Читать онлайн ЧЕЛОВЕК ИЗВНЕ

Ветер донес каркающий гомон.

Воронье, огромные стаи воронов. Они опускались со скалистых северных гребней, черные пятна на небосводе цвета металла. Ледяной воздух холмов, отравленный зловонием и запахом далеких пожаров, колыхался от взмахов их крыльев и голодного карканья.

Кусты на краю заснеженной рощи едва заметно шевельнулись. Из-за камня появилась голова человека в изорванном, измазанном кровью камуфляже. Сквозь прорези толстого капюшона-маски его глаза казались двумя осколками обсидиана. Человек, словно тень, скользнул между корнями, искривленными ледяным холодом. Камни, торчащие из-под снега, царапали его локти и колени, несмотря на толстый комбинезон. Он продолжал ползти вверх по заледенелому склону. Достиг края пропасти. Базальтовая стена уходила вертикально вниз метров на шестьдесят. Ни выступа, ни щели. Ничего, кроме обледенелого камня.

Человек направил вниз автомат, изучая сквозь оптический прицел горсть строений на дне пропасти.

Все, что осталось от села.

Стены, разрушенные минометами, обезображенные проказой пулевых кратеров. Один из домов горел. На мертвенно-белом фоне светящегося снега кармазинное пламя смотрелось особенно ярко. Колонна свинцового дыма, принизываемая хаотичным полетом воронья, поднималась к небу, где разносилась ветром.

Человек подкрутил фокус прицела. Разрушенные дома, языки пожара, разбитая колея грязной грунтовой дороги, спускающейся от села. Никаких признаков жизни на дне бездны. Все неподвижно. И смертельно обманчиво.

– Лезвие управлению альфа, слышите меня? Прием.

Тишина

– Лезвие управлению альфа, вы меня слышите? Прием.

Вновь тишина. Нарушаемая карканьем воронья над узким ущельем.

– Лезвие управлению альфа…

– Не трать время, парень. – Фрэнк Ардженто, капитан разведбригады 82 – ой авиадесантной дивизии, опустил тяжелый телеметрический бинокль. – Молчит спутник. Сворачивай рацию.

Радист моргнул один раз, другой. Воспаленные глаза на ярко-красным от мороза лице. Ардженто перевел взгляд с молодого солдата на человека, прислонившегося к радиатору вездехода оливкового цвета, заляпанного грязью и ледяной крошкой. Новелли, лейтенант берсальеров Дрорджио Новелли. Тоже молодой парень. Быть может, года на три старше того, что сидел перед большой тактической рацией.

– Ладно, Ленчи, – Новели сжал губы, – попробуем позже, с другого места.

– Слушаюсь, господин лейтенант.

Некоторое время единственными звуками на холме были завывание ветра и карканье ворон.

– Что вы предлагаете, капитан Ардженто?

Новели был недоволен. Теоретически командовал он. На практике было иначе. Еще две недели назад боевые условия, которые впервые в своей жизни видел лейтенант Джорджио Новелли, являлись всего-навсего военными учениями на Сардинии. А Фрэнк Ардженто имел за плечами Бурю в пустыне, проклятые пески на кувейтской границе. Еще раньше участвовал в операции против Мануэля Норьеги в Панаме. Но Ардженто никогда не рвался командовать кем-либо, даже гипотетически. Блестящая идея использовать его принадлежала великим застольным стратегам из штаб-квартиры НАТО в Бане Лука. В технических терминах это называлось «взаимодействие войск». Армии различных стран, входящих в Атлантический Союз объединили и рассыпали по ним, перемешав, офицеров-наблюдателей из разных стран. Фрэнку Ардженто досталась итальянская армия. Скорее всего, потому что у него итальянские корни и он превосходно говорил по-итальянски.

– Капитан, я хотел бы посоветоваться…

Ардженто молчал, на отрывая глаз от окуляров бинокля. Проблема в том, что несмотря на такой позывной, в «лезвии», то есть патруле глубокого проникновения, не было ничего «режущего» с боевой точки зрения. Пара джипов «фиат», десяток берсальеров, легкое вооружение, несколько ручных гранат, всего одна рация. Ни минометов, ни тяжелых пулеметов, ни индивидуальных средств связи. Восемнадцати-, девятнадцатилетние ребята из Пульи, Тосканы, Калабрии. Не обученные боевым действиям, не имеющие понятия о том, что такое линия огня, что значит стрелять в лицо кому-нибудь с близкого расстояния. Пацаны с пучками черных петушиных перьев на шлемах – анахронический реликт, наследие исчезнувших эпох и забытых баталий.

– Чтобы я предложил, лейтенант, так это вернуться туда, откуда мы пришли.

– Вы шутите?

– Мы километров на двадцать вышли за квадрат, назначенный для разведки, и к тому же, потеряли связь. – Ардженто продолжал изучать в бинокль кучку строений. – Что вы надеетесь найти там, внизу, лейтенант?

Там, внизу, имело имя. Село Главно, Республика Босния. Не представлявшее никакого интереса ни с тактической, ни со стратегической точки зрения в этой грязной боснийской сваре.

Когда-то существовала великая и гордая страна: Югославия. Хотя по законам формальной логики, не должна была существовать. Это была абстракция, утопия, державшаяся единственно культом личности единственного человека, легендарного маршала Тито. Исчез человек, следом сгинула утопия. Исчез человек и вражда объединенных в страну народов, таившаяся, веками, обернулась потрясениями. Экс-Югославия превратилась в жаровню абсолютного зверства. Ее города, ее горы стали символами позора. Сараево, где валялись на асфальте трупы женщин и детей, расстрелянных снайперами. Пале, денно и нощно трамбуемое сербской артиллерией. Долины Герцеговины, прочесанные варварскими рейдами…

Не было конца ужасному списку преступлений: убийство, резня, массовые изнасилования, этнические чистки… Друзья ООН, доброхоты из НАТО вмешались, чтобы положить конец этому варварскому безумству.

– Не исключено, что там укрылись те, кто мог спастись при падении вертолета, – ответил Джорджио Новелли.

Ардженто оторвался от окуляров.

– При условии, если кто-то спасся, лейтенант.

Вертолет с наблюдателями ООН на борту СР-47 итальянских ВВС вылетел из Тузлы и взял курс на Сараево. При отличных погодных условиях, это двадцать минут лета. Через одиннадцать минут после взлета СР-47 исчез с экранов радаров. Просто испарился где-то на западе от реки Дрина.

– У меня боевое задание, капитан.

– Такое задание поручили не только «лезвию». Еще восемнадцать наземных патрулей итальянской армии ведут поиск этого вертолета. Плюс спутники, плюс вермахт, плюс иностранный легион, плюс 82-я авиадесантная дивизия, плюс морские пехотинцы, плюс спецназ американских ВВС.

– Я знаю. – Скулы Новелли затвердели.

Вся эта огромная армия людей и высокотехнологичные средства трудились уже почти семьдесят два часа. Местность, где исчез вертолет, представляла собой настоящий кошмар. Шесть тысяч квадратных километров глубоких ущелий, засыпанных снегом лесов, нагромождения базальтовых торосов. Да, семьдесят два часа. Высокая выучка, высокие технологии, конечно. Результат: ноль!

– Но мы берсальеры, – привел еще один аргумент молодой итальянский офицер. – А люди в вертолете – мои товарищи.

На это у Ардженто не было что возразить. Новелли, черт его побери, был прав. А если бы речь шла об исчезнувших десантниках из 82-ой…

– Хорошо, лейтенант. Спускаемся.

Новелли не смог сдержать довольной улыбки.

– Но предупредите своих, чтобы были начеку…

Ардженто отрегулировал глубину обзора бинокля, внимательно изучая горящий дом. Трудно сказать, сколько времени он горит. Обломков вертолета не видно. Вообще, никого не видно в Главно, не только в зоне горящего дома.

– …Там, где вороны, там и трупы.

Человек над пропастью вдохнул холодный воздух.

Два джипа итальянской армии с трудом продвигались вниз по замерзшей грязной дороге. Странные металлические насекомые, ползущие к уродливому термитнику.

– Не надо туда! – Из-под капюшона-маски его голос больше походил на хрип. – Не входите в деревню!..

Человек достал из подсумка камуфляжа компактную походную рацию, нажал кнопку активации, один раз, два… Безрезультатно. Рация молчала, как эти изувеченные дома. Мертвая, как все вокруг. Но может… Не может. Швырнул рацию в обледенелый камень, разнося ее на тысячи осколков. Черная первобытная ярость.

Он порылся в рюкзаке. Вытащил крюки, вытащил бухту нейлонового троса повышенной крепости. Защелкнул карабины на альпинистской строповочной системе.

На дне пропасти джипы подъехали к границе села по имени Главно.

– Ардженто.

– Слушаю?

– Вы чувствуете запах? – Ноздри Новелли шевелились. – Это не горящая резина…

– Вы правы, это не резина.

Воздух Главно был спертым, гниющим, с запахом отравленной воды и экскрементов. С запахом смерти.

– Это горящее мясо.

Новелли дал команду остановиться. Ардженто сошел первым с «береттой» в руке. Беспорядочно поднялись и разлетелись вороны. Новелли и его берсальеры тоже вышли из машин. Ардженто отметил, как они расположились. Он не прав: обучены хорошо, никаких сомнений.

Горящий дом был метрах в двадцати от них. Пламя вырывалось из дверей и окон первого этажа. Ардженто, согнувшись, пошел к дому, держа «беретту» обеими руками. Заглянул в темный проем окна. Сладкая удушливая вонь перехватила дыхание. Он заглянул внутрь, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь едкий дым.

Человеческие тела.

И части тел.

Сложенные штабелем на полу, они горели. Удушливая вонь растекалась в жарком воздухе.

– Господин капитан!.. – Два берсальера с автоматами в руках подбежали к нему. – Лейтенант не хотел бы, чтобы вы отходили от машин.

Они заглянули в окно. Лица парней стали белыми, словно снег, покрывавший землю Боснии. Один из них переломился в поясе, и его вырвало.

– Уходим отсюда. – Ардженто последний раз посмотрел в окно.

Мириады искр плясали над штабелем трупов. Латунь. Латунные цилиндры отражали пульсацию огня – гильзы от автоматов, стрелявших очередями. Убийцы расстреляли жителей села там, внутри, искрошив их в гигантский кровавый салат. Всех подряд. Кто бы это не сделал, они хотели сделать это. Им нравилось делать это.

Ардженто ухватил обоих парней за подсумки и буквально потащил их к джипу. Трупы лежали и в грязи на дороге. Старики, женщины, дети. Застреленные в затылок, заколотые штыками. Некоторые женщины были изнасилованы, а затем прикончены выстрелом в голову. Вороны готовились к банкету.

– Это невозможно!.. Это бессмысленно! – Новелли не понимал, не принимал случившегося. – Они же гражданские!…

– На войне нет гражданских. – Ардженто помог опереться о капот джипа парню, которого вырвало. – Есть только те, кто убивает и те, кто умирает. Командуй, лейтенант. Пора.

– Подождите, – глаза Новели были полны слез. – Что это?!..

Пуля крупного калибра вошла Джорджио Новелли прямо в лоб. Струя крови хлынула на капот джипа. Тело лейтенанта рухнуло рядом с машиной и забилось в конвульсиях.

– В укрытие!

Ардженто упал в грязь. Сработал инстинкт. Он выставил вперед пистолет, продолжая кричать. Берсальеры залегли, готовые к обороне. Они даже не слышали выстрела. Или, быть может, слышали, но мозг отказывался его регистрировать.

Тени возникли из-за развалин домов. Призраки, смутно различимые в дыму перестрелки. Со всех сторон слышался хриплый кашель «калашниковых». Двое берсальеров уткнулись в землю. Еще двое открыли ответный огонь. Несколько теней упало, скошенных огнем итальянских пехотинцев. Другие бросились на землю. Третьи шли вперед, непрерывно стреляя.

Ардженто вскинул «беретту». Два, пять, восемь выстрелов подряд. Черный берет, сопровождаемый фонтаном крови, слетел с головы шедшего впереди. Ардженто удалось разглядеть эмблему: голова тигра. Тигры коменданта Аркана, одно из боевых формирований боснийской войны. Орда из преступников и осколков регулярной армий.

Ардженто оторвал Ленчи, радиста, от борта джипа и потащил под прикрытие разрушенной стены. Над их головами кирпичи брызнули осколками.

– Стреляй, парень! – Ардженто выстрелил два раза. – Кроши этих гадов!

– Да, господин капитан! Да, да!

Ленчи дал очередь, тренькая, запрыгали гильзы. Еще один из тигров крутанулся и свалился на труп своего товарища. Рядом уже лежал третий. Это Ардженто достал его одиночным выстрелом в горло.

Душный воздух Главно наполнился яростью, криками и кровью. СА-7, убийственная ракетная установка российского производства, прошипела за развалинами. Головной джип перестал существовать. Ардженто и Ленчи упали под стену, взрывная волна обожгла их горячим муссоном. Два берсальера влетели к небу в смерче мощного взрыва.

Над схваткой, над огнем, над криками, вдоль базальтовой стены, возвышавшейся над северной оконечностью Главно, стремительно спускалась человеческая фигура. Длинные прыжки по стене, автомат за спиной. Ардженто напряг зрение, пытаясь разглядеть ее в заполненном пеплом воздухе. Бесполезно. Фигура достигла земли, освободилась от веревок – дым поглотил ее.

Люди Аркана, не меньше десятка, сгруппировались под прикрытием уцелевшего джипа. Один из берсальеров, раненый, изувеченный, пытался ползти. Свинец по меньшей мере трех АК буквально разнес его на куски. Дико закричав, Ленчи опустошил весь магазин своего автомата, заставив аркановцев броситься за джип. Когда они поднялись вновь с автоматами наперевес, их было на одного меньше.

– Ракетная установка!. – Крикнул Ардженто радисту, перезаряжавшему автомат, и толкнул его. – На землю, парень! На зем…

Шелест летящей ракеты. Капитан Фрэнк Ардженто услышал его очень ясно. А после уже не слышал ничего. Берсальер Ленчи исчез в шрапнельном смерче. Подобно гигантскому эластичному батуту, земля Главно подбросила тело Ардженто к самому небу. Удара о развалины он не почувствовал. Он не почувствовал и боли.

Это казалось странным, если учесть торчащие обломки кости в его левом колене.

Звуки исчезли. Исчезли все цвета. Фрэнк Ардженто плыл в бело-черном, абсолютно безмолвном космосе. Он видел сюрреалистический фильм, в медленной проекции, гораздо медленнее нормальной.

Тигры Аркана появились из-за джипа. Они смеялись. Не замечая странного сферического объекта, летевшего по параболе за их спинами. Объект спикировал в грязь.

Оттуда вырвался белый, очень яркий луч света.

Все оттенки серого и черного исчезли в его вспышке. Затем постепенно оттенки вернулись. Ардженто разжал веки.

У разрушенной двухцветной вселенной появились краски. Красная – огня. Четверо людей Аркана горели заживо. Шатающиеся факелы.

Призрак появился из огня. Камуфляж. Черный капюшон.

Ардженто широко открыл глаза, пораженный. Не его ли он видел спускающимся вдоль каменной стены?

Призрак поднял автомат и открыл огонь. Шесть длинных вспышек вырвались из пламегасителя. Ардженто узнал оружие. «Кольт Армалит М-16». Вооружение американской армии.

Двое из тигров, избежавшие пламени фосфорной гранаты, рухнули, дергаясь в шквале пуль. Один из трех спасшихся пытался перезарядить автомат, но призрак всадил ему пулю в лицо метров с четырех.

Двое оставшихся бросились бежать. С абсолютным спокойствием, едва ли не меланхолично, призрак заменил магазин и прошил их спины. Сначала одного, затем – другого. Подошел к упавшим и добил выстрелами в затылок.

В черно-белом космосе наступил покой.

Ардженто прислонился к груде обломков. Он вдруг почувствовал себя очень уставшим. Страшно захотелось спать.

Призрак без лица перешагнул через догоравшие трупы и направился прямо к нему.

Это была смерть.

Должно быть, это была смерть.

Фрэнк Ардженто протянул ей руку.

Еще более странно.

Мертвые не слышат звуков. Не различают красок. Он же слышал звуки, видел цвета и чувствовал запахи. Все вернулось. Свинцовое небо, языки пламени, карканье ворон, завывание ветра и пахнувший горящим мясом воздух.

Не должно было быть и боли: мертвые ее не чувствуют. Но теперь была и боль. Как будто его левое колено безостановочно дробили стальными шестернями.

Фрэнк закашлялся. Рот наполнил металлический вкус крови и горечи. Чья-то рука опустилась и поддержала его затылок. Горлышко фляжки прижалась к его губам. Ардженто удалось сделать несколько глотков. Вода потекла по его подбородку и дальше, по шее. Говорить было трудно, словно подниматься в гору.

– Мы… в аду?…

– Ад – это земля.

Ардженто напряженно вглядывался в полумрак. Он лежал в разрушенной комнате. В небольшом камине потрескивало пламя, подкармливаемое обломками мебели. Нет, это место ничем не напоминало ад. Тень попала в отблеск огня.

Призрак.

Только на этот раз у него было лицо. Он снял черный капюшон. Под ним оказались стриженные почти под ноль волосы, нос с перебитой переносицей. Глаза окружали кровавые подтеки, отчего возникало впечатление уродливой маски-бабочки.

– Ты кто?

– Слоэн.

– Какая часть?

– ПиДжи.

Ардженто кивнул и вновь закашлялся. ПиДжи, военные спасатели, американские ВВС.

Люди, представляющие собой странную взаимоисключающую комбинацию бойцов первой линии и медицинских фельдшеров. Их было всего несколько сотен, разбросанных по американским военным базам в разных уголках мира. Это были те немногие, преодолевшие Трубу: восемнадцать месяцев жесточайших тренировок, которое не выдерживают восемьдесят пять человек из ста. Те немногие, которые сумели выйти далеко за пределы возможностей человека.

– Ты спас мне жизнь. – Ардженто протянул ему руку. – Я Фрэнк. Фрэнк Ардженто.

– Дэвид.

Человек про имени Дэвид Слоэн пожал Фрэнку руку. Из рюкзака он достал аптечку с красным крестом на крышке. Покопался в ней. Достал перевязочный пакет и небольшой шприц из голубого пластика. Морфин. Опустился на колени рядом с Ардженто.

– У тебя разнесен сустав левой ноги. К тому же, в тебе полно шрапнели, и ты истекаешь кровью. Слава Богу, она не бьет ключом.

– Я умираю, Дэвид?

– Все мы умираем. Весь мир умирает. – Слоэн распечатал шприц. – Я должен разрезать тебе штанину, отыскать вену и пережать ее.

– Не трать время. Уходи. – Ардженто сжал его руку. – Думай, как спастись самому.

– Сейчас командуешь не ты, капитан.

Слоэн вколол ему морфин. Ардженто увидел, как краски вселенной вновь начали исчезать.

Осталась только одна.

Черная.

На черном блестели звезды.

Они были очень далеко, ледяные точки. Ардженто следил за их мерцанием сквозь дыры в крыше. Потом он увидел, как начало светать.

Огонь в камине почти угас. Последние всполохи углей освещали металлический шест, воткнутый рядом с ним. К шесту был подвешен пластиковый пакет, наполовину наполненный красной жидкостью. Прозрачная трубочка тянулась от пакета к впадине его локтя.

– Дэвид!

– Слушаю тебя, Фрэнк. – Голос Слоэна доносился из пурпурной темноты.

– Где ты взял кровь для переливания?

– Какая тебе разница?

– Для меня это важно.

Слоэн появился из темноты, сунул термометр подмышку Ардженто.

– Это моя кровь.

Звезды исчезли.

Небо вновь обрело цвет металла. Снег вихрился в разломах крыши. Ардженто дрожал. Его зубы выбивали дробь. Ему не удавалось остановить ее.

– Меня трр…евожж…ит одд…на вещь…

– Какая?

– Ннн…ам ннн…е удд…алось найттт..и эттт…от доллл..баннн… ый вертолет.

– Его нашел мой отряд.

– Ггг…де?

– В тридцати двух километрах на восток-север-восток отсюда. – Слоэн соединял вместе какие-то металлические трубки. – Прямое попадание ракеты земля-воздух.

– Спп… Спасшиеся?

– Никого.

– Ггг…де твой ооттт…ряд, Дэвид?

– Люди Аркана ждали его на месте падения вертолета.

Ардженто закрыл глаза. Затем открыл. Непонятно отчего, но дрожание, сотрясавшее его, прекратилось.

– И ты… после этого… Ты шел за ними?

Слоэн не ответил.

– Сколько ты убил… До Главно?

– Двадцать два.

Зубы у Ардженто застучали вновь. Температура пожирала его, он весь горел. И одновременно чувствовал, что заледеневает.

– Пора, Фрэнк. – Слоэн закончил возиться с трубками. – Мы уходим из Главно.

Ардженто понял, что тот сооружал: носилки.

– Ннн…о ннн…ужж…но четыре рукк…и чтоббб…ы несс…ти эттт…о…

– И только две, чтобы волочь.

Слоэн втащил Фрэнка в меховой мешок. Закрепил мешок на носилках с помощью альпинистской веревки.

Ардженто вновь закашлялся. Ощущения начали исчезать. Он услышал какие-то тренькающие звуки, вроде трубчатых колокольчиков. Маленькие металлические пластинки, висящие на цепочках.

Пластинки. Жетоны. Все, что осталось от павших. Вычеркнутых из жизни.

Слоэн засунул связку жетонов в меховой мешок, вложив их в дрожащие пальцы Ардженто.

– Это – итальянских солдат. Тех самых.

– Спасибо, Ддд…эвид.

Слоэн просунул руки в нейлоновые лямки. И потащил Фрэнка Ардженто сквозь снега Боснии, сквозь колыхание снежных хлопьев, похожих на падающую сажу.

– Ммм…ы тоже уммм…рем…. Тттт…ы ведь этт…о зннн…аешь, ддд…а?…

– Может быть, мы уже умерли, Фрэнк…

Дэвид Слоэн продолжал путь. Они поднялись на вершину холма. Призраки. Некто иные, как призраки.

– …Может быть, просто мы отказываемся признать это.

1.

Вдоль длинного пустынного пляжа мыса Код бежал человек.

В рассеянном синем цвете уходящей ночи он появился размытым контуром, похожий на призрак. Он взбежал размеренным шагом на гребень огромной дюны и двигался по нему, удаляясь от океана.

После трех дней сильных приливов и обильных дождей осенние штормовые волны, спустившиеся от Ньюфаундленда, успокаивались.

Пот блестел на лице бегущего, изборожденном глубокими морщинами, четкими, словно нанесенными скальпелем, со сломанным носом. Изо рта в холодный воздух, наполненный упругим северным ветром, вырывались белесые облачка пара. Лоб обтягивал темно-зеленый бандан, завязанный над самыми глазами. На нем были камуфляжные штаны, выцветшие от времени и многочисленных стирок. Хорошо развитая мускулатура распирала короткие рукава серой майки. На груди майки была надпись черным, тоже выцветшая от времени. Спецназ спасателей, 16-я авиационная дивизия – далекое эхо, отголоски пройденных дорог, исчезнувших воспоминаний. Он больше не был одним из них. Быть может, он никогда в действительности им и не был.

Слоэн. Дэвид Карл Слоэн.

Однажды он повернулся спиной ко всему. Чтобы совершить свой выбор: искупление.

Он сбежал по склону дюны, не снижая скорости и не меняя ритма, взбежал на гребень другой. Его тяжелые армейские ботинки мерно месили песок.

Он был единственный бегун на всем пляже. И вряд ли кто-нибудь удостоил бы его более, чем рассеянного взгляда. По крайней мере, до тех пор, пока не заметил бы черный нейлоновый ремень, по диагонали пересекавший грудь. На ремне держался автомат, болтавшийся на спине. Двадцатизарядный «хеклер и кох» ХК-93, калибра 308, со складным прикладом.

Солнечный диск медленно поднимался над горизонтом из Атлантического океана. Дневной свет пробивал дорогу в густом тумане и тяжелых тучах. Он растекался по дюнам, отбрасывая на песок искривленную тень человека. Заливал розоватым светом массив большого заброшенного дома, окруженного местами завалившейся штакетной изгородью.

Слоэн замедлил бег. Правую ладонь он завел за спину и сомкнул на рукоятке автомата. Одно точное движение – и автомат лег в руки. Слоэн откинул приклад, остановился на гребне дюны, опустился на колено и прицелился. Переставил прицел на отметку четыреста метров. Раздались сухие одиночные выстрелы. Приклад отдавал в плечо, на песок сыпались дымящиеся гильзы.

Первая пуля начисто срезала верхнюю часть штакетины изгороди. Верхушки других десяти отлетали одна за другой с интервалом в доли секунды. Ветер сносил щепки и бросал на песок. Словно дух-невидимка забавлялся невидимой рогаткой.

Слоэн изменил угол стрельбы. Автомат четырежды пролаял с огромной скоростью. Верхняя часть ржавого флюгера в форме петуха на крыше дома была отстрелена начисто и полетела вниз. Второй выстрел срубил петуху голову, третий – хвост. Четвертый, последний, перерубил штырь флюгера, словно серп пшеничный колос. Флюгер грохнулся на разбитую крышу дома и исчез внутри дома. Ветер, продолжавший продувать пляж и заброшенный дом, унес звуки выстрелов.

Слоэн медленно поднялся, поставил автомат на предохранитель. Четырнадцать выстрелов в полуавтоматическом режиме, четырнадцать точных попаданий с дистанции четыреста метров при сильном боковом ветре. И это после двенадцатитикилометрвого кросса. Слоэн улыбнулся довольный: очень-очень маленькая, бессмысленная победа над наступающим возрастом.

И тут он заметил блик.

Оттуда, с гребня дюны, за домом-мишенью. Миллисекундная вспышка. Ее источник не вызывал сомнений: отражение солнечного света в стекле бинокля. Кто-то был там, на дюне.

Человек, стоявший чуть ниже гребня дюны, опустил телеметрический «цейс», сощурив глаза, чтобы защитить их от встающего над Атлантикой солнца. С этого места Слоэн виделся маленькой темной фигуркой на фоне серого песка.

Человек вновь поднес бинокль к глазам. Никого. Никакого движения, никаких следов Слоэна. Призмы оптического прибора увеличивали только безмолвие и безлюдность песчаного рельефа. Человек повел биноклем вдоль дюн. И там никого. Только легкая кисея пыли – все, что осталось от исчезнувшего вдруг Дэвида Слоэна.

Наблюдатель положил бинокль в чехол, висевший на груди. Он увидел все, что хотел увидеть. Сейчас ему нужно было уходить отсюда. И как можно быстрее. Он сбежал с дюны к автомобилю, стоящему на дороге, параллельной пляжу.

Слоэн возник из ниоткуда на вершине дюны с автоматом в руках. Проводил глазами облачко пыли, поднятое бегущим человеком. Метрах в пятидесяти отсюда, автомобиль сорвался с места на большой скорости, визжа шинами на асфальте. Слоэн проводил взглядом машину, мчавшуюся по дороге между дюнами. С такого расстояния было невозможно разглядеть номер, но машину он идентифицировал: «бмв»-320» черного цвета.

Слоэн перебросил автомат за спину. Человек за рулем, кем бы он ни был, еще вернется. Они всегда возвращаются. Это неизбежно.

Такова цена искупления.

2.

Кармине Апра ненавидел так называемую информацию.

Печатная страница приводила его в бешенство, а телепрограммы вызывали острый приступ диарреи. Особенно те, в которых рассказывалось о нем и его делишках.

Это открылось ему много лет назад, когда он еще не покинул свою родную землю и был почетным гостем в камере тюрьмы Уччиардоне. Там, в камере, где практически любая вещь годилась для того, чтобы убивать время, ему случилось прочесть книгу, некое исследование по информации, написанное каким-то малым, который явно подержал в цианиде клавиатуру своего компьютера и в этой стране стукачей не побоялся назвать вещи своими именами. Апра запамятовал его имя. Но понравившиеся ему слова из этого сосуда с желчью запомнил отлично: говорящие бюсты. Это про напыщенных рогоносцев, что обращаются к тебе по три-четыре раза на дню с экранов одноглазого монстра.

Говорящие бюсты. Верно, черт возьми, как верно. Вот они: банда болтающих сверчков, разрезанных по пояс рамкой экрана, с рожами, вызванными к жизни кнопкой пульта, с таким количеством серого вещества в башке, сколько у надувной куклы, наполненной теплой водой.

Говорящие бюсты. Нет, хуже. Для него они говорящие задницы и ничто иное.

«Катанский зверь», так эти задницы назвали его много лет назад. Со времени его тридцать первого ареста, в связи с четырнадцатым обвинением в предумышленном убийстве. К чему добавились резня, уничтожение трупов, организация преступной группы, хранение боевого оружия, вооруженные грабежи со взломом, похищения с применением оружия, нанесение тяжелых побоев, изнасилования, вымогательство и прочие бла-бла-бла.

Как же он их ненавидел. Всех, без разбора. Он их ненавидел, наверное, еще сильнее, чем полицейских и судей. Но ему еще не выпадало случая вышибить мозги кому-нибудь из них. Одна из немногих вещей, которая его огорчала. Но, честно говоря, не так уж сильно: рано или поздно какой-нибудь из этих мудаков, совершит большую ошибку. Это неизбежно. И тогда он, Кармине Апра, «катанский зверь», отплатит им по полной программе.

Он стоял неподвижно перед запыленным окном, всматриваясь в темноту сквозь омытые дождем стекла. Восьмью этажами ниже переливался белыми и красными огнями проспект Семпионе, главная артерия северного Милана, нескончаемая автомобильная река.

Он поднял глаза, стараясь разглядеть габаритные огни на конце антенны гигантской телевизионной башни, торчащий скелетообразный символ власти говорящих задниц. Но огней не было видно: низкие тучи и завеса дождя, фиолетовая от городской иллюминации, поглощали все.

Зима в северной Италии уже заявила о себе злым дыханием. Отопление еще не включили. Он, Джанни Скалия и Лука Бонески укрылись в этой пустой квартире сразу же после убийства судьи Варци. Квартира пропахла помойкой. Сырость, вонь окурков, смрад объедков в разбросанных повсюду банках.

Апра поднес к губам стакан до краев полный граппы, сделал большой глоток. Некоторое время смотрел на свое отражение в оконном стекле. Ему было тридцать два года, половину из них он провел по тюрьмам, включая пять лет в карцере строгого режима. Черты его лица были резкими, придававшими ему зверское выражение. Куриные лапки в углах глаз. Глубокие морщины на лбу. Проклятые шестнадцать лет оставили свои следы. А может быть, их оставила злоба ко всему и всем, переполнявшая с детства, это необъяснимое существо без формы и лица, заползшее ему в душу лет в тринадцать, когда он чумазым босым пацаном бегал по узким переулкам катанской окраины. Что с ним случилось? Что понял он о себе в тот день, когда кирпичом разбил голову старушке-пенсионерке, которая не хотела отдать ему свою сумку? Это было как ослепляющая вспышка, полученная от дозы кокаина. Что-то эротичное. Оргазм без секса.

Со старухи все и началось. Дальше покатилось само собой. Кровавая дорожка смертей. Кражи, разбои, вооруженные грабежи, похищение людей и вступление в могущественный клан Дона Франческо Деллакроче. К этому моменту Кармине Апра было двадцать два года и он был коронован в принцы сицилийской мафии.

Паскуды-журналисты уже давно сели ему на хвост. Кое-кто из них напрямую пытался вписать его в лист подозреваемых по делу об убийстве судей Фальконе и Борселино. Не вышло. Не было доказательств. Доказательств не было никогда. И не могло быть. Ни по одному из четырнадцати обвинений в убийствах, которые то так, то эдак, пытались на него повесить.

Апра повернулся. Комната выглядела мерзко: матрасы, брошенные на грязный пол, маленький черно-белый телевизор на ящике из-под фруктов, несколько дачных стульев, разбросанная одежда, переполненные пепельницы, пустые бутылки и жестяные банки.

И оружие. Куча оружия различного калибра: два автомата «калашников АК-47», обрез двустволки, небольшой пистолет-автомат «мак-10», револьвер «магнум» 357-го калибра, два автоматических «кольта-45», набитые патронами обоймы, коробки с патронами. Достаточно для ведения войны.

Джанни Скалия, крупный, мускулистый мужик с трехдневной щетиной, жесткой, словно лошадиный скребок, валялся на одном из матрасов.

– Шли бы вы к … матери, суки! – Скалия, дымя очередной сигаретой, выпустил струю дыма в сторону экрана телевизора.

– Жаль, что они не могут тебя слышать, а, Джанни? – Апра отхлебнул из стакана. – А то бы наложили в штаны от страха.

Лука Бонелли, полулежа на другом матрасе, сделал страшную рожу и рыгнул.

Все трое уставились на сменяющие друг друга изображения на экране. Полицейские останавливают автомобили для проверки. Полицейские с собаками прочесывают улицы на окраине Милана. Летают вертолеты. Личный досмотр. Патрульные автомобили со включенными сиренами. Очередная говорящая задница плаксиво комментирует происходящее.

– …Почти одиннадцать суток прошло со дня кровавой бойни на улице Фарини, но попытки правоохранительных органов найти убийц пока не дали результатов. Тем не менее, результат ожидается в ближайшее время. В этом нас заверили на сегодняшней пресс-конференции во Дворце Правосудия начальник миланской полиции, и судья Пьетро Гало, назначенный руководителем следствия по делу убийства судьи Варци.

Суета полицейских на экране сменилась изображением крупного мужчины лет тридцати в очках в тонкой металлической оправе. Толпа репортеров и телеоператоров совала ему в лицо микрофоны и объективы камер.

– Ну и дурацкая рожа у этого говнюка! – фыркнул Бонелли.

– Это – очень опасный говнюк, – ответил Апра.

– Варци тоже был опасным, – хохотнул Скалия, обнажив прокуренные зубы, – а сейчас он мертвый говнюк.

– Пришел момент твердо сказать: хватит! – заявил с экрана Гало. – Мы не позволили взять нас за горло «красным бригадам», не позволим сделать это и мафии, старой или новой, любой, какая есть. Судья Варци исполнял свой долг и заплатил за это своей жизнью. Мы сделаем все, чтобы этот человек и его решимость бороться с преступностью не были забыты. Не позволим, чтобы его жертва осталась бесполезной. Не позволим банде убийц запугать правосудие и следствие. Им не запугать нас!

– Пой, говнюк, пой! – Скалия опять пустил струю дыма в экран. – Ни хрена у тебя не выйдет. Что скажешь, Кармине?

Апра не ответил. Порыв ветра бросил в окно капли дождя. Звук стучащих по стеклу капель странным образом напомнил ему щелкающий звук хвоста гремучей змеи.

Шесть теней.

Они растворились в ночи, скользнули по блестящей мокрой, продуваемой ветром крыше. Шесть мужчин в черных боевых комбинезонах, перетянутых нейлоновыми лямками с карабинами и с мотками прочных альпинистских веревок за плечами. Вооруженные автоматами и короткоствольной винтовкой.

Таких, как они, существовало всего двести пятьдесят человек во всей Италии. Отбор велся в течение двух лет. После чего в течение девяти месяцев шли интенсивное обучение. В Италии об их существовании знало не более тридцати человек из окружения президента, главы правительства и МВД.

Они назывались 4-й Дивизион. Название достаточно нейтральное, чтобы не привлекать особого интереса, и достаточно специфичное, чтобы не звучать двусмысленно для посвященных.

Для людей из 4-го Дивизиона права обвиняемого было бессмысленным понятием. Перед ними стояла задача: локализация – проникновение – уничтожение. Всего неделю назад они разрешили небольшую чеченскую проблему в частном аэропорту неподалеку от Турина. А сейчас Группа Бета 4-го Дивизиона вновь вышла на задание.

Сержант Клаудио Джунти, командир группы, позывной «бета 1», подошел к краю крыши и присел на корточки, глядя вниз. Под ним переливался огнями проспект Семпионе.

По лицу Джунти, покрытому черной, размытой дождем, краской, пробежала короткая усмешка. Он вспомнил, как его пугала высота, когда он впервые оказался на верхней площадке тренировочной башни. Здесь и сейчас, пять лет спустя, прогулка по самому краю сорокаметровой бездны не вызывала в нем никаких эмоций.

Джунти повернул голову к рации, укрепленной на его левом плече, и произнес:

– Бета 1 на уровне восемь.

– Здесь альфа 1, – ответила рация голосом человека, находившегося парой этажей ниже.

– Уровень шесть, готовность.

Джунти посмотрел за спину. Его ребята закрепили веревки в карабинах комбинезонов и замерли на карнизе в ожидании команды.

– Уровень восемь, полная готовность, – проговорил он в рацию, – стен-бай зеленый свет.

– Альфа 1. Всем стен-бай.

Все заключенные являются политическими заключенными.

Было время, когда Андреа Каларно, старший комиссар Отдела убийств Центрального полицейского управления Милана, верил в это. Он верил в это на самом деле.

Он доверял мыслям и личности человека, сказавшего эту фразу. Антонио Грамши, гражданин, философ, чьи устремленность и честность оказали сильное влияние на формирование целых поколений. Вслед за ним Андреа верил в демократическую идеологию, в возможность совершенствования человеческой природы. Он верил в равноправие, социальную справедливость и в классовое равенство.

Верил, потому что хотел верить.

Но долго это продолжаться не могло. Первый удар его вера получила душным днем в августе 1980 года. Он только что получил погоны лейтенанта по окончании полицейского училища. В этот день кто-то сильным зарядом разнес в куски железнодорожный вокзал Болоньи. Восемьдесят человек погибли на месте, сотни были ранены, контужены, искалечены.

А затем пошло-поехало: «красные бригады», ложа П-2, бойня в Капачи, бойня на улице Д’Амелио, волны нашествия различных мафий из Восточной Европы, из Африки, Азии. Все перемешалось. С одним результатом: море крови. Желание Андреа Каларно продолжать верить в человека, в его потребность меняться пошло трещинами и начало разваливаться. И в итоге рухнуло окончательно.

Он тоже внес свою лепту в это кровавое море. Он тоже убивал. Много раз. Слишком много. Террор взял верх над идеологией, задушил надежды. Они превратились в ничто, как высокотемпературное пламя превращает в ничто клочок бумаги. Вера не имела больше никакого значения. И никакого смысла. Зубчатый механизм продолжал крутиться с нарастающей скоростью, затягивая его в шестерни кусок за куском. Его семейная жизнь кончилась крахом. Для своей дочери он оставался незнакомцем, иностранцем, личностью, имя которой можно прочитать в газетах или услышать по телевизору. Андреа Каларно, а, это тот, что раскрыл дело Мараски. Андреа Каларно – герой дела о грабеже монетного двора. Андреа Каларно – суперстар дела Росси-Стивенса. Андреа Каларно – первое имя в списке приговоренных к смерти друзьями друзей. Андреа Каларно – великий итальянец, великий полицейский! Может быть, самый великий!

Бред!

Он даже не личность. Просто ньюсмейкер для масс-медиа. Игрушка для говорящих задниц, как обозвал их убийца Кармине Апра… Человек, нанесший окончательный удар по его и без того шатающимся идеологическим барьерам.

Все заключенные являются политическими заключенными. Ошибка. Не было ничего политического, революционного или реформаторского в кровавых делах Апра. Были алчность, жестокость, жажда насилия, желание убивать. Идеология? Никакой. Что касается Кармине Апра, идеология здесь и не ночевала.

Уже семь лет он пытался покончить с Апра. Кто бы знал, как ему хотелось влепить тому пулю меж глаз или засадить за решетку до конца его паскудной жизни.

Каларно был первый, кто прибыл на место убийства судьи Варци. Его старого друга, наверное, последнего из честнейших людей, превратили в лежащий в луже крови труп, начиненный свинцом. Окруженный трупами четырех телохранителей, также разорванных на куски очередями автоматов.

Кармине Апра, опять он. Политический заключенный? Жертва системы? Для кого-то, может быть. Для тех, кто хотел бы продолжать свой словесный онанизм по поводу социальной несправедливости и прочего. Но не для Каларно. В случае с Апра он ощущал себя не столько полицейским, сколько хирургом, чьим долгом было как можно скорее уничтожить метастазы.

И этой дождливой ночью на лестничной площадке между шестым и седьмым этажами здания на проспекте Семпионе с «береттой» в руке Андреа Каларно был в паре шагов от того, чтобы уничтожить метастазу раз и навсегда.

Он еще раз огляделся по сторонам. Четверо ребят его отдела в бронежилетах с пистолет-автоматами были готовы к действию. Готовы к штурму квартиры на седьмом этаже, где нашел убежище Кармине Апра и пара его подельников.

Каларно поднес к губам рацию:

– Здесь альфа 1, пошел на седьмой уровень.

– Принято, бета 1.

Каларно кивнул своим и начал тихо подниматься по ступеням, ведущим на лестничную площадку седьмого этажа.

Двумя этажами выше «бета 3» и «бета 4» черными тенями скользнули вниз по нейлоновым тросам. Черная ночь поглотила их.

«Порше» резко остановился, визжа шинами об асфальт, мокрый от дождя. Ремо Дзенони подался вперед, опершись о руль. Напряженно глянул сквозь заляпанное грязью окно, пытаясь понять, в чем там дело. Метрах в ста впереди дорога была перекрыта. Блин! Что там стряслось? Несколько автомобилей стояли поперек проезжей части с погашенными фарами. Ни одного горящего фонаря. Только темные силуэты у стоящих машин.

Ремо исполнилось двадцать два года Он был худощавым, коротко стриженным парнем, в кожаных джинсах и куртке от «армани». С нижней губы свешивалась сигарета, придавая ему вид законченного хулигана. Он и был тем, кем казался: юным отпрыском богатого папаши, пресыщенным и изнывающим от скуки шпаненком.

– Интересно, что за хреновина там случилась?

– Мне не интересно. Отвези меня домой и хватит на сегодня.

Ремо повернулся к девушке, сидевшей рядом, натянул на физиономию фирменную наглую ухмылку.

– Это ты учишь меня, чем мне заниматься сегодня, Лидия?

Лидия Доминичи продолжала смотреть прямо перед собой. Когда Ремо искал неприятностей, всегда кончалось тем, что он их находил. Для начала она была уверена, что «порше» он угнал. Из-за чего весь вечер чувствовала себя сидящей на раскаленных углях.

Пока Ремо ждал, – почти два часа, – когда виски со льдом «размягчат» Лидию, он, не закрывая рта, болтал о деньгах и машинах со своими дружками, такими же раздолбаями, с которыми проводил по три вечера в неделю в дурацком ночном клубе на площади Диаз.

Ремо пощекотал ее затылок.

– Что-то у нас сегодня нервишки шалят?

– Я просила отвезти меня домой. – Она сжала его запястье и, глядя в глаза, спросила: – Отвезешь, или мне взять такси?

Ремо снял сигарету с губы и выдул дым прямо ей в лицо. Если бы он так не сходил от нее с ума, отвесил бы ей пару плюх, чтоб сидела спокойно. Лидии было девятнадцать, у нее были шикарные рыжие волосы и фигурка манекенщицы. Достаточно много ног и груди, чтобы совратить монаха-затворника. И в качестве бонуса у нее имелся несомненный класс.

Ремо кивнул на преградившие дорогу автомобили.

– Путь закрыт, не видишь, что ли?

Лидия потянулась к ручке дверцы.

– Ладно, я найду такси.

Ремо схватил ее за рукав плаща и дернул к себе.

– Не валяй дурака, Лидия! Я не в настроении. – Что-то привлекло его внимание за окном. – Сиди и не рыпайся! – добавил он, открывая дверцу.

Бледная от ярости, Лидия следила, как он, выйдя из машины под дождь, прошел вокруг другой, стоящей на тротуаре метрах в десяти, достал из кармана что-то, сверкнувшее металлом в свете фар. Лидия вдруг поняла, что он собирается делать.

– Нет, Ремо, нет! Не надо!..

Но было поздно. Стоя рядом с другим «порше», Ремо ухмыльнулся. Правой рукой с надетым на нее кастетом он разбил окно водителя, втиснулся в салон, дотянулся до приемника и выдернул его из ниши.

Противоугонная система среагировала тотчас. Тишину улицы разорвали резкие звуки сирены.

Висящий над бездной на нейлоновой веревке, упираясь ногами в стену здания, Клаудио Джунти вывернул шею, чтобы посмотреть, откуда доносится вой этой проклятой сирены.

«Беты 2, 5 и 7» уже пускались с края крыши к окнам седьмого этажа.

Джунти тихо выругался. Хуже момента в операции, когда четыре из шести членов группы в уязвимой позиции, не придумаешь, Краем глаза он заметил темную фигуру, отпрянувшую от окна, рядом с которым пришел на ноги «бета 2».

Звук противоугонной сирены резанул по ушам.

Кармине Апра приставил ладони к вискам, чтобы не мешал свет и уткнул нос в самое стекло, пытаясь разглядеть, что творится внизу, на улице, погруженной в темноту. И увидел.

Стремительные тени, похожие на призраки, вынырнули из дождя, рядом с окном. Вот ответ на вспышку тревоги, опалившей его мозг пятью секундами раньше. Что значит инстинкт. Инстинкт убийцы. Через долю секунды «кольт», заткнутый за брючный ремень, был уже в руке Апра. Отскочив на пару шагов, Апра дослал патрон в ствол и начал стрелять сквозь стекло.

Три пули попали в грудь «бета 2» как раз в тот момент, когда от, оттолкнувшись ногами от стены, влетал в окно. Кевларовый бронежилет выдержал удар двух пуль, но третья прошла выше, пробив горло. Он был уже мертв, когда его тело, разнеся вдребезги стекло, ввалилось в комнату, поливая пол кровью.

Апра бросился к соседнему окну и расстрелял в него всю обойму. У него не было времени убедиться, попал он или нет. Он выскочил в коридор и схватил автомат, стоявший у стены.

Эхо выстрелов покатилось по лестнице седьмого этажа. Каларно закричал в рацию:

– Вперед! Вперед! Вперед! – И словно разъяренный бык, взлетел на лестничную площадку. Нет, он не позволит уйти этой сволочи. На этот раз, точно нет.

Клаудио Джунти вломился в окно в дожде стеклянных осколков и деревянных обломков. Метрах в четырех от него Джанни Скалия, сняв с предохранителя автомат «узи», поднимал ствол в сторону Джунти, который начал стрелять еще в полете. Очередь, выпущенная им, швырнула бандита на пол. Из перерубленного пополам тела во все стороны хлестанула кровь. Приземлившись, Джунти выстрелил ему в голову. Чтобы наверняка.

В коридоре Апра и Бонески одновременно начали палить по двери одной из комнат. Свинцовый шквал разнес в щепки дверь и часть стены. Влетевшие в комнату «бета 5» и «бета 6» упали на пол, а на них сыпались и сыпались куски дерева и штукатурки.

Апра сменил отстрелянный рожок и вставил полный. Матерясь, выстрелил в замочную скважину входной двери. Пули, вылетевшие на лестничную клетку, вынудили Каларно и его людей отскочить к стене.

«Бета 3 и 4» вломились в дальнюю комнату через дверь, ведущую на чердак. Апра краем глаза заметил движение и отправил в их сторону дорожку пуль. Бронежилет «бета 3» остановил все четыре пули, в него попавшие. Еще одна разбила рацию, висевшую на плече «бета 4». Оба бросились на пол.

Бонески, лежащий посреди коридора, переломил обрез, выбросил дымящиеся гильзы и вставил новые. Услышал шум в опасной близости от себя, закрыл обрез и нажал один курок. Фонтан кирпичных осколков выплеснулся на высоте человеческого роста из стены комнаты напротив.

Луке Бонески не удалось сделать второй выстрел. Андреа Каларно, Клаудио Джунти, «бета 5» и «бета 6» одновременно открыли огонь с дистанции не более четырех метров, разнеся его тело в клочья.

Апра, опустошив рожок в сторону входной двери, отшвырнул ставший бесполезным автомат, перепрыгнул через мертвого подельника, лежавшего в луже крови и бросился в глубину квартиры, доставая «кольт».

Каларно оказался в коридоре первым. Сквозь кирпично-штукатурную пыль, поднятую выстрелами, он разглядел в этом мутном тумане Апра, бегущего метрах в десяти от него. Каларно бросился следом и, вбежав в комнату в то мгновение, когда Апра был уже возле от чердачной двери, крикнул:

– Апра! Стоять, сволочь!

«Катанский зверь» остановился. Повернулся. Он узнал этот голос. Каларно, проклятая ищейка! Но как он это сделал? Как такое стало возможным? Апра поднял «кольт».

– Сдохни, тварь!

Звуки двух пистолетов слились в один удвоенный грохот. Каларно нырнул вперед, почувствовав на лице горячее дыхание пули 45-го калибра. «Беретта» в его руке дернулась два, три, четыре, пять раз.

Четыре дыры, каждая размером с теннисный мяч, появились в двери в волоске от головы Апра. Пятая вошла точно под правую ключицу, вылетев из спины с фонтаном крови.

Удар крутанул Апра на месте, он задергался, словно марионетка без ниток, болевой шок вызвал мерцание разноцветных геометрических фигур в его глазах. Ноги подломились, он упал спиной на стену и сполз на пол.

Андреа Каларно поднялся. Очень спокойно сменил обойму. Передернул ствол. В наступившей тишине щелчок ствола прозвучал намного оглушительнее, чем пальба, завершившаяся мгновение назад.

– Ты оказываешь сопротивление при аресте, Апра. – Каларно показалось, что его голос звучит откуда-то издалека. – И мне сдается, нужно положить этому конец.

Апра попытался что-то произнести. Не смог. Рот был заполнен кровью и желчью. Ствол готовой выстрелить «беретты» смотрел ему в лоб.

Толпа людей в форме и в штатском заполнила квартиру за спиной Каларно. Все оружие было направлено на лежавшего бандита. Каларно, казалось, не слышал их. Обхватив рукоятку «беретты» обеими руками, он прицелился. Один выстрел. Только один выстрел. Прямо в правый глаз. Удали раковую опухоль! Сделай это сейчас! – прозвучал голос в мозгу.

Сержант Клаудио Джунти стоял в шаге от Каларно. На черном от маскировочной мази, мокром от дождя и пота лице блестели голубые глаза.

– Андреа! – голос Джунти прозвучал буднично, почти скучно. – Идешь с нами?

Каларно опустил пистолет. Кивнул. Волна черной ярости схлынула, затухая в каком-то тайном уголке сознания. Люди вокруг облегченно вздохнули.

– Кармине Апра, – Каларно поставил пистолет на предохранитель, – именем закона ты арестован по обвинению в убийстве судьи Карло Варци и его сотрудников.

Апра, лежавший на полу в неудобной позе, в разорванной и напитавшейся кровью рубашке, закрыл глаза.

Каларно пошел к выходу по засыпанному обломками коридору.

– Вызовите «скорую» этой сволочи.

3

Ветер с океана раскачивал их, заставляя звенеть.

Ветровые куранты: пластинчатые, трубчатые колокольчики, они висели вдоль всего портика, обращенного к востоку. Десятки колокольчиков разной формы, разных размеров, разных материалов. Сталь, бронза, стекло, раковины, камень, керамика. Звуки одних накладывались на звуки других, это звучало симфонией, исполняемой оркестром призраков.

Слоэн смотрел на волны Атлантики, темнеющий в ночи водный вал, идущий умирать на пляжах мыса Код. Он сидел неподвижно на помосте, стоящем на сваях над песчаным берегом, и слушал перезвон колокольчиков.

Все они были сделаны его руками. Все до единого. Он увлекся этим еще в Японии, сразу же после выхода из Трубы, убийственного учебного центра авиаспасателей. И задолго до командировки в Боснию. На Востоке большая часть колокольчиков делалась из бамбука, материала, звук которого еще загадочнее, чем у раковин. Позже, намного позже, Слоэн нашел книги, изучил их и устроил маленькую мастерскую.

Первые пробы оказались хуже, чем он ожидал. Ему не удавалось вырезать или вытачивать детали нужных размеров. Верхнее кольцо кронштейна выходило то большим, то меньшим, нити или слишком тонкими, или слишком толстыми. И когда, в силу непонятно чего, детали все-таки соединялись вместе, результат поражал каким-то внутренним уродством. Самое трудное было научится регулировать тональность звуков. Ему пришлось изучить с нуля музыкальные гаммы и пересчитывать их с учетом коэффициента резонанса различных материалов.

Слоэн работал почти шесть месяцев, пока ему удалось создать первый устроивший его колокольчик. Это была кватерна из трубок анодированной стали разной длины – от двадцати до тридцати сантиметров, концы которых были срезаны под нужным углом. Трубочки были прикреплены к дубовому диску с центральной подвеской. Он часами мог смотреть, как они колышутся ветром и слушать их аритмичное пение.

Слоэн поднялся и вошел в дом. Характерное для побережья Новой Англии строение из дерева в один этаж с низкими потолками, большими окнами, открытыми на океан. В гостиной почти ничего не было, кроме выцветшего дивана коричневой кожи, телевизора, кассет и си-ди дисков, разбросанных по полу, стола с компьютером и металлических стеллажей с книгами. Две другие комнаты были практически пустыми, одни потолочные вентиляторы белого металла. В последней комнате, спальне, стояла только кровать. Казалось, что кто-то, вторгшись посреди ночи, утащил всю мебель. Впрочем, это было близко к истине.

Дом на мысу Код – тебе, поскольку куплен на твои деньги, мебель – мне. Счет в банке – тебе, акции – мне. Мотоцикл – тебе, «сааб» – мне. Ди-ви-ди – тебе, стереосистема – мне. Для полной скандалов семейной жизни, тянувшейся почти два года, развод был довольно мирным. Слоэн мог бы купить себе другую мебель, денег хватало. Но он не купил. Он не испытывал неудобства от жизни в пустоте. Он искал объяснение этому. И в конце концов нашел.

Искупление!

Искупление вины. Его осколки, покоящиеся где-то в ничейных землях детской памяти. Отзвуки католического воспитания, полученного в начальной школе западного Канзаса, куда послала его мать. Хотя выбора у нее не было: на плоском бескрайнем блюде, окружающем их дом и продуваемом всеми ветрами, в радиусе 160 миль не существовало никакой другой школы.

Он понимал, что проблема вины не имела никакого смысла. Не было никакого Бога. Бог умер. Давным-давно. Не было и демонов, кроме тех, кто ходил по этой земле.

Единственной реальностью было искупление.

И даже его колокольчики с их магической музыкой ничему не служили. Нет, не было никакого выхода. Никакой возможности для искупления. Не для Дэвида Карла Слоэна.

Его взгляд прошелся по стенам гостиной, по множеству фотографий в рамках. На всех Дэвид Карл Слоэн, намного моложе, вместе с другими парнями, такими же молодыми, как он. Фотографии располагались строго в соответствии с хронологией жизни. На первых – он среди парней в комбинезонах ВВС США, на следующих – они же, в костюмах и с оборудованием для прыжков с больших высот, для лазанья по ледяным горам, для глубоководных погружений. Спецназ десантников-спасателей. Они вытаскивали пилотов, сбитых над вражеской территорией и американских военных, потерявшихся во время песчаных бурь. Спасали людские жизни. Они дали присягу делать это.

Предпоследние фотографии запечатлели весь отряд полностью. Одиннадцать парней на бетонке военного аэродрома перед отправкой в зону боевых действий. Посадка на авиабазе Авиано, на северо-западе Италии. Конечная цель: некая точка координат в Боснии.

Затем шла еще одна фотография. Первая в новом ряду. И последняя. Отряда больше не было. На фото было только две фигуры: Дэвид Слоэн и человек с темными волосами, тяжело опиравшийся на палку. Человек по имени Фрэнк Ардженто. Они стояли с напряженными лицами на бетонной полосе другого военного аэродрома, за их спинами виднелись большие транспортные самолеты. Оба одеты в штатское. В правом нижнем углу фотографии было написано от руки: Призраки не спят. Никто из двоих не улыбался. Для них в тот момент не существовало ничего, чему стоило улыбнуться.

На противоположной стене находились бронзовые пластины с прикрепленными к ним наградами. Сержанту Дэвиду Карлу Слоэну, 335-я специальная оперативная группа. Сержанту-специалисту Дэвиду Карлу Слоэну, 171-я тактическая авиагруппа. Старшему сержанту Дэвиду Карлу Слоэну, 16-я авиационная дивизия специального назначения.

Все это было памятью и кошмаром. Одной из многочисленных морд зверя с тысячью когтей, именуемой войной. В Боснии Слоэн похоронил Бога, которого никогда не имел. В Боснии он научился распознавать глубинную структуру смерти. И все же он и Фрэнк вышли оттуда почти целыми. Он – с перебитым носом, Фрэнк – вынужденный до конца дней ходить с палкой. Шрапнель полностью лишила его левое колено способности гнуться. Конечно, они были призраками. Все остальные ребята, его друзья, и такие же молодые, как он, берсальеры исчезли. А они остались. Бессонными призраками, которым, неведомо по какой причине, досталось и дальше топтать землю.

Слоэн повернулся спиной к ВВС и Службе десантников-спасателей, ко всему, чему присягал. Для любого с его прошлым открывалась прекрасная карьера: вооруженная охрана в компании Канзас Арморед Инк., самой крупной в штате транспортной фирмы по перевозке ценностей. Пять лет провел он, трясясь внутри крепостей на колесах, пересекавших вдоль и поперек бескрайние просторы Канзаса, собирая мешки с наличкой в крошечных банках, разбросанных посреди ничего. Три попытки вооруженного нападения. Ни в одной из них ни одному из нападавших не удалось уйти на собственных ногах.

Полицейские Канзаса шутили, что Дэвид Слоэн привлекает перекрестную стрельбу, как кровь в море притягивает акул. А коллеги из Канзас Арморед пришли к выводу, что у него не все в порядке с головой.

Он жаждал умереть.

Об этом знал еще один призрак. Может быть, поэтому он и нашел Слоэна. Дэвид встретил его в тот день, когда уволился из компании. Они не виделись со времени их совместной фотографии, снятой на авиабазе Рамуштайн в Германии. И не разу не созванивались. Слишком тяжелые воспоминания стояли за всем этим.

Дэвид Карл Слоэн знал немного о жизни Франклина Консента Ардженто, итало-американца в третьем поколении. Он происходил из уважаемой в Бруклине семьи. Аномальный факт: обычно те, кто происходил из уважаемых семейств, находили возможности не подвергать себя риску закончить жизнь с вышибленными мозгами в кровавых военных конфликтах.

Ардженто не сильно изменился с того проклятого дня в Главно. Лишь добавилось седины. Однако сейчас он носил массивный золотой «роллекс», 5000 долларов, двубортный костюм от «армани», 3000 долларов, мокасины ручной работы, 800 долларов. И опирался не на безликую аллюминевую трубку-трость, которой его снабдила американская армия, а на произведение искусств из эбенового дерева, увенчанное серебряным набалдашником в виде головы орла, также явно ручной работы.

Они провели всю ночь, опустошая одну за другой бутылки с текилой и плача, словно дети, обнявшись, как братья. На рассвете Фрэнк Ардженто объяснил причину своего приезда. Он хотел бы предложить Слоэну работу. В Сан Антонио, штат Техас. Работу, занимающую немного времени и великолепно оплачиваемую, что-то около пятидесяти тысяч долларов за двенадцать часов, включая оплату полетов в Нью-Йорк и обратно. В первом классе, естественно. А что это за пунктик, напечатанный мелким шрифтом? Единственная ошибка – и ты труп!

Слоэн не совершил ни одной ошибки.

Он сел на диван, откинулся на спинку.

Думать не хотелось. Не хотелось вспоминать годы, последовавшие за этой встречей с Фрэнком Ардженто.

Капитан Уиллард, герой фильма «Новый апокалипсис», жаждал обрести собственную миссию в этой жизни. За все его грехи ему ее определили: найти и убить демона в истоках безымянной реки в глубине камбоджийских джунглей.

Дэвид Карл Слоэн также жаждал обрести свою миссию. И ему тоже, за его грехи, она была дана. Сначала одна. Затем другая, А потом и третья.

Он прислушался к шуму прибоя, к завыванию северного ветра, перезвону своих висюлек. Увлечение их изготовлением несколько помогало. Но не являлось выходом. И не изменяло неотвратимого заключительного результата.

Платить за искупление.

4.

Дождь прекратился внезапно. Северный ветер продолжал гулять по лабиринтам улиц. Намокшие листья сбились в кучи вдоль тротуаров и у стволов голых деревьев.

Лидия Доминичи, тяжело дыша, остановилась под аркой. Вой противоугонного устройства «порше» продолжал дырявить ночь, взывая о помощи. То, что Ремо законченный хулиган, она знала всегда. Но сейчас он превратился в идиота, опасного для самого себя и всех, кто имел к нему отношение. Включая ее.

Лидия убрала со лба намокшие волосы. Некоторое количество риска щекотало нервы, служило преодолению зеленой тоски, заполнившей ее жизнь на последнем году учебы в классическом лицее. Ремо знал кучу народа, имел кучу денег и тратил их, не раздумывая. Но в Милане ему дышалось все тяжелее. Улицы были полны полицейскими, готовыми нажать на курок в любую минуту. В этой ситуации прогулки в поисках острых ощущений с таким идиотом, как Ремо Дзенони, были равносильны игре в теннис гранатой вместо мяча.

Три автомобиля с надписью «карабинеры» с воем влетели на проспект Семпионе. Лидия видела, как они свернули в тот же самый переулок, где продолжало вопить противоугонное устройство, и где остался «порше» Ремо с распахнутыми дверцами и зажженными фарами.

Когда Лидия убегала от машины, ей показалось, что она слышала и другие звуки, похожие на взрывы петард в конце года. Но сейчас ноябрь, и вроде бы, нет поводов для праздников с искусственным салютом.

Свободное такси выехало из-за угла. Невероятно: в Милане, когда идет дождь, все такси словно тают. Лидия подбежала к краю тротуара и замахала руками. Такси затормозило и, чуть проехав, остановилось. Она хорошо знала, что таксист остановился лишь потому, что увидел молодую и смазливую девчонку.

Лидия упала на заднее сидение и назвала адрес. Вой сирен еще одного автомобиля вновь разорвал тишину. Лидия обернулась и проследила за ним в заднее стекло. Таксист тоже проводил его глазами в зеркале заднего обзора. «Скорая помощь». За ней промчались еще две полицейские машины. Кортеж с завыванием свернул в тот же проклятый переулок, где все началось.

Таксист, наконец, завел мотор и поехал через перекресток. Лидия и водитель повернули головы, пытаясь рассмотреть, что же там случилось. Автомобили полиции, карабинеров, скорой помощи. Мириады мигающих красных и синих огней метались по стенам и окнам домов, по стволам деревьев, придавая сцене нечто сюрреальное.

Лидия откинулась на спинку сидения. Чуть раньше того дня, когда ее родители расстались окончательно, ее отцу удалось уговорить ее поехать с ним на охоту. И даже заставил ее несколько раз выстрелить из ружья. Звуки выстрелов вертикалки 12-го калибра всплыли в ушах. Внезапно Лидия почувствовала, как ее бросило в жар. Звуки, которые она расслышала сквозь вой сирен, не были хлопками петард. Даже если и вообразить себе такое.

Это был лай множества стволов, которые стреляли все сразу.

Андреа Каларно, сжимая «беретту» в руке, с группой полицейских за спиной, не сдвинулся ни на шаг, когда санитары проносили мимо носилки с лежащим на них Кармине Апра, матерившемся все время, пока его тащили с восьмого этажа.

Перестрелка с бандитами Апра длилась не так уж долго. Чуть больше времени понадобилось, что бы превратить поле боя в огромный карнавал. Казалось, все штурмовые силы города слетелись сюда, на эту второстепенную улочку в районе Семпионе. Десятки окон в окружающих домах были распахнуты, люди, высунувшись из окон, шумно комментировали случившееся. Другие зеваки, в пижамах и ночных рубашках собирались в кучки у заграждения.

Это было только начало. Каларно знал это. С минуты на минуту здесь появятся стервятники из пишущей и снимающей братии. Имя им орда, мчащаяся насладиться спектаклем из крови и кишок и набить брюхо впечатлениями. И самое главное, чего хотел избежать в этой ситуации любой ценой Каларно – они не должны были узнать об Апра.

– Шевелитесь! – прикрикнул он на санитаров. – Чтобы через минуту вашего духа здесь не было.

– Послушайте, начальник, мы и так спешим. – Ответил один из них, рябой, с сильным неаполитанским акцентом. – Видите, какой бардак под ногами? Идем, как можем.

Каларно ели сдержался, чтобы не спустить их с лестницы вместе с носилками. Процессия подошла к санитарному фургону, стоящему у заграждения, и санитары стали вдвигать носилки внутрь.

Апра лежал с лицом белее гипса. Его правое плечо было стянуто временной повязкой. Красное пятно расплывалось в том месте, куда попала пуля.

– Сволочь полицейская! – Он повернул голову в сторону Каларно. – Но я еще не умер!

– Это еще можно поправить, – ответил тот, и повернулся к цепочке полицейских в гражданской одежде. – Де Сантис, Палмьери, Макки! С ним, в машину!

Полицейские, не убирая оружия, полезли в фургон «скорой».

– Начальник, это невозможно. Все не поместятся, – запротестовал рябой.

– Нет проблем. Пойдешь пешком.

– Не-е, так не пойдет, начальник… Правда нету местов.

– Гранди, Скьяра! – Каларно опять повернулся к своим ребятам. – Я хочу, чтобы каждый из вас не спускал глаз с этого мерзавца двадцать четыре часа из двадцати четырех. Я хочу, чтобы вы не отходили от него, в какую бы дыру его ни повели. В операционную, в душ, в сортир, в камеру. Повсюду. Вы меня поняли?

Полицейские утвердительно кивнули.

– Он не должен ни с кем говорить. Не должен звонить по телефону. Не должен смотреть телевизор. Не должен слушать радио. Не должен, черт его дери, делать что-либо. Должен только видеть перед собой ваши свирепые физиономии. – На Каларно опять накатила волна гнева. – Если кто-нибудь, кто бы то ни был, создаст вам проблемы, скажете ему, что подчиняетесь только мне. Если этот сукин сын Апра выкинет какой-нибудь фортель, пристрелите его. Вопросы?

Вопросов не было. Четверка полицейских двинулась с места.

– И последнее, – остановил их Каларно. – Я не хочу, чтобы там пахнуло хоть одним журналистом. Все. Идите.

Полицейские забрались в машину, дверца захлопнулась, и «скорая», врубив сирену, помчалась по забитой машинами улице.

– Разрешите! Позвольте пройти! Пресса! Дайте пройти, пресса!

– Я вам повторяю, нельзя! Уходите!

Каларно обернулся, пряча пистолет в кобуру. Мужчина лет тридцати, в вельветовых брюках, клетчатой рубахе и дорогом плаще, продрался сквозь толпу зевак, и сейчас пытался пролезть между двумя полицейскими у заграждения.

– Сейчас же уходите, если не хотите, чтобы мы надели на вас наручники! – пытался сдержать его один из них.

– Ладно, Массаро, пропусти его. – Каларно подошел к ним. – Я сам им займусь.

Полицейские расступились, давая дорогу журналисту. Тот протянул Каларно руку:

– Андреа, хорошо, что это ты…

Каларно проигнорировал протянутую руку.

– Что ты тут делаешь, Белотти?

Сандро Белотти поправил прическу, сделав вид, что не замечает враждебности в голосе комиссара. Выпускник Падуанского университета, с партбилетом правильной партии в кармане и богатой женой, Белотти являлся ключевым журналистом еженедельника «Здесь, Сейчас» с тиражом около двух миллионов.

Всякий раз, когда Каларно встречал его, у него начинало крутить живот, и это был тот самый случай, когда он был согласен с Апра: Сандро Белотти был законченным мерзавцем, самым гнусным из себе подобных писак. Малокомпетентным, наглым, напыщенным и капризным. Но которому всегда удавалось оказываться в нужном месте в нужное время.

Как, например, этой ночью.

Каларно даже знал почему: кто-то постоянно сливал этому сукину сыну самую закрытую информацию. Кто-то из лона правоохранительной системы.

– Не хочешь, чтобы кто-нибудь совал свой нос в твои дела? – Белотти выдал свою фирменную наглую улыбку и огляделся. – Серьезное дело? Да?

– Здесь ничего не произошло, Белотти. Ложный вызов. Так что возвращайся домой.

Белотти кивнул на «скорую», удаляющуюся по улице, и на два полицейских фургона, полных вооруженных до зубов людей.

– Постараемся быть точными, Андреа, – Акула пера заговорил доверительным тоном. – Эти ребята из спецназа – ложный вызов? И потом, ты же знаешь, что мне ты можешь доверять.

– Я скорее доверюсь адвокату моей бывшей жены.

– Это Апра, не так ли? Ты его поймал, да?

– Предлагаю тебе уговор, Белотти.

– Надеюсь, железный.

– Говенный! – Выражение лица Каларно было непроницаемым. – Я тебе говорю, что здесь произошло. А ты мне расскажешь, кто сообщает тебе все эти фантастические сказочки, которые ты печатаешь. Кто эта Глубокая Глотка. Согласен?

Грязное прозвище было взято из фильма «Все люди президента», знаменитого американского фильма, посвященного делу Уотергейт. Так звали некоего сукина сына, внедренного в группу, расследующую дело, и снабжающего журналистов секретной информацией, составляющей тайну следствия.

– Опять двадцать пять! Всякий раз ты меня шпыняешь этой хреновиной с кротом. Ты меня уже достал своей Глубокой Глоткой. – Белотти хмыкнул. – Андреа, нет никакого крота в вашем ведомстве. Есть слухи. И выяснить, что там, за ними – правда или нет – моя работа. – Белотти опять огляделся. – Ну, ладно, Андреа. Я уже знаю, что это был Апра…

– И где ты его увидел? В стеклянном шаре?

– Мне нужно только подтверждение. Я не упомяну твоего имени, можешь не опасаться.

– Нет.

– Нет, в каком смысле?

– Какой смысл этого слова тебе не понятен?

– Послушай, Каларно. Я не люблю, чтобы меня мешали с дерьмом, и если ты…

– Белотти, да оно из тебя так и прет каждый раз, когда ты садишься за пишущую машинку.

– Ты отстал от жизни, Андреа, – засмеялся Беллоттти. – Сегодня мы работаем на компьютерах.

– Чудесно! Кибернетическое говно. Хочешь узнать, что здесь произошло сегодня ночью? Заставь рассказать тебе об этом твоего дружка, Глубокую Глотку. Массаро!

Один из полицейских, не дававших журналисту пройти за ограждение, повернулся к Каларно.

– Слушаю, комиссар!

– Великий журналист Белотти нас покидает.

Массаро взял Белотти за руку и повел к проходу между барьерами.

– Будь здоров, Сандрино. На этом вклад полицейских сил в национальную дезинформацию заканчивается.

– Ты совершаешь большую ошибку, Каларно! – крикнул Белотти. – Очень большую ошибку!

– Привет Глубокой Глотке! – помахал ему рукой Каларно.

Сержант Клаудио Джунти, Группа Бета, 4-й Дивизион, молча сидел в темноте. Мельтешение вооруженных людей у дома, мелькание разноцветных огней и вой сирен делало все кругом похожим на луна-парк, управляемым психом.

Каларно остановился рядом с автобусом, развернувшимся поперек улицы. Увидел сидящего Джунти, затем четыре темные фигуры парней из его группы. Они стояли молча вокруг черного мешка, лежащего на асфальте. Шестой коммандос, которого больше не существовало.

Чтобы достать его, «бета 3» и «бета 5» должны были подняться на крышу и подтянуть его тело, висящее на веревке. Они же положили его в черный мешок, который опустили с помощью старой лебедки, ржавевшей во внутреннем дворике. Никто им не помогал. Никто бы и не смог помочь, даже если б захотел.

Каларно тяжело вздохнул. В отчете об операции по захвату Апра об этих парнях, об этой сущности по имени Группа Бета, не появится ни слова. А значит, весь отчет будет ни чем иным, как кучей вранья.

– Я сожалею о том, что с ним случилось, Клаудио, – сказал Каларно тихим голосом. —Поверь мне…

– Я тебе верю.

– Если я могу что-нибудь сделать… Хочешь, я сообщу его семье?..

Джунти покачал головой.

– Нет, это мое дело.

– Как его звали?

– Я не могу сказать тебе это.

Каларно поднял глаза к ночному небу.

– Знай, без тебя, без твоих ребят, мы бы точно не сделали этого.

– Кто может сказать это точно. – Джунти вздохнул. – Ты что-нибудь узнал об этой долбанной противоугонке?

– Какая-то шпана разбила окно «порше» и сперла радиоприемник. Мы нашли еще один «порше». Угнанный вчера вечером с улицы Гальере. Мы доберемся до сути дела, но думаю, что речь идет о двухкопеечной шпане. К Апра отношения не имеющей.

– Жизнь человека против автомобильного приемника, – Джунти покачал головой.

– Клаудио…

– Слушаю тебя.

– Сколько ему было?

– Двадцать семь. – Джунти горько улыбнулся. – Убийство быстро старит. Тебе-то это хорошо известно.

Каларно кивнул.

– Что у тебя против Апра?

– Процентов на девяносто девять я уверен, что в руках у нас оружие, из которого застрелили Варци. Если баллистики подтвердят, на этот раз усажу его на пожизненное.

– Ты в это веришь, Андреа? Я хочу сказат, ты действительно в этом уверен?

– Какой ответ ты хотел бы услышать?

– Правдивый.

– Всякое может случиться, Клаудио. Не знаю, что, не знаю, как. В чем я уверен, это в том, что Карло Варци и четверо его ребят и твой парень погибли не напрасно.

– Ты когда-нибудь читал историю Второй мировой войны, Андреа?

– Я знаю, что она закончилась.

– На Тихоокеанском фронте был американский генерал…

– Нимитц?

– МакАртур. Самый настоящий вояка-маньяк. Но когда он подписывал акт капитуляции Японии, сказал одну фразу. – Джунти стащил с головы черный берет. – Он сказал: война слишком отвратительная штука, которую невозможно контролировать, ее можно только упразднить. – Он внимательно посмотрел на Каларно. – Типы, вроде Кармине Апра, как война: не существует способа их контролировать. Единственное решение: их… упразднить.

– Клаудио, если бы ты не остановил меня, Кармине Апра был бы упразднен. Раз и навсегда.

– Ты прав, но была одна закавыка.

– Какая?

– Слишком много свидетелей.

Каларно замолчал.

– Ты отважный мужик, комиссар. – Джунти протянул ему руку. – Если я тебе понадоблюсь в будущем, знаешь, как меня найти.

Каларно пожал ему руку.

– Я буду помнить об этом.

Джунти и его команда подняли черный мешок и пошли по тротуару, усыпанному мертвыми листьями.

5.

Северный ветер дул предвестником скорого урагана, не прекращаясь, бросая песок на шоссе, бегущее вдоль моря. Дюны походили на костяшки кулака некоего подземного существа. И вот разразился дождь. Один из тех дождей Новой Англии, которые, казалось, будут длиться до скончания веков. Песок сразу же превратился в жидкую кашу, а затем потек в никуда. В воде, оставшейся в неровностях асфальта, отражались тяжелые облака, несущиеся от горизонта.

«Харлей-дэвидсон» на скорости шестьдесят миль в час влетел в одну из самых больших луж, подняв веер грязной воды. Слоэн не затормозил. Встречный воздух бросил воду на стекло мотоциклетного шлема. Слоэн провел взглядом вдоль прибрежного шоссе. Далекие дома и улочки вдоль шоссе казались покинутыми. Кисея из дождя висела вдоль демаркационной линии между морем и небом.

Взгляд проследовал вдоль шоссе, по площадке закрытой заправки, по автобусной остановке.

Никакого черного «бмв-320».

Еще нет.

– Они прекрасны, Дэвид. Они невероятные…

Сьюзен Хендрикс провела тонкими пальцами по трубочкам одного из двух колокольчиков, которые Слоэн только что прикрепил к подставке в витрине ее антикварной лавки. По ту сторону стекла прохожие в дождевиках спешили по делам вдоль Стейт-стрит, главной улице Провинцтауна.

Магазинчик Сьюзен, симпатичной женщины лет тридцати, представлял собой музей оригинальных аутентичных вещей в стиле арт-деко 40-50-х годов. Самые видные дизайнеры интерьеров из Бостона и Нью-Йорка были ее постоянными покупателями.

Сьюзен слегка потрясла стойку с висящими колокольчиками и вслушалась в их перезвон.

– Изумительная тональность! – Она улыбнулась. – Из чего они сделаны, из железа?

– Никелевый сплав. Я заказывал эти трубки в Нью-Бедфорде.

– И сколько ты за них хочешь?

– Двести шестьдесят пять за тот, что звучит выше, и двести пятьдесят за другой.

– Не слабо!

Слоэн кивнул на пустой кронштейн у стены.

– А куда делись те три, что я привез тебе на прошлой неделе?

– Отгадай. – Сьюзен повернулась к кассовому аппарату. – Кстати,..

Слоэн смотрел мимо нее сквозь витрину на автомобиль, который расплескивая воду из луж, въезжал на парковку у пивнушки О’Мейли на противоположной стороне Стейт-стрит.

Денежный ящик кассы, звякнув, открылся. Слоэн не обернулся.

– … кажется у тебя появился поклонник. – Сьюзен начала отсчитывать деньги. – Этот тип заявился сюда пару дней назад и спросил, не Дэвид ли Слоэн сделал эти колокольчики, а когда я ему сказала, что да, он купил их все, заплатив наличными…

Дверца автомобиля открылась, из него вышел мужчина в дорогом плаще. На какое-то мгновение его взгляд встретился со взглядом Слоэна. Затем мужчина вошел в бар.

– … О’кей, вот твоя часть добычи. – Сьюзен подняла глаза. – Здесь четыреста тридцать семь долларов… Дэвид?…

В магазине никого не было. Дэвид Слоэн исчез. Ни шороха, ни звука, не звякнул даже колокольчик над входной дверью. Сьюзен посмотрела на улицу. «Харлей» стоял там, где его оставил Дэвид. Рядом с ним стояла черная машина, которой прежде не было. «БМВ-320».

Слоэн остановился в полумраке бара. Пробежался глазами по деревянной стойке вдоль широкого окна.

Бар был пуст. Слабый дневной свет освещал батареи бутылок, отражавшиеся в зеркале барной стойки. Чарли О’Мейли, владелец пивнушки, гигант-ирландец, лысый, как биллиардный шар, протирал пивные кружки.

Ни Слоэн, ни О’Мейли не произнесли ни слова. Ирландец поставил на стойку рюмку, налил в него до краев джину и подвинул к Дэвиду. Глазами показал на занавеску в глубине зала.

Лицо человека, сидевшего за столиком, не изменилось, когда Слоэн уселся напротив с рюмкой в руке.

– Твои колокольчики превосходны, Дэвид.

Мужчине было лет тридцать. Темные волосы, покатый лоб, орлиный нос. Одет спортивно: вельветовые брюки, свитер под горло, плащ.

Подобные пантомимы, не раз виденные Слоэном, навевали тоску. Этот человек, кем бы он ни был, явился из того мира, который он покинул. Компьютиризированным индивидуумом с сердцем рептилии.

– Меня зовут Халлер. Майкл Халлер.

Голос был хриплым, с сильным акцентом жителя Бронкса. Слоэн отпил джин, не ответив.

– Нелегко было найти тебя, Дэвид.

– Однако вы всегда находите всех, кто вам нужен.

– Все в порядке. – Халлер показал ему открытые ладони мирным жестом. – Можешь мне доверять.

– На дне нью-йоркской бухты полно доверчивых людей. – Слоэн откинулся на спинку стула. – В качестве подводного доказательства доверия между людьми.

– Нет необходимости доводить дела до крайностей, Дэвид. Это не относится к таким людям, как мы.

– И кто эти люди, такие, как мы?

– Винтики одной и той же машины.

– Ты тоже делаешь трубчатые колокольчики?

– Я работаю на Самуэля Рутберга.

– Тогда ты должен быть очень быстрым, Майкл. – Слоэн усмехнулся. – Очень-очень быстрым. И очень эффективным. С первой попытки. Поскольку она у тебя единственная.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– Неужели? Продемонстрируй мне свою проницательность.

– Постараюсь быть логичным. – Халлер вздохнул. – Если бы я явился сюда, чтобы убить тебя, ты серьезно думаешь, что я рисковал бы так открыто и глупо?

– В Чайнатауне был один малый. – Слоэн отпил еще глоток. – Его звали Белл. Арнольд Белл. Он был механиком-исполнителем триады Змея.

– Я слышал это имя, – кивнул Халлер.

– У Арнольда Белла была оригинальная манера: прежде чем застрелить кого – нибудь, он являлся к нему домой с букетом цветов. Хорошо одетый и вежливый, похожий на страхового агента. Передавал цветы и говорил: в течение двадцать четырех часов я тебя убью. Статистически жертвы редко реагировали не так, как он предвидел. Но и к этому он тоже был готов. Он был хорошим психологом.

– Зачем ты мне рассказываешь все это?

– Потому что, может быть, и у тебя есть своя оригинальная манера, Майки. Ее ключевые слова: дезориентация жертвы. Манера Белла с предварительным домашним предупреждением всегда срабатывала. Подряд в одиннадцати случаях.

– И что случилось в двенадцатом?

– Ты, действительно, не знаешь, что?

– Знаю только, что Арнольд исчез.

– Он не просто исчез. Департамент полиции Нью-Йорка так никогда и не смог с точностью идентифицировать то, что от него осталось. – Слоэн смотрел на собеседника с нескрываемой усмешкой. – В двенадцатый раз, когда Арнольд Белл позвонил у двери, чтобы передать цветы, кто-то разнес его в лоскуты вместе с дверью из гранатомета М-79. – Слоэн одним глотком допил джин. – Есть много способов умереть, Майкл. Но никто в системе или вне системы не может знать их все.

Халлер отвернулся к окну, разглядывая Стейт-стрит сквозь омываемое дождем стекло. Только один человек мог знать все частности об Арнольде Белле, о его методе, о том, как Арнольд Белл прибыл к своей последней станции. Человек, который нажал на курок М-79. Чуть раньше Слоэн произнес слово «механик». В системе существовало несколько определений профессии, что была у Белла. И у Слоэна. Но механик было самым точным.

Механики были антителами системы.

Механики были теми, чья профессия устранять.

– Сэм предупреждал меня, что с тобой будет нелегко, – сказал Халлер.

– Тебе надо было слушать его.

– Я так и сделал. И очень внимательно, Дэвид. Война с Фрэнком Ардженто закончилась. Эта эпоха завершилась давным-давно.

Слоэн покачал головой.

– Война не кончается никогда, Майкл. Она – часть нас, часть системы. Солдаты погибают, но война продолжается. Верить, что она может закончиться – иллюзия. Опасная, смертельная иллюзия.

– Согласен. Тогда позволь объяснить тебе иначе, почему Самуэль Рутберг послал меня найти тебя.

– Ты должен быть очень убедительным.

– Тебе судить.

Халлер положил перед Слоэном толстый коричневый конверт. Не сводя глаз с Халлера, тот открыл конверт, сунул в него пальцы правой руки, нащупал пачки банкнот.

– Достаточно убедительно? – Халлер слащаво улыбнулся.

Слоэн достал две пачки стодолларовых банкнот, толщиной с телефонную книгу среднего американского города.

– Сто двадцать пять тысяч, – сказал Халлер. – По обычной схеме: остальные сто двадцать пять тысяч по завершению работы. То есть четверть миллиона баксов.

Слоэн скрестил руки на груди.

– Я умею считать.

– Вдвое больше твоего обычного гонорара, Дэвид. – Халлер вернул деньги в пакет. – Итак, Дэвид, веришь ты нам или нет, но Самуэль Рутберг хочет, чтобы ты работал на него.

Океан клокотал. Пятиметровые волны всей тяжестью обрушивались на пляж мыса Код и отступали, закручиваясь голубыми бурунами. Северный ветер гнал огромные тяжелые тучи.

Они вошли в заброшенный дом, где состоялась их визуальная утренняя встреча. Дом, чей штакетник и флюгер разнес автомат Слоэна.

Слоэн надвинул на лоб козырек бейсболки с надписью «нью-йоркские янки». Еще несколько лет назад, если кто-нибудь появился бы перед ним и назвался порученцем Сэма Рутберга, он свернул бы ему шею в один момент. Но сейчас, когда, как заявил Халлер, война между двумя кланами закончилась…

Фрэнк Ардженто, Дон Фрэнк Ардженто, босс боссов. Человек, сидящий на троне, который долгое время принадлежал легендарному Вито Дженовезе. Человек, переведший организованную преступность в третье тысячелетие. Но для этого нужно было закончить войну, длившуюся почти целый век. Самая сильная семья нью-йоркской еврейской мафии Рутбергов против самой сильной семьи итальянской мафии Ардженто. Последняя их битва длилась шестнадцать месяцев. Никто точно не мог сказать, сколько народу полегло с той и другой стороны. Говорилось о пятидесяти убитых, но по другим слухам, их было около двухсот. Манхеттен, Бруклин, Куинс были превращены в поле боя с применением тяжелого оружия. Кевин Джордан, шеф полиции, был уволен. Мэр Аб Абе Стейман заработал инфаркт.

И он, Дэвид Слоэн был в этом по уши.

Ардженто доверял только ему, и никому больше, кроме себя. В течение всех этих шестнадцати месяцев на Фрэнка покушались пять раз. И всякий раз он и Слоэн выходили живыми, оставляя за собой набитые свинцом трупы и потоки крови. И вдруг, в одночасье, по мановению, Бог знает, какой чудесной палочки, Одноглазому Джеку Куинтано, советнику Ардженто и Ричарду Хоровицу, правой руке Рутберга, удалось встретиться для переговоров в холе отеля «Плаза».

Никто не знает точно, о чем говорили Ардженто и Рутберг в течение девяти часов, закрывшись в апартаментах-люкс «Плазы», с двумя рядами парней, стоящих у двери друг против друга с оружием в руках. Никто не знает, каким образом денежные потоки от строительства, наркотрафика, проституции, порнографии, азартных игр, этих главных источников денег организованной преступности, были поделены, но в конце встречи оба крестных отца вышли из апартаментов и пожали друг другу руки перед лицом всех, так что стало ясно, что междоусобица закончена.

Именно в этот момент Слоэн и принял решение уйти. Однако систему никогда нельзя покинуть на самом деле. Он уехал отшельничать на мыс Код. Нашел ветер и трубчатые колокольчики. В какой-то момент, лишенный смысла, он действительно убедил себя, что система осталась в прошлом, исчезла из его жизни раз и навсегда. Ошибка. Все, что было, ошибка. Никуда она не исчезла. И никуда не сгинет. И сейчас снова призвала его. Его, Дэвида Слоэна, механика.

– Поговорим о цели. – Халлер вытащил из кармана плаща сложенный вдвое журнал и протянул его Слоэну. Тот развернул. Это был журнал на итальянском языке.

– Как он называется?

– «Здесь, Сейчас». Что-то вроде нашего «Таймс». Только чуть больше сисек и задниц. – Халлер ткнул пальцем в фотографию человека на обложке. – Дэвид, представляю тебе человека, стоимостью четверть миллиона долларов на твоем банковском счете: мистер Кармине Апра.

– Где находится стрельбище?

– Милан, Италия. У тебя проблемы с работой на выезде?

– Теоретически нет.

– А практически?

– Практически тоже, если мне понятны все технические вопросы.

– Давай разъясним их.

– Кто этот человек?

– Убийца. Как и ты.

Слоэн внимательно посмотрел на фотографию. Резкие черты лица, низкий лоб, глубоко посаженные глаза. От лица человека веяло первобытной жестокостью, столь очевидной даже на этой двухгрошевой бумажной обложке. Это лицо напомнило ему физиономию Арнольда Белла. Неужели и у него такое выражение лица?

Ты знаешь ответ.

Слоэн поднял глаза на Халлера.

– Почему Самуэль Рутберг хочет, чтобы он умер?

– Апра арестован в Милане семьдесят два часа назад. В прошлом мы использовали его и некоторые его связи.

– Посмотрите-ка! – усмехнулся Слоэн. – Сегодня приличные, обрезанные манхеттенские мальчики играют игры с плохими католическими мальчиками из Италии.

– Скажем так, Сэм имеет кое-какие общие интересы с одной из местных группировок.

– Какие?

– В двести пятьдесят тысяч входит плата за твою скромность, Дэвид.

Слоэн бросил журнал.

– В таком случае ты и Рутберг поищите другого мясника.

Халлер поймал летящий журнал.

– Эй! Тебя что, муха укусила?

– Я не работаю втемную. Тем более, на Самуэля Рутберга.

Халлер искоса посмотрел на него.

– Самуэлю это бы точно не понравилось.

– Не рви мне сердце, Майки.

– Всегда по лезвию ножа, да, Дэвид?

– В любом случае, – Слоэн отвернулся к океану, – или полная информация, или никакой работы. Принимаешь, или оставляешь меня в покое.

Халлер покачал головой, бросил короткий взгляд на фотографию Апра, повернулся к Слоэну.

– О’кей.

– Я слушаю.

– Как я тебе уже сказал, Апра служил мостом между Сэмом и одной из девяноста семей итальянской ветви системы.

– Сицилийской?

– Сицилия была началом. Сегодня она работает по всей Италии. Милан тоже их зона. И экспансия продолжается. Сейчас они начали устанавливать контакты по четырехугольнику Восточной Европы: экс-Югославия, Албания, Черногория, Косово… Она хочет все.

– Кто это она?

– Деллакроче.

– Мы говорим о Франческо Деллакроче?

Халлер утвердительно кивнул. Слоэн вытащил из кармана авиационной куртки, которая была на нем, перчатки и стал их надевать. Он видел Дона Франческо Деллакроче всего один раз во время неформальной встречи между ним и Фрэнком Ардженто. Если существовало материально воплощение власти старой классической мафии, оно заключалось в Доне Франческо Деллакроче. Довольно высокий старик, плотного сложения, одетый в костюм старинного покроя, окруженный плечистыми телохранителями, способными создать кучу проблем целому взводу зеленых беретов. Семья Деллакроче контролировала рынки наркотиков, оружия, проституции, подпольной эмиграции от Средиземноморья до самого Афганистана. С ежегодной прибылью порядка десяти миллиардов долларов.

Миллиардов. От одной мысли об этом можно свихнуться.

Для Ардженто с деловой точки зрения эта встреча была безрезультатной. Но это не меняло реальности, а она состояла в том, что именно Деллакроче остался стержневой силой всей системы. И сейчас, согласно версии Халлера, Самуэль Рутберг стремился заполнить нишу, которую Ардженто не хотел или не смог заполнить.

– Для Фрэнка Ардженто, – сказал Слоэн, – такой шаг со стороны Самуэля Рутберга может означать объявление новой войны.

– Фрэнк Ардженто абсолютно в курсе этой ситуации, Дэвид. Он попытался найти общий язык с Деллакроче. Не получилось. Кроме того, дела между нами и Деллакроче продвинулись не так далеко, как ты можешь представить. Они могли бы стать такими, если бы один из итальянских судей не сунул в них свой нос. – Халлер поскреб подбородок. – Тип, возомнивший себя богом, родиной и законом, по имени Карло Варци.

– А вы что, и впрямь, не ожидали, что операция по слиянию еврейской мафии с итальянской и славянской может пройти незамеченной?

– Нет, мы знали, что это будет невозможно. Но дело в том, что этот Варци копнул слишком глубоко, опасно глубоко. Он начал устанавливать каналы, индивидуализировать связи. Еще немного, и он установил бы весь механизм взаимодействия между Рутбергом и Деллакроче. Вот тогда-то на сцену вышел Апра.

– Чтобы убрать Карло Варци.

– Точно.

– Но потом что-то пошло наперекосяк. Что случилось?

– Кое-кто еще влез в это дело.

– Кто?

– Одна полицейская ищейка. Начальник Отдела убийств миланского управления полиции. Настоящий мастифф. По фамилии Каларно. Андреа Каларно.

– Сицилиец?

– Хуже, калабриец. Дон Франческо Деллакроче пытался уладить с ним дела. И все четыре раза его люди заканчивали на полке холодильника в морге. – Халлер сжал кулак. – Этот Каларно схватил Арпа. Я его ненавижу, сукина сына!

Слоэн засмеялся.

– Хреново, что не все носят на себе бирку с ценой, а, Майкл?

– Будешь читать мне лекцию об этике?

– Даже не подумаю. Такие, как мы, выбросили этику на помойку давным-давно.

– Верно, – улыбнулся Халлер. – Но, по крайней мере, мы сделали это после того, как продали ее тому, кто выступил с лучшим предложением, тебе не кажется, Дэвид?

– Проблема точки зрения.

– То есть?

– Люди, как этот полицейский Каларно из убывающей породы, но пока еще существующей. Они – последняя защита от таких типов, как ты и я. У них еще есть, за что сражаться. У них нет цены и они не хотят ее иметь. Они чистые воители.

– О, избавь меня от балаганной метафизики. Мне даже показалось, что ты уважаешь этих сволочей.

Майкл Халлер не успел среагировать, как оказался пригвожденным спиной к сырой стене.

– Ты что о себе возомнил, мешок дерьма?

– Слоэн!

– Что ты знаешь о смерти? Что ты знаешь о том, что происходит в душе человека, убивающего другого человека, дерьмо!

– Убери руки!

– Люди, как Каларно, зарабатывают уважение собственной кровью, глядя в глаза смерти. Они не приказчики в лавке, как ты. И не убийцы, как я. Они герои, понял? Герои. Заруби это себе на носу, головка от члена!

Слоэн швырнул его на мокрый песок. Халлер спокойно сел, вытянув ноги.

– Браво, Дэвид! Очень хорошо. Профессиональный убийца, верящий в то, что у него есть совесть.

Слоэн не ответил.

– Кто знает, – продолжил Халлер, поднимаясь на ноги, – может, в следующий раз я пошлю тебя убрать именно его, героя Каларно.

– Следующего раза не будет. – Слоэн повернулся и посмотрел на него. – Заканчивай свой сценарий и проваливай. Звук твоего голоса начинает действовать мне на нервы.

Халлер вздохнул с видом учителя начальных классов перед неразумным школяром.

– В настоящий момент операция Рутберг-Деллакроче заморожена. Апра стал настоящим дамокловым мечем. Во время его захвата Каларно продырявил ему плечо. Ничего серьезного, но достаточно, чтобы уложить его в койку и дать время на раздумье.

– С ним уже начали договариваться?

– Мы этого не знаем. И даже не хотим знать. Если Апра заговорит, а я тебе гарантирую, у него есть, что рассказать, гориллы из ФБР и из Бюро по борьбе с организованной преступностью вцепятся в горло и Рутбергу, и Деллакроче, как стая гиен в падаль. – Халлер ткнул пальцем в грудь Слоэна. – И ты знаешь, что они будут копать все глубже и глубже, не так ли, Дэвид? И кончится тем, что и твой дружок, Фрэнк Ардженто, закрутится вниз головой в этой центрифуге, можешь мне поверить.

Слоэн сделал несколько шагов по скрипящему полу. В словах Халлера была истина, и он это знал. Для ББОП, американского Боро по борьбе с организованной преступностью, самой эффективной и решительной антикриминальной организации в мире, мафия есть мафия. Какая бы ни была: итальянская, еврейская, китайская, албанская или марсианская. Не было никакой разницы. Если ББОП удастся ухватить Рутберга, шаг в сторону Ардженто станет неизбежным.

– Билет на твое имя уже заказан, – прервал его раздумья Халлер. – Аэропорт Кеннеди, «Континенталь», первый класс.

– Когда вылет?

– Завтра ночью. Люди Деллакроче встретят тебя в зале прилета. Они снабдят тебя всем, что тебе понадобится.

Слоэн посмотрел на него долгим взглядом:

– А сейчас вопрос на четверть миллиона долларов?

– Мне не терпится услышать его.

– Почему я, Майкл? Почему я, работавший на вашего конкурента? Почему не поручить это дело одному из свободных молотильщиков Дона Франческо Деллакроче?

– Здесь нужен человек со стороны. Кто-то, кто не может быть увязан ни с Самуэлем Рутбергом, ни с Доном Франческо.

– Человек со стороны, – повторил медленно Слоэн.

– Именно. В настоящем контексте, я бы сказал, это имеет огромный смысл. Человек со стороны, и к тому же, лучший на этом поле.

– Я ушел с него.

– Дэвид, никто никогда не уходит из системы. Ты это знаешь. И я это знаю.

– Всегда кто-то делает что-то в первый раз.

– Но не в этот раз. Может быть, именно это я и пытался тебе объяснить. Впустую, ясно. Я видел, как ты снес эти штакетины из автомата с дистанции четырехсот метров и при сильном ветре.

– Хотел убедиться в разумности потенциальной инвестиции четверти миллиона долларов?

– Не я. Самуэль Рутберг. Мне нет никакой надобности выяснять что-либо. Потому что ты и я знаем истину, не так ли, Дэвид?

– Ты уверен, что ты и я знаем истину, Майкл?

– И даже слишком хорошо. – Халлер кивнул в сторону дюн. – Ты решил похоронить себя в этих песках, забавляться своими тиньтинькающими висюльками. Ты попытался спрятаться за твоим псевдоэкзистенционализмом в последней стадии… А истина в том, что тебе надоела смерть. И ты отказался признаться себе в этом.

Халлер протянул ему руку:

– Что бы эта наша встреча могла означать… – Он засмеялся. – Начало хорошей дружбы.

Слоэн проигнорировал протянутую руку. Улыбка Халлера показалась ему улыбкой продавца подержанных автомобилей, всучивающего сумасшедшему клиенту старую развалюху.

– В системе, мистер Халлер, дружба плавает лицом вниз в луже дерьма. Вместе с этикой и совестью.

– Вам виднее, мистер Слоэн.

Сильный атлантический ветер продувал пустые комнаты заброшенного дома.

– Хорошо, будем придерживаться профессиональной сдержанности. – Халлер поднял воротник плаща. – Я все еще не услышал твоего решения.

Искупление!

Слоэн ответил, глядя на серые тяжелые волны:

– Я сделаю это.

6.

Ветер, сухой и знойный, сблизил горы и равнину.

Под иссушающим солнцем гряда Альп, взявшей город в осаду, казалось на расстоянии вытянутой руки. Ни следа облачка в небе. Небоскребы административного центра смотрелись монолитными часовыми из бетона и стекла, переговаривающимися световой азбукой в ожидании атаки каменных гигантов. Краски были яркими, оттого каждый элемент зданий смотрелся, как на картинах Дали. Этим днем Милан сверкал, словно Лос-Анджелес на фоне гряды Сан Бернандино.

Андреа Каларно был в Лос-Анджелесе всего один раз, несколько лет тому назад, зимой, на конгрессе полицейских сил США и Европы. Безграничный горизонтальный разброс города произвел на него большое впечатление. Но не столько сам город, сколько климат: в середине ноября было девяносто пять градусов по Фаренгейту, что соответствовало тридцати трем градусам по Цельсию. Температуре в разгар лета. Девушки южной Калифорнии, щедро снабженные длинными ногами, бедрами, грудями, глазами и губами манекенщиц нижнего белья, загорали на пляжах Лонг Бич, Санта Моники и Малибу. Фривеи и постоянно закупориваемая сеть городских автострад были заполнены автомобилями с откинутым верхом. Люди на улицах в майках с короткими рукавами, в шортах и легких брюках. Там дул такой же странный ветер, сухой и знойный. Санта Ана, как его называли. Он спускался к Тихому океану из пустыни Мохаве, сводя на нет относительную влажность. Ветер забрасывал желтым песком любые поверхности, загоняя его в самые немыслимые щели. В Городе Ангелов говорили, что Санта Ана – ветер безумия, черный ветер.

Каларно научился сосуществовать с безумием. Речь, разумеется, шла не о мирном сосуществовании, а о единственном выборе, который имелся. Кроме того, здесь был не Лос-Анджелес, а Милан. И разрушающий ветер, который завывал на улицах города и по всему северо-западу Падуанской долины, был не Санта Ана.

Андреа Каларно подъезжал к зданию Дворца Правосудия, ужасного мастодонта из белого мрамора, в пятнах копоти от автомобильных выхлопов, казавшегося кафканианской материализацией беспредельного абсурда юридической системы.

Каларно понадобилось минут двадцать, чтобы найти место для парковки около этого замка в стиле кич. Все улицы вокруг напоминали автомобильную Калькутту.

Горячий ветер дул без перерыва, бросая сухие листья и обрывки бумаг на ступени огромной лестницы. На Каларно были легкие джинсы, спортивная рубашки и замшевая куртка, слегка оттопыривавшаяся в том месте, где висела кобура с «береттой». Не очень-то подходящий наряд для предстоящей встречи на высоком уровне.

Прежде, чем войти в сумрак холла, Каларно поднял глаза к фронтальному архитраву чудовищного здания. Метрах в сорока над землей, вдоль него тянулась надпись строгими мраморными буквами. Грязь и следы кислотных дождей покрывали каждую, отчего одно слово, хотя и было итальянским, читалось как чужеродное, лишенное здравого смысла:

ПРАВОСУДИЕ.

Кабинет Гуидо Ловати, председателя суда присяжных, находился на четвертом этаже. Почти посредине одного из множества огромных и бесконечных коридоров, рассекавших внутреннее пространство дворца. Огромная комната, мрачная и серая, с очень высоким потолком, полная затхлых запахов. Огромное количество папок с делами, пылившихся здесь с давних пор, занимало все полки вдоль всех стен.

Каларно закрыл за собой входную дверь и остановился в бледном свете, льющемся сквозь матовые стекла окон.

– Рад видеть вас, комиссар.

Ловати, чуть больше пятидесяти, поджарый и энергичный, с гривой седых волос, пошел к нему с протянутой рукой. Его репутация была почти безукоризненной, не запятнанной контактами с мафией или террористами. Он прошел все ступени в судебной системе, сквозь подковерные баталии и смену вех с достоинством английского баронета. Юстиция вне политики – было его профессиональное кредо. Классично. Даже чересчур.