок Кряжева, зло шепчет ему в ухо.

– Живо в автобус!

Кряжев, обращает внимание на отблеск лезвия ножа, приставленного Пауком к боку Альки, и подчиняется требованиям бандитов.

Автобус едет по вечерней Москве.

Кряжев, с главарем сидит в центре автобуса, Алька, на задних сиденьях, с Пауком. За рулем, перекатывая в зубах папиросу, ухмыляющийся водитель, лет тридцати, полноватый, рыхлый, с папиросой в зубах, с отвернутым воротом рубашки на пиджаке.

Через полчаса автобус свернул в арку с глухим двором и остановился вплотную у двери, которую ключом открыл водитель, он же первым и вошел. Следом Алька с Пауком, за ними Кряжев с главарем.

Все пятеро спустились по ступенькам в полуподвальное помещение, с небольшими окошками на уровне тротуара.

«Почему-то мы еще живы? – Кряжев пытался понять логику бандитов, сходя по ступенькам, и чувствуя тыкающее дуло нагана в свои ребра, – видимо, их интересуют детали».

Вдоль стен, в подвале, он увидел поломанную мебель, какие-то металлические конструкции и бумажные рулоны. В плохо проветренном помещении Кряжев сразу почувствовал еле уловимый знакомый запах специфической краски.

Такой запах когда-то исходил от фальшивомонетчика… Винчи, которого он однажды доставлял в следственный изолятор – его взяли МУРовцы, «тепленьким», прямо за работой.

В помещении висела низко подвешенная тусклая лампочка, которая освещала свободное пространство в его центре.

Все пятеро подошли к свету.

Главарь, похоже начал издалека.

– Ну, что легавые, споете нам дуэтом?

В этот момент, неожиданно, Алька начинает истерично визжать и рваться, к Кряжеву, с ненавистью, плоским голосом.

– Это все он – падла легавая! Фрукту все зубы выбил и меня чуть не задушил! Вот! – свободной рукой отодвигает край платья под ключицей, где видны две царапины, оставленные директором театра, – Я тебя сейчас… сама замочу!

Алька, прекрасная в своем гневе, свекая глазами, как пантера, пытается свободной рукой, ногтями, дотянуться до лица Кряжева, но, не дотянувшись, вдруг, выхватывает свободной рукой, наган из-за пояса Паука, и наставляет его на Кряжева.

Паук, с ножом в руке, ошеломленно, смотрит на главаря.

Главарь, хитро ухмыльнувшись, после короткого раздумья – кивает отпустить ее.

Бандиты, наставив оружие на Кряжева и Альку, отходят от них.

Алька делает пару шагов в сторону от Кряжева.

Под лампочкой все присутствующие образуют треугольник: Кряжев, Алька с пистолетом, направленным на Кряжева, и бандиты, что держат их обоих на мушке.

Наступает тишина. Бандиты, в предвкушении развязки, решили досмотреть, как новая "краля" Фрукта начнет, показательно, с наслаждением, дырявить "легавого".

Кряжев сразу все понял, и подыгрывая Альке, испуганно, делает шаг к центру, к единственной лампочке в этом подвале.

И в этот момент Алька открывает огонь по бандитам.

Она успевает сделать, пару выстрелов, но промахивается,

С первым выстрелом, Кряжев, рукавом пиджака, разбивает лампочку, и в прыжке валит Альку на пол. Падая, Алька видит, как над ней из-за спины пролетает чья-то рука с ножом. Это в полутьме, на стуле сидел еще один толстый бандит, его Алька не заметила, но его еще со ступенек "срисовал" Кряжев.

Упав с Алькой на пол, Кряжев, перехватывает ее кисть с наганом своею рукой, и тут же стреляет прямо в лоб толстому бандиту с ножом в руке. Главарь и водитель автобуса открывают по ним огонь. Но, Кряжев, прикрывшись навалившимся на него и Альку, убитым бандитом, не снимая своего пальца с пальца Альки на курке, четырьмя выстрелами укладывает их на месте.

В наступившей тишине, Кряжев осторожно снимает руку Альки с нагана и секунд десять прислушивается, затем стаскивая с себя мертвого бандита,

негромко к Альке.

– Вы живы?

Через пару минут Кряжев и Алька, на фоне полуподвального окна, и полосы порохового дыма над ним, сидят на полу спиной друг к другу.

Алька, переведя дыхание, к Кряжеву.

– И часто вы… в таких ситуациях?

Кряжев, негромко.

– По-разному… бывает. А вы смелая… и хорошая артистка…

Алька поворачивается к Кряжеву.

– А вы очень метко стреляете!

Кряжев, как-то неловко, всторону, разворачиваясь к Альке.

– Нас… учили.

– Наверно, вы были отличником?

– Где-то был значок… – качая головой, – с такими актерскими данными наверное… все орлы или… там – как, мотыльки… на вас…

– Да, но, где-то на подлете… они… все сгорают, одна труха и остается…

Алька, оставаясь на коленях, наклоняется к Кряжеву, и вглядываясь в его лицо, кладет руки ему на плечи.

– Знаешь кто ты? – Кряжев, непонимающе пожимает плечами, – ты мужчина моей мечты.

Кряжев, взяв ее руки в свои, неловко пытается ее остановить. Но, Алька, проникновенно, с улыбкой, поочередно снимает обе его руки вниз. Она обхватывает руками его лицо и долгим поцелуем целует в губы. Кряжев, не сразу, но прижимает ее к себе. Проходит минута, две, три, четыре… Никто из обоих не хочет отрываться первым. Как будто, если они разомкнут руки – вмиг разрушится То, что они оба всю жизнь искали, но не признавались сами себе, наконец нашли, и могут в сию минуту Это потерять.

Через несколько минут Кряжев и Алька, не размыкая объятий, находятся все в том же положении, только голова Альки теперь лежит плече Кряжева.

Алька шепотом, так, как будто они знакомы уже тысячу лет.

– Я тебя напугала?

Кряжев, так же не громко.

– Нет, но наверно… это называется… любовью.

Алька, счастливо улыбаясь, крепко прижимается к Кряжеву.

Кряжев и Алька, наконец, выходят, как на вымершую, без единого фонаря, безлюдную улицу. Вдалеке, у перекрестка, выглянувшая из облака луна, пролила свет на приоткрытую дверь телефонной будки с разбитыми стеклами.

– Да.... похоже на подпольную типографию… Нет. Нормально… три трупа, а тот, что с «пауком» на руке еще живой. Жду, – Кряжев, с облегчением вешает трубку.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЛЮБОВЬ

Счастливые, Кряжев и Алька, держась за руки, не говоря ни слова, идут по ночному городу. Кряжев, понимая, что они же пришли, прерывает затянувшееся молчание.

– Вы сказали, что совсем недалеко.

Алька, улыбаясь, делает полукруг вокруг себя.

– Когда я волнуюсь – то могу немного и приврать. Вот мой подъезд.

Здесь Алька слегка лукавила – волнение конечно было, но несколько другое, то – о котором она уже давно грезила в своих снах, а просыпаясь хотелось реветь, как маленькой девочке. Близких подруг у нее не было. Не было и мамы, с которой они бы могли бы вечерами и помечтать, и посекретничать. А с ним ей было ясно и легко; с ним она интуитивно почувствовала свою женскую природу, ее предназначение, и такой таинственный, манящий и притягательный смысл.

Кряжев протягивает Альке руку, и с трудом выдавливает из себя.

– До свидания.

– Нет-нет я тебя никуда не пущу!

Кряжев, пытаясь улыбнуться.

– Со мной ничего не случиться.

– Все – на сегодня достаточно приключений! Зайдем, выпьем чаю, я познакомлю тебя с моим папой. Поспишь у нас в гостиной, а утром я тебя отпущу.

Алька и Кряжев входят в подъезд с узорным полом, мраморными ступенями и поднимаются на второй этаж.

Алька звонит в высокую двустворчатую дверь с латунной табличкой «Профессор Горский Д.С.»

Дверь открывает сам Горский, отец Альки: шестидесяти четырех лет, невысокий, с чувством юмора, суховатый мужчина, с небольшими усами и "чеховской бородкой", на нем поверх светлой, рубашки в полоску и брюк одет кухонный халат. Увидев в проеме двери Альку, Горский, легко и иронично ей бросает.

– Наверное, целый спектакль отыграла! У меня там кипит! – скорым шагом уходит на кухню и оттуда кричит, – Это наверно была любовная драма!

Алька, скидывая туфли в прихожей, с горькой усмешкой.

– Папа, это был вестерн! – но, Горский ее не слышит.

Кряжев, неожиданно, до звона в ушах, понимает, что попал в новый для себя мир: на стенах в квартире: книги, дипломы, и фото Горского с его коллегами-учеными на конференциях и в лабораториях.

Кряжев, с удивлением, к Альке.

– Ваш отец ученый?

– Да, – громко, – мой папа все пытается расщепить какие-то молекулы!

Горский появляется из кухни с полотенцем, с наигранной строгостью.

– Не молекулы, а атомы, сколько раз тебе говорить!

Горский, с удивлением глядя на обоих.

– И потом – в Москве наверно снег пошел?!

Алька, вешая на плечики пиджак Кряжева.

– С чего бы это?

– Чтобы ты… в коем веке, появилась в доме… с молодым человеком! Да еще… в таком настроении?!

Алька, с нарочитой строгостью.

– Папа!

Горский, вытирая руки полотенцем, выдавая ее.

– У тебя все написано на лице.

– А у тебя все написано в расчетах, а эти молекулы почему-то не расщепляются!

– А-то-мы! – машет рукой, – все бесполезно! – откладывает полотенце.

Алька, как маленькая, бросается и крепко прижимается к отцу.

– Просто… одному человеку нужно переночевать… до утра – целует отца в щеку, – Папочка, он спас меня… – смотрит на Кряжева, – от… уличных хулиганов.

Кряжев, неловко переминаясь, с ноги ногу.

– Это еще вопрос – кто кого спас.

Горский, крепко обнимая дочь.

– Моя Алька себя в обиду никому не даст – это я знаю точно!

Никогда, практически, не терявший чувство самоконтроля, Кряжев, как во сне или на сеансе интересного кино, даже не заметил оказался с Алькой и Горским за одним столом в гостиной

И вот, перед ним уже разрезанный пирог и чай в стаканах с подстаканниками.

Услышав голос Альки, к Кряжеву наконец-то приходит чувство реальности происходящего.

– Готовить – это любимое увлечение моего папы, – Алька нарезает кусок пирога и подает его Кряжеву, – ну когда он не на работе в своем институте.

Горский, передавая ему чай .

– Я по большей части теоретик… в области изучения ядра. С началом войны, все практические работы в области ядерной физики прекращены. Но, на своей кухне, я как когда-то Курчатов, в своей лаборатории! Бывает, что и на кухне происходят не менее интересные процессы!

Алька морщит свой носик.

– И раз в три дня там, – кивает на кухню, – что-нибудь сгорает!

– В науке неудачный опыт – это, как вдох или выдох, – Горский, потрясаяпальцем, – нельзя ведь только вдыхать или выдыхать?! Даже у самых великих людей обязательно было свое хобби! Кстати – Леонардо да Винчи был превосходным кулинаром. Вот!

Алька, иронично.

– Папа – кулинар…! да, папа вообще – готов не выходить из своего института, просто, дома, без своей работы – он как рыба на берегу – вот и нашел себе занятие.

– Как сказал Гете (Горский говорит по-немецки: «Geben Sie dem Menschen das Ziel, für das man zu leben braucht,( «Дайте человеку цель, ради которой стоит жить…»

Но, не успевает закончить цитату – неожиданно, Кряжев, на немецком ее, заканчивает.

– und er kann in einer beliebigen Situation überleben.» «…и он сможет выжить в любой ситуации!»

Горский удивленно.

– Вы, владеете немецким?

– Не совсем, просто немецкий язык – это моя специализация.

Неожиданно Горский резко меняет тему разговора, и смотрит: то на Кряжева, то на Альку.

– Вот так оказия – Алька, ты ведь нас так и не познакомила.

Этот вопрос застает Альку врасплох.

– А, мы…

Повисает не ловкая ситуация. Неожиданно, Кряжев встает и протягивает руку Горскому.

– Андрей.

Горский встает и неловко протягивает Кряжеву руку.

– Горский… Дмитрий Сергеевич… – смотрит на Альку и растерянно разводит руками, на Альку, – моя дочь, Алька…

Алька встает, едва сдерживая улыбку, протягивает Кряжеву, через стол руку.

– Алька.

Кряжев протягивает ей свою руку.

– Кряжев. Андрей.

Кряжев и Алька, пожимая руки, глядя друг на друга, застывают дольше, чем нужно.

Горский, глядя на Альку и Кряжева, медленно опускается на свой стул.

Через полчаса, Кряжев в рубашке и брюках, заложив одну руку под голову, уже лежал с открытыми глазами на диване, в темной гостиной Горских, с струдом "переваривая" события прошедшего дня, но особенно вечера, который еще не закончился…

Появляется не яркая полоска света, и следом легкие шаги – это Алька в сорочке. Она, безшумно, как кошка, присаживается на диван рядом с Кряжевым и склонив голову смотрит ему в глаза. Потом она обеими руками берет его ладонь, прижимает к своему лицу, закрыв глаза, улыбаясь, несколько раз ее целует. Затем встает, и повернув лицо к нему, мягко, за руку, улыбаясь, ведет за собой в спальню.

В спальне у окна, рядом с широкой кроватью она целует Кряжева долгим поцелуем в губы и потом прижимается к его груди, и почти шепотом.

– Я так долго тебя ждала… А ты знаешь, почему я согласилась идти в ресторан?

– Не знаю.

Алька отрывается от груди Кряжева и заглядывает ему в лицо.

– Просто захотелось быть… рядом с тобой. И пела я… для тебя… – Алька освобождает свои плечи от лямок, и сорочка, мягко струясь, стекает с ее тела.

Она берет Кряжева за руки, садится на кровать, и тянет его на себя.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ – ЭТО СУРОВАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ.

Утром, Кряжев закручивает кран с водой в санузле Горских, вытирает полотенцем лицо и руки, выходит из него, затем, осторожно направляется к прихожей, но из приоткрытой двери кухни, его негромко, окликает профессор Горский.

– Уже спешите на работу?

Кряжев, так же негромко.

– В общем-то… у меня сегодня отгул.

– Тогда вас ждет не только волшебная овсянка, но и красавица глазунья со шкварками! – обезоруживающе, – прошу!

Кряжев проходит в кухню. Горский, в кухонном фартуке, усаживает Кряжева за стол. Во время диалога он продолжает готовить: режет хлеб, засыпает в кастрюлю и помешивает время от времени овсянку, нарезает ломтиками сало, лук и затем в щипящие золотистые шкварки, разбивает яйца.

Кряжев обращает внимание на фотографии, что висят над столом, в большой рамке, за стеклом, и на небольшую иконку, Николая Чудотворца, что висит в углу у окна.