Читать онлайн Тайны дома №9

1

Черный автомобиль не остановился, в который раз проехав по участку улицы, еще недавно забрызганному прилипшей кровью и бензином. Проезжая, водитель лишь бросил короткий взгляд на место происшествия, прикусив язык от нахлынувших чувств.

Следствие закончилось и подонок, коим его считали все осведомленные о трагедии, этот водитель грузовика должен был попасть под суд в скором времени. Никаких трудностей по раскрытию дела у офицера Брайана Дугласа не было, произошедшее виделось как на ладони благодаря очевидным доказательствам. Это успешно закрытое дело он пересказывал за последнее время не раз, иногда меняя слова местами, но оставляя каркас уже отчеканенной истории:

«Водитель транспортной компании «Мастерс и Ко» Брюс Фишер был пьян перед выездом на маршрут. Относясь безразлично к возможным последствиям, он сел за руль грузовика. Элизабет Стивенсон, девушка двадцати пяти лет, переходила дорогу у дома по адресу Эвергрин 22, слушая музыку в наушниках. Не ожидая каких-либо столкновений, переходя улицу в положенном месте и на зеленый свет светофора, она не услышала гул приближающегося грузовика, который сбил ее и врезался в стоящие рядом машины. После удара произошла утечка топлива и возгорание. Девушка находится в крайне тяжелом состоянии. Оперативные действия полиции города, медицинской службы и пожарных смогли предотвратить еще большие последствия этого инцидента.»

Черный автомобиль подъехал к городской больнице и остановился на месте для инвалидов. Из него вышел презентабельного вида высокий мужчина, чьи морщины на лице из слабо заметных стали грубыми и наработанными за последние недели. После прохождения регистрации, он поднялся на третий этаж и распахнул дверь одного из кабинетов.

– Мистер Стивенсон. – не поднимая головы отрывисто произнес доктор Джон Хинкли, залитый светом из окна и мирно заполняющий какую-то медицинскую бумагу. – Присаживайтесь.

Отодвинув свой не заполненный до конца документ, он вынул из ящика стола толстую папку, из которой небрежно торчали бумаги разного цвета.

– Я надеюсь вы скажете мне что-то хорошее. Я уже не могу слушать плохих новостей. – возвращая дыхание в норму сказал Стивенсон.

Врач едко улыбнулся из-под своих сероватых от возраста усов и открыл папку, после чего с изрядным профессионализмом долистал до нужной ему страницы.

– Ваша дочь сильная девушка. Мы сделали все, что могли. Вы помните в каком состоянии она была, когда попала к нам. – кивая отштудировал доктор.

Мужчина напротив него почти оскорбился этими словами. Кому как не ему помнить тело дочери, поломанное словно старая кукла и обожженное до красного мяса, будто с такой куклой играло не одно поколение избалованных и глупых детей. Стивенсон учился в плохой школе, дрался со всеми подряд в детстве, служил в армии, сам тяжело болел. Чего только плохого он не вспоминал за свою жизнь. Но ничего хуже этого не было. Все последние недели словно горел он сам, горел непрерывно, днями и ночами. По утрам, выходя из дома и наблюдая за восходом солнца, он чувствовал себя куском мяса, помещенным в духовку, из которой не мог выбраться, как бы сильно он не стучал по стеклу. Солнце сжигало его своей отстраненностью и спокойствием. «Оно тысячу раз поднимется и уйдет, когда она умрет. Когда я умру. И после этого еще миллионы раз. Что ему до таких, как мы.» – думал он, нащупывая ключи от машины в утренних лучах. Не было никаких иллюзий на счет того, что пожар этого горя можно залить алкоголем, но рука сама тянулась к бутылке почти каждый день, так же, как и губы его уже не могли без жара сигареты.

На следующий день после происшествия он долго вращал барабан револьвера, который хранил в своем домашнем столе. Сначала он хотел выпустить все шесть пуль в водителя грузовика, который счел возможным убить солнце его жизни и теперь прохлаждается в изоляторе. В его голове мелькали яркие картинки, обрисовывавшие проникновение в изолятор, расталкивание всех полицейских, которые станут на пути. Следующие картинки показывали ему глаза этого чудовища, которые через секунду нашпиговывались содержимым барабана револьвера. Однако вскоре эти картинки сменялись другими, где для избавления от уничтожающей боли ему нужна была лишь одна пуля. Такой роскоши он не мог себе позволить, ведь в его жизни были еще увесистые жизненные успехи, которые он, как человек гордый, не собирался списывать со счетов, не говоря уже об остальных членах семьи, его жене и сыне. И Лиззи.

Он все еще надеялся, хотя врачи отговаривали его от этого вредного занятия. Много раз он сравнивал свою позолоченную карьеру и позже свою компанию с тем, чего он добился в так называемой личной жизни. Сравнения эти были то в одну пользу, то в другую, то сейчас чаша весов до того накренилась, что с грохотом оторвалась.

– У меня для вас две новости, мистер Стивенсон. Хорошая и плохая. С какой начать? – продолжал Хинкли.

– С хорошей. – сказал Стивенсон и приготовился ко всему, чему угодно, сложив кисти в замок.

– Видите ли, ваша дочь получила сильнейшие повреждения костей, внутренних органов и кожного покрова. Как только она поступила к нам, мы не надеялись на что-либо. Вы помните, что мы вам заявляли. – бегая глазами по столу сказал доктор. – Однако. – остановился он и посмотрел на посетителя. – Однако Элизабет оказалась сильнее наших ожиданий. Сейчас она вышла на плато, ее состояние стабильное. Это была хорошая новость.

Стивенсон невольно поднял уголок губы.

– Что же касается плохой новости… – доктор снова опустил глаза в стол и они забегали, словно изучая его. – … несмотря на то, что сейчас мы уже не бьемся за ее жизнь так, как раньше, она все еще в опасности. Ее организм может отказать в любую минуту, не успев восстановиться, да и однозначного процесса восстановления мы не видим. Может начаться кровотечение в мозг, или не справиться сердце, или отказать легкие, или что-то в этом духе, не буду утомлять вас перечислением всех возможных вариантов, они вам явно ни к чему. Одним словом, гарантий мы дать не можем, здесь уже мы играем на поле господа.

Губы Стивенсона вернулись в обычное положение, он тяжело выдохнул и тоже опустил глаза. Все дальнейшие расспросы доктора ни к чему не привели, вариантов не было. Даже столь лелеемая им возможность материальной помощи лечению дочери оказалась бессмысленной. На вопрос о том, что же ему делать, седоусый врач лишь скупо посоветовал надеяться на лучшее и не терять надежды. Он не мог привести статистики подобных случаев, так как не имел ее ни в своей голове, ни на своем большом белом столе.

После дальнейшего непродолжительного и бессмысленного разговора, Стивенсон вышел из кабинета и, с разрешения врача, направился к палате дочери.

За толстым стеклом на больничной койке лежало тело, полностью замотанное в бинты и частично закупоренное гипсом. Единственными участками тела, которые можно было разглядеть, были глаза и область рта с носом, к которой была присоединена дыхательная маска, трубка от которой уходила в громоздкий аппарат. От тела тянулись и различные датчики через красные и синие провода. Мигающие большие дисплеи, окружавшие тело, казались намного более живыми, чем Лиза.

Стивенсон не в первый раз видел ее такой, но каждое его недолгое дежурство у этого стекла навевало боль, с которой, как он понимал, даже в очень далекое сравнение не идет боль той, на которую он смотрит. Глаза Лизы были закрыты, ни разу отец не видел их открытыми с момента аварии. Он помнил какими красивыми они были еще в то утро.

Спросив выходившую из палаты медсестру о состоянии Элизабет и получив ответ, аналогичный ответу доктора, он еще раз взглянул через стекло и направился к выходу.

Идя к машине, он думал о том, что все его возможности ничего не стоят, он беспомощен, как и его дочь. Сев в машину и минуту посидев непрерывно смотря на чистую белую стену больницы, он поехал в свой дом номер девять на улице Сент-Джон.

– Я схожу в воскресение в церковь, Дэвид. И тебе советую наконец поехать со мной. Что нам еще остается? – кусая губу сказала мать Лизы, присаживаясь на стул после изнурительного выдавливания каши в миску их болонки Фрутти, которая стояла в дальнем конце кухни и без аппетита смотрела на происходящее.

Стивенсон молчал. Он рассказал ей все, что знал на сегодняшний момент о состоянии дочери. Сложив руки и опершись спиной на кухонную раковину, он, как и Линда, смотрел в пол.

Будучи религиозным человеком, Линда сразу обращалась к богу с молитвами в своей голове, что делала и сейчас. Дэвид не был большим приверженцем церкви, однако, как человек, выросший в католической семье, принимал бытие бога. Но, скорее искусственно и по инерции. Чем больше усилий он предпринимал в жизни и чем чаще они приносили свои плоды, тем менее он верил в то, что господь ведет его руку или руки окружающих. Он все больше казался ему смотрителем зоопарка, который медленно перетекает в кладбище и обратно.

– Что-то случилось? – аккуратно спросил зашедший на кухню Джимми.

– Сестре лучше. – холодно ответил Дэвид, вытянув губы. – Но еще не настолько, чтобы она вернулась.

Джим не был из глупых сорванцов, которые бегали вокруг школы и кидались в окна камнями. В свои четырнадцать лет он полностью понимал происходящее и чуял, слово гончий пес, аромат недосказанности в голосе отца. При этом, понимая, что расспросы не продуктивны, как было всегда, он повернул назад и поднялся в свою комнату на втором этаже дома, где его настиг усталый вопрос матери о его желании поесть.

Стивенсон вышел на крыльцо дома и закурил последнюю сигарету. Дым разошелся по телу и мягко обволок его голову, смягчая полет мысли. «Видимо смысл поехать на воскресную службу в этот раз действительно есть.» – подумал он и с интересом посмотрел на тление табака.

Служба закончилась, и прихожане тихо стали расходиться по домам, вставая с грубых и крайне неудобных скамеек, своим неудобством отвлекавших от раздумий о высоком. В этот раз Линда, которая слушала службы всегда с большим вниманием, совершенно не упускала ни одного слова пастора Льюиса, который сегодня в начале службы неожиданно сменил тему своих речей с очередной библейской истории на рассказы о сопротивлении тьме. Сегодня его явно что-то взволновало, так как в другие дни он скорее читал лекции в духе академического профессора философии, когда как сегодня он взмывал руками вверх, после чего камнями опускал вниз, раскрывал веером пальцы и вещал о предмете драматично, словно заправский актер провинциального театра. Присутствующие бабушки были под большим впечатлением, как, впрочем, под таким же впечатлением они сидели и через несколько часов перед сериалом о любви.

Дэвид, в отличие от жены, если и приходил когда-то на службы по большой просьбе жены, то никогда особо не вникал в происходящее, лишь рассматривая строение церкви и особенно витражное окно из разноцветных стекол, возвышавшееся за святым отцом. Джим же давно отказался от этой скучной затеи и всегда был или казался очень занятым школьными делами, чтобы пойти с родителями.

Стивенсон сел в машину и принялся ждать жену, которая ворковала со своей подругой, как это обычно делают дамы в возрасте, со вздохами, поддакиваниями и постоянным киванием головой. Гипнотически не сводя глаз с церкви, он размышлял о смысле того, зачем он, его жена, вообще все эти люди ходят сюда. Как его семье помогли походы Линды за этими библейскими сказками? Что дала Линде ее набожность? Этот крест на стене в гостинной спас ее дочь? «Нет.»-отвечал себе Дэвид. К чему тогда все эти высокие башни, зажженные свечи и ролевые игры с вином? «Да-да. Они всегда найдут объяснение, смысл для всего этого.»

Впереди пробежала уличная собака и скрылась в кустах на другом стороне улицы. «А ведь она спокойно обходится без всех этих побрякушек и посмотрите на нее.» Дэвид помассировал себе глаза и полез рукой за пачкой сигарет. Ничего не изменилось, пачка все также была пуста. «И опять чуда не случилось.» – подумал Дэвид.

Линда села в машину с улыбкой на лице. Муж косо посмотрел на такое развитие событий. Он не видел ее улыбающейся с момента трагедии, но теперь мышцы ее лица совершили неожиданные манипуляции словно гром среди ясного неба.

– Что там такое?

– Я не знаю, может не все еще потеряно. Давай домой. – энергично оглядываясь по сторонам ответила Линда, не поворачивая голову на мужа.

Дэвид не стал ее расспрашивать подробнее, потому что ясно понимал, что Линда снова взяла себе в голову очередную глупость и только зальет его ее потоками. Внешне Дэвид был примерным семьянином, но на его браке уже давно выросли сосульки, которые иногда падали ему и супруге на головы.

Следующие несколько дней прошли также, как и все предыдущие. Дэвид вынашивал планы по расширению своего бизнеса и занимался оперативными вопросами. Его среднего размера сеть городских закусочных была беременна новыми возможностями, которые ей давала хорошая прибыль. Нужно было лишь нащупать точку в окружающем пространстве, которую можно расширить до портала в будущее.

Так думал Стивенсон, занимаясь мозговым штурмом в своем кабинете на втором этаже самого большого ресторана компании «Бифферс», каким он старался его величать. Он отвлекался лишь на базовые потребности и на мысли о Лиззи, которые часто сбивали его с продуктивного настроя. Он понимал, что жизнь идет, но балласт, состоящий из мыслей о дочери, сильно замедляет ее ход и делает краски блеклыми. Последние новости из больницы не давали покоя. «Где же тут хорошая новость? Они обе скверные. Ваша дочь можешь умереть в любую минуту. Вот так новость, чем он вообще мог ее перебить?» – думал Дэвид по несколько раз на дню. Его раздраженный мозг использовал сочетание хорошей и плохой новости доктора как мученика, которого нужно пытать, не давая ему погибнуть.

Линда занималась домашними делами, большую часть из которых составляла кулинария и мысли о детях. Так как их у нее было двое, а с Джимом все было в порядке, то все раздумья, когда она переворачивала котлеты и резала помидоры, были заняты одной лишь Лиззи. Она так гордилась ей, возможно больше, чем отец.

Элизабет закончила школу с лучшими отметками, после чего поступила в лучший университет города и штата, где шла по своим же стопам и добивалась таких же успехов, как и в школе. Линда считала, что сделала для дочери все, что могла сделать мать за тот промежуток времени. Теперь же она не может ничего. Это угнетало настолько, что даже добавить закручивающих вкус приправ в блюда она не могла. «Зачем?» – говорило ей подсознание.

Когда же Линда заканчивала с домашними делами, то молилась. Она делала это с погружением в себя, закрытыми глазами и перед большим окрашенным под золото крестом на стене в гостиной, когда никто не видел. Когда же она переставала молиться, то садилась за компьютер Джима, где все с большим интересом изо дня в день изучала что-то. Это что-то давало ей силы и если не возвращало улыбку, то не позволяло депрессии добиться своего.

Джим с облегчением принимал в свою жизнь пришедшие летние каникулы. Его день делился на прогулки с друзьями, посиделки за компьютером и просмотр старых дисков на не менее старом проигрывателе. Коробку с коллекцией кино извлек из подвала отец, наводивший порядок. Джим не был из тех детей, которые при увеличении своего возраста становятся все более горячими и впиваются в жизнь клыками как в кусок жареного стейка. Он становился все тише и смиреннее перед надвигающейся взрослой жизнью и считал это полезной тенденцией, понимая, что чем раньше включить мозг, тем дольше и успешнее он проработает. Его постепенное отдаление от широкого круга ровесников и замыкание в очень узком постепенно давало свои плоды. Все больше он заглядывал в себя и все меньше видел глубины в других, осознавая, что должен сохранить это чувство на будущее. Он любил Лиззи стандартной суховатой любовью младшего брата, но трагедия взбаламутила его, особенно, когда он увидел сестру в палате. Мысли самого различного толка стали посещать его голову на волне испытанных эмоций. «А если она умрет? А если бы я так умер как она? Почему все так?» Как шарики ртути эти мысли оседали на его мире и издавали неприятный или скорее непонятный для юного ума запах. Фильмы ужасов, стопка которых шла дальше в коробке с дисками, лишь подливали масла в огонь.

Фрутти валялась на полу или многозначительно смотрела в окно, запрыгнув на подоконник через приставленную специально для этого табуретку. Так и проходили ее дни, наполненные вынужденным поеданием каши, избыточным сном и регулярным справлением нужды на лужайке. Кроме ощущения любви домочадцев, которое вызывалось ее маленькими размерами и почти всегда ангельским поведением, не свойственным собачкам такого рода, ей ничего не нужно было от жизни.

Элизабет же лежала в больнице и не приходила в сознание. Доктор Хинкли с каждым днем реже останавливался перед ее медсестрой, чтобы узнать о состоянии девушки, а вскоре и поставил клеймо на пациентке, идентифицировав ее как зря занимающую больничное место. Он давно приспособился к смыванию эмоциональных мыслей стопроцентным раствором холодных административных соображений. Будь это его первый пациент в таком состоянии, он бы и после работы перерывал интернет в поисках врачебной практики и хитрых советов работникам сферы здоровья. Сейчас же, благополучно пережив долгие годы однообразных сменяющих друг друга картин, он наливал себе после работы и отключался от происходящего без грамма обременяющих мыслей.

Все бы так и продолжалось и закончилось бы сменой жизни на смерть, как листья меняют форму бытия в разгар осени, и все бы приняли случившееся. Но Линда уже нашла выход.

2

– Не понимаю смысла все этого. Думаешь мне делать нечего? – сокрушался Дэвид, идя под руку с женой, которая сегодня особо его раздражала.

– Хватит ворчать! Ну как старик, честное слово. – отвечала Линда, которая тоже давно не испытывала особо теплых чувств к мужу.

Дорога полная недовольных вопросов, на которые не были получены ответы, наконец закончилась, и пара остановилась у дома на окраине одной из улиц, залитых светом вечерних фонарей. Линда постучала в дверь, после чего замок захрустел, и напротив них оказалась худая бледная женщина еще не солидного, но уже и не игривого возраста. Она поправила свои длинные прямые черные волосы и осмотрела посетителей.

– Миссис Стивенсон?

– Да, здравствуйте.

– Проходите.

Хозяйка дома расположила пару на креслах в большой гостиной с очень классического постаревшего вида зелеными обоями и не менее постаревшего вида деревянным или сделанным под дерево полом и села напротив них. Рядом ярко горел камин, озвучивая дом потрескиванием дров. Полки, шкафчики и прочие места для безделушек в комнате были использованы по назначению. На комоде в ряд были выстроены какие-то коричневые, словно из глины, статуэтки воинов-индейцев. Одни из них замахивались копьями, другие натягивали тетиву лука, третьи просто стояли в горделивой позе. В шкафчике со стеклянными дверцами выстроились на полках маски, сразу привлекшие к себе внимание посетителей дома. Одни из них напоминали маски бразильских карнавалов, другие венецианских щеголей, третьи вызывали ассоциации с чем-то из массовой культуры. Камин держал на себе два блюдца по бокам и большую расписную тарелку посередине на специальных подставках. Было очевидно, что обеденные тарелки никто бы так не выставлял, из-за чего сразу следовал вывод о том, что посуда эта была необычного толка, каковой и являлась на самом деле. Картины, висевшие на стенах по всей комнате, тоже явно выполняли функцию внушения чего-то неординарного, как например картина, изображавшая черный заснеженный лес с горящими из его тьмы глазами или другая, иллюстрировавшая квартет старых девчачьих кукол, одетых в викторианском стиле.

– Мистер Стивенсон, меня зовут Бриджит. Бриджит Майлз. – сказала женщина, манерно кивнув головой Дэвиду.

Он представился в ответ и продолжил бегать глазами по интерьеру, пестрящему разными деталями.

– Ваша жена рассказала вам о чем мы собираемся говорить?

Линда ответила отрицательно и бросила на мужа взгляд человека, имеющего отношение к чему-то замечательному. Дэвид вернул глаза в направлении Бриджит и нахмурился.

– Мистер Стивенсон, я знаю о вашей трагедии. – начала женщина. – И я знаю о том, что говорят врачи. Мне очень жаль.

– Спасибо. Мы за этим пришли? – все также недовольно отреагировал Дэвид.

– Нет. Вы пришли за тем, чтобы решить вашу проблему, когда решения нет. И я могу вам в этом помочь. – начала Бриджит бархатным голосом, словно психолог.

– Как? Вы какой-то целитель-отшельник? Если да, то давайте не будем тратить времени на рассказы о травах.

Бриджит ухмыльнулась снисходительной улыбкой. Ее бесцветное лицо затемнялось, так как она сидела спиной к огню, что делало ее вид немного жутким.

– Отшельники ведь не встречаются с людьми, мистер Стивенсон. Дело в другом. Ваша дочь в опасности. Как сказала Линда… Могу же я вас так называть? – обратилась Бриджит к супруге недовольного гостя, на что сразу получила одобрительный кивок. – Как сказала Линда, организм вашей дочери может отказать в любую минуту, не справившись с ситуацией. Однако, выход для вас есть. Что вы слышали о духах, мистер Стивенсон?

– Я смотрел “Охотников за привидениями”. – с грубым налетом ответил Дэвид.

– Это правда, но кинематограф нового света груб. Он достает из вещей нужное ему, закрывая глаза на остальное. Духи действительно могут доставлять людям проблемы, когда у них самих есть нерешенные проблемы. Но при этом, – она взмахнула в воздухе пальцем. – они могут помогать. Особенно, когда у них нет другого выхода. Дело в том, мистер Стивенсон, что духи обладают способностью вселяться в людей, а вселившись, им не выгодно терять своего носителя. Понимаете к чему я?

Пафосная манера речи хозяйки дома подкупала Линду и раздражала Дэвида.

– Нет. Пока что это очень интересно, но не очень интересно.

– Мы можем вселить в вашу дочь духа. – твердо сказала она, сжав ладонь в кулак. – Он не даст ее организму ослабнуть. Даже более того. Он сможет восстановить ее своей силой, которой нет у врачей. Я лично видела, как человек, сердце которому прострелили из пистолета, не упал, а пошел дальше без малейшего крика, когда внутри него сидел дух. Они могут делать такие вещи, о которых обычные люди даже не могут помыслить. – Выпалила она, словно ведя военную пропаганду через мегафон.

Дэвид приоткрыл рот и свел брови. Его подсознание уже прикинуло сколько ему сейчас потребуется времени на то, чтобы огорченно доехать домой, успеть принять душ и почитать новости перед сном. Происходящее казалось ему очередной глупостью жены, которая сидит дома и извлекает из домашней тишины бредовые идеи типа той, которая привела их сюда.

– Чего? – сказал он в раздраженным недоумении в сторону Бриджит. – Что за бред, куда мы пришли?! – недовольным тоном рявкнул Дэвид в сторону жены.

– Дорогой, это правда, я все изучила, мы поговорили с мисс Майлз, все так, Шерил мне об этом рассказала, ее знакомый сталкивался с подобным, я…

Шерил была закадычной подругой Линды и, по мнению мужа, негативно действовала на нее. Проще говоря, отупляла.

– То есть вы утверждаете, – перебил ее Дэвид и снова повернулся к Бриджит. – что вы вселите какого-то призрака в тело моей умирающей дочери, и он ее спасет от смерти? Вылечит ее? Вы вообще слышите, что вы говорите? Что за бред?! Вы наверно еще хотите за это чемодан долларов?!

– Мистер Стивенсон. – томным серьезным голосом продолжила Бриджит. – Подумайте, есть ли другой шанс? Я не проходимка с улицы, я знаю о чем говорю. Мы предложим духу условия, от которых ему как минимум глупо будет отказываться. Это будет сделка. Он ставит на ноги вашу дочь и не дает ей умереть. Сам же получает упокоение, которое я обеспечу. Плюс мы поставим ему все условия по безопасности. И не нужен мне ваш чемодан.

– Может вы еще марсиан привлечете? Моя дочь поправится, мне не нужны какие-то фокусы с какими-то духами. Я знаю вашего брата, это просто хитроумный способ содрать денег с такого человека, как я.

Дэвид встал и поднял за руку жену, скомандовав отбытие домой. Безрезультативные уговоры и объяснения покрасневшей перед чужим человеком Линды не действовали, а странное и явно намекавшее на мошенничество предложение Бриджит спуститься в подвал и на что-то посмотреть, не заинтересовало его. Грубо и упорно он вытащил за руку жену из дома, натужно попрощался с мисс Майлз и затолкал супругу в машину.

– Боже, Дэвид, что ты предлагаешь еще делать? – смакуя выступающие слезы глазами кричала Линда. – Ты купишь ей таблеток или скажешь докторам работать лучше, потому что ты большой дядька? Что, Дэвид?!

Но Дэвид уже заводил машину и после приветственного рева мотора поехал в сторону дома, испустив глубокий выдох. Бриджит смотрела на происходящее через окно подняв бровь. Она ожидала нечто подобного. Так иногда бывало. Подойдя к лестнице в подвал, она посмотрела на дверь, находившуюся внизу. «Можешь пока спать.» – сказала она.

Дэвид ехал по ночным улицам и вспоминал сюжеты из телевизора и видео из интернета, где всевозможных гадалок, медиумов, некромантов и прочую бандитскую сволочь выводили на чистую воду. Он никогда не верил во все эти дела и как человек бизнеса понимал, что его коллеги могут принимать разные формы, в том числе и такие. Нет ничего ужасного, что эта женщина пытается зарабатывать на таких глупых дамочках, как его жена, которые от постоянного сидения дома начинают гнать дурь. У них хватало денег на то, чтобы Линда могла не работать, но за последний год уже несколько ее выходок на почве высосанных из пальца проблем и неимоверно глупых решений начинали его накалять. Мужской долг обеспечения семьи добросовестно исполнялся, пока его дело работало и приносило свои деньги. Если бы Линда пошла работать, то она бы не делала ему мозги подобной чепухой и не тратила его время, но это был бы удар по самомнению, ведь их уровень жизни, получается, скатился, а этого допустить нельзя. Эти размышления не сбивались сейчас ни огоньком недостаточности бензина в баке, ни криками и уговорами Линды, чей шум стал фоном.

«Она поправится.» – думал он, смотря на фонари. – «За ней смотрит один из лучших врачей больницы, да и больница то главная в городе. Короче, пора бы уже и спать, глупый день.»

Они доехали до дома и Дэвид, приложив психологические и физические усилия, смог заставить жену успокоиться и лечь спать, вскоре присоединившись к ней.

Джим слышал крики и недовольство матери, но, привыкнув к изоляции от семейных дел, в которую его посадили с первого разумного возраста, он не придал происходящему большое значение. Они снова ссорились. Она, сидящая дома и постоянно придумывающая что-то, особенно то, чего нет. Он, грубый и занятый зарабатыванием денег, а не происходящим в головах членов своей семьи, при этом считающий, что его любви хватает всем. Для Джима было очевидно, что и ситуация с Лизой была в голове отца не такой, какой он представлял ее окружающим. По версии мальчика, в голове Дэвида сеста – выбывший из строя член отряда, за которым этот генерал должен был следить. Генерал проморгал. Генерал допустил просчет. Генерал пытается решить проблему муштрой и оптимизмом. Для Джима было все понятно.

Сейчас он смотрел очередной фильм из своей коллекции. Рядом лежала Фрутти и в полудреме слушала крики мамы и папы. Сначала она побежала к двери, когда услышала от своего братика, каким считала Джима, о том, что приехали родители. Но прочитав по лицу Джима о том, что они явно в скверном настроении, ее огонек радости поугас. Громкая перепалка за дверью, пока Дэвид искал ключи, дала понять болонке, что дело дрянь, и она сама сейчас может получить от горячей руки. Фрутти неспешно и опустив голову поплелась к креслу Джима, в которое он уже сел назад, полностью разделив мысли с собакой.

Фильм на экране телевизора повествовал об убийцах, которые охотились за мирно прогуливающимися в парке людьми. Связанные какой-то мистической связью, они нападали из ниоткуда и уходили после своей кровавой жатвы в никуда. Фильм был страшный из-за обилия напряженных сцен и резко прорывавшихся громких звуков после долгой тишины, не говоря уже о жутком виде самих маньяков. Джим то и дело выключал звук телевизора, когда понимал, что сейчас будет пугалка. Ему было не по себе ходить за соком на кухню в доме, где был только он и Фрутти, которая явно не могла дать отпор маньяку, разве что до смерти его рассмешить своей маленькостью и милостью. Джим любил такое кино и эффект, которое оно давало, несмотря на явный дискомфорт от страха в собственном доме. Он был доволен собой, что пока его друзья Эдди, Клайв и Рик, бегают по заброшенным зданиям и каким-нибудь помойкам, раздирая себе ноги и очевидно глупеют, пока он приобщается к искусству и очевидно умнеет.

Сразу после начала титров, он полез в коробку с дисками и стал перебирать их один за одним в надежде найти вторую часть. Но ее не было. «Видимо, прошлый владелец дисков не сильно впечатлился и решил не досматривать историю.» – подумал он. Джиму же очень понравилось. Пугаться для него было редким актом, да и ужасов он не особо много в своей жизни посмотрел. Кино так его напугало, что ему захотелось еще. Он объяснял себе это высокой художественной планкой режиссера, которая была соблюдена и принесла наслаждение в его тонкую душу. Но на самом деле, его серая жизнь просто раскрашивалась происходящим на экране, пусть и в черный цвет. Эмоция страха была пока единственной гостьей в его жизни за последнее время. Пусть она кололась, но она кололась обжигающе приятно. Фрутти же не оценила фильм по причине сна.

3

Прошло две недели. Две недели обычной и ничем не примечательной жизни. Но это время должно было закончиться. И оно закончилось.

Джим проводил время за своей коллекцией дисков, приобщаясь к фильмам мастеров розлива Нолана и Спилберга, а также всевозможных мелких режиссеров, снимавших второсортные и третьесортные, но вполне смотрибельные картины. Мелодрама «Два сердца», которую он поставил в неведении, была выключена после тридцати минут просмотра. Джим не мог досматривать эту тошнотворную по своей сладости и глупости историю. Взгляд его невольно падал с экрана толстого телевизора на коробку с фильмами. В какой-то момент он поддался искушению и полез в нее в поисках очередного ужастика, коих в коробке было меньшинство. Но ничего очевидно интересного он не нашел. Игла желания чего-то интересного ввела свое содержимое в его кровь. Было скучно. В какой-то момент Джим пошел в подвал для того, чтобы попытать счастья в поисках новых залежавшихся дисков или просто чего-либо столь же занятного.

Джим был в подвале их дома, купленного родителями год назад, лишь два раза. Первый раз это была разгрузка вещей при переезде и разбор местного хлама. Тогда-то отец и нашел среди пыльных коробок именно эту, с фильмами, которые так захватили Джима. Подвал был на удивление большой и Дэвид, человек не робеющий перед испытаниями, в этот раз дал слабину и дал отмашку разобраться с завалами старых жильцов позже. Так оно и осталось. Часть коробок и отдельно лежащего непонятно чего все еще продолжала собирать пыль и пауков в дальнем углу. За год ни у кого не возникло желания разгрести это добро. Второй раз был, когда мать попросила Джима принести какую-то банку с приправой, стоящую на полке в подвале.

Спускаясь по деревянной лестнице, Джим думал о двух вещах: Первая – есть ли еще что-нибудь интересное в подвале? Диски продолжали просматриваться в хорошем темпе и вскоре рисковали закончиться. Если бывшие хозяева любили кино, то наверняка не могли, как ему казалось, остановиться на такой коробочке. Вторая – в подвале как-то…не по себе. Он погружался в темноту словно в бассейн, медленно спуская ноги по хрустящим ступенькам. Полная тишина замедляла его ход. Вокруг были лишь два источника света – свет из коридора и свет небольшой красной лампы, находящейся на каменной стене прямо напротив лестницы, под которой был выключатель. «Нужно добраться до выключателя и просто нажать его. И все. Это фильмы, просто фильмы.» Его самоуспокоение работало, но не давало стопроцентного результата. Как у любого ребенка, пусть и уже довольно большого, восприятие и фантазия у Джима были на высоте. Вдруг маньяк стоит прямо под лестницей и ждет, пока он подойдет к кнопке включения света? Вдруг чудище спит, и он его разбудит? Чем ниже была ступенька, тем больше подобных мыслей проносилось в его голове.

Ступени перестали хрустеть, и он спустился вниз. Кожа охладилась волной мурашек, поворачиваться было страшно. Но он повернулся. «Если бы тут кто-то был, родители бы давно это заметили.» Темнота молчала. Ни звуков, ни источников света, кроме тусклой красной лампы, не было. Решив не рисковать жизнью, Джим нажал на выключатель. Подвал залился светом, и мальчик получил подтверждения того, что ничего ему не угрожало. Старые деревянные полки, гора грязных коробок в дальнем углу, рабочий стол для хозяйственных работ, небрежно разложенные у стен пожитки семьи. Тут он осознал, что его интерес и храбрость победили тьму. Бодрость разлилась по телу, и он улыбнулся. Теперь он сможет и не такое!

Джим пошел к коробкам, до которых они не добрались еще с момента переезда. На них была, как казалось, вековая пыль и паутина. В каких-то местах пыли не было, паутина напрочь отсутствовала. «Странно.» – заключил Джим. Но желания выяснять судьбу всей этой гадости у него не было. Он пришел за искусством. Оно толкнуло его на подвиг, и оно все еще было с ним.

Расталкивая и открывая коробки, он с любопытством заглядывал в них, время от времени вытирая руки прямо о недавно постиранную футболку. Граммофон. «Он явно не будет работать, им как будто на войне воевали.» Грязные некрасивые майки и штаны в большом количестве. «Фу, вряд ли это уже кто-то наденет.» Несколько канистр с разнообразными жидкостями для машины. «Это мне точно не нужно, а отец никогда не зальет себе такую бурду.» Поиск для него становился все менее интересным, находимые им вещи его не радовали. Он ожидал что-то прикольное, в идеале еще бесплатное кино, а нашел откровенный хлам. Но пока его все еще держал детский азарт поиска.

Сзади что-то упало. Джим обернулся. Внешне ничего не изменилось. Он махнул рукой и продолжил изыскания. Через минуту послышался легкий, еле слышный скрежет. Он снова обернулся. Ничего не происходило. Он стоял и вслушивался, патрулируя глазами предметы вокруг. Решив развернуться и резко оглянуться назад, но опять ничего не увидел. Тогда он продолжил рыться в коробке с бейсбольным шмотьем, чувствуя нарастающее волнение. Тишину пронзил высокий собачий лай, сменившийся рыком. Джим дернулся и чуть не упал от неожиданности, сердце застучало. Он снова повернулся и понял, что звук идет сверху. Он подошел к лестнице и увидел на ее вершине Фрутти, которая стояла в дверном проеме и гавкала вниз.

– Ты чего орешь, блин? Тупая что ли? – выпалил недовольный испугом Джим.

Фрутти перестала кричать, пустив все силы на рык. Ей что-то не нравилось.

– Ну что? Что? Иди спи! – кричал ей мальчик.

Фрутти несколько успокоилась от агрессии брата, но продолжала смотреть вниз. Джим вздохнул и поглядел на гору коробок, которую он нещадно препарировал. Он заключил, что копаться дальше не хочет, ничего интересного не нашел. А отодвигать эти массивные коробки, чтобы добраться до тех, что стоят вплотную к стене, вообще никакого стимула он не видел. А еще было немного страшно.

Теперь надо выключить свет. Лестница совсем рядом, он может сразу на нее забраться, да и Фрутти стоит наверху. Страх постепенно поднимался из его груди в голову. Он еще раз огляделся и потянул руку к кнопке на стене. Собравшись с силами, он нажал ее и молниеносно побежал по скрипучей лестнице вверх. «Не смотреть назад, надо подняться.» Фрутти оскалила зубы и сместилась в сторону, снова начав гавкать куда-то за Джима, все громче и агрессивнее. Ее высокий и глуповатый крик только добавлял неуверенности. Мальчик быстро достиг верхней ступени, схватился за дверь и обернулся. Никого не было. Темнота и тусклая красная лампа. Фрутти рычала в эту темному.

– Чего случилось? Что орешь? – недовольно спросил Джим, снова заглянув вниз и не обнаружив ничего.

Он закрыл дверь и отправился за стаканом сока, дабы успокоить расшатанные собакой нервы. Фрутти, недоуменно постояв на месте, отправилась на свою собачью кроватку, через пять минут уже забыв о произошедшем и мило высунув кончик язычка во сне.

Линда была обижена на мужа за его грубую выходку. Он не просто не попытался помочь дочери, а еще и выставил их обоих в дурном, очень дурном свете. Она знала еще со времен их знакомства, что Дэвид – человек не интеллигентного десятка. Однако, будучи женщиной простой, она быстро отходила от подобного. Вскоре муж перестал ей казаться грубияном и противником дочери, а снова стал pater familias, которого она любила и который создавал томную атмосферу спокойствия в доме. Пусть он и был нервным и занятым мужчиной, но ее в принципе это устраивало, пусть самой себе она в этом не спешила признаваться. Пока он суетился ради всех них, она могла не суетиться ни о чем.

Единственными заботами в ее жизни сейчас были Джим, за которым надо хотя бы немного да смотреть, потому что она знала его друзей, и Фрутти, которую нужно выводить на улицу и кормить полезной кашей, чтобы ее животик никогда не болел.

Она возилась с двумя детьми, учитывая болонку, и чувствовала себя в своей тарелке. Тут же ее радость обрывалась. Лиза. Она могла потерять ее. Ее слабоумная, как ей казалось, радость быстро исчезала, когда она вспоминала это имя. Она плакала. Молилась. Плакала. Молилась. Читала интернет. Плакала. Когда ее глаза и ум уставали плакать, она постепенно переключалась на готовку, стирку, глажку. Труд возвращал ей обыденное сознание и успокаивал душу. Она разговаривала с Джимом, когда тот спрашивал как дела у сестры. Ее грела мысль, что если что-то случится, хотя этого не может случиться, у нее еще остается сын, сорванец, дикий и непослушный, но ее частичка. Остается муж. Грубый и властный, но ее защита. Иногда она сидела у окна и думала. Просто думала ни о чем, летая где-то в разреженном воздухе. Потом хорошее расположение духа возвращалось и она продолжала поливать макароны Джима томатным соусом, а в кашу Фрутти добавлять кусочки ягод.

Дэвид видел свой дом перевалочным пунктом, аванпостом, базой, в котором он восстанавливал силы для новых свершений. Хитроумные решения, такие как выставление фирменного пикантно улыбающегося быка у входов в рестораны, давали свои плоды, и это радовало его. Конверсия увеличивалась, музыка в его плеере становилось все энергичнее. Он четко осознавал, что работа давала ему возможность отключиться от депрессии, в которую его вогнала дочь. Иногда, выходя на перекур, он срывался и начинал думать о ней, накручивать себя и подолгу смотрел вдаль и прямо на землю перед собой. На вопросы сотрудников о том, почему он вдруг становился хмурым, он или отшучивался с холодным выражением лица, после чего разговаривать с ним не хотелось, или просто слал вопрошающего к его рабочему месту. Если он ее потеряет, то крепость его характера может разрушиться. Он чувствовал за этими стенами крепости любовь, которая не покидала его, даже когда он пытался казаться окружающим и себе Цезарем. Но это была и слабость, нельзя было показывать ее. И вообще, у него всегда есть поле боя, на котором он побеждает. Но сможет ли он побеждать, потеряв Лиззи? Не будет ли это слишком сильным тараном для его крепости? Не сопьется ли он или не повесится ли, если психика победителя не выдержит? Он беспокоился об этом.

Лиза лежала и не приходила в себя. Аппаратура вокруг нее мирно пикала, а медсестры суетились, выполняя стандартные обходы и необходимые перевязки. Ни одна из ее подруг не пришла ее навестить. Конечно, ей сейчас было все равно на такой смехотворный факт, как и на все вообще, так как сознание ее не функционировало. Дни и ночи проходили столь одинаково, что ни ее матери, ни ее собаке не снилось. Последнее, что запечатлел ее мозг – вспышка боли. После этого была пустота. Настолько пустая, что сознание в ней камнем пошло ко дну.

Наконец, в один из дней, аппараты вокруг нее стали выдавать неритмичные сигналы. Вскоре они переросли в отчаянные. Ближайшая медсестра, заметив происходящее, используя крик испуганной женщины, собрала коллег и доктора Хинкли, который своим профессиональным взором после быстрого анализа ситуации увидел признаки кровоизлияния в легкие. Лиза задыхалась. Крики собравшихся стимулировали работу по ее спасению. Доктор Хинкли стоял невозмутимо и давал указания. Медперсонал, занявшийся откачиванием крови из легких и восстановлением работы сердца, воспринимал спокойные команды начальника как слишком формальные, словно он пересказывает учебник. Огрызнувшийся на них Хинкли настоял на точном выполнении того, что он говорит. Подоспели еще два врача, сразу взявшихся за дело. Хинкли замолчал. Теперь они могли обойтись без него. Он смотрел на шум и суету перед ним, переводя взгляд на кардиомонитор. Он завел одну руку за спину и отошел подальше, наблюдая за работой своих людей. Они крутились вокруг Лизы, выбегали, вбегали, ругались. Тело начало дергаться от боли. Хинкли в этот момент задался вопросом о том, оплатил ли он счет за электричество. Кажется, забыл. Ладно, не страшно, сегодня еще есть время.

Пульс пациентки вдруг стал редким, и частота его стала замедляться. Джон подошел на шаг ближе. Один из врачей руководил происходящим и стал особо нервно кричать, когда заметил резкие изменения пульса. Через минуту пульс стал совсем слабым и начал пропадать. Хинкли набрал в грудь воздуха, выдохнул, свел губы в брезгливой манере и медленно вышел. «Ну вот, опять.»

Он вернулся в кабинет и спокойно достал бланк, предназначавшийся умершим пациентам. После этого достал медицинскую карту девушки и стал переписывать основные данные. С высоты своего огромного опыта, он чувствовал тот рубикон, перейдя через который уже нельзя вернуть человека в прежнее состояние. Некоторые могут назвать это интуицией, некоторые профессионализмом. Джон Хинкли никак это не называл, а просто следовал этой мысли. Когда дело плохо, то оптимист будет тратить силы на исправление ситуации, после чего ослабнет и падет. Пессимист сразу застрелится. Реалист же ближе к пессимисту, но стреляться он не будет. Он не грустил, он просто делал то, что должен – заполнял бумагу. Вскоре пришел один из врачей, крутившихся вокруг покинутой им пациентки, и доложил о случившемся.

Дэвид усиленно считал числа с монитора компьютера. Что-то не сходилось. Расходы на продукты были как-то слишком высоки, предварительные расчеты не давали таких показателей. А посмотрите на траты на воду, это же ужас. Хмуря брови, он полез за пачкой сигарет. Ловко вытянув одну, он разместил ее между губ и встал, направляясь к двери. Звонок мобильного телефона остановил его и заставил вернуться за ним к столу. В последнее время от нервов он стал забывать вещи.

– Да?

– Мистер Стивенсон, это доктор Хинкли. Я обязан сообщить, что ваша дочь час назад чудом выжила при кровотечении в легкие. Если бы не я, она бы уже не числилась у нас в живых.

Сигарета выпала изо рта Дэвида и закатилась под стол.

– Что с ней сейчас? – испуганным и совсем не патриархальным голосом спросил отец.

– Мы дежурим вокруг нее, пытаемся стабилизировать состояние, вроде бы у нас получается, но мы ее чуть не потеряли. Помните, я говорил вам о возможности подобного. Не волнуйтесь, мы делаем все, что можем. По инструкции я обязан вам сообщить. Сообщаю. – бубнил Хинкли, словно зачитывая расписание поездов на вокзале.

Дэвид побывал в больнице. Потом пил. Больше, чем обычно организм ему позволял. Линда уже налила себе бокал его виски, но он вовремя разбил его, напомнив жене, что ей это запрещено. Он купил новую пачку сигарет, на этот раз очень дорогих. По пути он ударил фонарный столб, после чего скрючился от сильной боли в костяшках пальцев. Он рассказал жене о случившемся. Пил. Жена плакала. Он курил. Джим выключил кино и просто сидел. Он не хотел показывать чувств, но ему тоже было больно. Его в известность не ставили, он просто услышал разговор родителей. Включать телевизор сейчас было бы неправильно и некрасиво. Никто ни с кем не разговаривал.

Дэвид сел на крыльце дома и смотрел в даль. Фонари включились, и он испытал к ним ненависть. Им все равно. Радовало, что бутылка виски все никак не кончается, булькая где-то на уровне половины. Одна сигарета сменяла другую.

Линда пошла молиться, но вскоре устала стоять и села на кровать. Пока муж был на улице, она достала свою косметичку и извлекла оттуда маленькую сигарету.

Джим не курил, так как ему не понравилось, когда ребята предложили попробовать впервые. Сейчас он сидел и думал о том, что Лизы могло не стать сегодня, и это может повториться снова, уже с плохим концом. Он не был преисполнен большой любви к домочадцам, но теперь чувства прорвались сквозь его засов. Он просто тихо сидел.

Искривленная физиономия Дэвида была противна ему самому, но лицо не слушалось и не возвращалось в прежний вид. Его уродовали эмоции и противный, но помогающий вкус спирта. Выпивка в этот раз попалась не лучшая. Все это обволакивал дым. Сейчас он чувствовал, что держится лишь на бутылке и сигарете. Спасибо тому, кто их изобрел, думал он сейчас.

Отец сидел так еще некоторое время. Когда выпивка кончилась, он усиленно принялся тянуть горящий табак. Когда и табак кончился, он встал и сунул руки в карманы брюк, угрюмо смотря в небо.

Линда проветрила спальню, и, как только запах ушел, вошел Дэвид. Он посмотрел на ее, неуклюже упираясь спиной в стену. В ее руке был телефон, где открыта одна из фотографий дочери. Она смотрела ему в глаза и видела уже другого мужа.

4

Они оба ехали молча и нахмуренно. Последние дни проходили тяжело.

Дэвид извлек из своего сейфа кейс. Кровно заработанные деньги должны были быть в максимальной безопасности, чтобы ни у кого не было шанса добраться до них. В кейсе лежала очень увесистая заначка на черный день. Заначка была столь увесиста, что день, для которого она была предназначена, должен был быть столь черным, как будто солнце погасло. Он извлек часть средств из него и переложил в небольшую сумку, взятую с собой.

Дэвид созвонился с Хинкли и встретил его после рабочего дня у выхода из больницы. Они сели в черную машину и долго обговаривали сделку, предусмотрительно отъехав на нейтральную территорию. Долгая дискуссия и стальная позиция Стивенсона убедили доктора, который скорее ломался в стиле знающей себе цену женщины, чем человека, который занимал пост заведующего отделением главной больницы города. Дэвид сунул ему зеленую котлету бумажек, и Хинкли с хорошо скрываемой радостью принял ее. Их позиции сошлись. Доктору уже давно не нужен этот балласт без шансов, занимавший койку, которая могла пригодиться кому-то другому. Ему нужен был новый телевизор, на котором бы он смотрел свой любимый сериал про девушек-спасательниц. Одинокая жизнь влияла на него не лучшим образом. Дэвиду же нужна была его дочь.

На следующий же день Хинкли пришел в свой кабинет и первым делом хитроумно оформил больничные бумаги Элизабет так, чтобы ее можно было отправить на оставшееся лечение домой. Любой его коллега достаточного уровня подготовки поднял бы шум, узнав об этом. Но статус Джона был достаточно высок, чтобы никто не проверял его бумаги, а младший медицинский персонал не задавал лишних вопросов. Лишь одна из медсестер во время начала транспортировки койки спросила: «Но как можно отправлять ее домой? Она же не с простудой лежит!» Хинкли строго посмотрел на нее и приказал делать то, что ей сказали. Кто здесь начальник? Она послушалась.

Лизу со всеми необходимыми приборами довезли до ее дома. Дэвид и бригада медбратьев не без труда подняли койку и все необходимое в комнату Лизы на втором этаже и разместили прямо у больших окон, решив развернуть ее затылком к ним. После долгих настроек аппаратуры и заключения Хинкли о приемлемых условиях для пациентки, он прочел Дэвиду и Линде краткий медицинский курс по уходу за больной, перечислил все необходимые действия для поддержания ее жизнедеятельности и все необходимые расходники, в том числе и лекарства. Линда испугалась, что рассказ доктора слишком сложен, и они не справятся. Линда раньше работала медсестрой, но чтобы самостоятельно полностью поддерживать у себя дома таого пациента… Дэвид успокоил ее, напомнил, что все будет не так тяжело, как она думает, и уточнил у доктора лишь главные моменты.

Джим с интересом наблюдал за всем происходящим. Отец поставил ему две задачи: не мешать и держать Фрутти. С первой задачей справиться было не трудно. Вторая же была сложнее. Болонка вырывалась из его рук и не закрывала пасть, изливая праведный гнев на пришельцев, которые гремели и ходили по ее территории. Она даже укусила палец Джима, но он шлепнул ее по попе, после чего собака не позволяла себе такого. Позже родители объяснили сыну, что дочери лучше, и они сделали все, чтобы ее позволили привезти домой. Сын с облегчением принял такие неожиданные новости.

Теперь белая большая койка заменяла предварительно вынесенную под подвальную лестницу кровать в комнате Лизы. Она лежала неподвижно и не открывая глаз. Пикающие и еле зудящие электрическим гулом аппараты стояли вокруг нее словно телохранители. Слабое дыхание регистрировалось дыхательным аппаратом. Только это и пульс на экране кардиомонитора напоминали, что перед вами не гора бинтов и гипса, а человек. Вырезанные в бинтах глаза, нос и рот давали возможность представить, что находится под всей этой пеленой. Черно-красная шелушащаяся кожа, словно уголь с кровью, напоминала о произошедшем с Лиззи и делала больно и Дэвиду, и Линде и Джиму.

После отбытия бригады врачей, они собрались вокруг дочери и долго смотрели на нее, время от времени озвучивая то, что они видят. Да, ее ноги и руки уже не были подняты на тросах, как в первую неделю ее нахождения в больнице и теперь смирно лежали пластом, но смотреть на все это было больно и страшно. Линда и Дэвид понимали, что если вдруг что-то случится, то они не смогут ничем помочь, даже после подробных, структурированных, показанных на пальцах объяснениях врача как стоит поступать в тех или иных случаях ухудшения ее самочувствия. Поэтому нужно было действовать сейчас и идти ва-банк, как они и решили. Ничего другого не оставалось. Джиму они не рассказали. Фрутти коллективным решением тоже была оставлена в неведении.

На следующий день, который как раз был выходным, с утра родители засуетились, прилично оделись и ушли из дома. Джим, проснувшись в момент их выхода, ничего не успел спросить. Он встал, протер глаза и вышел из комнаты, дверь которой была прямо напротив двери комнаты сестры. Он приоткрыл дверь и, опершись о стену, смотрел на Лизу. Ни один ее мускул не дергался, словно это был манекен. Он с грустью смотрел на сестренку, и в его животе начало пробиваться чувство, которое он испытывал в раннем детстве. Он давно ее не видел и соскучился даже не смотря на то, что с сестрой они не были близки.

Они не были не разлей вода и даже не были любящими друг друга братом и сестрой, но нерушимая родственная связь поддерживала их отношения на достаточном уровне. Он жил своей жизнью, наполненной школой, тройкой друзей и теперь искусством. Она своей, а именно учебой в университете, которая успешно совмещалась с тусовками у звезд ее факультета, где в ход шли литры пива и коробки презервативов. Но вторая часть ее жизни была умело скрыта от окружающих. Если что, то она идет на ночевку к подружкам, а на следующий день приходит уже отреставрированная, на что она всегда выделяла время в конце веселого мероприятия. Портить перед родителями образ взлетающей в степенную жизнь ракеты и приличной девушки она не хотела, это грозило как минимум потерей финансирования отца. Родители и брат не догадывались, что пусть получения оценок и наград для Лизы был не таким тяжелым, как она рассказывала.

Линда и Дэвид продолжали напряженно ехать. За долгое время ни он ни она не могли припомнить такого единения, которое было сейчас.

– У меня болит живот. – заявила Линда, проглатывая слова и гладя его.

– Ты ничего не ела с утра? – не отрывая глаза от дороги ответил Дэвид.

– Да, и то правда. – спокойно сказала она.

– Как освободимся я куплю тебе пиццу. – сказал Дэвид и перевел взгляд на супругу. – Тебе же нравилась та, с морепродуктами? Или ты любила ту с беконом? Я по такому поводу могу купить и две сра…

Линда закричала и схватила его за плечо. Энергия удара прошла волной от капота машины до руля, и обзор из лобового стекла заслонился. Дэвид вдавил педаль тормоза до отказа, и машина со свистом проскользила по асфальту, раскидав мелкие камешки дороги по сторонам. Пастора Льюиса отбросило энергией торможения с капота автомобиля на асфальт.

– А-а-а-а-а-а-а! – визжала Линда и трусила руками.

Дэвид вытаращил глаза на происходящее, и дыхание его нервно участилось. Он выбежал из машины и бросился к телу.

– Боже мой, Говард! Вы целы?! Как вы?!

Лицо Льюиса было красное как чилийский перец. Глаза вылезали из орбит, когда он пытался подняться. Линда выбежала вслед за мужем и начала мельтешить вокруг мужчин,произнося пустые возгласы испуга и сожаления.

Дэвид помог пастору подняться, отряхнул его и настойчиво добивался ответа о его самочувствии. Льюис весь путь с асфальта до стоячего состояния, вытаращив глаза, смотрел куда-то вдаль и глухо охал. Придя в чувство, он схватился за ногу и стал втягивать воздух через стиснутые зубы.

– Ох, черт… Точнее мне не по себе. – сказал он с диким взглядом, еще не осознав происшедшее событие, параллельно открещиваясь от сказанного слова качанием головы.

– Давайте мы отвезем вас в больницу! – сказал Дэвид и аккуратно повел его к двери машины.

Пастор пришел в себя.

– Нет, нет, не надо. Все нормально. – сказал он и снова втянул воздух через зубы, выдув его сложенными в трубку губами. Он держался за левую ногу.

– Это я виноват, я отвезу вас, садитесь. – говорил Дэвид.

– Нет, нет, все нормально. Если хотите, можете подкинуть меня до дома. Все в порядке. – говорил Говард, не смотря на держащего его Дэвида и не перестававшую громко суетиться Линду.

Они доковыляли до двери заднего сидения, и пастор с трудом сел. Машина изменила первоначальное направление и вскоре прибыла к дому Льюиса. Весь путь был наполнен извинениями супругов и обещаниями всяческих компенсаций. Говард молчал и отнекивался от их слов, потирая ногу руками. Она ныла и сильно посинела под его брюками. Он проверил свое памятное зеленое кольцо на пальце и с облегчением заметил, что оно не пострадало. Супруги вдвоем довели его до входной двери, нажали на звонок, и жена пастора с испуганными вздохами приняла Льюиса, сразу закрыв за ним дверь.

Дэвид и Линда вернулись в машину. Они посидели в ней какое-то время, споря о произошедшем. Не придя ни к чему, кроме того, что нужно лучше смотреть за дорогой и навестить в скором времени пастора с пачкой денег, они успокоились и двинулись по первоначальной траектории. У них были более важные дела, с пострадавшим они разберутся позже. Они знали пастора как человека истинно христианских начал. Он вполне мог подставить после аварии еще и правую ногу. «Такой как он не будет поднимать громкого шума.» – думал Дэвид. «Надеюсь, он успокоит свою жену, и она не натворит дел.» – думала в резонансе с мужем Линда.

Добравшись до места назначения, они вышли и полностью переключились с аварии на свою главную задачу. Бриджит кислотно улыбнулась им из приоткрытой двери и впустила. Сегодня ее черная помада была нанесена особенно плотно, а камин трещал особенно громко. Супруги снова оббежали взглядом необычный интерьер большой мрачной гостиной с зелеными обоями и кучей странных побрякушек, но в данный момент у них не было желания изучать окружающее пространство.

– Вы все-таки решились, мистер Стивенсон? – усаживая их и себя спросила свысока Бриджит, блистая бледной кожей.

– Да. – скупо ответил он. – Давайте перейдем к делу.

– Давайте. Извините, тогда я не представилась вам должны образом, возможно в том числе и это смутило вас. Я Бриджит Майлз и я помогаю людям, когда их проблемы переходят порог этого мира. Проще говоря, я спасаю людей от духов или, как многие их называют, призраков. И, как видите, могу и использовать их.

– Это все не фокусы?

– Нет. К сожалению или к счастью. Я занимаюсь этим уже несколько лет. Несколько лет я погружаюсь в то, о чем многие не догадываются за всю свою жизнь. Я зарабатываю себе на хлеб тем, что успокаиваю души умерших, когда они не уходят на тот свет, а продолжают засиживаться в нашем мире. Конечно, не просто засиживаться, а, будем честны, терроризировать людей. Как я и сказала, я начала заниматься этим давно и за это время открыла для себя много новых знаний и практик. Поверьте, вы не захотите даже знать о многих из них. Одним из моих открытий стало то, что человека можно спасти, вселив в него духа. Я поняла, что могу вам помочь, когда Линда связалась со мной, потому что уже делала то же самое.

Дэвид внимательно слушал и на сей раз отгонял от себя мысли о полной нерациональности происходящего.

– Так. – прервал он Бриджит. – Что мы делаем?

– Как раз к этому я и подвожу. Возможно, вы испугались моей прямолинейности и резкости в прошлый раз, но теперь вы готовы. В мой самый первый выезд на вызов, я попала в дом, где по ночам хозяевам мешал спать дух. По итогу нашей схватки он вселился в детскую игрушку. Почему бы не взять этот первый трофей с собой, решила я? Я, так сказать, закупорила его в игрушке. Мистер Грин, как я его называю, потому что он завелся в доме Гринов, все еще находится у меня как память. Других пока нет. Мы можем использовать его для того, чтобы поставить на ноги вашу дочь. Призрак вынужден будет вылечить своего носителя.

Дэвид с интересом слушал, и его диалог с собой состоял из зовов одной половины разума, говорящей о глупости и уголовном характере происходящего и скорбных доводов второй половины, говорящей о том, что по другому он никак не поможет дочери, стоит хотя бы попробовать, да и Лиззи уже у них дома, все подготовлено и ставки сделаны. Оставлять девушку в больнице и ничего не делать это было равно положиться на божественную волю. Они даже не будут рядом, если что-то случится. Оставить ее там в больнице с духом внутри это риск даже еще больший. Такую дочь нужно было держать только дома. Все было продумано.

– С чего вдруг ваш призрак согласится на такое? И почему вы уверены, что он не сделает хуже? – спросил он со всей серьезностью, все равно понимая, что дороги назад нет.

– Мы заключим с ним контракт. – сказала Бриджит, и блеск самомнения засиял в ее глазах. – Они обязаны соблюдать астральные контракты. Это не человеческие договоры, где каждый может предать друг друга. В нашем случае невыполнение невозможно из-за самой их природы. Для них нематериальное важнее материального, нам трудно это осознать. Слова и действия для них играют большее значение, чем для нас. Мы предложим ему сохранять жизнь вашей дочери и восстанавливать ее организм, а когда он поставит ее на ноги, то мы вознаградим его исполнением его заветного желания – упокоением. Ему что-то понадобится для того, чтобы покинуть этот мир. Я выполню его просьбу, наверняка это будет что-то необычное. И, конечно же, мы поставим все условия вашей безопасности. Как вам план?

Дэвид сидел нахмуренный, но мысль о возможном выздоровлении дочери зажгла в его душе слабенький, но огонек оптимизма.

– А он точно не будет творить неприятных дел? – поинтересовался Дэвид.

– Для полной безопасности вы должны повесить по всему дому кресты. Такие сущности их не любят, они ограничивают их силу. Один из крестов можно будет повесить в комнате Элизабет, не близко от нее, подальше, но повесить. Это не будет мешать мистеру Грину делать свою работу, но помешает ему заниматься тем, что нам не нужно, если в его импровизированную голову закрадется мысль пошалить.

Отец задумался. Его раздумья были мертворожденными, так как все было давно решено и отступать было некуда, но не подумать, хотя бы для вида, он не мог.

– Хорошо. Что от нас требуется? И какова цена? Две тысячи, все верно?

– Верно. – ответила довольным голосом Майлз. – От вас требуется соучастие и понимание происходящего. Пойдемте.

Она провела их к подвалу и открыла дверь ключом из кармана. Зайдя внутрь, Дэвид и Линда поняли, что Бриджит не врет. Кругом стояли постаменты с какими-то странного вида артефактами. Некоторые из них просто лежали на полках, так как для них просто не нашлось места где-либо еще. Здесь было много примечательного. Изодранный флаг США, какая-то черная грязная книга за стеклом, старое письмо от некой Мэри и другие необычные вещи. Подвал напоминал небольшой музей, но в этом музее было не сильно комфортно находится. Не каждый хозяин будет хранить у себя вещи типа закупоренной головы старухи. Здесь стоял и стол, на котором были навалены книги в одинаковых обложках. Линда всмотрелась в корешок одной из них и прочитала название: «Духи средних веков, том 2». Дэвид подошел к постаменту с черепом. Он был грязный и поросший уже задубевшими, давно высохшими водорослями. Как будто его поднимали со дна, где он провел не один год. И за пять тысяч долларов он бы не заночевал в этом месте. За десять бы подумал.

– Это череп неспокойного моряка. – разрядила его очевидное любопытство Бриджит. – Его подводная лодка утонула прямо недалеко от верфи. Потом работникам этой верфи было неприятно работать, когда он стал ходить за ними по пятам в ночные смены. Даже не спрашивайте что он хотел для того, чтобы обрести покой. – хвастливо сказала она.

Майлз стала рядом с самым дальним постаментом и взглядом позвала супругов к себе.

– Это мистер Грин. – сказала она, смотря на стеклянный куб, в котором на небольшой подушке сидел маленький улыбающийся желтый медвежонок с овальным фиолетовым животиком. Куб был перевязан двумя цепями, на месте пересечения которых красовался большой крест. – Он сидит на этом месте уже давно и примерно себя ведет. Вообще это из-за этого креста, который вы можете наблюдать на его саркофаге, но он и сам по себе довольно спокойный. Сейчас у меня один такой экземпляр, и я готова вам его отдать. Если что, поймаю еще.

Дэвид и Линда безотрывно разглядывали медвежонка и его саркофаг. Все это выглядело так гротескно и пугающе, что им было не по себе.

– Существуют разные виды духов. – начала хозяйка необычного помещения, также не сводя глаз с этого необычного объекта. – Например, домовые. Домовые – это духи, которые были очень привязаны к дому эмоционально и очень сильно не хотели его покидать. Это единственный вид духов, который может мирно сосуществовать с людьми долгое время. И да, им не обязательно давать молоко на блюдце, как думают некоторые. Они не пьют и не едят. Боятся домовые гнева хозяев дома в их сторону, а распознать их можно чаще всего через специфическое поведение домашних электроприборов. Еще среди духов есть интересный отряд химер. В него входит, например банши. Банши – это женский вид призраков, который завлекает человека сладким зовом и навязчивыми идеями в свое логово, где либо пугает, либо, если не повезет, может даже и убить, что бывает редко. Я раскрываю их по очень простому признаку – когда они в доме, то мужчины чувствуют постоянную слабость и странные желания, а женщины же не чувствуют ничего. Тогда я или договариваюсь с банши об упокоении и выполняю их волю или же насильно прогоняю их.

– Ужас. – заявил Дэвид, что тут же подтвердила его жена. – А что они хотят для этого упокоения?

– Ничего невыполнимого на самом деле. Кому-то нужно организовать нормальные похороны, кому-то нужно передать послание родственниками, а кому-то конечно нужно что-то особенное, о чем я бы не хотела говорить. Кстати, есть и такой вид духов как демоны. Это экзотика в мире духов, к примеру я с ними никогда не встречалась. Это в корне своем злые сущности, ненавидящие живых. Согласно книгам, лишь сам бог может дать им покой.

Линда тяжело сглотнула слюну, легкий холодок пробежал по ее плечам и улетел куда-то в поясницу.

– А наш друг кто? – спросил Дэвид и показал подбородком в сторону медвежонка.

– Мистер Грин так называемый заблудший. Это самая частая категория духов. Он просто потерялся и испугался. Старик умер, не нашел выхода на свет и стал пугать людей, разозлился на происходящее с ним. Самая стандартная история. – пояснила Майлз, сложив руки замком, словно учительница.

–Это точно безопасно? – широко раскрывая глаза спросила Линда.

– Если мы сделает все правильно, то успех обеспечен. Не беспокойтесь, я всегда буду на связи с вами, когда мы совершим переселение.

Супруги стали расспрашивать Бриджит о деталях, и когда речь зашла о самом процессе переселения, то она подошла к столу и вынула из ящика лист желтой дешевой бумаги, а потом передала гостям. Они въелись глазами в документ.

«Мы, Дэвид Стивенсон и Линда Стивенсон предлагаем тебе договор.

Ты томился в заключении и теперь можешь получить упокоение. Есть девушка, ее зовут Элизабет, ей плохо, и она умирает. Мы переселяем тебя в ее тело, и ты не даешь ей погибнуть. Ты излечиваешь ее. В награду мы выполняем все, что тебе нужно для того, чтобы ты упокоился с миром, если это в наших силах. Тебе запрещено причинять нам вред. Тебе запрещено покидать дом девушки.

Если ты согласен, то дай нам знак на этой бумаге.»

– А призраки знакомы с юриспруденцией? – ухмыльнулся Дэвид. – Мы сможем подать на него в суд если что?

– Духи почитают сделки. – ответила серьезны, почти мужским голосом Бриджит. – В отличие от нашего мира, где никто никому ничего не должен, а если должен, то только под угрозой дубинки, в их мире есть вещи, которые не дают делать все, что им угодно. Наш закон можно обойти или проигнорировать. Их закон не даст тебе такого блаженства. Точно также как вы не можете подпрыгнуть и улететь в космос, они не могут нарушать правила их мира, одно из которых не дает нарушать обеты, клятвы и договоры. Возможно, за этим следит сам господь.

Она уточнила у нервничающих гостей готовы ли они. Когда те рапортовали о готовности, то Дэвид достал ручку из внутреннего кармана пиджака. Но Бриджит остановила его и показала две иглы.

– Вы же не думали, что все будет так просто? – с улыбкой сказала она.

Дэвид и Линда недоуменно посмотрели на медиума, но та сказала, что договоры с потусторонними сущностями подписываются кровью. Ничего страшного, достаточно одной капли. Она продезинфицировала иглы перед приходом гостей. Супруги отошли от сюрприза и, понимая, что иного выхода нет, согласились. Каждый их них поставил свою каплю в нижнем углу бумаги. Майз дала им чем обработать рану.

– Договор же составлен верно, да? Все нужное есть? – залопотала Линда.

Бриджит успокоила ее. Она взяла листок и приложила к стеклу, за которым недвижимо сидел желтый медвежонок, придавив цепью.

– Нам стоит оставить мистера Грина одного, чтобы он обдумал наше предложение. – сказала Бриджит и рукой направила их к выходу из подвала.

Они поднялись и снова расположились в гостиной.

– А если он не согласится? – встревоженно спросила Линда. Такой вариант развития событий раньше не приходил ей в голову.

– Вам бы понравилось сидеть в коробке несколько лет? Раньше его никто не спрашивал и сейчас, как мне кажется, он удивлен и очень заинтересован.

– То есть обычно вы с ними боретесь, а теперь решили использовать как лекарство? – спросил одухотворенный Дэвид, борясь с нахлынувшим замешательством.

Бриджит хвастливо кивнула, пояснив, что у нее уже был подобный успешный опыт.

Они договорились об оплате после первого видимого результата, что обрадовало Дэвида. Он уже ждал, что эта странная женщина запросил сейчас все деньги, а потом изобразит какой-то хитроумный фокус и исчезнет. «Может что-то и получится.» – думал он сейчас.

Линда попросила разрешения рассмотреть наполнение комнаты, и Бриджит с улыбкой разрешила. Дэвиду она предложила чай и кофе. Он выбрал чай, и хозяйка ушла на кухню.

Мужчина смотрел по сторонам и думал о безумности сложившейся ситуации. Если он кому-то расскажет, то его просто засмеют. Словно деревенского дурака, который купился на бездарную рекламу лекарства от всех болезней и купил у веселого продавца в ярком костюме таблетку, которая скорее всего окажется куском сахара, а пока не оказалась, то дурак сам себя уговаривает в том, что это не плацебо. Сейчас же на эти уговоры его толкала не сумма денег, которую он еще не отдал, а дочь, риск потерять которую возрос многократно, когда они перевезли ее домой. «Что ж. Ставки сделаны.» Он сидел и хлопал себя по коленям, смотря в камин.

Вскоре Бриджит вернулась с чашкой чая. Дэвид сразу отхлебнул пару глотков. Линда ходила вдоль стен и смотрела на местные артефакты.

Одна из картин, висевших на дальней стене этой большой комнаты, изображала гроб с умиротворенного вида женщиной внутри. На одной из полок стояла фигурка танцующего гоблина. «Ну и коллекция.» – думала Линда, но продолжала с интересом рассматривать интерьер. На отдельно стоящем постаменте стояла на подставке венецианская маска шута, забрызганная, судя по виду, настоящей кровью, которая давно засохла. «Жуть, конечно.» – отметила Линда. Встретившись далее лицом к лицу со стоявшей на комоде фотографией какой-то корейской поп-группы, она решила наконец щавершить осмотр.

Закончив разговор с Дэвидом о состоянии дочери, Бриджит отлучилась в подвал проверить обстановку. Через несколько минут она вернулась с бумагой в руке и, выдержав паузу, развернула листок. Рядом с их красными подписями чернело большое небрежное пятно. Линда и Дэвид замерли и перестали дышать. Их взгляд перепрыгнул на Бриджит. Она улыбалась.

Приведя гостей в сознание и заставив их на пару выпить принесенную чашку чая, она повела их обратно вниз. Теперь ноги супружеской пары подкашивались, когда они спускались по лестнице. Их головы очистились от всех мыслей. Они лишь спросили как понять чего хочет дух за помощь дочери. Бриджит ответила, что это мы узнаем, когда он физически сможет писать или говорить от ее имени. В любом случае, заверила медиум, она со всем справится.

– Ну что, приступим. – деловито выпалила она и взяла из того же ящика, из которого брала бумагу, круглый амулет, по видимому сделанный то ли из латуни, то ли из бронзы, то ли из меди, выглядевший как круг, внутри которого растянулась большая звезда. Внутри же этой пятиугольной звезды, в самом ее центре, был широко открытый глаз.

Стивенсоны прижались плечами друг к другу и тихо наблюдали за манипуляциями Майлз. Она сняла крест с кольца на цепи, потом сняла обе цепи. Тут она на несколько секунд задумалась, но вскоре продолжила начатое. Медвежонок улыбаясь сидел на месте и не подавал признаков жизни. Бриджит сняла цепи, открыла стеклянную крышку и с нескрываемым смешением отвращения и уверенности направила на мишку амулет. Сначала ее рука, выпрямленная в сторону игрушки, не двигалась. Через несколько мгновений рука Бриджит завибрировала. Потом затряслась. Бриджит начала напрягать мышцы, чтобы стабилизировать ее и прикусила губу. Линда и Дэвид взялись за руки и в онемении смотрели на происходящее, боясь издать малейший шум. Вдруг рука Бриджит успокоилась. Она начала тяжело дышать, словно вернулась с пробежки. Повернувшись к супругам, она скомандовала немедленное отбытие и молчала, пока они не приехали к дому Стивенсонов. Ее лицо сейчас напоминало керамическую маску.

Дэвид открыл дверь в дом и с облегчением обнаружил, что кроме Фрутти их никто не встречает. Джим куда-то ушел. «Наверное с друзьями, ну и замечательно.» – подумала Линда. Увидев незнакомку на пороге, собака начала громко негодовать. Но как только в руке женщины показался амулет, болонка заткнулась и отошла назад. Троица поднялась наверх и распахнула дверь. Бриджит заметила и позже подтвердила, что родители подготовились так, как она просила, а именно развесили кресты в каждом помещении.

Медиум зашла первая. Она медленно приблизилась к постели Лизы. Та была в том же положении, что и при отъезде родителей. Гостья молча осмотрела девочку.

– Это ужасно, мистер Стивенсон. – наконец с грустью сказала она. – Такая молодая.

Еще посмотрев на нее, Бриджит положила амулет на грудь Лизы.

Ничего не происходило…Дэвид с непониманием стал сверлить глазами Бриджит.

Тут тело девочки дернулось, грудь поднялась вверх на секунду и резко упала назад. Кардиомонитор вскрикнул и показал бушующий рисунок. Это Бриджит и собиралась увидеть. Но когда девушка вдруг начала биться в конвульсиях, та забила тревогу. Это уже было ненормально. Подбежали родители, но пугающие спазмы дочери резко прекратились.

Бриджит быстрым движением забрала амулет и положила в карман. Линда чуть не потеряла сознание от происходящего и облокотилась на стену, но муж привел ее в чувство. Родители с Майлз нависли над девочкой и молча наблюдали. Тишина обволакивала их.

Резко глаза девушки открылись. Они смотрели в потолок. Дикий и изумленный взгляд. Молниеносно они стрельнули в сторону Линды и нахмурились в страшном изгибе мышц лица. Линда лишилась чувств.

5

Синтия усиленно водила пыхтящим утюгом по брюкам мужа, проигрывая любимые старые песни в голове. Остались лишь эти брюки и одна рубашка, а потом она свободна. Желание скорее закончить и полежать грело ее внутри словно горящий керосин в лампе. Но вдруг в дверь позвонили.

Синтия раздраженно направилась к двери, ожидая короткого разговора с каким-нибудь проходимцем.

– Боже правый, Говард! – вскрикнула она, открыв дверь и увидев согнутого мужа, которого держал под руку неизвестный мужчина, сопровождаемый не менее неизвестной женщиной. – Что случилось?!

Пара неуклюже вручила Говарда женщине и под гул оправданий и обещаний пропала за закрытой дверью. Синтия потащила мужа с всхлипываниями и нервными вопросами к дивану.

– Говард, что, что произошло?! – в верхнем регистре голоса вопрошала она, осматривая мужа.

– Ничего особенного, милая. Просто немного попал под машину, не страшно. – Отвечал Говард с тяжестью в голосе и постоянно меняя мимику в процессе прощупывания и растирания ноги.

– Что?! Под машину?! Это эти уроды сбили тебя?!

Синтия раздулась и поставила руки в боки с возмущениям глядя то на мужа, то за окно, где черный седан уже не стоял.

– Ничего, милая, такое со всеми когда-нибудь случается. Я же жив и вроде даже могу ходить. – ответил Говард с еле пробивающейся сквозь гримасы боли улыбкой.

Синтию абсолютно вывел из себя такой ответ. Она любила мужа за его доброту, нежность и человечность. Только такой как он мог найти в такой как она что-то, с чем хочется жить. Полноватая и совсем не красивая по меркам большинства, она воспринимала мужа как луч света в царстве гадких мужчин, не понимающих ее внутреннюю красоту. Однако, иногда альтруистичные, человеколюбивые и самоотрицающие наклонности мужа выходили из всех разумных рамок. Он был образцовым пастором, хоть и пробыл в такой ипостаси всего пока четыре года, и христианский колокольный звон играл внутри него даже тогда, когда вокруг гремела гроза. И вот он снова сидит и светит из себя этим наивных и глупым светом, когда нормальный человек уже бы кричал от злости и искал в интернете образец заявления в полицию. Так думала Синтия. Она знала своего мужа, и ее крики возмущения его христианским стоицизмом быстро сошли на нет.

– Слушай, она просто очень болит от удара, со мной все нормально, нужно просто растереть мазью и перетерпеть. – говорил Льюис, изредка поднимая глаза.

– Говард, приди в себя. На тебя наехали среди бела дня. Нужно сообщить в полицию, ты знаешь, что это за люди, они их найдут и накажут. Нельзя, чтобы тебя сбивали на машине! – читала она нотации и крутила пальцем словно дирижер палочкой.

– Они извинились, Синти, они не хотели, так вышло. – докладывал муж.

– Господи, его сбили на машине какие-то остолопы, а он стоит и их выгораживает. С кем я живу!

Еще несколько раз попытавшись пробить оборону мужа, Синтия махнула рукой и ушла.

Говард сменил положение на диване на горизонтальное. Он с удивлением почувствовал, что боль уже стала не такой острой. «Они не виноваты, это виноват я, что не посмотрел по сторонам. А теперь их терзает вина. Из-за моей неосмотрительности.» – думал он, смотря в потолок и потирая ноющую ногу.

Льюис вспомнил про сон, который приснился ему несколько недель назад. В череде его однотипных дней было только два необычных события – сегодняшняя авария и этот сон.

В начале сна он вставал ночью с постели. Открытое окно поднимало и опускало большие полупрозрачные шторы, висевшие в их с женой спальне. На улице тарабанил умеренной силы дождь. Луна неестественно ярко светила на пол комнаты. Он тут же почувствовал какую-то необъяснимую тягу спуститься на первый этаж дома. Он как бы чувствовал, что там что-то есть. Как только он открыл дверь комнаты, то повернулся и не увидел супруги в кровати. Явно что-то было не так.

Он медленно спустился по лестнице, все больше прислушиваясь к звукам дома, но ничего не слыша. Через секунду он оказался на кухне. Происходящее дальше он уже помнил лучше.

На кухне ничего не было видно. Говард нажал на кнопку включения света, но реакции светильников не последовало. Непроглядная тьма кухни оставалась неколебимой. Он попробовал еще несколько раз, но результат оставался тот же. Насколько это возможно, Говард вгляделся в окружающее пространство, но ничего не заметил. Он уже развернулся и собирался возвращаться в постель, как вдруг услышал сзади звук слабого удара о стол. По его коже пробежали крупные мурашки. Тело на секунду оцепенело, но вскоре дало обернуть себя назад. Теперь уже луна светила прямо в центр кухни, где раньше была темнота. На обеденном столе стояла открытая коробка готового завтрака для детей, который они с женой любили кушать по утрам. На желтом фоне коробки был изображен счастливый слоник, радостно облизывающийся перед большой миской шоколадных шариков. Глаза слоника медленно переместились в направлении Говарда. Ударил раскат грома.

– Хочешь кушать, Говард? – спросил слоненок голосом, напоминающим озвучку детского мультика.

Пастор прислонился спиной к стене, но шока не испытал, как не испытывают шока от невозможных вещей во сне все люди.

– Нет. Кто ты?

Слоненок радостно засмеялся. Смех этот отдавал безумием и сопровождался ударом грома.

– Я всего лишь хочу подружиться!

– Я не дружу с коробками от завтраков. – холодно и сдержанно ответил пастор, пытаясь сдерживать понемногу нарастающий страх и дискомфорт.

– А придется, Говард, придется! А-ха-ха-ха-ха!

Из коробки высунулась потемневшая трупная рука с уродливыми поломанными ногтями и помахала Говарду. Ноги пастора ослабли и подкосились. Сейчас он не мог вспомнить ни одной из молитв.

– Отправляйся в ад, тварь! Ты мне не друг! – крикнул он, борясь со страхом.

Рука перестала махать и остановилась, после чего медленно скрылась в коробке.

– Ты нужен нам, Говард. Скоро твой выход на сцену. Ха-ха-ха! – сказал слоненок и облизнулся.

Коробка упала на стол и из нее побежали стрекочущие полчища тараканов. Льюис задрожал и в уже леденящем страхе побежал наверх. По пути он оглянулся – тысячи тараканов обволакивали пол и стены за ним, ведя погоню.

Он добежал до спальни и сильным движением захлопнул за собой дверь и закрыл замок. Пастор попятился назад, не сводя глаз с дверей и пытаясь справиться с одышкой. Стрекотание за стеной стало громче и вскоре стало слышно, как тараканы заняли всю обратную сторону двери. Но вдруг звук пропал. Мурашки по телу пастора были столь сильны и холодны, что заставляли голову кружиться, а дыхание, несмотря на все усилия, сбиваться.

– Говард, впусти меня. Пожалуйста. – жалобно донеслось из-за двери все тем же голосом слоненка.

– Пошел к черту, кто бы ты ни был! Именем господа я изгоняю тебя! – закричал он, как редко кричал в своей жизни.

Тут прогремел еще один раскат грома, заглушивший звук выламывания дверных петель и падения двери. Говард закричал. В густой тьме коридора загорелись большущие красные глаза. Они смотрели прямо в его душу.

Пастор с криком проснулся, чем разбудил жену. В этот день он твердо решил, что на сегодняшней службе он должен рассказать прихожанам о зле, ведь он смог его победить и проснуться. Он всегда искал поводы затронуть на службе ту или иную тему. На сегодня он нашел то, что хотел.

Говард умылся, и остатки страха вода унесла в трубы. Но он помнил эти красные глаза до самой смерти. Это было легко, ведь она наступит довольно скоро. Сейчас же, лежа на диване, он связал свой сон и происшествие с ногой, расценив первое как провозвестник второго. Он явно что-то сделал не так и расплатился, как сам считал. «Ну ладно, пройдет. Исправимся.»

6

Первая неделя Стивенсонов прошла в страхе и тревоге. Линда боялась заходить в комнату дочери и лишь передавала мужу легкую пищу, которой он кормил дочь или то, что было вместо нее. Дэвид приоткрывал дверь в комнату, смотрел некоторое время на Лизу и только потом заходил. Он почти сразу убрал дыхательную маску от девочки, так как она спокойно задышала сама без всякой поддержки уже через несколько часов после появления в ее теле незнакомца. Это была первая и очень скорая победа. Теперь ее можно было нормально кормить. Собственно, пока взаимодействие родителей и ребенка этим и ограничивалось.

Дэвид подходил к дочери и садился рядом, после чего зачерпывал ложкой сметану и подносил ее к губам Лизы. Взгляд дочери пугал даже такого человека, как Дэвид. Как только дверь в ее комнату открывалась, то можно было увидеть как глаза девочки мгновенно падали на входящего, и ее лицо, насколько это было возможно и видно, искривлялось в гримасе. Мистер Грин, как его называла Бриджит, никак себя не проявлял кроме этого прожигающего насквозь взгляда и первых успехов в его своеобразном лечении. Поднося ложку ко рту дочери, Дэвид смотрел в ее глаза. Это были, даже в нынешнем состоянии, тем самые глаза, которые он видел и любил много-много лет. Но теперь они смотрели так, что легкая дрожь в его крепких руках давала о себе знать. Дэвид пытался подавать ложку так, чтобы его, в случае чего, не укусили.

Джиму так ничего и не сказали. Рассчет родителей на то, что он поверит в чудесный эффект новых дорогих лекарств, оказался верен. Джим был рад происходящему и часто заглядывал в комнату к сестре. Говорил с ней, рассказывал что в доме появилось нового после того, как она попала в больницу. Он даже рассказал ей о том, что его дразнят пугливым в школе после случая, когда он испугался в туалете паука, а на спортивной площадке резко появившегося из-за кустов старшеклассника с девчонкой. Рассказал и о классных фильмах, которые успел посмотреть, чтобы перебороть свой страх и приобщиться к прекрасному. О том, что ему не нравится бегать с знакомыми мальчиками и творить всякие глупости, что он считает их дураками. Раньше он никогда таких вещей сестре не рассказывал, но теперь почувствовал некое тепло между ними, возможно произрастающее из его жалости. Ее странный взгляд он толковал как болезненную реакцию. Происходящее подняло ему настроение и придало гордости за богатого папу, который смог купить такие лекарства, которые скоро поставят сестру на ноги. Кресты на стенах он сначала не замечал, а когда увидел, то отец сказал, что они люди верующие, и что от крестов хуже не будет, а польза будет очевидна.

Фрутти, когда поднималась вслед за отцом, матерью или братом, всегда машинально останавливалась перед дверью Лизы и дальше не шла. Один раз, когда дверь осталась приоткрыта, она остановилась и оскалила маленькие зубки, глядя на лежащее нечто и издавая слабенький рык. Как только взгляд Лизы падал на нее, то она тут же меняла выражение морды и убегала.

В один из дней в кабинет Дэвида зашел его помощник и доложил о том, что сделка по аренде помещения для его нового ресторана, который должен был расположиться в главном торговом центре столицы штата, под угрозой. Нельсон предлагает собственнику лучшие условия. “Сволочь!” – крикнул Дэвид.

Дэвид давно хотел добиться того, чтобы “Бифферс” стал главным брендом вкусного и быстрого питания в штате, превратившись из сильного игрока на рынке в доминирующую фигуру и вышел на федеральный уровень. А все федералы концентрировались в центральном, самом известном и большом торговом центре “Золотой город”, который был, как оценивали многие, и первым торговым центром штата. Выход туда был бы шагом в будущее, шагом на национальный уровень. Он бы мог открыть двери для тех, кто приехал в его штат, но не добрался до его городка. Гости бы узнали какая сочная курица и какие мягкие булочки в его “Бифферсе”. Он бы начал заключать контракты, давать больше рекламы, открывать точки по всей стране. Словно региональный футбольный клуб, о котором знают только местные ценители, вышел на международный чемпионат и сражается с именитыми командами из Испании и Германии.

Одной из специальных задач помощника Дэвида была слежка за “Золотым городом”. Нельзя было упустить момент, когда где-то освободится место под его ресторан. Нужно было захватить новую территорию. Львиная жажда этого мяса играла в Дэвиде давно. Вот и освободилось место, помощник начал переговоры. Цену “Бифферс” со скрежетом, но мог себе позволить, особенно в условиях таких больших перспектив.

Но Чарльз Нельсон, владелец сети ресторанов “У Нельсона”, прямой и самый главный конкурент Дэвида, который грезил теми же мечтами и занимал такую же долю местного рынка, также вошел в переговоры и предложил цену, которая была выше цены, озвученной арендодателем Дэвиду. “Неслыханно! Я первый сюда нацелился! Пошел к черту этот засранец!” – кричал на помощника Дэвид.

Успокоившись, он стал думать что делать дальше. Бюджет “Бифферса” не резиновый, но когда еще такой шанс выпадет? В прошлый раз место в “Золотом городе” освобождалось лет пять назад, если не больше. Покурив, Дэвид дал поручение помощнику дать ему полный отчет по свободным деньгам компании. “Надо пережать.” – сказал себе он, туша сигарету о мусорное ведро.

Линда после двух недель сожительства с пришедшей в себя дочерью была полна оптимизма и свежести. До претворения в жизнь их затеи с мистером Грином она боялась, что в дом вместе с ним придет и всякая чертовщина. Но все было спокойно. Как будто никого постороннего в доме и не было. Она еще раз ходила к Бриджит и всячески ее благодарила, после чего повторила свой визит, когда Лиза начала слегка дергать руками и поворачивать голову. Она испекла для своей благодетельницы шоколадный пирог и заботливо сдобрила его взбитыми сливками. Бриджит с удивлением приняла такой подарок, но, чего не ожидала Линда, не пригласила поесть вместе этот самый пирог. “Закрытая женщина. С ее профессией ей можно простить.” – решила Линда, нисколько не расстроившись.

Она, будучи домохозяйкой и постоянно находясь дома, часто заходила к Лизе. Страх скоро выветрился из головы, и она стала проводить с дочерью все больше времени. Действительно, бояться было нечего. Лиза лежала словно обычный человек. Принимала пищу с ложки, использовала по назначению принадлежности для справления нужды, медленно поворачивала голову, спокойно дышала. Взгляд ее сгладился и стал не таким испепеляющим. Теперь он казался просто напряженным. Как решила Линда, дух привык к новому месту жительства.

Однажды, когда Лиза уже начала поворачивать голову, Линда спросила слышит ли сейчас ее дочь и попросила повернуть голову вправо, если нет, и влево, если да. Голова повернулась влево, что безумно обрадовало мать. Она рассказывала дочери свежие новости из телевизора, доходящие до нее новости из университета дочери, сетовала на подскочившие цены на продукты и т.д. Дочь внимательно слушала. Или так казалось.

В одну ночь Линда, почувствовав волну необъяснимого волнения и страха, который время от времени посещает каждую женщину, решила зайти в комнату дочери и проверить что там происходит под покровом ночи. Для безопасности она взяла в руку небольшую свечу. Подойдя к двери, она прислушалась. Ничего. Слегка приоткрыв ее, она увидела, как Лиза мирно лежит в лунном свете. Как обычно, ее взгляд стремительно направился на гостью, она не спала. Осмотрев на всякий случай помещение и убедившись в том, что все спокойно, Линда подошла к дочери.

– Дорогая, ты почему не спишь?

Дочь никак не отреагировала на ее вопрос и продолжала смотреть, не отрывая взгляд и не моргая. Сейчас ее тело казалось искусственным, словно восковая фигура. Ни один мускул его не двигался, а взгляд уже стал холодным, как у манекенов в магазинах. Лишь огонь свечи отражался в этих безжизненных глазах.

Поняв, что ничего она здесь не добьется, Линда повернулась и пошла к двери. Краем глаза она заметила, что распятие, висевшее на стене напротив Лиззи, слегка покосилось. Она потянулась поправить его. Тут кардиомонитор громко запищал, пульс резко участился. Линда обернулась и убрала руку от распятия. Монитор успокоился. Лиза лежала все также недвижимо. По коже Линды пробежали мурашки и она решила, что пора идти спать. Безмолвно она вышла из комнаты и снова прислушалась, когда закрыла за собой дверь. Ничего.

Радуясь успехам секретного семейного предприятия, Линда позвонила Шерил, которая и свела их с Бриджит. Они договорились прогуляться, чтобы счастливая мать могла поблагодарить подругу и поделиться впечатлениями. Кроме мужа и Бриджит лишь Шерил знала о происходящем и могла выслушать Линду.

С какого то момента Джим стал плохо спать. Ничего тревожного в его жизни не происходило, разве что в школе его продолжали шпынять, но к этому он стал привыкать. Все ужасы из подвального набора уже давно были пересмотрены. Сейчас он вечерами смотрел оставшиеся фильмы, среди которых были комедии и мелодрамы. Днем он вполне хорошо себя чувствовал, хорошо ел, гулял с друзьями.

Джим просыпался от кого-то непонятного чувства тревоги. Оно словно толкало его ночью, после чего убегало. Он злился на это чувство, потому что оно поступало подло, но ничего не мог поделать. Отец же заявлял, что это возраст такой, и он сам через это проходил, после чего заключал, что вместо ныться сыну стоит больше гулять с друзьями и лапать девчонок, тогда и со сном наладится, когда парень начнет жить как положено в его возрасте, на что Линда делала недовольное лицо и говорила, что с такими друзьями наоборот надо гулять поменьше, так как недавно они мячом разбили окно старушки неподалеку.

Дни шли, а проблема не исчезала. Вскоре Джим привык как и к подколам в школе.

Но в один из дней, когда сестра уже могла поворачивать головой, а именно на периоды выздоровления дочери теперь вся семья разделила свою жизнь, произошло нечто, что Джим уже не связывал со своим недомоганием.

В очередной раз проснувшись ночью, он решил пойти выпить молока. Он взял телефон и, включив фонарик, чтобы не быть ослепленным ярким светом домового освещения, побрел на кухню. Он спустился по лестнице со второго этажа, где находилась его комната, стоящая прямо напротив комнаты Лизы. На кухне он открыл холодильник, достал молоко и налил в кружку.

Два тихих шага послышались в коридоре, наглухо заполненным темнотой. Джим направил свет телефона в коридор, но никого не увидел. Решив, что ему показалось, он взял кружку и стал жадно пить молоко. Оно показалось мальчику слишком холодным и, опасаясь проблем с горлом, он поставил кружку в микроволновку. Ожидая, когда заветная кружка молока нагреется, он снова услышал шаги в коридоре и снова свет фонарика никого не выявил.

– Мам? – спросил Джим.

Ответа не последовало. Проверив сколько осталось греться молоку, он снова развернулся в сторону коридора. На нижней ступени лестницы сидел желтый плюшевый медвежонок. Джим дернулся. Он впервые видел эту вещь, такого в доме не было. Он светил в коридор фонариком, но мозг отговаривал его подходить и проверять что происходит в коридоре и что это за игрушка. “Может, это мама купила это для Фрутти и она оставила ее здесь, а я не заметил, когда спускался?”

Вдруг за его спиной резкий громкий “дзынь” заставил чуть ли не подпрыгнуть. Но это была лишь микроволновка. Достав кружку, он развернулся в сторону коридора. Мишка лежал на спине, словно его кто-то толкнул. Джим допил молоко, поставил кружку на стол и медленно направился к лестнице, чтобы вернуться в постель. Никаких следов Фрутти не было, это заставляло нервничать. Максимально медленно Джим приблизился к мишке. Фонарик прошелся по всему коридору и ничего необычного не обнаружил. Мишка улыбчиво лежал. Джим решил от греха по дальше пройти мимо и быстро поднялся по лестнице. Оказавшись наверху, он посветил вниз. Мишка лежал недвижимо. Джим закрылся в комнате и лег в кровать. Успокоившись, он быстро заснул.

Наутро на вопрос к матери покупала ли она новые игрушки для Фрутти, он получил отрицательный ответ, после чего разволновался, но смог себя успокоить тем, что скорее всего Фрутти принесла домой игрушку с улицы. Фрутти любила схватить какую-то дрянь в зубы и приволочь домой, за что была ругаема матерью. Видимо, куда-то болонка ее утром и уволокла, так как, когда он при свете солнца вышел на лестницу, мишки уже не было.

Лиза тяжело подняла веки, словно они весели по килограмму. Как только чувства вернулись к ней, она осознала, что лежит на грязной земле в холодной темноте. Ветер напряженно дул и раскачивал деревья вокруг. Обойдя глазами окружающую местность, но еще не имея сил даже поднять голову, Лиза поняла, что находится в лесу. Постепенно ветер становился холоднее, а ее розовая футболка и легкие джинсы все хуже справлялись с сохранением тепла.

Когда все системы сознания дали знать, что работают в штатном режиме, она начала робкие попытки движения. Сначала она переложила руку с одного места на другое, потом согнула и разогнула ногу, затем попыталась оторвать голову от земли. Вскоре, проверив работу тела, она неуклюже поднялась на колени и огляделась по сторонам. Лес, заполненный темнотой и продуваемый холодным ветром, особо сильные порывы которого поднимали ее волосы. Впереди вдалеке, где-то между деревьями, виднелась точка света.

Лиза осмотрела себя. Руки, ноги, голова, лицо, все тело было в порядке, разве что следы грязи с земли имели место на ее щеке, ладонях и одежде. Все карманы были пустыми.

Погрузившись в воспоминания, чтобы понять что происходит и где она, Лиза вспомнила все, что было в тот день вплоть до впечатавшегося в ее разум как пылающее клеймо вида грузовика с клубами дыма, вылетавшими из его труб. Она вспомнила и мгновение удара. Резкая титаническая боль, пронзившая все тело, как будто каждую клетку ее организма. Однако, боль эта была лишь мгновение, дальше все вокруг пропало. Словно она резко и принудительно заснула в объятиях адской боли. И вот теперь она проснулась здесь. Все попытки разума связать две эти нити терпели поражение и, чтобы не сойти с ума, Лиза бросила их, решив разобраться с этим по ходу дела.

Она не без труда встала на ноги и обняла себя, так как кусающий ветер никуда не уходил. Еще раз оглянувшись по сторонам, она не нашла ничего лучше, чем эта точка света впереди. Идти к ней было самым логичным шагом, и она пошла.

Завывания ветра и треск ветвей подгоняли ее. Временами казалось, что это воет не ветер, а что-то позади. Лиза оборачивалась, но ничего не видела. Иногда чудилось, что кусты и кроны деревьев шумят не из-за ветра, а от того, что в них кто-то есть. Пару раз она спотыкалась о валуны под ногами. Единственным источником света была полная луна, которая изредка вовсе скрывалась за облаками.

Пройдя какое-то время, девушка решила опереться на дерево и перевести дух. Снова окинув глазами лес, она сначала ничего примечательного не заметила. Но зайдя на второй круг осмотра, ее взгляд зацепился за странное движение. Дерево недалеко от нее сильно нагнулось и оттуда донесся треск. Подойдя на пару шагов ближе для лучшего обзора, Лиза попыталась присмотреться к происходящему. Вслед за первым деревом согнулось и второе, стоявшее ближе. Оно не выдержало и рухнуло. Лизу тряхнуло и она, покрываясь мурашками, быстро пошла в сторону огонька.

Несколько раз она оглядывалась, но никаких признаков преследования не видела. Вскоре девушка заметила на пути что-то большое и черное, лежащее на земле. Медленно подойдя ближе, Лиза рассмотрела то ли собаку то ли волка явно без признаков жизни и в луже чего-то темного. Рассмотреть подробнее не получалось, света луны не хватало. Лиза закрыла рот кулаком, чтобы не взвизгнуть. В этот момент на расстоянии около десятка деревьев от нее раздался глубокий низкий вой, напоминавший нечто среднее между воем кита и волка. Вой медленно разошелся по лесу и сменился звуком гнущегося дерева. Лиза всеми силами сдержала крик. Глаза ее намокли и она со всех ног побежала дальше, не отрывая глаз от своего пути. Ей казалось, что если она сейчас упадет, то ей конец, поэтому, насколько это возможно, всматривалась в землю перед собой.

Пробежав еще несколько минут, Лиза увидела слабые очертания дома впереди за деревьями. Волна облегчения окатила ее, и она с усилием рванула ко входу. При приближении можно было рассмотреть, что это крупный деревянный дом с небольшим садиком у одной из стен. На некотором расстоянии от дома слабо виднелись черты амбара. На деревянном столбе, воткнутом в землю, висела милого вида табличка с номером девять.

Лиза громко постучала во входную дверь и обернулась в сторону леса. Там было тихо, и все деревья смирно стояли, лишь качаясь на ветру. Замок со скрипом открылся, и за дверью показался высокий бородатый мужчина, спросивший Лизу кто она и что ей нужно. Пояснив мужчине, что она проснулась в лесу, испугалась чего-то страшного и прибежала сюда, Лиза попросилась войти, тем более, что она замерзла в одной футболке. Мужчина, подумав несколько секунд, впустил ее в дом. Краем глаза, прямо перед закрытием двери, Лиза увидела, как гнется дерево напротив дома.

7

Линда набрала в чайную ложку легкого яблочного пюре. Она сама его приготовила. С улыбкой она поднесла ложку ко рту, окруженному бинтами. Рот принял пюре. От этого Линда стала более позитивной.

Со временем мысль о том, что ее стряпню ест не совсем ее дочь, улетела из головы. Просто дочь болеет, но скоро выздоровеет. Ей словно дали волшебную таблетку, благодаря которой она пошла на поправку. Медленно, но верно. Как будто именно то, что они и говорили Джиму. Мистер Грин не проявлял себя как Мистер Грин, что подыгрывало ее пониманию ситуации. Ответ о том, что ее дочь ее слышит, Линда восприняла и общалась с дочерью как с дочерью.

– Лиззи, как ты себя чувствуешь? – спросила Линда с тяжелым вздохом.

Лиза молча смотрела ей в глаза, как она всегда не отрывала свой взгляд от гостя.

Поняв, что ответа она не получит и закончив кормление, Линда ушла вниз. Тут позвонила Шерил и сказала, что сейчас подойдет к их дому. Линда быстро собралась и вскоре они встретились у входа.

Шерил рассказала новость – она наконец-то закончила ремонт. Долгий год мучительных выборов шкафов, ковриков, посуды и так далее закончился, и она приглашает Линду на ужин, чтобы отпраздновать это событие. Та с радостью согласилась.

Линда же кратко рассказала о том, что происходит дома. Ее дочь все лучше себя чувствует, уже поворачивает голову и хорошо кушает! Шерил поздравила подругу с прогрессом и уточнила как ведет себя сам дух. Радость Линды подуспокоилась, словно она вспомнила то, что вспоминать не нужно было. “Спокойно лежит”. – ответила она.

Их дальнейший разговор не был интересным и заключался в обсуждении вещей, которые обычно и обсуждают дамы их возраста и круга интересов. Новая коллекция от известного бренда, новый рецепт салата Шерил, новые проблемы с выведением пятен в ванной Линды, новые плохие отметки в школе Джима.

Когда они присели на скамейку, Линда поинтересовалась с непринужденным видом:

– Расскажи еще раз про тот случай у твоей знакомой с духом, про который ты мне тогда рассказывала.

– Еще раз? – ответила Шерил, облизывая фруктовое мороженное. – У моей подруги муж умирал от рака. Она прибегнула к тому же, к чему и ты. И вуаля, муж жив и здоров. Такая сегодня медицина. – засмеялась она.

– А что стало с духом? Напомни.

– Бриджит нашла череп в старом доме, где он раньше жил, и закопала. После этого он пропал. Как-то так.

– И ничего страшного за все время не было? – спросила Линда, постепенно успокаиваясь.

– Нет. Просто муж был на время этого “лечения” разговорчивый как эта скамейка. Так она мне рассказывала.

Линда улыбнулась. Они договорились о дате званого ужина и вскоре разошлись по домам. Шерил обещала рассказать на ужине что-то интересное. По пути домой Линда только об этом и думала.

Ребята перелезли через упавшие бетонные балки.

– Я слышал, что самое крутое на пятом этаже! Там какой-то угар говорят! – сказал с красным от возбуждения лицом Клайв.

– Ну пойдемте быстрее, какого черта тут торчать, одни железки и камни. – добавил Эдди.

Эдди, Рик и Джим пошли за Клайвом по разбитой грязной лестнице. В этот раз Клайв смог уговорить Джима присоединиться к ним в очередной вылазке на очередной заброшенный объект. Заброшенных зданий в городе было достаточно для всех детей. На этот раз было выбрано здание старой больницы, где они еще не были. Клайв анонсировал какие-то “офигенные приколы”.

На стенах повсюду были граффити, что говорило о том, что мальчики были тут далеко не первыми гостями. Пустые, давно вынесенные подчистую кабинеты, упавшие бетонные стены, провалившиеся полы и старый мусор создавали прекрасную атмосферу для всех ребят, кроме Джима. Ему не было весело от местных красот и происходящего вообще, но сегодня дома было так скучно, что он невольно согласился на шикарное предложение походить по всему этому блаженству.

– Кейт вчера пришла в школку с офигенным вырезом, вы видели? – спросил восторженно Рик.

– Да, топово. – подхватил Эдди.

– Я бы ее взял сюда с нами, покувыркались бы от души. – добавил Клайв, поправляя шорты.

– В пылюке. – прокомментировал Рик.

Джим смущенно молчал, поглядывая на выцветшие граффити.

Поднимаясь по этажам, они видели темные комнаты без окон, в которых еле-еле просматривались столы, шкафы и прочая сломанная и пыльная мебель. Они остановились на пятом этаже и осмотрели коридор. Рядом с ближайшим помещением, где на полу лежала дверь, мирно разлагалась крыса.

– Фу, уродство! – заявил Рик.

– Боишься крыс? – спросил Клайв.

– Да они же мерзкие! А тут еще и гниющие!

– Съешь за сотню баксов? – спросил Эдди.

– Готов съесть твою мамашу за бакс. Наемся на год. – ответил Рик.

Джим терпеливо ждал, пока они договорят и смотрел по сторонам.

Клайв повел их в дальнее помещение. Раньше это явно была операционная, но теперь остался только ржавый операционный стол, лежавший в углу в объятиях паутины.

Зато было именно то, что хотел показать друзьям Клайв. На полу была нарисована большая пентаграмма. Она была выжжена, как будто по поверхности филигранно прошлись мощной горелкой, чтобы нанести такой рисунок. Но самой интересной частью было не это. В центре пентаграммы лежал обгоревший до корки труп, застывший в отвратительной позе. Судя по анатомическим особенностям, это была женщина.

На голове у нее осталась лишь пара почерневших коротких непонятно как выживших кусков волос, все остальное сгорело. Глаз не было. Левая рука выгорела настолько, что хорошо проглядывалась кость. Труп лежал в окружении пепла.

– Фу, треш! – крикнул Эдди.

– Круто! – также крикнул Рик.

Джим со смешением испуга и интереса рассматривал развернувшуюся перед ним картину. Это не было фильмом. Это было прямо перед ним. Реальная смерть, реальный труп. Джиму стало нехорошо, и он оперся о стену.

– Я же говорил, что нашел кое-что офигенное. А вы рот открывали, дебилы! – заявил деловито Клайв.

Осмотрев найденный “прикол” мальчики принялись гадать что же здесь произошло. Были разные версии: наркоманы накачались и устроили “треш”, оккультисты проводили свои ритуалы или здесь просто снимали фильм и не убрали за собой, как предположил Джим. Над ним все засмеялись, так как такую вегетарианскую версию мог изречь только он.

Проведя еще некоторое время в интересном месте, мальчики пошли гулять дальше, без перерыва обсуждаю находку. Вернувшись домой, Джим долго сидел и думал об увиденном.

Дэвид зашел в ресторан в своем шикарном парадном костюме и с важным видом добрался до своего столика. Он сразу открыл винную карту и подробно ее изучил. Испанские, французские, канадские и многие другие вина предстали перед ним, блистая своими ценниками. Дэвид поправил галстук и пробежался по списку. Палец его остановился на дорогом испанском вине. Обычно он не тратился на дорогой алкоголь и вообще предпочитал не вино, а виски. Но сегодня ему нужно было быть в здравом уме и при этом показать свою состоятельность, а дорогой виски его чаще всего не радовал.

К вину он заказал шикарное блюдо из мяса, которое никогда не ел и французское название которого правильно прочитать не смог. Но звучало, выглядело и стоило оно подходяще. Сделав заказ, он откинулся на стуле и стал с некоторым волнением смотреть в окно.

Вскоре в ресторан зашел низкого роста мужчина с большими усами в полосатом бело-голубом костюме и вскоре нашел столик Дэвида.

– Приветствую, мистер Стивенсон. – деловито напрягая брови и садясь напротив, сказал Чарльз Нельсон, пожав руку собеседнику.

Разговор начался учтиво и интеллигентно. Предприниматели еще раз проговорили сложившуюся ситуацию, и Дэвид предложил найти решение, ссылаясь на разумность своего конкурента. Когда принесли блюдо и вино Дэвида, то он пристально посмотрел на Нельсона, а когда при подаче официант озвучил названия, то он словно дрелью начал сверлить глаза своего визави. Но Нельсон, то ли реально, то ли прикидываясь, но не подал виду, что он впечатлен или вообще заметил. “Черт, деньги коту под хвост.” – подумал Дэвид.

– Мистер Стивенсон. – начал Нельсон. – Я все понимаю. Мы с вами находимся не в одной лодке, а в двух одинаковых, которые плывут в одном направлении. Но что я могу сделать? Я хочу заполучить это место точно также как и вы, даже больше, открою я вам тайну. Что вы хотите от меня?

– Чарльз… Ничего, что я к вам по имени?

– Ничего страшного. – закрутил ус Нельсон.

– Чарльз, я со своей стороны тоже все понимаю, но у меня есть предложение, которое может вас заинтересовать. Я думаю, что вы сразу поймете о чем речь. “Бифферс” вырос в нашем городе из нашего исторического первого ресторана на Шестнадцатом авеню. Сейчас это наша крупнейшая точка, которую знают и любят все наши клиенты, наша штаб-квартира.

– Вы серьезно? – спросил Нельсон и закрутил второй ус.

– Да. Я обменяю свой главный ресторан на то, что вы отдадите мне место в “Золотом городе”. Как вам такое предложение? – выпалил Дэвид и откинулся на стуле, прикусив нижнюю губу.

Чарльз с улыбкой нахмурился и сделал глоток шампанского, которое ему принесли.

– Дэвид, вы умный человек. Нет, неправильно, вы хитрый человек. Умный бы понял, что не стоит тратить свои деньги на дорогое вино и мясо, чтобы сделать столь несостоятельное предложение.

Дэвид придвинулся к столу и нахмурился.

– Вы действительно думаете, – продолжил Нельсон. – что я соглашусь променять федеральный уровень на очередную точку в нашем городе?

– Представьте какой будет эффект, когда все увидят, что “У Нельсона” заняла главный ресторан “Бифферс”! Вы победили! Все пойдут к вам, потому что…

– Нет, Дэвид. Это, опять таки, довольно хитро, но мне совершенно не интересно. Желаю вам удачи, но, как мне кажется, вам она уже не поможет.

Чарльз допил свой бокал шампанского, попрощался и ушел. Дэвид посидел еще некоторое время, доел свое мясо, допил вино, взял наполовину полную бутылку шампанского Нельсона и хмурый направился домой, по пути осушая то, что осталось.

Проходя через очередной переулок, он услышал в глубине двора крик. Устремившись туда, он издалека увидел как одна темная фигура бьет другую, лежащую на земле.

– Ублюдок, ты заберешь свои жалкие пожитки и свалишь из этого города, иначе ни пожитков, ни ног у тебя больше не будет! – кричал атаковавший.

– Да, да, хорошо, хватит! – кричал защищавшийся.

– А ты мог просто платить нам дальше, но ты все усложнил. Сам виноват! Теперь твое место займет понимающий человек, у него дела точно пойдут на лад.

Дэвид смотрел на происходящее издалека. Сначала он хотел вмешаться, так как у него была алкогольная решимость и стеклянная бутылка в руке. Но, послушав крики, он посмотрел еще пару минут за развязкой ситуации и направился дальше. По пути он закурил, думая обо всем, что услышал сегодня.

Мужчина сделал Лизе чай. Пока она ждала его, то успела осмотреться. Большой деревянный дом с присущим таким домам монументальным камином, в котором полыхали дрова. На стенах висели головы животных. Лиза нашла оленя, волка и медведя. Голова медведя была слегка криво сделана и пугала больше, чем должна была. На полу красовался огромный ковер из медвежьей шкуры. Возможно, это был тот же медведь, что и на стене. За окном усилился ветер и сильно свистел откуда-то со второго этажа.

Тепло от камина постепенно согрело девушку. Холод отступал, и теперь ей все больше становилось интересно куда она попала. Мужчина вернулся и поставил перед ней кружку чая. Она поблагодарила и жадно начала хлебать кипяток, насколько ей позволяли чувства.

– Что ты здесь забыла? – сказал низким грубым голосом мужчина. Несмотря на свой голос, по нему нельзя было сказать, что он настроен агрессивно.

– Я не знаю… Правда не знаю… – растерянно ответила Лиза. – Я просто проснулась в лесу, я не знаю как я попала сюда. Я попала в аварию и пришла в себя уже здесь.

Мужчина достал старого вида трубку и начал набивать ее табаком. Его красное бородатое большое лицо выглядело так, что вполне могло заменить собой медведя на стене.

– Странно это все. Но ладно. Никто бы не поперся сюда в такой одежде. – указал он трубкой на ее футболку. – Что за авария?

– Меня сбил грузовик. – ответила Лиза, и по телу пробежали колющие мурашки, словно не только ее разум, но и ее тело вспомнило тот роковой момент.

– Ты выглядишь слишком целой для этого. В чем дело? – сказал он и запыхтел дымом из трубки.

– Я не знаю, правда. Я же говорю, меня сбил грузовик, а потом я потеряла сознание и оказалась здесь. – более жалобным тоном сказала Лиза, понимая, что нельзя терять расположение ее спасителя.

– Я не верю тебе, но пусть будет так. – ответил сухо мужчина. – Меня зовут Стэн. Я готов дать тебе переночевать, а утром ты уйдешь. Устроит?

– Да, спасибо вам. Вы подскажете мне куда идти? Я бы на самом деле не хотела идти через лес одна, я только что видела там что-то… Что-то страшное, что гнуло деревья и выло.

Стэн пыхнул ей дымом в лицо.

– Подскажу. – ответил он томно. – Твоя комната там. Если что, я наверху.

Договорив, хозяин дома тяжело встал и поднялся по лестнице. Лиза допила чай и пошла в отведенную ей комнату.

Открыв дверь, она увидела небольшую комнату с деревянной резной кроватью, украшенной атласным балдахином, узоры на которой сразу бросились в глаза. Увидела она и гигантский шкаф, который отдавал старостью. Эти два предмета заполняли большую часть комнаты. На полу также лежала шкура медведя, но уже по меньше.

Лиза села на кровать и осмотрелась еще раз. Ничего примечательного. Она проверила маленький прикроватный комод, но он был абсолютно пуст, а нижний ящик весь был забит паутиной. За окном ветер стал еще более могучим, и армия деревьев дружно качалась. Лиза заглянула в шкаф, но не нашла там ничего, кроме старой теплой куртки, которая висела явно с прошлого века. Комнату освещала большая желтая люстра под потолком.

Лиза выключила свет и легла на кровать. Кровать скрипнула, но, как показалось, могла бы нашуметь и сильнее, учитывая ее вид. Уснуть не получалось. Девушка смотрела в окно на раскачивающиеся деревья и перебирала свои воспоминания о том, что встретила в этом лесу. “А может, это просто шок? и ничего не было? Может, я ударилась головой?” Она лежала полтора часа, и все таки ветер за окном ее убаюкал.

Яркие солнечные лучи из окна разбудили ее. Наконец-то она чувствовала себя в порядке. Выйдя в холл, она ожидала увидеть хозяина, но никого не было. Пройдясь по первому этажу, она также никого не нашла. На втором этаже пусто. Выглянув в окно, она увидела Стэна перед амбаром, он колол дрова.

Лиза вышла на улицу и подошла к нему, щурясь от света. Ветра не было, солнце палило, а птицы где-то в лесу с упоением пели. Лиза поздоровалась, но Стэн не ответил. Он продолжал бить топором по крупному полену, но оно никак не раскалывалось. Он сделал еще несколько мощных ударов и дерево наконец поддалось. Тогда он обернулся к гостье.

– Выспалась?

– Да, спасибо вам.

– Я покажу тебе куда идти, там дорога, так что не придется идти через лес.

Он набрал дров и понес в амбар, Лиза пошла за ним. В амбаре сено было разбросано по полу и представляло собой мягкий ковер. У дальней стены были навалены бревна, и Стэн скинул свежие в общую кучу.

Из живности в амбаре был только козел, который мирно жевал сено в своем стойле, привязанный хлипкой веревкой. Козел этот выглядел так, что вряд ли от него были бы проблемы, поэтому веревка казалась излишней мерой. Он полностью проигнорировал вошедших людей, словно они и не появлялись.

– Пойдем. – скомандовал Стэн.

Выходя из амбара, он помахал рукой девушке, входившей в дом.

– Я думала, вы тут совсем один. – заявила Лиза.

– Это дочь. – ответил он, не переводя взгляд. – Живет со мной.

Они молча дошли до входа в лесную часть дороги, проходившей от дома Стэна.

– Идешь туда, – показал он вперед. – а потом, когда где-то через полчаса выйдешь на перекресток, то иди направо, через несколько часов доберешься до города. Все ясно?

– Да, спасибо вам.

Стэн сухо попрощался, развернулся и, закинув топор, который он все время нес с собой, на плечо, пошел обратно. Лиза же посмотрела на лес и, не обнаружив вдалеке ничего подозрительного, отправилась в путь.