Читать онлайн Легендарные разведчики. Книга 4

Пролог

Феликс Эдмундович Дзержинский

(1877–1926)

Памятник основателю Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) открыт в 2023 году на территории штаб-квартиры Службы внешней разведки РФ. Здесь Дзержинский обрел истинное место. Тут он среди своих. И на пьедестале, с которого его никогда не скинут. А прямо за спиной – здание, где работают продолжатели им начатого. Можно сказать, трудятся под сенью Дзержинского.

И не случайно 20 декабря 1920 года Феликс Эдмундович подписал приказ № 169 об учреждении Иностранного отдела ВЧК, в просторечии ИНО, призванного бороться против внешних угроз. Так, благодаря Дзержинскому, была создана одна из самых сильных спецслужб мира. А начиналась ВЧК 10 декабря 1917 года с тридцати человек, которых он собрал в Петрограде на Гороховой улице, 2. Для кого-то ВЧК – символ непримиримой справедливой борьбы. Для других – революционной жестокости. Для некоторых – символ спасения страны. Его не вычеркнуть и не затоптать. Эта аббревиатура – один из атрибутов ХХ века.

В Ясеневе Дзержинский, как и тогда на Лубянке, смотрит на северо-запад. Главный противник, как и в его времена, по-прежнему там. Угроза исходит оттуда.

Больше ста лет Россия ведет борьбу за право жить так, как хочется и как надо. Столько всего пролетело, изменилось, иногда и забылось. Одно неизменно: на смену уходящему поколению защитников приходит новое и новое, и снова новое. А как иначе, если битва не затихает. Иногда, как в годы Великой Отечественной войны, она кровава. Порой, очень изредка, в шуме вечного боя проскальзывают успокоительные ноты. Не верьте. То обман слуха. История доказала, что Великую Россию никогда не оставят в покое, пока она Великая.

Значит, защита от внешних угроз остается главным делом жизни для целых поколений наших разведчиков. И лучших из них надо обязательно чтить, помнить.

Что и стараюсь делать, продолжая несколько личную, не претендующую на вселенский охват и безоговорочность, летопись отечественной разведки. За «Легендарными разведчиками-1» в молодогвардейской серии «ЖЗЛ» появились «Легендарные разведчики-2», потом «Легендарные разведчики-3». А теперь Бог дал родиться еще одному новому тому – «Легендарным разведчикам-4».

Четвертая книга по разным причинам шла нелегко. Не все подготовленное и даже уже написанное прорвалось на страницы. Не пришло время, не отлежались – не улеглись события. Живы и здравствуют герои, их вершившие.

У человека, удостоенного чести писать о разведке, тот же принцип, что сформулирован великим врачевателем Гиппократом: «не навреди». Но, если можно, обязательно хотя бы кратко расскажи о неизвестных подвигах.

Они, мои герои, такие разные. Нелегалы, за короткий срок принесшие Родине больше пользы, чем иные исконные и праведные труженики за всю долгую жизнь. Скромные разведчики «в поле», годами выполняющие рискованную, незаметную, нужную работу. Наши зарубежные агенты, превращающиеся из просто шпионов в настоящих друзей.

Чтобы облегчить чтение, попытался «разложить» героев по полочкам, по ипостасям. Но все это – чисто условно. Как условно и то, что кто-то уходит со званием Героя, а кому-то достаточно и тихой безвестности и понимания, что не подвел, задание выполнил.

И на этом месте возвращаюсь к Дзержинскому. Он – начало начал. Для нас, сегодняшних, для истории – он основатель ВЧК. Железный, непримиримый, часто беспощадный. Но только к тем, кого считал врагами. В письмах жене и сестре он признавал и объяснял: «Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя воля бороться и смотреть открытыми глазами на всю опасность грозного положения и самому быть беспощадным… Для многих нет имени страшнее моего…»

Тяжелое признание. Это именно с подачи Дзержинского был издан в 1918 году декрет «Социалистическое отечество в опасности!». В стране вновь вводилась смертная казнь. Феликс Эдмундович считал: даже если кара случайно падет на невиновных, все равно право на расстрел для ЧК чрезвычайно важно. Первое решение о расстреле принято ВЧК 24 февраля 1918 года. Красный террор, спасение страны – все сплелось воедино тугим узлом, который распутывали долгие годы.

Был ли другой выход? Вопрос на многотомное исследование. А если короче? Что оставалось делать, если 28 августа 1918 года на заседании Центрального комитета ВКП(б) в Большом театре с советской властью должно было быть покончено одним ударом. Британский разведчик Сидней Рейли не поскупился на два миллиона рублей: начальник охраны Кремля, командир латышских стрелков Эдуард Берзинь и его люди расстреляют всех членов ЦК во главе с Владимиром Лениным. А вечером в Москве – восстание 60 тысяч царских офицеров. И конец. Операцию тщательно готовил не только Рейли, но и Дзержинский, инструктировавший своего работника Берзиня. Всё провалилось. Рейли бежал, был заочно приговорен к смерти. И возмездие свершилось в 1925 году. Рейли в рамках задуманной Дзержинским и его учеником Артуром Артузовым операции «Трест» выманили в СССР, арестовали. Чекист Григорий Сыроежкин привел приговор в исполнение во время прогулки Рейли по парку Сокольники. А героя гражданской войны в Испании, кавалера ордена Ленина Сыроежкина приговорили в 1939 году к смертной казни и в тот же день расстреляли. Такие это были страшные времена – времена подвигов, суровых решений и ошибок.

Но помним ли, знаем ли о другом Дзержинском? О «железном Феликсе», ужаснувшемся пятимиллионной армии несчастных беспризорных, порожденных Гражданской войной. Для них были уготованы три дороги: голод, тюрьма, смерть. Через несколько лет после его сверхчеловеческой работы беспризорных осталось 200 тысяч. Все чекисты следовали примеру Дзержинского: ежемесячно отчисляли десятую часть зарплаты на детские дома.

Великая держава железных дорог после войны осталась без транспорта. Для страны с ее бескрайними просторами это могло стать непоправимым. Восстанавливать начисто разрушенное поручили ему. Посланцы Дзержинского, к примеру, сумели договориться с королем Швеции о продаже России паровозов, заплатив за них золотом, конфискованным у буржуев. Золото исчезло в сейфах шведских банков, а Россия задышала. Вскоре закупленные неведомыми путями паровозы побежали по рельсам, вывозя страну из разрухи.

11 лет в тюрьмах, ссылках и полученный там неизлечимый туберкулез могли сломить любого. Шрамы от кандалов на щиколотках не заживали, остались на всю жизнь. Председатель ВЧК тяжело болел: подводило и сердце. Но заботился о здоровье других. Ну до спорта ли было ему, да и всей стране, выбивавшейся из нищеты? Но ведь одно из первых спортивных обществ – «Динамо» – возникло в 1923 году именно по замыслу Дзержинского. Он горел, выбиваясь их сил, это видели все – друзья, враги и, как всегда, молчаливое большинство.

В его биографии, вдоль и поперек изученной, осталось немало тайн, именно тайн, а не темных пятен. Единственный сын Дзержинского Ян был рожден в 1911 году в женской тюрьме «Сербия», где отбывала срок его жена-революционерка Софья Мушкат. Как в разгар Гражданской войны в 1918 году решился он отправиться в Швейцарию, где жила жена с сыном Ясиком? А так: с бритой головой, без всякой бороды и под фамилией Феликса Доманского. На дворянине древнего польского рода франтоватый костюм сидел не хуже его знаменитой шинели. В Лозанне он впервые увидел сына. Поездка по личным делам? Или то, что мы называем сегодня нелегальной разведкой? Быть может, выполнение важнейшего задания Ленина, который и дал разрешение на поездку? Семья вернулась в 1919 году и поселилась в Кремле в маленькой двухкомнатной квартире.

Домашние видели главу семейства нечасто. К его тяжелым обязанностям постоянно прибавлялись новые и новые. Он ездил по стране. Налаживал поставки продовольствия. Восстанавливал угольную промышленность. С апреля 1921 года председатель ВЧК стал и народным комиссаром путей сообщения.

«А я собою недоволен. Вижу и чувствую, что мог бы дать больше, чем даю. Мог бы… Быть может, я слишком нервный и истощен. Не могу сосредоточиться, чтобы щадить силы так, чтобы они были возможно больше при наименьшей усталости».

Но это же свыше человеческих сил. Железных людей не бывает. В марте 1925 года решением врачебной комиссии, собранной по решению Политбюро, Дзержинскому рекомендовано работать свыше шести часов только в случае неотложных государственных дел. Выступления на собраниях запрещались.

Начались стенокардия, отдышка, кашель. А он и не собирался слушать докторов и партийных соратников.

Ему стало плохо во время выступления на июльском пленуме ЦК 1926 года. Не все поняли, что произошло, когда он вдруг прижал руки к груди: некоторые восприняли это как ораторский жест человека, говорившего об ужасающем состоянии экономики.

Он умер в 48 лет, наработав на много жизней вперед. Последними словами Дзержинского, которого врачи пытались уложить в постель в его квартире, были: «Не надо, я сам». И упал замертво.

Разведка начиналась с «треста»

Артур Христианович Артузов

(1891–1937)

Это он стал в 1920 году настоящим основателем отечественной службы внешней разведки или ее прообраза. И ничто, абсолютно ничто в действительно необычной биографии гражданина Швейцарии Артура Евгения Леонарда Фраучи не предвещало его прихода в только зарождавшуюся ЧК. Но сын швейцарского сыровара, временно обосновавшегося в глухом селе Устинове, что близ города Кашина в Тверской области, дослужился до корпусного комиссара. Взяв фамилию Артузов, поставил на ноги советскую разведку и контрразведку, а потом не просто начальственно руководил, но и лично проводил блестящие операции, самой известной и хрестоматийной из которых считается «Трест».

В сентябре 2021 директор СВР Сергей Нарышкин открыл в городе Кашин улицу Артузова. А ведь судьба Артура Христиановича, руководившего внешней разведкой с августа 1931 по май 1935 года, оборвалась в августе 1937-го, так же как судьбы многих его сподвижников. Расстрелян за сочувствие троцкизму, организацию антисоветского заговора в НКВД и РККА, а еще и за подготовку терактов. Сколько же маразма собрано в обвинительном приговоре, итогом которого стала пуля в сердце.

Меня, признаться, сразил поразительный в нашем российском представлении факт. Дом, принадлежавший отцу Артура, Христиану Фраучи, покинувшего родину еще во второй половине XIX века, до сих пор мирно стоит нетронутым и заколоченным в часе езды от Берна. Живут в деревне и дальние родственники нашего героя, некоторые даже краем уха слышали об уехавшем в Россию Христиане. Только вот дому вряд ли дождаться хозяев…

Артур Фраучи, взявший фамилию Артузов, даже свой настоящий паспорт № 11/208, полученный 4 сентября 1917 в швейцарском консульстве Петрограда, отдал на дело святой для него разведки. Словно раз и навсегда отрезал от себя собственное прошлое. Этим подлинным, а потому бесценным документом впоследствии пользовались наши разведчики-нелегалы. А в графе «национальность» Артузов, заполняя еще до 1917 года тюремную анкету, гордо написал: «Сын швейцарского эмигранта, мать – латышка… Я себя считаю русским».

В феврале 1917 года с блеском окончил Петербургский политехнический институт. Работал инженером в Металлургическом бюро знаменитого профессора Владимира Грум-Гржимайло. Свободно владел четырьмя иностранными языками. Что еще надо: Артузов принял советскую власть, а она признала в нем настоящего коммуниста-ленинца. Молодые талантливые ученые были нужны СССР. Но еще больше такие преданные революции люди требовались ЧК.

Операция «Трест» – это классика разведки. Чекисты семь лет дурачили верхушку белой эмиграции, создав в СССР подставную монархическую организацию. Главная заслуга ЧК состояла в том, что помимо собственных сотрудников в «Тресте» под колпаком Лубянки работали монархисты всех мастей, искренне верившие, что они насмерть бьются с советской властью.

Но мало кто знает, что одним из соавторов идеи операции «Трест» вместе с Артузовым стал по инициативе молодого командира чекистов бывший шеф Отдельного корпуса жандармов, генерал-лейтенант старой армии Владимир Джунковский. Привлекая опытнейшего генерала к сотрудничеству, Артузов обещал ему, что связь Владимира Федоровича с ЧК будет на столетие вперед строжайшим образом засекречена. И открылась она только в первом десятилетии XXI века.

О деталях, о роли Артузова, его учителя и дальнего родственника, посчастливилось услышать от Бориса Игнатьевича Гудзя – единственного участника операции, дожившего до нашего светлого времени. Он-то в свои за 100 лет знал такие подробности, о которых, возможно, не слышал никто.

Вся операция началась с Якушева – бывшего статского советника, специалиста, работавшего на советскую власть, однако скептически к ней относившегося. Скептически – не больше. И чекистам во главе с Артузовым удалось даже не перевербовать, а привлечь его на свою сторону. Доказать, что все в прошлом, возврата к монархии нет и быть не может. А вот подставную монархическую организацию создать надо, чтобы не дать разгореться новым страстям, предотвратить террористические акты со стороны белой эмиграции. В какой-то мере даже спасти и ее, ибо белый террор обречен на поражение, а чем ответят на это красные, вам, гражданин Якушев, объяснять не надо. И Артузов попал в точку.

Потом усилиями Артура Христиановича вошел в операцию и стал одним из главных ее действующих лиц чекист Стырна. Тоже имеет значение: Артузов, Якушев, Стырна – все играли в юности в любительских театральных постановках. Были они немножко и артисты. Так что и тут все, может, и случайно, но сошлось.

И были все руководители операции молоды. Артузову нет и тридцати, Стырне 26 лет. И в этом возрасте они твердо руководят 47-летним действительным статским советником Александром Александровичем Якушевым. И тот, бывший генерал, их слушает.

Какое соотношение возраста: в СССР совсем молодые люди, а на той стороне опытные, столько всего прошедшие и испытавшие боевые белые офицеры. Наши учились, развивались очень быстро. Перенимали, если требовалось, манеры поведения дворянской знати, стиль разговора, стремились приобрести обширные знания. И как работали молодые чекисты, воспринявшие уроки Дзержинского, если вся, ну почти вся эта публика, за кордоном собравшаяся, им поверила.

Артузов был исключительно скромным человеком. И самокритичным. Ошибок своих не скрывал даже от молодых, которые еще только учились у него работать.

Теперь о противниках. Был в ЧК такой агент – Опперпут. Он получал от чекистов деньги, но небольшие, долларов по 200. Ясно, что для шикарной жизни, которую он вел, ему явно не хватало. Деньги ему передавал из рук в руки Борис Гудзь, а тот, весь такой льстивый, услужливый, заискивающий, чуть не сгибался в поклоне. Опперпут в свои 32 года успел повоевать в Мировую – опытный вояка.

И когда проверять «Трест» были посланы из Парижа Мария Захарченко-Шульц и ее муж капитан Радкевич, чекисты этого Опперпута активно использовали. Захарченко и Радкевич нелегально перешли польскую границу – и сразу к тем, кого считали высокими руководителями «Треста». Надо было где-то их поселить, якобы укрывать. Нельзя было эту парочку держать вместе – конспирация. И оказались они в отрыве друг от друга. Советоваться, обсуждать ситуацию сложно. А чтобы было еще сложнее, Захарченко постоянно перевозили с квартиры Опперпута на конспиративную дачу.

Там ее опекала хозяйка явочной дачи Мария Ивановна К. Здесь же трестовики-чекисты позже тайно принимали Сиднея Рейли и устраивали в честь шпиона банкет. Мария Ивановна происходила из дворянской семьи, но была человеком глубоко советским. И Артузов со Стырной придумали ей легенду: она контрреволюционерка, охраняет Марию Захарченко-Шульц, чтобы не сделала посланница руководителя Российского общевоинского союза (РОВС) Кутепова какого-нибудь неосторожного шага, не провалилась.

В Москве Захарченко-Шульц жила на квартире Опперпута. Сблизились. Рядом жена и маленькая дочка хозяина. Но ни Марию, у которой брак с Радкевичем был третьим, ни Опперпута это никак не смущало. А вот Артузову об этом доложили. А Артур Христианович: «Знаем, что подлец. Но он наш агент. Черт с ним и с его подлостью. Он нам пользу приносит».

Сначала Захарченко пыталась диктовать свои условия: «Тресту» нужны деньги, однако их получение возможно лишь с оживлением работы организации, ее активной деятельности, которая мыслилась не иначе как только путем террора. Да и сам террор у них, за границей, является наилучшим способом получения денег.

А Якушев ее все время сдерживал: «Вы нам сорвете всю работу этим вашим террором. Не надо никакого террора. Потому что это – насилие. И за ним аресты, расстрелы заложников. Черт знает что! Вы что, шутите?» Захарченко не сдавалась, все время настаивала: террор, только террор! Установка у нее была простая: «Это поднимет настроение наших здесь и за границей».

И тогда, как впоследствии рассказывал на лекции на курсах ГПУ Артузов, «комедию решили разыграть мы». Непростая комбинация: как будто бы создано течение, стоявшее за террор. Во главе поставили Опперпута. Он и Захарченко – за, Якушев и другие солидные люди – против. В заграничных кругах пошли споры: приниматься за террор или не приниматься. А Марию посадили на рынок, где у нэпмана Опперпута была своя палатка. Там, как внушили Захарченко, явка. Действительно, приходили к ней изредка люди с Лубянки, что-то передавали. А вместо террора она, надзирательница из Парижа, торговала чайниками, кастрюльками. На долгое время сторонницу террора из игры вывели.

Она выбиралась из СССР во Францию к Кутепову, потом, доложив генералу обстановку, возвращалась. Все переходы границы – под контролем, в Петрограде местное ГПУ обязательно в курсе всех ее перемещений. Нашли пограничника Тойво Вяхи, который по приказу начальства, зная, какую опасность Захарченко представляет, переводил ее через границу. Иногда, чтобы показать, как трудно к нам пробраться, бедняга Вяхи эту Захарченко на спине своей таскал. Хорошо хоть дамочка была нетяжелая. Достоверность разыгрывалась полная.

Эмиграция в «Трест» по-прежнему верила. Но весной 1927 года Опперпут ушел. И как! Раньше, несмотря на неоднократные просьбы, этого агента за границу не пускали. В этот период Артузов, безмерно занятый, немного отошел от руководства операцией «Трест». Сотрудников в ЧК не хватало, да и дело шло успешно. И вдруг такая ерунда: Артузов готовится к командировке, его заместителя тоже нет на месте. Это называется потерять голову. Подобное случается даже с опытным человеком. Случилось и с Артузовым…

Потом он рассказывал на лекции молодым чекистам: «Зная, что в силу разных обстоятельств я остался один, Опперпут завел разговор о терроре. Он выдумал некую финскую террористическую группу. Уверял, что нащупал ее в Ленинграде, куда и едет Захарченко для перехода границы для встречи с Кутеповым. Просил разрешения поехать вместе с ней, проводить, не до границы, конечно, а до вокзала. И потом поработать по террористической группе. И здесь я дал маху, согласившись на поездку Опперпута в Ленинград с Захарченко-Шульц. И на границе, подойдя к проволочному заграждению, тот помог Захарченко перетащить чемоданы. И вдруг перепрыгнул через проволоку и ходу».

Вскоре в западных газетах напечатали заявление: «Организация “Трест” является характерной легендой, так называемой мнимой антисоветской организацией, созданной контрразведывательным отделом ОГПУ. Создана в январе 1922 года…»

Вот так после семи лет «Трест» лопнул. Дзержинского уже не было – умер. И поставленный ему на смену Менжинский, и Артузов переживали: что скажет Сталин? Мог в своем стиле и пригвоздить. Доложили ему о провале, а он вдруг: «Ну и хорошо. Хватит. Так вы раздули операцию, что за границей идут слухи: еще две недели, и советская власть держится на нитке, прямо сейчас рухнет».

Ягода, выбившись на первые роли, с давних пор третировал Артузова. И тут освободил его от должности начальника контрразведки, сделал помощником начальника секретно-оперативного управления. Это – явное понижение.

Считается, что операция «Трест» закончилась в 1927 году. Но отзвуки ее докатились до 1930-го, когда сотрудники ОГПУ похитили в Париже руководителя Российского воинского союза (РОВС) – генерала Кутепова. Заманили в ловушку – и на наш корабль. Это – правда. Но его не убивали. Умер в каюте уже на подступах к советским берегам. Руководство было очень недовольно: прохлопали, по существу, главу всей военной эмиграции, и какие же ему условия создали, если случился сердечный приступ? Но сколько Кутепову уже было? 47 лет – и какие переживания! Его, генерала, еще до этого похищения так обманули. Как мальчишку, водили за нос, заставив поверить в «Трест». Тут есть от чего разболеться измученному сердцу.

Вопрос возникает закономерный: почему руководители русской эмиграции на протяжении стольких лет верили в «Трест»? Да, чекисты играли свои роли, словно обученные теории Станиславского мхатовцы. Но сковать хорошо организованную деятельность Российского общевойскового союза на семь лет, заставить РОВС практически на годы отказаться от проведения терактов на ненавистной красной территории…

Думаю, Артузов придумал очень заманчивую наживку. Ну как было ее не заглотить? Руководителям РОВС, объединившего все военные организации белой эмиграции, уж очень хотелось верить, будто в Совдепии ждут возвращения монархии. Та вера, что скрашивала тяжелую эмигрантскую жизнь хоть в Париже, хоть в Праге, застилала глаза. Надежда, будто дома, что именуется ныне СССР, остались сторонники, не позволяла трезво оценить обстановку. Безоговорочно доверял «Тресту» генерал Кутепов. После добровольного ухода основателя РОВС барона Врангеля бразды правления были переданы им великому князю Николаю Николаевичу, дяде царя Николая II. И даже исключительно опытные и осторожные офицеры-контрразведчики, выслеживавшие любые признаки проникновения в РОВС какой-либо враждебной силы, попались на артузовскую удочку. Вместе с генералом Александром Кутеповым, фактически руководившим военным Союзом, сохранившим если не реальную силу, то численность, контрразведка поверила в «Трест». А Кутепов даже пытался убедить и великого князя, не слишком поначалу склонного к сотрудничеству с непонятной ему монархической организацией, в ее мощи.

И только один человек в белой эмиграции – барон Врангель – быстро разгадал, как писал он своим единомышленникам, «чекистскую провокацию». Не убедили его и письма царского генерал-лейтенанта Николая Потапова, военного руководителя Монархической организации, с изложением программы боевых действий «Треста» в некоем необозримом будущем. Потапов, перешедший с первых дней революции на сторону красных, не вызывал у барона никакого доверия, впрочем, как и его главный руководитель Якушев. Утверждения Потапова (псевдоним «Волков») о разочаровании верхушки Красной армии в политике советских властей барон считал ложными.

Артузову пришлось немало потрудиться, чтобы его люди внушили генералу Кутепову, будто именно он, боевой генерал, а не Врангель, имеет все права на то, чтобы встать во главе всей военной белой эмиграции. Эта игра на слабостях Кутепова, всегда намного завышавшего собственную роль в Белом движении, на протяжении нескольких лет умело велась участниками операции «Трест». И если даже проскальзывали в мыслях генерала некие подозрения, отказаться от поддержки «Треста» он уже не мог. Слишком долго продолжалось его взаимодействие с Якушевым и другими руководителями монархической организации. Отречься от мало что приносящего сотрудничества было все равно что признать всю многолетнюю неправоту своих действий.

Все же отношение к Якушеву у РОВСа с годами менялось. Если раньше в переписке он проходил под псевдонимом «Федоров», то впоследствии стал «Рабиновичем». Не слишком лестно для действительного статского советника.

Но не назову барона Врангеля настоящим провидцем. В 1928 году, незадолго до своей кончины, Врангель, вынужденный из-за недостатка денежных средств работать инженером брюссельской фирмы, обращался к собратьям по оружию: «Час падения советской власти недалек».

Когда эти слова барона были доведены агентами ЧК в РОВСе до Артузова, он громко рассмеялся. Хорошо смеется тот, кто смеется последним?

Увы, эта пословица не об Артузове.

«Ахилл» прошелся по «Манхэттену»

Герой России Артур Александрович Адамс

(1885–1969)

Артур Адамс – старейший из героев этой книги и один из наименее известных разведчиков-нелегалов Героев России.

Судьба невероятная. Прямо фантастический роман, но с абсолютно документальным содержанием. Вряд ли когда-нибудь за всю многолетнюю историю военной разведки в ее ряды приглашали новичка в возрасте 50 лет, родившемся в 1885 году в шведском городе Эскильстуна. Он получил прекрасное образование, объездил множество стран, где работал инженером. Английский, шведский и русский языки – его родные. Был коммунистом, работал на руководящих постах в СССР. Но не имел, заметьте, ни советского гражданства, ни воинского звания.

И несмотря на это, военная разведка отправила его на работу в «особые условия» – нелегалом. Не куда-нибудь, а в США, где в 1944 году агент «Ахилл», которому было уже под шестьдесят, добыл сверхсекретные документы по американскому атомному проекту «Манхэттен». Это был прорыв, поток документов, подтверждавших, что еще усилие – и американцы получат оружие небывалой разрушительной силы – атомную бомбу.

Как же все-таки удалось «Ахиллу» выйти на источника, получить ценнейшие материалы и кто тот ученый, или военный, или… что предоставил ему горы ценнейших сведений?

В Разведывательное управление РККА Адамс приглашен в 1935 году. Случайными такие приглашения не бывают, хотя с этим, на первый и даже на второй взгляд, опоздали на пару десятилетий. Неверно думать, будто у Адамса, долгое время жившего и работавшего за границей, не было связей с разведкой. В ту пору такое было абсолютно исключено. Занимая высокие посты, зная английский, как родной шведский, наверняка помогал. Да и знакомство с руководителем военной разведки Яном Карловичем Берзиным было давнишнее. В начале 1920-х годов, когда Адамс работал на Московском автомобильном заводе АМО, на территорию предприятия заехал товарищ Я. К. Берзин на своем автомобиле иностранного производства. Требовался срочный ремонт, к которому немедленно приступили. Чтобы скоротать время ожидания, большой начальник познакомился с одним из заводских руководителей.

Невольный, чисто случайный контакт. Но, полагаю, сыгравший решающую роль в жизни Артура Александровича Адамса. Бывший первый директор автозавода продвигается, может и с партийного благословения Берзиня, по служебной лестнице, занимая все более ответственные посты в военной промышленности.

Приход в военную разведку – естественное, вполне логичное завершение полугражданской карьеры и начало новой.

Интересно, как смотрели преподаватели разведывательной школы на совсем не молодого ученика? Впрочем, долго учиться не пришлось. Тут еще и вопрос: кому у кого было поучиться. В неповторимой биографии Артура Адамса был период, когда он, гражданин Соединенных Штатов с 1913 года, служил в технической службе американской армии. Всегда стремясь к совершенству, Адамс окончил курсы офицеров Национального резерва. Ему было присвоено звание майора. В РККА – никаких званий, кроме оперативного псевдонима «Ахилл» и задания вести военно-техническую разведку.

Уже в 1935 году Адамс в Нью-Йорке, где открывает «Техническую лабораторию». Отличное прикрытие для выполнения поставленных перед ним задач по получению информации в области химии, электромеханики, авиации, радиотехники и танковой промышленности. Все эти сведения «Ахилл» добывал, создав в Штатах нелегальную сеть, неводом прошедшуюся по интересующим СССР американским отраслям военной промышленности.

По замыслу высших чинов военной разведки, должен был войти в эту сеть и еще один будущий Герой России – молодой разведчик Жорж Коваль, который во второй половине войны не просто проник на секретнейшие атомные объекты США, но работал на них дозиметристом. Нелегал Коваль, оперативный псевдоним «Дельмар», был отправлен в США для получения информации по производству химического и бактериологического оружия. Удалось. И какая разница, что работал «Дельмар» не у «Ахилл», а под началом другого резидента.

Вторая половина 1930-х годов – тяжелое время в отечественной разведке. Адамс со своей богатой биографией немало поколесил по миру. Встречался с людьми разными, политические взгляды которых часто не совпадали с его собственными и с генеральной линией партии. В чем здесь вина Артура Александровича?

Однако все достижения резидента быстро перечеркнул полученный в Москве донос, немыслимый по нелепости. «Ахилл» вовсю развернулся в США, где и настигла его клевета. Он обвинялся в связи – вдумайтесь только! – с неким Блюгерманом. Ярый приверженец Троцкого, тот занимался контрреволюционной деятельностью. Всплыли имена и каких-то иностранцев, подозреваемых в шпионаже. Последовал отзыв в Москву, где обвинений Адамсу еще и прибавилось: будучи представителем Главного управления авиационной промышленности, он якобы закупал за рубежом необходимые для советских самолетов двигатели по завышенным ценам. Начались разбирательства, закончившиеся увольнением в 1938 году из Разведывательного управления. Начальству все же удалось отстоять «Ахилла», спасти от сурового наказания.

Расстрельные времена медленно уходили, война быстро приближалась. И в 1939 году случилось чудо из чудес: Артура Александровича не только вернули в разведку, но и вновь отправили в США, где ему пришлось срочно восстанавливать нелегальную сеть, им созданную и в его отсутствие бездарно утраченную.

Но начальник Разведуправления Генерального штаба Красной армии генерал-лейтенант Иван Иосифович Проскуров опасался, что и оправданного Адамса в покое не оставят. В этом случае на место резидента планировалось назначить молодого «Дельмара». К счастью, этого не произошло. Не было у Коваля ни достаточного опыта, ни той хватки, которой уже обладал Адамс.

Однако нежданные испытания действительно навалились. В 1940 году получены показания, «изобличавшие Адамса как резидента американской разведки». На сей раз «Ахилла» не отозвали. Выяснилось, что резидента американской разведки звали действительно Адамсом. Только шпионил он не в США, а в Китае, где «Ахилла» не могло быть просто физически. И Ковалю не пришлось занимать пост резидента, к исполнению обязанностей которого он был в те первые года в Штатах еще не готов.

А судьба Проскурова сложилась трагически. Герой гражданской войны в Испании, лихой летчик, Герой Советского Союза, получивший Золотую Звезду № 33, он был любимцем Сталина. По приказу вождя был произведен из старшего лейтенанта сразу в майоры. Через два года он уже заместитель наркома обороны, начальник Главразведупра и генерал-лейтенант авиации. И вдруг – полная немилось. Понижение в должности, а в первые же дни войны, когда его самолеты были уничтожены в воздухе и в основном на земле, арест – 27 июня 1941 года. Такого не бывало даже во времена террора 1936-го: Герой Советского Союза Проскуров расстрелян в октябре без суда и следствия по приказу наркома Лаврентия Берии. Однако Адамса от репрессий Проскуров спасти успел.

Нападение Гитлера на СССР для Адамса не стало неожиданным. Еще более напряженная работа, итог которой подведен в Москве. Ему, небывалое дело, так доверяли, что позволили проводить вербовки, не запрашивая разрешения Центра. «Ахилл» завербовал 16 (!) агентов. Действовал инициативно, смело…

Не выполнил только одного приказа: «Не отвлекаться по прочим, хотя бы и соблазнительным возможностям, ограничиваясь извещениями о них в Центр». Обширную информацию получал от агента «Эскулапа». Особо интересовались в Москве новыми отравляющими веществами. В этой области мы от американцев отставали, что вызывало постоянную тревогу.

Как-то «Эскулап» обмолвился, что его старый друг занимается в закрытой лаборатории разработкой конструкции урановой атомной бомбы и готов помочь русским союзникам. «Ахилл» насторожился. Даже ему, опытному инженеру, было сложно представить, что это значит, к чему могут привести или уже привели атомные исследования.

«Ахилл» моментально связался с резидентом советской военной разведки в США «Мольером», он же майор Павел Меклишев. Тот, не раздумывая, предложил как можно быстрее встретиться с другом «Эскулапа».

Адамс торопился. Взяв на себя всю ответственность и дерзко пренебрегая некоторыми служебными инструкциями, договорился о встрече с ученым, назовем его «Мартин Кэмп». Познакомились в феврале 1944 года в небольшом городе вдали от Нью-Йорка.

«Ахилл» не мог и предположить, что работа над атомной бомбой ведется такими темпами и столь успешно. Секретный фонд президента США в миллиард долларов уже почти израсходован – и не зря. Тысячи инженеров и сотни ученых из разных стран вот уже несколько лет трудились под руководством великих ученых-физиков. «Кэмп» руководил одним из важных направлений и знал, о чем говорил: еще немного, и бомба будет готова к испытаниям.

Уже вскоре, 23 февраля, «Кэмп» передал Адамсу портфель. Нелегал не ожидал, что он будет таким тяжелым: как только в нем уместилось около тысячи страниц секретнейших материалов и образцы чистого урана и бериллия! Все документы надо было обязательно возвратить «Кэмпу» рано утром.

Всю ночь «Ахилл» фотографировал документы. В них помимо чисто технической информации в основном за 1943 год – отчеты об исследованиях, испытаниях, секретные инструкции. Как хватило сил у «Ахилла» все это переснять, да так, что ни разу не дрогнула рука? Потом в Москве ему скажут, что на всех 69 черно-белых пленках ни единого нечеткого изображения. Даже у профессиональных фотографов случаются промахи, нелегал же ночь напролет работал совсем не в комфортабельных условиях на конспиративной квартире. А возраст, нервы, жесткая необходимость во что бы то ни стало вернуть документы уже через несколько часов? Правда, никто ему не мешал. Тут сказался и опыт разведчика: хозяев квартиры он, словно предчувствуя, попросил на пару деньков уехать из города.

Еще одна встреча приблизительно через месяц – и еще 986 страниц документов по атомной тематике. А потом еще новые и новые материалы, образцы продукции…

За короткие минуты общения они поняли друг друга. «Кэмпа» нельзя было назвать завербованным агентом. Честный человек, он передал Советам то, чем должны были поделиться с ними сами американцы, изготовившие атомную бомбу. Понимая, что «Кэмп» совершенно далек от меркантильных соображений, Адамс все же передал ему вознаграждение – конверт с долларами. Вот где была допущена единственная ошибка. Ученый денег не взял, возмущения не выказывал, но было видно, что возникшее непонимание его расстроило. Адамс честно написал в Центр о своем промахе.

Оценка материалов вынесена будущим отцом советской атомной бомбы академиком Игорем Курчатовым – высочайшая. И еще одна похвала: «Все вышеуказанные материалы по отзыву Народного комиссара химической промышленности СССР представляют исключительную ценность. 21 июля 1944 года». Впервые за годы работы в особых условиях неизбалованный наградами и похвалами Адамс получает от руководителя советской военной разведки не только благодарность, но и премию в размере двухмесячного оклада «за инициативу, проявленную при добывании документов об американском атомном проекте».

Случайное ли везение – этот выход на «Мартина Кэмпа»? Свалившаяся с неба удача? Да, элемент везения присутствует. А случайности – никакой. Ведь Адамс – создатель нелегальной сети разведки, вербовщик, на связи у которого, напомню, было 16 своих агентов. Он мог и стал одним из самых результативных нелегалов военной разведки времен Великой Отечественной войны. Работа с ученым-атомщиком «Кэмпом» – итог, делающий честь Артуру Адамсу.

Послания начальнику Главного разведывательного управления писать было не принято, но, извинившись за нарушение, «Ахилл» отправил длиннющее письмо-исповедь. Ключевые, на мой взгляд, строки из его письма: «Я вертелся вокруг университетов около двух лет и до последнего ничего конкретного узнать не мог. Здесь научились хранить секреты. Только физики уровня нашего академика Иоффе могут разобраться в направляемых Вам материалах». И очень важное, провидческое, на которое в 1944-м внимания, быть может, не обратили, вспомнив слова Адамса лишь 6 августа 1945 года, когда первая бомба упала на Хиросиму: «Сейчас проектируется полное уничтожение Японии, но нет гарантии, что наши союзники не попытаются оказать влияние и на нас… Мы теперь имеем возможность получить достаточно данных, чтобы вести самим работы в этом направлении».

А «Кэмп» неожиданно исчез. Не пришел на заранее оговоренную встречу в сентябре 1944-го. «Ахилл» терпеливо ждал октября. Но тот так и не появился.

И судьба «Кэмпа», и его настоящее имя неизвестны. Известно другое. «Эскулап» позже сообщил Адамсу: его друг тяжело болен, и врачи никак не могут установить причину болезни, которая не позволяет «Кэмпу» вставать с постели. Возможно, во время испытаний ученый был облучен. В те годы о смертельной опасности, которой подвергаются все, кто работает в атомных лабораториях, подозревали и даже говорили. Но верили в это слабо. И болели, и умирали от неведомого медицине заболевания.

Как бы то ни было в истории создания американской атомной бомбы, которая переплелась с достижениями советской разведки, нашему другу так и оставаться «Мартином Кэмпом».

В ноябре 1944 года «Ахилл» почуял неладное. Сначала думал, что показалось, будто все чаще и чаще за его машиной неотступно следует какой-то автомобиль. Потом на хвост ему садилась наружка. Трудно сказать, когда и чем заинтересовал он ФБР. Сам Адамс мог лишь предположить, что, вероятно, его тщательно подготовленные встречи с советскими дипломатами не остались незамеченными.

Адамс тотчас прекратил все контакты с агентами. Как им действовать дальше, было уже давно оговорено. А вот ему надо было уходить. Он и уходил. Каждый вечер Адамс отправлялся на квартиру своего знакомого и часами гулял с его собакой. И не только: «прогуливал» он и четырех людей из ФБР, аккуратно сменявших друг друга. Этот вечерний моцион превратился для них в рутину. До тех пор, когда к порогу квартиры вернулся только хорошо выдрессированный пес.

Но еще год «Ахиллу» пришлось переезжать из одного города США в другой. Менять фамилии, документы и профессии, пока в 1946 году его наконец в результате сложной операции не вывезли в Москву, о чем доложили товарищу Сталину лично.

Артур Александрович не был увенчан наградами. Получил самую «массовую» медаль «За победу над Германией». Но все искупило присвоенное звание «инженера-полковника», которым Адамс гордился. Как и вступлением в советское гражданство. История Разведывательного управления, где он продолжал работать, подобного не знала.

Но трудные времена середины 1930-х годов если и не в кровавой, то в уродливой форме неким образом вернулись в 1948-м. Мать Адамса, рожденная в Российской империи и после смерти мужа в нее возвратившаяся, была еврейкой. И когда началась охота на космополитов, «Ахиллу», переславшему в Москву из Штатов пять тысяч страниц секретных документов по атомному проекту «Манхэттен» и 18 образцов чистого урана, тяжелой воды, бериллия… это обстоятельство припомнили. Уволили.

Как и многие его коллеги, вынужденные распрощаться с разведкой, он устроился работать в ТАСС. Писал, переводил, в общем-то не бедствовал и в 1969 году скончался в Москве в возрасте 83 лет.

Звание Героя России Артуру Александровичу Адамсу было присвоено посмертно в 1999 году «за мужество и героизм, проявленные при выполнении специальных заданий».

Партизан и председатель

Кирилл Прокофьевич Орловский

(1895–1968)

Сталинская директива, посланная в феврале 1943 года в партизанские отряды, воевавшие на временно оккупированных территориях, была короткой и конкретной: уничтожить гитлеровских палачей-наместников: Коха – на Украине и Кубе – в Белоруссии. Этот приказ получили и две советские спецслужбы – военная разведка и разведка Наркомата внутренних дел. На Украине легендарный разведчик Николай Иванович Кузнецов совсем близко подобрался к кровавому убийце, но привести приговор в исполнение не смог. И Кох избежал наказания, дожил до 90 лет и лег в заждавшуюся его землю лишь в 1986 году.

Весь партизанский край охотился за гауляйтером Вильгельмом Кубе, за два года правления уничтожившего в Белоруссии более 400 тысяч белорусов, русских, евреев… Историки спорят, сколько же раз уходил Кубе от возмездия. Больше десятка – точно.

Но 17 февраля 1943 года казни, казалось, было не избежать. Еще в октябре 1942 года в районе Беловежской Пущи десантировалась спецгруппа во главе с майором Орловским. Относительно быстро «Соколы» (так называлась его разведывательнно-диверсионная группа) превратились в довольно крупный партизанский отряд. Диверсии на железных дорогах, когда под откос летели целые эшелоны, взрывы на важных для немцев стратегических объектах, уничтожение фашистских пособников. «Соколы» действовали и в относительно крупных городах. Так, в Барановичах уничтожили нескольких офицеров вермахта, захватили важные документы.

Через верного человека группа уже не майора, а ставшего подполковником Кирилла Орловского получила точные данные: Кубе вместе еще с несколькими высокопоставленными офицерами отправляется на охоту в Ляховический лес. Началась операция под названием «Кабанья охота». Засада, выставленная на дороге, уничтожила колонну автомашин с немцами. Гаупткомиссар Фридрих, обергруппенфюрер СС Захариус, 10 офицеров и более 30 солдат были убиты. В Центр пошла радиограмма: акт возмездия над палачом Кубе совершен.

Но нет, гауляйтер с его звериным чутьем на полпути из Минска остановил свой конвой. Его машина развернулась и помчалась обратно в сторону города. Покушение не удалось.

Группа Орловского не понесла потерь, но сам командир был тяжело ранен. И несмотря на это продолжал руководить операцией. И только после полного разгрома фашистской колонны, обессиленный, весь в крови, дал уложить себя на самодельные носилки. Партизаны доставили его в лагерь. Шансов выжить оставалось немного. Правую руку предстояло ампутировать по плечо. А как сделать это зимой, в землянке и без всяких медицинских инструментов? Врач отряда отрезал руку обычной ножовкой, никакой анестезии. Удалил и четыре пальца на левой руке. Слух был потерян процентов на 60. Но Кирилл Прокофьевич выдюжил.

Прошло три месяца, и в Москве получили радиограмму: «Выздоровел. Приступил к командованию отрядом». Центр настаивал на возвращении Орловского. Но командир все оттягивал свой отъезд. На Большую землю его переправили только в августе 1943-го после третьего приказа.

А справедливость свершилась. Подложенной миной Кубе был разнесен в клочья в своей собственной постели: акт возмездия совершили 22 сентября Елена Мазаник, Надежла Троян и Мария Осипова. Им троим, как и Кириллу Орловскому, было присвоено звание Героев Советского Союза.

Орловский продолжал работать в НКВД. Вышел в отставку только в конце 1944 года по состоянию здоровья. А как воевал полковник и Герой можно судить по боевым наградам – трем орденам Ленина, ордену Красного Знамени…

Выйдя в отставку, сразу же написал личное письмо товарищу Сталину. Как бы мы сейчас ни относились к вождю, авторитет его в годы Великой Отечественной войны был непререкаем. Вот отрывки из письма:

«…Благодаря Народному комиссару государственной безопасности товарищу Меркулову и начальнику 4-го Управления товарищу Судоплатову материально я живу очень хорошо. Морально – плохо. К моральному удовлетворению я глубоко убежден в том, что у меня имеется достаточно физических сил, опыта и знания для того, чтобы еще принести пользу в мирном труде».

И в заключение просил разрешить ему возглавить колхоз в родном селе «Рассвет» Кировского района Могилевской области. В просьбе Герою Советского Союза, полковнику НКВД в отставке не отказали. В январе 1945 года он был избран председателем колхоза. Под руководством Орловского его «Рассвет» стал в послевоенные годы одним из первых в стране колхозом-миллионером. В 1958 году у Кирилла Прокофьевича появилась еще одна Звезда – Героя Социалистического Труда.

Многие, и справедливо, считают, что именно Орловский стал прообразом председателя колхоза Егора Трубникова в популярнейшем фильме «Председатель». Сюжет прямо из жизни Орловского: израненный фронтовик возглавляет разрушенный войной колхоз. Борется, сражается с ленивыми и впавшими в безразличную апатию, мучается и побеждает. Актеру Михаилу Ульянову роль председателя давалась тяжело. Не совсем его амплуа. Да и для режиссера Алексея Салтыкова, взявшегося за труднейшую тему, фильм стал дебютным. Что и как тут подскажешь? Сценарий Юрия Нагибина был сложен для киновоплощения. Балансировал на грани и вашим и нашим, показывая колхозную нищету, но и не доводя картину до настоящих трагических нот. Фильм «вытащили» Михаил Александрович Ульянов и… Кирилл Прокофьевич Орловский. По признанию народного артиста, он случайно наткнулся на статью о безруком инвалиде – герое войны, ставшем председателем разоренного войной колхоза в белорусском селе Мышковичи – родине Орловского. Увидел его фотографии и понял, каким должен быть настоящий Егор Трубников.

Но кем же все-таки был воин, созидатель и дважды Герой, родившийся в 1895 году в крестьянской семье в глуши Кировского района Могилёвской области?

Профессиональным разведчиком, осмелюсь написать: исконным партизаном. Первый партизанский отряд создал летом 1918 года. И тогда тоже бился с немцами. Ушел в ЧК. И шесть лет – с 1920 по 1925 год – руководил партизанскими отрядами. Действовали они в Западной Белоруссии, которая тогда входила в собранную по лоскуткам Польшу. В Разведывательном управлении Рабоче-крестьянской Красной армии работал по линии «активной разведки». Действовали его отряды жестко. Число ликвидированных – и не только жандармов, но и помещиков – зашкаливало за сотню.

А затем пришло время службы в военной, а потом и во внешней разведке. И тут ответ на вопрос, почему отряд Орловского «Соколы» действовал в годы Великой Отечественной войны столь успешно. С 1930 по 1936 год работал в спецгруппе НКВД СССР по подбору и подготовке диверсионно-партизанских кадров на случай войны с Германией на территории Белоруссии.

Некое понимание, что в грядущей битве может случиться всякое, появилось еще в начале 1930-х годов. Существовал план «глубокой операции», согласно которому в тылу наступавшего противника должны были проводиться разведывательные действия, поддерживаемые постоянными диверсионными вылазками. «Глубокая операция» была обкатана во время маневров Красной армии и доказала свою эффективность.

Тогда же, в 1930-х, в приграничных регионах тайно готовились на случай вторжения врага – любого – партизанские отряды. Составлялись они в режиме секретности из членов партии и комсомольцев. А руководили и обучали потенциальных партизан такие опытные специалисты, как Орловский. Для отрядов закладывались подальше от границы тайные схроны оружия. Даже сборы не часто, но проводились. Командирами назначались не просто опытные, а сугубо профессиональные чекисты.

Однако тактику ведения боевых действий на своей пусть и временно захваченной противником территории признали ошибочной, идеологически порочной, расслабляющей советский народ. Официальная военная доктрина подобного не допускала.

Представление о начальном периоде войны было неоправданно оптимистичным. Оборона рассматривалась как исключительно краткосрочный фактор. Ее цель – проведение мобилизационных действий. Основой военной доктрины был боевой наступательный дух. Стратегия предусматривала переход в наступление сразу после отражения первых атак противника и ведение войны на его территории. Так что какие партизанские отряды, да еще и действующие в связке с дисциплинированной агентурой?

Даже теоретически предполагать, будто Гитлер может нарушить пакт и напасть на СССР, было запрещено. Похожих запретных тем накануне Великой Отечественной войны в Красной армии и советской военной науке существовало немало.

А ведь планы заброски партизанских отрядов в приграничные западные районы страны изучил, а затем и одобрил нарком Климент Ефремович Ворошилов. Но изменилась политическая конъюнктура, взяла верх точка зрения Сталина, что воевать предстоит с Англией, и осторожный, послушный Ворошилов возражать не посмел. И летом 1939 года, накануне Второй мировой войны, партизанские отряды распустили, приказав о них забыть. Закладки оружия и боеприпасов изъяли.

Но не везде и не отовсюду. В Белоруссии часть таких закладок осталась. Мало кто знает, что в Белоруссии с 1930 по 1936 год будущие народные мстители прошли отличную подготовку. Многие из них применили приобретенные навыки уже в первый год Великой Отечественной войны. Один из организаторов партизанского движения, наставник Зои Космодемьянской, полковник Артур Спрогис писал в своих мемуарах: «Мы осваивали методы партизанской борьбы, работали над созданием партизанской техники, обучали будущих партизан минно-подрывному делу… Все, чему мы научились в мирное время, оказало неоценимую помощь нам в борьбе с немецкими оккупантами».

А Орловскому партизанские навыки пришлось применять в Испании в 1937–1938 годах. Во время гражданской войны командовал диверсионной группой. Как правило, его бойцы выполняли боевые задания в тылу войск Франко. Однажды его отряд совершил дерзкий восьмисоткилометровый рейд, посеяв панику в рядах фалангистов.

Тем более не берусь сказать, чем был вызван его уход со службы в 1938 году. Могу лишь предположить, что и Кирилл Прокофьевич не избежал гонений, обрушившихся на многих чекистов, оставшихся в строю после расстрельных зачисток двух предыдущих лет. Формулировка «уволен со службы в органах госбезопасности по состоянию здоровья» мало что объясняет. Уверен, что хорошо справлялся со своими обязанностями, да и чувствовал себя неплохо, но разведку во время развернувшихся репрессий должен был не по своей воле покинуть. Близилась Вторая мировая война, участились массовые провокации на советских границах, началась наша кровопролитная война с Финляндией. А опытнейший чекист осваивает обязанности проректора по хозчасти Оренбургского, тогда Чкаловского, сельскохозяйственного института.

Внешняя разведка вспомнила о нем ранней весной 1941 года. Он отправлен в спецкомандировку в западную часть Китая. Прикрытие для него необычное – геолог. Мог бы и дальше продолжать свои «геологические», полезные для разведки исследования, но мучило осознанное: началась война, и я не на своем месте. Личную просьбу откомандировать в СССР и отправить за линию фронта услышали только в марте 1942-го. Требовались, нужны как воздух проверенные командиры, имеющие партизанский опыт.

Орловский восстановлен в органах. Его непосредственный начальник – Павел Судоплатов, возглавляющий Особую группу НКВД СССР. И в октябре 1942-го партизанский отряд особого назначения «Соколы» под его командованием уже бьется в Беловежской Пуще.

Необычнейшая судьба человека-победителя, где только не защищавшего и не восстанавливавшего свою страну. А похоронен дважды Герой в родной деревне Мышковичи Кировского района Могилёвской области Белоруссии.

Шумит сурово брянский лес

Герой Советского Союза Дмитрий Николаевич Медведев

(1898–1954)

Провидец со станции Узловая

Леонид Романович Квасников

(1905–1993)

Если бы вдруг кто-то начал подсчитывать, в какой части СССР выросло больше всего хороших разведчиков и близких к ним на душу населения, то станция Узловая Тульской области вырвалась бы в лидеры. Численность населения этой станции Московско-Донбасской железной дороги до революции не превышала пяти тысяч человек. А помимо Квасникова здесь родились разведчик и писательница Зоя Воскресенская-Рыбкина и генерал-лейтенант, замнаркома внутренних дел, один из создателей атомной отрасли Авраамий Завенягин (дважды Герой Социалистического Труда, награжденный шестью орденами Ленина).

Не уверен, сумею ли подробно рассказать о Леониде Романовиче Квасникове. Он скончался в 1993 году, когда о вкладе разведки в создание атомной бомбы почти не упоминали. Сам он был немногословен. Свою роль не выпячивал. Тут и скромность, и профессиональная осторожность. Получил известность лишь среди своих, так же, как и он, дисциплинированно молчаливых. В его эпоху достижения разведки, тем более великие, хранились в такой же великой тайне. Материалы пришлось собирать по крупицам, за что благодарю Героя России Владимира Борисовича Барковского, атомного разведчика и незабвенного соратника Квасникова. О Квасникове он рассказывал с уважением. А еще писателя Виктора Николаевича Андриянова, в начале 1990-х годов попытавшегося обобщить все, атомной разведкой сделанное, и ученика Квасникова Анатолия Борисовича Максимова, с которым мы о многом так и не договорили.

И все равно понятно: именно Квасников был главным двигателем советской, несколько не по своей вине запоздавшей в работе по атому, разведки. Тут напрашивается сравнение с Константином Циолковским, пионером отечественной космонавтики. Их роднит многое. Оба вышли из российской глубинки. Циолковский был туговат на ухо, Квасников – близорук, но и тот и другой услышали и увидели такое, что иным не виделось и не слышалось.

С детства Леонид Квасников мечтал о движении вперед. И совсем не карьерном. Ему нравилась скорость. Ощущал ее в быстром движении проносившихся мимо поездов. Он и сам в 17 лет укладывал рельсы, строил мосты. Но хотел идти дальше, учиться. Вот кому советская власть была словно мать родная. Окончил железнодорожную профтехшколу и был принят помощником машиниста, а потом и машинистом паровоза. В 25 лет, совсем не мальчиком, поступил на механический факультет Московского института химического машиностроения. Пусть не смущает выбор. В 1930-х годах в стране верили, что все передовые достижения, в том числе и в военной области, будут именно за химией. Эта вера до войны господствовала и в разведке.

Понятно, что учился с полной отдачей – на красный диплом. И, окончив в 1934-м институт, около года работал инженером на химкомбинате в городе Дзержинске. Хотелось расти, быть полезным, и родной МИХМ принял Квасникова в ряды аспирантов. В чем потом не раскаивался. В 1938 году аспиранта включили в специальную комиссию Наркомата оборонной промышленности по обследованию военных заводов. И конструктор Квасников придумал, как быстро автоматизировать производство артиллеристских снарядов.

Он ушел в науку с головой, но в 1938 году по партийно-комсомольскому призыву был вытащен оттуда за чуб и определен в разведку. Квасников просил лишь одного: разрешить ему защитить уже написанную кандидатскую диссертацию, связанную с производством боеприпасов. На что получил уклончивое: выпадет там, в госбезопасности, время, тогда и защитишь. Время так и не выпало. Но, если честно, отечественная наука потеряла от этой смены деятельности Квасникова меньше, чем приобрела зарождавшаяся научная разведка, в которой новичка-лейтенанта назначили заместителем начальника отделения научно-технической разведки.

Как раз здесь и было место человека с чисто научным, аналитическим складом ума и великолепными техническими познаниями. Он быстро разобрался в приоритетах и задачах своего направления. Этому помогли и довольно частые командировки в Польшу и Германию.

И вскоре бесстрашно схватился с наркомом Лаврентием Берией. Пытался объяснить, что грядущая война принесет много научных открытий не только в создании традиционного вооружения. Еще в 1939 году, пожалуй, первым в разведке, а может, и не только в ней, обратился к нетронутой ранее теме создания атомного взрывчатого вещества и его использования в виде сокрушительного оружия. Позже объяснял, что это было озарение.

Интуиция не подвела. В том же 1939-м из американских научных журналов, которые на удивление регулярно поступали в Советский Союз, разом исчезли все статьи по ядерной тематике. Это натолкнуло на мысль: центр по работе над атомными проектами, пока не ясно, что из себя представляющими, однако уже существующими, похоже, находится в США.

Попытки привлечь внимание наркома Берии к созданию за границей совершенно нового смертоносного оружия никакого результата не дали. В 1940-м Лаврентий Павлович отправил упрямца, но и смельчака подальше – в Польшу, где уже хозяйничали немцы, на мало значащую должность. Под прикрытием участвовал в советско-германской комиссии по репатриации. По мере возможности занимался вербовкой поляков, шедших на нее весьма неохотно. Польские офицеры много обещали взамен на освобождение из плена, а потом отказывались от сотрудничества. Знания и потенциал Леонида Романовича использовались совсем не так и не там, где по-настоящему требовались.

Все же Квасникова вернули. С приближением войны без таких, как он, в Центре было уже не обойтись. И Леонид сразу огорошил Берию личным письменным обращением, уже не несколько абстрактным, как прежде, а вполне конкретным: «За границей ведутся работы в области возможного использования атомной энергии в военных целях». Ну разве не чушь, рассуждать о каком-то неведомом атоме, когда не хватало реальных самолетов и танков, которые так нужны в надвигающейся войне? Как такое могло понравиться Лаврентию Павловичу? Какой-то новичок-очкарик, только призванный в органы, выдвигает чуть не новую доктрину, о которой в госбезопасности если кто и слышал, то краешком чуткого уха.

Однако уже в конце 1940 года, а не позже, как принято считать, Квасников посылает первую свою шифровку в наши резидентуры в США, Великобритании и Германии. В этих странах, по его пока всего лишь предположениям, могли вестись работы над суперсекретным атомным оружием.

Когда грянула война, то схожие шифровки были отправлены по приказу Квасникова во все раскинутые по миру и потихоньку восстановленные резидентуры. Всю информацию о научных исследования в области атома, о добыче урана, хоть в Норвегии, хоть в Чехословакии, быстро и без сомнений – в Москву.

Первыми откликнулись Дональд Маклин и Джон Кернкросс из «Кембриджской пятерки». Каждый прислал в сентябре 1941 года не просто информацию, а документы, подтверждающие начало работ над атомным проектом в США и Британии. Почти полностью совпавшие сведения встревожили Квасникова. Его руководство тоже обеспокоилось. И настолько, что Берия дал приказ нашим авторитетнейшим экспертам проверить достоверность из Лондона полученного. И был успокоен, когда ведущие умы вынесли вердикт: создание подобного оружия возможно, но не сейчас, а лет через десять, а то и двенадцать.

Сейчас часто и в принципе заслуженно вспоминают о Берии как о создателе советской атомной промышленности. Но тогда, в 1941-м, он обозвал донесения «дезой» (дезинформацией), цель которой им была мгновенно разгадана: отвлечь в тяжелейший для Советского государства час силы, средства и людей на занятие чем-то настолько же дорогостоящим, насколько и бесполезным.

Квасников же и придумал название грандиозной операции нашей разведки по добыче секретов изготовления атомной бомбы – «Энормоз». В переводе с английского – огромнейший, грандиозный. Задачи резидентурам ставились конкретные. Чтобы понять, что из себя представляет бомба и что необходимо для ее изготовления, технарь Квасников засел за книги по ядерной физике. И вскоре он уже относительно точно понимал те ряды длиннющих интегралов, что пока еще «вслепую» присылали из Штатов, Англии и Канады его подчиненные. Усвоил все тонкости и премудрости, запомнив их до конца дней своих. Задачи резидентурам превратились из несколько расплывчатых во вполне конкретные. Он обязал сотрудников, работающих в «закордонной» разведке, освоить хотя бы учебники для студентов-физиков. Сам набрасывал вопросы, которые надо было задавать нашим иностранным агентам, иногда удивляя тех точно сформулированной конкретикой.

Информация разведки от 20 июля 1942 года о результатах секретной встречи президента США Рузвельта и премьера Соединенного Королевства Черчилля на многое раскрыла глаза и пребывающему в неверии Берии. Руководители двух стран решили сосредоточить усилия своих ученых в центрах на территории Соединенных Штатов. Англичане дали добро на переезд лучших своих физиков в лаборатории Америки. А нам – ни слова.

Ради справедливости сам Квасников называл свой характер «скверным». Я бы определил его иным словом – «самовольным». Он не собирался дожидаться окончательного прозрения наркома Берии. Написал напрямую Сталину докладную записку о разработке союзниками втайне от СССР атомной бомбы.

И пошел дальше простого пересказа тревожнейшей информации. Предложил срочно заняться на территории Советского Союза созданием своего атомного потенциала. Перечислил меры, для этого немедленно требующиеся. Среди них и создание некого объединения всех организаций, занимающихся подобными и схожими научными проблемами. Не преминул упомянуть: информацию разведки от своих источников надо тщательно и быстро изучать и доводить ее до структуры, занимающейся исключительно работой над атомным оружием.

Беда заключалась в одном. Подобной структуры еще не было. Но, полагаю, благодаря и напору Квасникова ее все-таки создали в октябре труднейшего для Советского Союза 1942 года. Сталину рекомендовали талантливого молодого ученого, который мог бы возглавить атомный проект, – Игоря Курчатова. Но Иосиф Виссарионович со свойственной ему прямотой рубанул, что такого не знает. Предложил пост руководителя испытанному академику, отцу советской физики Абраму Иоффе. Но Абрам Федорович, ему было в то время немногим за шестьдесят, тактично отказался, тонко намекнув на возраст. Зато тотчас назвал нужного человека: конечно, Курчатов. Сталин согласился.

Забегая вперед скажу: Квасников и Курчатов были обречены на долгую совместную исключительно нервную работу. Не считая нескольких лет, проведенных Леонидом Романовичем в Штатах, им приходилось общаться именно вплотную. Передача разведданных проходила по сверхкороткой цепочке из двух «К»: Квасников – Курчатов. Иначе и быть не могло. Игорь Васильевич вчитывался в донесения, с превеликим трудом переведенные. Выбирал главное, отсеивал побочное, ставил вопросы, просил о конкретных уточнениях.