Читать онлайн Тонкий ноябрьский лед

Предисловие

Вы когда-нибудь задумывались, почему запоминаются те или иные моменты? Наша память – это удивительный механизм, в котором вращаются сотни и тысячи шестеренок. Личная бескрайняя вселенная. Она способна годами хранить незначительные детали, словно сокровища инков в эквадорских горах. И полностью стирать то, что по всем законам логики является очень важным.

Я, например, не помню свой первый день в школе. Вижу фотографии, слушаю рассказы мамы, держу в руках тот огромный бант, который уже почти двадцать лет хранится в пыльном шкафу, но… не помню. Не помню большинство своих дней рождений. Или то, почему перестала дружить с девочками из танцевальной студии. Да в принципе не помню, чем занималась в этой студии. Зато я хорошо помню клены, которые росли в нашем дворе. Мне, ребенку, они казались огромными и древними как мир. Тогда я могла поклясться, что любому из них больше тысячи лет. Помню первую сумочку, которую мне купили. Каждую куклу, с которой играла в детстве. И момент, когда в нашем доме появился кот.

А еще я помню цвет куртки, в которой была моя сестра в день своей смерти. Желтая. В отвратительную белую крапинку. Длинная и мешковатая, словно банановое мороженое на палочке.

Как же я ненавидела эту уродливую куртку. Нам было по пятнадцать, и я каждый раз краснела от стыда, если кто-то косился на нас или многозначительно улыбался. Однажды, под смех парней из школы, в порыве бессильной злости, я сказала Вике, чтобы она перестала носить эту желтую гадость. Она только улыбнулась. И ответила, что в ней похожа на «маленькое солнышко». Природой, а, может, и самим Богом ей было даровано удивительное достоинство, о котором многие лишь мечтают, – умение полностью игнорировать чужое мнение. И к ней все тянулись. Те же парни, которые посмеивались над нелепой курткой, потом глаз не могли отвести от Вики: ее непринужденность, легкость в движениях и уверенность в себе покоряла сердца.

В день, когда она погибла, было по-настоящему солнечно.

Конец ноября, свежий морозный воздух, пестрые листья, припорошенные снегом. Не помню, кто и когда предложил выехать на природу, но два десятка человек расположились в большой беседке рядом с коттеджным поселком, название которого я так и не захотела узнать. Моя сестренка и ее подружка, оставив рюкзаки, сразу умчались. «Активный отдых – наше все, радость моя, наслаждайся жизнью, пока можешь» – бросила Вика перед тем, как спуститься вниз почти по отвесному склону.

Артем, старший брат нашей одноклассницы Алисы, громко хвастался своим умением водить машину и приглашал всех покататься. Вера Авдеева, тряхнув густыми рыжими волосами, заявила, что если он найдет замок зажигания, то это уже будет чудо. Со всех сторон послышались смешки. Раздосадованный Артем, однако, не растерялся и ответил, что после того, как Вера сядет в машину, замок зажигания ему и не понадобится, потому что автомобиль все равно не сдвинется с места. Ребята засмеялись, а краснеющая Вера потянулась через деревянный стол в попытке ударить шутника, опрокинув при этом термос с кофе. Коричневое пятно расползалось по светлому дереву, и несколько капель упали на голубое пальто до того, как я успела отодвинуться. Но никто не слышал моих возмущений, потому что все хохотали как ненормальные. И тут, сквозь грохот голосов, до нас донесся пронзительный визг.

Это последнее воспоминание о том дне: заходящее солнце, отражающееся в стаканчиках; сладкий, дурманящий воздух в лесу; остатки разноцветных листьев на деревьях, еще не успевшие опасть перед зимой; скрип первого снега под сапогами; хохот наших одноклассников и пятна кофе на моем безупречном пальто. А дальше – пустота. И в памяти вспыхивает только желтое пятно, которое Вика называла курткой.

Наслаждайся жизнью, пока можешь.

Часть 1.      

– Привет, ты не спишь? – мама обожала звонить мне ровно в 9:30 утра. До 9 часов она дотерпеть кое-как могла, но не дольше. Звонила она в тот момент, когда я пыталась сварить кофе, не открывая глаза. Поздно вечером она вернулась с корпоративного мероприятия, о котором рассказывала всю неделю. Интересно, мама хоть иногда спит?

– Нет, я не сплю, – объяснять, что не стоит звонить так рано, я перестала давно. Бесполезно. Если она сочла нужным позвонить, то спрятаться не удастся.

– Замечательно. Ты можешь позвонить Диане, а то с моего телефона она недоступна?

– Мама, если она вне зоны доступа, то какая разница, с чьего телефона звонить? – я никак не могла найти любимую чайную ложку: с царапиной на голубой ручке.

– Так можешь или нет? – с такой интонацией обычно мама интересуется, не хочу ли я с ней куда-нибудь сходить. Это значит, что отказ не принимается. Когда-то я думала, что со временем она изменится.

– Мама, я позвоню Диане, обязательно, – проще согласиться.

– Сегодня?

– Да.

– Днем?

– Мама!

– Прости, ты ведь знаешь, что я места себе не нахожу с тех пор, как она уехала работать в эти Тумбаи, – микроволновка звякнула, сообщая о готовности моего бутерброда.

– Мумбаи, – привычно поправила я.

– Совершенно не важно, как называется этот рассадник антисанитарии, – о, да, мама вообще не меняется. Меня задевало, когда она с такой интонацией говорила о выборе Дианы.

– Это большой и развитый город, в нем отличные условия для жизни, – честно говоря, я была у старшей сестры в гостях только однажды, – Да, к сожалению, там много трущоб и бедных районов, но есть и безопасные места, есть и туристические, например.

– Хватит спорить. Просто позвони ей и скажи, что я волнуюсь.

Мне стало стыдно. Мама беспокоится. Пусть в своей странной манере, но она всегда за нас беспокоится.

– Хорошо, я набираю. Перезвоню позже.

– Спасибо. Скучаю, – это она говорит вместо «я тебя люблю».

Кофе я, отвлекшись на мамин звонок, сварила плохо, и теперь во рту неприятно горчило. Вылила остатки в раковину и вернула кружку на положенное ей место.

Не заправленный диван манил полежать еще часик-другой. С огромным трудом подавив в себе это грешное желание, убрала подушки и одеяло. Некоторые люди, кому доводилось бывать у меня в гостях, спрашивали – а почему подушки две, если спишь ты одна? Не знаю. Класть две подушки для меня так же естественно, как чистить зубы по утрам. Привычка. Хрупкое ощущение уюта.

Отвлеклась на уборку и не заметила того потока сообщений, который появился в общем диалоге университетской группы. Плохой признак. Очень плохой. Обычно, когда начинается суета, можно и не читать, а просто собираться и ехать в университет.

Университет. Мой вымученный университет. Когда поступала, то думала, что окажусь самой старшей в группе, ведь мне было почти двадцать два года, возраст для поступления на первое высшее образование выше среднего, но мне повезло – ровесников оказалось очень много. Некоторым исполнилось двадцать пять. Поначалу меня удивляло, зачем взрослым, давно работающим людям, очное образование в университете. Потом я перестала задавать ненужные вопросы. Кто-то оказался здесь из интереса, кто-то скучал дома за счет невероятно богатых родителей и хотел разнообразия, кто-то надеялся изменить свою жизнь. Меня элементарно заставили.

Все четыре года после того, как я окончила школу, мама просила:

– Поступи. Пожалуйста, поступи.

Потом стала требовать:

– Вот, если не поступишь…

И дальше обычно следовало что-то из списка того, что со мной будет, если я не поступлю. От смертельной маминой обиды до жизни на улице. В итоге оказалось, что проще согласиться, чем продолжать бессмысленное сопротивление.

Поэтому университет в моем случае реально вымученный. Уже третий курс. А посмотреть сообщения все-таки нужно. Первое, что я увидела на экране:

«Она совсем с ума сошла?»

Не очень удачное начало. Углубившись в переписку, я сделала два вывода:

1. Да, она совсем сошла с ума.

2. Нужно срочно ехать в университет.

Любимое развлечение одной преподавательницы: любыми доступными способами доставить нам максимальное количество неудобств. То ли она реально не понимает, что делает, то ли нарочно издевается.

Высотные дома, окружившие наш двор, были выкрашены в светло-розовый цвет, как небо перед рассветом. Десяток домов. Сотни квартир. Тысячи жильцов, волей судьбы живущих рядом, но не знакомых друг с другом. И у каждого – своя история.

***

В университете группу ожидал сюрприз – к последнему экзамену половина из нас не допущена. Наталья Петровна не зачла работу в семестре, не зачла рефераты и доклады, не зачла выступления на конференциях и отсутствие пропусков. Хотя прежде она говорила совершенно иное. Все было настолько плохо, что я сидела в аудитории и подумывала о том, что отчисление проходит довольно быстро и безболезненно. Если прямо сейчас озвучить свои пожелания, то через неделю точно будешь абсолютно свободным человеком.

Слушать Наталья Петровна никого не стала, попрощалась и ушла. Это обидно. Это несправедливо. И, как оказалось, с этим бесполезно бороться.

– И мы это стерпим? – сказала Мила, покидая аудиторию вместе со всеми.

– А что тут можно сделать? – спросил Дима. Вопрос, скорее, риторический. Ведь все знают, что это тупик.

– Как минимум, пожаловаться кому-нибудь, – продолжила Мила.

– Кому? Заведующей кафедрой? Так я тебя расстрою – это с ней ты сейчас разговаривала. Предлагаешь пожаловаться ей на нее же? – Дима не оценил энтузиазма Милы.

– Есть декан. Ректор, в конце концов. Можем пойти и добиться того, чтобы ее наказали за это.

Мила у нас полна необоснованного оптимизма.

Я махнула рукой на экзамен. Оно и к лучшему. Освободилась от сессии на три дня раньше, а пересдать можно и в сентябре.

Я вышла на улицу.

Примерно через три квартала вспомнила, что что-то не сделала. Забыла. Наверное, пора покупать таблетки для улучшения памяти. Проходящая мимо женщина так громко говорила по телефону, что я не могла сосредоточиться на своих мыслях. Телефон. Я не позвонила Диане! Конечно, если она вне зоны доступа, то в этом нет никакого смысла, но ради самоуспокоения позвонить нужно. Торопливо набрала номер. Недоступна. Это меня нисколько не беспокоило, Диана иногда не берет трубку неделями, если она забралась в горы.

Летом по вечерам в Петербурге пахнет морем. Невысокие дома в центральных районах, узкие улочки, стройные ряды маленьких магазинчиков вдоль дорог – все напоминает мне курортные города. Иногда, сидя в кафе на Большом проспекте, я совершенно забывала, что нахожусь в северной столице: запах моря, свежей выпечки и цветов, отблески закатного солнца уносили меня далеко-далеко, к южным берегам. В такие вечера я всегда звонила Диане. И, если она отвечала, то неизменно рассказывала о том, как красиво жить на берегу океана: встречать рассветы в открытом море, качаясь на волнах; ужинать на пляже под шум прибоя; подниматься в горы, чтобы оттуда увидеть красоту тропических лесов. Потом она присылала фотографии, которые лично делала в самых разных уголках Индии. Две главных ее страсти: приключения и фотографии. И я ей завидовала.

Диана прислала сообщение, что с ней все в порядке, и попросила передать маме приветствие на сегодняшнем ужине. Я вспомнила, что у меня нет времени на подготовку к юбилею Александра Петровича. Не было времени ни на что. Поездка в университет «съела» свободные минутки, а спешка никогда не приносила ничего хорошего, но ехать все равно придется.

***

В пафосном ресторане все вокруг было белым. Это резало глаза после того, как я вылезла из темного такси, водитель которого трижды подъехал не к тому дому. Расплатившись и не дослушав извинения, выскочила и побежала к входу. В тот момент я опаздывала на двадцать минут.

На пороге меня перехватила мама и стала поправлять воротник, больно его оттянув:

– Кто тебя собирал?

– Личного стилиста у меня нет, поэтому собиралась сама, – отмахнулась, проходя внутрь, где должна была увидеться еще и с отцом.

– Твой отец здесь, – прочитала мои мысли мама, – Напивается. Собирается позорить себя и нас.

Папа никогда не напивается. Он изредка балует себя бокалом дорогого коньяка, смакуя, но мама до экстаза обожает обвинять его в пьянстве. Они не разговаривают между собой восемь лет, но оклеветать друг друга перед родственниками и друзьями – это традиция.

– Если вы ходите на праздники к общим знакомым, то лучше притворяйтесь чужими, чем пытайтесь спровоцировать конфликт, – осадила я ее, – Где Лиза? Хочу пожаловаться ей на жизнь.

– Ты лучше спроси, где Максим, – намекнула мама, а у меня перехватило дыхание.

– Мама, он здесь? – я в бешеном ритме крутила головой, чтобы высмотреть человека, который всего несколько месяцев назад был моим женихом. Он клялся, что измена не повторится. Мама клялась, что Максим и его родители сегодня на торжестве не появятся. По-моему, с меня достаточно клятв.

– Так будет лучше, – прошелестела мама мне в ухо.

Так будет лучше… Другие люди всегда знают, как тебе будет лучше.

– Почему ты не приходишь ко мне по утрам и не говоришь, какой кусок яичницы надо съесть? И не перечитываешь состав йогурта у меня в холодильнике? Но при этом считаешь, что ты вправе выбирать мне специальность, работу и даже мужчин.

– Вздор, – сказала мама, втянув меня в женский туалет.

– Я ухожу, – и я бы, действительно, со всеми распрощалась, но, толкнув дверь, чуть не попала Лизе по лбу, – Извини!

– Снайпер, – она увернулась, – Я искала тебя, между прочим.

Вспомнила Диану. Почему она не проходит через эти издевательства? Все, на самом деле, банально. Потому что Диана умеет говорить «нет» нашей матери, а я не умею. И, пока я не научусь говорить «нет» и отстаивать собственное мнение, у меня будет нелюбимый университет, нелюбимый жених и нелюбимое будущее.

– Пойдем.

При Лизе мама смолкла, одарив меня презрительным взглядом, что означает – «разговор не окончен». Я вырвалась из ловушки. С Лизой мы завернули в банкетный зал, где разгоралось веселье. Не поднимаясь с места, мне помахал папа, указывая на белый стул рядом с ним, который совершенно свободен.

– Твоя мама снова хочет управлять тобой, как куклой на ниточке? – спросила Лиза, взяв меня за локоть. Другой рукой она потрясла салфетку, будто марионетку на сцене.

Я ответила кратко:

– Она хочет, чтобы я раздвоилась.

Искреннее изумление на лице Лизы немного меня остудило. Я выдала правду. Мама всегда была ближе к Вике. Все то, чего она ожидала от моей сестры, сейчас проецируется на меня.

– Я не особо рада тому клану из семей, который создали наши родители, но я безумно благодарна им за то, что росла рядом с тобой, – Лиза по-прежнему стояла рядом, – И с Кириллом, – она расплылась в улыбке.

Наши родители – университетские друзья. Они из финансового мира. Моя мама, например, бухгалтер, а папа – начальник отдела кредитования корпоративного бизнеса. У Лизы вся семья принадлежит к бравым сотрудникам налоговой службы. Как и у Максима. Порочный круг семейной дружбы, из которого не удрать, потому я лишена привилегии расстаться с молодым человеком и забыть, как он выглядит.

Я встала на цыпочки, чтобы посмотреть, куда сел Максим, и ненароком не оказаться поблизости.

– Сядь к отцу, – Лиза верно оценила мои движения.

– Поздно, – рядом с папой прочно обосновался юбиляр и болтал без умолку.

– Тогда – к маме, – она усмехнулась, – Или к нам с Кириллом. Он веселый. Сама знаешь.

Не то чтобы мы с Кириллом враждовали, но и общий язык не сумели найти. Выбирая между подростковой лекцией о взаимоотношениях полов и несмешным монологом в жанре «Стендап», я согласилась на предложение Лизы, но проворная мама меня перехватила.

Когда все расселись, ведущий прогрохотал:

– Слово имениннику!

Я, как и большинство гостей, удивилась подобному повороту событий, но сообразила, что ведущий действовал по просьбе самого юбиляра.

– Александр всегда любил излишнее внимание к его великолепной персоне, – слегка надменно произнесла мама, утыкаясь в телефон.

После емкой речи Александра половину присутствующих заставили танцевать в конкурсе. Мы, выжившие, сжимались на стульях, мечтая с ними слиться, пока не в меру активный тамада зорким глазом выискивал следующую жертву. Надо мной Ольга и Роман, «полезные» друзья Александра, восторженно вскрикивая, обсуждали успешную дочь Филатовых.

– Сколько, говоришь, магазинов? – влезла в их диалог тетя Катя – мамина двоюродная сестра.

Еще бы.

– Три, – напевают ей в ответ, – С ее-то невысоким интеллектом так взлететь! Счастливая.

Я хочу зажать уши скатертью и испариться. Обсуждать кого-то столь наглым образом вообще неприлично. Делать это на публику – отвратительно.

– И три развода. Сомневаюсь, что она такая счастливая, какой хочет казаться, – добавляет моя мама, но так, чтобы слышала только я. Маме этот комментарий кажется забавным, мне же в нем видится некая предвзятость.

– Если у нее нет мужа, то она не может быть счастливой? – спрашиваю я, пытаясь заглушить вопрос шуршанием салфетки.

– Глупый вопрос, Рита. Безработный человек может быть счастливым, а вот одинокий – никогда.

– Ты сама одинока, – сказала я раньше, чем подумала.

– Разве я когда-то говорила, что счастлива?

– Будто, если бы у тебя не было работы, ты была бы счастливее, – мне не понравилось, в какое русло уходит разговор.

Мама хотела что-то ответить, но ее отвлекала тетушка Макса, которой вдруг захотелось обсудить, в какой цвет лучше перекрасить седые корни. Мероприятие делалось для меня все более тягомотным. Как и для большинства гостей, со скучающим видом клевавших невкусные салаты.

Я заметила, как от музыкальных колонок отделилась фигура Максима. Его тетя не по личной инициативе заговаривала маме зубы. Секунда – и я оказалась возле отца, вовлекая его в разговор:

– Почему ты грустный?

– Потому что сосед, которому наш банк на днях отказал в потребительском кредите, утром вылил на лобовой стекло моей машины добрый литр фиолетовой краски. И принесло же его именно к нам. Но он знал, где я работаю, – папа поправил очки.

– У него малый бизнес? – я пригибалась, закрываясь стаканом сока, хотя Максим меня, конечно, видел.

– Нет.

– Какое отношение тогда к нему имеет твой отдел?

– Никакого. Он просто видел, что я работаю в этом банке. Между нами говоря, ему и не нужен кредит, который он с максимальной вероятностью не сможет выплатить. У него недавно описали имущество. Так что была бы долговая яма.

– Может, он хотел одним кредитом погасить другой? – я задумалась над финансами и перспективами.

– И я об этом.

Время от времени мы болтали не о делах, болтали о чем-то личном. Сегодня папа не в духе. Я посидела с ним, кивая и поддакивая, и встала, когда Максим прекратил опасно слоняться вокруг стола. Лиза и Кирилл собирались улизнуть с праздника: они уже накинули на себя плащи.

– Вы далеко? – подошла к ним.

– Прогуляемся, – призналась Лиза, – Тут до истерики тоскливо.

– Покажу ей, как вставать на руки на перилах моста, – заявил Кирилл. Я не всегда понимала – шутит он или нет.

– Навернешься, – пригрозила я ему, видя, как зеленеет от переживаний Лиза.

– Только после вас, – отшил меня Кирилл, – Шутка. Никто никуда не полезет. Я циркач, а не сумасшедший.

Его манера раздражала.

– Ты не надумала ехать? – разбила перепалку Лиза, – Нас трое. Четвертой ты вполне влезешь.

Их идея добраться до морского побережья на автомобиле и отдохнуть выглядела заманчиво. Но я боюсь путешествий. Я обычно не вылезаю из своей скорлупы, сократив перемещения до дороги в университет и на работу.

– С вами, вроде, Денис вызвался ехать. Ты в курсе, что мне дискомфортно при посторонних. И я домоседка.

– Он не посторонний, – сказал Кирилл.

– Он толком не возвращался домой с выпускного, и не виделись мы несколько лет, так что вполне посторонний, – открещивалась я, – Если захочу, то позвоню тебе, Лиза.

Они ушли. Я продолжила стоять под навесом, вдыхая ночной воздух. Пока мы были в ресторане, почти стемнело. Зачем я здесь? Для галочки. Чтобы никто не обиделся. Ко мне сзади подкралась обманчиво веселая мама, пританцовывая под отголоски музыки, доносившейся из зала:

– Не смей даже думать про автомобильные путешествия, – она улыбалась, но это иллюзия: мама избрала самую холодную интонацию из всех, что она накопила за полвека.

– Сама разберусь.

***

Мне снилась Вика. На наш седьмой или восьмой день рождения. В тот год устроили пикник на даче у Ильиных. Уплетая третий кусок торта, тучная Зинаида Семеновна вдруг спросила, кем мы хотим стать, когда вырастем. В тот период детства почти все дети мечтают быть космонавтами, актерами или волшебниками, а мы хотели открыть свой ресторан. Наверное, мы были какими-то приземленными. Вика, топая ножкой, доказывала, что она будет непревзойденным шеф-поваром, а я стану директором. Наша маленькая мечта, которая быстро забылась, но в тот день рождения, после праздника, прячась на кровати под одеялом, мы поклялись, что воплотим ее в жизнь. Это было настолько по-детски, что, вспоминая, можно лишь снисходительно улыбнуться.

Ненавижу сны. Ненавижу за то, что они заставляют меня поверить в реальность происходящего. Не хочу ничего вспоминать.

Я проснулась, думая, что звонит будильник. Это не так. Трезвонили в дверь. Посмотрела в «глазок» и помолилась, что на площадке грабители, но нет – в подъезде, в элегантном образе, бесновалась мама.

– Доброе утро тебе в восемь утра, – впустила ее, – Что?

– Оно вовсе и не доброе, – она уставилась на меня, – Объяснишься? Я не стала скандалить в ресторане, но я жажду объяснений. Почему вечером ты мне нагрубила? Ты серьезно поедешь с ними на другой конец страны?

– Возможно, – развела я руками, – Я двести лет не была в отпуске. Да я ни разу в нем не была, как отметила совершеннолетие.

Я хотела и не хотела. Вернее, мой страх не пускал. Отрицательный ответ основывался именно на нем.

– Запрещаю, – отрезала мама, хватаясь за сердце, – В могилу меня загонишь.

– Не надо утрировать.

– Я куплю вам с Максимом путевки в Турцию, – открытый шантаж сменился откровенной торговлей.

– Лети с ним сама, потому что мне изменщик даром не сдался.

Мама набрала полную грудь воздуха, чтобы приступить к воспитательному процессу:

– Человек должен знать, что его любят и поддерживают даже в такой ситуации. Покажи, что ты не отвернулась от него из-за одной ошибки, и ваши отношения станут только крепче.

– А еще человек должен знать, что у всего есть цена и предел, – ответила я, демонстрируя маме неповиновение.

– Я о тебе забочусь, Рита. Только о детях я всю жизнь и думаю. На кого ты собираешься его променять? На какого-нибудь безответственного хорька из клуба, который месяц поиграет с тобой и бросит? На алкоголика из подворотни? Думаешь, что те мужчины, чьего внимания ты жаждешь, намного лучше Максима?

Тяжелая дымка непонимания повисла вокруг нас. Как доказать человеку, что его планы на твое будущее не сходятся с твоими? Мама расхаживала по коридору, вытирая слезы. Я опять пожелала отправиться с Лизой и Кириллом, лишь бы не стоять посреди квартиры в пижаме, глядя, как плачет мама.

– Именно так я и думаю.

– Собираешься рассмотреть вариант с окончательным расставанием?

– Собираюсь рассмотреть вариант с алкоголиком, – мне пришлось показать на дверь: если мама не выйдет из квартиры сейчас, то последствия могут быть самими непредсказуемыми.

А я устала. Устала думать о том, что всю жизнь придется мириться с его изменами или о том, что следующий парень обязательно окажется еще хуже. Мама умеет добиваться своего. Вот и сейчас она вновь добилась того, что под сомнения я поставила абсолютно все свои решения.

– Делай, что хочешь. Твоя жизнь, – патетично воскликнула она и ушла, захлебываясь в рыданиях.

Переодевшись в домашний костюм и устроившись на диване, я задалась вопросом, на который не смогли ответить лучшие умы человечества – что делать? Оставаться на месте было невыносимо, срочно нужно занять чем-то хотя бы руки, если в голове все равно не навести порядок. Идея родилась сама собой. Приготовлю пирог. Это меня всегда успокаивало, может, и сейчас получится?

Через полчаса я жевала остывший пирог и говорила с Лизой по видеосвязи. Она сортировала одежду, параллельно чихая от аромата автоматического освежителя воздуха:

– Апчхи! – Лиза приложила платок к покрасневшим глазам, – Она опытный манипулятор. Ты ей и в подметки не годишься. Кто вынудил тебя поступить в университет? Кто годами поощрял ваши отношения с Максом, когда ты в них сомневалась? Если не отстоишь себя сейчас, то манипуляции не закончатся никогда. Тебе еще не намекали на второе высшее?

– Намекали, – нехотя призналась я.

– Что и требовалось доказать, – Лиза потрясла курткой, – Будто ты обязана отдуваться за двоих.

– В каком-то смысле – да, обязана.

Но мама хоть как-то участвует в моей жизни. Отцу, похоже, вообще наплевать.

– Поговори с ней и скажи, что ты ее очень любишь, но решение примешь сама.

– Я ее очень люблю. И… все не настолько просто.

– Все в мире как раз очень просто. Сложности в голове. Отдохни с нами. Разгрузи мозги. Может, легче станет.

Я кладу трубку и долго решаюсь на невероятный шаг.

– Ты бы поехала? – спрашиваю я пустоту, глядя на портрет Вики, как на икону в церкви. Смотрю на ее рыжие, чуть вьющиеся волосы, точно такие же, как мои. Она мне не ответит, но иногда кажется, будто ее глаза на фотографии живые. Я вижу в них радость, когда делюсь своими достижениями, и осуждение, когда поступаю плохо. Она не ответит. Но я надеюсь, что увижу в ее глазах хоть что-нибудь, похожее на эмоции. Стою, пристально вглядываясь в цветную картинку на стене, – Конечно, поехала бы. О чем речь?

***

Я парилась в спортивной куртке возле выхода из метро, безуспешно пытаясь пристроить неподъемную сумку на чистый участок поребрика. Кирилл, я не сомневаюсь, специально придумал, что по всему городу пробки, и ему выгоднее и удобнее забрать меня с окраины, чтобы доставить мне как можно больше дискомфорта.

Мальчик у магазина расхныкался и потребовал у мамы мороженое. Воды. Мне бы воды.

От мамы прилетело сообщение: «Я тебя убью, как только твоя нога ступит на территорию Санкт-Петербурга». Папа, как всегда, просто отправил смайлик. Я их предупредила, что уезжаю, и многократно пожалела об этом.

– Карета подана, – подошел Кирилл со своим неуместным юмором.

– Иду, – я подхватила вещи.

– Ой, мы провозимся до полуночи, если ты будешь двигаться со скоростью черепахи, – он выдернул сумку и понес ее сам.

– Как вы галантны. Не забудь, что это не я опоздала.

Снова сообщение от мамы: «Отправляй мне геолокацию каждый час». Мне больше двадцати пяти. Я сама, в теории, лет семь или восемь могу являться мамой вполне разумного ребенка, уже способного переодеться, зашнуровать ботинки, добраться до детской площадки и поиграть со сверстниками без пристального родительского контроля. Послание мамы я проигнорировала.

– Я и не обязан быть идеальным. У меня не такси премиум-класса, – ответил Кирилл.

– В этом я как раз и не сомневалась.

Мы приблизились к его серебристой «Тойоте», где сидела Лиза с давно потерянным Денисом, и я замолчала, чтобы наши любезности не испортили Лизе поездку.

– Привет. Неожиданно, но приятно, что ты согласилась, – встретила меня Лиза, приоткрыв дверь переднего сидения для пассажира, будто намеревалась вылезти.

– Сама не ожидала, – я постояла у автомобиля, подумав – вдруг повезет, и Лиза захочет поменяться местами?

– Погнали, – Кирилл плюхнулся за руль.

Пришлось лезть назад…

– Сколько лет, – улыбнулась я, глядя на Дениса. Он такой же, как и прежде. Хотя что могло в нем измениться? Среднее телосложение. Высокий рост. Темные волосы. Вряд ли он когда-то хотел перекраситься в синий.

Я не придумала достойного приветствия. Так часто бывает, когда сталкиваешься со старыми приятелями. Вроде, родные, а, вроде, чужие. Кажется, что столько всего изменилось, и у нас есть неиссякаемый источник тем для разговоров, но видишь вблизи лицо человека и понимаешь, что сказать совершенно нечего.

– Да, здравствуй… Да, – он кивнул и уткнулся в телефон.

Покатаемся под увлекательную беседу, я чувствую.

– Куда мы конкретно едем? – уточнила я, перегнувшись через кресло, чтобы Лиза могла передать заколку.

– К побережью, – Кирилл выкрутил руль как фрисби.

– К побережью Белого моря? – насела я, – Протяженность береговой линии страны отнюдь не маленькая. Куда держим путь? К Черному, Белому или Японскому? Ты уточни, а то километраж разный.

Почудилось, что Денис слегка усмехнулся. Но лишь подучилось. Он не замечал нашу перебранку, как в упор не видел и нас самих. Лиза сморщилась от недовольства.

– Лиза, заткни ее, пожалуйста, – перебросил меня через плечо Кирилл. Образно, естественно, – Рита, к Черному морю. Ты намеренно задаешь очевидные вопросы, чтобы выводить меня на эмоции.

– Тебе было трудно сразу дать нормальный ответ? – взбеленилась я. Просто ведь спросила. Мог назвать район или отель, но нет, ему непременно нужно было умничать, отвечая про побережье.

– А зачем вообще человеку, который будет всю дорогу сзади спать и переводить кислород, знать точный адрес? Спи. Довезем, – огрызался Кирилл и дальше.

– Я устанавливаю железный запрет! – Лизе надоело нас терпеть, она перекинула внушительную косу ярко-каштанового цвета с левого плеча на правое, и разделалась со всеми разом, – Запрет на сарказм, иронию и издевательства. Хотя бы до завтра.

Мы умолкли.

В день, когда Лиза и Кирилл объявили, что у них отношения, я сказала ей – «ты подумай хорошенько, он, мягко говоря, не Нобелевский лауреат». Я ляпнула это спонтанно и в приступе гнева, который тотчас же испарился, потому что я поняла, что Кирилл подслушивал. Он слышал. Он понял. Хотя мы и до того события не были дружны: он дразнил меня из-за легкого косоглазия, вылеченного в семнадцать лет, я отвечала шутками про его непропорционально длинные пальцы, как у лягушки – с кругляшками на концах.

Повзрослели, а детский сад остался. Однако никто из нас не желал первым пойти на уступки и помириться.

На выезде из города Лиза смилостивилась:

– Едем, правда, к побережью. Путешествуем. Гостиницу не выбирали. Я думала, что определиться на месте – неплохая идея. Что скажешь? Доедем до Новороссийска или до Джубги. До Геленджика. До Туапсе. Совсем не принципиально.

Мне тоже было без разницы, и я промолвила:

– Отличная мысль.

– К утру проедем Москву, – заключил Кирилл.

Спидометр отсчитывал километры, а мы сидели в тишине салона, увлекшись планшетами и телефонами. Интересно, сколько дней человек может провести, глядя в плоский экран? Три? Пять? Всю жизнь? Я только и делала, что туда пялилась, когда не работала в кофейне и не редактировала рефераты. Большая часть моей жизни умещалась в крохотной коробочке с аккумулятором.

Постепенно затекла шея и заболела голова. Возникли справедливые опасения, выдержу ли я путь в две с половиной тысячи километров, выгибаясь и не имея возможности прилечь?

– Держи, – из раздумий вывел Денис, протянув дорожную подушку для шеи. Я не сразу поняла, чего он хочет, и озиралась в поисках поддержки.

– Это мне? – с недоверием сжала подушку.

– Да. Мне с ней неудобно читать. А ты, похоже, измучилась, – сказал он, возвращаясь к электронной книге.

– Спасибо.

– Не за что.

Денис немногословен и не очень-то дружелюбен в разговорах, но он все подмечает. Интересная черта: человек, который все видит, но помалкивает. Это вызывает то ли уважение, то ли трепет, то ли страх. Кто его разберет?

В своем кресле завозилась Лиза, но не проснулась. Ее рука с телефоном безвольно опустилась, и мобильник выскользнул прямо на резиновый коврик. Звук падения тоже не разбудил Лизу. От покачивания на кочках умудрилась задремать и я. Порой я поднимала голову на наиболее резких прыжках машины и смотрела на затылок Кирилла – не спит ли? Удостоверившись, что угрозы потери управления нет, я опять проваливалась в дрему.

Выезжали мы в восемь вечера, чтобы рассвет встретить у московского третьего транспортного кольца, а, когда я окончательно выбралась из полусонного состояния, перевалило за полночь. Машина стояла у заправки. Лиза укуталась в ветровку.

– Ау, – позвала я, но никто не откликнулся: Денис тоже посапывал, а Кирилла в салоне не было.

Скинув с шеи подушку, я дернула ручку двери, но она не открылась. Несколько фур сбились в кучу на квадратной стоянке, что расположилась неподалеку – за пустырем. Кто-то из клиентов заправки громко слушал радио.

– Пирожки? – Кирилл, роняя крошки, залез к нам.

– Почему ты запер машину?

– Ну, вы спали. Я решил, что небезопасно бросать спящих людей в открытом авто. Еще и у трассы.

– М-м-м, – прожевала я слова, – С чем пирожки?

– Какие-то с капустой, остальные – со смородиной… Помыться бы, а то я весь вспотел, – пожелал он. Догрызая корочку и беспрестанно приподнимая кепку, чтобы поправить длинные волосы, касавшиеся плеч, Кирилл выглядел точно, как подросток. Внешний вид прекрасно сочетался с профессией: легкий, гибкий, яркий артист цирка. Будущий. Сейчас он куда чаще зарабатывал на жизнь, трудясь ведущим на мероприятиях. Он, как и я, поздно поступил на высшее образование.

Возражений не имелось, по крайней мере, у меня, но Тверь мы проехали и потеряли большинство из приличных отелей. В округе ничего не наблюдалось. Дальше по трассе, если верить навигатору, есть придорожная гостиница.

– Разбудим их? – спросила я, оттянув край кроссовка, под который забился песок.

– Сначала доедем, – прозвучало не очень убедительно, – Или… буди. Хуже не будет.

Кирилла одолевали сомнения. Как выяснилось, и не зря. Гостиница, что манила в свете уличных фонарей и фар, забита под завязку. Администратор, держа в охапке увядающий букет астр, нас выпроваживала. А Лиза умывалась бутилированной водой прямо из канистры, стоя в кустах у пологого склона. Я подала ей рулон бумажных полотенец и задумалась:

– Почему бы не ввести услугу «помыться в душе»? Заплатил – освежился – уехал чистым. Мы на их кровати не претендуем.

– Ты не новатор, – сказала она, – Такие услуги есть.

– Но тут же их нет.

Парни протопали к нам, обиженные и несправедливо оскорбленные. Кирилл перебирал идеи:

– Скажем, что Денис – сын губернатора. В этой рубашечке он вполне сойдет за элитного отпрыска.

– Конечно. Сын британского посла, – поддела его Лиза.

– Глупо. Так нам точно ничего не светит, – задумался Кирилл.

Денис предложил свернуть с дороги и заехать в близлежащий городок. Потеряем пару часов, зато можно будет нормально принять душ. Мне хотелось расчесать все тело. Перед отъездом я надела плотные брюки и водолазку, перестраховываясь на случай вечерних холодов, и парилась в этой экипировке, потому что столбик термометра по-прежнему зашкаливал. Кожа чесалась. А как переодеться в машине?

Поехали.

У дорожного знака, ограничивающего скорость, лежала груда хлама. Я была первой, кто в дергающемся дальнем свете разглядел мешки, сваленные на обочине. Мешки оказались одеждой, когда мы подъехали ближе. Похоже, кто-то вытряхнул все из дачного шкафа и не довез до мусорных баков.

Одежда пошевелилась.

– Стой! – заголосила я, по инерции пытаясь схватить Кирилла, который внимательно всматривался в темный лес.

Он ударил по тормозам, поперхнувшись слюной и громко ругаясь, но меня это не смутило. Когда машина вписалась в узкий проем между деревьями, Кирилл откинулся на сидении, будто толчок от резкой остановки его туда вдавил, и медленно разворачивался ко мне, багровея:

– Полоумная?

– Кирилл! – накинулась на него с праведным гневом Лиза.

– Никаких оскорблений. Не в путешествии и не среди друзей, – Денис, тот еще судья, пресек конфликт на этапе возгорания.

Мир сквозь лобовое стекло плыл перед глазами. В той же позе, чуть наклонившись, я зависла между Лизой и Кириллом, и задыхалась от потрясения. У знака стонала девушка в синей юбке. Ее вздохи, наконец, привлекли внимание остальных.

– О, нет, только не это, – кто-то хлопнул себя по лбу, а я, ступая по шершавым шишкам, уже шла к избитому человеку. Ее похитили и избавились? Девушка жива. Представилось, как бедняжку выбрасывают из багажника, но примятая трава у дороги и расчерченные полосы, и потерянные босоножки, подсказывали, что девушка выползла из леса.

Я вдруг испугалась, что мои друзья скажут: «уезжаем, она – не наша проблема». Будут ли они после этого мне друзьями? И сколько водителей, плотно сжимая веки, пролетели мимо, уговорив себя, что на обочине нет ничего, кроме пакетов?

Обернулась. За мной шел Денис, а Кирилл, чертыхаясь, выуживал из багажника монтировку. Умен. Я-то выскочила, не подумав, что девушка у леса могла быть простой приманкой.

– Вроде, нет никого, – оповестил Денис, светя телефонным фонариком в черноту чащи.

Из медицинских методичек известно, что людей после катастроф не надо трогать или переворачивать до приезда врачей. Девушка лежала, опрокинувшись на спину, и черты ее лица были прекрасно различимы: ни ссадин, ни царапин. Не избита? Чуть задрав ее футболку, я поняла, что заблуждалась: ребра синие. Лиза позвонила в «112» и захотела приподнять девушке голову, но я запретила, перехватив запястья подруги:

– Нельзя трогать. Вдруг кровоизлияние в мозг?

– Что она тут делает? Сбитый пешеход? – Кирилл отложил орудие самообороны и присел рядом с нами.

– Нет, следы тянутся от деревьев, – ответил Денис.

– «Скорая» едет, а мы бессильны.

***

Ночь, день, вечер… К вечеру следующего дня мы расположились за столиком на летней веранде городского кафе. Сквозь ветви березы я любовалась провинциальными красотами. В маленьких городах особое очарование. И воздух особый. И люди. И темп, в котором прохожие перемещаются по улицам. Все по-особенному. Спальные районы мегаполисов похожи на отдельные городки, как две капли, но все-таки они другие… более отчужденные.

Мы редко осознаем, в какие моменты по-настоящему счастливы. Осознание, как правило, приходит намного позже, когда ничего не отмотать назад, ничего не повторить и не исправить: был обычный в тот период день, а лет через пятнадцать-двадцать вспоминаешь и думаешь – идеальный день. Такой, о каком теперь можно только мечтать.

У меня тоже был такой момент.

Когда-то давно, наверное, в прошлой жизни родители собирались заняться тем, что у них никогда толком не получалось – нашим воспитанием. Нас вывезли на природу. К озеру. С ночевкой. Все, как в образцовых семьях из рекламы автомобиля.

По пути наша машина сломалась, налетев на кочку.

– Приехали – выходим, – сказал папа, вылезая.

– И что теперь? – по маминой интонации я поняла, что она злится. Это в ее стиле. Даже в случайности она всегда найдет, кого обвинить.

– Надо думать.

Мы заночевали в машине. Папа открыл багажник и соорудил что-то наподобие навеса, под которым можно было перекусить – наш импровизированный стол. Мама вытряхнула из кожаной сумки запасы еды. Мы ели, пили чай из термоса и говорили. Тогда весь мир остался где-то очень далеко, позволив нам единственный раз в жизни побыть той семьей из рекламы. Засыпая на заднем сиденье в обнимку с сестрами, я мечтала навсегда остаться в этом моменте. До такой степени мне было хорошо. Я и сейчас иногда об этом мечтаю.

– Лиза когда-нибудь наедается? – спросил у меня Денис без всякой злобы или насмешки, пока парочка ходила к кассе оплачивать третью по счету добавку.

Я не ответила ему, что Лиза редко ест. Она набирает лишние килограммы даже от запаха выпечки. Она фанатично контролирует вес. Сегодня Лиза набросилась на мучное из-за стресса, чему Кирилл откровенно радовался, стремясь накормить ее каждые пять минут.

– Переживает, – улыбнулась я, доедая.

Он тоже улыбнулся:

– Зачем? Все ведь хорошо закончилось. Девушка в сознании.

– Ольга, – поправила я.

– Да, Ольга в сознании. Она будет в порядке.

Положение не безнадежное, как показалось нам ночью в тусклом свете телефонов. Ольга пришла в себя у больницы и заговорила. Полицейские нас допросили, сказали подписать протоколы и выставили.

– Но могла и не быть, – пожала плечами.

– Ты слишком пессимистична, – подмигнул подошедший Кирилл, водрузив поднос на стол, – Смотри на жизнь веселее. Ее раны заживут. Мы чистые и сытые. Чего тебе не хватает, рыжик?

– Брось свои замашки. И клички. Она не болонка, – вступилась Лиза, тяжело дыша от раздувшегося живота, – Кстати, время поджимает. Мы уже потеряли сутки.

Перед дорогой было решено заглянуть к Ольге и привезти ей чего-нибудь вкусного: она не в реанимации под капельницами, а в стандартной палате, так что вход свободный. Прикупив фруктов, я покинула магазин с чувством выполненного долга перед обществом и перед спасенной нами девушкой.

К вечерним посещениям как раз успеваем.

– А где Денис?

В мое отсутствие он куда-то исчез.

– Звонит отцу.

– Не пойдет с нами? – догадалась я.

– Постарается уложиться в полчаса, у них очень важный разговор.

– Думаю, мы не задержимся там на полчаса.

Больница находилась напротив заброшенного здания издательства. От него отваливались кирпичи, равномерно сыпавшиеся со стен: то сбоку, то снизу зияли дыры от них. Наверное, не всякое здание можно реконструировать. Подумалось, что ветхие дома, видимо, не понапрасну сносят, а не отстраивают. Есть события, после которых проще все разрушить до основания, чем клеить осколки камней на скотч.

С мутными мыслями я проследовала за ребятами в холодный холл, пропахший медикаментами.

– Извините, в какой палате Ольга? – Лиза облокотилась на стойку регистратуры, вызвав у сотрудницы приступ раздражения.

– Не нависайте, – отогнала ее женщина, – Какая Ольга?

– Ее привезли ночью на «скорой».

– Четвертый этаж, 102 палата, – ответила она неприветливо, – Бахилы наденьте.

Втроем, забавно шурша голубыми бахилами, что больше напоминали шапочки для душа, натянутые на ноги, мы ковыляли по лестнице. Из коридора четвертого этажа потянуло йодом. Его запах перемешался с запахом хлорки. Наша компания припозднилась, и часы, выделенные для посещений, истекали. От двери сразу повернув налево, мы буквально уперлись в лавочки для ожидающих посетителей, за ними – вереница дверей.

– Нам сюда, – повел всех Кирилл.

Палата, рассчитанная на пятерых, выглядела пустынной. Кроме Ольги, разворачивающей зубную щетку перед зеркалом, на дальней койке сидела сухонькая женщина со стеклянным взглядом, и на стуле валялась чья-то потертая пижама.

– Здравствуйте, – я поздоровалась, друзья покивали.

Ольга отвлеклась от распаковывания щетки и улыбнулась, как улыбаются хорошим бывшим коллегам, чей вид не опостылел за годы совместной работы.

– Защитники мои, – повернулась она и задохнулась от боли в ребрах, – Я, беспамятная, в этом дурдоме и не поблагодарила вас, – хриплым голосом покалеченного человека сказала она, – Все произошло слишком быстро.

– Не стоит, совершенно не за что, – отмахнулись мы.

У Ольги сотрясение, от него она и рухнула у дороги, словно подкошенная, не доползла до поселка. Еще у нее сломаны указательные пальцы. Если не учитывать кожу под грудью с тонким слоем синевы и трещину в колене, то девушка отделалась довольно легко.

– Кто-то охотился за вами? – вдруг выступила вперед Лиза, начиная разговор на какую-то диковинную тему, – Специально?

Угомонить Лизу не получилось, потому что Ольга ответила сразу, поправив бинт на колене:

– Нет… Нет. Впервые видела. Даже фоторобот составить не смогу. Я шла к станции, на поздний поезд, и срезала путь через лесополосу. Там рукой подать, но ему этого хватило, чтобы подкараулить и затащить в машину. Я не знаю, кто он.

– Как вы сбежали? – сильнее напирала Лиза.

Ее придирки похожи на допрос. Что с ней? Ест, как не в себя, набивая желудок до отказа, затем с расспросами лезет туда, куда не просили, будто для нее это вопрос жизни и смерти. Это не похоже на нее.

– В кузов меня бросили, а я от тряски очнулась и спрыгнула.

– Так можно и позвоночник сломать, – произнесла Лиза, вся какая-то осоловелая.

– Лучше, чем попасть в подвал к маньяку, – хмыкнула Ольга, становясь серьезнее.

– Выздоравливайте, – пожелала я, – В пакете яблоки, бананы, черешня… Извините, нам выезжать надо. Жаль, что так вышло, – поторопила Лизу, ощущая, как Кирилл незаметно пихает меня локтем.

Гадкий привкус горечи крутился на языке. Не сбеги Ольга, не доберись до шоссе, вероятно, ее никогда бы не нашли. Волонтеры с полицией прочешут область, развесят листовки с фотографиями и скудным описанием внешности, а через месяц история перейдет в категорию «не найдена». Или – Боже! – выкопают из оврага тело.

В общем, хорошо, что Ольга выбралась.

– Путешествуете? На юг, наверное? – спросила она, расчесав лохматую челку, – Я тоже уехать планировала. На законные студенческие каникулы. Не срослось. Буду косточки по кусочкам собирать и не увижу ни сестру, ни маму, ни дедушку, ни родной Новороссийск.

– И мы направляемся туда, – выкрикнул Кирилл, оживившись, – Как там с сервисом? С туристами? Народу много в сезон? Хотя мы проездом, наверное.

Не нравилась мне их беседа. Распинаться перед каждым встречным о том, куда, когда и в каком составе мы едем – последнее дело. Я утрировала, конечно. Нелепо в чем-то подозревать человека, передвигающегося исключительно по стеночке в больничной палате, но беседа не нравилась. Хоть тресни.

– Если сроки не горят и все равно по пути, то не передадите ли моей семье подарки? Такой разбитой я у них не появлюсь: дедушку удар хватит. По почте – дорого, – она с надеждой ухватилась за небольшой, но увесистый рюкзак, что сполз с ее спины у леса, – Очень выручите. Передайте сестре. Дома чаще всего она.

Кирилл, очарованный ролью спасателя, с придыханием потянулся за рюкзаком, но я его вовремя оттеснила, загородив собой:

– На секундочку!

Я выволокла друзей в коридор, за что удостоилась статуса ненормальной. И ладно. Разговор важнее.

– Что на тебя нашло? – спросил Кирилл. Лиза зависала в пространстве, отрешенная от происходящего, – Я проявил элементарную вежливость. Хотел помочь.

– На меня нашло? – наверное, я усмехнулась со зверским выражением лица, – Тебя мама не учила, что нельзя брать конфетки у незнакомых тетенек? Ольга незнакомка. И черт знает, что в том рюкзаке. Незарегистрированный пистолет? Обрез? Запрещенные препараты? Когда нас обыщут и арестуют, ты будешь им доказывать, что «вежливый мальчик не смог отказать даме»?

– Кому мы нужны?!

– Как минимум, на въезде в Краснодарский край есть посты ДПС. Они останавливают и досматривают. Реально. У тебя на автомобиле номера Санкт-Петербурга, а в салоне группа молодежи. Первыми остановят нас. Прости, но я не собираюсь играть в русскую рулетку. Рюкзак не берем.

Не существует бизнеса без рисков. Чтобы эффективно реализовывать управленческие решения, предусмотрев все возможные подводные камни, предприниматели изучают риск-менеджмент. Если кратко, то цель проста: меньше проблем, больше прибыли. Приемлемый риск – риск, уровень которого допустим, исходя из социальных и экономических соображений. Так вот, в данном случае Кирилл подталкивает нас к противоположному варианту: к огромному риску без какой-либо выгоды. А это, извините, абсурд.

– А если сами досмотр проведем? Пусть покажет вещи.

Я согласилась только по причине того, что была уверена: Ольга не позволит копаться в личных вещах. Потому что у нее в самом деле запрятаны нелегальные вещества. Или, потому что это оскорбительно, когда посторонние люди нагло лапают твои носки и пилку для ногтей.

Но она позволила.

– Блендер для мамы… Набор чашек для деда. Ну, и по мелочи – салатница, шоколадки, сувениры. Свои вещи я переложила, – комментировала без смущения Ольга, когда Кирилл доставал подарки по одному и ощупывал упаковки. Когда он мял ткань рюкзака, убеждаясь, не вшито ли туда что-то, я поняла – не выкручусь. После этого позорного обыска у меня духу не хватит, чтобы отказаться.

Обменявшись с Ольгой номерами, мы покинули больницу.

– Девчонки, – подкрался со спины Кирилл, – Давайте не будем говорить Денису про рюкзак. Скажу, что двоюродной тетке мама гостинцы передала. Иначе не миновать нам нравоучительных нотаций. Он, как и его отец, жуткий параноик. Не в обиду Дениске. Он классный. Но семейная паранойя, видимо, передается у них по наследству вместе с семейными ресторанами.

Что, если мы ошиблись? Если недостаточно хорошо проверили? Если что-то вшито в подкладку? Я бы поставила рюкзак у регистратуры с указанием имени владелицы и убежала. Но мы всегда попадаем в ловушку общественного мнения и своей совести, потому я просто скрестила пальцы «на удачу».

***

Спустя еще 1600 километров, 23 часа беспрерывного движения по перегруженной автостраде, 30 городов и деревень, 438 песен и 34 «пропущенных» от мамы мы, наконец-то, проехали Краснодар.

Обедали тоже на ходу. Размороженная пицца имела пресный вкус, зато помидоры из киоска – насыщенный. Ими Лиза, нанизывая сочные дольки на пластиковую вилку, кормила Кирилла. Он сутки за рулем, и мне это категорически не нравилось, хоть меня никто и не спрашивал. Для аварии достаточно едва прикрытых глаз и мимолетной забывчивости. Усталость на дороге убивает не меньше, чем алкоголь. Однако выгнать Кирилла с водительского сидения не получилось даже у Дениса после тысячи клятв, что он тоже неплохой водитель и спокойно довезет нас до пункта назначения. Сейчас я, вздрагивая на резвых обгонах, думала, что пора ставить ультиматум. Кирилл же рассчитывал дотянуть до побережья, часто протирая красные глаза.

На экране моего телефона мигали уведомления от Дианы. Значит, мама ее достала до того, что сестра отложила фотоаппарат (свою взаимную любовь с двадцати лет), отложила денежный заказ и разорилась на спутниковую связь – а прочая в глубине индийских джунглей не ловила.

– Кирилл, притормози, пожалуйста, у палатки с фруктами.

– Не потерпишь, что ли? Тут 40 километров осталось.

– Лопну! – ответила я так нервно, как сама от себя не ожидала.

Кирилл нажал на тормоз. Этим его замешательством я и воспользовалась, отстегнувшись и выбегая на воздух, как ошпаренная. Не понимаю, почему вдруг завелась. Наверное, за прошедшие сутки меня окончательно раздраконила постоянная необходимость отпрашиваться поесть, попить или сходить в туалет.

Я отправила Диане сообщение, а она перезвонила со своего мобильника, не со спутникового телефона.

– Ты что, успела добраться до цивилизации? – спросила я.

– Да. В те редкие секунды, когда интернет и прочие блага у меня появлялись, то все дрожало от звона маминых сообщений. Я и поехала поближе к цивилизации. Рита, сделай одолжение – переговори с мамой.

Я зажала телефон ухом.

– И что я узнаю? Что я обязана немедленно купить билет на экспресс до Петербурга?

Пятясь, чтобы друзья не услышали обрывки разговора, я удалилась на немалое расстояние. Видно, как Денис повел Кирилла за кофе, чтобы наш водитель мог добить несчастные 40 километров.

– Что мама боится за тебя, – произнесла Диана, – У нее есть причины быть такой: со своим бредом про счастливые отношения с мерзким Максом и с острой боязнью, что кто-то из нас однажды выйдет из дома и не вернется туда. Она потеряла ребенка. И не смогла продолжить жить дальше, если после этого вообще существует какая-то жизнь. Ты знаешь, что нет названия для родителей, потерявших детей? Есть вдовы и сироты, но нет слова, которое бы обозначало осиротевшую мать. Это я почерпнула недавно. И полностью согласна.

К прогулкам пристрастилась и Лиза – она ходила вокруг палаток с овощами, обхватив себя руками и – даже отсюда заметно – думая о чем-то печальном. Что в ней перевернулось за день?

– Да все я понимаю, – прошептала, зная, что у Дианы уникальный слух.

– Она в шоке от твоих метаморфоз.

– От моих? Ты вообще не приезжаешь домой. Не показываешься. Ездишь по лесам одна. Мама же с этим как-то мирится.

– Разве я после гибели Вики поменяла свой образ жизни? – с уверенностью спросила Диана, ведь то был риторический вопрос, – А ты?

Я поменяла. Я, как мама, и не жила после Вики.

– Допустим. Хорошо. Постараюсь найти оправдание своему поступку и позвонить маме.

Раздались гулкие звуки, и Диана пророкотала:

– Что? Нет, не занимай позицию виновного. Ты ни в чем не виновата. Но скажи ей обо всем по-человечески. А то у вас странные отношения: то ты слушаешься ее практически во всем, то уезжаешь, предупредив об этом в сообщении.

На сердце потеплело:

– Если у меня когда-нибудь родятся дети, то, ты осознаешь, что будешь для них «той самой тетей», которая поселилась на краю света, приезжает раз в год, как снег на голову, балует деликатесами и привозит чемодан сувениров?

– Угу. Той, что всегда в черных очках.

Вдвоем мы посмеялись, наслаждаясь моментом. Я сбросила звонок и опустила телефон, засунув его в передний карман удлиненных шорт.

Парни до сих пор болтались у забегаловки, о чем-то хихикая, как матерые сплетницы.

– Все хорошо? – озаботилась моими чувствами Лиза, когда я, впечатывая подошвой в песок треугольный камушек, встала подле нее.

– Порядок.

– Почему все не может быть так легко, как у детей? – поделилась размышлениями Лиза, и я отметила, что она вымышленным ножом ковыряет какую-то свою рану.

– Что с тобой?

– Ничего. Тоска напала, – вертелась она, избегая разговора. Только что мы говорили с Дианой про детей. Интересное совпадение.

– У детей тоже бывает нелегко, – скрестив руки на груди, ответила я, – Обиды. Провалы. Завышенные требования родственников. Травля в школе. Не каждому везет с семьей. Детская боль ничем не отличается от взрослой.

Неопределенное мычание от Лизы меня не устраивало, но к нам устремились парни, и я посчитала, что лучше сохранить приватность беседы. Лиза не говорит при них. Какие бы ни были мотивы, заставлять я не буду. Как по мне, ужасно, когда человека заставляют вытаскивать переживания на всеобщее обозрение против его воли, чтобы друзья и родственники вынесли свой вердикт.

– Эта тачка постоянно маячит рядом, – огорошил Кирилл. Они с Денисом подошли к нам, пересыпая из пачки в ладони микроскопические леденцы.

– Какая? – заволновалась Лиза.

– «Фольксваген». Синий. Московская область на номерах, – Кирилл дернул головой, незаметно указав на синий автомобиль, припаркованный под знаком «стоянка запрещена», – У Ельца еще тормозил рядом с нами. И после Воронежа я его видел.

– Да на юг маршрут у всех одинаковый, – разгрызая конфету, ответил Денис, – Подумаешь, пересеклись пару раз. Скорость тоже примерно одинаковая.

– Или просто похожие машины, – заметила Лиза.

– Скол под наклейкой на стекле. Собственно, и сама наклейка. Я под Воронежем ее запомнил. Будто водитель специально прижимается к нам.

Оттуда вышел сутулый мужчина средних лет с пестрыми контейнерами в руках и начал у продавцов набирать фрукты, принюхиваясь к плодам. Серенький такой персонаж: шлепки, широкая футболка не по размеру, соломенная шляпа и дрожащие, наверное, затекшие от вождения пальцы.

– Турист он, – успокоил всех Денис, – Сейчас мандаринок наберет и поедет в гостиницу. С чего ты вообще взял, что кому-то надо за нами гнаться?

Денис отвлекся на сообщения от отца. Мы переглянулись. Он-то не знал про лишний груз в багажнике, а мы знали.

– Начитался криминальных новостей, – выкрутился Кирилл.

«Фольксваген» заскользил по трассе, уезжая. Мы проводили его взглядами. Водитель не оборачивался, не тормозил и не застревал нигде, и уж явно не был наводчиком бандитской группировки.

– Умеешь ты создать атмосферное настроение, – я, удерживая пачку, отсыпала и себе пригоршню конфет.

– Померещилось, – ответил Кирилл. Могло, разумеется. Он изможденный и выглядит, как привидение: такой же прозрачный и с бледно-голубым отливом. Скоро закат. Это значит, что у Кирилла пойдет отсчет вторых суток без сна. Пассажиры иногда могут немного подремать, а водителю эта роскошь недоступна.

Внутренности сжимались в тугой комок, когда мы преодолевали последние километры оживленной трассы. Когда огибали город, все завязывалось уже в узел. Кирилл измотан, и у него проблемы с реакцией: он неоднократно вилял, избегая столкновения с изгородью. Казалось, опасное вождение волнует лишь меня, но Денис злился и кусал нижнюю губу, раздумывая, как убить Кирилла и закопать его тело.

– Довольно. С меня хватит, – взвился Денис, перестав тереть переносицу. Перед ним дилемма: надо урезонить водителя, но вырвать руль у человека, который непосредственно за рулем, невозможно без последствий.

Хоть что-то можно совершить без последствий?

Парни начали ругаться, я, не участвуя в их перепалке, уставилась в окно – на башенный кран со стройки. Как на нем работают? Мое сердце бы перестало биться, когда бы я поднялась на высоту тридцатой ступеньки, если не раньше, а человек работает годами. Наверное, с такой высоты слоняющиеся туда-сюда люди похожи на муравьев.

«Какая у тебя фобия?» – спросил Макс во время выпускных экзаменов. Я сказала, что ничего не боюсь. Сказала это по наставлению отца, который твердо знал, что любую слабость будут использовать против тебя. По совету мамы, которая не менее твердо знала, что на люди непременно надо выходить с широкой улыбкой беззаботной девочки, я никогда не рассказывала Максу о своих бедах. Он тоже не распахивал передо мной душу. Может, будь наши отношения откровеннее, мы бы не расстались врагами? Хотя я склонна думать, что никто из нас по-настоящему не любил.

Денис тянул Кирилла за кепку. Кстати, они оба в детстве были болезненными мальчиками. Кирилла одолевали простудные заболевания из-за слабого иммунитета. У Дениса астма. Его мнительные родители запихнули сына на домашнее обучение, наняв репетиторов. Порой Денис пропадал из школы на несколько месяцев. Сменив несколько клиник и программ лечения, его астму взяли под контроль, а родителей отпустила мания держать сына под колпаком.

– Приехали, – оповестил Кирилл очень вовремя, потому что Денис окончательно разозлился.

С холма открывался изумительный вид: море шелковой тканью растекалось по горизонту. Такое манящее! Все споры были забыты. Мы поспешили на пляж. Я задержалась, снимая босоножки и надевая резиновые сланцы на толстой подошве.

Берег не особо популярен: острая, крупная галька с налипшими кое-где водорослями не выглядела привлекательной. Кроме нас, заезжих недотеп, на противоположном конце берега рыбачили пожилые мужчины, закидывая удочки без энтузиазма. Параллельно они играли в шахматы. И больше никого.

Подошва спасала ступни от повреждений. Лиза с Кириллом упали в соленую воду прямо в одежде, не снимая футболок. Они плескались, как дети, у которых позавчера начались летние каникулы. Кепка, слетевшая с Кирилла, уплывала, ее уносили волны. Под водной гладью хорошо просматривались палки, провалы в дне и острые камни вперемешку с растениями, сбившимися в зеленые комки. При всем желании освежиться… я бы туда не наступила.

– Ты идешь? – спросил Денис.

– Нет. Присмотрю за вещами.

Он окунулся, но осторожно, не забрызгав весь пляж, как делал это Кирилл. Я подняла с земли выброшенную из моря ракушку и, черпая ей воду, втихомолку поливала белесую кожу ног и рук там, где их не касалась ткань. Лиза устроила состязание: соревнуясь с Кириллом в скорости, она ловко обгоняла его, перейдя на кроль. У нее юношеский разряд по плаванию.

– Накупался? – спросила я у Дениса. Он поплавал в пределах досягаемости и быстро вылез.

– Ветрено, чуть прохладно, – приврал он, – И стемнеет сейчас.

Тут полный штиль, но я кивнула в знак согласия:

– Да уж, это не белые ночи.

– Боишься глубины? – догадался Денис.

– Да, – сама не знаю, почему, но я ответила правду, – Если вода прозрачная, а дно ровно, то я могу искупаться. Когда дно корявое, с ямами или его и вовсе не видно, то мне страшно.

Представила, как подо мной разворачивается бездна… Жутко. А отвечать правдой на вопросы про фобию мне понравилось. Это совсем не больно.

– Ничего. Завтра найдем тебе хорошее дно.

Я рассмеялась в полный голос.

– Спасибо. Мне и этого дна вполне хватает.

– Я не то имел в виду, – добавил Денис, смеясь.

– Ясное дело.

Наши влюбленные амфибии вернулись на берег, ступили на твердую почву, все так же балуясь игрой в догонялки. Немного успокоившись и обсохнув, Кирилл внес интересное предложение поставить палатку под соснами и переночевать по-спартански, без домашних условий. В качестве эксперимента. Подпускать его к машине никто не хотел, потому план утвердили, процедив согласие сквозь зубы.

Перегнав машину ближе к пролеску, Кирилл выпотрошил баулы, доставая палатку и снаряжение.

– Когда-нибудь ночевали в спальном мешке? – улыбнулся он, на его макушке красовалась другая кепка.

Мы синхронно ответили:

– Нет.

– Поздравляю с первым опытом!

К установке палаток Кирилл привлек Дениса, раздавая приказы с таким рвением, словно сейчас придется натягивать тент на скорость, а затем бежать кросс до центра города. Я отвела Лизу в сторонку, под кроны деревьев, и произнесла, сжигаемая неловкостью:

– Что происходит?

– В каком смысле? – она отпрянула.

– Ты подозрительно себя ведешь. Нервная. На некоторые разговоры не реагируешь, а, если и реагируешь, то вяло. После того, как познакомились с Ольгой, ты сама не своя. Из моря сегодня вылезла, вроде, веселая, радостная, как прежде, с фирменным огоньком в глазах, но это прошло за полчаса. Опять грустная.

Она покосилась на Кирилла, притворившись, что зевает и прикрывается, и заговорила:

– Никому не расскажешь?

– Смотря, о чем пойдет речь, – не люблю давать необдуманные обещания. Вдруг человек собирается признаться в том, что просадил всю зарплату в онлайн-казино и просадит следующую?

– Обещай, – она вытянула из меня ответ.

– Ладно. Обещаю.

– У меня появились враги, – Лиза по-прежнему косилась на парней, – Ко мне мальчик один на занятия ходил. Способный парень, но вот его отец постоянно возмущался и названивал: то тему не ту проработали, то задержала ученика на минутку, то за домашнее задание он «двойку» схлопотал. Я порекомендовала им обратиться к более компетентному специалисту, раз у нас не сложилось, но отец отрезал – «только к вам». Потом выяснилось, что этот мальчик в нашем подъезде лампочки выкручивал. Хулиганил. Соседи по лестничной клетке, естественно, ополчились на меня. Но как я могла это предотвратить? Родители мальчика на контакт не пошли, их сын якобы идеальный ребенок. Занятия с ним я прекратила, кстати, не без скандала. Перед соседями извинилась и накупила лампочек на все этажи на год вперед. Я думала, что конфликт исчерпан, но сосед не угомонился: через неделю постучался и заявил, что это мои ученики крадут его квитанции из почтового ящика, и они же утащили его велосипед, срезали замок и утащили. А этот велосипед в закрытом «предбаннике» стоит, между нашими квартирами, и туда ученики попадают только со мной, уж при мне они не стали бы ничего красть. Но дня него и для его жены это не аргумент! Понимаешь? Я им за велосипед не заплатила, они начали по ночам врубать колонки на полную громкость, чтобы я прочувствовала свою вину, а я как-то сорвалась и вызвала полицию. Соседям дали мизерный штраф рублей в пятьсот, а они теперь не дают мне житья. Особенно мужчина. Звонят. Стучатся в дверь по ночам, когда видят, что Кирилл ушел на работу. Этот ненормальный сосед в меня водой плеснул и сказал, что в следующий раз плеснет кислотой.

– Но ты им говорила, что не трогала их велосипед? – перебила я.

– Рита, я что, совсем дура? Я повторяла это сто раз. Ноль реакции. Он меня у квартиры теперь поджидает по вечерам. Угрозы шлет.

– Угрозы? – я почувствовала, как вспотела от чудовищного страха, протянувшего к горлу мерзкие лапы. Лиза продемонстрировала сообщения с таким содержанием, от которого обоснованно можно загреметь в психиатрическую лечебницу.

– Откуда у них твой номер?

– Сама дала, когда заехали, и когда думали, что надо налаживать отношения с соседями. Теперь я думаю, что у него не в порядке с головой. Как и у его жены. Они просто нашли, кого травить. Я подумала, что у Ольги тоже какая-то история с преследованием. Я представила себя на ее месте, – задохнулась Лиза, утыкаясь в мое плечо. Обнимая, я всеми клеточками тела ощущала, как ее колотит, – И та машина, что едет за нами… Может, бред, но мне не смешно. Я во всем сейчас вижу подвох. Мне в подъезд зайти страшно. Я так и жду, что кто-то из этих бешеных на меня набросится и отверткой заколет. А это запросто!

– Машина проехала мимо. Лиза, не нервничай. Просто не повезло с соседями. Это не значит, что на улице каждый второй прохожий обязательно неадекватный. Успокойся. Но надо рассказать остальным, – двигаясь боком, я надеялась проскочить мимо нее.

– Нет! Ты пообещала. Помнишь?

Ненавижу обещания вслепую!

– Но почему? – мне было невдомек, почему в этом нельзя признаться.

– Что я всем скажу? Что сосед обещает задушить меня в подвале из-за лампочки и велосипеда? Знаешь, с каким трудом я скрываю это от Кирилла? Он ведь пойдет туда, чтобы за меня заступиться. Начнется драка. Кто-то покалечится. Виновата буду я.

– Ты-то здесь при чем?

– А обвинят меня. Я сама себе этого не прощу никогда… Не говори, умоляю, – она уже не шептала, а хрипела.

– Хорошо. Пока что буду держать рот на замке. Но, если они не отстанут, я, так или иначе, расскажу всем, Лиза. Без обид. Это не то, о чем можно промолчать, засунуть в чулан и забыть.

Она побежала обратно. Я еле переставляла ноги. Нельзя обещать то, что не сможешь выполнить. Почему я не придерживаюсь простых правил? Впрочем… не дай я обещание, вероятно, Лиза бы не созналась и замкнулась в себе.

***

Я ворочалась в палатке, перевозбудившись от избытка кислорода и свободного времени. Напротив, носом в подушку, со свистом дышала Лиза, ее пряди раскинулись, как змеи. Ночевать с Лизой собирался Кирилл, но внезапно до него дошло, что палаток всего две, а нас четверо, двое из которых не состоят в отношениях.

Лиза тоже не могла уснуть – у нее разгулялся насморк.

– Посчитай овец, – сказала я, опираясь на локоть.

– Ненавижу их, – откликнулась Лиза.

Она расчихалась. Потом перетряхнула рюкзак, чтобы найти мятную пластинку: она их пачками грызла, говорила, что это снимает отек носоглотки. Волшебный эффект плацебо. Лиза выпрямилась, делая глубоки вдохи, и закрутила волосы в пучок, сопроводив это комментарием – «даже дышать стало легче». Ну-ну. Под подушкой у нее лежал столовый нож. Наверное, стащила в темноте, когда все грелись у костра, щурясь из-за жара.

Сон не шел. Лизе удалось расслабиться. Мне – ни капельки. Прислушиваясь к волнам, я корила себя за ссору с мамой, прокатившуюся новостью по знакомым: мне прислали тревожные сообщения все, кому не лень. Кроме отца. Оно и понятно. Мама скорее пустит себе пулю в висок, чем обратится к нему хоть за какой-то помощью.

Семья наша давно распалась.

По правде сказать, она распалась сразу, как только не стало Вики. Диана в тот год уже училась на первом курсе и большую часть времени колесила по стране с какими-то выставками и раскопками. Папа с мамой отдалились друг от друга, каждый вечер проводили в разных местах, искали новые знакомства. Их объединяло лишь одно – ежедневно кто-то оставался дома, чтобы следить за мной, пока второй пытается забыться. Я их не осуждаю, они делали все, что могли, чтобы я чувствовала себя чуть менее паршиво. Мама регулярно водила меня в парки, музеи, в гости к своим подругам, где они наигранно обсуждали линии косметики и потенциальных ухажеров. Примерно раз в полчаса кто-то из них поворачивался ко мне, демонстрировал фотографию из журнала и спрашивал – «Марго, как тебе вот это?», а я всегда отвечала – «замечательно». Им хотелось поговорить и о чем-то другом, может, более интересном, но мое присутствие табуировало любые темы. Нельзя обсуждать новости. Вдруг там про смерть? Нельзя вспоминать родственников. Вдруг я услышу, что кого-то из них нет в живых? Нельзя говорить про кино и литературу. Вы вообще видели, сколько там погибших героев? Я чувствовала себя обузой.

В дни, когда наступала папина очередь меня развлекать, мы ездили в кино, боулинг, аквапарк, на новогодние и рождественские ярмарки, на рыбалку и пейнтбол. Я соглашалась на все. Абсолютно на любые их предложения. Я ничего не хотела в тот период, но не могла отнять у родителей ощущение того, что они мне помогают, поэтому в течение года мы объездили весь город. Наверное, нам всем так было легче: они заглушали боль от потери дочери заботой обо мне, а мне не приходилось сидеть одной и смотреть в стену.

Потом папа ушел к любовнице. Прозаично.

Когда меня сморил сон, за кустами кто-то завозился, вылезая на карачках, и завопил, переходя на ультразвук, что Лиза аж подняла нож и выставила его вперед себя, обороняясь:

– Что? Что происходит?

– Без понятия, – я вынудила ее убрать оружие, – Спросим.

Вой стал протяжнее.

Между палатками на коленях стоял Кирилл, растеряв шлепанцы, он судорожно дергал корни сосен, словно мог вырвать их, и кричал, не щадя горло:

– Укусила!

– Кто?

– Гадюка! У меня сейчас нога отнимется… Сволочь. Где она?

Змеи в Лизиных волосах привиделись мне не просто так, ведь вокруг нашего лагеря что-то ползало, и это скольжение отразилось в моих мыслях столь причудливым образом. Голубоватый свет от телефонов все время плясал, и разглядеть рану под коленкой у Кирилла – невыполнимая задача. Лиза зажимала рот, сдерживая визг.

– Остынь, – Денис разобрался в управлении налобного фонаря с аккумулятором, и все вокруг ярко засияло, – Наверное, это ужик.

– Серьезно? С клыками-кинжалами? Да я кровью истекаю от ножевых ранений, что он мне нанес. Это не уж, а королевская кобра, – в своих причитаниях Кирилл отвлекся от боли, – Это смерть, да? Я сейчас умру? Яд уже проник в кровеносную систему… Трахею сжимает тисками. Я чувствую, что умираю.

– Не знала, что ты настолько мнительный, – я взирала на точки диаметром с кончик зубочистки, – Если это и гадюка, то детеныш, и смертельно ядовитых видов гадюк крайне мало, так что удушье тебе не грозит.

– Хватит ломать комедию, – подтрунивал над ним Денис, – Отвезем тебя в приемный покой.

Шутки шутками, а у него настоящий укус. Лиза вспомнила правила безопасности и насильно влила в Кирилла бутылку жидкости (то ли кипяток, то ли чай). Прежде чем мы решили побросать вещи, чтобы экстренно доставить раненого к врачам, раненый прекратил голосить и напомнил, что имущество без присмотра – добровольный подарок ворам. И все занялись сборами. Завязывая узел на плотном рюкзаке, я приподняла голову, чтобы стряхнуть мошек с лица, и посмотрела в сторону дороги, где промелькнула машина. Или мне показалось?

***

Боже, какой он самовлюбленный. Мое мнение о Кирилле значительно пострадало и опустилось на парочку пунктов, если ему еще было, куда опускаться. Отметины – это отпечатки зубов ужа: в них нет выраженных клыков, есть ряды точек. У палаток, когда Кирилл ерзал, не справившись с собой, мы разглядеть не смогли, но на приеме и без лупы видно, что к его коленке приложилась неядовитая змея.

На небосводе сгущались тучи. Над морем скоро грянет шторм. Наши пожитки лежали в багажнике, нагроможденные друг на друга, когда мы коллективно думали, куда поедем:

– Вернемся на берег, – осмелел Кирилл, раздуваясь от гордости, – Насладимся восходящим солнцем.

Его образ эдакого сорвиголовы с тягой к приключениям, способного на безрассудства во имя искусства и любви, сегодня серьезно пострадал. И он взялся за восстановление репутации. Меня бесила не его слабость, проявленная ночью, бесило то, что он делал непринужденный вид и убеждал нас, что никакой слабости не было, будто страх – это нечто постыдное. Но бояться – это нормально. Без умения бегать от опасности не бывает выживания, без него наш вид загнулся бы еще на заре эволюции.

– Подумаем, – сказала я.

Лиза повела ненаглядного размяться у гипермаркета. При Денисе стоило бы помалкивать, но вопрос вырвался сам:

– Почему некоторые всегда надевают маску?

– Потому что надеются обмануть судьбу.

– В смысле?

Он вздохнул:

– Кирилл, например, творческая натура с тонкой душевной организацией. Он ранимый. Он любознательный, как дитя. Но он думает, что, если откроется миру, то его растопчут. Поэтому он идет в магазин масок и берет ту, которая видится наиболее неуязвимой: язвительную, жесткую, надменную и ироничную, – улыбался Денис, – Кстати, от судьбы не уйдешь.

– Ты фаталист?

В его глаза попадал песок, они слезились, и радужка теперь отливала бирюзовым цветом.

– Определенно. Что должно произойти, обязательно произойдет. От этого не откупиться.

– Что ты сделаешь, попав в прошлое?

Ответ на это раскрывает сущность человека в полной мере. Его сожаления, мечты и обиды всплывают на поверхность. Конечно, если человек скажет правду.

– Куплю биткоины, – он улыбнулся.

– А если серьезно?

– Это серьезно, – Денис стоял, опираясь на багажник, а я лишь положила ладонь на стекло, когда устала, – Про твое желание я догадываюсь.

Он мне все-таки солгал.

– Знаю. Его легко угадать, – опять комок в горле. Иногда я баловала себя иллюзиями, которые начинались с мысли – «почему?»… Все играют в иллюзии, потому что у всех есть поступки или иные обстоятельства, которые и спустя много лет хочется изменить. Почему я не поступил на престижный факультет? Почему я не свернул с той улицы, на которой споткнулся и остался хромым навсегда? Почему мы тогда поехали на озеро? И в воображении расцветают картины, где ошибки исправлены. Сладкий вкус идеальной реальности. Той, где все сбылось.

– Мне жаль, – сказал Денис.

Хорошо, что не добавил – «это была ее судьба».

– Спасибо… Эм. Как твои родители? Они здоровы?

Как великосветская дама, я заполнила пробел в диалоге вопросами о здоровье матушки.

– Как и твои, они развелись, – подмигнул Денис, – Но не мучаются от разлуки. Скорее, развод пошел им на пользу: ходят вместе на танго и собираются компанией после работы. Дружат новыми семьями. Видимо, для счастья им и не хватало развода.

– Ты хороший сын.

– С чего бы?

– Ты светишься, когда говоришь о семье.

Могла ли я назвать себя хорошей дочерью? Проснулась зависть к Денису. Его семья окрепла.

Мы смотрели, как Кирилл записывает видео, кувыркаясь колесом на брусчатке у аллеи: он передал Лизе телефон с камерой и скакал кузнечиком, переворачиваясь чуть ли не на мизинце. Публика забавлялась. Но я-то уже знала, что он не рыцарь без страха и упрека.

Денис закашлялся, вынуждая вспомнить про его астму:

– Это ничего серьезного, да? У тебя все в порядке?

– Поперхнулся, – при мне он постеснялся размахивать ингалятором. Я отвернулась и сосредоточилась на представлении, чтобы Денису было комфортнее. Порывалась спросить – есть ли у него вообще ингалятор? Может, и нет. Может, курс лечения состоит из таблеток.

Кирилл комично опрокинулся навзничь, потеряв равновесие, что существенно подогрело интерес у прохожих, но сам он этого не оценил в полной мере, потому что поднялся и уже догонял Лизу, которая продолжала снимать.

– Скоро дедушка с авоськой сможет обвинить тебя в шпионаже, – Денис проследил за моим взглядом, и я осознала, что ребята добежали до автобусной остановки, а я все так же пялюсь на дорожку у аллеи, где дедушка бросает крошки птицам, – Разглядываешь прохожих, чтобы не быть грубой и не застать астматика в приступе?

– Если откровенно, то ты не похож на астматика.

Ингалятора у него сейчас не было.

– Как они, по-твоему, выглядят? Щупленькие бедолаги с фарфоровой кожей, не отходящие далеко от капельницы? Рита, это клише из фильмов, нам их внушил голубой экран. В 90% случаев люди с хроническими заболеваниями визуально и физически не отличаются от людей без хронических заболеваний. Разве в школе по мне было видно?

Нет. Насколько мне известно.

– Кстати, почему ты не поступил в какой-нибудь элитный лицей? – это ведь так естественно, когда есть деньги.

– Будто уровень твоих знаний зависит от ценника, который назовет школа. И, тебя, может, это удивит, но я любил наш класс, – Денис закончил неожиданно, – У Франклина Рузвельта была астма. Не надо списывать нас в утиль.

Будь я посторонней, я бы решила, что Денис оправдывается, доказывая собственную дееспособность. Но нет, он лишь поддерживал разговор. У меня не было проблем с пониманием. Болезнь – не клеймо. Я не из тех, кто даже за простуду презирает. И Денис уж явно не из тех, у кого шаткая самооценка.

– Таких, как ты, не списать, – улыбнулась я подходящим друзьям. Кирилл наигрался в звезду.

– Вы пополнили банк идей? Куда едем? – Лиза удаляла обрывки записей, – Погода-то нелетная.

Грозовые облака нависли над городом. Сидеть на побережье в палатке, продуваемой всеми ветрами, под проливным дождем, и молиться, что вас не снесет стихией, удовольствие сомнительное. Небо чернело, а порывы ветра усиливались, нагоняя тоску, Лизина юбка раздувалась пузырем от жвачки.

– Снимем номера в отеле, – заключила я за всех. Кирилл усмехнулся над женской пугливостью, но вздохнул полной грудью, – Нам еще отдавать…

– Подарки для бабушки, – остановила его Лиза.

Чуть не проговорился.

– Именно, – подтвердил Кирилл.

– Для твоей? – изумился Денис, – Вроде, они обе проживают в Петербурге. Нет? У кого-то из них мы на каникулах копали картошку, к другой ездили за граммофоном для музыкального спектакля.

– Это двоюродная бабушка, – лгал на ходу Кирилл.

Я нагнулась, чтобы поправить ремешок на босоножках перед тем, как уехать, и наблюдала за безобразной сценой: мужчина с коляской отчитывал подростков, гоняющих на роликах, за то, что они радостно кричали, и рассказывал о нормах приличия, а, как закончил, забрал у дочери опустошенную упаковку сока и метнул ее мимо урны. В урну он даже не целился. Я возразила ему – «достойное поведение показывается на собственном примере», подростки заулыбались, их глаза заблестели. Поднять упаковку не успела – они добежали до нее раньше и отправили в мусор.

До отеля не доехали. Встали в пробку, длиной с километр, и она текла, подобно ручью, не имея конца и края, все увеличиваясь в размерах. Намертво встали. Кирилл сорвался и свернул в расселину между многоквартирными домами. Теперь мы застряли в бетонных коридорах.

– Объедем? – Лиза отрегулировала зеркало над пассажирским местом.

– Маловероятно, – постучав по навигатору, уведомил всех Кирилл, – Протиснемся здесь и найдем отель в другой части города.

Дорога постоянно петляла, узкие улочки, по которым мы кружили, превратились в абсолютно одинаковые, словно ксерокопии. Когда вышли из машины, на улице мне стало дурно, будто попала в западню: воздух был горячим, как в печке, и духота мешала даже говорить. Порывы ветра стихли, обрекая нас жариться, пока облака не разразятся дождем. Когда мы шли к гостинице, мне в глаза попала пыль, и я никак не могла достать влажные салфетки из сумки, чтобы ее убрать.

Издалека отель напоминал советский пансионат. Прямоугольное здание без изгибов. Но вблизи хорошо видна современная отделка: на площади перед ним раскинулся небольшой сад с маленькими, розовыми кустиками, их название я, естественно, не знала, потому что ничего не понимаю в растениях, а посреди этих кустов, в самом центре, возвышался фонтан, изображающий прекрасную девушку, которая несет на плече кувшин с напитком.

Кирилл помрачнел – за рулем у него была возможность вспомнить свой утренний конфуз. Денис углубился в телефонные заметки, вновь игнорируя нас. Вообще он производил двоякое впечатление. Серьезный и сосредоточенный, он умел вести себя мягко и осторожно, словно ощупывая дно неизвестного водоема. Нельзя было сделать какой-то определенный вывод, о чем он думает и как поступит.

Отель, хоть и переделанный пансионат, но не из дешевых… Мраморный пол, сверкающие, как хрусталь, высокие потолки с чудесным орнаментом – вся мебель, даже диваны, выглядели так, словно завтра на них будут усаживать английских монархов.

– За сутки не обеднею, – шушукались ребята, и я уловила обрывок их беседы, когда Кирилл подсчитывал стоимость проживания.

– В городе не задержимся, – сказала я.

Я не пожелала опять обременять их своим присутствием и оплатила отдельный номер, хоть Лиза и настаивала на том, чтобы снять два стандартных и расселиться по парам – девочки и мальчики отдельно.

Договорились выспаться и встать к ужину. Подкосили нас третьи сутки без полноценного отдыха.

В номере, бросив вещи на кровать, я распахнула прозрачную дверь и вышла на балкон. С него, конечно, не было видно Черное море, но сад превзошел все мои ожидания, особенно впечатлили длинные ряды красных цветов. Потрясающе. Наверное, садовники работают без выходных.

Я выгребла из дорожной косметички средства для ухода и с наслаждением приняла душ, очищая кожу.

Проспала до 15:21. Будильник не заводила, полагаясь на волю судьбы (поиграем в фатализм). После пробуждения еще долго лежала в кровати, уставившись в потолок. Странное чувство. Я действительно в 2500 километрах от дома и у меня нет ни малейшего понимания, куда мы движемся. Плыву по течению.

Когда надоело лежать, я, не поднимая друзей, спустилась в холл, чтобы прошествовать по нему в белых кроссовках, предназначенных для горных экскурсий, если они у нас будут, и добралась до ворот, украшенных железными завитками. Шаг – и я снаружи крепости.

– Вы без сопровождающих? – бдительный охранник, патрулирующий территорию, меня узнал.

– Угу.

Мы ведь не стадо овец с пастухом.

Гроза миновала, но моросил мелкий дождик.

Дождь усилился. Я быстрым шагом пошла к жилым домам.

Это напоминало мне детство. Вернее, осень тех лет, когда я была ребенком. Запах дождя, серые дома вокруг – есть в этом что-то поэтичное, то, что скрыто от понимания. Я наслаждаюсь этим запахом. Он возвращает меня в те далекие времена, когда я была маленькой, счастливой и беззаботной, открывала окно и вдыхала аромат, который по сей день не могу описать. Что-то грустное, но одновременно теплое и домашнее. Те моменты, когда собираешься гулять. Или бежишь за хлебом. Запах из прошлого. Запах детства.

Пережидая ливень, я присела на краешек какого-то бетонного выступа прямо у подъезда пятиэтажки. Периодически рядом проезжали машины, и пробегали редкие пешеходы, прикрывая головы куртками и газетами.

Достав телефон, я разглядывала карту и выстраивала маршрут, а небо прояснилось: о прошедшем ливне теперь напоминали только лужи на изрядно потрепанной дороге. Положив телефон в передний карман шорт, двинулась по маршруту, который показывал навигатор. Дорога вывела на узкую улочку с множеством маленьких магазинов, в которых продавались разнообразные товары. В основном – спелые фрукты. Я подошла к рынку. Продавалось, кажется, все: от фруктов и специй до тканей ярких расцветок, корзинок и даже магнитофонов, каких я не видела лет десять.

Пожилая женщина в грязно-желтом сарафане, разложив товары на столе, устланном пленкой, сидела на низком стульчике. Она продавала незнакомые мне коричневые фрукты. Рядом с ней совсем молодая девушка предлагала туристам бижутерию. Внезапно женщина уронила один из своих коричневых фруктов, он покатился по неровной дороге. Желая ей помочь, я обернулась, побежала за непонятным плодом, чтобы его случайно не растоптали, и тогда, когда уже поймала ускользающий фрукт, сжав в руке, странное ощущение пронзило все тело. Ощущение тревоги. Такое бывает, когда кто-то буравит тебя взглядом. Но никому не было до меня дела, в толпе кто-то, разговаривая и смеясь, покупал бусы, другие покупали овощи. Тревожное ощущение отступило.

Пропажу я вернула. Женщина, подавая знаки, насыпала в пакет немного ежевики. Немая. Она не могла со мной поговорить, она показывала жестами.

– Возьмите, она угощает вас, – вмешалась в разговор девушка, торговавшая бижутерией.

– Я понимаю, но не хочу брать плату за доброе дело, – отмахнулась, надеясь, что девушка объяснит.

– Это не плата. Это благодарность. Доброту нельзя измерить.

Пришлось взять.

От жары становилось все тяжелее. Постоянно приходилось обходить продавцов, которые общались между рядами, отказываться от того, что они настойчиво предлагали. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, я присмотрелась к сувенирам. И тут тревожное ощущение накатило снова, гораздо сильнее, чем в прошлый раз. Это не галлюцинации. Кто-то глядел мне в спину.

***

Меня начало душить предчувствие ужасного. Стараясь ничем не выдать себя, я закрыла сумочку и осторожно повернулась, изображая интерес к магазину электроники, половина товаров в котором лежала еще, видимо, с 1990-х годов. Улица выглядела спокойной, абсолютно обыденной, люди заняты исключительно собой. Две юных жительницы показывали друг другу платки, мальчик восьми лет ковырял палкой асфальт, продавец солнцезащитных очков тряпочкой обтирал свой товар. Ничего подозрительного. Но тревога не исчезала.

Я почти решила, что схожу с ума, как заметила мужчину, который стоял у лотка с черешней и рассматривал товар. Вернее, делал вид, что рассматривал. Он стоял боком, прямо перед лотком, но косился в мою сторону: как только мой взгляд скользнул по этому человеку, сомнений не осталось – он шел за мной. Наши взгляды встретились на мгновение – этого хватило. Мужчина отвернулся, натягивая панаму, а я зашла в магазин, чтобы прицениться. Благо, владелец говорил за десятерых, от меня почти ничего не требовалось, и я участвовала в процессе торга, молчаливо указывая на старомодный приемник, лежащий на верхней полке, а сама караулила входную дверь. Мужчина в панаме не появлялся. Мелькнула надежда, что он простой турист, купил полкило черешни и ушел, но какое-то шестое чувство, древний инстинкт, не давало мне выйти наружу.

Тут я снова его увидела. Он не зашел в магазин, просто прошел мимо и встал в пяти метрах, притворяясь чем-то занятым, даже повернулся спиной, якобы совершенно не интересовался мной.

Чтобы убедиться, я все-таки пошла по улице. Я отходила от мужчины дальше и дальше, пристально следя за ним в отражениях витрин, голову не поворачивала, смотрела только боковым зрением. Пять метров. Десять. Еще шагов через пятнадцать я расслабилась: мужчина не сдвинулся с места. Но облегчение не продлилось долго – он снова последовал за мной. Теперь сомнений не было никаких. Меня выслеживают. Причем целенаправленно.

Зачем он за мной идет? Хочет ограбить? Поймать и продать в рабство? Благодаря своей страсти к криминальной хронике и детективным романам я отлично представляла, зачем похищают людей, преимущественно – молодых девушек. Захлестнул адреналин, в любой момент я готова была рвануть и бежать до самого отеля. Смешно. Я ведь не олимпийская чемпионка по бегу. Чувство самосохранения подсказывало, что нужно отделаться от этого мужчины до того, как попаду в тупик подворотни. Если уйду с людного рынка, то никогда уже не дойду до отеля.

Пришлось остановиться, чтобы попить воды: в горле пересохло. К тому же мне нужно было осмотреться, ведь последние двести шагов я вообще не обращала внимания на происходящее вокруг.

Картина траурная. Улица сужалась в тротуар, за ним – превращалась во дворы, безлюдные и опасные дворы. Я нырнула в первый подвернувшийся магазин, ловя единственный шанс.

– Здравствуйте! – продавец свое общество не навязывал. Он поприветствовал меня и продолжил пересчитывать деньги в кассе.

– И вам доброго дня.

Послонялась вдоль прилавка, хотела убедиться, что мужчина не зайдет следом.

– Не могли бы вы мне помочь? – обратилась я к продавцу, решив не медлить.

– Сувениры? Для мужа или родителей? Подберем.

– Не нужно, – я прервала хорошо поставленную речь продавца, – Скажите, -прочитала имя на бейджике, – Олег, у вас есть дверь, ведущая куда-нибудь в другую сторону?

Он подтвердил.

– Куда она ведет? Там просто закрытый двор или длинная улица?

– Улица. Через нее можно попасть в соседний район, – он был в ступоре, – Вы хотите пройти? Можно пройти, я разрешаю людям. Давайте открою вам дверь.

– Нет! – сказала я чуть громче обычного, – Я хотела просить вас не об этом.

– Что-то случилось? Вам нужна помощь? – он вдруг посерьезнел и посмотрел мне за спину.

– Как вы поняли, о чем пойдет речь?

– Всякое бывает, я седьмой год здесь работаю. Вас кто-то преследует, да? – я не верила в чудо, что меня поймут практически без слов.

– За мной долго идет незнакомый мужчина.

– Выведу вас через черный ход, – ответил Олег и хотел вести меня вглубь магазина.

– Я говорю, что мне это не нужно. Позвольте спрятаться в подсобке.

– Не понимаю, – опешил он, – Зачем тут сидеть?

Не до витиеватых бесед. Говорили отрывисто, сухо и по делу. Вдруг услышат? Меня затрясло от переживаний.

– Послушайте, прошу вас, я не хочу выходить куда-то в подворотню, вдруг он сможет догнать? Посижу в подсобке, ему надоест ждать, и он зайдет проверить, а вы ему скажете, что я ушла через черный ход.

– А если он не спросит у меня?

– Обязательно спросит. Если нет, то еще проще: постоит и уйдет.

Продавец колебался. Провести через черный ход за десять секунд – это одно, а вот пускать кого-то прятаться в магазине – это уже опасно. Мой план был очень прост: преследователь зайдет внутрь, не увидит меня, узнает, куда я подевалась, и тут же побежит через запасной выход догонять упущенную жертву. А я спокойно выйду обратно на улицу, полную людей.

– Ладно, за стенкой ванная, заходи и запрись, – сжалились надо мной.

Без каких-либо сомнений я проскочила рядом с прилавком, забежала в тесный коридор и заперлась в ванной, в точности выполнив все указания. Свет зажигать побоялась.

Я сидела на жестком бортике ванны, по ощущениям, вечность, а часы показывали, что прошло всего одиннадцать минут. Поразительно, как я растерялась при угрозе и не додумалась до банального – позвонить в полицию. Еще я не обнаружила у себя способности кричать в толпе. Голос будто кто-то отнял. В теории очень легко ударить кого-то по носу раскрытой ладонью и заорать, собирая толпу. В теории. На практике я не знала, куда податься.

Напряженно вслушиваясь в тишину магазина, я ждала, когда откроется входная дверь. Долго ждать не пришлось.

– Куда делась девушка, которая к вам зашла? – не очень вежливое начало. Грубый голос и жесткая манера общения.

– Кто? – продавец отлично имитировал непонимание, я чуть не зааплодировала.

– Девушка, не очень высокая. С рыжим хвостом на голове. Заходила сюда недавно, – говорил он отрывисто, и, конечно, сильно нервничал.

– Она что-то натворила? – продавец не сдавался, продолжая изображать недалекого человека.

– Нет, это моя жена, – грубый голос мужчины стал значительно мягче, но обаяния в нем все равно меньше, чем в таракане посреди кухонного стола.

– Совсем молоденькая? Заходила сейчас, брелок на кошелек купила, очень симпатичная девушка.

– Да-да, это она. Куда она провалилась? – мужчина торопился.

– Опаздывала она, спрашивала, как срезать путь. Я ее и провел. Жена-то у вас бойкая, – продавцу можно было давать награду за лучшую мужскую роль.

– Выведете меня там же?

– Почему бы и нет? Догоняйте, – послышались приближающиеся шаги. Я затаила дыхание и перестала шевелиться.

Они распрощались. Вскоре я стояла в торговом зале и моргала, привыкая к дневному свету, с признательностью улыбаясь продавцу, пришедшему мне на выручку.

– Продайте мне, пожалуйста, – вновь обратилась к нему, держа красную длинную юбку и такого же цвета платок.

– Хотите замаскироваться?

– Именно.

Он забрал купюры и отсчитал сдачу, я натянула юбку прямо поверх шорт, а платком обмотала голову и плечи, как поступила бы, обгорев на пляже в первый день отдыха. Неловкость сковывала, словно преступником являлась я, а не человек, устроивший на меня охоту.

В отель вернулась на закате. Охрана на посту пропустила меня по бирке, выданной администратором. Пропустили без лишних вопросов, хотя и недоверчиво оглядели мой экстравагантный наряд. Только после того, как ворота за спиной закрылись, я стащила платок и сняла юбку. Пересекая вестибюль, комкала красные тряпки и, кажется, ничего не ответила на слова Кирилла, пошутившего над одеянием Шахерезады.

– Они ужинают! – крикнул мне Кирилл.

И я, миновав лифт и проход на цокольный этаж, прочитала надпись на указателе и свернула к столовой формата «все включено». За столом на три посадочных места ужинали Лиза и Денис. Отполированная до зеркального блеска тарелка Кирилла сиротливо стояла с погрызенным яблоком.

В висках до сих пор стучало.

При виде меня Денис убрал грязную посуду, чтобы расчистить скатерть, и отодвинул стул, приглашая присесть. В висках застучало сильнее. За мной гнались. Что же чувствует Лиза, когда какой-то ненормальный подстерегает ее в подъезде не разово, а систематически? Чувство не поддается ни описанию, ни определению, ни контролю. Оно охватывает тебя всю, от макушки до пят, когда понимаешь, что это не розыгрыш и не выпуск новостей.

– В фильмах меня привлекает реалистичность. Когда герой – воплощение обычного человека. С недостатками и достоинствами, с болью, с грузом прошлого, с нереализованными амбициями, с победами и сокрушительными поражениями. Вселенная в герое. А не пустышка для захватывающей картинки, – высказывалась Лиза. Горячая дискуссия началась задолго до моего появления.

– Никто не спорит, – Денис ткнул вилкой в воздух, – В принципе, фильм со скучными, однообразными персонажами, у которых есть лишь внешность, вряд ли получит признание. Но существуют жанры, не располагающие к долгому предисловию.

– Боевики, например, – Лиза улыбнулась, – Но ты не понял, о чем я. Даже в боевиках персонаж может быть реальным человеком, которому тоже и больно, и грустно, а может быть картонной куклой с неестественной гримасой.

– Тут уже причина в актерской игре.

– Это тоже. Кто-то играет, а кто-то проживает жизнь своего героя.

– Суть актерского мастерства как раз в том, чтобы сыграть, – Денис, не отрываясь от спора, подал мне сахар и стакан чая, который они прихватили у раздачи. Чай я пью без сахара, потому оставила пакетик для Кирилла – ему вечно все пресно.

– Хорошая игра все равно будет игрой. Неужели не видна разница? Самые талантливые актеры ролью живут.

– Кажется, мы отошли от темы.

Живот свело от голода. Несладкий чай натощак только распалял аппетит. У раздачи я мысленно сосчитала от одного до ста и обратно, успокаиваясь. Концентрация на ерунде неплохо разгружает переполненный впечатлениями мозг.

Мама ответила на мои огромные сообщения, в которых я пыталась с ней поговорить, смайликами. Не могу скрыть, что презираю ее методы. Выводит на скандал, доставая тебя любыми путями, но, когда ты ищешь способ коммуникации, то уходит в глухое непонимание, оставляя после себя лишь раздражение. Если нет диалога, то обиды накапливаются, пока копилку не разорвет. Я рассматривала еду и обнимала поднос. Вся разбитая. Хотелось быстрее уехать из города.

Когда вернулась к друзьям с наполненными тарелками, Денис как раз соскоблил с салата прогорклый майонез, вникая в рассуждения Лизы – какой нужен бюджет для оскароносного фильма? Там нет порога.

– «Рокки», между прочим, получил Оскар с бюджетом в 4,5 миллиона долларов. Всего, – отстаивала свою точку зрения Лиза, – У его конкурентов не было ни шанса.

– В 1970-х, – ответил Денис, – Инфляция. Тогда это была совершенно иная сумма.

– Не до такой степени.

Примкнув к кружку этих кинокритиков, я озвучила:

– У фильма «Побег из Шоушенка» нет ни Оскара, ни Золотого глобуса, а он уже тридцать лет возглавляет все списки рекомендуемых к просмотру фильмов.

Я хотела закончить их спор, сведя разговор к тому, что престижные награды и народная любовь не всегда идут рука об руку, но Денис поразил своей эрудицией:

– Да, но в том году его затмили «Форрест Гамп» и «Криминальное чтиво». Чересчур жестокая конкуренция.

До одури воодушевленная Лиза искала способ вывести коэффициент успешности кинокартины: соотношение бюджета и известности исполнителей главных ролей.

Везет им. Мне сейчас ничего обсуждать не хочется, даже такую интересную тему, как фильмы. Но из вежливости я поддержала беседу:

– Не забудь про мастерство режиссера, – улыбнулась я, кусая банан, – Но все это опять разбивается о факты.

– Какие?

– Дорогие проекты проваливались в прокате, а дешевые становились шедеврами, как и наоборот. Гарантий все-таки нет. Нет никакой формулы, которая гарантирует успех.

Если подумать, то нигде и никогда нет гарантий.

Перед уходом я положила посыпанную пудрой булочку, обернув ее салфетками, в большое отделение сумки. По идее, уносить еду в номер запрещено, но я сгорала от нетерпения, когда предвкушала, как съем это сдобную булку и запью ее чаем под сиянием звезд. Не здесь, в переполненной столовой, а в уединении.

– Вас проводить? – Денис подпирал стенку у лифта. Ему на девятый этаж. Нам – на четвертый.

– Доберемся, – Лиза тоже припрятала что-то из съестного.

Мы переглянулись, как заговорщики. Дениса, потерявшего нить разговора, увез лифт. С Лизой наперегонки мы помчались наверх, добежали до второго лестничного пролета, ведущего на третий этаж, и обе повисли на перилах, задыхаясь.

– Как же вредны физические нагрузки после плотного ужина. Меня сейчас стошнит, – жаловалась Лиза. Но стенания быстро перетекли в похрустывание плоскими хлебцами, которые она стащила с ужина.

– Как ты ешь эти корки?

– С аппетитом.

Для меня обычные хлебные корки и то были лучше.

Фигура Кирилла мелькнула в просвете между перилами, но к нам он не поднялся, его лицо покраснело, а на лбу вздулись синие вены, столь явные, что и через этаж заметны. Он чем-то расстроен. И зол. Лиза выдернула нитки из расползающегося оверлочного шва на футболке и сказала, скрывая тоску непринужденностью:

– Мы здесь вместо его гастролей.

– Серьезно?

– Они с командой от института организовали выездные мероприятия, собирались отработать навыки, привыкнуть к вниманию публики… Но Кирилла заменили на второкурсника. Близкий друг обменял Кирилла на новичка.

– Почему? – недоумевала я.

– Этот друг – организатор их выступлений. Он за эту замену получил щедрое вознаграждение. Второкурсник тот, кроме как реализовывать билеты через знакомых, ничего не умеет, но его отец посчитал, что сыну нужна практика. И заплатили.

Из груди вырвался смешок. Ядовитая ирония. А я-то считала, что незадачливые балагуры, вроде Кирилла, не испытывают ни разочарования, ни скорби, у них отсутствует кнопка «уныние», они всегда веселые и взбалмошные. Вечные оптимисты.

Да уж. Слепые стереотипы.

– Как это низко, – выразила свое негодование как можно короче, потому что Лиза думала над чем-то другим.

– Даже преподаватели расстроились, хоть и не имеют к их выступлениям вообще никакого отношения. Кирилла бросили друзья. А сейчас все звонят и упрашивают, чтобы он прервал поездку и подменил новобранца на выступлениях. Но он уже не уверен, что ему нужны эти любительские гастроли и такие друзья.

Я снова посмотрена вниз – на красное лицо Кирилла, бродившего под лестницами. Понимаю. Тысячу раз нужно подумать, прежде чем восстановить сотрудничество с ненадежным человеком. Я бы не восстанавливала ничего. Предатель однажды – предатель навсегда.

– Разве это не глупо? – от электрических ламп наша кожа выглядела желтой, – Променять часть команды на сиюминутную выгоду?

– Видимо, организатор умом не блещет, – согнулась Лиза. Ее спина начинала болеть.

– Или в данный момент выгода перевесила долгосрочные перспективы.

– Каким образом?

– Предположим, у тебя просрочен кредит, из-за него не дают ипотеку, а приставы уже отправляют исполнительный лист на работу, и вдруг тебе с неба валится нежданное наследство. Ты пустишь его на погашение кредита или на покупку акций?

– На кредит, разумеется, – ответила Лиза.

– Вот. Конечно, акции выгоднее, но, если ты в западне, то тебе, наверное, придется сделать выбор в пользу долгов. Хотя не все с этим согласятся.

– Но они были не только, как бы сказать… коллегами, а друзьями, – по нам пробежала тень.

– Видимо, не были.

На этом мы разошлись.

В номере я разломила булочку на две части, но есть перехотелось.

В коридоре ключом открывала дверь Лиза, дождавшись Кирилла, который топал громче слона, раздираемый несправедливостью. Какая-то нелогичная несостыковка: Кирилл и переживания. Как пляжные шлепанцы и снежная буря. Впрочем, и не такое можно увидеть в разгар новогодних праздников, но в глаза-то бросается.

Насыщенность сегодняшнего дня выбила меня из колеи. Пошарив по шортам, обнаружила, что на них не хватает пуговицы: видимо, она отлетела, когда я стаскивала маскировочный костюм. На балконе я немного свесилась за ограждение, чтобы улучшить обзор, и наслаждалась видом закрывающихся цветов, охваченных серой дымкой, похожей на туман. Звезды скрыты облаками. А жаль. Хотелось на них посмотреть. Положив подбородок на сомкнутые руки, я просидела на коленях перед перилами часов до десяти. Наконец, пришло полное осознание того, что этот вечер мог стать моим худшим кошмаром. Например, в каком-нибудь подвале неблагополучного района. В багажнике машины. В могиле. Кто знает, зачем я понадобилась тому человеку. Возможно, похищение и продажа. Сколько людей ежегодно попадает в рабство? Миллион? Если не все пять миллионов. Если вдуматься, то это жутко. Живой человек, который по факту почти что мертвый – никто не знает, где он и что с ним. Даже смерть воспринимается более реальной, чем подобные случаи.

К половине одиннадцатого я покинула номер, намереваясь поискать путь на крышу, и сотряслась от диких воплей в номере у Кирилла и Лизы. Они скандалили, ругая друг друга на чем свет стоит, причем провокатором явно была Лиза. Чем ей мог не угодить Кирилл, которого она после ужина так усердно оберегала, я и представить не могла.

На отвесной лестнице, ведущей на крышу, обнаружилась массивная дверь и не менее массивный в пропорциональном соотношении замок, предусмотрительно купленный для защиты от посягательств таких людей, как я. Понятия не имею, что на меня нашло, но я принялась вскрывать его серебристой шпилькой, прикрепленной к кроссовкам в качестве аксессуара. Я ее оторвала и вставила в сердцевину замка. Подобной тяги к авантюрам у себя я прежде не наблюдала. Просто казалось, что глоток чистого воздуха не на каком-то комфортабельном балконе, а на крыше, где ноги подкашиваются от высоты, – прекрасная затея, чтобы прийти в чувство после сегодняшнего.

– Под потолком камеры, – донеслось от лестницы.

О видеонаблюдении я и не догадывалась.

– Видимо, охрана вдоволь надо мной посмеялась, – ответила я, намереваясь превратить свою оплошность в шутку, – Всякая чепуха взбрела мне в голову. Не знаю, почему.

Перед Денисом, действительно, было неудобно. Он подал мне руку, когда я спрыгнула вниз, ощутимо приложившись пятками о мрамор, но сдержав вопль.

– Ты как отшельник, – заявила я, вспоминая о расположении его номера, – Все остальные на четвертом.

– О, поверь, я бы с радостью примкнул к вам, но все, что мне смогли предложить – 919 номер. Ненавижу чувствовать себя отделенным от коллектива, – ненароком обронил он, вкладывая в эти слова значительно больше смысла, чем произносил вслух.

В школе он слыл своеобразным изгоем. Не тем несчастным, над кем посмеиваются, и чью сменную обувь забрасывают на козырек у парадного входа. Слыл тем, кого элементарно никогда нет поблизости. В детстве невообразимо трудно завести близкие отношения с человеком, заточенным в четырех стенах. В довесок к самой болезни Денис, как выясняется, ее стеснялся. Это сейчас сквозило в его жестах. Он, приятный на вид, не обделенный умом и харизмой, наверняка время от времени сравнивал себя с приятелями и делал выводы не в свою пользу, что не поддавалось никакому логическому объяснению. Раньше я верила, что у Дениса великолепная самооценка, позволяющая не ограничивать себя одобрением общества, и что он не нуждается в этом самом обществе. Он пропускал в школе целые триместры, пока родители были чересчур бдительными, но потом неизменно появлялся с независимым видом, и его облепляли желающие пообщаться, будто он и не пропадал. Только сейчас я поняла, чего ему стоила эта непринужденность.

– Извини, но коллектив сейчас немного занят, – я не стала рассказывать про ссору Лизы и Кирилла, но предупредила, что мы не можем отправиться к ним.

– Я не особо на них рассчитывал, – он улыбался, – Зайдешь?

Его номер у поворота, после которого коридор уходит дальше, петляя по зданию.

– Почему бы и нет?

Мне было любопытно взглянуть, как он обустроил свое жилье.

Из всего, что нашлось в номере, меня заинтересовали только фотографии. Обогнув белое кресло, я подошла и взяла одну из них в руки. Темноволосый мальчишка лет восьми с широкой улыбкой смотрит в камеру – Денис. А рядом? Молодая пара. У женщины такой же оттенок волос, как и у сына. Родители Дениса. Они выпали из нашего круга почти полностью, когда погрузились в нескончаемую работу, но их лица я, несомненно, узнала. Все три фотографии чудесные, сделанные в движении, такие теплые, что можно позавидовать. Других снимков на тумбочке нет.

Я не люблю фотографироваться. Совсем. Всегда слишком сильно стараюсь позировать, и в итоге снимки получаются неестественными. В сумочке ношу общую фотографию с Викой, где мы еще младенцы: крошечные куколки в платьях с бантиками, которых мама три часа наряжала и два часа пыталась усадить на место, чтобы сфотографировать. У нас есть и другие совместные фото, в другом возрасте, но я больше всего люблю именно это.

– Удивительно, что ты возишь с собой рамки и расставляешь их в комнате, которую покинешь на рассвете, – сообщила я о своих умозаключениях.

– Мне нравится быть тут, как дома. И я люблю свою семью.

Он очень хороший сын. И вновь пришло смятение – хорошая ли я дочь?

Воцарилась гармония, и ее можно было проткнуть любым неловким жестом, что и последовало.

– Я тоже люблю. Но мама придушит меня, когда вернусь, так что наше семейное счастье, вероятно, будет значительно короче твоего.

Он посмеялся, приняв все за шутку.

– А где твоя старшая сестра?

Диану среди нас знали урывками. Она взрослее. Она держалась особняком, заимев в подростковом возрасте множество подруг ровесниц, и не досаждала себе необходимостью присутствовать на наших семейных мероприятиях.

– В Индии, фотографирует то респектабельные курорты, то диких животных в джунглях.

– Да уж, – он все еще по-доброму улыбался, – Не самая удачная карьера.

Его высказывание хорошенько стукнуло меня по голове, разбив всю гармонию.