Читать онлайн Александр Пушкин: близкая эпоха

А когда-то читать газеты до обеда было полезно

В солнечное летнее утро 1811 года Сергей Львович Пушкин решил, как обычно, улизнуть из дома. И вроде бы все шло неплохо, только в последний момент путь на волю преградила жена с укором во взгляде, а это уж точно не сулило ничего хорошего. Супруги молча разошлись по комнатам в ожидании позднего завтрака. Надежда Осиповна отправилась в свою темную спальню дуться и грызть ногти. А Сергей Львович плюхнулся в скрипящее кресло в гостиной. Взял в руки газету. Закрыл глаза.

Герб Пушкиных

Не уснул: мимо несколько раз с назойливым топотом пробежал старший сын. В кого он такой неугомонный? Это что у него – от предков?

Сергей Львович приоткрыл глаза, бросил сонный взгляд на газетную полосу.

Через несколько мгновений он резко отбросит газету в сторону и, вскочив с кресла, будет ветром носиться по гостиной, исполняя высокие кабриоли и нечетные антраша на глазах у изумленных домашних, сбежавшихся в гостиную…

Но пока судьбоносное объявление в газете еще не попало Сергею Львовичу на глаза, поговорим о предках.

Дед и прадед (со стороны отца)

Все мы, как известно, родом из детства.

Лев Александрович Пушкин, дед поэта, своего детства сторонился: ведь отец его, Александр Петрович, в припадке безумия убил его мать, свою молодую[1] жену Евдокию Ивановну. Заторопившись на тот свет – просить прощения за содеянное, Александр Петрович покидает наш мир за неделю до трехлетия сына. И воспитывать Льва и его двухлетнюю сестру Марию взялся отец убиенной Евдокии, общий предок сразу двух русских гениев – Александра Сергеевича Пушкина и Льва Николаевича Толстого, – Иван Михайлович Головин.

Жестко было на старте судьбы у Льва Александровича. Но на то он и Лев, чтобы держать удар. А когда Льву стукнуло 16, воспитатель Головин сказал – начни-ка, Лев, самостоятельную жизнь с женитьбы. И женил внука на Марии Воейковой. В наши дни в 16 лет юноши еще только готовятся к сдаче ОГЭ, штудируя теорему Пифагора (где – вы помните – два катета договорились с соединяющей их гипотенузой), а Лев Александрович уже готовился к появлению первенца. Судьба несла Льва на очень высокой скорости, и свою юность он проследовал без остановки.

В то время в России существовала формула расчета правильного возраста невесты (формулы ведь существуют, как и люди): количество лет жениха надо было аккуратно разделить на два, округлить, если потребуется, частное и прибавить восемь. Например, для 40-летнего дворянина идеальный возраст невесты составлял 40:2+8 = 28 лет. А для 16-летнего жениха выходило 16:2+ 8 = 16. Столько лет Марии Воейковой и было.

Ф. X. Кеммерер. Венчание, церковь Святого Роха, Париж

Молодость, конечно, не порок, но счастливым этот брак назвать трудно: вернувшись как-то из похода, обнаружил Лев Александрович, что жена гораздо чаще, чем на него, поглядывает на приглашенного им для образования двоих сыновей молодого учителя из Венеции, Харлампия.

Вот они, коварные зигзаги образования.

Далее в доме Пушкиных состоялся захватывающий сериал из великодушного прощения супруги, ее новой коварной измены и последующего эффектного разоблачения. За разоблачением последовало жесткое избиение и заточение в домашнюю тюрьму венецианца Харлампия. Венецианцу почему-то это не понравилось, и он, как истинно европейский человек, пошел отстаивать свои права в суд, чем изрядно удивил Льва Александровича и наших судей: чего, собственно, пришел?

Побои и заточение достались в равных долях и неверной жене Марии. Но брак от порки не распался, а, скорее, даже укрепился: измен, судя по всему, больше не было. Через три года Мария умирает при родах, подарив перед уходом законному мужу третьего сына.

Мы находимся в середине XVIII века при императрице Елизавете Петровне, так как Лев Александрович участвует в Семилетней войне и выходит в отставку подполковником артиллерии – раз уж Пушкин, то должен стрелять из пушек! Ну а выйдя в отставку – женится вновь: не пристало богатому помещику[2]расхаживать в отставке холостым. И вторая жена, Ольга Васильевна Чичерина, бабушка поэта, щедро дарит ему двух дочерей, Анну и Елизавету, и двоих сыновей – Василия и Сергея. А это – не кто иные, как тети, дядя и отец нашего национального гения.

Сергей Львович, шестой ребенок из семи, появляется в семье, когда Льву Александровичу было уже 47 лет. Но чем старше отец при рождении сына, тем больше стартовой информации получает мозг новорожденного – включая расчет правильного возраста будущей невесты.

Когда Сергею Львовичу пришло время венчаться, ему было 26 лет. Идеальный возраст невесты: 26:2 + 8 = 21 год. Столько шедшей под венец Надежде Осиповне и было.

Душа Пушкина выбирает родителей

Мы хорошо помним, что все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой не родители планируют ребенка, а душа ребенка перед рождением выбирает себе родителей (при этом, выбор всегда ограничен – хорошие родители, как и вообще все хорошее, всегда в дефиците). Родители, получается, не то, чтобы совсем ни при чем, просто они послушно выполняют волю будущего ребенка. Посмотрим, что за выбор был у души Пушкина.

Иван Ганнибал

1796 год – год перемен: покинувшую наш мир Екатерину II сменяет на троне удивительный сын Павел, а Сергей Львович женится на Надежде Осиповне – прекрасной креолке с хорошим приданым, – редкое, надо признать, сочетание. Ивану Абрамовичу Ганнибалу, дяде и крестному отцу Надежды, самому знаменитому на тот момент русскому Ганнибалу – герою Чесменского сражения и основателю города Херсона (именно он решал в семье вопросы), нужен был не столько богатый (богатства и так было много – куда еще?), сколько образованный жених для племянницы. А Сергей Львович был плотно начитан, говорил по-французски не хуже француза и знал наизусть не менее тысячи цитат Мольера. Что ж, получается тогда – цитаты Мольера в обмен на село Михайловское?

Плюс любовь! Гении без любви не рождаются.

При всем при том брак был родственным: предки Надежды Осиповны не только из далекой и столь же жаркой Абиссинии. Это по отцу Надежда – пылкая и жаркая креолка. А по материнской линии она вполне себе Пушкина, так как прадед ее, Федор Петрович, – родной брат того самого Александра Петровича, который в безумии убил несчастную молодую жену Евдокию. Одна линия Петровичей вела к Сергею Львовичу, вторая – к Надежде Осиповне.

Получается, мать Пушкина приходилась отцу Пушкина троюродной племянницей. Душа Александра Сергеевича, выбирая родителей, шла на определенный риск. Но кто не рискует, тот не становится гением.

Про шампанское тоже верно.

Немного о Ганнибалах

Самый знаменитый предок Надежды Осиповны по отцу – Абрам Ганнибал – тоже мог стать Пушкиным. По крещению, а крестил его лично царь Петр, он был Петровым. Фамилию же Ганнибал взял во время стажировки во Франции. Но с таким же успехом он мог стать и Ксерксом, и Цезарем, и Македонским. А мог и Пушкиным – ведь во Франции он обучался обращению с пушками и закончил местное училище капитаном артиллерии. Просто знаменитый полководец Ганнибал был выходцем из Африки, что Абрама Петрова при выборе фамилии устроило больше. Правда, расстояние от Абиссинии артиллериста Абрама до Карфагена полководца Ганнибала более 6 тысяч километров – как от Португалии до Уральских гор – но это уже детали. Главное, что о великом карфагенском полководце помнили в Европе.

Ганнибал Барка был на слуху.

Кстати, версия абиссинского происхождения Петрова-Ганнибала – не единственная. О месте рождения предка Александра Сергеевича Пушкина спорят сегодня Камерун, Судан и Эфиопия. Причем спор их настолько заразителен, что еще одним фигурантом диспута стало карликовое государство Эритрея, успевшее оперативно установить памятник поэту на своей территории, что, безусловно, является весомым аргументом в споре о прошлом. Возможно, и это не последняя страна, которая будет претендовать на право быть родиной предка гения.

Петр и араб

Александр Сергеевич Пушкин имел полное право гордиться своим предком – Абрам Петрович Ганнибал сделал как минимум две важные вещи для России:

• отметил и благословил на военное образование юного Суворова, увидев, как тот стратегически верно играет в солдатики, а русский мир был бы несколько иным, если бы Суворов не стал военным;

• привил России любовь к картофелю, активно сажая его именно для употребления в пищу по спецзаданию Екатерины Великой в своем поместье Суйда, что в 20 километрах к югу от Гатчины; так что за то, что на Новый год мы едим оливье с вареным картофелем, скажем спасибо Ганнибалу. Иначе в оливье была бы пареная репа. Любопытная симметрия: Абрам Ганнибал, прадед по линии матери, так же, как и Александр Петрович Пушкин, прадед по линии отца, бил нещадно свою жену, и жену тоже звали Евдокией! Причем происходили эти нелицеприятные события примерно в одно и то же время: Ганнибал разбирался с изменой жены всего лишь на шесть с половиной лет позже безумия Александра Петровича.

Не везло тогда Евдокиям.

Но перейдем от ранней симметрии к последующему генетическому пересечению и с удивлением заметим, что брак родителей великого поэта был третьим по счету союзом между семьями Ганнибалов и Пушкиных.

Гений появился с третьей попытки.

Старшая сестра Осипа Ганнибала, деда поэта по линии матери, Елизавета, в 1754 году – за год до открытия Московского университета – была выдана за Андрея Павловича Пушкина. Андрей Павлович, не дожив до 40 лет, загадочно покидает этот мир, причем злые языки винили в его смерти супругу Елизавету – но не только же мужьям бить и убивать своих жен, должны и жены проявить себя на семейном фронте! Одно можно сказать точно – в отличие от страшного гунна Аттилы, который простился и с семейной жизнью, и с собственной – прямо в брачную ночь, Андрей Павлович наслаждался семейной жизнью дольше.

Мария Алексеевна Ганнибал, урожденная Пушкина – бабушка поэта.

Примерно через 19 лет после своей старшей сестры сам Осип Ганнибал женится на Марии Алексеевне Пушкиной – пойдя проторенной небезопасной дорогой. Никак не ожидала новобрачная, что ей сразу же придется подставлять супругу финансовое плечо, – возможно, именно от Осипа Абрамовича наш национальный гений наследует вредную привычку обрастать долгами. Опустившись на землю после медового месяца, обнаружила Мария Алексеевна, что ее приданое, ее любимое ярославское имение, ушло в счет уплаты долгов суженого… И если этот удар судьбы лодка любви выдержала – в 1775 году у молодых родилась будущая мама Пушкина, Надежда, то дальше стало хуже. Разбилась семейная лодка не столько о быт, сколько о причудливый ганнибальский характер.

Появившийся ребенок, Надежда, Осипу Абрамовичу совершенно не понравился – предположительно за недостаточно темный цвет кожи (у Надежды Осиповны были желто-коричневые ладошки). Видимо, вступая в брак, планировал темнее. Недовольный Осип оставляет удивленную Марию и, уединившись в Михайловском, объявляет селу и миру, выйдя утром на крыльцо, свою первую жену лично для него несуществующей, что давало ему несомненное право жениться повторно. Впрочем, и повторное бракосочетание счастья не принесло: если первая жена, Мария Алексеевна, будет преследовать Осипа за двоеженство, то вторая – за растрату ее денег (причем, возможно, Осип и не тратил ничего, а просто подмахнул не глядя какую-то долговую расписку). Скрыться от недовольных женщин ему удастся только за 2 тысячи километров – уже в качестве наказания (наименьшего из вероятных), на черноморском флоте по протекции брата Ивана.

Через 23 года после соединения Осипа Абрамовича с Марией Алексеевной свадьбу сыграют родители нашего великого поэта – Сергей Львович Пушкин и Надежда Осиповна Ганнибал. Гены Ганнибалов и Пушкиных будут аккуратно переданы потомству, в том числе и старшему сыну Александру. Уточним, какие именно гены.

Абрам Ганнибал и сын его Осип отличились двоеженством, при этом Абрам родил 11 детей. Последнюю дочку, Софью, примерно в 63 года, когда жене уже было за 50.

Другой сын Абрама Петровича, знаменитый Иван, был холост и детьми не отличился.

Третий сын, Петр, произведя в течение 9 лет законного брака троих детей, как и брат Осип, сбежал из семьи с приглянувшейся девицей и первым из Ганнибалов стал участником тяжбы за алименты на высочайшем уровне – дело разбирали Екатерина II с Гавриилом Романовичем Державиным. Договорившись в итоге с женой, Петр Абрамович уединяется в селе Петровском, что неподалеку от Михайловского, и организует там производство вкуснейших настоек и гарем с крепостными девушками. Плодился и множился Петр Абрамович уже без оглядки на возможные алименты. Просто от души.

На этом фоне путь Александра Пушкина – крепкий законный брак с последующей гибелью за честь супруги – выглядит чем-то оригинальным и инопланетным.

Отдельной строкой надо сказать о четвертом сыне Абрама Петровича – Исааке, который к буйству ганнибальских красок добавил еще и колоритную криминальную хронику. Исаак любил выпить, а, выпив, не любил себя в чем-то ограничивать. Как-то в период царствования Екатерины, не дождавшись Пасхи, Исаак Абрамович хорошо с утра приложился к шампанскому, опоздал к церковной службе и очень возмущался, что начали без него. В качестве компенсации решил навестить молодую вдову, к которой ранее присматривался. Но вдова не пустила его на порог, заняла круговую оборону и, видимо, сказала еще что-то обидное Исааку про его поведение в Великий пост.

День пропадал – и Исаак Абрамович, вернувшись к себе в Воскресенское, собрал отряд из крепостных, оперативно провел тактическое обучение и повел в атаку – ведь был он героем Отечества в сражении при Столовичах, когда отряд под командованием Суворова разбил ополчение Михаила Казимира Огинского, родного дяди автора знаменитого ля-минорного полонеза.

Если карфагенский Ганнибал в свое время Рим так и не взял, то Исаак Ганнибал был в тот день более успешен: усадьбу вдовы разгромил, а бедную несчастную женщину избил – не до полусмерти, а более того, к величайшему сожалению.

Тяжба по делу убийства вдовы тянулась долго – Исаак Абрамович умело пользовался бюрократической волокитой и тем, что за погибшую от побоев вдову никто не ратовал. А чиновник, поехавший, чтобы доставить злодея Исаака в Псков, загулял с ним в Воскресенском, благо что настойки брата Петра Ганнибала были и впрямь восхитительны. Следующий чиновник, которого послали узнать о том, что же случилось с первым (…сына он теперь меньшого шлет на выручку большого…), также остался в Воскресенском надолго. Если сыновья царя Додона пропадали из-за ослепительной шамаханской царицы, то в этом случае виноваты были настойки Петра Абрамовича, которые так полюбились чиновникам. Лет через пять дело за давностью происшествия закрылось.

Бойкие были Ганнибалы. Энергичные, жизнерадостные.

Предки у Саши сильны в математике

Практически все Ганнибалы, и прежде всего Абрам Петрович и его сын Иван, были блестящими военными инженерами, артиллеристами, а значит – дружили с математикой. Одно из первых профессионально-технических училищ России, созданное во времена правления Анны Иоановны, называлось арифметическо-артиллерийским.

И хотя Александр Сергеевич Пушкин в последний год жизни (в мае 1836-го) приобрел книгу по аналитической теории вероятности, но все-таки математические гены обошли классика за три квартала.

Икс у нашего дивного гения на уроках математики в Царскосельском лицее был постоянно равен нулю, вне зависимости от времени года и параметров уравнения. А в сказке о царе Салтане тридцать три богатыря умудрились выйти на берег попарно под чутким руководством старшины, дядьки Черномора. Правда, последнему есть объяснение. Однажды в Лицее учитель математики Яков Карцов пересадил Пушкина на заднюю парту за то, что тот не мог поделить именно тридцать три на два: Пушкин пытался подобрать целое частное, а оно в тот день не подбиралось. И Александр Сергеевич решил добить лицейскую задачу в своей сказке, где все прекрасно делилось нацело друг на друга по просьбе автора.

Мать Пушкина

Серьезной проблемой для Надежды Осиповны было свободное время – ведь его было много: основной работой матери Пушкина была беременность. Восемь детей родила Сергею Львовичу Надежда Осиповна, но только трое дожили до самостоятельной жизни (совершенно не представляю себе, как выживали бы Пушкины, если бы все дети остались в живых, – на что они существовали бы при вопиющей хозяйственной безалаберности Сергея Львовича и устойчивой склонности сыновей к азартным играм…). Крепостные в деревне и прислуга в городе готовили, убирали, бегали в лавки и стирали, гувернеры гуляли с детьми. И в отсутствие смартфона, ноутбука и телевизора остроумная, хорошо владевшая французским Надежда Осиповна часами сидела в своей темной спальне и грызла ногти. А то вдруг принималась гонять дворовых, сопровождая гонения легкими оплеухами, – ведь не было в доме порядка. Снова впадала в медитативный транс с ногтями, пока не приходило озарение: надо немедленно переставить всю мебель в доме – и в этот процесс тут же втягивались все домашние, способные передвигать комоды и одобрять новый домашний дизайн. Но любимым делом супруги Сергея Львовича были все-таки московские балы, где можно блеснуть грацией, отобрав внимание мужчин у молоденьких московских красавиц.

Надежда Осиповна Ганнибал – мать Александра Пушкина

Еще Надежда Осиповна любила дуться на мужа, – это ведь тоже важное хозяйственное занятие замужней женщины. Ну а когда в ее крови начинал колыхаться ганнибальский тестостерон, отставной майор лейб-гвардии Измайловского полка Сергей Львович Пушкин прятался по углам, тщетно пытаясь защититься от летевших в него градом колкостей и резкостей…

Отец Пушкина

Сергей Львович как-то собрался стреляться на дуэли. За брата. Намерение – это, безусловно, уже часть реальности, но только ее специфическая часть. Представить Сергея Львовича хладнокровно смотрящим в дуло наведенного на него пистолета и решительно стреляющим в ответ очень трудно. А вот активно намеревающимся он легко предстает перед глазами: он это дело так не оставит! Вот увидите. Буквально на днях. Он еще всем покажет! Но только не сегодня. Завтра? Нет, завтрашний день тоже плотно занят…

Это был человек намерения.

На его большом письменном столе подолгу лежал лист белой бумаги, на котором должны были возникнуть прекрасные стихи, подробные письма или какой-нибудь иной мир зафиксированных мудрых мыслей. Но лист подолгу оставался чистым При этом, ненаписанное ненаписанному рознь. Ненаписанное Сергеем Львовичем было особым: мощным и неподражаемым – он в это верил. Просто не любил он переводить свое внутреннее возвышенное состояние в банальные письменные знаки. Ведь его энтузиазм, вдохновение и творческий подъем обязательно исказятся, превратившись в дискретные слова общего употребления… это будет уже не то. Совсем не то.

Сергей Львович Пушкин – отец поэта

Сергей Львович был профессиональным собеседником, человеком компании и застолья. А беседа в эпоху русского Просвещения и особенно в эпоху Золотого века стала неотъемлемой частью культуры – такой же, как музыка или литература. Умение составлять, вести разговор, выслушивать собеседника, в нужный момент выдавая остроты и каламбуры, ценилось на вес золота. Вообще, поддержание разговора можно сравнить с поддержанием огня, когда мы не даем ему затухнуть – раздуваем угли, подбрасываем дрова…

«Разговор требует тех же качеств, как и хорошая книга…», – писал Евгений Боратынский. – «Автор берет лист бумаги и старается наполнить его как можно лучше… вот и разговаривающие желают как можно лучше наполнить промежуток времени тем же самым издельем…»

Именно поэтому к Сергею Львовичу съезжались многие литераторы и государственные деятели. Обеды у Пушкиных были ужасными, и Антон Дельвиг сильно не преувеличивал, когда в мае 1827 года приглашал удивленного Пушкина на обед к его же родителям ироничными стихами:

Но качество разговора перекрывало все. Люди получали огромное удовольствие от хорошей беседы…

Вернемся к Сергею Львовичу. Итак, пальцы его к перу тянулись неохотно, и, глядя на пальцы, перо также не считало себя обязанным тянуться к бумаге. А ведь сам-то он в душе считал себя поэтом… Ну, не воином же ему себя считать?

Боевые свойства по генетической линии Сергею Львовичу совершенно не передались. Хоть он и служил в Измайловском полку и Егерском батальоне, но совсем не производил впечатления строевого офицера. Расслабленный, созерцательный, меланхоличный, слывший подкаблучником своей своенравной и вспыльчивой Ганнибалыпи… Нет, не походил он на того, кто мог повести роту в атаку. Не передались ему и авантюрные гены – готовность пойти на риск отсутствовала напрочь. А ведь в роду Пушкиных были не только женоубийцы, но и отчаянные мошенники, которые буквально сразу же после рождения Сергея Львовича учудили первую крупную российскую авантюру, связанную с выпуском значительного объема фальшивых денег на высоком государственном уровне…

Измайловский полк

Но вот что удивительно: не прилагая серьезных усилий, Сергей Львович выходит в отставку по гражданской службе статским советником – в том же классе, что и Александр Сергеевич Грибоедов, который привез в столицу подписанный при его активном участии Туркманчайский договор с персами на 20 миллионов рублей серебром в пользу России и был затем направлен в Тегеран на верную и неминуемую смерть.

По воинскому званию отец Пушкина дослужился практически до звания отважного гусара эпохи Петра Каверина, при этом Сергей Львович ни в каких боях не участвовал. Можно сказать, что служба Сергея Львовича, а перед отставкой он занимал командно-административную должность в резервной армии в Варшаве, текла параллельно, сама по себе. Служба – это нечто обременительное, подотчетное, а Львовичи были людьми хорошего, легкого настроения.

Сегодня мы уверенно можем сказать, что работа и миссия отца Пушкина заключались в том, чтобы произвести на свет национального гения. Но мог ли сам Сергей Львович при жизни в это поверить? Он так же, как и все мы, хотел, чтобы его уважали, чтобы с ним считались, им интересовались. Сергей Львович боялся остаться без гостей, без аудитории. Оказаться лишним. Выпасть из контекста эпохи. А именно так и получилось. В 66 лет с интервалом в 10 месяцев Сергей Львович теряет сначала жену, потом гениального сына и чувствует, что проваливается в безысходный вакуум: дочь Ольга в Варшаве, сын Лев на Кавказе. Наверное, вспомнит тогда, что сына Александра не сильно баловал при жизни вниманием и три года после Михайловской ссылки не разговаривал с ним, играя в обиду… Сергею Львовичу так захочется теплоты, что он будет свататься – и ладно бы к Анне Петровне Керн (с кем не бывало), – так ведь к ее дочери! И разница в 48 лет при своих «под восемьдесят» его нисколько не смутит…

Но вернемся назад. На наших часах еще только начало XIX века.

Детство гения

Как правило, человек несколько раз за жизнь серьезно меняет и свой облик, и свой стиль бытия. Пушкин до восьми лет был неуклюжим и достаточно полным, по утверждению старшей сестры Ольги. Он никуда не спешил, был чистым даосом: одной из самых ярких картин этого довольно темного (мы на удивление мало что знаем наверняка!) периода является его сидение на дороге – думается, все-таки на краю дороги (фур и электросамокатов, допустим, не было, но кареты проезжали). Пушкин сидел на обочине и просто наблюдал за тем, как текла жизнь. Был до пятницы совершенно свободен… Вечером его находили и отводили домой. Удивительная симметрия с Батюшковым в период его безумия: когда Константина везли в немецкую клинику Зонненштейн (1824 год; группу сопровождавших лиц возглавлял Жуковский), в районе Дерпта он сбежал. Батюшкова долго искали и нашли за 12 километров от города именно сидящим на краю дороги и меланхолично наблюдающим за потоком бытия.

Пушкин-ребенок. Ксавье де Местр. 1802 год

Вернемся к Пушкину: примерно в восемь лет в нем что-то щелкнуло, и он «запустился»: стал бешеным и неугомонным – таким, каким мы его знаем. Но в доме родителей он тут же превратился в инородное тело.

Родители хотели душечку-милашку – веселого, пушистого и понятного ребенка, и они получили, что хотели, в лице сына Льва. Лев Пушкин был рожден для родительской любви. Надежда Осиповна, конечно же, опекала, как любая мать, и свою дочку, Ольгу. А вот для чего был рожден Александр, Сергей Львович и Надежда Осиповна толком не понимали. Он не был ни веселым, ни пушистым и не подходил для приятного отдыха и умиления родителей. Александр был загадочным, непонятным, непредсказуемым, порою неприятным и ускользающим.

Что-то не то вышло со старшим сыном.

И еще Саша был чрезмерно любознательным. Став Энерджайзером, он мешал, путался под ногами, привносил в размеренную жизнь родителей раздражавшую их суету.

Поэтому их решение – пристроить старшего сына в пансион – напрашивалось само собой. Причем не в Московский благородный (этот пансион был слишком близко, пришлось бы тогда забирать родного Энерджайзера на выходные), а в какой-нибудь из петербургских.

Пансион Шарля Доминика Николя (или аббата Николя) к тому времени сдулся, а вот пансион иезуитов, открывшийся в 1803 году на углу нынешнего канала Грибоедова и Итальянской улицы, напротив – процветал[3]. Серьезный минус: тысяча рублей в год (на наши деньги – более ста тысяч рублей в месяц). Но богемные дворяне относились к деньгам примерно как гусары – главное ввязаться в дело, а деньги уж как-нибудь сами появятся. Хотя, вспоминая о необходимости изыскивать эту самую тысячу, Сергей Львович замечал, что настроение его тут же начинало портиться.

И вот – помните? – как-то в начале лета 1811 года (и в начале нашего повествования) Сергей Львович, не сумев улизнуть со двора, садится в кресло в гостиной, открывает, неторопливо зевая, газету и вдруг отбрасывает ее резко в сторону, вскакивает и пускается в неистовый танец, а сбежавшиеся в гостиную домашние и выскочившая из темной спальни Надежда Осиповна с изумлением смотрят на пляшущего в одиночку главу семьи…

Никто из них тогда не догадывался, что присутствовали они при важнейшем событии в русской истории. Сергей Львович только что прочитал объявление – император Александр I учреждает Царскосельский лицей.

Обучение бесплатное.

Правда, для поступления нужны были связи и рекомендации, причем на уровне министров и членов царской фамилии. Но как раз здесь Сергей Львович чувствовал себя уверенно – благодаря своему дружелюбию связей у него было много. Помог прежде всего друг семьи Александр Тургенев. Он взял на себя хлопоты об устройстве в Лицей своего юного тезки, запустив тем самым его биографию, а через 26 лет, уже по указу следующего императора, будет сопровождать гроб с телом поэта до Святогорского монастыря – то есть закольцует судьбу Пушкина.

Александр Тургенев был на 14 лет моложе Сергея Львовича, но разница в возрасте в Золотой век русской культуры при общении роли не играла.

Помог и другой друг семьи, Иван Дмитриев, который был не только известным поэтом и баснописцем, из первой литературной пятерки, автором знаменитой фразы «мы пахали», но и высоким чиновником: министром юстиции и членом Государственного совета. Эти важные должности он как раз занимал с 1810 по 1814 год. Прелюбопытная шла эпоха: чиновники писали стихи, а литераторы не гнушались становиться министрами и генералами. И, кстати, насчет литераторов: родным братом Сергея Львовича был известный поэт!

Дядюшка

Василий Львович уверенно входил в ту самую первую пятерку литераторов Москвы, что и Иван Дмитриев. Братья Пушкины очень колоритно представляли московскую богему поздней екатерининской эпохи, эпохи Просвещения: даже слуги у обоих братьев писали стихи, настолько все вокруг них было литературно[4]. Слугами-поэтами можно было красиво блеснуть на званых обедах.

Василий Львович женился на первой красавице Москвы, Капитолине Михайловне Вышеславцевой, и брак закончится громким и неприятным разводом. Племянник его через 3 5 лет женится на первой красавице белокаменной, и это закончится смертельной дуэлью.

Зачем вы, мальчики, красавиц любите?

Александр Пушкин всего за два дня напишет, под воздействием популярной, непечатной дядюшкиной поэмы «Опасный сосед», свою печатную поэму «Граф Нулин». Многие вообще считали племянника автором дядюшкиной поэмы. Позже племянник перенесет шумного героя «Опасного соседа» с характерной фамилией Буянов на именины Татьяны Лариной (…мой брат двоюродный, Буянов, в пуху, в картузе с козырьком (как вам, конечно, он знаком)…); а дядюшка в ответ пригласит Татьяну Ларину на страницы своей последней поэмы «Капитан Храбров» (…недавно Ларина Татьяна мне подарила Калибана… Калибан – один из главных персонажей шекспировской «Бури»). То есть племянник будет обмениваться с дядей персонажами так же, как мы обмениваемся сегодня лайками и взаимными подписками.

Пушкин Василий Львович. Ж. Вивьен, 1823. дядя Пушкина

Кстати, в «Евгении Онегине» Буянов назван двоюродным братом автора неспроста. Поскольку Василий Львович – отец персонажа Буянова, а по жизни – дядя Александра, то Александр Сергеевич Пушкин как раз и приходится Буянову кузеном. А учитывая, что Александр называл Василия Львовича «своим парнасским отцом», Буянов может приходиться Пушкину парнасским братом.

Пушкин-племянник оказался в сентябре 1830 года у смертного одра своего дядюшки и слышал его последние легендарные слова – о том, как скучны статьи Катенина[5]. И, кстати, взял на себя организацию похорон, оплатив все расходы, что, безусловно, говорит о любви и уважении к Василию Львовичу: лишних денег у Пушкина, готовившегося к женитьбе, уж точно не было.

Сто рублей

Не имей сто рублей, а имей сто друзей, – дружелюбие Сергея Львовича должно было привести старшего сына на медосмотр и экзамены в открывающийся Лицей. Но кто доставит абитуриента в город на Неве? Сделать это вызвался в спонтанном родственном порыве брат, Василий Львович. Дядюшка хотел поскорее уехать из Москвы минимум по двум причинам – во-первых, ему уже было невмоготу выслушивать бесконечные пересуды о своем разводе с Капитолиной Вышеславцевой. А во-вторых, очень хотелось блеснуть в столице новой колоритной поэмой.

Кстати, о ста рублях. Садясь в карету, Василий Львович вдруг увидел, как Саше при прощании его тетушка, Анна Львовна (сестра Василия Львовича), а также двоюродная бабушка будущего лицеиста, Варвара Васильевна Чичерина, уверенно кладут в карман «на орехи» денежные ассигнации. В сумме, по прикидкам Василия Львовича, выходило рублей эдак сто. Василий Львович занервничал и, сидя в карете, не находил себе места, пока, наконец, не обратился к племяннику в прозе:

– Сань, я тут случайно видел, – мы, поэты первой литературной пятерки, вообще-то в чужие карманы не смотрим, но тут чисто случайно вышло – у тебя деньги мелькнули в карманах – рублей на сто в сумме, тетки да бабки накидали. И я вот боюсь, что ты, егоза такая, вертишься постоянно, а в карете окна приоткрыты – деньги вывалятся из кармана и пойдут летать по ветру. Давай-ка вот как поступим. Ты мне эти деньги дай сейчас на временное хранение, у меня надежнее, чем в банке, ты же знаешь. А потом я тебе их отдам. Поэты из первой пятерки не обманывают, – хорошо, Сань?

Отдав все деньги дядюшке, Саша никогда уже не получит их обратно. Когда на первом курсе в Царское Село приехал Сергей Львович, Александр сказал отцу:

– Папа, ты не мог бы мне каких-нибудь денег дать на карманные расходы? Неудобно как-то, ребята покупают – конфеты там, шоколад. И меня угощают как бедного родственника…

У Сергея Львовича аж челюсть отвисла от недоумения.

– Ка-ак, а с-сто рублей? Тебе же тетки да бабки н-накидали кучу ассигнаций при прощании в Москве? Мы, Пушкины, в чужой карман не смотрим, но я точно видел – рублей сто у тебя в кармане по итогу было!.. Сколько же это орехов…

Ассигнации 25 и 50 рублей

1769 года

– Папа, – прервал отца Александр, – да какие орехи? Все эти деньги еще в дороге взял на хранение твой брат. Сказал, отдаст…

В конце сентября 1812 года в Нижнем Новгороде, где Пушкины спасались от Наполеона и пылающей Москвы, между братьями произошла горячая битва из-за безвозвратно ушедших денег, выданных на орехи будущему лицеисту Александру Пушкину.

Жарко было не только в Москве.

В Санкт-Петербурге

В середине июля 1811 года Александр Пушкин впервые приезжает вместе с дядюшкой и его гражданской женой Анной Ворожейниковой в Санкт-Петербург. По приезде московская компания останавливается в гостинице «Бордо» на Мойке, 82 – это около Фонарного моста. Соседний дом, Мойка, 84, будет первым адресом братьев Виельгорских, в будущем хороших знакомых Пушкина, музыкантов и хозяев самого знаменитого музыкального салона Санкт-Петербурга 1830-х годов на Михайловской площади[6]. Но проживут Пушкины на Мойке, 82 всего ничего, дней 10, так как дяде покажется – видимо, по получению первого счета, – что в отеле его обдирают. Возможно, находившийся в эйфории от столичного бытия Василий Львович немалую часть имевшихся денег к тому времени уже потратил, а при размещении в отеле на цены внимания не обратил. Пушкины съезжают на частную квартиру на Мойке, 13 в дом купца Кувшинникова – сегодня это четырехэтажное серое здание у Конюшенного моста, которое тянется в сторону Невы до Миллионной улицы.

И куда бы дядюшка с племянником ни пошли с визитом, например – навестить поэта и министра юстиции Ивана Ивановича Дмитриева, – Василий Львович везде читает только что написанную поэму «Опасный сосед» и просит Пушкина на время чтения выйти погулять, поскольку, по его мнению, это 16+ (по нынешним меркам это, скорее, 12+).

Александр Тургенев и Иван Дмитриев пробивают выход на министра просвещения Алексея Разумовского, и Пушкина допускают до вступительных экзаменов. Алексей Разумовский – это сын Кирилла Григорьевича Разумовского, генерала-фельдмаршала, бывшего в течение 52 лет президентом Российской академии наук.

Детей у Кирилла Григорьевича, в отличие от знаменитого брата Алексея Григорьевича, фаворита Елизаветы Петровны, было много. И денег было много. Так что снял Кирилл Григорьевич (который со старшим братом Алексеем в юношестве пас волов на Черниговщине и хранил как реликвию свое пастушье платье, показывая его время от времени сыновьям, чтоб не зазнавались) целый дворец на Васильевском острове и превратил его в одну из первых петербургских академий образования – за 50 лет до Царскосельского лицея. Правда, учились там всего шестеро детей – три его сына и трое детей знакомых. Учились недолго, но зато под руководством самого Августа Людвига Шлецера, автора норманнской теории происхождения российской государственности. А года через три продолжили образование уже в Европе.

Старший брат Алексея-министра, Андрей, стал в итоге дипломатом и прославился, в том числе, своей меценатской деятельностью в Вене. В австрийской столице есть особняк[7], построенный на его деньги, и улица, названная в его честь. Но главное – Людвиг ван Бетховен посвятил свою бессмертную пятую симфонию двум меценатам, в том числе Андрею Разумовскому.

Ну а родная сестра министра Алексея Разумовского, Наталья, выйдя замуж, стала Загряжской и породнилась с семейством Гончаровых. Причем мама Натальи Гончаровой, тоже Наталья, в девичестве тоже была Загряжской. Таким образом, у нас две Натальи Загряжские – одна Кирилловна, а другая Ивановна. Наталья Кирилловна Загряжская будет в 1830-е годы частенько принимать Пушкина у себя на Фонтанке[8]и рассказывать ему забавные истории. По сути, именно Наталья Кирилловна является изобретателем первого газового баллончика:

«Теперь меня возят около леса, – говорила она, под лесом имея в виду Летний сад. – Я смерть боюсь, особенно вечером. Ну, как из леса выскочат разбойники и на меня бросятся!.. Я вот что придумала; когда еду около леса, я сейчас кладу пальцы в табакерку, на всякий случай. Если разбойник на меня кинется, я ему глаза табаком засыплю…»

А еще Алексей Разумовский был дедушкой писателя Алексея Толстого и прадедом члена Исполнительного комитета «Народной воли» Софьи Перовской.

12 августа абитуриенты проходят медицинский осмотр и сдают экзамены в Петербурге в двухэтажном доме министра Алексея Разумовского на набережной Фонтанки около Семеновского моста, рядом с казармами лейб-гвардии Московского полка, в районе сегодняшней Бородинской улицы. От абитуриента требовались устойчивые знания русского, французского, географии, физики и начальной математики. Отказали восьмерым – это пятая часть всех поступавших. В середине сентября министр Разумовский снова пригласит сдавших экзамены в свой дом, чтобы провести репетицию открытия Лицея, ведь на нее собирался пожаловать лично император.

Дворец Разумовского

Пушкин на экзаменах знакомится с Пущиным, и следующие полтора месяца они будут постоянно гулять по городу, ездить на ялике на Крестовский остров… третьим к ним иногда подключается Сергей Ломоносов, в будущем известный дипломат – он поработает послом в Бразилии, Португалии и Нидерландах.

Что же видят на прогулках будущие лицеисты?

Стрелка Васильевского острова и Казанский собор

Джакомо Кваренги, автор первого проекта каменной Биржи на стрелке Васильевского острова, развернул свое здание фасадом на Зимний дворец. Он не учел необычайную ширь Невы между Петропавловкой, Зимним дворцом и обустраиваемым местом, а ведь это главная водная площадь города. Поворот в сторону Зимнего дворца у Кваренги можно рассматривать как поклон в адрес Екатерины Великой (просвещение просвещением, но художественную лесть никто не отменял!). А Тома де Томон, перестраивавший Биржу из кирпичей здания Кваренги за год до приезда Пушкина, работал уже в условиях Александровской оттепели – и фасад здания можно было смело поворачивать куда угодно.

Панорамный вид стрелки Васильевского острова в С.-Петербурге, выполненный Дж. А. Аткинсоном в период 1802-18055 гг. Лист 4. Биржа и склад. Новая биржа.

Крепость св. Петра и св. Павла

По легенде, идея ансамбля пришла к архитектору за утренним кофе после бессонной ночи – архитектор никак не мог придумать оптимальный вид стрелки Васильевского острова и очень плохо спал по ночам. Как-то утром в дверь постучалась жена и внесла на овальном подносе кофейник – в центре – и две чашки по бокам. И Жан-Франсуа Тома де Томон вскочил, точно как Сергей Львович летом 1811 года. В кофейнике он внезапно увидел будущую Биржу, а в чашках по бокам – две ростральные колонны. Плюс овальный спуск к Неве…

Пейте кофе по утрам – и вы увидите грядущее!

И в этом же знаковом для архитектуры города и судьбы Пушкина году возводится одна из главных эстетических составляющих столицы, доминанта Невского проспекта – Казанский собор. В течение полувека это будет самый крупный собор в Петербурге с 56 колоннами из розового гранита.

Строился собор по повелению императора Павла I на том месте Невского проспекта, где находилась церковь Рождества Богородицы с чудотворной иконой Казанской Божией Матери. Церкви не повезло – именно в ней в конце июня 1762 года члены Сената и Синода присягнули Екатерине II. Павел, пытавшийся убрать из памяти народной все, что связано с воцарением его матери, постановил церковь эту снести, а на ее месте построить большой кафедральный собор Санкт-Петербурга, да не абы какой, а похожий на храм Святого Петра в Риме.

В год рождения Пушкина провели тендер. Тома де Томон и Чарльз Камерон выполнили эскизы, и Павел скрепя сердце выбрал проект Камерона (который в свое время был обласкан Екатериной). Если бы этот собор был построен, весь Невский проспект пришлось бы перестраивать под него. Человек, выходящий из сегодняшнего Дома книги со стаканчиком кофе, увидав собор Чарльза Камерона, обязательно вздрагивал бы и проливал себе кофе на брюки – таков уж был вид этого громадного собора, ни разу не дружественный. Но через пару недель к Павлу прибежал взволнованный граф Строганов с чертежом в руках.

– Вот! – кричал граф, тоже, кстати, Александр Сергеевич. – Вот что придумал мой бывший крепостной!..

Павел тут же отказывает Камерону и утверждает проект молодого русского архитектора Андрея Воронихина.

Собор Воронихина, напротив, очень тактично вписался в уже имевшуюся архитектуру Невского проспекта[9]. Через 10 лет, 15 сентября 1811 года, в день коронации нового императора, собор был построен и освящен. Пушкин наверняка присутствовал при этом знаменательном событии. Это был первый опыт монументального строительства в XIX веке – именно возведение Казанского собора проложило дорогу последующему преображению города. Так же, как и приезд Пушкина в Петербург проложил дорогу новому русскому языку и сознанию.

Еще одно здание, построенное в 1811 году тем же Андреем Воронихиным, – Горный институт – мощное сооружение, усиленное двумя скульптурными группами. Перестраивалось и здание Адмиралтейства. Город менял свой облик.

А тем временем публикуется список принятых в Лицей, Пушкин – под номером 14, таким же будет номер его комнаты. И подписывать свои первые стихотворения он часто будет числом «14».

«Ветрен и легкомыслен» – напишут в первой характеристике поэта. Но, во-первых, ветреность ветрености рознь, а во-вторых, в городе на Неве вообще хорошо с ветром, так что Пушкин своей ветреностью вполне пришелся ко двору Петербурга.

Вид Казанского собора в 1821 году.

Цветная литография по рисунку Б. Патерсена.

Первый раз Александр с будущими одноклассниками приехал в Царское село 9 октября, и занятия (с Куницыным, и Кайдановым) начались уже на следующий день, за 9 дней до открытия Лицея. Директор Малиновский пишет Разумовскому, что лицеисты одеты в казенные сюртуки, так как многие приличной одежды не имели. Немудрено, что вдовствующая императрица Мария Федоровна отказала императору, когда тот просил направить в лицей братьев. Сергей Львович не ходил, а летал: и на новое обмундирование не надо тратиться!

Александр I

Хорошо, когда у человека есть любящая золотая бабушка. Елизавета Алексеевна Столыпина ни в чем не отказывала Лермонтову. Бабушка руфера Карлсона (который живет на крыше) была чемпионом мира по обниманиям. А бабушка Александра I – знаменитой российской императрицей.

Екатерина Великая любила либо красивых, либо образованных. Считала, что для процветания империи достаточно установить просвещенную монархию, то есть ту же самую власть, но с более привлекательным, начитанным лицом. Перейдя от слов к делу, собеседница французских просветителей (с Аидро лично, с Вольтером. – по переписке) составила план интенсивного образования любимого внука Александра.

И да появится в кои-то веки в России эрудированный император!

С сыном Екатерины, Павлом, плотно работала в свое время другая бабушка – Елизавета Петровна, первой написавшая в перерывах между макияжем и танцами специальную учебную инструкцию.

Генералом просвещения при Александре был назначен малоизвестный и загадочный швейцарец Фредерик Сезар Лагарп, который, в соответствии с модой, мог сказать вполголоса, что к светлому будущему должны привести три составные части – конституция, парламент и отмена крепостного права (вместо этих подозрительных иностранных стандартов Россию в следующем веке понесет вперед другая тройка – самодержавие, православие и народность). Лагарп прививал екатерининскому внуку любовь к античности, к рассудительности и к подъему в шесть утра. И вслед за бабушкой составил план формирования личности будущего императора.

А еще Фредерик учил Александра всматриваться в окружающую жизнь – «с холодным вниманьем вокруг». Когда Лагарп отчалил в Европу, Александр Павлович посмотрел вокруг с холодным вниманием и написал учителю:

«Кругом непостижимое творится: все только и делают, что воруют, порядочного человека не сыскать…»

Надо признать, мало, что изменилось с тех пор. Застыло в своей естественной красоте. Но вернемся к образованию Александра I.

Все лучшее внуку! – исполняя это екатерининское наставление, преподавателей старались подбирать особых – тех, кто на дороге обычного образования не валялся. Религиозную практику, например, регулировал сбривший бороду, ходивший в светском костюме и свободно говоривший по-английски священник, на младшей дочери которого женится первый директор Царскосельского лицея. Такого, как Андрей Самборский, надо было хорошо поискать на этом свете, но бабушка Екатерина была упорна в кадровой политике.

Император Александр I. Жерар.

1814. Мальмезон

Из Александра всеми имеющимися в империи силами пытались сделать нового, всесторонне развитого, гуманного человека. И именно на это будет через 20 лет нацелен и Царскосельский лицей – то есть принципы Лицея отталкиваются от наставлений Екатерины Великой.

Далеко не все шло гладко, конечно, и не все исполнители соответствовали пику Просвещения, на который затаскивали первого Александра из Романовых. Да и сама Екатерина, по мере приближения французской революции, потихоньку удалялась от веры во всепобеждающее свойство образования. А загадочный швейцарец Лагарп, уверенно слывший в 1783 году республиканцем, в 1801 году уже будет советовать сохранять нераздельность власти.

Либерализм Лагарпа был мерцающим: то смело вспыхивал, то оперативно угасал – по ситуации. И хотя по факту полученного образования в голове Александра Павловича образовалась изрядная информационная каша, молодой император признался другу Чарторыйскому, что на свободу имеют право не только царь и его ближайшее окружение, но, скорее всего, и все остальные люди. И приблизил к себе справедливого бронебойного Михаила Сперанского.

Несколько слов о личности императора: это был хитрый дипломат, не дававший собеседнику понять своих мыслей. Был легок на слезу и разнообразные ролевые игры: быстро внушал доверие, но столь же быстро из пламени превращался в лед. Возможно, на него давило разорванное детство – кстати, весьма напоминающее детство Лермонтова: бабушка против отца, борьба за внука (Зимний дворец и Павловск Екатерины против Татчинского дворца Павла). Но самым тяжелым ударом было, конечно, кинематографичное убийства отца: Александр, скорее всего, знал о заговоре. Думал, выйдет мягко, но мягко не получилось. Из этого надо было выкручиваться – перед самим собой и всем миром. Например, спасти Европу и въехать в Париж на белом коне…

Понимая, что сам он недостаточно силен для внутреннего управления, Александр выбрал себе две педали: газ (Сперанский) и тормоз (Аракчеев). Нажимая попеременно, в перерывах между войнами, то на одну, то на другую, можно было регулировать сложное движение разраставшейся империи.

В молодости, пребывая в романтичном настроении (будущий император в юности еще и подолгу играл на скрипке, опять-таки как Аермон-тов), Александр мечтал сделать в России республику, где дарованная царем свобода переходила бы в повальное счастье граждан, сам же он при этом незаметно уедет с красивой женой доживать деньки в скромном шалаше на берегу Рейна… красота! Но когда романтичное настроение сменялось повседневным и император не мог договориться с собеседником, он кричал: «Я так хочу, а значит, так и будет!»

Либерализм был мерцающим – от учителя.

Слишком сильное сближение с реальностью портит мечту. А мечтать тогда было модно: в империи резко возросли ожидания перемен. Но делать сказку былью Александр не спешил.

На собраниях Негласного комитета, в начале царствования[10], молодые высокопоставленные люди ходили из угла в угол и в течение пяти лет говорили в приятном волнении, что надо что-то делать с Россией. Точно так же потом будут вести себя и декабристы.

Но жизнь от разговоров в приятном волнении почему-то лучше не становилась, что начинало вызывать некоторое раздражение.

А потом планам по переустройству помешал (а может, и помог, став уважительной причиной, из-за которой переустройство не происходило) Наполеон. Идею внутреннего преображения Державы, занимавшую вначале сознание Александра, плавно сменит более реальная в плане реализации идея спасения Европы от Наполеона.

Есть и другая версия: каждый раз, планируя грандиозную внутреннюю реформу, Александр ждал знака свыше для старта преображения страны, а наверху по этому поводу легкомысленно молчали. Знаков и сигналов не было…

И тем не менее Александр пробовал нажать на газ.

Михаил Сперанский

В России в XVIII веке было два великих человека из простых, не дворянских семей, которые, несмотря на невзрачное происхождение, достигли максимальной высоты на государственном и научном поприще. И оба они Михаилы: Ломоносов и Сперанский. Второй появился на свет через 7 лет после смерти первого. Оба воплотили своей судьбой известную формулу следующего века «кто был. ничем, тот станет всем». Текст этой песни был написан через 100 лет после рождения Сперанского.

А родился Сперанский в семье сельского священника Владимирской губернии, то есть к сановной аристократии отношения не имел никакого, – и именно это и потребуется императору. Нужен будет человек из другого теста, без родства и сращивания с придворными кругами.

За то, что с ранних лет Михаил активно подавал надежды при обучении, он получил звонкую фамилию – Сперанский (от латинского sperare – «надеяться»). Ни отец, ни дед Михаила фамилии не имели. Но можно быть счастливым и без фамилии, даже в эпоху Просвещения. И наоборот – стать несчастным с фамилией Романов.

Интересно, что первое свое путешествие Сперанский предпринимает для встречи с тем самым оригинальным протоиереем Андреем Самборским, который обучал в то время юного Александра I. А потом именно на даче у Самборского в Павловске 2 5-летний Сперанский познакомится с 16-летней англичанкой Елизаветой Стивенс, гувернанткой семьи графа Шувалова. Елизавета станет его женой, но, родив ему дочку, скоропостижно скончается от чахотки. Сперанский чуть с ума тогда не сойдет, будет бесцельно бродить по улицам в дождь и ветер, на целый месяц бросит работу, а потом наоборот – весь с головой уйдет в работу и заботу о дочери. И больше уже не женится[11].

Когда будущему императору Александру было 14 лет, Михаил Сперанский оканчивал Петербургскую Духовную академию (туда направлялись лучшие слушатели провинциальных семинарий России). Окончил ее настолько хорошо, что его немедленно оставили преподавать, причем превращение студента в профессора (математики, физики, красноречия, а чуть позже и философии) происходило тогда на удивление быстро.

Удивительно было еще и то, что в Александро-Невской семинарии изучали высшую математику, физику и французский язык на примере саркастических произведений собеседников царицы – Вольтера и Дидро.

Михаил Михайлович Сперанский родился через 6 лет после дяди Пушкина и всего через 2 года после отца поэта (Сергей Львович появился на свет в один год с Бетховеном), но это был уже человек другого времени, инакомыслящий человек. Сперанский – это водораздел между романтическим неторопливым веком Просвещения и новой эпохой – наполеоновского нашествия, «Евгения Онегина» и «Героя нашего времени», железных дорог, автомобилей, пулемета и взаимного террора.

Михаил Михайлович появился в нужное время в нужном месте. Как раз не хватало таких людей: образованных, честных, схватывающих на лету, приятных в общении и скорых на профессиональную и сложную работу, способных уделять ей по 18 часов в сутки…

По табели о рангах Сперанский будет взбираться с бешеной скоростью, устанавливая фантастические рекорды – как будто он прыгал с шестом, тогда как другим шест для прыжков не выдали.

Полагалось: дистанцию с 9-го класса (титулярный советник) до 5-го класса (статский советник) проходить за 15 лет. Это официальная средняя скорость движения государственного чиновника по карьерной лестнице.

Сперанский проходит эту дистанцию менее, чем за 3 года. Такое никому не только не удавалось, но и не снилось. Причем его никто не толкал, не продвигал. У него не было любящей бабушки с ценными наставлениями и материальными ресурсами, но как раз из него-то и получился требуемый эпохе разносторонний гуманный человек, скорый на ум.