Читать онлайн Ты и небо

Все совпадения случайны

© Егорова А., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Узкая солнечная улочка вдоль домов, увитых большими яркими цветами. В этом месте почти нет тени: солнце ухитрилось расположиться между домами так, что от его хищных лучей некуда деться. Инна идет, едва не прижимаясь к стенам, чтобы хоть на мгновение спрятаться от зноя под короткими козырьками и балконами. Уголок старой Лигурии. Здесь все тесное, атмосферное, раскаленное. На Инне легкое летнее платье и босоножки, но все равно жарко. Совсем скоро она выйдет на набережную с ее освежающим ветром, а там никакой зной не страшен. Осталось совсем немного, всего два дома.

Или так.

Песчаный, вперемешку с камнями берег с брошенными до утра деревянными рыбацкими лодками. В лодках весла и сети. Они ждут, когда на рассвете придут коричневые от загара рыбаки, посетуют, что борта давно не крашены, опять махнут рукой: «mañana»,[1] – и, помогая друг другу, выволокут лодки на воду. А пока – тихий, теплый вечер. Солнце уже нырнуло за горизонт, но еще довольно светло. Короткие, нежные сумерки. Инна сидит на понтоне, болтая в воде ногами. Она смотрит на неторопливо качающиеся океанские волны. Понтон под ней тоже покачивается, убаюкивая в такт прибою.

– Остановка «Абразивный завод», – бодро объявил голос из динамика.

Инна неохотно открыла глаза, глянула в окно и живо поднялась с места – на выход. Из теплого, почти родного вагона она шагнула в сырость улицы. Выпустив пассажиров, двадцать пятый трамвай закрыл свои двери и мягко укатил в сторону центра.

Людей здесь всегда мало, да и что им тут делать: вокруг одна промзона и кладбище. Несколько послевоенных жилых построек в два этажа, а за ними, между шиномонтажной мастерской и складом, – административно-бытовое здание завода, место работы Инны.

Над городом плотно нависло тяжелое небо. Как обычно бывало в это время года. Спрятав голову в капюшон, девушка торопливо зашагала под моросью дождя. Асфальт перешел в посыпанную гранитной крошкой дорожку, а затем и вовсе в грунтовку с неизбежными при такой погоде лужами и грязью. Как она ни старалась ступать осторожно, на брюках неумолимо появились дежурные пятна; не спасли высокие ботинки на толстой подошве. Это вам не вылизанный Невский проспект, тут на каблуках не пофланируешь. Климат и состояние дороги диктовали свой дресс-код: темная одежда и обувь, которую не жалко. К счастью, она работает с чертежами, а не с клиентами. Чертежам нет никакого дела до ее внешнего вида. У них на работе некоторые сотрудники вообще ходят по офису в домашних тапках. Тапки носят в основном мужчины, женщины все же предпочитают удобные туфли на плоской подошве. Хотя в их «Лимбе» есть девушки, которые на работу наряжаются, как на праздник.

Кстати, о праздниках. Сегодня день рождения Ларисы Викторовны. Инна взглянула на часы: как раз успеет зайти в «Девятку» – так сотрудники «Лимба» между собой окрестили магазин, расположенный в девятом доме. В нем кроме продуктов продавалась всякая хозяйственная мелочь, а также цветы.

Конечно, «Девятка» – не то место, куда привозят свежие, источающие сладковато-мускусный аромат розы, экзотические стерлиции, пышные пионы или гордые орхидеи. Но черт! С ее плотным расписанием, чтобы купить цветы заранее в специализированном магазине, нужно постараться. Обычно Инна приходит домой не раньше одиннадцати: то у нее бассейн, то хореография, то курсы живописи; встречи с подругами, прогулки, выставки, концерты и прочие приятности. Она девушка свободная, может себе позволить.

Стоя в цветочном закутке, Инна задумалась, что лучше взять для Ларисы Викторовны: герберы или ирисы. Розы она сразу отвергла за их явно подержанный вид. Гвоздики – скучные, хризантемы – вообще тоска. Пожалуй, больше подойдут герберы.

– Кому цветочки выбираем? – тихо, словно кот, подкрался Белкин.

– Себе! – от неожиданности брякнула Инна. Что за дурацкая манера появляться из-за спины, да еще с вопросами?

– Себе? – выпучил круглые, как у птицы, глаза Алексей. Инне показалось, что даже пышки в его прозрачном пакете надулись от изумления.

– Почему бы и нет? С утра купила цветы – весь день настроение хорошее, – пошутила девушка. Белкин смотрел с сомнением: покупка самой себе цветов, к тому же на работу, в его воображении не укладывалась.

– Правильно! – поддержала Инну продавщица. – Возьмите розы! Они свежие, сегодня привезли, – похвалила она свой товар.

– Мне, пожалуйста, герберы. Семь штук.

– А все-таки, – допытывался Алексей. – Что за повод? У тебя праздник?

– Ага, день рождения!

С упакованным в крафт-бумагу букетом Инна отошла к прилавку с выпечкой, соблазнительный аромат которой наполнил магазин и не оставлял шансов пройти мимо. Девушка нацелилась на воздушные круассаны с лимонным кремом. Инна уже представила, как в перерыве выпьет с ними кофе. Хрустящие круассаны будут осыпаться на импровизированную скатерть из чертежа, крем – норовить вытечь и капнуть на пальцы. Запах кофе с молоком и кисло-сладкий вкус лимона на несколько минут мысленно унесут ее из офиса в дальние страны, туда, где вечное лето.

Краем глаза Инна уловила, как Алексей покупает цветы. Ловкая продавщица втюхала-таки ему свои увядающие розы.

Ситуация наклевывалась неудобная. Сказать, что она пошутила? Поздно. Инна представила, как она огорошит Алексея своим признанием, дескать, она немного ошиблась, ее день рождения в июне. Ну и что, что на дворе сентябрь. Кто не путал лето с осенью? Белкин вытаращит глаза еще больше, хотя больше уже некуда, и вернет веник назад. Продавщица ее проклянет. Да уж, картина получится анекдотическая.

С другой стороны, откуда ей было знать, что Белкин купит цветы? «Джентльмен выискался! – рассердилась Инна. – Я его ни о чем не просила! И вообще, почему я об этом должна думать?!»

До работы шли в интригующем настроении. Белкин расстилался показными извинениями, театрально припадал на колено и посыпал голову пеплом за то, что посмел забыть о дне рождения Инны. Он то и дело пытался всучить «имениннице» букет.

– Давай до работы дойдем, – отбояривалась девушка, показывая, что у нее заняты руки. Алексей понимающе кивнул.

Инна чувствовала повисшее в воздухе напряжение. Она не сомневалась, что Белкин не просто так купил ей эти розы и теперь ударился в лицедейство. Последнее ему удавалось превосходно. Алексей любил театральность, игру на публику, настроение праздника, восторженное внимание к себе; по его признанию, в юности он мечтал стать актером, но не сложилось. Когда заходил в их проектный отдел, рассказывал что-нибудь веселое; своим появлением скрашивал унылые рабочие часы, а на сабантуях был душой компании.

То, что Белкин имеет на нее виды, Инна поняла в прошлом году по возгласу коллеги.

– На Инночку рот не разевайте! Леша! Она не про вас. Кыш, кыш отсюда! – шутливо замахала руками Нина Андреевна за спиной у склонившейся над чертежами Инны. Инна не видела, в чем выражалось разевание рта на ее скромную персону и почему Нина Андреевна отогнала от нее ведущего инженера. То ли Белкин слишком откровенно сверлил ее взглядом, то ли Нина Андреевна раскусила его намерения еще раньше, чем он появился на пороге их комнаты – ей с высоты ее возраста видней, и она знает Белкина как облупленного.

Алексей, или, как он обычно представлялся, Леша, был человеком неплохим, довольно легким и приятным в общении. Хорошо сложенный, симпатичный, моложавый. Белкин часто называл свой возраст, после чего делал паузу, по всей видимости, для восхищения. Восхищения не следовало, и Белкин восполнял этот пробел самостоятельно.

– Сорок лет! А ведь не скажешь! Ни седины, ни морщин! – щеголевато выставлял он на обозрение свои светло-русые кудри, в которых терялась всякая седина. Морщин на его грубой мужской коже действительно было мало. – А все потому, что я не женат. И никогда не был! – гордо добавлял он, рассчитывая сразить наповал девичье царство.

Инне он тоже это говорил. Она тогда не придала значения сказанному: Алексей был героем не ее романа, она даже не рассматривала его как мужчину. Просто сотрудник. Хорошо: дядька.

Когда Инна вошла в комнату, Лариса Викторовна уже была на месте. Кроме нее там находилось еще несколько сотрудников. Каждый занимался своими делами перед рабочим днем. Поздоровавшись, Инна направилась к своему столу, освободила букет от бумаги и подошла к Ларисе Викторовне. С теплыми пожеланиями девушка вручила цветы растроганной имениннице. Наблюдавший эту сцену Белкин пребывал в замешательстве.

– Алексей вас тоже хочет поздравить! – подсказала ему Инна.

– С днем рождения! – растерянно пробормотал он, вручая розы прямо в упаковке. Его былое красноречие куда-то испарилось, и сам он как-то сник, даже, как показалось Инне, сделался ниже ростом.

– Спасибо, Лешенька! – Лариса Викторовна с благодарностью приняла букет.

– Лариса Викторовна! У вас день рождения? Что же вы молчали? – всполошились другие сотрудники.

– Я свой день рождения не люблю. Сразу начинаю думать, сколько мне лет, и расстраиваюсь, – со вздохом сказала Лариса Викторовна.

Тут посыпались стандартные комплименты, суть которых сводилась к тому, что пятьдесят восемь – еще не возраст и именинница молода и прекрасна.

Нина Андреевна тоже пришла с цветами. Кроме Инны, она единственная не забыла о дне рождения своей коллеги и давней подруги.

В тот день в коридорах и курилке «Лимба» разливался актерский тенорок Белкина. Выйдя из ступора, он пожелал взять реванш и воодушевленно рассказывал, добавляя новые подробности о том, как глупо над ним посмеялась Инна.

– Я не ожидал, что такое возможно! – восклицал Алексей. – Пионерлагерь какой-то, честное слово!

«Тебе, Белкин, Лариса Викторовна столько раз помогала, а ты про ее день рождения забыл. Скажи спасибо, что подсобила!» – думала Инна, наблюдая со стороны оживление в кучке курильщиков. Сотрудники скучали и были рады любому событию.

С Алексеем, хохоча, соглашались.

– Да, да! Странная она. Давно замечали, – поддерживали его.

Этот случай стал хохмой и еще долго ходил по «Лимбу».

Странная – самая частая характеристика Ингриды Ясновской. Поводом для такого вывода уже было одно ее имя. Чтобы не вызывать вопросов, девушка сразу представлялась сокращенно – Инна.

Странной или «того» ее называли недоброжелатели. Кому Ясновская нравилась, говорили, что она интересная, с изюминкой или «со своей фишкой». С Инной не было скучно. Отчебучить что-то вроде букета к не своему дню рождения – для Инны было в порядке вещей. Не нарочно – само выходило. Она участвовала в мастер-классах, всевозможных конкурсах на телевидении и радио, посещала различные спортивные мероприятия. Инна приходила на работу и с горящими глазами рассказывала, как провела время. От нее исходила энергия, ей было интересно жить, и окружающие, которые из-за обстоятельств мало в чем участвовали и почти нигде, кроме дома и работы, не бывали, заряжались от нее энергией и становились причастными к той другой, насыщенной жизни.

Нина Андреевна сокрушалась: и что ты у нас делаешь? Так и просидишь всю жизнь среди бумаг, оглянешься, а тебе уже шестой десяток (это она про себя – Нина Андреевна стала проектировщиком еще в те годы, когда после вузов существовало распределение и смена работы не приветствовалась). Сейчас такие возможности!

Инна с ней соглашалась лишь отчасти. Да, их работа не похожа на яркий карнавал, каждый день одно и то же: с девяти до шести клетка офиса. Но о каких возможностях идет речь и для кого? Она была счастлива, когда три года назад ее, молодого специалиста, взяли стажером в «Лимб». Сейчас она инженер, разрабатывает чертежи по системам вентиляции. Мало кто из ее сокурсников смог устроиться по специальности: никому не нужны соискатели без опыта. В менеджерах по продажам или в официантках было бы лучше? Изначально поступила не в тот вуз? Чудесно, что хоть в какой-то смогла поступить. На бюджет! Справедливости ради стоит отметить, что вуз, который окончила Ясновская, не «какой-то», а вполне себе хороший, даже отличный – ИТМО, или официально: Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики. Конечно, стать инженером и разрабатывать системы вентиляции – отнюдь не хрустальная мечта ее детства. Ее мечта… она такая нереальная в нынешнем положении, что остается лишь мечтой.

С ранней юности Ясновской не на кого было опереться: отца не было, мама барахталась в вечном безденежье и говорила дочери – тогда еще школьнице – чтобы Инна на нее не рассчитывала. Инна и не рассчитывала. Кто будет выплачивать ее ипотеку, если она вдруг решит «не разменивать свою жизнь на бумажки»? «Лимб» дает ту стабильность, которой нет на вольных хлебах. Так что она правильно делает, что не идет по зову души в танцовщицы, художники или еще безумнее – в поэтессы. Когда она выплатит ипотеку, накопит денег, тогда, годам к сорока, быть может, у нее получится оставить офис. Для танцев будет уже поздновато, как и многое другое, но что-то ведь останется, где нет возрастного ценза.

Если не придираться, проектировать системы вентиляции вовсе не плохо. Работа в целом увлекательная, за исключением некоторых моментов, а именно частых простоев из-за нехватки исходных данных. В такие дни сотрудники маются без дела и изнывают от скуки.

Инна в дни простоев на работе приноровилась писать стихи. Простые четверостишия без претензии на гениальность. Она не рассчитывала на публикацию и никому их не показывала – писала «в стол», для себя.

Самое паршивое в ночных полетах – день накануне. Необходимо заставить себя хоть немного поспать, иначе сморит в рейсе. Как ни старался Дмитрий, уснуть ему не удалось. Целый день промаялся и, в общем-то, потратил его впустую, если не считать созерцания пейзажа за окном и бренчания на гитаре. Вечером без сна повалялся на диване, а там и будильник оповестил, что пора собираться.

Рейс как-то сразу не задался. Дима попал в пробку там, где ее никогда не было, из-за чего едва не опоздал. Прошел санчасть, поднялся в штурманскую, там встретил знакомого, летающего на «Сибири». У знакомого рейс в Ереван, Дмитрию Огареву предстояла Казань. В немноголюдной штурманской царила предполетная атмосфера: серьезные лица, тихие разговоры. На служебном микроавтобусе приехали на борт. И вот здрасьте: у самолета сильно снижен уровень жидкости в гидросистеме. Техники где только не искали утечку, найти не могли. Володя, второй пилот, смиренно настроился на задержку. Его вызвали из резерва, иначе бы он сейчас спокойно спал и завтра бы весь день отдыхал. Резерв заканчивался в восемь утра. Можно проторчать на аэродроме и никуда не улететь. После восьми из резерва вызовут уже другого пилота. В этом случае Володе выход на работу не зачтут, и получится, что он как будто бы спокойно спал в гостиничном номере или дома, будь тот в шаговой доступности от терминала.

Информационное табло мигнуло переносом казанского рейса еще на час позже. Экипаж на борту, пассажиры томятся в зале ожидания. Наверняка клянут пилотов – а кого же еще? Это они, лодыри, никуда не торопятся. Старший проводник заглянул в кокпит: когда полетим? Ему надо понимать, к чему готовиться. Чем дольше задержка, тем нервознее пассажиры.

– Кто его знает, – пожал плечами Дмитрий. Лицо спокойное, немного отрешенное. Задержка – обычнейшее дело, как бы прискорбно это ни звучало. Не выгодно руководству компании держать резервные борты. Дешевле мариновать пассажиров в накопителе, даже предоставлять им питание и гостиничные номера, чем потратиться на лишний самолет. А то, что народ проголосует рублем за конкурентов, не страшно. Пока рейсы под завязку, можно не стараться выглядеть клиентоориентированной компанией. Хуже того: в последнее время «Ангара» стала продавать билеты в количестве, превышающем число посадочных мест, в расчете на то, что кто-то из пассажиров не явится или опоздает на рейс. Из-за двойных продаж часто случаются скандалы у стоек регистрации, на что представители авиакомпании разводят руками: вандалы сломали ваше кресло, лететь на нем никак невозможно, ждите следующего рейса.

– Техники работают, – пояснил он. – Николай, кофейку сваргань. Сахару два пакета. – И, улыбнувшись, добавил: – По-братски.

«По-братски» в данном случае значило «пожалуйста».

– И мне, – попросил Володя. – С сэндвичем каким-нибудь. А то в рейс выдернули, пожрать не успел.

Наконец за обшивкой в багажном отсеке обнаружили прохудившуюся трубку. Надо менять. Хорошо хоть в Пулково у «Ангары» свой склад и там завалялась нужная деталь. Иначе неизвестно, как долго еще пришлось бы прождать вылета.

Как и полагается, Дмитрий осмотрел самолет на предмет видимых несоответствий и, убедившись в их отсутствии, расписался в бортовом журнале. Продрогший на ночном холодке (как обычно, поленился надеть плащ), КВС[2] вернулся в кабину.

По прогнозу в Казани ожидались грозовые очаги. То, что гроза окажется в момент прилета в районе аэродрома, лишь один из возможных вариантов. Если повезет, они сядут по расписанию. Отметили запасные, заправились, приняли пассажиров и багаж, получили разрешение, вырулили на исполнительный старт. Сегодня они на легком триста девятнадцатом. Дмитрию нравился этот самолет: на длинном триста двадцать первом нужно делать предвыравнивание[3], иначе можно не успеть вытащить. На триста девятнадцатом можно и без него. Зато на посадке девятнашку болтает, когда тяжелый двадцать первый идет плавно, как утюг.

Аэробус триста двадцать – нечто среднее. А вообще, все самолеты хороши, каждый из них прекрасен уже только потому, что создан для полета.

РУДы[4] плавно едут вперед до упора на TOGA[5]. Разбег, уносящаяся под ноги полоса. Дима нажал кнопку «автопилот», убрал закрылки. Перевалили за сотый эшелон. Теперь можно и расслабиться.

Володя залип в телефоне.

– Будешь спать? – спросил командир.

– Нет пока.

– А я, пожалуй, посплю. – Огарев устроился удобнее в кресле, приспособив под шею надув-ную подушку в виде красной лисы с безумными, по-жабьи выпученными глазами. Дмитрий предпочитал лаконичные вещи без ненужных украшательств: функциональные, строгих черных и темно-синих цветов. И вообще в самолете он прекрасно обходился без подушки. Но лису ему подарила Агата, и этим было все сказано.

Как назло, когда есть возможность поспать, не уснуть. Проворочавшись час, он взял смартфон. На рулении характерные звуки Ватсап оповестили о новых сообщениях. Тогда было не до сообщений, потом Дима о них забыл, а теперь самое время для просмотра.

«Агуша верна себе, – улыбнулся Дмитрий, – прислала галерею фотографий: лисички, букет (намекает на невнимание с его стороны?), себя и смайлики в виде сердечек. Хороша, – залюбовался Дима. – Особенно в обтягивающей футболке. Когда появится связь, надо будет обязательно что-нибудь ответить, чтобы Агушка не обиделась». Переписку Огарев не любил, он попросту не знал, что писать, и смайлики были его спасением.

Разрозненные лесами и полями, внизу ульями светились скопления огней. Жемчужными бусами извивалась дорога, внезапно обрывающаяся в конце какого-то населенного пункта. Изредка тускло мерцали движущиеся огни одиноких машин. В районе Нижнего затянуло сплошной облачностью, смотреть стало не на что. Потрепались с Володей о том о сем, поиграли на планшете в нарды. Время еле тащилось. Дмитрий закрыл глаза и уже стал проваливаться в тягучий сон, как пронзительно завопила сигнализация, доставив порцию адреналина и добавив пару шрамов на сердцах пилотов.

Сигнализация оповещала о пожаре в санузле. Наверняка кто-то из пассажиров закурил. Хоть бы погуглили, как дымить в обход пожарного датчика.

Через полминуты по вызову в кокпит явился старший бортпроводник.

– У нас оповещение о пожаре в хвостовом туалете, – произнес Огарев с тревогой в голосе. В его голове вихрем пронеслась очередность действий, предписанных инструкцией в случае возгорания.

– Долбоящеры!.. – высказался по этому поводу Николай и метнулся проверять аварийный санузел, попутно оценивая обстановку на случай возможной эвакуации. Так и оказалось: в туалете салона эконом-класса явственно чувствовался горьковатый запах табака. Убедившись, что ничего не горит, проводник доложился командиру. Далее кабинному экипажу предстояла роль следственной бригады: найти курильщика и изъять у него паспорт для составления акта правонарушения. Таковым оказался не совсем трезвый армянин Ваграм Сережаевич. Его отчество было явно образованно от сокращенного варианта имени Сергей. Поржали, составили акт. Пусть теперь объясняется с полицией. А нечего делать нервы экипажу!

Сон как рукой сняло. Какой уж теперь сон? Но недосып никуда не делся.

– Ангара двести семнадцать, – в трескучем эфире назвал их позывной диспетчер. – Москва контроль, точка NAMER, работайте с Самарой на частоте сто двадцать шесть и девять.

– С Самарой сто двадцать шесть и девять, – повторил Володя, ведший связь.

Второй пилот установил новую частоту.

– Самара контроль, Ангара двести семнадцать. Точка NAMER, эшелон триста пятьдесят.

– Ангара двести семнадцать, Самара контроль. Наблюдаю по локатору, – известил диспетчер, но уже другой. Судя по высокому, звонкому голосу, девушка, возможно, стажер.

Пора снижаться. Снизились до триста пятидесятого эшелона,

– Да твою ж дивизию! – ругнулся КВС. На локаторе перед снижением обозначились красные грозовые очаги в районе аэродрома. Дмитрий отметил, что при заходе, возможно, придется обходить. Наметил пути обхода грозового фронта.

Погода не улучшалась. По мере приближения к Казани, когда грозовые очаги на локаторе приобрели более четкие очертания, стало ясно, что гроза находится в месте выхода на посадочную прямую. На цветном метеолокаторе гроза отбивалась желтым, красным, местами фиолетовым цветом. Фиолетовый обычно показывает град. Соваться в грозу нельзя. Восходящие и нисходящие потоки в таком грозовом очаге создают очень сильную болтанку, способную повредить самолет и даже его перевернуть. Попадешь под град, помнешь обшивку и получишь паутину трещин на стеклах так, что садиться придется вслепую, не говоря уже о гарантированных разбирательствах и взысканиях по прибытии.

Встали в зону ожидания, прикинули время: крутиться можно двадцать минут, после чего нужно уходить на запасной. Диспетчер сказала, что гроза будет висеть над аэродромом не менее получаса. В ближайших Курумоче и Ульяновске тоже гроза, третий запасной – Уфа.

«Уходим?» – немой вопрос в глазах второго пилота.

– Уходим! – принял решение Огарев.

Володя нажал кнопку выхода в эфир и сказал:

– Уходим на запасной: Уфа. Прошу обеспечить заход с прямой.

Получив «добро» от диспетчера, Дмитрий вывел томящийся в зоне ожидания самолет и начал разворачивать его на восток, в сторону запасного.

Внизу ночь и бескрайние просторы родины. Если бы они летели над Западной Европой, с ее частоколом стран, запасной оказался бы где-нибудь за пределами государства аэропорта назначения.

Снижение, заход, посадка. Следом прибыли еще два борта с назначением в Казань. Уставшие пассажиры возмущались и нервничали: кто требовал питания, кто предоставить гостиницу, но большинство – немедленно везти их согласно купленным билетам в столицу Татарстана. Весь негатив обрушился на проводников, будто бы те могли управлять погодой или из вредности не раздавали дополнительное питание. Бортпроводники устали не меньше своих неудачливых пассажиров, в отличие от которых после Казани им предстоит лететь назад, в Пулково.

С ворчаниями и жалобами пассажиры отправились в накопитель, Володя убежал контролировать заправку, Дмитрий – за метеосводкой.

В течение часа гроза над Казанью стихла. Заправились, получили новую «лошадь» – сводную загрузочную ведомость. Пассажиров – быстро на борт, пока снова не случилась погодная неприятность.

Флай-пилотом опять был Огарев. Он уверенно вел свой аэробус в неприступную Казань. Вышли на триста пятидесятый эшелон. Самолет летел на северо-запад, а позади, в черноте ночи, показалась предвосхищающая появление солнца алая полоска зари. Дима прикинул, проходит ли у экипажа рабочее время по санитарным нормам и смогут ли они вернуться в Пулково, или же придется задержаться в Казани. Получалось, что да. Впритык. Если наземные службы не будут тормозить.

Гроза ушла куда-то в сторону. Заход, посадка. Автобус увез пассажиров.

«Ну, татарчики, ну, родимые! Пошустрее! Чтобы мы сегодня попали домой», – мысленно просил Огарев сотрудников казанского аэропорта.

Сентябрьский парк, на улице сумрак. Инна под зонтом шагала в спортивный клуб. В Петербурге дождь не прекращался уже вторые сутки. Он то усиливался, то становился моросящим. Такую погоду многие называют унылой, но Инне она была по душе.

Бормоча новое стихотворение, Ясновская шла по пустынному парку, прикрывшись зонтом. Вокруг никого, никто ее не сможет услышать, говори она хоть во весь голос. От быстрой ходьбы стало жарко, приятно освежал влажный воздух. Инна любила запах осеннего дождя, его звук и даже вкус. На щеки и губы попадали капли, пробравшиеся под купол зонта. Можно было доехать на автобусе, но ей нравилось идти пешком. Свой путь почти в два километра девушка воспринимала как часть тренировки.

Размявшись на свежем воздухе, минуя лифт, Инна энергично взлетела на четвертый этаж спортивного клуба. В зал к тренажерам, затем в бассейн. Инна не стремилась вылепить модную фигуру, занималась для удовольствия и без какой-либо программы. Выбирала тренажеры под настроение, что явно не одобряли дежурные тренеры. Поначалу они пытались предлагать ей свои услуги, но, не встретив энтузиазма, отстали; позже тренеры иногда лишь бросали на нее скептические взгляды, вероятно, сожалея об ускользающей прибыли. В бассейне было то же самое: неторопливое, бессистемное плавание и отвергнутые предложения индивидуальных занятий. Впрочем, в фитнесс-центре было полно «спорт-сменов», подобных ей.

Инне не терпелось закончить стихотворение. Поиграть словами и так и этак, прочувствовать их, примерить на себя, как новое платье. В бассейне и в зале сочинительство шло с трудом, а потому без удовольствия. Поэзия, пусть хоть и незамысловатая, требовала атмосферы. Инна стремилась в пустой, весь в мороси парк, чтобы уединиться под зонтом и, энергично шагая, сочинять.

– Ингрида! – окликнул ее знакомый голос, едва она вышла на улицу. Очень мало людей, которые называли ее полным именем в неофициальной обстановке. Мало людей, кому она сама представлялась своим полным именем? – обычно при знакомстве сообщала сокращенный вариант. А Олегу почему-то представилась Ингридой. И ему понравилось ее редкое, созвучное венским балам имя. Олег так и сказал: «Ингрида – звучит как музыка на балу в Австрии». Хотел произвести впечатление? Скорее всего. Все равно приятно.

Инна сделала вид, что не услышала. Не оборачиваясь, она ускорила шаг.

– Ингрида! – повторили совсем близко. Бегство не удалось.

Девушка обернулась. Он стоял в одном джемпере, вероятнее всего, выскочил из машины, чтобы догнать ее.

Олег ходил в этот спортивный клуб на борьбу и иногда в бассейн. Он наматывал круги на скоростной дорожке и, казалось, ничего вокруг не замечал. Накупавшись с пенопластовой доской, Инна поднялась из воды, влезла в резиновые тапки, взяла свое полотенце и направилась в раздевалку.

– Девушка! – окликнул ее мужской голос.

Инна тогда не поняла, что обращаются к ней, и шагала дальше. Ее настигли уже у входа в раздевалку.

– Девушка! Возьмите сланцы!

Мокрый, босой, с очками на лбу, со смешной каплей на кончике по-девичьи тонкого носа, он протянул ей резиновые тапки.

– Мне не надо! – недоуменно смерив мужчину взглядом, Инна скрылась за дверью.

«Уже и в бассейне торгуют! Скоро в душевой будут донимать», – негодовала она, намываясь гелем с ароматом малины.

И только одеваясь, Инна заметила, что тапки у нее слишком большие.

Свои темно-синие сланцы Инна купила в спортивном магазине на прилавке с товаром «унисекс». Она задумалась: может ли мужчина носить обувь тридцать девятого размера? Тот тип был высокого роста, и по логике стопа у него должна быть под стать. Хотя необязательно. И потом, она же купила тапки на размер больше, когда не нашла своего тридцать седьмого. Может, и он поступил аналогичным образом – взял, что было. Или вообще – это предмет гардероба его подруги. Попытался за нее разрешить недоразумение. Тогда его дама, должно быть, где-то здесь и ищет ее, чтобы вернуть свое имущество. Инна огляделась: никто на ее обувь не претендовал. Однако это не столь важно. Она умыкнула чужую вещь и не захотела возвращать. Неудобно-то как! Надо будет в следующий раз его найти и все исправить.

Следующего раза ждать не пришлось: парень покорно сидел около гардероба.

– Я вас, должно быть, напугал, – как бы извиняясь, произнес он. При этом на его лице играла улыбка.

– Нет, что вы! – смутилась Инна. Она ожидала от хозяина тапок скорее гнева, чем любезностей.

– Меня Олегом зовут. Может быть, по чашечке кофе?

После спорта Инна собиралась зайти в магазин, потом еще перед сном почитать книгу. Но надо было сгладить неловкость, и парень вроде симпатичный.

Они ходили на фитнес в разнобой. Три раза вместе выбирались в кафе. В остальное время Олег был плотно занят. Постепенно Инна потеряла к нему едва зародившийся интерес и уже выбросила нового знакомого из головы, как вдруг он появился снова.

– Ты домой? Может, посидим в кафе?

– Ммм… Не сегодня.

– Тогда давай подвезу.

Что было на это ответить? Сказать как есть: хочу пройтись под дождем, через темный, весь в лужах и свежей грязи парк? Не поверит. Или решит, что от него пытаются отвязаться.

– Спасибо. Я пешком.

– Понятно, – скупо произнес Олег.

Ну вот, ему понятно. Ничего ему не понятно! Разве же вот так, малознакомому человеку расскажешь, что вертится в голове четверостишие и его непременно нужно закончить? Несмотря на погоду, поздний вечер, несмотря на их встречу. Последнее как раз звучало бы для Олега обиднее всего – ему предпочли какое-то рифмоплетство.

– Пока! – обрадовалась Инна, что так быстро отделалась.

Она поспешила к перекрестку, где уже загорелся зеленый сигнал светофора, чтобы, миновав проезжую часть, нырнуть в объятия любимого парка.

Темнота, сырость и одиночество. В столь поздний час в округе не было даже собачников. Дождь перестал моросить, и девушка шла без зонта, с наслаждением вдыхая запах ветра и мокрых листьев.

Она повторила строчки, как бы пробуя их на вкус.

Выросшая в тесноте и не имевшая никакого личного пространства, Ингрида Ясновская любила бывать одна. Свое жилье у Инны появилось лишь полгода назад и стало для нее бесконечной радостью и великой ценностью. Маленькая квартирка была поистине ее крепостью, «башней из слоновой кости», в которой она отнюдь не томилась в одиночестве, а наслаждалась уединением. Когда Инну иногда спрашивали, а не скучно ли ей жить одной, она недоумевала: при чем здесь скука? Никто не мешает, не создает лишних звуков и неудобств, не надо ни под кого подстраиваться и считаться с чужими желаниями. Можно хоть на весь день занимать ванную комнату и спать по диагонали. Никто не нарушит сон – ни дневной, ни ночной, и не придется снова и снова просить не шуметь. Можно под настроение включать музыку. Любую: шансон, рок или пропахшее наф-талином ретро, не оправдываясь и не объясняя: «Вообще-то я люблю другое, а сейчас так захотелось». Можно танцевать, можно погрузиться в свои мысли, от которых никто не отвлечет, заниматься чем угодно и когда угодно, не рискуя при этом нарваться на ненужные вопросы, комментарии и выразительные взгляды, а то и обиды. Живи она не одна, наверняка ходить через парк такими прекрасными поздними вечерами ей возбранялось бы, дома непременно бы выговаривали, как это опасно. Или встречали бы с молчаливым укором. Или, чего доброго, вызвались бы ее сопровождать. Только этого не хватало! Инна скрепя сердце еще смогла бы разделить свое спальное место, но дождливый парк – ни за что! Разве только если случится чудо и она встретит родственную душу. Настолько родственную, что можно будет вместе сочинять стихи. Или вместе молчать. Быть на одной волне без слов.

Под ногами зачавкало. Инна остановилась, приглядываясь: в бледном пятне фонаря глянцем блестела грязь. Чтобы ее обойти, девушка свернула с тропинки на газон и почувствовала, как намокают ноги, – под травой притаилась глубокая лужа. Фонарь, словно смеясь, зловеще скрипнул на ветру.

– Полетишь? – спросил Дмитрий второго пилота, втайне надеясь, что тот откажется. Огарев был жаден до полетов. Будь его воля, всегда бы управлял самолетом сам, оно и надежнее, а то кто его знает, где накосячит напарник. Но вторым учиться летать тоже надо.

– Ага, – кивнул пышной шевелюрой Никита.

«Придется бдеть», – подумал Дима, нехотя отдавая управление. С Никитой он еще не летал и не знал, на что тот способен. Бывает, парень только после училища и все действия выполняет верно. Во всяком случае, старается. А бывает, второй с большим налетом и по возрасту намного старше командира, да летать так и не научился.

Завели данные в бортовой компьютер. Посадка завершена, двери закрыты, двигатели запущены.

– Добрый день, дамы и господа! Говорит командир, – объявил Дмитрий в салон. Он предпочитал называть себя командиром, а не капитаном – все-таки, они не на воде. – Я приветствую вас на борту самолета аэробус триста двадцать авиакомпании «Ангара». Мы выполняем рейс номер шестьсот девяносто пять Санкт-Петербург – Новосибирск. Расчетное время полета четыре часа тридцать минут. Располагайтесь удобнее на своих местах, пристегивайте привязные ремни. Я желаю вам приятного полета. Благодарю за внимание!

Наконец, подошла их очередь на руление. Вырулили на полосу, заняли исполнительный старт, получили разрешение на взлет.

Разбег, несущийся навстречу пунктир осевой, удерживаемый движениями огромных ног Никиты, – шасси отрываются от земли. Самолет почти пустой, поэтому очень быстро набирает скорость.

На скорости отрыва плавным движением сайдстика[6] на себя второй пилот поднял нос самолета. Дмитрий, переведя взгляд с приборов, бросил оценивающий взгляд на Никиту. Пока тот все делал правильно. Дальше follow flight director[7] и следить за скоростью. Набрали эшелон, можно расслабиться: чай, кофе, оформление бумаг. Сверху, мелькая синей ливреей, их лихо обогнали белорусские коллеги, и Дима ревниво подумал, что их самолет еле тащится.

Огарев закрыл глаза, накопилась усталость. «Пора в отпуск, – подумал он. – Даже любимая работа со временем надоедает. Надо отдыхать, иначе наступит безразличие и его спутница халатность, которая в авиации недопустима. До отпуска еще месяц. Дожить бы».

На этот отпуск он строил особые планы. Они были связаны с ней. С Агатой.

Думая о своей невесте – как еще непривычно и странно звучало для него это слово, – Дима мечтательно улыбался.

Она любит густое, приторно-сладкое какао. Пьет его, сидя на подоконнике в кухне и глядя на перекресток со своего четвертого этажа. Агата наблюдает за прохожими и придумывает им альтернативные судьбы. С одержимостью маньяка скупает красивые канцелярские принадлежности. У нее их горы: яркие стикеры, стопки блокнотов, скрепки, ластики; все ее карандаши обязательно в узорах из цветочков, снежинок, сердечек, котиков, сов и, конечно, лисичек. У нее наборы всевозможных авторучек: от строгих деловых до фривольных цветных с блестками и отдушкой. Но когда бывает нужно что-нибудь записать, пишет чем попало на салфетках и подвернувшихся под руку клочках бумаги.

Она обожает улицы Амстердама и пляжи Коста-Брава, мечтает поселиться где-нибудь на юге Франции, чтобы, предаваясь гедонизму, завтракать на террасе маленького уютного кафе и наслаждаться эстетикой чистых улиц; неторопливо идти по берегу моря, вдыхая прозрачную свежесть утра.

Агата считает лису своим зверем и коллекционирует игрушечных лис. С ореховыми, пахнущими осенним лесом волосами, прядь которых выкрашена в оранжевый цвет, подвижным, волнительным телом, таинственной улыбкой, она напоминает сказочную лисичку.

У Агаты длинный список контактов, у нее много друзей и знакомых, она постоянно всем нужна. Милая кокетка, любит флиртовать и слушать комплименты. У нее завораживающий низкий с хрипотцой голос, от которого замирает сердце, игривый взгляд каре-зеленых широко расставленных глаз. На свидания с ним Агата всегда опаздывает. Сидит до последнего, потом торопливо собирается на ходу, красит губы в лифте и сушит волосы по дороге. На нее невозможно сердиться. Когда Агата смеется, она очаровательно морщит носик. За этот прелестный сморщенный носик Дмитрий готов отдать все.

– Вау, Инка! Какие цветы, – завопила Вика из ванной комнаты.

– Всего пять тухлых розочек, – хмыкнула Светка. Она прибежала на возглас подруги и опытным взглядом оценила качество цветов.

– А тебе и таких не дарят, – урезонила ее Виктория.

Вика Мохова и Света Васильева ввалились в кухню и с любопытством уставились на Инну. Та невозмутимо заваривала чай.

– Признавайся, Инка, откуда цветы! – набросилась Вика.

– Мужчина подарил, – ответила за нее Света.

– Ну, подарил. Всем чай или кому-то кофе? – спросила Инна.

– Всем, всем! Ты нам зубы не заговаривай. Колись, кто тебе цветы дарит! – допытывалась Вика.

– Тебе же сказали: мужчина!

– Опять темнишь! Всегда ты так. Подруга называется. Мы хотим знать подробности.

– Нет пока никаких подробностей, – вздохнула Инна и, понимая, что девчонки не отстанут, добавила: – Максим с работы.

– Что за Максим? Давно это у вас? – последовали вопросы.

– Мы просто сходили в театр.

– И все?

– Все.

– Там одним театром не ограничилось, – со знанием дела поведала Светлана.

– Давайте пить чай. А то я голодная и замерзла! – пригласила к столу хозяйка.

– Инка поест, отогреется и подобреет, может, тогда еще что-нибудь расскажет, – согласилась Света. Ей и самой хотелось уже что-нибудь съесть.

На столе компанию дожидался горячий чай с ванильными слоеными булочками, которые они купили в пекарне по дороге после прогулки под ледяным ветром. Прогулка была запланирована в Летнем саду, но после сада Мохова всех потащила на выставку в Петропавловскую крепость, и подруги шли пешком через почти шестисотметровый Троицкий мост. Они нагулялись и намерзлись, потом все вместе поехали к Инне.

Ясновская жила одна в своей маленькой квартирке с минимумом вещей. Света и Вика еще не покинули родительские дома. У Светы была своя комната, которую она отвоевала у матери и старшей сестры, а в Викином расположении в ее большой семье находился лишь диван, и тот вечно занятый кем-то из домочадцев. Света и Вика не успели обзавестись собственными семьями, отчего с ними было легко и весело.

– Ну, – напомнила Мохова. – Ты нам еще что-нибудь расскажешь?

– Я вот тут стих сочинила. Про осень.

– Опять стих! – прыснула Света. Судя по гримасе Вики, она была солидарна с Васильевой.

Подруги не понимали ее увлечения стихоплетством. Вика называла ее стихи «хи-хи», а Света говорила: «стишки-грешки».

– Про осень потом. Ты лучше про Максима расскажи, – потребовала Виктория.

– Он симпатичный? – поинтересовалась Света.

– Тебе не понравится, – отрезала Инна.

Васильева выбирала исключительно иностранцев южных кровей. То у нее был роман с греком, то с итальянцем, а то в одно время она чуть не вышла замуж за турка, но в последний момент свадьба расстроилась, и Светке пришлось вернуться на родину. По словам Светланы, ее отвергли родители жениха – они видели в качестве снохи исключительно турчанку.

– Максим светлоглазый и белобрысый. А еще он худощавый, – Инна попыталась погасить интерес подруг.

Если не врать самой себе, Максим Комаров имел приятную внешность: стройный, подтянутый, с по-юношески открытым лицом. Его серые глаза имели такой необычный оттенок, что казались серебристыми, как перелив волны. Или это только Инна их такими видела? Она даже сочинила о нем стихи:

Максим работал руководителем проекта и появлялся в их отделе нечасто – находился преимущественно в разъездах. Про него говорили «молодой, да ранний», как бы желая подчеркнуть, что он не заслуженно занимает свою должность. Этакий везунчик-попрыгунчик. Многим старожилам «Лимба» не нравилось, что Комаров слишком быстро двигается по карьерной лестнице. Четыре года назад он пришел ничего не знающим молодым специалистом в проектный отдел. Опытные коллеги его всему научили, а он теперь выбился в начальники. Кому это понравится? Вот и ворчат, припоминая все его оплошности. А еще про Комарова говорили, что он за своим начальником носит портфель. Руководителем проекта Максима назначили совсем недавно, а до этого он полтора года ходил в помощниках.

Сами ворчуны никуда со своих мест передвигаться не стремятся. Руководитель проекта – это же вечная беготня по совещаниям и объектам.

Инна видела в Комарове серьезного и целеустремленного молодого человека. Возможно, начинай они с ним вместе с самых азов, она бы относилась к Максиму иначе, может, даже примкнула бы к стану ворчунов.

На корпоративных сабантуях Комаров никогда не пил, чем выгодно отличался от коллег. Говорил мало, больше слушал, поджимая губы с легкой иронией. В общем, Инна видела в Максиме одни лишь плюсы. И даже, возможно, влюбилась бы, будь в нем еще хоть капелька той неуловимой особенности или, на худой конец, сумасшедшинки, которая в итоге решает все и заставляет потерять голову.

Они изредка вместе обедали в заводском кафе, друг другу улыбались при встрече и в общих беседах поддерживали друг друга короткими, вескими фразами, из чего становилось ясно, что они – одна команда.

У них с Максимом действительно ничего, кроме похода в театр, не было: Комаров не торопил события, присматривался, взвешивал, а Инна предпочитала плыть по течению, ничего не загадывая. Смотрели «Жизель» в Михайловском. После балета гуляли по набережным. Вечер выдался на удивление теплым и безветренным. Блики фонарей в темной воде Зимней канавки. Они стояли под торжественными сводами Эрмитажа, темнота создавала иллюзию уединения. Мир для двоих, безлюдный уголок в центре большого города. Слова были лишними, хотелось молчать, и это совместное молчание делало их идеальными собеседниками. Потом они бродили по набережной, любуясь множеством огней, отраженных в темной воде, и вдыхая сырость Невы. Опьяненным этим колдовством, им обоим почудился призрак любви. Когда Инна у причала задумчиво смотрела на речные волны, набегающие на гранитные ступени, Максим едва коснулся губами ее щеки.

Как странно: она ничего такого не почувствовала, словно этот поцелуй не был у них первым. Как будто бы ее поцеловал родственник. Инна не отстранилась, но и не позволила сократить дистанцию. Впрочем, Максим и не пытался наступать. Он замер, анализируя свой поступок. Комаров привык все взвешивать и обдумывать.

«Не бабник», – отметила про себя девушка. Это, несомненно, было хорошим качеством, но Инна ощутила легкое разочарование. Хотелось, чтобы за ней красиво ухаживали, осыпали комплиментами, гусарили. Пудрили мозги, черт возьми!

«С Максимом, пожалуй, голову не потеряешь, – не без сожаления отметила Инна. – Его самого надо охмурять. А вот фигушки! – взбунтовалась ее натура. – Пусть другие из платьев выскакивают, если охота, а я не буду!»

– Пойдем, уже поздно, – произнесла она.

Комаров, как солдат по команде, выпрямился и начал подниматься по ступеням. Около Гостиного двора, немного помявшись, Максим произнес: «Отлучусь на минутку!» – и исчез в переходе. Вернулся минут через десять, когда Инна уже хотела уйти.

– Вот! – сунул он ей букет. Комаров сделал это суетливо и быстро, опустив глаза и стесняясь самого себя.

– Спасибо, – оттаяла девушка. «Все же Максим милый», – подумала она.

Растерянный и неуверенный в себе, совсем не похожий на того организованного и принципиального парня, каким она привыкла его видеть на работе, Комаров ей нравился больше. Такой трогательный и беззащитный. Как младший брат.

– У нас вроде как свидание, – смущенно стал оправдываться Максим. – Если бы сразу пришел с цветами, то они бы не выжили. Мы уже почти четыре часа гуляем, – посмотрел он на часы.

«Ракета», – узнала Инна марку. Комаров перехватил ее взгляд.

– Отец подарил на совершеннолетие. А ему – его отец, мой дед.

– Хорошая традиция, – поддержала Инна разговор, спасая неумелого кавалера от неловкой паузы. Пауза все же наступила. Максим нервно смотрел то себе под ноги, то по сторонам, не зная, что делать дальше.

– Поздно уже, – повторила Инна. – Мне на метро.

– Мне тоже! – охотно отозвался Максим.

Их станции находились на разных ветках, у Инны на прямой. Когда они спустились вниз, как раз подошел ее поезд, что избавило обоих от неудобного прощания.

– Счастливо добраться! – пропела она и заскочила в вагон.

– Пока, – тихо произнес Комаров.

– Ну а потом что? – нетерпеливо спросила Вика.

– Что потом? – продолжала изображать непонимание Инна. Под ее рассказ девчонки смели все булочки.

– На следующий день. Как он себя вел?

– Никак. Мы больше не встречались. Мы с ним на разных этажах работаем.

– А после работы? Инка! Почему из тебя нужно вытягивать каждое слово?

– После работы у меня бассейн и хореография. У Максима сейчас важный объект, он и на обед редко выходит.

– И что, вы не переписываетесь?

– Ну, написали друг другу пару раз, – отмахнулась Инна. – Он спросил, как я добралась, я ответила: отлично.

– Мог и на такси девушку отвезти, а не спрашивать, – сварливо заметила Света.

– Эгоистка ты, Васильева. Мужчина – тоже человек, имеет право устать, – заступилась за Комарова Вика.

– Так утомился, что был не в силах открыть приложение. Мне все с этим романом ясно. Умер в зародыше! – констатировала Светлана.

– Что ты каркаешь? – возмутилась Вика. – Нет чтобы за подругу порадоваться, она каркает!

– Когда Инка нормального себе найдет, тогда и порадуюсь. А этот какой-то ни рыба ни мясо. Сам не знает, чего хочет. Веником только к концу встречи угостил, а до этого сомневался: покупать цветы – не покупать. Еще не решил, тратиться на девушку или нет.

– Злая ты, Светка! Просто парень неопытный в этом деле. Не все же прожженные ловеласы, как твои турки.

– Я не злая, я прямолинейная! – поправила Света. – Ничего там не выйдет. Так и будет ни мычать, ни телиться. Не сомневаюсь, что и в театр не он ее пригласил.

– Почему же? – не согласилась Инна. – Это была наша совместная идея.

Как-то у них с Комаровым зашел разговор о театре. Инна сказала, что из всех театров ей больше нравится Михайловский. Оказалось, что Максим никогда там не был. Инна предложила исправить это упущение. Выходит, Светка права? Сходить в театр – была ее идея. Но, с другой стороны, билеты покупал Максим, значит, на балет пригласил ее он. Раньше она об этом не думала. Вот Васильева! Умеет все усложнить!

– Вот-вот! Совместная! – ехидно улыбнулась Светка. – Нормальный парень давно бы уже охмурил девушку, а Максимка будет тянуть кота за хвост, пока Инусик его не пошлет.

– Я кого-то сейчас пошлю! – предупредила Инна. – Хватит обсуждать людей за глаза! Особенно тех, которых не знаете. Это просто некрасиво!

– Ладно, ладно, – ретировалась Мохова, стремясь погасить начинающуюся бучу. – У нас еще что-нибудь осталось?

Инна открыла шкафчик, где она хранила бакалею. Окинула взглядом полупустые полки.

– Есть сухарики, сахар. Мед! – Инна обнаружила забытую банку. – Мед будете?

– Давай! – согласилась Вика. – Ни черта у тебя, Ясновская, нет. То-то к тебе мужики не стремятся. Пустым холодильником их не привлечешь.

– А сама чего тогда одна? – поддела подругу Инна.

– Я – другое дело.

Вика давно была влюблена в своего одноклассника Артема Горисветова. Из всех парней выбрала самого привлекательного и тихо по нему страдала. Артем нравился девочкам и прекрасно об этом знал. Он умело держал на коротком поводке нескольких девчонок сразу: намеками, красноречивыми взглядами, ничего не значащими словами и поступками. Он ничего никому не обещал – девушки сами рисовали в воображении желанные картины. Ждали чего-то большего, надеялись и, не дождавшись, со временем теряли к сердцееду интерес. В рядах его поклонниц оставались самые упертые, в том числе Мохова. Что бы ни случилось, она всегда находила своему драгоценному Артему оправдания. Он любит меня, только пока этого не понял. Он стесняется. Такова его философия. У него особые обстоятельства! «Философия» не помешала Горисветову жениться. Не на Моховой, конечно же. Вика рыдала на Инкином плече, Света отпаивала ее вишневым ликером. Подруги Вике сочувствовали, а между собой решили: и славненько, теперь она его забудет. Но не тут-то было: Виктория продолжала страдать. Когда Артем развелся, Мохова воспряла духом. Написала ему как ни в чем не бывало. Они сходили с ним в кино и… и все. После Викиного жеманного отказа зайти к нему на рюмку чая, Горисветов исчез с радаров, а Вика продолжала питать иллюзии. Сколько ни пытались подруги ее вразумить, все без толку. Даже циничная Светка не справилась.

Вечер близился к завершению. Улица давно погрузилась в ночную тьму, смешанную с тоскливым светом домов и фонарей. Девушки переместились в комнату. Инна включила бра: она любила приглушенный свет. Наговорившись, подруги молчали, каждая погрузилась в свои мысли. Это было приятное молчание, когда не надо мучительно думать, чем заполнить тишину, как сесть, как встать, чтобы преподнести себя в выгодном свете. Светка улеглась, забросив длинные ноги на спинку дивана, и просматривала сообщения в смартфоне. Вика сидела, обняв подушки. Инна устроилась на кресле-мешке около окна.

– Все-таки я считаю Максима перспективным, – вновь заговорила Виктория. – Серьезный молодой человек. Образованный, целеустремленный и не пьющий. Где сейчас такого найдешь?

– Вымирающий вид. Надо хватать не глядя, – пошутила Инна.

– От мужчины, которому нужно помогать себя завоевывать, толку не будет, – настаивала Светка.

– А если он расшевелится и начнет ухаживать? – не сдавалась Вика.

– Не расшевелится. Обычно таких всю дорогу на аркане тянуть надо.

– Я все-таки верю в стеснительных парней. Они надежные, – мечтательно сообщила Вика. – Спорим, что у Инки с Максимом получится роман?

– Давай! У меня заканчивается моя любимая вода «Insolence», – обрадовалась Васильева.

– А я хочу тушь «Givenchy», – сделала ставку Вика.

– Ээээ! Полегче! Все-таки на живых людей спорите! – для вида возмутилась Инна. Обижаться на подруг было бесполезно.

– Ясновская, тебе жалко, что ли? Дай мне парфюм выиграть.

– Не парфюм, а тушь, – возразила Вика.

– Ну-ну, – хмыкнула Светка. Она не сомневалась в своей победе.

– Они вместе работают. Так что никуда Максик от нас не денется! Инка его отшивать не станет, если он за ней приударит. Правда ведь, Инуля?

– Я еще ничего не решила, – призналась Инна. Она вспомнила, как они с Комаровым стояли у Зимней канавки, как потом гуляли по набережной. Тогда рядом с Максимом ей было легко и спокойно. Никакого душевного пожара, бабочек в животе и дрожи на кончиках пальцев. Когда на сердце легко – может быть, это и есть любовь? Такая спокойная, без испепеляющих страстей.

– Вот видишь! – просияла Мохова. Ей не столько хотелось заполучить приз, сколько увидеть счастливую любовную историю. Если самой таковая не выпала, хотя бы постоять рядом. Слушать рассказы о красивой любви и представлять себя ее участницей. Словно читать любовный роман.

Самая красивая и романтичная работа. Полет – как искусство, как поэзия, как музыка. Не бывает двух одинаковых рейсов, как не бывает двух одинаково сыгранных спектаклей. Каждый из них нужно выполнить отлично, вложив всю душу, потому что кроме самолюбия профессионала есть огромная ответственность за доверенные полторы сотни жизней. Нет возможности отмотать назад, переделать, исправить ошибки. Соображать надо, пока летит самолет, а летит он быстро. Пилот выполняет действия четко по инструкции, словно по заученному сценарию. В полете есть место для импровизации, но лучше, чтобы без нее. В авиации риск и лихачество – плохие спутники. Понятие «бравый летчик» исключительно киношное. Такие долго не летают, их либо отстраняют за нарушения, либо они отсеиваются в результате естественного отбора. Хороший пилот должен быть дотошным ботаником-буквоедом, соблюдающим все правила и предписания; ему приходится постоянно учиться, сдавать зачеты не только по управлению самолетом, но и по теории грузоперевозок, метеорологии, безопасности, английскому языку. Пилот работает под запись, включающуюся одновременно с запуском двигателей самолета; за траекторией полета следят радары; на аэродром в любой момент может нагрянуть авиационная инспекция. В нештатной ситуации, кроме того, как посадить самолет, пилотам приходится думать еще и о том, как не остаться виноватыми. «Хотели наказать, но наградили. Чаще бывает наоборот» – это про авиацию. В какую сторону качнутся весы летной фемиды при разбирательстве, нередко зависит от воли случая.

Рабочее время считается от момента прохождения предполетного врачебного осмотра до окончания послеполетных работ. Остальные телодвижения: перелеты пассажиром, коих в сумме может набежать сутки за неделю, ожидания в аэро-порту, дорога в гостиницу и прочее – не учитываются. Считается, что экипаж тратит силы только во время выполнения своих непосредственных обязанностей. Короткие рейсы – прыжки, утомительнее длинных из-за того, что приходится все делать быстро: только взлетели, уже нужно идти на посадку, едва успеваешь подготовиться и прочитать брифинг. Но по документам считается, что пилот устает не от количества взлетов-посадок, а от рабочего времени, и, если время проходит по нормативам, могут поставить в один день два разворотных рейса. Как правило, коротких. Лучше бы длинных, чтобы отдохнуть, но длинные не укладываются в санитарную норму.

Очередной ночной рейс, отсутствие сна, затекшее от долгого сидения тело, шум в ушах, красные, до жжения сухие глаза, тяжесть в голове, как с похмелья. Самая красивая работа.

В городе пропахшая листьями и дождем осень – прекрасное время года: спокойное, с прозрачной, студеной свежестью. Распыляя брызги луж, Дмитрий промчался по Пулковскому шоссе. Служебная парковка, салатовый сигнальный жилет, пропуск, проходная, лента досмотра, санчасть, брифинг. Осмотрели самолет, загрузились, получили документы, запуск, выруливание на предварительный. За окном сырой петербургский вечер. Дмитрию Огареву предстояло везти туристов в прогретый южным солнцем Рим. Борт заполнен до предела. По плану обратно рейс в Домодедово, а оттуда пассажиром домой.

Второй пилот достаточно опытный, прилежный парень. С Валерой Огарев уже летал, ему можно доверить посадку в оживленном Риме. И поспать на эшелоне, если получится.

В сумеречной дымке лоскутное одеяло Европы, где каждый метр земли учтен и освоен: застройки, грядки, клочки лесов и снова грядки.

– Witajcie! – поздоровался Дима с польским диспетчером, соблюдая негласный закон вежливости, по которому следует приветствовать воздушных гидов на их родном языке, доложил высоту, на которой летит. Обычно иностранцы из-за этого приходят в восторг, особенно бурно реагируют итальянцы, услышав от русского летчика свое «Buon giorno».

Поляк флегматично ответил на английском: поздоровался, подтвердил высоту и уже на выходе из своей зоны, так же равнодушно пожелав приятного полета, отключился.

Сонная кабина, расчетный эшелон, взгляд в бескрайний горизонт с багровыми отблесками заката, время от времени переводимый на приборы. На приборах почти ничего не меняется, но Огарев всегда готов к тому, что в любой момент все может измениться, готов к врывающейся в привычный звуковой фон тревожной сирене, готов действовать быстро и четко по инструкции. Считается, что то, чего ждешь, непременно случится. У летчиков этот закон работает с точностью до наоборот: стоит только расслабиться, как тут же произойдет какая-нибудь неприятность. Поэтому, сидя в пилотском кресле, терять бдительность нельзя даже на эшелоне, когда есть время полюбоваться завораживающей красотой перламутрового неба.

В римскую зону зашли глубокой ночью. Диспетчер подхода традиционно дал другую схему и полосу. Традиционно уже в процессе захода пришлось оперативно менять данные. Внизу зарево от миллиона огней Вечного города. Глазеть некогда. Огромный на три полосы аэропорт Фьюмичино с его бешеным трафиком. Повисели, дождались своей очереди, совершили посадку, освободили полосу для следующего борта. После всех процедур стоянка. Дмитрий вышел на трап подышать теплым и терпким, словно вино, густым воздухом итальянской ночи. Он прилетал сюда не раз, смотрел в это небо, на всю в отметинах от тысяч шасси взлетно-посадочную полосу, на сплетенные созвездием Кассиопеи терминалы, но никогда еще ему не доводилось побывать в Италии. Как и в Швейцарии, Греции, Португалии, Германии и других западноевропейских странах. Туда обычно выпадают рейсы с разворотом, короткая стоянка и «нах хаузе». А нечего по заграницам прохлаждаться, для этого начальство имеется.

Вот и в этот раз потоптались по бетону Италии, загрузились и назад. Рассвет застали где-то над Венгрией: яркий, стремительный и торжественный в своем нарядном убранстве. Летели на северо-восток, навстречу солнцу, и от его слепящих в правое окно лучей спать хотелось еще больше. Дмитрий ловил себя на мысли, что временами выпадает из реальности: он против воли проваливался в короткие сны. Валера тоже смотрел осоловелым взглядом, вот-вот уснет. Обоим сразу спать нельзя, поэтому Огарев предложил второму пилоту поспать, а сам бодрился. Для подстраховки предупредил старшую бортпроводницу, чтобы наведывалась в кабину каждые пятнадцать минут.

Подходили к Москве. Обещанный при вылете CAVOK, иначе говоря, хорошая по авиационным параметрам погода, ближе к Домодедову уверенно сменился на грозовой фронт.

Дмитрий был готов в любой момент взять курс на Нижний Новгород, который значился запасным. На приборах сплошная краснота, и становилось ясно, что нужно уходить, но диспетчер почему-то о грозе упорно молчал. Тут и когда желтая зона не сунешься, а чтобы зайти в красную, нужно быть камикадзе. И не сказать ему ничего, потому что в эфире птичий рынок. Если в какой-нибудь Хургаде или в Чите в час на посадку заходят от силы два борта, то в небе над Москвой постоянно такая суматоха, что иной раз диспетчеру не доложиться из-за непрерывной говорильни в эфире, приходится ждать паузы, чтобы вклиниться между переговорами других экипажей. Самостоятельно изменить курс нельзя, приходится лететь, куда направили. После катастрофы в Стокгольме, которая произошла по вине диспетчера, авиационные правила изменились. Теперь, если решение командира расходится с решением диспетчера, последнее слово остается за командиром. Но Москва – это Москва. Если КВС самостоятельно сменит курс, то на земле его гарантированно ждут разбирательства. Если долетит. Потому что бортов в небе много, и, меняя курс без согласования с диспетчером, экипаж сильно рискует столкнуться с другим самолетом.

На дисплее образовался просвет, совсем маленький, правее курса. Огарев велел второму, ведшему связь:

– Скажи диспетчеру, чтобы разрешил курс сто двадцать для обхода.

Валера кивнул, понял, мол, и когда появилась в эфире пауза, промолчал.

– Да твою ж дивизию! – в сердцах ругнулся командир. Свободный эфир в Домодедово ненадолго, когда теперь еще освободится?

И тут диспетчер под руку говорит:

– Ангара двести пятьдесят семь, берите курс сто двадцать.

Ну, хвала небесам! Взяли. Проскользнули. Самолет мотнуло, но экипажу было не до этого, пройти бы. Град лупит по обшивке, к счастью, не сильно.

Вынырнули из-под облаков, на полосе красота: грозы как и не бывало, разве что дождик моросит. Сели нормально, даже мягко. Пассажиры немного поволновались, это Дмитрий понял по встревоженным лицам, когда вместе с проводниками стоял на выходе.

Благодарили за полет и посадку, что Огареву было приятно.

При осмотре выяснилось, что самолет немного побило, кое-где облезла краска. В самолет коллег попала молния. Это уже инцидент с неминуемыми объяснительными.

Домой лететь через три с половиной часа. Гостиница на такое короткое время не положена, летному экипажу предстояло ожидать в аэропорту. Не самое приятное занятие, особенно после ночного рейса. Домодедовское табло извещало о том, что заканчивается регистрация на Петербург. Дмитрий позвонил в службу планирования и оперативно поменял билеты. Спустя сорок минут они со вторым пилотом уже были на борту. Знакомый бортпроводник посадил их в салон бизнес-класса. В туалете Огарев сменил потную форменную рубашку на футболку, расположился в широком кресле, закрыл глаза. И увидел короткий тревожный сон про то, как ветер швыряет их самолет, управление теряется, и он не может ничего сделать. Дмитрий резко проснулся. Он вспомнил свою сегодняшнюю посадку в Домодедове. Болтанка, вокруг сверкает, и узкое окошко для захода. Были мгновения, когда Дмитрий думал, что не посадит самолет. Этот полет мог стать для него последним. А он так и не сказал Агате главного.

Горная дорога резким зигзагом уходит вниз, спускаясь к красным черепицам домов, сосредоточенных вокруг Которского залива. Внизу черной бездной провалился город Котор: там уже темно и, как всегда, пасмурно. Инна стоит на самой высокой точке горного хребта – облака и те оказались ниже. Небо дышит цветными полосками заката: желтыми, оранжевыми, розовыми… Нереальная красота! А воздух! Чистейший горный воздух, плотный от влажности зацепившихся за вершины облаков. Вот-вот хлынет и зашумит дождь – быстрый и обильный, загонит ее в тоннель со свирепыми летучими мышами. Еще несколько минут чарующего заката и тишины.

– Предъявляем проездные документы! – прозвучал чей-то скрипучий голос.

Инна вернулась в реальность. За окном по-прежнему хмурилась петербуржская осень: зябкая, мрачная и слякотная. До выхода еще две остановки.

– Заранее надо готовиться, – ворча, по вагону шагал контролер. Он старательно напускал суровость на свое и без того неласковое лицо. Чтобы уважали!

Некоторые пассажиры на всякий случай ринулись к выходу.

– Предъявляем билеты! – нагнал их контролер. Люди лениво, с явным недовольством стали извлекать из сумок и карманов проездные документы. Никому не хотелось лишних контактов и задержек.

Разобравшись с выходящими, контролер направился в середину трамвая.

Инна достала из сумочки карточку и приложила к валидатору контролера.

– Проездные документы, пожалуйста, – шел он дальше по вагону, как утюг сквозь масло. Пассажиры, поддаваясь впечатанному на подкорку инстинкту, расступались по сторонам.

– У вас, гражданин, что? Не успели оплатить? – обрадовался контролер. Кажется, он поймал зайца.

Мужчина лет тридцати с мешками под усталыми, нерадостными глазами невозмутимо, будто перед кассой, протягивал деньги. Равнодушная толпа вмиг оживилась и разом повернулась в сторону бедолаги. Публика с любопытством приготовилась наблюдать спектакль.

– Надо было вовремя оплачивать! Теперь придется заплатить штраф. Документы, пожалуйста!

– У меня с собой нет, – признался мужчина. На его сонном лице не было ни капли тревоги. Он еще не понял, во что влип.

– Ясно. Петрович! Вызывай наряд! – то ли к водителю, то ли к напарнику обратился контролер. – В полиции будете объяснять!

– Я сейчас тороплюсь. У меня с собой только вот, – выгреб из кармана мелочь безбилетник. – Сколько стоит проезд? Здесь наверняка хватит.

Место у окна рядом с Инной пустовало. Парнишка, что на нем сидел, вышел за остановку до появления контролера. Свой билет он оставил между креслами: Инна это заметила, когда, потревожив ее, сосед по креслу стал выходить. Смятый бумажный прямоугольник, не донесенный до урны мусор. Он может кого-то избавить от неприятностей.

Не побрезговав, Инна подняла билет.

– Вот, возьмите! – встала она и протянула билет контролеру. Ей было неважно, что сейчас все уставятся на нее, что о ней подумают и что, возможно, она навлечет на себя неприятности. Чужие неприятности, которые станут и ее тоже. Ехала бы спокойно дальше – всего остановка осталась!

– А у вас тогда что, девушка? – нехотя повернулся к ней контролер.

– У меня карточка! – еще раз протянула Инна проездной.

Контролер въедливо сверил номера на билете. Номера подходили.

Не придраться!

– Вы дважды оплатили проезд?! – не желал расставаться с добычей контролер. Добыча мысленно находилась где-то далеко, до нее до сих пор не дошел масштаб проблемы.

– Это возбраняется? – препиралась Инна.

Зайца пришлось отпустить. Пассажиры разом потеряли интерес к мужчине и впились глазами в Ясновскую.

Мужчина наконец спустился с небес на землю. Теперь его скорбный взгляд выражал присутствие. Он внимательно посмотрел на выручившую его девушку: остролицая, с неяркими узкими бровями над глубокими, выразительными глазами; губы без стандартной конвейерной пухлости, на подбородке воинственная ямочка. Полное отсутствие косметики, вместо прически – «хвостик». Одетая в серую, бесформенную, на два размера больше куртку (что за нелепая мода?), черные брюки и высокие, на манер армейских берцев, ботинки, девушка походила на подростка-неформала и выглядела отнюдь не мечтой поэта.

– Благодарю! – коротко произнес он.

– Остановка «Абразивный завод», – проурчало из динамиков.

– Была рада помочь! – ответила Инна. Она оставила билет на окне рядом с мужчиной и вышла из трамвая.

Под ногами тихо шуршала гранитная крошка. Еще несколько метров, и начнется грунтовка с ее перманентной грязью. Там придется ступать осторожно, выискивая относительно сухие участки, а пока еще можно лететь на всех парах.

Инна спешила на работу и думала о случае в трамвае. Зачем она выручила безбилетника, девушка не задумывалась. Ее импульсивная натура руководствовалась чувствами: могла помочь – помогла. К тому же ей это ничего не стоило, если не считать впечатления, которое она произвела на окружающих. Среди них вполне мог оказаться кто-нибудь из ее коллег. Вот и новая хохма для «Лимба»: Ясновская дважды оплачивает проезд. Ну не чокнутая ли? И поползут по коридорам и курилкам шепотки.

«Да и пусть! – разозлилась Инна. – Пусть болтают что хотят!» Она поступила так, как считает нужным, и никому ничего объяснять не станет.

Раньше случалось и ей ездить зайцем – в студенческие годы, когда не хватало денег на проездной. Бывало, в метро перепрыгивала через турникеты и бегала от контролеров в наземном транспорте. Так что мужчину она не осуждала: мало ли что у него могло произойти. Она вспомнила его не по погоде тонкую курточку – мятую, изрядно потрепанную, под стать темно-синим из жуткой синтетики заношенным брюкам. И печальные, отсутствующие глаза.

Двумя часами ранее

Огарев торопливо шагал по телетрапу. За этот короткий рейс из Домодедова он многое обдумал и пришел к логичному выводу, что жизнь не такая длинная, чтобы откладывать важное на потом.

«Агата выходит на работу в восемь. От аэропорта до ее дома в Альпийском переулке, если без пробок, ехать двадцать минут, с утренними пробками – вдвое больше», – просчитал он. Его командирские часы показывали начало восьмого, мысленно Дмитрий уже находился в маленькой квартире в Купчино среди глупых игрушечных лис.

Ветреная сырость прохладного утра. Дима вытащил из чемодана смятую куртку – разгладится на ходу, бросил в багажник кейс. Наметил путь до ближайшего по дороге цветочного магазина. В магазине заспанная цветочница неспешно выставляла свой товар. Выбрал розы на длинных ножках. Терминал оплаты еще не загрузился. Ждать некогда, расплатился наличными. Сдачи не надо. Упрямая продавщица отсчитала ему горсть мелочи. Чтобы не терять время, он не стал спорить, сунул монеты в карман.

Стоящие углом две девятиэтажки, в окне на четвертом этаже свет. Зеленая подсветка делала заметным ее окно издалека. И без подсветки взгляд Дмитрия всегда выхватывал это окно из множества. «Агуша еще дома», – воодушевился Огарев. На пути во двор – шлагбаум, рядом тоже нигде не встать, все занято. Дима проехался по улице в поисках места для парковки. Потом поспешил навстречу с любимой: широкими шагами, с охапкой гранатово-красных роз. Не выспавшийся, прямо с рейса, одетый в заношенную, походную куртку и форменные брюки. Вид, мягко говоря, не представительный, но разве это главное?

Предварительно звонить не стал, чтобы не растерять все слова. Сегодня он скажет Агате то, что давно хотел сказать. Пожалуй, сейчас лучше подарить цветы, а слова чуть позже – по мере приближения к цели его решимость улетучивалась. Вечером он пригласит ее в ресторан и там все скажет. Да, так лучше. Сейчас он отвезет ее на работу, потом – домой, отсыпаться, чтобы на свидании не клевать носом.

Дима смотрел вдаль, чтобы не разминуться с Агатой. Она обычно выходит из арки и идет на остановку. Поравнявшись с ее домом, он бросил взгляд на заветное окошко – свет уже погас, значит, Агуша скоро выйдет. Зайдя во двор, Дмитрий сел на скамейку рядом с песочницей и еще в июне отцветшим кустом сирени. Сердце ухало, в горле пересохло. Давно так не волновался. Дмитрий рассердился на себя: чего он нервничает? Не в первый раз дарит ей цветы. Вот и сейчас подарит. Все слова оставит до вечера. Огареву казалось, что Агата сразу все поймет, и от этого он чувствовал себя неуверенно: как она отреагирует?

На часах уже было четверть девятого. Опаздывает. «А может, мы разминулись и Агата давно ушла? – паниковал Дмитрий. – Вроде не должна. Может, она сегодня работает из дома? Ее специальность тестировщика позволяет. Только сомнительно, чтобы в этом случае Агата так рано встала. У нее режим совы: засиживается допоздна, а по утрам ненавидит будильник». Дима поднялся со скамейки, исполненный решимости идти к любимой домой. Он не будет ей мешать, просто вручит букет и уйдет.

Дмитрий не успел сделать шага, как в дверях парадной появилась Агата. Ей очень шло укороченное пальто цвета солнца; шелковый белый шарфик оттенял ее нежное, загоревшее у Петропавловки лицо. Агата выплыла, как облако: вся такая легкая и воздушная! На парня, вышедшего с Агатой, Дима не обратил внимания. Парень как парень. Сосед по подъезду, а кто же еще? Только почему-то они пошли с Агатой вместе, на расстоянии, слишком близком для соседей.

Агата заметила Дмитрия не сразу. Она посмотрела на него удивленно и, как показалось Огареву, с жалостью. Взяла своего ни о чем не подозревающего спутника под руку, как будто бы давая Диме ответ на его немой вопрос: да, мы вместе!

«Этого не может быть! – протестовало сознание Дмитрия. – Тут какая-то ошибка! Померещилось от недосыпа!»

Выйдя из остолбенения, Огарев ринулся следом, сам не зная зачем. Он видел, как Агата уселась на пассажирское кресло чисто вымытого «Фольксвагена». Ее кавалер сел за руль, и, по-пижонски резко тронувшись, они уехали.

Дмитрий почувствовал себя идиотом. Он не хотел верить своим глазам и ничего не понимал. Мелко трясясь, будто в ознобе, он направился в сторону, где оставил свой автомобиль. В кармане у дороги было подозрительно пустынно. Все разъехались? Его машины там тоже не оказалось. Два раза прошел одним и тем же маршрутом, думая, что забыл, где припарковался.

Нет же! Машину он бросил в этом кармане, где сейчас пустынно и где висит знак «парковка запрещена». Знака он тогда не заметил. Тихо радуясь, что, скорее всего, его «Фиат» не угнали, Дмитрий стал искать информацию о штрафстоянках. Ближайшая оказалась совсем не близко – на Расстанной улице. С собой только ключ, телефон и розы, бумажник и документы остались в машине. Цветы только мешались. Куда их теперь? Огарев оставил букет на ближайшей скамейке.

Рядом, перескакивая через стрелку, прогрохотал трамвай, на боку которого Дмитрий прочел заветное название нужной улицы. Трамвай задержался на светофоре, и Огарев успел зайти в последнюю дверь, которую столь любезно оставила для него открытой вагоновожатая.

В такое сонное не то утро, не то ночь спать бы и спать. Проспекты и улицы города пустынны, из-за чего путь по ним становится стремительным, что, с одной стороны, конечно же, приятно, а с другой, откликается осадком разочарования, как будто бы украли возможность задержать взгляд на видах за окном. Рассудив, что дорога в аэропорт займет не больше тридцати минут, Инна позволила себе поспать подольше. Вещи она приготовила заранее, так что оставалось только умыться и влезть в одежду. В столь ранний час такси приехало без опозданий и, промчавшись по самому короткому пути, уже через пятнадцать минут доставило ее в Пулково. Несмотря на то что для Ингриды Ясновской предстоящий полет был вторым в жизни, она не торопилась; движения ее были точными и скупыми, без всякой суетливости и волнения. Девушка не сомневалась, что никуда не опоздает. Она получила посадочный талон за двадцать минут до окончания регистрации.

Пунктуальный Комаров приехал в аэропорт за два часа до рейса. В зале он сидел рядом со степенным мужчиной. Как догадалась Инна, с коммерческим директором «Триады» – компании-подрядчика «Лимба». Вместе с ними на Урал должен был лететь еще один представитель подрядной организации, которого Инна пока не увидела.

– Доброе утро! – поприветствовала коллег Ясновская, выделив взглядом Максима.

– Доброе, – мрачно буркнул Максим. – Я уже не надеялся, что вы придете. Мы с Борисом Витальевичем здесь с половины пятого. – При коллегах Максим зачем-то всегда переходил с ней на «вы». Инна не возражала – у каждого свои принципы.

Борис Витальевич в знак приветствия коротко кивнул.

– Юры еще нет, – заметил коммерческий директор для поддержания беседы.

– Надо же! Ясновская еще не самая последняя! – съязвил Максим.

Инна лишь улыбнулась – нервничает. Еще бы не нервничать, ведь это его первый объект такого масштаба. А может, Комаров так себя ведет, чтобы перед коллегами не обнаружить их «особых» отношений? Для нее самой эта командировка была уже третьей по счету, так что она вполне законно чувствовала себя бывалой. Да что она все о себе? Она кто? Проектировщик! Ее дело обследовать объект, ходить по всем помещениям и делать пометки на чертежах, а Максиму предстоит решить кучу важных вопросов. Для нее эта командировка как прогулка, она и на рейс не торопилась. Чего торопиться и ехать так заранее, когда есть онлайн-регистрация? Инна с уважением посмотрела на Комарова: да, он очень ответственный и серьезный. Весьма важные качества для мужчины.

Через две минуты подошел рыжеволосый долговязый парень, широко улыбнулся, демонстрируя неровный ряд зубов, и гаркнул:

– Приветствую!

– Юрий, – протянул он руку Максиму, затем ответил на рукопожатие коммерческого директора.

– А вы, девушка, вентиляционщик? – догадался он. – Я вас еще на регистрации заметил.

– Проектировщик вентиляционных систем, – поправила Инна.

– Один шут! Я отвечаю за лотки, трубы и тому подобную тряхомудию. Вместе работать будем, так сказать, в тесном сотрудничестве, – нисколько не стесняясь коллег, Юрий подмигнул ей, приглашая к флирту. Инна остудила его пыл колючим взглядом.

– Вы с собой пляжное полотенце взяли?

– Зачем? – удивился он. – Мы на Урал летим, а не в Анталью.

– Судя по настрою, вы собрались на курорт.

– А! – улыбнулся во весь рот специалист по трубам. – Зачетная шутка! Люблю, когда шутят.

Инне было все равно, что любит этот долговязый. Чтобы свернуть беседу, девушка отошла в сторону.

За широким панорамным окном выруливал ярко-зеленый самолет. Неторопливо и основательно, он направился к зданию аэропорта, чтобы по телетрапу принять пассажиров. Инна залюбовалась грациозным видом лайнера, его плавными, кошачьими движениями. Огромная махина легко скользила по бетону, будто бы мощные шасси не касались земли, а парили по воздуху.

– У вас какое место? – снова обратился к ней Юрий. Он возник внезапно и неминуемо, как дождь в ноябре. Не дождавшись ответа, Юрий поведал: – Я попросил место с краю, чтобы ноги в проход выставить. А то такие маленькие расстояния между кресел, мне, с моим ростом, не влезть.

Инна равнодушно повернула к нему голову. Юрий был видным, с хорошей, атлетической фигурой, но его беспардонность убивала симпатию к нему.

– Сочувствую, – без всякого сочувствия произнесла она и направилась к коллегам в надежде переключить на них словоохотливого товарища.

– Места в первом ряду и около эвакуационного выхода сделали платными. За все дерут! – преследовал ее Юрий.

– Давно уже так, – проявил осведомленность Максим. – Я в шестом ряду у окна взял. Это второй ряд за бизнесом, – похвастался он.

– Ишь ты! – отметил Юрий. – Мне только в девятнадцатом досталось.

– Ранняя пташка зернышки клюет, – похвалился Комаров и многозначительно посмотрел на Инну.

– А мне везде нравится, – сообщила она.

Еще бы ей не нравилось летать! Ясновской довелось лететь на самолете всего раз в жизни, когда в одиннадцать лет на летних каникулах они с мамой отправились к бабушке в Мурманск. Обычно они путешествовали поездом, но в тот раз билетов на поезд не было. Инна весь полет зачаровано рассматривала все вокруг: и шумный аэропорт, и летное поле, и, конечно же, красавцы-самолеты. Ее поразило, как эти огромные машины с такой легкостью и элегантностью скользят по перрону. Взлетают так плавно и быстро, словно они невесомые, и кажется, что так не бывает. Улыбчивые стюардессы казались ангелами: они такие же прекрасные и недосягаемые. Весь полет Инна смотрела в окно и мечтала, чтобы на обратном пути на поезд билетов не осталось. Но железнодорожные билеты были уже куплены, и в Мурманск они больше не ездили. Тот год стал для бабушки последним.

Во взрослой жизни Инне летать не приходилось. Командировок выпадало немного, да и те в основном по пригороду. В отпуск Ясновская на самолете не летала – экономила. Считала, лучше весь год ходить в бассейн и на хореографию, чем разом спустить все деньги на поездку. «Вот выплачу основную сумму по ипотеке, тогда, может быть, шикану», – думала она. А пока смотрела на фотографии красивых мест и мечтала о путешествиях. Инна даже сделала загранпаспорт. Новенький, с топорщащейся, пахнущей краской обложкой, он лежал в коробке и олицетворял символичный шаг к мечте. «Когда-нибудь я буду путешествовать», – думала Инна, представляя яркие южные страны с теплыми морями.

Инна вспомнила, как накануне воображала, что они с Комаровым полетят на соседних креслах. Хотела договориться зарегистрироваться на рейс вместе, но не решилась позвонить или написать Максиму. Вот если бы он сам с ней связался, тогда бы – да, но он ей не позвонил и не написал. И это неудивительно. Как ей вообще такое в голову пришло? Максим парень обстоятельный, он летит в командировку, а не в развлекательное путешествие, и ему не до таких глупостей, как выбор попутчицы по соседнему креслу.

Самолет был почти полным. Инна разместилась на своем предпоследнем ряду около окна. Два других места так никто и не занял, и девушка предвкушала, как хорошо она проведет время без соседей. Без посторонних глаз можно будет писать стихи. Полет весьма располагает к творчеству.

Инна смотрела, как по полосе рулит самолет. Восхитительный красавец в серебристой ливрее плавно приближается к терминалу. Другой вдалеке разбегается – все быстрее и быстрее, один миг и шасси оторвались от полосы. Ей всегда это действо казалось магическим: огромная металлическая птица только что была на земле и вдруг летит. Разве это не чудо?

Строки сложились сами собой. Инна подумала, что те, кто часто летают, должно быть, пишут стихи. Или картины. Или сочиняют музыку. Потому что воздушная обстановка вдохновляет.

Ясновская завороженно наблюдала в иллюминатор за необыкновенным сочетанием красоты и мощи: совершенством линий самолетов и их силой, позволяющей подниматься над землей. Она вдруг ощутила себя чуточку причастной к ранее столь далекому, почти параллельному миру авиации. Теплая, светлая волна наполнила ее изнутри, стало легко и радостно, как в детстве. Инна почувствовала прилив энергии, которой хватило бы, чтобы свернуть горы.

«Все-таки полет – это чудо!» – утвердилась в своих умозаключениях Инна.

Кем создан полет, Инна не успела додумать.

– Это место на полке – мое! – долетели до нее взвинченно-высокие звуки знакомого голоса. Инна перевела взгляд в проход салона – там маячила фигура Максима. Он стоял около открытой багажной полки и о чем-то спорил с другим пассажиром. Зарождающуюся склоку погасила подоспевшая стюардесса. Ровный голос, спокойное лицо, мгновение – и пледы с полки переместились на противоположный ряд. Конфликт исчерпан.

«Как, ну как можно думать о каких-то кошелках и авоськах, когда вокруг волшебство?!» – не понимала Ясновская. Впервые она явственно увидела, как кондовая проза жизни прагматика столкнулась с высокой поэзией ее души. Душа не желала расставаться со своим идеалом. Комаров ей нравился, и Инна тут же нашла ему оправдание: Максим принципиальный, таким и должен быть мужчина.

Никакой магии в летании нет, всего лишь закон аэродинамики. «Эх, ты, Ясновская! Инженер называется», – насмешливо произнес внутренний голос с интонациями Комарова. Инна с удивлением отметила, что в своих мыслях стала подражать Максиму. Как относиться к этому факту, она пока не знала, но то, что ее приятелю чужды романтические сантименты, Инну не радовало.

«Жаль, что с Комаровым нельзя разделить восхищение полетом», – грустно подумала Инна.

В проходе появилась стюардесса. Она ловкими, отработанными движениями демонстрировала аварийно-спасательное оборудование. Было сразу видно часто летающих пассажиров: они занимались чем угодно, только не смотрели на бортпроводников. Инна подумала, что проводникам, должно быть, такое отношение к ним неприятно.

Из динамиков прозвучал авторитетный мужской голос: бортпроводникам занять свои места! У Инны замерло сердце: сейчас полетим!

Их лайнер набирал скорость, в окнах замелькал манящий в дальние страны пейзаж. Где та граница, которая разделяет небо и землю? Мгновение назад катились по полосе, а уже в воздухе! Инна почувствовала, как самолет направился вверх, небольшая перегрузка, от которой захватило дух, левый крен, в иллюминаторе игрушечный город. Дальше – пышное покрывало облаков, а над ними малиново-желтые полоски рассвета.

«Как же красиво!» – подумала Инна. Она смотрела бы и смотрела в окно.

– Так ты тут? – прогремело над ухом. Юрий уселся рядом. Погасло табло «Пристегните ремни», в салоне началось движение. – Никогда не был на Урале, – признался он. – Сказочный край, как сказал Бажов.

– Да, – без энтузиазма кивнула Инна.

– Я сейчас! – пообещал Юрий и метнулся вперед салона. Он вернулся уже со своим планшетом. – Полечу тут, – «обрадовал» он девушку.

Инна с сожалением убрала тетрадь – писать стихи все равно не дадут. Некоторые мужчины уверены, что девушку нужно развлекать разговорами, похоже, Юрий относился к их числу. Он настроился всю дорогу трещать без умолку.

В проходе возник Комаров. Он направлялся в туалет.

– Тихо у вас, – завистливо произнес Максим. – А у меня там дети со всех сторон шумят.

– Пересядь! – кивнул Юрий на свободное кресло.

– Неее, – поморщился Максим. – Чего я буду прыгать!

Бросив недовольный взгляд на Юрия, слишком активно что-то рассказывающего Инне, Комаров пошлепал дальше.

Екатеринбург встретил своих гостей мокрым снегом с пронизывающе холодным ветром. За Уральским хребтом, вопреки календарной осени, давно царила зима. Как им сказали в гостинице, уже три дня как оттепель, а до этого стояли морозы. Сырость и гололед при низкой облачности – погода отнюдь не для неженок. Инна предусмотрительно взяла теплую одежду и подходящую для работы обувь и не прогадала. Предстояло ехать в пригород на завод. По своим предыдущим командировкам девушка представляла, что ее там ждет: стройка и, как водится, грязища. А учитывая погодные условия, еще и холод. Хорошо, если помещения будут отапливаться, а то замерзшими руками над чертежами не очень-то поработаешь.

Сначала их привезли в гостиницу: довольно уютную, почти в центре, рядом с Храмом на Крови и домом Ипатьева.

«Хорошо бы туда сходить», – подумала Инна. О том, чтобы посетить исторические места вместе с Максимом, она не загадывала – это как получится.

– У меня окна на город! – радостно щебетала Ясновская, выйдя в коридор. Комарову дали номер в том же крыле.

– Шумно, наверное, – проворчал Максим. – Еще и трамвайная линия.

– Трамвая почти не слышно! И так красиво! – Поездка, пусть даже рабочая, наполняла впечатлениями, глаза девушки горели.

Максим пожал плечами: никакой красоты в оживленной улице он не находил. С нахмуренным лбом деловито взглянул на свою «Ракету».

– Машина уже приехала. Надо поторопиться. Сейчас этот Юрий опять опоздает! – Всем своим видом демонстрируя сосредоточенность, Максим скрылся за дверью своего номера.

По поводу Юрия Комаров ошибся: они вместе с коммерческим директором уже ожидали в вестибюле.

– Я в управление. На Татищева выйду, – сказал Борис Витальевич водителю и по-хозяйски сел на переднее сиденье. В этом основательном седовласом мужчине угадывался руководитель. Комаров, напротив, к своей роли начальника еще не привык. Он терялся и, чтобы скрыть свою неуверенность, придавал лицу суровый вид и старался говорить официальным тоном.

Максим, Инна и Юрий ехали сзади. Инну посадили посередине, Юрий как будто бы нарочно раздвинул свои длинные ноги так, что касался ими девушки. Ясновская демонстративно установила перегородку из своей сумки. Юрий усмехнулся, но ноги подобрал. Максим ехал с отсутствующим видом, ему было будто бы все равно, что рядом находится девушка, с которой он не так давно ворковал на набережной. Такое его поведение немного обижало Инну, но, будучи барышней рациональной, она все понимала: они на работе, и здесь не место демонстрировать романтические отношения.

Юрий завязал светский разговор с водителем, тот, обрадовавшись возможности поговорить, вывалил все свои думы. Максим с Инной молчали, Юрий изредка вставлял короткие фразы: он уже и сам был не рад затеянной беседе. К счастью, ехать оставалось недолго.

В Ревде – совсем небольшом городке – они быстро добрались до завода.

Водитель указал на проходную:

– Вам туда!

В ватнике и грубых рабочих сапогах с игривыми кисточками на шнурках Инна перемещалась по заводской территории от одной постройки к другой. Погода стояла промозгло-слякотная, всюду, куда ни ступи, обрамленная подтаявшим снегом грязь. Встречались участки, где не пройти, не наступив в глубокое месиво грязи. Ноги вязли, сапоги удерживались на ногах лишь благодаря шнуркам. Эти громоздкие, но очень нужные сапожки Инне выдали перед первой ее поездкой на объект. Оскорбленная некрасивостью служебной обуви, девушка ее отвергла. Старожилы «Лимба» убедили, что на стройплощадке не до моды и надо брать, пока дают.

На ревденском заводе Инне приходилось в прямом смысле писать на коленке. Озябшей, скрюченной рукой Ясновская наносила на смятом ветром плане места кабельных вводов и точек подвода электропитания. Работы оказалось невпроворот, за отведенное на командировку время удастся управиться едва ли. В предыдущие разы нагрузка распределялась между всей группой, вне зависимости от должности – дело ведь общее. Свои задачи выполнил – помоги коллегам. Юрий особо не утруждался: там поболтал с сотрудниками, тут сходил на перекур… В одном месте сделал замеры и счел свою миссию выполненной. Остальное по аналогии.

– Да брось ты! – подстрекал он Инну, наблюдая ее трудовой порыв. – Поехали лучше обедать. Завтра доделаешь.

По поводу обеда Ясновская была с рыжим солидарна, в животе урчало давно. На завтра и без того оставалась гора работы, уйди она сейчас, выполнить задание не успеет.

– Мне еще ангар и склады обследовать.

– Забей! Все равно на заводе уже конец рабочего дня. Разница – плюс два часа с Москвой. Давай лучше в кабак прошвырнемся! – он бесцеремонно сграбастал своей огромной рукой девушку за плечи.

– Вы забываетесь! – строго произнесла Инна, отступив на предписанную деловым этикетом дистанцию.

– Да ладно тебе! Колхоз – дело добровольное! Я тут с мужиками переговорил, они все данные вышлют.

– Знаю, как они вышлют, – махнула рукой Инна. – Не то и не тогда, когда надо.

Юрий не стал спорить, он понимал, что Ясновская права: было бы наивно рассчитывать на усердие сотрудников завода, данные для проектирования – не их печаль. Но работать не хотелось. Юрий надеялся, как обычно, выкрутиться. Он упорхнул, сев на хвост отправляющемуся в Екатеринбург снабженцу.

Комаров, помелькав в коридорах административно-бытового корпуса, исчез; Борис Витальевич на заводе не появлялся. В шесть вечера Инна набрала номер Максима. Вне зоны доступа. Писать в Ватсап она не стала.

Служебная машина уехала возить коммерческого директора. Добирайся, Ясновская, как хочешь.

Кое-как на перекладных, сменив три автобусных маршрута, Инна вернулась в гостиницу в девятом часу, замерзшая и голодная. Минут двадцать отогревалась в ванной комнате. Оделась в легкую домашнюю одежду, с ногами устроилась в глубоком мягком кресле. Гостиничный номер отапливался щедро. Навалилась дрема. Так бы и сидела, утомленно приоткрывая глаза, чтобы сквозь дрожащие ресницы смотреть в окно на переливистые огни города. Но голод – не тетка. Из съестного у Инны осталось только прихваченное из самолета печенье. Пришлось собираться, чтобы, как выражался рыжий, прошвырнуться в кабак.

Обычно Инна придирчиво выбирала кафе, главным критерием отбора служили уют и вкусная недорогая еда. И чтобы не приходилось долго ждать. Теперь же, поздним, холодным вечером, привередничать не пристало. Ясновская зашла в ближайший ресторан быстрого питания. Выбрала мясо, салат и чаю. Горячего. Много. Насытившись, в благодушном настроении вернулась в гостиницу и сразу улеглась спать.

В дверь постучали. Не осторожно, как бы извиняясь за вторжение, а нетерпеливо и требовательно, словно открыть обязаны.

«Максим?» – вспыхнула у нее надежда. Весь день был занят, только добрался до гостиницы и первым делом к ней. Или осознал, что переборщил с конспирацией, хочет объясниться. А она не откроет, сделает вид, что ее нет или спит. «Или открыть?» – попыталась уговорить себя девушка. Ей хотелось провести время с Комаровым. Тем самым Комаровым, с которым они гуляли по вечерним набережным.

Нет, это не Максим, подсказал прагматичный внутренний голос. Комаров не стал бы так ломиться – не та порода. «Слишком он хлипок для подобных демаршей», – с сожалением отметила Инна.

– Инночка! Открывай! – раздался громкий, надсадный голос рыжего. – Спишь, что ли?

«Ну конечно! Юрий. Напился и жаждет развлечений!» – разозлилась Ясновская. Этот его пьяный бас вмиг разрушил хрупкую конструкцию ее фантазий. Максим явился. С цветами! А то как же!

Инне захотелось высказать Юрию все, что она о нем думает, распахнуть дверь, да так, чтобы его отбросило. Будет знать, как нарушать покой беззащитной девушки!

С минуту она силилась подняться с постели: еще чуть-чуть полежать под теплой тяжестью одеяла… вот сейчас встану, сейчас оденусь… Юрий еще продолжал стучать, а Инна уже погрузилась в глубокий пролетарский сон.

Следующий день разнообразия не внес. С утра поехали на объект, опять Инна в одиночку обследовала территорию, Юрий травил анекдоты в бытовке. После обеда он уже свинтил. Комаров и вовсе не появился. Как она узнала позже, Максим закончил все свои дела накануне и устроил себе выходной.

В конце рабочего дня Инна приехала из Ревды. Устала, но все сделала: замерила, отметила на плане, прояснила спорные моменты. Она могла бы умерить свой энтузиазм и, как этот рыжий оболтус, ждать недостающих данных от заказчика. Ну сдаст проект позже срока, не уволят. Главное – обосновать промедление, в чем нет ничего мудреного. Но Ясновская так не могла. Сказывался синдром отличницы: если делать, то на совесть.

– С работы? – фривольно улыбаясь, поинтересовался Максим, столкнувшись с ней в гостиничном коридоре.

– Как догадался? – вяло парировала Инна. От былого романтического настроя к концу командировки у нее ничего не осталось. Девушка мечтала поскорее попасть в номер.

– По обмундированию, – кивнул он на безразмерный рабочий ватник и в разводах грязи громоздкие сапоги. Сам он был в добротной куртке, отороченной мехом с длинным ворсом, на ногах блестели начищенные ботинки. – А я вот в краеведческий музей сходил.

– Можешь себе позволить. – Не собираясь продолжать разговор, Инна открыла дверь номера.

– Могу. Вчера быстро все сделал и свободен, – гордо ответил Максим, любуясь воображаемым эффектом, дескать, каков молодец. Его хвастовство Ясновская проигнорировала.

– Ты и в ватнике красивая! – спохватился он, на что Инна даже не обернулась. Она равнодушно захлопнула дверь.

«Где же вы, мужчины?!» – с грустью подумала Инна, освобождаясь от тяжелой рабочей одежды. Коллеги, с которыми она находилась в командировке, не изъявили желания ничем помочь ни как девушке (Ясновская не любила получать на работе скидку за половую принадлежность), ни как сотруднику из одной с ними упряжки.

В прошлом году Инна ездила в Выборг с Георгием Даниловичем. Вот это мужчина! Взял на себя все сложные вопросы, помогал всем в группе и ей в том числе. Ни намека на флирт, но с ним она чувствовала себя как с рыцарем: уверенный, надежный, еще из той, старой гвардии. Также ей довелось работать с бывшим военным. Очень организованный и ответственный товарищ. Всегда выбирал себе самые трудоемкие задачи, если что обещал, выполнял вне зависимости от причин и обстоятельств. И имя у него редкое. Светозар. Он раньше служил где-то в сибирской глухомани, а у сибиряков очень развита взаимовыручка. В суровых условиях без взаимовыручки не обойтись: попадешь в буран, и никакие банковские карты, айфоны на дороге не помогут, надежда только на оказавшихся рядом людей.

«А эти, наши офисные, – поморщилась Инна, – не мужчины, а одно название. Как изнеженные барышни».

Если уж она будет с кем встречаться, то никак не с тружеником клавиатуры. Ей нужен спутник с настоящей мужской профессией: военный, спасатель, пожарный, дальнобойщик, в конце концов. Она уже по-другому смотрела на Комарова. Работу он свою сделал! Как будто бы она занималась исключительно своими задачами. Информация по расположению щитков электропитания нужна всему отделу, а не только ей одной. И кабельные трассы ее касаются постольку поскольку. Но раз она выехала на объект, должна его обследовать досконально.

А ты, Максимка, оказывается, обыкновенный приспособленец! Проявляешь рвение лишь там, где заметит начальство. «Как неприятно!» – с презрением подумала Инна. Даже тот факт, что Максим не пьет, стал ей казаться недостатком.