Читать онлайн Не забудь меня похоронить

© М.В. Кейль, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Пролог. Голос

Все началось с кладбища.

Или с леса? Если взяться, то можно найти разные точки отсчета. Я мог бы вспомнить первое сентября – или тот день, когда весь класс заснул от моего голоса, а учительница чуть не задохнулась.

Но для нас двоих все началось с кладбища.

Когда потом я просыпался от кошмаров, мама говорила: «Кирюш, ты же маленький! Ты это придумал! Ты не можешь запоминать сны!» Ох уж это родительское высокомерие!

Мне было три, и я помнил не только похороны деда. Я помнил и то, как он водил меня по лесу, когда родители, занятые на работе, отвозили меня в его лесничество. Помнил, как он журил меня, когда я убегал и прятался. Помнил, какие сказки он рассказывал и почему погиб. Помнил все. Но то, что было до похорон, всплывало лишь по случаю, от похожего слова или внезапно найденной старой фотографии. Что-то осталось в сознании ярче, что-то стерлось, как давно просмотренный фильм: в голове сохраняются самые яркие моменты, а мелочи утекают, как вода сквозь пальцы.

Но похороны я не смогу забыть никогда. Кошмары приходили ко мне так часто, что иногда я сомневался, где реальность, а где нет. И было это на самом деле или, как говорил психолог, происходило в детском воображении?

Я не знаю.

В любом случае для нас история началась с кладбища.

Мне там было грустно, но скучно: взрослые не обращают внимания, не замечают моих слез. А я ведь тоже любил дедушку! Он умер, потому что я рассказал про голоса леса, которые хотели убить вредных дядек! Почему взрослым можно обниматься и жалеть друг друга, но обо мне думать, что я ничего не понимаю и не чувствую? Будто не понимаю, что, промолчи я, дедушка не пошел бы в Заячий ложок и остался бы жив. Будто я должен вести себя как несмышленый младенец! А еще вокруг куча громких голосов, словно людей больше, чем пришло на похороны. Тогда я убегаю и кричу: «Мама, найди меня!» Прячусь за деревом. Тихо шепчу, как учил дедушка: «Спрячь меня, березка», а когда выхожу, на кладбище пусто. Никого нет.

Мама рассказывала, что на самом деле они с отцом были рядом. Но я вижу во сне иначе и верю, что и в реальности видел пустое кладбище.

Камень, металл, дерево. Свежие деревянные кресты с куском белой тряпки. Старые металлические оградки. Памятники – мрамор и гранит. Памятники – сотни чужих лиц. Сотни людей, ушедших на небеса. Памятники, березы, ветер – и пустота на серой от заморозка земле.

– Мам? – Я оборачиваюсь и не вижу никого. Кричу, но ветер сдувает голос, и в воздухе висит липкая тишина. А где-то, на краю видимости, ползет тьма. – Мам? Пап? Где вы? Помогите… Пожалуйста! Помогите!

Только шелест листьев, холод, молчание и мрак. Тьма ближе. Знаю, как только она доберется, то я исчезну, пропаду. Страшно, но кричать не выходит. На одном из каменных обелисков я вижу свое лицо – и чуть не падаю в пустую могилу.

Меня подхватывают чьи-то нежные руки. Ставят на ноги, стряхивают с волос осенний лист, поднимают упавшую шапку с помпоном и немного неловко надевают на мою голову. Шапка наползает на глаза, но я молчу.

– Ты кого-то потерял, мальчик? – Голос звучит близко, но на кладбище никого нет. – Ты потерялся? – спрашивает смеющийся женский голос из пустоты. – Скажи, потерялся? Если потерялся, то помогу. Сам ты не выйдешь.

Теплая невидимая рука берет мою ручонку и ведет к дереву, у которого начались прятки.

– Кто ты, тетенька? Ты призрак?

От ее голоса и тепло, и страшно. Тепло, потому что тьма отступает. А страшно, потому что в голосе слышится и лед, и боль. Чувствую, надо бояться обладательницу голоса больше теней, но не могу отпустить руку, потому что знаю – тогда останусь на кладбище навсегда. Она смеется. Грустно, но красиво.

– Ведьма я, ведьма. А ты как попал сюда? Чей ты сын?

– Папин… – отвечаю я, и она снова смеется. А потом серьезным и гулким голосом добавляет:

– Ты только не забудь его похоронить. Не забудь, слышишь?

И толкает меня вперед, сквозь дерево. Я просыпаюсь.

Да, помню, как подбежал к родителям, как отец обнял и дал горсть земли кинуть на могилу деда. Помню шепотки на поминках, разговоры о том, что деда задрал дикий зверь. Тихо, чтобы мелкий я, стоявший в метре, не услышал. Будто я сам не знал, что случилось.

Вечером взрослые выпили, и кто-то начал фальшиво петь дедушкиного любимого «Варяга». Я разревелся. «Плещут холодные волны…» звучали знакомо, но от чужого пения становилось больно. Папа утешал меня, хотя, кажется, он сам хотел плакать.

Только это стерлось – то ли было, то ли не было. А голос… голос я помню. От него я просыпался не одну ночь и так ревел от жуткой всамделишности происходящего, что мама с папой пригласили психолога. Он говорил много разного, но сны остались, как и голос.

Я сказал папе, что все хорошо. Лишь бы мама больше никого не приглашала, а папа не волновался и не считал меня маленьким и глупым. Папа и так ходил весь смурной после похорон, не хотелось его расстраивать. Поэтому я повторял мысленно дедушкину присказку, снова и снова: «Сны – всего лишь отражения, а не сама реальность».

Не реальность, понятно? Понятно, демоны?

Но лет в пять я не выдержал, испугался и сбежал с детсадовской прогулки в соседнюю церковь. Мы с Ленкой вылезли через дырку в заборе и гордо шагали по тротуару под огромными тополями. Играли: кто наступит на пересечение линий, того демоны заберут. Мы раньше и не так играли, и ничего не было. Сначала было весело балансировать на грани, но вот мимо пронеслась машина, и я потерял равновесие. Мой ботиночек соскользнул с цельной плитки, а из линии поднялась живая тень. Я струсил и рванул прочь. Далеко убежать не получилось: через пару минут я споткнулся, расшиб коленку и огляделся. Передо мной были ворота, а за ними церковь. А рядом – ни одной тени. Точно, никого вокруг. Начали звонить колокола, и я замер, задрав голову. Даже забыл отряхнуться после падения. Так и стоял, пока не раздался резкий голос: «Ты что здесь делаешь, попрошайка! Пшёл вон, а то в милицию отведу!» Толстый дядька в черном платье махал на меня руками, будто я напакостил.

В милицию я не хотел, на улице светило солнце, теней больше не было. Так что пришлось вернуться в садик, стараясь больше не наступать на пересечение линий. Досталось мне знатно: Ленка ревела от того, что я ее бросил, воспитательница уже позвонила маме, а забирать меня приехал папа.

Потом я услышал голос снова. Другой, но тоже женский. Слов не помню, но каждый раз звучал тихий смех и становилось жутко. Не тепло, как от того, первого голоса. Только жутко и страшно.

И были сны. Пустое кладбище. Темнота. И голос, повторяющий снова и снова: «Ты только не забудь его похоронить». Порой я видел тени днем, слышал голоса и шепотки. Я снова просыпался от кошмара. Опять. Старался не шуметь: мама долго укладывала спать младшего брата и с укоризной смотрела на меня. Я старался быть сильным, но иногда тени наблюдали и будто ждали, что я скажу. Тогда приходилось молчать. Как-то тень в парке увязалась за папой, и я не говорил неделю, пока мама не вызвала логопеда. Пришлось отвечать, с опаской оборачиваясь на смеющийся мрак за углом. Тьма будто ждала чего-то. Будто ждала моих слов.

Глава 1. Отче

Нет, на самом деле все началось здесь, на мое первое Первое сентября.

Тогда я встретил отца Игоря и научился пользоваться своим Голосом.

Так ярко это вижу, будто вчера: мама пошла со мной на линейку. Брату четыре, Славка мелко семенит следом и смешно картавит. А я серьезный, в новом черном костюмчике – как у папы! – несу букет гладиолусов.

Мы шли тогда только с мамой, папа занимался делами бизнеса. Мелкий я был в восторге от отца, просил купить побольше крутых костюмов, мокасины Bugatti и не рюкзак с картинкой покемона, а красивый кожаный портфель – тоже «как у папы». Правда, все равно достался рюкзак, «потому что для спины полезно». Ну хоть кожаный, как мне сказали, и без дурацких картинок.

И вот я, такой деловой и гордый, стою на линейке… Почему это не снится мне в кошмарах? Может, потому что и так помню? Может, из-за того, что тогда ко мне пришел не только призрак?

Среди таких же наивных первоклашек ничего не предвещало беды, но в один момент поворачиваюсь – и не вижу никого. И снова раздается выворачивающий душу смех.

– Риль? – Славка дергает меня за рукав и повторяет дурацкое прозвище. Но я снова на празднике. Только за спиной классного руководителя, милейшей Анны Петровны, – неясная тень разворачивает крылья. Крылья прижимаются к вискам, обнимают голову. Женщина поправляет выбившуюся из прически прядь, прижимает руки к голове, словно от сильной боли. Хмурится. Я слышу голос темных крыльев.

Да… Никому ты не нужна. Никому И дети эти шумные. Тупые. Вот бы они все…

– Уйди, – тихо шепчу я. – Уйди.

– Риль, ты бяка, – говорит Славка сзади и надувает губки. – Вот возьму и уйду!

– Уйди! – повторяю уже громче, на меня оборачивается учительница и странно смотрит. – Уходи, – повторяю из последних сил и вижу, как тень уходит. Уходит, а я выдыхаю.

– Кирюш, ты как? – Мама касается плеча. – Устал? Линейка скоро закончится. – Извините, он, кажется, немного утомился, – говорит она учительнице. Анна Петровна умиротворенно кивает: «Да, дети не привыкли к долгим мероприятиям».

Я смотрю в сторону других классов на линейке и вижу заинтересованный взгляд мужчины в черном. Пронзительный, но добрый. И слышу тихий шепот: «Молодец».

И становится жутко так же, как от женского голоса из пустоты. Потому что мужчина не разжимает губ. Да и далеко он от меня, на площадке для родителей второго класса. Я отворачиваюсь. И стою, как игрушечный солдатик, смотрю прямо перед собой. И наплевать мне и на солидный костюм с бабочкой, и на рюкзак. Не замечаю, как мы идем в класс, и не радует выпрошенная у отца старая ручка Parker. Я слышу все – но ничего из того, что говорит Анна Петровна. Иду будто сквозь туман, а в ушах вата. Помню, когда зашли в класс, позвонил отец. Мама дала телефон, и я невпопад ответил на поздравления. Вечером стало радостно, что папа не забыл про меня. А тогда разумных слов не нашлось, и папа слушал дурацкий лепет. До сих пор обидно.

…Учительница дала нам задание приклеить бумажный колокольчик со своим именем к доске. Когда подошла моя очередь, я споткнулся и нечаянно уронил стопку бумаг с учительского стола.

– Простите.

– Все хорошо. – Она прищурилась, а за спиной поднялась тень. Снова.

– Отойди от меня! – Крик вышел резким, тонким. Подбежала мама, обняла.

– Он просто переутомился, – пробормотала Анна Петровна.

А я уже готов был зареветь. Тень висела за ней, хоть уже и не тянулась ко мне, но обхватывала женщину все больше и больше.

Какой интересный мальчик. Это ж появляется сила делать что угодно от его слов…

– Не подходите. Не надо!.. – шепчу я.

Открылась дверь, и я узнал мужчину с линейки. Вблизи он казался еще выше, чем на школьном дворе, и сложно было понять, сколько ему лет. Вроде не старше папы, но около светлых глаз – морщинки. Самое удивительное – на нем было длинное и черное платье. Учительница кивнула ему как знакомому, и я порадовался, что он не призрак.

– Батюшка, второй класс дальше по коридору.

– Знаю, я был уже у дочки. – Он оглядел класс. – Алина Владимировна, школьный психолог, попросила сюда зайти. Она сейчас занята, а у меня ведь тоже диплом так-то. На линейке заметили, что у мальчика стресс. Он улыбнулся мне: – Выйдем в коридор?

– Да… – сказал я, очарованный магией этого голоса.

Мама хотела было возразить, но классная руководительница сказала, что все нормально. И мама осталась в классе – собрать мой рюкзак, дослушать указания для родителей и всякое такое.

Мужчина увел меня в тихий конец коридора, где не было кабинетов, только большое окно перед дверью в подсобку. Он легко поднял меня и усадил на подоконник, и мы оказались на одном уровне, лицом к лицу.

– Давай знакомиться. Меня зовут отец Игорь. А тебя?

– А вы разве не знаете?

Он замешкался.

– Откуда?

– Вы ведь похвалили меня на линейке. Я слышал. Или мне показалось? – Хотелось разреветься. Получается, это я больной, псих? Но отец Игорь – да чей же он папа! – снова улыбнулся.

– Я похвалил тебя, но мысленно. Ты молодец, парень. Но все же – как тебя зовут?

– Кир. Кирилл Ефимов.

– Хорошее имя. – Из кабинетов начал доноситься шум, классные часы заканчивались, отец Игорь оглянулся. – Времени у нас мало. Давно ты их видишь, Кир?

– Слышу – да. Увидел только сегодня.

Он говорил со мной серьезно, и неважно, что беседовал с мелким пацаном. Неважно, что любой другой человек счел бы это все выдумкой или бредом.

– Хорошо. – Отец Игорь кивнул и будто посмотрел куда-то вглубь себя. – Послушай, Кир. Не бойся их. Они тебя не тронут. Я служу в храме, через квартал отсюда, в сторону площади Ленина. Заходи в любое время.

– Так… Это не болезнь? – с надеждой спросил я.

– Нет. – Он добродушно потрепал меня по волосам. – Ты не больной. Ты сильный. Иди к маме и ничего не бойся.

– Спасибо. – Я кивнул и не удержался от вопроса: – Почему вы в черном?

– А почему ты в черном, Кирилл?

Я замялся. Что значит «почему»? Я в костюме, как папа! Сегодня же праздник? Праздник же!

Где-то закончился классный час, и шум растекся по коридорам. Потом и наш класс отпустили. Идя с мамой и Славкой домой, я вспомнил, что забыл спросить, чей же папа отец Игорь.

В ту ночь мне снова снился кошмар про кладбище. Так что на большой перемене я сбежал из школы и рванул к церкви. Может быть, я и не торопился бы, но видеть сочувствующий мамин взгляд было невыносимо. Утром, за завтраком, она спросила:

– Ты как, Кир? Голова не болит?

Спросила – и ладно, но рядом отец читал газету. Он сразу прищурился:

– А что не так? В первый день устал? Ты же вроде сильный. А, Кирюх?

– Нормально. – Я стушевался. Больше всего не хотелось рассказывать папе о своих кошмарах. Вдруг он опять решит, что мне к психологу надо?

Папа с мамой проводили меня до класса. Анна Петровна перед уроком вежливо спросила, как я себя чувствую. Сначала стало неловко. А потом страшно. Потому что за спиной у нее опять колыхалась тень. Не знаю, что она увидела в моих глазах, но старательно говорила мягко и успокаивающе. Как с больным.

Усадила за парту со светловолосой девчонкой.

– Привет, меня Света зовут, – представилась новая одноклассница, а меня пробила дрожь. За ней тоже стояла темная потусторонняя муть.

– Отвали, – буркнул я тени, но девочка услышала и нахмурилась.

– Фу, грубиян!

Это легко, мальчик.

Светка сидела рядом, перебирала лист с наклейками, выбирая принцессу для обложки дневника. Девочка задела локтем пенал с ручками и карандашами, и тот упал на пол. Она потянулась, но у стула подломилась ножка, и Светка бухнулась в проход между партами.

Видишь, мальчик, она отвалила. Что еще мне сделать?

Я вздрогнул и уставился прямо перед собой, как придурок. Даже руку испугался однокласснице подать. Так и просидел как истукан целый урок.

После звонка Анна Петровна подозвала меня:

– Кирилл, что-то не так? Ты чего боишься? Я понимаю, сегодня первый день, все новое, это сложно. Но ты не переживай, с ребятами подружишься. А со Светой все будет в порядке, не волнуйся.

А я не мог ничего сказать, смотрел на колыхающиеся крылья и слышал шепот тени:

Боишься, мальчик? Бойся, потом я приду за тобой!

– Нет! Прочь! – крикнул я. И зажмурился.

– Прости? – Анна Петровна наклонилась поближе.

Я открыл глаза – тени не было. Исчезла.

– Извините. Это я… с папой вчера ужастик смотрел. Извините, – скомкано бросил я и убежал. Глупо вышло.

Второй урок кончился, и вместо столовки я рванул в церковь.

Она была совсем рядом – не в квартале даже, а через два дома и дорогу. Новая небольшая церквушка из светлого кирпича. Красивая, маленькая. Из-за закрытых дверей слышалось пение.

Папа говорил, что надо быть вежливым.

Я постучал в дверь. Никто не ответил. Я постучал еще раз. И в третий. И еще раз. Никто не открыл. Наверное, взрослые не хотят меня видеть, как в прошлый раз, когда я сбежал из детского сада, а толстый дядька в черном меня прогнал. Хотя отец Игорь мне понравился, неужели он такой же? Нет, он хороший человек. Я постучал еще раз. Может, стоит вернуться? Едва я спустился с порога, как снова услышал смех.

Они от нас не спрячутся!

И ведь забудут, не похоронят!

Я опрометью побежал обратно и постучал снова.

Какая-то тетенька в длинной юбке и платке открыла дверь, сначала посмотрела прямо – видимо, ожидая увидеть взрослого – и только потом опустила взгляд.

– Господи, благослови. Что случилось, дитя?

«Дитем» меня еще не называли. Звучало это неправильно и нелепо. И обидно – будто они умные, а я нет. В другое время я бы как-то пошутил, сказал бы что-то крутое, как папка. Но меня трясло и не отпускало.

– Мне нужен отец Игорь.

– Он занят, мальчик, сейчас служба.

– Ладно. – Уйти я не мог, потому что чувствовал: стоит выйти – и снова заговорит «призрачное радио». – А подождать… можно?

– Можно. – Тетенька присела на корточки и посмотрела мне в глаза, теперь на одном уровне. – Что случилось?

Она смотрела внимательно и уже без взрослого пренебрежительного отношения. Как человек, которому интересно. Но рассказывать о тенях кому-то еще мне было все равно страшно.

– Отец Игорь сказал, что я могу всегда обратиться к нему. Можно зайти? Пожалуйста?

Тетенька встала, поправила платок и длинную юбку.

– Пойдем. Ты креститься умеешь? Смотри, это просто: сложи пальцы вот так. Повторяй за мной.

Хотелось спросить зачем, но я промолчал, решил узнать у отца Игоря. Так что просто коснулся своего лба, потом плеча, как показывала тетенька, поклонился и шагнул внутрь.

Внутри – полумрак и звонкое пение. Голоса людей отражались от стен и улетали ввысь, даруя мне тишину и свободу от пугающих потусторонних слов. Меня обволакивал незнакомый запах и теплые отблески свечей. На стенах – десятки лиц. Лица людей, которые были здесь давно… Странные, нереальные, чуточку неправильные, но живые. Будто они знали. знали все. Видели все.

Знали больше меня.

– Садись на лавочку. – Тетенька указала мне на место под окном, рядом с иконой больше моего роста. Там был изображен седовласый старец с посохом.

– Ребенку стоять надо, лавочки для больных, – возмутилась какая-то толстая бабулька.

– Оставьте ребенка в покое, – твердо сказала тетенька. – Мальчик, ты сиди и ничего не бойся. Отец Игорь закончит службу и поговорит с тобой. Это недолго. Слышишь, уже поют?

Звучали голоса певчих. Слов было не разобрать – они так перетекали одно в другое, что разделить их и вникнуть в смысл не выходило. Я прикрыл глаза, и казалось, что звук идет сквозь меня. А мерцание свечей я видел сквозь закрытые веки.

– Вот он, отец Игорь. Он говорит, что к вам. Мальчик, ты заснул?

Я открыл глаза. Будто минута прошла, но вокруг никого не было, кроме тетеньки и отца Игоря.

– Кирилл? Что случилось? Разморило от запаха? Пойдем, проветришься.

– Нет! Не надо мне на улицу! – встрепенулся я.

– А. – Он посмотрел на меня, дотянулся и открыл форточку за моей спиной. В церковь ворвался свежий воздух с запахом осенних цветов. – Так лучше? Чувствуешь запах? Это сестра Татьяна выращивает цветы. У нее там и астры, и гладиолусы, и георгины скоро расцветут. А теперь расскажи, что случилось. Что ты увидел?

– Тень… Она вернулась. Я их снова вижу. А вы… Тоже? Можно я у вас в церкви поживу? Тут их нет.

– Ты поэтому задремал? Наверняка дома кошмары снятся?

– Как вы узнали?

Отец Игорь взял мою руку в свою. Большие руки. Мягкие. Но сильные. Я поймал его взгляд – светлые глаза смотрели пристально.

– Я не вижу их, Кирилл. Послушай, не должно это мне обсуждать. Я чувствую холод. Я знаю, когда они рядом. Тогда я молюсь. Снова и снова. Расскажи, что видел ты.

Я рассказал. Он слушал внимательно, а потом спросил:

– Кирилл, твой дар необычен, но ты не заметил главного. Стоило тебе сказать, и тени ушли. Понимаешь? Твой дар – не видеть их, но иметь силу изгнать. Поэтому я сказал тебе в школе – не бойся. Гони их, и они тебя не тронут. Молись, и голоса уйдут.

– Правда?

– Правда. – Он улыбнулся. – А теперь. ты что же, урок прогулял?

Я опустил голову. Он усмехнулся.

– Ладно, бывает. Пойдем, провожу тебя до школы. Заодно и поговорим.

Мы шли по осенней улице, я пинал опавшие листья на тротуарной плитке. Отец Игорь рассказывал, что почти никого не знает в городе, потому что недавно переехал в этот приход, и звал в гости пообщаться с его дочкой Аней, которая училась во 2-м «А».

– А если я стану священником, как вы, то смогу от них избавиться насовсем?

Отец Игорь остановился, присел. Потрепал меня по волосам.

– Кирилл, идти в духовенство надо от призвания и внутреннего порыва. А сейчас в тебе говорит страх. И потом, надо вырасти. Решение должно быть осознанным.

Я ничего не понял и надул губы.

– Но ты всегда можешь приходить в церковь, если тебе страшно. Только знаешь… Стучать не надо, ладно?

– Почему? Это же. – память не сразу подсунула слова взрослых, – дань вежливости?

Отец Игорь, помедлив, ответил:

– Да, но это для обычных домов правило. А Церковь – это Божий дом. Надо перекреститься и поклониться. Какой у тебя сейчас урок?

Так незаметно мы оказались у школы.

– Математика? Пение? Я не знаю.

Но моему спутнику ответ был не нужен. Он легко нашел мой класс, позвал Анну Петровну, легко пошутил, попросил не наказывать меня и ушел, не обращая внимания на удивленные взгляды школьников. Казалось, отца Игоря не смущало, как дети реагировали на его длинное черное платье.

«Это ряса, мальчик», – раздался смешок сзади. Я обернулся, но там никого не было.

Глава 2. Отец

– Кирюха? Кирилл! Ты меня слышишь?

За окном шел противный мартовский дождь, в наушниках гремели Black Sabbath, а в мыслях была путаница.

– Кирюха, ты к юридическому колледжу готовишься? Мама говорила, у тебя с историей нелады? Может, репетитора нанять? И английский тоже нужен, завязывай с французским.

– Пусть Славка поступает на юрфак. – Я оторвал взгляд от тарелки с овощным рагу. – Нет у меня проблем с историей.

Мне стоило сказать, что проблемы у меня только с альтернативно одаренной училкой, которая читала всякую фигню. То ли было у нее монголо-татарское иго, то ли не было. Но она должна уйти в декрет, и вести нас снова будет Пал Славич; я в том году сдавал ему реферат по истории Ильинского монастыря и точно знал, что он нормальный мужик. Я бы объяснил, но где-то этажом выше мелькнула тень, и произносить лишние слова стало страшно.

Я заканчивал седьмой класс, а папа уже подыскивал варианты, чтобы я мог помогать ему после школы. В моих планах была только семинария. Папа хмурился, но молчал. Мне нравилась музыка, легко давались точные науки, да и вообще у меня все было отлично, кроме конфликтов с учителями и школьным психологом. Поэтому папа щурился и на тему семинарии меня всерьез не воспринимал. Ну да, я ведь еще и рок на гитаре играл, и наушники не снимал. Папа считал, что я хотел быть похожим на «этих жутких музыкантов с крестами на груди». Или на актера из сериала про врачей, который, оказывается, тоже имел духовный сан. Отец Игорь тоже не спешил меня поддерживать:

«Может, подумаешь, Кирилл? Лучше сначала мирское образование получить. И пожить немного. Ты должен точно понимать, ради чего ты идешь и что теряешь».

Мне сложно было объяснить даже отцу Игорю, что я не хотел идти в семинарию, просто вариантов других не видел. Наоборот, казалось, что после семинарии смогу жить нормально. Что, может, хоть там меня научат справляться с моим даром. Какой юрфак? Какие речи в защиту кого-то? Да ё-моё, я даже петь мог только в церкви или в воскресной школе! А мне ведь нравилось, я пытался с ребятами играть в группе. Но… еще со школы помню, как спел «Спи, моя радость, усни», а какая-то тень исполнила мои слова и полкласса заснули. Вместе с учительницей. А я испуганно выскочил из кабинета и чуть не сшиб старшеклассника с плеером. Он меня не слышал, зато я успел услышать выплескивающийся из наушников хард-рок. Именно поэтому спустя три месяца на ДР потребовал себе плеер.

С тех пор подпевал только мысленно, хотя гитару папа мне подарил в восемь лет.

Под этот Новый год мы с Ванькой хотели замутить группу. Я сразу сказал, что буду только играть, а не петь. Не помню как, но он уговорил меня на бэк- вокал. Хотя нет, это я сам в очередной раз убедил себя «попробовать». В итоге закашлялся, когда спел «я пытаюсь разучиться дышать», а Ванька вырубился на строчке «ты спишь и не знаешь». Хорошо, что он забыл это происшествие.

Так я забросил идею петь в группе и старался хорошо учиться. И не сходить с ума. «Жить обычной жизнью», как говорил отец Игорь. Только непросто было.

Голоса демонов заглушала или молитва, или тяжелый рок. Молитва или Честер Беннингтон. «Богородица Дево радуйся» или In this Moment. Muse или «Отче Наш». Я не мог без наушников, спасибо тому неизвестному парню, что меня не заметил из- за музыки. Лучше Skillet в голове, чем демоны. Потому и выбрал в пятом классе французский вместо английского, чтобы продолжать подпевать Честеру, не понимая всерьез, о чем песня. Буду понимать – вложу силу ненароком. Можно было начать слушать немцев, к примеру. Или исландцев. Но я просто влюбился в Meteora и Hybrid Theory. Под Numb я очень крепко засыпал. Это, конечно, уже старье, но… Зашло. Конечно, иногда скачивал новье или другое старье, типа вот нынешнего Black Sabbath, которые продолжали орать из наушников, висевших на плечах.

М-м-м, какой мужчина… Вот бы мне его деловое чутье!

Я вздрогнул. Один голос пробился. Ну вот, стоило снять наушники и прислушаться к реальности, как понеслось.

– Тихо, – сказал я шепотом, но все равно прозвучало увесисто. Голос исчез. Мне не удавалось убирать их навсегда, но если требовать тишины, она наступала вокруг меня на время. Только проблема – надо было говорить вслух и вкладывать силу в слова. А незаметно такое не провернешь.

– Не затыкай отца! Опять кого-то услышал и отвечаешь?!

– Просто вырвалось, пап.

– Вырвалось?! Кир, твой батюшка Игорь – такой же сектант полоумный, как те йоги, к которым ходит мама!

Я нахмурился.

– Не путай божий дар с яичницей, па. Мне нравится отец Игорь. Он рассказывает умные вещи.

– Например?

– Например, что надо сначала думать, прежде чем говорить. А тем более оскорблять кого-то.

Я встал, убрал посуду со стола. Отец хмурился, но молчал.

– Ну, я пойду. Мне в воскреску надо.

– Если ты и пойдешь куда-то… и хочешь ходить, – он нахмурился сильнее, – то только с посещением психолога. Я не собираюсь слушать байки. Это ненормально, когда парень молчит днями или бормочет в пустоту, а потом молится – и это в четырнадцать лет!

Смысл слов дошел не сразу.

– То есть я псих?

– Я этого не говорил! Но в воскресную школу я разрешу ходить, только если ты раз в неделю будешь посещать психолога.

– Нет.

Я хлопнул дверью и закрылся в своей комнате. Внутри поднимался гнев.

Гнев – мерзкое чувство. Он происходит из обманутых ожиданий, из-за того, что мир не благосклонен к нашей Гордыне.

«Гнев – это грех…» – так написано в книгах.

Да, но если гневаешься – гневайся честно. Так говорил отец Игорь. Он говорил признаваться себе в том, что чувствуешь. Не обманывать себя, что гнев праведен… Но я не мог успокоиться. Обида, досада, ярость. Я всего-то хотел, чтобы меня поняли.

– Почему он меня не слышит? – забывшись, спросил я в пустоту.

Пустота ответила из-за окна:

Мы слышим тебя всегда, мальчик. Давай, пожелай зла. А мы сделаем…

– Уйди прочь! – крикнул я и добавил: – Никогда не возвращайся!

Я задел тетради, и по столу покатилась старая ручка Parker. Повертел ее в пальцах. И вышел из комнаты.

– Пап, я хочу кое-что обсудить.

– Давай. – Он складывал бумаги в портфель. – Уже успокоился?

– Да я и не… – Пришлось остановиться. Да, я сильно злился, буду честным. Но да, успокоился. – Если ты хочешь, буду ходить к психологу. Но, чтоб ты знал, отец и так психолог, у него высшее образование, еще до семинарии.

– Отец? – Мой нахмурил брови.

– Отец Игорь, пап. – Вот же блин, оговорился. Неловко вышло.

– Он отец, а я кто? – Папа прищурился. – Он еще и психолог? Ну, теперь понятно, как он тебе голову задурил. Я-то думал, как такой умный парень, как ты, повелся! А это НЛП какое-нибудь! Он тебе мозги загадил! Вот не зря он в школу ходит! Детей соблазняет! Сектант в балахоне!

– Пап, это ряса! И у него там дочка учится на класс старше меня. Ты Аню видел, она ко мне в гости приходила. Она же тебе нравилась!

Возникло сильное желание уйти и хлопнуть дверью, но я держался.

– Пап, я хожу в воскресную с первого класса и крестился давно. Почему именно сейчас ты решил меня к психологу отправить?

Я говорил максимально спокойно. А между тем – и вправду, почему именно сейчас?

– Когда это ты крестился? – Он опять вытащил из моих слов исключительно что-то одно.

– Пап! Я же подходил к вам с мамой! Спрашивал! Это давно было! Ты сам разрешил! Так же как с французским в пятом классе!

Он уставился на меня:

– Да откуда мне помнить, ты у меня постоянно что-то спрашиваешь!

– То есть ты меня даже не слушаешь?

– А надо? Что ты можешь умное сказать?

Я развернулся и ушел. Спорить смысла не было.

Крещение свое я помнил прекрасно. Как-то отец Игорь спросил, почему я не ношу крестик. Может, одноклассников стесняюсь или потерять боюсь? А я честно ответил, что, кажется, некрещеный… Мы общались уже несколько месяцев, но впервые обратили на это внимание.

– Прости Господи. – Он перекрестился. – Ты чего раньше не сказал? Да и я молодец – думал, ты крещеный, как крестят младенцев. А потом дети об этом даже не знают.

– А что делать? Это же грех?

– Глупым быть грех, – как отрезал отец Игорь, – а это не про тебя. Спроси у родителей. Да, знаю, сложно у тебя с ними. Но родительское дозволение важно, мы не в Советском Союзе живем. И приходи в субботу.

– А вы… – У меня перехватило горло. Я поднял взгляд на бородатого старца у окна – преподобного Сергия Радонежского. – А вы станете моим крестным отцом?

Отец Игорь внимательно посмотрел на меня.

– Чувствую, пожалею я об этом, но да – стану.

Мне стало неловко.

– Вас, наверное, часто просят?

Отец Игорь усмехнулся и тут же ответил:

– Да нет, ты первый. Удивительно. Хотя должны бы… по разговорам пастырей, для священника это обычное дело. Я уж думал, что со мной не так, недостоин, может быть? А тут ты. Так что будешь первым и единственным моим крестником.

Мы помолчали. Потом я задал важный для себя вопрос:

– А голоса. пропадут? Тени исчезнут? Может, они и приходили потому, что я некрещеный?

– Нет, Кир, все намного сложнее. Твой дар – именно дар, а не проклятье. Он не исчезнет. Научись пользоваться своим Словом. Гони их – и да воздастся тебе сторицей. И не забудь спросить родителей, хорошо?

Ну я и спросил, за ужином в тот же день:

– Пап, мам, я хочу креститься. Можно?

Отец оторвал взгляд от газеты.

– А ты разве нет? Ты же в церковь ходишь. Ну, крестись. От нас что надо?

– Да ничего. Просто устное согласие.

Честно, я ждал, что он будет возмущаться, спорить.

– А, ладно. Это все?

Это было все.

Кир, а раньше ты не догадывался, что он тебя даже не слышал и не вникал? Не смутило, что, кажется, для него «ходить в церковь» и «быть крещеным» – равносильные понятия? Ну да, я.

– Рельса, я вхожу?

Брат толкнул дверь и уселся на свою кровать.

– Славка, – я кинул в него подушку, – не надо звать меня Рельсой. Нифига не смешно.

– Тебе нет, а мне – да. – И он заржал. Славка находился в том дурацком возрасте, когда любят пошутить на сортирно-словесные темы. Десять лет, что с него взять.

– Иди уроки учи, Адвокат, – буркнул я.

– Легко! – Он чуть ли не козырнул, уселся за стол, включил планшет с вайфаем.

– Опять из сети списываешь?

– Ты ничего не докажешь. – Он хмыкнул. – Не парься, Рельс, я эту четверть без троек закрою. Можешь за меня помолиться.

Я махнул рукой. Хотелось сказать «отвали», но когда видишь, как падают люди, которые оказываются рядом, просто потому что тени приняли мои слова за приказ, то боишься говорить лишнее – вдруг что- то пойдет не так? Я коснулся креста под футболкой. Кусочек металла успокаивал. Это лишь игра разума, наделяющая силой простую вещь. Но все же…

Огромные наушники полностью отключили внешний мир звуков и наполнили сознание гитарными риффами Motorhead. Вот, теперь можно спокойно делать уроки и даже подпевать, не понимая смысла. Когда я закончил, Славка еще тупил в интернете. Ну и ладно, я ему все равно не авторитет. Даже папа не всегда справляется, так что я прочитал молитву и лег спать.

Проснулся я посреди ночи, будто кто в ухо крикнул. Горел свет – Славка забыл выключить настольную лампу. Я встал и, не включая освещение в коридоре, прошел в ванную. Умылся, глотнул воды. Посмотрел в зеркало: обычный русоволосый парень, среднего роста. Совсем не Рельса. Славка придумал это прозвище случайно. В детстве он звал меня одно время Кириль, Риль, Рель… ну и досклонял до Рельсы. Так и осталось. Вроде и не обидно, но все равно раздражает.

Сквозь стенку я услышал знакомый голос и тихо шагнул в коридор. На кухне сидел отец. Горел только экран его сотового.

Женский голос из трубки нежно шептал:

– Егор. я скучаю.

– Я ведь говорил, Лиза, не звони мне по ночам!

Что сказала девушка, слышно не было, отец в кои-то веки убавил звук микрофона до минимума. Но его тихий голос я расслышал отчетливо:

– Да, это было отлично. Ты прекрасно умеешь… Но я хочу сначала решить все дела в семье, сыновей обеспечить. А потом уже думать, как уйти. Мне и так сейчас сложно, как ты не понимаешь!

Дальше я слушать не стал. В ушах звенело. То есть он решил позаботиться о семье не потому, что заботился. И этот дневной разговор, и психолог, и навязчивая опека – не любовь вовсе, а чувство вины. Мерзко. Отвратно. Ужасно.

Надо бы пойти и сказать ему, что я слышал. Маме – чтоб знала она. Надо бы пойти. Но стоило мне вернуться в свою комнату, как я провалился в знакомый кошмар. Он не снился мне очень давно.

Кладбище. Похороны деда. Призрачный манящий женский голос.

Ты только не забудь его похоронить, слышишь?

– Рельса, ты чего на полу спишь? С кровати упал или так и заснул?

– Тихо. – Я потянулся. – Славка. сколько времени?

Брат был уже одет, а за окном стало подозрительно светло.

– Половина восьмого.

– Мы опоздаем, – буркнул я и сел. Все тело болело. Неужели я провалился в сон, не дойдя до кровати? Славка поднял рюкзак.

– Ты – да. А я успею. Родители уже куда-то свалили, на работу, наверное.

Я подскочил, схватил брюки. Рюкзак я собрал еще вчера.

– Подожди, блин! Упрешься один, а потом мне влетит! Набери родителям, пока я одеваюсь!

Быстро напялил вчерашнюю водолазку, схватил школьный пиджак и через секунду уже обувался в прихожей. Славка тыкал в телефон. Никто не отвечал.

– Пойдем? Или подождем? Или, может, позвонить куда?

Брат начал волноваться. Я вспомнил вчерашний разговор. Заглянул на кухню – глотнуть воды.

– Славка, ты дурак.

На холодильнике висела бумажка: «Мы уехали на выездную консультацию. Связь плохая, будем после обеда. Присмотри за Адвокатом». Ну ок, присмотрю, не в первый раз. Еще бы он меня слушал. Мы пошли в школу. Опоздали всего на пять минут.

Я пытался звонить на переменах, но мама не брала телефон. Подозрительно, дико подозрительно. Хотел зайти после школы к отцу Игорю, но надо было домой – родители так и не объявились. А Славка, хоть и Адвокат по характеру и прозвищу, еще мелкий перец. Так что мы сходили на Славкину тренировку, перекусили в Маке и домой пришли уже затемно.

Квартира встретила тишиной. Полной и неожиданно страшной тишиной. Мы не впервые оставались дома одни – родители были по уши в бизнесе. Но только сейчас я чувствовал пустоту, будто дом был брошен. Но, может, это у меня разыгралось воображение. Может, они правда уехали в командировку? Может, подслушанный ночной разговор мне приснился, как и кладбище?

На кухне раздался стук.

– Вали в комнату, Адвокат! – Я толкнул Славку в дверь.

– Но…

– Иди, – рыкнул я. Брат попятился. Кажется, против воли я вложил в слова ту интонацию, для изгнания бесов.

Я зашел на кухню, не включая свет.

– Воды, мам?

Она не отвечала, и я просто налил стакан воды из графина. Сел рядом, отодвинул наполовину пустую бутылку какого-то дорогого коньяка.

– Славка где? – В мамином голосе было много всего. Что говорить в таких случаях, я не знал.

– В комнате. Папа ушел, да? Все-таки ушел? – Меня колотило. Я слышал достаточно – вчера. И видел тень злобы. Не демона из преисподней, не сущность. Просто боль.

Я бы мог. попробовать. Изгнать словом. Но это разве что на вечер сработает. Я открыл было рот, но увидел свое отражение в зеркальной панели шкафа. У меня были темные глаза.

Игра света и тени или взаправду я сам скатываюсь вниз? Я помотал головой. Надо честно признаться в своем гневе, верно, отец Игорь?

– Отпусти на сегодня. – Я коснулся маминого плеча, но обращался не к ней, а ко мраку за ее спиной. Может, это неправильно, но мне было все равно. Я знал, что позже зайду в ванную и скажу это сам себе. Вернее, своему отражению.

Даже если сработает это один раз. Но пусть хоть так.

Мама коснулась моей руки.

– Кир, ты знал? Знал про Егора?

– Я вчера ночью вставал и случайно услышал разговор по телефону. Прости, мам.

Она провела рукой по лицу.

– Это ты прости за… за это. Иди к брату. Ложитесь спать. Не надо вам этого видеть.

Я сгреб из холодильника бутерброды и пакет апельсинового сока и утащил в спальню.

– Пить хочешь, Слава?

– Нет. – Он сидел на кровати, по-прежнему в школьной форме. – Там только мама, да? А папа где?

Хотелось соврать, но сил больше не было.

– Он ушел к другой женщине.

Странно видеть и проживать то, что ты не раз смотрел в тупых комедиях. То, что обыгрывается в анекдотах. Мужик ушел к другой. Я не знаю, может, мы вырастем и станем такими же, но. Не хочу быть таким же.

– От женщин одни проблемы, – сказал я вслух.

– И от мамы? – спросил понуро брат, а я не нашел что ответить.

В ванной заработал душ. Надо пойти и убрать на кухне, маме явно не до этого.

– Он не мог, – сказал тихо брат, – не мог.

Я покачал головой. Тоже хотел бы сидеть и бормотать. Но кто-то должен тут быть ответственным, когда мама расклеилась. Так что я убрал на кухне, проследил, чтобы улегся брат, заснула мама.

И нажал вызов на телефоне.

– Отец Игорь. Я знаю, что поздно уже, но можно с вами поговорить?

Пусть будет так. Пусть у меня только один отец, кроме Всевышнего, – мой крестный. Пусть будет так, потому что так и есть.

Глава 3. Дыхание

Я хотел свалить после уроков пораньше, но, к несчастью, столкнулся со школьной психушкой. В смысле психологом. Психологиней… Как это правильно назвать?

Она профессионально оттеснила меня от компании одноклассников и поправила очки в металлической оправе:

– Всеволод Ефимов? – Меня передернуло от полного имени. Черт, эта дама так просто не отстанет.

– Ничего, приедешь к нам на следующей электричке, – заботливо произнес Димка, – только гитару дай сразу.

– Пошел ты! Хрен тебе, а не гитара без меня!

Я с сожалением смотрел, как одноклассники уходят.

– Ненадолго вас задержу, Сев… Слава, – споткнувшись на имени, произнесла Валерия Антоновна. Но мне было все равно. Во-первых, надолго или нет – неважно, я все равно опаздывал. Во-вторых, я знал, что до меня ей дела не было. И действительно: – Как Кирилл поживает? Он не хотел бы зайти на консультацию?

– Да я откуда знаю! Возьмите и позвоните ему!

Она поджала губы. Мимо нас пробежали пятиклассники.

– Он не отвечает на звонки. Вот вам, Всеволод, уже четырнадцать, ваш брат зимой станет совершеннолетним, а ведете себя как дети.

– Да что вам надо-то?

– Хочу помочь вам. Знаете, ведь слуховые галлюцинации могут быть признаком неких расстройств, а кое-какие из них передаются по наследству…

– Я не псих! И брат мой тоже!

С ума сойти, я Рельсу защищаю. Мы, может, и оба психи, но явно не в том смысле, что эта дама имеет в виду. Да и вообще, я думал, когда Кирилл уйдет из школы в колледж, мне станет легче. Хрен. Мадама, перебирая крупные янтарные бусы на шее, продолжала:

– …и да, это достаточно редкий случай. При общей адекватности. Надо изучить. Я попрошу классного руководителя обратить на вас внимание.

Вот этого я уже стерпеть не мог. Выставлять меня психом перед своими – ну уж нет. Тем более в этом году появился кое-кто особенный. Особенная.

– Держите. – Я взял у психологини смартфон, быстро набрал по памяти номер телефона и тут же сбросил. – Это его второй номер, только от меня отстаньте.

Я сбежал по ступенькам, пока женщина с довольным видом вбивала имя в адресную книгу. Совесть меня не мучила. Это был номер мамы. Заикнись эта овца ей про то, что брат спятил, – мама ей быстро чакры прочистит.

Пусть разбираются, меня электричка ждать не будет. Я спешил.

В поезде я отбивал ритм ногой в ожидании встречи.

Естественно, все начали без меня. Но поприветствовать не забыли.

– Что Валерка от тебя хотела? А, Слав?

Я скинул рюкзак, пожал плечами и принялся расчехлять гитару.

– Да как обычно, Кирилла забыть не может.

Осенний ветер медленно сыпал с деревьев листьями, иногда закидывая их в костер и раздувая пламя. За лесополосой был слышен гул машин и изредка пробегавших электричек. Вроде и не глушь, но спокойно. Мы собрались здесь не первый раз, но сегодня в нашей компании было пополнение. Девушка рядом восторженно смотрела на Димку. Он играл на гитаре – гитаре, которую принес я, – что-то отвратно попсовое. Взяв последний аккорд, он улыбнулся Алисе и предложил:

– Слушай, давай я сыграю для тебя, а ты споешь?

Она смутилась.

– Нет, я…

Димона я знал отлично. Он не слезет и не отстанет, и внимания не обратит, что новой однокласснице почему-то не хочется петь и она не кокетничает.

– Так, Димка, гони гитару.

– Если будешь дропать рэп, то я врублю колонку.

– Пошел ты. – Обычная для нас перебранка. Рэп не единственное, что было в моей голове: я знал наизусть кучу рок-баллад и терпеть их не мог. Рельса задолбал, я на фиг не понимал, как можно слушать такую хтонь и не знать смысла. А русский олдскул в его репертуаре был таким же заунывным, как роман Достоевского. Так что рурэп я слушал со смаком и удовольствием – там был бодрый ритм и понятные тексты. Димка так и не отдал гитару, начал играть – явно чтоб зацепить Алису. Романтическое старье, которое я, по идее, знать не должен. Ха, вот видели бы они, сколько раз мне приходилось сидеть с Рельсой в воскреске на его репетициях и слушать именно это старье.

– Давай гитару, Дим, это я и сам могу.

– Да что ты? Речитативом, а?

– Иди в жопу. – Я взял перебор и начал петь.

«Дыхание… я слушаю наше дыхание…»

Алиса едва шевелила губами, беззвучно подпевая. Это была победа.

Стоило взять последний аккорд, как телефон в кармане заорал «Лед» от 25/17. Я не глядя сбросил звонок. Телефон загудел снова, пришлось встать и отойти от костра.

– Адвокат?

– Отвали, Рельса, ты мне не отец. – Спорить с братом было бесполезно, потому как хоть я и носил прозвище Адвоката, но руки словами выворачивать умел он. Даром что говорил всегда мало.

– Я не отец. Электричка от вас идет через четверть часа.

Кир бросил трубку. За кадром повисла фраза «Не расстраивай мать». Зараза. На себя бы посмотрел! Когда-нибудь я ему скажу все, что думаю про отключенные телефоны и непринятые звонки.

Вот же на фиг! Я подошел к компании.

– Сорян, парни. Мне надо домой.

– Что, брат заставит Библию читать? – Димон заржал. Мы раньше с ним неплохо уживались, пока в этом году к нам не перевелась Алиса. Немного питерской загадочности, немного хитринки в светло-карих глазах. Мягкие волнистые локоны с цветными прядями и челка набок. Не девушка, а мечта. А за мечту кто-то готов и против друга беспощадно шутить.

– Мне тоже пора. – Алиса встала. – Слав, проводишь до станции?

– Ну блин. – Леха вздохнул. – Адвокат, может, гитару оставишь?

– Не-а. Знаешь же, что она не моя. – Я усмехнулся и застегнул чехол.

Электрички ходили часто – лесополоса, где мы любили собираться, располагалась по другую сторону от большого дачного поселка. Так что мы молча шли по широкой грунтовке. Хотелось проявить чудеса остроумия, но с чего начать разговор? «Ты ж Адвокат, трындишь как дышишь», – сказал я себе, но это не помогло. А между тем станция становилась все ближе.

– Жалко, дольше посидеть не удалось, – грустно произнесла Алиса. Я показал на высокие мигающие огни невдалеке:

– Здесь вышку подключили в августе, а до этого сеть не ловила и было проще.

Хотя ни черта не проще. Если брат не дозвонился, то могло начаться всякое. Например, у меня сводило живот от тревоги. То ли брат молился, то ли проклинал. Понятия не имею, как это работало и почему у него ничего не ёкало и не болело, когда я до него дозвониться не мог.

– Ага, то есть это вышка во всем виновата? А при чем здесь Библия? – Она, кажется, почувствовала, что вопрос неприятный, поэтому тут же добавила: – Можешь не отвечать, если это что-то личное.

– Да нет, почему. – Я пожал плечами. – Мой старший брат верующий и готовится в семинарию поступать.

– Ого. – В голосе Алисы сквозило удивление. – Интересно было бы познакомиться. Мне казалось всегда, что священники жуткие, все в черном и ходят такие: «Бу-бу-бу, надо молиться, мир греховен, бу- бу-бу».

Я пытался удержаться, но слишком живо представил повзрослевшего брата в образе пузатого попа, махающего лампадкой и говорящего «бу-бу-бу». Надо попросить кого-нибудь зафотошопить и ради прикола подарить Рельсе.

– Не, Кир не такой, он и потусить раньше любил, даже в группе играл в седьмом классе. Это его гитара вообще-то. Ну, он просто серьезный. С детства такой был. И рассудительный. Иногда странный. Я как- то привык. Ну, вон Леха в НЛО верит, но почему-то его так не стебут.

– Это точно. – Алиса улыбнулась.

Про себя я отметил, что Рельса и правда всегда в черном. Рубашки, футболки, джинсы – даже трусе- ля и то всегда черные. Просто один цвет. Готовится к рясе? Ой, да пофиг. Тут девушка мечты рядом, а я про братские труселя думаю.

Мы дошли до станции. Я посмотрел на экран телефона – до электрички оставалась еще пара минут. Алиса проследила мой взгляд, и пришлось спрятать смартфон в карман – неловко стало за свой дешевый «Самсунг», у нее-то «яблоко» последней модели.

– Ну ладно, раз мы секретничаем, то расскажи тоже какой-нибудь свой секрет.

Она задумалась.

– Что тебе рассказать… О, этого точно никто из друзей не знает. – Она поднесла палец к губам, показывая, что это тайна и говорить никому нельзя. – Мама с детства звала меня Рысенок и до сих пор зовет Рысью, мол, такая же внезапная неприручаемая кошатина. Я в детстве облазила все деревья во дворе. Хочу ходить в походы и вести блог, только мама против.

– Почему?

– Потому что это неправильно. И вообще, будет восемнадцать, и тогда делай что хочешь. Она бы заперла меня и заставила читать учебник физики. Или экономики. Или что-нибудь про внезапные смерти и патологоанатомов. Блогеров и экстремальный спорт она не любит одинаково. У меня даже в социальной сети ничего нет, – она поджала губы, – так, только ленту смотреть и в личку друзьям писать. Ну и там чай-кофе-книжки иногда сфоткать.

– Жуть. Дай ссылку? – На самом деле я нашел ее профиль еще в первый день, только не подписался, а просто заходил время от времени. – Не бойся, я ничего плохого писать не буду, так что мама не отругает.

– Да нет, она просто переживает, вдруг я в плохую компанию попаду. Она, наверное, как твой брат. Очень серьезная, но не верит ни во что. Меня только старшая сестра поддерживает. Она классная.

Гул подъезжающей электрички прервал неловкую паузу, и мы вошли в полупустой вагон. Алиса села рядом. Мы молчали, пристально разглядывая друг друга, пока поезд не тронулся. А потом я решил продолжить разговор, который мы начали на станции.

– А отец у тебя…

– Нет его. Никогда не знала. – Она ответила резко. Видимо, это была не та тема, которую хотелось бы обсуждать.

– Прости. – Я умолк и взял ее за руку. – Просто я тоже без отца. Он ушел от нас к другой женщине четыре года назад, а спустя год погиб в автокатастрофе.

Не знаю, зачем я это сказал. Такое не говорят просто так, но почему-то с Алисой хотелось поделиться. Хотелось, чтобы она поняла.

Девушка протянула руку.

– Дай телефон. Давай, не стесняйся. Даже у нас в Питере не все понтуются, так что не парься. В телефоне что главное? Чтоб поговорить можно было. – Я протянул ей смартфон, и она вбила свой номер, коснулась губами моей щеки и прошептала: – Мой самый главный секрет – я ужасно пою. Так что спасибо, что выручил.

Подмигнула и убежала прочь в открывшиеся двери электрички на своей станции.

Через минуту от нее прилетело сообщение: «Кстати, ты обещал познакомить меня с семьей. Жду встречи». После букв – две строчки смайликов.

В квартире было светло, играла Перукуа и пахло благовониями.

– Мам, я дома!

Она не ответила сразу, я разулся и прошел в зал. Мама сидела со скрещенными ногами и не мигая смотрела на огонек свечи. И встала, лишь когда от движения воздуха погасла свеча.

– Я рада, что ты пришел. Ужин на столе.

– Кир разве не тут?

Мама покачала головой. Понятно, брат остался у святого папаши. Придется терпеть вегетарианский ужин в одиночестве.

Передо мной оказалась подогретая в микроволновке тушеная фасоль, салат из овощей и пророщенных зерен, хлебцы и адыгейский сыр. После того как папа ушёл, мама совсем погрузилась в самосовершенствование. К йоге, которой она занималась раньше, быстро добавились еще десяток разных практик, а диета сменилась духовным питанием. Честно, меня даже Кир не так бесил. Рельса заморачивался с постами, но никогда не докапывался до меня и моего гамбургера. Он хоть и играл роль папаши, но только по делу и с фигней не лез. А вот маме надо было непременно кормить меня полезной пищей. Хорошо хоть, что – спустя много времени – она смогла это «полезно» еще и съедобно готовить. Но я все равно спускал свои карманные деньги на «вредную» еду.

Ковыряя фасоль, я спросил:

– Мам, а Рельса когда вернется?

Она нахмурилась. Потом сильнее. Тот факт, что мой талантливый старший брат ушел в религию, маму не доводил до бешенства, как папу, но тоже расстраивал. Рельса ведь карму портил. А поскольку она как мать несла за него, пока несовершеннолетнего, духовную ответственность, выходило, что брат портил и ее чакры. Как это работало, я даже вникать не хотел.

– Сказал, завтра. Ты кушай, Слав. Вкусно? Уроки сделал?

– Ага, доем – доделаю.

Кому сдались эти уроки?

У мамы зазвонил телефон, и, судя по тону, это как раз наша психологинюшка была. Мама сразу начала ее «лечить» на тему того, что вся наука бездуховна и не пошла бы она лесом от нашей семьи. Я тихонько слинял.

В спальне было пусто. Скучаю по тому времени, когда отец был дома, а Кир – нормальным парнем. Брат и тогда ходил в воскресную школу, но и в группе играл, и потусить у костра был не прочь. А потом. Потом отец ушел к секретарше Лизочке, и все покатилось на помойку. Мама не запрещала папе с нами общаться, но. Толку было мало. От папиного «поймешь, когда вырастешь» хотелось биться головой об стену. В конце концов я привык. Сказал себе забыть и общался, как будто ничего не было. Ходил с ним в кино, на шашлыки. Только из принципа не соглашался знакомиться с его женщиной. Казалось, это будет уже моей изменой маме.

А Рельса. он, наоборот, вырубил эмоции. Встречался с папой, даже ту стерву его видел; но обсуждал только дела. Например, вызвонил отца, чтобы тот пришел на мое родительское собрание, когда мама забыла. Просил отца купить мне билеты на рэп-концерт. Потом отец продал фирму, большую часть денег отдал маме, а сам основал другую контору. С этой своей «секретаршей». И снова требовал, чтобы Кир поступал на юридический. Сначала брат отшучивался, что адвокат в этой семье не он, потом ругался. А однажды пришел и сказал: «Я с ним разговаривать больше не буду». И уехал на какую-то высокодуховную тусовку со своим святошей.

А потом папа умер, а Кир даже не приехал на похороны, потому что в том чертовом монастыре не ловил телефон.

Уведомление отвлекло от мрачных мыслей – Алиска добавила меня в соцсетях и прислала смайлик.

Славка: «Как дошла домой?»

Рысенок: «Хорошо. А ты? Что сейчас делаешь?»

Славка: «Алгебру на завтра дописываю».

На самом деле скачиваю с интернета, но кого это волнует?

Рысенок: «Зануда. Как тебя в телефоне записать?»

Адвокат: «Пиши „Адвокат“».

Рысенок: «Почему? Позвони, давай поболтаем!»

Я отодвинул тетрадь и подсоединил наушник к телефону.

– Слушай, я только начал… – Я покосился на планшет со скачанным решением.

– Ой, да ну тебя! Придешь на пять минут пораньше – спишешь. Или сейчас, подожди…

Щелчок затвора. Перелистывание бумаги. Щелчок затвора. Уведомление.

– Спасибо, Рысь. – Мне решить задачи проблемы не было, только лениво. Поэтому и списывал иногда. Но блин, не буду же я нудеть Рысенку, что я самый умный. – Эй, ну и почерк у тебя!

– У меня же лапки!

Она засмеялась. Я не видел ее лица, но даже через мобильные волны чувствовал манящее тепло.

– Давай завтра куда-нибудь сходим после школы? – не удержался я.

– После школы у меня… А, давай! Куда? Только не в кино.

– Можно просто погулять, а там решим.

– И то верно. – Она умолкла, до меня долетел неразборчивый женский голос: «Ну, хватит» – и Рысь вернулась: – Ладно, мы заболтались. Давай, до завтра!

Вызов закончился, и я остался смотреть на экран с решением задачи как дурак. Очень довольный жизнью дурак. Экран замигал еще раз.

«Доброй ночи», – Рысь прислала селфи. В полумраке взгляд почти как у дикой кошки, волосы растрепаны, и только глаза видно из-под одеяла.

Блин! Я закрыл лицо рукой и нервно засмеялся.

Ночью мне снились горы, высокий перевал, а внизу озеро. Только я и она, никаких взрослых. Да мы и сами стали старше. У Алиски был большой фотоаппарат и много разных приблуд к нему. Она смеялась, свободно и легко. Лишь с высокой горы дул холодный мерзкий ветер и шли тучи.

Мне снился кошмар – о том, что я не хочу вспоминать.

Перед глазами – темный потолок, в голове – боль. Я не могу пошевелиться, не могу освободить руки и только чувствую, как медленно утекает жизнь. Как тепло уходит из моего тела. Тогда я сосредоточиваюсь на дыхании. Вдох. Выдох. Холодно, и из моих губ должен идти пар, но я его не вижу. Темнеет. Или это у меня глаза закрываются? Вокруг пляшет рваный свет свечей – или это тоже кажется? Чьи-то руки касаются меня, чей-то голос поет на незнакомом языке. В сознании проносятся обрывки образов: вот я читаю «Волшебника изумрудного города» в полумраке, вот я иду по лесу, вот меня зовут домой… а как меня зовут? Имя утекает, как и голос, как и жизнь. Утекает все, и я чувствую тьму. Мне кажется, пролетело мгновение от бездны до властного женского голоса:

– Остановитесь, уроды! Это же ребенок! Остановись, я приказываю!

Пение прекратилось, и вместо него появилось злое шушуканье людей, которые слишком напуганы, чтобы ответить ясно. Но все же прозвучал четкий ответ, не словами, а силой, пробивающейся через сердце, через кровь, через дыхание.

Нет. У тебя нет власти надо мной, женщина. Кровь за кровь, три шестерки оставляю, три шестерки забираю.

– Уходи! Прочь!

В ответ женщине гремит мерзкий смех. Тогда она поет. Повторяющееся, улетающее вверх «Аве Мария» звучит как голос жизни.

«Я заберу ее, когда ей будет трижды по шесть», – шепчет тьма и пропадает.

Я не хочу вспоминать, как Оксана трясла меня за плечо, как спрашивала мое имя, как рвала свой платок, чтобы перевязать раны. Как вынесла меня из какого-то подвала и как перешагивала через чье- то тело, как придумала мне имя, когда я не помнила своего. Как я просыпалась в больнице от кошмаров, как ощупывала швы сзади на шее и ревела в голос. Но в предутренние часы сны все равно иногда приходят, и их не прогнать. На счастье, я все забываю с пробуждением.

У меня остается лишь стойкое чувство «я – не хочу – это – вспоминать».

Поэтому – будильник, обычное утро, на столе телефон с открытым чатом, в прихожей валяется собранная с вечера сумка с книгами. Делаю Оксане кофе с корицей, а себе чай. В моих пальцах – ромашка и мята, зверобой и лаванда. В моих пальцах тоже немного силы. И я не хочу вспоминать, как началась моя новая жизнь. Не сегодня.

Да и, впрочем, никогда. Пусть даже это «никогда» будет недолгим. Временами я это все-таки прекрасно понимаю. Пусть и не могу вспомнить все.

– Алиса? Все нормально?

Я пью чай. Оксана садится рядом и касается моих волос. Я улыбаюсь и отвечаю:

– Да, все хорошо.

Не хочу вспоминать, хотя понимаю, что скоро придется.

Вздыхаю и пишу сообщение однокласснику, который очень хочет мне понравиться. Которому должна понравиться я.

Больше всего мне хочется быть просто Алисой, которая приехала из Питера и любит старый рок. Девушкой, которая хочет найти парня и сбежать с ним в горы.

Девушкой, у которой есть в душе что-то большее, чем дикие травы и глубокая тьма.

Глава 4. Плюс один, минус один

Безжизненный дождь стекал по ливневке, не задерживаясь на дорогой тротуарной плитке. Серая пелена висела плотно, скрывая стоявшие поодаль дорогие дома. Высокие сизые ели отмечали подъездные аллеи. Мужчина небрежно закрыл дверь машины, не утруждая себя включением сигнализации, пошел к дому. Возвращение должно бы радовать, но кроме скверной погоды отпечаток на настроение накладывала глубокая тоска.

Надо бы отдохнуть, в последнее время только о сделке и думал, даже слетал ради этого на день в родной город. Однако старика Баюнова так и не увидел, и пришлось вести дела с его сыном, Василием. Баюн был авторитет старой закалки и жил по понятиям, мог и физически конкурента устранить. Зато и слово держал как кремень. А вот о его сыне Василии известно было мало.

Это правда? Только о делах и думаешь? Даже к сыну не зашел?

Эдуард вздрогнул от голоса за спиной. Обернулся – и никого не было. Да и быть не могло. Да, стоило навестить сына от первого брака. Сколько ему сейчас? Шестнадцать, семнадцать? Развод дался настолько тяжело, что даже видеть Димку не хотелось. Может, оно и к лучшему, что не навестил, кто знает, что ему мать наплела?

«Я просто устал».

В мини-баре стояла початая бутылка Whitley Neill. Недорогой джин с горьковатым апельсиновым привкусом, самое то после тяжелого дня. Вспомнилось отцовское «напиваются только слабаки!», но это уже не останавливало, как и то, что сердце уже давно шалило. Просто себя он слабаком считать не хотел. За огромными стеклянными окнами во всю стену была фиолетовая ночь, прочерченная оранжевыми пятнами фонарей.

Он чувствовал себя победителем, но… Что-то щелкнуло, около дверей раздались шаги, только в прихожей свет не загорелся.

– Лилит? – обернулся он с облегчением. – Ты приехала? Почему не позвонила? Я бы попросил встретить тебя в аэропорту и.

В прихожей никого не оказалось, а входная дверь была открыта. «Черт, закрывал же вроде», – мужчина потянулся за ключами, и в этот момент погас свет в гостиной. На секунду всего – с порывом ветра освещение включилось.

Эдуард огляделся. Никого не обнаружив, закрыл дверь и сел обратно на диван. Хотелось чего угодно, но не тишины – он включил телек. Попал на экстремальный спорт, где в прямом эфире шли уличные велогонки и диктор рассказывал про передаточное число и дрифт участника номер 13. Мужчина пощелкал пультом, но ночью крутили бесконечную тупость с перерывами на рекламу.

Хотелось разговора. По-человечески поболтать. Он вздохнул и сделал кое-что, ему несвойственное, – сам набрал номер Лилит… Она не была канонической красоткой – может, потому и создала свое модельное агентство? Вопреки мерзкому характеру она иногда проявляла потрясающую чуткость. Из-за нее отчасти он и развелся. Но в трубке шли только длинные гудки. Он налил себе еще джина и прошелся кругом по гостиной под шум гонок с экрана.

Привычные действия не приносили покоя, и Эдуард позвонил начальнику охраны – тот должен был приехать по первому вызову, чтобы узнать всё ли в порядке. Но телефон все так же передавал только заунывное пустое гудение.

– Да что же сегодня такое! – выругался Эдуард и покачал остаток алкоголя в бутылке. Оранжевое стекло напоминало уличные фонари и старые лампы в коридоре родительского подъезда.

Не спишь, Эдуард?

Мужчина вздрогнул. Он узнал говорившего и подумал, не многовато ли выпил натощак. В комнате было пусто и ничего не происходило. Ни теней, ни странного мерцания, ни таинственного выключения света. Решив избавиться от наваждения – наверняка он услышал голос отца только потому, что думал о своем сыне, – он набрал номер женщины еще раз. В этот раз Лилит взяла телефон. Голос ее звучал развязно и расслабленно.

– Эдик? Как дела?

– Лиль, не пей много.

– Спасибо за заботу, начальник, – передразнила его женщина, – я не пью, я слежу, чтоб мои пигалицы-модельки много не пили. Чего там у тебя?

В ее трубке слышались другие женские голоса, донельзя веселые.

– У меня все отлично.

– А… – протянула она, – это забота. Ну что же, спасибо. Эй! Не смей это делать, дура! Мне эти туфли тридцать шестого размера еще нужны! – бросила она в сторону. – Извини, мне надо остановить эту вакханалию, а то они разнесут тут все. Подумаешь, удачно выступили! Мне тут живые души нужны!

И бросила трубку. Голос звучал странно, как из другой реальности.

С другими говоришь, а со мной не хочешь?

Он обернулся, но ничего не увидел – ни тени, ни колыхания воздуха.

«Мог бы хоть на сорок дней за меня помолиться!» – услышал он уже у самого уха.

– Прости, отец, – невольно сказал он, – прости. Поздно.

Миллионер Эдуард Тарасов упал на пол своей модной гостиной, обставленной дизайнером в стиле хай-тек. У него остановилось сердце от нервного напряжения, чувства вины и, конечно же, алкоголя.

В другом городе, где в начале сентября еще было тепло, красивая молодая женщина открыла глаза и потушила черную свечу пальцами. Лилит очень ей помогла, и теперь надо отдать долг: обработать Баюна для нее. Плюс одна душа, минус одна душа. Осталось не так уж и много до нужных трижды по шесть душ взамен важной для нее одной.

Кирилл сел рядом, сдвинул наушники набок и спросил, читаю ли я новости. Как рано он пришел, понятия не имею. Но брат был причесан, в черной рубашке и с аурой пафоса и благочестия, блин. Я тут давлюсь мерзким смузи и овсяным киселем, а он улыбается. А, не. Норм. Нормально улыбается, понимающе. Он посмотрел на мое очень сытое и довольное лицо, достал из кармана пятьсот рублей со словами «На пожрать». Кир подрабатывал в крутом барбершопе и все предлагал, чтоб я туда сходил и меня нормально подстригли, не за триста рублей. Просто за спасибо. Обломится. Сам справлюсь.

– Слушай, так ты не в курсе, что случилось?

Он снова показал мне телефон. В ленте новостей среди курса доллара и нефти было: «Миллионер Эдуард Тарасов умер в пригороде Санкт-Петербурга».

Я бегло просмотрел заголовок и покачал головой.

– Понятия не имею. Это кто?

Кир уставился на меня как на идиота. Высокомерие его накрывало часто и здорово меня бесило.

– Это отец Димки Тарасова, ты же с ним учишься. Димка ездил на похороны?

– У него вроде дед умер полтора месяца назад. Про отца Димка ничего не говорил. Тебе-то какое дело?

Брат посмотрел на меня еще более странно.

– У твоего друга отец умер, а ты спрашиваешь «какое дело»?

Мне сразу вспомнилось наше прошлое и стало неловко.

– Мы сейчас с Димкой не общаемся. Хотя он вчера смурной был.

– Почему не общаетесь?

– Ну, – я отвел глаза, – понимаешь…

– Девушка? – Он прищурился. – Все равно – спроси.

Брат не стал договаривать. Отвернулся.

– Короче, ты знаешь. А с девушкой осторожней, всякое бывает.

После того как отец ушел, брат стал параноиком насчет девушек и женщин. Иногда внезапно хмурился. Невзлюбил телефоны. Если надо, даже учительнице сообщения писал. Или приезжал вживую. Мама сказала, это потому, что он папин телефонный разговор с любовницей нечаянно подслушал. Я думал, из- за того, что брат в принципе не любил говорить. Он меня и научил читать в четыре года, и потом долго старался только записками со мной общаться, если папа не видел.

– Рысенок не такая, – возмутился я, – она меня не кинет!

– Не такая – в смысле? – Кир ответил не сразу, он уже надвинул наушники, рокочущие барабанной сбивкой. – А, ты про отца… Не, Слав, я чокнутый, но не настолько. Просто аккуратней. Плохое предчувствие. Ладно, неважно. Давай учись, Адвокат.

И ушел.

Все бы ничего, но предчувствия моего брата обычно сбывались. Мне стало не по себе.

В школе Димка поймал меня на перемене.

– Говорят, на свидание идете?

– Кто говорит? Я просто до дома Алису проводил. Ну на фиг. Не хочу ругаться из-за девчонки.

– Да я тоже, – ответил он после небольшой паузы, – просто жесть как обидно!

– Слушай. – я помолчал, не знал, как спросить, – прочитал в новостях… Это правда? Про твоего отца?

Димка прищурился.

– Жалеешь? Забей. Он нас бросил и фамилию сменил. Скотина. Даже к деду на похороны не приехал, бизнес, видишь ли. И алименты платил по минималке, юристам больше заплатил, чем мне. Мама говорит, так ему и надо. А я.

Он хотел сказать что-то еще. Но промолчал и этим напомнил брата. Я хлопнул его по плечу:

– Держись, бро. Это тяжко.

– А, ты. Спасибо.

Мы помолчали с минуту.

– Расскажешь потом, как сходили, – бросил он уже у дверей кабинета.

Я кивнул. Хотя хрен я что расскажу лишнего про Алису. Это только мое.

Вместо того чтобы слушать училку, думал про свидание. Хотелось произвести впечатление, но при этом не выглядеть банальным идиотом из мемасиков.

– Слава! Ты меня слушаешь? Всеволод! Ефимов!

Ну вот же лажа. Ненавижу полное имя.

– Простите, Алла Валерьевна. Я задумался. Нагло звучит, но не могли бы вы повторить вопрос?

Учительница вздохнула. Однако если честно сказать «я задумался» и ответить, то можно огрести куда меньше, чем если пытаться врать.

– Косинус пи на два минус альфа?

– Синус альфа, – на автомате ответил я. Да, я тоже иногда учу. Изредка.

– Ладно, садись. Хотя нет, ты опять замечтаешься. Иди к доске, будешь решать уравнение.

Я вышел к доске и взял синий маркер. В голове алгебры – ни на грамм. Ни на градус, если уж быть в теме. Пришлось сосредоточиться. Валерьевна отпустила меня за минуту до звонка, заставив чувствовать себя совершенно измотанным. Будто мешки грузил. Кто говорил, что умственный труд – это легко? Лучше уж пара физры, чем один раз отвечать на алгебре.

До конца учебного дня оставалось два урока. Алиса иногда поворачивалась и мило улыбалась. Но не подходила – на первых переменах ее куда-то звали учителя, а сейчас она трещала с девчонками и лишь помахала мне рукой.

Я загуглил на смартфоне квартирники и концерты. Единственное на сегодня событие в таймпэде выглядело как прикол кармы, так что пришлось пролистнуть приложение еще раз в надежде увидеть что-то другое, а уж потом позвонить брату.

– Привет, Рельса!

– Чего тебе? – Брат дышал тяжело и отвечал резко. Судя по тому, как он сразу ответил и как громко сопел в трубку, – опять с наушниками, как и всегда.

– А чего не сказал, что играешь сегодня, а?

– Куда ты меня тащишь? – Это он явно не мне. – Я играю… Да, играю, Слав. Ты прийти хотел?

– Да.

Вот после его резких, рубленых ответов идти расхотелось. Но уже решил, чего уж.

– В пять начало. – На заднем плане что-то бабахнуло, и брат отключился.

Осталось досидеть пару уроков. Две невероятно, невыносимо длинных сорокаминутных пытки не помню каким предметом. Да и кого оно волнует? (Ладно, это физика была, я еще и конспект умудрился записать, хотя ни слова из лекции не запомнил – планировал свидание.)

Пока я собирался после звонка, Алиса уже ждала меня. Мы вышли из школы и взяли себе по рожку мороженого. Я – пломбир, она – микс миндального с фисташковым, с соленой карамелью и еще какой-то посыпкой. Я и не знал, что в нашем ларьке так могут. Было прохладно, осень все-таки, но на мороженом мы сошлись.

– Ну, куда пойдем? – Она мило улыбнулась.

– В церковь.

Она закашлялась, а потом с ноткой страха в голосе спросила:

– Зачем?

– Венчаться. – Она чуть не подавилась еще раз. – Прости. Вообще-то я пошутил, можно и не жениться.

Глаза у нее были как у кошки – огромные и удивленные.

– А. Ты с братом хочешь познакомить?

– Ну, и это тоже. У них концерт в воскресной школе. Подумал, что ламповый вечерок с гитарными песнями тебе понравится.

Она опять улыбнулась. Сначала чуть, потом ярче. Потом ткнула меня локтем в бок.

– Ну ты и… юмор у тебя дурацкий!

– Нормальный юмор! Эй, мороженое уронишь!

Она поправила рожок, откусила кусочек, не дав ему упасть, и облизнула губы.

– А что он играет, твой брат? Молитвы, что ли?

– Да всякое. Русский рок и инди, в основном.

– Что, прости? Рок в церкви? Ты меня разводишь.

– Не, Кир такой хард слушает, что у меня уши сворачиваются. Взял я как-то его плеер погонять. Причем все иностранное, в чем прикол слушать то, что не понимаешь, – я хз. Но играет он более лайтовые штуки. По смыслу треки подбирает. Наутилус там, Торба-на-Круче… И еще всякие группы, которые я не запоминаю, но они про душу, про добро, про ходить по воде. в смысле про вечное и светлое.

– Ни разу не была в воскресных школах. Я думала, там нудно и молятся, и вообще. у-у-у-у-у. – Она оттянула пальцами волосы в разные стороны и выпучила глаза. – Все странные. Не могу представить себе сильно верующих, только не обижайся.

– Да у них так и было. Чтения книг, обсуждения и прочая ерунда. А потом брат сказал священнику Игорю, что молодых надо привлекать современностью. И вот они такие вечера иногда проводят. Там, конечно, есть беседы после, но они не обязательные.

Надо сказать, я сам на них ни разу не оставался. Больше из принципа – Рельса просто вымораживал своей правильностью. Еще мне не нравилась Аня, дочка священника, которая иногда бросала скромные взгляды на брата. Но пел Кир просто офигенно, не то что я, и треки подбирать умел. «Давай молчать» в его исполнении заставляло ёжиться от мурашек по коже. Сейчас, после разговора с Димкой, я был не прочь сходить если не в церковь, то хотя бы в воскресную школу. Я не ходил туда иначе как к брату, но сейчас тянуло в груди. Было больно. И когда я отвлекался от Алиски, не мог не думать о Димке и его злом взгляде. Жутко напоминало брата. Тот тоже не хотел говорить об отце.

Когда увидел событие на таймпэд, то решил: судьба, мать ее. Еще щекотала нервы мыслишка: ну кто еще повел бы девушку на концерт почти в церковь?

– Слав?

– Что?

– Ты только никому не говори, что мы в церковь ходили. Дома не поймут.

– Сестра тоже тренер по йоге и боится за карму?

– Да нет, мама атеистка. Не любит. А сестра – сводная. И она католичка.

Я пожал плечами и кивнул. Да и пофиг. У всех свои заморочки.

– У нас еще час. Пойдем в кафешке посидим?

– Да нет, давай лучше погуляем. И кстати, почему ты Славка? Я думала, от Всеволода должно быть Сева.

Я поджал губы.

– В честь деда назвали, по маминой линии. А отца это дико бесило, потому что дед был против их свадьбы и с бизнесом не помог. Так ни разу из Хабаровска в гости и не приехал. Так что по паспорту я Всеволод Егорович Ефимов, а зовут все Славка Адвокат.

– Почему Адвокат?

Я хитро улыбнулся. В кармане оставались деньги, и я без зазрения совести заказал себе огромный бургер, а Рысенку – вычурный десерт с орешками.

До концерта оставалось совсем немного.

Глава 5. Дикий Кот, Белый Лис

Нет ничего хуже телефонов. Никогда не знаешь, кто услышит на другом конце провода. Еще и звонят всегда не вовремя. Хотя Адвокат в этот раз подсобил. Иначе я бы забыл про вечер и сгорел со стыда. Как бы я объяснялся с отцом Игорем – не представляю. Сам придумал эти мероприятия, сам уговорил и сам не пришел? Идеальный крестник. Хорошо, что купил недавно беспроводные наушники с гарнитурой и один не вынимал из уха. Так можно было и внимание не привлекать, и от левых голосов отвлекаться. Но когда In the End вдруг прервалось и потом снова начало играть, я не сразу ответил на звонок. Не до того было. Я бежал по коридору гостиницы рядом с каким-то криминальным мужиком и не мог понять, как до такого докатилось.

Началось все в прошлом году, тогда у меня второй раз появились серьезные секреты от отца Игоря. Если о том, что я не был на похоронах отца, он знал – правда, думал, мама и Славка не смогли со мной связаться из-за плохой связи во время паломнической поездки, а не из-за того, что я перед этим со зла раздолбал телефон… То вот о том, что я брал деньги за изгнание демонов, я так и не смог сказать. Ну, то есть что я изгонял, он знал. А вот у кого и как – нет.

Все завертелось, когда я начал работать в барбер- шопе White fox. Уборка вечером – ничего сложного. Платили немного, но хватало на жизнь и подкормить Славку иногда. Попал туда случайно: увидел мужика в парке недалеко от церкви, а вокруг него три тени. Меня даже замутило. Видно, перекосило мое лицо так, что он заметил и подошел:

– Выглядишь ужасно. Парень, все нормально?

Я сдвинул наушники – у меня в тот раз были огромные «уши» – и ответил:

– А у вас?

Аж закашлялся от близости тьмы. Лицо мужчины тоже не рождественскую радость выражало.

– Мигрень. Бывает такое. У тебя тоже?

И еще будет, ой будет. Вкусный человечек, сомневается много.

И не только мигрень… всю силу заберем.

– Тихо. – Я постарался произнести одними губами, но мужчина все равно услышал.

– Ты чего смотришь надо мной? К кому обращаешься? Может, тебе врача?

Его свело от боли, и он сел на лавочку.

– Хотите, вам полегчает?

Сил моих не было на это смотреть. Мужчина поднял на меня взгляд и хмыкнул:

– Чем ты можешь мне помочь? Таблетки уже не берут.

Меня не волновало, что он обо мне подумает. Я перекрестился и вложил в голос силу:

– Покиньте его и не приближайтесь. Исчезните.

Тени закачались, не хотели уходить.

– ИСЧЕЗНИТЕ.

В парке воцарилась тишина. Мужчина убрал руку от лица. Я видел: боль ушла.

– Ты что сделал, парень?

– Демонов изгнал.

А что оставалось ответить? Мужчина сначала молча смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом расхохотался. Хлопнул рукой по лавочке рядом.

– Садись, расскажи, откуда ты, экзорцист такой?

У меня предательски заурчал живот. Неловко, однако. Целый день был в колледже и позавтракать не успел. Мужчина усмехнулся, около глаз залегли морщинки.

– Пойдем, покормлю… экзорцист.

Сидя на открытой веранде «Шато», Петр Алексеевич ел лазанью и расспрашивал о подробностях «экзорцизма». А я. Первый порыв прошел, и говорить больше не хотелось. Меня заботили две вещи: пришлось снять наушники, а вокруг было много людей и не только людей, а второе – цены в престижном заведении. Мужчина, не спрашивая, заказал мне грибной суп-пюре, какое-то невероятно аппетитное рагу с кусочками мяса и названием, которое я не запомнил. Еще ароматные булочки с кунжутом и десерт.

– Простите, Петр Алексеевич, – я собрал всю свою смелость и решил озвучить сразу, – спасибо, конечно, но я не смогу за это заплатить.

Мужчина поправил рукав пиджака, и я заметил на его запястье тяжелые и явно дорогие часы.

– Я тебя не на бизнес-ланч позвал. Не знаю, что ты сделал, но я ни разу так хорошо себя не чувствовал. Кстати, чего ты такой голодный? Родители карманных денег не дают?

Вопрос был больной. Мама не зарабатывала так, как отец. Она ушла из бухгалтерии, устроилась инструктором по йоге. Считала, что разные мирские штуки – от лукавого и отвлекают от «погружения в сансару» и «постижения дзена». Нового коврика для йоги это не касалось. Мясо и нормальная еда оказались в категории «излишество» и «варварство». Поэтому на столе дома были только несъедобные штуки из моркови и прочих сельдереев. Я начал искать простую подработку – флаеры раздавать, например, или помочь перенести мебель. Но этого не хватало. Тем более что часть денег я отдавал Славке.

Петр Алексеевич прищурился. Не знаю, что он подумал на мое молчание, но спросил только:

– А телефон у тебя хоть есть?

– Зачем вам?

– Вдруг у меня снова голова заболит?

– Так – не заболит. В ближайшее время точно. – Это были не предсказания и не обещания, а некая внутренняя уверенность.

– Это хорошо. Ты ешь, Кирилл. Я, если ты не против, выпью немного.

– Против. Постарайтесь сегодня не пить.

– Почему?

Я опять не мог ответить. Не знал, как объяснить то, что я чувствовал. Но мужчина продолжал пристально смотреть на меня, и я постарался найти безопасные слова для честного, а главное – понятного ответа.

– Вас что-то беспокоило, потому голова и болела. Вы сомневались в том, правильное ли приняли решение. От алкоголя точно начнете снова нервничать. Придут плохие… мысли. И тогда то, что я сделал, будет бесполезно.

– А ты что, правда демонов изгнал? – Ну вот опять… Он усмехнулся. – Ладно, не хочешь, не говори. Давай я в ответ помогу. Могу денег дать.

– Не надо. – Я хотел сказать «ничего», но остановился. Вдалеке слышался призрачный шепот. Ему лучше не слышать некоторых слов. Собеседник нахмурился, хотел что-то сказать, но у него зазвонил телефон. Мужчина бросил: «Поговорим позже, Кот» – и положил трубку.

– Послушайте, – снова пришлось подбирать слова. – Я не беру за это денег. Но если у вас есть кто- то знакомый… вдруг кому нужен курьер или флаеры раздавать. Я рад поработать.

Петр Алексеевич моргнул.

– О, так это запросто.

Так я оказался уборщиком в White fox – барбер- шопе, которым владел Петр Алексеевич Лис.

Я приходил вечером, к закрытию. Учебе не мешало. Петр Алексеевич же был в восторге – нанимать для модного барбершопа какую-то дамочку средних лет казалось несолидным. А вот высокий современный парень – это да.

Бонус – меня там подстригли. Чтоб имиджу заведения соответствовал. И даже предлагали подстричь Славку, но тот уперся как баран.

Иногда в барбершоп приходили знакомые Петра Алексеевича, которых, как он думал, я мог исцелить. Я пытался объяснить, что дар так не работает. Хотя одной женщине я помог. А остальные трое, к сожалению, были просто больны физически.

Вот так в один из вечеров передо мной оказался товарищ комплекции древних викингов, только без топора. Клиентов уже не было, из мастеров оставался еще Вадим, который болтал с администратором Сережей. Так что мужик точно не стричься пришел – голова у него была выбрита гладко, как коленка, а с бородой он явно не заморачивался. Хотя ему, с тяжелым подбородком и бритой головой, прямо просилась, например, бальбо, а в идеале полная русская борода. И топор. И доспехи. И к Рюрику на корабль.

Он долго смотрел, как я орудую пылесосом, а потом спросил:

– Парень, это ты у Лиса… – он подсмотрел в телефоне слово, – экзорцист?

– Ну я. – Отпираться смысла не было.

– Поехали. И это, ты извини, если что.

Он под руку вывел меня на улицу и усадил в темную машину. Телефон остался в барбершопе, вай- фай-наушники пикнули и перестали меня отвлекать. На мгновение повисла тишина, а потом начал нарастать гул. Будто в машине было куда больше, чем трое человек. Ехали мы какими-то дворами, потом завернули на подземную стоянку. Стоило выйти из машины, как викинг отпустил водителя и велел мне идти за собой.

– По ходу объясню, парень. Здесь живет мой отец, чтоб ты понимал. Кому-то скажешь об этом месте – убью.

Он говорил буднично, не угрожая, и поэтому легко верилось, что да, убьет.

Я кивнул, и мой провожатый продолжил рассказ. У его отца, весьма важного человека «в определенных кругах», обнаружили рак печени. Потом мужчине стали сниться кошмары и он начал бояться зеркал. Его сын поспрашивал у особо доверенных знакомых, и Петр Алексеевич посоветовал меня. У меня был только один вопрос: как Петр Алексеевич оказался у человека из «определенных кругов» в «особо доверенных»? Они как будто из девяностых вылезли. Там как раз, по рассказам папы, такие древние викинги и жили.

Лифт поднялся, и мы прошли в квартиру. Еще не открывая дверь, я почувствовал зловоние. Ужасный дух демонов подземелья, вышедших на свет. Его не мог перебить ни аромат хризантем в прихожей, ни горящая восковая свеча, ни запах виски из бутылки, которую хозяин дома держал в руках.

– Ну чего тебе, Васька? И кто это с тобой?

– Отец, ты это… Только не злись.

Мужчина не выглядел злым, только пьяным и очень усталым.

– Вы что? Вы же сказали, что он болен? – возмущенно глянул я на викинга-сына.

– Так отец спокойно себя ведет. – Викинг отвел взгляд. – Мебель не ломает, шлюх не вызывает.

Хотелось сделать пресловутый фейспалм, но нельзя закрывать лицо руками в присутствии демона. Только прямой, сильный взгляд. А я чувствовал, как тьма разворачивается, прекращает поедать нечестивую душу криминального босса и смотрит в мою сторону.

Тьма смотрит в меня. А я смотрю во тьму.

– Уходи.

– Ок, как скажешь, парень. Если что, зови.

И викинг уходит, закрывая за собой входную дверь. Это было адресовано не ему, но кого это волнует? Мы остаемся почти одни: я и отец викинга.

– Демон. – Я складываю пальцы для крестного знамения. – Отпусти человека.

Он сопротивляется. Нечасто встретишь таких сильных сущностей.

«Слейся, человечек, – смеется мужик чужим голосом, – ростом не вышел мне ультиматумы ставить. У меня еще дела есть. Ты меня в прошлый раз не остановил, и в этот не остановишь».

Мне становится страшно – я ни разу не видел, чтобы темная сила вот так владела чужим телом.

Смазанные линии скрутились в тени, тени сложились в крылья. Крылья потянулись к его руке, и он перехватил бутылку за горло, чтобы удобнее было ударить.

Ну и достал же ты, человечек.

Я встречаю тьму крестным знамением и словами:

– Уходи в ад, демон. И никогда не возвращайся!

Мужчина начинает кричать. Ему больно. Ну еще бы, такая тьма не уйдет легко. Но через минуту он спокойно дышит.

«Мы ведь здесь не просто так были… она все равно вернется…» – раздается за спиной.

– Прочь! – Я вкладываю больше силы в голос. Больше, чем могу, и пространство медленно заполняет тишина.

Почти падаю на тумбочку в прихожей. Вот и все. Просто сказать пару слов. Поэтому я предпочитаю делать это в одиночестве – кто же поверит, что демоны уходят, если я их пошлю. Но уходят, правда.

– Не все… – потусторонний шепот за спиной, – не все…

Не все. Мои личные демоны остаются со мной навсегда. Вряд ли они меня покинут. Вряд ли я когда-нибудь их сам отпущу.

Так ведь и не смог исповедоваться в том, что сам сломал телефон тогда, перед похоронами.

Я дотянулся и постучал по двери изнутри: пусть викинг заходит и увозит меня обратно.

И вот сегодня, когда я собирался свалить пораньше, громко хлопнула дверь. Знакомый суровый голос спросил администратора Сережу:

– Где экзорцист?

Прозвучало жутко. Не знаю, хотел Серега ответить или нет, но мужчина увидел меня и, не замечая никого, рванул ко мне и схватил за плечо:

– А ну, поехали, парень. Ты должен мне кое-что объяснить.

– Что случилось? – Пока он тащил меня к проходу, я успел сказать Сереге, чтоб тот полицию не вызывал. Видел я его глаза и видел, как он набирал номер на телефоне. Но, несмотря на злость и силу бандита, страха у меня не было.

Он запихнул меня на заднее сидение уже знакомой черной машины, сел рядом.

– Поехали, Спец. Давай к отцу. – Он хлопнул водителя по плечу.

– Как скажешь, Кот.

Кот – прозвище моего похитителя? Стало забавно, и я осмелел окончательно:

– Что случилось?

Он замялся.

– Верни отца обратно!

– В смысле? – Я даже не сразу понял, что им надо. – Что значит «обратно»? Ему не стало легче?

– Стало, конечно! Пить перестал. Согласился обратиться в медцентр. Но он другой!

– Расскажите по порядку. Что произошло?

– Он подобрел, – хмуро ответил Кот. – Невыносимо. То хочет полиции сдаться, то пожертвовать все бабло в фонды. Я не могу, как он на нас укоризненно смотрит. Раньше он восхищался, когда сделку заканчиваешь, а теперь… Чуть не запорол важные переговоры, потому что слишком много у нас серых схем. Можешь что-то сделать?

Пока Кот говорил, машина повернула несколько раз по каким-то закоулкам и въехала на другую подземную стоянку. Водитель заглушил двигатель. Кот смотрел на меня с надеждой.

Я вздохнул. Сложил пальцы крестом на горле и запел «Богородица Дева, радуйся». Я недавно выяснил, что с моим даром оно пространство очищает. И души иногда.

– А это поможет? – Викинг посмотрел на меня.

– Нет, – честно ответил я. – В вас нет демонов, кроме тех, что с нами всегда.

Здоровяк пожал плечами.

– Ты о чем, парень? И почему нельзя помочь?

– Сожаление. Вина. Боль. У меня есть дар Слова – я могу изгнать демонов. Но не всех. Внутренних демонов должен отпустить сам человек.

«Или они остаются навсегда», – но этого я не озвучил.

Здоровяк долго молчал.

– А вот это обидно было. Ну ладно, и так спасибо. Пойдем. Отец хотел тебя видеть.

Мы поднялись на лифте на шестой этаж гостиницы. Мягкие ковры глушили шаги, и длинный коридор казался бесконечным. В одном из номеров открылась дверь, и мы зашли. На диване сидел знакомый мне пожилой мужчина. Усталый, измученный, но с удивительно сильным и спокойным взглядом.

– Василий, выйди. – Вот так. Не Васька, не Кот, и интонация совсем другая. Мягкая, терпеливая.

– Но…

– На пару минут. – В голосе мужчины была сила и без дара. Сын вместе с водителем подчинился. Я как стоял посреди комнаты, так и остался стоять; отец викинга ничего не говорил, лишь печально на меня смотрел. – Так что ты со мной сделал, мальчик?

– Демонов изгнал.

– Тогда почему так больно?

– Вы знаете сами.

Он с усилием встал, прошелся вдоль стены. Остановился у стола, раскрыл чемоданчик и достал небольшую коробку.

– Это тебе, пригодится. Не бойся, бери. Дома откроешь. И…

За стеной что-то бабахнуло. Мужчина невозмутимо вздохнул.

– И спасибо тебе. Ты мне о многом напомнил. Меня однажды уже спасли, тоже вроде тебя был человек. Не дал мне сгинуть в лесу. Но его я не смог отблагодарить. А теперь уходи.

За стеной бабахнуло еще раз. Раздались голоса и шаги. Кот заскочил и вытолкал нас в коридор. Меня под руку подхватил тот, кого он называл Спецом, и потащил в лифт, а отца викинг быстро повел по коридору к другому лифту.

– Прости, парень, поболтать не вышло, – прощально кивнул мне отец викинга.

И тут у меня зазвонил телефон… Славка, блин.

Надо успеть домой переодеться и взять гитару.

– Куда тебя отвезти? – спокойно спросил тот, кого все звали Спецом.

– В White fox. Что это сейчас было?

Мужик посмотрел на меня как на идиота.

– Ты что, думаешь, у нас все по закону? Всякое бывает, и тебе тут не место. К Лису, значит, едем. Ему только не говори, что на старика напали, а то расстроится.

Глава 6. Давай молчать

– Ну, как подработка? – спросил отец Игорь, когда я пришел.

– Неплохо. Только устал.

Так оно и было. Я чертовски устал. Только не мог признаться, насколько. Я не рассказывал отцу Игорю про «подработку», когда изгонял демонов по просьбе Петра Алексеевича. Не знаю почему.

Хотя именно отец Игорь научил меня справляться с моими способностями, научил не сходить с ума и стал моим отцом – сначала крестным, а потом духовным. И тем, кто всегда в сердце. Не было человека ближе в моей жизни. Я не скрывал увлечения музыкой и даже уговорил его организовывать небольшие концерты в воскреске. Чтобы молодежь привлекать… но на самом деле – чтобы я пел. Потому что везде, кроме церкви, как бы я ни выбирал текст, демоны находили, за что уцепиться и как навредить людям.

Не вкладывать душу, а значит, и силу в исполнение я не способен – поэтому произойти могло что угодно. И вот это все отец Игорь знает, так же как о барбершопе. А о платном «экзорцизме» по рекомендациям – нет.

Мне казалось, что если я изгоню достаточно демонов из этого мира, то вместе с ними пропадут мои воспоминания, сон и бесплотный голос: «Ты забыл его похоронить…»

«Я не забыл».

– Что ты не забыл? – спросил отец Игорь, и я понял, что сказал это вслух.

– Чуть не забыл гитару дома, – честно ответил я.

– Главное, не голову, – иронично сказал крестный. – Что играть будешь? Опять Наутилус? Аня, кстати, очень хочет дуэтом спеть.

– Дуэтом в следующий раз. А сегодня я парочку новых песен выучил. Тебе понравится.

Я действительно нашел недавно пару отличных групп, которые и звучанием, и словами подходили моему мировосприятию. Я настроил гитару. В первом ряду заметил Славку с какой-то девушкой. Улыбнулся им. Они улыбнулись в ответ, но от взгляда девушки меня пробила дрожь. Как будто мы знакомы.

Я взял первый аккорд.

Пока играл, не замечал времени. После – не слышал аплодисментов.

Ко мне подошел Славка, когда выступление закончилось.

– Алиса, это мой брат Кирилл. Кир, это Алиса.

– Очень приятно. – От ее взгляда тянуло теплом и почему-то просыпалось желание. Хотя я бы не назвал ее особо красивой. Скорее необычной. Короткая взъерошенная стрижка с цветными прядями, чуть хитрый прищур янтарных глаз и улыбка.

– Я думала, Слава шутит про церковь.

От ее голоса по телу пробежали мурашки, тепло – и желание исчезло.

Этот голос я слышал каждую ночь. Этот – или сильно похожий. Те же хрипловатые нотки, некая сексуальность… если бы не смысл слов.

Только не забудь его похоронить.

Память – беспощадная штука. Голос похож только интонацией, а кажется тем самым, призрачным.

– Я не забуду, – не к месту брякнул я. – Не забуду, как тебя зовут, – поспешно закончил фразу.

Брат покосился на меня с очень странным выражением лица, но быстро переключился на девушку. Тем временем я убрал гитару в чехол, попрощался с отцом Игорем и пошел с братом и Алисой.

Я задумчиво шагал позади парочки, не влезая в разговор. В голове крутился сегодняшний день, но не учеба в колледже и не работа. И даже местный криминальный авторитет занимал мои мысли недолго. Да, мелькнула мысль о том, откуда эти ребята с манерами из лохматых годов попали в модный барбершоп. И откуда знают Петра Алексеевича. Конечно, они могли быть соседями, учиться в одной школе… Хотя Петр Алексеевич моложе «папы викинга» и старше Кота, но люди могут знакомиться невероятными способами в неожиданных местах. Я вспомнил встречу с отцом Игорем в школе и с Петром Алексеевичем в парке.

Мое внимание захватила девушка брата. Дорогие вещи, дорогая прическа – уж я-то знаю. Чуть хитрый взгляд выдавал непростой характер, который не могла скрыть никакая милая улыбочка. Славка трещал без умолку, стараясь произвести впечатление: про новый фильм Марвел, про одноклассников, про то, что зимой в наш город приедет один известный музыкант и было бы неплохо сходить вместе на концерт. Говорили еще что-то, но я не прислушивался к словам. Я прислушивался к интонациям.

Нет, она другой человек, просто голос похожий. Бывает. Но чувства бунтовали, отвергая логику и рационализм. А я привык верить чувствам. Логика говорила: это просто девочка с похожим голосом, как она может иметь отношение к твоим кошмарам? Она младше тебя, ты не мог слышать ее на кладбище.

Но когда низкие нотки ее голоса звучали в пространстве, меня накрывало. В памяти сразу всплывал холодный кладбищенский ветер и пустота. На пятой минуте я не выдержал. Остановился возле автобусной остановки, достал телефон и начал набирать несуществующий номер.

– Ты иди, Слав, я вас потом догоню.

– Окей, бро. – Он улыбнулся и взял девушку под руку.

Меня трясло. Брат скрылся за поворотом, а я убрал телефон. Звонить было некому, да и не стал бы голосом ничего объяснять. Отец Игорь сказал бы, что надо верить и молиться, что это совпадение. И был бы прав. Пусть даже и так, но… Хотелось поговорить. Я подсоединил наушники, включил Muse и вызвал такси.

Домой я приехал поздно. Славка корпел над алгеброй, заглядывая то в учебник, то в планшет с какой-то статьей. Когда я зашел, он внезапно улыбнулся.

– Спасибо, Рельса.

– За что? – Я устало сел на кровать.

– Ну. с нами не пошел. Не то чтоб я тебя стеснялся. – Брат смутился. Он думает, что это я тактично их оставил? Не буду разубеждать.

– Очаровал?

– Надеюсь. – Славка мечтательно прищурился и покосился на телефон. Ой ё… Наверняка непрерывный поток сообщений.

– Селфи покажешь? – Мне, в общем, было все равно. И даже страшно слушать и слышать что-то про эту девушку. Но брата хотелось поддержать. Славка покраснел и перевернул телефон экраном вниз.

– Тебе ведь нельзя?

– Чего нельзя? На девушек смотреть? Постриг еще не принял. – Я кинул в него подушкой. – Да не бойся, не полезу. Откуда она взялась, Алиса эта?

– Откуда-то из-под Питера. Приехала с матерью и сестрой вроде.

– И сразу все на нее запали? Почему ты ее, кстати, повел ко мне на вечер?

Славка пожал плечами и, кажется, смутился:

– Она сказала, что не любит кино. Ей нравится Нау. Я хотел сводить ее на какой-нибудь ламповый квартирник, а твое просто в таймпэде вывалилось. Так что это совпадение. Что думаешь?

– Хорошая девочка, – сдержанно сказал я.

У брата зазвонил телефон.

– Привет, Рысенок. – Он обернулся и, смущаясь, вышел из комнаты в коридор и дальше, на балкон. Когда он шел мимо меня, я услышал отголосок из телефонной трубки: «…не забудь, ты обещал».

Смеющийся легкий голос отдавался в сознании низким эхом.

…не забудь…

Я коснулся креста сквозь ткань рубашки. Кто мы, Господи, и зачем мы здесь?

И что мы должны сделать.

Спать не хотелось. Я достал свои тетради и книги. Весной у меня экзамен в семинарию, а я даже не начал готовиться. Я бесцельно листал псалтырь в круге света настольной лампы.

Может, все-таки пойти и рассказать все отцу Игорю? Смутный клубок сомнений, предчувствий. Из сумки выпала тяжелая коробка с подарком авторитета. Жесть, будто камень какой-то. Не глядя сунул под кровать. Посмотрю после. То, что днем казалось страшным, странным и диким, сейчас совсем не волновало. Звонить? Не звонить? Еще бы на ромашке погадал – посмеялся сам с себя и отложил телефон. Не буду беспокоить отца, ничего ведь не случилось. А просто предчувствия – он, конечно, прислушивался ко мне, но не всегда верил. И чем дальше, тем больше я сомневался и старался не обсуждать лишний раз свой дар. А еще я не знаю, где отец Игорь может быть и кто еще услышит мои слова.

Потому я поехал в маленькую заброшенную часовню на кладбище, где когда-то хоронили деда, где потом похоронили отца. Хотя до отцовской могилы я так ни разу и не дошел.

Помню, как-то ехал мимо после очередной подработки – тогда еще листовки пиццерии раздавал на улице – и увидел свет в окне. Вышел на остановке и только потом понял, что это то самое кладбище, где похоронены отец и дед. Долго стоял, не решаясь подойти. Но в старой часовне послышался шум, и я толкнул дверь. Внутри старик в одиночку, при свече поправлял деревянный пол. Я сначала сидел молча, а потом он знаком попросил придержать доску. Мы работали без слов, а дальше я долго смотрел в огонь свечи. Молчать порой тоже нужно.

Я приезжал туда после изгнания духов. Старик охал, гладил по голове и показывал молиться перед старой иконой Спаса Нерукотворного. Вот и после встречи с голосом из прошлого я приехал. Было тихо и пусто. Только свет. Сквозь высокие окна последние лучи солнца пробегали по позолоте икон.

Старик обернулся, когда я вошел. Кивнул – он никогда не говорил. Не знаю, был он немым или же соблюдал обет молчания. Он никогда не говорил, но всегда понимал.

– Послушай, можно я тебе расскажу?

Он кивнул. Обычно я молчал, как и он. Но вот захотелось поделиться.

– Я с детства слышу и вижу демонов и могу их прогнать. Однажды, когда хоронили деда, здесь на кладбище услышал: «Ты только не забудь его похоронить». Женский голос, красивый, но жуткий. А сейчас девчонка брата говорит так же.

Я обернулся. С кладбища доносился чей-то призрачный голос, и мне казалось, что он – той самой девушки, спасшей меня в детстве.

Старик подошел, похлопал меня по плечу, поджал губы.

«Это ветер, внучек», – начертил он карандашом на обрывке бумаги. Впервые он мне что-то ответил.

«Что ты знаешь о ведьмах?»

– Ничего. – Я удивленно посмотрел на него. Он покачал головой.

«А ты похоронил своего отца?» – написал старик.

И я впервые сказал эту правду вслух:

– Нет, я не приехал. Не стал. Перед этим разбил телефон. Я чувствовал, но… Мы поссорились сильно и… Ай!

Старик ударил меня костяшками по лбу. Постучал еще. Потом просто взял и вытолкал меня за дверь.

«Больше сюда не приходи, пока не похоронишь».

И закрыл дверь. Она защелкнулась с неожиданной силой для простой деревяшки. Я потянул на себя и не смог ее отворить.

– Откройся! – Но это не помогло. Это не арабская сказка, да и демонов в часовне не было. Старик запечатал ее каким-то неведомым мне образом.

Я пошел к остановке, а когда обернулся, то не увидел света в окне. А через пару шагов не увидел и часовни.

Можно было списать на сумрак, вечерние тени и обман зрения, но я почему-то знал: пока не пойму слов старика, не смогу сюда вернуться.

Я листал богословские книги.

Что я знаю о ведьмах, кроме того, что их жгли на кострах инквизиции? Может, они, ведьмы, так прикалывались, как написала мама Ро в «Гарри Поттере», а может, и нет, и это были массовые психозы и геноцид, как расшифровывал охоту на ведьм кто-то из русских писателей. Церковь была более прямолинейна и более непонятна. Не было ясного определения, не было ничего.

Что я знаю о ведьмах? Никогда их не встречал. Думал, есть только демоны, которые порабощают людей. Ведьмы в моем сознании все равно оставались чем-то из ненаучной фантастики. Но старик имел в виду другое.

И что значит «похоронить»?

Брат зашел в комнату с совершенно дурацким, но счастливым выражением на лице. Положил телефон экраном вниз на стол и уселся напротив. Смотрел сначала в потолок, потом на меня.

– Кир, одолжи еще пятихатку?

– На свидание?

Он кивнул.

– Куда собираетесь?

– Алиса позвала на выходные со своей компанией. У нее днюшка.

Я вздохнул. Достал из кошелька купюру – зеленую. Последнюю.

– Держи косарь. Но это на всю неделю, больше не дам. У меня кошелек не резиновый.

– Спасибо. – Славка замолчал.

– Что-то еще?

– Да нет… Я спать.

Он отвернулся. А я сжал в кулаке крестик и привалился к стене. Спать тоже хотелось, но было до ужаса страшно. Что опять я услышу в полудреме? Я достал наушники и включил Green Day.

Среди ночи меня разбудил звон в ушах и жуткий смех. Дома была тишина, телефон сел, и вместо музыки где-то вдалеке слышался шепот. Я повторил про себя старое: «Сны – это всего лишь отражения, а не сама реальность». Не реальность, понятно? Понятно, демоны?

Но… где же начинается реальность?

Глава 7. Нечисть

Хотел спросить, чего Кир странно себя вел после выступления. Брат смотрел на Алису, будто видел ее где-то. Или будто запал. Я помотал головой: глупость. Он слишком увлечен духовными закидонами. А мне было отлично: она опять прислала селфи. Теперь из-под одеяла торчало чуть больше, чем пол-лица. Но даже до шеи не дошла. А хотелось увидеть, очень хотелось.

Я собирался в школу и параллельно думал о подарке, чтоб прям в сердце и душу ей. Брат невозмутимо ел соевый творог и листал газету. Я никогда не понимал для чего, но он был подписан на несколько новостных и пару богословских изданий. Зачем, если все новости можно найти в интернете? Но Кир с завидным постоянством листал страницы из дешевой бумаги по утрам, прямо как отец в нашем детстве. Может, это еще и потому, что он не любит телефоны? Хотя сначала он все равно в сети ленту просматривал.

Я пощелкал у него пальцами перед лицом. Звать все равно бесполезно, не услышит в наушниках.

– Кир? Ты заснул? – Взгляд у брата остекленевший. Тоже иногда бывало.

Он аккуратно свернул и отложил газету.

– Ты веришь в совпадения, Слав?

– Не больше, чем все. – Я пожал плечами и налил себе чай. – Это же ты у нас по промыслам божьим специалист.

– Не специалист. К сожалению.

– Чего это тебя с утра поперло?

– Ничего. Иди, а то опоздаешь.

Я хмыкнул. Вот всегда так. У меня занятия начинаются позже, у него раньше. А из нас двоих не торопится как раз он.

– Ну, это ты можешь опоздать, не я.

Допил чай и вышел.

– Дашь мне телефон этой Алисы? – спросил Кир, когда я уже стоял в дверях.

– Зачем?

– Чтоб знал, кому звонить, если мой братишка пропадет.

Звучало логично, но в то же время… Ой, вот я еще Рельсу не подозревал!

– Пиши, бро. – Я продиктовал номер и ушел.

Когда брат вышел, я перечитал еще раз короткую заметку в газете. Потом загуглил. Попрощался с матерью и вышел на улицу. И только в парке позвонил в White fox – спросить, на месте ли Петр Алексеевич.

Он был на месте. Во всем черном, осунувшийся.

– Ты что хотел, Кирилл? Днем нечасто у нас бываешь.

– Простите. Мне надо связаться с Котом. Знаю, что это вы его ко мне отправили.

Мужчина пристально посмотрел на меня.

– Ты же понимаешь, что адрес я его не знаю. И если б знал – не дал бы.

– Понимаю. И даже не буду спрашивать, как вы познакомились.

Он нахмурился и покосился на стол.

– Да чего уж теперь… Мы с Баюном… с его отцом… работали вместе. Вернее, я на него. Моложе был, отчаяннее. Да и времена другие. Я, как видишь, остепенился давно. А они нет. – Он взял телефон и начал забивать номер по памяти. – Только потому, что ты вернул Баюна. Я поговорил с ним, как давно не говорил. Спасибо тебе.

Он протянул мне смартфон, где уже шли гудки.

– Алексеич? – спросил абонент на том конце.

– Эм. простите. Это Кирилл, вы меня помните? Как умер ваш отец? Все же хорошо было. – Я надеялся, что не выгляжу бестактной сволочью.

– А, это ты, экзорцист. – Викинг устало выдохнул. – Отец покончил с собой. Застрелился.

– Быть не может!

Да, отец викинга мучился в сомнениях, но я не видел, не чувствовал в нем ничего такого, что толкало бы на смерть! Это не имело ничего общего с тем, что я видел демонов, но предчувствия меня никогда не обманывали. Кот помолчал, потом ответил:

– Я заеду через час за Алексеевичем. Поговорим. Никуда не уходи.

Пока я ждал, Серега принес кофе. Он рассказывал про разную ерунду из интернет-магазинов, типа клавиатуры с подсветкой и usb-подогрева для кружек. И долго, весело распинался про новомодные шпионские приблуды, которые нельзя заказывать, вроде ручки с веб-камерой или диктофона в брошке. Я не вникал: в груди поднималось жуткое чувство.

Ты не умеешь умирать…

Я обернулся на шепот. Никого не было, только успел почувствовать отголосок тени.

Мы тебя найдем…

Ты сам сдашься…

Два других голоса исчезли так же быстро, как и появились.

Ты ведь забыл…

Тело пробила дрожь, я дважды обернулся и остался стоять. Много раз слышал голос во сне, но ни разу – наяву. Именно этот голос – нет. Рука сама потянулась за наушниками в кармане, но я не успел спрятаться за шумом рок-музыки.

– Эй, парень. С тобой-то все нормально?

Моего плеча коснулся знакомый мне мужчина. Только сейчас в его глазах была боль и злость.

– Здравствуйте… Кот. – Я немного оробел. В черном мужчина выглядел устрашающе, злой и усталый взгляд добавляли ему суровости.

– Давай в машину.

Не дожидаясь ответа, Кот вышел. Пришлось бежать за ним. Мы сели в темно-синюю иномарку.

– Не думал, что вы мне ответите.

– Бывает. – В голосе не было иронии, только боль. – И зови меня Василий. Кстати, тебе Алексеич сказал?

– Нет, в газете был некролог. Кто-то из работников похоронного агентства впечатлялся тем, где ваш отец служил в свое время.

Кот поцокал языком.

– Он этим не гордился, ну да ладно. Что ты хотел?

– Расскажите, что случилось.

– Женщина какая-то к отцу пришла. Закрылся он с ней, потом пообедал с нами. И вроде такой как раньше почти. Потом собрался и в церковь сходил. Я обрадовался. А он после еды говорит: «Ну, теперь и помереть можно». Никто ничего плохого не подумал, а он ушел в комнату и. Взял пистолет – и пулю в лоб. Как так, а?

– Это странно. Не чувствовал в нем подобного. – Мужчину мучила совесть, но он хотел исправить что-то, а не умереть. – А что за женщина, как выглядела?

– Ну, баба как баба. Ноги от ушей, волосы черные, платье черное. Глаза, наверное, голубые, а может, и зеленые, кто бы ее разглядывал. Она сказала странно: «Вы ему белую простыню постелить не забудьте». Мы еще переспросили, в смысле? А она…

– «Похоронить не забудьте», – закончил я за него. Меня снова трясло. Он кивнул.

– И жутко так стало. Я подумал – может, какая дурацкая современная шутка. А потом отец застрелился.

– Спасибо, что рассказал… и.

– Давай на «ты». Кто она, знаешь? И делать мне что?

Господи, дай верный совет. Василий Кот смотрел на меня, будто я знал больше него. Будто я был святым или вроде того. Что сказать? Я дотронулся до креста под рубашкой.

Боже, дай мне верных слов… для этого человека.

– Похорони. Отпеть тебе его не позволят. Но сам помолись. Попытайся жить по совести. Увидишь ту женщину – обходи стороной.

– Да я если найду ту ведьму – убью. – Он сжал зубы.

– Лучше позови меня.

– Тоже поквитаться хочешь?

– Нет. Задать пару вопросов.

Он прищурился.

– Ну хорошо. Ты батин подарок держи при себе, от всего твое Слово Божие не спасет.

Я хотел спросить, что же в подарке, потому как все еще его не распечатал. Но мы остановились, и Кот открыл дверь машины. Я вышел. Не знаю, полегчало ли ему от рассказа. Но мне было паршиво. Зачем я спросил? Зачем мне эта ведьма? Да и ведьма ли она? Одержимая наверняка. Или просто женщина.

А что делать с бесплотным голосом?

Я сел на автобус и поехал знакомым маршрутом к старому кладбищу. Часовня встретила меня темными окнами и закрытыми дверьми. Я прошел по тропинке к могилке деда.

Не люблю кладбища – всегда вспоминаю там сны.

Не люблю кладбища – там тихо, но шумно, стоит только прислушаться.

Я сел у могилы деда.

– Что пошло не так, а, старик? Кто тот смотритель часовни? Что значит – похоронить? Отца похоронили ведь. И давно уже. Да и как это можно забыть?

Только я так ни разу и не был на могиле.

Не смог. Она там, дальше. Но что такое полста метров для совести?

Зазвонил телефон. Это был отец Игорь.

– Ты где, крестник? Что творишь?

– Гуляю, – уклончиво ответил я, рассматривая падающие листья кладбищенских берез. Здесь бы читать Цветаеву, но ее надо читать летом, когда сквозь листву пробивается яркое солнце, когда и вправду можно искать землянику.

– Зайди ко мне, как освободишься, Кирилл.

Я посмотрел на часы.

– Хорошо, я через сорок минут буду?

И все же… Я шел не спеша вдоль могил. Не позволял себе оборачиваться. Не смотрел на землю – хотя и видел то блестящую монету, то кольцо. Я знал уже, это морок, демонические шутки. Если не поднимать с земли, не выносить за ограду погоста, то ничего не случится. Но если взять, то кто знает, что будет дальше. Бывали болезни, одержимости. да и совсем жуткие вещи: парень тетрадку на кладбище нашел, писал там имена, а те люди умирали.

Шагал я спокойно, расправив плечи. Теням – а они пока молчали, – теням нельзя давать и намека, нельзя давать шанса усомниться в силе.

Выйдя на дорогу, я обернулся. Часовня по-прежнему была заперта. Что старец имел в виду? Миновав ограду, я позволил себе прибавить шагу, чтобы успеть на автобус.

У порога церкви я снял наушники и перекрестился. Посмотрел на золотой купол, увенчанный крестом. Толкнул тяжелую деревянную дверь. До сих пор иногда хотелось постучать и спросить: «Можно?»

– Отец Игорь?

Он сидел на лавочке у окна и, как когда-то со мной, разговаривал с женщиной. Она что-то сказала, понизив голос, и мне послышались знакомые нотки призрачного тембра. Может, это я просто брежу и у каждой девушки или женщины слышу тот голос? Схожу с ума?

Взял свечу и поставил ее около иконы Сергия Радонежского.

– За здравие разума раба твоего Кирилла, – шепотом сказал я.

Я стоял и смотрел в огонь. А через огонь – на почитаемого Святого. Сквозь высокие окна пробивался слабый осенний свет.

В огне… хотел бы я увидеть в огне что-то. Как героиня одного известного фильма. Увидеть будущее или прошлое, увидеть и понять. Но нет. Я смотрел в огонь и видел только огонь. Огонь и немного – себя.

– Кирилл? Кирилл, ты меня слышишь? – Отец Игорь коснулся моего плеча и вырвал из мыслей. – Кирилл, это Оксана. Оксана, это мой крестник, Кирилл. Он завтра вам поможет. – Не хотелось смотреть ей в глаза, но отец переспросил: – Кирилл? Ты меня слышишь?

– Да.

И я в упор встретился со взглядом синих глаз. Синий принято сравнивать с небом или морем, но мне не хотелось сравнивать. На мгновение показалось, что только ее синий – настоящий, чистый цвет в мире. А остальное – подделка. Удивительно, но, кроме ярких глаз на светлом лице, остальное было предельно однозначным. Черное платье, черный плащ, черный платок. Черные волосы, прядкой выбивающиеся из-под платка. Черные – да не совсем. В огне свечей на них играли красновато-шоколадные отблески.

Сказать, что я лишился дара речи, я не мог, потому что действительно его лишился. Она была красива, но меня парализовал страх. Я чувствовал ужасающую неизбежность.

Она чуть улыбнулась, взяла меня за руку и мягко произнесла:

– Кирилл? Ты поможешь моей сестре?

– Да…

Она задержала мою руку в своей на мгновение, потом отпустила, и наваждение прошло.

– Скажешь номер телефона?

– Зачем? – Я продолжал изрядно тупить, и даже отец на меня странно посмотрел.

– Я тебе позвоню, Кирилл. – Мое имя она произносила совершенно по-особенному, мягко и нежно.

Я представил, как буду слышать ее голос в телефонной трубке, и невольно вздрогнул.

– Лучше напишите в мессенджер. – Я продиктовал ей цифры.

– Хорошо. Только пообещай мне. – За маленькую паузу между словами у меня в сознании промелькнуло пустое кладбище, а Оксана закончила: – Обращаться ко мне на «ты».

Пришлось кивнуть. Оксана поблагодарила отца, перекрестилась перед Сергием Радонежским и вышла.

– Красивая девушка, – сказал отец Игорь. Он тоже смотрел ей вслед. Смотрел… Эй, отче, неужели она тебе действительно понравилась? А как же матушка?

Дверь храма закрылась за девушкой, и мы уселись на скамейку.

– Она вчера пришла к нам в храм, у нее сестра одержима. или Оксана так думает. Но девочке плохо. Поможешь? Я знаю, ты стараешься не использовать свой дар просто так, да и Церковь не одобряет экзорцизм. Мы вроде и должны все бесов изгонять уметь. но в них никто не верит, потому и не умеем. Пойдешь?

– Да я.

– Я-то уж точно не могу просто так пойти. Девочка, видишь ли, католичка. Они недавно в город переехали. Будет неуместно, если пойду я. А ты – ты пока просто парень.

Я помолчал.

– То есть вы знали. Да? Отец Игорь?

– О чем знал? – Он с любопытством посмотрел на меня. И я понял, что нет. Не знал. Это просто совпадение. Но слово я уже сказал. Я глянул на лик Святого Сергия: нет, мозгов мне не прибавилось.

Рассказать? Промолчать?

– Давайте пройдемся.

– Хорошо. – Он встал. – Тогда я все закрою, вечер уже, служба закончилась. Пойдем.

Мы шли по тропинке, и я смотрел, как загорались фонари. Изо рта вырвался пар. Холодало, мерзли руки. Отец Игорь шел размашисто в длинной черной рясе. Он имел смелость ходить в ней почти всегда. Даже школьные родительские собрания его мало смущали. А я? Насколько я могу быть смелым?

– Я. виноват. Не сказал.

– Чего? – Он остановился и посмотрел на меня. – Кир, ты же знаешь, ты мой крестный сын. Ты можешь открыть мне все что угодно.

– Я…

У него зазвонил телефон.

– Сейчас, подожди, я отвечу! Что? – Он обернулся. – Кир, срочно вызови такси до 4-й больницы!

– Что случилось?

– Вызвал?

Я кивнул. Он вздохнул пару раз, я знал – он мысленно читает молитву.

– Аня на операции.

Я молча показал ему телефон с приложением. Мигало «машина будет через две минуты». Мы сели вместе. Всю дорогу он молчал, а я не смел заговорить. На подъезде к больнице отец Игорь сказал:

– Ты придешь и завтра мне все расскажешь. Обещаешь?

Я кивнул.

– Пойдем.

Мы зашли вместе в больницу. Если бы я знал, что завтра не наступит никогда… Аня оказалась жива, и, в общем, ничего страшного. Просто тетя Света, как ее звал знакомый врач, она же матушка Фотиния, сильно перенервничала и объяснила отцу Игорю не очень понятно. Аппендицит. Ничего действительно серьезного и непоправимого.

Когда я пришел домой, Славка уже спал. Коробка была под кроватью. Внутри оказался тяжелый деревянный футляр, обтянутый потертой тканью. Там на бархате лежал старый наган со сложной гравировкой на рукоятке и пули к нему.

Как интересно, теперь тебя можно соблазнить на убийство…

Бесплотный голос заставил меня вздрогнуть, и револьвер выпал у меня из рук. Славка пошевелился от шума, и я быстро убрал оружие в коробку, а коробку спрятал.

Глава 8. Подарки

Сквозь сон прорывались шуршание и возня. Что там брат натворил, было неизвестно, но будто коленями об пол долбанулся. Молился так усердно или что? Однако вырвать меня из дремы ему не удалось: после походов по ближайшим торговым центрам я безбожно устал. В итоге нашел подарок и надеялся, что Алисе понравится. Пришлось выгрести всю мелочь из кармана – не хватало шестидесяти шести рублей.

Подарок лежал в рюкзаке, ждал своего часа, а вот у меня терпения не было. Время ползло до ужаса медленно, заставляя мучиться в ожидании Алисы и ее праздника. За короткое время настолько привык к ней, будто знал ее всегда, – я уже не мог представить себя без Алисы. Будто без нее было нечем дышать. Словно околдовала. Только вот не мог выкинуть из головы, как брат о ней расспрашивал. С затаенным страхом и скрываемым интересом. О просто девушке так не спрашивают.

Я хотел одолжить гитару, но не стал. Вспомнил, что Рельса оставил инструмент в церкви. Да и не хотелось у Кира что-то брать для этого. Сам справлюсь. А то еще начнет лекции читать. Глупое ребячество, но я не отправил ему адрес лофта. Маме было почти все равно, где я, но он спрашивал. А я обещал отправить, но специально не сделал. И денег попросил утром у мамы, а не у него.

– Пойдем? – Рысенок подошла ко мне после школы. Слишком буднично, будто мы идем куда-то мороженое поесть. Я-то напялил новую толстовку, а вот она была в обычных джинсах и рубашке, которую надевала уже не раз.

Хорошо, ничего сказать не успел – у ворот стояла машина, за рулем – веселый мужчина в кроссах и джинсах, в салоне еще одна девушка. Алиса представила их как своего тренера и его дочь Лену. Мы проехали полгорода и остановились в новом районе. Тренер высадил нас и поехал еще за кем-то из гостей. Лофт – огромная студия на пятом этаже. Огромные окна, балкон, выход на крышу. Кроме нас, там была еще женщина. Красивая, темноволосая, с пронзительными синими глазами.

Алиса представила ее как сводную сестру. Та оценивающе посмотрела на меня, прищурилась. Под ее взглядом мне сразу стало неловко и за потертые джинсы, и за модную, как мне казалось раньше, толстовку-оверсайз поверх любимой футболки. Под этим взглядом сразу хотелось переодеться не то что в костюм, а в… как его… смокинг.