Читать онлайн Когда зацветёт сакура

Как хотел бы я мир полюбить

И смотреть на все более просто.

Среди во́лков своим не слыть,

Превращаясь в клыкастого монстра.

Я хотел бы не спорить с судьбой,

Если это, конечно, возможно.

И не гнаться за лживой мечтой,

Только было бы это несложно.

Я хотел бы всего лишь жить,

Быть свободным, как иволга в небе,

Как хотел бы я мир полюбить,

Видеть то, к чему многие слепы.

Репейник

Все называли ее "репейник". Это прозвище намертво приклеилось к ней из-за Влада. С его лёгкой руки вся параллель знала ее только так.

Парня страшно раздражало внимание хрупкой одноклассницы. То, как она улыбалась при виде его, как спешила на помощь и интересовалась его жизнью.

Она всегда была такой. Со всеми приветлива и дружелюбна, но к Владу относилась с особой нежностью.

Сама предлагала списать домашку, и он списывал, злясь на мелкие, аккуратно выведенные буквы; покупала ему чай с ватрушкой, и он молча принимал это. Вечно одалживала ручки, которые тот никогда не возвращал.

Репейник с готовностью выполняла все его просьбы и прихоти, ничего не требуя взамен. Ее огромные серые глаза искрились счастьем, если ей удавалось хоть чем-то порадовать Влада.

Так проходили будни девочки в постоянных заботах об однокласснике. И в один из таких дней, не изменяя привычке, она принесла парню форму, которую тот забыл в классе.

Влад в это время болтал с друзьями, иногда переходя на смех.

– Чего тебе, репей? – оскалился один из них, заметив девчонку.

Со стороны они походили на стайку гиен, готовых в любой момент вцепиться в глотку, но при неудачном раскладе сбежать, трусливо поджав хвост.

– Ты забыл форму на географии, – скромно протянула репейник.

– О, твоя ручная собачка, сумки твои таскает. Можно мне также? – загоготал другой.

Парни начали ржать. А Влад покраснел. Ведь мальчику в 12 лет стыдно водиться с девчонками. Ещё подумают чего недоброго.

– Закройся, Тоха, – грубо рявкнул парень и отвёл одноклассницу в сторону.

Он равнодушно забрал у неё спортивную сумку:

– Слушай, не надо за мной ходить.

– Но ты же…, – начала было девочка, но ее бесцеремонно прервали:

– Я бы сам забрал. Чего ты всюду за мной шляешься, позоришь перед людьми?

– Ты что, стыдишься меня? – свинцовые глаза смотрели испытующе. Она ожидала любого ответа, но только не злого смеха в ее сторону.

– Стыжусь? – с трудом останавливая хохот, заговорил парень, – с чего мне тебя стыдиться? Мы даже не друзья. И ни за что не будем.

Земля неспешно уходила из-под ног у девчонки:

– Я думала…

– Плохо думаешь. Какая же ты невыносимая заноза! Мне с тобой одним воздухом дышать противно, понимаешь? Вот бы репей исчез навсегда! – эти слова больно врезались в сердце, но несмотря на это, она улыбнулась.

Она всегда улыбалась, когда ее унижали или плевали в ее адрес обидные слова. Поскольку просто не умела иначе. Поскольку была слишком сильной для тонкого слабого тела.

И она ушла, не сказав ни слова. А на следующий день не явилась в школу, что было странно для отличницы и паиньки, ни разу не прогуливающей занятия.

Многие помнили, как эта героиня приходила даже с высокой температурой. Но не в этот раз.

Причина ее отсутствия стала ясна только после второго урока. На перемене к Владу подбежал Антон:

– Ну что, танцуй, Владос! Нет больше репейника!

– В смысле? – не понял парень.

– В прямом. Вчера ее тачка какая-то сбила. Так прикончило на месте, шансов не было, – до Влада быстро дошло болезненное осознание случившегося. Но неужели это могло произойти с ней? Ещё вчера она донимала его своей заботой, а сегодня ее нет.

– Так что радуйся, сдох несчастный репейник! – с каким-то жестоким ликованием проговорил одноклассник.

Мальчика передернуло от последних слов, и он с яростью льва опрокинул друга на пол, хорошенько вмазав ему по лицу. Несколько парней оттащили его от Антона.

Тот, потирая ушибленный глаз, был в полном ауте:

– Ты спятил, придурок? Сам ведь хотел избавиться от этой прилипалы!

– Не смей ее так называть, – рванул к нему Влад, но его удержали, – у неё вообще-то было имя.

– Правда? И какое же? – усмехнулся Антон и, подождав пару секунд, добавил, – ни хрена ты не знаешь.

– Мира, – отрешенно выдавил парень, – ее звали Мира.

На похоронах была почти вся школа. Учителя с тяжелым сердцем вспоминали умную и добрую девочку.

Многие давились слезами, вот только Влад стоял неподвижно, словно истукан, напряженно вглядываясь в бледное фарфоровое лицо.

Она была все такой же; красивой и лёгкой, словно сотканной из воздуха. Всё же над ней хорошо поработали, собрали по кусочкам.

Влад узнал, что Мира перебегала дорогу в неположенном месте, хотя всегда соблюдала правила. Автомобиль не успел затормозить, и вот исход.

Когда парень остался один, он приземлился у свежей могилы, тяжело вздыхая. С портрета на него смотрели глубокие глаза стального цвета. Но сталь, как обычно, была в них тёплая.

– Прости, меня, Мир, – вырвались непрошенные слезы, – я не думал, что так получится. Не думал, что с тобой может случиться что-то плохое.

Я решил, ты всегда будешь рядом, не позволяя мне упасть. Но я ошибся. То, что я сказал в последний раз, это неправда.

Меньше всего на свете я хотел причинить тебе боль. Я не понимал, как много ты для меня значишь. Ты была тем светом, что озарял мою жизнь. А я не ценил этого.

Я принимал твою заботу за назойливость. Но это не так. Ты просто любила меня. Ты не оставляла меня, даже невзирая на мою жестокость. Ты прощала мне чересчур много.

А я этого не заслуживаю. Потому что я чёртов осел, тупой, безмозглый, неблагодарный осел.

Влад посмотрел на затянутое небо, такое же серое, как глаза его подруги:

– Знаешь, ты крепко проросла в мою жизнь, пустила корни, заполняя каждую клетку. И я от тебя уже не избавлюсь. Ведь бороться с репейниками – гиблое дело.

Порой мы находим главные слова слишком поздно. Мы носим в себе лучшие из них, желая выразить, но они застревают в горле, и нам не хватает смелости их произнести.

Иногда они застревают в душе, а оттуда их вытащить ещё сложнее. Но очень важно сказать вовремя так необходимые кому-то слова.

Ведь никогда не знаешь, что случится вечером или через неделю и какая встреча с этим человеком может стать последней.

Когда зацветёт сакура

Доверчивый взгляд миндальных глаз наблюдал за тем, как влажные дорожки стремительно скользят по стеклу. Дождь выдался отнюдь не дружелюбным. Не из тех, какими наслаждаются и под которыми так легкомысленно танцуют романтики.

Он был иной породы: ожесточённый, пронизывающий до костей, готовый обрушить всю свою ненависть на жалких людишек.

Но несмотря на внешний холод, в сердце теплилась надежда. Он вернётся весной, когда зацветёт сакура. Лиза твёрдо знала это, ведь папа всегда держал слово.

Утро задышало обещанной свежестью. А воздух после дождя впитал в себя пряный аромат трав, щедро делясь им с прохожими. Словно извиняясь за предыдущую ночь.

– Удачи в школе, милая, – прозвучал нежный голос из кухни.

– Удачи желают лишь неудачникам, – важно заметила Лиза, поправляя лямки рюкзака.

– Ты будешь все повторять за отцом? – женщина вышла в прихожую, мягко улыбаясь.

– Нет, только самое лучшее.

Отец был для Лизы целым миром, и даже больше. Она неосознанно, а иногда и намеренно перенимала все его черты и повадки.

Съедала на завтрак глазунью, хотя откровенно её ненавидела. Но продолжала есть, поскольку папа обожал это блюдо.

Подражала его смеху, ведь папин смех был самым чудесным на свете. И укладывать себя спать позволяла только отцу, потому что никто другой не справится с этой задачей лучше.

Когда на ночь, целуя Лизу в лоб, он неизменно говорил: "Сладких снов, Лисенок! Завтрашний день обещает много приключений", она чувствовала себя в безопасности.

Лиза знала, что рядом с ним ей ничто не угрожает, потому что любые страхи папа превратит в игру. А в игре, которую придумал сам, невозможно быть проигравшим.

Конечно, маму Лиза тоже любила, но несколько иначе. Так бывает, когда один из родителей становится богом, а другой остается смертным.

Просто человеком. Пусть любимым, но всё же человеком. И он никогда не сможет конкурировать со вторым, потому что любовь к богу незыблема.

Дни томительного ожидания нехотя тянулись и растворялись в памяти, слабо различаясь между собой. От начала и до конца все повторялось и шло по кругу.

Лиза вновь засыпала с его бейсболкой, а после школы бежала в сквер. В их с папой сквер, чтобы проверить набухшие почки сакуры, по-прежнему считая часы до его приезда.

Пока однажды, придя домой, не услышала мамино: "папа больше не вернётся" и не увидела её слез. И в тот же миг не застыла на месте.

Все мы по-разному реагируем на страшную новость. Но в первые секунды ведём себя почти одинаково: замираем, пытаясь взвесить услышанное и понять, стоит ли ему верить.

– Нет, этого не может быть, – вместо того, чтобы плакать, она рассмеялась, – я не верю тебе. Папа всегда возвращается! – и выскочила на улицу, стараясь игнорировать тревожный гул сердца, разрывающий его на куски.

***

Сакура набирала цвет, заставляя остановиться и хоть на мгновение полюбоваться её очарованием. В этом году она была особенно прекрасна.

Проходя вдоль цветущей аллеи, люди с восторгом разглядывали японскую вишню, чья грация пленила, поднимая в душе теплые чувства.

Только женщина с погасшим взглядом не разделяла всеобщей радости. Весенняя лихорадка действовала ей на нервы. Уже давно похоронив в себе любовь к этому сезону, она с отвращением смотрела на нежно-розовые цветы и счастливые лица.

Идти туда не хотелось, но она знала, что найдёт её именно там. Знала, что Лиза пропадает в этой клоаке целыми днями. Так и было.

В отцовской чёрной бейсболке с надписью "Перемен", что когда-то была ей велика, та развалилась на старой скамейке, вглядываясь в пустоту.

Светлана присела рядом в надежде обратить на себя внимание дочери, но этого не произошло. Впрочем, как и всегда.

– Лиз, ты же понимаешь, что это бессмысленно? Приходить сюда и ждать…

– Если ты так легко сдалась, то я не собираюсь, – в голосе сквозил холод, от чего Светлана невольно поежилась.

– Я не сдалась, а просто приняла правду.

– Правду? – оскалилась Лиза, – и в чем эта правда? Скажи мне.

– Ты знаешь.

– Правда – это то, во что мы верим, – девушка подняла на мать отсутствующий взор.

В нем не было прежних озорства и лукавства. Их сменило перманентное отчаяние.

– Шесть лет уже прошло, – как бы между прочим, бросила женщина, опуская голову.

– Я знаю, но легче не становится.

За все время она так и не проронила ни слезы. Потому что заплакать значит принять. Принять, что его нет. А верить в это Лиза отказывалась.

Вот бы только его увидеть…

***

Майские праздники принесли с собой новые дни скуки. Девушка лениво растянулась на кровати, в сотый раз переслушивая "муравейник". Коротая дни тупого существования, она ждала начала учёбы. Школа – единственное, что ей осталось.

Лиза неплохо училась, хотя не понимала, зачем. Возможно, ради него. Да, папа хотел бы этого.

Вот бы только его увидеть…

Невеселые мысли привели девушку в мамину спальню. Перебирая многочисленные труды по психологии, Лиза не заметила, как наступил вечер.

"Наверняка, опять зависает с подружками", – от этой мысли она поморщилась, резко задвинув книгу Вамика Волкана обратно. Рядом что-то упало, глухо стукнувшись об пол.

– Что за? – Лиза подняла коробочку, всматриваясь в черные буквы, – «Феназепам».

Прочитав инструкцию, она растерянно прошептала:

– Выходит, ей не плевать?

***

День клонился к закату, когда Светлана со всех ног неслась по лестнице. Влетев в кабинет, она с грохотом приземлилась на стул:

– Извините, пробки.

Женщина, что мирно поливала кактус, в изумлении округлила глаза:

– Ничего, вы можете подождать в коридоре.

– Нет, пожалуйста, я опоздала на каких-то пять минут, – возмутилась Светлана, взглянув на часы, – примите меня. Вопрос жизни и смерти! – она сделала самое жалобное выражение лица, на какое была способна.

А женщина, на бейджике которой значилось: "Ирина", добродушно улыбнулась, сдерживая смех:

– Ну хорошо. Что у вас случилось? – оставив в покое кактус, она села напротив.

– Знаете, моя дочь совершенно меня не слышит. Постоянно язвит, огрызается, стала такой замкнутой и отстраненной. Её безразличие меня убивает. Но я ничего не могу с этим сделать. Лиза больше не доверяет мне.

– Вы сказали, что она такой стала, – выделяя последнее слово, Ирина пристально взглянула на собеседницу, – Значит, раньше было по-другому?

– Да, моя дочь сильно изменилась за последние годы: от той светлой открытой девочки ничего не осталось. Словно из нее ушла жизнь. И мне страшно смотреть, как она себя мучает. Я очень хочу видеть ее прежней. Чтобы она улыбалась по-настоящему, без злобы и раздражения; чтобы перестала каждый раз выпускать колючки. Неужели это так сложно?

Ирина грустно усмехнулась:

– Колючки ведь не просто так появляются. Они отрастают, когда нет другого способа защититься.

– Возможно, вы и правы. Лиза была очень привязана к отцу, а когда его не стало…, – женщина замялась, пытаясь собраться с мыслями, – в один момент сделалась уязвимой.

Ей 16, а она все ещё ждёт, что он вернется. Верит, что однажды папа постучит в дверь и скажет: "Дождя хватит на всех". Мой муж всегда так делал, – Светлана улыбнулась уголком рта, – Он был особенным, понимаете? Создал для нее мир, полный удивительных историй и открытий, убедив будто все вокруг таит в себе чудо.